— Так вы расскажете, что вас мучит? — повторил свой вопрос Сухинин, усевшись на свою полку. Свет в купе ослабел, была ночь.

— А видно, что мучит? — тихо спросила Анна.

— Вы как будто хлебнули чего-то… неприятного.

— Например, яда? Да? — насмешливо поинтересовалась она.

— Расскажите, я вам…

— Вы расшифруете формулу яда? — колючим голосом спросила она. — Вы и в этом разбираетесь? — Ей не нравился собственный тон, но она ничего не могла сделать с собой. Она защищалась от всевидящих глаз попутчика по фамилии Сухинин.

— А вас занимает именно она? Формула какого-то определенного яда? — спросил незнакомец без тени насмешки.

— До вашего вопроса — нет, не занимала, — нашлась Анна. — Но сейчас мне пришло в голову, что стоит заинтересоваться.

— Если просветление снизошло при общении со мной и вам любопытна именно формула яда, — неторопливо говорил он, — значит, у вас в голове сидело то, что давно просилось наружу. Просто вашей мысли не представлялось случая оформиться в слова. Мое предположение подтолкнуло к этому. Рассказывайте.

Анна колебалась. Она была не из тех, кто охотно и безоглядно поддерживает разговор с незнакомцами. И уж тем более рассказывает о себе первому встречному. Но сработал «эффект попутчика». Ты никогда больше не увидишь человека, с которым случайно встретилась в вагоне. Поэтому — вперед.

— Хорошо, — наконец сказала Анна. То, что этот человек рассказал ей о себе, ни с чем нельзя сравнить. Все блекнет.

Она выложила ему о выставке в Москве, о шиншиллах, которых там увидела, о бабушке, профессоре Удальцовой.

— Вам повезло, — ответил Сухинин сразу, как только она закончила.

— В чем именно? Или с чем, сказать точнее. Что вы имеете в виду? — Анна сыпала вопросами, словно желая заглушить словами возникшую досаду. Она не любила подчиняться чужой воле.

— В том, что вы встретили меня, — тихо заметил он.

Если бы она не видела спокойного лица и улыбки на губах, она бы отыскала у себя в запасе что-то дерзкое. Но это были слова человека, уверенного в том, что говорит правду.

— Гм, — хмыкнула она. — Почему это?

— Потому что я хорошо знаю химию, — ответил Сухинин.

— Но ведь вы… — Анна вскинула брови: он сочинил все, что рассказал ей до этого? Ведь его занятие так же далеко от химии, как ее еноты от…

— Понимаю, о чем вы подумали, — быстро кивнул он.

— Неужели? — Анна не удержалась и вложила в свой голос долю сарказма.

— Вы подумали, — он не обратил внимания на интонацию, — что я вас обманул своими россказнями. Но все — правда. И то, что я рассказал, и то, что я химик по образованию. Поэтому я вам предлагаю — покажите записи вашей бабушки, а они, я уверен, сохранились у вас в доме…

— Почему вы так уверены? Может быть, мы давно пустили их на растопку.

— Нет, — коротко ответил он.

— Интересно, почему «нет»? — Анна сощурилась. Ее серые глаза стали похожи на две щелочки, сквозь которые просачивается зимнее небо.

— Если ваша бабушка защитила докторскую диссертацию двадцать лет назад, как я подсчитал, значит, она не в первом поколении образованный человек.

— Ну да. Ее отец, мой прадед, тоже был вполне образованный. — Анна кивнула. — Вы не ошиблись.

— А это значит, что ваша семья соблюдает прежние традиции, в частности культуру хранения архивов. Я так и вижу, — он поджал губы, — амбарные книги вашей бабушки лежат в высоком шкафу. Вполне допускаю, — он улыбнулся, — что эти записи покрыты пылью. — Он улыбнулся.

Анна засмеялась:

— Вы всевидящий. Точно, пыли много. Бабушкины тетради лежат в шкафу в ванной. Моя мать заказала столяру специальный, до потолка, чтобы сложить их туда.

— Ага, значит, вы живете в центре Суходольска, — заметил Сухинин.

— Откуда вы… Впрочем, снимаю вопрос. — Анна усмехнулась. — Об этом и я могу догадаться. Только в центре Суходольска есть старые кирпичные дома с большой ванной. В нынешних ваннах ничего не построишь, не то что шкаф до потолка.

— Конечно, — согласился он. — Внимание к слову — и не нужна ума палата.

— Вы меня успокоили. И предупредили. За словами надо следить, — насмешливо заметила Анна, испытав странное облегчение. Внезапно ушло напряжение, пропало беспокойство от того, что она рассказала незнакомцу так много о себе.

— Если вы покажете мне записи, я смогу вычислить, что именно послужило причиной ее смерти и животных.

Анна оторопело смотрела на него. Вот так просто, да?

Она не задала вопрос, он прочел его в круглых немигающих глазах. Они очень подходили к гладкому большому лицу в обрамлении коротких светлых волос, к крупному, сбитому, как у спортсменки, телу.

— Если, конечно, причина на самом деле связана с ее работой.

— Когда она умерла, я была не в том возрасте, чтобы задаваться вопросами жизни и смерти, — усмехнулась Анна. — Но какие-то разговоры шепотом в нашем доме я слышала. Я даже помню, как бабушкины шашистки… это подруги, с которыми она играла в шашки, — поспешила объяснить Анна, — говорили, что нужно завести дело. Провести расследование… — Она поморщилась. — Но все быстро стихло, словно отдали команду умолкнуть. Но то, что вы говорите, наводит на мысль… которая, сказать по правде, приходила мне в голову. — Она вздохнула. — Мысль эта вернулась, когда я увидела в Москве на выставке голубых шиншилл. Рождения таких зверьков с нетерпением ждала бабушка. Но не дождалась.

— Шиншилла… какое странное название, — проговорил Сухинин.

— Его придумали американские индейцы племени чинча.

— В честь себя? — спросил Сухинин.

— Похоже. Из их шкурок они шили себе одежду. Мех очень легкий, нежный, теплый, тонкий даже на вид. — Анна потерла пальцами, будто пробовала на ощупь хорошо выделанный мех. — Потом туда пришли испанцы, примерно в 1500 году, мех шиншилл стали вывозить из Южной Америки. Его называли королевским, по цене он не уступал золоту.

— Как же зверьков не вывели совсем? — удивился Сухинин. — Этих шиншилл?

— Их бы точно не осталось, если бы не биолог Матиас Чаптмен. Я читала в бабушкиных статьях, что в 1919 году этот американец отправился в экспедицию и отыскал несколько шиншилл, вывез к себе. Это от них пошли все нынешние зверьки. Теперь их разводят на фермах, держат дома по всему миру. Они очень чистоплотные, некапризные. Легко уживаются с человеком и быстро дрессируются. Им нужна просторная клетка, примерно метр высотой, — она показала рукой, — пыль для купания, комбикорм и внимание. Они живут до двадцати пяти лет.

— Хороший срок, — заметил Сухинин. — Тяжело терять близкое существо, когда оно слишком быстро уходит. Даже если оно не только с усами, но и с хвостом. — Он усмехнулся и подергал верхнюю губу. На ней не было усов, но, видимо, прежде росли, подумала Анна. — Мне нравится, когда люди держат дома животных.

— Моя бабушка говорила, что живыми звери выглядят гораздо лучше, чем шубы из них, — кивнула Анна. — Она была, я думаю, самой первой, кто хотел сделать шиншиллу домашним животным. Иногда мне кажется, что если бы она этого не говорила, то сейчас еще жила бы…

— Вы на самом деле, Анна, хотите сказать, что вам приходила в голову мысль… что ваша бабушка, как и ее шиншиллы, погибли от… стороннего вмешательства?

— Что-то похожее… да.

— Почитайте внимательно ее записи, Анна. Если захотите обсудить — вот вам моя визитная карточка. — Он протянул картонку серого цвета.

Она взяла и, не глядя, засунула в карман брюк.

— Но у вас свои дела, причем такие… — она поморщилась, — от которых мне просто… грешно… — она усмехнулась, — вас отрывать.

— Мои дела — это дела моих ближних. Если случилось так, что вы оказались в их числе, я обязан исполнить то, что должен, — помочь, — просто сказал он. — Даже в субботу, которая для тех, на кого я работаю, день особенный.

— Значит, вы на самом деле тот, кем назвались? — спросила Анна, понимая, что колеблется — поверить в то, что он рассказал о себе, или нет. Слишком уж… странно.

— Вы не верите мне, — сказал Сухинин, не сводя с нее глаз. Глубоко посаженные, они насмешливо блеснули.

— Не совсем. — Она кивнула.

— Но почему? Отнеситесь к этому как к работе. К бизнесу, если угодно. Кто-то занимается мехами, которые человек надевает на себя…

— Кто-то — чужими мозгами, — подхватила Анна.

— Почему не душой? — тихо спросил он.

— Потому что никто не знает, что это такое. Душа — предположение людей.

Он не отозвался на се выпад. Он продолжил:

— Понимаете, Анна, я верю, что каждый из нас к чему-то готов, хотя сам не знает к чему, — неопределенно проговорил он.

— Ага, эту вашу готовность заметили на небесах и указали именно вам заниматься тем, к чему вы уже готовы?

Он поднял одну бровь. Потом опустил. Губы сложились в мягкую улыбку. Он смотрел на Анну и тихо говорил:

— Вы даже сами не знаете, как точно объяснили все, что произошло со мной.

— Ну да, и наутро вы себя ощутили… кем? Может быть, священником? Пастором?

— Нет. — Он усмехнулся. — Ни тем, ни другим. Сотрудником, если угодно, который издает и распространяет книги по определенной теме для прихожан церкви, а также всех людей, готовых принять то, что в них написано.

— А что в них такого написано? Можете сказать точнее? — настаивала Анна со странной для себя горячностью.

— То, что полезно прочесть всем, желающим изменить свою жизнь к лучшему. Получить от нее больше пользы, насладиться счастливым временем в кругу любящих.

Анна хмыкнула:

— Кто откажется. Как просто…

— Это на самом деле просто, — заметил Сухинин.

— Хотите предложить мне почитать? — Она насмешливо посмотрела на него.

— Нет, — коротко сказал он.

— Почему? — Она удивилась. — Если я правильно понимаю, человек вроде вас должен заманивать меня… таких, как я…

— Нет, — сказал он и улыбнулся.

— Не-ет? Но я слышала…

— Это не так, — сказал он. — Человек приходит сам, когда хочет, к тому, что хочет.

— Но вы наверняка хотите дать мне что-то почитать? Из того, что вы издаете? — спросила она.

— Нет.

— И это нет? Но почему? — Она покраснела.

— Вы не готовы.

— К чему я не готова? — Анна искренне удивилась.

— Понять, что в них написано.

— По-вашему, гм, — она поморщилась, — мне следует читать только книги по уходу за животными?

Сухинин засмеялся, молча склонил голову набок.

— Интересно, — пробормотала Анна. — Как интересно, — повторила она, ощущая сильную пульсацию крови. — Вы разрушили мои представления о людях, какими я представляла ваших… коллег.

— Разрушение стереотипов — это всегда движение вперед, — заметил он.

Анна подумала, что тысячу лет не видела мужчину, который разговаривал бы так, как этот. Обычно беседа — это пинг-понг, в котором слова вместо шарика. Короткие фразы, колкости, слова-пароли. Так говорят коллеги, приятели мужа, Витечки. Кидаются фразами из рекламы, которую крутят по телевизору.

Она устранилась от разговоров не только с ними, но и с самим Витечкой. А потом постепенно избавила себя от необходимости видеть его слишком часто. Она оставалась на звероферме, где в ее распоряжении отдельный домик. Прежде в нем ночевало областное начальство, а иногда — московское. Потом выстроили современную гостиницу, и Анна поселилась в доме, который никого больше не интересовал.

— А… ведь вы… — она откашлялась, потому что голос внезапно сел, внимательно оглядела лицо Сухинина, его высокий лоб, почти без морщин, — не из местных жителей.

— Почему вы так решили? — спросил он.

— У тех, кто живет в холодных местах, на лбу поперечные морщины почти с детства. Люди хмурятся на ветру. Говор у вас тоже не Суходольский.

— Неужели? — Он удивился. — А я-то думал, что уже врос в местную среду.

— Ясно, — усмехнулась она, — если до сих пор вам никто не сказал об этом, значит, вы или большой чин в своем деле, или вас просто очень уважают.

— А я думал, что говорю на «о», как все, как вы, например, Анна.

— Говорите, но есть тонкости, которые…

— Так-так-так… рассказывайте. — Теперь мужчина подался вперед. Анна почувствовала сладковатый запах. Ваниль?

— Вы откуда-то из южных областей, — сказала она. — Это все равно, как… — Она хотела сказать, что это как цвет шкуры енота. На Дальнем Востоке и в здешних северных лесах они отличаются оттенком. Но она решила не кидать ему кость.

— Вы не совсем правы, скорее я с запада. Не томитесь гаданием, я из Новополоцка, — сказал он.

— Вот как? Это же Белоруссия. Чем вас заманили сюда? Каким калачом? — Она засмеялась. — Неужели здешние места вам показались более хлебными? Между прочим, — она повела носом, — от вас пахнет ванилью.

— Отличное обоняние, — похвалил он. — Моя дочь, вы ее видели, собрала мне ужин. Она сама любит ванильные пончики. Принесла целую коробку. Вас угостить? — Он быстро повернулся к желтому пакету в углу на полке.

— Нет-нет. — Анна так яростно запротестовала, что он улыбнулся.

— Не хотите портить фигуру, — бросил он.

— Она уже испорчена, — фыркнула Анна, ожидая, что он, как обычно поступают мужчины, запротестует.

Но Сухинин промолчал. Странно, но его молчание она не восприняла как согласие с ней, а иначе. Этот человек скорее всего не считал для себя возможным обсуждать ее внешность. Анне это понравилось.

— Я приехал сюда, потому что мне выпало такое служение, — сказал он. — Я вам говорил.

— Служение, — повторила Анна. — Странное слово. Почему не служба?

— Нет. — Он упрямо потряс круглой головой. — Служение, Анна.

Она скривила губы и промолчала. Потом взглянула на часы. Тридцать пять минут двенадцатого. Соседи по купе не появлялись. Она подняла голову и посмотрела на верхнюю полку над Сухининым. Постель готова, проводница застелила еще до объявления посадки на поезд. Конечно, они ведь едут в вагоне «повышенной комфортности». В это понятие входит застланная постель. Но не для тех, кто спит внизу, они должны потрудиться сами.

— Наши попутчики играют в карты. — Сухинин перехватил ее взгляд.

— Откуда вы знаете?

— Я видел, как тот, что помоложе, клал колоду в нагрудный карман. Придут под утро.

— Почему?

— Играют в покер. — Он усмехнулся.

— Вы умеете?

— Играл. Давно. Когда работал рентгенологом.

— Но вы сказали, что вы химик по образованию…

— Это правда. Я работал инженером на химическом комбинате в Новополоцке. А потом закончил курсы рентгенологов и перешел в поликлинику.

— Ого. Как все гармонично в вашей жизни. Просвечивали людское тело, — Анна наморщила нос, — а потом стали просвечивать взглядом душу.

— Да нет, я скорее менеджер.

— Так вы поможете мне разобраться с формулами?

— Конечно, — сказал он. — Я вас жду.