Рахель родилась в 1890 году в Саратовев традиционной еврейской семье. Под именем Раи Блювштейн (вариант: Блувштейн) окончила в Полтаве еврейскую школу с преподаванием на русском языке, а ее старшая сестра Лиза училась в русской гимназии в одном классе с дочерью В.Г. Короленко. О духовной атмосфере дома, где росла Рахель, о ее ранней полтавской юности можно судить из воспоминаний другой ее сестры, Шошаны Блювштейн, начало которых сохранилось в многочисленных черновых редакциях, однако текст не был завершен и издан. Из разрозненных листков удалось составить следующий фрагмент (оригинал на иврите):

Десятки лет назад в небольшом красивом украинском городе мы были молоды. (О, был бы у меня волшебный фонарь - вот бы глянуть хоть мельком!)

В те дни еще не стояли на каждом углу знаменитые "тумбы", которые манящими буквами провозглашали изобилие культурных развлечений, ожидающих каждого (за плату, разумеется). Редки были в том городе приезды театра или концерты и становились - событием. И немое кино тоже делало там тогда первые шаги.

Чем же жила наша душа? Книгами. Полными пригоршнями черпали мы из щедрой русской литературы. Каждая книга была Божьим даром. Образы писателей и их героев вошли в круг наших друзей. Они сопровождали нас повседневно. Пушкин, Лермонтов, Надсон. Героини Тургенева: скромница Лиза, Елена... И над всеми - великан русской литературы - Толстой. Мы не только романы его читали, но и статьи, они манили нас, будили наши юные мысли... Беллетристика, публицистика, но превыше всего - поэзия. Мы пропадали на дворе ее Царства. Она всегда была у нас на устах: читаем по книге, заучиваем наизусть...

Мы и литературу других народов узнавали на языке государства. "О, великий, могучий, правдивый и свободный русский язык!" - пел Тургенев в одном из своих "Стихотворений в прозе", так нами любимых. Мы декламировали эти слова - гимн писателя и поэта своему языку (не без легких угрызений совести, ведь мы были еврейками - и знали это). Это стихотворение было "слишком русским", но русский язык был для нас выходом на общечеловеческий простор, к общечеловеческим ценностям; на обдуваемое ветром поле, где юная мысль парила, упоенная медом слов...

Однако слова лишь оболочка мысли, идея! Идеи! Они, как драгоценные камни и сверкающие жемчужины: основы морали, справедливость, правдивость, истина. "Война и мир" - ты ищешь правды? Вот она, Истина! В ее очистительном сиянии преображается все вокруг, в ней заключены коренные понятия добра и зла.

"Пред тобою две дороги, два пути, и невозможно не выбрать одного из них", - вознес свой голос известный русский критик Белинский, учитель поколения. Первый путь: полная самоотверженность и жертва ради ближнего. "И возлюби ближнего, как самого себя". Принести себя в жертву отечеству, человечеству в целом.

"Возлюби правду и стремись к добру - не ради награды, но ради самой правды и ради самого добра", - призывал он.

"И в тигле мучений возвысится твоя душа, и вознесется до единения с Богом, и сделается бессмертной". (А я добавлю: он, Белинский, сам избрал этот трудный путь и узнал, что есть страдание. И с насмешкой он изображает иной путь, легкий, удобный, эгоистичный. Я перевожу эти слова из своего дневника, написанного в 14 лет.)

За понятием приходит образ: вот оно - человечество, и вот оно уж измученное. "Мировая скорбь" владеет им. Издалека слышим мы его призывный клич. И угрызения совести пробуждаются в нас с новой силой: перед глазами встает мой народ - он тоже измучен. Разве нет ему места в лукошке нашего детства?

Наш дом был религиозно-традиционным. Мама-праведница и справедливый отец воспитали нас в духе Торы. В детстве мы беззаветно любили молитву, чистую святую Субботу. Каждый праздник соблюдался трепетно и с восторгом. В каждом празднике была связь с прекрасным прошлым нашего народа. Чудо Хануки и Пурима. Ту-би-Шват. Но превыше всего - Песах! То были цветы в нашем лукошке - они расцветали и исчезали... Мы жили от праздника к празднику. Постились полдня в день 9-го Ава и целый день в Йом Кипур. Ходили в синагогу. В детском дневнике осталась память об этом. И на фоне праздников возникла связь с национальной историей. Народ, томящийся в галуте. Погром в Кишиневе - он тоже был запечатлен в нашем дневнике. И тогда раздался клич - своя страна. Старшие братья доносят до нас первые вести о сионистском движении. Герцль, его портрет на стене дома. Мы, 12- 13-летние девочки, мечтаем об Обществе любителей древнееврейского языка, а мама противится тому, чтобы дочки уходили из дому, ходили на собрания. Это продолжалось недолго. Может быть, распался тот кружок. Братья уехали. У нас завелась своя компания...