Перевод фихмановского "Сидона" - не единственный в наследии Рахели поэтический перевод с иврита. В архиве "Гназим" сохранилось переписанное набело рукою Рахели стихотворение, в котором распознается еще один перевод из Фихмана - фрагмент стихотворения "Стояли с самого утра в зените..." (1908, "Meaz ha-boker amdu be-emtza shahak…"), а также черновик и беловик пейзажного стихотворения - как оказалось, перевод четвертого стихотворения из цикла Залмана Шнеура "Маки"(1911, "Pragim, IV": "Perah-dagan mul ha-pragim").

Вот эти переводы, которые публикуются тут впервые:

ЯКОВ ФИХМАН

* * *

Немые взоры с самого утра с тоской стремились к дальним, светлым тучкам. И, как оне, внезапно стихло сердце. В него сошел с лазурной высоты безмолвный, белоснежный сонм мечтаний. Они крылами нежно приласкали и окропили благодатью дали. И вот брожу я с самого утра, со мной свет дня и тайна туч небесных; а тихого томленья чистый пламень от давних дней забытых и прекрасных к открытым ранам сердца льнет любовно. Так волны моря после грозной бури песок прибрежный лижут примиренно...

ЗАЛМАН ШНЕУР

МАКИ, IV

Василек средь алых маков - бирюзовый, влажный взгляд; здесь сгорит, младенец кроткий, твой лазоревый наряд! Здесь пьянят кипучей страстью сатанинские цветы; все сжигает их дыханье, ты же - нивы вестник ты. Здесь цветы рвала русалка, маки красные в венок, выпал наземь ты и вырос в дальнем поле одинок. Ты открыл глазок стыдливый - вкруг мятеж был ал и дик; "Зло да здравствует вовеки! - несся к небу маков крик. <-> Прочь невинность, прочь святыня, все, что сносит гнет цепей; как верблюд, томимый жаждой, мир в пустынности своей. Обнажи свои глубины, плащ сорви лазурный твой, будь и ты багряно-грешным, словно маки в летний зной!.." Так глумились злые маки, так кричали в небеса, ты внимал им, и слезилась на глазах твоих роса. Упованье - в преисподней, непорочность - в море зла! Чудом здесь ты голубеешь в сени Божьего крыла...

И снова перевод из Фихмана удался Рахели, а перевод из Шнеура едва ли назовешь зрелым и совершенным, хотя и формально, и содержательно он соответствует оригиналу. Этот перевод представляет интерес как попытка Рахели освоить абсолютно чуждую ей поэтическую дикцию - и тем самым осознать собственную.