Великий князь русский Владимир, верный своему слову, помог Византии. Русская дружина в шесть тысяч воинов встала на защиту Константинополя.

Эта своевременная, судьбоносная, мощная помощь, дала Василию II то, чего он так страстно желал – мятежные войска узурпатора Варды Фоки были разбиты, а сам он умер в разгар битвы.

Армия мятежников провозгласила императором выпущенного из темницы Варду Склира, и он пошёл на соглашение с Василием II – старый мятежник сложил оружие и покорился императорам. Соправители Василий II и Константин VIII остались у власти.

Приняв помощь от Владимира и получив желаемое, братья-императоры не торопились выполнить свою часть договора.

Владимир не удивился: хитрость византийского двора была известна всему миру, а уж когда дело касалось замужества порфирородных принцесс, тут вообще все становилось крайне неоднозначным и туманным. Даже самые влиятельные христианские государи подолгу добивались чести породниться с Византийской империей, а Владимир был язычником.

Но как же честь, как же слово императорское?

Разве они уже не имеют веса и значения?

В другое время Владимир, не раздумывая, двинул бы войско на нарушивших договор василевсов и сам бы выступил впереди него.

Но сейчас его гнев, вызванный уловками императоров, не желающих держать свое слово, тлел, но не разгорался пламенем – князь неотрывно думал о Людмиле. Прошло уже много времени, а вести, которые ему отправлял с путь-дороги Руслан, не могли успокоить князя – Змей оставлял после себя многие жертвы и разрушения, Людмила все так же оставалась в его власти. Князь сразу же отправлял помощь туда, где люди пострадали от Зла. Но вот Людмила…

И князь думал, что же ему делать? Кинуться на помощь витязям и помогать им спасать Людмилу – но он уже их не догонит.

Послать Руслану на помощь троицу богатырей? Нельзя надолго их отрывать от охраны границ Русской земли, пусть даже ради дочери своей.

Ради родной земли хотел Владимир крещение принять – значит, и нужно это сделать, призвать к ответу царей византийских. Пусть слово свое держат.

Оставил Владимир своих друзей-богатырей охранять границы Русской земли и выступил походом на город византиискии, лежащий к Руси ближе всего – Херсонес, именуемый у русских – Корсунь.

Херсонес сопротивлялся долго, его крепостные стены были мощным, гарнизон смелым, но и князь не уступал. Несколько месяцев длилась упорная осада. Взять город помог христианский священник Анастас, и русская дружина вошла в город.

Отправил Владимир к братьям-василевсам в Константинополь послов с предупреждением: «Город ваш славный, Корсунь, я взял. Если нарушите слово свое, и не отдадите за меня сестру свою принцессу Анну, то сделаю столице вашей то же, что и с этим городом».

И пришел ответ князю: «Не пристало христианам выдавать жен за язычников. Если крестишься, то и ее получишь, и царство небесное восприимешь, и с нами единоверен будешь. Если же не сделаешь этого, то не сможем выдать сестру за тебя». На что надеялись василевсы, отправляя князю подобный ответ?

Только улыбнулся Владимир этому ответу царей византийских.

«Я крещусь, ибо еще прежде испытал закон ваш и люба мне вера ваша и богослужение – ответил он. – Пусть священники ваши, что придут с Анной, крестят меня и народ мой».

Не хотелось василевсам выдавать сестру за Владимира, не хотелось и крестить его не в Константинополе – ведь тогда Русская земля не будет от них зависеть, и не будет приносить им богатые дары. Совершится такое, чего не мог ранее подучить никто – великий русский князь Владимир примет крещение не как проситель, а как равный им.

Но Василий II и Константин VIII также понимали, что Владимир сделает так, как сказал, и им не хотелось в его лице приобретать врага – сильного и непримиримого. И братья настойчиво, взывая к любви Анны к Византии, начали уговаривать сестру согласиться на этот брак.

– Анна, сестра наша, ты видишь, что мир в царстве Византийском сейчас зависит от тебя. Может быть, обратит тобою Бог Русскую землю к покаянию, а Греческую землю избавишь от ужасной войны. Видишь ли, сколько зла наделала грекам Русь? Теперь же, если не пойдешь, то сделают и нам то же, – уговаривали они принцессу.

Какое же зло сделала Византии Русь? Дала помощь тогда, когда императоры сами ее просили? Или когда русское войско встало на защиту Византии? Или когда князь потребовал соблюдения договора, который подписали цари византийские?

Анна смотрела на своих братьев, настойчиво просящих ее нарушить все прежние, твердокаменные традиции. Но как же разговоры о чистоте крови? О чести Византии? Но в чем же тут честь – сначала пообещать ее руку язычнику, получить от него помощь, потом пытаться избежать выполнения договора, и, наконец, из страха перед варваром заставлять сестру пожертвовать собой…

– Братья, вы принуждаете меня идти в чужую мне языческую страну. Иду, как в полон, лучше бы мне здесь умереть, – говоря это, принцесса смотрела на братьев, надеясь, что хотя бы сейчас они заговорят с нею откровенно, может, хотя бы сейчас повинятся перед ней в своем лукавстве и страхе.

Но этого не произошло: братья продолжали свои уговоры – и по ее щекам покатились слезы разочарования. Ей невыносимо было видеть лица братьев, и Анна на мгновение закрыла глаза…

… бескрайние просторы, красота несказанная; прекрасные церкви – коих становилось все больше; иконописцы, что иконы писали благоговейно; люди приветливые; любящий муж…

Анна улыбнулась этому видению, открыла глаза, еще блестевшие слезами, и увидела апостола, стоявшего рядом с ней, в глазах которого тоже стояли слезы.

Она поняла, что ее царственные братья лишены возможности видеть Первозванного. И знала, почему.