1

Много добрых перемен произошло в ту осень.

С каждым днём богатела страна. Основой её роста и могущества была и оставалась крупная социалистическая промышленность. Но сельское хозяйство, несмотря на значительную техническую вооружённость, не поспевало за этим ростом. Не мало было отсталых колхозов и запущенных районов. В Сибири лежали втуне огромные земельные просторы. И партия, заботясь о создании обилия предметов потребления, призвала народ к крутому подъёму сельского хозяйства, укреплению колхозов, улучшению жизни и труда.

На собрании районного партийного актива Андрей Желнин привёл в пример артель «Новая семья».

— Чистую гриву я знаю тридцать пять лет. Она всегда славилась пшеницей. Прекрасным, золотым зерном! — говорил он. — Но и там, скажем на полях Глядена, ещё низки урожаи. У каждого колхоза сотни гектаров целины и старых залежей, которые ждут вспашки. Десять миллиардов пудов хлеба будет собирать страна в ближайшие годы. Наш с вами главный вклад — пшеница…

Шаров говорил о людях, с которыми он работал все эти годы, припомнил свой ночной разговор с бригадиром Субботиным, когда тот собирался уходить из колхоза.

А теперь у них уже нет таких, кто не вырабатывал бы минимума трудодней. Продукции они сдают государству больше, чем какой-либо другой колхоз района. И колхозники едят белый хлеб. Но ведь они сделали только первые шаги. У них ещё низка оплата трудодня. Им не хватает машин, моторов…

И уже в те осенние дни всюду почувствовалось великое движение на помощь сельскому хозяйству. В Гляден вереницами шли из города грузовики с кирпичом: в МТС строили мастерскую, общежитие, детский сад. баню, водонапорную башню, жилые дома, клуб… Прибывали новые машины: пропашные тракторы, картофелеуборочные комбайны, зернопогрузчики… К весне ждали: мощные С-80, многокорпусные плуги, сеялки, сажалки… Трактористы и комбайнеры были зачислены в штат и составили новую армию сельскохозяйственных рабочих.

Однажды в тихий, мягкий солнечный день, какие выдаются здесь почти каждый год в начале октября, заливисто-протяжный гудок парохода всколыхнул село. Все, кто в эту пору оказался дома, выбежали на обрыв. Небольшой буксир, в поисках пристани, натужно вёл против течения длинный плот. И хотя он был ещё в нескольких метрах от берега, уже пахло корой соснового леса. С парохода и с обрыва люди взаимно махали руками, в ожидании встречи. А на берегу проворные парни уже приготовились ловить чалки.

— Вон Гутька! — ударила в ладоши Вера и раньше всех, без тропинки, прыгая с камня на камень, сбежала вниз. — Гутенька! С приездом!

Та держала на руках ребёнка. А рядом стояла двухлетняя девчушка и теребила мать за юбку.

Когда бросили трап, первым сошёл Аникин, торжествующе кивнув на плот:

— Вот принимайте!.. Ну и нас тоже! Работа, небось, найдётся?

Огнев долго жал ему руку. А в это время Гутю, едва успевшую ступить на берег, целовали родные и подруги, с рук на руки передавали её девчушек.

Для приезжих, по договорённости с Забалуевым, была приготовлена квартира в его доме, который пустовал все эти годы.

В тот же час началась выгрузка леса. Из МТС пришел на помощь трактор. Отборные брёвна, годные на столбы, сразу отправляли на трассу высоковольтной линии, которую прокладывали от гидростанции у Бабьего камешка до Глядена, — к Октябрьскому празднику будет свет! Всё остальное вывозили на ферму, где уже была установлена рама для распиловки на тёс и плахи, необходимые для строительства дворов. Всех, кто мог держать в руках топор, зачислили в плотники…

После тяжёлых засушливых лет впервые Гляден был с хлебом, и в тот год отпраздновали много свадеб.

Зима выдалась многоснежная. Вера часто запрягала Мальчика в сани и отправлялась в поля, где гудели тракторы, сизые от изморози. Они волочили за собой большие треугольники — снегопахи, после которых оставались метровые валы снега. Вера смотрела их работу и отводила трактористам новые, ещё не тронутые массивы. Тут были и старые выпаса и пустоши, предназначенные для распашки.

Январь пришёл с тихими, безветренными снегами. Февраль — тоже. Скоро загуляют большие бураны: все впадины, сделанные снегопахами, заровняются до краёв. Снег ляжет метровым слоем… Вера знала: будет урожай. Богатый урожай!

2

За стенами маленькой полевой избушки шумел затяжной дождь. Казалось, там в лужах полоскали бельё. Пахло сыростью. С темнозелёного брезентового плаща, что висел на вешалке, натекла вода. Вера затопила печку, поставила чайник на плиту, погрела руки. На редкость ненастное и холодное лето! Дожди начались ещё в первых числах мая, и вот нет им конца. Льют и льют без передышки.

Сегодня Вера собиралась жать рожь, в поле приехала на рассвете, обошла все делянки. После отъезда Чеснокова, став хозяйкой на сортоиспытательном участке, она всё поле, изрезанное на стометровые ленточки делянок, перекроила по-своему. Хотя с неё требовали отчёты только по зерновым, она сеяла и просо, и кукурузу, и гречиху. Несколько делянок отвела под гибриды, выведенные отцом…

Пшеница нынче уродилась на славу. Вера прикинула — намолотится по тридцать, а на залежи даже по сорок центнеров! У них распахано пустошей триста двадцать гектаров. И всюду поднялся такой хлеб! Ветерок подует — волны перекатываются, как на море. Только бы не полегла пшеничка — не унимается дождь!.. Пришлось возвращаться на стан… В поле — ни души. Одна лишь гвардия механизаторов, как всегда, на посту: сквозь шум и плеск дождя слышен гул тракторов…

Вера села к столу, возле единственного окна. Даль скрыта дождевой завесой… В такую непогоду нелегко выбраться домой. Дороги превратились в трясину…

Подвинув к себе весы, Вера начала взвешивать колосья озимой ржи, измерять их длину, пересчитывать зерна. Она всё записывала в полевой журнал.

Внезапно заскрипела дверь, и шум дождя на миг резко усилился. Оглянувшись, Вера вскрикнула:

— Лиза! Ты откуда?..

— С конопли…

…Лизу ждали четыре года. Каждую весну Фёкла приходила в правление колхоза, в сельсовет и всем показывала очередное письмо:

— Вот читайте… Пишет моя доченька: приеду вскорости, своего маленького привезу… Им надо будет што-то исть-пить…

И она садила картошку, лук да огурцы на той половине огорода, которая, по её заявлению, была отведена для Лизы.

В прошлом году, когда был обнародован новый закон о налоге, Скрипунова в тот же вечер, запыхавшаяся, прибежала к Вере:

— Ты, девуня, слышала?..

И принялась пересказывать новости, переданные по радио.

Недоимки скостят. И налог будет вдвое меньше… Коровку надо заводить. Лизавета приедет! Теперь беспременно приедет. Вот она, Фёкла, и пришла уговориться: ежели у них Белянка принесёт тёлочку — пусть Лизавету считают покупательницей. Только её. Чтобы кто-нибудь не перехватил — вот задаток…

Фёкла волновалась не зря, — в селе было немало бескоровных дворов. В трудные, особенно в засушливые годы, когда ни сена, ни соломы не выдавали на трудодни, скот выжил у немногих. Теперь все спешили обзавестись коровами, и к Вере каждый день наведывались женщины. Узнав о задатке, оставленном Фёклой, возмущались: и тут опередила!..

Тёлочка подросла, на лизином огороде Фёкла копала молодую картошку и продавала в городе…

Вслед за Гутей вернулась домой Тася. Ей надоело жить в домработницах, и она решила пойти в прицепщицы… А Лиза всё не появлялась. И уже никто не верил ни словам Фёклы Спиридоновны, ни письмам её дочери.

И всё же Лиза возвратилась. Это было на прошлой неделе. В первый же вечер она пришла к Дорогиным, ведя за руку четырёхлетнего сына.

Подруга взяла ребёнка на руки, а Лиза, сдерживая слёзы, отвернулась. Без отца парень растёт!

Вера подбросила Колю вверх. Мальчик взмахнул ручонками. Выше надо! Выше! Она подкинула его под потолок; поймав, прижала к груди.

Коля захлёбывался хохотом.

— Сразу видно — компанейский парень! Бывалый!

Поцеловав, Вера отдала его матери.

— Ну, а у тебя-то, подруженька, всё ещё никого нет? Отстала ты пошто-то от всех нас…

— Ой, не говори!..

Они сели к столу, одна против другой. Лиза держала ребёнка на руках.

— Где ты жила? — спросила Вера, хотя и многое знала о подруге от её матери. — Что поделывала?

— Не жила, а мыкалась, — рассказывала Лиза, вытирая платком слёзы. — Хлебнула горя-то столько, что тошно стало… Прошлое лето уборщицей служила в одном санатории. Ходила с тряпкой, полы подтирала… Весь день возишься, без дела не сидишь, а дела-то не видно… Орден запрятала подальше, чтобы на душе не так было муторно. А Сёмке невдомёк. Один раз пьяный, — а трезвый-то он редко приходил домой, — взял да и посмеялся: «Орденок твой заржавел! Требуется всполоснуть». Меня аж перевернуло всю. Рожу, говорю, тебе помоями всполосну. У тебя, говорю, совесть изоржавела! Срам слушать… Разругались мы с ним в дыминушку. Он раскричался, что его аккордеон семью кормит… А я ему на это: «Семью?! Где у тебя семья-то? Колька Скрипуновым записан. Отчество не заполнено. Пусто. Будто безотцовщина. Подрастёт — парнишки просмеют: Лизаветычем навеличивать будут…» Думала этим пронять его, паразита…

— Мамка! А, мамка! — Коля сунул матери мизинчик в рот. — Ты тятьку бранишь? Ага?

— Молчи, разнесчастный! — Лиза шлёпнула сынишку. — Про дядю я. Про чужого дядю.

Ребёнок заплакал. Лиза продолжала рассказывать жалобно:

— Ну, так вот. С него, как с гуся вода. Ухмыляется, паразит. Ты, говорит, моей музыкантской души не понимаешь… А какая там душа! Тьфу! Голик вместо души-то коли родному сыну законных метрик не пожелал дать… А к музыке, ты сама знаешь, моё сердце податливое. В праздник я и поплясать люблю. Но чтобы каждый день праздничать да бражничать — это не по мне. У меня от этого кровь застаивается, расплываюсь я во все стороны, хоть каждый день в платьях швы подпарывай, да перешивай. Я такая-то сама себе немилая. Мне надо знать, куда силу положить, чтобы с толком… Мне бы надо в прошлом году убежать от Сёмки-то — я бы уже человеком здесь была. Ожила бы душой. Не стыдно было бы опять орден-то на груди носить… Нет, держалась, дура, за мужика. Всё надеялась, что образумится. А он, по пьянству, с какими-то жуликами спутался… Плюнула я на него, окаянного, и вот приехала…

Она заговорила о работе. Хорошо бы опять на коноплю! Стосковалась. Да и дополнительная оплата там высокая, — можно заработать и для себя, и для ребёнка. Звеньевые-то, слышно, одними деньгами получают на трудодни до десяти тысяч!

Зная прилежность Лизы, Вера считала, что её можно рекомендовать в звеньевые по конопле, но не сейчас, не среди лета, а будущей весной. Нынче лучше всего ей пойти в бригаду…

Так появилась Лиза в сортоиспытательном участке. И с тех пор на доске показателей дневной выработки её имя занимало самую верхнюю строчку.

Лиза видела — у Веры не остаётся времени, чтобы съездить на конопляники, расположенные в семи километрах от этого полевого стана. Сегодня, когда начался затяжной дождь и все женщины отправились домой, Лиза тоже исчезла. Но Вера не допускала мысли, что та пойдёт к конопляному полю, потому и удивилась её неожиданному возвращению. А Лиза пришла не с пустыми руками: широко распахнув двери, она втащила в комнату снопики:

— Принимай, подруженька, образчики! Это — с большой полосы. Это — с опытной…

— Спасибо, Лиза! Спасибо! — Вера ставила образцы возле стены. — Пригодятся для выставки!..

С лизиной юбки ручьями стекала вода.

— Сбрасывай мокрое, — потребовала Вера. — Накинь моё пальто, а твоё просушим. И сама отогреешься у печки. Иззяблась ты под дождём. Даже губы посинели.

И Вера помогла Лизе снять прилипшую к рукам и плечам мокрую кофту.