Жила-была девочка, звали её Шёлковая Кисточка – Торко-Чачак. Глаза у неё были как ягоды черёмухи. Брови – две дуги.

Однажды заболел старик отец. Вот мать и говорит:

– Пойди, Шёлковая Кисточка, позови мудрого кама (кам – шаман)! Поспеши, дитя моё, Торко-Чачак!

Девочка прыгнула в седло и поехала. Кам жил в белом берестяном аиле (аил – юрта). Аил стоял над бурной рекой.

Кам сидел у своего порога и большим ножом резал берёзовые чочойки (чочойки – деревянные чашки). Брови у него были как мох. Борода росла от глаз и до земли. Ещё издали увидел он Шёлковую Кисточку.

Уздечка её лошади прыгала, как хвост трясогузки. Кольца сбруи весело звенели. Кисточка на шапке сияла, как лунный луч.

Нож выпал из правой руки кама и до крови царапнул ногу. Из левой покатилась в костёр чочойка. Торко-Чачак три раза сказала:

– Дядя, мой отец заболел. Помогите нам!

И только когда Шёлковая Кисточка повторила свою просьбу восьмой раз, кам медленно зевнул, как бы пробуждаясь от сна.

– Завтра, на утренней заре, приеду.

Ещё не успели в стойбище расстелить на полу белую кошму, ещё не заквасили чегеня для араки (арака – самогонка из кислого молока – чегеня), как уже стал слышен звон бесчисленных бубенчиков с шубы кама и грозный гул его кожаного бубна.

Кам приехал затемно, задолго до зари. Молча, не открывая глаз, слез он с коня и вошёл в аил. Люди внесли за ним его тяжёлую шубу. Большой бубен повесили на гвоздь и зажгли под бубном костёр из душистых ветвей можжевельника. Весь день, от утренней зари до вечерней, кам сидел молча, не поднимая век, отказываясь от пищи. Поздней ночью он глубоко, до бровей, надвинул свою красную шапку. Перья, выдернутые из хвоста филина, торчали на шапке, словно уши. Две тряпки свисали сзади, как два крыла. На лицо упали крупные, как град, бусы. Кряхтя, поднял кам с земли свою двухпудовую шубу. Просунул руки в тяжелые рукава. По бокам шубы висели колокольчики и ленточки. На спине болтались шкурки дятлов.

Длинные тряпки вздрогнули. Бубенцы зазвенели. Кам упал наземь, и люди видели только тёмный бубен да слышали страшный стук деревянной колотушки.

Кам встал, отблески пламени зажглись на его бубенцах. Кам вдел ноги в железные подковы и стал медленно кружиться. Он кружился всё быстрей и быстрей.

Вдруг бубенцы разом стихли. В тишине, как удар грома, ухнул кожаный бубен. Кам выпрямился. Руки его раскинуты. Бусы упали с лица на темя. Он сел, протянул руку к берестяному подносу, съел сердце козла и сказал:

– Надо уничтожить Шёлковую Кисточку – Торко-Чачак. Нечистый дух Дер-Ээзи, хозяин земли, наслал на нас её красоту. Пока девочка ходит здесь, коровы не дадут приплода, дети вымрут, болезнь старика не пройдет.

Женщины упали лицом вниз. Старики прижали руки к глазам, и сквозь стиснутые пальцы просочились слёзы. Молодые люди два раза покраснели, два раза побледнели.

– Посадите Шёлковую Кисточку в деревянную бочку, – гудел кам, – окуйте бочку девятью железными обручами, заколотите дно медными гвоздями и бросьте в бурную реку.

Кам скинул свою тяжёлую шубу. Снял шапку, сел в седло и уехал.

– Эй, – сказал он дома своим слугам, – идите на берег бурной реки – и вода принесёт мне большую бочку. Поймайте, выловите её и поставьте в мой аил. Сами бегите в лес. Плач услышите – не возвращайтесь. Стон, крик по лесу разольётся – не приходите. Раньше чем через три дня в мой аил не показывайтесь.

Семь дней люди не решались выполнить приказ кама. Семь дней плакала Шёлковая Кисточка. На восьмой её посадили в большую бочку, оковали бочку девятью железными обручами, забили дно медными гвоздями и бросили в бурную реку.

А у реки в этот день удил рыбу сирота-рыбак – Балыкчи. Он первый увидел большую бочку, выловил её, принёс в свой зелёный шалаш, взял топор, выбил дно и увидел девочку. Как стоял Балыкчи с топором в руке, так и остался стоять. Словно кузнечик, прыгнуло его сердце.

Шёлковая Кисточка рассказала Балыкчи про злого кама. Рыбак вынул девочку из бочки, посадил туда злую собаку и бросил обратно в реку.

Слуги кама поймали бочку, отнесли в аил, а сами убежали в лес: так приказал кам. Они ещё недалеко ушли, когда из аила послышался крик, стон, вой.

– Помогите! – кричал кам. – Помогите!

Но слуги бежали ещё быстрей, ещё дальше: так приказал кам.

Только через три дня они посмели вернуться. Кам лежал мёртвый поперёк костра. Кто перегрыз ему горло, слуги не могли понять.

А Торко-Чачак стала жить у рыбака в зелёном шалаше. Но есть им было совсем нечего, потому что рыбак больше не мог удить. Он день и ночь смотрел на Шёлковую Кисточку. Сколько раз брал Балыкчи свою удочку, пробовал идти к реке! Шагнёт и – обернётся. А чуть только скроется за стволом сосны лицо девочки, Балыкчи бежит обратно, чтобы ещё раз взглянуть на Шёлковую Кисточку, потому что глаза у неё были как ягоды черёмухи, брови – словно радуга, а в косах звенели китайские раковины.

Взяла Торко-Чачак кусок берёсты, вырезала ножом на коре своё лицо, прибила берёсту к палке, а палку воткнула в землю у берега. И Балыкчи стал часто ходить к реке, чтобы увидеть поближе разрисованную берёсту.

Как-то раз засмотрелся на берёсту Балыкчи и не заметил, что клюнула большая рыба. Рыба потянула леску, удочка выскользнула из рук Балыкчи, удилище зацепило палку, берёста упала в воду и поплыла вниз по реке.

Громко заплакала Шёлковая Кисточка, ладонями стала тереть свои брови, пальцами растрепала косы.

– Кто увидит берёсту, придёт сюда! Кто найдёт берёсту, кто придёт? Уходи, Балыкчи, чтобы тебя не убили! Сшей себе козью шубу, выверни её мехом вверх, сядь на синего быка и поезжай искать меня вдоль реки.

У самого устья бурной реки раскинулось стойбище Кара-хана.

Его рабы выловили разрисованную берёсту, увидели лицо Шёлковой Кисточки и сели на берегу, забыв о работе. Их шапки вода унесла. Скот разбежался по холмам.

– Кто сказал, что сегодня праздник? Чей справляете той (той – свадьба)? – загремел Кара-хан, подскакав к рабам.

Тут он увидел кусок берёсты. Отнял берёсту у рабов, тронул повод и повернул коня к истоку реки. За Кара-ханом поскакали его силачи и прислужники.

Шёлковая Кисточка была одна в зелёном шалаше. Она не заплакала, не засмеялась, увидав это грозное войско. Молча села на белого, точно облитого молоком, коня, в шитое жемчугом седло.

В стойбище Кара-хана три года никто не слыхал, как она говорит. Три года зубов ее в улыбке никто не видал. Она три года не плакала, три года не смеялась.

Вдруг в одно раннее утро Торко-Чачак захлопала в ладоши и весело улыбнулась. По дороге шёл синий бык, на быке сидел парень в козьей шубе мехом вверх.

– Не над ним ли ты смеёшься, Шёлковая Кисточка? – спросил Кара-хан.

– Да, да!

– Милая Торко-Чачак, надеть шубу мехом вверх вовсе не трудно. Сесть на синего быка я тоже могу. Я сам тебя сейчас развеселю.

Кара-хан приказал Балыкчи слезть с быка, сорвал с его плеч козью шубу. Потом, сопя, подошёл к синему быку, поставил левую ногу в железное стремя.

– Моо, моо! – замычал бык и, не дав Кара-хану перекинуть через седло правую ногу, потащил его по долинам, по холмам.

Все народы, подвластные Кара-хану, стояли вокруг в смотрели.

От стыда лопнуло сердце Кара-хана.

А Шёлковая Кисточка взяла сироту Балыкчи за правую руку, и они, счастливые, вернулись вдвоём в свой зелёный шалаш.

Литературная обработка А. Гарф.