Восьмое марта — весенний праздник. И весна будто только и ждала его в этом году. С самого утра впервые после долгой зимы по-настоящему потеплело. Солнце рано проснулось и принялось за работу. Снег таял повсеместно, из-под сугробов потянулись ручьи, а сами они осели, потемнели, покривились и покрылись черными точками. Их холодные белые бока были теперь не гладкие и блестящие, как бока моего бультерьера после купания, а стали неровными, некрасивыми, ноздреватыми, с проступившими из снежной глубины окурками, бумажками и пробками пивных бутылок. Что поделаешь, городская весна. Но все равно здорово.

Этот день я провел в кругу семьи. Мы с отцом поздравили маму, подарили приготовленные загодя цветы и подарки. Потом никуда не ходили, сидели дома. Только я выходил с Тамерланом. И было нам всем так хорошо, будто мы никогда и не ссорились.

Жаль, что Восьмого марта мы отдыхаем только один день. Уже на следующий мне надо в школу, родителям на работу. Но меня ждали не только школьные дела, а еще и разговор с Кокошиным. Поэтому уже с вечера Восьмого марта я почувствовал некоторое беспокойство. Это же, наверное, испытывают охотничьи собаки, почуяв звериный след. И по мере приближения к дичи их беспокойство превращается в нетерпение. Так и я удрал девятого утром в школу раньше обычного, даже не позавтракав.

И все же я не стал разыскивать Кокошина на переменах, не спаниель же я какой-нибудь. Димка ведь собирался прийти на футбол. Хоть и сказал мне на прощание: «Посмотрим», но почему-то я думал, что он обязательно придет.

Футбол у нас начинался в половине четвертого. К этому времени в нашей школе заканчиваются все уроки. А у меня в тот день они окончились на час раньше. Я домой не пошел, поболтался на улице, съел мороженое. Посмотрел, как несутся к решеткам канализации бурные мутные потоки талой воды. Всюду орали воробьи, никак нельзя назвать их весенний галдеж чириканьем. Голуби танцевали перед голубками на мокром черном асфальте. И какая-то городская синица вопила как оглашенная.

К половине четвертого я пришел в раздевалку. Большинство наших было уже там. Но Димки пока не было. Я стал переодеваться. Появился Андрей Васильевич и запустил нас в спортзал, Димка все не приходил. Я уже жалел теперь, что не разыскивал его на переменах. Но прежде чем началась тренировка, и был сделан первый удар по мячу, в дверях появился Кокошин. Он стоял на пороге в спортивной форме и не решался сделать еще шаг, чтобы войти в зал.

Андрей Васильевич заметил Димку и кивнул ему, чтобы он входил. Кивнул так, будто Кокошин никогда не выбывал из нашей секции. Я приветственно помахал Димке рукой и улыбнулся. Он тоже махнул мне, но без улыбки, видно было, что очень волнуется. Когда он шел к нам через зал, то хромал, по-моему, больше обычного.

После разминки Андрей Васильевич построил нас в шеренгу, еще раз напомнил, что это последняя тренировка перед игрой на первенство микрорайона, и разделил на две команды. С Кокошиным в каждой команде получалось поровну. В нашу попал и Димка.

Я всегда играю в нападении по правому краю, а Димка играл прежде центральным нападающим. У нас с ним была неплохая связка. Да еще Бирюк подыгрывал из защиты. Никто в те времена не мог устоять перед нами. Теперь опять мы были втроем, только как-то у Димки получится? Когда Андрей Васильевич определил его в нашу команду, Егоров, занимавший место в воротах, громко заворчал:

— На фиг нам Кокон, не надо нам хромого.

Андрей Васильевич сразу резко повернулся к нему и, сделав предупреждающий жест, строго сказал:

— Так, чтобы я этого больше не слышал, понятно? Не то сам отсюда вылетишь.

Егоров недовольно потрусил на свое место.

— Где хочешь играть? — спросил Андрей Васильевич Димку.

— Где скажете, — ответил немногословный Кокошин.

— Ладно, иди тогда пока на левый край, а там посмотрим.

Матч начался.

Мини-футбол — игра очень быстрая, как говорят, динамичная. Ситуация на поле меняется мгновенно, только-только мяч был у одних ворот, и вот уже у противоположных — опасное положение. Бегать здесь надо, бегать. Кокошин явно осторожничал. Он ходил, а не бегал. Лишь изредка трусил, припадая на хромую ногу.

Во время нашей атаки Шмелев, стоявший на воротах наших тогдашних соперников, крикнул по старой привычке:

— Кокошина держите! Кокона держите!

— Да что его держать-то, хромой, — отозвался кто-то из защиты.

К середине первого тайма мы уже проигрывали один-два и, что самое плохое, редко выбирались на чужую половину поля.

— На фиг нам Кокона подсунули, — уже тихо ворчал Егоров, после того как в очередной раз спас наши ворота. Честно говоря, вратарь он хороший. Только благодаря ему нам не насовали еще больше.

Но вот Бирюк выдал мне классный пас, он пробил вразрез между нападающими противника и вывел меня так, что я принял мяч уже на другой половине поля, и между мной и вратарем остались только двое.

Я переложил мяч с ноги на ногу и обошел первого, но второй уже страховал. Краем глаза я успел заметить, что сзади и слева от меня крадется кто-то из наших. Развернувшись, я отдал туда мяч. Его принял Кокошин, но тот защитник, которого я обыграл, уже успел вернуться и мешал Димке приблизиться или пробить точно.

Димка еще замедлил ход, чуть ли не остановился, глядя на мяч у себя под ногами, и вдруг быстро и неожиданно бросил его вправо вперед, свалившись туда всем корпусом. Он всегда все делал быстрее остальных. Знаешь даже, как он будет тебя обманывать, а все равно не успеешь, потому что Димка настоящий игрок.

Доли секунды — и его соперник оказался сбоку и сзади, а Димка летел с мячом наискосок к левой от вратаря штанге. Шмелев рванулся ему наперерез, но Димка, развернувшись на месте, неожиданно пробил в правый от Шмеля угол. Мяч влетел впритирку. Шмелев остановился и только голову запрокинул с досады. А мяч поймал Кокошин на встречном движении.

Мы бросились обнимать и поздравлять Димку. И слышно было, как ругается Шмелев:

— Я же говорил: «Держите Кокона!»

Этот матч мы выиграли с разрывом в четыре мяча, забив еще пять во втором тайме и пропустив только один. Димка забил еще два, а всего за матч — три, «хет трик», значит, сделал. Кокошин есть Кокошин.

В раздевалку к нам зашел Андрей Васильевич и сказал:

— Дима, в следующий четверг игра на первенство. Готовься, будешь играть на заменах.

Мне же наш физрук подмигнул и показал большой палец, только так, чтобы Кокошин не видел.

Домой мы шли вместе: я, Бирюков и Димка. Кокошин сильно хромал, но улыбался и уверял, что нога не болит. Семину книгу он прочел за одну ночь и принес мне обратно. Ее тут же взял читать Бирюков. Мы как раз дошли до его дома. Он взял книжку и попрощался, а мы пошли дальше вдвоем. Димка, как всегда, больше молчал, а я развлекал его разговором.

— Будешь, как Гарринча, — подшучивал я над Димкой, — хромой чемпион мира. Станешь легионером, в Итальянской лиге играть будешь. Тачка — «Мерседес». Собственная вилла. Фотографии по всему миру. Может, и мне тогда с автографом подаришь. А то вон Валерке Каткову подарил, а мне не даришь.

— Блин, да кто такой Катков? — сразу помрачнел Димка.

— А я в кружок хожу, в зоопарковский. Он там за волками ухаживает.

— За волками? — переспросил Димка.

— За волками.

— И у него моя фотография?

— Ну. Я сам видел, с удавом.

— Блин.

— А что, скажешь, ему не дарил?

— Да я его не знаю.

— Не бреши.

— Сам брешешь. Нет у него ничего.

— Хочешь верь, хочешь не верь. Только фотография у него твоя есть. Можешь прийти в зоопарк, поговорить с ним и сам убедиться. Он там завтра после трех будет, а в субботу и воскресенье с утра.

— Да на фиг нужно, — отмахнулся Димка. — Ты что-то напутал. Я с удавом никогда в жизни не фотографировался.

— Ну, может, и правда не ты. — Я сделал вид, что сомневаюсь.

— Ну, конечно, не я, — подтвердил Димка.

Мы попрощались у моего дома, и я вошел в подъезд с чувством удачно проведенной операции. Димка, конечно, попытался скрыть свою заинтересованность фотографией, но явно клюнул. Теперь надо было ждать, что он предпримет.

Я «старый рыбак», и мне уже приходилось закидывать удочку, чтобы раскрыть преступление. Правда наживку тогда схватил совсем не тот человек, для которого я ее готовил. Но в этот раз я был уверен в успехе. Потому что, кроме Димки, никого рядом не было.

Я очень быстро готовлю уроки, сижу за учебниками и тетрадями редко когда больше одного часа. Так что в тот вечер у меня еще осталось время, чтобы хорошенько выгулять Тамерлана. Максов я звать не пошел, мне не хотелось компании, хотя маме сказал, что мы пойдем вместе, а то будет волноваться.

Впрочем, она понимала, что с бультерьером меня вряд ли кто посмеет тронуть. Тронул один такой, да угодил в больницу. Это случилось как раз тогда, когда я в первый раз закинул удочку с целью поймать преступника. Если бы не Тамерлан, отвинтил бы мне он голову, в прямом смысле этого слова.

Я шел по Крылатским холмам и вспоминал тот случай. Действительно, мне пришлось тогда плохо, а ведь могло быть еще хуже. Если бы не Тамерлан… А все потому, что у меня не хватало улик, как и сейчас. Пришлось провоцировать подозреваемого мною человека на действия. А себя я предложил вместо наживки, поэтому чуть жизнью и не поплатился. Вот сегодня опять у меня нет улик, и опять я закинул удочку. Только…

Тут я похолодел. Неприятно мне стало и даже стыдно. Я вдруг понял, что провоцирую своего друга, а наживкой сделал другого знакомого мне человека. Не дай Бог что случится!

Я поднял глаза от дороги, на которую смотрел, идя в раздумье. Прямо передо мной виднелась наша церковь, храм Рождества Богородицы в Крылатском. Я перекрестился на всякий случай, чтобы чего-нибудь не вышло. И все равно в душе у меня оставался осадок, будто я сделал какую-то гадость.

От церкви мы с Тамерланом повернули назад к дому. Прогулка потеряла для меня всю свою прелесть, я шел и думал, что может теперь случиться, если моя уловка сработает. Да ничего особенного, утешал я себя. Самое большое, придет Димка в зоопарк, и я сведу его с Валеркой. Там все и узнаю. Что еще может произойти? В конце-то концов, Димка же не убийца, а так — прогульщик. Но ведь есть же какая-то тайна, которую от меня тщательно скрывают и он и Валерка. И в том, что эта тайна как-то связана с зоопарком, а может, и с гибелью кенгуру, я просто уверен. Недаром ведь все известные мне факты ложатся в одну корзинку. Так что не зря, не зря я провоцировал Димку. Пусть встретится с Валеркой и разберется, откуда у того его фотография. А я постараюсь быть в этот момент с ними рядом. Чтобы узнать их тайны, а заодно и приглядеть, как бы чего не вышло.

Мне приснились похороны. Сон был цветной, яркий. Ярче, чем бывает на самом деле. Я точно помню, что обивка гроба была алого цвета, как у нашего соседа по лестничной клетке, который помер от старости прошлой весной. Тогда крышка его последней обители целый день стояла у дверей соседней квартиры.

И что самое удивительное, я ни разу на похоронах не был. А тут все так увидел реально. И кладбище, совсем не похожее на то, где мне пришлось пережить немало страшных мгновений в ноябре прошлого года, когда я ловил призраков в деревне Светкиных предков. И увидел я гроб в могиле, и как разбиваются о крышку комья земли. И все время меня преследовало чувство ужаса и смутной вины. А потом я увидел отца. Лицо его было серьезно, и он смотрел на меня, но ничего не говорил.

Тут я проснулся.

Я долго сидел на кровати, таращась в темноту. Ощущение ужаса и вины все еще оставалось. Оно притаилось в моей груди шевелящейся жабой, и я понимал, что, пока не избавлюсь от него, о сне нечего и думать.

Не включая света, я встал и вышел в коридор. Все спали. Тихонько ступая босыми ногами и шаря рукой по стенке, чтобы не напороться на что-нибудь во тьме, я прошел на кухню. Тут можно и зажечь свет. Я поставил чайник и сел за кухонный стол.

Совсем беззвучно взять чайник и поставить его на плиту у меня не получилось. Слабого позвякивания крышки и стука о конфорку оказалось достаточным, чтобы из стенного шкафа, громыхая дверьми, сопя и потягиваясь, вылез заспанный Тамерлан. Он треснул лбом в кухонную дверь и явился, со стоном зевая на ходу.

— Иди спать, дурень, — сказал я псу.

Но сонная зверюга, еле разлепляя маленькие дырочки глаз, влезла на стул и уселась там почти как человек, свесив ноги с сиденья. Теперь будет так сидеть, ждать подачки, мигать дырочками, зевать, а потом и скулить. Ну да ладно, вдвоем веселее.

Я налил себе чаю.

Может, рассказать отцу, пока не поздно, о всем том, что мне удалось узнать, и что я сделал? Он ведь меня предупреждал, чтобы я не совался в дела Димки. Мол, навредить могу и ему и всем. Небось поэтому мне и сны такие снятся. Конечно, это отец заронил мне в душу сомнение. И что я ему расскажу? Про фотографию? Про то, как ночью на волка в зоопарке любовался? И все? А ну как окажется, что и фотография — это ерунда? Нет, рассказывать пока нечего. Пусть Димка себя как-нибудь проявит, а там посмотрим.

Тамерлан заскулил тоненько-тоненько. Не заскулил даже, а засвистел носом, как чайник, который собирается закипать. Спать хочет.

— Ладно, пошли, — я хлопнул его по загривку. Пес тут же, будто ждал этого, с шумом свалился со стула. Мы прошли мимо собачьей лежки в стенном шкафу прямо ко мне в комнату и забрались в одну постель. Чай я так и оставил не выпитым.