ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
I. Таинственная записка
Случилось это в конце июня 192... г. на Урале, в уездном городе В.
– Тошка! Ты что там возишься? – сердито спросила мать, бросив стирать.
– Да вот... – после минутного молчания ответил сын. – У деда в книге нашел, и не поймешь толком... Запись какая-то... Что-то занятное... В три бумаги обернуто.
Мальчик лет шестнадцати подошел к матери с найденной запиской. Это была восьмушка серой бумаги, измятая, наполовину изорванная, исписанная рукой малограмотного человека.
– Дед писал, – сразу узнала почерк мать. – Что там такое?
– А слушай... Начало, видишь, оторвано... «Копать у Пяти ручьев, против двух пещер, у Вогульской, – прочел он, – отступая пятьдесят шагов влево по тропе...» Дальше опять вырвано, потом конец: «Богатство неслыханное... Дорогу знает Куколев».
– Клад? – несерьезно спросила мать, принимаясь выжимать белье.
– Почем знать! Может, и клад, – спокойно ответил мальчик.
– Не хочешь ли поискать? – уже явно насмешливо сказала женщина. – Дед был бы жив – пошел бы.
– Может, он туда и пошел? Может, и жив, только вести не дает.
– Где же жив! – вздохнула мать. – Вернулся бы. Только такие дурачки, как ты, верят. Я деда знаю.
Два года назад, об эту же пору, Евстафий Хорьков, шестидесятилетний старик, ночью ушел из дому, не предупредив снохи и знакомых. Исчез он неизвестно куда, захватив свои пожитки: ружье, порох, пули, буханку хлеба и теплую лопатину. Старик был неисправимый искатель золотоносных мест. Много золотопромышленников на Урале разжилось на отысканных им местах. Но как-то всегда выходило так, что старик находил, а золото уплывало в другие руки. Как говорили, старику «не фартило». За ним оставалась только слава удачливого золотоискателя, гремевшая по всему Уралу.
И сноха Марья и соседи так и решили, что суеверный старик, боявшийся «сглазу», ушел, никого не предупредив, за «золотишком».
Тошка, этой весной перешедший в третий класс второй ступени, был вылитый дед. Среднего роста, сероглазый, крепкий, точно налитой. Ему, очевидно, по наследству передалась страсть к дальним прогулкам. Почти каждое лето он проводил в лесу то на охоте, то на сборе кедровых орехов, ягод. Однажды ему посчастливилось поймать орла, которого он в клетке притащил в школу и торжественно выпустил на дворе, сделавшись героем дня.
Дом у него был полон всяких ручных птиц и зверушек. Он запоем читал приключенческую литературу и путешествия, доставал в библиотеке книги по краеведению. Нужда и трудовая жизнь заставили его рано выучиться деловой сноровке, уметь все делать. У него все спорилось. Своими способностями и твердым характером он выделялся в классе. Если надо было вовремя и аккуратно сделать в классе или ячейке ответственную работу – это всегда поручали Анатолию Хорькову.
Когда дед ушел из дому, Тошке было четырнадцать лет. Он до сих пор живо интересовался исчезновением старика. Его пытливому уму была невыносима неразгаданная тайна.
Конечно, за два года интерес к таинственному исчезновению несколько ослабел, но найденная сегодня загадочная записка вновь возбудила сильнейшее любопытство. Тошка впервые обратил внимание на то, что она лежала на странице, читанной дедом накануне исчезновения, 20 июня 192... года, в единственной оставшейся от деда старопечатной книге. Этой книгой дед, как старовер, очень дорожил и читал ее на ночь каждый день, отмечая карандашом день чтения.
Может быть, он отправился в скит к своим единоверцам? На Урале, в дебрях его, еще были такие скиты, в которых староверы прятались от мира. Но почему он ушел тогда, не простившись? И почему записка? Или это адрес какого-нибудь скита? И где эта Вогульская пещера? Такие вопросы мучили мальчика.
– Мама, ты никогда не слыхала о Вогульской пещере? Дед ничего не говорил?
– Не слыхивала.
– А ты не знаешь, кто такой Куколев?
– Ты ж его знаешь... Ефимушка... Фамилию-то, поди, и сам он забыл.
– Так я его расспрошу, – схватился разом Тошка.
– Попробуй, – усмехнулась мать. – Такой же, как дед, – шальной.
Она снова взялась за белье и запела заунывную песню.
Однако, когда Тошка обулся, надел фуражку и собрался идти, она сердито окликнула:
– Ты куда?
– К Ефимушке.
– Да ты что, сдурел? Вижу, парень, у тебя нету дела. Чем зря сапоги бить, наколи-ка дров.
Сын только ухарски свистнул и вышел. Потом, уже с улицы, крикнул в окно:
– Приду и наколю. Пока хватит.
Квартиру Ефимушки, приятеля деда, Тошка знал хорошо. Когда он подошел к однооконному, вросшему в землю домику и побарабанил в стекло, за ворота высунулась баба.
– Ефимушку? – спросила она, щурясь на солнце. – Дедушки нету. А тебе на что?
– Да так, нужен. А где он?
– Дедушка-то? – баба засмеялась. – Да ты чей будешь?
– Хорьков.
– Неужели Анатолий? Как же я тебя не признала? Да где же узнать! Вон какой вымахал... Ин, тебе скажу... Дедушка в скиты к старцам ушел. Еще на святой... Где скит?.. Этого, милый, никто не знает... Старцы хоронятся. Кто же языком трепать будет! Как можно!..
Не добившись толку от стойкой кержацкой бабы, Тошка вернулся огорченный.
Единственный человек, могший пролить свет на загадочный документ, так же, как и дед, был неизвестно где.
II. Сборы
Есть люди, которые, заинтересовавшись чем-нибудь, помечтают, поговорят об этом, на том и покончат. Тошка не такой. Недаром он – Хорьков. Над пустяком не думает, а что западет в голову серьезно, значит – сделано.
В тот же вечер он собрал всю свою компанию на огороде «по секретному делу».
– Говори, что за секретные дела! – интересовались ребята.
– Садись все, тогда расскажу.
Выждал, когда все трое сели на гряды, и спросил:
– Хотите отправиться в экспедицию?
– В экспедицию? – с удивлением спросили они. – Куда?
– Когда?
– И зачем?
– Хоть к черту на рога, согласен! – крикнул кудрявый Гришук. – Дома страсть надоело!
– А ты, Андрюха?
– Смотря по тому, куда и на сколько, – осторожно ответил Андрей, самый старший из них, лет восемнадцати. – Мне надо к осени алгебру повторить.
– А зачем? И на чьем иждивении? – добавил толстый Федька.
Тошка ответил:
– В леса, на север Урала. На собственных харчах. Отправка через неделю.
– Сколько верст? – осведомился Федька.
– Смотря по обстоятельствам. Пожалуй, верст пятьсот...
– Ого-го! А зачем?
– Сначала мы отыщем один скит...
Ребята разразились дружным хохотом.
– В монахи, что ли? Или агитнуть хочешь среди старцев?
– Я в скиты не иду! – кричал, смеясь, Андрей.
– Слушай, Андрюха! Да слушайте, черти!
Понизив голос до шепота, Тошка рассказал о найденной таинственной записке.
К Тошкиному повествованию слушатели отнеслись неодинаково.
– Клад? Иду! Иду! – подпрыгнул Федька. – Ай да дед! Когда собираемся? Я готов хоть сегодня.
Андрей отнесся скептически:
– Чепуха! Какой там клад... Что-нибудь другое старик имел в виду. Он был горячий охотник. Может быть, в тех краях много ценного зверя... Для охотника это – большое сокровище. Я читал как раз на днях в библиотеке...
– А по-моему, – перебил Гришук, – копаться в этом долго нечего. Не клад, так сокровище, что-то интересное там во всяком случае есть. Зря дед не стал бы писать в записке. Соберемся, пойдем и посмотрим.
– Пятьсот верст... Конец немалый, – раздумчиво сказал Федька.
– Я думаю, что идти надо, – решительно тряхнул головой Тошка. – Интересно, конечно, в записке...
– Брось ты эту записку, ничего она тебе путного не даст, – усмехнулся Андрей.
– Не даст – и не надо, – пошел на уступку Тошка, – а даст – жалеть не будем. Суть не в записке. Суть в том, что живем мы под боком у уральских дремучих лесов, а дальше как на десяток верст в них не заглядывали. Что мы о них знаем? Ничего. Андрей хоть книжки про них читает, а мы... да и книгу прочесть – не то, что своими глазами посмотреть.
– Ну, короче говоря, мы идем, – подсказал нетерпеливый Гришук.
– Конечно, идем, – согласился Андрей. – Только вообще... Записку – к черту.
Тошка отрицательно мотнул головой.
– Неправильно. Во-первых, дед Хорьков был не дурак, а опытный, бывалый бродяга по уральским дебрям. Разгадать тайну его записки стоит. Во-вторых, у нас должна быть цель.
– Верно! – поддержал Гришук. – И цель должна быть непременно достигнута. Без этого при первой же трудности, при первой неудаче размякнем, как тряпки, и повернем тыл. Хорошенькая будет комсомольская прогулка!
– Голоснем, братцы! – предложил Тошка.
Но в этом надобности не было. Лица ребят голосовали за экспедицию красноречивее всяких слов.
При других условиях, может быть, вопрос этот не разрешился бы так быстро. Но на этот раз уж очень благоприятно сложились обстоятельства.
Ребята только что окончили занятия в школе. Хотелось отдохнуть где-нибудь на воле, а не скучать в надоевшем городке. Они давно мечтали стать охотниками, побродить по глухим уральским лесам. Весна стояла великолепная. Провести июль месяц в лесу с ружьем, в своей тесной компании – одно удовольствие. А тут еще – такой предлог... У деда Хорькова была прогремевшая в крае репутация знатока всяких необыкновенных «мест».
Не откладывая дело в долгий ящик, молодежь тут же «сорганизовалась».
Начальником экспедиции избрали Андрея, как самого опытного и старшего. Секретарем – Тошку; его же обязали и подробно разработать план экспедиции. Федьку – казначеем. Гришуку, прославившемуся в школе и стенгазете писанием стихов, поручили вести дневник экспедиции, а также поскорее выяснить, где находится скит, куда мог уйти Ефимушка. Кроме Гришука, этого никто не сумел бы сделать: у него имелись связи со староверами, а дядя его был начетчиком.
Тошка и Андрей должны были собрать хоть какие-нибудь сведения о Вогульской пещере. Это было очень важно на тот случай, если бы не удалось найти старика Куколева, или если бы он не рассказал дороги.
– А что скажут дома? – вдруг поставил вопрос Федька.
Об этом ребята не подумали.
– Меня не пустят, но я уйду, – твердо сказал Андрей.
– Я как-нибудь выпрошусь, – заявил Тошка.
– Я иду, куда хочу. А куда и надолго ли, этим никто никогда не интересуется, – весело усмехнулся Гришук.
– Ну, нельзя сказать, что никто не интересуется. Кой-кто есть, – намекнул, улыбаясь, Андрюха.
Гришук покраснел и смущенно хлопнул Андрея по спине.
– А ты, Федька?
– Не знаю... Думаю, что придется выдержать дискуссию. Ну, да ладно... Управлюсь... Кстати, нам бы подсчитать, что сейчас можем взять на дорогу и сколько. Бери бумагу, записывай.
Итоги получились не особенно утешительные. Всего собралось около шестнадцати рублей денег. Кроме того, Андрей обещал добыть из домашнего чулана вяленый окорок и две буханки хлеба, Федька – телячью ногу, сухарей и сахару, Тошка – сухарей, чайник, Гришук – полпуда вяленой рыбы. Затем у каждого имелось по охотничьему ружью, по ножу и кружке. Пороху и пуль было маловато.
– Надо еще по две смены белья, – соображал Андрей, – два топора, пилу, компас, две лопаты... Почините ладом сапоги... И возьми ты, Федька, свою домашнюю аптечку. Тебе дадут... А еще непременно – каждый по полушубку. Ночи в горах будут холодные.
...Мать Тошки не могла в этот вечер дозваться ребят к чаю. Сидели и шептались на огороде до поздней ночи.
– Только дома, братцы, о походе пока ни-ни! Ни полслова! – наказывал Федька, когда стали прощаться. – Живо пойдет по всему городу. И записку раздуют в вола...
III. Еще один участник экспедиции
Жара нестерпимая. Нет мочи даже в лесу. Под ветвями гигантского кедра экспедиция сделала привал.
Три дня, как они в пути. Отмахали верст шестьдесят, если не больше.
Трое спят, Тошка, очередной, сторожем. Он сидит у дотлевающего костра, прислонясь спиной к дереву.
В мыслях его проходят недавние дни. Он доволен. До сих пор все шло как нельзя лучше. Когда человека захватывает какая-нибудь цель, он точно перерождается. От ребят Тошка не ожидал такой быстроты. У них словно выросли крылья. В особенности удивил флегматичный Андрей. Он стал гораздо деятельней, чем всегда.
Все приготовления были закончены раньше срока. Хуже обстояло дело с расспросами. Относительно Вогульской пещеры удалось узнать, что под таким названием у местных охотников и старателей известны три пещеры: верст за девяносто, за двести и за триста к северу по восточному склону Урала. Точно указать, как к ним пройти, охотники не могли. Большинство белкачей не ходило от города дальше ста верст. Пришлось положиться на то, что «язык до Киева доведет». И лето еще казалось так велико! По словам белкачей, путь экспедиции предстоял по местности дикой, летом почти непроходимой из-за болот и вообще малоисследованной, обильно пересеченной горными ручьями и речонками. Кроме того, этот район почти не населен, и экспедиции грозила серьезная опасность от множества зверья, не говоря уже о таком биче этих лесов, как гнус: комарье, мошки, слепни и пр.
Ребята принадлежали к тем начинающим охотникам, которые чаще приносят пустые ягдташи, чем дичь. Именно поэтому они горели свирепым желанием встретить как можно больше дичи и зверья. Рассказы охотников только разожгли их, кроме, впрочем, Федьки, который особого увлечения теперь не обнаруживал и начал скептически говорить:
– Ну, ну... Посмотрим...
Гришуку удалось выяснить, как отыскать Пахомовский скит, хотя сведения были довольно сбивчивы, так как старовер был там лет десять назад. Там жил брат Ефимушки – Пахом. По всем предположениям, Ефимушка отправился туда.
Начало путешествия прошло без приключений и даже скучней, чем они думали. Идти по проселочной дороге, мимо деревень, с тяжелым грузом провианта и снаряжения на плечах, по нестерпимой жаре – было совсем невесело. Но со вчерашнего дня они вступили в полосу сплошного леса и двинулись на север уже по компасу. По расчетам путешественников, завтра или через день они должны были выйти к Пахомовскому скиту.
...Тошка размечтался... Что ждет их? Они входят в малоисследованный, малопосещаемый северный край. Восточные склоны этой части Урала наименее изучены. Даже большинство коренных уральцев знает эти места только понаслышке. А за селом Никито-Ивдель, затерявшимся среди первобытных непроходимых лесов, нет уже и дорог. Там только лесные тропки вогулов-звероловов. Недалеко от Никито-Ивделя и одна из высочайших вершин Урала, знаменитый Денежкин Камень. А кругом леса, торфяные болота и «тумпы» (горы с обнаженной вершиной). Это уже начинается «вогульский Урал». Где-то там и Вогульские пещеры.
Дремучие леса и дикие Уральские горы сказочно богаты рудами, минералами. Здесь золото в жилах и россыпях. Местами находили алмазы, самородки платины в полпуда весом.
Ну, это Федька охоч до собирания и поисков разных пород и минералов. У Тошки же другая склонность... Он будет наблюдать птиц, животных в их естественной обстановке... Он увидит великана северных лесов – сохатого, медведя, соболя, лису, козулю, рысь, росомаху. Дед рассказывал, что где-то здесь, в глуши лесов, в верховьях какой-то безвестной реки, водятся даже бобры, в существование которых на Урале не верят. Забраться в эту глушь, пройти по козьим дорожкам, звериным тропам, залезть в жуткие логовища кровожадных хищников, спуститься в темные пади, перелезть через крутые отроги Урала – как это зовет и манит!.. В мечтах Тошка уже видел, как они, совершивши экспедицию, возвращаются с драгоценным живым грузом: лесным козленком, волчонком. А может быть, удастся захватить даже медвежонка...
Пока Тошка мечтал, глаза его рассеянно обегали поляну.
Вдруг его словно толкнуло. Он весь насторожился: высокая трава около головы Гришука зашевелилась.
«Змея!» – похолодев от ужаса, подумал он.
Не теряя присутствия духа, он неслышно приподнялся с ружьем, сделал шаг, наклонился к спящему...
И вдруг рассмеялся.
Из травы на него испуганно пучил глаза молодой вороненок, не обросший еще перьями, с желтым ободком около огромного носа, очевидно, выпавший из гнезда.
Тошка умел обращаться с этой живностью. Он осторожно взял птицу в руки. Вороненок еще больше вылупил на него глаза, стал на ладони, широко разинув клюв, махая необросшими крылышками. Видимо, просил есть.
Тошка поставил ружье к лиственнице, намочил в чайнике хлеба и спустил его в рот прожорливому гостю. Тот попросил снова. Еще и еще.
Набив желудок, он склонил плешивую головку набок. Глаза затянулись пленкой, ноги поджались, и он крепко уснул на Тошкиной ладони, словно у себя дома.
– Надо, братец, вернуть тебя родителям, – решил было Тошка.
Но, сколько он ни глядел по деревьям, вороньих гнезд не было видно. Если оставить в траве, пропадет. Хоть с собой бери.
Когда ребята проснулись, Тошка рассказал им о происшествии.
По предложению Гришука, постановлено было принять в экспедицию нового участника, причем уход за ним был возложен на Гришука, свободного от общественных обязанностей.
Новый член экспедиции был назван Краком.
В эту минуту ребята и не подозревали, какого веселого озорника и полезного участника путешествия они приобретают.
IV. Страшная находка
Дорога шла пока по сухим местам, среди гигантских лиственниц, кедров, вековых сосен. Ноги тонули в мягком влажном мху. Над головами перебегали с дерева на дерево, с ветки на ветку белки. Иногда вспархивали рябчики. Один раз вспугнули копалуху, сидевшую в гнезде с выводком совсем маленьких птенцов. Иногда проносился через полянку неслышно и быстро, точно тень, лесной козел, а вечерами светились далекие огоньки – глаза волка.
Ребята не утерпели и сделали по волку несколько выстрелов, но, конечно, безрезультатно, за что и получили выговор от Андрея. Порох надо было экономить.
Это неприятное обстоятельство мешало им охотиться. Но, собственно, в провизии они пока и не нуждались. Напротив, надо было скорее доедать свою, взятую из дому, пока не испортилась на этой жаре. И аппетит же развивался у ребят при такой ходьбе! Елось как никогда. Во время привала Крак обычно сидел на плече или на руке у Гришука и тоже получал свою порцию моченого сухаря или жеваного мяса. Пил он из одной кружки с Гришуком, далеко закидывая назад голову. Потом старательно чистил громадный, точно лакированный нос о пуговицу Гришукиной блузы.
На другой день, вечером, случилось неожиданное событие. Ребята начали присматривать место для ночевки. Федька, отличавшийся особо острым зрением, шел впереди, шагах в пятидесяти. Вдруг он испуганно вскрикнул и остановился. Ребята кинулись бегом к нему. Нои они, пробежав несколько шагов, остановились, пораженные страхом. В сгустившихся сумерках из темных ветвей сосны на них смотрел мертвыми впадинами человеческий череп, оскалив зубы.
– И здесь! – прошептал Андрей, указывая на другую сторону тропы. – Сюда смотри!
– Целые скелеты, – сказал Гришук.
Ребята осмелели и подошли. По обе стороны тропинки, прикрученные толстой проволокой к стволам сосен, стояли два человеческих скелета. На проволоке еще уцелели кое-где клочья полуистлевшей солдатской шинели. Кости ног валялись у корней. Часть костей, видимо, была растащена зверьем.
– Не к добру, – пробормотал мрачно Федька, – не к добру такая находка.
– Молчи ты, старая баба! – цыкнул Андрей.
– Вот так лесные сторожа! – сказал Гришук.
Ребята подошли ближе и стали рассматривать страшных сторожей.
– Долго ли они тут стоят?
– Я думаю, это не путевые ли вехи в Пахомовский скит, – заявил Тошка. – Мне кажется, это от гражданской войны. Должно быть, наши, замученные белыми. А то, может, дезертиры. Или какая-нибудь банда расправилась со своими же.
– А Федька сильно струсил. Заревел как...
– Еще бы!.. Иду – и вдруг стоит смерть. Положение! Ладно еще, что не ночью.
– Закопаем их, что ли?
– Конечно.
Ребята сняли скелеты, собрали в кучу кости, клочки истлевших шинелей и, выбрав уголок под кустами, стали копать яму.
– Кто место выбрал? – крикнул Андрей, ударив лопатой.
– Я, – ответил Тошка. – А что?
– Неудачно. Камни, что ли. Лопата не идет.
– Откуда тут могут быть камни? Кругом мох... Корни, может быть? Ты попробуй... Копни в сторонку немного.
Андрей ударил лопатой. Опять глухой звук.
– Доски! – крикнули все с изумлением. Ребята сгрудились вокруг Андрея.
– Не клад ли? – засмеялся он. – Ну-ка, помогите. Гришук снял верхний слой земли. Под ним оказались доски ящика.
Крик изумления вырвался у всех.
– Тащи!
– Подпирай сбоку!
– Тяжелый какой!
Подпирая лопатами, топорами приподняли ящик.
– А, может, гроб? – спросил суеверный Федька. – Оставьте, братцы!
– Тьфу тебе, паршивцу! – рассердился Андрей. – Ты разве влезешь в такой узкий?
– Тьфу, тьфу! – Федька испуганно сплюнул.
Ящик был вытащен наружу. Он уже значительно погнил, но еще держался. Гришук топором приподнял крышку.
Содержимое ящика несколько разочаровало. Там лежало: две солдатские винтовки, два нагана, порох и пули.
– Вот так клад! – разочарованно протянул Федька.
– Чудак! – сказал Андрюха. – Да для нас теперь дороже всех драгоценностей. Винтовки немного поржавели, но это не беда: можно почистить.
– А в яму скелеты закопаем, кстати, копать не надо.
Когда устроились на ночлег, Федька ни за что не согласился нести один свою очередь. Да и всем как-то было не по себе.
Когда надвинулась ночная тьма с приглушенными лесными шорохами, таинственными звуками и воображаемыми чудищами, стало жутко. Вместо того чтобы спать, ребята всю ночь проговорили, вспоминая случаи минувшей гражданской войны. Заснули они уже на рассвете.
V. Пахомовский скит
С утра шли, не отдыхая днем, чтобы поскорее добраться до скита. Юных путешественников удивило, что они не встречают никаких следов скитской жизни в лесу. Отдыхать они расположились только на ночь, когда уже были не в состоянии идти. Но и на другой день до полуденного привала не обнаружилось каких-либо признаков жилья. Все лес и лес. Огромные вековые деревья, гигантские буреломы, вывернутая с корнями пихта, мрачные кедры, лиственницы, великаны-сосны и под ногами мох, хвоя и папоротник без конца. Эта громада неприветливого леса давила. Чем дальше углублялись в лес, тем больше места делались угрюмыми и дикими.
Тихо. Захлопает крыльями огромный глухарь, и тревожно вздрогнет лесная тишь от этого взлета. Треснет под чьей-то нотой валежник – и опять молчание.
Стрелять Андрей не позволял из опасения напугать скитников, которые, предполагалось, были поблизости. Иногда вдали виднелись горы в густых непроницаемых лесах. Попадались «тумпы», камни. Вид был дик, но величественен. Путников окружало море лесов.
Пришлось перевалить через одну, сравнительно небольшую сопку, вершина которой представляла собой так называемую «россыпь». Обнажившиеся, выветрившиеся породы, наваленные в беспорядке груды скал имели своеобразную дикую красоту.
И опять лес, лес...
Последний день шли берегом какого-то озера. Значит, дорогу держали правильно. Но скита нет как нет, точно провалился сквозь землю.
– То ли это озеро? – усомнился Тошка, растягиваясь на траве после еды. – Ведь эдак можно тащиться все лето.
– Неизвестно, найдем ли еще скит, – подхватил Федька.
– И в этом ли ските твой проклятый Ефимушка, черти бы его задавили!
– В ските-то, наверно, в этом, – возразил Гришук. – Тут его брат Пахом живет... Но вот странно: озеро нашли, а скита нет. Лодку бы хоть увидели... Ничего!
– А, может, прошли? Старцы так прячутся, что в двух шагах мимо пройдешь, – не заметишь.
– Возможно, – согласился Гришук. – Давайте, завтра сделаем последнюю попытку. Пошарим вокруг. Разделимся по двое и побродим в разных направлениях. А вечером сойдемся у скалы на берегу. Я и Андрюха в одну сторону, а Тошка с Федькой в другую.
Поднявшись наутро чуть свет, ребята разделились на две партии и отправились на поиски.
Около озера растительность заметно изменилась. Наряду с угрюмыми стариками-деревьями, поднимался веселый молодняк. Стали попадаться и лиственные породы: черемуха, рябина, береза.
Андрей с Гришуком шли угором, то есть по тому месту, где лес начинает спускаться к озеру и болотам.
– Любимые глухариные места! – вздохнул Андрей. – Наверно, копалухи поблизости есть. Только стрелять нельзя.
Спустившись, они направились вдоль озера, заросшего по берегам мелким осинником, смородинником, ивняком и черемушником.
– Это что? – воскликнул вдруг Гришук, указывая на заросли молодого лиственника.
На большом пространстве верхушки его и ветви точно кто подстриг.
Андрюха подошел поближе, внимательно осмотрел, и довольная улыбка осветила его обычно суровое лицо.
– Там, у озера, есть, кажется, большие болота? – спросил он.
– Да.
– Значит, это лоси объели. Лоси!
– Сохатый?
– Да. Летом для них это самые притонные места, сырые, с лиственным лесом около болот. В озеро они тоже иногда залезают от гнуса. Зимой больше на возвышенностях держатся. У тебя ружье пулей запряжено?
– А что?
– А заряди-ка, да покрупнее, на всякий случай. Теперь в конце лета лось бегает за самками. Самцы держатся одиночками и страшно свирепы. Случается, нападают на людей.
– Неужели сохатый так страшен? – спросил Гришук, заряжая ружье.
– А ты как думал? В Сибири считают, что не так страшен медведь, как сохатый. Это ведь махина. По размеру и силе он занимает одно из первых мест в мировой фауне. Недаром его зовут на Урале просто: «зверь». Для него нет препятствий: ни реки, ни болота, ни крутизны, ни лесные трущобы, ни бурелом – не остановят его. Ничто ему не страшно. Одним ударом копыт он сворачивает деревья толщиной в вершок и больше. Видел, какие ветки откусывает? Толще пальца. Нет, это очень серьезный зверь.
– Но как он со своими громадными рогами ходит по этим чащам?
– Не то что ходит, стрелой летит. Сила! Недаром его раньше в Пруссии считали чуть не божеством. Да и у нас вогулы обожествляют какого-то каменного лося, живущего, будто бы, в верховьях реки Вижая.
– Я считал его просто оленем и думал, что лось, как и олень, – общественное животное, живет стадами.
– Обычно они живут стадами, но во время рождения телят старые лоси отделяются от этих стад. Весной стадо рассеивается. Зимой лоси собираются в маленькие группы, а летом самцы странствуют поодиночке.
Андрей вдруг прервал свою речь и, наклонившись, начал что-то рассматривать.
На каменистом грунте была выбита, по направлению к озеру, глубокая тропа, похожая на коровьи тропки на деревенских «поскотинах».
– Правильно! – воскликнул он. – Вот старая лосиная тропа. Сколько их здесь прошло!
– Значит, наверняка рискуем встретиться?
– В эти часы – нет. Разве только случайно. В это время лось на болоте. На кормежку обычно он выходит с вечера и пасется до раннего утра. Все-таки надо быть поосторожней и предупредить ребят.
– Чем он питается?
– Исключительно растениями. Листья, хвоя, грибы, лишаи, ягоды, мох, кора. На болотах ест даже багульник.
– А мясо вкусное? – полюбопытствовал Гришук, исполнявший в экспедиции обязанности повара.
– Жестче, чем у оленя, но вкусное.
– Я слышал, что лосей на Урале безжалостно истребляют?
– Да. В год добывают до пятисот шкур. Промышленники истребляют варварски. Весной образуется на снегу наст. После первых оттепелей заморозок покроет снег толстой коркой льда. Она свободно держит охотника, собаку, но огромный лось проваливается, режет неги и не может бежать. В эту пору промышленники преследуют стадо и гонят зверя до изнеможения, а когда лоси устают до того, что не в состоянии двинуться, их режут ножами или стреляют в упор. Причем перережут все стадо, а вывезти огромные мясные туши часто не могут. Берут только шкуру. Мясо достается лисам и росомахам.
– Это не охота, а бойня! – возмутился Гришук.
– Конечно. В Саксонии и Силезии лося уже перевели еще в конце восемнадцатого века, и у нас на Урале к тому идет. Хотя теперь, кажется, охота на него воспрещена везде в России, кроме Урала, но и здесь она разрешена только в течение декабря и января. Настоящая охота на лося теперь или зимой, с лайкой. Собаки гонят зверя иногда десятки верст.
В эту минуту в кустах поросли раздался сильный треск. Андрей дернул Гришука, и они спрятались за гигантской лиственницей, инстинктивно схватившись за ружья.
– Зря не стреляй и не шуми, – шепнул Андрей. – Если это не медведь, то лось... У лося слух замечательный.
Минута настороженной тишины. Потом треск возобновился. Слышно было, что крупная и грузная туша явственно продирается через ближнюю поросль осинника.
Ребята затаили дыхание.
Через минуту, шагах в сорока от них, на поляне появилось огромное рыжевато-бурое животное, похожее несколько на осла, но несравненно больше весом, наверное, не меньше двадцати пудов.
– Лось?
– Видишь, нет рогов. Лосиха, – ответил Андрей.
Животное, скусывая ветки поросли, медленно двигалось у края поляны.
Гришук рассмотрел широкое и короткое туловище на высоких ногах с узкими, глубоко рассеченными копытами, с коротким хвостом. Лосиха жадно объедала осинник. Вдруг она насторожила уши. Скачок – и скрылась в лесу.
Андрей хотел выразить досаду, что не успел как следует ее рассмотреть, как в поросли вновь раздался страшный треск, и на поляну мгновенно вылетел новый рыжевато-бурый гигант.
Ребята замерли. Сохатый – бык с огромными рогами – смотрел в их сторону. Он показался им необычайно высоким, зверем-великаном. Он вытянул шею, понюхал землю и поднял голову к осиннику, закинув ветвистые рога, концы которых были расширены в виде лопаток и вырезаны наподобие пальцев. На короткой и толстой шее зверя сидела вытянутая безобразная голова, суженная у маленьких глаз и оканчивающаяся длинной, толстой, как бы раздутой и тупой, точно обрубленной спереди мордой. Покрытая волосами верхняя губа свешивалась над нижней. На загривке было нечто вроде горба с темно-бурой гривой.
Сохатый производил впечатление огромной силы и неуклюжести. Вот он подошел к большой осине, зубами оторвал кусок коры, захватил его губами и начал драть кверху длинной лентой. Высокие деревья он наклонял вниз и обламывал зубами верхушки. Он находился шагах в тридцати от ребят.
В Гришуке проснулся охотник. Он глазами указал Андрею на ружье.
Андрей отрицательно покачал головой.
– Скитников испугаем, – чуть слышно произнес он.
В лесу в отдалении раздался жалобный звериный крик. Сохатый мгновенно замер и перестал есть. А через секунду на поляне никого не было. В лесу еще несколько минут слышался топот, похожий на галоп лошади и затем перешедший на рысь.
– Красавец! – с чувством сказал Гришук.
– За таким поохотиться хор-ро-шо! – подхватил Андрей. – У меня даже сейчас руки дрожат. А все-таки стрелять нельзя, пока скит не найдем.
Ребята, взволнованные встречей, долго еще не могли тронуться на поиски скитников.
Весь день до ломоты в ногах бродили Андрей с Гришуком, разыскивая неуловимый скит и суля Ефимушке всякие бедствия. Только к вечеру им немного посчастливилось.
– Смотри, – сказал Андрей.
Гришук взглянул по направлению его руки. Среди травы виднелся пенек несколько лет назад срубленного дерева.
– Первые следы человека в лесу за всю неделю.
– Вторые, – поправил Гришук.
– А первые? – изумился Андрей.
– А лесные сторожа?
– Правда... Ну, значит, скит где-нибудь поблизости. Смотри в оба.
Они направились к опушке. Гришук, ушедший немного вперед, приблизился к просвету среди деревьев, выглянул и замер, как очарованный. Недаром он считался среди ребят поэтом!
В глубине густого леса, удаленного за десятки верст от жилья, затерялась эта изумительно прекрасная девственная поляна, куда никогда, вероятно, не заходил человек. На бархатном зеленом лугу, полном желтых купав, плотных толстобрюхих кувшинок и фиолетовых гиацинтов, опьяняюще пахло душистыми лесными травами.
Солнце бросало последние закатные лучи. Невидимые хоры комаров гремели в тихом дремотном воздухе. В лесу стояла какая-то величавая тишина. Ни одна птица не крикнет. Ни звука. Изредка только глухо шлепали шишки, падая с елей на землю. Со всех сторон сдвинулись ряды угрюмых сосен, суровые и сосредоточенные. Вперед березки. Белоствольные, светло-зеленые, они весело выбежали вперед. Стоят не шелохнутся, пригретые закатными лучами, точно не могут глаз отвести от прозрачного вечернего неба.
В неописуемой прелести закатных красок то золотом, то багрянцем горит далекое вечернее небо.
– Старцы знают, где поселиться, – прошептал подошедший Андрей.
– Где? Разве есть что-нибудь?
– А смотри... Во-он под елью темнеет.
– Верно!
Там темнел древний скит.
Собственно, из-за навеса старой ели был виден только угол деревянного почерневшего строения.
– Да он сгорел! – воскликнул огорченно Гришук, когда они подошли ближе.
– Да. И много лет назад, – добавил мрачно Андрей.
Следы давнишнего пожарища уже заросли травой. Каким-то чудом сохранилась только небольшая стайка, обгорелая и ветхая до последней степени.
– Несомненно, по месту у озера, это и есть Пахомовский скит, – сказал Гришук.
– Да, вот тебе и Пахомовский скит!
– Вот тебе и Ефимушка!
Но так как поиски Ефимушки не были единственной целью экспедиции, то ребята сильно не огорчились.
– Смотри-ка, и здесь черепа! – ткнул Андрей ногой белевшие среди углей кости. – Вероятно, этот пожар скрыл чье-то преступление.
– В лесах это сплошь и рядом. Позарится лихой человек на скитское добро. Много ли старикам надо? В два счета. А потом лови в этих дебрях.
Пока они осторожно подкрадывались к скиту, осматривали пожарище, быстро спустились июльские сумерки. Но, занятые скитом, они не обратили на это внимания. Заглянули и в стайку. Это было чистое, сухое помещение, до половины набитое сеном.
Усталый до последней степени Гришук сразу растянулся на готовой постели.
– Ох, чудесно! – почти простонал он. – Ноги так и ноют.
Андрей молча присел.
– Вот что, Андрюха, ведь ночь. Куда же мы пойдем?
– Верно, – встревожился и Андрей.
Посоветовавшись, они решили, что идти ночью в лесу было бы небезопасно, что лучше заночевать здесь.
Они крепко задвинули дверь на деревянный болт и едва растянулись на сене – уснули как мертвые.
VI. Сохатый
Проснулись они от оглушительного:
– Кар-р! Кар-р! Кар-р!
Крак аккуратно поднимал каждое утро экспедицию вместе с солнцем. Ребята ничего не имели бы против, если бы их живой будильник иногда и запаздывал на часок-другой. Но он отличался в этом отношении большой пунктуальностью. Он требовал свою порцию немедленно по пробуждении и орал до тех пор, пока его не удовлетворяли. Если ребята долго не просыпались, он подходил к Гришуку, садился ему на голову и кричал над ним самым неистовым образом.
– Вот взяли птичку божию! – сердился Федька.
Надо сказать, что Крак не удовлетворялся, если хлеб оставляли ему с вечера. Он до него не дотрагивался, требуя, чтобы хлеб спустили ему в раскрытый рот, как это делали в гнезде.
– Приучайся, братец, есть по-человечески, – ворчал Гришук, стоя с заспанным лицом около вороненка. – Что, я тебе мама, что ли?
Пока происходила кормежка, сон у ребят уже проходил. Хоть ругались, но вставали. Больше всех возмущался Федька.
– Две вещи ненавижу на свете, – сердито бормотал он утрами, – Ефимушку и Крака. Они отравляют мне существование.
– Хоть бы ты здесь помолчал, глупырь, – ласково ругался Гришук, спуская хлеб в рот питомца, заметно выросшего за эти дни. – А знаешь, – сказал он Андрею, – он уже начинает больно пощипывать. Рука покраснела. – Гришук показал покрасневшую кожу на том месте, где ущипнул Крак.
– Они быстро растут. К зиме Крак будет совсем взрослой птицей.
– Никогда в жизни так не спал, – зевал Гришук, посадив Крака и начиная одеваться.
– Я тоже, – признался Андрей.
– Знаешь, мы уже десять дней ноги ломаем по лесу. Надо бы здесь передышку сделать денька три.
– Согласен. Кстати поохотимся. Теперь пороху довольно. Сохатого бы, а? Охотничьего билета здесь требовать некому.
Спрятав часть груза под сено в стайке, они налегке направились к назначенному месту – скале над озером.
Скоро они услыхали близкий выстрел. Подумали, что Федька и Тошка, встревожившись их отсутствием и предположив, что они заблудились, сигнализируют им выстрелом.
Но после долгого промежутка раздались снова подряд два глухих выстрела. Очевидно, это не был сигнал.
– Бежим! – прошептал Андрей. – Мне кажется, они в опасности.
Ребята бежали что есть мочи. Но бежать было нелегко. Ноги то утопали во мху, то скользили по хвое, кустарник хлестал по лицу, цепляясь за платье. Хорошо, что груз и Крака они оставили в стайке.
К счастью, расстояние было не так велико.
– Андрюха! – задыхаясь, крикнул вполголоса Гришук. – Стой! Не шуми! Надо подкрасться.
Андрей кивнул головой. Стараясь не шуметь, начали подкрадываться. Они были почти у скалы, когда Андрей, шедший впереди, вдруг схватился за ружье. Гришук понял, что он что-то увидел, и сделал то же самое. Оба враз присели. В это мгновение до них донесся какой-то шум наподобие храпа.
Сердце у них замерло, когда, раздвинув кустарник, они всмотрелись.
Около громадной лиственницы стоял гигант-сохатый, тяжело дыша, с горевшими яростью глазами. Копытом он взрывал землю. Шум, похожий на храп, был его дыханием. Он бил ветвистыми рогами лиственницу, точно там спрятался его враг.
Враг у него, несомненно, был, потому что бок его и грудь были залиты кровью. Гришук нагнулся, чтобы спросить, кто же его ранил, но Андрей, бледный, прошептал:
– На ветках Федька!
– Смотри! – почти крикнул Гришук. – Он сейчас упадет прямо на рога.
Забыв осторожность, они вскочили на ноги. На шорох и голоса сохатый мгновенно обернул к ним кроваво-вспененную морду.
– Стреляй, не то погибли! – успел шепнуть Андрей, становясь на колено.
Гришук помнил только, как два выстрела грянули один за другим, и что-то огромное, хрипящее, черно-бурое вскинулось шагах в десяти перед ними и рухнуло на землю.
Дрожа от волнения, они встали. Почти у самых ног их лежало огромное животное, дергаясь в предсмертных конвульсиях.
Промедли они минуту, или попади пуля не так удачно, они нашли бы смерть под этими страшными рогами и копытами, которыми лось еще судорожно бороздил землю.
Андрей выстрелом положил конец его мученьям. Первой мыслью их было кинуться к Федьке. Несчастный свалился на землю и находился в обмороке.
А Тошка?
Тошки нигде не было.
VII. Без Тошки
Федька лежал бледный. В лице ни кровинки, сердце билось чуть слышно. Первый раз за время путешествия ребята растерялись и готовы были заплакать. Может быть, Федька умирает?.. Что с ним... Как спасти?.. Главное, если кто из них знал что-нибудь по медицине, так это сам Федька, он же взял и аптечку. Но он лежал без сознания и не мог дать никаких указаний.
А может быть, и Тошка также нуждается в эту минуту в помощи, и надо скорей бежать искать его? Ведь приди они минутой позже, Федька бы погиб.
Ребята метались, не зная, что делать. Если бы один остался с Федькой, другой пошел к Тошке – это было бы всего целесообразнее. Но в эту минуту оба были так потрясены, что ни за что бы не согласились расстаться. У обоих все еще дрожали руки и ноги. Удивительно, как это они еще попали в сохатого!
Гришук принес из озера воды и лил на голову и грудь Федьки, стараясь привести его в чувство. Они уложили его на траву, раздели и осмотрели все тело. Ран снаружи не было, только на лопатке был огромный кровоподтек, очевидно, от удара рогами. Но когда его поворачивали на бок, он сильно застонал. Возможно, что были внутренние повреждения.
После долгих растираний Федька пришел было в себя, но едва начал говорить, как опять потерял сознание.
– Оставайся с ним, – сказал тогда Андрей. – Я пойду поищу Тошку.
Пришлось согласиться.
– Только не уходи далеко, – просил Гришук.
Федька скоро снова пришел в сознание. Он, видимо, был сильно испуган и страдал от ушибов.
Слабым голосом он рассказал, что они решили с Тошкой искать скит поодиночке и разошлись. Скита он не нашел и вечером вернулся к скале один. Тошка не приходил. Ночью, несмотря на костер, огонь которого далеко было видно, Тошка не пришел. Спать один он боялся.
Утром, бродя вдоль озера, он неожиданно наткнулся на сохатого. От неожиданности, испугавшись, даже не подумав, зачем он это делает, он выстрелил в него почти в упор. Сохатый зашатался и упал на передние ноги, а он в испуге побежал и залез на дерево. Потом предположил, что лось убит и спустился посмотреть. Но зверь вскочил и бешено кинулся на него. И когда он карабкался на ветви, лось ударил его рогами. Остальное было известно.
– Вы меня спасли, – прошептал он, слабея, и вслед затем спросил: – Где мы?
Гришук рассказал ему, что случилось с ними, упомянул про сгоревший скит.
Судя по общему самочувствию Федьки, по вернувшемуся аппетиту, можно было думать, что ушибы его хотя и болезненны, но не опасны.
Как «доктор», Федька сейчас же начал сам себя лечить, что он всегда очень любил: принял какие-то пилюли, затем попросил до вечера не будить его и уснул.
Гришук занялся приготовлением обеда.
Их жертва – огромный сохатый – лежала неподалеку. Это был взрослый, громадный бык не меньше тридцати пудов весом. Он лежал на боку, далеко откинув голову с ветвистыми рогами. Гришук, как заправский охотник, содрал часть шкуры (он делал это первый раз в жизни) и вырезал кусок мяса, рассчитывая приготовить суп и жаркое. Давно уже не ели они свежего мяса, питаясь только вяленой рыбой и сухарями.
Если бы еще нашелся Тошка, все было бы хорошо.
Через несколько часов вернулся Андрей. Он не заметил никаких следов Тошки.
Печален был их обед.
Вечером решено было перенести Федьку в стайку. Гришук и Андрей сделали носилки из ветвей, положили Федьку и двинулись к сгоревшему скиту.
Гришук не забыл захватить огромный кусок лосиной ноги, чтобы завялить в запас. На скале водрузили высокий шест с носовым платком, на котором написали Тошке, что они в скиту, неподалеку, и что будут приходить на скалу наведываться каждое утро.
Печальная процессия тронулась в путь. Невеселые думы бродили в голове у ребят.
Где Тошка? Жив ли?
К ночи дошли до скита.
Федьку уложили на сено, дали ему микстуры, сваренной по его же указаниям, и оставили его высыпаться.
Гришук при свете костра резал лосиное мясо тонкими ремнями для вяленья. Андрей сидел, опустив голову в раздумье. Куда мог деваться Тошка? Главное, парень боевой. Разве только в живых нет?
Плохо спали в эту ночь участники экспедиции. Впервые за время путешествия они слышали страшный звериный рев – вероятно, медвежий. От него делалось жутко даже здесь, в стайке. По-видимому, зверье привлек оставленный у озера труп лося.
И когда они вспоминали, что Тошка теперь один где-то в лесу, то невольно вздрагивали, и сон бежал от них.
VIII. В плену
Расставшись с Федькой, Тошка решил пройти в наиболее глухую часть леса, в восточном направлении. Это была непроходимая чаща, изрезанная глубокими оврагами. «Если старцы хотели спрятаться, то лучше этой трущобы не найти», – думал Тошка.
До самых сумерек бродил он по старому еловому лесу, но не нашел ни малейших признаков человека.
Уже в сумерки он возвращался обратно. Шел он в направлении слабого огонька, предполагая в нем костер на скале. Собственно он поступал безрассудно, но не хотелось ночевать в лесу.
Скоро совсем стемнело, но он все-таки шел. Ступал, внимательно вглядываясь, медленно. И, однако, это его не спасло.
Вдруг он почувствовал, что падает... Он взмахнул руками и с криком полетел вниз.
...Когда он пришел в себя, было темно, невыносимо болела левая нога у самой ступни. Очевидно, разбил при падении.
Он провел рукой около себя. Какая-то шерсть... Он лежал точно на ковре. Все тело ныло и болело. Чиркнул спичкой.
Огонек осветил часть огромной пещеры в несколько сажен высотой. На дне ее белела груда костей, закрытая трупом медведя. Животное умерло, вероятно, уже давно от голода. Пушистая полусгнившая шкура его спасла мальчика от смерти.
Он сжег полкоробки спичек, лежа так на спине и осматривая пещеру, нашел неподалеку свое ружье, но, привстав, с ужасом убедился, что с больной ногой может только ползать, а не ходить. Да, впрочем, если бы она была и здорова – как бы он выбрался по этой отвесной стене?
Он был в тюрьме. Если не найдут ребята – голодная смерть... а может, на него нападут раньше те отвратительные змеи, что висели на стенах, уцепившись за торчавшие из земли корни деревьев. Он не знал, какие это змеи, ядовиты ли они, но самое соседство вызвало дрожь.
Так прошло несколько часов.
По тому, что верхние, очень узкие края его тюрьмы стали видны в полутьме, он понял, что наверху начинается день. До него сюда не долетали звуки, не слышно было даже шума леса. Стрелять он не мог, потому что никак не мог найти патронов, выроненных при падении.
Скорее всего эта яма станет и его могилой! Им овладело холодное отчаяние. Он лежал, не шевелясь, так как малейшее движение вызывало сильнейшую боль в ноге. Ушибленное место опухло. Опухоль шла выше. Во всем теле чувствовался жар.
Ему невыносимо хотелось пить. Он взял горсть сырой земли и прикладывал к воспаленным губам. Чувствовал, что теряет сознание. Лежа с открытыми глазами, с ненужным ружьем, зажатым в руке, он видел то отвратительных гадов, – ему казалось, что они спускаются по стене, – то свою комнату, огород. Временами он будто бы говорил с дедом, расспрашивая, где Ефимушка, потом на мгновение приходил в себя, понимал, что это бред, и снова все путалось.
Это состояние было хорошо тем, что несчастный не замечал времени.
Но вот он открыл глаза со странным приятным ощущением. Пощупал лоб. Жара не было. Он чувствовал себя заметно лучше. Опухоль спала. Ему страшно хотелось есть. Это и вернуло его к действительности. Он припомнил разговор с Федькой, падение в яму, и ему показалось, что это случилось вчера.
Тошка и не подозревал, что с тех пор прошло уже два дня. Сегодня шел третий. Голод поднял его на ноги. Опираясь на ружье и с трудом ступая на больную ногу, он обошел края ямы. Его особенно заинтересовал тот угол, где торчал большой камень, служивший опорой громадной глыбе земли. Если эта пещера образовалась от потока воды, то вода уходила отсюда, несомненно, под этот камень. Он нагнулся, и ему показалось, что откуда-то снизу тянет холодом. Возможно, что это подземное русло – ворота на волю. Тошка положил ружье и взялся за камень. Сверху сейчас же посыпалась земля, и камень подался. Тошка собрал последние силы, подложил еще, как рычаг, ружье и напрягся.
Раз! Ружье треснуло, но камень дрогнул и опрокинулся. Тошка едва успел отскочить. Раздался страшный треск сломанных сухих костей, облаком поднялась вонючая пыль. Тошка явственно ощутил теперь приток свежего ночного воздуха и устремился в отверстие, освобожденное камнем. Скоро он полз на четвереньках по руслу ручья. Колени его месили липкую грязь. Слышался хруст иссохших костей. Очевидно, и до него кто-то пытался здесь спастись... Кости были печальным предзнаменованием. Но он полз вперед с энергией отчаяния.
По мере приближения к выходу русло подземного ручья все суживалось. Тошка не помнил, сколько он так полз. Он устал до изнеможения. Минутами отверстие делалось так узко, что он руками разгребал себе дорогу в земле, как крот. Наконец, он дошел до полной потери сил и замер. Отдыхал.
В это мгновение кошмарные мысли овладели им.
...Руки протянуть немного в сторону нельзя: земля. Согнуть ногу – тоже. Земля охватывала его вплотную, как дождевого червя. Ему чудилось позади зловонное звериное дыхание и запах. Ему казалось, что за ним следом идет какой-то зверь. Он представил себе, как надо больной ногой отталкивать зверя, и содрогнулся. А когда он подумал, какая громада земли над ним, у него закружилась голова.
В эту минуту из пещеры донесся вдруг какой-то глухой шум. Земля дрогнула. Тошку поразило, что вдруг стало тяжело дышать. Тяга воздуха в пещеру прекратилась.
Он – понял, что, вероятно, земля, лишившись устоя в сваленном камне, обрушилась, завалив проход и прекратив тягу воздуха. Со стороны пещеры он замурован... А что, если земля осядет по всему руслу?
Судорожно работая руками, он опять пополз вперед. Он греб безумно, напрягая последние силы. Воздух становился все душней и жарче. Отверстие впереди становилось все уже, он едва мог просовывать в него голову. И в эту минуту его рука вдруг уперлась во что-то твердое. Он сделал движение, но почувствовал, что силы покидают его. Мягкий грунт ручья кончился, выход снаружи прикрывался камнем.
Холодная дрожь пробежала по спине Тошки, кто-то ледяной рукой поднял волосы. Он погребен заживо!
Очнулся Тошка от острой боли в ноге. Он понял весь ужас своего положения, понял, что с каждой минутой будет становиться слабее. Неужели погибать? Выбора не было. Он собрал все свое мужество. Еще одно усилие! Весь напрягся, уперся здоровой ногой, рванулся... От сильной натуги огненные круги пошли перед глазами.
Камень подался... Пахнуло холодным воздухом, Тошка успел увидеть наверху звезды... и лишился сознания.
Пришел в себя он от резкой боли в ногах. Он лежал, полузасыпанный землей, у самого выхода ручья, около отваленного им камня. Он снова видит небо! Легкие жадно втягивали ночной воздух. Восторг охватил его. Он выбрался из могилы.
Боль в ногах напоминала о действительности. Да, спасен! Спасло то, что не растерялся и бился до последнего... Но, может быть, этой же ночью его разорвут звери. Ружья с ним нет. В состоянии ли он хотя бы ходить? Надо снова собрать все силы, все мужество... Иначе – смерть...
Тошка попробовал подняться и застонал. Обе ноги его отказывались повиноваться. Малейшее прикосновение причиняло острую боль. Тем не менее, стиснув зубы, он поднялся и с палкой в руках попробовал пройти.
Несколько шагов ему удалось сделать, потом он сел. Если он будет двигаться с такой скоростью, то во сколько времени дойдет он до скалы? И застанет ли он там кого-нибудь? Быть может, не дождавшись его, ребята решат, что он погиб, и вернутся или пойдут искать его совсем в другую сторону. Сколько времени он провел в яме? Ему теперь казалось – дня два. А может быть, и с ними случилось что-нибудь, и их нет уже в живых? Эти мысли опять привели Тошку в отчаяние. Он опустился на траву и заплакал.
Слезы успокоили его. Он вспомнил, что час назад был в худшем положении и вот освободился... А теперь, когда свободен, он раскис... Надо взять себя в руки.
Тошка решил дождаться здесь утра. Ползком он собрал немного сухих веток и разжег костер. Спички, по счастью, у него сохранились. Он лег на траву с твердым намерением не спать, но силы оставили его, и он мгновенно уснул.
IX. Все снова в сборе
Скоро Федька оправился настолько, что мог ходить.
Гришук с Андреем каждый день навещали скалу и с отчаянием возвращались обратно. Уже один вид развевающегося платка заранее говорил им, что они идут напрасно: Тошка не вернулся. Каждый день убивал их надежду. Ни охота, ни возвращение домой не шли на ум, всякое дело валилось из рук. По ночам ребята не спали. Рев зверя напоминал им, что Тошка, живой или мертвый, где-то там, в лесу. Конечно, едва ли живой, раз не вернулся в течение четырех дней.
Теперь по ночам рев зверей становился все чаще: труп лося привлек к озеру множество хищников. И если Тошка был жив, это делало еще более опасным его положение.
Наконец, Федька начал ходить как следует. Захватив его, Андрей с Гришуком отправились на розыски.
Федька довел их до места, где четыре дня назад расстался с Тошкой.
Отсюда они двинулись в угрюмый еловый лес, ожидая каждую минуту увидеть роковую находку, которая отнимет у них последнюю искру надежды. В то же время они старались проследить путь Тошки, найти хоть какой-нибудь знак того, что он проходил здесь.
Сначала поиски были безуспешны, но вскоре Федька радостно вскрикнул. Ребята кинулись к нему. Он поднял из травы обожженную спичку.
Несомненно, они шли сейчас по следам Тошки. Здесь он был еще жив. А что им суждено увидеть через пять, десять шагов?
Федька, нервничая, заторопился и пошел вперед.
Возвращаться на ночь в скит они не захотели, чтобы не терять времени.
Когда стемнело, стали собирать хворост для костра. Вдруг из чащи послышался треск быстрых шагов. Это бежал Гришук. Увидев ребят, он остановился, весь дрожа.
– Я видел... – сказал он, задыхаясь. И не мог больше говорить.
– Что? Что?
– Да говори же!
– Костер.
– Где?
– За мной! – едва выговорил он.
Ребята с ружьями кинулись за Гришуком. Сначала они бежали за ним, забыв всякую осторожность, потом, увидев издали огонь, стали подкрадываться, затаив дыхание. Медленно они подходили все ближе и ближе к слабо горевшему костру. И вдруг неистовый радостный крик огласил лес.
У костра спал Тошка. Бледный, как смерть, худой, с окровавленными ногами, но живой. Все ясно видели, как он дышал.
Первое его слово, когда он открыл глаза, было:
– Ребята!
Второе:
– Есть!
Несли Тошку на носилках, как раньше Федьку. Гришук готов был плясать от радости. Андрей и Федька не раз принимались смеяться без всякой причины, просто от счастья.