I. Нападение на зимовье

Баргузинской тайгой называются необъятные леса, протянувшиеся с севера на юг и с запада на восток по системе реки Витима. В дебрях баргузинской тайги затеряно много золотых приисков, куда ежегодно тянутся тысячи рабочих и разных авантюристов.

Для обслуживания путников на дорожных трактах, ведущих в глубь тайги, кое-где среди дремучего леса разбросаны зимовья.

И нередко случалось, что авантюристы, головорезы, собравшись в шайки, не удовлетворившись грабежом золотоискателей на дорогах, нападали на зимовья.

Нравы баргузинской тайги были суровы. Ни пленных, ни помилования они не знали. Поэтому зимовья, особенно расположенные в глуши, всегда настороже. Прочные высокие заборы, наглухо запертые ворота, вооруженные люди – непременная принадлежность такой маленькой крепости.

Зимовье Кузнецкое, где жила Алла, находилось в нескольких десятках километров от Верхнеангарска.

Глухая тайга стояла стеной вокруг небольшого дома с пристройками. Хозяйство вел отец Аллы, с помощью работника-бурята и старухи-кухарки. Алла, приехав с Ушканьих, тоже взялась за работу.

В ту пору, впрочем, обозов шло мало, и делать было собственно нечего. Женщины собирали ягоды, грибы, солили и варили запасы на зиму, когда потянутся обозы в тайгу.

Однажды вечером к зимовью подъехал отряд вооруженных.

Ворота были заперты.

Хозяин, увидев, с кем имеет дело, схватил ружье, зарядил и вышел.

По численности отряда и вооружению он понял, что сопротивление бесполезно, и шепнул Алле, чтобы спряталась в подполье. Сам пошел отворять.

Алла мгновенно скрылась в доме.

И хорошо сделала. Иначе она бы сделалась свидетельницей ужасной сцены, разыгравшейся во дворе.

Отряд, состоящий из русских и бурят, въехал в ворота. Их было человек пятнадцать. Такое число, равно как и смелость почти дневного нападения, для баргузинской тайги было необычно.

Передний всадник сидел на огромном коне. Это был необъятной толщины бурят.

– Ты хозяин? – спросил он.

– Я, – ответил Кузнецов.

– Деньги, – грозно крикнул бандит.

– У меня нет денег.

– Ладно, посмотрим.

Урбужан слез с коня. Отряд последовал его примеру. Есаул, маленький, сухой однорукий человек, кивнул на хозяина. Несколько всадников кинулись и повалили старика наземь, не дав ему даже выстрелить. Другие, зная обычай, стали разводить костер.

Из хлева в этот момент донесся отчаянный крик старухи. Разбойники шарили по пристройкам и амбарам.

Однорукий подошел к связанному Кузнецову.

– Скажешь, где деньги?

– У меня нет денег.

– Шомполами! – приказал однорукий.

С хозяина сорвали одежду. Раскаленные шомполы с шипением впились в тело.

– Говори, где деньги!

Невыносимая боль жгла отовсюду. Хозяин давно бы сказал. Капитал был небольшой – рублей сто. Но они хранились в банке, в подполье, а там спряталась Алла. И он молчал, стиснув зубы.

– Скажешь?

Не получив ответа, бандит сделал палачам жест, и снова дикие, нечеловеческие крики огласили двор. Наконец, несчастный начал терять сознание. Толстый встал, вынул револьвер и подошел к нему.

– Последний раз! Говори, где спрятал!

Умирающий чуть слышно что-то прохрипел, отрицательно мотнув головой.

Выстрел в упор размозжил ему череп.

– Бабу сюда! – крикнул однорукий.

Из хлева приволокли кухарку, толстую старуху, окровавленную, в разорванном платье. Увидев труп хозяина, бандитов с шомполами, она дико вскрикнула, рванулась и кинулась в ворота.

Меткая пуля одного из разбойников пробила ей спину, и она грохнулась наземь.

Урбужан в бешенстве обернулся и нагайкой по лицу огрел удачного стрелка.

– Сволочь! – прохрипел он. – Бабу убил! А, сволочь! – И начал хлестать его. – Просили тебя?!

Алла, сидя в подполье, услыхала глухие выстрелы. Потом по грохоту и крикам поняла, что шайка ворвалась в дом. Она слышала, как разбивали сундуки, комод, ломали мебель, и тряслась от ужаса.

Наконец, очередь дошла до подполья.

Ее вытащили в бессознательном состоянии. На дворе она пришла в себя, но, увидав труп с разможженным черепом, снова погрузилась в обморок. Урбужан приказал привязать ее к седлу свободной лошади. Оставив позади разграбленное зимовье, отряд с захваченным имуществом и полумертвой девушкой двинулся в тайгу.

Необозримы первобытные чащи, тянущиеся от Верхнеангарска до Читы. Целая армия могла бы укрыться в ней. Кто найдет здесь отряд в несколько десятков человек?

Бурят-работник, возвращавшийся в зимовье, заслышав выстрелы, заподозрив, в чем дело, спрятался в кустах. Когда отряд скрылся, он, дрожа от страха, добрался до зимовья и, увидев страшную картину, бежал в Верхнеангарск.

 

II. В плену

– Зачем и куда ты везешь меня? – гневно спрашивала девушка Урбужана, когда он на остановках приходил справляться, не нужно ли чего ей.

– У меня три жены, но они стары. Ты будешь между ними, как звезда, – отвечал он.

– Никогда! – кричала она, плача.

– Иначе я отдам тебя на потеху моим молодцам.

– Негодяй!

– Я дам тебе лучшую юрту, – продолжал Урбужан. – У меня в Монголии табун в тысячу лошадей и двенадцать тысяч овец. Я увезу тебя в монгольские степи. Все богатство будет твоим. Всякое желание твое будет исполнено, как в сказке.

– Ты убил моего отца! – гневно воскликнула девушка.

– Его застрелили без моего приказания, – лгал Урбужан. – Если бы я знал, что он твой отец, я сохранил бы ему жизнь. Скажи же, согласна ты быть моей женой?

– Вон отсюда!

Он уходил от пленницы злой, но, видимо, сдерживая себя и не теряя надежды покончить миром.

Надеясь на мир, он не знал Аллы. Ее трясло от возмущения, когда он приближался.

В тайге свой отряд Урбужан разделил на две части.

Большую часть людей он отправил северным берегом Байкала на запад, часть оставил в засаде, а сам с охраной и пленницей торопливо направился на Ольхон. Негодяй спешил домой, чтобы поместить пленницу в надежное место и заняться свадьбой.

Мучительна была дорога до Ольхона. Алла облегченно вздохнула, когда очутилась в богатой бурятской юрте, хотя знала, что здесь будет еще хуже.

Первые дни Урбужан не показывался.

Для услуг Аллы была приставлена старая бурятка, ни слова не говорившая по-русски. Кое-как Алла объяснялась с ней знаками.

Все мысли девушки были сосредоточены на бегстве.

Первым делом она внимательно осмотрела помещение.

Юрта Урбужана представляла большую просторную избу с лавками по стенам для сидения и спанья. Лавки были богато убраны шкурами. У северной стены, прямо против входа, стоял ящик с шаманскими богами – «оно-гонами». Возле лавок помещались сундуки с разным домашним скарбом, но оружия она нигде не нашла никакого. Стены были прочны. Снаружи у ворот во дворе стоял караульный. Во двор выходить пленнице запрещалось. Все время возле нее торчала старая бурятка.

Девушка то ломала голову в поисках плана бегства, то, не видя никакой возможности бежать, мечтала о самоубийстве, то, вспоминая дорогих ей людей, надеялась, что они узнают о ее похищении и выручат ее, и думала, как затянуть время.

Однажды из рассказа старухи она узнала, что бурятка подавала для князя сырую конскую печень. Алла знала, что это считается у бурят средством поправиться после пьянства. Очевидно, Урбужан пьянствовал. Это усилило ее тревогу.

Старуха подтвердила, что скоро будет «тайлаган» – большой общественный пир, на который Урбужан ждет много гостей. Неужели он готовится к свадьбе?

Однажды вечером она услышала его шаги. Урбужан вошел в юрту и приказал бурятке удалиться. Они остались вдвоем.

Аллу поразило убранство бурята. Он был в дорогом кафтане, отороченном мехом; за поясом висел золоченый кинжал и револьвер; на огромной голове едва держалась небольшая серая круглая шляпа с полями и красной кисточкой на макушке. При виде девушки глаза Урбужана загорелись, пьяно пошатываясь, он подошел к ней. Как никогда была противна эта нахальная жирная физиономия с узенькими косыми глазками, выдающимися скулами, большими оттопыренными ушами, жесткими, как конский хвост, черными волосами. От него разило спиртом и конским потом.

Не говоря ни слова, он схватил девушку за руки. Как ни билась она, лапы Урбужана держали ее, как железные клещи. Он стал целовать ее жирными масляными губами, напомнившими ей о сырой конской печени.

Не помня себя, она вырвала одну руку. Урбужан хотел вновь схватить ее. Пряча ее, она наткнулась на револьвер, засунутый у него за поясом. В отчаянии выхватила его. Размахнулась и ударила Урбужана рукояткой в зубы.

Получив удар, пьяный отшатнулся и выпустил вторую руку.

Между тем Алла нашла курок.

Оглушительный гром выстрела... Дым наполнил юрту.

Медленно Урбужан повалился на пол. Ковер залился кровью, хлынувшей по его лицу.

Алла стояла с револьвером в руке, готовая всадить еще несколько пуль во врага. Но он не вставал.

Держа револьвер наготове, она прождала несколько минут и, решив, что Урбужан убит, выскользнула за двери. Горе тому, кто попробовал бы остановить ее! Не раздумывая, она уложила бы его на месте.

Девушка очутилась на дворе. Холод и свежесть пахнули ей в лицо. Ночь была темная и бурная. Байкал выл и стонал. Около юрты она не встретила ни души. Тем не менее она подвигалась вперед с большой осторожностью. Она знала, что где-нибудь невдалеке должен стоять караульный.

Несмотря на пережитое потрясение, она отчетливо сознавала обстановку. Ее очень беспокоила белая кофточка, хорошо видная среди ночи. Мимо караула незаметно ей не пройти. Ее непременно остановят. В конце концов, когда она расстреляет все пули, ее схватят. Надо скорее скрыться где-нибудь во дворе, потом выбрать удобный момент и бежать.

Но где укрыться?

Днем через открытые двери она заметила на дворе нечто вроде хлева для рогатого скота, стайки, или – по-бурятски – хатуна. Он находился в части двора, расположенной в сторону Байкала. Она пошла в этом направлении. Скоро острый запах навоза показал ей, что она не ошиблась. Через несколько мгновений руки ее наткнулись на загородку. Это был херим – дворик для лошадей и жеребят, пристраиваемый к хатуну. Она торопливо нащупала дверцы и отворила. Сейчас же овцы кинулись к выходу ей под ноги и едва не уронили ее. Удерживая овец, она выронила револьвер и, сколько ни шарила, не могла найти.

Торопливо захлопнув дверцы и ощупью двигаясь через стадо, она добралась до хатуна. Со всеми предосторожностями, чтобы не выпустить скот и тем не навести преследователей на мысль, куда она скрылась, она вошла в темное, тесное, пахнущее коровами и навозом помещение. К ее счастью, хатун был пуст. Она хотела затворить за собой деревянную дверь, но болта не оказалось. Тогда она ощупью отыскала у стены волосяную веревку, на которую буряты привязывают скот, и крепко завязала дверь в хатун.

Сделав все это, Алла перевела дух и прислушалась.

На дворе было тихо.

Урбужан через несколько минут пришел в себя.

Сильная боль в голове, точно кто провел ножом линию вокруг всего черепа, заставила его застонать. Он дотронулся до лица. Оно все было залито кровью. Все-таки попробовал подняться. К удивлению своему, Урбужан свободно сел, потом встал без малейшего труда. Робко сделал глубокий вздох и убедился, что дышит нормально. Сразу он воспрянул духом. Рана была не так серьезна. Он громко крикнул слугу.

Стыдясь сознаться, что его ранила пленная девушка, Урбужан приказал подать воды и сказал, что при починке разорвало револьвер. Обмыв себе лицо, он нащупал и пулю под кожей на затылке. Очевидно, Алла выстрелила так неудачно, и лоб его оказался так крепок, что пуля обошла весь череп вокруг и остановилась под кожей. Такие курьезные ранения из револьвера не раз наблюдались при покушениях на самоубийство, когда выстрелы делаются слабой, неумелой рукой из случайно попавшегося револьвера. Урбужан с удовольствием приписал все крепости своего лба. И, едва он осознал себя вне опасности, в нем сейчас же проснулась мысль о пленнице. Уйти далеко она не могла...

 

III. Бегство

Как ни бурна была ночь, но Алла услыхала поднявшийся на дворе шум. Скоро в щель хатуна ей стало видно бегавших по двору людей с фонарями. Ее ищут! Овцы, метавшиеся по двору, навели слуг на мысль, где пленница. Толпа направилась к хериму. Скоро она услыхала их радостные крики и поняла, что нашли револьвер.

Надо было немедленно бежать.

Стены хатуна были сделаны из тонкого дерева, замазанного глиной и землей, смешанной с коровьим пометом. Алла попробовала их прочность. Земля осыпалась, стены тряслись, но сломать доски она не могла.

К своему ужасу, девушка услыхала голос Урбужана. Значит, он не убит. Это удесятерило ее энергию. Она окинула тьму хатуна острым взглядом и увидела слабый просвет в крыше, в углу. Мгновенно, как кошка, она вскарабкалась туда; к ее радости, крыша в этом месте полуразрушилась, жерди прогнили. Сделав усилие, она сломала их. Крики и брань Урбужана, наткнувшегося на запертые изнутри двери хатуна, не позволяли раздумывать. Через проломанное отверстие Алла вылезла на крышу. Оттуда спрыгнула на землю и с быстротой отчаяния кинулась к темневшему невдалеке лесу. Скоро она добежала до него. Деревья хлестали ее сучьями по голове, кустарник рвал босые ноги и руки. Но сознание страшной опасности гнало ее, пока силы не оставили.

Опустившись на землю, она перевела дух. Она снова была спасена. Надолго ли?

Несмотря на темноту ночи, она увидела, что кругом нее был уже не лес. Здесь рос кустарник. Кругом стояли скалы. Снизу доносился шум реки. Байкал шумел где-то совсем близко. Ей пришла в голову новая мысль. А если пойдут по ее следам с собаками? Через полчаса они будут здесь.

Она встала и спустилась к реке.

Река была неглубока, и, хотя с трудом, она переправилась через нее.

Теперь Алла считала себя на время в безопасности. Если бы ее искали даже с собаками, вода сбила бы собак с толку.

Она забыла только про необычайную зоркость бурята-охотника и свою белую кофточку.

Ей показалось, что она просидела всего несколько минут на новом месте, как услыхала приближающиеся голоса. Преследователи шли по следам.

Она попробовала встать, но силы ей изменили. Она в отчаянии опустилась на скалу.

Между тем голоса и лай собак становились все слышней. Скоро она могла узнать ненавистный голос, подбадривающий ищеек.

Вот на том берегу замелькали огни. Вот они на скалах.

Спускаются к реке.

Сейчас!

Развязка приближалась. Громкие крики, какой-то рев, раздавшийся в эту минуту, возвестили ей, что она замечена. Какое несчастье было потерять револьвер! Сейчас бы она немедля пустила пулю в сердце.

Впрочем...

Она вскочила.

Пока будут переправляться через речку и бежать по скалам, несколько минут еще есть в ее распоряжении. Ей пришло в голову другое.

Страшен и дик был в тот вечер Байкал.

Далеко разносился рев его и вой.

Ветер так рвал, что Алла бежала согнувшись, чтобы не опрокинуло. Изломы падающих в море молний освещали тяжелые лохматые тучи, легшие на свирепых коньков с белыми гривами, тысячами скачущих по необозримому водному простору. Гневно они мчались сюда, к черным острым утесам. Рраз! Рраз! – яростно взлетали вверх белой пеной, точно взрыв. И снова уползали обратно. Глухой странный звук, похожий на стон, раздавался из скал. Такой необыкновенный и унылый, что мурашки пробежали у девушки по коже. Что это? Одна из многих тайн загадочного моря?

Страшен и дик был в тот вечер Байкал. Клокочущий, ревущий, с пенящейся пастью, он, как зверь, кидался на скалы. Но Алла быстро спустилась вниз к ревущей полосе прибоя.

Шум, стон и вой оглушили ее. Волны окатили пеной. Ветер рвал с ног.

Вдруг она споткнулась обо что-то и упала. Она ощупала руками предмет, о который ударилась.

Лодка!

Несмотря на ужасное положение – жажда жизни у девушки не была еще загашена отчаянием. При виде лодки она вдруг вспыхнула наперекор всему. Алла ощупала лодку, привязанную к камню. Весла здесь!

Отвязать – дело одной минуты.

В эту бурю? Лодка? Безумная мысль! Но легче умирать в схватке боя, чем броситься в воду.

И с отчаянной торопливостью повернула лодку. Несомненно, спустить лодку в море в тот вечер мог только самоубийца или сумасшедший. Вид Байкала у самого мужественного парализовал бы волю.

Где взять слова, чтобы изобразить то, что произошло в следующую минуту? Лодка полетела куда-то в бездну, потом встала почти отвесно на корму и Алла замерла в ужасе.

Это продолжалось одно короткое мгновение. Одно мгновение, иначе сердце бы ее разорвалось. В следующее Алла увидела море с пляшущими огнями. Она была на вершине водяной горы. Потом опять устремилась в пропасть.

Чтобы не переживать таких минут, можно отдать несколько лет.

Приговоренному к казни ожидание ее страшней смерти. Алла испытала это. Каждую секунду она слышала приговоры. И ждала исполнения. Теперь ей казалось, что самоубийство было бы лучше, но передумывать было поздно. В эту минуту она увидела чудовищный вал, надвигающийся из тьмы. С ревом и оглушительным шумом он приближался к скалам.

Это была дикая первобытная стихия, катившаяся на нее. Уцелевшие после кораблекрушения, носящиеся в океане на шлюпках, при виде таких призраков часто сходят с ума и умирают, или же не выдерживают и сами бросаются в волны.

Но разум Аллы с момента выстрела в Урбужана уступил место инстинкту, и потому она не кинулась в пенистые гребни.

Увидев вал, девушка замерла. Холодом и пеной дохнуло на нее. Легко, как щепочку, ураган подхватил ее вместе с лодкой. Потом произошло что-то невообразимое. Водяной столб рухнул, ее ударило всем телом с такой силой, что огненные круги пошли перед глазами, и она потеряла сознание.

Вернемся ненадолго к преследователям. То, что Алла, прячась среди скал, приняла за крик радости врагов, было воплем их ярости. Преследователи видели беглянку, но ни один из них не попробовал переправиться через реку. Между тем им стоило перебраться на тот берег, и Алла была бы в их руках.

С отчаянными ругательствами они перебегали со скалы на скалу и всячески удерживали рвавшихся по следу Аллы собак.

Стрелять по беглянке было запрещено. Ее нужно было взять живой.

Урбужан приказал четырем слугам подняться на самую высокую скалу и следить за девушкой. Других поставил вниз к морю, где шла узкая полоса «карги», с которой начиналась тропка по краю мыса и брод через реку на случай, если Алла вздумает спрятаться в лес на этой стороне реки.

Что же за непонятная причина остановила их?

Буряты, в особенности ольхонские, во многом сохранившие нравы первобытной жизни, страшно суеверны. Река, которую они не решились перейти, составляла границу, за которой начиналась священная территория.

Падь Хир-Хушун, куда забежала Алла, считалась у бурят настолько страшной, что они не осмеливались туда заходить.

Там живут страшные боги – два брата Азре и Альме, которые топят суда, швыряют скот и людей с берега в море. Это они посылают сарму. Буряты не смели гонять в падь стада, а если зверь утаскивал туда скот, его не преследовали.

Эта священная падь находилась между улусами Покойники и Онгуренским. Селения сообщались между собой по особой тропе, проложенной по мысу, старательно обходя падь; в самую же падь никто не рисковал заходить. Если же в одном из улусов умрет бурят, то в течение лунного месяца сообщение между улусами совсем прерывалось. Запрещалось даже оплывать священную падь по воде в лодке. По мысу дорога разрешалась только мужчинам. Что касается женщин, то сухопутная дорога по тропе около пади им вообще всегда была запрещена. Они могли ездить из улуса в улус только водой. Поэтому свадебные путешествия в этих селениях происходили на лодках.

Алла, сама того не подозревая, забежала в место, бывшее для бурят тем же, что для дикарей «табу». Сюда ни один из них не решился бы проникнуть. Но она, к несчастью, не знала этого.

То, что они не могли ее схватить, не значило еще, что «табу» распространилось на нее и она пользуется неприкосновенностью. Она в их представлении была величайшая преступница, осквернившая священное место, но схватить ее они не могли.

Впрочем, ограждая девушку от рук Урбужана, падь не спасла бы ее ни от голода-холода, ни от диких зверей. Она была безоружна.

Урбужан, пораженный потерей пленной и осквернением священной пади, советовался, – как быть. В его отряде имелись не только шаманисты, почитавшие падь, но и ламаиты. Но старые верования жили и в них, и потому единогласно решено было посоветоваться с шаманом. В ожидании шамана преследователи стояли растерянные.

Шумел лес. Байкал заглушал его своим ревом.

В это время прибежал один из людей, поставленных на скалах. Он сообщил, что девушка нашла какую-то лодку и кинулась в Байкал.

Буряты замерли. Грозные боги лишили девушку рассудка!

Отряд вместе с Урбужаном, преодолевая порывы бури, спустился к морю. Стоявшие там на карауле показали Урбужану выброшенные на скалы обломки лодки с прицепившейся к уключине белой кофточкой.

Священный трепет перед грозными оногонами, мстящими за поругание пади, заставил бурят с бормотанием молитв торопливо удалиться.

Байкал гневно ревел им вслед, кидаясь на скалы.

 

IV. Священная падь оногонов

Нехоженное человеком место. Горы уходят в небо. По ним косматый лес. Лес завороженный. Мох под ногами – более метра ростом, страшно ступить! Сорвешь – под ним, хоть лето, – лед не тает. Папоротник – с человека. Пенья обросли бурым мхом, стоят, как медведи. Белки над головой по веткам так и скачут. Ничуть не боятся. Вон птица смотрит с высохшего сука. Деревья огромные. Глядеть на них – заломя голову, а стволище – несколько человек не обхватят, и по всему висят пряди седого мха, словно седые космы ведьмы. За деревьями черным-черно. Старые ели стоят, как шатры, протянули ветви, точно сухие старческие длинные руки, чтобы не пустить вглубь.

Страшный лес! Какое-то особое сумеречное освещение!

А тихо, как в гробу. Ни звука!

Притаилось все, оробело. Грибы растут – лучше бы уж не было – жуть! Шляпы – по метру.

Если папоротник с человека, грибы по метру, деревья – не охватишь, то уж если зверь в этой тьме сидит...

...Зашла сюда Алла ночью, опомнившись от удара волн, выбросивших ее на берег. Добравшись до леса, упала в изнеможении, крепко проспала всю ночь и поднялась, когда солнце было уже высоко.

Чувствует себя Алла, как в страшной сказке, шагает по чудовищным мхам, сердце вот-вот выскочит, и знает – нет ей защиты, кроме как она сама.

Из лесу бежать? Назад?

Люди – те страшней зверя. Идти вглубь? Тайга тянется на сотни километров, леса не хожены, необозримы. Неужели должна погибнуть? Она чувствует, что плакать нельзя, а слезы так и льются. Надо с силами собраться, решить, а не идти так, зря. Думает: если идти – так идти к югу, дальше от тех людей. Но как узнать, где юг? По деревьям. У них кора на южной стороне должна быть толще. Но ее трясет всю, где тут определять юг! Алла и сама не подозревала о другой опасности, подстерегавшей ее. Заблудившись в таком лесу, человек через несколько дней дичает. Как говорят сибиряки-охотники, его «обносит». Он делается полубезумным. Он уже никогда не выйдет к людям. И найти его трудней, чем самого хищного зверя. Если его вздумают искать, он, заслышав голоса, прячется от них. Если схватят, бьется, кусается, царапается до смерти. Он в таком нервном состоянии, что ему говорят, а он не понимает человеческой речи. Он вырывается у людей, вновь несется в чащу, лезет на дерево, на скалы.

У Аллы начиналось то же состояние. Ее трясло, рыдание вырывалось из груди; лицо, руки и ноги были исцарапаны, одежда изорвана. Она не могла думать. Мысли безумно кружились. Чудовищные мхи, грибы, деревья внушали безотчетный, почти суеверный страх. Безмолвие, чаща, глядевшая тьмой, неведомая жизнь, притаившаяся там, – все полно было какой-то неразгаданной опасности. Если бы профессор и ребята увидели Аллу, они бы не узнали ее. Она была уже на границе безумия.

Но все-таки она шла. И, наконец, увидела перед собой поляну. И то, что она заметила на ней, еще больше испугало ее. Это опять было что-то необыкновенное, неслыханное. Над поляной стоял столб выделившихся паров. Почва кругом стала топкой. Видимо, невдалеке протекала небольшая речка или ручей. Пар, клубившийся среди деревьев, становился все гуще.

Выйдя из зарослей кустарника, она увидела, что пар поднимался от бежавшего ручья, точно в него опрокинули кипящий самовар.

С удивлением Алла наклонилась и попробовала горстью зачерпнуть воды, но сейчас же выплеснула. Вода была горячая. Вероятно, градусов пятьдесят. «Горячий ключ», – поняла она. Буряты зовут такие ключи «горхон». Воду некоторых они считают целебной. Моют ею руки, виски, голову и думают, что она избавляет их от всяких болезней.

Алле хотелось пить. Она еще раз зачерпнула. Вода была совершенно бесцветна, с легким сернистым запахом и слегка соленым вкусом.

Алла поднялась вверх к источнику. Из круглого отверстия, около трети метра в диаметре, вытекал ручей. Русло его сначала проходило в котловине с хрящеватой почвой, потом сменялось болотистой. В отдалении росли какие-то особые мхи и странные растения. Неподалеку от ручья она увидела несколько змеиных шкур. Очевидно, змеи сбросили их во время линьки. Возможно, что этот горячий ключ – место змей.

Вглядываясь в берега ручья, Алла в одном месте, где почва была болотиста, вдруг заметила следы зверей и среди них свежие следы... человека.

Это был след «ичига». Ошибиться было невозможно.

«Человек?! Человек?!» – и девушка закричала. Забыла все страхи. Закричала дико, не помня себя, не своим, чужим голосом. Она забыла, что в этом лесу человек должен быть страшней зверя.

И человек отозвался.

Увидя его, Алла подскочила от ужаса и с диким воплем понеслась в чащу.

– Не бойся, моя девонька! Не бойся, моя родная! – кричала ей вслед низкая сгорбленная старуха с батожком в руках, гонясь за девушкой. Но старые силы изменили ей, и трудно было догнать Аллу в лесу.

Образ страшной колдуньи, вышедшей из сказочной жуткой чащи, заставил бы и непугливого человека вздрогнуть. Он стоял перед Аллой, и она с криком бежала. Кустарник рвал одежду, ветки хлестали по лицу, руки и ноги были исцарапаны в кровь, а она все бежала в таинственную тайгу.

 

V. Байкальская колдунья

Алла пришла в себя в маленькой комнате, увешанной пучками сухих трав, кореньев, от которых шел душистый запах. Первым, кого она увидела, была старуха. На этот раз она не показалась ей страшной. Напротив, в выражении ее лица было что-то доброе, жалостливое.

Алла хотела ее о чем-то спросить, но старуха жестом показала, что говорить пока не надо. Потом поднесла ей питье. Алла сделала несколько глотков и уснула.

Проснулась она вечером. В комнате никого не было.

Увидев сухие травы, Алла вспомнила старуху и нервно вскочила, села. Нить воспоминаний быстро развертывала события в обратном порядке...

Сказочный лес, горячий ключ с змеиными шкурами, страшный вал на Байкале, погоня Урбужана, бегство из хатуна, выстрел, грабеж зимовья, убитый отец, Ушканьи острова, профессор... Она залилась слезами. Но это не были слезы горя... «Байкалец», Ушканьи острова, Созерцатель скал, вузовцы, мальчик дахтэ-кум, длинноусый старик Попрядухин – все это проходило перед ней свежо, ярко и ново, точно на экране.

И вдруг она вскрикнула.

Она вспомнила мать.

Глаза Аллы неестественно блестели, лицо горело. Она вспомнила! Это было до болезни, после которой девушка потеряла память.

Значит, память к ней вернулась! С яркостью необыкновенной, точно сдернули с глаз ее какую-то пелену, сна увидела себя в телеге, девочкой, как ее в первый раз привезли в зимовье...

Она вспомнила... Смутно мелькнул образ нежной белокурой женщины... И вдруг опять сделалось ярко...

Она вспомнила большой город, холодный и туманный, выстрелы, больницу, раненую белокурую женщину и ту, которая везла потом ее на зимовье.

Белокурая – ее мать. Она умерла. А другая, что увезла, – сиделка.

Мать... Шарлотта... Краузе. А ее? Не Алла. Нет!

Под действием пережитых потрясений память ее оживала. Целый мир, точно новая невиданная область, новый, неведомый и вместе с тем родной край предстал пред ней.

– Я – Эмма Краузе! – Слова эти прозвучали для нее, как музыка. Так бедняк, проснувшись в одно утро и неожиданно прочтя в газете, что он выиграл сто тысяч, говорил бы: я богат!

Потом она задумалась.

Где-то недавно слышала она: Эмма Краузе. Где? И вдруг затрепетала.

Да ведь профессор искал девочку Эмму Краузе!

Она снова заплакала.

Значит, отец ее погиб при бегстве из лагеря военнопленных. У ней нет отца, матери и деда.

Она вспомнила смутно молодого офицера, приезжавшего откуда-то.

Теперь она одна. Никого близких.

При мысли о Булыгине щеки Аллы загорелись.

В эту минуту вошла колдунья.

– А, проснулась, красавица! – громко сказала она. – Знаешь, сколько ты без памяти лежала? Чуть не месяц. Кабы не старая Тарбагатаиха, не видеть бы тебе свету белого. Думала, не выхожу. А ничего, выправилась. Ну, слава тебе, господи!

Старуха закрестилась.

Она говорила грубым голосом, сопровождая слова энергичными движениями.

– Сынок, поди сюда! – крикнула она.

Вошел рыжебородый мужик.

– Лучше ей, – обратилась к нему Тарбагатаиха.

– Поправляйся, барышня, – хрипло сказал рыжебородый. – А то нам ехать надо. Наводнение здесь, того гляди, зимовье зальет. Уж не чаяли, что выживешь. Видно, от крепкого корню. Поправляйся еще пуще, гуляй больше.

– Спасибо, – ответила Алла.

Сон вдруг стал клонить ее.

– Пущай отдохнет, – старуха махнула сыну, и он вышел.