Мэтт недооценил влияния национальной прессы. Утром в понедельник фотография Келли появилась во многих журналах. Ко вторнику бульварные газетенки утверждали о ее тайном браке с Мэттом. Ее имя было на устах у всех начиная с медсестер и кончая начальником кардиологической службы Главного медицинского центра Среднего Запада.

Мисси собирала статьи в специальный альбом — не сомневаясь в том, что Келли они еще понадобятся. Сестра Агата письменно уведомила репортеров, что они не будут допускаться в помещения «Скорой помощи» ни под каким видом. Однако категорически отвергла предложение администрации дать Келли неоплачиваемый отпуск, пока скандал вокруг ее имени не утихнет. По мнению сестры Агаты, которой никто не отваживался противоречить, Келли — превосходная сестра и ее трудно заменить.

В конце концов, в огласке, которую получила история с Келли, было не только плохое, но и хорошее. Плохо было то, что Келли не оставляли в покое. Ее дом оказался в осаде, и каждый ее шаг фиксировался и анализировался «желтой» прессой. Вскоре единственным местом, где она могла чувствовать себя относительно спокойно, стала работа. Но поскольку «Скорая помощь» — место бойкое, то этот покой был весьма относительным.

Мэтт поддерживал Келли во время их выходов в свет, а Мисси — в остальное время дня. И все же к концу второй недели Келли попыталась вернуть Мэтту изумруды, считая, что не заслуживает такого подарка.

Хорошее же заключалось в том, что Келли была так загружена, что у нее едва хватало времени на что-либо другое — например, на то, чтобы нервничать. Она была занята в течение всего дня. И только ночью страх выползал из тайников ее подсознания и воскрешал кошмары.

А утром она не могла ничего вспомнить. В четыре часа она просыпалась в холодном поту, едва живая от страха.

Келли считала, что кошмары вернулись из-за стрессового состояния, которое она испытывает, играя в игру Мэтта. Ей давно уже не приходилось иметь дело с чем-то иным, кроме работы и ухода за домом. Поэтому участие в представлении для многочисленных зрителей подрывает ее силы.

Но порой она думала: зачем обманывать саму себя? Все ее беды оттого, что она влюбилась. И теперь уже не сможет безболезненно порвать с Мэттом. Мэтт зажег ее — и физически, и эмоционально. Он вернул ей вкус к жизни: ведь, обороняя свою независимость, она словно замуровала себя. А он пробудил в ней эмоции, которых она прежде не знала, — разнообразные и пугающе сильные. Келли была счастлива добрым отношением к ней многих щедрых и приятных людей, но Мэтт оказался ей дороже всех. Чувства переполняли ее — так, как никогда прежде. Она боялась, что может не совладать со своими чувствами к Мэтту — и потерять его. А значит, потерять себя.

В последний, четырнадцатый день с Мэттом стояла ясная, «футбольная» погода. Такие дни хорошо проводить на природе, особенно в горах, где осень сказочными красками вспыхивает на фоне лазурного неба.

Келли взглянула на роскошь красок за окном. Над горизонтом плыло огромное белоснежное ватное облако. Вспомнила о неотвратимости вечера: Мэтт сказал, что они пообедают в Вест-Энде, а вечер проведут в одном из аристократических домов, где собираются сливки местного общества. Мероприятие задумывалось как очередной спектакль для восторженных поклонников. Келли должна надеть изумруды и шелковое платье, которые Мэтт купил для нее.

Келли подошла еще раз полюбоваться драгоценностями — она любовалась ими всю неделю, считая их символом стоящей перед нею дилеммы: подходит для нее этот блеск или нет?

Камни были простой огранки, как и те, что принадлежали Мередит. В серьгах квадратный изумруд обрамляли мелкие бриллианты, а в середине золотого ожерелья мерцал такой же по размеру камень насыщенного зеленого цвета, скреплявший собою две цепочки с бриллиантиками. Обладание такими сокровищами льстило Келли, это было сверх того, о чем она могла мечтать.

Рассматривая украшения, пылающие на черном бархате футляра, Келли не смогла больше удержать слез. Они упали на драгоценности, подобно дождю, орошающему экзотические цветы.

Мэтт ждет от нее продолжения отношений, начавшихся всего две недели назад. И Келли вновь придется донести до его сознания бремя ее ночных кошмаров и лет, прожитых с чувством вины за гибель близких. Ей придется дать ему понять, что изумруды — королевский подарок, они просто-напросто не вписываются в ту жизнь, которой она живет. Слишком они ценны, и слишком страшно носить их, зная, что не заслуживаешь.

Она решительно захлопнула футляр. Пора было начинать уборку. В последние две недели Келли не имела такой возможности, и сегодня ей было просто необходимо поработать физически и отключиться от грустных дум. Келли вытерла слезы тыльной стороной ладони и взялась за тряпку. Ее шаги гулко разносились по дому.

Часом позже, когда она натерла пол в кухне до ярчайшего блеска, зазвенел дверной звонок. Однако она никак не отреагировала на него: сегодня ей не хотелось никого видеть. Глаза ее опухли от слез, и она чувствовала себя совершенно разбитой.

Когда позвонили еще раз, Келли вытащила стеклоочиститель и взялась за зеркало в холле — большое, в золоченой раме. Она нашла его на одной из распродаж и отдала за него тридцать долларов. Сегодня в нем отражалась хмурая женщина с небрежно убранными под цветной платок волосами. А темные круги под глазами говорили о том, что этой ночью Келли опять плохо спала.

Когда она отполировала зеркало, за дверью послышалось царапанье. Вероятно, Фриц, подумала она и пошла в кухню. Часы уже пробили полдень. Время летит, если ты чем-нибудь занят. Она кисло посмеялась над собой, чувствуя, что к горлу снова подкатывают рыдания. Одной рукой закрывая баллончик со стеклоочистителем, а другой приоткрывая дверь черного хода, она пробормотала:

— Заходи, Фриц. Все, на что ты можешь рассчитывать сегодня, — это ланч. Я отвратительная хозяйка: куда запропастилась мебельная полироль?

Келли села на корточки, роясь среди аэрозольных баллончиков и бумажных сумок в чулане.

— Я не Фриц, но могу ли и я рассчитывать на ланч?

Келли оторопела. Она даже забыла подняться на ноги и выйти из чулана. Она плюхнулась на пол, стукнувшись затылком о дверь. Над ней возвышался улыбающийся Мэтт. Он был в джинсах и куртке и выглядел так, словно вернулся из путешествия в горы, о котором она только что мечтала.

Келли запрокинула голову назад, разглядывая его лицо.

— Мэтт, думаю, я должна тебя разочаровать: еще слишком рано ехать на обед, к тому же ты одет неподходяще для аристократического салона, где нас сегодня ждут.

— Зато все подходит для прогулки верхом, — самоуверенно улыбнулся он, и сердце Келли забилось сильнее, однако она не двинулась с места.

— У меня уборка.

Мэтт мельком огляделся:

— Здесь чисто, как в операционной. Поехали со мной!

Келли поднялась, положила тряпку на место и лишь тогда посмотрела на Мэтта.

— У меня не то настроение. Сегодня первый день за две недели, когда репортеры не суются в мои дела, и я могу отдохнуть. К тому же я снова не спала ночь.

— Нет проблем, — ответил он с энтузиазмом, а глаза его расплавились от нежности при ее последних словах. — Это я все уладил с прессой. И, думаю, заслужил пикник с шампанским.

Он не понимал, а она не умела объяснить ему. Солнце согревало его кожу и золотило волосы, а слабый аромат лосьона после бритья смешивался с запахом леса и осеннего воздуха. Она не могла собраться с мыслями и решить, что ей делать: выпроводить его или попросить остаться. Келли нужна была передышка, чтобы ослабить чудовищное напряжение, вызванное его вторжением в ее жизнь.

— Не могу. — Она отвернулась, ища, чем бы занять свое внимание, и не нашла ничего. — Мэтт, я не в форме. Я не могу выйти из дому в таком виде.

— Пошли, — настаивал он, беря ее за руку и подводя к двери. — Лошади не могут ждать столько же, сколько я.

Напротив выхода из дома стоял лимузин. Прежде чем Келли успела возразить, Мэтт втолкнул ее на заднее сиденье, и шофер тронул машину с места.

— Разве тебе не говорили, что прессу легче одурачить, если не демонстрировать наших отношений? — успокоившись, поддела она Мэтта.

— Я умыкнул тебя — вот им и развлечение. Его голос прозвучал неожиданно твердо, и она поняла, что он стремится казаться сильным, но это ему удается с трудом. И впервые за все время увидела в его глазах тревогу, отозвавшуюся в ней, как ее собственная. Ей так хотелось обнять его и взять на себя его горе! Но вместо этого она спросила:

— Может, скажешь, почему ты вернулся к образу похитителя?

Мэтт посмотрел на бескрайнее небо, а не на нее:

— Импульс чистой воды, ты же знаешь, что мне так нравится.

— Не правда. У тебя что-то случилось. Что-то, кроме связи с полусумасшедшей медсестрой. Келли ждала, но ответа не получала.

— Мэтт!

Он наконец взглянул на нее и заставил себя улыбнуться:

— Почему мне пришлось похищать тебя? Ты, видимо, единственный человек в округе, которому можно все рассказать.

— В таком случае тебе нужны иные друзья. Откажись от тех, кто тебя окружает.

Он откинулся на сиденье, по-свойски держа руку на ее плечах.

— У меня неприятности. Моя карьера под угрозой. Я провел у телефона все утро, пытаясь найти выход из безвыходной ситуации. Моей матери сказали, что ей придется сделать операцию, и мне нужно быть с ней.

— Так неужели тебя не отпустят? Он покачал головой, и Келли увидела в его глазах тщательно скрываемый страх.

— Контракт — это железные тиски. Утром я должен улететь на съемки в Арктику. А мама ложится на обследование в понедельник утром. У нее опухоль, в легком.

Келли взяла его руку и крепко сжала. А потом поймала его взгляд. Как он когда-то принял на себя ее боль, так хотела сделать и она. Мэтт наконец позволил ей увидеть, что он тоже уязвим.

— Я буду с твоей матерью и чем могу — помогу, — сказала она просто. — Знай это. Его улыбка светилась благодарностью:

— Знаю, Келли.

Они долго молчали, чувствуя, как нужна им поддержка друг друга. Затем Мэтт сжал руку Келли и притянул ее ближе к себе. Озабоченность его утихала.

— Завтра мы надолго расстанемся. Какие у тебя планы на праздники?

Его слова вновь возродили в ней тоску и страх, но она попыталась обратить все в шутку:

— Я не наряжаюсь для встречи с Санта-Клаусом, Мэтт.

Он кивнул, смахнув с ее щеки слезинку:

— Думаю, что тебе не по душе и вкус рыданий. Она улыбнулась сквозь слезы:

— Мне не нравится даже их звук.

— Хорошо, дружок, — проговорил он. В его глазах больше не было привычного юмора. — У меня есть новости. Я уже влюбился в тебя и предупреждаю: у меня импульсивный характер.

Жар мгновенно охватил ее, опаляя грудь и вызывая новые слезы. Все поплыло перед глазами.

— Не знаю, что и сказать тебе, Мэтт. Мне очень не хочется, чтобы ты уезжал…

Он засмеялся, и она увидела в его глазах понимание, какого не встречала ни у одного человека на свете.

— Спасибо тебе за поддержку, — сказал он и, увидев, что она не возражает, широко улыбнулся:

— Я не слепой, Келли, и знаю, под каким ты давлением, — его трудно выдержать любому человеку, а у тебя в жизни и без того было столько испытаний…

— Я просто хотела убежать и спрятаться от всех, — призналась она, чуть склонив голову. — Но это не способ решения проблем.

— Ты будешь вспоминать обо мне? Она смогла лишь кивнуть.

— Хорошо, тогда мы просто будем ждать. Я намереваюсь вырваться со съемок до Нового года. Давай встретимся и начнем все сначала.

— А ты уверен в том, что это нужно? И так после всего случившегося мне будет трудно удержаться на работе.

— Этот вопрос мы решим в январе, — улыбнулся он, положив руку на ее волосы. — Я слишком люблю тебя, так что не думай, что сможешь отказать мне. Предупреждаю заранее… — Он весело засмеялся. — Я везучий парень: всегда в конце концов получаю то, что хочу. А тебя, женщина, я хочу.

Его глаза держали ее так цепко, как будто он держал ее за руку. Мэтт наклонился и поцеловал ее, как бы скрепляя свои слова печатью.

— А сейчас, — проговорил он после паузы, — давай насладимся вместе теми часами, что нам остались. И ни слова больше об обязанностях. Хорошо?

Они провели прекрасный день в поместье, раскинувшемся среди холмов по берегу Миссури. Лошади были превосходны. Мэтт и Келли умело управляли ими, понуждая их скакать то рысью, то галопом. А когда все устали, лошади перешли на шаг и спустились к озеру, где отдыхали канадские гуси. Пикник Келли и Мэтт устроили в английском парке, потом поиграли в теннис на корте. Когда же алый закат отразился в широкой реке, они вернулись к своему лимузину и поехали домой.

Два часа спустя Келли и Мэтт сидели на кушетке. Они поджидали другой лимузин, который должен был отвезти их на последнее мероприятие. Мэтт был чисто выбрит, энергичен и приятно мужествен в твидовом пиджаке и черно-серых брюках. Келли сделала макияж и надела подарки Мэтта. Изумруды поблескивали у нее в ушах. После целого дня отдыха она должна была бы выглядеть посвежевшей, однако ей казалось, будто она проваливается куда-то. Она не слышала и половины того, что говорил Мэтт, и ей стоило больших усилий не тереть слипающиеся глаза.

— Келли, — наконец сказал Мэтт, — не хочешь прилечь на несколько минут? Она покачала головой:

— Со мной все в порядке. Правда, тебе, видимо, самому придется впихивать мое бедное тело в машину.

— Иди сюда. — И он покровительственно притянул ее к себе. — Машина будет еще не скоро.

Его голос звучал так умиротворяюще, что Келли перестала стыдиться своей слабости. Если бы она на минуту свернулась клубочком, то, вероятно, почувствовала бы себя лучше… Келли вытянула ноги, и Мэтт положил ее голову к себе на колени.

— Видишь? — засмеялся он, склонившись над ней и нежно поглаживая ее волосы. — Вот что тебе надо.

— Я просто создана для этой кушетки, — бормотала она. Покой, исходивший от его рук, успокаивал ее нервы. — Кроме того, я…

-..измучена, — закончил за нее Мэтт. В его глазах стояла невероятная грусть, когда он смотрел на хрупкую женщину, которую обнимал.

Десять минут спустя явился шофер и увидел, что Мэтт Хеннеси сидит на кушетке и держит Келли на руках — бережно, точно спящего ребенка. Плед укутывал ее изящное тело, великолепные изумруды поблескивали в ушах. И в первый раз шофер пожалел, что обязан хранить обет молчания о личной жизни своих клиентов. Картинка, что была перед ним, заслуживала внимания публики.

Келли услышала звуки скрипки и проснулась. Она попыталась вскочить, но Мэтт удержал ее.

— О, Мэтт, — промолвила она. — Извини. — И протерла глаза, чтобы окончательно проснуться.

— За что ты извиняешься? — спросил он, помогая ей сесть. — За работу по пятнадцать часов в день из-за прихоти эгоистичного киноактера? Это я должен извиняться. Я видел, как ты устала, но ничем не помог тебе.

Келли прилагала все усилия, чтобы проснуться, но это ей никак не удавалось. Странные звуки за спиной привлекли ее внимание. Внезапно она изумилась:

— Мэтт!

— Да, Келли?

— В моей столовой какой-то человек играет на скрипке.

Он взглянул в сторону столовой:

— Знаю.

Скрипач поклонился им, улыбнулся и продолжил играть.

— Он в смокинге, — констатировала Келли. — И трое других тоже. Мэтт кивнул:

— Как и положено официантам. Наконец она повернулась к нему:

— На столе стоит не мой фарфор и не мой хрусталь.

— Конечно, — засмеялся он. — Посуду привезли официанты.

— Откуда же они взялись?

— Когда я отменил наши планы на вечер, шофер оказался свободен. Он поехал и привез их.

Келли чувствовала скованность, оттого что четверо мужчин невозмутимо взирают на них.

— Это обед?

— Да. Из отличного ресторана Пальчики оближешь. — Мэтт поднялся и протянул ей руки. — Ну как, ты готова?

Она снова посмотрела вокруг: на скрипача, играющего вальс Штрауса, и на элегантных джентльменов, стоящих перед ней. Потом взглянула на обеденный стол, покрытый снежно-белой скатертью, уставленный фарфором и хрусталем и украшенный цветами. В высоких подсвечниках красовались тонкие свечи. Она растерялась, а потому просто кивнула.

Когда они переходили в столовую, Келли обратилась к скрипачу:

— Вы знаете мелодию «Где-то над радугой»? Мне кажется, я сейчас именно там!

Скрипач улыбнулся и вместо этого начал классическую версию «Я на вершине счастья».

— Мэтт, — сказала Келли, когда он отодвигал для нее кресло. — А ведь тебя ждут на той вечеринке…

— На то они и поклонники, пускай ждут, — заверил он, умело разворачивая салфетку и раскладывая ее на коленях Келли. — Это мой последний день здесь, и я предпочитаю провести его с тобой.

— И официантами, — закончила Келли с усмешкой, затаив дыхание.

— Кроме того, — невозмутимо добавил он, — я хочу видеть тебя спокойной. Она сдержанно улыбнулась:

— Ты чересчур хорош для меня.

Он улыбнулся в ответ, усаживаясь рядом:

— Ох, не перехвали!

Но сюрпризы Мэтта не закончились. По его знаку официанты поклонились и направились в кухню. Но быстро вернулись, нагруженные серебряными подносами. Едва лишь взглянув на них, Келли расхохоталась: на каждом подносе — будто они с Мэттом на дегустацию попали — лежали всевозможные коробочки из китайского ресторана. Официанты принялись осторожно выкладывать различные яства на тарелки.

— Мэтт, как ты догадался? — поражалась Келли.

— Этот китайский поросенок — твое любимое блюдо, не так ли? — уточнил Мэтт с широкой улыбкой. — Элементарно. Я перелистал твою записную книжку и обнаружил в ней особенно много адресов китайских ресторанов.

Ему подали бокал пива, и Мэтт прервался, чтобы попробовать его. Потом одобрительно кивнул официанту, и тот, улыбнувшись, снова исчез на кухне.

— Кроме того, я нашел в твоей книжке телефон Мисси, и она подтвердила мои предположения. Не мог же я читать кулинарные книги, ожидая, пока ты проснешься!

Келли не помнила, было ли в ее жизни что-нибудь лучше сегодняшнего вечера. Пиво подали к закускам, белое вино — под курицу и красное — к мясу. Наконец все коробочки опустели, а скрипач начал исполнять свой репертуар по второму кругу. Мэтт налил по бокалу сливового ликера и увлек Келли на прогулку.

Ночь стояла тихая. Огни с улицы пробивались сквозь листву, обозначая дорожку. Келли шла рука об руку с Мэттом, стараясь не смотреть на массивный лимузин, следовавший за ними вдоль улицы.

— Я рад, что мы никуда не пошли сегодня вечером, — признался Мэтт, посматривая на Келли. — Не хочу делить тебя ни с кем.

— Ты просто захотел пива и свинины по-китайски, — улыбнулась Келли, из-за приближающегося отъезда Мэтта остро чувствуя, как близки они. Точно родные люди.

Он покачал головой. И ответил серьезно:

— Я хочу быть с тобой без посторонних. Ты сегодня прекрасна, Келли. Остановившись под густым деревом, он привлек ее к себе. — Знаешь, на что похожи огоньки в твоих глазах? На солнце в озере. Это как голубой огонь. Я запомню его.

— Не говори так. — Келли захотелось плакать. — Я считаю часы до твоего отъезда, а они бегут так быстро! Не напоминай лишний раз.

Она не могла не смотреть на него. Сердце подкатилось к горлу, а дыхание стало неровным. Она хотела сказать ему о том, как сильно любит его.

— Может быть, мне стоило подарить тебе сапфиры вместо изумрудов? После всего, что выпало на твою долю. — размышлял он вслух, пробуя на ощупь мягкость ее волос. Келли покачала головой:

— Слишком поздно. У тебя не осталось времени для столь дорогих подарков.

Он не шелохнулся. Его глаза прятались в тени, а улыбка выявила глубокие складки на щеках.

— Ну что же, придумаю что-нибудь другое. И, прежде чем Келли успела ответить, Мэтт нагнулся поцеловать ее. Его рука по-прежнему лежала в ее волосах. Пламя пробежало по жилам, и Келли потянулась к Мэтту. Она закрыла глаза и опустила руки на его плечи — те самые вожделенные широкие плечи. Ее тело прижалось к его мускулистому телу. Она не помнила ничего слаще этого прикосновения. А он смаковал ее, будто дорогое вино. Танец его языка по ее языку посылал ей огонь желания. Келли хотела целиком слиться с ним, мечтая продлить эту изумительную общность.

Мэтт поднял голову. Его глаза потемнели от страсти.

— Пойдем назад, Келли.

Когда они вошли в дом, официантов уже не было. Келли ожидала увидеть беспорядок, однако все следы импровизированного обеда исчезли. В ее доме царила абсолютная чистота. Наступило время прощания.

Мэтт повернулся к Келли и обнял ее. Она увидела в его глазах любовь и горечь. Взгляд любящего мужчины, вынужденного уезжать.

— Дай мне знать, чем закончится обследование твоей мамы, — проговорила Келли сдавленным голосом.

Мэтт кивнул:

— До января.

Едва дыша от боли разлуки, Келли кивнула в ответ:

— Береги себя.

— Я вернусь с сапфирами, — просто сказал он.

И очень нежно поцеловал ее. Его губы целовали ее с прощальной лаской, а руки бережно держали ее лицо. Келли чувствовала, что он собирает губами ее слезы.

Она длила, сколько могла, его поцелуй. Но вот он оторвался от нее и пошел к двери. Она стояла и молча смотрела на крутизну его плеч, а из груди рвался крик: «Останься!»

Он открыл дверь, держа в руке пиджак. Его глаза невероятного цвета морской волны отражали внутреннюю борьбу. Вот его рука застыла на дверной ручке, он остановился. У Келли сердце выпрыгнуло из груди.

— Черт возьми! — воскликнул Мэтт и, обернувшись, с вожделением поймал на себе взгляд Келли. Она знала, что у нее не осталось выбора. Простерла к нему руки, и он бросился к ней. Келли задыхалась от настойчивости его объятий, в ней будто плотина прорвалась.

Келли прижалась к нему, боясь, что он уйдет. Его губы встретились с огнем ее губ. Его язык искал ее язык. Его рот неистово целовал ее лицо, руки скользили по телу, а потом впились в тонкую ткань платья. Она чувствовала его кожей, как клеймо, словно одежда не была для нее защитой. Ее трясла лихорадка, она воспламенилась, точно в затухающий костер бросили новый хворост. Мэтт своей лаской возродил ее к прекрасной жизни — жизни более яркой, чем та, которую она знала. Казалось, в затемненной комнате засияли огни. Вместе с ветром в дом ворвалась музыка. Одеколон Мэтта действовал на нее как сладкая отрава, его прикосновения вызывали невыносимо сладостную истому. Улучив момент, он обнял ее еще крепче, и мир обрушился. Она утонула в вихре наслаждения.

Его руки гладили ее тело, поцелуи требовали ее. Он ласкал губами ее уши и шею, приникая к пульсирующей на горле жилке. Келли выгнулась к нему, изумруды сверкнули.

Он развязал ее пояс, и платье заколыхалось. В ответ она расстегнула его рубашку и прижалась к его груди лицом. Ее пальцы тормошили курчавые волоски, щекотавшие ей щеку. Келли не могла дышать — как будто очутилась под водой.

Мэтт снова поцеловал ее в губы и, двинувшись дальше, куснул за мочку уха. Келли почувствовала, что он весь горит. У нее появилось ощущение, что она начинает плавиться. Дыхание становилось прерывистым. Пульс Мэтта оглушал ее. Его руки спустили с ее плеч платье, оно соскользнуло и облаком легло у ног.

Внезапно Мэтт отшатнулся, отрывая ее от себя, словно пытаясь удостовериться в том, что делает. Его глаза были опустошены эмоциями, которые раздирали его.

— Келли, я…

— Мэтт, — твердо ответила она, положив руки ему на грудь. Ее глаза выражали полную покорность ему. — Не говори больше ничего.

Мэтт послушался, поднял ее на руки и понес наверх, безо всяких усилий. Там он положил Келли на огромную кровать под балдахином и нежно-нежно раздел, оставив лишь драгоценности. Затем сбросил одежду с себя.

Келли с трудом сдерживалась. Он был так красив — сильное, стройное и здоровое тело, плоский живот и узкие бедра. Когда Мэтт лег рядом, Келли обвила руками его маленькие твердые ягодицы и плотно прижала к себе.

Мэтт вернул ее к жизни, ее чувства росли и крепли, точно бурная симфония. Его потрясающие глаза повернули время вспять и снова вызвали в ней огонь. Склонившись над нею, длинными красивыми пальцами он обвел ее груди, а потом взял их в руки. Шершавая кожа его пальцев возбудила соски. Они сделались тугими, как почки. И по мере того, как руки его опускались все ниже — от округлого холмика живота до теплых сильных чресл, — он нагибался, чтобы наконец попробовать на вкус груди, уже воспламененные его лаской.

Келли стонала, закрыв глаза. Ее руки гладили мускулы его спины и ягодиц. Она не слышала боя часов внизу в холле, не чувствовала ветра, обвевающего ее волосы и приятно холодящего влажные щеки и шею. Она не ощущала ничего, кроме прикосновений Мэтта. Она впитывала его шепот, а поцелуи пьянили ее.

Тем временем сильные пальцы нашли горящий вулкан, который ждал их. Мир стал пурпурным, пульсирующим — в такт ритмичному движению бедер Келли. Мэтт прижал свои губы к ее рту, чтобы погасить вскрикивания. Его язык повторял огненный танец его пальцев. Келли изогнулась, напрягшись, отталкивая его и снова привлекая к себе в невыносимом экстазе.

Но когда она почувствовала, что не может больше, пальцы исчезли. Ее слезы блестели в темных волосах, спутавшихся на подушке. Глаза Келли были расширены и полны желания. Мэтт накрыл ее глаза своими — яркими, цвета моря, подобными драгоценным камням. Его влажный лоб блестел, и Келли захотелось лизнуть его. Она хотела поглотить его всего…

Но вот Мэтт слился с нею, и в ней взорвался ослепительный свет.

Она притягивала его к себе, двигаясь в убыстряющемся ритме к чудесной вершине, которой не знала прежде. Его стон отозвался в ней эхом и оставил в ней его силу. Когда Мэтт уронил голову, его грудь еще вздымалась. Она убаюкала эту прекрасную голову и омыла новыми слезами. Ее обессиленное тело сладостно пылало. Ветер нашел их снова и охладил горячие лица. Келли ни о чем не могла думать — лишь о редкостном наслаждении, которое только что испытала.

Когда Келли проснулась, солнце уже взошло. Утренний свет залил комнату золотым теплом. Келли открыла глаза, увидела пустую постель и услышала плеск воды в ванной.

Надо бы выпрыгнуть из постели и прибежать в ванную, удивив Мэтта, пока он стоит, намыленный, под душем. Она частенько проделывала это с Майклом, а игра в прятки заканчивалась близостью под чудесной завесой душа… Однако Келли не могла шевельнуться, она лежала, по шею накрывшись простыней и уставившись в потолок.

Ужас охватил ее, едва она заснула. Ей привиделось, будто за ней гонятся призраки. Она кричит, просит Мэтта подождать ее, но он не слышит.

Келли хотела сказать ему, что никогда не была так счастлива, как минувшей ночью в его руках, но знала, что не сможет. Да в этом и нет смысла — все равно он уйдет, как и намеревался. И ей останется лишь надежда, что она окажется достаточно сильной и будет любить его, когда он вернется.

— Келли…

Она взглянула на Мэтта, появившегося в дверях. Он был уже одет.

— Подожди, — запротестовала она, садясь. — Я отвезу тебя.

— Нет. Я уже вызвал машину.

Он прошел по комнате и сел на край постели. В его глазах стояла горечь, особенно заметная утром. Он не знал, какой ужас пережила она, убегая от призраков.

— Останься здесь. Я не хочу прощаться с тобой на людях.

Келли попыталась улыбнуться сквозь слезы. Рука потянулась к его щеке.

— Жизнь разлукой испытывает нас на прочность.

Мэтт еле заметно улыбнулся в ответ и поцеловал ее руку.

— Если я понадоблюсь тебе, позвони. И я буду здесь.

Она кивнула:

— Ты тоже. — Посмотрев в его глаза, она не смогла оторвать от них взгляда. Все вокруг задрожало. — До января.

Мэтт кивнул и, очень бережно притянув ее к себе, поцеловал в губы. Раскинув руки, Келли крепко обняла его. Внизу позвонили в дверь, и Мэтт напрягся.

— До января, — повторил он с улыбкой. — Я люблю тебя.

Келли сидела не шевелясь, пока он шел к выходу. Сидела и тогда, когда он открыл дверь и вышел. И лишь когда услышала, как захлопнулась дверца и машина отъехала, дала волю слезам.