В условиях такой огромной страны, как Индия, с ее многочисленным населением, находящимся все время на грани голодной смерти, с ее большими лесными массивами и плохими средствами сообщения, правительству приходится сталкиваться с большими трудностями в борьбе с преступностью. В Индии существуют племена, которые, как считают, целиком состоят из преступников. Эти племена живут в специальных поселениях, выделенных правительством, и подвергаются ограничениям в зависимости от характера преступлений, на которых они специализируются.

Во время Второй мировой войны, занимаясь работой по улучшению культурно-бытовых условий жизни населения, я часто посещал одно из таких поселений. Его обитатели не подвергались строгим ограничениям, и я имел много интересных бесед с ними, а также с правительственным чиновником, управляющим поселением. Стремясь отучить людей этого племени от преступного образа жизни, правительство предоставило ему в безвозмездное пользование большой участок аллювиальной земли на левом берегу реки Джамны в округе Мирут. Эта плодородная земля давала небывалые урожаи сахарного тростника, пшеницы, ячменя, рапса и других культур, однако преступления по-прежнему совершались. Правительственный чиновник винил в этом девушек, которые, по его словам, выходили замуж только за успешно действовавших преступников. Мужчины племени специализировались на кражах и грабежах. Старики, жившие в поселении, за определенную долю награбленного обучали воровскому ремеслу молодежь. Мужчинам позволялось покидать поселение по специальному разрешению на указанный в нем срок, женщины же вообще не могли уходить из поселения. Старейшины племени требовали строгого соблюдения следующих правил: во-первых, все кражи должны совершаться в одиночку, во-вторых, воровать следует как можно дальше от поселения и, в-третьих, при совершении кражи ни в коем случае нельзя прибегать к насилию.

Метод, которым неизменно пользовался молодой человек, закончивший курс обучения воровскому ремеслу, состоял в следующем. Устроившись в качестве слуги в дом богатого человека в Калькутте, Бомбее или другом отдаленном городе, он крал у своего хозяина вещи, которые легко можно спрятать: золото, украшения, драгоценные камни. Однажды, когда я расплачивался с несколькими молодыми людьми, которые вспугивали для меня черных куропаток в зарослях сахарного тростника, правительственный чиновник сообщил мне, что молодой человек, только что получивший от меня условленную плату, за несколько дней до этого вернулся в поселение после годового отсутствия, принеся бриллиант стоимостью в тридцать тысяч рупий. После того как специалисты племени оценили бриллиант, он был спрятан, а самая лучшая невеста пообещала выйти замуж за удачливого вора в следующий брачный сезон. Я узнал, что другой человек, стоявший рядом и не принимавший участия в охоте на куропаток, придумал такой способ поразить воображение избранной им девушки: он пригнал в поселение по ужасной проселочной дороге новый автомобиль, украденный в Калькутте. Для того чтобы реализовать свой план, ему потребовалось сначала оплатить уроки вождения автомобиля.

Некоторые члены племен профессиональных преступников, не подвергавшихся строгому надзору, устраивались ночными сторожами в частные дома. Такому «сторожу» достаточно было оставить свою обувь на пороге дома, где он служил, чтобы гарантировать хозяев от грабежа. Это похоже на шантаж, но шантаж дешевый, поскольку месячная плата «сторожу» колебалась от трех до пяти рупий в зависимости от ранга вора. Деньги эти, однако, доставались легко, так как обязанности «сторожа» состояли лишь в том, чтобы вечером поставить свою обувь на пороге дома, а утром забрать ее.

Одно из племен, обитавших в Соединенных провинциях, — бханту, содержалось под строгим контролем ввиду склонности членов племени к преступлениям, связанным с насилием. К этому племени принадлежал Султана — знаменитый лесной разбойник, которого правительство тщетно пыталось поймать на протяжении трех лет. О нем, о Султане, и будет мой рассказ.

Когда я впервые побывал в Найя-Гаон, это была одна из самых богатых деревень Тераи и Бхабара, расположенных у отрогов Гималаев. Каждый ярд плодородной земли, отвоеванной у девственного леса, интенсивно использовался арендаторами — зажиточными, довольными и счастливыми людьми. Сэр Генри Рамзей, которого называли королем Кумаона, переселил этих сильных и выносливых людей из горных районов Гималаев.

В то время малярию называли бхабарской лихорадкой. Несколько врачей, разбросанных на огромной территории и ответственных за здоровье народа, не имели ни возможностей, ни средств для борьбы с этим бедствием, поразившим район предгорий. Жители деревни Найя-Гаон, расположенной среди лесов, одними из первых пострадали от малярии. Все больше полей оставались невозделанными из-за смерти арендаторов. В конце концов осталась лишь горстка крепких поселенцев, и, когда им дали землю в нашей деревне, джунгли вновь поглотили Найя-Гаон. В последующие годы только один раз была предпринята попытка вновь вспахать заброшенные поля. На этот раз отважным пионером оказался врач из Пенджаба. Но вскоре от малярии умерла его дочь, потом жена, а затем и он сам. И тогда Найя-Гаон вторично поглотили джунгли.

На земле, с таким трудом расчищенной от леса, когда-то созревали богатейшие урожаи сахарного тростника, пшеницы, горчицы и риса. Теперь же она заросла густой травой. Привлекаемый этим богатым кормом, скот из нашей деревни, расположенной в трех милях, регулярно пасся на заброшенных полях Найя-Гаон. Когда скот длительное время пасется на открытом пространстве, окруженном джунглями, он неизменно привлекает хищников. Поэтому я не удивился, услышав однажды, что в джунглях, недалеко от этого пастбища, поселился леопард и стал нападать на наш скот. На заросшем травой участке не было деревьев, на которых я мог бы устроить засаду. Поэтому я решил застрелить леопарда либо рано утром, когда он направляется в густую чащу, где лежит днем, либо вечером при его возвращении к убитому ранее животному, либо во время нападения на новую жертву. Для успешного осуществления любого из этих вариантов необходимо было установить, в каком месте джунглей, окружающих пастбище, находится логово леопарда. Поэтому как-то утром мы с Робином отправились в путь, чтобы собрать необходимые сведения.

С южной и западной стороны к Найя-Гаон, которую называют деревней и по сей день, хотя земли ее уже много лет не возделываются, подходят густые джунгли. На севере границей Найя-Гаон служит дорога, известная под названием Канди-Сарак, а на востоке старая магистраль, которая до появления железной дороги связывала равнины Соединенных провинций с внутренними районами Кумаона.

В настоящее время мало кто пользуется дорогой Канди-Сарак и магистралью. Я решил сначала отправиться этим путем, а затем уже испробовать более трудные подходы с юга и с запада. На перекрестке, там, где в былые времена находился полицейский пост, охранявший путников от разбойников, Робин и я обнаружили следы самки леопарда. Мы с Робином хорошо ее знали, поскольку она несколько лет жила в густых зарослях лантаны у нижнего конца нашей деревни. Эта хищница не только не трогала скота, но даже отпугивала кабанов и обезьян, портящих урожай, поэтому мы не пошли по ее следу, а направились дальше, по магистральной дороге в направлении к Гаруппу. С вечера предыдущего дня здесь никто не проходил, и поэтому следы животных были ясно видны на пыльной поверхности дороги.

Робин был умной собакой, и уже по тому, как я держал ружье, знал, что мы вышли охотиться не на птиц, и поэтому не обращал внимания на павлинов, время от времени перебегавших через дорогу, или других лесных птиц, разгребавших сухие листья у обочины. Все его внимание было сосредоточено на следах тигрицы и двух тигрят, которые прошли по дороге за час до нас. Временами на широкой дороге попадались участки, заросшие невысокой травой. В этой мокрой от росы траве тигрята катались и кувыркались, и Робин вволю надышался свежим и пугающим запахом тигра. Семейство тигров шло по дороге на протяжении мили, а затем свернуло в восточном направлении на звериную тропу. В трех милях от перекрестка и в двух милях от Гаруппу дорогу пересекает по диагонали тропа, которой пользуется много животных. Здесь мы увидели свежие следы крупного леопарда-самца. Итак, мы нашли то, что искали. Леопард пришел со стороны пастбища и пересек дорогу. Этот хищник мог убить взрослую корову, и представлялось маловероятным, чтобы в одном районе могли обитать два таких леопарда. Робину хотелось пойти по следу леопарда, однако густые джунгли, заросшие кустами, те самые джунгли, где несколько лет назад чуть не погибли Кунвар Сингх и Хар Сингх, — неподходящее место для выслеживания зверя, обладающего таким прекрасным зрением и слухом, как леопард. Кроме того, у меня возник более простой план обнаружить леопарда, и мы пошли домой завтракать.

После завтрака Мэгги и я в сопровождении Робина вновь отправились по дороге в Гаруппу. Накануне леопард не убил ни одного животного из нашего стада, однако он мог убить читала или кабана, приходивших на то же пастбище. Даже если он никого не убил, он вполне мог прийти на обычное место своей охоты. Мэгги, я и Робин, лежащий между нами, заняли позицию за кустом на краю дороги в сотне ярдов от звериной тропы, по которой леопард прошел утром. Мы сидели в засаде уже около часа, прислушиваясь к голосам многочисленных пернатых обитателей джунглей. В это время павлин во всей красе своего оперения величественно пересек дорогу и пошел по звериной тропе. Немного погодя десять — двенадцать читалов начали предупреждать лесных обитателей о присутствии леопарда. Их зов доносился из района густых джунглей, где, по нашим предположениям, должен был залечь леопард. Через десять минут немного ближе к нам одинокий читал повторил предупреждение. Леопард покинул свое логово и пошел в нашу сторону. Поскольку он не пытался скрываться, вероятно, он шел к ранее убитому животному.

Робин лежал, положив морду на вытянутые лапы, и не шевелился. Он, так же как и мы, прислушивался к тому, о чем говорили обитатели джунглей. Увидев, что я поднял ногу и положил винтовку на колено, он прижался к моей левой ноге и задрожал всем телом. Пятнистый убийца, которого Робин боялся больше любого другого животного, обитающего в джунглях, сейчас должен был высунуть голову из кустов и, осмотрев дорогу, двинуться в нашу сторону. Что бы ни случилось потом — будет ли леопард убит или упадет с ревом, смертельно раненный, Робин не сделает ни одного движения и не издаст ни одного звука. Он принимает участие в увлекательной игре, где ему известен каждый ход.

Тем временем павлин, пройдя немного по звериной тропе, взлетел на ветви сливового дерева и стал поедать спелые плоды. Вдруг он поднялся с резким криком и опустился на сук сухого дерева, предупредив, как и читал, обитателей джунглей об опасности. Теперь оставалось всего несколько минут, не более пяти, поскольку леопард будет приближаться очень осторожно. В это время краем глаза я заметил вдали на дороге какое-то движение. Это бежал человек. Не уменьшая скорости, он то и дело оглядывался назад. Человек на дороге в такое время, когда солнце уже садилось, — явление необычное, и еще более необычным казалось то, что он был один. С каждым шагом приближавшегося человека уменьшались наши шансы застрелить леопарда. Однако мы ничего не могли изменить. Человек этот, вероятно, был в большой беде и, возможно, нуждался в помощи. Я узнал его, когда он находился еще довольно далеко от нас. Это был арендатор из соседней деревни, который в зимние месяцы нанимался пасти скот на скотоводческой ферме в трех милях к востоку от Гаруппу. Заметив нас, бегущий сильно вздрогнул, однако, узнав меня, подошел и сказал: «Бегите, господин, спасайте свою жизнь! За мной гонятся люди Султаны».

Он тяжело дышал и был ужасно взволнован. Не обращая внимания на мое предложение присесть и отдохнуть, он показал свою ногу и сказал: «Посмотрите, что они сделали со мной! Если они меня или вас поймают, то наверняка убьют. Так что бегите, пока не поздно». Его нога была разрезана от подколенной чашечки до пятки. Из страшной, загрязненной раны сочилась кровь. Я сказал этому человеку, что, если он не хочет отдохнуть, пусть хотя бы перестанет бежать, ведь в этом нет никакой необходимости. Затем я вышел из кустов на дорогу в том месте, откуда было далеко видно, а раненый, хромая, пошел в сторону своей деревни. Ни леопард, ни люди Султаны не появлялись. Когда стало слишком темно для точного выстрела, Мэгги и я, сопровождаемые ужасно возмущенным Робином, вернулись в свой дом в Каладхунги.

На следующее утро я услышал историю этого человека. Он пас буйволов между Гаруппу и скотоводческой фермой, когда услышал выстрел. Рано утром на ферму приходил племянник старосты его деревни. Он собирался незаконным образом подстрелить читала. Пастух сидел в тени дерева и размышлял о том, был ли выстрел удачным или нет и оставят ли ему на ужин порцию оленины. В это время он услышал за спиной шорох и, оглянувшись, увидел, что возле него стоят пятеро людей. Ему было приказано встать и отвести их к тому месту, откуда раздался выстрел. Пастух сказал, что он спал и не слышал выстрела. Тогда ему велели показать дорогу на ферму, куда, как они полагали, придет охотник. Ни один из них не имел при себе огнестрельного оружия, однако человек, бывший, по всей вероятности, их вожаком, держал в руках обнаженный меч. Он сказал, что отсечет пастуху голову, если тот вздумает удрать или попытается предупредить об опасности.

Когда шли через джунгли, человек, вооруженный мечом, сказал пастуху, что они из шайки Султаны, лагерь которого расположен неподалеку. Услышав выстрел, главарь бандитов приказал принести ружье. Если на ферме им окажут сопротивление, они сожгут ее, а проводника убьют. Эта угроза поставила моего приятеля перед необходимостью сделать выбор. Его друзья на ферме были стойкими людьми, а если они окажут сопротивление, его несомненно убьют. Но, если они и не будут сопротивляться, пастуху никогда не простят, что он привел страшных разбойников Султаны на ферму. В то время как у него в голове проносились эти неприятные мысли, из джунглей выскочил читал, преследуемый сворой диких собак, и пробежал в нескольких ярдах от них. Увидев, что его конвоиры остановились и наблюдают за погоней, пастух прыгнул в высокую траву на краю тропинки. Человек с мечом пытался его зарубить и ранил в ногу. Несмотря на это, пастуху удалось оторваться от преследователей и выбраться на магистральную дорогу, где он и наткнулся на нас, когда мы поджидали леопарда.

Султана принадлежал к племени бханту, которое считалось преступным. Я здесь не буду говорить о том, справедливо или несправедливо объявлять какое-либо племя «преступным» и заставлять его жить в четырех стенах форта Наджибабад. Достаточно сказать, что Султану с молодой женой и маленьким сыном, так же как и несколько сотен других людей из племени бханту, поместили в форте под надзор Армии спасения. Не вынеся жизни в заключении, Султана однажды ночью перелез через земляную стену форта и бежал, поступив так, как сделал бы на его месте любой молодой и отважный человек. Побег был совершен за год до того времени, о котором здесь идет речь. За этот год Султана собрал вокруг себя сотню родственных ему душ. Эта внушительная банда, не скрывавшая своих разбойничьих целей, бродила в джунглях Тераи и Бхабара. Район ее деятельности простирался на несколько сотен миль от Гонда на востоке до Сахаранпура на западе. По временам банда совершала налеты на соседнюю провинцию Пенджаб.

В правительственных учреждениях имеется много разбухших папок с делами Султаны и бандитов из его шайки. Я не имел доступа к этим материалам. В моем рассказе речь идет только о тех событиях, участником или свидетелем которых я был сам, и, если мое повествование отличается от официальных правительственных докладов или противоречит им, я могу лишь выразить сожаление. Вместе с тем я не откажусь ни от одного написанного мною слова.

Впервые я услышал о банде Султаны, когда она расположилась лагерем в джунглях Гаруппу, в нескольких милях от нашего зимнего дома в Каладхунги. В то время комиссаром Кумаона был Перси Уиндхем. Поскольку леса Тераи и Бхабара, где, как мы предполагали, обосновался Султана, относились к территории, управляемой Уиндхемом, он просил правительство предоставить в его распоряжение Фрэдди Янга, молодого энергичного полицейского офицера, несколько лет прослужившего в Соединенных провинциях. Правительство удовлетворило просьбу Уиндхема и разрешило создать специальный отряд из трехсот тщательно подобранных полицейских для борьбы с разбойниками. Во главе отряда поставили Фрэдди; ему было предоставлено право отбирать для себя нужных людей по своему усмотрению, что он и сделал, вызвав недовольство офицеров из соседних округов, которым не хотелось отдавать людей, способных помочь захватить Султану, за что была назначена награда.

В то время как Фрэдди создавал свой отряд, Султана время от времени давал знать о себе, совершая набеги на небольшие города в районах Тераи и Бхабара. Первую попытку захватить Султану Фрэдди предпринял в лесах к востоку от Рамнагара. Лесной департамент производил здесь порубку деревьев. На лесоразработках было занято очень много людей. Когда стало известно, что где-то поблизости находится лагерь Султаны, одного из подрядчиков заставили пригласить его на танцы, за которыми должен был последовать пир. Султана и его веселые товарищи приняли приглашение, однако перед началом празднества убедили хозяина внести некоторые изменения в программу: сначала организовать пир, а потом танцы. Султана сказал, что его люди будут больше наслаждаться танцами, если их желудки не будут пусты.

Здесь я должен объяснить тем читателям, которые никогда не были на Востоке, что гости, приглашенные на танцы, или, как их здесь называют, «наутч», не принимают в них никакого участия. Танцует труппа профессиональных танцовщиц в сопровождении оркестра, состоящего из мужчин.

Как у Султаны, так и у его преследователей не было недостатка в средствах, а поскольку на Востоке деньги так же широко используются для получения информации, как и на Западе, первые ходы обеих сторон, участвующих в этой игре, состояли в организации эффективной секретной службы. В этой области Султана имел преимущество. В то время как Фрэдди мог лишь вознаграждать за оказанные услуги, Султана мог и карать тех, кто не хотел сообщать необходимые ему сведения или информировал полицию о его действиях. Когда стало известно, как он поступает с такими людьми, то желающих вызвать его неудовольствие не осталось.

В течение нескольких лет заключения в форте Наджи-бабад Султана познал, что значит быть бедным, действительно бедным, и потому сохранил теплоту и симпатию ко всем беднякам. О нем рассказывали, что на протяжении всей своей бандитской карьеры он не отнял ни одной пайсы у бедного человека, никогда не отказывал в милостыне. Мелким лавочникам он платил за все купленные товары вдвое больше установленной ими цены. Неудивительно поэтому, что у него были сотни разведчиков, и ему стало известно о том, что приглашение на танцы и пир было сделано по указаниям Фрэдди.

Тем временем шли приготовления к знаменательному вечеру. Подрядчик, считавшийся богатым человеком, пригласил своих друзей из Рамнагара и Кашипура, а также лучших танцовщиц и оркестры. Большое количество съестного и напитков — последнее специально для бандитов — было закуплено и привезено в повозке, запряженной волами.

В тот вечер, когда должны были поймать Султану, гости подрядчика собрались в назначенное время и пир начался. Гости, возможно, не знали, кто еще присутствует на празднестве. В подобных случаях представители различных каст сидят отдельно, по группам, а света от костров и нескольких фонарей явно недостаточно. Султана и его люди хорошо поели и попили, и, когда пир приближался к концу, главарь бандитов отвел хозяина в сторону, поблагодарил за гостеприимство и сказал, что, поскольку ему и его людям предстоит дальний путь, они, к сожалению, не смогут остаться на танцы. Но прежде чем уйти, Султана потребовал, а его требования никогда не оставались без внимания, чтобы праздник продолжался так, как он был заранее задуман.

Основным музыкальным инструментом на «наутче» является барабан. Звуки барабана должны были возвестить Фрэдди о том, что пора выходить из укрытия и начинать окружение разбойников. Одну группу войск Фрэдди возглавлял лесничий, но, поскольку ночь была темная, он заблудился. Эта группа, которая должна была преградить путь к отступлению людям Султаны, проблуждала весь остаток ночи. По-видимому, лесничий был умным человеком, и ему к тому же приходилось жить в лесу вместе с Султаной. Вообще-то он мог и не затруднять себя этими блужданиями, так как, добившись изменения в программе празднества, Султана получил возможность ускользнуть из расставленных сетей до того, как будет подан условленный сигнал. Таким образом, наступающие войска после длительного и трудного перехода через лесную чащу обнаружили на месте пиршества лишь перепуганных танцовщиц, еще более перепуганных музыкантов и озадаченных друзей подрядчика.

Покинув район Рамнагара, Султана посетил Пенджаб. Здесь не было лесов, где можно укрыться, и он чувствовал себя не в своей тарелке. После кратковременного пребывания в Пенджабе, когда было добыто на сотню тысяч рупий золотых украшений, Султана вернулся в густые джунгли Соединенных провинций. На обратном пути бандиты должны были перейти через один из магистральных каналов, питаемых Гангом. Мосты через него отстояли друг от друга на четыре мили. За передвижением Султаны следили, и те мосты, по которым он мог скорее всего пройти, усиленно охранялись. Султана обошел их стороной и направился к мосту, который, по сообщениям разведчиков, не охранялся. Проходя мимо большой деревни, он услышал звуки оркестра, исполнявшего индийскую музыку. Узнав от проводников, что женится сын богатого человека, Султана приказал провести себя в деревню.

Участники брачной церемонии и несколько тысяч гостей собрались на широкой площади посреди деревни. Появление Султаны в кругу, ярко освещенном сильными лампами, вызвало волнение, однако он попросил собравшихся оставаться на своих местах, добавив, что им нечего бояться, если его требования будут выполнены. Затем он призвал к себе старосту деревни и отца жениха. Султана сказал, что, поскольку сейчас благоприятный момент для получения подарков, он хочет, чтобы ему подарили ружье, недавно купленное старостой, а его товарищам — десять тысяч рупий наличными. Ружье и деньги были принесены моментально, и, пожелав собравшимся доброй ночи, Султана ушел из деревни. Лишь на следующий день он узнал, что его помощник Пайлван похитил невесту. Султана не любил, когда бандиты из его шайки насильничали над женщинами. Пайлвана строго наказали, а девушку отправили назад, снабдив подарками, которые должны были вознаградить ее за причиненное беспокойство.

После случая с пастухом, которому порезали ногу, Султана еще некоторое время оставался в нашем районе. Он часто менял стоянки, и во время охоты я несколько раз натыкался на остатки покинутых им лагерей. Однажды со мной произошел интересный случай. Как-то вечером я застрелил превосходного леопарда на выжженном огнем участке в пяти милях от дома. Поскольку у меня не было времени пойти за людьми, которые помогли бы принести убитого зверя, я освежевал его на месте и унес шкуру домой. Придя домой, я обнаружил, что забыл свой любимый охотничий нож. На следующий день рано утром я отправился на поиски. Подойдя к месту, где накануне свежевал леопарда, я увидел, что за лесной просекой горит огонь. В последние дни поступали сведения о том, что в нашем районе орудует банда Султаны, и я решил выяснить, кто разжег огонь. Обильная роса, лежавшая на опавших листьях, позволяла двигаться бесшумно. Прячась за всевозможные укрытия, я подкрался к костру, который был разложен в небольшой впадине. Вокруг него сидело человек двадцать — двадцать пять. У дерева стояло несколько ружей, и свет костра отражался в их стволах. Я видел, что Султаны здесь нет, поскольку по описанию знал, что это молодой человек небольшого роста, всегда опрятно одетый в полувоенный костюм цвета хаки. Передо мной, по-видимому, находилась часть его банды. Но что я мог сделать?

На престарелого старшего констебля и таких же старых двух его помощников в Каладхунги вряд ли можно всерьез рассчитывать, а Халдвани, где были сконцентрированы значительные полицейские силы, находился в пятнадцати милях.

Пока я раздумывал, как мне быть, я услышал, как один из сидевших у костра сказал, что пора уходить. Опасаясь, что моя попытка скрыться будет замечена и приведет к неприятным последствиям, я быстро шагнул вперед и оказался между сидевшими людьми и их ружьями. Ко мне повернулись удивленные лица. На мой вопрос, что они здесь делают, люди переглянулись, и первый оправившийся от удивления ответил: «Ничего». Из расспросов выяснилось, что эти люди угольщики, они шли из Барейли и заблудились в лесу. Взглянув в сторону дерева, я обнаружил, что предметы, которые показались мне ружьями, на самом деле были топорами, составленными вместе. Их топорища, блестевшие от долгого употребления, отражали свет костра. Сказав, что у меня промокли и замерзли ноги, я сел у огня. После того как мы выкурили мои сигареты и поговорили о разных вещах, я объяснил им, как пройти в лагерь угольщиков, который они разыскивали, затем нашел свой нож и вернулся домой.

Если человек долгое время пребывает в состоянии возбуждения, воображение странным образом обманывает его. Однажды, сидя на земле возле убитого тигром замбара, я слышал, как тигр приближается все ближе и ближе, но так и не подошел ко мне. Когда напряжение стало нестерпимым, я повернулся, держа палец на спусковом крючке, и обнаружил, что у меня над головой гусеница откусывает один за другим кусочки хрустящего листка. В другой раз, когда начало темнеть и пришло время тигру вернуться к убитому им животному, я краем глаза увидел приближающегося крупного хищника. В то время как я, сжимая в руках винтовку, готовился к выстрелу, в нескольких дюймах от моего лица на сухую веточку выполз муравей. Теперь, когда мои мысли были сосредоточены на Султане, отблеск огня на отполированных рукоятках топоров превратил их в стволы ружей, и я не взглянул на них больше до тех пор, пока не убедился в том, что передо мной угольщики.

Располагая более действенной организацией и лучшими транспортными средствами, Фрэдди стал все более энергично преследовать Султану, и банда во главе со своим предводителем ушла в Пилибхит, на восточной границе округа, чтобы облегчить свое положение.

К этому времени число бандитов значительно сократилось, так как многие покинули Султану, а другие были схвачены. В Пилибхите банда пробыла несколько месяцев, грабя окрестные селения вплоть до Горакхпура и пополняя запасы золота. Вернувшись в наши леса, Султана узнал, что очень богатая танцовщица из штата Рампур недавно поселилась у старосты деревни Ламачур, расположенной в семи милях от нашего дома. Предвидя налет, староста создал дружину из тридцати арендаторов. Дружина была безоружной. Когда в деревне появился Султана, прежде чем его люди успели окружить дом, танцовщица выскользнула через заднюю дверь и скрылась в непроглядной ночи, унеся все свои драгоценности. Деревенский староста и его арендаторы были схвачены во дворе. Поскольку они отрицали, что знают, где находится танцовщица, был отдан приказ связать их и бить для освежения памяти. Один из арендаторов стал пререкаться с Султаной. Он сказал, что Султана может делать все что угодно с ним самим и другими арендаторами, но что он не имеет права связывать и избивать старосту и тем позорить его. Ему приказали замолчать. Однако, когда один из бандитов приблизился к старосте с веревкой в руках, этот отважный человек вытащил из крыши навеса бамбуковую палку и бросился на бандита. Он упал, сраженный выстрелом в грудь. Опасаясь, что на выстрел сбегутся вооруженные люди из соседних деревень, Султана поспешно удалился, захватив с собой лошадь, недавно купленную старостой.

Услышав на следующее утро об убийстве храброго арендатора, я послал одного из своих людей в Ламачур выяснить, какая семья у него осталась. Другого человека я направил с открытым письмом к старостам всех окрестных деревень, предлагая помочь создать фонд для семьи убитого. Как я и ожидал, в ответ на мое предложение была обещана щедрая помощь, ибо бедные всегда щедры. Однако фонд не был создан. Человек, отдавший жизнь за своего хозяина, прибыл из Непала двадцать лет назад, и ни его друзья, ни я, обращавшийся с запросами в Непал, не смогли выяснить, была ли у него жена или дети.

После этого случая я принял предложение Фрэдди участвовать в поимке Султаны. Месяц спустя я присоединился к нему в его штаб-квартире в Хардваре. Пребывая восемнадцать лет на посту коллектора в Мирзапуре, Уиндхем нанимал для охоты на тигров десять помощников из племени коль и бхуниа, живших в лесах Мирзапура. Лучшие из них — мои старые приятели — были переданы Уиндхемом в распоряжение Фрэдди и ожидали меня в Хардваре. Было намечено, что я с четырьмя товарищами выслежу Султану, а затем проведу отряд Фрэдди в такое место, откуда удобно атаковать банду. Обе операции надлежало осуществить ночью.

Султана проявлял беспокойство. Возможно, он просто нервничал, но, может быть, его предупредили о планах Фрэдди. Так или иначе, он не оставался на одном месте больше одного дня и за ночь перебрасывал отряд на большие расстояния.

Стояла ужасающая жара. Устав от бездействия, я и четверо моих людей устроили военный совет. Вечером, после обеда, когда Фрэдди удобно восседал в прохладной части веранды, где нас не могли подслушать, я сообщил ему план, выработанный на совете. Фрэдди должен был распространить слух, что Уиндхем отозвал своих людей для охоты на тигра, на которую пригласил и меня. Затем он купит для нас билеты на ночной поезд до Халдвани и проводит на вокзале в Хардваре. На первой остановке четверо наших людей, вооруженных предоставленными Фрэдди ружьями, и я со своей собственной винтовкой сойдем с поезда. Затем мы должны были любым способом захватить Султану и доставить его живым или мертвым.

После того как я изложил этот план, Фрэдди долго сидел с закрытыми глазами: он весил около ста тридцати килограммов и был склонен дремать после обеда, но на этот раз он не спал. Внезапно он приподнялся и решительно заявил: «Нет. Я отвечаю за вашу жизнь и не санкционирую этот безумный план». Спорить было бесполезно, и на следующее утро мы отправились по домам. Я был не прав, выступая со своим предложением, и Фрэдди правильно сделал, что отклонил его. Четыре выделенных человека и я не были официальными лицами, и, если бы при попытке захватить Султану произошло кровопролитие, наши действия нельзя было бы оправдать. Вообще же жизнь Султаны, а также наша не подвергалась никакой опасности, поскольку мы согласились, что, если Султану не удастся взять живым, мы вообще не будем пытаться захватить его. За себя же мы сумели бы постоять.

Спустя три месяца, когда муссон был в самом разгаре, Фрэдди попросил Герберта из лесного департамента, Фрэда Андерсона, управляющего государственными имениями в Тераи и Бхабаре, а также меня приехать к нему в Хардвар. По прибытии мы узнали, что, по имевшимся сведениям, постоянный лагерь Султаны находился в самом центре наджибабадских джунглей. Он хотел, чтобы мы помогли ему окружить лагерь и отрезать Султане путь к отступлению, если он выскользнет из окружения.

К этому времени Фрэдди в полной мере оценил дееспособность разведывательной службы Султаны и, кроме двух своих помощников и нас троих, никому не сказал о планируемой операции. Каждый вечер полицейский отряд в полном вооружении направлялся по своему обычному маршруту. Мы четверо совершали не менее длительный поход, возвращаясь после наступления темноты в дом смотрителя плотины, где мы жили. В условленный вечер, вместо того чтобы, как всегда, пересечь равнину, отряд направился через хардварские товарные склады к железнодорожной ветке, на которой стоял железнодорожный состав с паровозом и тормозным вагоном. Двери вагонов были открыты со стороны, противоположной железнодорожной станции. Мы вскарабкались в вагон, где ехала стража, захлопнулась последняя дверь, и поезд без всяких предупредительных свистков тронулся. Было сделано все возможное, чтобы устранить любые подозрения, вплоть до того, что в казармах, где готовили пищу для солдат, накрыли обеденный стол и для нас. Мы отправились в путь через час после наступления темноты. В девять часов вечера поезд остановился на перегоне между двумя станциями в самом сердце джунглей. От вагона к вагону был передан приказ выгружаться, и, как только приказ был выполнен, поезд ушел.

Отряд Фрэдди насчитывал триста человек. Из него были отобраны пятьдесят человек, которые служили в отрядах индийской кавалерии во Франции во время Первой мировой войны. Они были посланы в дальний обход с тем, чтобы выйти к месту, где их ждали лошади, и помешать бегству Султаны. Начальником конников был назначен Герберт. Основной отряд в составе двухсот пятидесяти человек во главе с Фрэдди и Андерсоном, куда входил и я, отправился к месту назначения, до которого, как говорили, было примерно двадцать миль. Весь день небо было затянуто тяжелыми тучами, и, когда мы высадились из поезда, дождь лил как из ведра. Мы прошли милю на север, затем две мили на восток, затем еще милю на север, далее две мили на запад и наконец опять двинулись на север. Я знал, что изменения в направлении нашего движения были вызваны тем, что мы обходили деревни, где имелись люди, подкупленные Султаной. Тот факт, что ни одна деревенская собака — лучший сторож в мире — не залаяла на нас, свидетельствует об искусстве, с которым была проведена операция. Час за часом я брел под проливным дождем, замыкая колонну, состоявшую из двухсот пятидесяти тяжело нагруженных людей, которые оставляли за собой глубокие следы в мягком грунте. Почти на каждом шагу я по колено проваливался в эти углубления.

На протяжении многих миль мы шли через заросли слоновой травы, смыкавшейся у меня над головой. Удерживать равновесие на неровной и скользкой земле стало еще труднее, поскольку одной рукой приходилось защищать глаза от твердых и острых, как бритва, стеблей травы. Я часто удивлялся неистощимому запасу энергии, которой обладал Фрэдди, несмотря на свой вес, но этой ночью он меня особенно поразил. Правда, он шел по сравнительно твердой почве, в то время как я брел по трясине. Но ведь он весил на тридцать килограммов больше меня.

Мы выступили в поход в девять часов вечера. В два часа ночи я передал по цепочке вопрос, адресованный Фрэдди, движемся ли мы в правильном направлении. Я спрашивал потому, что прошел уже час, как мы оставили наше первоначальное направление на север и стали двигаться на восток. Через длительный промежуток времени пришел ответ: «Господин капитан говорит, что все правильно». После того как мы еще два часа продирались через густые заросли деревьев, кустов и высокой травы, я вторично обратился к Фрэдди, прося его остановить отряд и подождать, пока я подойду переговорить с ним. Когда мы выступали, всем было предложено хранить молчание, и я, направляясь к голове колонны, проходил мимо совершенно безмолвных и усталых людей. Некоторые из них сидели на мокрой земле, другие стояли, прислонясь к деревьям.

В голове колонны я нашел Фрэдди, Андерсона и четырех проводников. Когда Фрэдди спросил, все ли в порядке, я понял, что его интересовало, не отстал ли кто-либо из наших людей. Я ответил, что в этом отношении все в порядке, но в остальном дело обстоит неблагополучно, ибо мы кружимся на одном месте. Проведя большую часть жизни в джунглях, где так легко заблудиться, я выработал способность ориентироваться как днем, так и ночью. Я так же ясно ощущал изменения в направлении нашего движения как вначале, так и два часа назад, когда мы стали двигаться не на север, а на восток. Час тому назад я заметил, что мы прошли мимо дерева симул с гнездом хищной птицы. Вновь очутившись возле этого дерева, я попросил Фрэдди остановиться.

Из четырех проводников двое были из племени бханту. Несколько дней назад их захватили на базаре в Халдване. Наша операция была подготовлена на основании полученных от них сведений. Эти люди на протяжении двух лет время от времени жили в лагере Султаны, и им была обещана свобода за услуги, оказанные в этой ночной операции. Два других проводника были скотоводами, они всю свою жизнь пасли скот в этих джунглях и ежедневно снабжали Султану молоком. Все четверо упорно отрицали, что заблудились, однако под нажимом вынуждены были признать, что смогли бы лучше определить нужное направление, если бы видели горы. Увидеть горы на расстоянии примерно тридцати миль темной ночью, когда туман спустился до верхушек деревьев, было невозможно. Таким образом, мы столкнулись с препятствием, которое угрожало сорвать все хорошо разработанные планы Фрэдди и, что еще хуже, превратить нас в посмешище для Султаны.

Мы намеревались внезапно напасть на лагерь разбойников. Для этого необходимо было до рассвета приблизиться на такое расстояние, с которого можно нанести удар. Проводники сообщили, что днем невозможно приблизиться к лагерю незамеченными с той стороны, откуда мы двигались. Нас обязательно заметили бы двое часовых, постоянно дежуривших на махане, устроенном на высоком дереве, с которого просматривался большой участок травяных зарослей к югу от лагеря.

Теперь наши проводники прямо признались, что заблудились. Но до рассвета оставался всего лишь час, и, что хуже всего, мы не знали, как далеко находимся от лагеря и в каком направлении он расположен. Поэтому возможность внезапного нападения уменьшалась с каждой минутой. И тут я нашел выход из положения. Я спросил проводников, не знают ли они какого-нибудь ориентира, например ручья или четко обозначенной тропинки, проложенной скотом, который указывал бы направление, откуда мы начали свой путь, и таким образом помог бы вновь определить положение на местности. Когда они сказали, что знают старую и хорошо различимую проселочную дорогу, проходящую в миле к югу от лагеря, я испросил у Фрэдди разрешения возглавить колонну. В быстром темпе я пошел в сторону, где, как считали мои спутники, была расположена железнодорожная линия, откуда мы выступили семь часов назад.

Дождь прекратился, свежий ветер расчистил небо от туч, и, когда на востоке начало светать, я наткнулся на глубокую колею, проложенную повозкой. Это и была та самая заброшенная дорога, о которой говорили проводники. Судя по радости, которую они проявили, увидев дорогу, я еще раз утвердился в своем мнении о том, что они не намеренно заблудились в джунглях. Они вновь стали во главе колонны и вели нас по этой дороге на протяжении мили до того места, где ее пересекала хорошо утоптанная звериная тропинка. Пройдя по ней полмили, мы вышли к глубокой и медленно текущей речке шириной футов тридцать. Я боюсь рек, протекающих в районе Тераи, поскольку там водятся огромные питоны. Поэтому я обрадовался, увидев, что тропинка идет вдоль правого берега, заросшего высокой травой, доходящей до плеч.

Пройдя еще несколько сотен ярдов, проводники замедлили шаг. По тому, как они посматривали налево, я решил, что мы приближаемся к махану, где находятся часовые. Рассвело, лучи солнца играли на верхушках деревьев. Проводник, шедший впереди, присел и, когда его товарищи также присели, подозвал нас. Передав по цепочке приказ остановиться и сесть на землю, Фрэдди, Андерсон и я подползли к проводнику, находившемуся в голове колонны. Мы легли на землю рядом с ним и стали смотреть через траву в указанном им направлении. Там мы увидели махан, сооруженный на верхушке большого дерева на высоте тридцати — сорока футов от земли. На махане сидели два человека, освещенные восходящим солнцем. Один повернулся правым боком к нам и курил кальян, а другой лежал на спине, согнув колени. Дерево, на котором был устроен махан, росло на границе джунглей и травяных зарослей, и с него просматривался большой участок открытого пространства. Проводники сказали, что лагерь Султаны расположен в трехстах ярдах в глубине леса.

В нескольких футах от того места, где мы лежали, у правого берега реки начинался участок невысокой травы, шириной двадцать ярдов, протянувшийся по открытой местности на большое расстояние. По-видимому, следовало немного отойти назад, перейти речку и затем вновь пересечь ее недалеко от лагеря Султаны. Проводники, однако, сказали, что это невозможно. Речка была слишком глубокой для перехода вброд, и, кроме того, на левом берегу ее находились зыбучие пески. Оставалась сомнительная возможность незаметно перебросить весь отряд через участок, заросший низкой травой, где в любую минуту нас могли увидать часовые.

Фрэдди был вооружен армейским пистолетом, у Андерсона не было никакого оружия, и только я из всего отряда имел винтовку. Полицейские были вооружены мушкетами 12-го калибра, стреляющими дробью на расстоянии от шестидесяти до восьмидесяти ярдов. Таким образом, только я один мог снять часовых на таком большом расстоянии. Выстрелы, конечно, будут услышаны в лагере, и сопровождавшие нас бханту полагали, что, когда часовые не вернутся в лагерь для доклада, будут посланы на разведку другие люди. Тем временем, они считали, мы успеем окружить лагерь.

Два человека, сидевшие на махане, были преступниками и, возможно, убийцами. Стреляя из своей винтовки, я мог вышибить кальян из рук курильщика или отстрелить каблук от ботинка второго человека, не причинив им самим никакого вреда. Но застрелить этих людей ни с того ни с сего было свыше моих сил. Поэтому я предложил другой план. Я попросил Фрэдди разрешить мне подкрасться к часовым; сделать это будет совсем легко, поскольку высокая трава и лесные заросли подходили вплотную к дереву, на котором был устроен махан, и кругом было мокро после дождя, шедшего всю ночь. Я должен был захватить махан с двумя часовыми, а Фрэдди со своими людьми в это время занялись бы своим делом.

Сначала Фрэдди заколебался, так как на махане у часовых имелось два ружья. Однако в конце концов он согласился, и я без дальнейших промедлений перебежал через открытое пространство. Надо было спешить, поскольку, как сказали сопровождавшие нас бханту, приближалось время смены часовых.

Пройдя примерно третью часть расстояния до дерева, я услышал сзади шум и увидел, что за мной бежит Андерсон. Не знаю, что сказал Андерсон Фрэдди или Фрэдди Андерсону — оба были моими хорошими друзьями. Так или иначе, Андерсон решил сопровождать меня. Он признавал, что не в состоянии передвигаться по джунглям бесшумно, что люди на махане уже, вероятно, услышали или увидели нас. К тому же мы могли наткнуться на смену часовых или на дополнительный пост у основания дерева. Он понимал также, что без оружия не сможет защитить себя. Тем не менее и вопреки всему он не собирался позволить мне идти одному. Человек, родившийся на берегах Клайда, упрямее мула. В отчаянии я повернул назад, чтобы прибегнуть к помощи Фрэдди. Однако он уже достаточно поразмыслил, чтобы пожалеть о данном им разрешении. Впоследствии я узнал, что сопровождавшие нас бханту сообщили Фрэдди о том, что на махане сидели очень хорошие стрелки. Когда он увидел, что мы возвращаемся, он подал отряду сигнал к выступлению.

Около пятидесяти человек пересекли открытое пространство, и мы, шедшие впереди, находились в двухстах ярдах от лагеря, когда рьяный молодой констебль, увидев махан, выстрелил из мушкета. С быстротой молнии часовые спустились с махана на землю, вскочили на лошадей, привязанных к дереву, и помчались в лагерь. Больше не было надобности соблюдать тишину, и голосом, не нуждавшимся в мегафоне, Фрэдди отдал приказ о наступлении. Мы двинулись на лагерь сомкнутым строем, но обнаружили, что он покинут.

Лагерь был разбит на небольшом возвышении и состоял из трех палаток и травяной хижины-кухни. Одна из палаток служила складом. Ее заполняли мешки атта, риса, дала, сахара, жестянки с буйволиным маслом, здесь же находились две пирамиды ящиков с несколькими тысячами патронов 12-го калибра и одиннадцать ружей в чехлах. Две другие палатки предназначались для сна. В них валялись одеяла и различная одежда. Около кухни на ветвях висели три освежеванные козьи туши.

Возможно, что в смятении, вызванном появлением часовых, некоторые бандиты укрылись в высокой траве, окружавшей лагерь. Поэтому был отдан приказ выстроиться длинной шеренгой и прочесать большой участок джунглей в направлении к тому месту, где находились Герберт и его конники. Пока люди выстраивались, я осмотрел возвышение, на котором был разбит лагерь. Обнаружив следы десяти — двенадцати пар босых ног в высохшем русле реки неподалеку от лагеря, я предложил Фрэдди проследить, куда они ведут. Ширина русла была пятнадцать футов, а глубина — пять. Фрэдди, Андерсон и я шли по нему примерно двести ярдов и достигли участка, покрытого гравием, где я потерял следы. Дальше русло расширялось, и на левом берегу его, неподалеку от места, где мы стояли, возвышался огромный развесистый баньян с многочисленными стволами-отростками. Целый лес этих ветвей, спускающихся к земле, показался мне идеальным местом для укрытия, и, подойдя к берегу высохшего русла, я попробовал вскарабкаться наверх. Ухватиться было не за что, и всякий раз, когда я пытался сделать ногой углубление в мягкой земле, почва уходила у меня из-под ног. Тогда я решил выбраться из русла там, где оно было менее глубоким. Но в это время со стороны лагеря донеслись выстрелы, а затем крики. Мы бросились назад тем же путем и около лагеря обнаружили хавилдара с простреленной грудью и рядом с ним бандита в набедренной повязке, который был ранен в обе ноги. Хавилдар сидел на земле, прислонившись спиной к дереву. Его рубашка была расстегнута, и на груди у левого соска виднелось пятно крови. Фрэдди взял фляжку и поднес ее к губам хавилдара, но тот покачал головой и, отстраняя фляжку, сказал: «Это вино, я не могу его пить». Когда мы стали настаивать, он добавил: «Всю свою жизнь я не пил вина и не хочу предстать перед творцом, осквернив свои губы вином. Меня мучит жажда, и я умоляю дать мне глоток воды». Рядом стоял его брат. Кто-то дал ему шляпу, он бросился к речке и через несколько минут вернулся с грязной водой. Хавилдар с жадностью выпил ее. Рана была нанесена дробью, и, не нащупав ее под кожей, я сказал: «Мужайся, хавилдар, доктор в Наджибабаде вылечит тебя». Улыбнувшись, он ответил: «Я буду мужаться, но никакой врач не вылечит меня».

Бандит не знал запретов в отношении вина и несколькими глотками опорожнил фляжку. Он крайне нуждался в таком подкреплении, поскольку в него стреляли с очень близкого расстояния из мушкета 12-го калибра.

Из предметов, найденных в лагере Султаны, было сооружено двое носилок, и добровольцы понесли их. Не делалось никакого различия между полицейским, принадлежавшим к высшей касте, и бандитом из низшей касты. Носильщики и шедшие рядом с ними полицейские направились через джунгли в наджибабадскую больницу, расположенную в двенадцати милях. Разбойник умер в пути от потери крови и шока, а хавилдар — через несколько минут после того, как его доставили в больницу.

От облавы мы отказались. Герберт со своим отрядом не вступил в дело. Султану предупредили о сосредоточении конников, и никто из бандитов не попытался пересечь линию, охраняемую им. Общий итог нашей тщательно спланированной операции, в провале которой никто не был виноват, состоял в захвате всего лагерного имущества Султаны, за исключением нескольких ружей, и в убийстве двух человек. Один из них был бедняком, не вынесшим заключения. Он попытался обрести свободу и добывал себе на жизнь единственным доступным ему способом. Его будет оплакивать вдова в Наджибабадском форте. Другой пользовался уважением своих начальников и любовью подчиненных. О его вдове позаботятся. Он мужественно принял смерть, верный своему принципу, хотя вино подкрепило бы его и он смог бы дожить до того момента, когда его положили бы на операционный стол.

Через три дня после операции Фрэдди получил письмо от главаря разбойников, в котором Султана выражал сожаление, что нехватка оружия и боеприпасов у полиции заставила ее произвести набег на его лагерь. Султана писал, что если в будущем Фрэдди сообщит ему о своих потребностях, то он, Султана, охотно предоставит ему все необходимое.

Тот факт, что Султана получал оружие и боеприпасы, был особенно неприятен для Фрэдди. В этой связи были изданы строжайшие приказы. Однако каждый торговец оружием, имевший патент, и каждый владелец оружия, живший в районе, где действовал Султана, стоял перед выбором: либо навлечь на себя недовольство правительства, либо отказаться выполнить требования Султаны. Тогда его дом наверняка был бы ограблен, а ему самому, возможно, перерезали бы горло. Поэтому предложение Султаны предоставить Фрэдди оружие и боеприпасы имело под собой реальную основу. Таким образом, главарь разбойников нанес самый чувствительный удар начальнику специального полицейского отряда по борьбе с бандитизмом.

Банда Султаны, лишившаяся укрытия и сократившаяся до сорока человек, правда хорошо вооруженная, поскольку разбойники вскоре приобрели новое оружие и боеприпасы, была вынуждена скитаться по Тераи и Бхабару. Фрэдди полагал, что для Султаны настало время сдаться. Получив разрешение правительства, Фрэдди пригласил Султану встретиться с ним в удобное для него время в любом назначенном им месте. При этом всю ответственность за это мероприятие Фрэдди брал на себя. Султана принял приглашение, назначил день, время и место и выставил условие, чтобы оба пришли на встречу без сопровождающих лиц и оружия. В условленный день Фрэдди вышел из леса с одной стороны большой поляны, в центре которой росло одинокое дерево, а Султана появился с другой. Встреча проходила в дружеской обстановке, как это могут себе представить те, кто жил на Востоке. Один казался огромным сгустком энергии и хорошего настроения и был облечен полномочиями правительства. За голову другого — маленького человека с быстрыми движениями — была назначена награда. Они уселись в тени под деревом. Султана вынул арбуз и, улыбаясь, предложил Фрэдди не стесняться. Переговоры, однако, зашли в тупик, поскольку Султана отказался принять требование Фрэдди о безоговорочной капитуляции. Во время этой встречи Султана просил Фрэдди избегать ненужного риска. Он рассказал, что в день набега на его лагерь он сам с десятью вооруженными людьми укрылся под баньяном и наблюдал, как Фрэдди и двое других подходили к дереву по высохшему руслу реки. «Если бы господину, который пытался вскарабкаться на берег, удалось это сделать, — добавил Султана, — пришлось бы застрелить всех троих».

Теперь предстояло организовать последнюю схватку этих двух бойцов тяжелого и легкого веса. Фрэдди пригласил Уиндхема и меня в Хардвар принять участие в этом деле. Султана с остатками своей банды, уставшей от непрерывного передвижения, расположился на скотоводческой ферме в самом центре наджибабадских джунглей. План Фрэдди состоял в том, чтобы переправить весь свой отряд через Ганг на лодках, высадиться в удобном месте и окружить ферму. Эту операцию, как и описанную выше, предполагалось произвести ночью, но на сей раз ее приурочили к полнолунию.

В назначенный день весь отряд в количестве трехсот человек, а также племянник Фрэдди, Уиндхем и я с наступлением темноты погрузились в десять лодок местного образца, стоявших на приколе в уединенном месте на правом берегу Ганга в нескольких милях ниже Хардвара. Я находился на первой лодке, и все шло хорошо до тех пор, пока мы не подошли к левому берегу и не углубились в боковой канал. Плавание по этому каналу было самым страшным из всего того, что случалось со мной когда-либо на воде. На протяжении нескольких сотен ярдов лодка скользила по широкой глади, освещенной луной. В воде совершенно отчетливо отражались растущие по берегам деревья. Постепенно канал сужался, и скорость движения лодки увеличивалась. Одновременно мы услышали приглушенный расстоянием шум падающей воды. Я часто рыбачил в боковых каналах Ганга, поскольку рыбе они нравятся больше, чем основное русло реки. Меня всегда восхищало мужество лодочников, готовых рисковать жизнью и суденышками на этих порогах. И вот теперь мы со страшной скоростью приближались к ним. Лодка, в которой я плыл, так же как и девять остальных, была открытой грузовой баркой, прекрасно приспособленной для плавания по основному руслу Ганга. Но для здешнего узкого канала со стремительным течением она была слишком неповоротлива, и казалось, вот-вот разлетится в щепки всякий раз, когда она с силой ударялась днищем о подводные камни. Настойчивые обращения капитана к команде держать лодку подальше от скалистых берегов, посередине потока, ни в коей мере не устраняли моих опасений. Когда команда выполняла распоряжения капитана, лодку начинало сносить вбок, она ударялась о дно и ежеминутно могла разбиться или перевернуться. И все же ночной кошмар не может продолжаться вечно. В данном случае он продолжался довольно долго, поскольку мы должны были проплыть 20 миль, почти все время преодолевая пороги. В конце концов один из лодочников выпрыгнул на левый берег с длинной веревкой в руках и привязал лодку к дереву. Одна за другой лодки проходили мимо нас, и их привязывали ниже по течению, пока все десять не были пришвартованы.

Отряд высадился на берегу песчаного залива. Мы занялись порезами и ссадинами, полученными от соприкосновения с шероховатыми бортами лодок. Лодочники получили приказ отвести лодки еще на пять миль ниже по течению и ожидать дальнейших распоряжений, а мы выступили в путь. Приходилось пробираться по одному через заросли слоновой травы, настолько густые, что раньше я никогда бы не решился пройти через них пешком. Высота травы достигала десяти — двенадцати футов. Речной туман и роса пригибали ее, и не успели мы пройти и сотни ярдов, как промокли до костей. Выбравшись наконец из зарослей, мы увидели широкую водную гладь, которая, по-видимому, являлась участком старого русла Ганга. Группы разведчиков были посланы направо и налево, чтобы найти кратчайший обход. Первыми вернулись посланные направо. Они сообщили, что в четверти мили от нас «озеро» сужалось и дальше, вплоть до соединения с каналом, по которому мы приплыли, виднелась река с быстрым течением. Вскоре вернулась вторая группа и сообщила, что в дальнем конце в озеро впадает река, которую невозможно перейти вброд. Стало совершенно ясно, что лодочники преднамеренно или случайно высадили нас на острове.

Надо было что-то предпринять, потому что близился рассвет, а наши лодки уплыли. Мы двинулись направо с тем, чтобы посмотреть, не удастся ли перейти реку вброд в узком месте, где в нее вливались воды двух каналов. Выше этого места глубина достигала двадцати футов, а ниже течение убыстрялось. В то время как все мы глядели на стремительно проносившиеся воды и размышляли, удастся ли кому-нибудь перебраться на ту сторону, Уиндхем начал раздеваться. Я заметил, что в этом нет необходимости, поскольку он и так промок до костей. Он ответил, что заботится не об одежде, а о своей жизни. Раздевшись догола, он завязал одежду в рубашку, положил узел на голову и, взяв за руку рослого молодого констебля, стоявшего рядом, сказал: «Пойдем со мной». Молодой человек был страшно ошеломлен тем, что его избрали для столь почетной миссии — утонуть вместе с господином комиссаром. Он ничего не сказал, и, взявшись за руки, они вошли в воду.

Я думаю, что у всех нас перехватило дыхание, пока мы наблюдали за этой переправой. Временами вода доходила Уиндхему и его спутнику до груди, а иногда и до подмышек. Подчас казалось, что они не смогут устоять на ногах и их снесет в ревущий поток, где никто, даже самый лучший пловец, не сможет уцелеть. Два храбреца — один самый старый в отряде, а другой, вероятно, самый молодой — упорно продвигались вперед, и когда наконец они выбрались на противоположный берег, вздох облегчения вырвался у всех нас. Мы рады были бы приветствовать храбрецов громкими криками, чтобы их услышали за двадцать миль в Хардваре, но должны были молчать.

Там, где могут пройти двое, пройдут и триста. Люди выстроились цепочкой, и хотя некоторых вода сбивала с ног, цепь держалась, и весь отряд благополучно переправился на противоположную сторону. Здесь нас встретил один из наиболее доверенных осведомителей Фрэдди. Показывая на поднимающееся солнце, он сказал, что мы прибыли слишком поздно и что такому крупному отряду не удастся незамеченным пересечь открытое пространство, отделявшее нас от леса. Поэтому единственное, что нам остается, — вернуться назад на остров. И мы отправились обратно. На этот раз переправа показалась не столь тяжелой.

Очутившись в зарослях слоновой травы, мы сразу же принялись высушивать одежду. Мы быстро справились с этим делом, поскольку солнце уже начинало сильно припекать. Когда мы переоделись в сухое и согрелись, Фрэдди вытащил из своего вместительного ранца цыпленка и буханку хлеба, которым мы очень обрадовались, несмотря на то что они побывали в холодных водах Ганга. Я обладаю способностью спать в любом месте и в любое время и проспал почти весь день в песчаной впадине. Меня разбудило чье-то сильное чиханье. Подойдя к своим друзьям, я обнаружил, что все трое страдают различной формой сенной лихорадки. Трава, в которой мы находились, цвела метелками, но когда мы рано утром проходили через нее, метелки были мокрыми. Теперь под горячими лучами солнца они распустились, и мои друзья, разгребая траву в поисках прохладного места для отдыха, стряхивали пыльцу, отчего и получили сенную лихорадку. Индийцы не подвержены сенной лихорадке, и у меня ее также никогда не было. Сейчас я впервые видел, как люди страдают от этой болезни, и начал испытывать беспокойство. Хуже всех чувствовал себя племянник Фрэдди, плантатор из Бенгалии, приехавший в гости. Его глаза слезились и распухли до такой степени, что он ничего не видел. К тому же у него был сильный насморк. Фрэдди кое-как видел, но беспрерывно чихал, а когда Фрэдди чихает, земля дрожит. Закаленный и выносливый Уиндхем, хотя и уверял, что чувствует себя вполне нормально, не мог отнять платка от носа и глаз. Нас швыряло в открытой лодке, мы высадились на безлюдном острове и переходили вброд ревущие потоки, но теперь наступало самое худшее. При одной мысли о том, что мне придется идти во главе колонны из трехсот полицейских и вести трех человек, могущих потерять зрение, назад в Хардвар, я похолодел еще больше, чем когда переправлялся вброд в ледяной воде Ганга. К счастью, вечером состояние больных, к моему величайшему облегчению, улучшилось. К тому времени, когда мы в третий раз перешли вброд, Фрэдди и Уиндхем чувствовали себя хорошо, а зрение племянника Фрэдди восстановилось настолько, что больше не надо было говорить ему, когда поднять ногу, чтобы не наткнуться на камень.

Осведомитель и проводник Фрэдди поджидали нас и провели через открытое пространство к устью высохшего канала шириной около ста ярдов. Луна только что поднялась, и видимость была почти такой же хорошей, как и при солнечном свете. И вот, выйдя из-за изгиба русла, мы столкнулись лицом к лицу со слоном. Мы слышали, что в этой местности обитает свирепый слон, отбившийся от стада. Теперь он стоял перед нами. Его бивни блестели в лунном свете, уши были расправлены, и он издавал трубные звуки. Настроение наше не улучшилось, когда проводник сообщил, что слон обладает очень дурным нравом: он убил уже многих людей и, несомненно, убьет кое-кого из нас. Казалось, слон оправдает предсказания проводника, когда с высоко поднятым хоботом он подошел к нам на несколько ярдов. Но он повернулся и скрылся в джунглях, откуда вскоре донесся его победный клич. Пройдя еще милю, мы вышли к месту, которое, как сказал проводник, ранее было выжжено огнем. Идти здесь было приятно. Мы шли по короткой зеленой траве, любуясь лунным светом, отражавшимся в каждом листочке, и, забывая о цели нашего похода, наслаждались красотой джунглей. Когда мы подошли к участку выжженной травы, где старый павлин, сидя на высохшем дереве, посылал в ночь свои предупредительные крики, два леопарда вышли на дорогу, увидели нас и удалились грациозными прыжками, растворившись в тени. Во время длительного плавания по боковому каналу я чувствовал себя вне родной стихии. Теперь же, увидев слона, который, как я знал, просто проявлял любопытство и не хотел причинить нам вреда, услышав, как павлин предупреждает обитателей джунглей об опасности, и, наконец, наблюдая, как леопарды слились с тенями, я снова попал в привычную обстановку, которую любил и понимал.

Сойдя с дороги, проходившей с востока на запад, проводник повел нас в северном направлении через заросли кустов и деревьев. Пройдя милю или более, мы вышли к берегу небольшого ручья, над которым навис гигантский баньян. Здесь нам было предложено сесть и подождать, пока проводник сходит на ферму посоветоваться со своим братом. Ожидание было долгим, утомительным и отнюдь не облегчалось голодом, который мучил нас, поскольку мы ничего не ели с тех пор, как закусили цыпленком и хлебом, а было уже за полночь. К тому же у меня, единственного курильщика, кончились сигареты. Проводник вернулся под утро и сообщил, что Султана с остатками своей банды, которая сократилась к тому времени до девяти человек, ушел накануне вечером с фермы, чтобы совершить набег на деревню, расположенную на пути в Хардвар. Он мог вернуться либо ночью, либо на следующий день. Прежде чем уйти за продовольствием, в котором мы так нуждались, проводник и осведомитель предупредили, что мы находимся на территории Султаны и поэтому лучше не покидать своего убежища под баньяном.

Прошел еще один день томительного ожидания. Это был последний день, когда Уиндхем мог оставаться с нами, поскольку он был не только комиссаром Кумаона, но также политическим агентом в княжестве Техри и должен был через два дня встречать правителя в Нариндра-Нагаре. После наступления темноты подъехала повозка, груженная травой. Сняв траву, мы обнаружили несколько мешков поджаренного грэма и сорок фунтов гура. Это скудное, но желанное продовольствие было распределено между нашими людьми. Проводник не забыл и о господах и, прежде чем уехать назад, передал Фрэдди несколько чапати, завернутых в кусок материи, много повидавшей на своем веку. Мы лежали на спине и, поскольку все темы для разговоров были исчерпаны, думали о горячей пище и мягких постелях в далеком Хардваре. В это время я услышал звуки, говорившие о том, что леопард убил читала в нескольких сотнях ярдов от нашего дерева. Появилась возможность плотно поесть. Моя порция чапати не только не утолила голода, но даже обострила его. Я вскочил на ноги и попросил у Фрэдди его кукри. Когда он спросил, зачем он мне понадобился, я ответил: «Чтобы отрезать задние ноги читала, только что убитого леопардом». «О каком леопарде и о каком читале вы говорите?» — спросил он. Да, он слышал крики читалов, но кто мог поручиться, что их потревожили не люди Султаны, выслеживающие нас. И во всяком случае, даже если я прав, в чем он сомневался, Фрэдди не понимал, каким образом мне удастся отнять читала у леопарда, если я не могу стрелять из мушкета вблизи скотоводческой фермы (на этот раз я не захватил винтовки, поскольку не знал, каким образом мне могут предложить ее использовать). По мнению Фрэдди, вся затея была абсурдной. Сожалея о невозможном, я опять улегся на землю голодным. Каким образом я мог убедить людей, не знавших повадки обитателей джунглей и их языка, что не люди потревожили читалов, а читалы кричали, потому что видели, как леопард убивает одного из них. Я знал, что могу совершенно спокойно забрать убитое животное или часть его, не рискуя ничем.

Остаток ночи прошел без происшествий, и на рассвете Уиндхем и я отправились обратно в Хардвар. Мы перешли Ганг по плотине у Бхимгоды. Наскоро перекусив в конторе смотрителя плотины, вечером мы занялись рыбной ловлей на широком водном просторе. Эту ловлю мы запомнили надолго.

На следующее утро, когда Уиндхем намеревался отправиться на аудиенцию в Нариндра-Нагар, а я собирал кое-какое продовольствие для моих голодных товарищей, гонец принес весть, что Фрэдди захватил Султану.

Накануне вечером Султана вернулся на скотоводческую ферму. После того как отряд Фрэдди окружил ферму, сам он подкрался к большому сараю, в котором обычно жили скотоводы. Увидев спящего на единственной в сарае постели человека, он уселся на него. Придавленный огромным весом, Султана не смог оказать сопротивление и осуществить свое намерение не сдаваться живым. Из шести разбойников, находившихся во время облавы в сарае, четверо, включая Султану, были схвачены, а двое других — помощники Султаны (Бабу и Пайлван) пробились через полицейский кордон и сбежали, несмотря на то что в них стреляли.

Я не знаю, сколько убийств было на совести Султаны, но когда он предстал перед судом, он обвинялся прежде всего в том, что один из членов его банды убил арендатора деревенского старосты из Ламачура. Находясь в камере смертников, Султана послал за Фрэдди и поручил ему свою жену и сына, находившихся в Наджибабадском форте, а также собаку, которую он очень любил. Собаку Фрэдди взял себе. Тем, кто знает Фрэдди, нет надобности говорить, что он честно выполнил свое обещание позаботиться о семье Султаны.

Несколько месяцев спустя Фрэдди получил повышение. Он был самым молодым из всех работников полиции в Индии, награжденных его величеством королем орденом Индийской империи, и присутствовал в Морадабаде на ежегодном торжестве — неделе полиции. Одним из мероприятий этой недели был обед, на который приглашались все полицейские офицеры данной провинции. Во время обеда один из официантов шепнул Фрэдди о том, что его вестовой хочет ему сообщить что-то. Вестовой сопровождал Фрэдди все годы, когда он преследовал Султану. Теперь, располагая свободным вечером, он зашел на Морадабадский вокзал. В это время прибыл поезд. Вестовой от нечего делать разглядывал пассажиров. Из ближайшего вагона вышли двое. Один из них что-то сказал другому, и тот быстро прикрыл лицо платком. Вестовой, однако, успел заметить, что к носу этого человека прилеплен кусочек ваты. Он наблюдал за этими людьми, у которых было много багажа, и, когда они удобно устроились в углу зала ожиданий, нанял экку и поспешил к Фрэдди сообщить об увиденном.

Когда Бабу и Пайлван пробивались через полицейский кордон, окружавший скотоводческую ферму, в них стреляли. Вскоре после этого какой-то человек посетил маленькую аптеку около Наджибабада и попросил осмотреть рану в носу. Он сказал, что его покусала собака. Провизор, перевязывавший рану, заподозрил, что она была нанесена дробью, и сообщил об этом случае в полицию. Поэтому все полицейские провинции искали человека с поврежденным носом, тем более что Бабу и Пайлвану приписывалось большинство убийств, за которые банда Султаны несла ответственность.

Услышав сообщение вестового, Фрэдди прыгнул в автомобиль и помчался на вокзал. (Именно помчался, потому что, когда Фрэдди спешит, для него не существует остального движения и поворотов.) Прибыв на вокзал, он расставил стражу у всех выходов из зала ожидания, затем подошел к этим двум людям и спросил, кто они такие. «Купцы, направляемся из Барейли в Пенджаб», — ответили они. «Почему же в таком случае вы сели на поезд до Морадабада?» — спросил Фрэдди. В ответ он услышал, что на вокзале в Барейли стояло два поезда и что им указали не тот, который нужно. Узнав, что у путников нет никакой еды и что им придется ждать поезда до утра, он попросил их следовать за ним и быть его гостями. На мгновение они заколебались, но потом сказали: «Как вам угодно, господин».

Посадив этих людей на заднее сиденье автомобиля, Фрэдди медленно поехал, подробно расспрашивая их и получая на свои вопросы незамедлительные ответы. Затем они спросили Фрэдди, является ли это обычным делом для господ приезжать по ночам на вокзал и увозить с собой пассажиров, оставляя их багаж, который могут разграбить все кому не лень. Фрэдди понимал, что его действия без должным образом оформленного ордера могут быть квалифицированы как проявление самоуправства и что это может навлечь на него серьезные неприятности, если участники банды Султаны, отбывающие срок наказания в Морадабадской тюрьме, не опознают своих бывших сообщников. В то время как такого рода мысли мелькали у него в голове, автомобиль подъехал к дому, где Фрэдди остановился на время.

Все собаки любили Фрэдди, и собака Султаны не составляла исключения. За прошедшие несколько месяцев этот бродячий пес с примесью крови терьера отдал всю свою любовь Фрэдди. Когда автомобиль остановился и все трое вышли из него, собака выскочила из дома. Затем она в удивлении остановилась и бросилась к двум путникам, проявляя все признаки восторга, на которые только способна собака. Прошла напряженная минута, в течение которой Фрэдди и два человека молча смотрели друг на друга. Затем Пайлван, который знал, какая судьба его ожидает, нагнулся и, потрепав собаку по голове, сказал: «Перед лицом этого честного свидетеля, молодой господин, нам нет смысла отрицать, что мы именно те, за кого вы нас принимаете».

Общество нуждается в защите от преступников, и Султана был преступником. Его судили по закону страны, признали виновным и казнили. Тем не менее я не могу побороть в себе большого восхищения этим маленьким человеком, который в течение трех долгих лет сводил на нет все усилия правительства и который своим мужественным поведением завоевал уважение стражи, охранявшей его в камере смертников.

Мне бы хотелось, чтобы суд не выставлял Султану, закованного в ручные и ножные кандалы, на посмешище тем, кто дрожал при одном упоминании его имени, когда Султана был на свободе. Я желал бы еще, чтобы приговор был более мягким по той простой причине, что Султана происходил из племени бханту и на него с детства поставили клеймо преступника, да и вообще жизнь обошлась с ним сурово. Я желал бы этого также потому, что, обладая властью, он не угнетал бедных, а когда я пришел по его следам к баньяну, он даровал жизнь мне и моим друзьям. И наконец, я хотел бы этого и потому, что, идя на встречу с Фрэдди, он вооружился не ножом и пистолетом, а арбузом.