С ноября по март в предгорьях Гималаев стоит бесподобная погода. Февраль — самый лучший из этих пяти месяцев. Свежий воздух бодрит; повсюду множество пернатых, спустившихся сюда с верховий в ноябре в поисках пищи и тепла и пока еще не улетевших обратно. Деревья, всю осень и зиму стоявшие без листвы нагими и исхудалыми, оживают, зацветают и начинают одеваться нежным кружевом листвы всех оттенков зеленого и розового. В феврале весь воздух напоен весной, она играет в соках растений и в крови у зверей. И в северные горы, и в южные равнины, и в укромные уголки предгорий весна приходит непременно ночью. Ложишься спать зимой, а просыпаешься, когда уже наступила весна и природа вокруг тебя ликует в предчувствии предстоящих удовольствий — еды, тепла и продолжения жизни. Перелетные птицы сбиваются в небольшие стайки, эти стайки сливаются с другими, и в назначенный день по команде вожака все голуби, длиннохвостые попугаи, дрозды и другие птицы, питающиеся плодами, трогаются в сторону облюбованной для гнездовий долины. Насекомоядные тоже начинают перепархивать с дерева на дерево, двигаясь в том же направлении и повинуясь тому же инстинкту. Но они будут покрывать от силы несколько миль в день.

Пока перелетные готовятся к отлету, а постоянные обитатели предгорий заняты выбором пары и мест для строительства гнезда, все остальное население джунглей участвует в вокальных состязаниях, начинающихся на рассвете и продолжающихся без перерыва до позднего вечера. Хищные птицы — непременные участники этих конкурсов, лучший певец среди них — орел-змееяд, посылающий на землю свой пронзительный клекот с высоты, где на фоне голубого неба он кажется лишь маленьким пятнышком.

В бытность свою армейским инструктором по операциям в условиях боевых действий в лесу я отправился однажды в джунгли Центральной Индии вместе с группой мужчин, которые интересовались птицами. Высоко над нашими головами кружил орел-змееяд, издававший свой пронзительный клекот. Отряд наш состоял из новобранцев разных частей Соединенного Королевства, которым предстояло отправиться в Бирму. Этот вид орла был им совершенно не известен. Когда мы оказались на открытом пространстве, я показал им на пятнышко в небе. Полевые бинокли были немедленно настроены, но, увы, птица была слишком высоко и далеко и рассмотреть ее было невозможно. Приказав солдатам стоять тихо и не шевелиться, я достал из кармана трехдюймовую тростинку и подул в нее. Если такую тростинку расщепить с одного конца и зажать пальцем с другого и подуть в нее, то получается звук, очень напоминающий крик попавшего в беду молодого оленя. Я учил молодых солдат пользоваться этим сигналом, так как крик оленя — это единственный звук, естественный в джунглях днем и ночью, если, конечно, в этом лесу вообще водятся олени. Поэтому он не должен привлечь внимание противника.

Едва заслышав мой сигнал, орел перестал кричать, ибо змееяд, хотя и питается пресмыкающимися, не брезгует и другой пищей. Сложив крылья, он в свободном падении пролетел несколько сотен футов и стал кружить. С каждым моим криком он приближался, пока не оказался прямо над верхушками деревьев, под которыми мы стояли. Теперь его можно было рассмотреть с близкого расстояния. Помнит ли кто-нибудь из тех пятидесяти, если они уцелели после Бирманской кампании, тот день в джунглях близ Чиндвара и то, как солдаты были расстроены оттого, что я не смог заставить орла сесть на ближний сук, на котором его можно было бы сфотографировать? Не важно. Давай пойдем в лес сегодня, в это весеннее утро, и мы увидим массу интересных вещей, ничуть не худших, чем тот орел-змееяд.

С того дня в Чиндваре по дороге знаний пройден большой путь. Самосохранение научило тебя видеть все, что происходит вокруг в радиусе 180 градусов. Теперь тебе кажется совершенно естественным, что ты можешь точно определить направление, откуда донесся звук, — раньше тебе это казалось таким трудным. В детстве ты научился отличать по запаху розу от фиалки, а теперь ты можешь, принюхавшись, издали узнать любое дерево или растение по аромату его цветов, даже если цветы на самой верхушке в чаще веток и не видны с земли. Ты узнал немало, это добавило тебе смелости, уверенности и удовольствия от пребывания в джунглях. Но многое еще предстоит узнать. И в это дивное утро мы добавим кое-что в копилку наших знаний.

Как я говорил, северной границей нашей усадьбы был канал, где обычно купались девочки и через который был переброшен мост. Канал этот назывался «Биджли-Дант», что означает «светящаяся вода». Первый мост был построен сэром Генри Рамзеем и сгорел во время пожара много лет назад. Из-за местных суеверий, по которым пожарище всегда привлекает злых духов, обычно в виде змей, фундамент старого моста при строительстве нового использовать не стали. Вместо этого рядом был возведен новый акведук, который успешно выполняет свои функции уже более пятидесяти лет.

Если лесные звери, проходящие через деревню в джунгли в северном направлении, не хотят перепрыгивать через поток шириною десять футов или переходить его вброд, то они перебираются на противоположный берег по мосту. От него мы и начнем сегодня утром.

На песке внизу, у арки моста, видны следы зайца, оленя, кабана, дикобраза, гиены и шакала. Мы проследим только следы дикобраза, потому что они были оставлены уже после того, как легла вечерняя роса и стих ночной ветер, и поэтому не занесены песком. На каждом отпечатке четко видны оттиски пальцев и подушечки: дикобраз не крался и не ставил ноги след в след. Перед каждым следом видны отпечатки сильных длинных когтей, которыми животное добывает пищу. Подушечки на задних лапах у дикобраза продолговатой формы. Пятка у него вытянута не так сильно, как у медведя, но достаточно, чтобы ее отпечаток можно было отличить от следов других животных. Если возникают сомнения, то надо присмотреться: между следами или параллельно им можно заметить множество точно прочерченных линий. Это следы от длинных иголок, свисающих со спины зверя и волочащихся по земле. Дикобраз не сбрасывает свои иглы и не вонзает их во врага. Его оборона выражается в том, что животное ощетинивает иголки и начинает задом наступать на противника. Иглы на кончике хвоста дикобраза — полые, немного похожие на ножки стеклянных рюмок. Они нужны для того, чтобы греметь и отпугивать врагов, а также приносить воду в свою нору. Когда дикобраз залезает в воду, иглы быстро заполняются водой, а эта вода нужна зверю, чтобы в его норе всегда было прохладно и чисто. Дикобразы — вегетарианцы и питаются кореньями, фруктами и семенами. Они едят и сброшенные оленями рога или рога животных, убитых леопардом, тигром или дикими собаками. Может быть, они это делают, чтобы восполнить в организме запасы кальция, которого мало в их обычной пище. Хотя дикобраз животное не крупное, сердце у него мужественное и он готов сразиться с противником, даже если тот превосходит его силами.

Вверх от моста русло становится каменистым, и на протяжении нескольких сотен ярдов следов мы не увидим, пока не дойдем до полосы жирного ила, намытого сбегающими с возвышенностей потоками. На иле хорошо видны отпечатки следов всех зверей, которые пользуются сухим руслом как шоссе. По обе стороны от этой полоски ила — заросли лантаны, где днем можно встретить оленя, кабана, павлина и кустарниковую курицу. Ночью здесь рискуют появляться только леопарды, тигры и дикобразы. Слышно, как в зарослях кустарниковая курица копошится в сухой листве, а в нескольких сотнях ярдов от нее на суку высохшего дерева сидит самый опасный ее враг — хохлатый орел. Орел этот — враг не только кустарниковой курицы, но и фазана. Это его естественная добыча, и то, что в лесу тем не менее численность и молодых пернатых, и старых остается высокой, свидетельствует о том, что они вполне в состоянии о себе позаботиться. Поэтому я никогда не мешаю орлам. Вернее, не мешал до одного случая. Как-то раз, услышав испуганный крик оленя и прибежав на него, я увидел, как хохлатый орел свалил наземь месячного олененка, вцепившись когтями ему в голову, в то время как обезумевшая мамаша кругами носилась по поляне, пытаясь брыкнуть птицу копытами. Кровь и ссадины на голове орла показывали, насколько отважно отчаявшаяся олениха защищала малыша, но орел был для нее слишком велик. Я мог бы избавить их от врага. Но помочь олененку было нельзя иначе как избавить его от дальнейших страданий, ибо даже если бы мне и удалось залечить его раны, то вряд ли я смог бы вернуть ему зрение. Этот случай стоил жизни многим орлам, которые попадались мне потом в джунглях. Замечу, что подкрасться к ним на расстояние выстрела из обычного ружья трудно, но зато они прекрасная мишень для стрельбы из дальнобойного.

Та птица, что сейчас расположилась на дереве, может нас не опасаться: мы пришли смотреть, а не сводить счеты с врагами олененка. В дни моего увлечения рогаткой самая грандиозная схватка с участием хохлатого орла произошла на песчаном берегу немного ниже моста через реку Боар. Возможно, приняв по ошибке за зайца рыбьего кота, орел налетел на него. То ли он потерял самообладание, то ли просто не смог сразу высвободить свои когти, но началась смертельная схватка. Оба противника были прекрасно вооружены для боя — кот зубами и клыками, а орел клювом и когтями. Жаль, что фотосъемка в те годы еще не вышла за рамки студий, а киносъемка была неизвестна вовсе, так что запечатлеть эту долгую и отчаянную битву было невозможно. У кота, казалось, было девять жизней, но и у орла их оказалось не меньше десяти, и ставкой в их споре была сама жизнь. Унося в когтях девятую жизнь кота, орел бросил на песке труп своего врага и, волоча сломанное крыло, поплелся к воде, чтобы, утолив жажду, расстаться там со своей десятой жизнью.

От зарослей к открытой лужайке тянулось несколько звериных троп, и пока мы разглядывали орла, молодой олень читал вышел из чащи и направился к воде, намереваясь пересечь поток в пятидесяти ярдах от нас. Если мы замрем и будем оставаться без движения, он не обратит на нас внимания. Из всех лесных жителей читал производит впечатление наиболее пугливого, осторожного, боязливого. Даже здесь, на открытой поляне, он идет словно на цыпочках, аккуратно подгибая задние ноги, готовый на полном ходу умчаться прочь при первом же признаке опасности — шорохе или запахе. У этого оленя в джунглях плохая репутация. Считается, что это коварное и трусливое маленькое животное, сигналам об опасности, которые он подает, будто бы нельзя доверять. Я с этим не согласен.

Коварным нельзя назвать ни одно животное, так как способность к предательству присуща исключительно человеку, а именовать трусливым создание, которое, подобно читалу, живет в лесной чаще по соседству с тиграми, и вовсе нельзя. Что же касается того, стоит или не стоит полагаться на сигналы читала, то я вообще не представляю, может ли у человека, идущего по джунглям, быть друг лучший, чем этот олень. Он мал и беззащитен, а врагов у него много. И если на бегу читал залает на питона или лесную куницу, а не на тигра, как вы можете подумать, то это еще не основание считать его сигналы ложными. Ведь для него и ему подобных оба этих безжалостных зверя представляют собой реальную угрозу, и читал лишь выполняет свой долг лесного часового, предупреждая джунгли об их присутствии.

У читала в верхней челюсти имеется два длинных клыка. Они очень остры, и это единственное его оружие, так как концы его коротких рожек завернуты вовнутрь и в обороне от них мало проку. Несколько лет назад в индийской прессе прошла длинная и неубедительная статья о странных звуках, которые иногда издает читал. Этот звук более всего похож на трещотку европейских менестрелей. Некоторые утверждают, что звук этот бывает слышен только в то время, когда олень бежит, и что поэтому его следует считать треском суставов животного на крутых поворотах. Другие полагают, что странный звук — не что иное, как результат того, что выступающие клыки читала трутся друг о друга, необъяснимым образом вступая в соприкосновение. Обе эти и все остальные гипотезы ошибочны. Читал издает этот звук ртом, так же как и все остальные звуки. Он делает это во многих случаях: например, когда сталкивается с неизвестным предметом, или если его вспугнула охотничья собака, либо он преследует соперника. Сигнал тревоги у читала — это звонкий отрывистый лай, похожий на лай обычной собаки среднего размера.

Пока олень переходил канал, справа от него показалась большая стая плодоядных и насекомоядных птиц. Среди них и перелетные, и те, что живут в предгорьях постоянно. Если мы останемся на месте, птицы станут летать у нас над головами и их можно будет хорошо рассмотреть, пока они кормятся на деревьях и кустарниках по обе стороны русла или перелетают с дерева на дерево. Издали трудно различить сидящих птиц по оперению, которое сливается с окружающим. Зато они прекрасно видны в полете, на фоне синего неба, когда каждый вид можно определить по силуэту и маху крыльев. В той стае, что к нам приближается, я вижу два вида личинкоедов: одни — короткоклювые, с алым оперением, другие — небольшие, с оранжевыми грудками. Личинкоеды устраиваются на самых верхних ветвях дерева или куста и со своих командных позиций стрелой взмывают в воздух за крылатыми насекомыми, потревоженными их сородичами или другими птицами, летающими поблизости. Рядом с личинкоедами мы видим:

шесть видов синиц — серая, желтоголовая, лазоревка, красноклювая, белоглазая и обычная зеленая;

четыре вида мухоловок — белолобая, белошеяя, серая и verditer;

шесть видов дятлов — золотистый, зеленый, рыжий, карликовый дятелок {так}, желтоголовый и острокрылый;

четыре вида бюльбюлей — золотистый, белокрылый, белощекий и коричневый;

три вида нектарниц — гималайская красная, фиолетовая и малая зеленая.

Помимо этих двухсот — трехсот птиц видна еще пара золотистых иволг, которые гоняются друг за другом над деревьями; рядом и дронго, не столь активный и крупный, как его собратья, он следит за тем, чтобы вовремя перехватить лакомый кусочек (в данном случае это жирная личинка, которую добыл трудолюбивый дятел), не забывая о своем долге охранять стаю. Птицы взлетели и скрылись в джунглях слева от нас. Слышно только, как ворошит листву кустарниковая курица. Единственная птица, которую мы видим, — хохлатый орел, терпеливо и с надеждой ждущий своего часа на верхушке дерева.

Справа от нас на открытой лужайке растет несколько больших сливовых деревьев. С этой стороны звучит тревожный крик рыжей обезьяны, и через мгновение появляется целое стадо из пятидесяти или более озабоченно гомонящих и лающих обезьян разного размера и возраста. Вслед за ними показывается леопард. Он идет по более или менее открытому пространству, и не похоже, чтобы он выслеживал добычу; значит, он направляется в одну из глубоких лощин у подножия холма, где в жаркое время дня встреча с леопардом не редкость. Между сливовыми деревьями вьется тропа, по которой ходят и люди, и звери. Она пересекает сухое русло в двухстах ярдах от того места, где мы находимся. Я почти не сомневаюсь, что леопард пройдет по этой тропе. Стоит поспешить, пройти ярдов сто пятьдесят и засесть на высоком берегу спиной к обрыву. Ширина русла здесь всего пятьдесят ярдов, а на деревьях на противоположном берегу видно стадо лангуров. Все слышали сигнал, который подали рыжие обезьяны, поэтому все настороже, самки поглядывают на малышей, и все взоры обращены туда, откуда донесся сигнал тревоги.

За тропой можно не следить, молодой лангур на краю ветки соседнего дерева позаботится о том, чтобы предупредить нас, когда зверь появится. При виде леопарда лангуры ведут себя иначе, чем рыжие обезьяны. Возможно, оттого, что они лучше организованы или просто не так смелы, как их рыжие родственники. Если рыжие обезьяны увидят леопарда, то все стадо начнет галдеть и лаять, а если условия позволят, то обезьяны будут следовать за зверем, перебираясь по верхушкам деревьев. Лангуры совсем другие. Увидев леопарда, молодой дозорный издает крик «кхок-кхок-кхок», и тогда вожак стаи принимает руководство на себя. Вожак встает в полный рост, а дозорный замолкает. Теперь подавать сигнал тревоги, похожий на кашель, имеет право только вожак и самые старые самки. Никому и в голову не приходит следовать за леопардом по пятам. Молодой страж рядом со мной вытягивает морду вперед и, стоя на четырех лапах, начинает поводить ею во все стороны. Теперь уже нет сомнений, что он заметил леопарда. Вот он отрывисто лает, и этот лай подхватывают две или три другие обезьяны из тех, что оказались рядом с ним. Теперь врага видит и вожак, он тоже подает голос, которому через секунду вторит одна из старых самок, чей крик похож на чихание. Молодые животные замолкают, они тревожно крутят головами и гримасничают. Похоже, что инстинктивно стадо чувствует, что на этот раз леопарда можно не бояться, он не голоден и не ищет добычу. Иначе он не вышел бы так открыто на сухое русло, а пересек бы его выше или ниже лужайки, чтобы подкрасться к ней незаметно. Хотя леопард и тяжелее лангура, он такой же проворный, так что поймать обезьяну для него не такая уж проблема. Иное дело справиться с рыжей обезьяной, которая непременно заберется на самую верхушку дерева, где ветки слишком тонки, чтобы выдержать вес леопарда.

Высоко подняв морду и сияя на ярком солнце своей красивой шубой, леопард не спеша пересекает русло, не обращая ни малейшего внимания на лангуров, гроздьями висящих на деревьях, к которым он направляется. На минуту он останавливается, чтобы окинуть взглядом русло, но, не заметив нас (мы неподвижно сидим, прижавшись спинами к склону обрыва), он продолжает свой путь. Взобравшись на высокий берег, зверь скрывается из глаз, но старые самки и вожак все еще продолжают подавать тревожные сигналы до тех пор, пока он не скрывается и от их взоров.

Теперь скорее к следам — там, где они четко отпечатались в красной глине на дне утоптанного босыми ногами русла. Поверх глины — слой превосходной белой пыли, так что видно все идеально. Допустим, мы не видели зверя и проходили по треку {так} случайно. Первое, на что мы обратили бы внимание, так это на свежесть следов — они выглядят так четко, как будто их только что здесь кто-то оставил. Это впечатление усиливается тем, что частицы земли и пылинки лежат плоско и ровно; от этого отпечатки когтей и подушечек отчетливы и расположены более или менее перпендикулярно. Пройдет немного времени, и под влиянием ветра и горячего солнца придавленные пылинки поднимутся и края следов начнут расползаться. Муравьи и другие насекомые, пробегающие по отпечаткам, нанесут на них травинок, где-то на следы упадут опавшие листья, и через какое-то время вообще они начнут стираться. Точно определить день и час, когда был оставлен след, нельзя, чей бы след это ни был — тигра, леопарда, змеи или оленя. Но если приглядеться и задуматься над тем, как расположен след, оставлен ли он на открытом месте или на скрытом от глаз участке; днем или ночью (ведь все насекомые активны в разное время суток); сделать поправку на обычные для данной местности ветры и, наконец, прикинуть, когда примерно с деревьев и трав начинает стекать роса, — можно прийти к более или менее правильному заключению о том, насколько давно здесь проходило интересующее тебя животное. В нашем случае мы довольствовались внешним осмотром отпечатков и убедились, что он {след} свеж. Но это не единственное интересное, что мы узнали. Нужно еще было установить, молодым был зверь или старым, самцом или самкой, крупным или мелким. Круглая форма лапы свидетельствовала о том, что леопард был самцом. На подушечках не было шрамов и складок, сами отпечатки были довольно компактными, значит, зверь был молодой. Научиться понимать, насколько велик обладатель лапы, оставившей след, можно только с опытом, но зато когда опыт уже пришел, то размеры тигра или леопарда можно определять с точностью до одного-двух дюймов. Представители народности коал из Мирзапура, если надо определить размеры зверя по отпечатку лапы, прикладывают к следу травинку, а потом измеряют шириной ладони. Не могу сказать, насколько точен их метод. Сам я предпочитаю догадываться о высоте или длине зверя по внешнему облику следа. Но ответ, конечно, всегда бывает предположительным.

Немного ниже того места, где русло пересечено тропой между высоким берегом и утесами, есть участок твердого песчаного наста. Здесь только что прошло стадо читалов. Всегда бывает занятно сосчитать животных в стаде, будь то читалы или замбары, или наблюдать за каким-то одним животным. Так можно научиться узнавать стадо при новой встрече и оценить, стало оно больше или меньше; у тебя даже появляется какое-то теплое чувство к «знакомому» стаду. Когда животные пасутся на открытом месте, сосчитать самцов не трудно. По длине и форме рогов легко определить самок и молодняк. Но бывает, что видна только половина стада, а другая скрыта в зарослях. Тогда нужно выманить животных на открытое место, и для этого есть способ, который оказывается эффективным в девяти случаях из десяти. Подобравшись к читалам на расстояние, с которого их можно хорошо рассмотреть, ложишься за деревом или кустом и кричишь голосом леопарда. Животные мгновенно понимают, с какой стороны донесся звук. И когда олени начинают смотреть в твою сторону, ты осторожно высовываешь из-за дерева плечо или трясешь ветку кустарника. Заметив движение, олени начнут подавать сигналы, заслышав которые невидимая тебе часть стада выбежит из укрытия, готовая мчаться в противоположном направлении. Иногда таким образом я выманивал стадо численностью до пятидесяти животных и успевал заснять их на пленку. Правда, здесь придется сделать одну существенную оговорку. Не стоит кричать леопардом или каким-нибудь другим животным, если ты не имеешь возможности просматривать всю прилегающую территорию. Но даже если такая возможность и имеется, надо быть очень внимательным. И вот почему.

Однажды я слышал несколько раз за ночь отдаленный рев зверя. По оттенкам звука я понял, что с леопардом что-то не так. Поэтому еще до света я отправился поглядеть, что там стряслось. За это время зверь перешел на другое место, и по реву я понял, что он кричит с холма, находящегося неподалеку от меня. Выбрав место, где тропа проходила по открытому участку, я залег за придорожным столбом и «откликнулся» на рев. Леопард стал медленно и очень осторожно двигаться в мою сторону. Уж сам не знаю почему, я перестал подавать голос, когда нас разделяло всего ярдов сто. Я лежал на животе, уперев подбородок в опертые о локти руки, и был уверен, что зверь появится с минуты на минуту. Вдруг за своей спиной я уловил какой-то шорох и, обернувшись, уткнулся прямо в мушку взведенного ствола. Накануне вечером Кассель, заместитель комиссара округа Найни-Тал, вместе с полковником Уардом решили поохотиться и, остановившись в одной из охотничьих хижин, убили детеныша леопарда, о чем я не знал. Ночью они слышали голос матери, и на заре Уард, снарядив слона, решил застрелить и ее. На земле лежала роса, а погонщик был хорошо обучен, поэтому слон подошел ко мне чуть ли не вплотную, пока я его услышал. Уард заметил меня, но не мог разглядеть, так как был уже не молод, да и в лесу было темновато. Пожалуй, только поэтому, уже прицелившись, он так и не рискнул выстрелить, а приказал погонщику подъехать ближе. Погонщик тоже был уже не молод, и не мог объяснить Уарду его ошибку. Полковник спустился на землю и стал прицеливаться во второй раз. По счастью для всех нас, когда слон стал в нескольких ярдах от меня обламывать ветки, мешавшие Уарду целиться, я наконец повернул голову и заглянул прямо в ружейное дуло.

Стадо читалов, следы которого мы сейчас видим и которое собираемся пересчитать, прошло по полосе твердого песчаного наста вчера вечером. Это ясно из того, что ночные насекомые уже успели поползать по их следам; кроме того, на следах заметны капли росы, упавшие с нависающих веток деревьев. Животные, возможно, находятся где-нибудь в одной или пяти милях отсюда, объедая траву на открытом месте или в зарослях. Но несмотря ни на что, мы сумеем узнать их количество, я покажу вам, как это можно сделать. Представьте себе стоящего оленя. Расстояние между его передними и задними копытами составляет около тридцати дюймов. Возьмем палку и проведем ею по песку линию под прямым углом к следу. Теперь отмерим от нее тридцать дюймов и проведем еще одну. Пересчитаем число следов между двумя линиями, отмечая каждый отпечаток палкой или тростинкой. Допустим, всего их оказалось тридцать. Разделив это число на два, мы с разумной долей уверенности можем считать, что животных, которые вчера здесь прошли, было пятнадцать. Этот способ точен для учета небольших стад, скажем до десяти особей. Если животных больше, результат бывает приблизительным, конечно, при условии, что нам известно расстояние между копытами соответствующего вида. У мелких животных типа волков, кабанов, овец и баранов расстояние это составляет менее тридцати дюймов, у более крупных — замбаров, домашнего скота — несколько больше.

Для тех, кто не бывал со мной в лесу во время прохождения военной службы, замечу, что по отпечаткам следов человека в джунглях можно получить массу полезной информации независимо от того, где попались отпечатки — на дороге, тропинке или вообще в любом другом месте, где можно разглядеть отпечаток ноги человека. Допустим, ради интереса, что мы оказались в чужой враждебной стране и нам нужно пройти по охотничьей тропе, где вдруг оказываются чужие следы. По внешнему виду отпечатков, их размеру и форме, наличию или отсутствию шипов, железных подков, по форме оттисков кожаных или резиновых каблуков и т. п. можно, например, заключить, что это следы не наших, а вражеских солдат. Определившись с этим, важно понять, когда прошла партия и сколько в ней было людей. Теперь вы уже знаете, как это можно сделать. Чтобы узнать количество людей, нарисуем линию перпендикулярно отпечатку носка, отсчитаем тридцать дюймов и проведем еще одну. Число отпечатков на этом отрезке и даст нам количество людей в группе. По следам можно узнать и многое другое, например скорость движения партии. Когда человек идет нормальной походкой, вес его распределяется равномерно по всему следу, длина которого в зависимости от роста составляет тридцать — тридцать пять дюймов. По мере ускорения шага на пятку приходится все меньшая доля веса, который переносится на носок, отчего тот отпечатывается в земле глубже, чем пятка. Разница в степени четкости следа у пятки и носка тем заметнее, чем быстрее идет человек. А если совсем перейти на бег, то отпечатываться будут вообще только самые края носка и пятки. Если в группе человек десять — двенадцать, то, бывает, можно понять, хромал ли кто-нибудь при движении, а кровь на следах может указать на то, что кто-то был ранен.

Если случится, что вы поранитесь в джунглях, я укажу вам маленькое, скромное растение, которое не только утолит вашу боль, но и залечит рану лучше любого другого известного мне средства. Растение это можно встретить в любом лесу. Высотой оно всего двенадцать дюймов, с цветами, похожими на маргаритки, и длинным тонким стеблем, листья мясистые и зазубренные, как у хризантемы. Надо сорвать несколько листков, обмыть их в воде, если она есть под руками, затем растереть листья между пальцами и смазать рану выжатым соком. Иного лечения не потребуется, и если рана неглубока, через пару дней она заживет. У этого растения красивое название — Брахм Бути — «божественный цветок».

Тем, кто проходил обучение под моим руководством в джунглях Индии и Бирмы в годы войны, приходилось нелегко, ведь времени было очень мало. Надеюсь, они уже успели меня простить за это. Но хочется верить, что они не забыли всего того, чему мы учились вместе: как отыскать съедобные коренья и клубни, какие цветы и плоды могут заменить чай или кофе, кора и листья каких деревьев спасают от лихорадки, нарывов и ангин, как соорудить носилки из лиан и древесной коры, из чего сделать канаты, чтобы можно было переправить через поток или овраг тяжелое вооружение, как не натереть ногу и избежать солнечного удара, как добыть огонь и сухое топливо в сыром лесу или заварить чай без металлической посуды либо обойтись без соли, что делать при змеином укусе или расстройстве желудка. И наконец, в джунглях было просто необходимо не терять над собой контроль и мирно сосуществовать со всеми их обитателями. Всему этому я учился вместе с парнями, собравшимися с гор и равнин Индии, из городов и сел Соединенного Королевства, США, Канады, Австралии, Новой Зеландии и других стран. Мы делали это не оттого, что собирались провести остаток своей жизни в лесах, но ради того, чтобы поверить в себя и друг в друга, избавиться от страхов перед неизвестным и доказать противнику, что мы лучше его. Конечно, в те годы боевого товарищества мы только прикоснулись к знанию, ибо книга природы бесконечна.

В тот весенний день утро еще только занималось. Мы подошли к предгорьям, где растительность сильно отличается от равнинной. Здесь растут фикусы и сливовые деревья, привлекающие массу плодоядных птиц, из которых самая замечательная — большой индийский носорог. Птицы эти обычно гнездятся в дуплах и имеют странную привычку замуровывать в них самку на все время насиживания яиц. Такое обыкновение налагает на самца тяжкое бремя. Ведь во время инкубационного периода самка линяет и невероятно много прибавляет в весе, так что пока насиживаются яйца и подрастают птенцы (обычно два), она не в состоянии летать. Поэтому самцу приходится усердно добывать пищу для всего семейства. Глядя на его неуклюжую внешность и огромный клюв с наростом, на то, как тяжело он летает, можно подумать, что этот вид опоздал на автобус эволюции. И его привычка прятать самку в дупле, оставляя лишь маленькое отверстие, через которое он подает ей пищу, возможно, восходит к тем временам, когда у этих птиц были более могучие враги, чем сегодня. У всех птиц, и у тех, что вьют гнезда, и у тех, что живут в дуплах, враги общие. Некоторые из них, например синицы, малиновки, удоды, совершенно беззащитны. Почему же именно носорог, у которого такой мощный клюв, пригодный для самозащиты, остается единственной птицей, которая считает необходимым замуровывать свое гнездо?

Другая привычка носорога, которая тоже отличает его от других известных мне пернатых, состоит в том, что он раскрашивает свои перья специальным пигментом. Этот желтый пигмент легко стирается с перьев даже носовым платком. Носорог носит свою краску в специальном складчатом мешочке над хвостом и наносит ее при помощи клюва поверх белых полос, которые проходят у него по обоим крыльям. Зачем ему раскрашивать белые перья в желтый цвет, который все равно будет смыт при первом же дожде? Я могу это отнести только на счет желания замаскироваться от врагов, которые были у него в прежние дни. Ведь единственный враг, от которого сегодня иногда страдает птица-носорог, — это леопард. Но леопард нападает ночью, и светомаскировка против него бессмысленна.

Кроме носорога на фикусе и сливовнике полно других птиц. Среди них два вида голубей — бенгальский и острохохлый. Два вида бородастиков — красногрудый и обычный зеленый. Четыре вида бюльбюлей — гималайский черный, обычный бенгальский, краснобородый и белощекий. Три вида длиннохвостых попугайчиков — ожереловый, александрийский и пестроголовый. Роясь в опавшей листве и кормясь спелыми плодами, которые уронили вниз другие птицы, среди корней копошится стая из пятидесяти или более белоголовых дроздов-пересмешников. Они последними спустились из своих высоко расположенных гнезд на землю и первыми туда вернутся.

Неподалеку от фикусовых деревьев тянется просека, которую пересекает натоптанная звериная тропа, тянущаяся вдоль холма к солончаку, рядом с маленьким зеркальцем водоема, питаемого родником. Между солончаком и озерцом стоит пень. Когда-то он был низкорослым деревом, в ветвях которого браконьеры устраивали засады. Стрелять в животных возле солончаков и водоемов запрещено. Но браконьеры не соблюдают правил. Я несколько раз разрушал их засады, но это не помогало, поэтому в конце концов я просто срубил дерево. Приходилось слышать, будто хищники никогда не нападают возле водопоев или солончаков. Но, вероятно, такие разборчивые звери встречаются в каких-нибудь других странах, но не в Индии, где хищники не брезгуют охотиться на солончаках. На самом деле вблизи таких мест они чаще всего и подкарауливают свои жертвы, что нетрудно заметить по обилию полуобъеденных дикобразами рогов, валяющихся поблизости, равно как и около всех других солончаков, окруженных лесами.

Теперь поднимемся на холм, возвышающийся над солончаком, чтобы оттуда, с высоты птичьего полета, осмотреть простирающиеся окрестности. Перед нами лес, через который мы только что прошли к тому месту, откуда начали путь к каналу. Лес этот остался первозданным — в нем мало коммерческой древесины, и поэтому он не очень пострадал от опустошающей руки человека. Светло-зеленые участки у ближнего края — это молодая поросль дерева шисам, проросшая из семян, смытых потоками муссонных дождей с возвышенных мест. Когда этот подлесок подрастет, из него получатся превосходные колеса для повозок. Темно-зеленые участки деревьев с кистями красных ягод — это деревья руни, дающие порошок, известный торговцам под названием «камала». Когда бедняки так же, как и птицы, спускаются зимой с гор в предгорья в поисках пищи и тепла, стар и мал идет в джунгли на сбор камалы. Камала — это красная пудра, содержащаяся в ягодах дерева руни. Обычно люди обламывают ветки, обрывают с них ягоды, высыпают их в большие неглубокие корзины и начинают растирать ягоды о стенки. Порошок просеивается сквозь плетенку, и его собирают в оленью шкуру или тканевую подстилку. Супружеская пара и трое детей, работая с утра до ночи, могут таким образом при хорошем урожае собрать за день четыре фунта пудры, стоимость которой, в зависимости от рыночного курса, составляет одну-две рупии. Пудру эту используют в Индии и странах Ближнего Востока при крашении шерсти. Ее когда-то широко применяли в США для подкрашивания масла, однако этому был положен конец, когда оказалось, что недобросовестные торговцы-посредники стали добавлять в порошок тертый кирпич. Еще камала применяется в медицине, а если ягоды вскипятить в горчичном масле, то можно получить средство от ревматизма.

Здесь же можно встретить и дерево кхаир. Из его древесины окрестные жители делают лемехи для плугов. Но кроме того, кхаир обеспечивает работой десятки и тысячи бедняков по всем Соединенным провинциям, поскольку из него получают важное сырье для производства другого красителя, местное название которого «кач», а коммерческое — «сатечу». Это работа, рассчитанная на всю зиму. Четыре месяца днем и ночью люди трудятся, чтобы в конце концов изготовить средство, способное окрашивать одежду и рыболовные сети в цвет хаки. Я подозреваю, что мой знакомый по имени Мирза был первым, кто обнаружил, что в этот цвет можно окрашивать при помощи сырья из дерева кхаир. Получилось это у него случайно. Однажды, наклонившись над чаном, где кипятились щепки, из которых предполагалось делать «кач», он уронил туда свой носовой платок. Выудив платок палкой, Мирза отправил его в стирку. Когда платок вернули обратно, Мирза увидел, что он остался того же цвета, что и был. Прачка получила выговор, и ей было велено выстирать платок заново. Однако вскоре Мирза получил ответ, что удалить с ткани краску невозможно, хотя для этого были испробованы все известные средства. Тут-то он понял, что открыл новый способ быстрой окраски тканей. Теперь по этой методике ткани красят на его фабрике в Изатнагаре.

Все оттенки зеленого — ведь листва каждого дерева имеет собственный цвет — перемешаны с золотым и оранжевым, сиреневым, розовым и красным. Деревья с оранжевыми цветами — это дханк, из которого получают рубиновую смолу для окраски шелка лучших сортов. А те, с гирляндами цветов до трех футов длиной, называются амалтас. В цилиндрических семенных коробочках этого дерева, которые бывают величиной до двух футов, содержится сладкая желеобразная субстанция, которую во всем Кумаоне применяют в качестве слабительного. Дерево с большими фиолетовыми цветами — качанар. А розовое рядом с ним — это дерево кусум, на котором играют все оттенки цвета — от бледно-розового до насыщенного. Но оно розовое не от цветов, розовые у него молодые листья. Весь красный стоит симул, цветы которого обожают все птицы, питающиеся нектаром, попугаи и обезьяны, поедающие мясистые цветы, олени и кабаны, подбирающие все, что падает наземь. Через некоторое время вместо цветов на ветках симула появятся большие деревянистые семенные коробочки. Когда задуют горячие апрельские ветры, эти коробочки начнут раскрываться, выстреливая, как зенитки, белые облачка шелковистой ваты, которая используется для изготовления страховочных ремней безопасности. Семена из каждой коробочки подхватываются ветром, и таким образом осуществляется возрождение сада природы. Все семена, кроме тех, которые переносятся животными, могут плавать по воде, либо они снабжены устройством вроде паруса или пропеллера, чтобы ветру было легко переносить их с места на место. Правда, есть и исключения. Одно из них — gotail, плод которого похож на небольшое зеленое яблоко, не съедобное для зверей и птиц. Дерево это растет вдоль берегов рек, и вода делает для него то, что для других — звери, птицы и ветер. Еще одно исключение — кокосовый орех, плод которого, одетый в легкую скорлупу, плавает по поверхности океана и переносится волнами от одного берега к другому.

Наша деревня располагается несколько выше того места у канала, откуда мы начали прогулку. Участки ярко-зеленых и золотистых посадок указывают, где зреет молодая пшеница, а где цветет горчичное поле. Белая полоса у края деревни — это стена — граница, за которой начинается тянущийся за горизонт массив девственного леса. К востоку и западу, насколько хватает глаз, лежат беспредельные леса, примеряющие весеннее одеяние, и каждый порыв ветра доносит сладкий запах цветов; все наполнено пением множества птиц. Здесь действительно можно на время забыть о напряженной жизни, стрессах и приобщиться к миру лесных обитателей. Здесь правит закон джунглей. Закон, который старше и бесконечно лучше тех, что придуманы человеком. Закон, позволяющий каждому жить своей собственной жизнью и который никому не предвещает назавтра беды или горя. Здесь для всех существует опасность, но она лишь добавляет прелести каждодневному существованию. Каждый настороже и в состоянии постоянной готовности, но жизнь от этого не лишается своего очарования. Зато вокруг царит радость — в этом можно убедиться по звукам, прислушиваясь к птичьим и звериным голосам и размышляя над тем, что хотят сообщить друг другу лесные жители.

Слева от нас пронзительно кричит павлин, и по его голосу понятно, что он, распустив хвост, совершает танец вокруг восхищенных курочек. Совсем рядом задиристо подает голос петух кустарниковой курицы, и соперники со всех сторон отвечают ему с не меньшим вызовом. Но лишь немногие вступают в драку — начавшие поединок беззащитны перед опасностью.

Справа замбар-самец сообщает лесу о том, что леопард, которого мы видели час назад, залег на открытой поляне, подставив солнцу бока и спину. Самец будет трубить до тех пор, пока, скрываясь от полуденного зноя, зверь не переберется в чащу, где его не увидят зоркие глаза часового. В зарослях над нашими головами двадцать или даже больше белоглазых синиц, белокрылых дроздов и сероголовых мухоловок обнаружили пятнистую сову, которая задремала в будуаре из листьев, и теперь они громко созывают своих собратьев полюбоваться на находку. Они знают, что можно подлететь к сове и кричать прямо у нее под ухом. Это вполне безопасно: днем сова нападает, только если у нее есть маленькие птенцы. А сова, в свою очередь, знает, что, как бы ни ненавидели ее маленькие мучители, они все равно скоро устанут от своей забавы и оставят ее мирно досыпать. Воздух наполнен звуками, и все они несут какой-то смысл. Плавные мелодии песни шама, который ухаживает за своей подругой, наверное, самые красивые из лесных песен. «Тап-тап-тап», — дает о себе знать лесной дятел, строящий дупло в стволе сухого дерева. Резок и неприятен крик читала-самца, вызывающего на бой соперника. С высоты подает клекот орел-змееяд, а над ним небо бороздят терпеливые грифы. Вчера сначала сорока, а потом и пара ворон навели грифов на тушу убитого буйвола, которую тигр спрятал в зарослях возле того места, где танцует павлин, и сегодня они кружат в надежде, что им снова удастся чем-нибудь поживиться.

Когда так вот сидишь один или в сопровождении единомышленника и прислушиваешься к джунглям, то можешь оценить, как много ты успел узнать. И это знание прибавляет тебе уверенности. В лесу для тебя нет ничего страшного, ты знаешь, что бояться джунглей нечего. Если потребуется, ты сможешь прожить в лесу или устроиться на ночлег, не испытывая неудобств. Ты умеешь определять направление движения, ориентируясь по ветру, и уже никогда не заблудишься ни днем, ни ночью. Глаз твой хорошо натренирован, и ни одно движение в радиусе 180 градусов от него не укроется. Ты всегда в курсе жизни своего леса, ты изучил его язык и по звукам можешь понять, что в нем происходит. Теперь ты умеешь бесшумно передвигаться и метко стрелять, и, если придется снова повстречать в лесу врага, ты не будешь испытывать колебаний: ты все знаешь, ты лучше обучен, тебе нечему у него учиться, а значит, и бояться его тоже не стоит.

Пора домой. Мы забрались далеко, и Мэгги, наверное, уже поджидает нас к завтраку. Назад пойдем старым путем, через песчаный участок, на котором видели следы читалов, по тропинке, где пробегал леопард, мимо нагромождений жирного ила, намытого с окрестных холмов, через проход под акведуком. За собой мы будем тащить по земле ветку, чтобы стереть наши и все прочие следы, увиденные сегодня утром: когда мы снова придем в лес завтра или, может быть, послезавтра, то можем быть уверены, что все новые следы появились здесь не раньше того часа, когда мы отсюда ушли.