аналоговое море увиденное в девятнадцать лет и фрагмент сухой земли побережья пока за горами развертывается вооруженный конфликт вовлекающий школьных друзей и врагов в неожиданных сочетаниях — нить слюны протянутая от тропического фрукта ввинченные в склоны постройки и сколотая эмаль на одиноко стоящей стене подъем разрывающий сухожилья и всё что я хотел сказать и никогда не скажу с раздробленными коленями и сломанной воздухом линией горизонта дельфиньим телам в каменистых бухтах в тот день когда ты сошел с ума

мягкие складки рура мозельский виноград в клочковатом старом тумане так на холмы раздвигая ветви мы поднимаемся и огромные лопасти простор разливают над нами — вот он скользит по траве расправляя руки я не знал никого кто бы видел его тогда но сам воздух охвативший его приближается к почве держит ровными крылья и нас заставляет смотреть как пустеет деревня в ближайшей лощине и вода проступает на оставленных стенах и плечом к плечу в темноте завода мы стоим пока свет грохочет над нами распределяя рассвет над осенним берлином и ульрика майнхоф и друзья ее с нами там где медом сочится кройцберг и поездами гремит нойкёльн так что к западу от границы все перверты булонского леса чувствуют дрожь земли ее влажные руки на бедрах своих и коленях — вот он смотрит на нас и цветы взрываются в солнечных лавках и рвутся поло́тна под порывами ветра с реки оседает пыль во дворах где он проходил когда-то где больше не встретить его — ни отпечатка дыханья в густеющем воздухе ни гула перелившегося через площадь захватившего виноградники и сады (лишь в трубах шумят их голоса копошатся в листве) но собаки и старые люди могут услышать как вызревает заря в узловатых ветвях как по отравленным проводам струится она наши сердца разрывая

заинтересовался реалиями и связанными процессами вышел туда где присутствует люминесцентная ночь где скользит безразличная прохлада и наполняет несмело каждое слово каждому слову верная и неживая в хрустящей варварской наготе так вокруг меня оборачивается подрагивает и дышит беспокойный безвоздушный водный массив и то что срезано солнцем с кромки его и осталось где-то рядом со мной и если из этого не припомнить бо́льшую часть то остается смотреть как огибаема волнами солнца кожа сухая влажная кожа на сгибах локтей

на стыке гроз и волглых морских полей будет движение почвы грома раскат неумелые хлипкие слоги что встречают всех нас разрываясь в летних дворах рассыпаясь на скрупулы кожи — они оставляют свои отпечатки как оставляет свои отпечатки полный грозою сон разрезающий скобы и блоки овевающий сон что движется в травах холмов вывих неслышимый хрип, свет стекающий тихо в наши предглазья, сжатый удар духоты затерявшийся в трубах перегородках там где мы, мокрицы и мухи, свернуты в прочные блоки завидуем свету и дню там где сдвинуты к темному краю песни слова и секс где мы видим рабочих на узких лесах над всем нашим миром там отравлен литинститут всей буржуазной тоской там по тверскому бульвару в лужах осколках асфальта идут молодые поэты разгораясь, из слепков теней выпадая

виноград что пахнет настоящим дождем и то что снится в дороге когда приоткрыты окна навстречу движению сумраку утру когда тебя огибают холмы мирной еще земли проплывают мимо в холодном паре смывающем пыль с тех что лежат вдоль обочин и кристальное пламя дрожит в полуоткрытых ртах истончает их изнутри выпаривая дыхание и мы видим его в дальнем летящем свете несомое ветром к южным морям где он запахну́в пальто зябкими пальцами ощупывает обступающий строения сладкий туман

подвела так часто бывает тяга к запаху проскользнувшему водорослей протянувшихся под обтянутым пеплом мостом и в сожженной траве потерялись просыпались эти частицы шершавые — не собрать не связать оседающим берегам так и запах тот растворился но живут и в протоках дымятся проходящему приоткрываясь искрами в мерной листве где ворота воды опрокинуты в окаменевшие шлюзы и стеклянная кладка речного вокзала поднимается из песка там стоят поэты над гладкими берегами и доносится шорох разворачивающегося шоссе — о чем говорят они в полутьме реки? о поднимающихся цветах удушающих травах о великой цисгендерной любви нет об охватывающей их тоске о расщепленных капитализмом сердцах о влажном дыханьи метро спутанных им волосах обо всем что трется о майский воздух что оседает на коже и разрывается пылью над страшным третьим кольцом — я буду с ними праздновать это время в цветении канонад в буйном распаде вещей где дрожат на ветру красные флаги где мы движемся в робкой толпе и над нами горит как в девяностых листву выжигая последнее солнце москвы

не снимай с меня белое платье и сиять оставь над заводами этими пыльными и мостами в геометрию встроенный новый и прочный дом в пыльной зелени за углом зарешеченный пативен это финский том из глубокой глубокой могилы отметил на тканях темные жилы переулок заполнивший оттесненный поток и из са́мого сердца поет провокатор

дароносица scum через ряд инфильтраций в этом уже человеческом воске восстает как положено ей из асбеста и просверлены легкие там где крепления где вкрапления мрамора в теле слоистом наполнившем этот резервуар пусть везут многочастного голема обитателям подмосковных объемов туда к продуктовым палаткам застекленным балконам где сквозь шлюзы столичного воздуха продернут ее отпечаток ее проносящейся на теплых крыльях летних темнот

ни снов запечатленных в кристалле ни темной волны охватывающей предметы ни страха полетов перемещений но тело что тает в прибрежном песке разрывается ткань городов солнце переваливается через урал растекается над домами над отвалами скользких пород и над шпилями в делфте протяженный туман и в остенде кто-то кричит что закончилось время но открываются двери в гааге и ему отвечают что проснется маркс оденутся золотом горы в намюре и лёвене ветер смягчится не будет грозы срывающей флаги нас уносящей в ночь в царство царапин укусов — там девяностые длятся расплываясь по коже и встают по углам хранители черной воды пока ветер гонит нас прочь манят громады песка и влажные складки ветра открываются нам замирая над вывороченными камнями над скользящей листвой

дети объединенной европы дремлют посреди холодного лета пока шпили сверкают среди скомканных темных равнин обнимают друг друга у монументов павшим над захваченными дрозофилами городами пролетает маленький самолет и встречают его как раньше встречали контрабандистов из-за далекого моря комиссаров из холодной страны по крыльям скользит невозможная позолота и не справиться с этим липким страхом пока человек со спутанными волосами вырываясь из рук полицейских кричит маркс был прав

если запах будет столь же невыносим как свет отделяющий пласты друг от друга то вернутся они уже не домой а в какие-то новые но полутемные квартиры в районах затерянных между железных дорог наблюдать за тем как выкатываются из утренней пены составы и вокзальный дым укутывает истонченные муравьями стены и солнце сжигает дремлющих в переулках глотающих дым равно и нас в просторных и тесных кофейнях на берегу странноприимного моря

вечером влажный ветер с окраин доносит запах хлеба и еще какой-то неуловимый запах немного липкий словно цветут каштаны или кровь закипает словно поют в измайловском парке старухи о жизни своей и качаются в такт нелегким деревьям дыму тепло — централи что свинцовым пологом обволакивает наши дома и звезды наши и поэтому ночью видно как днем — хлопают незнакомые двери и ладонью о ладонь ударяют люди в растянувшейся полутьме где даже собаки не боятся собственной тени где магистраль освещается фонарями и радио сообщает что мы не успели добраться до дома

комедии древней шорох и по скатам крыш проникающий в день свет с далеких полей там где молчат павшие от легкого звона от стука на лишенную ограничений робкую землю — пена омывает камни прокопченные стены мерзнут каштаны и на влажной земле в промежутках камней эта внутренняя вода внутренний свет расщепленных границ выплескивающийся на свободу там нет никого надзиратели спят поднимаются волны трав и становятся выше окруженные солнцем преданные цветы желтоклювые птицы в светящихся клетках ничего не знают о том как закончится день и свернутся ящерицы в трещинах поля будет скользить разрезая траву тот же слой воздуха перемешивая частицы уснувших с частицами почвы под покровом желтеющей пыли

кто бы вспомнил те переулки холмистые выемки их канавы в них все мы лежим летим и собираются звуки и разлетаются звуки и собираются вновь как в оболочках возвышенных длится скребущимся языком нарывает и вот закрутилось в досматривающих руках под пятнами спецодежды подняться бы с ними вместе на хвойные горы гарца растекаясь от одного пика к другому заполняя просветы изрешеченной перспективы невдалеке от праздника но все же между холодных ветвей заключено их столько теряется взгляд и медленно с вершины движется снег

сквозь серые прорези в прозрачном раскрытом воздухе проникает туман и глаза их налитые негой ненавистью и судьбой как стеклянные звезды наколотые на бумагу по щиколотку вода и осыпаются созвездия обжигая кожу и иссушая сетчатку огненным шлейфом в плацентарном тумане где мы погруженные в грязь пьем эту черную воду пока ввинчивается в трубы рассвет овладевая соснами и прерывая дыхание и он наблюдает за тем как по обнаженным поручням сада скользит электричество уходя в волокнистый песок

протоки звезд распределяющие свет и по земле холодной длящиеся растения перебирающие время в клепсидрах тьмы в разделенных рощах где горят выщербленные деревья всю ночь среди скользкого мха и пораженные в цвете дети поют за жестокими окнами в потоках листвы и рывками из горла его низвергается свет и дрожащие всхлипы распределяются снова по уставшей за лето земле

задевают смутно касаясь кружат какие-то точки и пелена за ними и не то что надвигается но как-то вплотную кто бы ни появился поднимаются кверху колонны хотя не дает им горящий пух во весь рост растянуться к чему это если просто стоя́т ожидая нет делая вид не без ужаса но и не без опустошенности некой даже если будет нас трое и спины соприкоснутся то таков утренний воздух размещенный на уже не принадлежащей нам высоте

град птиц синетелых в беспросветном тепле горизонта прерывистая дрожь туч движение льдин в сторону от золотых берегов и стеклянные перегородки и оральный секс в подворотне грохот железнодорожных соцветий желтых проемов холода синих цветов жары днем мы взбирались на горы и сквозь их скомканные кристаллы текла вода не позволяя остановиться так что ветви звенели скрученные в цепи и гудела земля ударяясь о море поднимаясь из мха и словно во сне я дотронулся до твоей руки и горы взлетели вверх