и вот они в переулке недалеко от северного вокзала — 10 евро у одного, у другого 7 я их придумал когда слушал в москве стихи об арабах и террористах когда под корнями бульваров билось и расцветало теплое техно ночного парижа, октябрьский яд сквозняков два мальчика из черной россии в нелепых пальто, их левадийская грусть и столица отчаяния над ними горит дождями цветет в праздничных флагах, течет волокнистой рекой — как описать их? двух гетеронормативных мальчиков в центре парижа в потоках желания чуждых для нас исключенных из экономики секса? заточки в карманах пальто, обрезы в спортивных сумках — мы хотим чтобы так же взрывались над нами каштаны пока мы едем на лекцию в университет и в соседних дворах поджигаем машины и они подходят к дверям плещется мир у них под ногами и клерки разбегаются в стороны напуганы предстоящей весной и они говорят: мы ни о чем не жалеем, черные слезы маркса и арафата заставляют гореть наши сердца  — и когда приезжает полиция дождь идет, водостоки забиты листвой — их кровь уносят сточные воды и выстрелы отзываются в нашей москве где уже выпадает снег и на поэтических чтениях все меньше народу — и если мы собираемся у электротеатра или идем в новый крафтовый бар то кто-нибудь спросит как же случилось что здесь мы стоим пока пласт за пластом движется время под холодной тверской и на кутузовском там за мостом в оранжевых вспышках дорожных работ асфальт раскрывается высвобождая всё то тепло что мы тогда потеряли?

камни растения были вовлечены мертвые птицы строительные материалы и те кто скользил по льду и другие в легкой одежде с разбитыми лицами в этом веселом веселом свечении дыме только сигналы спаслись и разноцветные вспышки так что выбрались мы из липкой постели опаленные желтой пыльцой и видим как кожа слезает медленно раздвигаются стены приподнимаются шторы и я говорю тебе что готов забыть о том дне когда красный луч разрезающий меридиан коснулся моей руки когда я был мертвецом и его невестой когда мы погружались в цветущую пыль и мостовые возвышались над нами

мясо поздних арбузов вязнет на языке в середине осени падающей как туман укутанной рыхлым светом тревожных ламп подрагивающих над заваленными бумагой столами когда каждый зверек ищет тепла и непрерывна горючая лента и пронзенное иглами холода тело снова рассечено цезурой полдня диэрезой ночи молочной луной восходящей над луганскими женщинами из порночата над теми что ищут друг друга среди лесов и полей чья кожа позолочена светом так что чешуйки ее ложатся на автостраду светятся как песок чтобы снова соединиться под дрожащими кипарисами юга пока дофамин гложет тела авторов научных журналов и новостных лент

не упасть бы в эти шелка в этот холод роскошный на литейном или прямо на невском почему-то не скрыться от топографии этой в революционной борьбе нет понимаю как бы и нет пра́ва на эти слова на эти передвижения и только сыплются искры на обмороженные провода да скрежещут там где-то или нет прямо здесь фонтанчики красного льда кто знает откуда эти штандарты откуда несется через просветы день и обнимает замерзших раздавленных всех

король разрывов сходит с коня под дождем длящимся восемь месяцев и разворачивающийся холод обнимает его и соцветия плесени полыхают в замкнутых комнатах сна камни разбросало взрывной волной не подойти к руинам и шаги рассыпаются над осклизлыми мостовыми что ты скажешь себе среди гнили и пыли с файером в робкой руке? что шелестящие вверх поднимаются обугленные широ́ты в свернутых аллеях дождь прибивает огонь к земле и невозможно струится между просветами пеной рудой наше пидорское солнце

звук вплетается в замирающий знак ночи под тяжелыми соснами тающими кораблями закипает наледь заглядывают в окна утомленные квартиранты над чистой планетой проносящиеся в рассветном копошении эпителия расскажи как тебя выебали в этом переулке милые мальчики среди разрывающей легкие весенней пыльцы пока день переваливался через горизонт отяжелевшим цветением разбухал оседая на низкие горы и выплескивался на берег где в тумане и темноте приморской цветы и звери собирались в новый поход

вишня рябина волчьи ягоды для тех кто близко живет к земле кто умывается дождевой водой и сгорает под солнцем прорастающие сквозь бетон навсегда оставаясь с нами в пространстве воска в свежесрубленных ветках почти безымянных где набухает пшеница где скрыто тепло и другое всё что есть у тебя всё что выиграли мы сражаясь в небольших городах среди пыли и мха вечером в поле не устоять на ногах от ветра и дыма как в полдень от пронзающих голосов птиц от всего того что оседает на землю того что виднеется сквозь просветы отдаленных сосен в духоте я проснулся когда доски скрипели и хрустело стекло рассыпанное на полу и проходящие люди в одеждах защитного цвета перемещались в лучах пыли словно любовники забывшие друг о друге среди протяженных полей

дочь соловья и сестра соловья тихое тело и сон разрезающий сон среди талой воды где инфузории дышат где дрожат сердца́ заключенные в колбу ветра туч и огня если в грязи рассвета найдется кристалл что оживит наши флаги то через два года взорвется солнце и осколки его запекшиеся будем искать мы среди темного шлака и нефтяной золы всё кончится через два года дети вернутся в коконы сна и не в этот так в следующий раз поднимется свет от земли заискрятся волосы зелеными волнами трав в тишине обовьются

в пыльных книгах они провозили слухи их досматривали у границы и пока он спал вокруг скулили собаки зарываясь в пласты препаратов так что книжный червь заползал ему в ухо полное пыли и качались за окнами быстрые льды рек хрупкие ветви ночи огибали его лицо дышала земля и над ней тревожный конвой проносился звеня за полчаса до границы покрытые потом они говорили о космических пришельцах что непременно спасут мир об уринотерапии о том что корабли империи поднимутся ввысь нанесут последний удар

звезда моего государя восходит над джелалабадом где изгибаются реки и нет ничего другого только разморенные солнцем тела и сожженные солнцем ракеты где плавятся черные горы в честь праздников и пиров пылятся дворцы и плотины в склеротической дымке подхватывающей крылья птиц там разведчик заброшенный в тыл постепенно осознает что земля монотонна и неизменна обуглена и черна но любит ее и по-прежнему вглядывается в очертания холмов но неровны текстуры и пикселизованные облака прерывают простор и все так же болят глаза разрываясь как переспелые сливы

кожа под солнцем гор преображенная в новое государство чьи границы стерты порывами ветра и предметы подходят к своим краям преданные коленями и локтями я бы выбросил все твои вещи если бы не находился в этом отеле не спускался к реке где остывают стеклянные створки дворцов виноград выплескивается на свободу и ты спишь ничего не зная о том как пролеты моста возвышаются над цветением о том как войско спускается с невысоких гор к узкой реке

молочный смог для которого не существует москвы ее вокзалов дорог остановок где сходят все и транспорт следует в парк где кверху стремится день пробиваясь сквозь скругленные холодом ветви и ты призывник в тихом морозном дворе вывернутый наизнанку по дороге в донецк где маленький поэт и другие в обесточенных снах видят себя окруженными волнами трав устремленных к земле под тяжестью тучного ветра

проемы в пространстве полные капиталом разрывы в брусчатке набухшие от капитала и звезды что движимы капиталом их шестерни их скрипящий шаг кофейные аукционы воздушные биржи веселые трубы заводов и скрипящий воздух зимы шипящие вставки солнца от которых взрывается горло вот мое время раскалывающее льдины на глухой и темной реке — яппи ли ты из беркли, мышиный король из детройта слизывающий пот с их рабочих спин наемный работник (как я) в общественном транспорте следящий за медленным дымом машин — всё вернется к тебе вместе с их голосами славящими капитал и тепло побережья и ожоги летней воды камни на долгой дороге их влажные прикосновения, тихие голоса и твое тепло превращенное в капитал

над зеленой водой балаклавы распускается медь мертвых животных и темное сердце цветет вызревают подводные лодки тихо падают редкие листья так что доспехи легкой бригады гудят гниет виноград узловатый в долгом свечении прорезающих рек и скользит под пальцами грунт оставляя земле свет и в распавшихся связках ветра молчат друзья и дети друзей поют о том как над волнами сада распространяется день

тем летом поручни трамваев лоснились от пота от удушающих облаков от запахов где все смешаны вместе где всё что мы ненавидим что дорого нам как бедный убитый зверек или кадр советского фильма хитров переулок и сирень пробивающаяся сквозь брусчатку и складки камней под расцветающим мхом вся эта злая москва тени скомканных зданий и как он идет под гаснущими фонарями как расползаются вещи и нить слюны испаряется от континентального жара и вздрагивают саламандры в трещинах дворцов и как мы бухаем в парке среди соленой травы и как над нами разверзается наша победа

гнойный гёльдерлин под муравьиным стеклом из задроченной дремы получает реляции с первой чеченской где огненна сталь ангаров и робких гор верчение в небе бескрылом и десятый доктор вместе с пластами вооружений погруженный в разлом тихим воздухом дышит свечение звезд стягивая воедино над раздробленными материками сернистой водой и желтеющей кладкой в протяженные сгустки и вновь растекаясь робкие птицы в темнеющих стаях подходят к отвесному слою магмы где короткие волны их окружают расправляя им перья над пыльными берегами над волокнистой листвой

хвала составителям воздуха творцам воды маленьким человечкам в проемах светящихся ламп трещинам в черном льду и волнуемой ветром реке звонким стыкам трамваев и ему летящему над желтоватым небом лопасти черных туч сверкают в его глазах белые зори омывают его запястья запах его манит всех беспокойных животных страхом тоской и шумом гудящей крови густой и над звенящей палубой ветром струится дождем холод его обнимающий землю и воду холод его растений холод искрящихся трав затвердевающих влажных узлов земли дышащих там где раздробленный воздух поднимается над планетой

бесконечные ветви над нашими головами и глухие взрывы вдали как свист достигающий с разных сторон что качает нас на руках обнимает сквозь крови огонь где лошади у лагуны и солнце у входа в тоннель соединяющий острова — я никогда не верил что встречу их в пене ветвящихся горных дорог что нити травы рассекшие континент обернутся вспышками града чтобы выпасть дождем над донецком где мой старый товарищ ночью дежурит на краю невидных вершин его тронет дождем и закружится свет отраженный от спин лошадей от струящихся рельс уводящих к несжатым полям укутанным шорохом радио где несутся снаряды над взволнованной волновахой и в затопленных шахтах вспышек ищет огонь они выйдут к тебе все вместе с расцарапанными щеками люди лагун песков и стерней так что их голоса зазвучат над травой над полями огня отражаясь от туч и домов ударяясь о лопасти ветра и уже не затихнут

сети искусства мирное зло, песок вымывающийся из плиточных стыков как песок в черноземной земле где едет кортеж в далекий аэропорт и поэтесса смеется над нами над нашим неловким богатством и над крышами нависает огромный тверской бульвар и наматывают переулки веретёна взрывного ветра мы идем с тобою и наши колени болят и наши глаза болят от бескрайне марксистского солнца но это не страшно — в центре земли живет наш король и согревает дыханьем своим наши дома, кабинеты фабрики наших хозяев — и куда бы мы не пошли унылые хипстеры с преображенки нас будет встречать эта земля виноградная, почва ее распространенная в пазухах грузовиков в катышках свитеров в сколах эмали в каждом движении к нам подступающих парков во флагах на площади ленина растущих над нами и воздух будет звенеть и горячий ветер метро спутывать наши волосы как в далеком тридцать втором где глаза навсегда высветляет коммунальный струящийся лед и облака высоки и как никогда шелестящи фонтаны