Следующий, последний день их пути к перекату выдался погожим, не очень жарким, поэтому шли они не спеша и только к полудню перед ними открылась величественная картина извечной борьбы воды и камня. Массивная кварцевая жила пересекала реку почти под прямым углом, и мощный поток вспененной воды обрушивался здесь с двухметровой высоты, образуя гигантскую ступень сверкающих на солнце струй.

— Ой, какая красотища! — воскликнула Ольга, сбрасывая с плеч рюкзак. — Ради одной такой картины стоило пройти эти шестьдесят километров.

— Да, здесь есть на что посмотреть, — согласился Сергей. — А ведь тогда, десять лет назад, все это не произвело на меня почти никакого впечатления. Впрочем, я и видел-то перекат лишь сверху, издали. Да и не до красоты в то время было. Но красота — красотой, а дело — делом. Ты уж займись, Оленька, костром и обедом. А я поднимусь повыше, посмотрю, что там и как.

Сергей взобрался на береговой склон и постарался увидеть хоть что-нибудь более или менее приметное, что сохранилось в памяти от тех далеких времен. Но все было тщетно. Весь склон был покрыт плотно задернованной луговиной, средь которой тянулось к небу лишь несколько хилых кривых сосенок. Да и сам склон казался совсем другим, более крутым и слишком ровным, что никак не походило на исполосованную тракторами вырубку, у края которой лежал тогда вывороченный с корнями кедр. Неужели все могло так измениться за какой-то десяток лет! Нет, скорее всего это с памятью его не все в порядке. Вот ведь и перекат запомнился ему совсем иным. А может быть, причиной всему происшедший тогда взрыв? Он мог все здесь перевернуть вверх дном. Да, пожалуй, так. Вот только где же тот ручеек, что впадал в Быстринку чуть ниже переката? Его-то никакой взрыв не мог уничтожить. К тому же Сергей видел его, шел по нему уже после взрыва. Или устье его переместилось куда-то? Сергей тщательно осмотрел береговую кромку метров на триста вверх и вниз от переката — безрезультатно!

— Ничего не понимаю! — выругался он про себя. — Чудеса какие-то! Но что теперь делать? Ведь это была единственная ниточка, которая могла бы привести их к спрятанному письму. А теперь…

Он вернулся к Ольге, которая уже разожгла костер и собиралась пойти за водой:

— Где же твой ручеек, Сережа?

— Не знаю, — пожал плечами Сергей. — Нет ручья ни ниже, ни выше переката. Видимо, пересох.

— Как пересох? Это же не пустыня.

— Взрыв мог нарушить циркуляцию подземных вод, вот и…

— Допустим. Но русло-то его должно остаться.

— А русло его съела последующая эрозия.

— Совсем-совсем съела?

— Эрозия уничтожает и не такие формы рельефа. А устье ручья и тогда было еле выражено.

— Что же теперь делать? Как найти письмо?

— Попробуем углубиться вверх по склону. Там, в лесу, возможно, что-то сохранилось от пересохшего русла. Но это чуть позже. Сначала мне хотелось бы отыскать рудное тело. Выходы его были, помнится, вот тут, где мы стоим. Тут я и заложу первый шурф. А воду придется брать из реки.

— Вода — пустяки. А я вот что хотела спросить: ты не нашел здесь что-нибудь такого, что совершенно определенно сказало бы, что это именно то место, где был лагерь?

— Нет, пока ничего не нашел. Да и зачем это? Перекат-то — вот он! Что может быть определеннее? А почему ты это спрашиваешь?

— Так просто. Ну да ладно, ставь палатку и начинай свой первый шурф.

Весь остаток этого дня, до самой темноты Сергей не вылезал из шурфа. Но сколько он ни копал, лопата погружалась лишь в темную плотно слежавшуюся супесь, какой могли быть только прирусловые отложения реки. Ни кварцевой жилы, ни каких либо рудных минералов не было и в помине.

Утро следующего дня — а он встал с восходом солнца — не принесло ничего нового. Ни один из выкопанных им шурфов не обнаружил даже следов сульфидной минерализации. В чем же дело? Перекат могла образовать только кварцевая жила. Почему же ее нет на поверхности берегового склона? Значит, она круто ушла в сторону или нырнула глубоко вниз? Но ведь тогда, десять лет назад, он видел присущие ей рудные включения почти у самой поверхности земли и совсем неподалеку от берега. Чудеса какие-то! Или все это действительно было в другом месте? Придется пройти сплошной канавой вдоль всего склона. Конечно, это займет немало времени, но не уходить же отсюда просто так! Не говоря уже о том, что подумает тогда о нем Ольга.

Но Ольга с пониманием выслушала все его соображения и планы, сказав только, что сразу после завтрака пройдет немного вверх по течению реки. Занятый своими мыслями, Сергей даже не спросил, зачем ей это надо. И только далеко после полудня, когда лопата его наткнулась, наконец, на небольшие обломки кварца с блесточками сфалерита, он, едва разогнув спину от усталости, заметил, что Ольги на берегу не видно. Но ведь она обещала отлучиться ненадолго!

Выбравшись из канавы, Сергей спустился к палатке, подошел к потухшему костру, осмотрел весь бечевник — нигде Ольги не было. Не откликнулась она и на его крики. Зловещая тишина нависла над речной долиной и подступившим к ней лесом, вызывая в нем страшную тревогу за то, что могло произойти где-то там, в таежной глуши. Хуже всего было то, что он понятия не имел, куда она пошла и с чем могла столкнуться. Единственное, что он знал, это то, что несколько часов назад она отправилась по берегу реки дальше к ее верховьям. Но куда именно и что ей там понадобилось, он не удосужился даже спросить. И вот результат…

Впрочем, как бы там ни было, нужно было что-то делать. Срочно! Немедленно!!! И он не раздумывая пустился по ее следам. Благо, следы эти на влажном песчанистом бечевнике отпечатались довольно отчетливо. И он мчался по ним, не переводя дыхания, как вдруг до слуха его донеслось что-то вроде негромкого пения.

Что это? Он круто остановился, приставил ладонь к уху. Но нет, издали определенно доносилась песня о бродяге, бежавшем с каторги. И петь так могла только Ольга. И сразу где-то там, внутри, словно разогнулась туго сжатая пружина, и он в бессилии опустился на мокрый песок. А оттуда, из таежного далека, все неслась и неслась, ширясь и крепчая, песня его далекой юности:

И он снова вскочил. Снова рванулся вперед. Продрался сквозь стену какого-то колючего кустарника. Выбежал на бечевник и… уперся в каменистый мысок, круто обрывающийся к самой воде. И голос вдали смолк. Привычная тишина снова нависла над рекой. Лишь нудное гуденье комаров вплеталось в шорох речных струй, да робкий шелест листвы доносился со стороны леса.

Но ведь он только что слышал ее голос. Неужели это все-таки показалось ему? Он сбросил сапоги и, гонимый страхом неизвестности, готов был уже ступить в воду, как где-то там, за мыском, раздался сильный всплеск, а в следующую секунду из-за него выскользнула Ольга. Веселая, чем-то страшно довольная, с улыбкой во все лицо, в ореоле сверкающих на солнце брызг, она быстро, чуть не бегом, выскочила на берег и бросилась ему на шею:

— Сережка, милый, почему ты здесь? И босиком!

— Да видишь ли… Тебя долго не было. И я… забеспокоился немного.

— Немного? Я вижу, как «немного». На тебе лица нет! Зато у меня для тебя такая новость! Но сначала — вот, смотри! — она сорвала с плеч рюкзак и, чуть порывшись в нем, протянула ему огромный кусок сверкающего галенита.

— Но это еще не все, — она перевернула рюкзак, и из него, как из рога изобилия, посыпались бесчисленные образцы сфалерита, пирита, аргентита, а вдобавок ко всему в руках у нее оказался увесистый кусок кварца с причудливыми включениями самородного серебра.

— Ну как, неплохая коллекция? — рассмеялась она счастливым смехом.

— Но откуда… Где ты откопала все это? — чуть не лишился дара речи Сергей.

— А все там, на твоем «прииске», у переката. Переката, о котором ты рассказывал, к которому мы шли и дошли бы еще вчера, если б не этот, второй перекат, сбивший нас с толку. Я, знаешь, сразу почувствовала, что там что-то не то. И явно показавшийся тебе незнакомым ландшафт, и непонятное исчезновенье ручейка. Но не хотела тебя расстраивать. Вот и решила проверить свою догадку.

— Так, значит, там, выше по течению — еще один перекат?

— Да. И, несомненно, тот самый. Поднявшись по склону, я увидела там даже обрывки колючей проволоки, несколько бетонных столбов. И ручей. Главное — ручей! А этих камней по всему бечевнику и в самой реке — видимо-невидимо!

— А это далеко?

— Нет, километрах в десяти, не больше.

— Ну, Олька, ты всегда была молодцом. Но на этот раз… А я, болван, даже обед не приготовил. Ты же, наверное, умираешь с голоду?

— Ерунда. Поедим чего-нибудь. Но больше — никаких раскопок! И вообще — ни часа на этом проклятом перекате. Только… — она чуть замялась. — Все-таки отдохнем, пожалуй, до завтра. Досталось мне сегодня. Да и тебе тоже.

— Да, не без этого, и если бы не ты…

— Ну, что там я, — отмахнулась Ольга. — И ты рано или поздно понял бы, что надо идти дальше, искать другой перекат.

— Возможно. Но сколько пришлось бы потерять времени, чтобы понять это.

— Вот и хватит его терять на пустяки. Собирай инструмент и — спать. А то вчера я подумала, что ты и заночуешь в шурфе.

— Нет, вчера я не очень спешил. А вот сегодня, в самом деле, мне пришлось бы не вылезать из канавы до самой ночи. Все-таки я натолкнулся, наконец, на следы сульфидной минерализации и здесь. Но чтобы убедиться в этом, понадобилась бы уйма времени.

— Зато там, где я была, скорее всего, вообще не придется ничего копать. Там все на виду.

— Посмотрим, посмотрим… Но как бы там ни было, завтра надо будет выйти пораньше.

— Потому я и говорю: пора бай-бай! Утро вечера мудренее.

Действительно, утро следующего дня встретило их уже в пути, а часа два спустя вдали показался еще один клокочущий перекат, так же отороченный седой каймой вспененной воды. Впрочем, перекат этот оказался далеко не столь величественным, как тот, что остался позади. Река здесь была много шире, течение ее спокойнее. Да и сам уступ возвышался над водой значительно меньше. Поэтому он не вызвал у Ольги такого восторга, как два дня назад, тем более, что все это она уже видела вчера. Сергей же глаз не мог оторвать от здешнего берегового склона, по которому он в свое время изрядно поколесил на лагерной водовозке.

Да, все это было именно здесь. Теперь он узнавал каждый мысок, каждую долинку, сбегающую к реке.

— А вот и наш ручеек! — радостно воскликнул он, помогая Ольге перебраться через небольшой водный поток, весело журчащий в прибрежных камышах.

— А бечевник! Бечевник во что превратился! — продолжал он, сбегая к самой воде и не спуская глаз с мелкого галечника, искрящегося на солнце от бесчисленных обломков рудных минералов. — В то время ничего такого не было. Видимо, река размыла крупную залежь. Или взрыв разметал добрую часть кварцевой жилы. Ведь вон, смотри, Оля, — указал он на возвышающийся над рекой белокаменный уступ. — Видишь, как сквозь толщу воды просвечивают блестящие красновато — бурые пятна. Это все гнезда сфалерита в кварце. Да, ты права: здесь и копать ничего не надо. Но подумать только, какое богатство лежит тут прямо под ногами! И никто до сих пор не знает об этом.

— Но как не заметили этого те, из лагеря? Ведь там были не одни зеки.

— Ну, во-первых, тогда все это не выходило на поверхность. Я сам не заметил бы ничего подобного, если бы не та вывороченная с корнями лесина. А потом… Здесь занимались, видимо, чем-то таким, что до всего другого не было дела. Но вот чем?

— Так, может быть, спрятанное тобой письмо и подскажет чем? — заметила Ольга.

— Я очень рассчитываю на это.

— Тогда давай прямо сейчас и двинем вверх по ручью, поищем его.

— Нет, сначала я все-таки немного похожу тут, посмотрю, что здесь осталось, чем все кончилось, а потом уж…

— Ну что же, сходи полюбуйся на свое пепелище, а я тогда займусь пока обедом. Только не забудь прихватить радиометр, мало ли что там…

— Это само собой. Да я только посмотрю, что и как.

Впрочем, смотреть, как оказалось, было почти не на что. Вся котловина, в которой размещался лагерь, превратилась в огромное стоячее болото, обрамленное чахлыми лиственницами и зарослями тощего кустарника. Лишь по краям его, где в свое время возвышались каменные строения, остались груды побитого кирпича и ржавые искореженные куски кровельного железа. Чудом сохранилось лишь несколько бетонных столбов да небольшая часть стены «фабрики», но и она была без окон и дверей. Словом, взрыв не пощадил абсолютно ничего. И все-таки что-то заставило Сергея подойти к развалинам «фабрики», рассмотреть поближе эту стену. Она была сложена из огнеупорного кирпича, а у самого основания ее чернела глубокая яма. Яма это тоже не представляла бы ничего интересного, если бы не одна любопытная деталь: в глубь ее шли каменные ступени. Значит, это был вход в какой-то подвал, а там могло сохраниться и что-то интересное.

Замерив радиационный фон и убедившись, что он не превышает обычной нормы, Сергей спустился на несколько ступеней вниз и наткнулся на что-то, похожее на дверь, обшитую кожей. Дверь была плотно закрыта, но стоило Сергею прикоснуться к ней, как вся она рассыпалась в прах, открыв за собой глубокий черный колодец. Вниз шли такие же каменные ступени, однако продолжение их терялось в чернильной темноте. Дальше можно было спуститься только с фонариком. Фонарик у Сергея был, но чем-то неизъяснимо страшным повеяло из кромешной темноты, и он поспешил вернуться назад.

Ольга встретила его у костра, над которым попыхивали котелки:

— Ну как, нашел что-нибудь? — спросила она.

— У разрушенной стены бывшей «фабрики» я обнаружил вход в какое-то подземелье.

— Ну и что? Каких только казематов не было, наверное, в этом лагере.

— Может быть, там есть что-то интересное…

— И ты предполагаешь спуститься туда?

— Только не сегодня. Не стоит рисковать. Попробуем сначала разыскать письмо.

— Ну что же, давай пообедаем и пройдемся вверх по ручью. Ты говорил, это недалеко.

— Километра три, не больше.

— Так мы вполне успеем дойти туда и вернуться обратно еще засветло.

— Да, пожалуй, вот только…

— Что «только»?

— Как быть с рюкзаками и палаткой? Не хотелось бы тащить это с собой.

— Видишь ту разросшуюся ель? В ней все и спрячем.

Так они и сделали и уже через полчаса шагали по узкой, заросшей густым кустарником долине ручья.

Впрочем, путь этот оказался много труднее и дальше, чем предполагал Сергей. Почти вся долина ручья оказалась загроможденной кучами полусгнившего бурелома, а сам ручей не только без конца петлял из стороны в сторону, но иногда и вовсе уходил куда-то под землю. А ведь надо было еще и пристально всматриваться в борта долины, чтобы не пропустить ненароком место захоронения сержанта. Но в этом-то Сергею определенно повезло: продираясь сквозь густые заросли кустарника, он чуть не споткнулся об обитый жестью передок телеги, торчащий из ила. Больше здесь не было ничего. Все остальное, включая остов коня, было, видимо, унесено вешними водами.

Но больше ничего и не требовалось. Сергей в два прыжка взобрался наверх и сразу увидел в траве знакомый камень.

— Все! Все в порядке, Оля! — крикнул он, опустился на колени и прижался лицом к замшелому булыжнику.

— Еще раз спасибо тебе за все, добрый человек, — с чувством прошептал он.

— Вот уж не ожидала от тебя такой прыти! — молвила Ольга с легкой усмешкой. — Ну как, осталось тут что-нибудь?

— Сейчас посмотрим. Камень на месте. А что под ним… — Сергей приподнял камень и извлек из-под него упакованный в целлофан пакет. — Вроде все цело.

— Открывай, открывай скорее! — захлопала в ладоши Ольга.

— Сейчас вскрою, — Сергей срезал ножом кромку пакета и достал из него простой белый конверт, на котором было написано всего две строчки:

Гнедину Петру Ильичу

Лично

— А дальше, дальше?! — продолжала нетерпеливо тормошить его Ольга.

Сергей вскрыл конверт и развернул оказавшийся в нем один-единственный лист бумаги, заполненный с обеих сторон рукописным текстом, написанным мелким убористым почерком:

— Ну, что же, посмотрим, что должен был узнать Петр Ильич.