Глава 31 ГРАЖДАНИН МИРА. ЧУВСТВУЮ ВОЗРАСТ
Каков оптимальный возраст шахматиста? Другими словами, в каком возрасте шахматист достигает пика своих результатов? Сложный вопрос. В советской шахматной прессе писали: между 40 и 44-мя годами. А может быть, писали потому, что это был в ту пору возраст Ботвинника? Бесспорно, оптимальный возраст зависит от множества причин: как рано и насколько интенсивно человек стал заниматься шахматами, насколько энергичен он от природы и как тратил свою энергию. Склонен ли он заправляться энергией (я имею в виду занятия спортом) или, наоборот, имел тягу к дурным привычкам, таким как алкоголь и курение…
Я попробовал установить пик нескольких людей. Не претендую на абсолютную истину, но мое мнение может оказаться интересно для читателя. Пик М. Таля — турнир в Монреале 1977- го года, в возрасте 41 года. Пик Б. Спасского — чемпионат СССР 1973 года, в возрасте 36 лет. Пик А. Карпова — первая часть «безлимитного» матча с Каспаровым 1984 года, в возрасте 33 лет. Каспаров в возрасте 40 лет жалуется на общую усталость, но, возможно, своего пика еще не достиг. Сложнее всего подойти с объективными мерками к самому себе — ведь у меня были отличные результаты как в 1968-м, так и в 2001 году. Все же, с неохотой я признал, что мой пик был в Багио в 1978-м году, в возрасте 47 лет. А несколько лет спустя, в 1985-м году я впервые почувствовал, что играть тяжело. В Монпелье проводился турнир претендентов на первенство мира. Я готовился, у меня был помощник высокого класса, Дж. Спилмен. Я старался, в конце турнира был совсем истощен, но не смог набрать 50 %. Не хватало, я чувствовал, энергии, а кроме того — знания современной теории. Моя шахматная жизнь продолжалась, но теперь я знал, что есть планка, через которую я перепрыгнуть уже не могу.
Турниры классом пониже я продолжал выигрывать; как опены, так и круговые. Так, я регулярно и с успехом играл в Лугано-опен, хорошо выступал и в традиционном турнире в Беер-Шеве (Израиль), был вторым после Каспарова в Брюсселе-1986. А летом 1987 года добился особенно крупного успеха — выиграл межзональный турнир в Загребе. На турнире в Брюсселе 1987 года я сыграл бледно. Случилась там такая история. Участники должны были сами определить лучшую партию, а потом организатор Бессел Кок, которому принадлежала эта идея, выдавал лауреату денежный приз. Гроссмейстеры назвали лучшей партию, которую Любоевич выиграл у меня. А в последнем туре Каспаров выиграл прекрасную партию у Таля — единственная в жизни победа Каспарова над Талем. Я говорю: «Странно, почему эту партию не выбрали?» Почему — мне было известно: потому что Карпов стал распространять слухи, будто Таль ее нарочно проиграл. Мы сидим с Талем, и я говорю: «Выбрали мою партию с Любоевичем — не любят они меня!» И Таль, который в последние годы искал контакта со мной, сказал: «Нас не любят!», имея в виду нас с ним — евреев…
1988 год. Устроили соревнование — сборная СССР против сборной мира. Кто же играл в сборной СССР? Каспаров, в настоящий момент Чехия, Чернин (Венгрия), Гуревич (Бельгия), Белявский (Словения), Азмайпарашвили (Грузия), а за сборную мира — испанец Ильескас, кубинец Ногейрас, я — швейцарец… Играли по шевенингенской системе по 7 партий. Команда Советского Союза выиграла с перевесом в одно очко. Лучшие индивидуальные результаты — по 5 из 8-ми, показали Каспаров, Гуревич и я. Был один приз, который по логике вещей надо было отдать мне, поскольку у меня были более сильные соперники — они же выиграли матч! Но тщеславные ребята устроили жребий. По жребию я выиграл приз!
В матчах претендентов в начале 1988 года я должен был встретиться с молодым исландцем Й. Хьяртарссоном. В шахматных викторинах тех лет один из частых, притом трудных вопросов был: в каких странах шахматы — обязательный предмет в школе? Люди обязательно вспоминали Советский Союз. Неправильно! В 70-е, 80-е годы две страны имели шахматы в школе как обязательный предмет: Куба и Исландия. В результате Исландия при населении 260 тысяч человек имела 8 гроссмейстеров. Для сравнения — чтобы иметь такое же число гроссмейстеров на душу населения, в СССР должно было быть 10 000 гроссмейстеров! Так что средний шахматный уровень в Исландии был очень высок, а мне предстояло играть с лучшим из исландцев.
Хьяртарссон был прекрасно подготовлен. Он нашел лучшие пути против моих дебютных систем, а после матча даже включил некоторые мои схемы в свой дебютный репертуар. Кроме превосходства в подготовке, у моего противника оказались и другие преимущества. Я очень люблю ходить на лыжах и пошел на лыжную прогулку в день перед открытием соревнования. И упал, и был вынужден играть с перевязанной ногой. Правда, играют в шахматы не ногами, но все равно — неприятно.
Хьяртарссон играл практичнее меня. В прошлом он бывал в жутких цейтнотах, а вот теперь ему удавалось правильно расходовать время для обдумывания. Матч состоял из 6 партий, а я уже проигрывал 3:1. Как-то мне удалось выиграть две последние партии и сравнять счет. Но непрактичность моей игры сказалась. Следующую партию я проиграл, и матч закончился. Хьяртарссон вышел на Карпова. Но уверяю, что на этот раз и в моем подсознании не было мысли, что я должен был уступить Хьяртарссону сомнительную честь играть с несимпатичным председателем «Фонда мира».
Кстати, по ходу матча главный судья Глигорич упрекал меня, что я намеренно много курил за доской и всячески старался мешать моему противнику. Не помню — думаю, что не намеренно. Я, очевидно, страшно нервничал во время этого матча.
Прошло много лет с тех пор. Правительство Исландии перестало поддерживать шахматы (раньше гроссмейстеры, как в Советском Союзе, получали там зарплату). И Хьяртарссон, наряду с некоторыми другими ведущими шахматистами страны, ушел из профессиональных шахмат и стал бизнесменом. Жаль…
Что касается курения, то на шахматистов давно начались гонения — их ограничивали все больше. А теперь, под предлогом, что шахматы должны стать олимпийским видом спорта, курение в игровом зале запрещено совсем. Что делать, раз уже запрещают курить в ресторанах Нью-Йорка! Вероятно, это ограничение гражданских свобод правильно; не мне судить. Но я бросать курить не собирался…
Вообще, я охотно читаю книги по психологии. На русском языке таких книг немного. Читаю по-английски. Однажды мне попалась книга «Что Вы говорите, когда разговариваете с самим собой?» американского автора, не помню фамилии. Книга была написана интересно. Оказывается, разговаривая с самим собой, вы беседуете со своим подсознанием — мощным оружием, которое способно помочь вашему сознанию выполнить поставленные перед ним задачи. В книге были примеры, как беседовать с подсознанием. Ну, запишите свой разговор с подсознанием на кассету и слушайте его время от времени… Занимательно было написано — как разговаривать при желании бросить курить. Я прочитал это вслух несколько раз. Но я не собирался бросать курить! А потом вдруг, месяц спустя у меня закололо в сердце, и я, курильщик с полувековым стажем, бросил курить в одну минуту! И уже на 11 лет…
Глава 32 О СУДЬЯХ ВООБЩЕ И В ЧАСТНОСТИ. ЕЩЕ ОДНА ПОБЕДА БАТУРИНСКОГО
На каждом шахматном соревновании присутствуют судьи. Они — непосредственные организаторы мероприятия, они же следят за соблюдением правил шахматных соревнований вообще и за соблюдением правил игры в первую очередь. Критерии подбора судей несложны: они должны хорошо знать правила игры, должны по возможности знать больше языков, чтобы без проблем вступать в контакт с каждым участником и по этой же причине не быть во враждебных отношениях ни с кем из них, занимая при этом объективные, нейтральные позиции.
Весной 1989 года я был приглашен на турнир в Линарес. Организатор и спонсор Луис Рентеро, владелец сети супермаркетов в Линаресе и его окрестностях, охотно приглашал советских гроссмейстеров. С одной стороны, он добивался таким образом, что его турниры оказывались самыми представительными в мире. С другой — он, похоже, демонстрировал власть денег над убежденными коммунистами и наслаждался этой властью. Мне было известно, что в Линаресе предстоит встретиться с Карповым. Ничего не поделаешь, не в первый и не в последний раз. Мы ведь вращаемся в шахматном мире; и его, эксчемпиона мира, уважают не меньше, а кое-где заметно больше, чем меня. Но велико было мое удивление, не говоря о более активных чувствах, когда по приезде в Линарес я узнал, что главным судьей назначен В. Батуринский! Очевидно, таково было пожелание Карпова как одно из условий его участия в турнире. А мне, наоборот, было ясно, что под руководством, даже лишь под наблюдением «неджентльмена» Батуринского я участвовать в турнире не могу. Понимал ли это Рентеро, или на этот счет у него не было достаточной информации? Или ему было интересно проверить — насколько сильна все же власть его денег? Как только я узнал о функциях Батуринского в турнире, я поставил вопрос ребром: или я, или Батуринский. Судя по ответной реакции, ни Рентеро, ни Карпов такого поведения с моей стороны не ожидали.
До открытия турнира оставалось полдня. Я обошел всех участников и сообщил им о своей позиции. Меня поддержали открыто и активно Тимман и Шорт. Среди советских тоже нашлись голоса в мою защиту. Как позднее сообщил Карпов, против его «старшего друга и соратника» выступили, к очевидному изумлению эксчемпиона, Белявский и Юсупов. Ко мне пришел Б. Гулько. В прошлом, напомню, в тяжелейших условиях он не подписал коллективное письмо против меня, состряпанное Батуринским с Авербахом. А теперь, 13 лет спустя, он сказал: «Я сожалею. Но я хочу играть в этом турнире. И поэтому я не могу вас поддержать». Я всегда критиковал отсутствие гражданственности и всегда с уважением относился к ее проявлению. Я осознал и сочувственно отнесся и к положению Гулько. Позднее я сообразил, что именно от позиции Гулько зависело — состоялся бы турнир или нет. С его участием антикарповские позиции заняла бы большая половина участников турнира. Карпов не отступился бы от своего «старшего друга», и ему пришлось бы уехать. И турнир сорвался бы. А может быть, обошлись бы и без председателя организации с загадочным названием «Фонд мира»…
Проблема, выдвинутая мною, обсуждалась организаторами, я присутствовал на этом заседании. Правда, те дебаты не переводились для меня с испанского. Какой-то дурак предложил компромисс — Батуринский-де не будет судить мои партии, этим будут заниматься другие. Но я, естественно, стоял на своем — черный полковник не может находиться в зале, где я играю. Я понимаю положение господина Рентеро: ему не часто приходилось бывать в ситуациях, где деньги сталкиваются с принципами.
Наконец, организаторы решились и сказали мне твердое «нет». Провожаемый сочувственными взглядами жителей города, собирающихся на церемонию открытия, я покинул Линарес.
Сразу по возвращении в Швейцарию я был записан в число участников турнира «Лугано-опен». Я добился там одного из крупнейших успехов в жизни. С результатом 8 из 9-ти я разделил с М. Петурссоном первое место. А Луис Рентеро с этих пор относился ко мне с великим уважением. Каждый год потом, на протяжении многих лет, он приглашал меня принять участие в его опен-турнире…
Глава 33 БЫСТРЫЕ ШАХМАТЫ. КАСПАРОВ
По-видимому, это появилось как дань популярности шахмат. Число желающих соревноваться возросло во много раз, на серьезные турниры, где одна партия длится один — целый! — день, времени не хватало. А блицтурниры, где партия продолжалась 10 минут, были распространенным видом соревнований, но признаны чересчур легкомысленными. И тогда появился новый вид, полусерьезный, полулегкомысленный — быстрые шахматы! Полчаса на партию, или 25, или 20 минут. Иногда с добавлением нескольких секунд за каждый сделанный ход, иногда без. И этот вид соревнований распространился по миру очень быстро, захватив всех — от начинающих до гроссмейстеров.
Я с удовольствием играл в быстрые шахматы. Наверно, с возрастом становится все труднее выдерживать напряжение партии, которая длится 3 часа и более, а короткая по времени идет легко. Есть несколько трудных для меня противников. Счет в серьезной игре с ними — катастрофический. Зато в быстрые шахматы они оказались слабее меня: М. Адамс, 3. Азмайпарашвили, А. Морозевич.
Плохой счет у меня и с Каспаровым. Но не в быстрые шахматы. Вот что случилось в 1990 году в Париже. Турнир по олимпийской системе. Играются матчи — две партии в быстрые шахматы. Если счет равный, тогда одна, решающая, партия блиц. Такая система применяется часто. В полуфинале играю с Каспаровым. Первые две партии закончились вничью. Теперь блиц; Каспаров выбрал себе белые, обязался выиграть! Возник ничейный, совершенно ничейный эндшпиль. У Каспарова единственный шанс — чтобы я просрочил время. Мы оба сильно бьем по часам. Часы вдруг упали на пол. Кто виноват? Судья! Он должен был видеть заранее, что происходит. Теперь, пока устанавливают часы, я вспоминаю, что существует правило — в ничейном положении требовать зафиксировать результат, не дать противнику шанс бессмысленной игрой реализовать перевес в скорости рук. Я требую от судьи Гийссена зафиксировать ничью. Он подчиняется. Каспаров отпал. Я выхожу на финальный матч с Н. Шортом.
Существует удивительная незримая связь между главным судьей и фаворитом в соревновании. Так, судья О’Келли в 1974 году находился под влиянием Карпова, который вел себя неприлично в матче со мной, но слабовольный бельгиец ему все прощал. Так Талю в Польше в 1974-м году простили, что он сдался в партии против Адамского и позволили выиграть, так Каспарову в 1997 году простили, что он взял ход назад против Юдит Полгар, и тоже позволили ему выиграть. Кто простил? Судьи!
И на этот раз судья Гийссен не смог смириться с тем, что фаворит проиграл. Накануне он признал решающую партию ничьей и, таким образом, назвал меня победителем матча, а на следующий день решил изменить регламент турнира и назначил нам играть дополнительные блиц-партии. При таком судье я был обречен. Я проиграл третью дополнительную… Каспаров очень хорошо понял, что случилось. Я ведь мог настаивать на выигрыше матча! Но предпочел покориться главному судье и обстоятельствам. И потерял при этом крупную сумму. И эту сумму в благодарность возместил мне Каспаров!
…‘Сложная, противоречивая личность — 13-й чемпион мира. Для моей биографии, изданной на немецком языке в Швейцарии, Каспаров написал вступительное слово. Там есть фраза о том, что в наших взаимоотношениях было много «туда и обратно». Странно, так не должно было быть — ведь я, казалось, был его естественным союзником, он полжизни своей, также как и я, боролся против Карпова! Но когда Каспаров выступал перед гроссмейстерами, требовал безоговорочно одобрить его замыслы, выяснилось, что мой авторитет, мое влияние в гроссмейстерской среде не уступают влиянию чемпиона мира. А удары по его позиции диктатора в шахматном мире Каспаров не прощал никому. В действительности, однако, я никогда не был его врагом и к группе его многочисленных врагов никогда не присоединялся. Отмечу, что он, вообще, не слишком тонко разбирался в людях…
Человек крайних взглядов — в жизни, в политике, в шахматах, позволявший себе резкие, безапелляционные высказывания в прессе. Как-то он подарил мне книгу о новых взглядах на мировую историю. Она утверждала, что историю пишут люди, как правило, далекие от объективности, а потому все написанное — вранье! Но ведь это нигилизм, пропаганда безграмотности, поскольку из отрицания правдивости, преемственности человеческого опыта логично вытекает вывод, что ничего учить не надо!
Я знаком с политическими высказываниями Каспарова. Не считаю себя компетентным обсуждать, комментировать их, но я высоко оцениваю знания, опыт людей, занятых в сфере политики, и потому считаю, что на знатока в политике необходимо учиться. Стать политическим деятелем, использовав свою популярность как гроссмейстера — так пытаются поступать некоторые. Но выглядит это несерьезно. Одного знания шахматной стратегии, чтобы понимать политические задачи, недостаточно…
Глава 34 О МОЁМ ГРАЖДАНСКОМ СТАТУСЕ И О СЕТЧАТКЕ
После окончания Олимпиады 1978 года в Буэнос-Айресе я вернулся домой — в Швейцарию, в Волен. Меня встречали красиво: сотни людей приветствовали меня, муниципалитет приготовил и вручил подарки. У меня была теперь отдельная квартира, мебель удалось вывезти из Порца. Был телефон. Его номер еще не значился в справочниках, но под Новый год он зазвонил. В первый раз. Звонили из советского посольства, по делу. Мне сообщили, что указом Президиума Верховного Совета меня лишили советского гражданства. Как я узнал впоследствии, вопрос этот обсуждался в ЦК КПСС. Весь ареопаг подписался под этим решением…
Напомню, что в Голландии моя просьба о политическом убежище не была удовлетворена. Причины моего бегства не были признаны политическими. Мне было предоставлено только разрешение на жительство, так называемый verblijf-sverhunning. Разница по сравнению с политическим убежищем огромная. Государство, принимающее к себе беженца, заботится о нем как о своем подданном. Со временем он может стать гражданином страны. А временно проживающие — их много; они приходят и уходят. А согласно дипломатической практике, человек, которому однажды отказано в получении политического убежища, не получит статус политического беженца нигде и никогда.
Видимо, с лишением советского гражданства мне крупно повезло. Изменился мой гражданский статус. На этом основании мои хорошие знакомые сочли возможным обратиться к правительству в Берне и добились успеха — я получил убежище в Швейцарии, статус политического беженца!
Не могу забыть тот телефонный звонок… Осенью 2003 года московское телевидение имело со мной беседу. Разговор был посвящен памятной дате — 25- летней годовщине матча в Багио, но были и другие вопросы. В частности, меня спросили, не ощущал ли я страха за свою жизнь все эти годы. Я тут же вспомнил тот телефонный звонок, рассказал о нем. Звонок не прибавил мне уверенности в неприступности моего жилья. Через несколько месяцев я съехал с той квартиры и стал жильцом у госпожи Петры Лееверик.
Прошло немало лет, прежде чем я получил швейцарское гражданство. Согласно правилам, средняя продолжительность ассимиляции в Швейцарии 10 лет, а для некоторых людей, выходцев из особо подозрительных стран, таких как СССР — 12 лет. В 1990 году подходил мой срок. Нужно было сдавать экзамены на знание истории и конституции Швейцарии. Я отнесся к этим экзаменам халатно. Я думал: я прошел столько экзаменов в жизни! Но оказалось, что запоминать прочитанное на иностранном языке много труднее, чем на родном! Я провалился на экзамене…
Я еще не был гражданином Швейцарии, а дьявол подсовывал мне всяческие соблазны. Президент Советского Союза (первый и последний!) М. Горбачев издал указ, по которому возвращал подданство двадцати четырем интеллектуалам, в свое время выброшенным из СССР и лишенным гражданства. Первым в этом списке был знаменитый писатель А. Солженицын. Нашлось в этом указе местечко и мне. Последовал телефонный звонок из посольства СССР, мне предложили придти и оформить гражданство. Я обдумал ситуацию, поговорил с опытными людьми и дипломатично и мягко отклонил предложение. Думается, что люди с двойным гражданством имеют немало преимуществ, но наличие советского гражданства, гражданства страны, никогда не являвшейся нейтральной, таило в себе множество подводных камней…
Весной 1992 года, преодолев все барьеры, я, наконец, получил заветный паспорт. В ту же весну мы поженились с Петрой Лееверик. И как-то так получилось — мы отправились с ней в свадебное путешествие. И не куда-нибудь, а в Санкт- Петербург!
Советский Союз к этому моменту уже распался. Россия была самым крупным его осколком, бесспорным наследником в прошлом великой — по масштабам и по политической значимости — страны. Мы ехали в Петербург, который я покинул в бытность его Ленинградом. Тогда, уезжая, я твердил себе: «Это навсегда!» Какой бы я ни был провидец (одна ясновидящая сказала мне, что я получаю информацию из космоса!), я не мог себе представить, что с моим бегством начнется необратимый процесс: экономический и политический развал социализма, и рухнет Советский Союз! — этакое совпадение!
Встречали тепло: старые знакомые и представители организаций. Была организована публичная встреча в огромном зале. Народу пришло видимо-невидимо!
Нас с Петрой поселили в гостинице, которая раньше предназначалась для работников обкома, она и находится недалеко от Смольного. Петра стала жаловаться, что в номере много комаров, а я говорю: «Ну, что делать, Петр построил город на болоте!» Потом через пару дней я решил убить комаров. Я поставил стул, полез наверх — оказалось, что все комары уже убиты. Я говорю Петре: «На Западе нет такого сервиса!»
Мне потом довелось не раз бывать в Санкт-Петербурге. В 1992 году город находился в тяжелейшем экономическом положении. После стало лучше…
А у меня в Петербурге возникли проблемы со здоровьем. Самолет еще только садился в Пулково, а у меня что-то случилось с глазами — стало трудно смотреть. Я говорю жене: «Плохо с глазами», а она отвечает: «Бывает, у меня тоже не все в порядке». Наконец, когда мне стало совсем нехорошо, меня надоумили пойти в глазную лечебницу, прославленную на всю Россию клинику Федорова. Я приехал туда, зашел. Полно народа, очереди. Но, орудуя недавно полученным швейцарским паспортом, я уже через 10 минут пробрался в самые высокие сферы. Меня обследовали в течение часа. Потом без задержки собрали консилиум врачей. Говорил главный хирург клиники Леонид Горбань: «У вас отслоение сетчатки в тяжелой форме. Вам нельзя лететь самолетом, это еще более ухудшит ваше состояние. Вечером вы должны лечь в нашу клинику. А завтра утром вам будет сделана операция. Операцию будут делать я. За успех не ручаюсь…»
Скажите, как должен реагировать пациент на такую речь? Я заплатил за все анализы и бежал. И не вернулся. Я связался с женой, которая была уже дома, в Волене, и она организовала мне рандеву с профессором клиники Цюрихского университета Мессмером на следующий вечер. Я купил новый билет на рейс до Цюриха. Прямо из аэропорта я направился в клинику. А утром профессор сделал мне операцию. Будем справедливы к петербургскому врачу — он прекрасно знает свое дело! Швейцарскому профессору в результате многочасовой операции при полном наркозе не удалось полностью залечить глаз. Через три дня он провел новую, дополнительную операцию при местном наркозе и, наконец, восстановил сетчатку.
Глава 35 МАРОЦИ
Это случилось летом 1985 года. Мой знакомый позвонил мне и спросил: «С кем из усопших гроссмейстеров вам хотелось бы сыграть?» Подумав, я сказал: «С Капабланкой, Кересом, Мароци…»
Как я узнал через пару лет, мой знакомый, доктор В. Айзенбайс был председателем швейцарского парапсихологического общества. Через неделю после первого звонка он позвонил снова: «Мы не нашли там (!!) Капы и Кереса, но Мароци нам ответил. Теперь ваш ход!»
В чем, собственно, дело? Господин Айзенбайс, большой любитель шахмат, решил провести эксперимент, связанный с шахматной игрой. Чтобы доказать существование души, независимой от тела, и как следствие — возможность многократного переселения души в тело живого человека. Что означало «мы не нашли там Капу и Кереса…»? Что их души переселились в новые тела!
Меня обычно спрашивали, верю ли я в переселение душ.
А почему я должен был верить?! Меня избрали как инструмент эксперимента, не спросив — что я об этом думаю. Но людям, которые настаивали, я отвечал, что много читал об этом феномене и склонен верить.
Как, технически, проходила игра? М-р Айзенбайс звонил мне, узнавал мой ход и сообщал его медиуму. Роберт Ролане, пожилой человек, который родился в Румынии, а поскольку его отец был немец, проживал в Германии недалеко от Бонна, был медиумом. В состоянии транса он, видимо, оказывался в контакте с Мароци, и под влиянием его речи начинал быстро писать. Большей частью он писал по-немецки, но иногда и по-венгерски, хотя этим языком Ролане почти не владел.
Напомню, что Геза, или, как пишут венгры, Ge'za Maroczy, был знаменитым гроссмейстером первой трети XX века, соратником Ласкера, Пильсбери, Рубинштейна, Тарраша, Капабланки… Он внес значительный вклад в развитие современной теории. Он разговаривал на многих языках, но, будучи гражданином Австро-Венгрии, говорил безукоризненно в первую очередь по-немецки и по-венгерски.
На протяжении всей игры я не видел медиума. М-р Айзенбайс осуществлял контакт между нами, сообщал мне ходы Мароци, а иногда передавал мне и некоторые страницы, исписанные медиумом, вероятно, под диктовку Мароци. Кстати, мне сообщили — медиум понятия не имел о шахматах!
Итак, игра началась. Меня попросили не пользоваться доской и шахматами, поскольку у Мароци этого оборудования нет. А года через два сказали, что я могу изучать позицию на доске — у Мароци появились шахматы… Мы разыграли французскую защиту, дебют, где мне знакомы все тонкости. Возник острый вариант, где черные жертвуют пешку за инициативу. Тут я получил вопрос от Мароци: играть ли нам по старой дорожке, проложенной в 30-е годы, или по новой, разработанной Эйве и другими гроссмейстерами в 50-е годы. Я не ответил. Мароци, фактически, выбрал второй, новый путь. Что возбудило подозрение многих людей — Мароци умер в 1950-м году; не ясно, располагал ли он на небесах шахматной информацией…
И конечно, меня спрашивали, действительно ли я играл с Мароци, или это был искусно поставленный фарс? С целью добиться паблисити тому парапсихологическому обществу, его председателю — ради солидных дивидендов в будущем. Эта проблема меня не очень волновала. Моя задача была сыграть партию. А с кем?.. Некоторые намекали мне, что все было в руках у м- ра Айзенбайса, что он мог столкнуть меня с кем угодно, даже с Каспаровым! — в случае, если нашелся спонсор с сотней тысяч долларов в руках. Я лично за эту игру не получил ни цента.
Но что я заметил, играя эту партию: первую часть, дебют, мой противник играл очень слабо. Это нетрудно понять, если учесть, что он лет 50 не имел практики и у него не было даже шахматной доски! А потом, когда мы перешли в эндшпиль с лишней пешкой у меня, я вдруг ощутил настоящее сопротивление! Закралась мысль, что я должен быть осторожен, иначе могу и проиграть! Я вспомнил, что мастера прошлого охотно, мастерски разыгрывали эндшпиль…
У авторов эксперимента были тоже сомнения — идет ли игра с Мароци или с кем-нибудь другим. Решили это проверить — спросить имя не очень известного игрока, с кем Мароци когда-то встречался. Спросили «Romi», с ним Мароци когда-то с трудом сделал ничью. Мароци ответил, что такого, из четырех букв, он не знает. Но в 1930 году ему по счастью удалось спасти партию против «Romih». Решили проверить еще раз. Спросили про турнир в Карлсбаде 1929 года. Мароци назвал имена многих участников, сказал, что турнир выиграл Нимцович, «исключительно несимпатичная личность»… Спросили Мароци про партию Земиш — Капабланка, где великий шахматист зевнул фигуру на 8-м ходу. Он ответил: «Капабланка очень нервничал в этот день. У него был роман с грузинской принцессой (Ольгой, это имя он не произнес — В.К.). Она сидела в зале, но в этот день в Карлсбад приехала жена Капабланки и тоже пришла в зал».
Партия продолжалась много лет — я был много занят в соревнованиях, медиум часто болел и был не в состоянии войти в контакт с кем-либо в этом мире, а тем более в потустороннем. Иногда, сказали мне, и Мароци был не в настроении играть — ему было скучно. Наконец, в 1993 году партия закончилась. Я выиграл. Мароци пожелал мне успеха в будущих соревнованиях.
Осенью 1992 года телевизионная студия, расположенная в Кельне, устроила передачу под названием «Необъяснимое» и пригласила нас, всех троих, рассказать об эксперименте. Во время этого шоу я познакомился с медиумом. А вскоре после окончания партии Роберт Ролане умер. Др. Айзенбайс сказал: «Не случайно, что он умер только после окончания партии. Ему было предопределено свыше довести эксперимент до конца».
Новость об этом эксперименте распространилась по всему миру, не только шахматному. Др. Айзенбайс постарался удовлетворить всеобщее любопытство. Заканчивая свои выступления в прессе фразой: «…Мы снова доказали, что кроме жизни на Земле существует и другая жизнь!»
Глава 36 ВЕЙК-АН-ЗЕЕ, ТУРНИРЫ ВАН ООСТЕРОМА И ДРУГИЕ СОРЕВНОВАНИЯ
Шахматный праздник в Вейк-ан-Зее; великолепное, волнующее зрелище! В огромном зале, в здании у берега Северного моря сотни людей — вся шахматная Голландия — заняты любимым делом. Приглашены гости из десятков стран мира. Играют люди всех возрастов, всех шахматных уровней. Приятно смотреть, любого гостя охватывает здоровая зависть!
С 1968 до 2000 года включительно я много раз участвовал в турнире, не всегда с успехом, но всегда с удовольствием. А на пьедестале почета я был четыре раза. Два раза, будучи советским гражданином; памятные трофеи за победы в 1968 и 1971 годах — конструкции из металла — я, убегая из Союза, оставил, и они пропали. Но я завоевал новые…
Запомнилось мне происшедшее во время турнира 1984 года. Климат Вейк-ан-Зее тяжелый. Бывают снегопады, такие, что на два шага вперед не видать, сильные ветры, бывает довольно холодно. Случаются резкие перемены погоды. Здоровому человеку все эти причуды природы нипочем, а у больных людей может обостриться болезнь. В какой-то день я почувствовал себя неважно и решил съездить в больницу в прилегающий город Бевервейк. На обследование в больнице мне понадобилось больше времени, чем я предполагал. Я явно опаздывал на тур. Играть мне предстояло черными с Белявским. А был это самый первый турнир после того, как советские сняли с меня бойкот. Я дозвонился до судей, сообщил, что я несколько опаздываю, поскольку должен был посетить больницу. Я приехал, мои часы шли, с дефицитом 20 минут я собрался играть. Но Белявский отказался! По его настоянию мы разделили время пополам. А партия оказалась самой важной в турнире — я спас худшую позицию, и мы в итоге разделили первое место.
И еще раз мне улыбнулось счастье. В турнире 1988 года я проиграл личную встречу конкуренту — молодому Найджелу Шорту, но сумел его догнать в последнем туре. Мы разделили первое место.
Один из самых знаменитых спонсоров сегодняшнего шахматного мира — голландец Йоп ван Оостером. С детских лет шахматы были его страстью. В 1955 году он участвовал в чемпионате мира среди юношей. Победитель того турнира Б. Спасский получил приз за красоту за партию против ван Оостерома.
Юноша с идеями, на заре компьютеризации ван Оостером создал компьютерную фирму «Фолмак»; первые две буквы — его инициалы. За пару десятков лет он заработал много денег, ушел в отставку и опять вплотную занялся своим любимым делом — шахматами. Ван Оостером — гроссмейстер, участвует в чемпионатах мира по переписке. Последний чемпионат мира, тот, что закончился в 2005 году, он выиграл, стал чемпионом мира! Попутно он регулярно вкладывает свои деньги в дело развития шахмат в Голландии. Вроде бы — анонимно, но кому нужно, тот знает, откуда текут деньги… Кроме того, он с фантазией организовал и проводит интереснейшие соревнования. Весной каждого года в Монако — там большую часть года находится семья ван Оостерома — проходит турнир виднейших шахматистов мира. Гроссмейстеры играют друг с другом по две партии — одну в быстрые шахматы, другую вслепую. Было введено правило: занявший последнее место выбывает. Турнир — исключительно высокого класса; в год, когда Н. Шорт играл матч на первенство мира с Каспаровым, он оказался последним в турнире ван Оостерома! А на следующий год выбыл я. Мне оказалось не по силам играть вслепую. Кстати, в те годы меня пригласили сыграть сеанс вслепую на пяти досках, и я показал наихудший результат — выиграл одну партию и проиграл остальные четыре… А турнир ван Оостерома попрежнему играется, из года в год…
Ван Оостером осуществил еще одну задумку. Он устроил соревнование — «сильнейшие женщины мира против ветеранов». 10 лет игрались такие матчи. Силы были примерно равны. Несмотря на отчаянную борьбу — сильнейшим женщинам амбиций не занимать! — счет был примерно равный.
Я неохотно уступал возрасту. Отказывался играть в специальных соревнованиях для ветеранов, утверждая, что способен бороться и побеждать молодых. Но для этих матчей сделал исключение. Соревнования ван Оостерома — самые финансово-выгодные из всех, проводимых в мире в эти годы. Но дело не только в деньгах. Соревнования ван Оостерома проводятся в лучших условиях, какие только возможны! Очень приятно, когда организатор уважает приглашаемых им людей.
Прекрасные турниры проводил в конце 80-х годов и бельгиец, крупный банковский работник Бессель Кок. Человек с идеями, основатель, кстати, современной системы банковских денежных переводов — Swift, он и в проведение шахматных соревнований внес немало интересных идей…
К сожалению, такое, бережное отношение к шахматистам в последние годы наблюдается нечасто. Наоборот, стало заметно, что организаторы проводят крупнейшие соревнования не из любви к шахматам, а ради наживы. Ну, конечно, у шахматистов долгое время не было официальной организации, которая защищала бы их и их труд. Естественно, что жулики всех мастей стараются использовать привязанность людей к шахматной игре, завлекая людей, заставляя их платить бешеные деньги за участие в соревнованиях… На меня произвела отвратное впечатление организация турнира на первенство Европы в Охриде (Македония) в 2001 году. С каждого участника брали стартовый взнос — 100 немецких марок. Кроме того, за проживание и питание в отеле невысокого класса взимали по 60 долларов в день — 200 марок с пары муж и жена. В то же время с обычных постояльцев, не шахматистов, брали на 30 % меньше. Притом — обязательно заплатить заранее! чеки не принимаются! обязательно жить в этом отеле и ни в каком другом! — иначе вас не допустят в турнир… Не кажется ли вам, что тут что-то неладно, читатель? Нам, гроссмейстерам, так показалось… А судейская коллегия, Европейский шахматный союз, ФИДЕ по непонятным причинам закрыли на это глаза… Никто никогда не сообщил шахматистам — куда пошли эти колоссальные деньги.
Глава 37 НОВЫЕ ПРАВИЛА ИГРЫ, СОРЕВНОВАНИЯ В ЛАС-ВЕГАСЕ И В МОСКВЕ
Чем провинились шахматы? Трудно объяснить, за что шахматное творчество подверглось репрессиям. Случилось это в самом конце XX столетия.
Сначала ученые решили создать искусственный человеческий мозг. Вероятно, для того, чтобы оспорить важность природного аппарата мышления. За образец работы мозга приняли работу шахматиста-гроссмейстера. Поначалу было непросто. Специалисты по компьютерам и гроссмейстеры работали отдельно друг от друга, стараясь смоделировать работу мозга за шахматной доской. Прошло более 20 лет, прежде чем они добились успеха. Тогда пошло легче. С каждым поколением — а компьютерное поколение живет всего несколько лет — машина набирала силу. В 1992 году я давал сеанс. Одним из 30 участников был компьютер. В середине игры я допустил небольшую стратегическую ошибку и уже не смог спасти партию — компьютер чистенько довел ее до победы. Вскоре пришли к выводу, что компьютер стал настолько силен, что может участвовать и быть полезен при анализе партии, отложенной гроссмейстером. А кто побогаче, тот может иметь компьютер и покачественнее. Решили — турнирная партия по этой причине не должна откладываться. Обидно, конечно, — раньше анализ отложенной позиции был как бы частью шахматной науки… Я надеюсь, что рано или поздно человеческие шахматы будут отделены от компьютерных. Компьютер будет помогать человеческим шахматам, но в соревнованиях между ними будет непробиваемая стена. Разница скоро станет настолько разительной, что они встречаться не будут.
Чтобы партия заканчивалась в один вечер, требовалось сократить время на обдумывание. На этом тоже настаивали люди, заинтересованные сделать шахматы более привлекательными для публики. Мыслили, вероятно, так: если ускорить игру да убрать сложное, запутанное из шахмат, то их поймет даже обезьяна. То есть не поднять уровень понимания публики, а снизить класс гроссмейстеров — так решили руководители ФИДЕ. Новый начальник всемирного шахматного союза, президент республики Калмыкия, крошечной страны, входящей одной сотой частью в конгломерат под названием «Россия», Кирсан Илюмжинов начал экспериментировать в масштабах всего шахматного мира со временем, отпускаемым на партию, и со временем, отпускаемым на все соревнование. Тенденция к сокращению матчей уже существовала. Так, в 1974 году четвертьфинальный матч игрался до трех побед при лимите 16 партий, такой же матч в 1981 году состоял из 10 партий (а после 14-ти жребий в казино!), а в 1999 году — две нормальные партии! А потом — тай-брейк, где игрались партии с резко укороченным контролем. Создавалось впечатление, что большой начальник, любитель шахмат Илюмжинов не привык прислушиваться к мнению экспертов. Что думают гроссмейстеры, его не интересовало. А ведь его реформы затрагивали в первую очередь интересы, самую жизнь гроссмейстеров!
Очередное соревнование на первенство мира — его назвали чемпионатом мира, но правильнее, учитывая форму и содержание, назвать его Кубком мира — было назначено в Лас-Вегасе. Место, к шахматам не имеющее никакого отношения. Сокращали время, отпущенное на игру, якобы ради публики, но рассчитывать на появление публики в Лас-Вегасе не следовало. Зато в Европе — в Москве, Амстердаме, Лондоне, Париже посмотреть игру 64-х гроссмейстеров пришли бы сотни, тысячи людей!
Мне выпало играть с С. Долматовым. До этого я с ним серьезных партий не играл. Добротно подготовился. Поставил ему сложные проблемы в дебюте, так что за три дня, которые занял матч, он не смог с ними справиться. Партий с нормальным контролем, где иногда еще есть время подумать, было две, и на них полагалось два дня. Нормальный контроль в конце XX века и начале нового, напоминаю — два часа на 40 ходов, один час на 20 и потом полчаса, а иногда 1 час до конца партии. По непонятным причинам, хотя все партии находились под контролем компьютера и автоматически записывались, от участника требовалось вести запись. Наверно, для того, чтобы сбивать его с толку, не позволять всерьез обдумывать ходы.
На третий день проводились дополнительные партии.
Сперва пара партий по 20 минут с добавлением 10 секунд за каждый сделанный ход, потом по 15 минут + 10 секунд, потом, если счет равный — пятиминутка!
Мой противник показал себя достойным бойцом. Я выиграл первую — серьезную партию. На следующий день он сравнял счет. Я выиграл партию в быстрые шахматы — он тут же отыгрался. Наконец, в пятнадцатиминутке я выиграл белыми и спас безнадежную позицию черными. Утомленный упорным сопротивлением противника, следующий матч — против Крамника я проиграл без всякой борьбы.
Спустя два года «чемпионат мира по версии ФИДЕ» был проведен снова. На этот раз в Москве, в Кремле. Теперь решили резко сократить время на обдумывание. Так называемые «серьезные» партии игрались с контролем 90 минут + добавочно 30-секундный бонус за каждый сделанный ход. Такое сокращение я не смог пережить. Я проиграл матч Л. Псахису. И во всех последующих соревнованиях с этим контролем сыграл неудовлетворительно.
Есть кое-что совершенно неприемлемое в соревнованиях, организуемых в последнее время ФИДЕ на первенство мира. Все виды шахмат приветствуются! Пусть будут чемпионы мира по быстрым шахматам, по блицу, по одноминутке, т. н. «Bullet chess»! Но не нужно их смешивать. Нельзя устраивать первенство мира по нормальным, классическим шахматам и определять на финише победителя игрой блиц! Такое случилось однажды, и хочется надеяться — больше не повторится…
Глава 38 ШАХМАТЫ В ШВЕЙЦАРИИ. ТУРНИРЫ В БИЛЕ
Шахматы в Швейцарии стали развиваться позже, чем в окружающих ее странах, медленнее, чем в Австрии, Германии, Франции. Первый шахматный клуб был основан в Цюрихе в 1809 году (за этот клуб я теперь выступаю), первый чемпионат страны состоялся в 1889 году. Насколько сильно играли тогда швейцарцы? На этот вопрос ответить трудно. Но некоторые факты доказывают, что играли неплохо. В историю советских и мировых шахмат вошло имя мастера Ильина-Женевского. Будучи коммунистом в царской России, Александр Ильин был вынужден на время покинуть свою страну. Он жил в Женеве, принимал активное участие в шахматной жизни. Возможно, он выиграл однажды чемпионат города Женева, но прямого доказательства — таблицу того турнира — мне найти не удалось. Будущему победителю Капабланки (Москва 1925) в соревнованиях со швейцарцами не раз приходилось туго. Сохранилась таблица турнира в Монтре 1914 г., где Ильин набрал 50 % очков.
Многократный чемпион страны П. Ионер в 20-е годы прошлого века не раз, и не без успеха, участвовал в гроссмейстерских соревнованиях. В международном турнире 1958 года в Цюрихе Д. Келлер обыграл молодого чемпиона США Р. Фишера. Но по-настоящему интерес к шахматам в этой стране проявился, когда самоучка, житель Цюриха Вернер Хуг в чемпионате мира среди юношей обыграл представителя СССР Р. Ваганяна и стал чемпионом мира! Вот когда закипела шахматная жизнь — возникли новые соревнования: командное первенство страны, международные турниры в Биле, Женеве, Лугано, где стали участвовать резко возросшие в числе сильнейшие шахматисты страны, куда стали стекаться любители и профессионалы этой игры со всей Европы. Мой переезд в Швейцарию в 1977— 78 году тоже сыграл положительную роль.
Проведение соревнований в тоталитарных странах регламентируется правительством, организуется по приказу властей. В демократических странах проведение турниров зависит от энтузиазма людей, которые занимаются их организацией. Особенно эта связь прослеживается на судьбе соревнований, которые провозглашаются ежегодными, традиционными. На деле их традиционность зависит от здоровья одного, иногда двух человек, которые организуют турнир, обеспечивают финансовую помощь и т. д. Так, в Лугано проводился крупнейший опен, который перестал существовать с выходом на пенсию его организатора Франческо де Мария. Так, лучшие дни опена в Биле были связаны с деятельностью его организатора Ганса Сури. Он проводил этот турнир 30 лет, с 1968 по 1997 год! Он обеспечил финансовую поддержку турниру банком Credit Suisse. Впервые я сыграл в Биле в напряженном для меня 1979 году и не без везения выиграл турнир с результатом 12 из 13- ти. Впоследствии я не раз играл в том турнире. Не всегда удачно, бывало, и проваливался. Турнир всегда проводился в конце июля. В городе жарко, душно. Душно и в турнирном зале. А я, вообще, считаю, что шахматист, тем более профессионал, должен приходить на игру, как на праздник. К тому же, что касается меня — noblesse oblige! Приходится давать фору молодому человеку, прибегающему на игру в тортиках. Но когда я чувствую, что одет не так хорошо, как хотелось бы — я хуже играю…
В начале XXI века в зале, наконец, установили кондиционер. И после многолетнего перерыва я опять выиграл турнир. Не без везения, признаться. Турнир был совсем молодежный. Я годился в дедушки, а то и прадедушки каждому участнику. В итоге я набрал всего на очко больше пятидесяти процентов, «+2», но этого оказалось достаточно для первого места.
Запомнилась партия с Грищуком. У меня был небольшой перевес. Мой ферзь стоял на центральной линии «d». Черные вышли ферзем на эту линию, предложили размен ферзей. Неясно было, выигран ли эндшпиль, и я отступил ферзем. В обоюдном цейтноте я понял, что, уступив центральную линию противнику, выиграть не в силах. Я вернулся на линию «d», и ферзь черных тут же сбежал с этой линии. У белых стало выиграно. Через несколько ходов черные сдались. «Почему вы сбежали с линии «d»? — спросил я партнера, — почему не разменяли ферзей?» «Видите ли, это был последний ход перед контролем времени. У меня оставалось две секунды. С d7, где был мой ферзь, до вашего, на d2 — далеко. Я бы просрочил время, делая такой длинный ход», — ответил Грищук.
Запомнилась и еще одна партия из того турнира, на финише. Играю с Пеллетье; у меня лучше, и он в сильном цейтноте. А я играю не спеша. Вдруг — он задумался на несколько секунд над ходом, а я посмотрел на свои часы. У меня осталась одна секунда! Какой по счету ход — не имею понятия, но я решил во что бы то ни стало сделать следующий ход. Он сыграл, я молниеносно ответил. Успел! Оказалось, это был 40-й ход… Я выиграл партию. Интересно: сколько времени нужно пожилому человеку, чтобы избавиться от такого десятисекундного стресса? День, месяц, год? Не знаю, но больше я успехов в Биле не имел…
Как я уже говорил, обычно я отказываюсь выступать в ветеранских соревнованиях, но для командных турниров иногда делаю исключение. В феврале 2004 года меня попросили возглавить сборную Швейцарии на первенстве Европы среди ветеранов в Дрездене. В предпоследнем туре наша в общем-то слабенькая команда встречалась с московской Академией шахмат. Я играл на первой доске против Васюкова черными. Надо сказать, что Васюков не выиграл у меня ни одной партии, а я выиграл у него несколько, в том числе и черными. Здесь он меня совершенно переиграл и на 40-м ходу мог получить решающее преимущество. Мы играли с электронными часами; Васюков позже объяснил, что не мог разобрать их показания, испугался просрочить время и сделал какой-то посторонний ход. Через несколько ходов я перехватил инициативу, выиграл совершенно безнадежную позицию, и в итоге команда Швейцарии разделила первое место с немцами.
Судя по реакции делового мира на шахматы, они занимают теперь в Швейцарии солидное место. Время от времени они, также как и в Германии, используются в рекламных целях. Так, в год 2000 возникла идея пропагандировать молочные продукты при помощи шахмат. Конкретно: Милка, умная корова Милка играет в шахматы и выигрывает. У кого? У гроссмейстера, конечно. Пригласили меня. Съемки проводились в Лондоне. Говорят, я неплохо сыграл свою роль. Проиграв Милке, я расстроился, сбил шахматы и убежал. Почти как в жизни…
Глава 39 НОВЫЙ ВЕК
Когда четверть века назад я бежал из империи зла, я слабо представлял себе свое будущее. Я надеялся на лучшее, но возраст был серьезным отрицательным фактором — чем моложе человек, тем легче ему привыкать к новым, несравнимым с прошлыми, условиям жизни. И вот, по прошествии десятков лет, приближаясь к круглой дате своей жизни, я подводил итог. Я живу в Швейцарии, у меня швейцарский паспорт, жилище, жена, работа, братья по оружию, друзья, почитатели. Я выступаю за клуб Цюриха; меня узнают люди на улицах, полиция в аэропортах, контролеры в поездах. Я не говорю, правда, на швейцарском диалекте, общаюсь на hoch Deutsch. Но его знает любой, живущий в немецкой части Швейцарии — у каждого кантона свой диалект, а немецкий язык объединяет всех. Признаться, мой немецкий хуже, чем английский, но я продолжаю повышать свой уровень. Я принял с удовольствием швейцарский образ жизни, швейцарский менталитет. Есть, однако, одно исключение. Швейцарский нейтралитет — это серьезно. Его влияние ощущается во многих сферах человеческой деятельности. Но я родился и получил воспитание в стране, где нейтралитет не признавался никогда; причем, в отличие от десятков миллионов, запуганных властями, я всегда имел свое мнение и всегда был готов его высказать. И в новой жизни, в новых условиях я остался тем же.
И вот, когда предстояло отпраздновать мое семидесятилетие, чествовать меня захотели в двух местах. Естественно, в Цюрихе. Но и в Петербурге! Договорились, чтобы не в одно время: в Петербурге точно в день рождения, а в Цюрихе — на месяц позже. В Петербурге устроили турнир в быстрые шахматы. Его выиграл Сакаев, я был вторым. Потом торжественный прием. Выступали представители власти города, руководители шахматной федерации и известные шахматисты, хорошие знакомые, выступила с речью по-русски и работник швейцарского консульства в Петербурге…
А в конце апреля в мою честь состоялся турнир по быстрым шахматам в Цюрихе, в фешенебельном отеле «Ваиг еп Ville». Участников турнира называл я, а приглашали организаторы. Высказали желание приехать также Крамник и Каспаров. Вход в отель и на игру был свободный. Организаторы не подозревали, сколь велик в Цюрихе интерес к шахматной игре, к именам знаменитых чемпионов. Никогда помещения отеля не были так переполнены. Зал для игры оказался забит битком, зал, где комментировали партии — тоже. Самую яркую партию турнира выиграл Крамник — у Каспарова, он же выиграл турнир. Было очень приятно, что мое имя содействовало организации в Цюрихе шахматного праздника.
К юбилею в некотором роде относится и такое событие. Весной 2002 года в Кишиневе, в Независимом Университете Молдавии, сокращенно УЛИМ, мне было присвоено звание почетного доктора. Собственно, среди шахматистов немало докторов — скажем, доктор философии Эм. Ласкер, доктор технических наук М. Ботвинник, но почетное звание, присвоенное за вклад в развитие шахмат, — это впервые…
Странные бывают соревнования, необычные условия. Мне как-то позвонил гроссмейстер Галлахер. Гражданин Великобритании, он женился на швейцарке, живет в Швейцарии и играет на 2–3 доске за сборную этой страны. Конечно, он выступает и в командном чемпионате Англии. И вот он предложил мне сыграть одну партию за его клуб. Я согласился.
А там такие правила: на важный матч можно пригласить одного «ландскнехта», или «джокера», если угодно, и представить его в заявке за два часа до начала игры. Мне следовало приехать, разместиться в отеле и позавтракать скрытно, чтобы о моем присутствии не подозревали противники. Играть предстояло с сильной командой, которую возглавлял Найджел Шорт. Я думал, что играть буду с ним, к Шорту и готовился. Велико же оказалось мое удивление, когда за два часа до начала матча мне сообщили, что я должен играть тоже с «джокером» — с Бологаном! Очевидно, Бологану также пришлось предпринять все меры предосторожности, чтобы прибыть к месту игры неопознанным. Вероятно, ему пришлось выдержать большое физическое напряжение по дороге в Бирмингем, и он не оправился от него, — я выиграл партию без особых хлопот, и моя команда выиграла матч.
В 2002 году на Кюрасао проводился международный турнир, посвященный 40-летию знаменитого «Турнира кандидатов» на Кюрасао. Я в этом юбилейном турнире играл неплохо, боролся за первое место с израильским гроссмейстером Косашвили, мужем Софии Полгар, средней сестры в знаменитой «тройке».
Вообще, семья Полгар — это уникальное явление. Папа Ласло — венгр, мама Клара из закарпатской Украины. Они родили трех девочек, и папа Полгар решил не посылать их в школу, а воспитывал их сам. Надо признать, ему удалось развить таланты всех трех. Ласло любил шахматы и научил играть дочерей. Жужа, София и Юдит стали играть в шахматы, отказываясь участвовать в соревнованиях для девочек и женщин вообще. Выступали только в мужских турнирах, при этом само собой разумелось, что они женщины и поэтому должны получать большие гонорары! Девочки были напористые, боевые; не только за шахматной доской, но и вообще вели себя резко, по-мужски.
Не сказал бы, что я был в хороших отношениях с ними со всеми, но общий язык нашел со старшей девочкой — Жужей, или, как ее сейчас называют в Соединенных Штатах, Сюзан. Помню, первый раз я с ней встретился в 82-м году во время какого-то турнира в Англии. Мама ее мне представила, и мы с Жужей играли блиц. Ну, и после мы были в нормальных отношениях. Другие сестры вроде бы тоже относились ко мне с уважением. Но вернемся на Кюрасао.
Я проиграл Косашвили личную встречу, тем не менее, перед заключительным туром мы стояли вровень. В последний день он начал свою партию часа на три раньше остальных, поскольку его сопернику надо было раньше уезжать. К тому моменту, когда моя партия стала только разворачиваться, Косашвили свою уже закончил — он выиграл. А я играю черными с Моландером, и у меня возникли трудности по дебюту. Я сделал ход и вижу: противник выигрывает у меня материал. Моландер сидит думает, и тут к нашему столику подходит София Полгар и начинает изучать позицию. Ну смотреть — смотри на здоровье. Подозвала папу, и они вдвоем встали над головой моего противника-финна. И подумать только, о чем они там шепчутся? Вдруг она начнет шептаться по-английски и пояснит Моландеру, что ему надо делать?! Я решил, что необходимо защищаться, и взмахнул руками: мол, идите отсюда! И тут она произносит: «Whoareyou?!» («Ты кто такой?!») Я тут же вспомнил, как Тигран Петросян пританцовывал в кавказском ритме и приговаривал: «Я кто такой? Ты кто такой? Я кто такой? Ты кто такой?» Но мне тут было не до плясок, я подозвал главного судью, которым, кстати, был Юрий Авербах, и сказал: «Вот эти мне мешают!» И он отогнал болельщиков Косашвили в сторону.
Вот такая случилась история. А Моландер не нашел правильный путь, я выиграл, и мы с Косашвили разделили первое место.
Мне нередко задают вопрос о моем вкладе в теорию дебютов. Понятно, что я серьезно продвинул вперед открытый вариант испанской партии. По-видимому, я унаследовал интерес и любовь к этому варианту от Зака. Мне кажется, я внес немало ценного в разыгрывание французской защиты тоже. Сейчас есть несколько крупных специалистов этого дебюта, и все они многое у меня переняли. В рамках теоретических исследований, проделанных на базе югославского «Информатора», я написал книжечку об одном из вариантов французской защиты, а также об английском начале 1.с4 е5. Вообще, статистики подсчитали, что в моих партиях около 70-ти дебютных систем. В доброй трети из них мною были применены существенные уточнения теории, позднее принятые молодыми поколениями шахматистов.
Еще чаще меня спрашивают, какова сравнительная сила шахматистов нынешних и прошлых лет? Есть люди, которые считают: класс шахматной игры растет от года к году, и уж точно от столетия к столетию. Им резонно возражают, что человеческий мозг — величина довольно постоянная, что мудрецы древней Греции вряд ли уступали ведущим умам XX- го века, что 30, 50, 100, 1000, да и 10 000 лет не существенны с точки зрения эволюции человечества от первобытной стадии к властелину вселенной. Растет чудовищно скорость получения информации, особенно с появлением механического чуда — компьютера.
Исключительный интерес представило голосование гроссмейстеров по вопросу — кто сильнейший шахматист XX столетия? Прошло 30 лет со времен выдающихся побед Роберта Фишера. Успехи Гарри Каспарова ближе, нагляднее. Ему, Каспарову, пришлось на своем пути бороться, побеждать куда больше сильных игроков, чем стояли на пути Фишера! Я тоже принимал участие в этом голосовании и был, естественно, на стороне Каспарова. Тем не менее, большинство гроссмейстеров проголосовало за Фишера…
Куда приведет человечество развитие компьютерной техники, что произойдет с шахматами — не ясно. Но пока что компьютер входит в каждый дом, в том числе — в дом каждого шахматиста. И я работаю ежедневно с компьютером. И благодаря этому мне удается разнообразить свою игру…
Глава 40 ВОССТАНОВЛЕНИЕ СВЯЗЕЙ С ПЕТЕРБУРГОМ
После моего посещения Петербурга в 1992 году в шахматных кругах города возник интерес познакомиться со мной — эмигрантом поближе. Восстановить славу города — кузницы шахматных кадров, оживить его шахматную жизнь, впрочем, никогда не затихавшую. Руководителю шахматной федерации Борису Хропову удалось заинтересовать шахматными делами руководителя филиала в Петербурге могущественной организации «Газпром» С. Сердюкова. И вскоре, в 1997 году был организован большой турнир, который можно назвать международным, поскольку там приняли участие гроссмейстеры, родившиеся в Ленинграде, но переселившиеся в другие страны. Турнир выиграли втроем А. Халифман (Россия), В. Салов (Испания), В. Корчной (Швейцария).
Потом у петербуржцев возникла идея организовать шахматную встречу двух хорошо известных людей, родившихся в Ленинграде — меня и Спасского. С одной стороны, на радость и пользу шахматистам города, с другой стороны, чтобы способствовать потеплению отношений этих гроссмейстеров между собой. Такой матч в быстрые шахматы состоялся в 1998 году.
Если сравнивать наш рейтинг — я должен был легко выиграть, но Спасский очень хорошо знал мои слабые и сильные стороны и был прекрасно подготовлен. Матч привлек всеобщее внимание, он был хорошо организован, игрался в отличном помещении казино «Конти», сопровождался комментариями для публики лучших гроссмейстеров города. Мне удалось выиграть со счетом 6:4.
Сильных шахматистов в Петербурге много, не хватает не практиков, а организаторов. Хропову при финансовой поддержке Сердюкова удалось все же создать команду. Ее назвали «Петербургские короли». Она стала выступать в первенстве России. В команду уговорили вступить и меня. Неясно было, хорош ли я как командный игрок, способен ли играть против российский шахматистов — их рейтинг явно занижен по причине недостатка соревнований, а теоретическая подготовка на очень высоком уровне. Так что меня включили в состав команды не с целью сделать ее сильнее, а, скорее, как талисман. И вправду, талисман сработал: команда выиграла первенство России на турнире в Смоленске в 2000-м году, заняла второе место в чемпионате Европы того же года. А в 2001 году в Томске команда набрала «+1» командных очков, «+1» в индивидуальных результатахи все равно стала победительницей.
Но особенно эксплуатировать фактор везения не следовало. От команды по финансовым соображениям откололся сначала один лидер, потом другой. Команда всерьез ослабела и вскоре перестала участвовать в крупных соревнованиях.
Между тем в Петербурге появилась еще одна группа организаторов. Нацеленная в основном на работу с юными дарованиями, она, группа Баженова, осуществила ряд интересных замыслов. Был проведен матч с Москвой, который назвали «Матчем поколений». Шести-, восьми-, десяти-, двенадцати-, четырнадцати-, шестнадцатилетние боролись между собой. Меня пригласили быть капитаном. Синекура, конечно. Готовили ребят тренеры, те, которые занимались с ними круглогодично. Мне вмешиваться не полагалось. Я произнес напутственную речь перед началом матча, потом — перед началом второго тура. Ребята выиграли крупно в первый день, а во второй день с таким же счетом проиграли. Все же петербуржцы были довольны — все, кроме меня. На закрытии, поскольку матч проводился в Москве, я обвинил москвичей в применении практической парапсихологии и пригрозил, что в следующий раз в Петербурге парапсихологи отквитаются. Впрочем, состоится ли снова такой матч — нет ясности…
Группе Баженова удалось провести еще одно, помпезное, соревнование. На этот раз для взрослых — матч Париж (точнее, парижский клуб «НАО») — Петербург. Шахматные матчи на расстоянии — не новость. В конце XIX века состоялось несколько таких матчей: Петербург — Лондон 1886-87, Петербург — Париж 1894-95, Петербург — Вена 1898—99 (обратите внимание на активность петербуржцев!), в 1945 году матч СССР — США. Использовались телеграф, телефон, радио. На этот раз это было телевидение плюс Интернет. Противника, комментаторов время от времени можно было видеть, разговаривать с ними. Проблема с часами, со временем на партию тоже была решена усилиями петербургского конструктора Б. Ешана. Матч игрался на четырех досках, в быстрые шахматы. От Петербурга играли А. Халифман, П. Свидлер, В. Корчной, К. Сакаев.
«НАО» (Париж) представляли В. Крамник (Россия), Т. Раджабов (Азербайджан), Л. Фрессине (Франция), С. Карякин (Украина). Три встречи закончились вничью. Единственный житель Парижа, Фрессине попал со мной в цейтнот и не смог удержать несколько худший эндшпиль. Петербуржцы выиграли у сборной Европы 2,5: 1,5
Глава 41 ПЕДАГОГ-ТРЕНЕР
Профессионал обязан готовить смену! Он, профессионал, не имеет права уходить из этого мира и уносить с собой навсегда свое искусство. Он должен работать как воспитатель, педагог, тренер, передавая опыт молодому поколению. Я подумал: существует гипотеза, что цивилизация Атлантиды была много выше, чем современная. Значит — случилось стихийное бедствие, значит — страна, народ, цивилизация погибли в течение считанных минут…
Человек, передавая свой опыт, вносит вклад в общий процесс развития человечества. Я понял эту мысль не сразу. Помогли, надоумили окружающие…
В начале 70-х годов в спортивном обществе «Труд», членом которого я являлся, Григорий Гольдберг организовал школу для молодых шахматистов России, где преподавал я. Ученики приезжали в Москву два-три раза в год. Всей группой мы рассматривали комментируемые учениками партии, дома я смотрел их тетрадки, оценивал их домашнюю работу, давал новые задания — просмотреть, прокомментировать то или другое. Фамилий я не запомнил, кроме тех, кто десятки лет спустя пришел ко мне, напомнил, что был моим учеником: В. Маланюк, А. Иванов, ныне гроссмейстеры. Рассказали мне, что заниматься было очень интересно, познавательно. Александр Иванов выехал на постоянное место жительства в Соединенные Штаты. Уезжая, он прятал от советских пограничников… Золото, бриллианты или антиквариат? Нет! Он прятал свои тетрадки с моими комментариями к его партиям! И гордился тем, что вывез их в Соединенные Штаты. О том, как знакомство со мной повлияло на судьбу Владимира Маланюка, вы уже читали.
Вообще, работать с практиками высокого класса непросто. У них давно сложились свои вкусы, предпочтения — как вести шахматную партию. Если поправлять их, то с большой осторожностью, заодно расширяя кругозор молодого шахматиста, чтобы он сам, возможно, месяцами позже уяснил преимущества внушаемого мною пути. Запомнилась мне и недельная работа во Львове с Белявским, Романишиным, Михальчишиным, уже тогда, в 1976 году ведущими мастерами Украины. Мы поработали к взаимному удовольствию и пользе.
На протяжении многих лет я занимаюсь в Цюрихе с ведущими шахматистами немецкой части Швейцарии. Как правило, я не демонстрирую свои партии студентам, предпочитаю посмотреть и прокомментировать вместе с группой то, что один из студентов подготовил, поощряя таким образом самостоятельную работу студентов.
Ко мне иногда приезжают издалека ученики. У меня побывали Дж. Бенджамин и Е. Вайцкин из Штатов, Р. Хар-Цви и Б. Альтерман из Израиля, Й. Пикет из Голландии, И. Морович из Чили, Ж. Кох, О. Рене, Ж. Лотье из Франции, Се Цзюнь из Китая, побывали швейцарские ребята Я. Пеллетье и Ф. Йенни… Приезжали ко мне поработать и обменяться информацией и люди посильнее — В. Иванчук, Б. Гельфанд. Большинство были довольны, изъявляли желание встретиться снова. Я не уверен в своем педагогическом таланте, но я стараюсь…
Несколько раз мне случалось быть тренером-секундантом во время матчей. Однажды, это было в 1954 году, я помогал В. Шияновскому в матче против Р. Холмова. Дважды ассистировал Пикету в его встречах против Широва и Дреева. Занятие интересное, но волнующее, тем более, что противники каждый раз имели рейтинг на сотню очков больше, чем патрон…
Два раза мне довелось быть консультантом накануне матчей — я работал с Петросяном перед его поединком с Фишером, а также несколько дней занимался анализом с Тимманом перед его матчем с Карповым 1990 года. Работа эта своеобразная. Готовящийся к матчу дает консультанту позиции для анализа, которые его интересуют. Так, помнится, я приехал к Тимману на 4 дня, чтобы рассмотреть всего пять позиций! Вспоминаю такую историю: Тимман ставил мне позицию из испанской партии после, примерно, 25-го хода. Ход за ходом он показал мне, как она возникает. Где-то около 20-го хода я спросил — нельзя ли уклониться, сыграть по-другому. Тимман ответил — нет, уйти с главной дороги нельзя, все форсированно. Мне было по-прежнему кое-что неясно, но я пожал плечами, и мы на целый день углубились в изучение позиции после 25-го хода. А когда начался матч и возникла эта испанская партия, Карпов ушел в сторону от намеченного Тимманом варианта как раз в том месте, где у меня возникли сомнения. Мне было неприятно — день работы пропал впустую. И представляю себе, каково было Тимману…
А в 2002 году мои тренерско-педагогические способности опять потребовались, но в других условиях. Довольно неожиданно, вне годового плана был назначен матч в быстрые шахматы сборная России — сборная остального мира. Мне позвонили от имени президента ФИДЕ и предложили стать тренером «сборной мира». Приехать в нужное время я не мог — у меня в этот момент было другое соревнование. Но я обещал прибыть чуть попозже. Главным тренером сборной взяли Я. Сейравана. Прекрасный выбор! Сейраван отнесся к этой работе с величайшей серьезностью, твердой рукой он вел команду в бой каждый день. Приехал я. Поговорил с членами команды, предложил свои услуги как аналитик. Какая помощь нужна гроссмейстеру экстра-класса? Он ведь внимательно следит за всем, что происходит на шахматной доске во всем мире, обо всем имеет свое собственное мнение. Скорее всего, нужна психологическая поддержка — утешить, ободрить, выразить понимание, солидарность. Я не профессиональный психолог, зато врач-психолог — не профессиональный шахматист. Случилось, что многие участники команды беседовали со мной накануне игры с глазу на глаз, случилось, что все они сыграли очень хорошо. И приписали этот результат ободряющей беседе со мной. И матч выиграли. И опять отметили, что без меня им пришлось бы труднее. А я не могу ни подтвердить, ни опровергнуть, тем более, что опровергать как-то не хочется…
Во время одного недавнего интервью мой собеседник- журналист Караулов воскликнул: «Вы счастливый человек!», а я возразил: «Я против такого определения. У счастливого человека нет будущего!»
Виктор Хенкин. Со своей колокольни
СО СВОЕЙ КОЛОКОЛЬНИ.
Летом 1976 года, когда Виктор Львович Корчной не вернулся из поездки в Голландию и попросил там политическое убежище, в приморском городе Сочи проходил очередной чигоринский мемориал. Василий Васильевич Смыслов, прохаживаясь по пляжу в окружении участников турнира, кивал на меня и, лукаво щурясь, приговаривал: «Берегите Виктора Львовича, он у нас теперь один остался…»
Шутка нравилась, гроссмейстеры улыбались… Вскоре, однако, им стало не до смеха. Спортивное начальство предложило подписать коллективное письмо с резким осуждением коллеги- невозвращенца. Лишь немногим удалось избежать позора. Среди них — Михаил Моисеевич Ботвинник, чей отказ от подписи имел для меня неожиданные последствия.
«Охотники на привале». Виктор Хенкин, Виктор Корчной и Петра Лееверик. Москва 2004 г.
Тем же летом я провел неделю в пионерском лагере «Орленок», где написал статью о шахматной школе Ботвинника, проводившего там очную сессию. Статья была опубликована в одном из ближайших номеров газеты «Комсомольская правда», шахматным обозревателем которой я значился, и привлекла внимание.
На следующий день меня вызвал тогдашний редактор газеты Л. Корнешов.
— Вам известно, — спросил он, — что Ботвинник отказался подписать письмо советских гроссмейстеров, осуждающих бегство Корчного?
— Известно, — ответил я. — Ботвинник никогда коллективных писем не подписывает.
— А вам известно, — продолжал он, — что «Голос Америки» назвал вашего Ботвинника «совестью советских шахмат»?
Я промолчал. В те времена слушать «Голос Америки» и прочие «вражеские» голоса запрещалось. Передачи глушились специальными установками, однако российские умельцы ухитрялись ловить их даже на свои хилые приемники.
— В такой момент, — продолжал главный редактор, — вам не следовало предлагать к публикации материал о Ботвиннике. Вы допустили политическую беспринципность.
Я почувствовал себя, как на партийном собрании, на которых, к счастью, никогда в жизни не бывал.
— Лев Константинович, — произнес я на голубом глазу, — могу ли я расценивать ваше замечание как рекомендацию регулярно слушать «Голос Америки»?
Корнешов посмотрел на меня, как на ненормального. Но я уже закусил удила:
— Тогда распорядитесь, чтобы его не глушили.
Меня отстранили от работы на два месяца — в Кодексе законов о труде была такая мера взыскания. Зато теперь я могу с полным основанием говорить, что пострадал за Ботвинника и моего двойного тезку, стародавнего товарища Виктора Львовича Корчного.
А встретились мы впервые 50 лет назад в Риге на командном первенстве СССР. Ему было 23 года, он учился на историческом факультете Ленинградского Университета. Когда нас познакомили, я, смеясь, воскликнул:
— Прекрасно! Будете писать историю шахмат.
Молодой мастер пренебрежительно фыркнул и процедил сквозь зубы:
— Не я напишу, обо мне напишут.
Что-то знакомое послышалось в его словах. Вернувшись в Москву, я разыскал первоисточник. В 1896 году на вопрос историка Л. Бахмана, почему он не хочет написать о себе книгу, первый чемпион мира Вильгельм Стейниц ответил: «Я не историк шахмат, я сам кусок шахматной истории, мимо которого никто не пройдет. Я о себе не напишу, но уверен, что кто-нибудь напишет…»
Ответ Корчного не показался мне верхом скромности, но Виктор Львович не слишком ошибся в своем предсказании. Океан лжи и грязи, вылитый на одного из сильнейших гроссмейстеров мира советскими спортивными функционерами и беспринципными журналистами, составил бы не один том в новейшей истории шахмат.
«Чукча не писатель, чукча читатель, — перефразируя известный анекдот, любит говорить о себе Корчной. — У меня нет и никогда не было писательских амбиций… Но должен же я рассказать правду!»
Приступая к работе над автобиографией, Виктор Львович Корчной обратился к Виктору Львовичу Хенкину с предложением о сотрудничестве. «Какова может быть форма твоего участия, — писал он мне в письме, — подумай сам».
Я подумал и предложил присоединить к его биографии свои воспоминания о людях, с которыми мы встречались, и времени, в котором жили. Возможно, наши оценки в чем-то не сойдутся, хотя во многих взглядах мы близки не только благодаря имени и отчеству.
Я осознаю, что мои заметки не идут ни в какое сравнение с историческими пластами, поднятыми моим тезкой, но, надеюсь, что они добавят некоторые штрихи, которыми так полна наша жизнь в шахматах.
ВРЕМЕН СВЯЗУЮЩАЯ НИТЬ
В своей родословной Корчной смог насчитать только три поколения. Войны, революции, голод, репрессии, обрушившиеся на нашу страну в 20-м веке, обрубили корни миллионов семей, разметали ветви по всему свету. Виктор Львович позавидовал мироощущению господина Старицкого с площади Пальма-де-Мальорка, чей род берет начало в глубокой древности; судьба одного из его предков описана в стихотворении А. К. Толстого.
FB2Library.Elements.Poem.PoemItem
Современный Старицкий черпает жизненные силы в причастности к своему далекому предку, принявшему мученическую смерть от руки тирана. А что испытывали бы потомки Малюты Скуратова, объявись они ныне? Чувство кровной вины, подобно Светлане, дочери Сталина? Или чувство «законной гордости», как сын Берии?
Разные судьбы выпадали на долю отпрысков древних родов. В 60-х годах прошлого века в московском такси можно было встретить шофера по фамилии Барклай-де-Толли. Да, да, это был потомок того самого генерала, который мудро командовал русской армией в начале войны 1812 года. Ему посвящено знаменитое пушкинское стихотворение «Полководец» («У русского царя в чертогах есть палата…»), это его статуя (наряду с Кутузовым) возведена у Казанского собора в Санкт-Петербурге… Крутя баранку старенького такси, болтая с пассажирами, благодаря за чаевые, ощущал ли шофер Барклай-де-Толли свою принадлежность к славному имени? Разговоров на эту тему он избегал, а мы между собой острили, что за одну только фамилию его следовало зачислить на исторический факультет МГУ без всяких экзаменов.
Корчной не знает своих прародителей. Это не его вина, а беда. Но от польских предков он унаследовал бунтарский дух и честолюбие, от еврейских — упорство и живучесть. И вот он такой, какой есть.
ИСТОЧНИК ПОВЫШЕННОЙ ОПАСНОСТИ
Это только Кобзон бесстыдно утверждает, что антисемитизма в СССР не было. А вот вам, Иосиф Давыдович, анекдотик из недавнего прошлого.
Мальчик говорит маме:
— Хочу жениться на Кобзоне.
— Ты с ума сошел, — возмущается мать, — он же еврей!
На бытовом уровне антисемитизм в России существовал всегда, на государственном — то затухал, то разгорался. В СССР он был негласно узаконен в послевоенные годы и назывался борьбой то с космополитизмом, то с сионизмом. Еврейских юношей и девушек в престижные вузы не принимали, на хорошую работу не брали, по службе не продвигали. Пресловутый «5-й пункт» — графа в анкетах и паспорте о национальности — стал темой для многочисленных анекдотов.
Иосиф Кобзон говорит, что в отношении себя он никаких притеснений не ощущал. Еще бы! Он душевно пел патриотические песни, был «лицом страны», так сказать, «государственным евреем». А вот мачеха Корчного Роза Абрамовна была просто еврейкой в государстве и все прелести антисемитизма ощущала на себе. Когда пришла пора Виктору Львовичу получать паспорт, она настояла, чтобы его записали русским, хотя неизвестно, есть ли в нем, кроме еврейской, польской и украинской кровей, хоть капля русской…
Шахматы в СССР были тем полем деятельности, где успех не зависел от анкетных данных. Если брюнет играет сильнее блондина, говаривал Остап Бендер, то здесь уже ничего не поделаешь. И еврейские мальчики усердно играли в шахматы, становились мастерами и гроссмейстерами, чемпионами городов, республик, страны, мира, достойно защищали спортивную честь Советского Союза на международных турнирах.
Вспоминаю XII всемирную Олимпиаду 1956 года в Москве. Ко мне, референту пресс- бюро, подошел господин Шапиро, корреспондент американского агентства Ассошиэйтед-пресс.
— Скажите: кто за кого играет? — спросил он нахально, кивая ярко-рыжей шевелюрой в сторону стенда, где были обозначены соперники в матче СССР — Израиль. С нашей стороны выступали Ботвинник, Бронштейн, Тайманов, Геллер, с израильской, разумеется, «тоже».
Я огляделся. Вокруг шныряли «люди в штатском», рискованная для того времени шутка могла быть расценена как антисоветская провокация.
— Это будет видно по результатам, — ответил я в унисон.
Советские евреи, конечно же, победили, хотя и с минимальным счетом (2,5\1,5).
Случалось, что высокие спортивные титулы, которые носили еврейские шахматисты, становились источником повышенной опасности.
Однажды, это было в 1967 году, в редакцию «Шахматной Москвы», где я работал ответственным секретарем, пришел Корчной, ведя за собой взволнованного Штейна. В ту пору на Ближнем Востоке шла война. Ее развязали арабские страны, но наше правительство, как всегда, во всем обвинило Израиль. Готовилось коллективное письмо с осуждением его «агрессивной политики». Письмо должны были подписать известные советские деятели науки, культуры и спорта еврейской национальности, среди них тогдашний чемпион СССР по шахматам Леонид Штейн. Ему уже на это намекнули.
Штейн был сильным шахматистом, но слабым человеком. Он знал, что напрямую отказаться от подписи, подобно Ботвиннику, у него не хватит мужества, и позорный шлейф будет тянуться за ним долгие годы. Он просил совета, как избежать этой напасти.
— Беги немедленно из Москвы, — посоветовал я. — Но не домой, во Львов, а куда-нибудь в глушь, чтобы тебя не нашли даже по телефону. Без твоего согласия твою подпись вряд ли решатся поставить…
(Любопытно, что почти десять лет спустя примерно так поступил Давид Бронштейн. Когда собирали подписи под письмом, осуждающем бегство Корчного, он находился на международном турнире в маленьком польском городке и не отвечал на телефонные звонки из Москвы.)
Не знаю, успел ли Штейн воспользоваться моим советом. Война оказалась «6-дневной», и письмо подготовить не успели, а махать кулаками после драки было нелепо.
Следующую ближневосточную войну 1973 года я встретил шахматным обозревателем «Комсомольской правды». Моим начальником был член редколлегии, редактор отдела спорта и военно-патриотического воспитания Валентин Ляшенко. Он называл себя «интеллигентом в первом поколении» и путал капельмейстера с капельдинером.
— Давай что-нибудь придумаем, а то главный недоволен, — сказал он мне.
Новые идеи газете всегда требовались. То какой-нибудь конкурс затеем, то матч читатели — компьютер… На этот раз идея, рожденная в недрах редколлегии, оказалась со знакомым душком.
— Ну, например, — продолжал Ляшенко, — открытое письмо советских гроссмейстеров, извини, твоей национальности с осуждением агрессии Израиля.
— Шахматисты, извини, «моей национальности» такое письмо не подпишут, — возразил я.
— Разве они не поддерживают политику партии и правительства?
— Они не захотят стать «невыездными».
— Напротив! Мы пошлем их на самые престижные международные турниры!
— Если их там примут, в чем я сильно сомневаюсь…
— Это мы еще посмотрим… А «невыездными» станут те, кто откажется от подписи, — добавил «интеллигент в первом поколении» с недоброй усмешкой.
К счастью, разговор продолжения не имел. Это была попытка бежать впереди паровоза. А «паровоз» катился быстро и докатился до отказа СССР от участия в XXII шахматной Олимпиаде по той причине, что она проводится в израильской Хайфе. Вместо Хайфы мы предложили Бейрут. Вот смеху-то было!
МИСТЕР ИКС
Корчной утверждает, что чемпионом мира Карпова сделали четыре еврея — Бах, Рошаль, Батуринский и Фурман…
Эх, Виктор Львович! А сами-то вы где были?
