Тяжелый ливень прекратился, как только они вышли из церкви, превратившись в мелкий дождь, заставив большинство скорбящих скрыться под зонтами. Эммет де Витт казался на общем фоне единственным пятном света, в своем ярком священническом облачении. На миг он остановился. Его очки запотели от пыла пасторской проповеди и духоты в церкви.
– Роберту следовало бы быть здесь, – сказал он.
Рядом с ним, поправляя вуаль, стояла Алекса. Они вдвоем немного промедлили на вершине лестницы.
– Он путешествует, – сказала она.
– Ну, все-таки… похороны Элинор…
– Он нездоров. В данный момент он в больнице, в Марракеше, насколько я помню. Он прислал телеграмму.
– Это из-за пьянства? Судя по всему, он просто старается себя погубить, после того, как его отправили в отставку. Какой позор, что он ее принял.
– У него не было выбора, Эммет, после того, как его поймали на связи с сеньорой Гусман. Не часто американские послы попадают на первые полосы газет из-за сексуального скандала. Президент был в ярости на Роберта.
– Бедный Роберт, – сказал Эммет без тени симпатии. – Бессмысленная жизнь. Поло, пьянство, женщины… – его проблема в том, что никто из Баннермэнов не годится в плейбои, даже он.
– Возможно, это только о д н а из проблем Роберта, – сказала она. Нам лучше оставить это.
Эммет распознал властные ноты в ее голосе. Он взял ее под руку, и они стали спускаться по ступенькам. Вслед за ними из церкви вышли Сесилия и Патнэм Баннермэн. Патнэм держался неловко, как всегда на семейных съездах, Сесилия сверлили ненавидящим взглядом затылок Алексы, не беспокоясь, что это заметят. Они проследовали по лестнице и прошли между двумя рядами гостей, чьи зонты колыхались, как деревья на ветру, пока Эммет вел процессию на Баннермэновский Пирог с такой скоростью, что старшие члены семьи сбивались с дыхания, как на гонках.
Алекса легко шагала рядом с ним, вуаль струилась за ней. Она одобряла эту скорость. Элинор, знала она, не понравилось бы, что ее заставляют ждать.
Саймон и Стерн стояли рядом, прячась под зонтом Саймона от Гуччи в красную и зеленую полосы.
– Хотелось бы, чтоб зонт был черным, – сказал Стерн. – Здесь он выглядит неуместно.
– Он и неуместен. Так же, как и вы. Так же, как и я. Давайте, взглянем фактам в лицо – мы оба здесь неуместны.
Стерн, похоже, не желал признать, что он может быть где-либо неуместен. Он сменил тему.
– Как продвигаются дела в музее? Вы уже привыкаете быть директором музея?
– Постепенно. Респектабельность дается мне отнюдь не легко. Генри Гельдцалер написал обо мне разгромную статью в журнале "Нью-Йорк". Полагаю, это значит, что меня признали. Когда на тебя так нападают, в Нью-Йорке это верный признак, что тебя воспринимают серьезно. Я хотел подавать в суд, но Букер меня отговорил, и вполне справедливо.
– А Букер взлетел высоко.
– Да. Что ж, вероятно, ответственность обязывает. После отставки де Витта все бремя легло на него. Он чертовски увлечен музеем. Вы знаете, что он вошел в совет директоров, как главный юридический советник?
– И в совет директоров Фонда. И кто угадает, как далеко он еще продвинется?
– Это знает только один человек, – сказал Саймон. Дробь дождя не могла заглушить благоговения в его голосе.
– А-минь, – торжественно произнес Стерн. – Аминь.
* * *
Голос Эммете де Витта разносился далеко, словно дождь усиливал его пронзительность, так что он гремел над Пирогом и соседней рощей. Он использовал любую возможность возвысить тон на полную мощность, ибо здесь никогда не бывало столько скорбящих, после смерти Кира, похороны которого видели здесь считанные единицы.
– Земля к земле, и прах к праху, – хрипло выкрикнул он, завершая службу. На миг он замер в молитве, выглядя даже выше обычного, потому что стоял на холмике земли. Перед ним простиралось море мокрых зонтов. Он наклонился, зачерпнул немного глины в и бросил в открытую могилу.
Потом он протянул серебряную лопатку Алексе – ту самую лопатку, что использовалась на похоронах Артура. Она приподняла вуаль и осторожно бросила пригоршню земли в могилу. С одобрением Эммет заметил, что она плачет. Он знал, как Алекса любила Элинор, – как немногие из присутствующих, ибо Элинор Баннермэн жила так долго, что ее смерть стала определенной разрядкой, и мало кто вспоминал ее с иными чувствами, кроме страха и любопытства. Многие люди за пределами семьи считали, что она давно уже умерла.
Теперь, когда Элинор уже больше нет, ничто уже не будет прежним, думал он, но, после того, как он увидел, как Александра Баннермэн идет от могилы свекрови, одетая с ног до головы в черное, с густой вуалью, прикрывающей лицо, он уже не был так в этом уверен.
Море зонтов расступалось перед ней, открывая ей проход, как Красное море расступалось пере Моисеем. Зонты вздымались и опадали с каждой стороны, пока кузины и кузены, дальние родственники и свойственники проталкивались вперед, чтобы приложиться к ее руке, представиться, произнести слова почтения или соболезнования.
Дэвид Рот, опустив глаза, словно вся церемония была ему чужда, шел следом. Его сотрудничество с музеем – и Александрой Баннермэн – принесло ему не только деньги, но и респектабельность, которой не сумел добиться его отец. Его постройка удостоилась похвал критиков, архитекторов, даже мэра, и, вдохновленный этим, он вышел из тени на свет прожекторов, появляясь в ток-шоу, колонках сплетен, на приемах, зачастую вместе с Александрой Баннермэн, которую он всегда представлял прессе, как своего компаньона. Его автобиография " Перспективы: История строителя", не только попала в список бестселлеров "Нью-Йорк Таймс", но поговаривали, что на ее основе будет снят сериал. Ходили даже слухи, что Рот будет играть себя самого, и он их не опровергал.
Мартин Букер, с непокрытой головой, по традициям Баннермэнов, шел теперь рядом с ней, нашептывая имена, которых она не знала, предупреждая о проблемах и осложнениях, с которыми она может столкнуться. Время от времени она касалась его затянутой в черную перчатку рукой. Некоторые люди считали, что у Александры Баннермэн роман с Ротом, другие, что с Букером, но она вела себя с такой безупречной осмотрительностью, что никто не знал правды, кроме самой Александры.
В одном Эммет был уверен: они оба влюблены в нее, но лично он бы сделал ставку на Букера.
Алекса не оглянулась, покидая Пирог. Она приветствовала каждого, кого полагалось приветствовать, пожимала каждую руку, помнила все имена – даже самых дальних родичей.
Самые важные члены семьи должны остаться на обед. Она выбрала меню, тщательно продумала места за столом. Все было на своих местах, до последней детали. Даже бриллианты Баннермэнов вернулись и благополучно лежали в своем сейфе, благодаря слишком щедрым отступным, предложенными Ванессе Баннермэн, вкупе с осторожно составленной угрозой, переданной Алексой лично, что ее арестуют за кражу, как только она ступит на землю Соединенных Штатов.
Она взяла Мартина Букера за руку и нежно ее пожала. Он был единственным человеком, которому она доверяла, единственным, кого она могла когда-нибудь представить на месте Артура, – но пока было не время и не место ему об этом сообщать.
Она старалась вспомнить, не просмотрела ли она чего-либо, не пропустила ли кого-нибудь.
В конце концов, она теперь была главой семьи Баннермэнов.
Майкл Корда (с) 1988 Перевод с английского Натальи Резановой (с)
"Высшие ставки и семейные тайны – вот тема последнего романа Корды – саги о богатой и могущественной американской семье, обладающей более чем случайным сходством с Рокфеллерами".
"Ньюсдэй"
This file was created
with BookDesigner program
28.03.2008