31

До того, как Милли исполнится двадцать один год, оставался один месяц. В это время года уже с утра наступала такая несносная жара, что все беременные женщины в Гонконге начинали жаловаться на свою судьбу. Мами, не переставая обмахиваться веером, заявила, что ни одна женщина, проживающая восточнее Аравии, не должна рожать детей летом.

– Может, вскоре на тебя тоже начнет действовать жара? – подразнила ее Милли.

– Что ты хочешь сказать?

– Ничего. Просто в Гонконге сейчас начался сезон детей!

– Мисс Милли, за кого ты меня принимаешь. Я прожила долгую жизнь и умею избегать таких сюрпризов. – Мами утерла платком потное лицо, и блеснула ее самая великолепная улыбка. – Но должна признаться: с тех пор, как в мою жизнь вошел Черный Сэм, мне приходится иногда и выкручиваться.

– Что ты имеешь в виду?

Мами пожала плечами.

– Ну, я начала встречаться с мужчиной. Я так долго была замужем за Растусом, что даже не ожидала, что способна, как бы это выразиться, обрести второе дыхание. Но Сэм сказал, что Растус – мертв, а я – жива.

– Сэм прав. Когда ты его увидишь?

– В два часа в этот же день на будущей неделе на пирсе Блейка. Он повезет меня на остров Стоункаттерс. Это необитаемый остров.

– Ой, как ты рискуешь. Даже не была там. Тебе удалось снять с него эти пиратские серьги?

– Он мне их отдаст через неделю в воскресенье, когда пойдет со мной в церковь на утреннюю службу.

– Неужели!

– Да! – уверяла ее Мами. – Мой Растус посещал церковь, как должен делать всякий уважаемый человек, и я сказала Сэму: «Если ты будешь вести себя, как мой Растус, тебе не будет стыдно предстать перед Создателем». «Но я совсем не спешу с ним встретиться. Пожалей меня, девушка, я же пират», – заявил мне Сэм. «Тем более ты должен быть честным и порядочным, иначе тебе не увидать Мами недели две, не меньше»

Милли хихикала.

– И что он тебе сказал на это?

– Ну, видишь, мы продолжаем встречаться…

– Господи! Ты знаешь, как прибрать мужчин к рукам.

– Что верно, то верно. Когда Господь Бог наградил Еву даром любви, он объяснил ей, как им пользоваться.

Мами наклонилась к зеркалу и потерла пеплом розовых лепестков за ушами.

– Как тебе Фу Тан?

Мами снова пожала плечами.

– Я могу сказать только одно: экономка она хорошая. С тех пор, как она у нас появилась, у меня никаких хлопот.

– Отдыхай, пока ты по-настоящему не выздоровеешь.

– Но все равно, я не доверяю никому, кто прячет глаза, а не смотрит открыто.

– Что ты хочешь этим сказать?

– Очень уж хитра, – ответила ей Мами. – И, прямо скажем, не ангел. Так и зыркает черными своими глазищами.

Милли подумала, что Мами преувеличивает: глаза новой экономки были не черными, а карими, и такими простодушными… как у молодой телочки. С тех пор, как она у них появилась, все хозяйство действовало, как часы.

В прихожей Милли наткнулась на Джеймса – его ждали с носилками два кули, чтобы отнести в офис.

Белые колонны, украшающие фасад их «Английского особняка», сверкали красотой и величием в утреннем свете, Джеймс же, напротив выглядел потрепанным и мрачным.

– Прости, что не позавтракала вместе с тобой, – спокойно сказала Милли.

Джеймс проворчал что-то невнятное. Глаза у него были красные и подпухшие. Милли решила, что никто не имеет права выглядеть так, как ее муж по утрам.

Джеймс нехотя выдавил:

– Принесли открытки – поздравляют тебя с днем рождения. Не рано ли?

– Это от школьных подруг из школы, – сказала Милли. – Они перепутали дату, и из-за них я уже чувствую себя старой.

Пока Джеймс переваривал сказанное ею, Милли добавила:

– Я вчера заходила в банк, ведь скоро я сама буду распоряжаться деньгами, которые сейчас под твоей опекой.

Джеймс попытался уйти, но она его задержала.

– Мне казалось, что на моем счету должно быть как минимум две тысячи долларов, и меня поразило, что там практически ничего не было.

– Что ж, придется привыкать жить по средствам, – огрызнулся он.

– Это неслыханно! Ты должен перечислять на мой счет пять сотен долларов ежемесячно. Так было указано в соглашении об опеке. Мне и нужно-то всего пятьдесят долларов, но на счету нет ничего!

– Маленько потерпи!

– Еще чего! Мне нужно всего лишь несколько долларов на карманные расходы. Честное слово, Джеймс, можно подумать, что это твои деньги!

– Так оно и есть, пока тебе не исполнится двадцать один год!

Он тяжело вздохнул.

– Послушай, твой адвокат, мистер Гудчайлд, официально переведет тебе деньги, как только тебе исполнится двадцать один год. До этой даты ты считаешься несовершеннолетней, и твои действия ограничиваются строгими финансовыми нормами. Если тебе нужно больше денег, поговори со своим адвокатом.

– Обязательно. Предполагается, что ежемесячно я должна получать проценты, но я их ни разу не получала. Сегодня обязательно повидаю Гудчайлда!

Милли видела, как кули уносили Джеймса из дома.

Выйдя в гостиную, она с изумлением обнаружила там Анну, которая определенно могла слышать весь их разговор. Эта девушка обладает способностью появляться в самых неожиданных местах, подумала Милли. Она перемещалась по дому с удивительной скоростью. Несколько секунд назад комната была пуста.

Анна обернулась к ней, продолжая вытирать пыль с книжного шкафа.

– Доброе утро, Фу Тан, – сказала ей Милли. Анна ей поклонилась.

– Леди, какой жаркий день.

– В полдень жара будет еще сильнее. Анна спокойно улыбалась и тихо спросила:

– У вас болит голова?

– Нет.

– Мне кажется, что она болит у бедного хозяина. Я заговорила с ним, и он мне не ответил. У меня мало опыта общения с джентльменами. Может, им не нравится разговаривать по утрам.

– Твоему хозяину уж точно это не нравится.

– А он не болен? Простите меня, леди, но за три недели, что я провела здесь, я так привыкла к вам. Кроме моего брата Янга, у меня никого нет, поэтому я считаю вас своей семьей. Когда вам грустно, я тоже грущу.

– Фу Тан, я очень тронута твоей привязанностью.

– Да, вы для меня вроде как родственники. Вы знаете, что у нас, китайцев, очень почитают семейные узы. Вам тоже грустно, леди?

– Почему ты меня об этом спрашиваешь? – Милли стало любопытно.

– У хозяина такое грустное лицо. Что-то его, видно, сильно заботит. У мужчин, которые занимаются бизнесом, всегда такие лица. В мире, где живем я и мой Янг, нет ничего, кроме смеха.

– Ты тоже буддистка?

– Нет, я верю в Христа, как и вы, – солгала Анна. – Я видела, как вы ходили в христианский собор Святого Иоанна, туда, куда Мами вскоре отведет своего мужчину.

Милли улыбнулась.

– Так ты слышала, как мы говорили об этом? Не стоит верить всему, что мы болтаем, и вообще, поменьше слушай, иначе у тебя не останется времени на работу. Ты уже заказала второй завтрак и обед?

– Да, я это уже сделала. Мисс Мами поедет с ним на остров Стоункаттерс?

– Вполне возможно, но это ее личное дело, не так ли? – резко заметила Милли.

– Конечно, но только на этом острове живут змеи. Когда она будет там, ей следует быть очень осторожной, и чтобы обязательно были прикрыты ноги. Также следует опасаться белого и розового олеандра. Если сорвешь его цветы, пальцы станут липкими. Их нельзя подносить ко рту, иначе отравишься.

– Я обязательно передам это Мами.

– Вы там были?

– Прости, мне нужно идти, – сказала Милли.

– Я только спросила, были вы там или нет. Если вы когда-нибудь отправитесь на этот остров, пожалуйста, ведите себя там поосторожнее. – Анна широко улыбнулась.

– Какая ты добрая, так заботишься о всех нас.

Раскаленное солнце просто сжигало Гонконг. На пирсе Блейка залив сверкал, как драгоценный камень. Маленькие волны танцевали и качали лодки и сампаны.

Вдоль берега стояли склады богатых людей.

Ближе к воде под вывесками «Цветок в тумане» располагались публичные дома. За красивыми ставнями прогуливались китайские и португальские леди сомнительной репутации и чистоты.

В старых артиллерийских бараках говаривали, что встреча с ними могла запросто уложить мужчину в гроб всего лишь за один доллар.

Милли шла медленно, обмахиваясь веером. Стояла жара. Носилки и полуобнаженные кули, согнутые под тяжестью седоков и груза, пробегали мимо нее по Квинс Роуд. Старую набережную начали перестраивать, и толстые жены этих седоков, укрывшись под бамбуковыми зонтиками, степенно прогуливались с потными и краснолицыми клерками, бесцеремонно перемывая всем косточки.

Офис господ «Гудчайлд энд Гудчайлд» располагался рядом со старым банком Метесона. Милли деловито прошла по прохладному мозаичному полу и подошла к конторке, чтобы навести справки.

– Пожалуйста, мне нужен мистер Гудчайлд-старший, – обратилась она к клерку.

– Как мне представить вас, мадам?

– Миссис Милдред Уэддерберн.

– Простите, по какому вы делу?

– По личному.

Милли покачивала ручку зонтика, выточенную из слоновой кости. Ее белизна, как и белизна длинного в складку платья, ярко выделялись на фоне тускло-коричневой мебели.

Клерк, с желтоватым лицом и со сдвинутым на кончик носа пенсне, даже не двинулся с места.

– Мадам, я все же хотел знать суть вашего дела. Комната мистера Гудчайлда находится на верхнем этаже, и, заранее узнав, что вам требуется, он сможет сразу принести сюда ваши бумаги. Пожалуйста, объясните мне цель вашего визита.

Милли вздохнула.

– Это касается адвокатской опеки над моими деньгами, которая будет иметь силу до моего совершеннолетия.

– Понятно. К сожалению, мистер Гудчайлд-старший только что уехал к своему клиенту.

– Тогда пусть меня примет мистер Гудчайлд-младший.

– Увы, мадам. Мистер Гудчайлд-младший болен. Лихорадка.

Милли понимающе кивнула.

– Весьма сожалею. Есть тут кто-нибудь еще, кто поможет мне в этом вопросе?

– Боюсь, что нет.

– Но поймите, что речь идет о больших суммах. От маленьких глазок под стеклами пенсне побежали лучики морщин.

– Мэм, в этом нет никакого сомнения. Как правило, под опеку берут значительные суммы.

– Тогда тем более странно, что никто из ваших сотрудников не желает мне помочь. Почему такое неуважение?

– Ну что вы, мадам. Я передам им вашу просьбу, и кто-нибудь навестит вас при первой же возможности. Может, и мистер Уэддерберн будет дома.

– Этого еще не хватало, – резко прервала его Милли. – Я знаю, что мистер Гудчайлд здесь, и желаю немедленно с ним побеседовать. Если он не спустится сюда, я сама к нему поднимусь!

– Но, мадам! – завопил клерк.

Когда она двинулась вперед, он попытался преградить ей путь, так что ей пришлось оттолкнуть его. Прибежал охранник в форме. Он с клерком схватили ее за руки. Посетители банка с интересом смотрели, как разъяренная Милли пыталась вырваться.

– Мадам, приемная доктора Скофилда находится в этом же здании, – внезапно заявил клерк. – Вы можете пожаловаться ему.

Милли одарила его испепеляющим взглядом.

– Насколько мне известно, вы его давняя больная… – нагло продолжал он.

Растрепанную и дрожащую от ярости Милли выпроводили на улицу. Было очевидно, что до ее прихода Джеймс успел пообщаться с господами Гудчайлд. Милли невольно подумала, что зря ввязалась в спор с клерком.

Жара стала еще сильнее. В это утро Гонконг был просто отвратителен. Милли еле плелась под своим зонтиком. А вокруг все занимались своими делами. Крестьяне размахивали связками тощих цыплят, болтающихся вниз головами, и зычно выкрикивали цену. Мясники расхваливали засиженное мухами мясо. Всякие шарлатаны-целители сулили исцеление от всех известных и неизвестных хворей. Имелись у них и лосьоны от вшей, и порошки для предохранения от беременности. Кули бежали трусцой, таща на плечах длинные палки-коромысла с грузом. Распорядители похорон громко кричали: «Дайте дорогу мертвым!», расчищая путь в толпе перед рыдающими родственниками и профессиональными плакальщиками, которых нанимали оплакивать покойных за пятьдесят центов в час. Хотя в Гонконге еще не было рикш (это было изобретение японцев), носилки можно было нанять везде: и на Педдер-стрит, и на Квинс Роуд. Шлюхи и служительницы борделей фирмы «Цветок в тумане» заманивали холостяков в свои лодки, уверяя, что их ожидает райское наслаждение!

Длинноволосые святые отцы разных мастей и религий, старательно запахивая свои жалкие балахоны, с жаром доказывали истинность своей веры. Это была самая гуща гонконгской жизни – шум, толкотня, спешка. Милли еще раз поразилась удивительной пестроте и причудливости, свойственной Гонконгу, этой преисподней, населенной миллионами разнообразных чертей…

На углу Поттингер-стрит пороли преступивших законы. Наиболее опасные преступники были в цепях и шейных деревянных колодках. Их отправляли в город Кулон, где их должны были обезглавить: стандартная мера наказания за убийство и пиратство. «Ах, Эли, не забывай об этом», – подумала Милли. Тринадцать кули сидели на корточках на тротуаре, ожидая своей очереди. Позже она узнала, что им была назначена норка по приказу полковника Кейна, грозы всей округи, его дурная слава докатилась до британской Палаты Общин. Губернатор там сетовал однажды на растущую в Гонконге преступность и сообщил высокому собранию, что лишь за один день пятьдесят четыре китайца подверглись как-то порке. Проходя мимо, Милли прикусила губу. Она видела, как они тянули к ней руки, моля о помощи. Но что она могла для них сделать? Ничего. В Гонконге человеческая жизнь стоила слишком дешево, а о сострадании тут вспоминали редко. У Милли в ушах звенели истошные вопли истязаемых… Ей стало плохо; подозвав носилки, она приказала, чтобы ее доставили домой.

По пути были расположены старые артиллерийские бараки, и Милли остановила носилки, чтобы посмотреть, как английские солдаты занимались на плацу. Солдат было очень мало. Милли подумала, что этой горсточке вряд ли удастся спасти Гонконг от нападения пиратов или восставших на материке тайпинов. Солдаты часто болели лихорадкой и умирали тоже часто. А все потому, что их разместили в палатках, где их одолевали тучи москитов.

У Милли защемило сердце при виде бледных и слабых солдат. Джеймс так любил поразглагольствовать о «желтой опасности» и о том, какое их ждет побоище, если колонию внезапно атакуют.

Нанкинский договор о мире от тысяча восемьсот сорок второго года худо-бедно пытались соблюдать, но все больше поговаривали об очередной опиумной войне. Говорили, что Китай до сих пор не может пережить штрафа в двадцать миллионов долларов, которые ему пришлось выплатить Англии в качестве репараций. Пекинское правительство возобновило свои угрозы Англии, обещая сбросить всех этих одолевших Гонконг иностранных дьяволов в море, если будет продолжаться импорт опиума. Милли подумала, что, пожалуй, европейским умникам пора отсюда бежать, чтобы спасти свои шкуры.

Мами лежала в постели. Милли удивилась, но решила, что это из-за жары, которая всех их измучила. Позже, когда она гуляла по саду и поднялась на холм, чтобы взглянуть на залив, то увидела караван больших джонок, плескавшихся в кобальтовом море. Их паруса, похожие на крылья летучих мышей, полоскались на крепком юго-западном ветерке: джонки направлялись к острову Грин. Уж не Эли опять что-то затеял? В последнее время она редко видела его и все смотрела, как бороздят залив джонки.

От летней сонной одури Гонконг встряхивали время от времени разные события. Милли вспомнила, что вскоре прибудет новый губернатор сэр Джон Боуринг, чтобы занять место сэра Джорджа Бонэма. Ни она, ни Джеймс еще не знали, что сэр Джон не терпел чиновничьей расхлябанности и безалаберности.

 

32

Пока Мами закупала на центральном рынке провиант, к Милли вдруг явился доктор Скофилд. Анна Безымянная вежливо проводила его в гостиную.

– Какая красавица, – восхитился он, когда Анна закрыла за ним дверь. – Где вы такую нашли?

– Это заслуга Джеймса. Он давал объявление.

– Вы ее взяли, чтобы помочь Мами, пока она не оправится?

– Да, это была навязчивая идея Джеймса. Что-нибудь выпьете?

– Нет, в такую рань не пью. Вы видели Джеймса сегодня утром?

– Нет, он всю неделю был на острове Грин. А в чем дело?

– Я слышал, что он очень расстроился после скандала, который вы учинили в банке на прошлой неделе?

– Скандал? Какой скандал?

– Ну вы-то знаете, какой, коль скоро сами его устроили. – Скофилд издевательски ухмылялся. – Клерк в приемной жутко тогда разозлился. Научитесь сдерживать себя в присутственных местах. Если вы будете продолжать в том же духе, то репутация Уэддербернов сильно пострадает.

– Не могу понять, о чем вы говорите. Я знала, что мистер Гудчайлд был на месте и никуда не отлучался, вот я и попросила, чтобы он меня принял. Только и всего. Клерк отказал мне, а я настаивала.

– Нет, не только. Вы кричали и толкнули его так, что он свалился на пол. Верно?

– Что?

Милли вскочила на ноги.

– Вас обвиняют именно в этом. Мистер Гудчайлд заявил, что клерк собирался подать жалобу о нападении на него.

– Вы несете какую-то чушь.

– Гудчайлд еле уговорил его не подавать. Клерк был при исполнении обязанностей. Только и всего, как вы говорите.

– Ложь от первого и до последнего слова, и вы прекрасно это знаете!

– Скажите это клерку, а не мне.

Милли упала в кресло и закрыла глаза. Доктор тоже сел.

– Знаете, я все же не откажусь выпить. Поскольку разговор нам предстоит трудный.

Он налил джин в стакан и залпом его выпил.

– Милли, я пекусь о вашей же пользе. Некоторое время я считал, что вы можете контролировать свои поступки…

Скофилд замолчал.

– Ну, ну, выскажитесь на чистоту, – не сдавалась Милли.

– Затем я сюда и пришел. Начнем с того приема у губернатора. Ваша конфронтация сыграла дурную роль.

– Что еще за конфронтация?

– Ну, ваша настойчивость, там было много свидетелей. Вы учинили скандал в присутствии министра по делам колонии и уверяли, что в одном из сопровождающих его лиц узнали члена банды, державшей вас в качестве заложницы. После того случая я совсем не уверен, что ваше состояние изменилось к лучшему. Пожалуйста, сядьте, Милли, мне и так сложно…

Милли села, и доктор продолжал:

– Добились вы только одного: все оказались в неловком положении. В том числе и тот джентльмен, который на деле оказался Акилом Тамаринсом, послом Нидерландов в Пекине. Но вы и тогда не успокоились, заявили ему, что он лжец, хотя он уверял, что никогда вас прежде не видел.

– Это был Ганс Брунер, – сжав кулаки прошептала Милли. – Я не понимаю, что здесь происходит, но это был Ганс Брунер.

– Моя дорогая, это был не он. Вы только поставили себя в неудобное положение. И в этой истории с банком – тоже. Я уж не говорю о ваших странных заявлениях по поводу мертвецов с наручниками на острове Грин. Если бы я хорошо вас не знал, то решил бы, что вы специально говорите подобные вещи, чтобы произвести впечатление на репортеров. То-то радость для репортеров – позубоскалить над правительством. Но мы с вами знаем о вашем прошлом. Все эти поступки – всего лишь проявление вашего заболевания. У вас явное ухудшение.

– Чем больше вы будете пытаться объявить меня сумасшедшей, тем меньшего вы добьетесь, – спокойно заявила Милли.

– Типичные заявления сумасшедших, – отрезал Скофилд. Он и раньше не раз это повторял.

– Я здоровее вас, и вы это знаете.

– Кроме того, есть еще один момент, довольно деликатный.

– Так. Что еще?

– Очень деликатный момент, я имею в виду Джеймса.

– Ну кого же еще. Вы всегда па страже его интересов.

– Да, я говорю о личных отношениях между вами.

– Вы имеете в виду наши интимные отношения?

– Да.

Скофилд посмотрел на Анну, когда та внесла поднос с кофе.

Милли крепко сжала губы и ждала, когда она уйдет.

– Да, мы не раз обсуждали с ним этот вопрос, – сказала Милли. – Я только не пойму, при чем тут вы.

– Милли, Милли! Я не только ваш семейный врач, я еще и ваш друг. Джеймс решил посоветоваться со мной. Видимо, у вас возникли какие-то сложности в этом плане, и он не знает, как все исправить.

– Скажите ему, чтобы он меньше денег тратил на виски и больше времени проводил дома.

– Мне кажется, вы к нему очень несправедливы.

– Он слишком много пьет и поэтому в постели ни на что не способен, а пытается внушить себе, что виновата я.

Наступила тишина. Скофилд внимательно оглядел ее с головы до ног. «Гадкий утенок, прилетевший к ним прямо со школьной скамьи, превратился в лебедя», – подумал он. Не самого прекрасного лебедя – черты ее не были идеально правильными, но все равно она была весьма привлекательна. Молодость – великая вещь.

И та девушка, которая принесла кофе, тоже прелестна. Скофилд даже подумал, что Джеймсу очень непросто тут, при таких-то соблазнах. Он решил говорить напрямую, ведь Милли была теперь взрослой женщиной.

– У вас есть любовник?

– Это не ваше дело! – возмутилась Милли. «Этот проныра может запросто влезть в душу женщины», – подумала она. Ей было очень неуютно от двусмысленности положения. Она обвиняла Джеймса в неверности, а сама при любой возможности потихоньку встречалась с Эли.

Ей хотелось крикнуть ему в лицо, чтобы он не вмешивался в ее отношения с мужем. И объявить во всеуслышание, что тот человек, которого она любит, прибежит к ней, как только она его поманит пальчиком. Что ее хитростью вовлекли в этот так называемый брак, да не на ту напали. Но самое главное – оно так и крутилось у нее на языке – это то, что, как бы они ни бесились, в конечном счете наследство ее отца попадет к ней, как только она избавится от их гнета.

Этого Скофилд и боится и потому постоянно вмешивается в ее жизнь.

Но лучше ей пока помолчать. Если она не сдержится, это будет им только на руку. Ее любовь к Эли станет темой для сплетен. Само упоминание о нем обернется предательством.

– Никто не станет вас осуждать, – добавил Скофилд.

Милли на секунду отвлеклась.

– Простите?

– Я сказал, что жизнь у вас не сложилась. Милли встала.

– Я не желаю продолжать эту тему. Я не собираюсь никому исповедоваться, и меньше всего – вам.

– Я только позволил себе заметить, что вам не следует отказываться от личной жизни, – повторил Скофилд. – Вы – привлекательная женщина. Даже Мами старается обеспечить себе нормальную жизнь. Если верить слухам.

– Я ничего такого не слышала.

– Наконец-то она смогла забыть старого Растуса.

– Мами никогда не забудет Растуса!

– Даже в объятиях другого мужчины? Так я этому и поверил. Она и ее обожатель вместе приходили в церковь.

– Я рада за них.

Милли чувствовала, как он внимательно наблюдает за ней.

– А вы что же теряетесь? – спросил доктор. Милли встала, дав понять, что разговор окончен.

– Следите за мной, как ястреб за добычей, но я не такая дура, я не дам вам возможности устроить скандал! Если наш брак не удался, то исключительно по вине Джеймса, я тут ни при чем.

– Да будет вам. Я ведь добра вам желаю, – сказал Скофилд. Он явно был раздражен.

– У вас все? – спросила Милли.

– Вы мне не доверяете. Как жаль.

– А кто виноват в этом? Вы только и думаете о том, как бы упечь меня в сумасшедший дом?

Скофилд улыбнулся.

– Мы все стараемся создать себе в этом мире наш собственный ад. Разве я не прав? Если вы это поймете, тогда я ваш друг, если нет – тогда враг!

Милли промолчала.

– Можете меня не провожать, – сказал Скофилд.

* * *

Мами вернулась с рынка, их посыльный тащил ее сумки.

– Я видела на пирсе старого Скофилда. Он выглядел таким злобным, будто кто-то здорово его разобидел.

– Дай мне только время.

– Он был здесь?! – Мами даже открыла рот.

– Да.

Мами начала обмахиваться. – Ну, доложу я вам, странные вещи творятся в нашем доме. Эта Фу Тан смотрит на меня с такой ненавистью. Ты знаешь, она ведь даже не разговаривает со мной. И еще этот молодой монашек, который к ней таскается. Меня от него трясет. Я принадлежу к англиканской церкви, и мне не нравятся монахи.

– Должна признать, что экономка она хорошая.

– Но готовит она плохо. Вы не ели ничего вкусного с тех пор, как я перестала готовить.

– Джеймсу нравится все, что она делает.

– Его глаза и разум не слушают его желудка.

– Что ты хочешь сказать?

– То, что уже сказала. Такая старуха, как я, обязана все делать очень хорошо. Но если вы – свеженький лакомый кусочек вроде нее, вам простят что угодно.

Милли засмеялась.

– Но ты же ешь все, что она готовит, так?

– Только потому, что я очень вежливая. Мисс Милли, иногда мне бывает очень плохо. Мне кажется, что она кладет слишком много жира, мой желудок не выдерживает этого. Мой Растус тоже все на жир грешил, пока ему не стало совсем плохо.

– О чем это ты? Ты что, плохо себя чувствуешь?

– Не особенно хорошо. Никак не могу оправиться после угощений А Лума. У меня болят ребра.

– Тан тут ни при чем. Я ем то же, что и ты, и Джеймс тоже. Мы чувствуем себя нормально.

– Наверное, когда тебе минуло сорок, твой желудок уже не тот, что прежде. Вот и мой Сэм говорит: «Когда тебе сорок, все уже не так, как было раньше».

– Ну и как он? Твой Сэм?

– Замечательно. Мужчина хоть куда!

Мами раскраснелась, и ее большие глаза засверкали.

– Я слышала, что ты его водила в церковь. А мне не рассказала.

– Мисси, – сказала Мами, с кряхтением поднимаясь. – Я пока никому не говорю о моих планах в отношении Сэма, до тех пор, пока я его не отведу к алтарю. Если он все сделает как нужно, я подарю ему много малышей, пока я еще способна на это. Вот так!

 

33

Милли как-то открыла для себя, что с вершины холма в их саду, где был расположен маленький павильон, как на ладони виден гонконгский залив. Это открытие дало возможность ей и Эли обходиться без писем, которые были бы слишком рискованны. Если в урочный вечерний час его джонка в заливе делала знак креста, это служило сигналом встречи в определенном месте и в определенное время.

В последний день сентября, когда деревья в Прайе заполыхали осенними красками, их встреча должна была состояться в тихой гавани, недалеко от Виктория Поинт. Ровно в полночь.

Милли знала, что ее жизнь может оставаться довольно сносной только в том случае, если никто не узнает о ее похождениях. Раньше она была уверена, что ни Анна, ни Джеймс ничего не пронюхают. Теперь же их тайная встреча должна была состояться на острове Грин, и ей следовало убедить своих домочадцев за исключением Мами – ей она доверяла, – что она отправляется на пару дней в Макао, то есть совсем в другую сторону. Ради их безопасности ей предстояло четыре часа ехать на пароме по китайским водам.

Милли взахлеб рассказывала о том, что в Макао так хорошо нежиться в море недалеко от Прайи и часами бродить босиком по кристально чистой воде, а потом отсыпаться в португальской гостинице, вечером есть великолепных морских пауков и запивать их вином из Опорто; нектар богов, а не вино.

Если Джеймс станет подозревать ее в связи с любовником… Что ж, тем лучше. Ибо под крышей «Английского особняка» тоже что-то происходило. Вряд ли она сильно ошибалась…

Анна Фу Тан, их новая экономка, была удивительно красивой, а Джеймс никогда не упускал удобного случая «пошалить»!

– Я хочу ненадолго съездить в Макао, – сказала она Джеймсу за завтраком, стараясь, чтобы ее услышала Анна. – Мне нужно подышать свежим морским воздухом.

– Прекрасно, – согласился он, предвкушая приятные развлечения с Анной. – Ты можешь не торопиться домой. Когда ты уезжаешь?

– Если ты не против, то сразу после завтрака. – Милли ослепительно улыбнулась.

– И сколько времени ты будешь отсутствовать?

– Дня два, не больше.

– Но ты понимаешь, что если тебя захватит в плен в китайских водах вражеское судно, то два дня растянутся на пару лет? – спросил ее Джеймс.

Милли засмеялась.

– Тебе без меня не придется скучать. С тобой остается прекрасная Анна, и она о тебе позаботится. Разве я не права?

Джеймс улыбнулся. Он даже не стал протестовать, дав ей понять тем самым, что с некоторых пор предается чудесным играм адюльтера. Но в эти игры с удовольствием играет не только он, подумала Милли.

Джеймс поднялся из-за стола.

– Как я понял, теперь мы встретимся на будущей неделе.

Он чмокнул ее в щеку.

– Приятных развлечений.

– Я постараюсь, – ответила Милли.

Милли заперла дверь своей спальни (так как Фу Тан имела обыкновение появляться в самые неожиданные моменты) и переоделась в рваную куртку и брюки, в которых она приехала с острова Лантау.

Сидя у зеркала, она старательно наносила грим, делавший ее похожей на китаянку.

Покрасила губы не красной, а розовой помадой. Жженой пробкой затемнила веки и подвела уголки глаз. Заплела длинные волосы в косички, падавшие вдоль щек. Затем Милли критически осмотрела себя и решила, что маскарад удался, и она спокойно может отправляться в путешествие.

Милли настолько была увлечена своими приготовлениями, что не заметила силуэт лисьей морды, прижавшейся к оконному стеклу…

Анна поспешила к входной двери. На пороге она наткнулась на Джеймса.

Он только что вернулся с острова Грин. Море было неспокойным, он весь промок и потому последовал за Анной в кухню.

– Где моя жена?

– В своей комнате. Наверное, спит. Она рано пошла спать, сказала, что у нее сильно болит голова.

– Тогда я переоденусь в сухое и после еды приду к тебе. Все готово?

– Конечно. Как пожелаете.

– Сегодня мы будем спать в одной постели.

– В моей комнате? Это невозможно, хозяин.

– Почему?

– Потому, что мой брат-послушник приедет из Лантау навестить меня.

– Дьявол побери всех монахов, а твоего братца в особенности! Бог мой, я не наслаждался тобой целую неделю! Нельзя отложить его визит?

– Невозможно. Он уже направляется сюда. Пожалуйста…

Анна подошла к нему и, обняв за шею, начала его целовать. Джеймс наклонился над ней, но она, задыхаясь, сказала:

– Нет хозяин, не здесь. Тут опасно.

– Моя жена спит. Чего ты боишься?

– Нет, пожалуйста.

– Молчи, женщина!

Они упали на пол кухни. Анне было противно ощущать его смрадное от виски дыхание.

– А если войдет кто-то из слуг? – в панике шептала Анна.

– Лежи спокойно, черт бы тебя побрал!

* * *

Янг не пошел к парадной двери, а постучал в окно Анны. Он всегда так делал, навещая ее в «Английском особняке». Строгость и спокойствие жизни в монастыре стерли с его лица ранние морщинки и вернули ему молодую привлекательность. Но сегодня он был похож на прежнего испуганного мальчика.

– Быстрее! – прошептал он, когда Анна открыла ему дверь.

– Почему в этой жизни все так торопятся? – спокойно спросила она. Янг проскользнул внутрь, запер дверь и без сил привалился к косяку.

– Они идут, – прошептал он.

– Кто? Говори яснее или вообще ничего не говори.

Она злобно поджала губы, видя его слабость. У него по щекам струились слезы, и оранжевая тога тоже была залита слезами.

– Солдаты из Макао… Она задают вопросы, – в ужасе промолвил юноша.

– Какие вопросы?

– Куда исчез капитан да Коста. Они уже разговаривали со старейшинами и наставниками в гонконгском храме, а теперь они разъезжают по островам и вскоре прибудут в Лантау.

У Анны перехватило дыхание. Янг продолжал:

– Ты просила, чтобы я привел к тебе капитана. Ты говорила, это для того, чтобы он арестовал Боггза, но капитан исчез. Что с ним случилось?

– Не знаю. Я показала ему, где находится пороховой завод, и все ждала, когда он арестует Эли Боггза. Как только его схватят, считай, с пиратами и бандитами покончено.

– Так ты знаешь, куда делся офицер?

– Нет, клянусь тебе, малыш. Янг немного успокоился.

– Еще идут разговоры, что молодой монах заходил в таможню в Макао, и капитан ушел с ним. Что будет, если они станут меня допрашивать?

Анна взяла в ладони его лицо и расцеловала в обе щеки.

– Все это очень просто. Просто на все нужно говорить «нет».

– Но это же ложь! Смертный грех!

– Господи! – весело воскликнула Анна. – Какой ты стал правильный! Разве ты никогда раньше не лгал?

– С тех пор, как принял священный обет, ни разу. Анна ласково ему улыбнулась.

– Тебе не нужно будет лгать. Просто выполни мою последнюю просьбу, малыш. А потом, я обещаю, мы вернемся в нашу деревню.

– Ты уже мне это обещала и раньше.

– Теперь я клянусь могилой нашей матери.

Янг уже не был ребенком, которым она крутила, как хотела. К тому же он больше не доверял сестре. Его подозрения подтвердили старшие монахи, перед которыми он исповедывался.

– Твоя сестра одержима нечистой силой, – сказали они ему. – Ее душа стала добычей лисьих когтей, и она никогда не узнает мира и покоя, пока поселившийся в ней зверь не будет с молитвами изгнан. Постарайся добиться ее доверия и делай все, что мы тебе прикажем, и тогда она сможет очиститься от греха.

Янг вспомнил это и спросил:

– О чем ты хочешь просить меня в последний раз?

– Всему свое время, – ответила Анна, – ты должен запомнить: раз я дала тебе обещание, я его выполню, мой Маленький Брат.

После того, как Янг отправился обратно в Лантау, Анна достала из ящика ключ от порохового завода, который она украла с джонки Эли. Она положила его в пакет с запиской на английском языке:

«Это ключ от порохового завода Стэнли и карта, где указано его местоположение – недалеко от деревни».

Подошел час свиданий в «Английском особняке»; одним он был в радость, другим – совсем нет.

– Ты здесь, Мами Малумба? – шепнул Черный Сэм у дверей ее спальни. Его большие серьги блестели в свете луны.

– Я-то здесь, но тебя со мной нет! – ответила ему Мами.

– Открой дверь, а то я ее проломлю.

– Неужели? Если ты считаешь, что в любой момент можешь поманить меня, и я тут же растаю, ты очень ошибаешься.

– Я хочу спеть тебе «Песнь песней» царя Соломона!

– Я слышала этого парня утром, днем и ночью. Мне он уже надоел!

– Сладенькая моя, что я сделал?

– Ты нарушил свое обещание, Черный Сэм. Мой Растус никогда не нарушал обещаний.

– Какое обещание?

– Ты сказал, что придешь послушать, как пастор станет читать Библию, а сам не явился.

– Цветочек мой, я же пират! Меня не было, я был занят грабежом.

– И еще одно: с меня хватит твоих пиратских приключений! Я требую, чтобы ты снял с ушей свои поганые серьги. А пока убирайся, я не желаю тебя видеть.

По другую сторону двери наступила тишина, а потом Черный Сэм сказал:

– Ты же знаешь, что в море плавает много рыбок. Такому парню, как я, стоит только свистнуть, и женщины выстроятся перед ним в очередь.

– Неужели? Теперь позволь и мне кое-что тебе напомнить. Ты мне сам говорил, что, если мужчина попробовал Мами, он уже навечно к ней прикован. Ты не помнишь своих собственных слов?

– Пожалей меня, – молил Сэм. – Ведь уже прошла неделя. Я скоро стану таким же тощим, как монах-пятидесятник!

– Мне все равно, если у тебя останется только кожа да кости. Черный Сэм, ты сюда не войдешь!

Часы на Педдер-стрит пробили час, а Милли и Эли бежали по пляжу острова Грин, держась за руки. Они бежали туда, где резвились два дельфина. Они как будто их ждали и высоко выпрыгивали в воздух из воды.

– Я люблю тебя! Я тебя люблю! – повторяла Милли.

Эли поцеловал ее, и она почувствовала вкус моря в его поцелуе. Они стояли, обнявшись, глядя, как лучи маяка острова Грин перекрещивались над проливом Сульфур.

– Нам нужно радоваться каждой минуте, – сказал Эли. – Когда прибудет новый губернатор, многое изменится.

– Почему?

– Говорят, что он собирается все тут переделать. Для начала он объявит это место особой территорией.

– Нет! Только не остров Грин.

– Это уже точно. В Парламенте обсуждали вопросы роста преступности в колонии. Он со многим не согласен. Он против торговли рабами-кули, а твой Джеймс завяз в этом по уши.

– Ты же знаешь, как я отношусь к этому, – сказала Милли.

Эли прищурил глаза от резкого света.

– Да, с этим пора что-то делать. Я, конечно, не очень разборчив в средствах, но мне не нравится торговать людьми. Основную часть перевозит компания «Смит и Уэддерберн». Тебе известно, что из более чем двадцати провинций от Анвея до Квантунга десятки тысяч кули были отправлены именно отсюда? Губернатор Боуринг собирается положить этому конец.

– Ну а что скажешь насчет контрабанды опиума?

– Это другое дело.

– Ничего подобного! Это так же гнусно, как работорговля! По-твоему, если ты получаешь от этого доход, контрабанда опиума сразу становится законным делом!

– Я и не рассчитывал на твое одобрение!

– Но ведь это так опасно! Каждый день в Коулуне пиратам отрубают головы.

– Сначала им нужно меня поймать! Милли крепко обняла его.

– Я тебя люблю, я не хочу, чтобы ты рисковал!

– Если ты меня любишь, не суй свой нос в мои дела! Еще мальчишкой я нарушал законы, и другим мне теперь не стать.

Позже, лежа с Эли на пляже, Милли опять почувствовала, что рождена для этого мужчины. До встречи с Эли ее любовный опыт был весьма ограниченным – сначала была юная любовь к Тому Эллери, теперь она видит его только во сне. Потом насильственное ухаживание Джеймса, которого ей приходилось терпеть из-за того, что он был ее мужем. Конечно, Эли не отличался мягкостью – его характер был мозолист и груб, как и его руки. Но в нем чувствовалась какая-то изысканность и нежность, которая проступала сквозь грубые его повадки. Эли ни под кого не подлаживался.

Его следовало принимать таким, каким он был, либо просто от него отказаться. Одно Милли знала наверняка – согнуть его не мог никто.

Лежа на спине, Милли наблюдала за ним прищуренными глазами.

Его резкий профиль был четко обрисован на фоне залитого звездами неба. Он ел приготовленное Мами угощение для них.

Эли всегда ел с грацией дикого животного. Процесс насыщения мало его интересовал – ему это нужно было, чтобы оставаться живым, и больше ничего. Зато для Джеймса еда была культом. Он наслаждался каждым кусочком пищи, исчезавшим в его губастом рту, который сразу же захлопывался, – так собака ловит пастью мух. Он шумно и старательно пережевывал пищу, пожирая маленькими глазами все, что еще не успел в себя запихать. Милли подумала, что по тому, как человек ест, можно угадать его характер.

Эти двое мужчин были тому прекрасными примерами. Она вспомнила знакомую еще со школьных дней старинную легенду о неком правителе, объявившем обжорство самым ужасным грехом из семи смертных грехов, ибо оно означало и зависть (к большому куску, лежавшему на тарелке соседа), и алчность (съесть как можно больше), и скупость (нежелание поделиться с ближним), и злость (из-за того, что ему досталась меньшая порция), и гордость (способность съесть больше всех) и вожделение (жажду есть еще и еще, несмотря на отрыжку и бурление в желудке).

Словом, шесть грехов, вместившихся в один-единый огромный грех.

Как странно, подумала Милли, улыбнувшись обернувшемуся к ней Эли. Ее грубоватый любовник сумел завоевать женское уважение тем, как он ел. Он ел, чтобы жить, Джеймс же наоборот – жил, чтобы есть!

– Когда-нибудь они отнимут тебя у меня, – неожиданно сказала Милли.

Казалось, Эли не слышал ее. Он вскочил, схватил ее за руки, и они помчались вдоль пляжа в укромное местечко за «Домиком Отдыха». Здесь, под защитой скал, они предались любви, и луна ласково освещала их тела.

Милли вспомнила гонконгских шлюх в районе Прайи. Они улыбались белоснежными зубами Они жестикулировали при разговоре, кончики их пальцев были красными, будто их окунули в кровь. И эти женщины предлагали себя мужчинам за доллар. «Чем я лучше их?» – подумала Милли. Почтенная дама, жена такого богача и нате вам, так страстно отдается любовнику на диком берегу!

– Я причинил тебе боль? – прошептал Эли.

Она ему ничего не ответила. Она не могла этого сделать, иначе разрушилась бы духовная связь между ними. Ни жизнь, ни смерть не могли сейчас их разъединить. Пока ее тело принимало в себя его силу, она познавала такую радость, ради которой стоило пережить то, что она пережила: свет счастья делал ее слепой ко всему, кроме единственной вспышки высшего наслаждения.

Иногда она спрашивала себя: что будет, если в ней станет зреть семя этой незаконной любви? Такой прекрасной. Но не померкнет ли это чувство под мишурой обвинений и разоблачений, не покажется ли ей потом обычным грехом для колониальных сплетниц. А ее отлучат от общества, лишив даже видимости уважения. Это удел любой женщины, посмевшей совершить такое. Любой, какое бы высокое положение на социальной лестнице она ни занимала.

– А вдруг ты забеременеешь? – спросил ее Эли, как бы прочитав ее мысли.

– Давай не станем обсуждать мои личные проблемы.

– Но это вполне может случиться. Тогда о нашей любви узнают все.

– Не будем говорить об этом и вообще думать об этом. Тебе было хорошо со мной?

– Мне будет хорошо с тобой до конца жизни!

– Но у тебя было столько женщин.

– Лучше тебя никого нет и не было!

– Я так рада. Значит, я для тебя являюсь ценной вещью?

– Не говори так.

Милли села, и теперь уже он видел ее профиль на фоне луны Полная великолепная луна плыла над далекими горами Эли понял, что ребенок, с которым он познакомился когда-то на «Монголии», превратился в женщину, с которой он желал провести всю жизнь.

Он приподнялся и начал целовать ее лицо. Но ее думы были где-то далеко. Она не повернулась к нему.

– Скоро мы отсюда уедем, – промолвил Эли.

– Вместе?

– Конечно.

– Это невозможно!

– Доверься мне. Я увезу тебя отсюда.

– Бог ты мой, Эли Боггз, ты мечтатель, а не пират!

Эли отряхнул песок с ее кожи.

– Я все продумал. За твоим «Домиком отдыха» спрятано много опия в контейнерах. Как ни странно, он не принадлежит ни Смиту, ни Уэддерберну, это собственность Ганса Брунера.

Милли была поражена, а Эли продолжал:

– На часть тех денег, которые твой отец выплатил мне за твое освобождение, он купил две тонны опиума, заплатив за него пятьдесят тысяч мексиканских долларов. Он спрятал их рядом с «Домиком отдыха», чтобы дождаться, пока не поднимется цена на опиум. Теперь, когда на носу еще одна опиумная война, цена на него поползла вверх, и я собираюсь забрать его себе.

– Но старый Сунг, он так охраняет его. Он не расстанется с ним под дулом пистолета!

– Я уже купил старика Сунга, – ответил Эли. – Считай, что это свадебный подарок от обожающего мужа.

– Эли, перестань мечтать! Джеймс к этому тоже приложил руку. Ганс Брунер, может, и дурак, но о Джеймсе этого никак не скажешь.

– И потом мы уплывем на край света, – продолжил Эли, не обращая внимания на предупреждение Милли. – Мы станем нежиться на чудесных берегах, есть омаров и запивать их французским вином. Там нас никому не достать.

– Эли, звучит, конечно, чудесно, но этого не будет.

– Миссис Уэддерберн! Вам известно, что вы лежите тут совершенно голая, что отнюдь не подобает уважающей себя женщине!

– С тобой я могла бы лежать так вечно.

– Это невозможно, поскольку у нас много неотложных дел.

Эли поднялся и помог подняться Милли. Они стояли, прижавшись друг к другу, не ведая стыда.

 

34

Осенью в жизни Милли произошло столько событий, что лучше все перечислить по порядку. Эли судили за пиратство и убийство. Последнее обвинение базировалось на том, что на пороховом заводе Стэнли нашли тело капитана да Коста. Ну а завод принадлежал Эли.

Сулен, дочь Папы Тая, была первой, кто испытал на себе прелести полицейского расследования.

В один прекрасный день, когда Гонконг продолжал изнывать от жары, а Сулен нежилась в заливе Стэнли, на берегу Папа Тай пытался вырваться из рук двух португальских полицейских и вопил:

– Сестра порока! Порождение безносого попрошайки, иди сейчас же сюда!

Но Сулен, такая же голенькая, какой лежала в день своего рождения на руках повитухи, продолжала о чем-то мечтать. Волны поднимались и опускались у ее маленьких розовых ушек. Веки ее были плотно закрыты, пряча ее глаза от расплавляющих лучей солнца. Сулен почти дремала, лежа в воде, и ее пропитанное солнцем тело темной тенью рисовалось в прозрачных струях.

Один из полицейских выстрелил в воздух. Выстрел несколько раз эхом отозвался в воздухе. Сулен открыла глаза и, увидев наконец Папу Тая и полицейских, побрела по воде к берегу.

– Выходи на берег!

Наконец она услышала приказание. И, не обремененная ни совестью, ни одеждой, скрестив на груди бронзовые руки, из-под которых выглядывали розовые соски, Сулен подошла к полосе прибоя. Папа Тай спешно накинул на нее свою толстую простеганную куртку, чем весьма огорчил полицейских.

– Понимаете, она дурочка, – воскликнул Папа Тай. – У нее тело женщины, а мозги блохи. Поверьте мне, что вы от нее ничего не добьетесь.

– Иди сюда, – сказал один из полицейских. Все они присели на корточки на песке. Сулен дрожала, но не от холода, а от возбуждения.

– Скажи нам все честно, иначе мы тебя выпорем, – сказал полицейский. – Ты знала капитана из португальской таможни по имени да Коста?

– Нет, – сказал Папа Тай.

– Да, – сказала Сулен. Отец начал проклинать ее. – Он часто приходил ко мне и говорил, что я очень красивая.

– Он искал пороховой завод, правда?

– Какой завод? – переспросил Папа Тай.

– Он искал встречи со мной, – ответила Сулен. Она встала, сбросив с себя куртку. Полицейские пораскрывали рты.

– Прикройся, шлюха! – заорал Папа Тай. Он рывком задрал в небо руки с синими венами и начал вопить, обращаясь к солнцу. – Только посмотрите, чем наградила меня моя жена! Она в подарок принесла мне шлюху! Пусть Будда простит эту женщину за то, что она жила на земле!

Затем он начал ухмыляться полицейским.

– Любуйтесь, любуйтесь ее красотой! Разве у вас дома есть такие красотки? Вы мне даете пятьдесят долларов, и она ваша! Парни, забирайте ее с собой, па что вам какие-то мертвые офицеры!

– Дитя, когда ты в последний раз видела да Коста? – спросил ее младший полицейский, не обращая внимания на болтовню старика. Он был еще очень молод, и у него горели щеки от близости Сулен.

– Месяца три назад, а, может, и больше.

Сулен начала рассматривать морскую раковину. Она поворачивала ее в разные стороны, чтобы перламутр сверкал на солнце.

– А ты, старик? – спросил его полицейский.

– Я? Клянусь душой моей бабушки, я его вообще не видел!

Папа Тай принялся в бешенстве колотить себя по груди.

– Но ты же владелец порохового завода. Да Коста должен был прийти к тебе.

– Я не владелец, – ответил Папа Тай.

– Он его продал, – перебила его Сулен.

– Кому?

– Эли Боггзу.

– Пирату?

– Да, – ответил Папа Тай. Он ощущал в воздухе опасность.

– Когда?

– Более трех месяцев назад.

Полицейский показал ему ключ.

– Это ключ от завода? Ты его узнаешь?

– Конечно, – решительно сказала Сулен. – Меня туда часто водил капитан да Коста и занимался там со мной любовью.

– Неужели?

– Врет она! – заорал Папа Тай. – Она – девственница!

– Зачем говорить такие ужасные вещи? – крикнула Сулен, начиная плакать.

– Капитан да Коста был человеком чести, – заявил полицейский. – Если девушка потеряла девственность, то это вина не нашего капитана.

– С него хватит того, что его убили, – добавил старший полицейский.

– Мы не позволим, чтобы кто-то чернил его имя. Пошли!

И он поднял все еще голую Сулен на ноги.

– Вы можете ее мучить и пытать, парни! – заорал Папа Тай. – Она вам может и наговорить чего. Глядишь и правду скажет – чего с ней отродясь не бывало. Но ведь убийство! Я могу вам твердо сказать, что никто из нас никогда в жизни не видел уважаемого капитана. Сулен ошибается.

– Нельзя, чтобы говорили, что мы, португальцы, не можем оценить подобную красоту. – Старший полицейский поклонился Сулен. – Вы позволите мне развлечь вас, пока станут допрашивать вашего отца?

– Сэр, с огромным удовольствием, – ответила Сулен. – Вы получите меня, а Папа Тай может засунуть свои пальцы в тиски, пока вы станете его мучить.

– У них обоих кривые языки, – заметил кто-то. – Но тиски помогут их распрямить!

Сулен и Папу Тая потащили прочь. Они брыкались и кричали.

По английским законам в Гонконге была отменена пытка на допросах. Но в Макао этот закон не действовал.

Папа Тай был трусом, и он долго не выдержал, а Сулен вообще не пришлось пытать.

– Прекратите, – заявил инспектор. – Как зовут ту женщину, которую, по вашим словам, вы отводили на пороховой завод?

– Я не знаю, как ее зовут, – ответила Сулен. – Она дала мне деньги, и я отвела ее туда. Я позже узнала, что она – любовница Эли Боггза, пирата. И еще ее духи пахнут мускусом.

– А еще?

– Ничего. Она жила с ним на борту его пиратской джонки.

– Подождите, – сказал другой инспектор. – Были разговоры о молодом послушнике. О том, который заходил в таможню. Говорят, что капитан да Коста ушел с ним.

– Ничего не знаю, – сказала Сулен.

– И я тоже, – добавил Папа Тай.

– Мне кажется, что убийца – это проклятый пират Боггз, – воскликнул инспектор. – Он убил капитана, когда тот раскрыл расположение этого подпольного завода. Арестовать его!

– Это будет очень трудно, сэр, – заявил его помощник. – Он никогда не бывает в одном месте более пяти минут.

– Конечно, нам будет жаль его арестовывать, – вздохнул инспектор. – Лучший нефрит и слоновая кость, которые имеются у меня дома, всегда поступали к нам от него. Ищите нашего друга Эли, но не слишком усердно.

– Нам всем нужно зарабатывать на жизнь. Даже пиратам!

– Кроме того, сэр, – добавил помощник, – ничто теперь не поднимет нашего любимого капитана из могилы!

 

35

– Мой сын, что-то тебя мучит? – спросил Янга главный наставник буддистского храма на острове Лантау.

– Да, у меня просто разрывается сердце, – ответил ему Янг.

Скрестив ноги, он сидел перед тремя обритыми наголо наставниками.

– Если ты поделишься с нами, тебе станет легче.

– Я прошу вашего снисхождения, – ответил Янг и начал рассказ. – Вы помните, наставник, что перед тем, как я принес священную клятву, я вам признался, что помогал моей сестре Анне Безымянной убивать бандитов на Перл Ривер?

– За это ты получил отпущение грехов, – сказал наставник.

– Теперь меня волнует душа моей сестры. Мне кажется, она одержима бесовской силой. Вы предупреждали меня об этом.

– Объясни нам все.

Три наставника наклонились к нему, чтобы лучше слышать, и Янг продолжал.

– Во время прежних убийств я не подозревал, что моя сестра одержима зверем. Но когда пират Чу Апу подвергся нападению, то на его теле были такие раны, будто его терзали звериные когти. С тех пор он свихнулся и стал передвигаться на четвереньках, он бегает вдоль залива у деревни Стэнли. Я расспрашивал его. Понять его очень трудно, но я все же разобрал, что, когда он проснулся, рядом с ним вместо его любовницы лежала огромная лисица.

– Такого не выдержит ничей разум, – насмешливо заметил один из наставников.

– Почему ты подозреваешь свою сестру?

– Потому что этот Чу Апу был следующим в списке тех, кого она собиралась уничтожить. Когда я спал рядом с ней в нашем сампане, я слышал странные звуки, издаваемые ею во сне.

– Ой, – тихо охнул другой наставник.

– Когда я отодвинул в сторону одеяло, разделявшее наши гамаки, я увидел голую руку моей сестры при свете луны. Ее кожа была темной, потому что сестра моя не китаянка, а мусульманка, забравшая в себя тепло солнца. Но на руке росли желтые волосы И она издавала такие звуки, какие издает лисица, зовущая к себе самца.

– Луна была полная? – спросил его наставник.

– Было светло, как днем.

– А потом?

– Потом, – продолжил Янг, – звуки прекратились, и я снова начал засыпать. Но потом ночью я проснулся еще раз и посмотрел в лицо сестры. При свете луны я увидел морду лисицы.

После этого признания наставники начали оживленно переговариваться, и Янг ждал, пока они продолжат его слушать.

– Ты куришь опиум? – спросил его наставник.

– Никогда в жизни не курил.

– Может, ты его глотал?

– Наставник, я его не принимал ни в каком виде.

– Может, тебе нравилось пить саке – рисовую водку?

– Нет, саке – это грех!

– Как ты можешь объяснить случившееся? Может, это был всего лишь сон?

– Но я давно заметил: когда я бываю с ней, рядом всегда появляются лисы.

– Ага, – заметил наставник и плотнее запахнул оранжевую одежду на обнаженном теле. – Ты их видел в полях?

– Я видел, как они бродили вокруг даже днем.

– Одна и та же лисица или их было много?

– Когда как. Днем они мне кажутся все похожи одна на другую, а ночью я вижу только их глаза.

– Наверное, это одна и та же лисица. А твоя сестра? Помнится, что ты сказал мне, что ее тело издает особый аромат.

– Запах мускуса, это передалось ей по наследству.

– Приятный запах?

– Да, насколько вообще приятен запах мускуса.

– Но этот запах обычно не присущ людям.

– Мужчины находят его очень привлекательным.

– Ясное дело. Но от лисиц исходит и неприятный запах.

– Запах этой женщины не так уж важен, – заметил главный наставник.

– Я знал многих важных и приятных людей, от которых шла ужасная вонь. Меня интересуют изменения ее лица. Наверное, ею овладел дьявол.

– Тогда ее душа тоже проклята, – вздохнул другой наставник.

– Такие превращения, они вам не кажутся странными?

– Так обычно бывает, когда человек одержим дьяволом, – заметил главный наставник. – Душа лисьей самки ищет себе спокойное прибежище; в человеческое тело можно попасть через вагину девицы. Для нее это такой же удобный вход, как и любой другой. А потом она с удобствами располагается в матке девицы, подобно зародышу ребенка. Очень даже удобно. – Он мило улыбнулся.

– А оттуда эта душа может спокойно и бесплатно путешествовать куда угодно.

Один из наставников захихикал.

– Неужели мы не можем обсуждать такую серьезную проблему в более сдержанных выражениях? Нам возбраняется пренебрегать нормами порядочности и скромности.

– Конечно, – согласился главный наставник, – но нам также приходится обсуждать и нормы жизни.

– Разве люди не знают, что пепел от листьев лотоса – хорошее средство против беременности, а семена того же лотоса применяются в качестве средства, возбуждающего половое влечение? Или что кормящей матери следует давать красный сахар после родов? Или что водянку можно вылечить, съев остатки сожженных арбузов? Также как желудочки цыплят хорошо помогают, когда у малышей начинается понос. И что болезни глаз можно облегчить, если съесть свиную печень, сваренную в соусе из хризантем. При коклюше помогает растолченный в порошок морской воробей.

– Люди порою оказываются в разных состояниях и ситуациях. Поэтому нет ничего странного в том, что этот оборотень избирает человеческое тело! Нет ничего удивительного!

– Наставник, ваши знания заставляют меня стыдиться своего невежества, – прошептал Янг. – Но что мне делать с моей сестрой?

Наставник с осторожной сдержанностью продолжил:

– В Древнем Китае считали, что хитрость и умение обманывать, так присущие высоким должностным лицам, проявлялись у них, потому что они были одержимы лисицами. Поэтому китайцы не просто уважают лисиц, но считают их божеством.

Одержимые люди могут быть очень добры и благостны или, напротив, очень порочны. Янг, девичье тело может весьма длительно служить приютом для лисиц – до тех пор, пока не увянет ее красота. Нужно как можно скорее освободить и очистить душу твоей сестры. Наверное, ее намерения и ее поступки до сих пор несли в себе зло. Это так?

– Так, учитель. И она собирается совершить еще больше злых поступков.

– Тогда тебе нужно встретиться с ней и выведать, что у нее на уме. Если ее мысли направлены на то, чтобы и дальше причинять зло, постарайся хитростью успокоить ее, а потом нужно очистить ее душу. Изгони оттуда дьявола. Нам нет дела до ее плоти. Возможно, тебе даже придется ее убить.

– Но как я могу изгнать дух лисицы? – еле слышно спросил Янг.

– Тебе сообщат об этом, а сейчас иди!

Янг встал, поклонился наставникам и со слезами на глазах покинул их.

 

36

Спустя два дня в «Чайна Мейл» появилось сообщение:

«Вчера было осуществлено нападение на «Домик отдыха», остров Грин. Собственность принадлежит господам Смиту и Уэддерберну, купцам из Гонконга. Были похищены некоторые коммерческие товары. Нападение было совершено пиратами из американской шайки, возглавляемой Эли Боггзом. Его противоправные действия в колонии недавно освещались в нашей газете.

Товары, а мы полагаем, что это опиум, хотя данные сведения пока не подтвердились, были похищены под покровом темноты и отправлены по морю в определенное место на китайском материке. Мистер Джеймс Уэддерберн заявил, что не имеет понятия о случившемся Торговля опиумом сейчас ведется подпольно. Почтенные торговцы почитают законы, в то время как пираты их постоянно нарушают.

Ясно одно: чем скорее будет захвачен Эли Боггз и осужден, тем будет лучше для всех».

– Черный Сэм, когда тебе нужно, ты малый совсем не промах, – задумчиво заметил Эли. – Как тебе удалось провернуть это дело?

Сэм широко зевнул.

– Мы уже давно подкупили Сунга, охранника. Мне и остальным оставалось только войти туда и погрузить опиум. К счастью, там не было неподалеку Мами.

– А где она была?

– В Гонконге. Мне легче выдержать атаку британского морского флота, чем войти на этот склад без ее разрешения.

– Она знала, что там был опиум?

– Теперь узнает. Мне еще будет за это выволочка от нее.

– Сходи парочку раз в церковь. Она и отмякнет.

– Босс, когда мы покончим с опиумом? – спросил Сэм.

– Когда вдребезги разорим Уэддерберна.

– Разве мы до сих пор с ним не разделались? Я думал, что мы уже достаточно насолили ему и Брунеру.

– Подожди, – сказал Эли.

– Ты замыслил что-то еще, босс?

Главная джонка Эли «Ма Шан» и еще два судна плыли вдоль южной оконечности пролива Сульфур. Ветер нес с собой брызги воды, а позднее солнце сильно пригревало, почему-то решив, что сейчас стоит месяц июнь. С юга дул легкий бриз.

– Когда войдем в Перл Ривер, идти нужно осторожно, – предупредил Эли. Сэм вел джонку, прищурив глаза от яркого света.

– Когда, ты думаешь, мы увидим суда Уэддерберна?

– В любой момент, – ответил ему Эли.

– Боюсь, как бы нам не нарваться на английский фрегат.

– Наверное, уже появился новый губернатор. Он совсем не одобряет поставки кули.

– Это не означает, что он одобряет пиратство. А когда узнает, что мы забрали опиум, сразу начнется такая заварушка!

– Что ж, приходится рисковать. Пора расправиться с Уэддерберном. Сейчас, когда его суда везут в Макао четыре тысячи кули. Нам такого случая больше никогда не представится.

– Как насчет Брунера?

– Опиум Брунера и кули Уэддерберна – две птички одним выстрелом, – хмыкнул Эли.

– Ты – хороший парень, – сказал Сэм, – но я не собираюсь гнить с тобой в тюрьме.

С верхней палубы раздался крик впередсмотрящего.

– По левому галсу паруса!

Матросы заняли свои места. Приближались суда с рабами.

Показались три судна, направлявшиеся в Макао. Они шли корма за кормой, с поникшими парусами и были связаны одно с другим, а тащил их мощный паровой буксир. Из его двойных труб вовсю валил дым.

Четыре тысячи кули были втиснуты под палубы. Этот живой груз везли продавцам Макао, там их попытаются привести в божеский вид и потом отправят за границу. Треть их была предназначена для шахт и железных рудников и сталелитейных цехов Филадельфии и Питтсбурга. Некоторое количество отправляли в Австралию для работы на фермах. И еще одну часть должна была заполучить Аргентина – для строительства железных дорог. Путешествие перенесет от силы пятая их часть. Многие падут жертвой лихорадки и усталости прямо в дороге, а остальные погибнут от тяжелого труда, который ждал их впереди. И лишь единицы сумеют (а может быть, и нет) когда-нибудь вернуться в семью – что обещали им, когда соблазняли на этот труд. Полуодетые, собранные в тесноте душных помещений, они прислушивались к шуму движков, вздохам канатов и плеску моря о борта суденышек. Когда прозвучал выстрел из пушки и отдался эхом над палубой, они застонали от ужаса и заплакали, сильнее вцепившись друг в друга. Этот выстрел был сделан с «Ма Шан» и нацелен по носу буксира.

– Пушка по левому борту крупной картечью, пли! – орал Эли. – Сэм, давай пли!

– Босс, наш залп не достает до них! – крикнул ему Сэм.

– Возьмем их в клещи.

Джонка наклонялась в наветренную сторону, и вода заливала палубу. Полуголые пираты были по пояс в воде.

«Ма Шан» выглядела такой устойчивой, когда раздувался ее парус, но теперь она покорно сдалась приливу, и он оттаскивал ее в порт, а ветер задувал с правого борта. Парус хлопал, и джонка вся дрожала и прыгала – словно тигрица, старающаяся сорваться с привязи. Ее сорокафутовый рангоут разбился, а ветер продолжал завывать в поникших парусах.

– Дать прямой парус! – крикнул Эли.

Джонка наклонилась вперед и понеслась мимо судов, везших кули. Ганс Брунер, видя, что приближается «Ма Шан», снизил скорость буксира до двух узлов и схватил мегафон.

– Уваливай под ветер, ты кретин, Боггз! Трави канат! Ты что, сбесился?

– Переправляемся! – командовал Эли.

В это время обитый железом нос «Ма Шан» врезался в нос буксира и продолжал крушить рангоут, пока наконец не замер. Эли и его команда спрыгнули с линей. Черный Сэм выхватил руль, а Эли сильным ударом опрокинул Брунера на спину.

– Стоять! – завопил Эли, когда Брунер поднялся на ноги, и еще раз отвесил ему хорошую плюху, и тот снова спиной полетел на банку.

– Смотри, не укокошь его ненароком, – сказал Сэм. – У нас и без того хватит неприятностей.

– Распределиться по остальным судам, – скомандовал Эли. Он резко поднял Брунера. – Мы сейчас пойдем в форт Боуг.

– Боуг? Ты сошел с ума. Они тебя взорвут прямо на воде! – заорал Брунер, не зная куда деваться от страха.

– Если они это и сделают, ты отправишься вместе со мной, – сказал Эли. Стоя на рангоуте буксира, обнаженный до пояса, с абордажной саблей в руках и вздымающейся грудью, он был похож на викинга, вынырнувшего прямо из моря. – Сэм, возьми чуть западней, проверь все буксирные тросы и пошли помалу.

– Куда, хозяин?

– К западу от Лантау и вверх по реке Кэннон.

– К Пасти Дракона? Брунер прав Ты сошел с ума!

– Делай, что тебе говорят.

– Весь чертов караван? – удивился кто-то.

– Да, весь караван. Все четыре тысячи кули.

– Что? – заорал Брунер.

– Делай что тебе приказано, – ответил Черный Сэм.

* * *

Пятнадцатого сентября в газетах «Кантон Реджистер» и «Истерн Глоуб» появилось следующее сообщение:

«После пиратского похищения опиума со складов фирмы «Смит и Уэдцерберн» на острове Грин, мы имеем честь сообщить, что пират Эли Боггз, разыскиваемый за убийство капитана да Коста, сотрудника португальской таможенной службы, вчера напал на караван судов, принадлежащих той же фирме. Караван состоял из трех судов и направлялся в Макао. Боггзу удалось взять суда на абордаж и двинуться с ними в другом направлении, переправив их в Кантон к китайским властям. Он провел суда через форт Боуг, через который не мог пройти британский флот, и пришвартовался в Вампоа, откуда четыре тысячи кули вернулись к себе домой.

Потери фирмы «Смит и Уэддерберн» (деньги нанятым рабочим были уже выплачены ею) составляют значительную сумму, не говоря о потерях, которые понесет эта компания, если посредники в Макао потребуют компенсации за нарушение контракта.

В связи с этим цена акций компании «Смит и Уэддерберн» резко упала. До сих пор не удалось выяснить, что побудило пиратов предпринять подобный шаг. Но каковы бы ни были причины, когда бандиты будут схвачены, они получат по полной строгости закона.

Мистер Джеймс Уэддерберн, глава фирмы, отказался комментировать случившееся»

 

37

После воскресной службы Милли и Мами часто путешествовали в носилках до Лэдер-стрит, их интересовало, как пиратская добыча переправлялась на тамошние склады богатеев, но еще больше – верующие великого храма Ман Хо.

Хотя этот храм был не самым древним в Гонконге, но наверняка – одним из самых красивых и посвящался двум богам: королю-императору Ману и святому королю-императору Квану. Этим святым поклонялись, и они заботились о благосостоянии молившихся за них людей. К этому храму часто стекались верующие, которым была нужна духовная помощь.

Милли часто видела среди молящихся Анну Фу Тан, и ей казалось это весьма странным – ведь Анна заявила, что она католичка.

Этот день был приятным, и, как выразилась Мами, воздух был ядреным от прохлады. Милли подумала, что, возможно, встретит сейчас в храме Анну. Ее там не оказалось, но перед алтарем Квана распростерся ее брат Янг, погруженный в транс. Он желал получить духовную поддержку богов, ибо ему предстояла сложная задача – изгнать дьявола из души своей сестры.

– Дай мне силы, – молил Янг. – В тебе воплощены многие добродетели, даруй мне смелости, чтобы я выполнил возложенную на меня задачу.

Мами стояла рядом с Милли и слышала, как он молился на кантонском наречье. Она все поняла, поскольку прожила в колонии много лет.

– Этот молодой монах молится, чтобы к нему пришла смелость, – шепнула она Милли.

– Может, мы ему мешаем, мы стоим так близко от него?

Священник этого храма услышал слова Милли и подошел к ним ближе. Он склонил к Милли усатое лицо и сказал по-английски:

– Дочь моя, вы не можете ему помешать. Часть его покаяния состоит в том, чтобы вы слышали его молитвы. Он послушник из славного монастыря По Лии на острове Лантау.

– Я знаю этот остров.

– Вы знаете этот остров Лантау, и тамошний храм династии Минг? Он гораздо старше нашего храма. Там монастырь Драгоценного Лотоса, и он процветает так же, как процветал три сотни лет назад.

– Вы сказали, что этот молодой монах принадлежит к этому ордену?

– Конечно, дочь моя.

Его старое морщинистое лицо было очень внимательно, когда он смотрел на Милли в полутьме храма.

– Он приходит сюда молиться за душу своей любимой родственницы. Ее околдовали.

– Околдовали?

– Бог мой! – шепнула Мами. – Что-то мне нехорошо, пошли отсюда!

– Я хочу узнать все подробнее.

Мами схватила ее за локоть и потащила наружу, на солнце.

– Девочка, когда я слышу о колдовстве, мне становится худо. Пошли скорей! Мне даже не хочется больше здесь появляться!

Старый монах следил, как они уходили из храма. Янг тоже обратил на них внимание. Он смотрел на них глазами, полными слез, не подозревая, как тесно его судьба вскоре будет связана с судьбой этих двух женщин.

Пока Милли отсутствовала, в «Английском особняке» происходила совершенно иная церемония.

Анна Безымянная, одетая в белое – просто воплощенная чистота, – расположилась у окна, выходящего на подъездную дорожку. Платье достигало до пола. Она прищурила глаза от яркого солнечного света и не двигалась. Занавески были приоткрыты. Анна, затаив дыхание, внимательно следила за прибытием друзей и соратников Джеймса. Она наблюдала за ними, как лисица наблюдает за облюбованной ею добычей.

Первым верхом на лошади прибыл доктор Скофилд. Ему шли бриджи для верховой езды и сюртук. Он спешился с чудесной черной кобылы и бросил повод слуге. Потом вошел в дом с таким видом, будто он здесь хозяин.

– Доброе утро, Джеймс, – крикнул он. – Что стряслось?

– Сейчас узнаешь, – рявкнул Джеймс. – Где Гудчайлд?

– Если я не ошибаюсь, он уже едет сюда. Джеймс, вы ужасно выглядите. Вы собираетесь…

Он замолчал, потому что в этот момент прибыл Гудчайлд с Деннингом, заместителем нового губернатора, сэра Джона Боуринга.

Гудчайлд был темнее тучи, словно заранее чуял что-то плохое. Уэддерберн успел уже осознать весь ужас случившегося. Оба джентльмена вышли из носилок и вошли в дом, где Танг проводил их в гостиную.

– Я приехал, как только сумел выбраться. Ради Бога, что стряслось? – нервно спросил Гудчайлд.

– Полный кошмар! Кули похищены! – воскликнул Деннинг.

– Вы знали об этом! Почему сразу не сказали мне?! – Гудчайлд был в ярости.

– Я привык быть только дипломатом, – отрезал Деннинг, с отвращением взглянув на Джеймса. – Слово за Уэддерберном. Я уверен, что он сумеет выкрутиться и обернет все в свою пользу.

– Пусть он объяснит нам, что случилось! – воскликнул Скофилд. – Какое похищение? Какие кули? Прекратите говорить загадками!

– Игра закончена, господа, – мрачно заявил Джеймс. – Мы встретились, чтобы предотвратить следующий шаг по дороге к банкротству. Весь караван из трех судов с четырьмя тысячами кули был захвачен Эли Боггзом и отправлен обратно в Китай.

Гудчайлд медленно опустился в кресло. Он все еще не верил своим ушам. Остальные глядели на Джеймса так, словно их только что ударило молнией.

– Этого не может быть, – простонал адвокат.

– Все пропало. Он их забрал прямо из-под носа! Теперь все кули возвращаются пешком домой.

– Четыре тысячи человек? Не может быть! – шептал Скофилд.

– Вы можете прочитать все в специальном выпуске газеты «Истерн Глоуб». Утром это сообщение прочтут все. Или вы не читаете неприятные новости?

– Это означает, что моей политической карьере пришел конец, – тупо промолвил Деннинг.

– Черт, а мы-то пытались уговорить этого стервеца Боггза стать нашим партнером, – плюнул Гудчайлд.

– Это еще раз подчеркивает, как неосмотрительно допускать к бизнесу пиратов, – горько заметил Деннинг.

– Как в кошмарном сне, – прошипел Скофилд.

– Сон станет явью после того, как с нами разделаются законники, – продолжил Гудчайлд. – Сколько мы потеряли?

– Четыре тысячи кули – пятьдесят долларов за штуку, – ответил Джеймс, не поднимая взгляда от пола.

– Значит, где-то около двухсот тысяч долларов, и это только начало, – подсчитал Деннинг.

– Совершенно верно, это только начало. Джеймс продолжил.

– Простой трех судов, потому что китайцы, видимо, их конфискуют. Выплаты за нарушение контракта посредникам в Макао. Кроме того, пострадал буксир Брунера.

– Где Брунер?

– Брунер? Спросите о нем у Боггза. Говорит, что он высадил его в Лантау.

– Значит, за него придется платить выкуп? Вы об этом подумали?

– Естественно. В данный момент я мечтаю о том, чтобы никогда не встречаться с Гансом Брунером.

– Как насчет опиума? – спросил Деннинг. – Брунер обещал нам выплатить часть денег после его продажи.

– Все это уже в прошлом, – вздохнул Джеймс.

– Ничего не в прошлом, если об этом узнает новый губернатор, – заявил Деннинг.

– Что вы хотите сказать?

Деннинг прочистил горло и отхлебнул из стакана виски.

– Как вы знаете, я остаюсь здесь еще на один месяц в качестве официального советника. Клянусь Богом, я весьма сожалею, что согласился на это. Боуринг – заклятый пуританин, и наказывать преступников – его излюбленное занятие. – Он снова отпил виски.

– Все произошло в самый неподходящий момент. Раньше мы сумели бы все помаленьку спустить на тормозах и даже уменьшить наши потери, но сейчас…

– Если даже мы разделим наши потери на четверых, как мы делили доходы, я все равно потеряю почти полмиллиона мексиканских долларов, – заметил Скофилд. – А у меня нет такой суммы.

– Придется вам их найти, – заметил Джеймс. – Это не игрушки. С самого начала я предупреждал вас о риске.

– Даже половина этой суммы разорит меня, – сказал Деннинг.

– Конечно, мне придется покрыть эти расходы, но я сделаю это с великим трудом, – пробормотал Гудчайлд.

– Итак, мой богатый друг, – с намеком сказал Скофилд Джеймсу, – вам придется выручить нас в этой ситуации.

– О нет, – последовал ответ, – это исключено. Я не могу себе позволить подобные траты.

– Сэр, вы не можете остаться в стороне, – промолвил чей-то голос, и в комнату вошла Анна Фу Тан.

Она шествовала с достоинством средневековой принцессы, даже голос ее изменился.

– Джентльмены, только двое из вас знают меня, поэтому позвольте представиться, – сказала она на кантонском наречье. – Я – Анна Фу Тан, экономка мистера Уэддерберна. Некоторые знают меня как Анну Безымянную. Прошу вас запомнить, я пришла к вам в ваших интересах.

– Кто это? – спросил Гудчайлд.

– Мы вас не знаем, мадам, и вы нам абсолютно неинтересны. У нас строго конфиденциальная встреча, – резким голосом произнес Деннинг.

Джеймс встал, от удивления у него открылся рот.

– Анна? В чем дело? Вы что, с ума сошли?

Она продолжала говорить на чудесном кантонском наречье:

– В этом доме я так долго разговаривала на этом гнусном английском языке… Теперь я обращаюсь к вам на моем родном языке, на диалекте Перл Ривер.

Она обратилась к Деннингу.

– Вы говорите на кантонском диалекте, пожалуйста, переведите мои слова.

– Вышвырните ее отсюда! – заорал Скофилд.

– Подождите, – сказал Джеймс.

– Послушайте, Джеймс, она – ваша экономка! И вы позволяете слугам так вести себя?

Скофилд кипел от ярости.

– Я была экономкой, но сейчас я отказалась от данной должности, – заявила Анна. – Поэтому слушайте, что я вам скажу.

Она помолчала и улыбнулась.

– Джентльмены, если я уйду, вас ждет финансовый крах.

В комнате воцарилась тишина. Джеймс просто потерял дар речи. Женщина, стоящая перед ним, перестала быть служанкой, чьи манеры и послушание были безупречны. Теперь она держалась совсем иначе – нагло, высокомерно…

– Я в курсе всех ваших трудностей, – продолжала Анна. – И у меня имеются кое-какие предложения.

Она прошлась по огромному пекинскому ковру, улыбаясь всем по очереди.

– Насколько я знаю, для торговли живым товаром вы использовали большую часть наследства миссис Уэддерберн. Те деньги, которые находились под вашей опекой.

– Нет, – смог вымолвить Скофилд. – Я отказываюсь выслушивать подобную ложь.

– Сядь на место! – Джеймс силой усадил его. – Пусть она скажет все.

Анна продолжила.

– Но теперь вам не повезло, не так ли? Неудача преследует вас с тех пор, как вашими делами стал интересоваться Эли Боггз.

Никто не сдвинулся с места. Молчал даже Скофилд, и его воинственность сильно поуменьшилась.

– Если бы вам удалось финансировать этот проект из средств партнеров, тогда все было бы в порядке. Но вы воспользовались деньгами миссис Уэддерберн, а это уже попахивает мошенничеством. Но вскоре все ее средства должны быть переведены на ее счет, не так ли?

Ответа не последовало.

– Я ошибаюсь, мистер Гудчайлд? – повторила вопрос Анна.

– Не уверен, – пробормотал адвокат.

Джеймс не сводил с нее глаз, ему уже мерещилось, что вместо Анны перед ним стоял мандарин из далекого прошлого. Оказывается, у нее имеется ум, о котором он ранее и не подозревал. Он был как под гипнозом, как будто происходило нечто сверхъестественное.

Анна продолжала.

– Вам уже не вернуть назад этих кули. Они в Китае, и на этом придется поставить точку. Боггз держит Брунера в Лантау. У вас огромные долги владельцам судов, страховым компаниям и посредникам в Макао, а их контролирует Триада, которая заставит вас выплатить долги. Далее, следует помнить о запасах опиума. Согласно китайским законам, это является преступлением.

Улыбка медленно разлилась по лицу Анны.

– Вы действительно находитесь в безвыходном положении.

– Вы хотите сказать, – прервал ее Скофилд, – что сможете дать нам совет, как выйти из подобного положения?

– Да.

– Вы, простая экономка, можете решить проблемы, с которыми не смогут справиться и опытные торговцы?!

Скофилд хлопнул себя по ляжке и фальшиво рассмеялся.

– Сэр, я не экономка.

У Анны насмешливо блестели глаза. Скофилд сверкнул глазами на Джеймса.

– Вы путались с этой женщиной?

Джеймс замялся, его компаньоны не сводили с него глаз.

– Вы сваляли большого дурака, – резко сказал Деннинг. – Впрочем, нас это не касается.

Он повернулся к Анне.

– Что вы можете предложить?

Анна поднялась с видом королевы, встающей с трона.

– Ваша судьба находится в руках Эли Боггза. Он вас перехитрил. Но его судьба в моих, и только в моих, руках. Стоит мне шевельнуть пальцем, он будет арестован.

– Мы уже выдали ордер на его арест, – прервал ее Гудчайлд.

– Да, но он будет арестован по обвинению в пиратстве. За это не подвергают смертной казни. Но если вы доверите мне, Эли Боггз будет казнен.

– Не болтайте чепухи! Здесь в колонии людей вешают только за убийство!

– Его обвиняют в убийстве.

– Кого он убил? – воскликнул Скофилд.

– Капитана да Коста.

– А кто это? – спросил Гудчайлд. Джеймс объяснил.

– Она настаивает на своем обвинении и говорит, что у нее имеются доказательства. Но я до сих пор не верил ей, – сказал он.

Гудчайлд медленно поднялся с кресла.

– Если это правда, тогда у нас иной расклад… Так вы говорите, он португальский офицер, да еще и таможенник?

– Его ищут уже несколько недель, – безжизненным тоном сказал Джеймс.

– Если мы сумеем подвести Боггза под смертную казнь, наши грешки покажутся суду чепуховыми, – протянул Гудчайлд. – Но это не решит наших финансовых проблем.

– Решит, – заявила Анна. – Если вы хотите иметь деньги миссис Уэддерберн, вы их получите. У меня имеются доказательства ее неверности мужу. Она посмотрела на Джеймса.

– Известно ли вам, что ваша супруга изменяет вам с Боггзом?

– Я знаю, что она восхищается им, но… – лепетал пораженный муж.

– В Древнем Китае за измену женщину спускали в реку, усадив ее в корзину, где держали раньше свиней, и все ее имущество распределялось среди ее родственников.

В комнате воцарилась мертвая тишина, нарушаемая только тиканьем часов на камине. Первым заговорил Джеймс:

– У тебя есть доказательства всего, что ты тут наговорила?

– Такие, что им поверит любой суд.

– Если все обстоит именно так, то ваша жена находится в сложном положении, Джеймс, – заметил Гудчайлд. – Может, нам следует еще раз проверить ее психическое состояние?

– Немедленно, – присоединился к нему доктор Скофилд.

– Ну, а вы, мисс Фу Тан, какая выгода вам от разоблачения миссис Уэддерберн? – с фальшивым участием в голосе поинтересовался Деннинг.

Анна медленно двинулась к двери.

– Мне нужна голова Эли Боггза. У меня для этого есть личные причины. К тому же я собираюсь стать здесь хозяйкой и женой, а не любовницей. Убрать миссис Уэддерберн не составит никакого труда. На основании моих доказательств ее отправят в Англию в смирительной рубашке. Мне кажется, что доктор Скофилд сделает это с превеликим удовольствием.

 

38

Милли объявила, что она и Мами намерены провести несколько дней в Макао.

Анна застыла. Она в это время подавала завтрак.

– В это время здесь так скучно, и еще невыносимая жара, – добавила Милли.

– В Макао еще более жарко, чем здесь, но если ты так настаиваешь, дорогая… – Джеймс с трудом выдавил из себя сладенькую улыбочку.

Мами не поняла сарказма, но Милли насторожилась.

– Мне нравятся прогулки по морю, – продолжала убеждать она. – Сидишь себе на палубе в шезлонге, а волны тебя баюкают, и ты плывешь по Южно-Китайскому морю – обожаю так путешествовать.

Мами по настоянию Милли завтракала вместе с ними. Она закатила глаза к потолку.

– Я вспоминаю то время, когда ваш папочка был жив. Он проводил в Макао больше времени, чем в Гонконге.

– Потому что он предпочитал девушек с Бек де Роза, а не низкорослых кантонских шлюх, – насмешливо заметил Джеймс. – Дело совсем не в климате.

– Может, и так, мистер Уэддерберн, – сказала Мами, – но он был великолепным человеком.

– Да, видимо, поэтому у него такая своенравная дочь, – последовал ответ, – которая может укатить в Макао, или еще куда-то, хоть к черту в зубы… едва только у нее возникнет такая прихоть!

– Я очень ценю твою доброту, дорогой, – ответила Милли. – Мы просто образец идеальной пары.

Она повернулась к Мами.

– Нам нужно поторопиться. Паром в Макао отбывает в десять.

Анна Безымянная повернулась к Джеймсу и выразительно на него взглянула. Джеймс ей в ответ подмигнул.

* * *

Позже, когда они с Джеймсом были в постели, Анна сказала:

– Надеюсь, ты понимаешь, что они поехали не в Макао, а отправились на остров Грин.

– Не болтай чепухи. Джеймс сел в постели. Анна притянула его к себе.

– Эли Боггз прорвал блокаду Пасти Дракона и в данный момент плывет к острову Грин, чтобы навестить «Домик отдыха».

– Послушай, ну что ты несешь? – неприязненно заметил Джеймс. – Флот не дает ему выйти из пролива, его суда находятся под прицелом пушек форта Боуга, и два английских фрегата тут же отправятся за ним в погоню.

– Он прорвал их блокаду.

– Но только вчера из офиса губернатора сообщили, что они загнали его в угол.

– Ты не знаешь Эли Боггза. – Анна привлекла его к себе, начав целовать.

Но Джеймсу было не до того. Он оттолкнул ее.

– Откуда ты знаешь, что Боггзу удалось вырваться из окружения?

– Поехали сегодня со мной на остров Грин – и ты увидишь, как с наступлением темноты он приплывет туда на своей джонке «Ма Шан», чтобы встретиться с твоей женой.

Джеймс захохотал.

– Нам придется далеко ехать, чтобы поймать эту парочку, – до Макао на пятьдесят миль.

– Дружок, как же ты все-таки глуп! – не выдержала Анна. – Сейчас миссис Уэддерберн и Мами плывут на паровом катере к острову Грин. Это абсолютно точно! Если сомневаешься, давай поедем сейчас же в «Домик отдыха», сам все увидишь.

– Они не посмеют это сделать!

– Ну да, не посмеют. Ты считаешь, что Мами и миссис Уэддерберн в Макао, а они тайно встречаются с Боггзом и его черным дружком.

Джеймс выскочил из постели, забыв о том, что он совсем гол.

– Я сейчас напущу на них Морской департамент.

Анна улыбнулась.

– Сделай это, то-то порадуется ваш вице-губернатор.

– Что ты хочешь сказать? Она пожала плечами.

– Они напустят на Боггза целый флот, и тут выяснится, что тот улизнул у них из-под носа. Завтра в Морском департаменте многим будет не по себе. И особенно тебе, когда ты начнешь наводить справки…

– Что же мне тогда делать?

– Делай то, что я тебе говорю.

Она вылезла из постели и с кошачьей грацией потянулась.

– Забудь о своем Морском департаменте. Свяжись семафором с флотом. Пусть один из фрегатов ждет недалеко от острова Грин. Прикажи, чтобы послали лодку к берегу с десятью вооруженными матросами для ареста Боггза и его команды. И вези домой жену и служанку под охраной.

– Арестовать жену? Это же скандал на всю колонию.

Анна пожала плечами.

– Какое это имеет значение? Она же психически неуравновешенный человек. Все поймут, чего тебе от нее пришлось натерпеться. Пусть весь срам падет на ее голову, но поторопись – тебе надо проделать все это до того, как кончатся ее деньги.

– Они уже кончились, – мрачно заметил Джеймс. – Мне пришлось с их помощью оплатить долги компании.

– Да… Чуть-чуть не повезло. Нового губернатора хватит удар, когда он узнает о царящей тут коррупции и обмане. Он считает, что весь остров поражен подобными пороками. Ты только представь себе, как он станет радоваться, когда в Гонконг доставят Боггза в кандалах, чтобы тот предстал перед судом. И это сделаешь ты, Джеймс Уэддерберн!

Джеймс внимательно посмотрел на нее.

– Анна, для меня ты тайна, – тихо сказал он. – У тебя, наверное, развито какое-то подсознательное чутье, инстинкт… Я бы даже сказал что ты – одержима… Одержима потрясающей способностью предвидеть будущее. Ты иногда очень сильно отличаешься от той женщины, которую я брал в экономки.

– Мне не нравится слово «одержимость».

– Я буду выглядеть глупцом, если Милли и Мами окажутся в Макао, а Боггз зажат в дельте Перл Ривер, – все еще сомневался Джеймс.

– Тебе придется рискнуть. Выбирай – Милли или я!

Джеймс замолчал.

 

39

Китайцы назвали Эли «саранчой», потому что он, как саранча, мог быстро передвигаться с одного места на другое, и еще он все пожирал на своем пути. Покинув китайский порт, Эли отправился на юг, к Гонконгу.

Ранее с помощью семафора он получил разрешение китайских официальных лиц провести караван из трех судов с кули под дулом пушек в форте Боуг. Этим фортом имперский Китай защищал залив недалеко от Кантона, где он выгрузил кули – у доков Вампоа.

Кули были в восторге от нежданной свободы, так как они уже начали понимать, что их продали в рабство. У каждого из них было по пятьдесят долларов, которые им выплатил Джеймс Уэддерберн (целое состояние для крестьянина с рисовых полей). Они тут же отправились домой, в деревни, чтобы рассказать изволновавшимся домочадцам о неком земном аде. Многие были в ручных и ножных кандалах, и местным кузнецам было приказано, чтобы они снимали с них кандалы, тем самым снова делая их свободными людьми.

Эли представил документ китайскому старшему губернатору Тво Квангу, преклонил колени перед троном и быстро убрался, прежде чем они могли изменить свое обещание.

У Эли было кредо: достаточно одного зловещего события на день. После того, как он славно обанкротил Смита и Уэддерберна и возвратил их рабов в родные деревушки, у него было достаточно оснований чувствовать себя довольным, и он посчитал, что вполне заслужил отдых в объятиях своей любви на острове Грин.

– Ты сообщил флоту о твоих намерениях? – спросила Джеймса Анна.

– Им отдан приказ направиться к острову Грин под прикрытием темноты. Все готово, – сказал ей Джеймс.

– Как насчет английского фрегата? Он будет неподалеку?

– Сейчас нет луны, и его будет трудно обнаружить.

– А где вооруженные морские пехотинцы?

– В полночь они приплывут к острову и окружат «Домик отдыха». Все будет сделано, как ты говорила, Анна. Но если ты ошибаешься? И если моя жена и Мами в Макао?

– Нет, это не так, – ответила Анна. – Клянусь моими предками. Эти люди должны быть уничтожены: Боггз будет повешен, а твоя жена отправится в сумасшедший дом.

– Если мы сможем доказать, что она – сумасшедшая и путалась с пиратом, это еще не значит, что ты станешь здесь хозяйкой, – осторожно заметил Джеймс. – Это место тебе может обеспечить только ее смерть.

Анна отпрянула от него, как раненый зверь.

– Ты предлагаешь убийство?

– Что же еще? Сплетни о наших отношениях уже распространились по колонии. Слуги всегда болтают слишком много… Если мы не поженимся, ты не сможешь стать официальной хозяйкой дома. Если Милли останется жива, ты всегда будешь считаться только любовницей.

– А если она погибнет… ну, скажем, в то время, когда их схватят?

Джеймс начал рассуждать.

– Наверное, можно все организовать. Скажем, кто-то перестарается во время ареста.

– Нет, – возразила Анна. – Уж слишком подозрительное совпадение. Учти, кроме помешавшегося на вопросах морали губернатора в лице сэра Джона Боурлинга, здесь еще присутствует защитник английского правосудия – Майон Кейн. Если твоя жена умрет до того, как станут судить Эли, следует все очень тщательно организовать, а не полагаться на непродуманные действия испуганного солдатика.

– Мне кажется, что у тебя уже готов план, – сказал Джеймс.

В слабом свете луны он посмотрел на нее. Запах, который всегда окутывал ее, ассоциировался у него со злом. До сих пор он никак не мог определить, кто же она такая…

– Я предпочел бы отныне быть твоим другом, а не врагом, – признался Джеймс.

Он не заметил, как Анна улыбалась в темноте.

– Идет фрегат, – сообщил один из солдат. Джеймс схватил бинокль и направил его в сторону моря. Там проблеск лунного света высветил мачту среди тумана. На берегу Джеймс, Анна и двое солдат смотрели, как фрегат подплыл ближе и тихо бросил якорь.

С черного борта осторожно опустили лодку, и в темноте блеснули весла.

– Десять вооруженных матросов? – хихикнул солдат. – Этот пират должен быть самим Всемогущим Богом.

– Это Эли Боггз, – сказала Анна. – Может, десяти человек будет недостаточно.

Когда показался «Домик отдыха», лодка ткнулась носом в берег, и вооруженные матросы пошлепали к берегу по воде.

В «Домике отдыха» Милли и Эли спали так спокойно, как спят удовлетворенные страстью любовники. В их мире не звучало ни слова, только спокойное тихое дыхание и отдаленный гул волн вдоль темного берега.

К востоку от «Домика отдыха» Мами и Черный Сэм бродили в пене прилива, взявшись за руки. Они не разговаривали, потому что говорить в такое время, когда над ними светила луна и их окутывала прохладная ночь, казалось совсем лишним. Им было достаточно того, что они были вместе.

– Всегда, когда мы так гуляем, мы приходим к могиле Растуса, – сказал Черный Сэм, нарушив тишину. – Миссус, я вам хочу сказать, что для него выбрали хорошее место – этот парень здесь покачивается на волнах…

– Сэм, это нечестно, – заметила Мами. – Если у тебя есть пара старых замасленных башмаков со стоптанными каблуками, ты всегда выбрасываешь их и покупаешь себе новую пару?

– Я просто считаю, что ты должна была полностью использовать парня, прежде чем начать встречаться со мной, – недовольно промолвил Сэм.

Мами подняла глаза к луне, делая вид, что страшно поражена сказанным.

– В моей родной деревне в Каролине нам, девушкам, всегда внушали, чтобы у нас один парень был под рукой, а другого нужно держать про запас. А ты, старичок, разве не делаешь так же?

– Нет! С тех пор, как я тебя встретил, у меня больше никого нет, хотя в прошлом я достаточно покуролесил, что было, то было!

– Помолчи! – шепнула Мами. – Что такое? Ты слышишь?

Они стояли очень тихо, прислушиваясь к крикам совы. Потом до них донесся далекий шепот.

– Мы не одни.

– Мне тоже так кажется, – подтвердил Сэм, внимательно прислушиваясь.

– Ну, ладно, – воскликнула Мами. – Нам это показалось. Давай вернемся к «Домику отдыха».

– Ты подумала о том, чтобы снова отправиться в путешествие? – спросил Сэм, пока они шли обратно.

– Нет, сэр, – ответила Мами. – Я столько уже путешествовала, что мне хватит своего до конца моей жизни.

– Девушка, ты путешествовала только из Англии до Гонконга. Нет, я имел в виду путешествие на другой конец света.

– Черный Сэм, твою голову должен проверить доктор.

– Твоя правда. Разве нормальный человек связался бы с такой женщиной, как ты. У меня в Ванчае было столько девиц. В очереди стояли.

– Я тебя не держу, заводи себе хоть целую дюжину девиц!

– Мами Малумба, если я стану проводить с тобой все время, меня ждет монастырь, а это уже слишком, ведь я все-таки пират.

– Сэм, ты уже не пират, я сделала тебя приличным человеком.

– Мне так трудно оставаться именно таким. В особенности эти походы в церковь, если мне туда придется ходить до конца жизни. Правильно говорит Эли, мне больше подходят путешествия.

– Бога ради, куда? – спросила Мами.

– На юг, к Филиппинам: купим лодку, будем ловить сардин и ставить сети на кильку и омаров, а потом продавать их на рынке по два десятицентовика за сеть. Тебя это устраивает?

– Нет, только не меня, Черный Сэм. Я привыкла работать на земле!

– Значит, наши пути разойдутся?

– С меня хватит путешествий.

– Малумба, до чего же ты упряма.

– Да что ты, Сэм. Я и так вся испереживалась, как подумаю, что мне придется тебя потерять… ведь я полюбила тебя навеки. Однако ты нипочем не заставишь меня бросать в море сети ради каких-то там рыбешек; еще неизвестно, попадутся ли они в сеть. Мне нужен комфорт.

Сэм еще раз наклонил голову и внимательно прислушался. Они остановились, их босые ноги утопали в песке.

– У тебя и впрямь что-то с головой, – заметила Мами. – Что ты слушаешь, ну креветки шуршат, эка невидаль! Пошли!

И она потащила его вперед.

– Что-то не так. Я чувствую это, – заметил Сэм. – Что-то мне тревожно на душе.

– У тебя вообще не было души, пока я ее не спасла, – сказала Мами. – Тебе постоянно что-то мерещится, потому что у тебя совесть нечиста. То ли дело мой Растус – у него душа была, как огонек.

– Удивительно, что он не сжег себя, – ответил Черный Сэм.

Они продолжали брести, шлепая голыми ногами по маленьким лужицам и углублениям в песке. Джеймс с холма увидел их в бинокль.

– Вот одна парочка, – сказал он.

В два часа ночи Милли проснулась и подошла к окну. Она посмотрела вниз на пляж, освещенный полной луной.

Панорама моря, земли и неба расстилалась перед ней, полная спокойствия. Как всегда, луна гипнотизировала ее, и Милли не могла оторвать взгляда от красоты природы.

В такие моменты ее память снова вызывала образ умершего Тома Эллери. Или детские воспоминания о застывшей морде лисицы с оскаленными зубами и капающей кровью. О мертвой самке лисицы, в тот момент, когда ей отрубали голову. Но сегодня ей не снились кошмары, она вообще не видела никаких снов.

Рядом с ней среди разбросанных простынок спал Эли. До чего он был сегодня ретивым и соблазнительным, но сейчас его ничто не могло пробудить ото сна. Он был неутомимым любовником, но сейчас он был полностью опустошен.

Милли улыбнулась и подумала, что с этим человеком она могла бы проехать всю вселенную, и пережить голод и холод, и жариться под лучами невыносимого солнца. Она жаждала вечно быть рядом с Эли Боггзом, всю свою жизнь.

Она вспомнила поэму, которую учила наизусть в детстве. Ее слова словно зазвучали в этой комнате, похожие на звон отдаленного колокола.

Милли вернулась в постель и продолжала разглядывать мужчину, лежавшего перед ней. Темное лицо на белизне подушки.

У него были другие женщины, она знала об этом. Скоро он проснется и потянется к ней. Он занимался тем же и с другими женщинами до нее. До того, как она вошла в его жизнь. Милли подумала, не бросит ли он ее, как бросал женщин, бывших с ним до нее?

Лунный свет через решетку упал на лицо Эли. «Как же он красив», – подумала она. И еще она подумала, что не имеет права обладать таким великолепным любовником. Он был мечтой всякой женщины! Будь она красавицей или простушкой. А для нее эта мечта превратилась в реальность: этот мужчина лежал рядом с ней, с Милли. Она вдруг разволновалась. А что она могла предложить ему взамен? Совсем немногое. Джеймс во время своих неудачных попыток заняться с ней любовью грубо перекладывал всю вину только на нее. Эти раны, наверное, никогда не заживут. Он напрочь подорвал се уверенность в себе, в ее женской привлекательности. «…Наверное, я сошел с ума, когда тащил тебя с другого конца света, когда у меня здесь был такой выбор среди молодых английских девушек»

Он отворачивался от нее, а Милли лежала, глядя в потолок, и мечтала о том, что когда-нибудь утром она проснется, посмотрит в зеркало и увидит перед собой потрясающую красавицу.

Однако же Том Эллери считал ее прекрасной. А Эли? Конечно, характер и внутренняя красота тоже кое-что значили для мужчин…

Эли вдруг проснулся, как будто почувствовал ее горе. Он повернулся к ней и протянул руки.

– Привет, моя красавица, – промолвил он. Милли могла бы вытерпеть его пренебрежение, по его доброту она вынести не могла и… расплакалась.

– Тебе не спится? – спросил ее Эли.

Он встал с постели, подошел и обнял ее.

– Я спала, но мне приснилось, что ты покинул меня.

– Но теперь ты проснулась и видишь: я рядом с тобой.

Милли стояла в кольце его объятий. Они дышали в унисон и, казалось, были удивительно близки друг другу. Потом Милли сказала:

– Ты понимаешь, что через несколько дней нам придется расстаться?

– Почему?

– Потому что все против нас, Эли.

Он снова мгновенно стал храбрым авантюристом.

– Что же нам делать? – Он беспокойно метался по комнате. – Может, ты опять хочешь поговорить о долге перед обществом и прочей ерунде…

– Ты украл их деньги. Ты можешь оскорблять их, угрожать их семьям, но ты не должен красть их деньги – за это они тебя сожгут заживо!

– Кто посмеет это сделать?

– Джеймс, Скофилд и все остальные.

Он помолчал и потом сказал более спокойно:

– Да, они точно попытаются сделать это. Сэм предупреждал, что мы сможем выбраться из Пасти Дракона с большим трудом, потому что они вызвали на подмогу британский флот. Что же мне, по-твоему, нужно делать?

– Уходи, пока твоя голова цела.

– Ты – железная женщина, Милли.

– Я пытаюсь трезво смотреть на вещи, и тебе стоит сделать то же самое. Уезжай сегодня, сейчас. Так было бы лучше всего. Иначе они отнимут тебя у меня – навсегда!

– Уехать… без тебя?

– А иначе тебе не спастись!

– Куда же мне ехать?

– Куда угодно, только подальше от этого Богом проклятого места.

– Ты все хорошо обдумала, это правда, – сказал Эли. – Но если я стану отсюда удирать, то ты поедешь со мной.

– Куда? – спросила Милли.

– На юг к Маниле и Каролинским островам – в Сиам и Индокитай. Там нас ждет новый огромный мир. Мы поселимся на берегу в глиняной хижине и целыми днями станем нежиться на солнце и заниматься любовью.

– Ты правда так думаешь?!

При мысли о побеге она разволновалась.

– Если не сейчас, то когда же… Как только я увидел тебя, эти мысли сразу пришли мне в голову и не оставляли меня ни на минуту…

Краем глаза Милли увидела что-то двигавшееся внизу вдоль берега, поросшего деревьями. Потом она уловила еще движение – крохотную фигурку, которая быстро перемещалась на фоне желтого песка. Фигурка двигалась короткими перебежками. Эли почувствовал, как Милли замерла, и отпустил ее.

– В чем дело?

Она быстро оттащила его от окна.

– Посмотри, там внизу! Кто-то бежит.

– Может, это Сэм и Мами?

– Нет, не они. Посмотри, там бегут мужчины!

Теперь они видели две фигурки. Они наконец выбрались из дюн и старались поскорее скрыться под тенью деревьев.

– Жду здесь! – закричал Эли, и в этот момент все началось…

Дверь спальни распахнулась и отлетела назад на петлях К ним ворвался солдат в форме. Он поскользнулся и упал, летя к ним навстречу через ковер. За ним ворвался другой солдат – огромный и коренастый.

Его медная каска сверкала при свете луны. Эли сразу схватил его за глотку, но следом ворвался третий солдат, который перехватил Милли и швырнул ее на пол. Четвертый шел на них с расставленными руками. Он налетел на Эли и повалил его в постель.

Комната заполнилась изрыгающими ругательства и вопящими солдатами. Эли пытался с ними бороться. Милли пронзительно кричала, и ее крики звучали громче мужских выкриков и команд офицера, появившегося вслед за солдатами. Он был огромным, с обнаженной шпагой наперевес, его тело загораживало дверь. Милли и Эли насильно поставили на ноги.

– Сержант, с женщиной не особенно усердствуйте. Ну а этот малый пусть только пикнет, тогда покажете ему небо в алмазах!

Бесцеремонно перерыв всю спальню, Милли и Эли вытолкали наружу и потащили на пляж.

– Ты опять что-нибудь слышишь? – спросила Мами.

– Они идут, – сказал Черный Сэм, схватив ее за талию и толкая в тень высокой травы, росшей на пляже. Потом он поднял ее на руки и уложил на песок.

– Что ты задумал, Черный Сэм? – воскликнула Мами. У нее перехватило дыхание. Она была не на шутку поражена.

– Замолчи, женщина.

– Да отпусти ты меня! – заорала она.

– Я сказал – тихо! Но было уже поздно.

Солдаты бесшумно окружили их. У них под ногами захрустел песок. Черный Сэм посмотрел на круг их мушкетов, нацеленных на них. Он медленно поднялся и помог встать Мами. Они стояли в сужавшемся кольце штыков.

Сэм приложил руки ко рту и заорал изо всей силы:

– Эли! Эли! Беги скорей! Беги!

Шум прибоя погасил звуки предупреждения. Это были последние слова Черного Сэма. Пехотинец рванулся к нему ближе, поднял вверх мушкет и прикладом ударил его сзади. Мами секунду глядела на распростертое перед ней тело Сэма. Потом она начала визжать и бить солдат. Она била их кулаками и ногами, пока другой удар мушкета не успокоил ее. Она молча рухнула рядом с Сэмом.

– Тащите носилки с лодки, – приказал сержант.

Небольшой отряд вместе с носильщиками, которые пригибались под тяжестью тел Мами и Сэма, шел по дюнам к «Домику отдыха».

 

40

Со времени основания колонии, то есть с тысяча восемьсот сорок первого года, суд проходил под руководством самого губернатора и его главного инспектора по торговле. Сейчас кое-что изменилось в судебном производстве, но не слишком много. Стал действовать суд присяжных. Огромные толпы окружили здание Верховного суда – на углу улиц Квинс Роуд и Педдер-стрит.

Судили Эли Боггза, обвиняемого в убийстве, в пиратстве и в похищении. От подобных обвинений могло смутиться даже самое храброе сердце.

Тем временем Ганс Брунер, один из свидетелей Эли, удрал куда-то морем, и Черный Сэм, как заявила возмущенная Мами, отправился его ловить, хотя это было дело полиции. Колония гудела от слухов: обсуждали все и вся. И ждали все, начиная от благородных членов гонконгского клуба до кули в аллеях Карлуна. Заключались пари о том, какой приговор вынесут Эли. Майор Кейн, государственный обвинитель, перед которым все трепетали, требовал вердикта «виновен», – перед Боггзом маячила перспектива быть повешенным.

В зале заседаний магистрата царила тишина. Публика ждала, что из камеры приведут жуткого убийцу со шрамами, которые делают его грубое лицо еще ужаснее. И когда перед ними предстал прекрасно одетый красавец в белой рубашке и в клетчатых штанах до колен, раздались удивленные возгласы. Его с двух сторон окружали солдаты. Боггз поклонился суду и занял место на скамье подсудимых.

Милли и Мами сидели рядом и старались сохранить равнодушные лица. Милли слегка ему улыбнулась. Анна Фу Тан – в последнее время ее называли Анна Безымянная – была одета в ярко-красный шелк и занимала место у стены. Она с радостным лицом смотрела на приговоренного. Возможно, Эли что-то и заметил, но виду не подал.

Потом в зал суда вошли специально подобранные присяжные заседатели. Как писали газеты, их выбрали, тщательно проверяя их незаинтересованность в торговле опиумом и отсутствие связей с криминальными элементами колонии. Их всех допрашивали и о Триадах, которые протянули свои щупальца ко многим финансовым сделкам в этом районе. В основном, они были европейцами, и еще были среди них несколько местных из Макао. Китайцев среди них не было: белого человека, пусть он пират, будут судить лишь его соотечественники. К тому времени в парке Шанхая появились такие объявления: «Воспрещается выгул собак, и вход закрыт для китайцев».

– Встать! – скомандовал судейский секретарь.

Облаченные в мантии, вошли майор Кейн, обвинитель, производящий расследование, и судья Хальм. Сэр Джон Боуринг, губернатор, вошел последним. Они с очень важным видом заняли места. В зале перестали шуметь.

Наступила тишина, которую нарушало лишь жужжание большой мухи, бьющейся о стекло. Народ в зале изнемогал от жары, но все сидели молча. Громким торжественным голосом судейский секретарь объявил:

– Начинается суд над Эли Боггзом, обвиняемым в пиратстве, торговле опиумом и похищении..

Каждое из этих обвинений, а тем более все они вкупе, гарантировали ему смертный приговор.

У Эли на лице не дрогнул ни единый мускул.

Майор Кейн, высокий, тощий и очень похожий на ястреба, подошел к скамье подсудимых. Он повернул лицо с острым носом к Эли.

– Подсудимый, назовите ваше имя.

– Эли Боггз.

– Вы – американский гражданин, не так ли?

– Да, сэр.

– От рождения?

– Да, я родом из Балтимора.

– Как я слышал, вы желаете сами защищаться. Я не ошибся? – недовольно заявил Кейн.

– Именно так.

– В суде имеется адвокат. Вам об этом известно?

– Я буду сам защищаться.

Кейн пристально глянул на него.

– Как давно вы живете в Китае?

– С тех пор, как себя помню.

– Ваша профессия?

– Пиратство.

Казалось, Эли не понимал, что его заявление выбилось из рамок привычных всем понятий. Джеймс, сидевший рядом с Эли, довольно крякнул, в зале громко ахнули.

– Вы признаетесь, что совершали пиратские действия? – спросил Кейн.

– Да, признаю.

– Вы понимаете важность вашего заявления?

Эли медленно кивнул.

– Отвечайте на мой вопрос.

– Я понимаю важность моего ответа.

– Что вы скажете по поводу обвинения вас в убийстве и похищении.

– Невиновен.

– Сколько вам лет?

– Тридцать.

– Сколько времени вы занимаетесь пиратством?

– С тех самых пор, как мне исполнилось восемнадцать лет.

– А до этого?

– До этого я работал под началом морского инспектора в Кантоне, где я и освоил эту профессию.

– Объясните.

Эли начал объяснять:

– Многие люди, работающие в этом учреждении, также занимались пиратством. То же самое относится к служащим соответствующего учреждения колонии.

В зале суда раздался смех.

– Весьма легкомысленно с вашей стороны, Боггз, заявлять подобные вещи. Вам могут принести вред такие высказывания, поэтому вам лучше сдерживаться, – резко приказал Кейн. Его лицо стало мрачным. – Одно дело китайская администрация, и совсем другое– наша администрация, колониальная. Здесь это совершенно исключено. – Он сверкнул глазами и оглядел зал.

– Однако я ничего не придумал! – повторил Эли. – Здесь творятся те же грязные делишки, что и в Кантоне.

В зале начали хохотать в открытую. Люди подталкивали друг друга локтями.

– Боггз, вы можете разыгрывать здесь комедию, но это вам не поможет. Только смотрите не перестарайтесь, – холодно предупредил Кейн. – Вы обвиняетесь в убийстве капитана да Коста, ранее работавшего в цейлонских войсках, но к моменту его смерти служащего в португальской таможне. Признаете себя виновным?

– Невиновен.

– В таком случае, друг мой; нам предстоит еще в этом разобраться, ибо я считаю, что вы лжете.

– Это ваше право, – ответил Эли. – Но это будут решать присяжные. А вот давить на них и делать не относящиеся к делу замечания вы не имеете права.

– Я не хотел этого делать.

Губернатор Боуринг внезапно перекрыл все перешептывания в зале:

– Майор Кейн, ближе к делу, иначе мы прозаседаем здесь всю ночь. Я хочу еще кое-что добавить. – Он обратился к Эли: – Очень приятно, когда тебя развлекают, но сейчас не время, а здесь не место для развлечений, и вы это вскоре поймете. Продолжайте.

– Вы являетесь владельцем территории, известной под названием «Пороховой завод», расположенной недалеко от деревушки Стэнли?

– Да, – ответил Эли.

– Вы недавно купили этот завод у человека Папа Тай, являющегося старостой деревни Стэнли?

– Да.

– После того, как вы заплатили заранее условленную сумму, этот человек отдал вам ключ от завода, и он оставался после этого у вас?

– Да.

– Что вы делали на этом заводе?

– Порох.

– Кому вы продавали порох?

Эли пожал плечами.

– Разным клиентам.

– Среди клиентов были пираты?

– Да.

– Вы имеете в виду вооруженные пиратские джонки, не так ли?

– Так. Джонки, имевшие на борту пушки.

– Чтобы они использовали этот порох против невооруженных торговых суденышек, плавающих в здешних водах и занятых выполнением своих вполне законных операций?

– Сэр, чтобы их остановить, приходится стрелять.

– Стрелять, целясь им по носу?

Эли кивнул. Кейн продолжал:

– Администрация порта знала, где расположен ваш завод?

– Теперь они знают, если они нашли в ней тело капитана.

– Но до этого никто не знал об этом?

– Да.

– Законно ли существование подобного завода?

– Нет.

– Тогда каким же образом бедному капитану удалось отыскать его?

Эли никак не прореагировал на этот вопрос.

– Может, мне рассказать вам? – спросил Кейн.

– Я уверен, что вы именно так и сделаете. Кейн глубоко вздохнул.

– Мне кажется, что его туда заманили и, когда он был внутри, заперли снаружи, чтобы он умер долгой и мучительной смертью от голода. Это жуткое преступление совершили вы? Я уверен в этом.

– Я в первый раз слышу об этом, – ответил Эли.

– Но имя капитана да Коста вы слышите не в первый раз?

– Я услышал это имя в первый раз, когда вы заявили, что я заманил его на завод.

– Если не вы, Боггз, кто тогда?

– Если бы я знал это, меня бы здесь не было. Кейн поднял ключ от завода.

– Это ключ от вашего завода?

Эли взял его в руки и внимательно посмотрел.

– Да, это он. Как он к вам попал?

– Это копия ключа, посланного к нам в магистрат неизвестным лицом, – ответил Кейн.

Эли повернулся и посмотрел на Анну. Она равнодушно смотрела ему в глаза.

– Вы не знаете, кто прислал нам ключ? – спросил Кейн.

– Я предполагаю, кто мог это сделать.

– Что вы хотите этим сказать?

Молчание.

– Мне кажется, – сказал обвинитель, – что кто-то, кому вы доверяли, послал ключ в магистрат и приложил к этому инструкции, как найти завод. Человек, которому вы полностью доверяли, – может, это был Черный Сэм?

– Ни за что на свете! – возмутился Эли.

– Где был ключ, пока его у вас не украли?

– В каюте, на борту моей джонки.

– Вы хотите сказать, что его у вас украли?

– Да.

– Вы считаете, что я вам поверю?

– Это правда.

– Ключ украли из каюты вашей пиратской джонки и использовали, чтобы убить да Косту, я правильно понял?

– Да.

– И вы считаете, что вор, укравший ключ, прислал его в наш магистрат?

– Конечно.

– И зачем он это сделал?

– Чтобы меня обвинили в убийстве капитана да Коста.

– А что, если тот человек, которому вы верили, – все же Черный Сэм, и что это он прислал ключ в магистрат? Слышите, я спрашиваю вас второй раз?

– Это невозможно!

– Поверьте мне, невозможного не бывает. Я хочу подчеркнуть перед судом, что разбойник, которому вы так верите, на самом деле не такой честный в отношении вас человек. Может, он это сделал, чтобы отомстить вам? Говорите нам правду. Напоминаю, что вы поклялись на Библии. Вы могли поссориться, может, из-за женщины?

Эли покачал головой.

– Правда, что многие женщины из низших слоев посещали вашу джонку? Девушки с Бек де Роза в Макао?

– Только не сейчас.

– Когда в последний раз к вам наведывалась дама из известного заведения?

– Перед убийством да Коста.

– Вы сможете узнать эту женщину?

– Да.

– Где она сейчас? В Макао?

– Она находится в зале суда.

– Сейчас, в данный момент? – Кейн был поражен. Заседатели задвигались от возбуждения.

– Да, – повторил Эли. – Она сидит вон там. – Он показал, где именно.

– Опишите ее.

– Женщина в красном платье, которая сидит у стены.

– Вы уверены, что это она?

– Абсолютно уверен.

Все повернули головы в сторону Анны.

Джеймс встал.

– Губернатор Боуринг, это просто безобразие, – возмущенно заявил он. – Эта дама моя экономка, женщина весьма достойная. Я протестую!

– Леди в красном платье. Прошу вас встать, мадам.

Анна равнодушно поднялась с места.

– Вы знаете подсудимого? – спросил ее Кейн.

– Нет.

– Вы являетесь экономкой мистера Уэддерберна? Вы когда-нибудь имели дело с подсудимым, до того, как вы стали работать у мистера Уэддерберна?

– Сегодня я вижу его впервые!

– Вы уверены в этом, мадам? Пожалуйста, подумайте, мадам, мы вас вскоре приведем к присяге.

– Я абсолютно уверена в этом.

Лицо Джеймса пошло красными пятнами, он возмущенно воскликнул:

– Сэр, это просто безобразие! Эта женщина жила в монастыре, и у нее прекрасные рекомендации.

– Пожалуйста, сядьте, мистер Уэддерберн, – приказал ему Кейн. – Подсудимый ведет собственную защиту и имеет право вызывать свидетелей.

Он повернулся к Эли.

– Вы желаете вызвать эту леди, чтобы расспросить ее?

– Не сейчас.

– Когда?

– Позже, когда у меня соберется больше доказательств.

Кейн заволновался.

– Я искренне надеюсь, что подобные доказательства действительно появятся.

Его вдруг прервал судья:

– Обвинитель, дайте ему возможность защищаться! А сейчас, – он обратился к Анне, – мадам, пожалуйста, садитесь. Вы слышали, в чем вас обвинил обвиняемый. Правда это или нет, но он имеет право вызвать вас и подвергнуть перекрестному допросу, если сочтет это необходимым… Пожалуйста, перед уходом из зала суда сообщите ваше имя секретарю и не уезжайте из города до конца процесса.

Анна недовольно глянула на Джеймса и села.

– Могу сказать только одно про твоего парня, – шепнула Мами Милли, – он борется, как лев.

– Но он же не знает Анну Фу Тан! – ответила Милли.

– Ты уверена, золотце мое? – сказала Мами. – До того, как он встретился с тобой, у него хватало женщин, и не могу сказать, что только они проявляли инициативу.

– Здесь просто невозможно дышать, – внезапно сказал обвинитель. – Я обращаюсь к судье Хальму, нам стоит объявить перерыв до тех пор, пока не станет прохладнее?

Кейн умоляюще посмотрел на судью.

– Согласен, – сказал судья. – Суд объявляет перерыв до шести часов вечера.

Послышался шум отодвигаемых стульев, люди начали расходиться. Джеймс наклонился вперед:

– Я слышал, что отсутствующий Черный Сэм тоже привлекается к суду. Когда воры попадают в беду, честные люди выигрывают от этого.

– Я тоже так думаю, – ответила ему Милли.

Позже Милли сказала Мами:

– Если Сэм вскоре не появится, его ждет беда еще большая, чем беда Эли.

– Не волнуйся, девочка. Он явится и притащит с собой этого Брунера.

– А где сейчас Брунер?

– Как сказал Сэм, он где-то в Лантау. Я бы не хотела оказаться на месте этого немца, когда мой Сэм найдет его. Он сказал, что если он его поймает, то спустит с него шкуру.

– Будем надеяться, – сказала Милли. – Если Сэм этого не сделает, то майор Кейн спустит шкуру с наших друзей.

– Солнышко, надейся на Черного Сэма, – успокоила ее Мами.

 

41

Выдержка из газеты «Кантон Реджистер».

«Суд над американцем Эли Боггзом, обвиняемым в убийстве, похищении и пиратстве, прерван после того, как на первом заседании судья Хальм отложил слушание дела из-за сильной жары. Еще сильнее помешал слушанию дела надвигающийся тайфун Руби. Предполагается, что дальнейшие слушания начнутся не ранее четверга.

В ходе слушания аудиторию потрясло заявление заключенного под стражу о том, что мисс Анна Фу Тан, в настоящее время прислуживающая семейству Уэддерберн, ранее была его любовницей. Это заявление сильно возмутило мистера Джеймса Уэддерберна, главу Морского департамента. Он даже вскочил на ноги, пытаясь защитить свою экономку. Тем не менее, судья Хальм обязал мисс Фу Тан никуда не отлучаться, на случай если обвиняемый, который сам ведет свою защиту, пожелает допросить ее.

Похоже, что суд над пиратом получил значительный общественный резонанс, вполне возможно, что слушания перенесут в более просторное помещение, где смогут уместиться все желающие.

На последующих слушаниях будет присутствовать наш репортер, и газета предполагает помещать сообщения из зала суда ежедневно с самым подробным анализом происходящего».

– Вызывается мисс Анна Фу Тан!

Голос судейского секретаря гулким эхом отразился от стен огромного зала.

– Она-то тут при чем, это несправедливо, – шепнула Милли. – Мне кажется, что на этот раз Джеймс был прав! Не могу понять, что затеял Эли.

Мами таинственно улыбнулась.

– Полагаю, он знает, что делает. В тихом омуте черти водятся. Я же говорила, если у девушки чистое личико, не мешает посмотреть, вымыты ли у нее уши.

Они сразу же замолчали, когда на них кинул взгляд судебный пристав.

Шаги Анны гулко отдавались на мозаичном полу, когда она шла к месту свидетелей.

У Эли было хорошее настроение, он улыбнулся и сказал:

– Ваше имя Анна Фу Тан, так?

У Анны было бледное и напряженное лицо. Глаза покраснели от слез. Она кивнула, подтверждая его слова.

– Но это не ваше настоящее имя. Верно? Девушка подняла голову, услышав это. На виске у нее сильно билась синяя жилка. Эли продолжал:

– Ваше настоящее имя Анна Безымянная, правильно? Так вас называли ваши родители, потому что вы были подкидышем. Я все излагаю правильно?

Анна слегка кивнула.

– Ваша национальность?

– Я – китаянка.

– Анна Безымянная, вы не китаянка. Вы – мусульманка. Вы мне очень подробно изложили свою историю.

– Боггз, такие подробные расспросы продержат здесь нас до следующего тайфуна, – холодно заявил судья Хальм. – Ограничьтесь важными фактами. Нас не интересуют вымышленные имена или фальшивая национальность.

– О причине подобных вопросов вы узнаете позже, – ответил Эли.

Он снова обратился к Анне:

– Вы сказали, что никогда до вчерашнего дня не видели меня. Это были ваши слова. Пожалуйста, повторите их под присягой.

– Я вас раньше никогда не видела, – сказала Анна.

– И вы отрицаете, что работали проституткой в фирме «Цветок в тумане», которая обслуживала владельцев лодок в Стэнли?

У Анны на глазах навернулись слезы. Она наклонила вниз голову и прижала кулак ко рту, как бы стараясь спастись от оскорблений.

Судья Хальм холодно прервал ее рыдания:

– Пожалуйста, отвечайте на вопрос, мисс Фу Тан. Постарайтесь прийти в себя. Вы можете сесть, если желаете.

Анна вся скорчилась и продолжала горько рыдать, потом сказала:

– Это ужасно, что меня обвиняют в подобных вещах! Я родилась в доме верующих даоистов, и меня воспитывали монашки католической миссионерской школы Фу Тан!

– Вы католичка, мисс Фу Тан, – сказал майор Кейн.

Анна подняла к свету залитое слезами лицо.

– Каждый день утром и вечером я молюсь Христу так, как меня учили. Каждое воскресенье я получаю святое причастие. Как вы можете позволить этому преступнику порочить мое имя перед всеми присутствующими?

– Подсудимый, вы весьма расстроили эту свидетельницу, – нахмурясь, заявил судья Хальм. – Суд не принимает ваши обвинения в ее аморальности. Я считаю, что вы ошиблись в отношении этой женщины.

– Человек не может ошибаться в отношении женщины, которая делила с ним постель, – заявил Эли. – Если бы Черный Сэм был бы здесь, он подтвердил бы мое заявление.

– Но ваш помощник, этот самый Черный Сэм, поспешил удрать от суда и следствия в тот самый момент, когда вы так нуждались в нем! Нет никаких доказательств, что мисс Фу Тан когда-либо была у вас на судне. Она даже не подходила к нему близко, – возмущенно заявил майор Кейн и аккуратно разгладил складки своей мантии. – Все дело в том, мой друг, что с вами делили постель столько разных женщин, что вы не в состоянии отличить честность от аморальности.

Он повернулся к Анне:

– Пожалуйста, возвращайтесь на свое место, мисс Фу Тан. В протоколе будет записано, что на вашей репутации не осталось ни пятнышка. Подсудимый, вызывайте вашего следующего свидетеля. Да побыстрее!

– У меня нет больше свидетелей, – сказал Эли.

– Погодите! – послышался чей-то голос.

Охранник что-то быстро шептал секретарю.

– Видимо, имеются еще свидетели, – почему-то покраснев, сказал обвинитель. – Введите их в зал суда.

В зале появилось три человека – португальский полицейский, Папа Тай и Сулен. Дочь и отец были скованы одной цепью. Папа Тай, как обычно, старался быть услужливым Сулен широко раскрыла глаза, выпрямилась и недоверчиво оглядывала зал.

– Это свидетели со стороны защиты, так? – быстро спросил судья Хальм.

– С вашего позволения, сэр, – ответил Кейн.

– Пусть они предстанут перед судом.

Полицейский подтолкнул вперед Папу Тая и Сулен, а потом сказал:

– Моя имя Профарио. Я пришел сюда, Ваша Честь, по приказанию португальского посла в Макао… – Он показал им бумагу. – Могу я прочитать инструкции?

– Пожалуйста, – ответил ему Хальм. Профарио начал читать:

«Прочитав в газете «Кантон Реджистер» отчет о суде над Эли Боггзом, посол считает, что в интересах правосудия следует заслушать показания этих китайских свидетелей и просит Верховный суд удовлетворить его просьбу».

Зачитав послание, полицейский вытер потное лицо и уставился па судью выпуклыми глазами.

– Продолжайте, – сказал ему судья.

У полицейского дрожали руки, и слышно было шуршание бумаги.

«Пожалуйста, используйте показания этих свидетелей, полученные без применения пыток, угрозы или каких-либо иных мер воздействия, так, как вам покажется нужным. Просьба отметить, что колония в Макао весьма обеспокоена недавним убийством одного из ее ценных служащих – капитана да Коста…»

В зале суда стояла мертвая тишина, прерываемая шумом крыльев бабочек под потолком.

Стайки бабочек бились крыльями о стекло. Некоторые из них сгрудились над головами людей, сидевших неподвижно. Сам Кейн тоже погрузился в летаргию под действием жары. Он постарался встряхнуться и поднял голову. Единственный, кто действовал энергично, – это был репортер из «Истерн Глоуб». Он что-то быстро строчил в блокноте. В зале были слышны только звуки его пера, шуршащего по бумаге, и слабый шум крыльев бабочек.

Внезапно раздался громкий голос майора Кейна:

– Судья Хальм, я протестую по поводу поступления дополнительных доказательств на этой стадии судебного разбирательства. Вина подсудимого полностью доказана перед присяжными, несмотря на его попытки свалить ее на других лиц.

– Я жду свидетельства со стороны моего друга Черного Сэма! – выкрикнул Эли.

– Сэр, свидетельство вашего драгоценного друга сильно запоздало. Суд и так ждал слишком долго и был удивительно терпеливым, – ответил Кейн. – Сколько еще мы должны ждать того, кто до сих пор не появился? И как долго нам предстоит откладывать акт правосудия?

Судья Хальм перебил его и очень спокойно сказал: – Пусть нам и не стоит ждать, пока появится сбежавший свидетель, он же второй подсудимый, но обязательно должны внимательно заслушать стоящих перед нами свидетелей, присланных сюда по рекомендации посла Макао, нашего уважаемого соседа. Продолжайте.

Папа Тай и Сулен, с которых сняли наручники, стояли рядом на месте свидетелей. Старый сморщенный человек в синем хлопковом сюртуке, который указывал на его должность управляющего деревней, и Сулен, в розовом платье, длиной до колен. Оно было здорово замаслено, после того как милый Чу Апу купил ей это платье на рынке в Стэнли. Эли подумал, что никакие тряпки не могут скрыть удивительную красоту этой женщины-ребенка. Он внимательно посмотрел па нее и решил, что скорее наоборот – эти жалкие тряпки только подчеркивали поразительное очарование этого прелестного местного цветка. У нее был чудесный, гордо поднятый вверх подбородок, великолепные слегка раскосые глаза. Все в зале смотрели только на нее, когда она начала отвечать на вопросы Кейна.

– Мое имя Сулен.

– Сколько тебе лет?

– Шестнадцать.

– Шестнадцать, по мне известно, что ты имеешь дела с мужчинами. Правда, что ты была любовницей мужчины, который сидит здесь и ждет приговора?

– Неправда! – крикнул Пана Тай, ломая руки. – Сэр, я никогда не позволил бы ей этого! Как? Моей любимой дочери?

– Обвинитель, вы уверены, что ваши вопросы приведут пас к получению каких-то дополнительных сведений? – прервал их судья Хальм.

– Они приведут нас к пониманию моральной испорченности тех, кто свидетельствует в пользу обвиняемого, Ваша Честь.

– Мне кажется, что это не имеет никакого значения, пока мы не услышим показания свидетелей.

Судья обратился к полицейскому:

– Профарио, что вы держите в руках?

– Ключ, Ваша Честь.

– От чего этот ключ?

– Это ключ от порохового завода в Стэнли.

– Каким образом он попал в ваши руки?

Щеки Профарио густо покраснели, и он глубоко вздохнул, прежде чем ответить:

– Неизвестное лицо прислало его в магистрат Гонконга и оттуда его передали нам в таможню. К ключу была приложена карта, указывающая расположение порохового завода. Мы все очень долго пытались его отыскать, в том числе и капитан да Коста.

– Когда вы нашли завод и открыли его, вы там нашли тело несчастного капитана да Коста, правильно? Он был заперт снаружи.

– Ваша Честь, вы абсолютно правы.

Судья Хальм вздохнул и откинулся на спинку кресла.

– Хорошо, скажите мне, почему вы привели с собой этих свидетелей?

– Я обнаружил, что они были связаны со смертью нашего офицера. – Профарио, казалось, в чем-то сомневался.

– Это неправда! – завопил Папа Тай.

– Все ложь! – вопила Сулен.

– Каким образом они замешаны в этом, полицейский Профарио? – небрежно поинтересовался Кейн.

– Девушка показала одному лицу тайную дорогу на завод. Она сама признала это и сказала, что к ней пришла женщина из некой джонки и предложила ей деньги, чтобы Сулен показала ей тайный путь к заводу.

– Вам ясно? – продолжал вопить Папа Тай. – Я к этому не имею никакого отношения!

– Вы сказали, женщина из джонки?

Кейн начал осматривать лица присутствующих в зале суда.

– Вон она сидит и смотрит на нас! – визжала Сулен. – Вот эта женщина! – Она указала на Анну. – Она заплатила мне десять мексиканских долларов, чтобы я показала ей путь на завод!

Суд и судьи заметно оживились. Все начали оживленно переговариваться. Кейн поднял руку, и все замолчали.

– Пусть женщина в красном подойдет сюда, – приказал он, и Анна повиновалась.

– Эта женщина? – спросил он Сулен. – Подумай как следует, прежде чем ответишь, это очень важно. Ты этой женщине показывала дорогу на завод?

– Это она! Она пришла туда с джонки Эли Боггза!

– Ты поклянешься в этом? – спросил судья.

– Я могу поклясться много раз, что это правда! – воскликнула Сулен.

Папа Тай кричал от радости, высоко подняв вверх сжатые руки.

– Слушайте мою дочь! – вопил он. – Она никогда не лгала своему любимому отцу! Она говорит правду! Освободите меня!

В зале опять наступила тишина. Анна стояла, как будто ее удерживала невидимая цепочка. Она не отводила взгляда от Сулен и была похожа на разъяренного зверя.

– Но это еще не все, Ваша Честь, – продолжал Профарио, он понемногу перестал стесняться. – В ночь смерти капитана да Коста в таможню приходил молодой монах и увел его с собой.

– Вы видели этого человека?

– Молодого монаха? Да. Он был в оранжевой тоге, как одеваются послушники буддистского монастыря на острове Лантау. Согласно показаниям дочери, она видела на пляже всех троих – капитана да Коста, послушника и женщину. Они стояли и разговаривали на пляже Стэнли.

– Это была та женщина! – закричала Сулен, показывая на Анну.

– Послушник ушел, – продолжал Профарио, – а капитан и эта женщина отправились по направлению к пороховому заводу.

– Да! И она заплатила мне десять паршивых мексиканских долларов! – вопила Сулен.

Кейн не стал реагировать на сообщение. Он медленно перебирал бумаги, потом приказал охраннику:

– Отправь этих двоих в камеру. Мисс Фу Тан, займите место свидетеля.

Действие слов свидетелей на Анну было ужасным. Она медленно повернулась лицом к судьям. Из ее полуоткрытых губ исходили странные непонятные звуки, будто она была животным, желающим выбраться из железных челюстей западни. Кейн поднял голову. Изо рта Анны лилась пена и слюна. Она уставилась, раскрыв рот, на Сулен. Потом она рванулась в ее сторону, переворачивая по дороге столы и стулья, в жажде напасть на девушку. Пока Анна мчалась к Сулен, она успела по пути отшвырнуть двух охранников. Сулен начала кричать, когда Анна напала на нее, и продолжала вопить, когда Анна начала рвать ее лицо когтями.

По полу катался клубок из двух охранников, Профарио, Папы Тая, Сулен и Анны. Мелькали руки и ноги. К ним примчались надзиратели.

Во время свалки судья не шевелился, потом, когда все успокоилось и прекратились выкрики, тяжелое дыхание и мелькание рук и ног, он сказал:

– Охрана, проводите мисс Фу Тан в камеру, где она будет ожидать решения суда. Присяжные удаляются для обсуждения приговора по обвинению заключенного в убийстве капитана да Коста.

Еще одна выдержка из газеты «Истерн Глоуб».

«Во время заседания суда по обвинению Эли Боггза в убийстве, похищении и пиратстве случилось нечто неожиданное. Мисс Анна Фу Тан, в последнее время работавшая экономкой в семье Уэддербернов из «Английского особняка», услышав обвинение свидетелей из Макао в ее адрес (по поводу участия в убийстве капитана да Коста), внезапно пришла в жуткую ярость и совершила нападение на свидетеля защиты. Только быстрые действия надзирателей и охраны позволили обезвредить ее и посадить в камеру. В данное время присяжные обсуждают приговор, который будет объявлен Эли Боггзу.

Мистер и миссис Уэддерберн были весьма огорчены случившимся, ибо оно, возможно, осложнит ведение их домашнего хозяйства. Они считали мисс Анну Фу Тан верной прислугой и другом семьи.

Продолжается странное вторжение бабочек в зал суда, где царит сильный запах мускуса, который обычно привлекает насекомых. Зрители весьма заинтригованы этим явлением, к которому многие проявляют не меньший интерес, чем к самому судебному процессу.

Профессор Антон Бекроф, известный энтомолог, недавно прибывший из Парижа, сейчас пытается разрешить эту загадку. Он заявил, что некоторые виды присутствующих в зале насекомых были изображены на старых рисунках, относящихся к 1615 году».

«Экстренное сообщение:

После обсуждения, длившегося меньше часа, присяжные вернулись с приговором «Невиновен» в отношении Эли Боггза, обвиняемого в убийстве капитана да Коста. Далее суд будет рассматривать предъявленные ему обвинения в похищении и пиратстве».

 

42

Третий день суда над Эли Боггзом секретарь, как обычно, начал с объявления:

– Обвиняемый был признан невиновным в убийстве да Косты. Продолжается суд над Эли Боггзом по второму важному пункту обвинения – похищение миссис Милдред Уэддерберн, в девичестве Смит, с борта судна «Монголия», направлявшегося в Гонконг. Он держал ее в заложницах примерно четыре недели в тысяча восемьсот пятидесятом году. С разрешения судьи Хальма суд продолжит свое заседание.

Майор Кейн поднялся на ноги и подошел к Эли.

– Подсудимый, поднялись ли вы на борт судна «Монголия» восьмого июля тысяча восемьсот пятидесятого года? Верно ли, что в то время судно плыло под командованием капитана О'Тула из Пенинсьюлар энд Ориентал Шиппинг Кампани?

– Да, это так, – ответил Эли.

– Совершили ли вы вместе с остальными сообщниками, имена которых будут представлены позже, похищение с целью получения выкупа девицы под именем Милдред Элизабет Смит?

– Нет, сэр.

– Каковы были ваши намерения в то время?

– Сэр, когда я поднялся на борт этого судна, у меня не было подобных намерений. Я не знал тогда о присутствии мисс Смит на борту этого судна.

– Где вы сели на «Монголию»?

– В Сингапуре.

– Вы были знакомы с капитаном О'Тулом?

– Конечно, мы с ним были старые друзья. Я часто ездил на его судах, возвращаясь из поездок в Малайю.

– Поэтому он не подозревал вас и ваших сообщников в постыдных намерениях?

– Нет.

– Вы воспользовались дружбой, чтобы сесть па его корабль с сообщниками и потом его ограбить?

– Мы не грабили капитана, мы только забрали груз с его корабля.

– Перечислите название груза.

– Разные товары, включая опиум.

– Опиум? Но компания отрицает наличие опиума на борту корабля.

– Они могут говорить все, что им угодно, но на борту корабля был опиум.

– И вы не подозревали о присутствии мисс Смит на борту корабля?

– Нет, пока я не увидел ее.

Эли посмотрел на Милли, и та опустила глаза.

– Когда вы ее увидели, то решили разработать дополнительный план, так? – спросил прокурор.

– Какой план?

– Вы решили, что если похитите мисс Смит, а затем станете требовать за нее выкуп, то получите гораздо больше, чем сможете получить за две тонны опиума?

Эли покачал головой.

– Я пришел к такому решению не сразу.

– Что вы хотите сказать?

Эли стал говорить медленно и очень взвешенно:

– Капитан О'Тул получил предупреждение о приближающемся тайфуне и решил переждать у Парасельских островов. Мне было ясно, что это была ловушка, чтобы легче было взять в плен корабль.

– Кем была задумана эта ловушка?

– Чу Апу. В то время этот пират властвовал на морских дорогах. Я сказал об этом О'Тулу, но он не обратил внимания на мое предупреждение.

– Что вы ему посоветовали?

– Чтобы он продолжил обычный маршрут.

– Но он все равно пошел к Параселам? Эли кивнул.

– Как только «Монголия» отдала якорь, к ней подошли две вооруженные джонки?

– Да.

– Одна из этих джонок принадлежала вам, а вторая была под командованием мистера Брунера, вашего сообщника?

– Да, – подтвердил Эли.

– Будет ли правильным принять, что ваш совет капитану преследовал ваши собственные цели?

– Конечно.

– Чтобы было легче похитить опиум?

– Да, и чтобы помешать Чу Апу похитить пассажирку мисс Смит.

Кейн тяжело вздохнул.

– Вы считаете, что суд поверит вам, что вы старались только в интересах мисс Смит?

– Я так считаю, – ответил Эли. – У некоторых пиратов есть совесть. Чу Апу, и здесь в суде все знают это, был ужасным, когда дело касалось женщин. Я не мог позволить, чтобы молодая европейская девушка попала в руки подобного чудовища. Мне был нужен опиум. Я не занимаюсь торговлей желтой костью или продажей наложниц.

– Что могло случиться с мисс Смит?

– Ее продали бы в наложницы, если бы она попала в руки Чу Апу.

– Брунер был с этим согласен?

– Я его не спрашивал.

– Вы решили торговаться с ним, так?

– Я сказал, что он может забрать опиум, если мне достанется мисс Смит.

– Значит, Брунер отплыл с опиумом, а вы захватили мисс Смит, чтобы получить выкуп у ее отца, весьма уважаемого в колонии джентльмена?

Эли согласился с этим утверждением.

– Что произошло дальше?

– «Монголия» отправилась в Гонконг. Ганс Брунер нагрузил опиум на свою джонку и отплыл на юг к Малаккскому полуострову.

– Вы теперь знаете, что «Монголия» не достигла Гонконга. Видимо, она пошла ко дну со всеми, кто был на борту во время настигшего ее тайфуна.

– Да, я знаю.

– Вы хотите сказать, что не имеете никакого отношения к гибели судна и к смерти восемнадцати членов команды?

– Я крайне сожалею об этом, – сказал Эли.

– Я вас обвиняю, Боггз, в том, что после того, как вы и Брунер ограбили «Монголию» и похитили мисс Смит, вы затопили судно, чтобы скрыть ваше преступление.

– Мы не совершали этого, и у вас нет никаких доказательств на этот счет.

– Я хочу сказать, что в этих водах такие случаи не редкость – когда пираты топят захваченное ими судно. Пусть в протоколе запишут, что не решена загадка исчезновения судна «Монголия», но расследование продолжается. И тех, кто в этом виноват, привлекут к ответственности.

– Майор Кейн, продолжайте допрос обвиняемого, – сурово предупредил Кейна судья. – Расследование катастроф кораблей в связи с тайфуном – дело Морского департамента.

Прокурор грозно нахмурился, ему не понравилось подобное вмешательство.

– Куда вы высадились, когда у вас на борту была мисс Смит? – холодно спросил он Эли.

– На остров Лантау.

– Вы поместили ее в старом форте под охраной, как мне известно, а сами отправились требовать выкуп в пятьдесят тысяч мексиканских долларов у ее отца, правильно?

– Да.

– Вы получили эти деньги?

– Нет. Слуга сказал мне, что сэр Артур болен, и что вскоре он может умереть, поэтому я вернулся в Лантау с пустыми руками.

– Но если бы вам отдали эти деньги, вы бы их взяли?

– Конечно.

– Вы признаете, что отправились в «Английский особняк» с единственной целью – получить выкуп?

– Да.

– Вы хотите сказать, что лишь из жалости, узнав, что сэр Артур болен, не стали настаивать на цели вашего прихода?

Эли кивнул.

– Не болен… Они сказали, что он умирает.

Он показал в сторону Мами:

– Эта женщина, экономка сэра Артура, подошла к двери и пригласила меня войти. Мне показалось это подозрительным, и я ушел.

– Что вы сделали потом?

– Вернулся в Лантау.

– Сколько времени вы оставались там с мисс Смит?

– До Лунного фестиваля.

– Почему вы так долго удерживали там мисс. Смит?

– Я надеялся, что ее отец выздоровеет.

– Он не оправился от болезни и умер. Вы знали об этом?

– Нет. Они скрывали это.

– Конечно. Мистер Уэддерберн, друг и партнер сэра Артура, понял, что вести о его смерти могут толкнуть вас на ужасные поступки.

– Каким образом?

– Мой друг, все стали бояться, что, узнав о том, что требовать выкуп больше не у кого, вы убьете похищенную вами девушку.

– Я отметаю подобное предположение.

– Не понимаю, чем вы так возмущаетесь. Вы отослали ее отцу отрезанное у нее ухо, не так ли?

– Даже с моего места видно, что у нее благополучно остались целыми оба уха, – заметил Эли.

– Прекратите острить. Сэр Артур считал, что присланное ухо принадлежит его дочери. Доктор Скофилд, которого я вижу в зале, свидетельствовал, что шок после получения этого доказательства ускорил смерть сэра Артура. Он был старым и больным человеком. И вы еще смеете рассуждать о сочувствии!

– Я не посылал ему ухо! Кейн выпрямился во весь рост.

– Судебный клерк, принесите образец номер один и поставьте сосуд перед обвиняемым. После чего передайте его судье.

– У меня нет никакого желания рассматривать отвратительные образцы, майор Кейн, – судью Хальма передернуло. – Я вам верю па слово, что это человеческое ухо.

– Как заявил доктор Скофилд, и я думаю, что он не ошибается, это ухо какой-то несчастной крестьянской девушки в возрасте мисс Смит.

– Да, я именно так считаю, – заявил доктор Скофилд.

Сосуд с ухом представили присяжным, которые рассматривали его с выражением отвращения на лице.

– Таким образом, хотя мы слышали выражение сочувствия со стороны пирата по поводу болезни сэра Артура, – продолжал Кейн, – он не колеблясь отрезал ухо у какой-то несчастной женщины и прислал его в окровавленном пакете.

– Я уже говорил, что не имею к этому никакого отношения.

Кейн постучал пальцами по столу.

– Присяжные заседатели безусловно смогут сами выработать свое мнение в отношении всего вышесказанного. Но мне кажется, что похищение молодой беззащитной женщины ужасно не менее убийства. Тот, кто забирает молодое существо из семейного тепла, а потом требует деньги за ее возвращение, не может носить звание человека, он не способен испытывать сочувствие или жалость к тем людям, которым он принес невыразимые страдания. В данном случае – украв единственную дочь умирающего человека. При всем своем опыте, я впервые сталкиваюсь с таким цинизмом. Джентльмены, вы можете себе представить агонию этого старого умирающего человека? Он уже успел оплакать свою дочь. И вдруг он получает известие, что она жива, но у него требуют выкуп за ее освобождение. Но на этом его страдания не закончены. Он получает в кровавом пакете ухо девушки, и он уверен, что оно принадлежало его дочери. Он в ужасе – он боится, что неповиновение этому чудовищу, укравшему его дочь, приведет к кошмарным последствиям: он будет получать и остальные части ее тела.

Кейн гордо расправил плечи, потом начал вышагивать, как тигр в клетке, перед обомлевшими присяжными.

– Поставьте себя на место этого старого больного человека, весьма слабого и чувствительного, и к тому же лежащего на смертном одре. Вы себе можете представить, как он страдал? Его юная дочь в руках бандитов, одна, и некому защитить ее чистоту и непорочность… и ее могут изрезать на кусочки, если он не подчинится их требованиям…

Голос судьи Хальма разрядил тяжелую атмосферу зала суда.

– Господин обвинитель, вы уже обо всем сообщили нам: и о фактах, и об испытанных вами чувствах. Всем давно известно кровавое содержание этой трагедии. – Он вздохнул. – Между тем, обвиняемый уже давно пытается ответить на ваши обвинения. Я желаю его выслушать.

Он кивнул в сторону обвиняемого.

– Мне так же противно все это видеть, как и любому из присутствующих здесь, – сказал Эли. – Но я повторяю под присягой, что я не имею никакого отношения к присланному сэру Артуру уху. Я тут совершенно ни при чем!

Прокурор надменно оглядел всех присутствующих.

– Я считаю, – продолжил он, – что военная полиция сделала все, что от нее зависело, чтобы найти жертву, которую лишили уха, но безрезультатно. Я хочу повторить еще раз: Эли Боггз, и никто иной, отвечает за то, что у кого-то было отрезано ухо. Он виновен в этом, несмотря на все его протесты.

Судья Хальм вмешался в его рассуждения.

– Столько неприятных моментов. Я надеюсь, что после перерыва мы сможем продолжить работу, не опасаясь отвратительных впечатлений, подобных тем, с которыми мы столкнулись сегодня утром.

Он устало посмотрел на потолок.

– Даже обожаемые профессором Бекрофом бабочки покинули зал. Очень жаль, уважаемые присяжные заседатели, что нам нельзя последовать их примеру. А пока я благодарю вас за внимание, выдержку и терпение и объявляю перерыв до завтра до одиннадцати часов. А к тому часу попрошу военную полицию привести для допроса молодого человека по имени Янг, брата мисс Фу Тан, это та женщина, которую мы поместили пока в больницу. Известно, что этот Янг находится под попечительством монастыря Лантау.

Все встали.

Оказалось, что судья Хальм ошибался.

Узнав о том, что Анна задержана, Янг удрал из монастыря и скрывался в их семейной лодке, спрятанной среди зарослей камыша в заливе Стэнли. Оттуда он мог видеть, что происходило в расположенной рядом больнице, где находилась его сестра Анна…

 

43

– Уважаемые присяжные заседатели, – обратился к ним судья Хальм на четвертое утро суда, – я получил письмо от миссис Уэддерберн, в котором она просит позволить ей дать показания, и я готов удовлетворить ее просьбу. Миссис Уэддерберн присутствует сейчас в зале?

Милли, сидевшая чуть в стороне от мужа, подняла руку.

– Ты сошла с ума, – зашикал Джеймс ей в ухо. – Совершенно ясно, что его повесят, и тем не менее, ты желаешь сделать из меня посмешище, да и из себя тоже!

– Чуть быстрее, мадам, пожалуйста, – попросил секретарь.

Милли села на скамью свидетелей, и перед ней было теперь море разных лиц. Проходя мимо Эли, она уверенно улыбнулась ему, хотя у нее самой совершенно не было никакой уверенности.

– Ваше имя Милдред Элизабет Уэддерберн?

– Да.

– Принесите присягу. Милли повиновалась.

– Подсудимый, вы можете начинать свои вопросы, – сказал судья.

– Миссис Уэддерберн, благодарю вас за то, что вы стараетесь мне помочь. Я постараюсь не обременять вас долго, – сказал Эли. – Пока вы жили против вашей воли в Лантау, как я обращался с вами?

– С уважением и вниманием.

– Я когда-нибудь проявлял против вас силу?

– Если бы вы плохо обращались со свидетельницей, вы бы никогда не пригласили ее сюда, – резко возразил майор Кейн. – Поставьте вопрос по-другому.

– Я пытался помешать вам убежать? – спросил ее Эли.

– Нет.

Кейн снова прервал его словами:

– Мадам, поскольку вы содержались на острове, у вас было мало шансов удрать оттуда.

Эли продолжал, не обращая внимания на его выпады.

– Почти три недели, пока вы были на острове, вы были больны малярией, правда?

– Да.

– Все это время за вами ухаживал член моей команды, старый джентльмен. Теперь он уже умер.

– Да.

Кейн зевнул и, извинившись, заметил:

– В этом есть своя логика. Ваша смерть не принесла бы вашему тюремщику никакой выгоды.

– Я должна быть честной, – парировала Милли. – Эти люди заботились обо мне все время, пока я была с ними.

Судья Хальм сделал Кейну замечание:

– Обвиняемый ведет свою собственную защиту, и он вправе делать это, мистер прокурор. Пожалуйста, не перебивайте.

Судья громко вздохнул и попросил:

– Боггз, постарайтесь держаться ближе к делу. Мы так медленно двигаемся вперед.

– Узнав о болезни вашего отца, я сразу отвез вас домой, помните? – спросил ее Эли.

– Да.

– Но ваш отец умер до вашего возвращения.

– К сожалению, да.

– Кто вас там встретил?

Милли показала на Мами, сидевшую в зале.

– Миссис Малумба, она тогда работала у нас экономкой.

– Вы помните, что я стоял у крыльца, откуда меня было хорошо видно.

– Да.

– Когда миссис Малумба увидела меня, что она тогда сказала?

Милли улыбнулась.

– Не стоит повторять.

– Почему же? Она сказала: «Ты, чертов негодяй! Ты привез мою девочку домой? Подожди, я сейчас принесу ружье!» Или что-то в этом роде.

– Я к этому еще много чего добавила! – заявила Мами из зала.

Судья Хальм застучал молотком и призвал всех к тишине.

– Но я все равно привез вас домой, рискуя жизнью. Неужели так поступают безжалостные убийцы, готовые на все ради денег?

Милли покачала головой.

– Что было дальше?

– Вы ушли.

– Вы видели, как я получал деньги?

– Нет.

– После этого у вас была возможность проверить счета вашего отца. Заплатил он к тому времени выкуп?

– Да.

– Кому?

– Человеку по имени Брунер.

– Вы уверены в том, что он платил именно ему?

– Уверена.

По залу прошел шепот.

– Ганс Брунер? – теперь в дело вступил прокурор.

– Совершенно верно, – подтвердила Милли.

– Какой выкуп был заплачен вашим отцом?

– Пятьдесят тысяч мексиканских долларов.

– В валюте Гонконга?

– Нет, в валюте Суматры.

– Вы можете представить суду доказательства этого?

Милли повернулась.

– Мой муж может сделать это! Он в то время занимался счетами фирмы «Смит и Уэддерберн», и именно он подписал этот чек.

– На чье имя был выписан чек?

– На имя мистера Брунера в «Банк Суматры».

– Пожалуйста, сообщите нам имя этого человека.

– Ганс. И на чеке было написано Ганс Брунер.

– Откуда вам это известно?

– У меня есть копия чека из «Банка Суматры».

– Вот как? Откуда?

– Я написала туда и просила прислать мне копию чека.

– И они выполнили вашу просьбу? Значит, у вас есть этот чек?

– Нет, у меня есть копия.

Кейн взял у нее из рук копию чека.

– Это настоящая копия?

– Она заверена по всем правилам.

– Почему вы нам не представили это доказательство раньше?

– Вы меня о нем не спрашивали. Судья Хальм снова вмешался:

– Господин обвинитель, при всем моем уважении к вам, я вынужден спросить, каким образом эти доказательства могут быть «за» или «против» обвиняемого?

– Если этот документ действительно является заверенной копией настоящего чека, Ваша Честь, тогда мы не сможем доказать виновность обвиняемого в получении денег в качестве выкупа, потому что эти деньги получило другое лицо.

– Не совсем так. Обвиняемый все равно может быть связан с этим делом.

– Возможно, но возникают кое-какие осложнения. Это вынуждает нас трактовать некоторые моменты совсем иначе. Мне тяжело вести дальнейший допрос.

Кейн повернулся к Милли.

– Ваш муж, Джеймс Уэддерберн, был доверенным лицом вашего отца на момент его смерти и после, верно?

– Это чудовищная ложь! – заорал Джеймс, вскакивая с места.

– Мистер Уэддерберн, попрошу вас занять ваше место, – сказал судья.

– Это – ложь, и она знает это!

– Пожалуйста, замолчите, или я прикажу, чтобы вас вывели из зала суда.

– Ну и выводите, – продолжал орать Джеймс, вырывая руку у судебного пристава. – Я не собираюсь здесь сидеть и молча выслушивать эти грязные наветы!

– Ведите себя достойно, или я прикажу вас арестовать, – сказал Хальм, глядя на него поверх очков. – Не смейте превращать суд, в зверинец, мистер Уэддерберн, ваше положение в здешнем обществе меня совершенно не касается. Вам еще дадут слово, успокойтесь!

Джеймс сел, продолжая пыхтеть от злости.

– Майор Кейн, прошу вас продолжить допрос свидетельницы.

Обвинитель повернулся к Милли.

– Вы говорите, что ваш муж был доверенным лицом отца. В то время, когда был выписан чек, вы знали об этом?

– Я обнаружила это позже.

– Насколько позже?

– Примерно через неделю после того, как приехала домой.

– Вам кто-то подсказал это?

– Да.

– Кто?

– Миссис Малумба, она была другом отца и моей экономкой.

– Она тоже лжет! – взорвался Джеймс.

– До этого вы знали Ганса Брунера?

– Да, он был на судне до того, как там появился Эли Боггз и остальные владельцы чайных плантаций. Он был там в качестве первого помощника капитана О'Тула.

– Но они не были владельцами чайных плантаций, миссис Уэддерберн, вы понимаете это? Поэтому не стоит так о них говорить. Брунер был пиратом, таким же как Боггз, ясно?

– Да, наверное, это так.

– Значит, он собирался совершить те же преступления, что и обвиняемый, но был заранее внедрен на судно в качестве члена команды.

– Видимо, так.

– Что вы хотите этим сказать, миссис Уэддерберн, вы все время употребляете «наверное» и «видимо»? Разве он не вел себя абсолютно так же, как Боггз, который захватил «Монголию» и украл весь груз?

Милли медленно кивнула.

– Мне кажется, что вам не нравится, когда обвиняемого называют пиратом.

– Это потому, что она влюблена в него! – снова заорал Джеймс.

– Господин секретарь, прошу вас удалить мистера Уэддерберна из зала суда, – строго заявил судья.

Джеймса вывели из зала.

– Суд объявляет перерыв до трех часов дня. Публика стала расходиться.

Когда заседание суда снова началось, судья Хальм обратился к присяжным заседателям:

– Джентльмены, проанализировав ситуацию, я пришел к заключению, что суд, вместо того чтобы рассматривать дело Эли Боггза, обвиняемого в похищении, стал слишком усердно обсуждать финансовые злоупотребления в семье Уэддербернов. Я требую, чтобы заседание занялось обвиняемым. Я только что получил послание от губернатора, который в данный момент присутствует на заседании суда. – Судья Хальм поклонился в сторону маленького стола, за которым сидел сэр Джон Боуринг. Перед ним были разложены бумаги. – Сэр Джон заявил, и я совершенно с ним согласен, что недавние показания со стороны миссис Уэддерберн непонятно почему отвлекли нас от разбирательства вины подсудимого.

Он глубоко вздохнул и, помолчав, продолжил:

– Кроме того, мне сообщили, что вице-губернатор мистер Деннинг сегодня утром подал в отставку и уже отбыл обратно в Англию.

Публика затихла. Эли незаметно подмигнул Милли.

– Его отставка последовала в очень неподходящий момент, поскольку мы собирались вызвать мистера Деннинга в качестве свидетеля. Боюсь, что мы теперь не сможем это сделать.

Далее: во время перерыва было установлено и подтверждено адвокатами фирмы «Смит и Уэддерберн», что чек на сумму восемь тысяч долларов был выплачен через «Банк Суматры» мистером Гансом Брунером мистеру Джеймсу Уэддерберну. В следующем месяце мистер Уэддерберн перевел чек в наличность. – Судья посмотрел в зал. – Мне сообщили о задержании вышеупомянутого мистера Брунера, которого доставил в суд один из сообщников Боггза, человек по имени Черный Сэм. Брунер присутствует в зале суда?

– Он здесь, – ответил судебный пристав.

– Доставьте его ко мне.

Брунер предстал перед судьей, он был весьма напряжен.

– Мне сообщили, мистер Брунер, что вы пожелали изобличить своих сообщников, это так? – спросил его судья.

– Да, сэр.

– Вы поклялись на Библии?

– Да.

– Тогда объясните мне, что это был за чек в восемь тысяч долларов, который вы передали мистеру Уэддерберну? За что вы ему платили?

– Это деньги за проданный опиум, сэр.

– Вы что-то получали за это?

– Да, сэр. За каждую продажу груза опиума я получал всего десять тысяч долларов, потом я платил Уэддерберну восемь тысяч, а себе оставлял две тысячи долларов.

– Это были обычные комиссионные?

– Когда я имел дело с Уэддерберном, у меня обычно оставалось двадцать процентов.

– Значит, когда вы занимались продажей опиума, вы получали от Уэддерберна двадцать процентов, а остальное он забирал себе? Вы не знаете, принимал ли кто-нибудь еще участие в этих опиумных сделках? Например, Эли Боггз?

– Насколько мне известно, больше никто, сэр. Я просил принять во внимание, что такие сделки совершались многими.

– Да, я принял все во внимание. Судья медленно обвел глазами зал.

– Присяжные, рассматривавшие дело обвиняемого Эли Боггза в похищении мисс Смит, не могут признать обвиняемого замешанным в сделках, связанных с опиумом, но остается в силе предъявленное ему обвинение в пиратстве. Повторяю: вопрос об участии обвиняемого в продаже опиума закрыт Я хочу поблагодарить присяжных за то, что они уделили нам так много времени и проявили похвальное усердие ради вынесения справедливого приговора. Суд объявляет перерыв и снова продолжит свою работу утром десятого октября. Во время же перерыва будут проводиться дальнейшие расследования финансовых махинаций компании «Смит и Уэддерберн». Я уверен, что господин губернатор даст нам на это разрешение.

Сэр Джон Боуринг встал и поклонился, подтверждая свою готовность дать разрешение на подобное расследование.

– Поступившая от некоторых лиц просьба отпустить их под залог отклоняется, – продолжил судья. – Мистер Брунер и личность, известная под именем Черный Сэм, останутся под надзором до конца расследования.

Сообщив это, он покинул зал суда.

 

44

– Милли, мне кажется, покуда тут бродит твой злобный муж, нам лучше пожить на острове Грин – пока все не закончится, – сказала Мами на пятый день суда над Эли.

– Мне тоже так кажется, – согласилась с ней Милли.

– Особняк не настолько велик, чтобы торчать нам тут втроем. Теперь, когда Черный Сэм приволок наконец этого вонючку Брунера, пусть они с Уэддерберном торчат тут одни.

– Да, те, кто выступает на суде против своих же сообщников, никогда не пользовались особой симпатией.

– Что да, то да. Если доберутся до него твой Джеймс, мистер Гудчайлд или пресловутый доктор Скофилд, его просто убьют. Старик Деннинг сумел удрать в Англию, но его в один прекрасный день тоже настигнет кара.

– За все это мы должны благодарить Эли, – заметила Милли.

– Да уж. Нам в самый раз благодарить Эли. Или Черного Сэма. Я – почтенная вдова, мой бедный Растус перевернется в своей могиле, если узнает, что я таскаюсь по судам, и мое имя звучит там вместе с именами пиратов.

– Ничего, скоро все забудется.

– Надеюсь, но все равно приятного мало. Как ты считаешь, они могут заставить меня давать показания?

– Нет, если не прознают, что Сэм твой возлюбленный!

Мами что-то ворчала и возмущалась.

– Я только буду рада, скорее бы закончились все эти непристойности, с какой радостью я вернусь тогда в мою церковь и к моему пастырю.

– Если он захочет тебя принять, – с иронией заметила Милли.

В начале октября, когда солнце уже сияло вовсю, они снова отправились в здание суда. Остановив носилки, они прошли к пересечению Педдер и Квинсроуд. У здания Верховного суда уже собралась толпа. Возбужденная и взмыленная толпа разбилась на группки; судя по доносившейся болтовне, все очень надеялись на смертный приговор. Милли сказала, что эти людишки очень напоминают ей отбросы французской революции. Там тоже всякие ротозеи собирались на Площади Согласия и чесали языки в ожидании, когда их развлекут казнью.

– Что там было у этих французов, мне неизвестно, – ответила ей Мами. – Но я точно знаю, что нам хотя бы на время стоит уехать отсюда. Остров Грин может быть неплохим местом, там больше не шныряет Анна.

– Да, – сказала Милли. – Ты знаешь, кого мне жаль, так это се, зря она впуталась в эту историю.

– Нашла кого жалеть! Она же убийца. Она не дрогнув расправилась с этим капитаном да Коста! И хотела спихнуть все на твоего Эли!

– Интересно, почему она это сделала?

Они стояли в очереди, выстроившейся у зала суда. Милли прищурилась от сильного солнца.

– Может, она все еще любит его?

Рядом стоял пожилой европеец. Он слышал ее слова и, приподняв шляпу, процитировал:

– В самом аду нет фурии страшней, чем женщина, отвергнутая милым.

– Нет, нет! – ответила ему Милли. – Эли не отвергал ее, он просто приютил ее временно на борту своей джонки. Нет никакого доказательства, что у него была с ней связь!

Мами обернулась к джентльмену и украдкой ему подмигнула.

– Вы правы, – снова поклонился ей джентльмен. – Зло на того, кто помыслит дурное!

– Вот это действительно верно, – сказала Милли. Мами крепко обняла ее за плечи, словно хотела защитить свою девочку. Двери магистрата наконец распахнулись, и они вошли.

Эли сидел на своем месте. Секретарь объявил:

– Вызывается второй свидетель защиты, мистер Брунер!

Брунер развязной походочкой проследовал на место свидетеля.

– Ваше имя Ганс Брунер? – спросил его Эли.

– К вашим услугам, сэр.

– Где вы работали?

– До последнего времени в управлении флота, Гонконг.

– Вы морской офицер?

– Правильно. Я работал под началом мистера Джеймса Уэддерберна, главного суперинтенданта.

– Вы выполняли его приказания?

– Да.

– Я должен вам напомнить, мистер Брунер, что вы сейчас выступаете в роли свидетеля и должны давать показания против своих сообщников, – сказал ему Эли. – Вы дали клятву говорить только правду, хотя ваши показания будут использованы против вас и ваших сообщников. Вам это ясно?

– Да.

– Почему вы выбрали подобную форму защиты?

– Потому что у меня лопнуло терпение. Слишком много лжи было вокруг, лжи и преступления, – сказал Брунер.

Майор Кейн поднял голову, жестко и внимательно посмотрев на него.

– Остановимся поподробнее на случае с «Монголией». Вы должны были забрать опиум и похитить мисс Смит, не так ли? Такой приказ последовал от Уэддерберна?

– Да, но явились вы и забрали мисс Смит с собой. В зале раздалось жужжание голосов, все горячо обсуждали услышанное.

– Итак, вам достался опиум, а мне – мисс Смит. Мистер Уэддерберн знал об этом?

– Когда он узнал, то только улыбнулся: «Ничего не меняется», – сказал он.

– Что произошло после того, как я забрал мисс Смит па борт джонки «Ма Шан»?

– «Монголия» отправилась в Гонконг, – сказал Брунер. – И я продал его опиум на Суматре.

– Вы заплатили Уэддерберну?

– Конечно. Ведь он передавал мне местоположение судов, на которые следовало нападать, и я потом платил ему за это.

Эли с торжествующей улыбкой посмотрел на Милли.

– А те, которые я должен был получить в качестве выкупа, откуда они появились?

– Со счета сэра Артура Смита в «Ориентал Банке» в Гонконге. Это была часть его состояния.

– И по завещанию сэра Артура мистер Уэддерберн был единственным распорядителем этих денег?

– Да. Пятьдесят тысяч долларов были вписаны в отчетность как сумма, выплаченная в качестве выкупа вам. – Брунер широко ухмыльнулся. – Но они оказались на счету мистера Уэддерберна. – Для нас с ним все шло просто великолепно. Особенно для Уэддерберна. Он был не только единственным распорядителем состояния Смита, но еще и опекуном мисс Смит. Он мог творить с деньгами все, что ему заблагорассудится.

Майор Кейн прервал его.

– Мистер Брунер, я должен вам напомнить, что вы приняли присягу. Вы сейчас сказали «мы». Означает ли это, что вы собираетесь назвать тут кого-то еще? Я бы посоветовал вам быть осторожнее. Ну и кого же вы имели в виду?

– Мистера Гудчайлда, доктора Скофилда и мистера Деннинга, вице-губернатора, – сказал Брунер.

Зал ахнул от удивления.

– Вы обвиняете этих уважаемых людей в сообщничестве с вами и к тому же пытались обманным путем заполучить деньги мисс Смит?

– Да, это так. Для этого ее и доставили из Англии, только для этого, – заявил Брунер.

– Неужели?!

– Уэддерберн говорил, что она сумасшедшая, и сэр Артур желал выдать ее замуж за того человека, который бы стал заботиться о ней.

– Значит, для выполнения этой задачи был избран Уэддерберн? – спросил Эли и вздохнул, закатив глаза к потолку.

Майор Кейн снова вмешался:

– Подождите, мы так зайдем слишком далеко! Здесь позволяют себе марать честное имя уважаемых джентльменов. Я хочу напомнить, что сейчас идет разбирательство пиратских деяний и похищения мисс Смит Я протестую против подобных высказываний.

– Протест поддержан, – сказал судья Хальм. – Но я обязан заметить, что хотя подобные выступления слишком нас уводят от нашего основного дела, сейчас, тем не менее, складывается такая ситуация, когда потребуются новые расследования и допрос еще ряда личностей. В связи с этим я объявляю перерыв. Только когда эти расследования будут проведены, мы сможем продолжить процесс. Итак, объявляется перерыв до тех пор, пока у меня не будет подробного полицейского отчета.

Перерыв длился недолго. Затем суд над Эли Боггзом, обвиняемом в пиратстве и похищении мисс Смит, был продолжен. Судья Хальм сделал следующее объявление:

– Господа присяжные заседатели, по просьбе защиты я разрешаю касаться – в той мере, в какой это необходимо в ходе следствия, – событий, которые обсуждались до перерыва. Меня убедили, что они тесно связаны с рассматриваемыми вопросами.

Он кивнул Эли Боггзу.

– Пожалуйста, продолжайте допрос мистера Брунера, свидетельствующего против своих сообщников. Напоминаю: обсуждению подлежат лишь лица, которые в настоящее время находятся в колонии.

Эли криво улыбнулся и повернулся к Брунеру.

– Пожалуйста, расскажите суду, кто на первых порах осуществлял контроль за деньгами мисс Смит?

– Мистер Уэддерберн, – ответил Брунер.

– А затем он привлек к сотрудничеству вас, адвоката Гудчайлда, доктора Скофилда и вице-губернатора?

– Попрошу вас не упоминать вице-губернатора! Поскольку его здесь нет, он не сможет защитить себя, – тут же вмешался судья.

Эли, точно не слышал его, продолжал:

– Какова была роль мистера Гудчайлда?

– Он открыто посоветовал сэру Артуру передать дочь под судебную опеку под контролем Уэддерберна. Он также составил завещание, где оговаривалось подобное положение.

– У вас есть доказательства вашего заявления?

– Я могу показать копии бумаг.

– А доктор Скофилд, какова его роль в этом деле?

– Он должен был доказать, что мисс Смит – психически неуравновешенная личность, нуждается в специальном уходе и опекунстве.

– На каком основании доктор поставил подобный диагноз?

– Когда мисс Смит еще училась в школе, там был какой-то скандал, и на этом решили сыграть.

– Доктор Скофилд был врачом-консультантом в ее школе в Англии? И она была там его пациенткой, так?

– Об этом мне ничего неизвестно.

– Стало быть, усиленные попытки доказать, что мисс Смит психически неуравновешенная личность, делались с момента прибытия ее в Гонконг.

– Я к этому непричастен.

– Но вам было известно о намерениях Скофилда?

– Да.

– Теперь я хочу спросить вас вот о чем: вы когда-нибудь выдавали себя за другого человека, чтобы тем самым как можно ярче продемонстрировать окружающим ее психическое нездоровье?

– Да.

– Когда?

– На приеме в «Доме с флагштоком».

– Мисс Смит уже встречала вас до этого?

– Естественно. Я же был первым помощником капитана на судне «Монголия», с которого ее похитили.

– Вы не сомневались в том, что она вас узнает, и стали изображать другого человека?

– Да.

– Ну и кем вы тогда назвались?

– Акилом Тамаринсом, голландским послом.

– Зачем?

– Чтобы мисс Смит предстала перед присутствующей публикой в нелепом виде.

– Вы хотели доказать всем, что она имеет отклонения в психике?

– Да.

– И чья это была идея?

– Скофилда. Он хотел, чтобы ее официально признали сумасшедшей.

– Кто предложил прислать отрезанное ухо сэру Артуру?

Зал замер.

– Скофилд.

– Вы можете рассказать нам об этом подробнее? Брунер тяжко вздохнул, потом начал рассказ:

– Он, видимо, заплатил деньги жулику, который отыскал десятилетнюю девочку-нищенку. Скофилд отрезал ей ухо, но оказалось, что оно слишком маленькое. Пришлось покупать другое. В Китае этим не удивишь – нищие часто уродуют детей, чтобы легче было клянчить деньги.

– А второе ухо? Оно было взято у кого-то, кто был постарше?

– Да, его продала ему проститутка из борделя за пятьдесят долларов.

– Значит, это было то самое ухо, которое получил сэр Артур вместе с запиской, написанной от моего имени? – спросил Эли.

– Да, я опустил ее в почтовый ящик на Педдер-стрит.

– Как подействовало это письмо на сэра Артура? Брунер пожал плечами.

– Меня там не было, но я знаю, что он умер через два дня, как раз перед тем, как вы вернули его дочь домой.

– Он умер от сердечного удара, – сказал Эли и замолчал, поскольку судья Хальм поднял руку, останавливая его, и строгим голосом произнес:

– Достаточно. Мне кажется, что на сегодняшний день нам уже хватит всяческих ужасов. Запишите в протокол, что защитник доказал свою невиновность.

* * *

Тридцатого октября в газете «Кантон Реджистер» была напечатана статья ее репортера.

«Процесс над Эли Боггзом, обвиняемом в пиратстве, стал процессом с целым рядом перерывов и отсрочек. Последний перерыв был объявлен сегодня утром, после того как обвиняемым были упомянуты некоторые джентльмены. Боггз сам ведет свою защиту.

В финансовых кругах известно о полицейском расследовании состояния дел мистера Уэддерберна на период, когда он был опекуном мисс Милдред Элизабет Смит (и настоящее время она является его женой). В неблаговидных действиях также обвиняются мистер Гудчайлд, известный адвокат, доктор Скофилд. консультант супруги Уэддерберна, и мистер Деннинг, бывший вице-губернатор колонии.

Решение по делу пока не принято, и никаких дополнительных сведений мы сообщить не можем. Но мы надеемся, что, как только все окончательно прояснится, мы на законном основании напечатаем подробный и обстоятельный отчет»

Спустя несколько дней после этого сообщения, Милли и Мами, чтобы не находиться в одном доме с жутко пьющим Уэддерберном, собрали вещи и поселились в «Домике отдыха».

Это было весьма важное событие, и Янг, брат Анны Безымянной, обратил на это внимание.

Прячась под полотняным навесом своей лодки, Янг грустно смотрел на свою сестру, когда сумасшедших выводили на вечернюю прогулку из сумасшедшего дома в Стэнли, имевшего тогда официальное название «Стэнли Бедлам».

Среди больных был Чу Апу, когда-то бывший мужем Сулен. Он передвигался на четвереньках и на поводке. Его лицо было постоянно искажено. За ним, высокая и стройная, шла в белом халате до пят Анна. При ходьбе ее распущенные черные волосы развевались по ветру. Когда сопровождающий отошел в сторону, она подошла к лодке и увидела внутри оранжевую накидку Янга.

– Это ты, малыш?

– Да, – ответил Янг.

– Ты пришел меня спасти, как обещал?

– Да, я пришел ради наших родителей, – ответил Янг.

Увидев, что сопровождающие заняты другими, быстро шепнул:

– У меня есть новость об Эли Боггзе. Ты его помнишь?

– Как я могу его забыть? – спросила Анна. Ее лицо в полумраке было смертельно белым, а под глазами были черные тени: это было лицо трупа, глаза горели огнем. – Он умрет последним, так? Мы поклялись, что к нему смерть придет к последнему!

– Терпение, – шепнул Янг. – Пусть они продолжают верить, что ты – сумасшедшая. Я приду к тебе, когда будет полная луна. И тогда, пока Эли Боггз будет спать в доме на острове Грин, я отвезу тебя к нему.

– От чего он умрет?

– От ран, нанесенных когтями, как Чу Апу. Его душа погибнет, хотя его тело останется живым. Золотая Сестра, он погибнет от когтей.

Анна стиснула бледные ладони, глядя на поднимавшуюся луну.

Ее все это вполне устраивало: Янг, чтобы отомстить за свою сестру, видимо, поменял свои убеждения…

 

45

На седьмой день процесса над Боггзом, прослушав заключительное выступление судьи Хальма, Милли и Мами смотрели, как вводят в зал Эли и Черного Сэма – чтобы те выслушали приговор. Они замерли, когда судья мрачно объявил:

– Вы, Эли Боггз, и вы, человек, которого знают под именем Черный Сэм, признали себя виновными по обвинению в актах пиратства в открытом море. Вы хотите что-нибудь сказать в свою защиту, прежде чем будет оглашен приговор?

– Нет, – воинственно ответил Черный Сэм.

– Да, – ответил Эли.

Лорд-судья Хальм тяжело вздохнул.

– Говорите, но прошу вас побыстрее. Процесс слишком затянулся, все измучены жаркой погодой, и присяжные уже устали.

– Будет ли официально зарегистрировано все, что я скажу?

– Это английский суд, – холодно заметил судья.

– Хорошо, – сказал Эли и обратился к присяжным заседателям: – Я стою перед вами, и меня обвиняют в совершении актов пиратства, но разве здесь, в колонии, не приходится сталкиваться с подобными вещами на каждом шагу? На всех ступенях общества, начиная с самого могущественного финансиста и до самого низшего слоя криминальной Триады? Вы много дней слушали голословные утверждения и различные обвинения. Эти обвинения были правдивыми, и ни одно из них не относилось ко мне и моему другу. Вы слышали, как главный суперинтендант Морского департамента обокрал свою опекаемую и забрал у нее принадлежащее ей по закону наследство. Вы слышали перечисление обвинений в мошенничестве и обмане против многих официальных лиц. Я вам прочитаю выдержку из английской газеты «Тайме»:

«Здесь, в Гонконге, чтобы оказаться в тюрьме, чтобы пребывать там или выйти на волю, достаточно обвинения стороны одного или нескольких лиц, которые насквозь продажны. Все здесь готовы перегрызть друг другу глотки».

Эли замолчал, переведя дух.

– Вот нас здесь судят – Черного Сэма и меня. Обвиняют в пиратстве… Но я могу вам рассказать об ужасных, отвратительных преступлениях, совершенных теми, кто здесь занимает высокие посты. Разве главного судью этой колонии не отстраняли на какое-то время от работы – за пьянство?

Хальм от стыда низко наклонил голову.

– А разве начальника службы актов гражданского состояния не отстранили от работы за то, что он обвинил окружного прокурора в сотрудничестве с пиратами? И разве не было доказано, что главный инспектор проявлял горячий интерес, и не только по долгу службы, к все расширяющейся сети борделей. А министр, ответственный за колонию, сейчас находится в тюрьме – но обвинению местного журналиста в том, что у него были связи с подпольной опиумной монополией.

– Боггз, Бога ради, сядьте и замолчите! – жалобно попросил лорд Хальм, но Эли продолжал.

– Вице-губернатора обвиняли в том, что он брал комиссионные от владельцев лотков на центральном рынке. А сам губернатор? Не его ли обвиняли газеты в протекционизме? Да что там говорить – его собственный сын работает, успешно пополняя доходы собственного семейства, у одного из самых богатых купцов Хонгса.

Эли пристально посмотрел на присяжных заседателей.

– Если все эти вещи не считаются провинностями, тогда каким образом Черный Сэм и я можем обвиняться в пиратстве? Верно, мы забираем немного товаров, чтобы продать их на Леддер-стрит. Но это сущие пустяки по сравнению с поборами, совершаемыми должностными лицами. Джентльмены, если мы – преступники, то кем же являются эти люди? Они – виновны, этого даже не нужно доказывать, и вы все знаете это.

– Вы кончили, наконец? – Судья Хальм, уже не выдержав, встал.

– Да поможет мне Бог! – воскликнул Эли. – Я еще даже не начинал! Если мне и Черному Сэму суждено болтаться в петле, то мы порядочные люди! Ибо в Гонконге нет закона, кроме закона жадности, алчности и подлости, богачи богатеют все больше, а бедные подыхают с голоду. Вы порасспросите того же Уэддерберна. Такие, как он, успели заработать по целому состоянию, когда тут появился я. Четыре тысячи несчастных кули сорвали с родных мест и отправили морем неизвестно куда. А зачем? Чтобы загрести еще больше денег! И вы еще смеете рассуждать о пиратстве? Тонны опиума тайком переправляются в Китай у вас под самым носом, несмотря на официальные протесты Китая… И мы готовы начать с ним очередную войну, лишь бы не снизились прибыли ваших торговцев, у которых нет ни совести, ни чести! А на днях, едва запахло жареным, все быстренько сплавили в Англию вице-губернатора, чтобы тут не разразился огромнейший скандал, равного которому Гонконг еще не знал! Несколько джентльменов собрались запереть невинную жертву в сумасшедшем доме, чтобы украсть у нее два миллиона долларов. Как можно назвать подобное деяние?

– Сядьте, или я прикажу приставам выбросить вас отсюда! – завопил Хальм.

– Я бы не советовал вам это делать, – предупредил Черный Сэм. Лицо его стало страшным.

Хальм махнул рукой и сел.

– Разрешите мне огласить приговор. Если вы прекратите ваши никому не нужные излияния и соблаговолите меня выслушать, то поймете, что все обстоит не так плохо!

Он начал колотить молотком по столу.

– Когда-нибудь, – продолжал выкрикивать Эли, – историки назовут эту Жемчужину Востока логовом бесправия, грязным притоном коррупции, где английские джентльмены вдали от дома могли жульничать и предаваться блуду!

– Как вы смеете! – взревел судья Хальм. Кейн молча пыхтел от злобы. Но Эли уже было не остановить.

– Вы устроили здесь помойную яму, где слабые умирают, а сильные процветают. Здесь царит моральное разложение. Бедные мрут от истощения, а вы купаетесь в роскоши, созданной для вас теми, кто страдает от голода и холода! Так судите нас, а мы выбьем из-под ваших проклятых ног землю этого несчастного и Богом забытого места!

Верховный лорд-судья Хальм, съежившийся от этих гневных слов, поднял голову, только когда прозвучала последняя фраза.

– Ради Христа, вы закончили?

Эли даже не стал ему отвечать. Стоявший рядом с ним Черный Сэм с вызовом смотрел в зал.

– Если ваше выступление закончено, – продолжал судья, – тогда, может быть, вы все-таки позволите мне зачитать приговор. Слушайте все.

– Вы, Эли Боггз, по истечении недели после оглашения этого приговора будете отпущены на свободу при условии, что немедленно покинете колонию и никогда больше сюда не вернетесь. А вы, человек, носящий имя Черный Сэм – за вас поручилась некая леди, чье имя мы не станем оглашать – вы будете находиться под ее наблюдением, пока она не решит, что вы готовы для жизни в цивилизованном обществе. В зале разразились крики.

– Но пока вы будете находиться под стражей, пока вам не разрешат покинуть тюрьму, – продолжал судья, – вы не должны выступать с обвинениями против живущих в этой колонии. До тех пор, пока вам не разрешат делать это.

В зале стояла полная тишина, ее нарушал лишь шорох бабочки, бившейся о дальнее стекло. Потом судья резким голосом объявил:

– Секретарь, мы приступаем к слушанию следующего дела! Приведите господ Уэддерберна, Гудчайлда и Скофилда, обвиняемых в денежных махинациях с целью собственного обогащения.

– Ввести Уэддерберна, Гудчайлда и Скофилда! – выкрикнул секретарь.

 

46

– Нам лучше убраться из этого вонючего Гонконга подобру-поздорову, – сказала Мами, выглядывая из окна «Домика отдыха» на острове Грин.

– Говорят, что солдаты мрут в своих бараках как мухи. Их косит малярия.

Милли кивнула.

– Это из-за питьевой воды. Они ее не кипятят. Ты же знаешь, как там у них заведено с солдатами.

– Странно, а мы всегда считали, что заразу переносят москиты.

– Вот еще! – воскликнула Милли. – С чего ты взяла, что москиты переносят малярию?

Она отложила головную щетку и посмотрела на себя в зеркало. Да неужели та неказистая, усыпанная веснушками школьница, приехавшая в Гонконг, наконец превратилась в женщину. И весьма привлекательную к тому же!

– Девочка моя, ты такая хорошенькая! При взгляде на тебя просто дух захватывает, – заметила Мами, как будто прочитав мысли Милли. – Как только они выпустят Эли, он возьмет тебя на руки и заберет тебя отсюда в Балтимору. И если он это не сделает, значит, он просто глупец!

– Дай Бог!

– И ты оставишь меня здесь с этим осточертевшим мне старым Черным Сэмом!

Милли повернулась к Мами, потому что увидела в зеркале, что ее глаза заблестели от слез.

– Мами!

Она крепко обняла свою Мами.

– Тебе принадлежит «Домик отдыха» и Черный Сэм… Неужели тебе не хватает еще чего-либо?

– В том-то вся беда! – рыдала Мами. – У Сэма есть я, а у меня-то только он!

Милли засмеялась.

– И тебе этого мало?

– Наверное. Мами вытерла слезы.

– Но понимаешь, я все еще тоскую по моему большому черному Растусу!

Они стояли обнявшись, пока Мами продолжала рыдать.

– Я тебя так сильно люблю! А этот Эли, он собирается забрать тебя на край света!

– Не переживай заранее, – ответила ей Милли.

Анна Безымянная сидела тем временем в другой части Гонконга и смотрела на луну.

Уже прошел Осенний праздник. Уже настало полнолуние, но Янг, ее брат, так и не приплыл за ней в лодке.

Еще раньше Анна как-то слыхала, что бедную миссис Ллойд, покинутую своим любовником лейтенантом Роджерсом, нашли мертвой на Спринг Гарден Лейн, где обитают всякие подонки. Анна подумала, что, пожалуй, ее вполне бы устроило, если бы так кончила свою жизнь одна особа… по имени Милдред Элизабет Уэддерберн: вначале ее надо хорошенько истерзать когтями и потом пусть подыхает в какой-нибудь выгребной яме среди разнузданных грязных шлюх, которые сыпят гнусными словечками, курят трубки с длинными мундштуками и пристают к матросам. Да, да, решила Анна. Очень подходященький конец для этой высокомерной шлюшки, изображающей из себя леди. И она вполне его заслужила!

Но прежде всего, она должна отомстить Эли Боггзу, который только что исхитрился избежать петли.

Она должна предать его смерти, всякая иная месть была бы слишком мала.

Скоро Эли освободят, думала Анна, прячась в камышах и высматривая лодку Янга. И он поплывет прочь отсюда со своей женщиной. Анна ждала этого мига.

Янг пришел, когда луна стала ущербной на четверть.

– Ты здесь, Золотая Сестра?

– Я здесь, – ответила ему Анна.

– Эли Боггз один на острове Грин, – солгал ей Янг. На самом деле Эли еще не покидал тюрьму Виктории.

– Ты только отвези меня туда, а с остальным я справлюсь сама, – сказала Анна.

Они сели в лодку. Янг греб передними веслами, а Анна гребла сзади.

Эли действительно собирался покинуть тюрьму в соответствии с распоряжением лорда Хальма. В ту ночь он был на борту своей джонки «Ма Шан» и готовил свою новую команду к отплытию.

Милли была начеку в своей спальне на острове Грин. Она ждала его. На всякий случай она решила снова принять образ китаянки, в таком виде ей можно плыть с Эли куда угодно, не боясь, что кто-нибудь ее узнает. Она подвела куском жженой пробки веки так, чтобы их копчики смотрели вверх. Она затемнила свое бледное английское лицо и стала смуглой, как женщины хакка. На голову Милли надела традиционную шляпу, щедро отделанную бусинками. На шее у нее было ожерелье, которое позвякивало при ходьбе. Женщины хакка обожали такие украшения. Темные волосы она заплела в две косы. Когда Милли нанесла последний штрих и посмотрела в зеркало, для китайской девушки, отправляющейся на край земли, она выглядела совсем неплохо.

Полностью преобразившись, Милли спустилась вниз, где жила прислуга, чтобы попрощаться с Мами. Но ее там не было: на постели лежала записка.

«Я на пляже с моим возлюбленным Черным Сэмом».

Милли вернулась в свою спальню и стала ждать полуночи. Именно в это время «Ма Шан» должна была быть у пристани острова Грин.

Сидя на кровати, она начала сомневаться. А что, если Эли не приедет за ней? Что, если он уже вышел из тюрьмы Виктории и уплыл подальше без нее? Что тогда станет с нею? Неужели ей придется всю жизнь провести в одиночестве в этих огромных комнатах, дожидаясь возвращения из тюрьмы своего законного муженька?!

Мами начнет новую жизнь с Черным Сэмом, и тогда Милли останется лишь одно – вернуться в Англию. Эта мысль заставила ее содрогнуться от ужаса. Ей было сейчас так одиноко, что она вспомнила Тома Эллери. А что, если бы Том не умер, и она бы вышла за него замуж? Ей пришлось бы вести спокойную сельскую жизнь: сидеть в своем маленьком домике и ждать, когда ее муж вернется с поля. Жизнь шла бы неспешной и предопределенной чередой: сначала поле вспахать, потом боронить, потом сеять и мотыжить. Это была бы простая и трудная, но настоящая жизнь. А что предлагает ей Эли? Ничего определенного. Любовница пирата, бороздящего моря с пушкой на борту. Вот ее будущее.

Милли прилегла на подушку и задремала. Перед ней возник удивительно ясный образ Тома Эллери. Совсем как живой явился он из глубин ее памяти. Черты его лица, сначала неясные и расплывчатые, постепенно делались более четкими – ярче стали глаза, потом обрисовался и подбородок, а затем – улыбающийся рот.

Милли зажмурилась, чтобы его образ пропал. Но лицо Тома не исчезало. Оно было перед ней, такое отрешенное… Милли сразу расхотелось спать. Она села и поморгала глазами: видение медленно исчезло.

Это было началом галлюцинаций, которые мучили ее с самого детства. Она знала, что теперь, как это бывало раньше, ей привидится застывший окровавленный оскал лисьей морды, теплая размазанная кровь… Когда этого не случилось, Милли облегченно перевела дух, но ее начала преследовать иная галлюцинация.

Уже не картинки, а запах.

Она ясно чувствовала этот запах. Сначала было трудно точно определить его. В открытую дверь спальни снаружи долетел ветерок. За дверью же расстилались прекрасные лужайки, застывшие под светом луны. Запах все усиливался. Ветерок приносил с собой аромат пряного мускуса.

Милли подошла к двери и выглянула в ночь. Вдалеке, если смотреть вдоль линии тополей, светилась пара ярких глаз. Лисица? Скорее всего – ночью по саду бродило много лисиц.

В проливе Сульфур медленно прибывал прилив. Черные бархатные воды мирно покоились в серебряном свете луны. Янг повернул лицо к Анне. Она придвинулась к нему ближе. На лице брата отражались волнующиеся воды пролива.

– Ты любишь своего брата? – спросил он.

– Как котята любят кошку, – ответила Анна, как отвечала ему раньше, когда они оба были детьми.

– Золотая сестренка, ты понимаешь, что ты больна? – спросил ее Янг.

– Больна?

Лицо Анны, только что такое милое, исказила угроза.

– Это болезнь, от которой страдали многие поколения, – сказал Янг, запахивая плотнее свою оранжевую накидку. – Много дней я разговаривал с наставниками и пытался получить от них совет. Мы оба знаем об этой твоей болезни, хотя никогда не обсуждали ее. Если ты любишь меня, то позволь мне попытаться избавить тебя от этой напасти.

Глаза Анны так и светились при свете луны. Запах ее тела доносился до Янга.

– Золотая Сестра моя, твоя болезнь известна давно, – быстро добавил он. – Еще в древности великие мандарины, мудрейшие из мудрейших, становились жертвой духов умных лисиц. Поселившись в их теле, эти духи творили добро, но иногда и зло. Ты когда-то была даоисткой. Ты помнишь сказание о даоистском жреце, который посадил злых духов в бутылку и заткнул ее пробкой. Он хранил ее в подвале, чтобы они не причиняли вреда людям? Я молю тебя вспомнить учение наших предков!

– Это болтовня дурачка, а не моего брата, – ответила ему Анна.

– Ты – моя сестра, и я могу умереть ради тебя, – сказал Янг. – Я готов пожертвовать своей жизнью, лишь бы душа твоя была спасена! – Умоляю, позволь мне прочитать молитву, которая изгонит лисицу, проникшую к тебе в лоно!

– Ты – идиот! – шепнула Анна, и лицо ее исказилось от ненависти. – Я всегда подозревала это, теперь я все знаю точно! Я достаточно много времени провела в этом чертовом сумасшедшем доме, где люди воют на полную луну и скребут замогильные камни!

Она, покачиваясь, встала на ноги и глянула на него сверху вниз. Изо рта у нее хлынула пена, замочив ей платье.

Анна стояла в лодке, которая двигалась по кругу в начинавшемся приливе. Янг начал молитвы. Анна широко раскрыла глаза, глядя, как он зажигает свечи и они потрескивают у ее ног. Янг поднял вверх руки, умоляя своих богов, и хрипло вскрикнул:

– Злой дух! Дух лисицы! Покинь ее и сгори в священном огне Будды. Всемогущий бог земли и небес, услышь мои молитвы! Изыди! Изыди!

Реакция последовала сразу же. Анна ударила его, и когда Янг упал, она с воплем на него бросилась и стала бить по лицу кулаками. Янг закричал и начал отбиваться. И тут у нее вместо кулаков появились когти, которые рвали и терзали его тело. Янг отпрянул назад, пытаясь избежать ее ударов. Но он не мог сопротивляться силе и ярости ее нападения. Тогда, чтобы хоть немного укрыться от ее когтей, он попытался перевалиться через борт лодки, но Анна вцепилась в него мертвой хваткой и с поразительной для женщины силой подняла его, заставив встать на ноги. Они некоторое время стояли вместе, покачиваясь и сплетя руки, как в последнем объятии, а потом, не выпуская друг друга, упали в море, с головой уйдя под воду. В тот же миг лодку отнесло в сторону, и они остались беспомощные среди океана.

Анна начала кричать, а Янг молчал. Сквозь толщу воды он видел ее тело. Оно было сильным и гибким. Янг рывком поднял се над водой, хватая ртом воздух, но это уже не было его сестрой.

При первом броске его руки, если сначала его пальцы чувствовали под развевающимся платьем атласно-гладкую женскую кожу, то через несколько секунд звериные мускулистые ноги старались его оттолкнуть, жестким мехом покрылась кожа, и когтистые лапы рвали его кожу. Вместо лица Анны перед ним возникла слюнявая оскаленная пасть, полная острых зубов. Янг успел все это разглядеть и почувствовать, а через миг сестра-оборотень перестала на него набрасываться, поджарое лисье тело растаяло в темноте. Взволнованное море внезапно успокоилось.

После яростной борьбы вдруг наступила тишина. Янг увидел рядом с собой погибшую женщину. Ее тело безжизненно плавало на поверхности моря.

Янг притянул к себе тело Анны и начал плыть к далекому острову Грин, но настал пик прилива, и пролив стал весьма бурным. Брат и сестра плыли среди свирепеющих волн. Но мало кому удавалось остаться живым, угодив в бурные струи пролива Сульфур, когда там начинался прилив.

Позже их можно было видеть под луной, когда они плавали, не разжимая объятий, и прибой покачивал их на волнах и медленно, но верно тащил все дальше в море в беспокойные воды Южно-Китайского моря.

Великая Лисица, чей дух был в теле Анны Безымянной, выбралась на берег и яростно посмотрела на «Домик отдыха», где одинокий огонек горел в окне спальни.

 

47

Милли в ожидании полночи привернула огонь лампы. Она хотела задернуть занавески, но увидела, что мистер Сунг, старый их сторож, стоит у дверей своего домика – в конце сада. Ей захотелось поговорить с ним, и Милли вышла в сад.

– Мисс, теперь, когда закончился суд, вы уедете отсюда? – спросил он.

– Надеюсь.

– Может, мисс Мами останется здесь. Теперь у нее есть другой возлюбленный – вместо Растуса?

– Может быть. Мистер Сунг, я не знаю пока, что она решила.

– Но вы уедете и больше сюда не вернетесь?

– Почему? Мы когда-нибудь сможем сюда вернуться.

– Так говорят все англичане, но они никогда не возвращаются. – Его старое, испещренное от привычного китайцам недоедания морщинами лицо расплылось в улыбке. Он вдруг поклонился ей, потом взял и поцеловал ее руку. Милли была просто ошарашена.

– Как говорят китайцы – вы понимаете меня, а я понимаю вас.

– Вы мой очень хороший друг, и я весьма рад за вас.

Такие слова говорили в Китае на прощание в прежние времена. В этих словах было выражено уважение и искренность.

– До свидания, мистер Сунг. Милли тоже поклонилась ему.

Милли знала, что они видятся в последний раз, потому что она не собиралась возвращаться в Гонконг. Но она еще не знала, что старик погибнет всего лишь через час. И погибнет страшной смертью, такой же, как Суиткорн.

Из кустарников, окружавших дом старика, за ними наблюдали два горящие глаза.

Милли вернулась в комнату, где подле кровати стоял упакованный чемодан, и посмотрела на часы. Было без десяти двенадцать. Но где же Мами? Очень странно, что ее не было дома в такой поздний час – уже подошло время прощаться. И Сэм не пришел ей помочь с чемоданами. Тут Милли улыбнулась: те, у кого в голове любовь, редко вспоминает о чем-то еще. Примчатся потом с извинениями и будут ждать ее на «Ма Шан».

Подумав так, она услышала крик.

Такого ужасного крика она никогда еще не слышала. Это был пронзительный вопль боли и ужаса, который издал мужчина. Милли застыла, а вопли звучали снова и снова, потом послышались судорожные вдохи и хрип.

Милли резко повернулась, пытаясь понять, откуда доносились эти ужасные крики, потом подбежала к стеклянным дверям, ведущим прямо в сад. Она резко растворила двери и прислушалась. Окне домика Сунга внезапно вспыхнуло желтым светом, и тут же она увидела мужскую фигуру, которая неуверенно направилась в сад. Человек вытянул руки перед собой, будто не мог понять, куда идет. Она видела его силуэт на красном фоне, потом вдруг ярче засияла луна, и Милли смогла его разглядеть – то был Сунг. Он был весь в огне. Она решила, что старик споткнулся и у него загорелась одежда. Позади него дом был объят пламенем.

Милли побежала, на ходу схватив одеяло. Она пронеслась через лужайку. Но, когда она добежала до него, старый китаец рухнул у ее ног.

– Мистер Сунг!

Милли стала на колени и хотела набросить на него одеяло, чтобы потушить огонь. И тут увидела, что вся его одежда пропитана кровью. И что у него нет лица, оно превратилось в клочья кожи и мяса, все в следах от когтей. Глаза у него были вырваны, и пустые глазницы кроваво зияли.

Милли охватил ужас, ее била дрожь. Эта дрожь сотрясала всю ее, а потом она пронзительно закричала. Милли встала и уставилась на тело китайца. Потом, точно по чьей-то команде, одна его окровавленная рука медленно поднялась вверх и пальцем указала в небо, после чего он вздохнул и умер. Милли, спотыкаясь, попятилась от него и побежала прочь, чтобы укрыться в спальне.

Начался дождь. Сначала он был слабым, потом начал сильнее колотить по плоской крыше спальни. Эти звуки заглушали почти все остальные.

Казалось, что освещенные луной небеса в ярости разверзлись и пытались затопить остров.

Оказавшись в надежном укрытии своей спальни, она в ужасе застыла. Мокрые следы на ковре от застекленной двери шли через всю комнату и вели в коридор.

Она поняла, что это были не человеческие следы, а мокрые отпечатки лап крупного животного. Это был дух какого-то зверя, не иначе. Поскольку она не слышала и не видела, как оно появилось здесь. Милли попыталась взять себя в руки и быстро захлопнула двери, ведущие в сад, потом заперла их и выскочила в коридор. Она держала высоко над головой лампу, чтобы что-то видеть.

Новые отпечатки чьих-то грязных лап испачкали роскошный белый ковер в коридоре.

Милли застонала от страха, в ответ раздался грохот дождя.

Стеклянная крыша в спальне усиливала этот грохот. Она услышала, как в той части дома, которую занимали слуги, разлетелось стекло. Этот резкий звук встряхнул ее, и она приложила ухо к двери. Она надеялась, что это Сэм и Мами вернулись с пляжа. Они не знали, что находится в комнатах, и могли встретиться с той же судьбой, что постигла бедного Сунга.

В ней боролся ужас и желание предупредить их. И все-таки победило желание помочь друзьям. Она осторожно открыла дверь и высоко подняла лампу, потом на цыпочках вышла из спальни. Молния сразу осветила путь к помещению для слуг. Разряды следовали один за другим. Потом все потухло, и остался только слабый круг света от лампы, дрожавшей в ее руках.

Милли остановилась и прислушалась. Кругом не было ни звука.

Но потом она вдруг услышала тихое шлепанье лап по белому мозаичному полу. Это были шаги какого-то зверя. Когти на лапах щелкали по плиткам пола. Зверь приближался все ближе и ближе, затем остановился. Чтобы прислушаться? Пытался понять, где Милли?

Она подвернула лампу. Желание выжить заставило ее мысли работать четко и быстро. Кто бы это ни был – зверь или человек, – он постарается ее убить, как делал до этого. Жуткие зубы удерживали жертву на месте, а кривые когти разрывали тело, и через эти раны уходила жизнь. Зверь действовал, как кошка, убивающая крысу. Так же умер Сунг. Милли с ужасом вспомнила, как покойный Суиткорн рассказывал ей о странных вещах, происходивших на Лантау.

Неужели это она, огромная лисица?

Милли прикрутила фитиль и вслушивалась в прерывистое дыхание животного, приближавшегося к ней. Оно было на расстоянии десяти ярдов, может, и меньше, она точно не знала. Но тихое рычание снова напомнило, что необходимо действовать. Позади нее была кладовка для белья. Мами так гордилась ею. Милли нащупала ручку и проскользнула внутрь. Она стояла там в темноте, ничего не слыша. Только потрескивали балки их старого деревянного дома.

Потом ей вдруг стало страшно в этом тесном, ограниченном со всех сторон пространстве. Милли поняла, что ей не стоило забираться в подобное место.

Злое чудище, подстерегавшее ее в коридоре, сможет воспользоваться преимуществом неожиданной атаки, как только она попытается выйти отсюда. И вдруг она услышала мягкий голос Анны:

– Мисс Милли, вы здесь? Мисс Милли, вам не стоит здесь прятаться…

Глаза широко раскрылись от изумления. Она не верила своим ушам. Снова послышалось тяжкое звериное дыхание. На этот раз у самой двери этой тесной кладовки. Перед мысленным взором Милли тут же возникло истерзанное, истекающее кровью лицо мистера Сунга… Затем – так хорошо знакомые ей по ее снам оскаленные клыкастые челюсти и вывалившийся язык… Образы мелькали и мелькали – у нее начала кружиться голова – один страшнее другого… По лицу Милли лил пот.

И потом снова этот голос. Ясно-ясно:

– Мисс Милли… Мисс Мами вернулась обратно… Она в своей комнате….

Значит, ей не почудилось. Она ничего не могла понять. И все-таки это был голос Анны Фу Тан.

Потом в дверь начали скрестись – дверь задрожала. Скрежет когтей был все сильнее и все громче. Дверь не поддавалась, и ее стали трясти и раздирать когтями. Послышался свирепый рык – так злобно рычит хищник, у которого отняли добычу. Дверь дрожала и трещала под сильным напором снаружи. Зверь завыл и стал что есть силы бросаться на дверь. Этот вой напоминал вой волка, но был очень странным, настоящие звери так не воют… этот потусторонний звук почти сразу прекратился. Казалось, что зверь пытался понять, что же происходит внутри кладовки. Держась за ручку, Милли медленно сползла на колени.

Она была почти без сознания и привалилась к защищающей ее жизнь двери. Теперь все ее чувства заглушил смертельный ужас, и она упала в обморок.

Через некоторое время Милли пришла в себя. В кладовке было страшно душно, она начала задыхаться. Инстинкт самосохранения заставлял ее внимательно вслушиваться в то, что происходило за дверью.

Неведомое существо, кем бы оно ни было, видимо, отступило. Милли теперь слышала шаги у себя над головой, на чердаке. Ее легкие требовали воздуха, она толкнула дверь кладовки и буквально вывалилась оттуда.

Раскаты грома громыхали теперь где-то вдалеке. Шаги у нее над головой стали более энергичными.

Вдохновленная угаснувшей было надеждой спастись, Милли быстро ринулась в свою спальню и, содрогаясь от ужаса, заперла дверь, ведущую в коридор. У нее дрожали руки. Она поставила лампу на столик у кровати, чиркнула спичкой и снова зажгла лампу. Свет лампы был таким мягким, таким золотистым. Какое счастье после душной темноты кладовки вновь очутиться в чудесной, просторной комнате. Ей казалось, что теперь она в безопасности, что призрак зверя, охотившегося за ней, исчез.

Она взглянула вверх – полные злобы глаза следили за ней через стеклянный фонарь на крыше.

Нет, никакой это не призрак. Передними лапами существо обхватило стеклянный фонарь. При свете бушующих молний это чудовище показалось ей колоссальным. Милли знала, что уже видела его раньше в Лантау – это была огромная лисица. Она была просто великолепна, но красота ее наводила страх. Она была больше, чем взрослая собака, и глаза ее между вспышками молний светились в темноте, точно желтые круги.

Облизнувшись, чудовище начало стучать лапами по крыше, стекло не выдержало и треснуло. Милли застыла от ужаса. Ноги ее точно приросли к полу. Она стояла и смотрела, как это существо продолжало бить лапами по стеклянному фонарю на крыше. Время от времени зверь прекращал колотить по стеклу и, запрокинув голову, принимался выть в свинцовое нависшее небо… Только когда стекло начало разлетаться на куски, Милли пришла, наконец, в себя. Она вскрикнула и побежала "к стеклянным дверям, ведущим в сад, но зацепилась ногой за ковер и упала. Встав на четвереньки, она подползла к кровати, чтобы уцепиться за нее и подняться на ноги. Поднимаясь, она сдвинула ночной столик, и горящая лампа грохнулась на пол.

Стекло над головой разлеталось под ударами лап. Милли пробежала через комнату, ухватилась за ручку двери и попыталась открыть дверь. Но ведь она заперта! Дверь была заперта!!! Рыдая в голос, она нащупала в замке ключ, стараясь быстрее повернуть его. Ей это удалось как раз за миг до того, как чудище пролетело через фонарь и упало на пол. На секунду оно лишилось способности двигаться. Воя от боли, существо развернулось и через всю комнату прыгнуло к Милли, ударившись с силой о стеклянные двери, ибо в этот миг Милли была уже снаружи; она быстро вставила ключ в скважину и повернула его, потом вытащила его и рухнула в траву под струи ливня.

Оглушенная падением, Милли не сразу открыла глаза.

Чудище уже выбивало стекла из дверей. Оно, как бешеное, старалось вырваться оттуда. Из лампы вылилось горящее масло, и огонь перекинулся на занавески.

Жутко воя, зверь метался по спальне, задыхаясь в дыму и пламени. Он снова и снова бросался на двери, но стекло не поддавалось. У Милли не было больше сил, она не могла пошевельнуть и пальцем и только тупо смотрела, как полыхала спальня. Вверх поднялся столб дыма и пламени. Разбитый фонарь служил вытяжной трубой, помогая пламени разгореться еще сильнее. Пожар бушевал теперь вовсю – слышался сильный треск. Она видела, как у существа загорелся мех. Оно жалобно завыло. На миг Милли увидела его целиком – сквозь стекло дверей. И вот оно скрылось в пламени.

Милли с трудом поднялась на ноги. Пожар разгорался все сильнее, в прорвавшееся ливнем небо валили клубы дыма. Пар и дым странно сливались воедино, наполняя ночной воздух ни на что не похожим запахом.

Она безучастно брела вдоль дороги, ведущей к пристани острова Грин. И вдруг наткнулась на Эли, мокрого от дождя.

– Где ты была?

Он подбежал к Милли и крепко ее обнял.

– Пожар? Бога ради, что там стряслось?

К ним бежали Мами и Черный Сэм. Мами семенила мелкими шажками. Они втроем окружили Милли. Эли все добивался от нее, почему она не пришла в назначенное время на причал. Милли слышала его голос, но слов не понимала. Они повторялись и кружились вокруг нее, не касаясь ее сознания, а потом слились в какое-то непонятное бормотание.

– Она без чувств, – сказал Эли.

– Ты ненормальный, что ты на нее орешь! Дай мне ее! – приказала ему Мами.

– Она обожглась? – спросил Эли.

– Ну да, тогда бы она, знаешь, как орала, – добавил Черный Сэм.

– Положи эту женщину на землю. – Мами говорила грозным голосом. – Я никогда не видела таких беспомощных недоумков. Вы не знаете, как нужно помочь женщине, упавшей в обморок.

– Ее нужно отнести на борт, нечего ей тут мокнуть, – сказал Эли. Он отстранил Мами и легко поднял Милли на руки.

Команда «Ма Шан» молча следила, как Милли несли в каюту. Мами потом сказала, что никогда прежде не видела таких оборванных головорезов. У них в руках были швартовы, они были готовы отчалить и только переглядывались друг с другом.

Потом Черный Сэм заорал:

– Вы что, никогда раньше не видели, как женщина падает в обморок! Поднять якоря. Отчаливаем, дубовые ваши головы!

Покачиваясь на южном ветру, большая джонка отплыла от пристани острова Грин. Пламя в «Домике отдыха» все еще бушевало. Судно, вспенив носом волну, развернулось на запад в Южно-Китайское море.

 

48

Паруса «Ма Шан» надулись под юго-западным ветром. Судно быстро прошло через пролив Капсингмун.

– Ты знала, что вместе с нами на борту будут Черный Сэм и Мами? – спросил у Милли Эли.

– Я этого не знала, – ответила Милли. – Я считала, что они пока останутся жить в «Домике отдыха», чтобы поутихли слухи, и пошлют к черту всякие пиратские вылазки.

– Послать к черту такое доходное дело! – возмущенно завопил Сэм. – Вы можете представить, что я разлегся на диване, положив ноги на подушки, и передвигаюсь только в носилках, а по воскресеньям еще и дважды захаживаю в церковь!

– Да, ты забыл еще про занятия в воскресной школе, – добавила Мами. – Если бы все получилось по-моему… Подумать только, я родилась в семье пастора, росла в Каролине, а теперь оказалась на пиратском судне, да еще и якшаюсь со всякими подлыми пиратами. Господи…

– Ну да… если бы бедный Растус знал об этом, он перевернулся бы в своей могиле, – закончил за нее Сэм. – Но твоего Растуса здесь больше нет, поэтому тебе придется делать то, что говорит тебе этот парень! – Он стукнул себя в грудь.

Волны усилились, и «Ма Шан» начала крениться. Пена с шорохом плескалась об ее корпус. Ветер выл так пронзительно, будто певец из кантонской оперы.

– Мне ясно одно, – не отступалась Мами, – если у нас нет денег, добытых праведным трудом, а Эли и Смит собираются разбойничать дальше, то я напялю на себя мешковину и стану посыпать голову пеплом, вы нипочем не заставите меня заниматься этой поганой стряпней, которая вконец мне осточертела.

– Женщина! – вскричал Эли. – Все не так уж плохо. Мы сейчас направляемся прямо в Первый Восточный банк, как только доплывем до Суматры!

– Только не говорите мне, что вас на Суматре поджидают сундуки денег, – вмешалась Милли.

– Еще как поджидают, и не один…

Эли дурашливо пощекотал ее под подбородком.

– Идите за вашим дядюшкой Эли, и смотрите не упадите в обморок, милые дамы!

Когда они спустились в каюту, Черный Сэм вытаскивал из-под койки сундук. На него падал луч солнца из иллюминатора. Эли открыл замок и приподнял крышку. Сундук был полон серебряными долларами. Стоя на коленях, они смотрели на груды серебра.

Блеск монет отражался на их лицах.

– Боже милостивый, – прошептала Милли.

– Можешь посчитать, но это займет у тебя целый день, – сказал Эли.

– Здесь около двух миллионов долларов, и еще прибавь по десять китайских долларов за катти опиума, которого было две тонны. Опиум принадлежал бедному Гансу Брунеру. Я сжег его перед кантонскими складами, и половина населения Кантона плясала вокруг этого костра!

– Это все пиратская добыча? – спросила Мами. Глаза ее стали круглыми, как блюдца.

– Девушка, это честно заработанные деньги за оказанные услуги Китаю! – ответил ей Сэм. – Они заплатили это Черному Сэму…

– Заплатили Эли Боггзу, – поправил его Эли, – в соответствии с договором Дейбо, это недавние мирные предложения китайцев Англии, на которые Англия никак не прореагировала. Меня отблагодарили за доставку им трех кораблей, ранее принадлежавших «Смит и Уэддерберн», и за то, что четыре тысячи кули вернулись теперь домой в провинцию Квантунг.

– Всего три миллиона мексиканских долларов, – добавил Сэм. – Мисс Милли, это больше того, что украл у вас этот гнусный Уэддерберн.

– Хочется надеяться, что все деньги заработаны честным путем, – заявила Мами, поднявшись и пытаясь разогнуться. – Мало того, что я живу с тобой в грехе, а еще и эти неведомо где и как добытые деньги! – Она толкнула Сэма в бок. – Я согласилась поехать в это странное путешествие, только чтобы порадовать мисс Милли. Но, как только мы достигнем Суматры, я потащу тебя к пастору, чтобы я снова могла стать уважаемой женщиной.

– А что скажешь ты? – спросил Эли Милли. – Что это ты притихла?

– Просто задумалась, – ответила она.

Позже, когда луна покоилась на призрачных облаках и «Ма Шан» шла по курсу, окутанная облаком пены и мелких брызг, Мами и Сэм, обнявшись, стояли у борта и любовались свечением моря.

Милли с Эли тоже не спали в своей каюте.

– Дорогая, ты могла себе представить, что будешь лежать рядом с пиратом в Южно-Китайском море, а позже станешь прожигать жизнь на Суматре?

– Ты что-то разошелся, – заметила Милли, – и стал невоздержан на язык. Ирландская кровь играет?

– Дорогая, если бы ты прожила всю жизнь, как я, балансируя на грани закона, ты бы тоже кое-чему научилась. Даже разным акцентам. Изображая португальский акцент, легче договориться с женщинами с Дека де Роза, а чтобы приручить какую-нибудь канареечку из Суссекса, нужен очень правильный и чистый английский.

– Господи, значит, я, по-твоему – канарейка из Суссекса?!

– Хватит разговаривать, – шепнул ей Эли. – Лежи спокойно и не двигайся. Я хочу навсегда запомнить нас такими.

– Ты так меня стиснул, что я не смогла бы двинуться, если бы даже очень захотела сделать это, – заметила Милли. – Неужели у нас так будет всегда?

– Конечно. В амурных делах мне никого больше не нужно, кроме канареечки из Суссекса.

Позже, когда Эли заснул, Милли вдруг открыла глаза. Ее разбудил какой-то звук, раздавшийся в каюте. Она увидела огромную бабочку, которая билась крыльями о стекло иллюминатора. Бабочка была чистейшего белого цвета. Из открытой двери до Милли донесся запах мускуса. Дверь поскрипывала и покачивалась от ветерка.

Потом, к ее изумлению, на пороге что-то появилось. Маленький детеныш лисицы. Он внимательно смотрел на Милли. Он сидел не шевелясь, с острой мордочки капала вода.

Видно, какой-то злобный дух вылез наружу из морских глубин. Сквозь его очертания Милли различала поверхность двери – это было всего лишь видение. Детеныш лисицы заметил, что она внимательно его изучает, и уверенно заковылял в ее сторону. Он оскалил маленькие зубки, как бы пытаясь улыбкой приветствовать ее.

Милли не могла промолвить ни слова, она продолжала смотреть на лисенка.

В низу ее живота, в самом лоне, будто бы застыл лед.

Бабочка продолжала бить крыльями но залитому светом луны стеклу.

– Эли, – звала Милли. – Эли! Детеныш подполз к ней ближе.