Леонора прислонилась лбом к прохладному, состоявшему из оправленных в свинцовые рамы ромбов окну, через которое ей была видна замутненная картина парка. Это были старинные стекла, бывшие более ста лет назад предметом гордости мастера-ремесленника из поселка Святой Агнессы. А у молодой женщины эти толстые, пронизанные пузырьками воздуха стекла только усиливали чувство, что она безнадежно застряла в ловушке своих собственных чувств, из которой, по-видимому, не было выхода.

Неудивительно, что она вот уже в течение нескольких дней страдает от сильнейших головных болей. Должна ли ее жизнь продолжаться и дальше так: часы и дни нелюбимой жены с их повседневными обязанностями, складывающиеся в годы и проходящие до умопомрачения однообразно и бессмысленно?

Удрученная до глубины души, молодая леди Уинтэш отвернулась от окна, за которым закат солнца уже слегка окрасил стены замка в красноватые тона. Взгляд на каминные часы напомнил ей о том, что наступило время позвонить Джейн. Леди Аманда настаивала на том, чтобы ужин начинался точно в восемь, и каждый должен был появляться в парадном платье.

Хотя у Леоноры болел желудок, отсутствовал аппетит и не было подходящего гардероба, ей не пришло в голову уклониться от семейного ужина.

Во-первых, потому что там она могла по крайней мере увидеться со своим супругом и, во-вторых, потому что терпеть не могла нарушать свой распорядок дня из-за какого-то недомогания. Насколько Леонора себя помнила, она никогда серьезно не болела, за исключением перенесенной в раннем детстве кори.

Леонора предположила, что постоянно подступающая тошнота пройдет сама по себе, так же как и изнурительная мигрень, хотя день ото дня ей было все тяжелее не обращать внимания на ужасные головные боли, сжимавшие ее виски словно железным кольцом.

Она не подозревала, что лорд Уинтэш заметил тонкие страдальческие складочки в уголках ее рта и то, что она становилась все бледнее. С той особенной ночи в библиотеке он наблюдал за женой с терпением и объективностью ученого, который наблюдает за своим главным объектом исследования.

То, что он при этом обнаружил, была совершенно не та полноватая, навязанная ему дочь купца из области его предубеждений. Пожалуй, усердие, с которым она заново организовывала домашнее хозяйство, еще можно было приписать ее происхождению, но то, что она читала Мольера на языке оригинала, так же мало соответствовало этому представлению, как и ее способность определять, в какой период был изготовлен тот или иной предмет мебели, и тонко улавливать различие между богатыми портретами предков и настоящими произведениями искусства.

Маленькие, несколько пухлые руки с тяжелым кольцом Уинтэшей на пальце успевали везде – шла ли речь о том, чтобы помочь миссис Бернс поставить в высокие напольные вазы в холле подходящие композиции из цветов, или чтобы сделать перевязку кухонной прислуге, которая обварилась кипятком. Молодая хозяйка говорила немного, но в своей тихой основательной манере взяла в свои руки бразды правления всем домом, начиная от чистильщика ножей до его светлости графа Уинтэша. То, что он узнал все это, не способствовало его самоутверждению. Он совершенно недооценил Леонору, был несправедлив с ней и обижал. И не стоило удивляться, что она погружалась в тягостное молчание, как только он пытался заговорить с ней. При этом ему было известно, что его жена шутила с Феннимором, и звук ее мелодичного смеха напоминал ему о нежном, ласковом голосе из его снов. А в его присутствии Леонора была молчалива, как каменные статуи, стоявшие по обе стороны ворот замка.

– Тебе нехорошо? У тебя болезненный вид! – отважился он все-таки задать вопрос, когда она заняла свое место за столом справа от него и медленно расправила тяжелую салфетку из дамаста.

Леонора вздрогнула. Она подняла свои глаза не выше уровня пышного великолепия его тщательно завязанного галстука. Даже когда он спрашивал о ее самочувствии, его голос звучал резко. Она дорого дала бы за то, чтобы истинная забота о ней побудила его поинтересоваться ее здоровьем.

– Немного устала, – пролепетала она неуверенно.

– Если ты неважно себя чувствуешь, завтра мы должны сообщить об этом доктору Филдингу, – возразил он. – Это наш домашний врач, и он пользует также леди Аманду…

Леонора припомнила седовласого господина, который констатировал смерть ее отца.

– Ч-чепуха, я здорова! – отрезала она лаконично. Стремясь доказать это, она дала знак прислуге, чтобы подавали, и ела с наигранно хорошим аппетитом.

Феннимор и Герве наблюдали за ней с озабоченными лицами.

Такое развитие событий сначала удивило, а затем рассердило леди Аманду, которой до сих пор доставались всеобщее внимание и забота. Она положила ложку и грациозно прижала тыльную сторону правой руки ко лбу.

– Можно позавидовать твоей здоровой природе, дорогая Леонора, – вздохнула она – Я хотела бы поменяться с тобой. Всего два дня назад доктор Филдинг сказал, что ему не нравится моя нарастающая слабость. Мне следует больше есть, но кто надоумил повара приготовить к ужину в такой жаркий день, как сегодня, этот ужасно жирный бульон? Меня просто убивает, что состояние здоровья не позволяет мне уделять больше внимания домашним делам. Как мне кажется, миссис Бернс тоже сдает!

В первый момент в Леоноре проснулся дух противоречия. Пикантный овощной суп с тонкими кольцами лука не был слишком жирным, и не наблюдалось никаких признаков того, что домашнее хозяйство в Уинтэше было запущено. Как только леди Аманда могла даже намекнуть на такое?

Леонора постаралась скрыть свое возмущение. Она посмотрела в конец стола, где скорее восседала, чем сидела, вдова.

Пленительное существо в платье из нежного муслина бледно-лилового цвета, на светлых с серебристым оттенком волосах – чепчик, который самым выгодным образом подчеркивал ее лицо сердечком. Она смотрела на Леонору, сияя улыбкой. Нет, вероятно, она не сознавала того, что подвергла ее критике Она была чувствительна, требовательна и выросла с иными притязаниями, чем она, Леонора. Дама, а не купеческая дочь.

Удастся ли тихой Леоноре когда-нибудь соответствовать всем запросам леди Аманды?

– Ерунда! Я нахожу консоме превосходным, – выступил Феннимор в защиту первого блюда на ужин.

– А я нахожу, что твое поведение в последнее время, к сожалению… О, Боже мой! Леонора, детка, что с тобой?

Леди Аманда в ужасе широко раскрыла глаза, а граф успел как раз вовремя воспрепятствовать тому, чтобы его супруга, в полуобмороке, не упала со стула.

Сама Леонора не поняла, что с ней произошло. Вдруг нормальное сердцебиение резко участилось, к голове прилил жар, и ей показалось, что она задыхается. В панике она попыталась расстегнуть хотя бы одну пуговицу своего наглухо закрытого платья, но в этот момент стол перед ее глазами закружился, а вся ужасающая картина, начиная с краев, стала все больше и больше заволакиваться чернотой.

Леонора еще никогда не падала в обморок, но теперь страх перед надвигающимся мраком вдруг еще больше усилил ее беспомощность. Она уцепилась за широкие плечи своего супруга, которые казались единственной опорой. Кто-то закричал далеко и очень пронзительно, в то время как она с напряжением хватала ртом воздух, боясь, что если сейчас закроет глаза, то никогда уже не очнется.

Успокаивающий голос Герве был ее единственной поддержкой в калейдоскопе мелькающих ярких красок и внезапных, острых болей. Мучительные судороги сводили голову, руки, сердце, желудок. Она не заметила ни как он положил ее на кушетку, ни как Феннимор во весь дух побежал на конюшню, чтобы самолично ехать верхом за доктором Филдингом.

Леонора не знала, сколько времени прошло до тех пор, когда она медленно начала вновь воспринимать окружающую обстановку, Она чувствовала себя опустошенной от слабости и неспособной пошевелить даже пальцем. Все ее тело было онемевшим и тяжелым, а в висках стучала дюжина тяжелых кузнечных молотов. Что же с ней случилось?

– Я – о-о…

– Тсс! – Она узнала голос своего мужа. – Все в порядке. Как ты думаешь, сможешь ли выдержать, если я перенесу тебя наверх, в твою кровать? Доктор Филдинг скоро будет здесь…

Леонора попыталась кивнуть, но от сильной боли, пронзившей голову, слезы брызнули у нее из глаз.

И только когда она уже лежала вытянувшись на своей постели, над которой куполом поднимался балдахин, ее страдания несколько ослабели и к ней вернулся рассудок. Джейн помогла ей снять платье, а также туго зашнурованный корсет и вынула шпильки из прически.

Сейчас она прикладывала к ее лбу, часто меняя, прохладные лавандовые компрессы. Занавески были задернуты, комната погрузилась в приятные сумерки, и тишина вместе с прохладной свежестью на лбу постепенно успокоила Леонору. Ее дыхание стало более равномерным, а пугающая бледность щек постепенно сменилась естественным светлым тоном кожи.

Герве Кройд, который сидел на стуле рядом с камином, скрестив руки на груди, также заметил улучшение. Его непроизвольное движение привлекло внимание Леоноры.

– Ты?

Откровенное удивление в ее голосе задело его, но он скрыл это и, поднявшись, приблизился к ней.

– Как ты себя чувствуешь?

– Так, как будто на моем темени разыгралась битва при Ватерлоо!

Ее вымученная попытка пошутить вызвала у него улыбку. Лежа на кружевных подушках, леди Уинтэш казалась непривычно худенькой и беспомощной. Густые блестящие волосы падали локонами на плечи. Внезапно смутившись, она натянула одеяло до подбородка, хотя на ней была надета очень скромная, закрытая ночная сорочка.

– Доктор Филдинг прибудет с минуты на минуту, – сообщил лорд Уинтэш. – Мне бы следовало тебя побранить! Почему ты не сказала, что больна!

– Больна? Я? Чепуха! – опять, несмотря ни на что, опровергла его Леонора. – Предполагаю, что я съела что-то испорченное.

– Ты никогда не думала о том, что по наследству от отца тебе могла передаться болезнь сердца? – мягко спросил Герве.

Леонора открыла, затем вновь закрыла рот и уставилась на него, вытаращив глаза. Не нужно было обладать богатой фантазией, чтобы понять, что перед ней возник образ Роланда Эпуорта, который умер во время ее свадьбы прямо за праздничным столом.

– Но… – начала она, откашлялась и продолжила более твердым голосом: – Сердечная болезнь не появляется вдруг…

– Возможно, что ты просто этого не замечала. В последние недели ты взвалила на свои плечи много забот. Было нелегкой задачей привести этот дом вновь в приличное состояние.

Леонора спросила себя, что ее удивило больше: что он высоко оценил ее труды или что он, казалось, беспокоился о ее здоровье.

Стук в дверь избавил ее от необходимости отвечать. Прибыл доктор Филдинг. Будучи самым известным медицинским авторитетом на территории вокруг поселка Святой Агнессы, он выслушал уверения Леоноры в своем несокрушимом здоровье со слегка надменной улыбкой. Он тщательно обследовал ее, использовав для того, чтобы прослушать ее грудную клетку, один из тех современных стетоскопов, о полезности которых она до сих пор только читала. После этого доктор принял уверенный вид.

– Симптомы сердечного приступа не вызывают сомнений, леди Уинтэш, – объявил он менторским тоном. – Я настоятельно рекомендую вам впредь беречь свое здоровье. Подумайте о своем бедном отце, который, очевидно, пренебрегал советами своего врача. Я оставляю вам немного опийной настойки от болей. Кроме того, вы должны отдохнуть и принимать только легкую пищу. Если вы прислушаетесь к моим советам, то оснований для беспокойства не будет, и подобный приступ не должен повториться.

В том же самом он, пространно и обстоятельно выражаясь, уверил и милорда Уинтэша, который ожидал в библиотеке результатов обследования.

– Для здоровья миледи было бы очень полезно, если бы она согласилась придерживаться контролируемой диеты, – добавил он. – Вес тела, а также физическое напряжение и волнения – все это дополнительные факторы риска для пациентов с сердечными болезнями, как у нее.

– Вы исходите из того, что моя супруга страдает той же болезнью, что и ее отец?

– Конечно. – Доктор Филдинг не допускал сомнений. – Сердечные болезни часто передаются по наследству. В медицинской литературе есть масса примеров…

Граф, который больше интересовался Леонорой, чем медицинскими выкладками, нетерпеливо перебил его, прежде чем доктор смог пуститься в подробности. Хотя он познакомился с почтенным врачом своей мачехи всего несколько месяцев назад, он уже знал о его слабости рассказывать пространные истории из медицинской практики.

– День клонится к вечеру, сэр, – сказал он насколько вежливо, настолько и категорично. – Я очень вам признателен за помощь, оказанную леди Уинтэш, но, зная вашу занятость, не смею вас дольше задерживать.

То, что доктор Филдинг воспринял это как прощание, вполне устраивало лорда Уинтэша. Они обменялись вежливыми поклонами, и в то время, когда лакей открывал дверь доктору, хозяин дома, прыгая через две ступеньки, взбежал по лестнице на второй этаж, где находились спальни.

Джейн осторожно открыла дверь, но многозначительно приложила палец к губам.

– Она спит, – прошептала Джейн. – Доктор дал ей настойку опия.

– Спасибо. Доброй ночи.

Собственно говоря, горничная не имела намерения оставлять свою госпожу одну, но не успела она оглянуться, как граф уже запер дверь изнутри, и она осталась стоять в коридоре.

Несколько секунд она прислушивалась, а затем, пожав плечами, ушла. Миссис Бернс придавала большое значение тому, чтобы на восходе солнца персонал собирался для совместного завтрака. Все равно сегодня у нее оставалось уже не много времени для сна.

В свете маленького ночника Герве Кройд рассматривал расслабленное лицо своей молодой супруги. Она показалась ему очень похожей на ребенка, очень нуждающейся в защите и далеко не той заурядной, приземистой и крепкой кандидаткой в жены в усыпанном жемчугом, натянутом как на барабане свадебном платье, шуршащие швы которого грозили лопнуть при каждом неловком движении.

Герве осторожно наклонился и дотронулся до густой мягкой пряди блестящих волос, лежавшей на подушке. При этом движении он ощутил легчайший аромат цветов гибискуса, тот самый запах из сна.

Он отдернул руку, как будто обжегшись. Сон?

Не понимая, что ищет, он блуждал взглядом по большой отделанной деревянными панелями спальне. Это было почти мужское обиталище, где в свое время жил десятый граф, когда он – что было достаточно редко – бывал в Уинтэше. Только туалетный столик с зеркалом и приготовленный пеньюар указывали на то, что здесь живет женщина.

В конце концов внимание привлек этот пеньюар. Он поднял его. Дорогой шелк был легким, как перышко, и слегка шуршал, когда граф сжимал его между пальцами. И было уже излишним подносить его к ночнику, как сделал он, чтобы убедиться, что шелк зеленого цвета.

Лорду Уинтэшу был знаком этот пеньюар, хотя он никак не мог себе представить, что женщина, на которой он был надет в ту ночь, и его супруга – это одно и то же лицо.

Отдельные детали этой путаницы последних суток сами по себе сложились в его голове в целостную картину. Он был пьян, но, видимо, не настолько потерял голову, чтобы соблазнительные подробности легкого одеяния Леоноры не произвели на него впечатления. Он целовал, обнимал, ласкал ее… А потом?..

Граф опустился в кресло и закрыл лицо руками. Едва решив одну проблему, он сразу же очутился перед другой. Нарушил ли он в эту ночь свою клятву и действительно стал мужем Леоноры? Победил ли его Роланд Эпуорт? И… было ли настолько трагично то, что тот в конце концов победил?

Тихий вздох и скрип кровати раздались в тишине, спящая пошевелилась, но ее глаза оставались закрытыми. Герве Кройд, одиннадцатый граф Уинтэш, поднял с пола пеньюар, выскользнувший у него из рук. Был только один человек, который мог ответить на его вопросы, – Леонора.