Оно стучится, до захвата духа,

Оно стучится — глубоко, глухо —

Ведь грудь моя, как шахта, глубока.

Пусть врач к спине

                             прикладывает ухо,

Там ухает и ухает

                            кирка.

Я спать хочу... А там не слышат больше,

Там все стучат, все чаще, сгоряча:

Какой-то

              обезумевший

                                   забойщик

Все рубит, между ребрами,

сплеча!

Не жилы, то проходят коридоры,

Где гул один, где темноты потоп...

Трещат с натуги

                         ребровы

                                       распоры.

А он все рубит,

                        чертов углекоп!

И мыслей, мыслей там лишь вереница,

Закравшееся, пасмурное, там

Под сводами

                    отчаянье

                                  таится.

Как взрывом угрожающий

                                        метан...

Пусть не пройдет подземного грозою,

Кладя молчанья вечную печать.

Пусть не зальет — грунтовою слезою;

Потом попробуй помпой откачать!

Пускай идет — из глубины — все чаще —

Горючий уголь песни настоящей.

Чтобы над ним, над рдеющим от муки,

Над черным, раскаленным добела,

Ты обогрела

                    зябнущие руки,

Когда Россию

                      вьюга

                                замела.

1946.