Наоми подняла ручки тренировочного станка над головой, а затем медленно опустила их. Сарта сидела на коробке с гелем сопротивления и смотрела на нее, как скучающий посетитель на зверушку в зоопарке. Наоми это не волновало. Они не разговаривали. Ни о чем. Наоми была одна при принятии важных решений.

Лучшим трюком, она решила, будет забрать все скафандры, а не один. Если испортить данные, то никто не узнает, что она забрала что-то. Но, если сломать только шкаф костюмов, это будет подозрительно. Она подняла ручки снова. Мускулы в ее руках и плечах болели. Она опустила их назад, смакуя боль. Если бы она могла получить один из сканеров, которыми она пользовалась раньше, она смогла бы загнать фальшивые данные в систему. Забить её тысячами призраков и миллион вакуумных костюмов заполнит каждый сантиметр корабля. Тогда, даже если она не сможет стереть данные, она сделает их бесполезными. Только была проблема….

Раздался предупреждающий клаксон. Сердце Наоми провалилось в живот. Они готовились к отключению двигателя и переходу к свободному падению. У неё кончилось время, но она ещё не была готова. Снаружи корабля пуповина всё ещё была на месте. Как только её втянут, «Пелла» и «Чецемока» разделятся и все её хрупкие надежды умрут. Она бросила рукоятки и кабель вернул их на место, готовых для следующего человека.

Она не была готова и не собиралась, но это не значило, что нельзя попытаться.

Она прошла несколько шагов к гелю сопротивления и кивнула охраннику. — Иду в туалет.

— Дык была уже.

— Собираюсь снова, — сказала она, разворачиваясь прочь.

— Слышь, какого хрена. Эй! — Наоми сделала вид, что не замечает женщину, и прислушалась, как та слезает вниз позади нее. До этого момента она была образцовым заключенным, и такое неповиновение выбило Сарту из колеи. Ну, так и было задумано. Снова зазвучала тревога, а потом обратный отсчет. Нулевое g через три. Два. Наоми обеими руками ухватилась за дверную коробку. Один. Верх и низ исчезли, и она сжала свое тело в тугую пружину, и рванулась к Сарте. Обе ее ноги врезались в живот охранницы, отбросив ее назад через все пространство комнаты. Та схватила левый ботинок Наоми, и сорвала его, когда крутясь, отлетела прочь. У нее заняло несколько секунд, чтобы добраться до другой стороны комнаты и от чего-то оттолкнуться. Вот теперь-то все и началось. Сарта уже кричала.

Наоми швырнула себя сквозь люк, потом дальше, по коридору, слишком быстро для безопасного движения. У нее оставалась минута. Осталось меньше минуты. Неужто она и правда думала, что сможет вскрыть шкаф, натянуть костюм и запустить цикл шлюза? Тогда математика говорила, что это сработает. Сейчас представить это было невозможно.

Сарта была где-то сзади, она кричала. Поднимала тревогу. Но Наоми уже повернула за угол. Если она будет вне поля зрения Сарты, той придется догадываться, где она свернула. Если повезет, это даст ей несколько дополнительных секунд. Ей нужны были только секунды. У нее были только они. Шлюз экипажа был закрыт. Она запустила протокол открытия внутренней двери и начала открывать шкафы. Только бы кто-нибудь прозевал, ну хоть кто-то. Оставьте его незапертым. Металл громыхал и подавался под ее пальцами, и она тянула, и тянула, и тянула. Пуповину еще не отцепили? Они что, втянули ее внутрь? Кажется, должны были.

В конце коридора послышались голоса. Кричали мужчина и женщина. Одна была Сарта. Вторым был Цин. Она чувствовала, что рыдает, но не обращала на это внимания. Она не могла потерпеть неудачу. Не могла. Не в этот раз. Не сейчас.

На одну тошнотворную секунду она перестала чувствовать набор для декомпрессии на своем поясе. Она похлопала там, где он был прижат к ее коже, и обнаружила его на месте. Если только она сможет взять костюм. Она попробовала другой ящик. Ее сердце пропустило удар, когда он открылся. Обычный вакуумный костюм висел в нем, удерживаемый в нулевой гравитации эластичными лентами. Она потянулась за ним.

Она остановилась.

Они узнают, что костюм пропал, сказал тихий голос в ее голове. Они узнают, куда ты ушла. Они придут за тобой.

Ее дыхание было тяжелым и быстрым, сердце колотилось. То, о чем она пыталась не думать последние часы, пришло ей в голову, как старый друг. Меньше пятидесяти метров. Это не далеко. Ты можешь сделать это.

Она закрыла шкаф. Внутренняя дверь уже была открыта. Она толкнулась в ее сторону, заставляя себя дышать очень глубоко. До перенасыщения кислородом. Она не сказала бы точно, было ли головокружение, которое она чувствовала, вызвано слишком большим количеством кислорода, или оно было в в каком-то смысле экзистенциальным. Она действительно собиралась это сделать. Она прижала ладони к наружной запертой двери. Она ожидала, что та будет холодной. То, что она была той же температуры, что и остальная обшивка, казалось неправильным.

Пятьдесят метров глубокого вакуума. Может, меньше. Вероятно, это было возможно. Долгие секунды, приводящие шлюз в соответствие с внешним ничто, могли занять большее время, чем было у нее. Она должна стравить воздух наружу. От полного давления до нуля за долю секунды. Если она задержит дыхание, легкие у нее лопнут. Она должна сначала полностью выдохнуть, позволить пустоте войти в нее. Окружить ее сердце. Даже если это сработает, это нанесет ей повреждения.

Она может справиться с этим.

Голоса стали слышны громко, и становились все громче. Кто-то заорал: «Найти чертову суку!» Цин скользил мимо шкафчиков. Его глаза были широко распахнуты. За ним шла Сарта. Идеально. Пусть увидят. Индикатор под ее пальцем сменил цвет с зеленого на красный. Цин метнулся через комнату с безмолвным плачем, когда внутренняя дверь начала закрываться. На миг она подумала, что он не сможет сделать это, но его руки ухватились за край двери и он пролез сквозь щель. Она попыталась вытолкнуть его обратно, но он силой проложил себе дорогу.

Дверь шлюза закрылась за ним, щелкнули магнитные зажимы. Наоми держала руки на пульте управления и ждала, что он ударит ее. Ногой. Начнет душить. Переходная камера была настолько маленькой, что он мог бы достать ладонями обеих дверей одновременно. Она никуда не делась бы, если бы он напал, но он не нападал. Сарта кричала с другой стороны двери. Наоми положила палец на аварийное управление. Появилось три варианта: ОТКРЫТЬ ДВЕРЬ НА КОРАБЛЬ, ОТКРЫТЬ НАРУЖНУЮ ДВЕРЬ, ВЕРНУТЬСЯ К ЦИКЛУ.

— Костяшка, ты не хагас эсо [делай это], — он широко распростер пустые руки перед собой. — Бист бьен. Бист бьен аллес [все хорошо. Все в порядке].

— Что ты делаешь? — сказала Наоми, с удивлением услышав боль в голосе. — Зачем ты это сделал?

— Потому что ты мой человек, так? Мы Пояс. Рождены в невесомости. Алес ла [вот и все], — слезы выступили на его глазах, покрывая волнами его зрачок и радужную оболочку из-за поверхностного натяжения и без гравитации. — Мы прошли долгий путь, глянь, мы в земле обетованной. И мы идем все вместе. Ту и ме и аллес [и ты, и я, и все].

— Ты не спасешь меня, — сказала она.

Здоровяк скрестил руки.

— Ну тогда умру при попытке. Ты из моего народа. Мы присматриваем друг за другом. Заботимся. Не собираюсь стоять и смотреть, когда ты умираешь. Не буду.

Она должна глубоко дышать, насыщая кислородом кровь. Она собирается лететь через пустоту. Цин плавал, медленно поворачиваясь по часовой стрелке на градус в секунду, плотно сжав губы, предоставляя ей право отказать ему. Предоставляя ей право не видеть, что здесь ее любят, что здесь у нее есть семья, к которой она принадлежит.

Кто-то ударил в замок внутренней двери. Голоса стали громче. И больше числом. Наоми знала, она может открыть дверь, но если она это сделает, сюда войдет не только Цин. Если бы он захотел, то уже мог бы ее побить. То, что он ее не бил, значило, что он предпочел этого не делать. Сердце Наоми будто попало в жернова. Она не могла выбить дверь. Но должна была. Она не могла убить Цина. Но не могла и сохранить ему жизнь. «Что бы ты ни выбрала сейчас, — сказала она себе, — ты будешь жалеть об этом всегда». Секунды утекали.

Другой голос. Филип на другой стороне двери шлюза. Она слышала, как он кричал, предлагая ей открыть дверь. Он казался безумным.

Как, черт возьми, она продолжала попадать в такие ситуации?

— Будь сильной — сказал Цин. — Ради Филипито, будь сильной.

— Как скажешь, — сказала она. Она выдвинула вперед челюсть и зевком открыла горло и евстахиевы трубы. Цин вскрикнул, когда она ткнула в «ОТКРЫТЬ НАРУЖНУЮ ДВЕРЬ». Воздух вылетел из нее резко и весь разом, когда наступил вакуум. Адреналин наполнил ее кровь, когда каждый квадратный сантиметр ее плоти подвергся невидимой атаке. Цин схватился за раму шлюза, чтобы удержаться внутри, завертелся, закричал и исчез.

С пустыми легкими у нее не было запаса. Она не задерживала дыхание, чтобы выжить, удерживая газ внутри себя. Есть люди, которые могут задерживать дыхание на пару минут. В вакууме без посторонней помощи она смогла бы делать это секунд пятнадцать.

Тысяча один. Наоми начала двигаться, перебирая руками по скобе напротив внутренней двери, и выглянула наружу. Там была пустота, огромный звездный купол. «Чецемока» сияла в солнечном свете ярче, чем что угодно, что можно увидеть на Земле. Пуповина висела слева от нее, слишком яркая для невооруженного взгляда и она была втянута больше чем наполовину. Ее ребра болели. Глаза болели. Ее диафрагма рвалась в низ живота, пытаясь расправить легкие, сжатые в узел. Если бы у нее был скафандр, в нем могли бы быть двигатели. Без них у нее был один шанс и не было времени думать об этом. Тысяча два. Она оттолкнулась.

На мгновение она краем глаза увидела Цина, он слабо шевелился. Солнце стояло ниже нее, большое и яркое. Тепловое излучение залило ее горло и лицо. Млечный Путь раскинулся, изогнувшись, по бесконечным небесам. Углекислый газ накапливался в ее крови; она чувствовала это как жгучее желание вдохнуть. «Чецемока» медленно увеличивался в размерах. Тысяча пять. Тени тянулись в сторону, каждый выступ, каждая заклепка резали солнечный свет полосами тьмы. Все выглядело немного расфокусированным из-за деформации ее глаз. Звезды превращались из алмазных точек света в ореолы, в облака, будто вся вселенная растворялась. Она думала, что здесь должна быть тишина, но она слышала стук своего сердца, будто кто-то стучал молотком по соседней палубе.

Если я умру здесь, подумала она, по крайней мере, это прекрасно. Это был бы прекрасный способ умереть. Одна тысяча восемь.

Контуры шлюза «Чецемоки» были видны достаточно ясно, чтобы можно было их разобрать. Без магнитных ботинок ей придется добираться до него, хватаясь за поручни голыми руками, но она была уже рядом. Она была почти на месте. Мир начал сужаться, периферическое зрение охватил свет, ярче даже, чем свет от еще увеличившегося корабля. Обморок. Она отключается. Она вырвала черный палец из пояса, скрутила его, чтобы обнажить иглу, и всадила ее себе в ногу. Тысяча десять.

Холод побежал по ее телу, но краски вернулись, когда глоток перенасыщенной кислородом крови влился в нее. Дополнительный маленький вдох, когда выдох — это уже роскошь, которой у тебя нет. Индикатор шлюза на обшивке «Чецемоки» мигнул: аварийный запрос принят, цикл запущен. Корабль рос в размерах. Она готовилась к удару, и нельзя было допустить отскока. Она выставила перед собой руки пальцами вперед и приготовилась согнуть их сразу после удара. На поверхности было за что схватиться — кое-где специальные захваты, но еще и выступающие антенны и камеры. Она ударилась со всей той же энергией, с какой отталкивалась, корабль просто врезался в нее. Она знала, чего ожидать. Она была готова. Ее пальцы сомкнулись на захвате. Импульс ее тела вывернул ей плечо и локоть, но она не ослабила хватку. Тысяча тринадцать.

В отдалении была видна пуповина, идущая из «Пеллы». Маневровые двигатели работали по борту военного корабля, реактивная масса перегретого пара светилась, вырываясь из дюз. Тело Цина — сейчас он уже должен был потерять сознание — было где-то там, но ей не было видно, где именно. Он уже потерялся из вида, и по крайней мере Сарта с Филипом, а может, и другие видели их двоих. Цин и Наоми были в шлюзе без скафандров, а потом вышли. Улетели. Погибли.

Но она пока не погибла. Нужно было двигаться. Ее сознание пропустило долю секунды. Нет, так не пойдет. Наоми осторожно двинулась, держась в сантиметре от обшивки корабля. Слишком быстро, и она не сможет остановиться. Слишком медленно, и ее не станет раньше, чем она будет в безопасности. Все, на чем держалась ее надежда — золотая середина. Тысяча… Она не знала, сколько там будет дальше. Пятнадцать? Все ее тело скрутило от боли и животного ужаса. Она больше не видела звезд. «Пелла» была вся размыта. Слюна у нее во рту пузырилась. Кипела. Высокий, тонкий визг заполнил ее слух, создавая иллюзию звука там, где не бывает звуков.

«Много чего происходит», подумала она, смутно осознавая, что говорила это кому-то другому, не так давно. Вот даже как. Она почувствовала, как ее окатывает волна умиротворения. Эйфория. Это был плохой знак.

Шлюз был тут, в пяти метрах. Уже в четырех. Ее сознание сделало пропуск, и она почти проскочила его. Она выбросила руку, чтобы ухватиться, и край проема ударил ее по запястью. Она вцепилась в него, как недавно цеплялся Цин. Ее закрутило, удар придал ее телу угловой импульс. Но она была над шлюзом. Его темная пасть появилась под ногами и исчезла за головой, и опять, и опять. Когда она вытянула руку, та и правда оказалась внутри корабля, но до проема ей было не дотянуться. Не втащить себя внутрь. «Пелла» скользила прочь, теряя свой цвет по мере того как ее сознание начало меркнуть. Так близко. Она почти дошла. Сантиметром больше, и она могла бы жить. Но космос не прощал ошибок. Люди гибли здесь все время. «Пелла» выпустила очередной хвост из маневровых, как бы торжественно соглашаясь.

Неосознанно она подтянула ногу, вращение усилилось, когда она согнулась. Она сняла ботинок, до которого не дотянулась Сарта. В руках было странное чувство. Они были неуклюжие, неловкие, более чем наполовину онемевшие. Когда она вытянулась обратно, вращение замедлилось до прежней скорости. Она попыталась оценить, сколько прошло времени, но от ее сознания слишком мало осталось. Наконец она увидела «Пеллу» в конце длинного темного коридора и швырнула в нее ботинок изо всех сил, какие в ней еще остались.

Реактивная масса. Вращение замедлилось. Ее руки зашли в шлюз дальше. Она двигалась внутрь. Она ударилась пяткой по стальной раме, и боль была мучительной и очень далекой. Ее разум померк. В сознание проник вид контрольной панели шлюза, ее огни пытались сообщить какую-то чрезвычайную информацию. Она не могла разобрать цвета и символы на экране. Ее сознание потемнело и ушло.

Наоми очнулась от кашля. Палуба давила на ее лицо. Было трудно понять, была ли она так отчаянно слаба, или тяга была действительно жесткой. Шлюз вокруг нее имел очень нечеткие очертания. Она закашляла снова, звук был глубокий, влажный. Образы кровоточащих легких заполонили разум, но мокрота выходила чистая. Ее руки почти не осознавались как руки. Ее пальцы, наполненные плазмой и жидкостью, были толстыми как сосиски. К ее коже было невозможно прикоснуться от боли, похожей на ту, что бывает от жестокого солнечного ожога. Ее суставы болели от пальцев ног до позвонков на шее. Чувство в кишках было такое, будто кто-то пнул ее в живот пару дюжин раз.

Она глубоко дышала. Она это могла. Вдох, выдох. Что-то хлюпало в ее легких. Должно быть, не кровь. Она говорила себе, что это была не кровь. Она перекатилась на бок, согнула ноги, поднялась до сидячего положения, а потом опять легла, как только мир стал уплывать. Ускорение было больше g. Должно было быть больше. Ведь не могла же она быть настолько слабой, правда?

«Чецемока» урчал под ней. Сквозь муть в голове она поняла, что слышит слова. Голоса. Голос. Она знала, что это не имеет смысла, но не понимала, почему. Она прижала руки к лицу. Буря эмоций пронеслась через нее — восторг, горе, триумф, ярость. Ее мозг пока работал недостаточно хорошо, чтобы соотнести их с чем-то определенным. Они просто были, и она наблюдала, ждала и собирала себя, разбросанную по частям, воедино. Ее руки и ноги начинали болеть, замученные нервные окончания кричали ей. Она оставила их без внимания. Боль — это только боль, она бывает после. Она пережила худшее.

В следующий раз она поднялась на ноги. Маленький черный палец декомпрессионного набора все еще торчал из ее ноги. Она вытащила его, подняла выше плеч и отпустила. Он упал как бывает при где-то полутора, двух g. Это было хорошо. Если бы она чувствовала себя так плохо всего лишь при одном g, это был бы повод напрячься. Хотя, пожалуй, поволноваться было из-за чего в любом случае.

Она запустила протокол открытия внутренней двери и побрела в убогую раздевалку. Шкафы были открыты, вакуумные костюмы висели в них или валялись на полу. Все баллоны с воздухом были изъяты. Голос — это был лишь один голос, но ее уши, казалось, растеряли восприятие всех высоких частот и остался только невнятный бульон из басов — был знакомым. Она подумала, что могла бы узнать его. Она двинулась через брошенный корабль. Она задавалась вопросом, как долго она была без сознания, и есть ли какой-то способ узнать, где она находится, куда направляется, и с какой скоростью движется в данный момент.

Она дошла до контрольной панели, и попыталась получить доступ к навигационной системе, но та была заблокирована. Как и передатчик, система контроля состояния, ремонтная и диагностическая системы. Она легла лбом на панель, больше от измождения, чем от отчаяния. Прямой контакт кости с керамикой изменил голос, передавая его как бывает если прижаться друг к другу шлемами и кричать. Она знала этот голос. Она знала эти слова:

— «Это Наоми Нагата с „Росинанта“. Если вы получили это сообщение, прошу ретранслировать. Скажите Джеймсу Холдену, у меня все плохо. Передатчик не работает на прием. Система навигации не под контролем. Прошу ретранслировать,» — она усмехнулась, закашлялась, отхаркивая прозрачную жидкость, сплюнула на палубу, и засмеялась снова. Сообщение было ложью, созданной Марко для того, чтобы заманить Холдена в смертельную ловушку.

Но каждое слово было правдой.