Ей доставляло дискомфорт постоянное ускорение даже в одно g. Непрекращающийся пресс двух был медленной пыткой. Она началась с тупой боли в коленях и основании позвоночника, и довольно быстро переросла в боль острую, будто в каждом суставе застряло по игле. Наоми обследовала «Четцемоку» этапами, двигаясь сначала по одной палубе, потом ложась и пережидая, пока боль утихнет, а затем по следующей палубе. Ее руки и ноги продолжали болеть даже после того, как спали отеки. Ее кашель не проходил, хоть и не становился хуже.

Первой проблемой оказалось заблокированное управление. Она попробовала несколько паролей «Свобоный Флот» «Марковеликолепный» и «Филип», но даже если бы она угадала, не было никаких причин ожидать, что они оставили профили биометрии отключенными.

Шкафчики у шлюза были открыты и пусты. Три костюма EVA, те что остались, не имели батарей или воздушных баллонов. Чрезвычайных рационов тоже не было. Она ожидала, что ящики с инструментом тоже пропали из машинного отделения, но они даже вытащили стойки, которые их держали, ящики из шкафов, светодиоды из настенных светильников. Аварийные кушетки были вскрыты, а на палубе рядом с ними лежали гель и набивка. Система доставки лекарств и резервуары исчезли. Единственная вода была в двигателе, та что использовалась как выталкивающая масса. Единственной пищей были отходы в системе рециркуляции, которые не были обработаны обратно во что-нибудь съедобное. Вонь сварочных установок и запах гари все еще висели в воздухе, поэтому переработчик воздуха, вероятно, работал без фильтров.

Наоми лежала на палубе с закрытыми глазами, положив руки под голову. Корабль был построен одноразовым, чтобы потом списать его по страховке. Его трудовая жизнь началась с того, что он был расходным материалом, а теперь он был еще и разграблен. Даже физические панели и мониторы были демонтированы и вывезены. Подарок для Филипа получался довольно дерьмовым. Палуба дрожала под ней, вибрация от двигателей создавала резонанс, который никакая система даже не пыталась компенсировать. Высокая гравитация и повреждения от вакуума, заставляющие ее легкие сочиться жидкостью, создавали трудностей с дыханием больше, чем хотелось бы.

Этот корабль не был кораблем. Ей нужно было прекращать так думать о нем. Это была бомба. Это было то же самое, что она сделала много лет назад на «Августине Гамарре», и с тех пор носила с собой, как камень на шее. Джим знал тот сорт людей, которые находили себе приют на «Кентерберри». Он говорил, что у каждого была своя причина оказаться на нем. И были причины, по которым корабль, который она пыталась отдать своему сыну, был раздет догола и заряжен чтобы убить. Не только ее, но и всех, кто подойдет к ней близко. Причины были. Если она сможет его обезвредить, она сможет вернуть его обратно. Отвести его на Цереру, где все это началось. Должен быть проход через машинное отделение. Предполагается, что все машинные отделения подключаются сзади.

Она протянула руки, но это были не ее руки. Она спала. Она заставила глаза открыться и перекатилась на спину с мучительным всхлипом.

Ладно. Если она сейчас перестанет двигаться, она уснет. Знать это было приятно. Она села, прислонилась головой к стене. «Поспишь потом. Поспишь, когда помрешь. Или нет, лучше так: поспишь, когда спасешься». Она усмехнулась сама себе. Спасешься. Звучало как хороший план. Для разнообразия можно попробовать. Она крепко сжала руки в кулаки. Суставы завопили от боли, но когда она открыла ладони, пальцы стали двигаться лучше. Может быть, это была метафора для чего-нибудь.

Она принялась расставлять приоритеты. Ресурсов у нее было немного. Если она просто ухватится за первую идею, которая пришла в ее голову, то было бы легко растратить себя, не затрагивая никакой важной работы. Она должна добыть еду и воду и должна быть уверена, что с подачей воздуха все надежно. Она должна как-то предупредить любого, кто придет к ней на помощь, чтобы тот не подходил. Она должна разрядить ловушку. Может быть, сбросить реактор, а может, переписать драйвера на копии, в которых не будет ее извращенного кода.

И она должна сделать это до того, как корабль взорвется. Без инструментов и доступа к системам управления. Или… не совсем без? Получить доступ к управлению будет, скорее всего, непросто, но какой-никакой инструмент она в состоянии выдумать. Вакуумные костюмы были без батарей и воздушных баллонов, но они были герметичные и в них был армирующий каркас. Она могла снять ткань и вытащить несколько кусков проволоки. Может, что-нибудь достаточно твердое, чтобы можно было использовать для резки. А получится ли зажимы шлема использовать как импровизированные тиски или струбцины? Уверенности на этот счет не было.

Ну а даже если она это сможет, что это ей даст?

— Больше, чем у тебя есть сейчас, — сказала она вслух. Ее голос эхом отозвался в пустоте.

Ну ладно. Шаг один, сделать инструмент. Шаг два, сбросить реактор. Или предупредить тех, кто придет. Она встала и заставила себя вернуться к шкафам у шлюза.

Пятью часами позже она находилась на маленькой инженерной палубе, вручную герметизируя люк. Два вакуумных костюма отдали все немногое, что могли предложить, чтобы получился маленький, приблизительный набор инструментов. Попытка сделать что-то с системами управления потерпела неудачу. И теперь она могла либо оставаться крысой в коробке, либо прибегнуть к посреднику. В конце концов, системы управления завязаны на машинное оборудование, а оборудование — его часть — это то, во что она может запустить руки.

В пространстве между корпусами был вакуум, и большой веры в то, что внешний корпус герметичен, не было. Один из оставшихся костюмов мог удерживать воздух около пяти минут без баллона, и она смогла установить радио в пассивный режим и сделать слабое эхо собственного голоса из фальшивого сообщения остаточным зарядом в проводах. Шлюз, который должен был работать на вход и выход для доступа к обслуживанию, был вывезен, чтобы не бросать его тут, но она могла превратить всю инженерную палубу в импровизированный шлюз. Закрыв люк на остальную часть корабля, выдавить панель доступа в пространство между корпусами. Она выделила себе две минуты, чтобы найти что-нибудь полезное — силовой ретранслятор, используя который она могла бы повредить двигатель, заставить его отключиться, кабели системы передатчика, незащищенную консоль, у которой есть диалог с компьютером — и две минуты, чтобы выйти. Тридцать секунд, чтобы закрыть и герметизировать панель доступа и надуть инженерную палубу, открыв люк. Она будет терять полную комнату воздуха, но только одну комнату.

Она надела шлем и проверила герметичность, потом открыла панель доступа. Та сначала сопротивлялась, а потом подалась разом. Ей показалось, что она чувствует, как поток утекающего воздуха проходит мимо нее, но скорее всего, это все было в ее воображении. Двадцать секунд уже ушло. Она выбралась в вакуум между корпусами. Темнота была полная, все равно как если бы она закрыла глаза. Она постучала по кнопкам управления костюма, но он не дал ни лучика света.

Она отступила, закрыла панель доступа, открыла люк и сняла шлем.

— Свет, — сказала она в пустоту. — Понадобится немного света.

Монитор висел на проводах, спрашивая у нее пароль. Он был просто засунут в проем панели доступа, и наполнял пространство между корпусами светом, столь тусклым, что в нем нельзя было различить цвета. Тени от стоек и лонжеронов делали окружающую тьму глубже, а формы — невозможными для восприятия. У нее было сорок пять секунд до того, как она должна была вернуться. Это был уже пятый раз, как она пыталась соскоблить изоляцию с проводов. На нормальном корабле они были бы защищены кабель-каналом. На этом куске дерьма проводка крепилась прямо к корпусу на слой пожелтевшей эпоксидки. С одной стороны, это было благословение. С другой, она была в ужасе, что когда-то доверила этому кораблю жизнь. Если бы она провела осмотр межкорпусного пространства до того, как покинуть Цереру, она спала бы в костюме поддержания жизни весь путь до «Пеллы».

Покрытие освободилось. Тридцать секунд. Она взяла немного добытого провода и закоротила цепь. Толстая искра выскочила, и мир пошевелился. По всему пространству, возможно. В четырех метрах от нее, индикатор горел янтарем, и она падала набок. С дополнительным освещением она увидела круглое, толстое дерево маневрового двигателя. Она протянула руки, ухватилась за стальную стойку. Когда она надавила на нее шлем, гул драйва заглушил призрачный тихий радиоприемник. Она дотянулась до провода, сломала соединение, и гул остановился.

Время вышло, она перевернулась, у нее кружилась голова. Значит корабль вращается. У нее не было никакого способа узнать, как быстро, но Кориолиса было достаточно, чтобы заставить ее споткнуться на обратном пути.

Когда панель закрылась, люк открылся, и шлем снова был снят. Она неподвижно сидела, пока возвращалось ее равновесие. Потом, передвигаясь осторожно, пьяной походкой, она нацарапала новую информацию на стену. Она составляла карту секретов корабля записывая все что удалось найти. Она достаточно устала, чтобы не доверять своей памяти. С момента начала отсчета, она сделала 30 вылазок. Сейчас впервые ей удалось что то сделать. Это был только один двигатель, но теперь корабль вращался, наматывая круги вокруг прямой ускорения. Теперь сила ускорения гасилась изменением углового момента, а значит она не попадет к Джиму так быстро. Возможно она выиграла немного времени. Это могло затруднить дальнейшие действия, но она выросла в поясе и на кораблях. Кориолис и головокружение не были новым для нее. Она знала, что чувства силы и благополучия, которые она испытывала, были слишком в сравнении с тем что ей действительно удалось, но она все равно улыбнулась.

Тридцать вылазок. Два с половиной часа чистого времени в вакууме. Не учитывая время на то, чтобы освежить воздух в костюме и спланировать следующий выход. Может, пять часов в общем с тех пор, как она это начала. Она была обессилена. Она чувствовала это по состоянию мышц и боли в суставах. Она не ела — не могла есть. Она чувствовала жажду и первые приступы головной боли от подступающего обезвоживания. Особых причин думать, что она все это переживет, не было. Поэтому она с удивлением отметила, что она счастлива. Это проявлялось не тем мощным, иррациональным, опасным весельем эйфорической атаки, а чем-то вроде удовольствия и в то же время расслабленности.

Во-первых, думала она, потому что здесь с ней не было никого, чтобы охранять ее, держать ее взаперти. Отчасти из-за этого, решила она. Но кроме того, она делала то, что должно было быть сделано, не заботясь о том, кто что об этом подумает. Даже Джим. И разве это не странно? Она ничего во всем мире так не хотела, как того, чтобы тут оказался Джим — а следом Амос и Алекс, хорошая еда и кровать в гуманной гравитации — но была и та часть, что распускалась в тишине, где можно было просто быть собой в совершенном одиночестве. Не было никаких темных мыслей, никакой вины, никаких сомнений в себе, перестукивающихся в глубине ее разума. Либо она слишком устала для этого, либо с ней случилось что-то еще, пока ее внимание отвлекали другие вещи.

Это была разница, подумала она, между одиночеством и изоляцией. И теперь она знала что-то о себе, чего она раньше не знала. Это была неожиданная победа, и тем она приятней.

Она начала подготовку к тридцать первому выходу.

У нее была почти минута, потому что она поняла, что выход на блок питания передатчика занял намного больше времени, чем было отведено до точки возвращения. Она поняла бы это гораздо раньше, если бы ее сознание не было слегка набекрень.

Система передатчика удерживалась на месте не только эпоксидкой. Передатчик был принайтовлен к своему месту длинными полосами металлической ленты, и сварные швы блестели, будто были положены вчера. Три выхода назад — номер сорок четыре — она думала, что здесь может быть диагностическая телефонная трубка. Не то, чтобы по ней можно было говорить, но может быть, можно было бы набрать сообщение. Но несмотря на то, что такие трубки были стандартным оборудованием, и их наличие являлось обязательным, здесь их не было.

Ей потребовалось некоторое время, чтобы составить запасной план.

В течение нескольких часов зацикленное сообщение крутилось у нее в ушах, шепотом на заднем плане остаточного заряда. «Это Наоми Нагата с „Росинанта“. Если вы получили это сообщение, прошу ретранслировать. Скажите Джеймсу Холдену, у меня все плохо. Передатчик не работает на прием. Система навигации не под контролем. Прошу ретранслировать…»

Продолжительностью тринадцать секунд и едва ли громче, чем ее дыхание, даже если голова будет меньше чем в метре от передатчика. Когда провода были вскрыты, она была готова. На это было отведено четыре выхода. Этого должно было хватить, чтобы это не приняли за ошибку от случайной помехи. Она прижала голову к корпусу, чтобы успокоить кружение, которое устроило ее внутреннее ухо.

«Это Наоми Нагата, — говорила она, отсчитывая время и ритм ее фальшивого „я“. — Если вы получили это сообщение, прошу ретранслировать. Скажите Джиму Холдену, я…» — она накрыла рукой провода там, где была снята изоляция. Электричество задрожало на кончиках ее пальцев, пробив даже перчатки костюма. Радио стихло, но она продолжала проговаривать слова, как песню, засевшую в голове, до нужного момента, а потом отпустила провода, — «… навигацией. Это Наоми Нагата с „Росинанта“. Если вы получили это сообщение, прошу ретранслировать. Скажите Джиму Холдену, у меня все…» — замыкание, пауза, — «…под контролем. Прошу ретранслировать.»

После четвертого раза она взяла длинную полосу из рессорной стали, которую использовала вместо ножа, и воткнула в передатчик. Ее фальшивый голос умер. Она стала карабкаться вниз, от стойки к стойке, следя за каждым движением рук и ног, чтобы не ошибиться. Гравитация ускорения делала ее лодыжки и запястья нетвердыми. Воздух в ее костюме не чувствовался несвежим или душным; адсорбер углекислоты работал в пассивном режиме достаточно хорошо для того, чтобы она не испытывала паники от удушья. Она просто тихо вырубится и умрет.

Она нырнула на инженерную палубу, закрыла панель доступа. По дороге к люку ее колени подогнулись. Она открыла люк, сорвала шлем, и осела на пол, задыхаясь. Обзор сузился, яркие вспышки заполняли периферическое зрение. Она попыталась подняться один раз, переждала, попробовала снова, и позволила весу своего тела крепко придавить палубу под ней.

«Скажите Джиму Холдену, что у меня все под контролем в очень широком смысле слова „контроль“,» — подумала она и рассмеялась. Потом начала кашлять до тех пор, пока ребра не заболели еще хуже. А потом засмеялась снова.

На семьдесят первом выходе она дошла до предела. Она закрыла люк на основное пространство корабля, заделала уплотнения и приложила шлем к защитному костюму. До того как она защелкнула его на место и начала следующий пятиминутный отсчет, ее руки упали вдоль тела. Сознательно она не собиралась это делать; это просто произошло. Смутно, будто издалека, встревожившись, она села на палубу, спиной к стене, и попробовала ими пошевелить. Если бы ее настиг паралич или что-то в этом роде, это меняло бы ситуацию. Дало бы ей разрешение на остановку. Но руки все еще гнулись; плечи двигались. Она просто была обессилена. Даже попытка сглотнуть казалась геройством. Она закрыла глаза, размышляя, заснет ли она мгновенно, но и для этого она слишком устала. Так что она просто сидела.

Если бы в ее костюме была батарея, то прямо сейчас, скорее всего, он каталогизировал бы сбои в ее организме. Мигрень от дегидратации усилилась, и начала вызывать тошноту. Ее кожа саднила в тех местах, где ее обожгли ничем не экранированные лучи солнца. Хоть уже и не так сильно, но она все еще кашляла. И как она догадывалась, в ее крови сейчас было примерно поровну плазмы и токсинов усталости.

Две ее маленькие победы — маневровый двигатель, передатчик — были последними. С тех пор либо ее усилия стали слишком малы, либо все действительно усложнилось, ну или и то, и другое. Реле, которые помогли бы потушить реактор, были либо не предусмотрены при сборке, либо были запрятаны где-то между корпусами вне пределов досягаемости. Было бы прекрасно получить доступ к массиву датчиков, который должен был вызвать фатальный сбой когда спасательный корабль подойдет слишком близко, но он, судя по всему, был смонтирован на наружной обшивке, где его было не достать. Было с полдюжины мест, где она могла бы попробовать подключиться к компьютерной системе, но ни в одном из них не было устройств ввода, и у нее не было ничего, что можно было бы для этого использовать. Другие планы и стратегии время от времени вспыхивали в ее сознании как светлячки. И некоторые из них были неплохи. Удержать их достаточно долго для того, чтобы облечь в слова, у нее не выходило.

Может быть, она спала, а может быть провалы во времени были вызваны только тем, что так сейчас работал ее мозг. Голос, который она услышала, был лишь шепотом, слабее ее собственного голоса, но она тут же пришла в себя.

— Эй там, «Чецемока». Это Алекс Камал, в настоящее время с «Бритвы». Наоми? Если ты там, я был бы признателен, если бы ты подала знак. Я бы хотел убедиться, что это ты, прежде чем мы придем. Твой корабль ведет себя странно, и мы немного нервничаем. И на случай, если это не Наоми Нагата? У меня есть пятнадцать ракет, нацеленных на вас прямо сейчас, так что кто бы вы ни были, вы можете поговорить со мной.

— Не надо, — сказала она, зная, что он ее не слышит. — Не подходи. Оставайся там.

Все больно. Все кружилось. Ничего не было легко. Когда она поднялась на ноги, ее голова кружилась. Она боялась, что потеряет сознание, но, если она упадет, она не была уверена, что у нее хватит сил встать. Ей нужно было найти способ предупредить его. Она должна не дать ему приблизиться, чтобы избежать взрыва. Останется ли она в живых или нет, не имеет значения. У нее был хороший день. Это было больше, чем она ожидала, и она так устала…

Тяжело дыша, она открыла люк в последний раз и вызвала лифт. А после лифта, воздушный шлюз.