Реквизиты переводчика

Перевод: группа «Исторический роман» в 2018 г.

Книги, фильмы и сериалы.

Над переводом работали: gojungle, mrs_owl, nvs1408, Oigene, Scavenger, acefalcon и olesya_fedechkin

Домашняя страница группы В Контакте:

Поддержите нас: подписывайтесь на нашу группу В Контакте!

Благодарности за перевод можно направлять сюда:

ЯндексДеньги

410011291967296

WebMoney

рубли – R142755149665

доллары – Z309821822002

евро – E103339877377

 

Пролог

 

Филипп

Две верфи Каллисто стояли бок о бок на том полушарии спутника, что всегда повернуто в противоположную от Юпитера сторону. Солнце было всего лишь ярчайшей звездой в бесконечной темноте, его затмевало широкое пятно Млечного пути. Рабочие фонари с гребней кратеров заливали резким белым светом здания, погрузчики и строительные леса. Над реголитом из каменной пыли и льда торчали ребра недостроенных кораблей. Две верфи — гражданская и военная, земная и марсианская. Обе имели общую систему антиметеоритной и рельсотронной защиты, обе строили и ремонтировали космические корабли, которым предстояло отправить человечество к новым мирам за пределами колец, если война на Илосе когда-нибудь закончится.

И на обеих даже не предполагали, какая им грозит беда.

Филип скользнул вперед, и отряд последовал за ним. Светодиоды на скафандрах были срезаны, керамические пластины затерты, чтобы не осталось ни одной гладкой поверхности, способной бликовать. Даже яркость головного дисплея приглушена почти до предела. Голоса в наушниках Филипа — передвижение кораблей, информационные каналы, болтовня гражданских — все переключены на пассивный режим. Он слышал, но ничего не передавал в ответ. Лазер наведения, закрепленный на спине, отключен. Он и его отряд были тенями среди теней. Едва заметный отсчет таймера слева на визуальном дисплее отметил пятнадцатиминутную готовность. Филип похлопал открытой ладонью по воздуху, разреженному практически до состояния вакуума, на астерском языке жестов это означало приказ медленно двигаться вперед. Отряд подчинился.

В пустоте над его головой, слишком далеко, чтобы разглядеть, висели марсианские корабли, охраняющие верфь, и переговаривались отрывочными фразами профессионалов. Марсианский флот был сильно растянут, и на орбите имелось только два корабля. Скорее всего, только два. Возможно, где-то в темноте скрывались и другие, пряча свой тепловой след от радаров. Возможно, но маловероятно. А жизнь, как говорит отец Филипа, рискованное предприятие.

Четырнадцать минут и тридцать секунд. В поле зрения появились еще два дополнительных таймера, один установлен на сорок пять секунд, второй — на две минуты.

— Транспортное судно «Фрэнк Айкен», посадка разрешена.

— Понял вас, «Карсон Лей», — послышался знакомый рев Кина. Филип почуял в словах старую добрую астерскую улыбку. — Эй вы, койо! Сабе, где лучше э сус бебе, когда сядем?

Где-то наверху «Фрэнк Айкен» обрисовал контуры марсианских кораблей безобидными лазерными дальномерами, установленными на ту же частоту, что и лазер на спине Филипа. Когда марсианский офицер заговорил, ничто в его голосе не выдавало признаков страха.

— Не понял вас, «Фрэнк Айкен». Повторите.

— Ох, прости, прости, — засмеялся Кин. — Не знают ли утонченные джентльмены хороших баров, где несчастная команда астеров может выпить, когда сядет?

— Ничем не могу помочь, «Фрэнк Айкен», — сказал марсианин. — Сохраняйте курс.

— Сабес са. Твердые как скала, прямые как пуля, такие уж мы.

Отряд Филипа добрался до гребня кратера и заглянул вниз, на нейтральную полосу у марсианской военной базы — всё ровно так, как и следовало ожидать. Филип выбрал склады и базы снабжения. Он вытащил лазер наведения, воткнул в грязный лед и включил. Остальные разошлись на такое расстояние, чтобы ни один из охранников не оказался вне поля зрения, и последовали примеру Филипа. Лазеры были старые, их следящие устройства собраны из разного хлама. Прежде чем крохотный красный огонек на основании лазера сменился зеленым, первый из двух дополнительных таймеров достиг нулевой отметки.

На гражданском канале прозвучал сигнал тревоги, а за ним раздался встревоженный женский голос:

— У нас тут погрузчик сбился с курса. Он... вот дерьмо, он движется к метеоритной защите.

Пока Филип отдавал приказ рассеяться вдоль гребня кратера, в его уши каскадом лилась паника и тревога. Вокруг поднимались облачка пыли и не исчезали, а превращались в подобие тумана. Погрузчик, не отвечающий на команды развернуться, прокатился по нейтральной полосе в сторону системы наведения метеоритной защиты и ослепил ее, хотя и всего на пару минут. Как того требовал протокол, из своих бункеров вылезли четыре марсианских пехотинца. Усиленные бронированные скафандры позволяли им скользить по поверхности, как по льду. Любой из них мог перебить весь отряд Филипа, не сожалея ни секунды. Филип их ненавидел, всех и каждого в отдельности. Бригада ремонтников уже пробиралась к поврежденному антиметеоритному оборудованию. Всего через час всё снова будет в порядке.

Двенадцать минут и сорок пять секунд.

Филип помедлил, оглянувшись на свой отряд. Десять бойцов-добровольцев, лучшие из астеров. Помимо самого Филипа никто не ведал, почему нападение на марсианскую базу снабжения так важно или к чему приведет. Все были готовы умереть, если он прикажет, потому как хорошо его знают. И знают его отца. Филип чуял это нутром. Это не страх. Гордость. Именно гордость.

Двенадцать минут и тридцать пять секунд. Тридцать четыре. Тридцать три. Лазеры наконец-то ожили и высветили четырех пехотинцев, бункер отряда прикрытия, забор по периметру, мастерские и казармы. Марсиане повернулись, их бронированные скафандры были настолько чувствительными, что могли отследить даже почти незаметные световые лучи. И по ходу движения они подняли оружие. Филип увидел, что один из них заметил его отряд, и оружие быстро переместилось с лазеров на них. На него.

Он задержал дыхание.

За восемнадцать дней до этого корабль (Филип даже не знал, какой именно) где-то в системе Юпитера ускорился до десяти или даже пятнадцати g. За наносекунду по команде компьютера корабль выпустил несколько десятков вольфрамовых капсюлей, каждый с четырьмя одноразовыми ракетами, оборудованными дешевыми частотными сенсорами. Такие примитивные, что даже и механизмом-то не назовешь. Шестилетние малыши каждый день собирают более сложные устройства, но при скорости в сто пятьдесят километров в секунду им и не требовалось быть сложными. Их нужно было лишь нацелить.

За мгновение, которое потребовалось сигналу, чтобы проникнуть в глаз Филипа и по зрительному нерву в кору головного мозга, всё было кончено. Грохот и вспышка на том месте, где находились пехотинцы, и две новые звезды, в которые на миг превратились корабли наверху, — он осознал это, когда враги были уже мертвы. Филип переключил радио на скафандре в активный режим.

— Ичибан, — сказал он, гордясь спокойствием в голосе. — Отлично.

Они попрыгали вниз, в кратер. Марсианская верфь выглядела как ночной кошмар — из руин мастерских вырывались языки пламени, это выгорали хранящиеся там летучие газы. От казарм поднимался легкий снежок — замерзшая атмосфера. Пехотинцы исчезли, их тела разорвало в клочья и разбросало взрывом. Кратер наполнило облако пыли и льда, и лишь шлемные индикаторы показывали цели.

Десять минут и тринадцать секунд.

Отряд Филипа разделился. Трое пошли к центру открытого пространства и нашли достаточно места, чтобы начать сборку черной эвакуационной платформы из карбона. Двое других вытащили автоматические пистолеты, стреляющие без отдачи, и приготовились уничтожить любого, кто появится из-под обломков. Еще двое побежали к оружейному складу, а трое вместе с Филипом — к базам снабжения. Здание угрожающе выступило из облака пыли. Дверь была заперта. Погрузчик лежал на боку, водитель то ли мертв, то ли при смерти. Техспец Филипа бросился к панели управления на двери, пытаясь вскрыть ее цепной пилой.

Девять минут и семь секунд.

— Джози, — сказал Филип.

— Трабахан, са са? — резко отозвался Джози.

— Я вижу, что ты работаешь, — сказал Филип. — Если не сумеешь открыть...

Огромная дверь дрогнула и стала подниматься. Джози обернулся, огни на его шлеме моргнули, и Филип рассмотрел выражение грубоватого лица. Они вошли на склад. Искореженные опоры из керамики и стали образовали преграду плотнее гор. Здесь на пластиковых катушках выше Филипа хранились сотни километров тончайшей проволоки. Массивные принтеры ждали команды напечатать детали, которые скрепятся друг с другом в вакууме и создадут пузырь с воздухом, водой и сложными организмами — подобие среды обитания человека. Аварийные огни мерцали, придавая обширному пространству зловещее сияние катастрофы. Филип двинулся дальше. Он не помнил, как вытащил пистолет, но тот оказался в руке. Мирал, а не Джози, полез в погрузчик.

Семь минут.

В хаосе верфи моргали красно-белые огни машин экстренной помощи, свет лился отовсюду и ниоткуда конкретно. Филип раскидывал ряды сварочных аппаратов и металлических принтеров. Коробки со стальным и керамическим порошком мельче талька. Спиральные сердечники. Листы кевлара и противоударной пены высились, как самая огромная в Солнечной системе постель. В углу лежал разобранный эпштейновский двигатель, похожий на самый сложный пазл во Вселенной. Филипу всё это было неинтересно.

В разреженном воздухе невозможно услышать стрельбу. На его дисплее загорелся сигнал тревоги, и в тот же миг на стальной балке справа вспыхнуло яркое пятно. Филип плюхнулся на пол, но из-за слабой гравитации медленнее, чем хотелось бы. В проход прыгнул марсианин. Но не в бронированном скафандре охраны, лишь в техническом экзоскелете. Филип прицелился в корпус и наполовину опустошил магазин. Сжигая собственное топливо, очереди пуль прочертили красно-серые следы в разреженном воздухе Каллисто. Четыре пули попали в марсианина, замороженными хлопьями красного снега выплеснулась кровь. Экзоскелет перешел в аварийный режим, светодиоды зажглись темно-желтым. Мерцая с определенной периодичностью, они оповещали аварийные службы, что случилось нечто ужасное. Эта бездумная приверженность протоколу в текущих обстоятельствах выглядела даже забавной.

В ухе раздался тихий голос Мирала.

— Эй, Филипито. Са буат са пайя? Нашел, что искал?

Филипу понадобилась пара секунд, чтобы обнаружить Мирала. Он был в погрузчике, темный скафандр слился с огромным мехом так, что они стали неотличимы. Лишь по тусклому разомкнутому кругу, символу Альянса Внешних Планет, проглядывающему под копотью, можно было отличать Мирала от неряшливого водителя-марсианина. Канистры, о которых он говорил, еще стояли на поддонах. Четыре штуки, в каждой по тысяче литров. На выгнутой грани надпись: резонирующее покрытие высокой плотности. Поглощающее энергию покрытие помогало марсианским кораблям избежать обнаружения. Стелс-технологии. Филип нашел, что искал. Страх, который он сам не осознавал, отступил.

— Да, — ответил Филип. — Вот они.

Четыре минуты и тридцать семь секунд.

Отдаленное жужжание погрузчика передавалось скорее вибрациями в полу, чем через разряженную атмосферу. Филип и Джози направились к двери. Проблесковые огни стали ярче и вроде бы более направленными. Радио в скафандре Филипа отфильтровало частоты, наполненные криками и сигналами тревоги. Марсианские военные запрашивали помощь с гражданской верфи, но опасались, что первыми откликнутся террористы и враги под прикрытием. И вполне справедливо. В другой ситуации именно так и произошло бы.

Шлемный дисплей Филипа показал контуры зданий, наполовину собранную эвакуационную платформу и сообщил возможное местонахождение кораблей на основании инфракрасного и видимого излучения, недоступного для глаз Филипа. Он словно шел внутри чертежа, нарисованного наспех и наугад. Когда он ступил на реголит, поверхность задрожала. Вероятно, взрыв. Или, в конце концов, рухнуло здание. У открытой двери появился погрузчик Мирала, залитый огнями из склада. Только канистры в его захватах были черными и безымянными. Филип двинулся к платформе и переключился на зашифрованный канал.

— Статус?

— Есть проблемка, — ответил Ааман. Он занимался платформой.

Рот Филипа наполнился металлическим привкусом страха.

— Не должно быть никаких проблемок, койо, — сказал он, пытаясь сохранять спокойствие. — В чем дело?

— Мусор от взрывов тут слегка всё загадил. В шарнирах песок.

Три минуты и сорок секунд. Тридцать девять.

— Иду, — сказал Филип.

— В оружейной перестрелка, Филипито, — прорезался голос Эндрю.

Филип проигнорировал уменьшительный суффикс.

— Сколько их?

— Хватает, — ответил Эндрю. — Чучу завалили, а меня загнали в угол. Нужна подмога.

— Держись, — ответил Филип, лихорадочно соображая.

Два его бойца стояли рядом с эвакуационной платформой в готовности пристрелить любого чужака. Три сборщика сражались со скобой. Филип подскочил к ним и ухватился за черный остов. На линии послышался рев Эндрю.

Он увидел забитый черным песком разъем и сразу понял, в чем дело. В атмосфере достаточно было бы просто дунуть. Здесь — совсем другое дело. Ааман яростно орудовал ножом, сметая одну крохотную пылинку за другой в попытке очистить сложные сочленения металлических деталей.

Три минуты.

Ааман всунул на место скобу и попытался защелкнуть соединение. Почти получилось, но стоило ему отойти, как всё распалось. Ааман выругался, забрызгав слюной внутреннюю поверхность шлема. Если бы они взяли с собой хотя бы один баллон с воздухом, подумал Филип.

Конечно же, они взяли.

Он вырвал нож из руки Аамана и ткнул острием в запястье своего скафандра, в самое тонкое место. Острая боль дала понять, что слишком сильно. Ничего страшного. На скафандре моргнул сигнал тревоги, но Филип не обратил на него внимания. Он наклонился вперед и поднес дырку в скафандре к забитому разъему, струя воздуха сдула пыль и лед. Единственная капля крови смерзлась в идеальный алый шарик и отскочила. Филип отошел, и Ааман соединил детали. Теперь они держались крепко. Дырка в скафандре сомкнулась, стоило только вытащить нож.

Филип вернулся обратно. Мирал и Джози сняли канистры с паллет и уже привязали одну к платформе. Мерцание проблесковых маячков потускнело, мимо в тумане и неразберихе проехали спасательные машины. Скорее всего, в сторону перестрелки в оружейной. Филип тоже решил бы, что именно там таится главная угроза, если бы не обладал полной информацией.

— Босс, — сказал Эндрю, его голос дрожал от тревоги. — Они совсем близко.

— Не волнуйся, — ответил Филип. — Ге гут. Держись.

Один из бойцов положил руку ему на плечо.

— Мне этим заняться? — спросил он. — Прийти им на помощь?

Филип поднял кулак и слегка покачал им. «Нет». Поняв жест, он отлетел, и на мгновение Филипу показалось, что он решил не подчиняться. Как хочет. Сам себя накажет. Джози поставил на место последнюю канистру и затянул ремни. Ааман с товарищами приладили последнюю скобу.

Одна минута и двадцать секунд.

— Босс! — заорал Эндрю.

— Прости, Эндрю, — сказал Филип.

На несколько секунд Эндрю ошеломленно умолк, а затем разразился потоком брани и оскорблений. Филип сменил частоту. Аварийные службы военной верфи производили меньше шума. Женщина отдавала приказы на сухом и четком немецком, почти со скукой, как всякий привыкший к кризисным ситуациям человек, и ей отвечали такие же профессиональные голоса. Филип направился к платформе. Чуча и Эндрю погибли. Даже если еще и не погибли, то всё равно погибли. Филип подтянулся и занял нужное положение на платформе, защелкнул на поясе и бедрах ремни и откинул голову на толстый подголовник.

Пятьдесят семь секунд.

— Нибан, — сказал он. — Вперед.

Ничего не произошло.

Он снова переключил радио на шифрованный канал. Теперь Эндрю выл и рыдал.

— Нибан! Андале! — выкрикнул Филип.

Эвакуационная платформа под ним дернулась, и он тут же ощутил собственный вес. Четыре химических реактивных двигателя опалили поверхность внизу, расшвыривая пустые паллеты и опрокинув погрузчик Мирала вверх тормашками. Из-за ускорения кровь прилила к ногам Филипа, поле зрения сузилось. Звуки радио стали глуше, более отдаленными, сознание затуманилось. Скафандр прилип к бедрам, как будто их сжимал великан, выдавливая из них кровь. К нему понемногу вернулась способность соображать.

Кратер внизу превратился в овальный пузырь пыли на поверхности спутника. В нем перемещались огоньки. Свет в башнях на краю кратера потух, но теперь система пыталась перезагрузиться, и он начал мигать. Верфи Каллисто вращались перед глазами Филипа, как будто он был пьян или получил удар по голове.

Таймер показал две секунды, потом одну.

Когда отсчет остановился, последовал второй удар. Филип не видел момент взрыва. Вольфрамовые снаряды действуют слишком быстро для человеческого глаза, но он увидел подпрыгнувшее облако пыли, а за ним — ударную волну, настолько мощную, что она была заметна даже в почти несуществующей атмосфере.

— Пристегнуться, — скомандовал Филип, хотя в этом не было нужды — все на платформе уже пристегнулись.

В плотной атмосфере такое стало бы их погибелью. Но здесь ощущалось не сильнее мощной бури. Ааман засопел.

— Проблемы? — спросил Филип.

— Осколок продырявил ногу, — ответил Ааман. — Болит.

— Скажи спасибо, что член не оторвало, койо, — отозвался Джози.

— Я не жалуюсь, — сказал Ааман. — Никаких жалоб.

Реактивные двигатели выработали топливо, вызванная ускорением гравитация пропала. Внизу, на верфях, разгуливала смерть. Огни погасли. Даже пожаров не было. Филип повернулся к яркому звездному пятну, над ним сиял галактический диск. Но кое-какие из этих огоньков были не звездами, а выхлопным шлейфом «Пеллы», спешащей забрать заблудший отряд. Всех, кроме Чучи. И кроме Эндрю. Филипа удивило, что его не мучает совесть из-за потери двух бойцов. Во время его первой операции. Доказательства, что он может командовать в настоящем задании, когда многое стоит на кону, и выполнить его как надо.

Он не собирался произносить это вслух. Может, и не произнес. Может, с его губ слетел лишь вздох. Мирал хмыкнул.

— Без базара, Филипито, — сказал он. И секундой спустя добавил: — С днем рождения, да?

Филип Инарос поднял ладони в жесте благодарности. Сегодня ему исполнилось пятнадцать.

 

Глава первая

 

Холден

Спустя год после нападения на Каллисто, почти три года после того, как он и его команда отправились на Илос, и через шесть дней после возвращения Джеймс Холден парил в невесомости у своего корабля и наблюдал, как ремонтный мех разрезает «Росинант». Восемь туго натянутых тросов удерживали корабль у стен причала. Одного из многих в ремонтном доке станции «Тихо», и секция ремонтных работ была лишь одной из многих в огромной строительной станции. В сфере километрового диаметра занимались тысячами разных проектов, но взгляд Холдена был прикован к собственному кораблю.

Мех закончил резать и вытащил здоровенный кусок обшивки. Под ним открылся скелет корабля — прочные ребра в окружении спутанных проводов и труб, а еще глубже — вторая кожа, внутренний корпус.

— Да уж, — сказал Фред Джонсон, подлетая к нему, — ну и потрепал ты его.

Слова Фреда, приглушенные и искаженные переговорной системой скафандра, всё равно были как удар под дых. Вроде бы то, что Фред, официальный лидер Альянса Внешних Планет и один из трех самых могущественных людей в Солнечной системе, проявлял личный интерес к состоянию корабля Холдена, должно было приободрить. Но вместо этого у Холдена возникло чувство, будто отец проверяет его домашнюю работу, чтобы убедиться, не напортачил ли он слишком сильно.

— Погнута внутренняя рама, — раздался третий голос в коммуникаторе. Человек с угрюмой физиономией по имени Сакаи, новый главный инженер Тихо после смерти Саманты Розенберг во время так называемого «инцидента в медленной зоне». Сакаи наблюдал за ремонтными работами из своего офиса с помощью камер и рентгеновских сканеров на мехах.

— Как это тебя угораздило? — спросил Фред, указывая на рельсовую пушку под килем. Ствол орудия протянулся почти по всей длине корабля, и удерживающие его на раме стойки были во многих местах заметно помяты.

— Я когда-нибудь рассказывал, — отозвался Холден, — о тех временах, когда с помощью «Роси» мы тащили тяжелое грузовое судно на орбиту повыше, используя рельсовую пушку как реактивный двигатель?

— Ага, вот эта хорошая, — без тени юмора сказал Сакаи. — Некоторые стойки можно исправить, но боюсь, в сплаве обнаружится куча микротрещин, так что лучше их заменить.

Фред присвистнул.

— Обойдется недешево.

Лидер АВП время от времени становился покровителем и спонсором команды «Росинанта». Холден надеялся, что он сейчас станет им опять, несмотря на непростые взаимоотношения. Без скидки привилегированного клиента ремонт корабля обойдется значительно дороже. Хотя нельзя сказать, что они не могли себе этого позволить.

— Множество кое-как залатанных дыр во внешней обшивке, — продолжил Сакаи. — Внутренняя пока выглядит неплохо, но мы рассмотрим всё под микроскопом и заварим.

Холден хотел сказать, что путешествие с Илоса привело бы к многочисленным смертям от удушья, если бы внутренний корпус пропускал воздух, но оборвал себя на полуслове. Нет смысла противоречить человеку, ответственному за то, чтобы корабль снова оказался на ходу. Холден вспомнил проказливую улыбку Сэм и ее привычку разбавлять критику дурацкими шутками, и у него заныло в груди. Прошли годы, но иногда на него накатывала печаль.

— Спасибо, — сказал он вместо этого.

— Это будет небыстро, — ответил Сакаи.

Мех переместился к другой части корабля, закрепился магнитной подошвой и стал разрезать другую секцию внешнего корпуса, брызгая искрами.

— Давай перейдем в мой офис, — сказал Фред. — В моем возрасте не стоит так долго носить скафандр.

Многие ремонтные работы легче было вести без гравитации и атмосферы. Но из-за этого техническому персоналу приходилось носить во время работы скафандры. Холден решил, что старику нужно в туалет, но он не хочет заморачиваться с катетером.

— Ладно, пошли.

Офис Фреда по меркам космической станции был просторным и пах старой кожей и хорошим кофе. Капитанский сейф на стене был сделан из титана и закаленной стали, как в старом кино. Позади стола — настенный экран с изображением трех строящихся кораблей: длинных, массивных и функциональных. Как кувалды. Первые корабли военного флота АВП. Холден знал, почему альянсу потребовалось строить собственные силы обороны, но учитывая все события последних лет, не мог отделаться от мысли, что человечество так и не научилось извлекать уроки из своих ошибок.

— Кофе? — спросил Фред.

Холден кивнул, Фред засуетился у кофе-машины на приставном столике и достал оттуда две чашки. На той, что он протянул Холдену, красовалась выцветшая эмблема. Рассеченный круг АВП, стертый почти до невидимости.

Холден взял чашку, махнул рукой в сторону экрана и спросил:

— И долго еще?

— Текущий прогноз — полгода, — ответил Фред и со стариковским кряхтением уселся в кресло. — А может — и вечность. Через полтора года социальные структуры человечества в этой галактике будет не узнать.

— Диаспора.

— Если хочешь, называй так, — кивнул Фред. — А я называю это гонками за землю. Куча фургонов с переселенцами, которые стремятся в землю обетованную.

Для колонизации открыты больше тысячи миров. Люди с каждой планеты, станции и метеорита в Солнечной системе спешили отхватить кусок. А здесь, дома, три правительства строили военные корабли, чтобы всё это контролировать.

На обшивке одного корабля заискрил сварочный аппарат, да так ярко, что монитор автоматически приглушил контраст.

— Если Илос для чего-то и послужил, так это в качестве предостережения, что люди могут погибнуть, — сказал Холден. — Неужели никто этого не услышал?

— Не совсем. Ты слышал о земельных гонках в Северной Америке?

— Да, — сказал Холден и глотнул кофе. Он оказался восхитительным. Выращен на Земле, с богатым ароматом. Привилегии высокой должности. — Я понял твою отсылку на фургоны. Я ведь вырос в Монтане. Рассказы о драке за территории там до сих пор передаются из уст в уста.

— Значит, ты знаешь, что за мифом о предназначении скрывается трагедия. Многие из тех фургонов так и не добрались до цели. А куча людей в итоге корячилась в качестве дешевой рабочей силы на железных дорогах, шахтах и у богатых фермеров.

Холден пил кофе и наблюдал за строительством кораблей.

— Не говоря уже о том, что потом появились те, кто жил там до появления фургонов, и устроили чужакам веселую жизнь. По крайней мере, в нашей версии галактического переселения колонистам будут противостоять только мимикрирующие ящерицы.

Фред кивнул.

— Возможно. Пока что выглядит именно так. Но еще не все тринадцать сотен систем исследованы. Кто знает, что там обнаружится.

— Роботы-убийцы и термоядерные реакторы размером с континент, только и ждущие, как кто-нибудь щелкнет переключателем, чтобы они могли рассеять полпланеты в космосе, если мне не изменяет память.

— И это всего на основании одного примера. Могло быть и хуже.

Холден пожал плечами и допил кофе. Фред прав. Невозможно узнать, что ждет во всех этих мирах. Не предскажешь, какие опасности поджидают колонистов, готовых предъявить свои права на эти миры.

— Авасарала мной недовольна, — сказал Холден.

— Это точно, — согласился Фред. — Но я — другое дело.

— Вот как?

— Слушай, старушка хотела, чтобы ты отправился туда и показал всем в Солнечной системе, что дело дрянь. Напугал людей, и пусть бы они дожидались одобрения правительства. И чтобы правительства снова могли всё контролировать.

— Там и было страшно, — сказал Холден. — Неужели я неясно выразился?

— Конечно. Но выжить можно. А теперь с Илоса вот-вот отправятся баржи с литием для наших рынков. И они обогатятся. Возможно, это исключение, но к тому времени, как все это сообразят, народ уже будет рыскать по новым мирам в поисках очередной золотой жилы.

— Не уверен, что мог бы что-то изменить.

— Не мог, — согласился Фред. — Но Авасарала, марсианский премьер-министр Смит и все остальные зануды-политики хотят всё контролировать. А из-за тебя у них не вышло.

— Так почему же радуешься ты?

— Потому что, — широко ухмыльнулся Фред, — я не пытаюсь держать это под своим контролем. Я играю на долгую перспективу.

Холден встал и налил себе еще одну чашку восхитительного кофе.

— Тебе придется рассказать поподробней, — сказал он, прислонившись к стене рядом с кофейным столиком.

— В моих руках автономная станции Медина, мимо которой пролетает каждый, кто выбирается за пределы колец, все нуждающиеся могут получить наборы семян и палатки. Мы продаем по сходной цене почву и фильтры для воды. Любая выжившая колония частично будет обязана этим нашей помощи. А когда придет время собирать нечто вроде галактического правительства, то к кому они обратятся? К тем, кто хочет установить свою власть с помощью оружия? Или к тем, кто помогал в трудные времена?

— Они обратятся к тебе, — сказал Холден. — Вот почему ты строишь корабли. Чтобы сначала протягивать руку помощи, а когда им потребуется правительство, ты должен выглядеть сильным.

— Да, — ответил Фред, откинувшись на спинку кресла. — Альянс Внешних Планет всегда многое значил для Пояса. Это и сейчас так. Просто... мы решили расширить зону влияния.

— Это не так-то легко. Земля и Марс не будут спокойно смотреть, как ты правишь галактикой, из-за того что когда-то раздавал палатки и завтраки.

— Ничто не дается легко, — признал Фред. — Но надо же с чего-то начинать. И пока я владею станцией Медина, я контролирую центр доски.

— Ты мой отчет-то читал? — спросил Холден, не в силах скрыть удивление в голосе.

— Я вполне понимаю опасности новых миров...

— Забудь всё, что было раньше, — сказал Холден. Он поставил наполовину пустую чашку с кофе, пересек комнату и склонился над столом Фреда. Старик нахмурился. — Забудь роботов и железные дороги, которые могут заработать, даже миллиард лет простояв без дела. Забудь взрывающиеся реакторы. Забудь о смертоносных слизняках и микробах, который вгрызаются в глаза и лишают зрения.

— Много еще в этом списке?

Холден не обратил на его слова внимания.

— Помни только о волшебной пуле, которая всё это остановила.

— Весьма удачная находка для тебя, учитывая...

— Нет, неудачная. Это самый дерьмовый ответ на парадокс Ферми, который только можно представить. Знаешь, почему в твоей аналогии с Диким Западом нет индейцев? Потому что они уже мертвы. Кто бы ни построил всё это, они сделали стартовый рывок и использовали протомолекулярные врата, чтобы убить всех остальных. Но это еще не самое страшное. Весь ужас в том, что появилось нечто иное, прикончило тех первых выстрелом в затылок и разбросало трупы по всей галактике. И мы должны спросить, кто выпустил ту волшебную пулю? И согласны ли они с тем, что мы подбираем пожитки их жертв?

Фред предоставил команде два роскошных номера на том уровне станции Тихо, где обитало руководство. В одном жили Холден и Наоми, а в другом — Алекс и Амос, хотя на практике они там только спали. Когда эти двое не развлекались на станции, то всё время торчали в квартире Холдена и Наоми.

Когда Холден вошел, Наоми сидела в обеденной зоне и просматривала на ручном терминале какую-то заумь. Она улыбнулась, не поднимая головы. Алекс сидел на кушетке в гостиной. Стенной дисплей работал, что-то говорили ведущие новостей, но звук был приглушен, и пилот тихо посапывал, запрокинув голову и прикрыв глаза.

— Теперь они и спят здесь? — спросил Холден, садясь за стол рядом с Наоми.

— Амос ушел за обедом. Как продвигаются дела?

— Начать с плохих новостей или с отвратительных?

Наоми наконец-то оторвала взгляд от работы. Она склонила голову набок и прищурилась.

— Ты что, снова добился, чтобы нас уволили?

— Не в этот раз. «Роси» в плохом состоянии. Сакаи говорит...

— Двадцать восемь недель, — сказала Наоми.

— Да. Взломала мой терминал?

— Я как раз изучаю таблицы, — ответила она, ткнув пальцем в дисплей. — Получила час назад. Сакаи очень хорош.

Не так хорош, как Сэм. Эти непроизнесенные слова повисли в воздухе. Наоми снова опустила взгляд к столу, спрятав лицо под волосами.

— Так вот, это были плохие новости, — сказал Холден. — Полгода простоя, и я до сих пор дожидаюсь, пока Фред скажет, что он за это заплатит. Хотя бы за часть времени. В общем, хотя бы за что-нибудь.

— Мы пока еще на плаву. Вчера пришел платеж от ООН.

Холден кивнул.

— Но если забыть на минутку про деньги, меня до сих пор никто не хочет слушать, когда я говорю про ту штуку.

Наоми по-астерски покачала руками.

— С чего бы в этот раз всё стало по-другому? Они и раньше никогда не слушали.

— Хоть раз мне хочется получить награду за оптимистичный взгляд на человечество.

— Я сварила кофе, — сказала она, мотнув головой в сторону кухни.

— Фред угостил меня своим, и таким хорошим, что теперь на худший я не согласен. Еще одно разочарование от встречи с ним.

Открылась дверь, и ввалился Амос с парой больших пакетов в руках. Вокруг него витал запах карри и лука.

— Жратва, — сказал он, плюхнув пакеты на стол перед Холденом. — Капитан, когда мне вернут мой корабль?

— Это что, еда? — сонным голосом поинтересовался из гостиной Алекс. Амос не ответил — он уже вынимал пенопластовые контейнеры и расставлял на столе. Холден подумал, что слишком зол, чтобы есть, но аромат индийской кухни изменил его мнение.

— Не скоро, — с набитым тофу ртом ответила Амосу Наоми. — Мы погнули раму.

— Вот дерьмо, — Амос уселся и взял палочки. — Стоило оставить вас всего на пару недель, и вы тут же угробили моего красавца.

— Это все инопланетное супероружие, — пояснил вошедший в комнату Алекс. Его влажные после сна волосы торчали в разные стороны. — Изменение законов физики, да и ошибок понаделали.

— Старая песня на новый мотив, — ответил Амос и протянул пилоту контейнер риса с карри. — Прибавьте звук. Кажется, это Илос.

Наоми прибавила громкость видео, и квартиру наполнил голос диктора.

«...энергоснабжение частично восстановлено, но местные источники говорят, что...»

— Это настоящая курица? — спросил Алекс, взяв один из контейнеров. — Мы сегодня гуляем, а?

— Тсс, — шикнул на него Амос. — Говорят о колонии.

Алекс закатил глаза, но ничего не сказал, продолжая кучей накладывать на свою тарелку ломтики курицы со специями.

«... в других источниках подробно освещаются детали расследования прошлогоднего нападения на верфи Каллисто, выяснившиеся на этой неделе. Хотя информация неполная, предварительные отчеты подтверждают, что в него вовлечены фракции, отделившиеся от Альянса Внешних Планет, на которые возлагается вина за многочисленные жертвы...»

Резким ударом по панели управления Амос выключил звук.

— Вот дерьмо, я хотел побольше узнать, что происходит на Илосе, а не о каких-то тупых ковбоях из АВП, подрывающих друг друга.

— Интересно, знает ли Фред, кто за этим стоит, — сказал Холден. — Радикалы из АВП никак не могут покончить со своей идеологией «мы против всей Солнечной системы».

— А чего они вообще там хотели? — спросил Алекс. — На Каллисто не было ни серьёзных боеприпасов, ни ядерного оружия. Ничего, стоящего такого рейда.

— Думаешь, это дерьмо имеет смысл? — спросил Амос. — Дай-ка мне ту лепёшку.

Холден со вздохом откинулся в кресле.

— Знаю, что похож на наивного дурака, но после Илоса я и вправду думал, что мы можем добиться хоть недолгого мира. Ни у кого нет особой нужды убивать других.

— Похоже, так и есть, — Наоми подавила отрыжку и отложила в сторону палочки. — У Земли и Марса конфликтные отношения, законники из АВП предпочитают регулирование дракам. Колонисты Илоса работают вместе с ООН вместо того, чтобы палить друг в друга. Лучше не бывает. Нельзя же, чтобы все были на одной стороне. В конце концов, мы всё ещё люди и среди нас всегда найдётся некоторое количество уродов.

— Лучше и не скажешь, босс, — заметил Амос.

Они покончили с едой и несколько минут сидели в спокойном молчании. Амос вытащил из маленького холодильника банки с пивом и раздал всем. Алекс ковырял в зубах розоватым ногтем. Наоми снова вернулась к планам ремонта.

— Итак, — начала она после недолгого изучения цифр. — Хорошая новость в том, что даже если ООН и АВП решат, что мы сами должны платить по счетам за ремонт, мы легко покроем их тем, что имеем в резервном фонде корабля.

— Можно возить колонистов за пределы колец, — сказал Алекс. — Такой работы много. Когда снова полетим.

— Ну да, мы же можем набить кучу компоста в наш крохотный грузовой отсек, — усмехнулся Амос. — Кроме того, возможно, всякая чёртова голытьба — не те клиенты, за которыми стоит гоняться.

— Посмотрим правде в глаза, — сказал Холден. — Если дела продолжат идти как сейчас, найти работу для частного боевого корабля может оказаться нелегко.

Амос рассмеялся.

— Позвольте мне тут заранее вставить «а я вам говорил». А то, когда выяснится, что всё наоборот, как всегда и бывает, меня может и не оказаться здесь, чтобы это сказать.

 

Глава вторая

 

Алекс

Больше всего в долгих рейсах Алекс Камал любил то, как они меняют ощущение времени. Когда идешь с ускорением недели, а то и месяцы, будто делаешь шаг прочь из истории в какую-то маленькую отдельную вселенную. Всё сужается до корабля и людей в нем. Долгое время нечего делать помимо базового обслуживания, так что спешка из жизни пропадает. Все идет по плану, а ничего критичного в плане не прописано. Путешествие сквозь космический вакуум давало иррациональное чувство покоя и благополучия. Вот почему он справлялся с такой работой.

Знавал он других людей, обычно молодежь, которые себя чувствовали совсем по-другому. Когда он еще служил во флоте, был у них один пилот, делавший кучу работы на внутренних рейсах, болтаясь между Землей, Луной и Марсом. И как-то он перевелся на полет к спутникам Юпитера под командование Алекса. Примерно к тому времени как должен был закончиться перелет на внутреннюю планету, парень стал разваливаться: злиться по мелочам, переедать или вовсе не есть, бродить по кораблю без отдыха с мостика в машинное отделение и обратно как тигр в клетке. Когда дошли до Ганимеда, корабельный доктор и Алекс договорились подкладывать успокоительные ему в еду, просто чтобы ситуация не вышла из-под контроля. После задания Алекс порекомендовал, чтобы пилота никогда больше не назначали на длительные перелеты. Некоторых просто не натренируешь так хорошо, как показывали их тесты.

Не то чтобы его стресс и тревоги куда-то подевались. После гибели «Кентербери» Алекса постоянно сопровождала определенная фоновая тревожность. Экипажа из четырех человек «Росинанту» в принципе не хватало. Амос и Холден, с их сильными мужскими характерами, могли, если им вздумается скрестить рога, взорвать отношения в экипаже к чертям. Капитан и первый помощник — любовники. Если они расстанутся, это не только конец работе. Та же самая проблема, которая его волновала с любым экипажем. С «Роси» — одни и те же тревоги годами, а никто еще не слетел с катушек. Тоже в некотором роде стабильность. Как всегда, Алекс с облегчением ждал конца рейса и всегда чувствовал облегчение в начале нового. Ну ладно, не всегда. Как правило.

Прибытие на станцию Тихо должно бы было принести облегчение. Алекс в жизни не видел, чтобы «Роси» так барахлил, а верфи на Тихо — одни из лучших в системе, не говоря уже о дружелюбии. Избавление от заключенного с Новой Терры очевидно стало чей-то еще проблемой, с корабля его сгрузили. «Эдвард Израэль», вторая половина ново-терранского конвоя, спокойно ускорялся в сторону центра системы. Впереди полгода ремонта и отдыха. С любой рациональной точки зрения должно стать меньше поводов для волнения.

— Так что тебе под хвост попало? — поинтересовался Амос.

Алекс пожал плечами, открыл маленький холодильник, которым был оснащен их номер, закрыл его, снова пожал плечами.

— Дураку понятно, тебя что-то тревожит.

— Я знаю.

Желто-голубая чистота освещения изображала раннее утро, но Алекс не спал. Ну, или почти не спал. Амос уселся у кухонного стола и налил себе чашку кофе.

— Мы же не занимаемся той ерундой, когда ты ждешь, что я задам кучу вопросов, а ты будешь отвечать и чувствовать себя комфортно, делясь со мной. Или нет?

Алекс засмеялся:

— Это не работает.

— Ну так и не начинай.

На ускорении Холден и Наоми стремились держаться ближе друг к другу, особо этого и не замечая. Естественно для любовников испытывать больше комфорта в обществе друг друга, чем остального экипажа. Если бы дела шли по-другому, Алекс бы обеспокоился. Но так, он и Амос в основном оставались в обществе друг друга. Алекс гордился способностью ужиться почти с любым членом экипажа, и Амос — не исключение. Тем более что он — человек без подтекста. Если он говорит, что ему нужно побыть одному, так потому, что ему нужно побыть одному. Если спросить Амоса, хочет ли он посмотреть свежезагруженные неонуарные фильмы с Земли, на которые подписался Алекс, ответ всегда давался исключительно на этот вопрос. Никакого злословия, общественного давления или игр с изоляцией. Все как оно есть, и никак иначе. Иногда Алекс задумывался, что бы случилось, если бы на «Доннаджере» погиб Амос, а ему пришлось бы провести последние несколько лет с их старым врачом Шедом Гарви.

Наверное, все пошло бы не слишком хорошо. Или Алекс приспособился бы. Кто знает?

— Сны мне снятся... беспокоят они меня, — признался Алекс.

— Типа кошмаров?

— Нет. Хорошие сны. Они лучше, чем реальный мир. Мне плохо, когда я после них просыпаюсь.

— Ха, — задумчиво отозвался Амос и принялся за кофе.

— У тебя такие сны когда-нибудь были?

— Неа.

— Суть в том, что во всех них я вижу Тали.

— Тали?

— Талиссу.

— Твою бывшую жену.

— Ага. Она всегда в них, и дела всегда идут... хорошо. Я имею в виду, не то чтобы мы вместе. Иногда я снова на Марсе. Иногда она на корабле. Она просто присутствует, и нам хорошо. Я просыпаюсь, ее нет, и...

Амос нахмурил брови и стиснул губы, лицо его стало меньше и глубокомысленнее.

— Хочешь снова сойтись с бывшей?

— Нет. На самом деле не хочу.

— Возбуждаешься?

— Нет. Это не эротические сны.

— Значит, это твои собственные проблемы. Вот все, что я понял.

***

— Началось это все там, — Алекс имел в виду другую сторону колец вокруг Новой Терры. — Всплыло ее имя как-то в разговоре, и с тех пор... Я ее подвел.

— Угу.

— Она годы меня ждала, а я просто был не тем, кем хотел бы быть.

— Ага. Кофе хочешь?

— Очень.

Амос налил ему чашку. Механик не положил сахар, но не забыл оставить треть чашки для сливок. Мелкий штрих, подчеркивающий близость между членами экипажа.

— Мне не нравится, в каком состоянии я оставил наши с ней дела , — признался Алекс. Просто слова, не откровение, но звучали они как исповедь.

— Угу, — подтвердил Амос.

— В глубине души мне кажется, что вот он — мой шанс.

— «Вот» — это где?

— Ну, то, что «Роси» сейчас надолго в ремонте. Я бы успел слетать на Марс, повидаться с ней. Извиниться.

— А потом снова от нее свалить, чтобы успеть вернуться к тому моменту, как корабль будет готов?

Алекс уставился в чашку:

— Оставить дела в лучшем виде.

Амос со всех сил пожал плечами.

— Вперед.

Разум заполонили возражения. Их четверка не разделялась с тех пор, как стала экипажем. Такое чувство, что разделяться сейчас — не к добру. Он может понадобиться ремонтной бригаде на Тихо, или они внесут в корабль какие-нибудь изменения, а он о них узнает лишь в самый критический момент когда-нибудь в будущем. Или, еще хуже, уйти может означать уже не вернуться. В последние несколько лет Вселенная доказала лишь одно: ни в чем нельзя быть уверенным.

Спасло его жужжание ручного терминала. Амос выудил устройство из кармана, глянул, нажал на экран и нахмурился:

— Мне сейчас понадобится немного уединения.

— Не вопрос, — ответил Алекс. — Конечно.

***

За пределами номера станция Тихо простиралась широкими плавными кривыми — одна из драгоценностей в короне Альянса внешних планет. Церера больше, а станция Медина держит безумную нулевую зону между колец, но именно станцией Тихо АВП гордился с самого начала. Широкие дуги больше напоминали парусное судно, а не настоящие космические корабли, и были совершенно непрактичными. Станцию построили красивой из гордости. Вот умы, воздвигшие Эрос и Цереру, вот верфь, построившая самый большой в истории человечества корабль. Люди, не так уж давно рискнувшие впервые преодолеть бездну за Марсом, оказались достаточно умными и могучими, чтобы это построить.

Алекс спускался по длинной аллее. Мимо него проходили астеры с телами длиннее земного стандарта и с более широкими головами. Сам Алекс вырос при относительно низкой марсианской гравитации, но всё равно не дотягивал до фенотипа, получаемого при детстве в полной невесомости.

В свободном пространстве широких коридоров росли растения, лозы вились вверх, будто бы при обычной силе тяжести на Земле. Дети носились по залам, прогуливая школу, как он делал в Лондрес-Нове. Алекс выпил кофе и попытался воспроизвести покой полета с ускорением. Станция Тихо — такая же искусственная, как и «Роси». Вакуум снаружи так же не прощает ошибок. Но покой не приходил. Станция — это не его корабль, не его дом. Люди, проходящие мимо по пути в общественную зону и разглядывающие сквозь массивную многослойную керамическую обшивку сверкающие верфи — не его семья. Он не переставал размышлять о том, что бы подумала об этом Тали. Вот если бы встретить ее в том месте, где она смогла бы разглядеть красоту, которую он не мог обеспечить на Марсе...

Допив кофе, он развернулся. Алекс побрел вместе с потоком пешеходов в сторону электрокаров, обмениваясь вежливыми любезностями на многоязычной лингвистической катастрофе, называемой «астерским арго». Пока он не добрался до места, даже особо и не думал о своей цели.

«Роси» висел полураздетым в вакууме. Со снятой внешней обшивкой и свежо сияющим в свете рабочих огней внутренним корпусом он выглядел маленьким. Шрамы от их приключений получал в основном внешний корпус. Теперь их нет, остались лишь самые глубокие раны. Отсюда их не видно, но Алекс знал, где они. На «Росинанте» он пробыл так долго, как ни на одном другом корабле в своей карьере, и любил его больше, чем все остальные. Даже больше самого первого.

«Я вернусь», — пообещал он кораблю. Будто в ответ вспыхнула сварка на изгибе конуса двигателя, ярче неприкрытого Солнца в марсианском небе.

Номер Наоми и Холдена находился чуть дальше по коридору от того, где спали они с Амосом. Точно такая же дверь под дерево и яркие цифры на стене. Алекс вошел и оказался посреди разговора.

— ...если думаешь, что так нужно, — раздался голос Наоми из гостиной номера. — Но я думаю, у нас есть вполне убедительные свидетельства — ты вычистил все остатки. Имею в виду, Миллер же не вернулся?

— Нет, — ответил Холден, кивнув Алексу. — Но меня вымораживает сама мысль, что эта пакость так долго была у нас на борту, и мы даже не знали об этом. А тебя?

Алекс протянул кружку, и Холден машинально взял ее и налил кофе, оставив место для сливок. Без сахара.

— И меня, — Наоми вернулась на кухню. — Но не настолько, чтобы из-за этого менять всю чертову переборку. Замена всегда не такая прочная, как оригинал, сам же знаешь.

С Наоми Нагата Алекс познакомился на «Кентербери». Он еще помнил костлявую злобную девчонку, которую капитан Макдауэлл представил как их нового младшего инженера. Почти год она пряталась за собственными волосами. Сейчас в их черноте появились первые пряди седины. Она стала гораздо храбрее и самоувереннее, чем Алекс мог ожидать. А Холден — самовлюбленный фанфаронистый помощник капитана, который, перейдя на гражданскую работу, едва ли не хвастал увольнением со службы с лишением прав и привилегий, теперь передавал ему сливки и радостно признавал иррациональность своих страхов. Кажется, время их всех изменило. Вот только насчет себя он не был особо уверен. Кажется, это слишком близко к риторическому вопросу.

Кроме Амоса. Ничто не меняло Амоса.

— А ты что думаешь, Алекс?

Тот ухмыльнулся и припустил в голос характерную манеру речи обитателей долины Маринер:

— Что ж, черт возьми, раз эта хрень нас не убила, когда была на борту, то когда ее там нет — точно не убьет.

— Ладно, — вздохнул Холден.

— Мы сэкономим деньги, — сказала Наоми.

— Знаю, — ответил Холден. — Но мне все равно будет не по себе.

— Где Амос? — поинтересовалась Наоми. — Все шляется?

— Нет, — ответил Алекс, — он просадил в борделях всю свою наличность в первые же дни. С тех пор мы просто убиваем время.

— Нужно найти ему какое-нибудь дело, пока мы на Тихо, — сказал Холден. — Черт, нам всем нужно найти себе какое-то занятие.

— Можем поискать работу на станции, — предложила Наоми. — Не знаю, кто им там сейчас нужен.

— Мы из полудюжины мест получили предложения за деньги рассказать о ситуации на Новой Терре, — заметил Холден.

— Как и любой, кто прорвался сквозь Кольцо обратно, — со смехом ответила Наоми. — Хотя связь туда-обратно все еще работает.

— Хочешь сказать, не нужно этого делать? — слегка уязвленно спросил Холден.

— Хочу сказать, что могу найти кучу оплачиваемых занятий получше, чем говорить о себе.

Холден чуть выдохнул.

— Ты права. Но мы тут застряли надолго, и придется чем-то заниматься.

Алекс набрал в легкие воздуха. Вот он, подходящий момент. Его решимость пошатнулась. Он налил в кофе сливки, и чернота в кружке превратилась в легкий оттенок загара. В горле у него застрял комок величиной с яйцо.

— Ну, — сказал он, — я тут... э-э-э.. я кое о чем думал...

Открылась дверь, и вошел Амос.

— Капитан, мне нужен отпуск.

Наоми нахмурилась, слегка наклонив голову, но первым заговорил Холден.

— Отпуск?

— Да, мне нужно ненадолго вернуться на Землю.

Наоми села на табурет у барной стойки.

— Что-то случилось?

— Не знаю, — сказал Амос. — Может, и ничего, но мне нужно слетать проверить. Убедиться. Понимаешь?

— Все нормально? — спросил Холден. — Если дело серьезное, давай подождем, пока закончат с «Роси», и отправимся всей толпой. Я как раз искал повод, чтобы свозить Наоми на Землю, познакомить ее с семьей.

Раздражение, мелькнувшее на лице Наоми, исчезло быстрее, чем позволяла встроенная в Алекса частота обновления изображения — почти. В такие моменты ему становилось не по себе. Холден иногда мог вывести Наоми из ее зоны комфорта, сам того не замечая.

Но она успокоилась еще до того, как Амос произнес:

— Можешь искать свой повод дальше, кэп. У меня туговато со временем. Женщина, с которой я когда-то жил, умерла. Просто хочу убедиться, что там все чисто.

— Мне так жаль, — начала Наоми одновременно с Холденом, который спросил:

— Приглядываешь за ее имуществом?

— Угу, типа того, — ответил Амос. — Короче, я забронировал билет до станции Церера, потом вниз — туда. Но нужна наличка в счет моей доли.

Все замерли.

— Но ты же вернешься, — сказала Наоми.

— Собираюсь, — ответил Амос, и Алекса удивило, что ответ оказался честнее простого «да». 

Амос собирается, но может случиться всякое. За долгое время, проведённое вместе в походах на «Кенте» и «Роси», Алекс ни разу не слышал, чтобы Амос говорил о своей жизни там, на Земле, ну разве что в самых общих чертах. Он не знал — считает ли Амос прошлое не стоящим упоминания или ему слишком больно о нём говорить. Вполне возможно — и то, и другое.

— Конечно, — сказал Холден. — Скажи, сколько тебе нужно.

Они воспользовались ручными терминалами для быстрого обмена. Амос ухмыльнулся, хлопнув Алекса по плечу.

— Ну вот. Теперь корабль в вашем распоряжении.

— Когда отправляешься? — спросил Алекс.

— Через часок. Пора в очередь вставать.

— Хорошо, — сказал Алекс. — Береги себя, дружище.

— Обязательно, — сказал Амос и ушел.

Оставшиеся три члена экипажа «Роси» молча стояли на кухне. Растерянный Холден, изумленная Наоми. И находящийся на грани двух состояний Алекс.

— Мда, он вел себя странно, сказал Холден. — Думаешь, с ним все будет в порядке?

— Это Амос, — сказала Наоми. — Я больше беспокоюсь о том, кого он собирается проведать.

— Не поспоришь, — согласился Холден и, присев на стойку, повернулся к Алексу: — Так, ты там говорил, что о чем-то размышлял?

Алекс кивнул.

«Размышлял. Размышлял, каково это — развалить семью; размышлял, как свою уже развалил; размышлял, что мне нужно повидать бывшую, прояснить — кем мы все-таки были друг другу и что прожили вместе».

После ухода Амоса эти мысли казались уже не такими драматичными.

— Ну, я вижу, что застряли мы в доке надолго, поэтому подумал, что мне стоит смотаться на Марс. Проверить свою старую берлогу.

— Хорошо, — сказал Холден. — Но ты ведь вернешься до конца ремонта?

Алекс улыбнулся.

— Собираюсь.

 

Глава третья

 

Наоми

Табло голго было установлено на первые броски, ни первая, ни вторая цель не поражены, а поле до сих пор пустовало. По настилу вибрировали пульсирующие басы из главного зала «Голубого цветочка», а гул голосов был не настолько силен, чтобы мешал разговаривать. Наоми взвесила стальной мяч в руке, ощущая едва заметное отличие между массой и весом, разным в зависимости от гравитации. Напротив ждала Малика и другие члены команды из ремонтной бригады. Один пил «голубичку», лазоревую жидкость, окрасившую его губы как помада. Уже три года — или четыре? — Наоми не играла в голго, а эти люди играли каждый четверг. Наоми снова взвесила мяч, вздохнула и бросила его. И тут же взметнулись мячи соперников, чтобы сдержать ее удар, подрезать его.

Такую тактику обычно выбирают против новичков. Наоми потеряла хватку, но новичком не была. Табло зарегистрировало конец броска, и на поле появилась отметка Наоми — за центровой отметкой. Ее команда взревела, Малика застонала. Все заулыбались. Это дружеская игра. А так бывает не всегда.

— Еще, еще! — прокричал один из ее товарищей по команде, помахав ей широкой и бледной ладонью. Его звали не то Пер, не то Паар. Что-то в этом роде. Она забрала стальной мяч и бросила ему. Он ухмыльнулся и прошелся взглядом по её фигуре. Вот мелкий засранец. Наоми вернулась на место, и к ней подошла Малика.

— Ты по-прежнему в форме, — сказала Малика. У нее был чудесный голос, акцент станции Церера смягчал грубоватые нотки Пояса.

— Когда я была здесь в последний раз, то много играла, — ответила Наоми. — Невозможно забыть то, чему научился в молодости, правда?

— Даже если захочешь, — засмеялась Малика, и Наоми вслед за ней.

Малика жила в квартире на три уровня ниже и в тридцати градусах по дуге от клуба. Когда Наоми заходила туда в последний раз, стены были затянуты коричневым с золотом шелком, а воздух пах сандаловым ароматизатором, и этот запах не могли уничтожить даже воздухоочистители. Наоми две ночи провела в спальнике на полу, засыпая под звуки арфы из проигрывателя и бормотание Малики и Сэм. Но теперь Сэм мертва, Наоми снова вместе с Джимом, а человечество хозяйничает в тысячах звездных систем на расстоянии двух лет полета. Здесь, рядом с Маликой и ремонтной бригадой, Наоми не знала, что поражает ее больше — как много всего изменилось или как мало.

Малика тронула Наоми за плечо и нахмурилась.

— Бист аха? Всё в порядке?

— Просто задумалась, — сказала Наоми, с трудом уловив значение астерского сленга. Она потеряла хватку не только в голго.

Уголки губ Малики опустились, несмотря на то, что табло голго взорвалось криками радости и смятения. На мгновение Сэм оказалась рядом. Не настоящая Сэм с рыжими волосами, бодрой руганью и привычкой говорить как несмышленыш — бо-бо, ути-пути — для описания проблем вроде пробитого метеоритом корпуса. Ее дух витал где-то рядом, и Малика с Наоми одновременно ощутили утрату.

Команда противников насмешливо похлопала по спине Паара или Пера, когда тот передал мяч следующему игроку — Сакаи, новому главному инженеру. Наоми двинулась вперед, чтобы оценить ущерб. Среди жителей Пояса, и только Пояса, ее охватывало странное, но приятное ощущение комфорта. Она любила свою команду, хотя в нее входили два землянина и марсианин, но некоторые темы в беседе с ними она бы никогда не затронула.

Даже не оборачиваясь, она могла сказать, когда вошел Джим, потому что все игроки посмотрели в ту сторону широко распахнутыми глазами. Их возбуждение чувствовалось физически. Все молчали, но слова буквально витали в воздухе «Эй! Смотри! Это же Джеймс Холден!»

Понять, какой Джим на самом деле, было непросто. Он начал две войны и сыграл не последнюю роль в их завершении. Он провёл сквозь Кольцо первый корабль с людьми, а вернее, первый выживший. Он посетил базу инопланетян в медленной зоне и вернулся назад. Он пережил станцию Эрос и гибель «Агаты Кинг». Он был на Новой Терре, первой колонии людей на чужой планете, и строил тот странный и шаткий мир. Этот Холден смотрел с экранов и газетных страниц, его узнавали, и это смущало. Она знала — Джим не похож на этого Джеймса Холдена, но какой смысл об этом говорить. Некоторые вещи так и остаются тайными, даже если о них сказать.

— Привет, любимая, — Джеймс обнял Наоми. В другой руке он держал грейпфрутовый мартини.

— Это мне? — спросила она, принимая коктейль.

— Надеюсь. Я не стал бы это пить даже на спор.

— Эй, койо, — сказал Паар-то-ли-Пер, держащий стальной мяч. — Хочешь бросить?

За столом весело засмеялись. Отчасти радостно — сам Джеймс Холден играет с нами в голго! А кое-кто зло — посмотрим, как облажается эта большая шишка. И всё это не имело никакого отношения к реальному человеку. Наоми думала — понимает ли он, как изменилась атмосфера в зале от того, что он просто вошел? Пожалуй, скорее нет.

— Нет, в этом я никуда не гожусь, — сказал Джим. — Даже не знаю, с чего начинать.

Наоми наклонилась к Малике.

— Мне пора. Спасибо, что пригласила. — Это значило: я благодарна тебе за возможность побыть здесь, в крутой компании.

— Тебе всегда тут рады, койя-мисс, — ответила Малика. — Это значило: ты не виновата в смерти Сэм, и даже если да — я прощаю.

Наоми взяла Джима под руку и позволила увести себя. Они вышли, свет и музыка сделались громче, настоящая сенсорная атака. На танцполе двигались люди, парами или группами. Было время, ещё до того, как она встретила Джима, когда её влекла идея хорошенько напиться и броситься в гущу тел. Она с нежностью вспоминала девушку, которой когда-то была, но не юность ей хотелось вернуть обратно. Наоми стояла у бара, допивая мартини. Слишком шумно для разговоров, и она развлекалась, наблюдая, как люди обращают внимание на Джима, игру узнавания на их лицах. Джим, со своей стороны, оставался равнодушно вежлив. Ему чужда была мысль, что он центр внимания, и отчасти за это она так его любила.

Когда ее стакан опустел, Наоми взяла его за руку и они протиснулись в коридор. Люди, ждущие у входа в клуб своей очереди — почти сплошь астеры — смотрели, как они уходят. Ночи на Тихо довольно скучные. Жизнь на станции делилась на три восьмичасовых смены: отдых, работа, сон. Круг общения полностью зависел от того, в какую смену человек работает, будто в одном месте находилось три разных города. Мир, который навсегда останется на две трети незнакомым. Она обняла Джима за талию и притянула ближе, пока не почувствовала его бедро.

— Надо поговорить, — сказала она.

Он слегка напрягся, но голос остался беззаботным.

— В смысле, поговорить как мужчина и женщина?

— Хуже. Как капитан и первый помощник.

— Что случилось?

Они вошли в лифт, и она нажала кнопку. Лифт звякнул, двери мягко закрылись, пока она собиралась с мыслями. Не то чтобы она не знала, что сказать. Ему это понравится не больше, чем ей.

— Нам нужно нанять больше людей.

Она неплохо изучила разное молчание Джима, чтобы узнать этот его вид. Ничего не выражающее лицо, только глаза моргают чуть быстрее обычного.

— Серьезно? Мне кажется, мы отлично справляемся.

— Справляемся. Точнее, справлялись. «Роси» создан для боя. Высокие технологии, автоматика. Во многом избыточная. Но потому нам так долго и удавалось справляться с ним всего с третью стандартного экипажа.

— И кроме того, черт возьми, мы самый лучший экипаж.

— Одно другому не мешает. Да, по опыту и умениям мы собрали сильную группу. Но это всё очень хрупко.

Лифт поехал, из-за вращения станции и ускорения всё слегка расплылось перед глазами. Она знала, что это всего лишь из-за движения лифта.

— Я не совсем понимаю, что значит «хрупко».

— Мы живем на «Росинанте» с тех самых пор, как вытащили его с «Доннаджера». Экипаж ни разу не менялся. Никаких ротаций. Вспомни хоть один такой же корабль. На «Кентербери» иногда четверть экипажа впервые друг с другом работала. А...

Двери разъехались в стороны, и, выйдя из лифта, они посторонились, впуская еще одну пару. Пока двери закрывались, до Наоми долетали обрывки тихого разговора. Джим молча шагал в сторону их номера. Затем он тихо, задумчиво спросил:

— Думаешь, один из них не вернется? Амос? Алекс?

— Думаю, что случается всякое. Пошел на ускорение — кого-нибудь хватил удар. Химия, конечно, помогает, но и она не гарантия. А еще по нам иногда стреляют. Иногда мы застревали без двигателя на снижающейся орбите. Ты же помнишь все эти случаи?

— Конечно, но...

— Если мы кого-то потеряем, придется обходиться уже не третью, а четвертью стандартного экипажа. Плюс потеря незаменимых навыков.

Холден остановился, положив руку на дверь их номера.

— Стоп, стоп, стоп. Если мы кого-то потеряем?

— Да.

Его глаза широко распахнулись, в уголках собрались лёгкие морщинки недовольства. Она протянула руку и разгладила их, но морщинки не исчезали.

— То есть, ты пытаешься заставить меня готовиться к смерти кого-то из членов команды?

— Исторически сложилось, что этому подвержены, пожалуй, все сто процентов людей.

Джим начал говорить что-то, замялся, толкнул дверь и вышел. Она поспешила за ним, осторожно прикрыла дверь. Ей хотелось всё это бросить, но тогда — кто знает, как придётся вернуться к этому разговору.

— Когда мы работаем в стандартной команде, нужны двое на каждой позиции. Если кто-то гибнет или выходит из строя, рядом нужен другой, способный занять его место.

— Да я не добавлю к нашему экипажу еще четверых. Не говоря уже о восьмерых, — ответил Джим, входя в спальню. Уходя от разговора. Прямо уходить ему не хотелось. Наоми стояла, ожидая, когда волнение и переживание, что он ее разозлил, вернет его обратно. На это ушло секунд пятнадцать.

— Мы справляемся с кораблем не как обычный экипаж как раз потому, что мы — не обычный экипаж. У нас появился «Роси», когда вся галактика по нам палила. Стелс-корабли уничтожили линкор прямо у нас на глазах. Мы потеряли «Кентербери», а потом — Шеда. В таком не выживают, оставаясь «обычными».

— В смысле?

— На этом корабле не экипаж. Мы семья.

— Правильно, — сказала она. — И в этом-то и проблема.

Они посмотрели друг на друга. Челюсти Джима двигались, возражения крутились у него на языке. Он знал, что она права, но хотел бы, чтобы ошибалась. Она видела: он понял, что другого выхода нет.

— Ладно, — сказал он. — Когда вернутся остальные, поговорим о собеседованиях. О том, чтобы взять кого-нибудь на пару миссий. Если они подойдут, можем подумать о том, чтобы принять на постоянную работу.

— Хорошо.

— Это нарушит баланс на корабле, — сказал Холден.

— Все меняется, — ответила она, обнимая его.

Они заказали еду из индийского ресторана с фьюжн-кухней — карри, генетически модифицированный рис и структурированный грибной белок, почти неотличимый от говядины. Остаток вечера Холден старался казаться весёлым, пытаясь скрыть от Наоми беспокойство. Это совсем не сработало, но она оценила старания.

После ужина они смотрели развлекательные каналы, пока в спокойном ритме дня не настало время отключить экран и снова затащить его в постель. Секс с Холденом был потрясающим с самого начала, когда много лет назад они впервые поняли, как глупо капитану и старшему помощнику спать вместе. Теперь он стал ярче и спокойнее, и более игривым. И более уютным.

Потом, лёжа на большом гелевом матрасе со сбитыми к ногам скрученными простынями, Наоми ушла в свои мысли. Она думала о «Роси» и Сэм, о книге стихов, которую читала в детстве, о музыкальной группе, в которую один из инженеров постарше втянул её на «Кентербери». Воспоминания уже начинали перетекать в сюрреалистичную сумятицу снов, когда голос Джима почти вернул её назад, к реальности.

— Мне не нравится, что их нет.

— М-м-м?

— Алекса и Амоса. Мне не нравится, что их нет. Если они попадут в беду, мы будем сидеть тут. Я даже не смогу завести «Роси» и прилететь за ними.

— Все будет в порядке, — сказала Наоми.

— Я знаю. Вроде как знаю. — Он приподнялся на локте. — Ты в самом деле совсем не беспокоишься?

— Может, чуть-чуть.

— Ну, я в курсе, что они взрослые, но если что-нибудь случится. Если они не вернутся...

— Будет тяжело, — сказала она. — Мы полагались друг на друга столько лет.

— Да. — Джим помедлил. — Ты знаешь, кто та женщина, из-за которой улетел Амос?

— Нет.

— Думаешь, она была его любовницей?

— Не знаю. Мне показалось, скорее она заменила ему мать.

— Хм. Возможно. Не знаю, с чего я решил насчет любовницы, — его голос стал сонным. — Эй, а можно задать нескромный вопрос?

— Если память позволит ответить.

— Почему вы с Амосом не были вместе? Ну, тогда, на «Кенте».

Наоми рассмеялась, перевернулась и положила руку ему на грудь. Ей до сих пор нравился запах его кожи.

— Ты серьезно? Ты вообще обращал внимание на его сексуальность?

— Не думаю, что нам с Амосом пристало такое.

— Так вот, в это лучше не углубляться, — сказала Наоми.

— Хм, ладно. Я просто думал, понимаешь? Как он везде таскался за тобой на «Кенте». И он никогда не говорил о том, чтобы уйти с «Роси».

— Он остается на «Роси» не из-за меня, — сказала Наоми. — Из-за тебя.

— Меня?

— Он использует тебя в качестве внешней совести.

— Ничего подобного.

— Именно так он и поступает. Находит кого-то, обладающего этикой, и следует за ним. Так он пытается не быть чудовищем.

— Почему он пытается не быть чудовищем? — его сонная речь звучала невнятно, как из-под одеяла.

— Потому что он такой и есть, — сквозь сон сказала Наоми. — Потому-то мы с ним и ладим.

Сообщение пришло через два дня, совсем неожиданно. Наоми в скафандре проверяла процесс ремонта вместе с главным инженером Сакаи. Он как раз объяснял, почему на разъёмах внешнего и внутреннего жёсткого корпуса они видят разные типы керамических сплавов, когда на дисплее индикатора всплыло срочное сообщение. Наоми охватил страх — следствие их разговора с Холденом. Должно быть, с Алексом что-то случилось. Или с Амосом.

— Постойте, — попросила она, и Сакаи, соглашаясь, поднял кулак в ответ.

Наоми открыла сообщение. На плоском экране всплыло разомкнутое кольцо — эмблема АВП, потом появился Марко. Его лицо с годами чуть расплылось, линия челюсти стала более мягкой, но кожа осталась такой же свежей и чистой, как она помнила, а сложенные на столе руки — такими же изящными. Смесь печали и удивления в его улыбке как будто возвращала время вспять.

Сообщение остановилось, прерванное медицинской системой скафандра. Предупреждение об учащении пульса и росте кровяного давления. Наоми нажала «отбой», в ушах тихо и прерывисто зазвучал его голос, выравниваясь по мере налаживания связи.

— Мне очень жаль. Знаю, тебе неприятно это услышать от меня. Если это поможет — должен заметить, что никогда не делал этого прежде. И сейчас мне нелегко.

Выключи, подумала она. Останови. Сотри. Все равно там одна ложь. Ложь или полуправда, выгодная ему. Забудь, что сообщение вообще приходило. Марко отвел взгляд от камеры, будто прочел ее мысли или знал, что она подумает.

— Наоми, я не был согласен с твоим решением уйти, но всегда уважал его. Даже когда тебя показывали в новостях и каждый знал, где ты, я не появлялся. И сейчас обращаюсь к тебе не ради себя.

Слова звучали чётко и прочувствованно — безукоризненно правильная речь человека, нереально хорошо говорящего на втором языке. Никакого астерского акцента. Ещё одно изменение, которое произвели прошедшие годы.

— Кин и Карал шлют тебе свою любовь и уважение, но только им известно, что я к тебе обращаюсь. И вот почему. Сейчас они на станции Церера, но им нельзя оставаться надолго. Мне нужно, чтобы ты встретилась там с их отрядом и... Нет, извини. Это неправильно. Мне не следовало так говорить. Дело в том, что я очень нервничаю. Я не знаю, что делать, и ты единственная, к кому я могу обратиться. Филип. У него проблемы.

 

Глава четвёртая

 

Амос

Горло саднило.

Пытаясь протолкнуть комок, он набрал полный рот слюны и сглотнул, но боль стала только сильнее, как будто глотаешь песок. Медицинский блок «Роси» вколол ему полный набор иммунизирующих вакцин и средств бактериальной профилактики три месяца назад, точно по графику. Он не представлял, что может расклеиться. Однако это случилось — боль в горле ощущалась так, словно он проглотил мячик для гольфа и тот застрял на полпути.

Граждане Цереры и заезжие туристы суетились вокруг, как муравьи, голоса сливались в неразличимый гул — почти как тишина. Амоса позабавило, что эту метафору на Церере никто бы не понял. Сам-то он уже пару десятилетий не видел муравьев, но детские воспоминания — как эти насекомые тащили таракана или обгладывали крысиную тушку — оставались свежими и яркими. Как и тараканы с крысами, муравьи без особых хлопот научились жить по соседству с людьми. Когда бетон городов заполонил всю планету и половина животных на Земле числилась в списке исчезающих видов, никто не беспокоился о муравьях. Они прекрасно прижились, а остатки фастфуда были ничем не хуже и столь же обильными, как и мертвые лесные животные.

Приспосабливайся или умри.

Такова была бы философия Амоса, если бы она вообще могла существовать. На место леса приходит бетон, если ты попадаешься на пути — тебя закатают в асфальт. Если смог пробиться сквозь щели и выжить — будешь процветать где угодно. Всегда есть щели.

Вокруг него суетился муравейник Цереры. Люди, находящиеся на вершине пищевой цепи, покупали уличную еду в киосках, билеты на шаттлы и дальние рейсы. Обитатели щелей тоже были здесь. Девочка не старше десяти лет с длинными грязными волосами, одетая в розовый спортивный костюм на два размера меньше, чем нужно, следила за путешественниками, не встречаясь с ними взглядом. Ждала, когда кто-нибудь оставит без присмотра багаж или ручной терминал. Она заметила, что Амос смотрит на нее, и метнулась к техническому люку в стене.

Живут в щелях, но живут. Приспосабливаются, не умирают.

Он снова сглотнул, скривившись от боли. Его терминал запищал, и он взглянул на табло, нависавшее над залом станции. Яркие желтые буквы на черном фоне, шрифт, созданный для удобства, а не для красоты. Посадка на его рейс на Луну начнется через три часа. Он ткнул в экран терминала, сообщив автоматизированной системе, что будет на борту, и пошел искать, чем занять эти три часа.

У выходов на посадку обнаружился бар, и проблема легко решилась.

Амос не хотел напиться и опоздать на корабль, поэтому налег на пиво, медленно и методично опустошая кружку и подавая бармену сигналы взмахом руки, когда достигал дна, так что следующая уже ждала его на стойке сразу после того, как он расправлялся с предыдущей. Он хотел легкого опьянения и расслабленности и точно знал, как этого достичь в максимально короткий срок.

Развлечений в баре предлагалось немного, и он мог сконцентрироваться на кружке, бармене и следующей порции выпивки. Комок в горле уплотнялся с каждым глотком, Амос не обращал внимания. Другие посетители сидели тихо, читали с экранов своих терминалов или перешептывались маленькими группами. Каждый находился на пути куда-то. Это место не являлось конечным пунктом, всего лишь попавшееся по дороге, случайное и тут же забытое.

Лидия умерла.

Двадцать лет он думал о ней. И ее лицо — татуировка чуть выше сердца — было, конечно же, частью этих мыслей. Каждый взгляд в зеркало без рубашки служил напоминанием. Но помимо этого каждый день давал ему возможность выбора. И каждый раз это начиналось с того, что тонкий голосок в голове спрашивал — а как бы посоветовала поступить Лидия. Когда Амос получил сообщение от Эрика, то понял, что не виделся и не говорил с ней больше двадцати лет. А это значит, ей стало на двадцать лет больше. А сколько ей было, когда он уехал? Амос вспомнил седину в ее волосах, морщинки вокруг глаз и губ. Она старше него. Но ему было пятнадцать, и «старше него» могло означать любую цифру.

А теперь она мертва.

Возможно, человек на двадцать лет старше той женщины, что он помнил, достаточно стар, чтобы умереть от естественных причин. Может, она умерла в больнице или в своей постели, в тепле и уюте, в окружении друзей. Может, в ногах у нее спала кошка. Амос очень надеялся, что так и было. Иначе он убьет всех и каждого, кто хоть как-то в этом замешан. Он покрутил так и сяк эту мысль, ожидая, не остановит ли его Лидия. Сделал еще один большой глоток пива, обжегший горло. Он очень надеялся, что не заболел.

Ты не болеешь, прозвучал в голове голос Лидии. Тебе грустно. Ты горюешь. Комок в горле, пустота в груди, пустота в животе, сколько бы пива ты в него не влил — это все горе.

— Хм, — сказал Амос вслух.

— Что-то нужно, приятель? — спросил бармен с профессиональным равнодушием.

— Еще одну, — Амос показал на свою полупустую кружку.

Ты не умеешь горевать, сказал другой голос. Холден. Это была правда. Поэтому Амос и доверял капитану — он говорил только то, что думает. Не нужно анализировать, не нужно вычислять, что он на самом деле имеет в виду. Даже когда капитан лажал, он действовал с добрыми намерениями. Не часто Амос встречал таких людей.

Сколько себя помнил, Амос ощущал единственную сильную эмоцию — гнев. Он всегда был где-то близко, поджидал его. Легкий способ дать выход своему горю, он это понимал. Неподалеку сидел жилистый человек, похожий на скалолаза. Он целый час потягивал одну кружку пива. Каждый раз, когда Амос заказывал новую, человек бросал на него раздраженно-ревнивый взгляд. Завидует его бездонному счету. Все будет так просто. Скажи ему что-нибудь, громкое и язвительное, поставь в такое положение, что ему будет стыдно отступить на глазах у всех. Бедняге придется проглотить наживку, и Амос получит возможность вколотить свое горе в парня. Неплохой способ развеяться.

Этот парень не убивал Лидию, сказал голос Холдена. Но, может, кто-то другой убил, подумал Амос. Я должен разобраться.

— Пора расплатиться, амиго, — сказал Амос бармену, помахав ему ручным терминалом. — Запиши две следующие того парня на мой счет.

Скалолаз нахмурился, но, не обнаружив в жесте Амоса ничего оскорбительного, сказал:

— Спасибо, брат.

— Не за что, эрмано. Береги себя.

— Са са, — ответил тот, приканчивая пиво и потянувшись за первой из двух кружек, что купил Амос. — И тебе того же, сабе дуи?

***

Амос скучал по своей койке на «Роси».

Транспортник, выполнявший дальние рейсы, назывался «Ленивая пташка», однако его сходство с птичкой начиналось и заканчивалось этими белыми буквами, намалёванными на боку. Снаружи он выглядел как гигантский мусорный бак с соплом на одном конце и крошечной кабиной управления на другом. Внутри корабль также походил на гигантский мусорный бак, за исключением того, что был разделён на двенадцать палуб, по пятьдесят пассажиров на каждой.

Уединиться можно было только за тонкими шторками душевых кабинок, и похоже, люди пользовались ими, только если поблизости находились одетые в форму члены экипажа.

А, подумал Амос, тюремные законы.

Он выбрал себе место — раздолбанную кушетку с маленьким вещевым отсеком внизу и крошечным развлекательным экраном на переборке рядом, как можно дальше и от туалета, и от кафетерия. Он старался избегать многолюдных мест. Вместе с ним отсек разделили семейство из трёх человек с одной стороны и старая карга с другой.

Старуха провела весь полёт на маленьких белых таблетках, пялясь весь день в потолок, а всю ночь ворочалась и потела в лихорадочном сне. Амос представился ей. Она предложила ему пару таблеток. Он отказался, и на этом их общение закончилось.

Семья оказалась гораздо приятнее. Двое мужчин чуть за тридцать и их семилетняя дочь Венди. Один — инженер-конструктор по имени Рико, второго звали Цзяньго, он занимался домом и хозяйством. Они с подозрением посмотрели на Амоса, когда тот занял койку, но он улыбнулся, пожал им руки и купил Венди мороженое в торговом автомате, а потом отошел в сторону. Он знал, какими бывают мужчины, чересчур интересующиеся маленькими детьми, и знал, как вести себя, чтобы его не приняли за одного из них.

Рико направлялся на Луну, занять одну из новых вакансий на орбитальных верфях Буша.

— Туда едет куча койо. Работы сейчас полно, все пытаются отхватить кольцо себе. Новые колонии. Новые миры.

— Толпа схлынет, когда закончится лихорадка, — сказал Амос. Он лежал на койке, вполуха прислушиваясь к болтовне Рико, и смотрел новости с отключенным звуком на стенном дисплее.

Рико по-астерски пожал руками и мотнул головой в сторону дочери, спящей на своей койке. 

— Для нее, сабе? Что будет — то будет. А пока я могу отложить немного юаней. Школа, путешествие по кольцу — всё, что ей понадобится.

— Я такое уже слышал. Что будет — то будет.

— Эй, глянь, туалет убирают. Пойду-ка я быстренько в душ.

— Что такое, приятель? — спросил Амос. — Что за спешка?

Рико склонил голову набок — как будто Амос спросил, почему в космосе вакуум. По правде говоря, Амос знал ответ, но ему было любопытно посмотреть, знает ли Рико. 

— На длинных рейсах действуют банды, койо. Такова плата за полёт по дешёвке. Хреново быть бедным.

— Экипаж ведь следит за этим дерьмом, верно? Если кто затеет драку — выпускают на всех газ, связывают бандитов. Без шума и пыли.

— За душевыми не наблюдают. Там нет камер. Если не заплатишь, когда явятся вымогатели, они тебя туда затащат. Так что в душ лучше идти, пока экипаж поблизости.

— Во дела, — сказал Амос, прикидываясь удивлённым. — Я ещё не видал таких наездов.

— Увидишь, омбре. Присмотришь за Цзянем и Венди, пока меня нет?

— Не спущу глаз, брат.

Рико не ошибся. После первой суматохи полёта суета пассажиров, которые выбирают место, понимают, что ненавидят соседей и подыскивают другое, осталась позади, большинство уже устроились. Астеры спят на своих палубах. Внутренние палубы поделены между Землёй и Марсом. Амос устроился на астерской, но похоже, кроме него больше никто с чужими не ехал.

Точно, тюремные законы.

На шестой день с верхней палубы спустилась группка бандитов и прошлась по отсекам. Им потребовалось время, чтобы заняться каждым из пятидесяти пассажиров. Амос притворился спящим и наблюдал за ними с койки краем глаза. Самое примитивное вымогательство. Бандит подходил к пассажиру, объяснял правила полетной «страховки» и принимал перевод с помощью дешевого одноразового терминала. Угроза лишь подразумевалась. И все платили. Тупой рэкет, но настолько простой, что срабатывал.

Один из вымогателей — на вид годков четырнадцать, не больше — направился к ним. Рико вытащил было терминал, но Амос сел на койке и отмахнулся, повернувшись к мелкому вымогателю:

— У нас все путем. В этом углу не платят.

Бандит молча уставился на него. Амос улыбнулся в ответ. В общем-то, получить порцию газа и быть связанным ему не особо хотелось, но раз надо — значит, надо.

— Ты труп, — бросил бандит. Он постарался сказать это как можно внушительней, чему Амос отдал должное — но в прошлом его пытались напугать люди гораздо страшнее этого тощего юного астера. Он кивнул, словно принимая угрозу к сведению.

— Был у меня как-то случай — застрял в шахте реактора, когда трубу охлаждения прорвало, — начал он.

— Чего? — недоуменно спросил парень. 

Даже Рико и Цзяньго смотрели на Амоса, как на юрОдивого. Амос шевельнулся, и подвес койки жалобно скрипнул.

— Смекаешь, охлаждающая жидкость радиоактивна, как хрен пойми что. На открытом воздухе испаряется, попадет на кожу — приятного мало, но жить можно. Обычной водой смывается. А вот вдыхать уже не стоит. Получишь пучок радиоактивных частиц в легкие, откуда их уже не вывести — и все, плавишься изнутри.

Парень бросил взгляд через плечо, ища поддержки против непонятного балабола. Его напарники-вымогатели все еще были заняты.

— Короче, — наклонившись, продолжил Амос, — мне пришлось лезть в служебную секцию, открывать ящик с оборудованием и натягивать на лицо дыхательный аппарат — и все это не дыша.

— И чего? Ты...

— Суть басни в том, что я кое-что о себе узнал.

— Что? — парня, похоже, искренне заинтересовала эта странная история.

— Я узнал, что в состоянии задерживать дыхание почти две минуты даже на фоне стрессовых физических нагрузок.

— И...

— И поэтому задай себе вопрос: много ли я натворю с вами дел за две минуты, прежде чем вырублюсь от усыпляющего газа? Могу гарантировать: много.

Парень не ответил. Рико и Цзяньго, казалось, сами перестали дышать. Венди смотрела на Амоса широко открытыми глазами и улыбалась.

— Проблемы? — к мелкому вымогателю наконец подошел один из приятелей.

— Да, он...

— Нет проблем, — перебил Амос. — Просто донес до твоего друга, что этот угол за страховку не платит.

— Это кто сказал?

— Это я сказал.

Старший бандит оценивающе оглядел Амоса. Роста они были одного, но Амос весил килограмм на двадцать пять больше. Он встал и чуть расправил плечи, обращая внимание на эту деталь.

— Ты чьих будешь? — спросил старший, видимо, решив, что имеет дело с конкурирующей бригадой.

— «Росинант», — ответил Амос.

— Не слыхал.

— Слыхал, но всё зависит от ситуации, не?

— Ты, походу, напросился, койо, — сообщил бандит.

Амос выразительно, в астерской манере развел руками.

— Выясним.

— Выясним, — согласился бандит, сгреб подопечного и направился к своим. Зайдя в лифт, направлявшийся на верхнюю палубу, вымогатели оставили мальчишку у дверей. Парень не таясь смотрел на Амоса.

Тот вздохнул и вытащил из сумки полотенце.

— Пойду-ка я в душ.

— С ума сошел? — сказал Цзяньго. — Там никого из экипажа корабля, они за тобой придут.

— Угу.

— Так зачем?

— Затем, — ответил Амос, накидывая полотенце на шею. — Терпеть не могу ждать.

Как только Амос, демонстративно вышагивая с полотенцем, двинулся к лифту, мальчишка затараторил в свой ручной терминал. Собирал войска.

Душевая состояла из закрытых тонкой пленкой пяти кабинок у одной переборки и десятка туалетных кабинок — у другой. На торцевой стороне, противоположной входу, были закреплены раковины. По центру помещения расположились скамьи для ожидающих своей очереди или одевающихся.

Не самое лучшее место для рукопашной схватки: много поверхностей, о которые можно разбить лицо, и скамьи, о которые можно споткнуться.

Амос бросил полотенце в одну из раковин и, облокотившись на нее, скрестил руки на груди. Долго ждать не пришлось. Через пару минут после звонка мальчишка и пятеро вымогателей заполнили душевую.

— Всего шестеро? Я маленько обижен.

— Ничего ты не «маленько», — ответил самый старший из бандитов. Глава группы, раз подал голос первым. — Но большие тоже умирают.

— Не поспоришь. Так как тут принято? Раз уж я на вашей территории, то и правила ваши.

Главный засмеялся.

— Смешной ты. Скоро будешь мертвый, но смешной, — он обернулся к мальчишке. — Твоя добыча, койо.

Парень извлек из кармана заточку. Через службу безопасности нельзя пронести оружие, но заточка представляла собой оторванный уже на корабле кусок металла, заостренный на конце.

Снова тюремные законы.

— Я не хочу высказывать к тебе неуважения, — начал Амос. — Своего первого я убил примерно в твоем возрасте. Ну, не одного, но не суть. И я серьезно отношусь к тебе и твоему ножу.

— Вот и хорошо.

— Нет, — печально ответил Амос. — Ничего хорошего.

Не дав никому сделать и движения, Амос сам шагнул вперед и схватил руку с ножом. Притяжение на корабле составило всего треть g, и Амос без труда поднял мальчишку, развернулся и обрушил руку бандита на душевую кабинку. Тело парня продолжило движение, но Амос не отпустил его руку, и она почти обернулась вокруг места удара. Звук рвущихся в локте сухожилий прозвучал, словно удар молотком по влажной фанере. Нож выпал из онемевших пальцев, и Амос наконец отпустил руку.

Одну долгую секунду пятеро бандитов таращились на нож, валяющийся на полу. Амос смотрел на них.

Пустота в животе исчезла. Немота в груди — тоже. Горло перестало саднить.

— Следующий? — пригласил он, разминая руки и не подозревая об ухмылке, исказившей лицо.

Они бросились на него всей толпой. Амос раскинул руки, приветствуя их, словно долгожданных любовниц.

***

— Ты цел? — спросил Рико, обрабатывая спиртовой салфеткой порез на лбу Амоса.

— По большему счету, да.

— Они целы?

— Не настолько, — ответил Амос, — но, опять же, по большему счету — да. Все выйдут на своих двоих... когда очнутся.

— Не надо было это делать ради меня, я бы заплатил.

— Я и не делал, — бросил Амос. Поймав недоумевающий взгляд Рико, он пояснил: — Не делал ради тебя. И еще, Рико, деньги эти пойдут Венди. Или я и за тобой приду.

 

Глава пятая

 

Холден

Один из дедушек Холдена в молодости выступал на родео. На всех фотографиях он выглядел одинаково — высокий, мускулистый, атлетически сложенный мужчина с ковбойской шляпе и с огромной пряжкой на ремне, но в детстве Холден помнил его только тощим, бледным и сгорбленным. Годы как будто сорвали с него лишнее и превратили цветущего юношу в похожего на скелет старика.

Его поразило, в кого превратился Фред Джонсон.

Всё еще высокий, но гора мышц по большей части куда-то ушла, оставив после себя лишь пустые складки кожи на трицепцах и шее. Черная шевелюра сначала поседела, а потом и вовсе перешла в лысину. И если он все еще излучал ауру мощи и властности, это означало, что та проистекала вовсе не от его физических данных.

Когда Холден сел, на столе Фреда стояло два бокала и бутылка с чем-то темным. Легким кивком хозяин кабинета предложил выпить, на что Холден кивнул. Пока Фред наливал, Холден с тяжелым вздохом откинулся в кресле и поблагодарил.

— Я как раз искал повод выпить. — Фред пожал плечами.

— Я благодарю не за выпивку, хотя и за нее тоже. Спасибо, что помогаешь с «Роси». Деньги от Авасаралы поступили, но у нас обнаружились повреждения, о которых я и не подозревал, когда выписывал счет. Если бы не твоя скидка «любимого клиента», мы бы сели в лужу.

— А кто сказал, что у тебя есть эта скидка? — с улыбкой спросил Фред, передавая Холдену бокал, и со стоном уселся в своё кресло. Входя в кабинет, Холден и не подозревал, насколько боялся этого разговора. Пусть он и знал, что это обычный деловой разговор, но чувствовал себя, будто просит о подачке, и положительный ответ — уже хорошо, а то, что Фред не заставил его молить об этом, а дал почувствовать, будто разговаривает с другом — вообще прекрасно.

— Выглядишь стариком, Фред.

— И чувствую себя так же. Но это лучше альтернативы.

Холден поднял бокал:

— За тех, кто не с нами.

— За тех, кто не с нами, — повторил Фред. Оба выпили. — С каждой нашей встречей этот список все длиннее.

— Мне жаль Быка. Но, считаю, он спас всю Солнечную систему. Насколько я его знал, он бы это счел весьма крутым.

— За Быка, — подняв бокал, произнес Фред.

— И за Сэм, — повторил Холден, поднимая свой.

— Я скоро вас покину, поэтому хотел с тобой повидаться.

— Погоди, как это — «покинешь»? В смысле, просто покинешь, или как Сэм и Бык?

— Не дождешься. Мне надо вернуться на Медину, — ответил Фред. Он плеснул себе еще бурбона, сосредоточенно хмурясь, словно совершая крайне деликатную операцию. — Там вся жизнь кипит.

— Да ладно? Мне казалось, генсек ООН и марсианский премьер-министр собираются встретиться. Я думал, ты тоже туда полетишь.

— Пусть говорят, сколько влезет. Реальная сила — в географии. Станция Медина — это главный узел, на которой завязаны все кольца. Именно там реальная сила будет находиться еще долго.

— Ты думаешь, Марс и ООН еще долго дадут тебе заправлять всем этим? У тебя фора, но у них — куча весьма смертоносных кораблей, и они бросят их на тебя, если решат отобрать твое добро.

— Мы с Авасаралой держим руку на пульсе. Не позволяем ситуации выйти из-под контроля, — Фред сделал большой глоток. — Но у нас две большие проблемы.

Холден поставил бокал. Он начал понимать, что скидкой на ремонт эти переговоры не закончатся.

— Марс, — сказал Холден.

— Да, Марс умирает, — кивнул Фред, — и это не остановить. Но нам еще и экстремисты из АВП не дают покоя. Прошлогоднее нападение на Каллисто — их рук дело. Водный бунт на станции Паллада и еще кое что. Пиратство процветает, и большинство этих кораблей носит на себе их рассеченный круг.

— Я думал, что все их проблемы решатся, если у каждого будет собственная свободная планета.

Прежде чем отвечать, Фред отхлебнул из своего бокала.

— Их позиция такова: астеры приспособлены к жизни в космосе. Перспектива создания новых колоний с воздухом и гравитацией уменьшает экономическую базу, от которой они зависят. Заставлять всех спускаться в гравитационный колодец — нравственный эквивалент геноцида.

Холден моргнул.

— Свободные планеты — геноцид?

— Они утверждают, что быть адаптированным к низкой гравитации — не физический недостаток, а их сущность. Они не хотят жить ни на какой планете, а значит, таким образом мы их убиваем.

— Ладно, я могу понять нежелание провести полгода накачанными стероидами и стимуляторами роста костной ткани. Но каким образом мы их убиваем?

— Потому что не все смогут это пережить. Но дело даже не в этом. А в том, — сказал Фред, махнув в сторону окружающей их станции, — что как только у каждого появится планета, всему этому конец. Как минимум на несколько поколений. Может, навсегда. Нет смысла вкачивать ресурсы во внешние планеты или добывать ископаемые на Поясе, если можно найти то же самое в гравитационном колодце, а вдобавок — бесплатный воздух и воду.

— И поскольку у них нет того, что нужно всем, они перемрут от голода?

— Так они думают. 

Фред и Холден молча выпили.

— Да, — наконец сказал Холден. — Они правы. Но непонятно, как они могут этого избежать.

— Есть люди, пытающиеся это выяснить. Но обстановка накаляется.

— Каллисто и Паллада.

— А совсем недавно они пытались атаковать Землю на старом, уже съеденном молью грузовике.

Холден рассмеялся.

— Я не слышал, что Землю бомбили. Наверное, не сработало.

— Ну, это было самоубийственное нападение, и самоубийством оно и ограничилось. Патрульный флот ООН на орбите превратил ту баржу в газ на расстоянии одной АЕ от планеты. Никакого ущерба, тишина в прессе. Но возможно, они лишь прощупывали почву. И планируют устроить грандиозное шоу, показав, что Пояс нельзя игнорировать. И мне страшно до усрачки, потому что я понимаю — никто не знает, что им взбредет в голову.

***

Слегка покатый главный коридор жилого кольца станции Тихо был заполнен рабочими. Холден не обращал особого внимания на расписание, принятое на станции, но сообразил, что толпа означает пересменок. Что же еще — разве что организованную эвакуацию без какого-либо звукового сигнала.

— Йоу, Холден! — сказал кто-то, проходя мимо.

— Привет, — ответил Холден неизвестно кому.

Он пока не понял, как обходиться с известностью. Люди таращились, шептались, показывали пальцами, когда он оказывался рядом. Он сознавал, что в основном никто не хотел его оскорбить. Просто удивление — тот, кого они видели только на экранах, вдруг появился в реальном мире. Все их перешептывания заключались лишь в «Это Джеймс Холден? Мне кажется, это Джеймс Холден».

— Холден, как дела? — спросила женщина, идущая навстречу.

На Тихо жили около пятнадцати тысяч человек, работая в три смены. Небольшой городок в космосе. Холден не вспомнил заговорившую с ним и знакомы ли они, поэтому просто улыбнулся и произнес:

— Привет, как дела?

— Всё по-прежнему, — отозвалась она, проходя мимо.

Когда Холден добрался до двери своего номера, то с облегчением обнаружил, что внутри только Наоми, сидящая за обеденным столом с дымящейся кружкой чая перед собой и отсутствующим взглядом. Холден не знал, впала ли она в меланхолию или решает в уме сложную инженерную проблему — в обоих случаях она выглядела примерно одинаково.

Холден налил себе из крана чашку воды и сел напротив, ожидая, когда она заговорит первой. Наоми глянула на него сквозь пряди волос и грустно улыбнулась. Значит, меланхолия, а не инженерия.

— Привет, — сказала она.

— Привет.

— У меня кое-какая проблема.

— Я могу это исправить? — спросил Холден. — Скажи, в чем дело.

Наоми отхлебнула чая, выгадывая время. Плохой знак, потому что она явно не знала, как об этом заговорить. Холден почувствовал, что мышцы живота сворачиваются в тугой узел.

— В определенном смысле это проблема, мне нужно уехать и кое-чем заняться, а тебе там делать нечего. Вообще нечего. Потому что если ты там будешь, то попытаешься всё исправить, а тебе это не под силу.

— Я не понимаю.

— Когда я вернусь, то обещаю, что всё-всё расскажу без утайки.

— Погоди. Вернешься? Куда ты отправишься?

— Для начала на Цереру. Но все может оказаться гораздо сложнее. Я не знаю, сколько времени буду отсутствовать.

— Наоми, — Холден перегнулся через стол и взял ее за руку, — ты меня уже сейчас пугаешь до усрачки. Ты никак не можешь улететь на Цереру без меня, особенно если это что-то плохое, а у меня такое чувство, что это на самом деле что-то очень плохое.

Наоми отставила чай и обхватила его руку своими. Ладонь, которой она держала чай, была теплой, другая оставалась холодной. 

— Разве что так и есть. Давай не будем торговаться по этому поводу. Либо я поеду потому, что ты меня понимаешь и дашь возможность самой во всем разобраться, либо потому, что мы расстались и у тебя нет никаких прав вмешиваться в мою жизнь.

— Погоди, что?

— Так мы расстаемся или как? — спросила Наоми и стиснула его руку.

— Конечно же нет.

— Ну спасибо, что разрешил мне разобраться самостоятельно.

— А я разве сейчас именно это сказал?

— Ну да, вполне определенно. — Наоми встала. Рядом с ней на полу стояла собранная сумка, которую Холден раньше не заметил. — Я буду выходить на связь, когда смогу, но если не смогу, то не ищи в этом скрытый смысл.

— Ладно, — ответил Холден. Все происходило словно во сне. Наоми, стоявшая у торца стола с оливково-зеленым вещевым мешком в руках, казалась где-то далеко-далеко. Комната увеличилась в размере, а Холден наоборот сжался. И все вокруг поплыло, когда он тоже встал.

Наоми бросила сумку на стол и крепко его обняла. Прижавшись подбородком к его лбу, она прошептала:

— Я вернусь. Обещаю.

— Ладно, — повторил он, не в состоянии произнести что-то другое.

Обняв его напоследок, Наоми схватила сумку и подошла к двери.

— Подожди, — сказал Холден.

Наоми обернулась.

— Я люблю тебя.

— Я тоже тебя люблю, — ответила она и ушла.

Силы покинули Холдена, и он снова сел. Сложно сказать, прошла минута или час, прежде чем он заставил себя подняться. Он хотел было позвонить и предложить Амосу выпить, но вспомнил, что и Амоса, и Алекса тоже нет.

Все разъехались.

Как странно, что изменилось всё и одновременно ничего. Холден просыпался каждое утро, чистил зубы, надевал свежую одежду, завтракал. В девять часов прибывал в ремонтные доки, натягивал скафандр и присоединялся к бригаде ремонтников «Росинанта». Восемь часов подряд ползал по конструкции корабля, кабелям креплений, устанавливаемым маневровым двигателям, латаемым дырам. Холден не обладал знаниями, как все это исправить, но хотел знать, поэтому тенью следовал за техниками, выполнявшими по-настоящему сложную работу.

Все казалось обычным и заурядным, как и прежде.

Но когда спустя восемь часов он возвращался в свой номер, его там никто не ждал. Впервые за многие годы он остался действительно один. Амос не придет, чтобы предложить прошвырнуться по барам. Алекс не станет пялиться в телевизор, развалившись на диване и отпуская язвительные замечания. И Наоми не поинтересуется, как прошел его день, и не станет сравнивать записи о проделанном ремонте. В номере даже пахло запустением.

Раньше Холден за собой такого не замечал, но он начинал понимать, что сильно нуждается в семье. Он вырос в семье с восемью родителями, а уж дедушек, бабушек, теть, дядьев и кузенов и вовсе было несчетное количество. Когда Холден поступил на флот и покинул Землю, то четыре года в Академии провел вместе с однокашниками, соседями по комнате и подружками. Даже после позорной отставки со службы он отправился прямиком работать на «Чисто-Прозрачно» и «Кентербери», где попал в целую семью из сослуживцев и друзей. А если и не друзей, то хотя бы людей.

На Тихо он сблизился только с двумя людьми — Фредом, который был так занят политическими интригами, что едва находил время вздохнуть, и с Сэм, погибшей в медленной зоне несколько лет назад. Сакаи, заменивший Сэм, — компетентный инженер и, похоже, серьёзно относился к ремонту корабля, однако интереса к расширению общения не проявлял.

Поэтому Холден в основном пропадал в барах.

В баре «Голубой цветочек» было слишком шумно и слишком многие знали Наоми, но не его. Места же рядом с доками полнились громогласными рабочими, закончившими смену и ищущими драки с известным человеком — это казалось им неплохим способом выпустить пар. Забегаловки, посещаемые более чем четырьмя завсегдатаями за раз, в очередь выстраивались, чтобы заполучить фото с Джеймсом Холденом, а потом час терзать его вопросами. Поэтому он нашел небольшой ресторанчик, угнездившийся в боковом коридоре между жилой зоной и магазинами. Ресторанчик специализировался на том, что жители Пояса называли «итальянская еда». В нём имелся (и похоже всеми игнорируемый) крохотный бар в задней комнате.

Холден мог просматривать последние новости на своем терминале, читать сообщения и наконец-то пролистать все книги, что скачал за последние шесть лет. В баре подавали ту же самую еду, что и в ресторане. Хотя никто из землян никогда не назвал бы ее итальянской, она все же была съедобной. Убогие коктейли стоили недорого.

Жизнь могла быть вполне сносной, если бы Наоми не пропала из его вселенной. Алекс регулярно посылал сообщения о том, где он сейчас и что поделывает. Терминал Амоса автоматически отправлял сообщения, из которых Холден знал, что он приземлился на Луне, а потом в Нью-Йорке. От Наоми — ничего. Но она еще существовала, по крайней мере, ее терминал, поскольку сообщения Холдена куда-то всё же поступали, и она все время оставалась в сети. Но в ответ он получал лишь «ваше сообщение доставлено».

Спустя пару недель этой однообразной новой жизни с дрянной итальянской едой и дешевыми коктейлями его терминал разразился входящим вызовом. Холден знал, что это точно не Наоми, поскольку временна́я задержка не позволяла общение в реальном времени, если оба собеседника не на одной станции. Но Холден всё равно так быстро выхватил терминал из кармана, что тот улетел через весь зал.

Бармен по имени Чип поинтересовался:

— Переборщил с моими «маргаритами»?

— Даже выпить первую — это уже «переборщить», — ответил Холден и полез под столик в поисках затерявшегося терминала. — И вообще, обзывать это «маргаритой» — богохульство.

— Ровно такая «маргарита», которую можно получить из рисового вина и лаймового концентрата, — с оскорбленным достоинством ответил Чип.

— Алло? — закричал Холден, вдавливая кнопку приема вызова на терминале. — Алло?!

— Джим, привет, — раздался женский голос, ничуть не похожий на Наоми.

— Кто это? — спросил он. Вылезая из-под стола, он стукнулся макушкой о его край. — Твою мать!

— Это Моника, — раздалось из терминала. — Моника Стюарт, помнишь? Я не вовремя?

— Да я тут несколько занят, Моника, — ответил Холден. 

Чип закатил глаза, и Холден продемонстрировал ему средний палец. В ответ бармен начал смешивать еще один коктейль. Видимо, посчитав это достойным наказанием за оскорбление.

— Поняла, — ответила Моника, — но я хотела бы кое-что с тобой обсудить. Мы можем как-нибудь пересечься? За обедом, выпивкой, еще как-то?

— Боюсь, что в обозримом будущем я застрял на Тихо, Моника. «Роси» сейчас на капитальном ремонте и потому...

— Я в курсе. Поэтому и звоню, я тоже на Тихо.

— А, ну да, — согласился Холден. — Точно.

— Сегодня вечером?

Чип поставил коктейль на поднос, и официант из ресторана напротив собрался его унести. Заметив, что Холден смотрит, бармен беззвучно спросил: «Еще один?». Перспектива провести еще один вечер над тарелкой с тем, что в ресторане незаслуженно называли лазаньей, заливая послевкусие «маргаритами» Чипа, показалась Джеймсу медленной смертью.

По правде говоря, ему было скучно и одиноко. Моника Стюарт, журналистка, появлялась, исключительно когда ей что-то было нужно. У нее всегда имелся скрытый мотив. Выяснить, что она хочет, и потом сказать «нет» — возможность скоротать вечерок не хуже любой другой. По крайней мере, он не будет похож на все его вечера с тех пор, как улетела Наоми.

— Да, конечно, Моника, давай поужинаем. Но только не итальянская кухня.

***

Итак, они поедали суши из лосося, выращенного в водохранилищах станции. Невероятно дорогое блюдо, но поскольку этот праздник оплачивала Моника за служебный счет, то Холден ублажал себя едой до тех пор, пока рубашка туго не обтянула живот.

Моника же ела весьма умеренно, иногда подбирая одинокие зернышки риса расчетливыми движениями палочек для суши. Игнорировала она и васаби. С тех пор как Холден последний раз с ней встречался, она немного постарела, но в отличии от Фреда это пошло ей только на пользу, придав ауру опытности и солидности в дополнение к внешности супермодели.

Вечер начался с болтовни о всякой ерунде: как продвигается ремонт корабля, что произошло с командой «Росинанта», которую она знала, когда Кольцо только появилось, куда подевались Алекс, Амос и Наоми. Холден сказал больше, чем намеревался. Моника ему нравилась, хотя была не из тех, кому бы он доверился. Но она его знала, они вместе путешествовали, и к тому же Холден изголодался по разговору хоть с кем-то знакомым даже больше, чем по приличной еде.

— Есть одна странность, — сказала она, промокая уголки рта салфеткой.

— Еще более странная, чем есть сырую рыбу на космической станции с самой известной в Солнечной системе журналисткой?

— Ты мне льстишь.

— Привычка. Я ничего такого не имел в виду.

Моника порылась в сумочке и вытащила тонкий складной видеодисплей. Она ткнула в него на лету и положила экран на стол. Там показывался кадр с тяжелой баржой, громоздкой и широкой, идущей к одному из колец в пределах медленной зоны.

— Вот, взгляни.

Картинка пришла в движение, баржа на медленной тяге полетела к кольцу. Холден решил, что это одна из тех, что идут из Солнечной системы к медленной зоне и станции Медина, но она могла быть и любой другой. Все они выглядели примерно одинаково. Когда баржа проходила через врата, изображение моргнуло и задрожало, как будто камера попала под бомбардировку высокоэнергетическими частицами и в магнитный поток. Изображение стабилизировалось, но корабль пропал из вида. Это не было так уж важно. Проходя через врата, свет всегда странно себя ведет и искажает картинку, как отражение на воде. Видео закончилось.

— Я уже это смотрел, — сказал Холден. — Хорошие спецэффекты, но слабый сюжет.

— Вообще-то нет. Угадай, что случилось с кораблем? — лицо Моники разрумянилось от волнения.

— И что?

— Нет, серьезно, угадай. Предположи. Выдвини гипотезу. Ведь он так и не появился с другой стороны.

 

Глава шестая

 

Алекс

— Привет, Бобби, — сказал Алекс в камеру ручного терминала. — Пару недель я буду тут неподалеку, в Маринере, у двоюродной сестры. Просто хотел узнать, может, ты со мной пообедаешь, пока я в городе.

Он завершил сообщение и отправил его, сунул терминал обратно в карман, поколебался и снова его вытащил. Он начал листать список контактов в поисках того, чем отвлечься. С каждой минутой он приближался к тонкой экзосфере дома. Они были уже внутри орбиты Фобоса, на уровне тончайших колец каменной пыли под названием Кольцо Деймоса. Челнок не имел дисплеев, но Алекс мог разглядеть массивную стальную конструкцию базы «Геката», торчащую на склоне горы Олимп. Он проходил там подготовку, когда поступил на военно-космический флот.

Долина Маринера была одним из первых крупных поселений на Марсе. Пять кварталов зарывались в склоны обширного каньона, сгрудившись под камнем и реголитом. Соединяющая их сеть мостов и «труб» называлась Хайдзе, потому что самый западный мост и «трубы» складывались в фигуру, очень напоминающую медузу из анимационного фильма. Более поздняя высокоскоростная линия до Лондрес-Новы напоминала зубец в короне медузы.

Три волны китайских и индийских переселенцев глубоко взгрызлись в сухой грунт, кое-как поддерживая существование на границе возможностей и способностей человечества. Его семья была среди них. Алекс — единственный сын немолодых родителей. У него нет ни племянников, ни племянниц, но в Долине хватало дальней родни из Камалов, чтобы месяцами перемещаться от одних к другим, не злоупотребляя гостеприимством.

Челнок дрогнул, атмосфера снаружи была достаточно плотной, чтобы возникла турбулентность. Радостно зазвенел сигнал, предупреждающий об ускорении, и записанный голос велел пассажирам проверить ремни на гелевых сиденьях и убрать все предметы тяжелее двух кило в шкафчики на стене сбоку. Тормозную тягу включат через тридцать секунд, ускорение достигнет трех g. Автомат произнес цифру так, будто это много, и наверняка это произвело впечатление на некоторых пассажиров.

Алекс убрал ручной терминал в шкафчик и подождал, пока тормозная тяга придавит его к сиденью. Где-то в другом отсеке заплакал ребенок. Начались гудки обратного отсчета — мелодия в ускоряющемся темпе, универсальный язык. Когда гудки слились в тихий и ободрительный аккорд, включилась тяга, вдавив его в гель. Пока судно тряслось и раскачивалось, он задремал. Плотности атмосферы Марса не хватало для торможения во время резкого и крутого спуска, но она прилично разогревала корабль. Алекс в полудреме смотрел на данные о посадке, цифры расплывались, когда на него накатывал сон. Если бы что-то пошло не так — изменилось ускорение, судно содрогнулось бы от удара, сместились бы шарниры сиденья — Алекс мгновенно проснулся бы. Но ничего не случилось, совершенно ничего. Уже неплохо, когда возвращаешься на родину.

Космопорт находился у подножия каньона. Над ним возвышались шесть с половиной километров камня, а полоска неба наверху занимала сектор едва ли больше тридцати градусов. Посадочная станция была одним из старейших зданий в Маринере, ее массивный чистый купол построили с двойной целью — экранировать от радиации и открыть вид, потрясающий масштабом. Каньоны убегали на восток — изрезанные, суровые и прекрасные. По склонам каньона мерцали огни — там, где из скалы торчали жилые кварталы, дома некоторых до неприличия богатых обитателей, променявших безопасность глубокой норы на окна с настоящим видом. Мелькнул транспортный летательный аппарат, прижимаясь к поверхности — там относительно плотный воздух чуть лучше поддерживал его тончайшие крылья.

По данным исследований, когда-то Марс обладал собственной биосферой. Здесь выпадали дожди. Текли реки. Возможно, не в кратчайшей по геологическим меркам истории человечества, но когда-то давно. И это повторится, как обещают терраформеры. Не на их веку и не на веку их детей, но когда-нибудь так и будет. Алекс осматривался, стоя в очереди на таможенный контроль. Притяжение планеты, всего треть g, казалось странным. Не важно, что говорят цифры, но здесь гравитация ощущается совсем не так, как в гравитационном колодце. Пока Алекс смотрел на величие каньонов и приспосабливался к собственному весу, в его груди росло нетерпение.

Он здесь. Он дома.

Прибывающими пассажирами занимался служащий с густыми седыми усами с остатками рыжины. Его глаза покраснели, а лицо было угрюмым.

— По делам или развлечься?

— Ни то, ни другое, — протянул Алекс. — Хочу повидаться с бывшей женой.

Служащий улыбнулся.

— Так это будет деловая встреча или развлечение?

— Назовем ее неделовой, — сказал Алекс.

Оператор пощелкал по дисплею своего терминала и кивнул в сторону камеры. Когда система подтвердила, что Алекс именно тот человек, за кого себя выдает, он задумался, почему так ответил. Он не сказал, что Тали была стервой, не стал ее оскорблять, но решил пошутить. Ему показалось, что она заслужила большего. Наверное.

— Приятного пребывания на Марсе, — сказал служащий, и Алекс вошел в тот мир, который покинул.

Его кузина Мин находилась в зале ожидания. Она была на десять лет моложе Алекса и растеряла последние следы юности, а вместо них появились первые признаки спокойной зрелости. Но улыбка осталась той же, что и у девчонки, которую он когда-то знал.

— Привет, братец, — сказала она, растягивая слова на манер жителей Маринера, быть может, чуть сильнее обычного. — Что тебя сюда занесло?

— Скорее сентиментальность, чем здравый смысл, — ответил Алекс, раскрывая руки. Они обнялись.

— Багаж есть? — спросила Мин.

— Путешествую налегке.

— Ясно. У меня тут кар у выхода.

Алекс поднял бровь.

— Не стоило так беспокоиться.

— Они подешевели. Дети не вернутся с нижнего уровня еще четыре часа. Хочешь чем-нибудь заняться, пока они не болтаются под ногами?

— Меня интересуют только две вещи — хочу повидаться с народом и мечтаю о тарелке лапши от Хасана.

По лицу Мин мелькнуло смущение, но тут же исчезло.

— На южном склоне есть большая кафешка с лапшой. Чесночный соус просто с ног сшибает. Но Хасан уже года четыре не работает.

— Ясно. Ну ладно, ничего. И не сказать, что лапша у Хасана была особенно вкусной.

— Это верно.

— Просто это была его лапша.

Кар оказался обычным, электрическим, но шире и крепче тех, что использовали на станциях. Шины из чистого полимера, не оставляющего следы на полу коридоров. Алекс скользнул на пассажирское сиденье, Мин взялась за рычаги управления. Они болтали о всякой ерунде — кто из родни женился, кто развелся, кто переехал и куда. Алекса удивило, сколько братьев и сестер Мин отправилось к Кольцу, и хотя она не сказала этого прямо, казалось, будто ей куда интересней узнать, что он видел на той стороне, чем услышать новости о нем самом.

Они спустились по длинному тоннелю, а потом пересекли мост в сторону Банкер-Хилл. Именно в этом квартале вырос Алекс. В местной синагоге покоился прах его отца, а пепел матери развеяли над каньоном Офир. Девушка, с которой он впервые поцеловался, жила в двух коридорах ниже от того места, где сейчас обитала Мин с семьей. В детстве его лучшим другом был китаец Джонни Чжоу, живущий со старшим братом и сестрой на другой стороне каньона.

Теперь, когда он ехал по коридорам, на него нахлынули воспоминания. Вот поворот, где в «Одинокой звезде» Шарабагара по выходным устраивали танцы и состязания в выпивке. В девять лет Алекса поймали на воровстве жвачки из винного погребка на углу коридора Даллас и Ню-Рен-Ти. На танцполе в «Аламо-Плазе» он жутко блевал. Каждый день наверняка происходит нечто подобное. Воспоминания Алекса отличались лишь тем, что это были его воспоминания.

Он не сразу сообразил, почему чувствует какой-то дискомфорт. Как и в случае с разницей между центробежной силой и планетарной гравитацией, он не сразу уловил пустоту коридоров. Но по мере того как Мин углублялась в квартал, он заметил сначала отсутствие огней, а потом замки. Вдоль всех коридоров, словно пригоршня разбросанного песка, мелькали запертые квартиры и магазины с темными витринами. Само по себе это ничего не значило, но Алекс заметил сначала один, потом несколько, как цветы на лугу, и вдруг целую гроздь внешних замков, которые хозяева и служба безопасности вешают на двери, когда съезжают постояльцы. Он продолжал болтать с сестрой, но начал подсчет. Из следующей сотни дверей — домов, магазинов, мастерских, школ — двадцать одна была заперта.

Когда Мин остановила кар у собственной двери, Алекс упомянул об этом.

— Ага, — сказала она с принужденной легкостью. — Мир призраков.

Пока он отсутствовал, Талисса переехала. Их прежняя квартира находилась в Балларде и притулилась между военно-космической базой и старым заводом по переработке воды. Судя по справочнику, она теперь жила в Галвестон-Шаллоу. Он совсем не так представлял себе ее жилище, но многое изменилось. Может, она разжилась деньгами. Алекс на это надеялся. Ему бы хотелось, чтобы ее жизнь стала лучше.

В Галвестон-Шаллоу были широкие коридоры. Часть света проникала с поверхности через колодцы, но солнечные лучи пропускались через вереницу прозрачных щитов, чтобы свести радиацию к минимуму. Широкий скошенный потолок придавал этому месту видимость естественного, чуть ли не из органики, а густые ароматы растений и почвы скрывали запах из воздухоочистителей. Общественное пространство было заполнено обширными зарослями плюща и сансевиерии. Всё это производило немереные дозы кислорода. Влажный воздух казался необычным и успокаивал. Это ведь сбывшаяся мечта марсиан, подумал Алекс, пусть и в мелком масштабе. Однажды проект по терраформированию сделает такой всю планету, если получится. Флора и фауна, вода и воздух. Когда-нибудь, столетия спустя после его смерти, люди будут ходить по марсианской поверхности в окружении такой вот растительности. Смогут ощутить на коже настоящие солнечные лучи.

Но он отвлекся. Алекс проверил на ручном терминале их положение относительного нового дома Тали. Его сердце забилось быстрее, он не знал, куда девать руки. Алекс гадал, что она скажет, как на него посмотрит. Что они оба почувствуют — злость или радость. Он всё же надеялся на радость.

Его план — найти нужное место, собраться и позвонить в дверь — сорвался, потому что стоило им свернуть за последний изгиб коридора, как Алекс ее увидел. Тали с совком в руке стояла на коленях у растений в общественной зоне. На ней были плотные рабочие штаны из парусины, заляпанные почвой, и бежевая куртка с кучей карманов и петель для садовых инструментов, по большей части пустых. Ее волосы были красивого каштанового цвета, без каких-либо признаков седины, наверняка крашеные. Лицо стало шире, щеки более пухлыми. Время обошлось с ней мягко. Она не была красавицей. Может, и никогда не была, но это вся та же хорошенькая Талисса.

Алекс почувствовал, как губы изогнулись в улыбке, скорее улыбке нетерпения, чем радости. Он сунул руки в карманы и неторопливо пошел к ней, стараясь придать походке небрежность. Тали подняла голову от своего занятия, потом снова опустила. Ее плечи напряглись, она опять подняла взгляд и уставилась на Алекса. Он поднял ладонь.

— Алекс? — сказала Тали, когда он оказался около садика.

— Привет, Тали, — откликнулся он.

— Что ты здесь делаешь? — ошеломленно спросила она.

— Выдалось немного свободного времени, пока корабль на ремонте. Подумал вот, что могу навестить родные края. Повидаться с народом. Всякое такое.

Талисса кивнула, ее губы сложились в неровный изгиб, что значило — она крепко задумалась. Может, сначала следовало послать ей сообщение. Но ему казалось, что такая встреча должна быть лицом к лицу.

— Ясно, — сказала она. — Ладно.

— Я не хотел тебя отвлекать. Но может, когда ты закончишь, я угостил бы тебя чашкой чая?

Тали встала и покачала головой.

— Прекрати, Алекс. Что ты здесь делаешь?

— Ничего, — ответил он.

— Нет. Ты здесь не просто так.

— Правда, я всего лишь...

— Не надо, — сказала она. — Не вешай мне лапшу на уши. Никто не появляется как снег на голову у дома бывшей жены просто потому, что решил выпить чашечку чая.

— Ну ладно. Но я подумал...

Тали покачала головой и снова начала копаться в черной почве.

— Что подумал? Что мы вместе выпьем, поговорим о старых добрых временах и пустим слезу? Может, даже в постель завалимся, ностальгии ради?

— Что? Нет. Я не...

— Пожалуйста, не делай из меня виноватую. У меня насыщенная и сложная жизнь, и ты решил, что не будешь ее частью. У меня сейчас и так полно проблем, и мне бы не хотелось обсуждать их с тобой, а утешать человека, который ушел от меня черт знает сколько лет назад, потому что у него... Не знаю, кризис среднего возраста? Это уж точно для меня не самое важное, и глупо было бы от меня этого ожидать.

— Ясно. 

Внутри у него заныло, как будто его нафаршировали вольфрамовыми снарядами. Он почувствовал, что краснеет. Тали вздохнула и подняла на него взгляд. Но ярости в ее глазах не было. Даже злости. Скорее усталость.

— Прости, — сказала она. — Когда-то мы были парой и хорошо друг друга знали. А сейчас даже этого не скажешь.

— Понимаю. Прости.

— Не я поставила тебя в это положение. Это ты меня поставил. Я просто ухаживала за растениями.

— Я знаю. Я не хотел ставить тебя в неудобное положение. Ни сейчас, ни прежде.

— Ни прежде? Когда ты меня бросил?

— Я не хотел, чтобы так случилось, и дело было не в тебе или...

Она резко помотала головой и поморщилась.

— Нет. Не начинай. Алекс? Мы говорим о прошлом. А я только что сказала, что не хочу об этом разговаривать. Понятно?

— Понятно.

— Хорошо.

— Прости, если я доставил тебе... неудобства.

— Я справлюсь.

Он снова поднял руку в том же жесте, что и когда подходил к Тали, но теперь это означало другое. Алекс развернулся и пошел прочь. Унижение давило на грудь. Ему хотелось оглянуться, бросить последний взгляд — а вдруг она тоже на него смотрит. Искушение было почти непреодолимым.

Но он справился.

Тали была права. Именно поэтому он и появился у ее порога без предупреждения. Потому что знал — если она скажет «нет», придется подчиниться, и где-то в глубине сознания он решил, что если они окажутся здесь, будут вдыхать один воздух, ей станет сложнее его отвергнуть. Возможно, так оно и было. Возможно, ей пришлось труднее.

Первый бар, на который он наткнулся, назывался «Лос компадрес», внутри пахло наркотой и пережаренным сыром. Парнишка за барной стойкой едва достиг возраста, когда может пить сам, его желтоватую кожу обрамляли рыжие волосы и усы, которым можно было бы польстить, назвав их модными. Алекс взобрался на высокий табурет и заказал виски.

— Рановато для праздника, — заметил бармен, разливая алкоголь. — По какому поводу?

— Выяснилось, — несколько театрально растягивая слова в маринерской манере, ответил Алекс, — что временами я та еще скотина.

— Суровая правда жизни.

— И не говори.

— Думаешь, если пить в одиночестве, станет легче?

— Да нет. Просто соблюдаю исконно мужскую традицию испытывать от этого боль.

— Тоже верно, — заметил бармен. — Как насчет еды?

— Я бы взглянул на меню.

Полчаса спустя бокал опустел лишь наполовину. Бар начал заполняться, то есть в зале, вместившим бы человек семьдесят, оказалось около двадцати посетителей. Из скрытых колонок доносилась ковбойская музыка. Мысль о том, чтобы вернуться к сестре и притвориться веселым была лишь немного противнее, чем сидеть тут и дожидаться, пока он прекратит себя жалеть. Алекс всё раздумывал, что мог бы сказать или сделать по-другому и изменить ситуацию. Пока что ему не пришло в голову ничего лучше, чем «не надо было бросать жену», а это почти то же самое, что и «стать кем-то другим».

Загудел его ручной терминал. Алекс вытащил его. Сообщение от Бобби Драпер.

«Привет, Алекс. Прости, что долго не отвечала. Была страшно занята. Если ты в городе, я с удовольствием с тобой встречусь. У меня куча вопросов, если ты готов отвечать. Заходи в любое время».

Она жила в Лондрес-Нове. Алекс кликнул по адресу, и на экране появилась карта. Он находился недалеко от станции экспресса. Может добраться туда к ужину. Он прикоснулся к верхней панели ручного терминала, заплатил за выпивку и вышел. В коридоре сломался кар, и вокруг него сгрудилось с полдюжины ремонтников. Мимо прошла женщина с молочно-белой кожей и бросила на него вопросительный взгляд. Алекс кивнул. Наверное, гадает, не тот ли он пилот, что летает с Джеймсом Холденом, подумал он. Прежде чем она успела задать вопрос, он прошел дальше.

Да. Хорошо было бы повидаться с Бобби.

 

Глава седьмая

 

Амос

Столетие назад космопорт построили в километре от Ловелл-сити. Теперь он превратился в географический центр крупнейшего лунного мегаполиса, хотя из космоса так и не подумаешь. Луна могла похвастаться очень малым числом настоящих куполов. Постоянные дожди из микро-метеоритов превращали куполы в точки выброса атмосферы. И потому по мере снижения шаттла единственными видимым признаком города были отдельные точки доступа к поверхности и сам космопорт. Доки уже меняли, но всё равно они были на редкость древними и когда-то покрашены в белый. За многие годы ботинки и кары протоптали на полу серые дорожки. В конце длинного зала за выщербленными окнами находился офис, а воздух пах похожей на порох лунной пылью.

Мальчишки-вымогатели в зоне высадки пассажиров сверлили его взглядом, когда Амос выходил с судна. Он улыбнулся, помахал и держался рядом с Рико, Цзяньго и Венди, пока они не покинули длинный терминал.

— Брат, — сказал Рико, пожав руку Амосу. — Куда направляешься?

— Вниз, в колодец, — ответил Амос. — Присмотрите за девчонкой, ребята, ладно? И удачи с новой работой.

Цзяньго крепко обнял Венди.

— Присмотрим. Сье-сье тебе за всё.

Рико и Цзяньго уставились на Амоса, словно ожидали чего-то еще, но он уже всё сказал, повернулся и пошел к терминалу межпланетных челноков. Зал ожидания находился под большим фальшивым куполом, призванном производить впечатление на туристов. На самом деле они были под землей, но с пола до потолка огромный зал покрывали видео-экраны высокого разрешения с изображением вида на поверхности. Во всех направлениях тянулись горы и кратеры Луны, но больше всего притягивал внимание висящий в небе сине-зеленый диск. С такого расстояния он был прекрасен. Города — лишь искорки светлячков на темной стороне. Когда Землю заливал солнечный свет, с лунной орбиты почти не было видно следов цивилизации. Планета выглядела чистой и нетронутой.

Конечно же, это обман.

Похоже, это закон Вселенной — чем ближе к чему-то находишься, тем хуже это выглядит. Возьми самого красивого человека в Солнечной системе, увеличь изображение до нужного масштаба — и получишь ландшафт как после катастрофы, в котором копошится всякая мерзость. Такова Земля. Издалека — сияющий бриллиант, а вблизи — изуродованный ландшафт, населенный паразитами-трупоедами.

— Один билет до Нью-Йорка, — сказал Амос в окошко автомата.

Рейс до Земли был достаточно коротким, и никто не пытался тянуть из него деньги, уже хорошо. В полете трясло и укачивало, и это уже не так хорошо. Вот что приятно в космосе: пусть это вакуум с радиацией, которая прикончит тебя за долю секунды, если зазеваешься, но в нем уж точно никогда нет турбулентности. В шаттле не было окон, но перед глазами в купе висел большой экран, показывающий спуск с помощью внешних камер. Нью-Йорк вырос от серого пятна до городского пейзажа. Космопорт на искусственном острове к югу от Статен-Айленда из серебристой почтовой марки превратился в обширную сеть посадочных площадок и стартовых рельсов в окружении Атлантического океана, плещущегося у входа в Лоуэр-Бэй. Крохотные игрушечные кораблики, годящиеся для плавания в детской ванночке, стали огромными судами на солнечных батареях, пересекающими океаны. Всё видимое при спуске было чистым и технически безупречным.

И это тоже обман.

К тому времени как шаттл приземлился, Амос был готов погрузиться в городскую грязь хотя бы для того, чтобы увидеть что-нибудь правдивое. Стоя при полной земной гравитации на спуске с шаттла, он хотел ощутить, как она ему мешает и давит. Но по правде говоря, в глубине души, наверное, глубоко на генетическом уровне, он обрадовался. Его предки миллиарды лет строили свои внутренние структуры при постоянном тяготении в одну g, и его организм со вздохом облегчения почувствовал, как это правильно.

— Благодарим вас за полет, — сказало с экрана у выхода красивое, но ничем не примечательное лицо лишенным какого-либо акцента или половой принадлежности голосом. — Надеемся скоро увидеть вас снова.

— Да пошла ты, — с улыбкой сказал экрану Амос.

— Спасибо, сэр, — ответило лицо, глядя ему в глаза. — Ваше мнение очень важно для «Межпланетных путешествий».

Короткий тоннель соединял посадочную площадку с центром приёма посетителей космопорта, где проходила таможенная граница Нью-Йорка — первый официальный визит Амоса на земную почву за двадцать с чем-то лет. Центр приёма вонял множеством стиснутых чересчур близко тел. Однако в воздухе ощущался слабый привкус запаха соли и гниющих водорослей, вездесущий дух близости океана, обонятельное напоминание всем, проходящим через этот остров Эллис космической эры, о том, что Земля абсолютно уникальна для человеческой расы. Океанская вода плещется в жилах всех, вышедших когда-то из этого же океана. Моря существуют дольше людей и потом, когда все умрут, без раздумий примут их воду обратно.

По крайней мере, это не обман.

— Паспорт или рабочие документы, — сказал усталый человек в таможенной будке. Похоже, это была единственная работа в здании, выполнявшаяся не роботами. Компьютеры можно запрограммировать почти на всё — кроме ощущения, что кто-то задумал недоброе. Амос не сомневался, что уже проверен полноразмерным сканером, подсчитана частота сердцебиения, определён уровень влажности кожи и дыхания. Но все эти параметры можно подделать лекарствами или тренингом. А человек за стойкой должен просто смотреть — может, с ним что-то не так.

— Пожалуйста, — улыбнулся Амос и вывел на экран ручного терминала записи о своём гражданстве ООН, а компьютер таможенника считал их и сравнил с данными в базе. Таможенник изучал свой экран, лицо оставалось непроницаемым. Амос не был дома почти три десятка лет и ожидал, что его направят к дополнительной линии безопасности для более тщательной проверки. Это был бы не первый чужой палец в его заднице.

— Всё в порядке, — сказал таможенный офицер. — Хорошего дня.

— И вам того же, — ответил Амос, не в силах скрыть удивления. Таможенник нетерпеливо махнул рукой, чтобы он проходил. Пассажир, ожидающий своей очереди за Амосом, откашлялся.

Амос пожал плечами и пересек желтую линию, официально отделявшую Землю от всей остальной вселенной.

— Амос Бартон? — сказал чей-то голос. Немолодая женщина в дешевом сером костюме из тех, что носят чиновники средней руки и копы. Так что он не особо удивился, услышав ее следующие слова:

— Вы должны пройти с нами.

Амос улыбнулся, прикидывая свои шансы. К нему направлялись полдюжины других копов, вся команда в тактических бронежилетах высокой защиты. У троих наготове шокеры, у остальных — полуавтоматические пистолеты. Что ж, по крайней мере, его принимают всерьёз. Можно считать комплиментом.

Амос поднял руки.

— Шериф, я сдаюсь. Какие обвинения?

Офицер в штатском не ответила, а двое членов тактической команды завернули ему руки за спину и надели наручники.

— Удивили, — сказал Амос, — я же только приехал. Пока что все преступления, которые я собираюсь совершить, только в теории.

— А ну тихо, — сказала женщина. — Ты не под арестом. Давай-ка прокатимся.

— А если я не хочу?

— Тогда окажешься под арестом.

Полицейский участок космопорта в точности походил на все прочие полицейские участки, в которых Амосу случалось проводить время. Иногда стены там серо-коричневые, иногда зелёные, но эти бетонные стены и застеклённые офисы, заставленные письменными столами, одинаково «уютны» и на Земле, и на Церере. Даже с тем же запахом пережжённого кофе.

Коп в штатском, кивнув, провела Амоса мимо дежурного сержанта в маленькое помещение, непохожее на привычную ему комнату для допросов. Кроме стола и четырех стульев здесь имелся единственный предмет — массивный видеоэкран, закрывающий большую часть стены. Штатская усадила его на стул напротив экрана и вышла, прикрыв за собой дверь.

— Однако, — хмыкнул Амос. Ему стало любопытно — это что, у полицейских новая методика ведения допросов? Он откинулся на стуле, устроился поудобней, рассчитывая подремать после утомительного полета в шаттле.

— Не поняла, тут что, тихий час? Кто-нибудь тресните ему по башке, чтобы проснулся, — раздался знакомый голос.

На огромном экране появилось лицо Крисьен Авасаралы. Изображение было раза в четыре крупнее оригинала.

— Ну, либо у меня в жизни полное счастье, либо полное дерьмо, — ухмыляясь, заметил Амос. — Как жизнь твоя, Крисси?

— Тоже рада тебя видеть. Еще раз так меня назовешь — и тебя отхерачат дубинкой, — ответствовала Авасарала. Все же Амосу показалось, что на ее лице промелькнула тень улыбки.

— Без проблем, госпожа убер-секретарь. Это звонок вежливости или?..

— Что ты делаешь на Земле? — без тени прежнего юмора спросила Авасарала.

— Приехал отдать дань уважения умершему другу. Я что, забыл какой-то бланк заполнить?

— Кто? Кто умер?

— Не твоего паршивого ума дело, — с фальшивым добродушием ответил Амос.

— То есть тебя не Холден отправил?

— Нет, — отрезал Амос, чувствуя, как в животе от злости, словно от глотка хорошего виски, разливается тепло. 

Он пощупал наручники, прикидывая свои шансы избавиться от них. А затем — прорваться на свободу, раскидав по комнате кучу полицейских. Эта мысль невольно заставила его улыбнуться.

— Если ты приехал за Мартри, он уже не на Земле, — сообщила Авасарала. — Он заявил, что ты избил его до полусмерти в трюме «Росинанта», пока вы везли его сюда. Собираешься закончить работу?

— Вообще-то, он замахнулся первым, поэтому, строго говоря, это была самооборона. И если бы я захотел его убить — думаешь, не смог бы? Честное слово, я остановился не потому, что подустал.

— Тогда зачем? Если у тебя послание для меня от Холдена, рассказывай уже. А если от Холдена не для меня — рассказывай, для кого и кто они такие.

— Да Холдену нахрен не сдалось меня сюда посылать, — сказал Амос. — Мне что, еще раз повторить?

— Он... — начала было Авасарала, но Амос ее перебил.

— Он — капитан корабля, на котором я работаю, а не хозяин всей моей долбаной жизни. У меня свои личные дела, и я приехал с ними разобраться. Поэтому закрывай меня за что-нибудь, иначе я пошел.

Амос осознал, что Авасарала подалась вперед в кресле, только когда она откинулась обратно и протяжно выдохнула.

— Ты ведь не шутишь, мать твою?

— Не за чувство юмора меня любят.

— Ладно. Но ты ведь понимаешь, почему меня это волнует.

— Волнует, не задумал ли чего Холден? Ты что, ни разу его не видела? Этот человек в жизни ничего не делал втихаря.

Авасарала хохотнула:

— И правда. Но если бы он послал своего наемного убийцу на Землю, нам бы...

— Не понял, что?

— Если бы Холден послал...

— К черту Холдена, ты сказала «своего наемного убийцу». Это вы так на меня тут смотрите? Убийца на окладе у Холдена?

Авасарала нахмурилась.

— А это не так?

— Ну, я-то сам больше механик. Но если у ООН где-то зарыто на меня досье, в котором я числюсь штатным убивцем «Росинанта»... ну, это даже круто.

— Судя по твоей реакции, мы не особо далеки от истины.

— Ладно, — Амос жестом коренного землянина пожал плечами, руки его по-прежнему были связаны за спиной. — На этом все?

— Почти, — ответила Авасарала. — Как там остальные? Всё нормально?

— «Роси» развалили на части во время приключения на Илосе. Но экипаж в порядке. Алекс пытается помириться с бывшей. Капитан с Наоми по-прежнему кувыркаются вместе. Короче, все по-старому.

— Алекс на Марсе?

— Ну, его бывшая на Марсе. Наверное, он туда полетел, но когда я покинул Тихо, он был еще на станции.

— Интересно, — сказала Авасарала. — Не то, что он пытается помириться с бывшей, конечно. Еще ни один мужчина не смог этого сделать, не выглядя при этом засранцем.

— Неужели?

— Ладно, — Авасарала посмотрела куда-то поверх своего экрана. Улыбнувшись, она приняла поданную ей дымящуюся чашку, сделала длинный глоток и блаженно вздохнула. — Спасибо, что уделили мне время, мистер Бартон.

— Мне только в радость.

— Будь так любезен, имей в виду, что мое имя нынче весьма тесно связано с «Росинантом», капитаном Холденом и его экипажем.

— И? — снова пожал плечами Амос.

— И, — Авасарала, опустив чашку на стол, наклонилась вперед, — если мне потом придется за вами разгребать последствия, было бы неплохо получить об этом предупреждение.

— Заметано, Крисси.

— Нет, правда — завязывай с этим, — улыбнулась она.

Экран погас. В помещение зашла женщина, задержавшая Амоса в порту. Он мотнул подбородком в сторону монитора.

— По-моему, я ей нравлюсь.

***

Улицы Нью-Йорка не сильно отличались от балтиморских, где он вырос. Множество небоскребов, куча роботизированных автомобилей, толпы народа двух категорий: те, кому есть где притулиться, и те, кому негде. Имеющие работу шныряли из общественного транспорта в офисные здания и обратно во время пересменка. Они покупали всякую всячину у уличных продавцов, просто ради демонстрации, что у них есть деньги. Те, что существовали на базовом пособии, слонялись вокруг и жили за счет товарообмена, перебиваясь на излишки, созданные более продуктивными, плюс мелкой торговлей из-под полы, неинтересной правительству.

А между ними шаталась призрачная, невидимая посторонним третья группа. Живущие в щелях. Воры, приглядывающие легкую жертву. Наркодилеры, мошенники и проститутки всех возрастов, всех возможных полов и сексуальной ориентации. К их числу когда-то принадлежал и Амос. Наркодилер на углу заметил его взгляд и нахмурился в ответ, вычислив, кто такой Амос, но не узнав его. Но это не имеет значения. Он не задержится в городе на такой долгий срок, чтобы кто-нибудь решил понять, подходит ли он для местной экосистемы.

Прогулявшись пару часиков и привыкнув к земной гравитации и бетону под ногами, Амос остановился в первом попавшемся отеле. Кое-что в его жизни действительно изменилось — деньги. Пусть работа на «Росинанте» и была сопряжена с опасностями и трудностями, но оказалась весьма прибыльной. Получив свою долю, Амос не беспокоился о стоимости отеля, он просто попросил номер и велел своему терминалу расплатиться по счету.

В номере он долго принимал душ. Лицо Лидии смотрело на него из зеркала в ванной, пока он чистил зубы и брил короткую щетину на голове. Приведение себя в порядок стало своего рода ритуалом. Как для священника — подготовка к обряду.

Закончив, он голым уселся на огромную кровать и заглянул в некролог Лидии.

ЛИДИЯ МААЛУФ АЛЛЕН, УМЕРЛА В СРЕДУ, 14 АПРЕЛЯ В...

Аллен. Амос не знал этого имени. Для псевдонима не слишком годится, поскольку он всегда знал ее под именем Лидия Маалуф. Значит, не псевдоним. Фамилия по мужу? Интересно, интересно.

ЕЕ ПЕРЕЖИЛ МУЖ, ЧАРЛЬЗ ДЖЕЙКОБ АЛЛЕН, С КОТОРЫМ ОНИ БЫЛИ ЖЕНАТЫ ОДИННАДЦАТЬ ЛЕТ...

Через десять лет после его отъезда Лидия вышла замуж за человека по имени Чарльз. Амос примерил к себе эту мысль навроде того, как тыкают пальцем в рану, чтобы узнать, не гноится ли она. Чтобы увидеть, будет ли больно. Единственной реакцией оказалось любопытство.

ОНА МИРНО СКОНЧАЛАСЬ У МУЖА НА РУКАХ В СВОЕМ ДОМЕ В ФИЛАДЕЛЬФИИ...

Чарльз последним видел ее живой, значит, он первый, кого должен найти Амос. Перечитав некролог еще несколько раз, он зарегистрировался на сайте и купил билет на ночной скоростной поезд в Филадельфию. Затем лег и закрыл глаза. Его до странности волновала мысль о встрече с мужем Лидии, будто ее семья была и его семьей и он должен был знать Чарльза всю жизнь, но только сейчас впервые увидит. Ему не спалось, но мягкая кровать расслабила напряженные мышцы спины, и тошнота от перелета наконец начала проходить. Путь вперед был открыт.

Если Лидия в самом деле тихо умерла в своей кровати, рядом с любящим мужем, он встретится с ним. Посмотрит на дом, где она жила. Положит цветы на могилу и скажет последнее прости. Если нет, он кого-нибудь убьет. Обе перспективы его вполне устраивали.

Он уснул.

 

Глава восьмая

 

Холден

Холден снова пересмотрел видео. Корабль, уродливая металлическая коробка с дополнительными емкостями для груза, прикрепленными по бокам, вызвал в его памяти нагруженные поклажей фургоны из старых вестернов. И это было недалеко от правды. «Робия Балхи», зарегистрированная на капитана Эрика Кхана с Паллады, представляла собой лишь груз и пассажиров, направляющихся к границе, чтобы застолбить землю. Может, меньше лошадей, зато больше термоядерных реакторов.

И снова корабль прошел через портал, изображение качнулось, прыгнуло, и «Робия» исчезла.

— Ну и? — спросила Моника, горя от нетерпения. — Что думаешь?

Он почесал руку, решая, что ответить.

— Есть миллион причин, чтобы старое корыто вроде этого исчезло, — сказал он. — Поломка защиты реактора, потеря атмосферного давления, встреча с обломками. Черт, да могло просто сломаться радио, а они живут себе припеваючи на новой планете и надеются, что кто-нибудь пролетит мимо и заглянет в гости.

— Может быть, — кивнула Моника. — Если бы это был единственный случай. Но за пределы колец в новые миры в прошлом году отправились четыреста тридцать семь кораблей. И тринадцать из них просто испарились. Пшик — и нету. — Она изобразила пальцами крохотный взрыв. 

Холден быстро прикинул. Это примерно три процента потерь. Когда он служил на флоте, в бюджете предусматривалось полпроцента потерь из-за механических повреждений, столкновений с астероидами и действий неприятеля. А здесь в шесть раз больше.

— Хм, — протянул он. — Многовато для кораблей, которые способны пролететь полтора года, чтобы добраться до Кольца.

— Согласна. Многовато. Если корабли продолжат необъяснимо пропадать с той же регулярностью, никто больше не полетит.

— Так, — произнес Холден и умолк, чтобы заказать еще один напиток из меню. Ему это понадобится. — И почему же никто об этом не говорит? Кто их отслеживает?

— Никто! — с ликованием заявила Моника. — В том-то и дело. Никто их не отслеживает. Внутреннюю систему покидают тысячи кораблей, идущих в сторону врат. В них граждане трех разных государств, а некоторые и вовсе не считают себя гражданами какого-либо государства. Большинство этих людей даже не заполняли полетной декларации, просто натянули скафандры поверх толстовок и отбыли в гребаные новые миры.

— Земли всегда так захватывают, наверное.

— Ну, вот и они, отправились поодиночке и кучками, и все с одним стремлением — добраться первыми. Только что-то им помешало. И они исчезли. Во всяком случае, некоторые из них.

— У тебя явно есть теория, — предположил Холден.

— Думаю, это протомолекула.

Холден вздохнул и потер лицо ладонями. Принесли его бокал, и с минуту он потягивал напиток. Холод льда и горечь джина наполнили рот. Моника уставилась на него, буквально подпрыгивая от нетерпения. 

— Нет, вряд ли, — сказал он. — Протомолекулы больше нет. Она мертва. Ее последнюю соту я запустил в звезду.

— Откуда тебе знать? Даже если это и было последнее создающее Кольца оружие, мы знаем, что всё это сделали с помощью протомолекулы. А как же еще? Я читала отчеты. Все эти роботы и прочая хрень, проснувшаяся на Илосе? Протомолекула атакует нас за то, что мы забираем ее барахло.

— Нет, это не так, — сказал Холден. — Всё произошло не так. Сам того не зная, я привез с собой соту этой заразы, и она пыталась связаться с тем, что ее послало. И в процессе я разбудил кучу всякой дряни. Мы с этим разделались и, как ты знаешь, взорвали, чтобы этого больше не случилось.

— Как ты можешь быть уверен?

Шеф-повар суши-бара пролаял объявление, и с полдюжины людей вокруг захлопали. Холден глубоко вздохнул и медленно выпустил воздух сквозь зубы.

— Думаю, могу. А чем докажешь обратное?

— Я знаю, что не можешь, — сказала Моника. Выражение ее лица дало Холдену понять, что ее следующая фраза и есть главная причина этого разговора. Она выглядела, как кошка, почуявшая мясо. — У Фреда Джонсона, похоже, хранится единственный оставшийся образец протомолекулы. Той самой, что ты забрал с секретного корабля компании «Мао-Квиковски».

— Той самый, что я... Эй, а ты-то откуда это знаешь? И сколько еще человек знают?

— Не могу открыть свои источники, но думаю, нужно забрать ее и попробовать пробудить. Вернуть призрак Миллера и выяснить, не использует ли протомолекула врата для уничтожения наших кораблей.

В голове Холдена толкалось с полдюжины ответов, начиная от «Это худшая идея, которую я когда-либо слышал» и до «Ты вообще поняла мои слова?». Прошло несколько секунд, пока он выбрал подходящий.

— Хочешь устроить спиритический сеанс?

— Я бы не назвала это...

— Нет, — сказал Холден. — Просто нет.

— Я не могу это вот так оставить. Если не хочешь помочь...

— Я не сказал, что не хочу помочь. Я сказал, что не собираюсь беседовать с куском враждебной чужеродной слизи в надежде, что она начнет травить старые полицейские байки. Лучше ее не трогать. Оставить в покое.

Лицо Моники выражало бесхитростную заинтересованность. Холден не увидел бы в ее взгляде ни раздражения, ни разочарования, если бы не знал, чего искать.

— А что тогда? — спросила она.

— Знаешь старую шутку про топот копыт?

— Вроде нет.

— Это долгая история, но суть в том, что если ты слышишь вдалеке топот копыт, то это скорее всего лошади, а не зебры. А ты слышишь топот копыт и сразу предполагаешь, что это единороги.

— Так что ты хочешь сказать?

— Я хочу сказать — давай посмотрим, может, найдем лошадей или зебр, а потом уж устроим охоту на единорога.

***

Новая интригующая загадка не означала, что у Холдена больше нет каждодневной работы, но по крайней мере, теперь он мог думать о чем-то еще, кроме отсутствующей Наоми. И Амосе. И Алексе. Но в основном о Наоми. Когда он ползал по вскрытой обшивке на боку «Росинанта» с плазменным фонариком в руке в поисках трещин, то размышлял о том, куда могли деваться пропавшие корабли. Моника права — их число слишком высоко, чтобы это объяснялось случайным сбоем системы. Была и куча других возможностей, даже не считая ее теории единорога-протомолекулы. Но с тех пор как Холден начал проводить время с детективом Миллером, он перестал верить в совпадения. А кроме того, радикальная фракция АВП продолжала нападения на территории внутренних планет, к примеру Каллисто. Или даже на Землю.

Радикальная фракция АВП яростно возражала против колонизации. А теперь нагруженные припасами корабли колонистов исчезали без следа. А кроме того, станция Медина, бывший Бегемот, бывшая Наву и центральное место для путешествий через врата, полностью находилась под контролем АВП. И это складывалось в определенную картину, пусть даже и не было явных доказательств.

В этом сценарии пиратские экипажи АВП брали на абордаж корабли колонистов, забирали припасы, а людей... отправляли в открытый космос? Гнусность, если бы это оказалось правдой, но всё же люди поступали друг с другом и похуже. Но в этом случае оставались корабли. Пираты забирали корабли, а потом должны были как-то заставить их исчезнуть. То есть изменяли коды маячков. И тот факт, что «Росинант» больше не был «Тахи», служил доказательством наличия у АВП таких возможностей.

— Сакаи, — произнес Холден, настраивая радиочастоту на закрытый канал с главным инженером. — Эй, ты где там?

— Проблемы? — отозвался он таким тоном, будто рассчитывал, что у Холдена есть проблемы.

Холден научился на это не обижаться. Нетерпеливость была агрегатным состоянием Сакаи.

— Скорее загадка.

— Ненавижу загадки, — сказал Сакаи.

— Предположим, ты пытаешься разобраться, не стянул ли кто-то несколько кораблей, изменив коды маячков. Как бы ты нашел эти корабли?

Инженер пару секунд задумчиво пыхтел.

— Не ищи пропавшие корабли, — ответил он. — Ищи новые, появившиеся незнамо откуда.

— Да, отлично, — сказал Холден. — Совершенно точно. Спасибо.

Он остановился у неровного сварного шва между внутренним корпусом и ребром жесткости и стал его подправлять сварным аппаратом. Передний щиток шлема потемнел, и мир превратился в темноту с единственным голубым огоньком. Во время работы он думал, как можно отследить волшебным образом появляющиеся новые корабли. Открытый реестр космических кораблей — неплохая стартовая точка, но если копаться в нем вручную, то можно утонуть. Если бы здесь была Наоми, она бы уж точно минут за десять состряпала программу на ручном терминале, чтобы найти нужное. Увы, Холден не обладал такими же навыками программирования, но у Фреда куча программистов на зарплате, и если...

— Зачем? — вдруг спросил Сакаи. Прошло так много времени, что Холден не сразу понял, о чем он.

— Что зачем? Зачем мне знать, как найти потерянные корабли?

— Ага.

— Знакомая журналистка расследует исчезновение кораблей. Я обещал помочь. И вот, пытаюсь сообразить, как это сделать.

— Стюарт, — сказал Сакаи. Наполовину вопрос, наполовину утверждение — Я слышал, она на станции.

— Да, старушка Моника. Если честно, я считаю, что она гоняется за единорогами, но сказал, что помогу. Мне надо заняться чем-то, а не скучать и жалеть себя.

— Угу, — сказал Сакаи и после долгой паузы добавил: — Значит, вся эта хрень показалась тебе недостаточно странной, чтобы поверить в единорогов?

***

На домашней консоли мигал огонек видеосообщения. Холден изо всех сил старался не надеяться, что оно от Наоми, и все равно страшно разочаровался, когда на экране появилась круглая физиономия Алекса.

«Привет, босс. Насчет того, как я встречаюсь с бывшей женой и мы со слезами падаем друг другу в объятия. Дурацкая была идея. Надо было подумать получше. Но я планирую повидать Бобби, прежде чем отчалю, так что не все так плохо. Как там наш красавец? Будет сверкать к моему возвращению? Выйду на связь, когда смогу. Отбой».

Холден едва не потребовал отчета о том, как все прошло с бывшей женой, но голос Наоми, живущий теперь в его голове, велел не совать нос не в свое дело, и он сказал только:

— Спасибо, что позвонил. Передай Бобби привет. «Роси» еще далеко до готовности, так что не торопись.

Он посидел с минуту, пытаясь придумать, что еще сказать, потом вырезал пустой конец сообщения и отправил его. Странно, как могут люди столько значить для тебя, и при этом тебе нечего им сказать, когда они не рядом. В обычных обстоятельствах они с Алексом поболтали бы о корабле, об остальных двух членах команды, о работе. А теперь, когда все разбежались, а «Роси» в сухом доке, мало что можно было сказать, не вторгаясь в личную жизнь. Эти мысли показались Холдену началом темного пути к печальному одиночеству, так что он решил лучше заняться расследованием.

Не хватало только шляпы, как у Миллера.

— Так скоро вернулся? — сказал Фред, когда один из его подчиненных впустил Холдена в кабинет. — Я знаю, что у меня хороший кофе, но...

Холден взял стул и вытянул ноги, пока Фред копошился у кофеварки.

— Моника Стюарт на Тихо.

— Ну да. Думаешь, кто-то может прилететь сюда так, чтобы я об этом не знал?

— Нет, — согласился Холден. — Но знаешь ли ты, зачем она здесь?

Кофеварка зашипела, и кабинет наполнился крепким, горьким ароматом. Пока готовился кофе, Фред склонился над столом, выстукивая по экрану терминала.

— Что-то там насчет пропавших кораблей, правильно? Так говорит наша разведка.

— Твои люди занимались этим вопросом?

– Честно? Нет. Я что-то слышал об этом, но мы тут совсем закопались. Каждый первый корабль с функционирующим эпштейном направляется к вратам, и мы только и успеваем следить, чтобы они не налетели друг на друга, проходя через кольца. Большинство из них отправляется в неисследованные системы, где нет других кораблей и станций. Несколько не вышли на связь, но это вроде как нормально.

Холден благодарно кивнул, принимая из рук Фреда дымящуюся чашку, и сделал глоток. Сваренный стариком кофе не разочаровал.

— Ну, я понял, — сказал он после второго глотка. — И считаю её теорию довольно-таки неправдоподобной, но она вполне может получить публичное признание, если мы первыми не отыщем лучший ответ.

— У нее уже есть теория?

— Она считает, что это протомолекула. Роботы и все механизмы, пробудившиеся на Илосе, это одна из ее опорных точек.

— Ты же говорил, это несерьёзно. — Фред хмурился над своей чашкой кофе. Когда он снова заговорил, слова вырывались, поднимая перед ним пар, как шёпот сквозь дыхание дракона.

— Вернулся Миллер?

— Нет, не вернулся. Насколько мне известно, во Вселенной нет активной культуры протомолекулы, но...

— Но у меня есть неактивная, которую ты мне дал.

— И Моника откуда-то об этом знает.

Фред только сильнее нахмурился.

— У меня где-то утечка.

— Именно так, но меня волнует не это.

Фред вопросительно выгнул брови.

— Моника, — продолжил Холден, — решила, что мы должны вынуть эту дрянь и использовать вместо доски Уиджи, чтобы вызвать дух Миллера.

— Что за чушь, — сказал Фред.

— Правда? Вот и я подумал, что мы должны испробовать все возможные варианты, прежде чем начать ковыряться с инопланетными вирусами.

— Полагаю, всё когда-нибудь бывает в первый раз, — сказал Фред с едва уловимым сарказмом. — У тебя есть другие теории?

— Да, но тебе они не понравятся.

— Если для этой операции требуется анестезия, у меня есть бурбон.

— Может, дойдёт и до этого, – ответил Холден и допил кофе, чтобы выиграть время. 

Как бы ни постарел Фред за последние пять лет, Холден все ещё его побаивался. Непросто было заговорить о том, что может оскорбить Фреда.

— Еще? — спросил Фред, показав на пустую чашку. Холден помотал головой.

— Итак, имеется радикальная экстремистская фракция АВП, о которой ты мне рассказывал, — начал Холден.

— Я не думаю...

— Было уже две открытых атаки, на территории, подконтрольной Марсу, и на самой Земле.

— Обе провалились.

— Возможно, — ответил Холден. — Если исходить из того, что нам известны их цели, а это неверное предположение. Может, взорвать кусок марсианской верфи и заставить флот ООН обстрелять древний грузовой корабль для них уже выигрыш.

— Ладно, — неохотно кивнул Фред, — ты прав.

— Есть еще одно. Безусловно, радикалы считают, что Земля и Марс бросят их, как только колонизируют новые миры, но это означает, что сами колонисты — тоже часть проблемы.

— Согласен.

— И что, если радикальное крыло АВП решило, что в добавок к подрыву всякого дерьма на внутренних планетах они могут передать послание, захватив парочку кораблей колонистов?

— Ну, — медленно произнес Фред, будто обдумывая ответ прямо на ходу, — проблема в том, где произошли эти атаки.

— Потому что они случились по ту сторону врат.

— Точно. Если корабли взорвали бы, когда они проходили сквозь Пояс, это одно. Но с другой стороны врат? У кого есть доступ туда? Если только ты не думаешь, что это саботаж. Например, на кораблях были заложены бомбы.

— Есть и другая возможность, — сказал Холден.

— Нет, — ответил Фред, предвидя его следующий аргумент.

— Слушай, Фред, знаю, тебе не хочется думать, что на Медине есть люди, работающие против тебя. Возможно, они подделывают записи. Отключают сенсоры, когда нужно что-то скрыть. И я понимаю, почему в это трудно поверить.

— Медина — центр наших долговременных планов, — в голосе Фреда зазвучал металл. — На эту станцию я направлял самых лучших и преданных. Если у радикалов там есть пятая колонна, значит в своей организации я не могу никому доверять. Тогда остаётся только бросить всё и уйти.

— На Медине тысячи людей, сомневаюсь, что ты можешь поручиться за каждого.

— Да, но люди, управляющие станцией, — мои. Самые верные. Без их ведома и поддержки ничего такого происходить не может.

— Мысль устрашающая.

— Это означает, что на самом деле я не владею станцией Медина, — сказал Фред. — Это означает, что самая жестокая и непримиримая, экстремистская фракция нашей группировки контролирует ключевой пункт всей галактики.

— И как же можно это выяснить?

Фред со вздохом откинулся в кресле и печально улыбнулся.

— Знаешь, что? Тебе скучно и одиноко, ты хочешь отвлечься. Не разрушай организацию, которую я строил всю жизнь, просто от нечего делать.

— Но корабли-то исчезли. Если не Медина, то кто-то их забирает. И я не уверен, что мы можем вот так сидеть и надеяться, что все само собой рассосется.

— Чини свой корабль, Джим. Почини его и собери свою команду. Эти пропавшие корабли — не твоя забота.

— Спасибо за кофе, — вставая, сказал Холден.

— Ты не отстанешь, так ведь?

— А ты как думаешь?

— Думаю, — ответил Фред, — если ты сломаешь что-то мое, придется заплатить за это.

— Замётано, — усмехнулся Холден. — Буду держать тебя в курсе.

Уже направляясь к двери, он вспомнил улыбку Миллера и слова: «Если никто не хочет тебе отвечать — значит, ты нашёл по-настоящему интересный вопрос».

 

Глава девятая

 

Наоми

Была когда-то девочка-астер, Наоми Нагата. Теперь есть только женщина. С каждой прошедшей минутой, часом и днём пропасть между ними увеличивалась, и сейчас диаграмма Венна для этих двоих почти не имела пересечений. Всё, что можно, Наоми отрезала многие годы назад, уцелевшее осталось вопреки её стараниям, и она продолжала над этим работать.

— Желаю приятно провести время на Церере, — сказал таможенник, его глаза уже обратились к стоящему в очереди за ней. Наоми кивнула, вежливо улыбаясь сквозь завесу волос, и вышла в широкие коридоры космопорта. Ещё одно лицо в миллионной толпе.

Станция Церера — самый крупный город на Поясе. Шесть миллионов человек в пустотелом астероиде диаметром в сотни километров. Она слышала, к этому количеству только транспорт из порта ежедневно добавляет не меньше миллиона транзитных тел. Большую часть её жизни Церера слыла символом колониализма внутренних планет. Крепость противника на исконных землях астеров.

Снаружи самого космопорта в коридорах было тепло на грани жары — энтропийная нагрузка города, заключённого в термос космического вакуума. Воздух сгущался от влажности, запахи тел и высохшей мочи казались привычными, как улыбка старого друга. Трёхметровый экран выкрикивал рекламу буровых установок, а в следующую секунду — высокой моды, и его грохот тонкой нитью вливался в постоянную ревущую симфонию голосов, машин и автоматов.

Канал новостей транслировал сцены сражений где-то на Земле. Очередная секта повстанцев или обычный этнический конфликт, в очередной раз вызванный их жаждой крови, важный лишь потому, что происходил на Земле. Даже для астеров, многие поколения которых считают своим домом этот астероид, Земля имела символическое значение. Прародительница человечества, тяжёлый сапог на шее обитателей Пояса. На экране бледнокожий человек с раной на черепе и залитым кровью лицом поднимал вверх книгу. Должно быть, священную. Он что-то кричал, яростно открывая рот. Если убить столько же обитателей Пояса, это не попадет в новости. Даже сейчас.

Она оглянулась в поисках киоска с подходящей едой. Там предлагались обычные продукты, производимые корпорацией. Однако теперь, когда АВП стала снабжать Цереру, появился и другой выбор. Дхежет, яйца с карри, лапша со вкусом говядины, красный киббл. Еда её детства. Астерская еда. Кухонный блок «Росинанта» проектировал кто-то из марсианского флота, предлагаемые там блюда всегда были сытными, нередко вкусными, а иногда — просто замечательными. Но это была не её еда.

Она выбрала красный киббл в обшарпанном киоске, облепленном со всех сторон слоями флаеров ночных клубов. Порцию выдали в коричневом картонном контейнере, поместившемся в её левую ладонь, с пластиковым шпателем, похожим на расплющенную ложечку. Первый глоток наполнил рот вкусом тмина, а память — забытыми пыльными образами. Она на минуту перенеслась на свою койку на корабле «Дядя Кристес», склонилась над любимой белой керамической миской, о которой не вспоминала долгие годы, и тихонько ела, пока остальные на кухне пели. Тогда ей не исполнилось и шести, но воспоминания были свежими и яркими. Она съела ещё ложку, наслаждаясь вкусом, и тут заметила человека, идущего следом за ней.

Тощий даже для местного, волосы с проседью висят по бокам головы как сложенные птичьи крылья. Он остановился метрах в пятнадцати и с небрежно-равнодушным видом изучал ленту новостей. Наоми сама не знала, что привлекло к нему внимание и заставило думать, что он здесь из-за неё. Может, то, как он старался не смотреть в её сторону, а может, его манера стоять.

Наоми снова отвернулась и пошла, быстро, но не бегом, вынуждая его держать темп, просматривая по пути окружающую толпу. Если она не ошиблась, рядом может быть и другой, в паре с этим. Она легко проскальзывала в просветы между спрессованными телами, выбирая моменты, когда кто-то пересекал за ней путь. Наоми провела на Церере полгода, когда ей было тринадцать, и между полётами, но станция оставалась для неё далеко не родным домом. Она старалась добраться до бокового коридора, соединявшего более широкие проходы.

А может, она ошибается? Может, тот человек просто случайно оказался рядом в минуту, когда Наоми чувствовала себя особенно тревожно? Она не оборачивалась, пока боковой коридор не влился в широкий поток пассажиров с другого выхода. Палатка обмена валют в четырёх метрах впереди с непрозрачными стенками создавала в потоке людей маленькое пространство, как скала посреди реки. Она не останавливаясь шмыгнула в эту мёртвую зону, за палатку, и прижалась к стене, ощущая лопатками холод металла. Наоми немного вспотела в вязкой духоте, ключицы и кончики волос стали влажными. Она сжалась, стараясь быть незаметной, и стала медленно считать обратно от ста.

На счёте тридцать два Крылья пробежал мимо неё, задрав подбородок и оглядывая толпу перед собой. Наоми почувствовала резкий металлический вкус страха. Она развернулась обратно, лицом к палатке, а потом двинулась мимо неё с другой стороны, в тот коридор, откуда только что пришла. Наоми перебирала в уме варианты. Марко решил наконец покончить с их перемирием, и угроза Филипу была приманкой в ловушке. Или спецслужбы выжидали всё это время и теперь намерены схватить ее. Или её выслеживает кто-то, пересмотревший новостей с Илоса. Или Марко просто послал своего человека ее проверить. Последнее вполне возможно.

Оказавшись снова в главном проходе, она тормознула кар и заплатила за поездку на три уровня вверх, к открытому парку. Женщина-водитель едва взглянула на Наоми, и это стало для неё облегчением. Она откинулась на пластиковую спинку сиденья и прикончила свой киббл. Шины шуршали по настилу, кар поднимался наверх, ближе к центру кольца и подальше от порта.

— Куда едем? — спросила водитель.

— Сама не знаю, — сказала Наоми. — Там посмотрим.

Она встретила Марко, когда ей было шестнадцать и она заканчивала учебную квалификационную работу на станции Гигея. Эта работа должна была позволить ей занять место инженера на Луне или на любой кораблестроительной верфи. Поскольку это было просто подобием экзамена, Наоми знала, что сможет получить должность только через три-четыре семестра, даже если она уже вполне готова.

Марко состоял в экипаже, занимавшемся сбором и добычей сырья, который базировался на станции Гигея. Оттуда они делали рейды на Пояс — добывали редкие металлы, иногда подбирали попадавшиеся на пути обломки старых кораблей. Ходили слухи, что иногда эти обломки бывали совсем новыми. Их капитан, старик по имени Рокку, ненавидел внутренние планеты, как и все астеры. В экипаже ощущалось сильное влияние АВП — не боевой отряд только потому, что пока их об этом не просили. Наоми жила тогда с тетей Марголис, одной из своих приёмных тёток, и подрабатывала без лицензии на очистной станции за воздух, воду, еду, доступ к сети и место для сна. В то время Марко и его компания выглядели для неё бастионом стабильности. Экипаж, проработавший вместе на одном корабле уже семь миссий, казался Наоми одной семьёй.

Да и сам Марко был хорош — тёмные глаза, тёмные мягкие волосы, губы, похожие на лук купидона, и бородка, которая ощущалась под её пальцами как мех дикого зверя. Он часто бывал в коридорах возле бара — слишком молодой, чтобы покупать спиртное, но достаточно привлекательный для того, чтобы заставить других покупать для него в тех случаях, когда самому не удавалось убедить торговцев нарушить закон. Остальные члены экипажа Рокку — Большой Дэн, Кин, Миккем и Карал — были старше его по званию на корабле, но на земле Марко был лидером. Наоми и сама не поняла, когда именно стала частью их экипажа. Она просто жила их жизнью, постоянно была рядом, смеялась над теми же шутками, а потом к ней привыкли. Когда они сломали печать на двери склада и устроили там клуб только для своих, по приглашениям — её пригласили. А вскоре она уже участвовала во взломе.

Станция Гигея переживала в те дни не лучшие времена. Союз Земли и Марса казался тогда прочным как скала. Налоги и пошлины на основные товары держались на грани, едва позволявшей поддерживать жизнь. А иногда превышали её. Корабли летали с таким разреженным воздухом, что люди получали гипоксию, процветал чёрный рынок продуктов гидропоники. Станция Гигея, формально собственность земного бизнес-конгломерата, стала практически отрезанной от него автономной зоной, державшейся на привычке, безысходности и глубочайшем уважении астеров к созданной инфраструктуре.

Когда появлялся Марко, даже старые потрескавшиеся керамические настилы палуб казались менее драными. Он был из тех, кто словно меняет мир вокруг себя. И астерская девочка Наоми могла поклясться, что пойдёт за ним куда угодно. Взрослая Наоми теперь сказала бы, что это неправда.

Но вот она здесь.

Бистро «Ржавчина» располагалось наверху, дальше от оси вращения. Вход преграждала ржавая дверь, заляпанная герметиком, а вышибала, на полголовы выше Наоми и вдвое шире в плечах, неприветливо взглянул, когда она прошла мимо. Но не остановил. Здесь, наверху, вращение станции ощущалось как боковая тяга. Вода лилась под наклоном. Однако на самом деле не только дешевизна местной недвижимости наполняла эти коридоры астерами. Силы инерции Кориолиса действовали здесь чуть ниже пороговых значений, и это заставляло землян и марсиан чувствовать себя не в своей тарелке. Способность жить при постоянном вращении была источником гордости астеров, их отличительным знаком, напоминавшим, кто они такие.

Кафе заполняла электронная музыка с тяжёлым низким ритмом. Пол был липким — там, где его не покрывала арахисовая скорлупа. В воздухе стоял запах соли и дешёвого пива. Наоми прошла вглубь зала, выбрала самое укрытое от взглядов место. Кругом сидели или стояли человек пятнадцать, и она всё ещё чувствовала, что её рассматривают. Её челюсть чуть выдвинулась, линия губ стала жёсткой — скорее защитная окраска, чем настоящее недовольство. Стена, о которую она опиралась, вибрировала от басов.

Она заказала напиток из меню на столике и расплатилась через одноразовый предоплаченный терминал. Прежде чем узколицый парнишка за барной стойкой принёс заказ, железная дверь опять распахнулась и появился Крылья. Двигался он устало и нервно, а выражение лица было злым и непроницаемым. Он пришёл не за ней, он вернулся сюда, потерпев неудачу. Наоми отодвинулась в тень ещё на сантиметр.

Крылья сел у стойки бара, поднялся и снова сел. Открылась спрятанная в тени дверь в задней части клуба, и появился здоровяк с крепкими мускулами на шее и торсе, такими рельефными, что по ним можно изучать анатомию. Седые, отливающие сталью волосы коротко пострижены, за левым ухом — заметная белая линия шрама, как карта дельты реки. Сбоку на шее красовалась татуировка с разомкнутым кольцом — знак АВП. Он направился к бару, где ждал Крылья, уже разводивший руками в знак извинения. Наоми не могла слышать о чём они говорили, но смысл был вполне понятен. Крылья её видел. Он ее упустил. Он приносит извинения. Пожалуйста, не надо отрывать ему ноги. Наоми позволила себе едва заметно улыбнуться.

Здоровяк наклонил голову, кивнул, сказал что-то, отчего Крылья, похоже, почувствовал облегчение и даже сумел улыбнуться. Здоровяк не спеша обернулся, прищурился, вглядываясь в сумрак зала. Его взгляд остановился на Наоми. Юнец из-за стойки двинулся к ней с напитком на подносе. Здоровяк толкнул его в грудь, отодвинув назад. Наоми чуть выпрямилась. Она смотрела прямо в глаза здоровяку, подходившему к столу. Бесцветные, такие, как она помнила.

— Костяшка, — сказал он.

— Кин, — ответила Наоми, а потом огромные руки обхватили её и подняли вверх. Она вернула объятие. Запах и жар его кожи были как будто обнимаешь медведя.

— Господи, ты что же, совсем не изменился?

— Только лучше стал, малышка. Крупнее и умнее.

Он со стуком поставил Наоми на пол. По лицу, как рябь на воде, расплывалась улыбка. Здоровяк похлопал её по плечу, и улыбка стала шире. У Крыльев, сидевшего возле бара, глаза сделались большими и круглыми, как блюдца. Наоми помахала ему. Её преследователь на минуту замешкался, потом помахал в ответ.

— Ну, что я пропустила? — спросила Наоми, пока Кин вёл её к задней двери клуба.

— Да вообще всё, са са? — пробурчал Кин. — Марко тебе много сказал?

— Чертовски мало.

— Как всегда, как всегда.

Коридор за маленькой дверью сворачивал назад, в каменные недра астероида. Старый серый герметик шелушился, камень излучал холод. У стены ждали трое с оружием в руках. Старшим был Карал, двоих помоложе Наоми не знала. Она чмокнула Карала в щёку, двое других смотрели на неё со смесью недоверия и трепета. Потайной коридор заканчивался стальной дверью.

— К чему такая секретность? — спросила она. — Церерой же теперь управляет АВП.

— Есть АВП, а есть другой АВП, — сказал Кин.

— И вы из второго, — за теплотой в голосе Наоми скрывалась тревога.

— Точно, — согласился Кин.

Дверь открылась, и Кин, пригнувшись, вошёл внутрь. За его тушей невозможно было ничего разглядеть. Наоми последовала за ним.

— Забрались сюда и дальше ни шагу, — бросил Кин через плечо. — А лучше бы тут надолго не зависать. Собирались вернуться с Марко еще месяц назад.

— Марко не здесь?

— Здесь никого кроме нас, цыплят, — в словах Кина послышалась улыбка.

Они оказались в просторной холодной комнате. Портативный очиститель гонял спёртый воздух, оставляя запах резины. Пластиковые полки заполняли пайки и вода. Вокруг крошечного пластикового столика расположились пять стульев, с крюка в стене свисал сетевой ретранслятор. Ещё там были скрючившиеся под одеялами тела, но даже если они спали, Кин не обращал на это внимания. Его голос не стал тише.

— Дело в том, что пока всё не кончится, нам лучше не соваться туда, где могут достать, са са?

— Когда что не кончится? — спросила Наоми.

Кин уселся за столик, протянул длинную руку и вытащил с полки бутылку без этикетки. Пробку из горлышка он выдернул зубами.

— Костяшка, — произнес он со смешком, — когда ты говорила, что он мало тебе рассказал, ты ж не вешала мне лапшу на уши?

Наоми опустилась на стул, и Кин налил в два стакана янтарную жидкость. Она пахла спиртом, маслом и жжёным сахаром. Наоми хорошо помнила этот запах, а вкус был как возвращение домой.

— Нет ничего лучше самогона тети Марголис, — вздохнул Кин.

— Ничего, — согласилась Наоми. — А теперь, когда я здесь, может, расскажешь подробнее?

— Ладно, — ответил Кин. — Это всё гребаные врата. Кому как не тебе знать. Еще тысяча внутренних планет, и целая куча новых причин, чтобы насрать на Пояс, ке си? А половина Пояса отсасывает у Палача и строит из себя благородных политиков. Ну, значит, мы, то есть Марко, усекаешь? Года два-три назад мы решили...

— Мы не говорим об этом, — раздался резкий мальчишеский голос.

Кин посмотрел на дверь. Наоми с испугом обернулась. Мальчик казался ужасно взрослым и одновременно ужасающе юным. Кожа у него была темнее, чем у Марко, а волосы сильнее вились. Но глаза такие же. И те же губы. Что-то огромное, больше океана, поднималось в груди Наоми. Её разрывали давно забытые и похороненные чувства. Наоми старалась их скрыть, но ей пришлось опереться рукой о стол, чтобы не упасть.

Он вошёл в комнату. Песочного цвета рубашка была ему велика, но всё же Наоми видела — он уже не подросток, но ещё не мускулистый мужчина. Одно из тел на лежанках зашевелилось и перевернулось, но больше никакой реакции.

— Мы не говорим об этом, пока не вернёмся назад. И даже тогда. Мы вообще об этом не говорим. Сабе? Понимаешь?

— По моему... — сказал Кин. — Я думал, с тех пор...

— Я знаю, о чём ты думал. Это проходит, но мы об это не говорим.

Взгляд юноши в первый раз обратился к Наоми. Её напряжение, как в зеркале, отразилось в его глазах. Она подумала о том, как они похожи. О том, что сейчас в его мыслях и сердце — там, где у неё счастье, вина и яд сожаления. Настала минута, о которой она запрещала себе мечтать. С тех пор как получила на Тихо сообщение Марко, она знала, что это случится. Но она не была к этому готова. Он слабо, едва заметно улыбнулся и кивнул ей.

— Филип, — осторожно сказала она, как будто слово могло рассыпаться.

Он ответил, и голос звучал как эхо.

— Мама.

 

Глава десятая

 

Амос

В Филадельфии станция высокоскоростной железной дороги расположилась недалеко от центра района, куда ходил за покупками средний класс. Служащие, что при деньгах, бродили по улицам мимо витрин магазинчиков, покупая модные вещички и мелкие предметы роскоши. Но при не слишком больших деньгах. Товары для богатеев продавали не здесь, а там, где клиентов можно оградить мерами безопасности и подобных посетителей не допустить.

Даже на Земле были люди с деньгами и люди с Деньгами.

Амосу странно было думать, что у него на счету вполне достаточно, чтобы числиться в когорте последних. Он позабавился, представив, как прошвырнется по роскошному торговому центру в своей далеко не модной одежде, сработанной где-то на Поясе, и даст прикурить продавцам, спустив пару тысчонок на какую-нибудь ерунду. Может, на симпатичный платиновый шейкер для коктейлей ради того случая, если разок-другой в году ему пожелается отведать мартини.

Может, позже. После.

Амос направился к выходу из молла к жилому району, который его терминал обозначил как место жительства Лидии. Вскоре около туннелеподобного выхода к нему пристал паренек лет одиннадцати-двенадцати в дешевом комбинезончике. Такой можно получить бесплатно по отпечатку пальца. Мальчишка предложил ему полный спектр сексуальных утех по невероятно низким ценам. Амос взял мальца за подбородок и потянул его лицо вверх: на щеке виднелись желтоватые следы застарелых синяков, а розоватый контур век красноречиво свидетельствовал о пристрастии к «волшебной пыли».

— Кто твой сутенер? — спросил Амос.

Мальчишка рванулся из его хватки.

— Не лапай меня, не заплатив, чувак.

— Без проблем. Я не рвач. Так кто тебя пасет? Он рядом?

— Не понимаю, о чем ты, — мальчишка начал оглядываться в поисках пути к бегству.

— Ладно тогда. Исчезни. 

Амос посмотрел на убегающего мальчишку и ощутил, как живот начинает скручивать спазм. Он не может помочь всем беспризорникам, что попадутся ему на пути. Их слишком много, а у него есть дело. Но все это обескураживает. Может, подросток побежит к своему сутенеру и расскажет ему, что какой-то уродливый громила лапал ему лицо, тогда сутенер начнет искать Амоса, чтобы преподать ему урок за то, что лапал его товар.

При этой мысли на лице Амоса снова расползлась улыбка, а узел в животе рассосался.

Дом Лидии располагался через тридцать семь кварталов от станции, в окружении небогатых домишек, а не в правительственном квартале. Кто-то немало заплатил за это место, что любопытно. Амос не думал, что Лидия смогла очистить своё досье настолько, чтобы получить приличную работу. Может, ее муж — гражданин с определенными умениями и чистым прошлым — сумел таковую заполучить. Не менее любопытно. Что за парень, ведущий честную жизнь, женится на стареющий преступнице типа Лидии?

Амос шел неторопливо, всё еще надеясь, что сутенер его выследит и объявится. Спустя полтора часа его терминал сообщил, что он на месте. Дом не выглядел чем-то особенным. Небольшое одноэтажное строение, фасад — точная копия любого подобного по соседству. Небольшой, но явно ухоженный сад заполнял пространство между домом и тротуаром, при этом Амос не мог припомнить, чтобы Лидия хоть раз возилась с растениями.

Он прошел по узкой садовой дорожке к входной двери и позвонил. Секунду спустя ему открыл невысокий пожилой мужчина с ежиком седых волос.

— Чем могу помочь, сынок?

Амос улыбнулся, и что-то в выражении его лица заставило хозяина нервно отступить назад. 

— Привет, я старый приятель Лидии Маалуф. Я недавно узнал, что она умерла, и хочу отдать дань ее памяти. 

Амос целую минуту пытался придать лицу нужное выражение, пытаясь изобразить улыбку, которая не отпугнет старика.

Старик (в некрологе называлось имя Чарльз) вздрогнул и пригласил Амоса войти. В убранстве дома угадывался почерк Лидии. Плюшевая мебель и яркие настенные гобелены и занавески напомнили Амосу о её старой квартирке в Балтиморе. Полки и тумбочки усеивали фотографии. Выхваченные секунды из жизни, которую она вела после отъезда Амоса. Две собаки на зеленой лужайке ухмыляются, высунув в камеру языки. Чарльз (более волосатый, но такой же седой) копается в саду. Лидия и Чарльз в ресторане: на столике свечи, оба улыбаются поверх бокалов с вином.

Похоже, жилось им неплохо, и Амос почувствовал облегчение, когда увидел фото. Он еще не понимал, что это значило, но, вероятно, хороший признак.

— У вас есть имя? — спросил Чарльз. — Не желаете ли чая? Я как раз заваривал, когда вы позвонили.

— Конечно, я выпью чая, — согласился Амос, проигнорировав первый вопрос, и остался в уютной гостиной, пока Чарльз чем-то громыхал на кухне.

— После похорон уже прошла пара месяцев, — сообщил Чарльз, — вас не было на планете?

— Ага, работал в последнее время на Поясе. Простите, мое возвращение затянулось.

Чарльз вернулся с кухни и вручил ему дымящуюся чашку. Судя по запаху — зеленый чай. Без сахара.

— Тимоти, верно? — уточнил Чарльз так, будто спрашивал о погоде. Амос стиснул зубы. Кровь забурлила от выброса адреналина.

— Уже давно не Тимоти, — ответил он.

— Она рассказывала о твоей матери. Немного. 

Похоже, Чарльз расслабился, словно осознавал неизбежность того, что произойдет дальше.

— Моей матери?

— Лидия заботилась о тебе после смерти матери, так?

— Ага, — подтвердил Амос, — так и было.

— Итак, — спросил Чарльз и отхлебнул, — как всё будет?

— Я или спрошу позволения взять пару роз из сада, чтобы возложить ей на могилу...

— Или?

— Или просто возьму их, поскольку здесь уже никто не живет.

— Мне не нужны осложнения.

— Мне нужно знать, как все произошло.

Чарльз потупил взгляд, глубоко вздохнул и кивнул.

— У нее была аневризма восходящей части аорты, так мне сказали. Однажды легла спать и уже не проснулась. Я утром позвонил в скорую помощь, но они ответили, что она уже несколько часов как мертва.

Амос кивнул.

— Вы с ней ладили, Чарльз?

— Я любил её, юноша, — ответил хозяин, и в его голосе звякнули стальные нотки. — Вы можете делать тут всё, что пожелаете, я не могу вам в этом препятствовать. Но я не позволю вам разговаривать в подобном тоне. Я любил ее с той секунды, как увидел, и до последнего поцелуя на ночь. И всё еще люблю.

Голос старика не дрогнул, но в глазах блеснули слезы, а руки задрожали.

— Я могу сесть? — поинтересовался Амос.

— Чувствуй себя как дома. Сообщи, если захочешь еще чая. Чайник полный.

— Благодарю вас, сэр. Простите за непочтительность. Но когда я услышал, то забеспокоился...

— Я знал, кем была Лидия до нашей встречи, — произнес Чарльз, садясь на небольшую кушетку напротив. — Мы всегда были честны друг с другом. Но никто нас здесь не беспокоил. У нее просто была проблема с артерией, которая однажды ночью лопнула во сне. И всё.

Амос поскреб в затылке, пытаясь разобраться, верит ли он старику. Похоже, верит.

— Спасибо. Еще раз простите, что давил на вас. Так я могу взять парочку этих роз?

— Разумеется, — со вздохом ответил Чарльз, — это все равно уже не мой сад. Берите, что пожелаете.

— Вы уезжаете?

— Ну, паренек, что давал Лидии деньги, перестал — после ее смерти. У нас были кое-какие сбережения, но совсем чуть. Скоро буду жить на базовое, то есть в госжилье.

— Кто ей давал деньги? — Амос знал ответ еще до того, как задал вопрос.

— Парень по имени Эрик. У него своя бригада в районе, где Лидия раньше жила. Думаю, ты должен его знать.

— Должен, — согласился Амос. — Он знал о вас? О том, что Лидия вышла замуж?

— Да. Они общались, он навещал нас.

— Ясно. А после ее смерти деньги уже не приходили.

Это был не вопрос, а утверждение, и Чарльз не ответил, а просто отхлебнул чая.

— Ладно, — Амос поднялся. — Пойду, есть кое-какие дела. Но пока не переезжайте. Так или иначе, деньги на это жилье у вас будут.

— Вам не нужно этого делать.

— Нужно.

— Ради нее, — сказал Чарльз.

— Ради нее.

***

Дорога в Балтимор по скоростной железке заняла меньше времени, чем путь пешком до станции. За два десятилетия отсутствия Амоса город почти не изменился. Всё то же скопище коммерческих небоскребов, прослойка социального и бедняцкого жилья, тянущегося до упорядоченных кварталов среднего класса в предместьях. Всё тот же запах гниющих водорослей на осушенном восточном побережье, смешивающийся с тяжелой вонью от разваливающихся раковин старых зданий, торчащих как ребра какого-то давно умершего морского чудовища.

Как только Амос это опознал, то счел, что город выглядит родным.

Он взял роботизированный электрокар от железнодорожной станции до района своего детства. Даже глядя на улицы, он не мог найти особых отличий. Уличные фонари заменили на другие, несколько угловатого дизайна. Какие-то улицы перестали быть пешеходными. Гопники, наркодилеры и работники секс-индустрии сменились, но все они находились почти на тех же перекрестках, где трудились их предшественники. Новая гниль в щелях города, но это всё те же щели.

Амос позволил кару высадить себя на углу, около кофейного автомата, принимающего продовольственные карточки базового пособия и находящегося там же, где он ел в последний раз перед отъездом из Балтимора. Сам аппарат и бренд изменились, но ассортимент булочек и маффинов, похоже, остался таким же.

«Большая чашка и кукурузный маффин», — сказал он продавщице. Она настолько изумилась, когда его терминал перевел реальные деньги, а не продовольственные карточки, что чуть не выронила его заказ. К тому моменту как его новые юани Цереры превратились в ооновские доллары, собрав по пути все возможные платы за транзакции и обмен, стоимость еды почти утроилась.

Вкус маффина наводил на мысль, что его приготовили из старых, уже не раз съеденных кукурузных маффинов. А кофе мог сойти за нефтепродукты, но Амос прислонился к стене, покончил и с тем, и с другим, потом бросил остатки в утилизатор и поблагодарил девушку. Та не ответила: его космоденьги и инопланетная одежда заставили пялиться на него, словно он какой-то пришелец. Амос подумал, что, скорее всего, так и есть.

Он и понятия не имел, где начать поиски Эрика, но ему не пришлось идти далеко — из затененного дверного проёма выплыла девочка-подросток с идеально заплетенными косами и в дорогих хлопковых штанах.

— Привет, — сказал он, — есть минутка?

— Для тебя, амбал?

— Мое имя не Амбал, — улыбнулся Амос. 

Он видел в ее глазах глубоко спрятанный страх. Она привыкла к опасным незнакомцам, но именно поэтому знала, что они опасны.

— А должно быть, у такого-то громилы.

— Ты местная. Выручи парня.

— Нужна травка? Порошок? У меня есть нейро, как раз для тебя. Улетная штука, прям унесет тебя из этой дыры.

— Чтобы летать, мне твои штуки не нужны, птичка. Просто вопрос.

Она засмеялась и показала ему средний палец. Если он не клиент, значит никто. Она уже поворачивала обратно, когда Амос схватил ее за руку, крепко, но мягко. В ее глазах мелькнул настоящий страх.

— Я спрошу, птичка. Ты ответишь. Потом дам улететь.

— Пошел ты, амбал, — сплюнула она и попыталась вырвать руку.

— Прекрати. Сделаешь себе больно. Я только хочу знать, кто тут у вас старший. Я ищу парня по имени Эрик. Такой, сухорукий. Если вы не с ним, скажи, кто сабе?

— Сабе? — она перестала вырываться. — Говори по-английски, урод.

— Эрик. Я ищу Эрика. Только ответь, и я исчезну.

— А может я тебе кровь пущу, — сказал новый голос. Из того же подъезда появился огромный мужчина со шрамами вокруг глаз, державший правую руку в кармане мешковатой толстовки. — Отпусти ее.

— Конечно, — согласился Амос и отпустил птичку. 

Та метнулась по ступенькам к своему подъезду. Ходячая гора мерзко ухмыльнулась, приняв согласие Амоса за страх.

— Теперь свали отсюда.

— Неа, — улыбнулся в ответ Амос. — Мне Эрик нужен. Слыхал, он теперь большой босс. Он у вас старший? Или скажи, кто с ним сейчас работает?

— Я же, ёпта, сказал тебе... 

Что там еще человек-гора собирался сказать обратилось в бульканье, когда Амос ударил его в горло. Пока громила пытался вспомнить как дышать, Амос задрал ему толстовку и выхватил заткнутый за ремень пистолет, а затем пнул его по голени, и противник рухнул на колени. Амос не стал брать его на прицел, а просто держал пистолет в правой руке.

— Вот как всё будет, — тихо прошептал Амос здоровяку на ухо. Позор — вот первая причина, по которой люди сражаются. Уменьшить позор человека-горы, значить уменьшить вероятность того, что он продолжит драку. — Мне нужно найти Эрика. И либо ты мне в этом друг, либо нет. Ты хочешь стать моим другом?

Гигант кивнул, но еще не мог говорить.

— Мне нравится заводить друзей, — сказал Амос и похлопал громилу по мясистому плечу. — Можешь помочь своему новому приятелю найти его друга Эрика?

Тот снова кивнул и прохрипел:

— Иди за мной.

— Спасибо! — сказал Амос и дал ему встать.

Человек-гора метнул взгляд в темный подъезд, вероятно подавая знак птичке предупредить кого-то — хорошо бы банду Эрика. Прекрасно. Амос не хотел, чтобы Эрик нервничал, когда они встретятся. Может, если с ним будут парни с пушками, он расслабится и прислушается к голосу разума.

Гигант повел его через его старый район к докам и разрушающемуся монолиту провалившегося аркологического проекта. Он слегка хромал. Пара парней в мешковатых куртках, плохо скрывавших оружие, кивнули им и пошли позади.

— О, эскорт, — сказал Амос одному из них.

— Не делай глупостей, — таков был ответ.

— Уверен, что староват для этого, но я тебя понял.

— Пушку, — сказал второй, протянув руку. 

Амос молча уронил в нее пистолет, который забрал у громилы.

Снаружи старая аркологическая постройка казалась развалиной. Но изнутри вид резко менялся. Кто-то заменил испорченный водой пол на новую плитку. Стены были свежевыкрашенные и чистые. Гнилые деревянные двери в главном коридоре заменили на композит и стекло, которые не портились от влаги. Все это напоминало офис богатой корпорации.

Чем бы ни занимался Эрик, дела у него шли хорошо.

Они остановились у лифта, и гигант сказал:

— Он на верхнем этаже. Я свалю, ладно? — он еще хрипел, но говорил уже гораздо лучше.

— Большое спасибо за помощь, — сказал Амос без сарказма. — Полечи горло, приложи лед и постарайся много не говорить. Если за три дня не пройдет, стероидный спрей поможет.

— Спасибо, — каркнул громила и ушел.

Лифт звякнул и открылся. Один из охранников указал внутрь:

— После тебя.

— Грасиас, — отозвался Амос и привалился к задней стенке кабины. Охранники вошли, один из них провел металлической карточкой по панели лифта и нажал кнопку.

По пути Амос развлекался, представляя, как бы он выхватил пушку у ближайшего охранника и убил другого. К тому времени, когда двери лифта снова открылись, у него уже выработалась вполне рабочая стратегия.

— Сюда, — сказал охранник, указывая на коридор.

— Прям как в клубе, — отозвался Амос. — Шикарно.

Последний этаж переделали, уставив его плюшевой мебелью и застелив тёмно-бордовым бархатным ковром. В конце коридора охранники открыли дверь, которая казалась деревянной, но была намного тяжелее — видимо, основу составляла сталь. Всё еще шикарно, но не ценой безопасности.

После пышности коридора офис по эту сторону двери отличался утилитарностью. Металлический стол, окруженный кучей мониторов и рабочих терминалов. Настенный экран с видом на океан претендовал на роль окна, а огромный резиновый мяч — на роль офисного кресла.

Эрик всегда нервничал, когда сидел неподвижно слишком долго.

— Тимми, — произнес он, стоя позади стола как за баррикадой. Оба охранника встали у двери.

— Сейчас все зовут меня Амос.

— Думаешь, мне это известно, да? — Эрик хохотнул.

— Думаю, да.

Эрик хорошо выглядел. Таким здоровым в детстве он не выглядел. У него даже брюшко наметилось. Левая рука оставалось сухой, а судя по тому, как он стоял, похоже, он все еще хромает. Но теперь, в окружении свидетельств успешности и упитанности, это скорее выглядело трофеями прошлой жизни, а не уродствами нынешней.

— Итак, — сказал Эрик, — и что же ты делал в городе?

— Он избил Троя, — сказал один из охранников. — Лачи говорит, он и ее потрепал.

— Он кого-нибудь убил? — спросил Эрик. Охранники молчали, на что он сказал: — Значит, он старался быть вежливым.

— Ты прав, — ответил Амос, по-дружески кивнув. — Я здесь не для того, чтобы выбивать из тебя дерьмо, нужно поговорить.

— Ну, — сказал Эрик, усевшись в резиновое кресло-шар, — давай поговорим.

 

Глава одиннадцатая

 

Алекс

Три дня спустя после встречи с Талиссой (теперь он понял, что это была последняя встреча), отправляясь ужинать с Бобби Драпер, Алекс решил — пора возвращаться. Он несколько раз обедал с родней и парой старых друзей и увидел, как родной город в чем-то изменился, а в чем-то нет. Это было ближе всего к ощущению, что он всё уладил.

Но до отъезда Алексу хотелось повидаться еще с одним человеком, которого он собирался разочаровать.

Экспресс в Лондрес-Нову что-то бухтел сам себе, реклама над сиденьями обещала улучшить жизнь пассажиров сотней разных способов: техническими сертификатами, нижним бельем лучшего качества, отбеливанием зубов. Программа по распознаванию лиц, похоже, не знала, что делать с Алексом. Ни одно из рекламных объявлений не обращалось к нему. Ближе всего был тощий адвокат в оливково-зеленом костюме — он предлагал помочь найти маршруты к новым мирам за пределами Кольца. Начните новую жизнь в колониях за пределами Солнечной системы! Мы вам поможем!

Напротив сидел парнишка лет семнадцати и тихо пялился в пространство, наполовину прикрыв глаза — то ли от скуки, то ли дремал. Когда Алекс был в таком же возрасте, он решал — пойти на флот или продолжить образование в университете. Он встречался с Керри Траутвайн, хотя мистер Траутвайн был религиозным фанатиком и ненавидел Алекса за то, что тот не принадлежит к правильной секте. По ночам он играл на боевом симуляторе с Амалем Шахом и Каролем Надкарни.

Парнишка напротив ходил по тем же коридорам, что и Алекс, ел в тех же ресторанах, думал о сексе примерно в тех же формулировках, но всё-таки жил в другой вселенной. Алекс пытался представить, каково это — уже в семнадцать иметь возможность улететь к другим планетам. И записался бы он на флот в этом случае? И встретил бы Талиссу?

Мягкий механический голос объявил прибытие на вокзал Атерпол. Парнишка открыл глаза, встрепенулся и бросил недоверчивый взгляд на Алекса. Торможение отбросило Алекса на спинку сиденья, почти как долгий набор высоты. Почти, но не совсем.

Атерпол был центром Лондрес-Новы, единственная станция, соединяющая линии во все кварталы города. Над пространством для пассажиров изгибался сводчатый потолок, входные двери вдоль стен плотно закрыты, чтобы через расходящиеся «трубы» не утекал воздух. У выхода раскинулся большой парк с настоящими деревьями, растущими под искусственным освещением. Вдоль волнистых дорожек то тут, то там стояли скамейки как будто из дерева и чугуна, а воздух полнился запахами тины и влаги из пруда. Бодрящий шепот ветерка из воздухоочистителей витал над головами, как неумолчная и вечная молитва. Из окон в стенах лился или не лился свет. На проходящего мимо Алекса смотрели жилища и магазины, рестораны и мастерские.

Алекс пересек парк и оказался у дальних дверей, откуда расходились «трубы» в другие кварталы. Иннис-Шаллоу, где жила Бобби, имел не лучшую репутацию. Но все-таки даже самые худшие кварталы Марса были не так ужасны, как сомнительные сектора станции Церера, а любой, кто решит задеть Бобби, либо самоубийца, либо должен иметь за спиной армию.

На станции Иннис-Шаллоу Алекс запахнулся в куртку и пошел пешком. Здесь имелись кары напрокат, а девчушка не старше четырнадцати зазывала на углу в свой заляпанный грязью драндулет. Но идти было недолго, и Алекс страшился того разговора, что предстоит в конце пути.

Три дня назад он уже шел этой же дорогой, еще не опомнившись после неудавшейся встречи с Тали, следуя указаниям терминала, чтобы найти комнаты Бобби. В последний раз он видел ее на Луне – в ту ночь, когда Кольцо покинуло зараженную поверхность Венеры и направилось к дальнему краю Солнечной системы. Алекс с нетерпением ждал встречи с Бобби – ему хотелось побыстрей отвлечься от воспоминаний последних дней.

Бобби жила в приятном коридоре, с зеленью по центру и освещением, похожим на чугунные фонари воображаемого Лондона 1800-х годов. Алекс простоял перед ее дверью всего несколько секунд, и она открылась.

Бобби Драпер была крупной женщиной, и хотя годы, проведенные на гражданке, слегка лишили ее мускулы четких контуров, она излучала силу, как огонь излучает тепло. Каждый раз, встречаясь с ней, Алекс вспоминал историю из древности, когда вооруженные камнями и копьями самоанцы сбросили испанских конкистадоров с их мушкетами в море. При взгляде на Бобби такое казалось вполне правдоподобным.

— Алекс! Входи. Прости, у меня тут беспорядок.

— Уж точно не хуже, чем в моей каюте после долгого полета.

Главная комната была шире, чем рубка на «Роси», и отделана в тонах терракоты и серого, которые вроде и не сочетаются, но как-то сумели. За обеденным столом не поместилось бы больше четырех человек, и рядом с ним стояли только два стула. В конце коридора на стенном дисплее медленно менялись цветные пятна, как будто ожившие кувшинки Моне. Там, где обычно стоит диван, громоздился силовой тренажер, а рядом с ним — набор хромированных блинов для штанги. Спиральная лестница в углу норы вела вверх и вниз, ступени из бамбукового ламината приятно поблескивали на свету.

— Неплохая берлога, — сказал Алекс.

Бобби как будто стеснялась своего жилища.

— Здесь больше места, чем мне нужно. Значительно больше. Но я подумала, что неплохо иметь простор. Комнату, где можно вытянуться во весь рост.

— Ты подумала?

Она пожала плечами.

— Здесь больше места, чем мне нужно.

Она накинула коричневую кожаную куртку, похожую на форменную, которая скрадывала ширину плеч, и повела Алекса в рыбную забегаловку, где кормили форелью в черном соусе — одной из лучших, что он когда-либо пробовал. Пиво местного производства подавали холодным. За два часа жало голоса Талиссы и ненависть к самому себе потеряли остроту, если не полностью испарились.

Бобби рассказывала о работе в программе помощи ветеранам. О женщине, которой нужна была помощь психиатра для сына — тот не отлипал от игровой приставки, с тех пор как ушел из армии. Бобби встретилась с его первым сержантом, и теперь у парня есть работа на верфи. А еще она рассказала о том, как явился человек и заявил, что застрявшая у него в прямой кишке секс-игрушка — это производственная травма. Когда Бобби смеялась, Алекс смеялся вместе с ней.

Постепенно он тоже начал рассказывать. О том, каково было по ту сторону Кольца. И как судорожно дергалась та дрянь, которую они пробудили на Илосе, или Новой Терре, называй как хочешь. Каково это — идти назад с пленным, а это привело к рассказу об их первой пленнице — Клариссе Мао, дочери Жюля-Пьера и сестре первого носителя протомолекулы, и о том, что всё это время делали Холден, Амос и Наоми.

И вот тогда его настигла боль. Ностальгия по команде и кораблю. Он получал удовольствие от остроумия Бобби и непринужденности ее общества, но на самом деле хотел — и тогда, и после — вернуться на «Росинант». Вот почему под конец разговора он почувствовал себя неловко.

— Так что, Алекс, — сказала Бобби, пытаясь сохранить в голосе те же беззаботность и дружелюбие, а не набрасываться на него сходу, — ты еще поддерживаешь отношения с кем-нибудь на флоте?

— Знаю нескольких ребят, которые служат на «Гекате».

— Так может, ты окажешь мне небольшую услугу?

— Конечно, — ответил Алекс. И спустя долю секунды добавил: — Какую?

— Я тут делаю одну работенку, — сказала она со страдальческим видом. — Это... неофициально.

— Для Авасаралы?

— Типа того. В последний раз, когда она была неподалеку, мы пообедали, и кое-какие ее слова навели меня на размышления. Открываются новые миры, и грядет много перемен. Стратегия меняется. Всякое такое. А самое главное богатство Марса, то, на которое будет спрос, это флот.

— Не понимаю, — отозвался Алекс, откидываясь на спинку стула, — ты имеешь в виду наемников?

— Я о том, что пропало. О черном рынке. За последние годы мы прошли через пару войн. От кучи кораблей остались одни обломки. А многие мы просто потеряли из вида. И флот сильно растянут. Не знаю, сколько сейчас тратят усилий на слежение. Ты в курсе атаки на верфи Каллисто?

— Да, кое-что об этом смотрел.

— Вот и пример, верно? Это крупный инцидент, и первым делом займутся поиском того, кто за этим стоит, и укреплением обороны.

— Точно, — сказал Алекс. — И ты хочешь этим заняться?

— В общем, вычисление, что именно потеряно в результате атаки, это важная задача, но не самая главная. А учитывая всё происходящее дерьмо, до нее могут и не дойти руки. И все это понимают, хотя и не говорят вслух.

Алекс выпил, поставил бутылку и вытер губы тыльной стороной ладони. 

— Так значит, если на базе имеется какой-нибудь барыга, то он может воспользоваться случаем, стянуть кое-какое оставшееся оборудование, продать его на черном рынке и списать на потери?

— Точно. Некоторым образом такое всегда происходило, но сейчас, в этой суматохе?

— И когда Марс теряет людей, которые отправляются в колонии.

— Ага, и это тоже, — согласилась Бобби. Ее лицо стало суровым.

Алекс подался вперед, облокотившись на стол. На ресторанном экране одетая в пародию на деловой костюм девушка танцевала под популярную компьютерную мелодию. Алекс не мог разобрать слова, на определенной скорости всякий язык кажется бессмысленным.

— Хочешь сказать, что ты расследуешь, откуда на черный рынок поступает марсианское военное оборудование?

— Оружие, — сказала Бобби. — Медикаменты. Боеприпасы. Бронированные скафандры. Даже корабли.

— И ты занимаешься этим сама по себе, ради развлечения, из-за каких-то слов Крисьен Авасаралы.

— Я вроде как на нее работаю.

Алекс засмеялся.

— Я побаивался на это намекнуть, но ты начала с просьбы о помощи. И не сказала, в чем заключается эта помощь.

— Ребята с «Гекаты» не будут со мной разговаривать. Я — десантник, а они — флотские. Вот в чем дело. Но ты их знаешь, а даже если и нет, то ты один из них, чего я не добьюсь до конца жизни. Вот я и подумала, что ты мог бы немного помочь мне копнуть поглубже.

Алекс кивнул, но сказал лишь:

— Мне нужно подумать.

И теперь, потому что это была Бобби и потому что ему нужен был кто-то действительно близкий, он собирался повидаться с ней в последний раз и ответить «нет». Ему нужно вернуться на корабль. Если он может что-то сделать для нее оттуда, Алекс сделает это с радостью. Но сейчас самое важное для него — улететь с Марса и больше не возвращаться.

Он дошел до конца коридора. Горящие чугунные фонари создавали иллюзию земной улицы несколько веков назад. Эхо того места, где никогда не были ни он, ни Бобби, но оно по-прежнему оставалось приятным и уютным. Алекс шел медленно, прислушиваясь к почти бесшумному покашливанию воздухоочистителей, как будто за его спиной журчала Темза.

Где-то неподалеку крикнул мужчина. В конце концов, это же Иннис-Шаллоу. Алекс чуть прибавил шаг. У двери Бобби он остановился.

Она была закрыта, но не заперта. Черное пятно, идеально круглое, вгрызлось в панель в том месте, где замок входил в дверной косяк. Тонкая линия света пробивалась из-за двери, там где косяк погнули и керамика разлетелась. Снова раздался мужской голос, тихое бормотание закончилось резким окриком. И звук доносился из жилища Бобби.

Сердце Алекса забилось в три раза быстрее, он вытащил ручной терминал и быстро потыкал в него, набирая местную скорую. Он послал запрос, но не стал заполнять детали. Для этого не было времени. Он стоял перед дверью, сжав руки в кулаки и больше всего на свете желая, чтобы рядом оказался Амос.

Алекс толкнул дверь и ворвался внутрь.

Бобби сидела за столом, на одном из двух стульев. Руки связаны за спиной. Ноги оказались слишком длинными, чтобы привязать к стулу, они торчали вперед. Изо рта стекала струйка крови. Мужчина в сером рабочем комбинезоне приставил пистолет к ее затылку.

Двое других, в такой же одежде, повернулись в сторону Алекса. Оба — с автоматическими пистолетами в руках. Четвертый, в костюме пепельного цвета и ярко-синей рубашке, повернулся к Алексу, его лицо выражало удивление и раздражение одновременно. При виде Алекса он вытаращил глаза.

— Мать твою! — выругался человек в костюме, и слова почти заглушили треск ломающегося дерева. 

Бобби рванула с такой скоростью, что Алекс даже не уследил за ее движениями, превратила стул в щепки и схватила налетчика за своей спиной за руку. Он вскрикнул, его рука обмякла.

Второй начал палить из пистолета, треск выстрелов оглушил Алекса. Он с криком набросился на человека в костюме. Они сцепились и откатились назад. Противник пнул Алекса коленом в пах, и всё вокруг растворилось в ослепляющей боли. Алекс упал на колени, пытаясь не выпустить мужчину в костюме, цепляясь за пиджак. Пистолеты продолжали лаять, воздух наполнила вонь пороха.

Мужчина в костюме полез в заплечную кобуру, но Алекс схватил его за руку. Это было всё равно, что вцепиться в кусок бетона. И в кулаке оказался пистолет. Кто-то закричал, и грохот выстрелов превратился в низкий звериный вой. Алекс бросился вперед, боль в паху уменьшилась и стала просто мучительной. Он укусил бетонное запястье, погружая зубы в тонкий шелковый рукав и глубже, пока его резцы не встретились. Человек в костюме даже не вскрикнул, а просто врезал другой рукой Алексу в висок.

Всё стало приглушенным, как будто отдалилось. Алекс понял, что выпускает чужую руку, падает навзничь и неудачно приземляется на копчик. Последовала боль, но как в тумане. Человек в костюме поднял пистолет и навел его на Алекса. Ствол выглядел широким, как пещера.

Ага, подумал Алекс, значит вот так я умру.

Голова человека в костюме дернулась в коротком кивке, и он осел. И теперь перед Алексом стояла Бобби с блином от штанги на шесть кило в руке. На хромированной поверхности была кровь и что-то похожее на волосы. Больше никто не стрелял.

— Привет, — сказал Алекс.

— Ты цел? — спросила Бобби, опускаясь рядом с ним.

Один из стрелков проковылял мимо, прижимая к себе руку, и вышел из двери. Бобби не стала его преследовать.

— Болит немного, — ответил Алекс, перекатился на бок, и его вырвало.

— Это не страшно, — сказала Бобби. — Ты держался молодцом.

— Давно я не был в рукопашной. Наверное, вышло бы лучше, если бы я немного потренировался.

— Ага, точно. Их четверо с оружием, а нас двое без. С какой стороны ни посмотри, мы молодцы.

Она выдохнула, ее голова упала. Алекс попытался сесть.

— А ты как?

— Словила пару пуль. Больно.

— Черт. Ты ранена?

— Ага. Пойду на минутку к терминалу. Вызову скорую, пока еще не отключилась.

— Я уже вызвал, — сказал Алекс. — До того, как вошел.

— Хороший план.

— Вряд ли это можно назвать планом, — сказал Алекс и добавил: — Бобби? Не уходи.

— Я тут, — отозвалась она немного сонно. — Всё нормально.

Алекс услышал вдали нарастающий вой сирен. С каждым вздохом они всё приближались. Ему показалось, будто пол ходит ходуном, но потом он понял, что дрожит. В углу прижался к стене один из стрелков. Его шея была выгнута под странным углом, на груди подсыхала кровь. Но больше уже не текла. Значит, он мертв. Человек в костюме кашлял и отхаркивался, задыхаясь. Сирены стали громче. Теперь послышались и голоса. Женщина назвала себя полицейским и предупредила, что они входят.

— Я пришел тебе сказать, — пробормотал Алекс, — что остаюсь. Я помогу.

— Спасибо.

— Это же из-за черного рынка, да? — спросил Алекс. — Похоже, ты задавала правильные вопросы.

Бобби выдавила из себя улыбку. Теперь ее рубашка была залита кровью.

— Не знаю, — ответила она. — Они спрашивали только о тебе.

 

Глава двенадцатая

 

Амос

— Кокса хочешь? — спросил Эрик. — Не синтетика. Настоящий, из растений.

— Неа. Но я бы выпил чего, если есть, — отозвался Амос.

Обмен любезностями был лишь ритуалом, но важным ритуалом. По опыту Амоса, чем опаснее люди, тем вежливее они стараются друг с другом говорить. Шумные хвастуны пытаются просто запугать. Но на самом деле не хотят ввязываться в драку. Тихони в это время прикидывают, как в ней победить.

— Тату, принеси «Эль-Чаррос», — велел Эрик, и один из двух охранников выскользнул из двери. Амосу Эрик пояснил: — Что-то я подсел на текилу в последнее время.

— А я нет, — ответил Амос. — Земля до сих пор — единственное место, где можно раздобыть приличную текилу. На Поясе ее пить невозможно.

— Надо думать, там растет маловато голубых агав.

Амос пожал плечами и стал ждать. Тату вернулся с высокой худой бутылкой и двумя узкими стопками. Эрик наполнил обе, поднял свою и произнес тост:

— За старых друзей.

— За старых друзей, — повторил Амос и опрокинул в себя стопку.

— Еще? — спросил Эрик, указывая на бутылку.

— Конечно.

— Осмотрелся уже тут?

— Пока что только на станции железки и здесь.

— Тут мало что изменилось, — сказал Эрик и замолчал, пока оба пили свою порцию. Он снова наполнил бокалы. — Лица меняются, но квартал всё тот же.

— Забавно, я как раз думал то же самое по пути сюда. Хотя для тебя многое изменилось.

— Но не самое главное, — ухмыльнулся Эрик и помахал усохшей левой рукой.

Амос обвел взглядом комнату, охранников, обновленное здание.

— Когда я уезжал, ты изо всех сил пытался спасти свою шкуру. Значит, кое-что все-таки изменилось.

— Можете идти, ребята, — обратился Эрик к Тату и его напарнику.

Они тихо выскользнули и закрыли за собой дверь. Это было хорошим знаком. Либо Эрик удостоверился, что Амос не собирается его убивать, либо знает, как себя защитить и не нуждается в помощи. Возможно, под столом у него пушка. Но для Эрика это слишком прямолинейно. Амос начал невзначай искать провода или подозрительные бугры в своем кресле и на полу под ногами.

Эрик налил новую порцию текилы.

— Когда ты уехал, я научился у тебя кое-чему важному.

— Рассказывай.

— Я никогда не буду самым крутым в комнате, если не сижу в одиночестве, — сказал Эрик, снова помахав скукоженной рукой. — Но я всегда самый умный. Исполнение плана можно передать другим. Но придумать план лучше самому.

— Это верно, — согласился Амос. — Вот почему мне никогда не стать капитаном корабля.

Эрик среагировал. Выражение его лица не изменилось, он не пошевелился, но Амос видел, что Эрик услышал эти слова и отметил как важные.

— Но ты всегда пригодишься, — сказал Эрик. — Всегда пригодишься. Ты сейчас в команде?

— Ты что, в новостях меня не видел?

— Видел. Ты изменился. Голову побрил, а нос переломал еще несколько раз. Но я никогда не забываю имена.

— Ну уж точно не мое, — ответил Амос и поднял стопку в тосте. — Кстати, грасиас за это.

— Ты всё еще в той команде?

— Да. А что?

— А то, что ты сидишь в моем офисе и пьешь мою текилу. Никак не могу выкинуть этого из головы. Такой полезный парень, как ты, всегда найдет работу. Если тебе нужно именно это, могу предоставить. Но если ты не ищешь работу, тогда чего тебе надо?

Амос заграбастал бутылку и плеснул себе еще одну порцию. Эрик изо всех сил пытался не показать свою нервозность. Видимо, он часто в этом практиковался, потому что ему почти удалось. Время может многое изменить. Из дерганного мелкого хакера, за чью голову назначена награда, Эрик превратился в босса и владельца приличной недвижимости в гавани Балтимора. Но кое-что не меняется. От некоторых привычек не избавишься. Эрик сидел, почти не шевелясь и не моргая, но крохотный кулачок на деформированной руке сжимался и разжимался, как у ребенка, пытающегося схватить игрушку, до которой не может дотянуться.

— Зашел домой к Лидии, — сказал Амос, потягивая текилу.

— Это больше не дом Лидии. Она умерла. И в этом всё дело? Я обращался с ней так же, как ты, если бы не уехал.

— Да? — брови Амоса поползли вверх.

— Ну, — немного смущенно признал Эрик, — может, не совсем.

— И за это тебе спасибо.

— Однажды ты меня не пристрелил, хотя имел на это полное право, а после уже не мог здесь оставаться, — произнес Эрик, наклоняясь вперед и перестав стискивать в кулак левую руку. — Твой отъезд — часть той услуги, что ты мне оказал. Я никогда этого не забывал. На первых порах Лидия мне помогала. Помогала построить то, что есть у меня сейчас. Научила пользоваться мозгами. Она никогда и ни в чем не нуждалась, если в моих силах было дать это ей.

— И я это ценю, — ответил Амос. 

Глаза Эрика сузились, из-под стола поднялась его правая рука с короткоствольным пистолетом. Амос немного удивился и слегка даже загордился своим другом. Эрик положил руку на стол — дуло смотрело в сторону. Скорее предупреждение, чем угроза.

— Если ты явился на разборки, то не станешь первым, кого отсюда унесли в пластиковом мешке.

Амос шутливо поднял руки: «сдаюсь, сдаюсь».

— Я даже не вооружен, шеф. Я пришел только поговорить.

— Так говори.

— То, что ты делал для Лидии, это здорово, — произнес Амос, медленно опуская руки, но не отводя взгляда от оружия, — но ты не прав. Она не совсем умерла, кое-что от нее осталось.

— Тебе лучше пояснить этот момент поподробнее, — Эрик склонил голову набок.

— Один старик ее любил, жил с ней, последний раз поцеловал ее перед сном. Дом с небольшим розарием, где они вместе трудились. Может, пара собак. Я видел фото, но не уверен, что они все еще есть.

— Я что-то пока не вкуриваю.

Амос потер указательным пальцем костяшки кулака, пытаясь подыскать нужные слова. Он прежде этого не высказывал, и если скажет что-то не так и Эрик его не поймет, то существует вероятность, что все закончится попыткой убить друг друга, так что лучше обдумать всё хорошенько.

— Ну, как-то так: старик живет в доме до своей смерти, он — единственное, что осталось после Лидии. Последняя ее частичка. Он сохранит дом.

Эрик убрал руку с оружия и налил себе выпить, потом откинулся, держа стакан в правой руке. Он не мог схватить оружие, не бросив напиток, не мог добраться до него раньше Амоса. Эрик подал ему ясный сигнал, и Амос ощутил, как напряжение постепенно покидает тело.

— Это намного сентиментальнее, чем я себе представлял.

— Я не слишком-то сентиментален, — согласился Амос, — но когда дело до этого все же доходит, то сентиментальность из меня так и прёт.

— Я услышал твою просьбу. А мне что с того? У меня был долг перед Лидией, но этому старикашке я ничего не должен. Что мне будет с того, если я позволю ему остаться?

Амос вздохнул и печально улыбнулся давнему другу.

— В самом деле?

— В самом деле.

— Я не убью тебя, я не убью тех двух парней у двери. Я не переверну эту организацию с ног на голову и не поставлю во главе кого-то, кто будет мне должен.

— Ага, вот и он.

Амос отметил, что Эрик явно вырос за прошедшие годы: он даже не взглянул на лежащее перед ним оружие, пока ему угрожали, просто на манер Амоса грустно улыбнулся в ответ.

— И кто же? — спросил Амос.

— Тимми.

— Ага, наверное. Хотя я предпочел бы без этого обойтись. Так как всё будет?

— Содержание дома этого старика мне почти ничего не стоит, — произнес Эрик, но затем покачал головой, как будто не соглашаясь с самим собой. — Но даже если бы и стоило, я бы все равно это сделал. Лишь бы Тимми не появился на улицах.

— Ну, спасибо.

Эрик здоровой рукой отмахнулся от его благодарности, встал и подошел к огромному экрану, выполнявшему роль окна. Пистолет остался лежать на столе, всеми забытый. Амос обдумал возможность, потом откинулся в кресле и заложил руки за голову.

— Забавно, не правда ли? — сказал Эрик, показывая в этом окне на что-то, невидимое Амосу. — Все эти новые лица на старых перекрестках. Дерьмо меняется и одновременно нет. Я изменился, ты — нет.

— Я живу на космическом корабле и иногда сражаюсь с инопланетными монстрами, — Амос пожал плечами, — вот это изменилось.

— Там есть что-то пострашнее безденежного наркомана, когда держишь в руках его дозу? Страшнее, чем уличный босс, который думает, что ты его надуваешь? — Эрих рассмеялся и повернулся спиной к окну. — Черт возьми. Что-нибудь страшнее жизни на базовое пособие?

— Нет, — согласился Амос.

— Тогда ты получил, что хотел, — негромко заметил Эрик, — убирайся из моего города, или я открою сезон охоты.

Амос встал. Теперь он находился к пистолету ближе Эрика. Он чувствовал, что может все проделать молниеносно — схватить его, убить Эрика, убить обоих охранников за дверью. К концу дня Амос завладеет куском старой территории Эрика и будет способен захватить остальное. Весь сценарий секундной вспышкой промелькнул у него в голове.

Вместо этого он сунул большие пальцы в карманы брюк и пошел к двери.

— Спасибо за выпивку. Я уж и забыл, как хороша текила.

— Я велю Тату дать тебе пару бутылок с собой, — сказал Эрик.

— Черт, не откажусь.

— Рад был повидаться, — Эрик чуть помедлил. — Пистолет не заряжен.

— Да?

— В лампе скрыта турель с ядовитыми дротиками. Произношу кодовое слово, и она убивает всех в комнате, кроме меня.

— Мило. Спасибо, что не произнес.

— Спасибо за то, что ты еще мой друг.

Это прозвучало как прощание, так что Амос последний раз одарил Эрика улыбкой и вышел. В коридоре ждал Тату с ящиком текилы. Похоже, охранники следили за встречей.

— Проводить? — спросил Тату.

— Неа, — ответил Амос и закинул ящик на плечо. — Уходить я отлично умею.

С помощью ручного терминала Амос дошел до ближайшей ночлежки и снял комнату. Бросив выпивку и сумку на кровать, он вышел на улицу. Короткая прогулка привела его к тележке, где он купил нечто, излишне оптимистично названное бельгийской сосиской — вряд ли бельгийцы были знамениты продуктами из ароматизированной бобовой пасты. Хотя какая разница. Амос вдруг понял, что, зная наизусть периоды обращения каждого спутника Юпитера, он понятия не имеет, где эта Бельгия. Максимум, что он мог предположить — точно не в Северной Америке. Так что не ему критиковать утверждения насчет бельгийской кухни.

Он дошел до гниющих доков, где играл ребенком, по той лишь причине, что нужно было куда-то идти, и он знал, в какой стороне вода. Прикончив сосиску и не увидев мусорки, он сжевал и упаковку. Она была сделана из кукурузного крахмала и на вкус напоминала старые хлопья для завтрака.

Мимо него прошла небольшая группа подростков, потом развернулась и последовала за ним. Они были в том дурацком возрасте между ходячей жертвой и способностью совершать настоящие взрослые преступления. Возраст, подходящий для мелкого воровства и службы на побегушках у дилеров, а порой и случайного грабежа без особого риска, когда представится возможность. Амос проигнорировал их и спустился на ржавеющий старый причал.

Позади юнцы совещались тихими, но напряженными голосами. Решали, наверное, стоит ли баланс счета чужака (в доках Балтимора свято верили, что каждый за их пределами имеет больше денег, чем любой из местных) риска связываться с таким здоровяком. Амос хорошо знал, как решаются такие уравнения. Когда-то и он сам участвовал в подобном споре. Он продолжил игнорировать их, прислушиваясь к мягкому биению воды о причал.

Вдалеке на небе зажглась огненная линия, будто молния, нарисованная по линейке. Несколькими секундами позже по гавани прокатился грохот, и Амос вдруг ясно вспомнил, как сидел здесь с Эриком, наблюдая за отправкой на орбиту боеприпасов и обсуждая возможность покинуть планету.

За пределами колодца гравитации Амос считался землянином. Но это было не так. Амос был из Балтимора. Все, что он знал о планете за пределами пары десятков домов бедного квартала, уместилось бы в носовой платок. Первые шаги за границами города он сделал, слезая со скоростного поезда в Боготе, чтобы сесть на шаттл на Луну.

Он услышал позади тихие шаги по причалу. Спор закончился. Плюсы перевесили минусы. Амос повернулся к приближающимся подросткам. Кое у кого были биты, у одного нож.

— Не стоит того, — сказал он. Он не стал сжимать или поднимать кулаки, просто покачал головой. — Подождите следующего.

Пару секунд они напряженно смотрели на него, а потом, будто достигнув какого-то телепатического согласия, дружно отошли.

Эрик ошибался, говоря, что он все тот же. Человек, которым он когда-то был, состоял не из набора каких-то личных черт, а из того, что он знал и умел, и из своих желаний. Тот человек знал, где гонят хороший самогон. Где у дилеров есть качественная марихуана и табак. Какие бордели обслуживают местных, а какие обирают только ищущих приключений туристов. Тот человек знал, где дешево взять на время пушку, и то, что цена утраивается, если ее использовать. Знал, что дешевле заплатить за время в мастерской и сделать собственную. Как тот дробовик, из которого он впервые убил человека.

Но тот, кем он стал сейчас, знал, как заставить работать термоядерный реактор. Как настроить магнитные катушки, чтобы сообщить максимальную скорость ионизированным частицам выхлопа, и как устранить пробоину в корпусе. Этому парню были безразличны как эти улицы, так и предлагаемые ими удовольствия и риски. Балтимор мог выглядеть как прежде, но стал столь же чуждым ему, как мифическая Бельгия.

В этот момент он понял, что в последний раз на Земле. Он больше не вернется.

На следующее утро Амос проснулся в своей комнате с половиной бутылки текилы на ночном столике и первым похмельем за последние несколько лет. На секунду ему показалось, что он был настолько пьян, что обмочился в постель, но потом понял, что просто ужасно вспотел от удушающей жары. В горле пересохло, а язык распух.

Он смыл ночной пот и выпил обжигающе горячей воды из душа, запрокидывая голову, чтобы вода заполнила весь рот. После десятилетий фильтрованной и стерилизованной корабельной воды он наслаждался ее вкусом. И надеялся, что его придавали не микробы и тяжелые металлы.

Амос вынул оставшиеся бутылки текилы из ящика и положил в сумку, обернув одеждой. Потом взял терминал и начал искать подходящий шаттл на Луну с пересадкой на дальний рейс на Тихо. Он попрощался с Лидией, ну, или с тем, что от нее осталось. Он в некотором роде попрощался с Эриком. На всей планете не осталось никого, за кого он дал бы хоть полплевка.

Хотя нет. Это не совсем так.

Он набрал номер, который использовала Авасарала, и появился молодой человек с безупречной стрижкой, бледной кожей и огромными зубами. Он выглядел как манекен из дорогого магазина.

— Секретариат Авасаралы.

— Дай-ка мне Крисси, малыш, и побыстрее.

Манекен впал в молчание на два долгих вдоха.

— Прошу прощения, но...

— Парень, — с ухмылкой сказал Амос. — Я позвонил на ее частную линию, так? Меня зовут Амос Бартон. — Ложь, повторяемая так часто, что стала почти правдой. — Я работаю на Джеймса Холдена. Если сейчас же не скажешь ей, что я на линии, могу поспорить, вечером окажешься в очереди за пособием по безработице.

— Минуту, пожалуйста, — манекен исчез, и на экране появился сине-белый логотип ООН.

— Бартон, — сказала с экрана Крисьен Авасарала меньше чем через тридцать секунд. — Какого черта ты все еще на моей планете?

— Готовлюсь к отлету, но решил, что надо повидаться еще с одним человеком.

— Со мной? Ты мне не настолько нравишься, чтобы посчитать это очаровательным. Меня ждет перелет на Луну, чтобы я занялась гребаными приготовлениями к визиту марсианского премьер-министра.

— Ты и этим занимаешься?

— Я занимаюсь всем, и каждая секунда нашего разговора стоит десять тысяч долларов.

— Серьезно?

— Нет, я это только что придумала. Но я ненавижу летать на Луну, так что все равно откладывала полет, чтобы закончить другие дела. Тебя подвезти? Если ты уберешься с моей планеты, я могу тебя подбросить. Что? Я сказала что-то смешное?

— Неа, просто напомнила кое-кого. Ну, так или иначе, у меня такое чувство, что это мое первое и последнее путешествие по колодцу.

— Я просто раздавлена, — сказала она.

— И раз я здесь, я рассудил, что если хочу что-то сделать, надо это делать сейчас. Ну, там, увидеть, кого хочу, — продолжил Амос. — Куда вы, ребята, упрятали Персика?

— Персика?

— Клариссу Мао. Она летела с нами пару месяцев после того, как прекратила попытки убить капитана. Должен признаться, я на нее слегка запал.

— Ты трахал заключенную? — на лице Авасаралы отобразилась смесь веселья и отвращения.

— Не, я не склонен делать это с людьми, которые мне нравятся.

 

Глава тринадцатая

 

Холден

Системы, куда открывалась сеть врат, были разбросаны, как все считали, по галактике Млечный путь. Картографы все еще работали над определением их относительного местоположения, но уже сейчас открыли, что некоторые из систем лежат в десятках тысяч световых лет от Земли и обладают некими странностями со временем-пространством. В сравнении с такими невообразимыми расстояниями легко было позабыть, сколько пространства находится в одной лишь Солнечной системе. Пока не понадобится что-нибудь в ней найти.

По закону любой корабль должен зарегистрировать полетный план и иметь активированный маячок. Так его передвижения можно сравнительно легко отследить. С подающим сигналы маячком, когда знаешь, куда направить телескоп, активный двигатель виден с другого конца Солнечной системы. Но корабли выключали двигатели на время ремонта в доках, так что маячки постоянно исчезали из сети. Корабли списывали, и маячок мог отключиться навсегда на совершенно законных основаниях. Вновь введенные в эксплуатацию корабли появлялись с новыми именами, перепроданные — меняли названия. Какие-то собирали заново из запчастей, какие-то строили на верфях, какие-то забирали в качестве трофея. И все это происходило примерно на тысяче квинтиллионов квадратных километров космического пространства, плюс-минус несколько квадриллионов. Если не принимать во внимание, что космос трехмерен.

Итак, тринадцать кораблей исчезли, пройдя через врата, и если Холден не ошибался, они, вероятно, вернулись в родную систему под новыми именами. В теории способ получить нужную ему информацию имелся, но если он не хотел провести тысячу жизней, корпя над данными, ему требовалась помощь.

Конкретно, ему нужно было перелопатить несколько увесистых баз данных новых, списанных, проданных, отремонтированных и потерянных кораблей в поисках чего-то необычного. Даже с мощным компьютером и продвинутым программным обеспечением по обработке данных задачка была, как говорят программисты, нетривиальная.

К несчастью, лучший разработчик из тех, кого знал Холден, улетела неведомо куда и не отвечала на сообщения. У него самого не было ни нужных навыков, ни времени, чтобы их получить, ни команды, которая могла бы сделать это вместо него. У него были деньги.

После окончания смены с бригадой Сакаи на ремонте «Роси» Холден снова позвонил Фреду.

— Привет, у меня проблема с программным обеспечением. Могу я нанять кого-то из твоих ботанов-разработчиков на небольшую халтурку?

— Твоему кораблю нужен апдейт? — поинтересовался Фред. — Или это то, что мне не понравится?

— Тебе не понравится. Ну, так кто может написать кастомизированные скрипты?

У Паулы Гутиерес было удлиненное тело и слегка увеличенная голова — наследие детства, проведенного при низкой гравитации — и проницательная профессиональная улыбка. Программист-фрилансер, пять лет назад она подписалась на полугодовую работу консультантом на Тихо, да так и осталась на станции, занимаясь случайной работой. Экран ручного терминала Холдена заполнило её широкое лицо с пушистыми темными бровями и ослепительно белыми зубами.

— Вот что мне нужно, и как можно быстрее, — сказал Холден, обрисовав свои требования. — Это возможно?

— Вполне, — ответила Паула. — Тихо держит свои базы данных на местных зеркалах, так что даже не будет временны́х задержек. Но за скорость придется заплатить.

— Сколько?

— Пятнадцать сотен в час, десять часов минимум. Предупреждаю заранее, я не торгуюсь и не делаю скидок.

— До фига, — сказал Холден.

— Это потому, что вы у меня в руках, и я намерена выдоить вас досуха.

— Ладно, когда я начну получать результаты?

Паула нахмурилась.

— Скажем, через двадцать часов. Хотите, чтобы я упорядочивала данные, или передавать их сразу как поступят?

— Присылайте прямо как есть, пожалуйста. Хотите спросить, зачем они мне?

— Не имею такой привычки, — рассмеялась Паула.

***

Моника задорого снимала небольшую квартиру на уровне для приезжих. К удивлению Холдена, жилище оказалось нисколько не лучше тех, что компания Фреда выделила для его экипажа. Не так много компаний относится к своим так же хорошо, как к гостям. Однако из вежливости он восхищенно повздыхал над качеством обстановки и простором, чтобы Моника почувствовала — деньги потрачены не зря.

— Так что сказал Фред? — спросила Моника, когда он уселся за обеденный стол и отпил приготовленный чай.

— Если честно, он не думает, что есть смысл этим заниматься.

— Я про то, чтобы использовать протомолекулу для связи с детективом Миллером.

— Да, — ответил Холден, отставляя чай — первый глоток обжег ему язык, — я упомянул это, но добился лишь того, что теперь он знает — где-то утечка. Не слишком удачное начало расследования, теперь никто не выпустит и пар изо рта.

— То есть, ты говоришь, что я зря теряю тут время.

— Нет, вовсе нет. Я считаю тему с пропавшими кораблями вполне реальной. Только не думаю, что речь идет о каком-то инопланетном вмешательстве. Скорее всего, это связано с радикальным крылом АВП. Я занимаюсь этим, если такая история тебе будет интересна.

Моника крутила по столу свой терминал, недовольная тем, что Холден сменил тему.

— Я сделала себе имя на истории «Бегемота». Пришельцы, врата-червоточины, протомолекулярный призрак, говорящий только с самым знаменитым человеком Солнечной системы. Не думаю, что могу продолжить рассказом о том, что человек человеку по-прежнему волк. Шика не хватает.

— Так ты хочешь найти пропавшие корабли или очередную кучу инопланетной гадости, чтобы стать еще более знаменитой?

— Странно слышать такое от человека, умудрившегося влезть во все важные новости за последние шесть лет.

— Туше, — сказал Холден и позволил неловкому молчанию повисеть некоторое время. 

Моника продолжала крутить терминал, не глядя ему в глаза.

— Извини, — наконец сказала она.

— Ничего. Понимаешь, меня накрыло синдромом опустевшего гнезда, я нервничаю. Нужно за что-нибудь уцепиться, поэтому я собираюсь найти корабли. Скорее всего обойдется без инопланетных замыслов, но я все равно это сделаю. Хочешь помочь?

— Честно говоря, не уверена, с какой стороны подступиться. Лично я надеялась просто спросить всеведущих пришельцев. Ты вообще представляешь, насколько велик космос?

— Да, что-то слышал об этом, — ответил Холден. — У меня есть план. Я говорил с Фредом насчет участия АВП, но он с ходу отмел эту идею. Однако навел меня на мысль. АВП не станет разбрасываться кораблями попусту, у астеров под такое мозги не заточены. Они пускают все в переработку.

— И что?

— Так как найти похищенные пиратами корабли? Главный инженер Сакаи предлагает скорее искать новые корабли, чем охотиться на исчезнувшие.

— Сакаи предлагает...

— Это парень, который занимается ремонтом «Роси». В любом случае, я счел это отличной идеей и нанял здешнего ботана написать скрипт к базам данных, который выловит все новые названия кораблей, появившиеся в регистрах, и попытается отследить их происхождение.

— Ботана.

— Программиста-фрилансера. Как бы ни называлась эта работа, я вот-вот начну получать данные обо всех возникших незнамо откуда кораблях. Наши тринадцать пропавших будут где-то среди них. Как минимум, это будет меньшее количество кораблей, чем все подряд.

Моника встала и молча отошла на несколько шагов. Холден дул на свой чай и ждал. Когда она наконец обернулась, на ее лице отразилось тщательно сдерживаемое недоверие. 

— Ты настолько глуп, что втянул в это Фреда Джонсона, какого-то инженера и гребаного хакера?

Холден вздохнул и встал.

— Я узнал об этом от тебя, поэтому окажу любезность и дам знать, как продвигается расследование.

— И теперь ты уходишь? — недоверие на лице Моники усилилось.

— Ну, знаешь, забавно, но я не обязан слушать, как меня называет тупым человек, которому я пытаюсь помочь.

Моника подняла ладони в примиряющем жесте, как подозревал Холден, не слишком искреннем.

— Извини, но ты только что втянул троих человек, один из которых самая большая шишка из АВП, в мое... наше расследование. Как только тебе это в голову пришло?

— Ты же знаешь меня, так? — Холден не сел обратно, но и не пошёл прямо к двери. — Я не из тех, кто что-то скрывает. Я не считаю Фреда мерзавцем, но если он все-таки из них, его реакция на наше расследование нам что-нибудь подскажет. Секретность — та благодатная почва, на которой произрастает все это дерьмо. Верь мне. Тараканы не любят света.

— А что если они решат избавиться от парня с фонариком в руках?

— Ну, — ухмыльнулся Холден, — это тоже интересно. Не они первые, а я все ещё тут.

***

На следующий день начали поступать данные от Паулы. Он перевёл с терминала остаток платы за ее услуги и принялся просматривать список.

Вокруг Марса и Земли возникали мириады новых кораблей, но этого следовало ожидать. Верфи выплевывали новые и модернизированные корабли так быстро, как только могли работать механики и инженеры. Всякий, у кого есть пара юаней в кармане, направлялся к вратам и мирам за ними, и большая часть людей, которым нравилось жить на планетах и физически готовых к этому, происходила из двух внутренних миров. Лишь ничтожная доля этих кораблей имела пробелы в записях, но Холден быстро понял, что в основном это бюрократические ошибки, а не пиратство.

Имелась подозрительная россыпь новых кораблей и у Пояса. Это уже интереснее. Если АВП крадет корабли, логично скрывать их в районе массового скопления звездолетов и других металлических предметов. Холден начал изучать их список по одному.

«Гозериан» возник в доках Паллады в подходящий отрезок времени. Записи гласили, что он передан по завещанию, но невозможно было понять, кто умер и кем приходился покойному новый владелец. Холден предположил, что это человек, убивший его и захвативший корабль. Переход права собственности был столь туманен, что со всей вероятностью указывал на пиратство, однако на «Гозериане», легком судне, занятом на добыче полезных ископаемых, не числился эпштейновский двигатель. Записи с Паллады подтверждали это, и ни один из тринадцати пропавших кораблей не подходил под описание. Никто не полетит на границу Солнечной системы и дальше в новые миры без эпштейна. Есть куда более приятные способы умереть от старости.

Холден вычеркнул «Гозериана» и перешел к следующему. Он закончил весь список к трем утра по времени Тихо. Его смена на «Роси» начиналась с восьми, так что он поспал пару часов и провел муторное утро, пытаясь отследить кабели системы орбитального маневрирования сквозь туман недосыпа.

Когда смена закончилась, он мог думать только о легком ужине и многочасовом сне, но его ждали новые пятьдесят кораблей от Паулы. Так что он купил по дороге коробку лапши и провел остаток вечера за просмотром списка.

«Мышиный пирог» оказался газовозом и тоже не подходил к списку пропавших. «Венто» появился раньше интересующего Холдена интервала времени, и запрос в последний посещенный им док подтвердил, что дата верна. На «Шуте» эпштейн имелся, но журнал техобслуживания говорил, что он много лет назад выведен из эксплуатации. С тех пор кто-то использовал его в режиме чайника для коротких перелетов.

Холден перебирал название за названием. В какой-то момент на терминале пискнуло входящее сообщение. Амос. «Был на могиле. Все нормально, но должен еще кое-что сделать. Вернусь позже». Холден заглотил еще ложку давно остывшей лапши, похожей на дождевых червей. Как вообще Миллер мог зарабатывать этим на жизнь? Джим был шокирован открытием, что большая часть расследования заключается в тупой рутинной работе. Бесконечный просмотр списков в поисках единственной выбивающейся детали. Опрос потенциальных свидетелей. Утюжение улиц, как сказали бы детективы из нео-нуарных фильмов Алекса.

При мысли об Алексе в его памяти что-то щелкнуло, и он вернулся по списку назад к кораблю под названием «Пау Кант». Последнее его местоположение было обозначено как астероид Венгрия-434. Кусок скалы с высокой отражательной способностью в группе Венгрия — скоплении астероидов относительно близко к орбите Марса, но с высоким наклонением. Центр управления на Марсе поймал сигнал «Пау Канта» и вскоре потерял его, после чего корабль отметили как пропавший.

Но до этого единственного кратковременного появления «Пау Кант» нигде не упоминался. Холден не смог найти описания его корпуса или двигателя. Не было и записей о собственниках. Холден перенес его в свой список кораблей, чтобы посмотреть позже, но что-то насчет Марса и внутренних астероидов Пояса свербило у него в голове.

Группа Венгрия — не самое плохое место, чтобы что-то спрятать. Астероид Венгрия-434 был около двадцати километров в диаметре. Достаточно массы, чтобы скрыть корабль от радаров, а высокая отражающая способность группы засорит результаты, если искать с помощью телескопа. Если радикалы АВП собирают корабли, чтобы грабить транспорт колонистов, Внутренний пояс подходит как нельзя лучше. Недавно они атаковали Землю, неудачно, но это не значит, что они не планируют это повторить. Украденные корабли, запрятанные во внутреннем кольце, — возможно, тот самый первый шаг к следующей попытке.

От нынешнего местоположения Тихо до астероидов Венгрия было далеко, да и лететь Холдену было не на чем, но от Марса, на котором находился Алекс — довольно близко. Если Алекс найдет корабль, он мог бы смотаться туда и проверить, там ли «Пау Кант» и подходит ли он под описание какого-нибудь из пропавших кораблей Моники. Что ж, такие сведения было бы интересно показать Фреду.

Холден положил терминал на стол, наклонив, чтобы записывалось его лицо, и сказал: «Привет, Алекс. Надеюсь, у тебя там все хорошо и у Бобби тоже. Так вот, я тут занимался пропавшими кораблями. И наткнулся на подозрительную запись по поводу Венгрии-434. У тебя есть возможность найти какой-нибудь корабль? Если придется взять напрокат, можешь спокойно записать расходы на мой счет. Хочу, чтобы ты узнал, не затаился ли там корабль под названием «Пау Кант». Коды его маячка прилагаю».

Он собрал всю информацию по «Пау» и его последнему местоположению в файл. Получилось не так уж много, и вся история казалась маловероятной, но Алекс будет рад слетать, и счет оплатит Холден, поэтому ему не слишком неудобно было просить.

Он понимал, что всплеск энергии от того, что в деле наметился прогресс, продлится недолго, но хотел разделить с кем-то радость успеха, поэтому позвонил Монике. Попав на ее голосовую почту, он оставил сообщение с просьбой перезвонить, проглотил остатки холодной, противной лапши и тут же уснул.

Следующим утром по графику он не работал на «Роси», и Моника не перезвонила, так что он набрал ее снова. Нет ответа. По дороге на завтрак он остановился у ее квартиры, никто не открыл. Конечно, она слегка сердилась на него, но вряд ли бы выпустила из рук всю историю с пропавшими кораблями, ничего не сказав. Он сделал еще один звонок.

— Служба безопасности Тихо, — произнес молодой мужской голос.

— Привет, это Джим Холден. Мне нужна информация о журналистке Монике Стюарт. Она покинула станцию?

— Секунду. Нет, по журналу она все еще здесь. Ее квартира...

— Серьезно? Я стою у ее квартиры, она не отвечает, и ее ручной терминал тоже молчит.

— Мои записи показывают, что ее терминал не подключался к сети со вчерашнего утра.

— Хм, — нахмурился Холден. Тишина по другую сторону двери стала зловещей. А если они решили избавиться от парня с фонариком? Не один он подходит под это описание. — То есть она даже сэндвич за сутки не купила? Мне кажется, здесь что-то не так.

— Хотите, чтобы я прислал ребят?

— Да, пожалуйста.

К тому времени, когда прибывшие спасатели открыли дверь, Холден был готов к худшему. Предчувствия его не обманули. Комнаты кто-то методично обыскал, вещи Моники валялись на полу, терминал, который она использовала для интервью, был раздавлен, но экран замерцал, когда Холден тронул его. Радовало только то, что не нашли следов крови.

Пока команда заканчивала экспертно-криминалистическую работу, Холден позвонил Фреду.

— Это я, — сказал он, как только шеф АВП ответил. — У тебя проблема похуже, чем радикалы на Медине.

— Серьезно? — устало ответил Фред. — И какая же?

— Они здесь, на Тихо.

 

Глава четырнадцатая

 

Наоми

Террион-Лок должен был стать поселением нового типа в системе Юпитера. Родным домом для астеров. Модульным, так что мог бы при необходимости расширяться или сокращаться. Вне контроля Земли или Марса, или кого-либо ещё. Свободный город в космосе, со своим собственным управлением и экологическим контролем. Наоми видела его планы, когда они только появились в сети. Рокку печатал их на тонком пластике и развешивал на стенах в корабле. Террион-Лок был новым Иерусалимом — пока его не уничтожили спецслужбы Ганимеда. Никаких колоний без разрешения. Никаких домов. Ни безопасных гаваней, даже если их сами построили.

Когда это случилось, она ещё даже не была беременна. Кто мог подумать, что это предопределит её жизнь?

Филипу было восемь месяцев, когда погиб «Августин Гамарра». Со станции Церера «Гамарра» направлялся на исследовательскую станцию флота Коалиции на Ошиме с грузом органики и гидропонного оборудования. Спустя десять часов неспешного пути со тягой в четверть g магнитная ловушка потеряла целостность и содержимое ядра реактора выплеснулось внутрь корабля. На долю секунды «Гамарра» сделался ярким как солнце, и двести тридцать четыре человека погибли. Обломков не сохранилось, и официальное расследование этого события так и осталось незавершённым, поскольку оказалось невозможным прийти к какому-либо заключению. Возможно, несчастный случай или саботаж. Невезение или убийство.

Из потайной комнаты они ушли в квартирку позади клуба, ещё ближе в центру кольца. В воздухе стоял слишком явный запах озона — результат недавней замены фильтра. Филип сидел, сложив руки, за маленьким столиком, Наоми устроилась на краешке крошечного пенно-гелевого диванчика. Она смотрела в тёмные глаза мальчика, пытаясь связать их с тем, что помнила. Тот крохотный ротик со счастливой беззубой улыбкой. Наоми не смогла бы сказать, реально ли сходство или это просто воображение. Как сильно меняется годовалый крошка, становясь почти взрослым? Мог ли это быть тот же мальчик?

Нора не казалась заброшенной. В комоде лежала одежда, в маленьком холодильнике — еда и пиво. Сколы на уголках светлых стен — там, где за них годами цеплялись. Он не сказал Наоми, кому принадлежит квартира, и она не спросила.

— Почему ты не прилетела на «Росинанте»? — спросил Филип. 

В голосе слышалась осторожность, а вопрос лишь заменял другие, те, что ему так хотелось задать. Те, на которые ей хотелось бы найти силы ответить. Почему ты ушла? Разве ты нас не любила?

— «Росинант» на ремонте, в доке. Ещё на долгие месяцы.

Филип резко кивнул. В этом движении Наоми увидела Марко.

— Это всё усложняет.

— Марко не говорил, что вам нужен корабль, — сказала Наоми. Она чувствовала отвращение к оправданию, скрытому в этих словах. — Он сказал только, что у тебя проблемы. Что ты нарушаешь закон и я могла... могла бы помочь.

— Нам придётся что-то придумать, — ответил он.

***

В то время больницы на станции Церера считались едва ли не лучшими на всём Поясе, и сроки Наоми уже подходили. Ни у кого из них не было денег для полета на Европу или Ганимед на период беременности. Церера более соответствовала претензиям Рокку, чем станция Тихо. Для астеров роды — гораздо больший риск, чем для тех, кто живет в условиях постоянной гравитации, и беременность Наоми уже дважды оказывалась на грани выкидыша. Они с Марко поселились в дешёвом съёмном жилье недалеко от больницы, одной из десятков, оказывавших медицинскую помощь астерам. Условия соглашения не ограничивались временем и позволяли оставаться до тех пор, пока им требовались врачи, сёстры, экспертные системы и лекарства, которыми гордился тот медицинский комплекс.

Наоми до сих пор помнила форму кровати в том доме, дешёвые пластиковые шторы с пейзажами звёздного неба, которые Марко повесил в дверном проёме. Ей становилось плохо от запаха пластика, но Марко был так доволен собой, что она всё это терпела. Даже то, что ближе к концу ей было плохо почти от всего. Она целыми днями спала и прислушивалась к ребёнку, что ворочается внутри — Филип был неугомонным. Тогда Наоми не чувствовала себя ребёнком, у которого будет ребёнок. Она была женщиной, ведомой своей судьбой.

***

— Скольких тебе нужно вывезти? — спросила Наоми.

— Пятнадцать, считая всех.

— Включая тебя?

— Шестнадцать.

Она кивнула.

— А груз?

— Нет, — сказал он, и как будто собрался что-то добавить, но промолчал и спустя мгновение отвёл взгляд.

***

Церера тогда ещё оставалась под контролем Земли. Большинство составляли астеры, заключившие контракт с земными или марсианскими корпорациями. Астеры защищают Землю. Астеры контролируют земной трафик. Астеры испытывают биотехнологии для Марса. Марко всё это смешило, но смех был недобрым. Цереру он звал самым большим мавзолеем стокгольмского синдрома.

Каждый, летавший с Рокку, отдавал часть своей доли АВП, и Наоми тоже. АВП проявляла заботу о них в последние дни беременности, местные женщины приносили еду в их нору, а мужчины водили Марко по барам, чтобы он мог поговорить с кем-то кроме Наоми. Ничего кроме благодарности Наоми к ним не испытывала. Ночами, когда Марко пил где-то с местными, а она оставалась в постели с Филипом, её разум блуждал в тишине, доставляя почти запредельное наслаждение. По крайней мере, так казалось Наоми сейчас. Она не знала тогда, что ждёт впереди, и всё было иначе.

***

— Куда нужно лететь?

— Мы об этом не говорим, — ответил Филип.

Наоми откинула волосы с глаз.

— Ты привёл меня сюда безопасности ради, са са? Боишься, что нас подслушают, или считаешь, что разговор со мной тебя унижает? Если ты мне не веришь и не можешь сказать, чего хочешь, значит не доверяешь даже быть с тобой рядом.

В словах слышалось больше оттенков, чем у них хватало сил вынести, как будто даже простые деловые вопросы тоже касались того, почему она когда-то ушла. И того, кто они друг для друга. Наоми различала слова, но не знала, что Филип в них слышит, может, надо сказать иначе? На мгновение что-то мелькнуло в его лице. Сожаление, ненависть или боль, но слишком быстро ушло, и она не успела понять. С новой силой её затопила вина. По сравнению с прошлым — пустяк.

— Он говорил, я должен сказать тебе только когда мы покинем станцию, — произнёс Филип.

— Видимо, он не знал, что мне придётся устраивать вылет на другом корабле. Планы меняются. Обычное дело.

Глаза Филипа остановились на ней, взгляд холодный и жёсткий как мрамор. И она поняла, что сама не зная, повторила слова Марко. Может, Филип счёл это пощёчиной, решил, что она предъявляет к отцу претензии, используя те же слова. Наоми не знала. Она не знала сына, и ей постоянно приходилось напоминать себе об этом.

— У нас есть место встречи.

— Время еще есть?

— Да.

— Сколько?

В глазах Филипа она прочла: «Мы не говорим об этом». Потом он сказал — тише, слабее. Беззащитнее.

— Скоро.

— Как скоро?

Он отвёл взгляд.

— Совсем скоро.

***

Наоми и тогда знала, что на Церере действуют радикальные группировки АВП, но её это не волновало. Радикальная АВП тоже ведь АВП, они одна семья. Может, это безумный дядюшка, выпивающий и драчливый, но Земля повышает тарифы, Марс снижает цены на руду, и ощущение, что они в осаде, заставляет астеров помнить — прежде всего, они астеры. А когда полетаешь с Рокку, разговоры про уничтожение марсиан и землян становятся чем-то вроде белого шума.

Роды были тяжёлыми. Тридцать часов. Мышцы брюшной стенки, ослабевшие за время жизни с неустойчивой силой тяжести, просто рвались. Будь Наоми на корабле Рокку или даже на станции Гигея, она вполне могла умереть, а вместе с ней и ребёнок. Но в медицинском комплексе Цереры видали и худшее. С ней в палате всё время была седая женщина с расписанными татуировками руками, пела ей на арабском и суахили. Наоми до сих пор её помнила и слышала голос, только имя забыла. Если вообще его знала.

Филип сделал первый свой мучительный и рассерженный вдох в пять утра, через день после того, как она пришла в медкомплекс. Педиатрический сканер проверил младенца — самые длинные пять секунд в жизни Наоми — и объявил, что ребёнок здоров в пределах нормальной погрешности. Седая женщина положила его к ней на грудь и запела благословение.

Наоми не пришло тогда в голову задуматься, где же Марко. Она полагала, что он где-то рядом, в зоне ожидания, готовый раздавать что-то вроде сигар, как только появятся новости. О ней и о сыне. Возможно даже, так оно и было.

***

— Нам нужно быть там, или достаточно просто покинуть станцию? — спросила Наоми.

— Как минимум, убраться со станции. Лучше быть там, но не здесь — точно.

— И куда мы направимся?

— Скопление Венгрия. 

Группа маленьких астероидов с высоким альбедо. Станции нет, но есть стоянка с открытым доступом. Так же близко к внутренним планетам, как и астероиды Пояса.

— И мы там с кем-то встречаемся?

— Не там. Корабль, несколько дней пути. В сторону Солнца. Среди астероидов Венгрии. Называется «Пелла».

— А потом?

Филип по-астерски, с помощью рук, пожал плечами. Должно быть, Наоми могла знать это, но не больше. Она думала: а что если надавить? И поняла, что на этот эксперимент не решится. Прости, я любила тебя больше всех на свете. Я осталась бы, если бы могла. Я взяла бы тебя с собой.

Филип взглянул на неё, потом отвернулся.

***

Всю следующую неделю после родов она в основном приходила в себя. Младенец довольно долго не давал ей спать, но кроме недели адских колик с ним оказалось не тяжелее и не легче, чем она ожидала. Больше всего Наоми страдала от скуки, и тут ей помогал Марко. Местные, с кем он пил, оказались механиками и техниками из порта, и Марко рассказывал ей об инженерных проблемах, которые они пытались решать. На полмесяца они стали чем-то вроде консультантов. Наоми это нравилось, она нуждалась в каком-то интеллектуальном стимуле. Пока Филип спал в пластиковой кроватке, она настраивала диагностическую программу переработчика воды. Делала временнЫе контроллеры для блоков определения силы сдвига. Дорабатывала программы тестирования локализации магнитной ловушки.

Той самой, которая совсем скоро станет причиной гибели «Гамарры».

***

— Ладно, сказала Наоми. — Я посмотрю, что можно сделать.

— У тебя есть доступ к другим кораблям? — спросил Филип.

— Может, я смогу зафрахтовать что-нибудь.

— Мы не можем просто нанять корабль. Нельзя оставлять следы.

Она понимала — что бы ни затевалось, это значило, что за Филипом, Кином и остальными придут люди с оружием. Может, спецслужбы, может, другая фракция АВП, может, что-то еще, чего она пока не представляет. Но последствия неизбежны. И это будет насилие.

— Возможно, я сумею осторожно нанять что-нибудь, — сказала Наоми. — Если не получится — до тебя не доберутся, не сомневайся.

Филип проглотил комок в горле, и на мгновение она увидела на его лице тень страха. Сейчас ему шестнадцать. Столько же, как было ей, когда она встретила его отца. На три года меньше, чем когда она прижимала сына к груди.

— Я была бы рядом с тобой, если бы он позволил, — слова вырвались сами собой, она не могла их удержать. Он просто мальчик. И Марко уже возложил на него эту неведомую ношу. Заставил отвечать за какое-то — она чувствовала — отнюдь не доброе дело. Наоми поднялась на ноги. — Теперь уже ничего не поделаешь. Но я была бы с тобой. Если бы он позволил.

Если бы он позволил. Тяжёлые слова, токсичные, как свинец. Я бы делала то, чего хотела, если бы он до сих пор меня не контролировал. И он всё ещё продолжает. После всех этих лет, после всех перемен, после всего, что я сделала и кем стала, я не оставила бы тебя ему, если бы Марко до сих пор меня не контролировал. Он меня держит. Наказывает за то, что не позволила собой управлять.

— Ладно, — сказал Филип. Его лицо ничего не выражало.

Наоми кивнула. Кулаки у неё сжались так крепко, что ныли костяшки пальцев. Она заставила себя немного расслабиться.

— Дай мне один день. Я узнаю побольше.

— Приходи в этот клуб, — ответил Филип. — Если нас не будет — просто подожди, и мы с тобой свяжемся. Нам нельзя сидеть на одном месте.

Я могла бы остаться с тобой, подумала она, и возненавидела себя за разочарование, которое чувствовала. Воссоединения не получилось. Может, её и привела сюда проблема с Филипом, но сейчас происходило что-то иное — он возвращал свою давно потерянную мать обратно, в свой мир. А если ей хотелось сидеть с ним, есть сладости и рассказывать друг другу о жизни — чего у них никогда не было — это её проблемы.

— Понятно, — сказала Наоми, помолчала минуту, потом отвернулась. Она была уже возле двери, когда Филип снова заговорил — сдавленным голосом, как будто ему с трудом давались слова.

— Спасибо за то, что приехала.

Сердце стучало в её груди как молот. А Филип сидел за столом и смотрел. Он был сейчас похож на отца. Наоми пыталась представить себя такой юной. Она не смогла бы выбрать такие слова — совершенно пустые, ранящие и жестокие. Её губы на миллиметр растянулись в улыбке — скорее печальной, чем радостной.

— Он велел тебе это сказать? — спросила она. — Так ведь?

Молчание мальчика могло означать многое или совсем ничего.

***

После «Гамарры» Марко явился домой счастливый и пьяный. Она сказала, чтобы не шумел, не будил малыша. Марко подхватил её на руки и закружил по маленькой комнате, пока Наоми не взвизгнула от боли, задев щиколоткой кровать. Он отпустил её, нежно погладил ушиб, поцеловал. Марко смотрел на неё снизу вверх, в его улыбке были и жажда, и обещание, и Наоми подумала — смогут ли они сейчас любить друг друга так тихо, чтобы Филип не проснулся. Она думала о любви, когда он разрушил её мир.

— Нам удалось. Тебе, понимаешь?

— Что удалось? — спросила она, падая на гелевую кровать.

— Рассчитаться за Террион-Лок, — сказал Марко. Защитить Пояс. Ради нас. Ради него.

Марко кивнул в сторону малыша. Филип сосал палец во сне, глаза сомкнуты так плотно, что казалось, больше никогда не откроются. Наоми поняла, что уже всё знает. Сердце, душу и тело затопил пронзительный холод. Марко это почувствовал. Воспоминание о его взгляде снизу вверх, от её колен, о той насмешливой улыбке, до сих пор пылало в памяти.

— Что мне удалось? — спросила она.

— Идеальное преступление. Первое из многих.

Наоми поняла. «Гамарра» уничтожен с помощью её кода. Из-за неё погибли люди, и все угрозы и призывы Рокку перестали казаться пустой болтовнёй. Марко стал убийцей, она тоже. Они всё-таки занялись любовью — он был слишком разгорячён, чтобы отступать, а она слишком потрясена даже для того, чтобы осознать, как хотела бы отказаться. Она ненавидела это, но так случилось. Это стало началом тёмных времён, и оглядываясь назад, она знала, что всё остальное — депрессия, страх, потеря Филипа, её неудавшееся самоубийство — всё скрытно присутствовало в той ночи.

Как краткая надпись над дверью ада.

***

Снять нору рядом с портом оказалось несложно. Ей хватило денег, чтобы взять анонимный кредит, провести через внестанционный обменник и вернуть обратно на теневой кратковременный счёт. Правда, это казалось странным, ей давно не приходилось заниматься такими манипуляциями. С тех самых пор, как она нанималась на «Кентербери» — как будто семь жизней назад.

Наоми сидела на хлипкой гелевой кровати и ждала, когда отступят рыдания и пройдёт тошнота. Казалось, так будет всегда, но всё же ей стало легче. Потом она долго стояла под душем, сменила одежду на свежую, купленную в киоске. Плотный клубок сжатой ткани развернулся, превратившись в комбинезон, как выбравшееся из куколки насекомое, и это казалось метафорой.

На её ручной терминал пришло полдюжины сообщений от Джима. Она их не воспроизводила — слишком велик был соблазн поплакаться, рассказать всё человеку, которому полностью доверяет. А потом у него появится потребность действовать. Прилететь и всё исправить. Ввязаться в её проблемы и дела. Пропасть между тем миром и этим, между Марко и «Росинантом», слишком драгоценно, чтобы приносить его в жертву. Время для утешения придёт потом, когда она сделает всё необходимое. Когда спасёт Филипа. Когда вырвется от Марко. Поэтому Наоми не открывала сообщения. Но и не удаляла.

Уже тогда, с Рокку, Марко начинал культивировать образ лидера. И получалось неплохо. Как бы худо не оборачивалось дело, он всегда умел представить каждое новое препятствие чем-то, что он предвидел, а каждое решение — даже то, к которому не имел никакого отношения — как следствие своих выдающихся способностей. Однажды он объяснил, как ему это удаётся.

Хитрость в том, сказал он, чтобы иметь простой план, который хотя бы отчасти выполним, и ставить на него. А также иметь альтернативу, которая может сработать только в одном случае из сотни, и если шанс выпадет — ты бог. Если сработает вариант, где шансы один к двадцати — ты умнее всех вокруг. А если выпадет тот, что один к пяти, все решат, что ты знал, как действовать. Ну, а если ничего не сработает — у тебя всё же остаётся тот, первый план, что всегда может выиграть.

Если о Марко можно было сказать в двух словах — это звучало так: всегда побеждай.

За все прошедшие годы Наоми не раз гадала — где было её место на этой его шкале? Один шанс из сотни или верное дело? Она никогда не знала и вряд ли узнает. Ей это больше не важно, просто желание почесать давно потерянный палец.

Сейчас она снова оказалась здесь, делала то, чего он хотел. Она — часть планов Марко, каковы бы они ни были. Только на этот раз она понимала, с кем имеет дело. Она больше не та девочка, которую Марко обманом вовлёк в организацию подрыва «Гамарры», не подросток, теряющий голову от любви. А Филип — не младенец, которого можно похитить и держать как залог её подчинения. Её молчания.

А значит, возможно, это — тот самый шанс, которого Наоми хотела. Может быть, Марко ошибся, вызвав её. Она отбросила эту мысль. Слишком сложно, слишком опасно. Велика вероятность, что именно этого Марко и ждёт.

Чтобы найти нужный адрес, пришлось целый час рыться в станционном справочнике, хотя она знала, что ищет. Неизвестно, чем именно занималась компания «Экспорт внешнего кольца», однако она выглядела настолько сомнительной, что с ней не хотелось иметь дело, и так хорошо осведомлённой, что раньше экипажа узнала о претензиях Марса на «Росинант». Наоми отыскала ее физический адрес — не тот причал, на котором она была в последний раз — и заказала кар.

Ангары у космопорта постоянно менялись — результат торговли, необходимости эффективно использовать каждый клочок свободного пространства, сроков договоров аренды и загруженности. Табличка на входной двери из закалённого стекла гласила: «Экспорт внешнего кольца», но спустя неделю, день или час здесь могло оказаться что угодно.

Молодой человек за стойкой улыбнулся ей. Его волосы были коротко пострижены, а кожа на пару тонов темнее, чем у Наоми. Очки в стальной оправе могли служить как украшением, так и устройством связи. Она никогда его прежде не видела.

— Привет, — сказала Наоми.

— Мисс Нагата, — произнёс молодой человек, как будто они давно знакомы. — Сколько лет. К сожалению, должен сказать, что в данный момент у нас нет работы, подходящей для вашего корабля.

— Я здесь не за этим, — сказала она. — Мне нужно нанять корабль. И без шума.

Выражение лица человека за стойкой не изменилось.

— Это может потребовать больших затрат.

— Нужно перевезти группу, не больше двадцати человек.

— Корабль потребуется надолго?

— Не знаю.

— Груз будет?

— Нет.

Взгляд молодого человека на минуту стал рассеянным. Значит, очки всё же средство связи. Наоми скрестила руки

Один шанс из сотни, думала она, я появляюсь с собственным боевым кораблём, готовым увезти людей с Цереры. Один из двадцати — я знаю того, кто согласится помочь. Она задумалась — а каков план «один из пяти»? В чём он уверен?

Взгляд человека за стойкой опять сосредоточился на ней.

— Думаю, мы можем вам помочь.

 

Глава пятнадцатая

 

Алекс

Поездка в больницу была похожа на ночной кошмар. Когда машина рванула по коридорам, начало действовать обезболивающее. Смесь боли и напряжения в теле превратилась в глубинное чувство беспокойства, ощущение, будто что-то не так. А как только они оказались у входа в приемный покой, время рассыпалось, сознание то уплывало, то возвращалось. Никто из медиков не обращал на него особого внимания.

Все занимались Бобби.

Ее глаза были закрыты, изо рта выходила пластиковая трубка, не давая челюстям сомкнуться. Со своего места Алекс видел только часть дисплея ее каталки и не знал, как интерпретировать то, что видит. Голоса медиков были обрывочными и напряженными. Слова и фразы словно пытались накачать и поддерживать в Алексе панику. Тело Бобби было вялым. Он говорил себе, что она не умерла. Если бы умерла, ее бы не пытались спасти. Алекс надеялся, что это так.

В палате экстренной помощи его положили на автоматическую хирургическую койку, не сильно отличающуюся от тех, что имелись на «Росинанте». Сканирование заняло минуты полторы, но казалось, будто оно длится вечность. Алекс всё вертелся по сторонам в поисках Бобби, но потом вспомнил, что она в другой палате. Но даже тогда он не понял, насколько повлияли на его мозг ранения и обезболивающие, пока не пришли полицейские и он не попытался объяснить, что случилось.

***

— И с какого бока тут женщина в бронескафандре? — спросила Бобби.

Она сидела на больничной кровати. На ней был плотный халат из одноразовой бумаги с рисунком в виде эмблемы мемориальной больницы Бхамини Пал, на свету он выглядел темно-синим. Волосы Бобби были скручены в узел на затылке, а на левой щеке и костяшках пальцев чернели синяки и ссадины. Шевелилась она с осторожностью. Так Алекс обычно двигался после слишком тяжелой работы, когда ныло всё тело. Хотя он и не словил две пули — одна прошла через ее левое легкое, а вторая застряла в правой ноге, — но всё равно подумывал, не взять ли кресло-каталку, чтобы перебраться из своей палаты в ее.

— Я имел в виду тебя, — сказал Алекс. — Не мог припомнить, как тебя зовут.

Бобби хихикнула.

— Ага, придется им поговорить с тобой еще разок. Думаю, первая версия была немного неясной.

— Как думаешь... Может, нам не следует говорить?

— Ну, мы же не арестованы, — сказала Бобби. — Единственный из нападавших, кто еще дышал, потребовал адвоката еще до того, как добрался сюда. Уверена, что если понадобится засунуть кого-то в тюрьму, то в нашу сторону не посмотрят.

— Что ты им сказала? — спросил Алекс.

— Правду. Что кучка уродов вломилась ко мне домой, связала меня и стала избивать, при этом спрашивая, зачем я встречалась с Алексом Камалом.

Алекс приложил большой палец к верхней губе, пока та не заныла. В улыбке Бобби читалось море сочувствия.

— Я не знаю, в чем дело, — сказал он. — У меня нет врагов на Марсе. Насколько мне известно.

Бобби покачала головой, и Алекс снова отметил, какая она привлекательная. Он кашлянул, в голову закрались совершенно неуместные в подобных обстоятельствах мысли.

— Могу предположить, — сказала Бобби, — что дело не в тебе, а в тех, с кем ты связан.

— Холден?

— И Фред Джонсон. И может, они даже связали нас обоих с Авасаралой. Она некоторое время находилась на «Росинанте».

— Примерно полторы минуты, много лет назад.

— Я помню. Я там была. Но всё же, так или иначе, самый правдоподобный сценарий, который приходит в голову, это что они подумали, будто я что-то тебе сообщила или ты что-то мне сообщил. И самое приятное, это их напугало.

— Я, конечно, польщен, но твое понимание «приятного» меня пугает, — заметил Алекс. — Рассказала им о своем расследовании?

— Нет, к этому я не готова.

— Но ты считаешь, что здесь есть связь.

— Еще бы. А ты нет что ли?

— Вообще-то, я на это надеюсь, — вздохнул Алекс. В коридоре что-то кричали, но Алекс не разобрал. Мимо прошла сердитая медсестра. — И что мы будем с этим делать?

— Кое-что мы точно можем сделать, — ответила Бобби. — Копать дальше.

— Верно. Так. И что конкретно мы ищем?

Бобби посерьезнела. Проблема в кораблях, сказала она. У марсианского флота — новейшие и лучшие корабли в Солнечной системе. У Земли их больше, но ее флот стареет, технически корабли устарели на несколько поколений или модифицированы, в корпуса древних проектов запихнули новое оборудование. Оба флота за последние несколько лет пострадали от сильных потерь. Пусть с подачи Авасаралы, но Бобби начала копать и нашла кое-что интересное.

Семь кораблей класса «Доннаджер» было легко отследить, но корветы с них, вроде «Росинанта», засечь сложно. Бобби вернулась к записям о сражениях на Ио, с внешней стороны Кольца и об инциденте в медленной зоне. И когда дошло до отчетов о повреждениях, натолкнулась просто на кладезь информации.

Поначалу цифры вроде бы совпадали. Полдюжины кораблей пропали там, горстка сям, коды маячков вычеркнули из списков. Но когда она стала разбираться пристальней, то нашла расхождения.

«Цучи», корвет, приписанный к «Беллеру», был списан после сражения на Ио. Годом позже он появился в рапорте о мелкой стычке около Европы. Судно снабжения «Апалала» списали со службы, а семь месяцев спустя оно отправилось с грузом на Ганимед. Потерянные во время одного инцидента медикаменты появились в списке грузов для Цереры, а потом снова исчезли. Оружие, потерянное в сражении неподалеку от нынешней станции Медина возникло в результатах аудита базы «Геката», но только один раз.

Бобби пришла к выводу, что кто-то прошелся по старым записям и подчистил их, подделав сообщения о гибели кораблей, а затем стер их из более поздних записей, по крайней мере попытался. Она нашла с полдюжины неувязок в данных, но не смогла обнаружить ни одного исчезнувшего корабля. Это значило, что в дело вовлечен кто-то из высокопоставленного флотского руководства, имеющий доступ к файлам.

Конечно же, есть протокол, определяющий, кто имеет доступ к записям, и Бобби как раз выясняла, как это работает на практике, когда ей позвонил Алекс и пригласил пообедать.

— Если ты готов этим заняться, — сказала Бобби, — то поищи в этом направлении. Кто мог изменить данные. А потом я ими займусь.

— То есть идти по дороге, на которой ты уже стоишь.

— Разве что у тебя есть кое-какие друзья на флоте.

— Это один путь. Но не единственный.

Бобби подалась вперед, перевела дыхание и снова откинулась назад.

— Что ты еще придумал?

— Кто-то же нанял тех джентльменов, которые нас помяли. Мне кажется, стоит разузнать о них побольше.

Бобби усмехнулась.

— Этим как раз планировала заняться я.

— А, ну тогда ладно.

В дверях остановился человек. Громадный. Плечи касались косяка с обеих сторон, а на лице было написан то ли страх, то ли гнев. Букет нарциссов в его руке казался крохотным, пока он не поставил цветы в вазу.

— Привет, — сказал он. — Я просто...

— Входи, — ответила Бобби. — Алекс, это мой брат Бен. Бенджи, это Алекс Камал.

— Рад встрече, — сказал гигант, ухватил руку Алекса своей и легонько встряхнул. — Спасибо за всё, что вы сделали.

— Да ну, — сказал Алекс.

Брат Бобби сел в изножье кровати, и та заскрипела. Он робко поглядел на сестру. Теперь, когда она его представила, Алекс заметил их сходство. Бобби выглядела получше.

— Доктор говорит, ты идешь на поправку, — сказал Бен. — Дэвид просил передать, что думает о тебе.

— Как мило, только Дэвид не думает ни о чем, кроме терраформирования и сисек, — отозвалась Бобби.

— Я прибрался в гостевой комнате. Когда тебя выпишут из больницы, поживешь у нас.

Улыбка Бобби стала шире.

— Это вряд ли.

— Нет, — заявил ее брат. — Это не обсуждается. Я с самого начала тебе говорил, что Иннис-Шаллоу — опасное место, в особенности для того, кто живет в одиночестве. Если бы тебя не спас Алекс...

— Не уверен, что я кого-то спас, — вставил Алекс, но Бен бросил на него сердитый взгляд и закончил фразу.

— ...тебя бы убили. Или еще чего похуже.

— Хуже, чем убийство?

— Ты знаешь, о чем я.

Бобби подалась вперед, облокотившись о колени.

— Да, знаю, и считаю это полной чушью. В Иннис-Шаллоу я не в большей опасности, чем в Брич-Кэнди.

— Да как ты такое можешь говорить? — рявкнул ее брат, выдвинув челюсть. — После всего, через что ты прошла, ясно же...

Алекс бочком направился к двери. Бобби поймала его взгляд, и ее быстрая улыбка, исчезнувшая через мгновение, была вполне красноречива. Прости и спасибо тебе, и поговорим о важном после его ухода. Алекс кивнул и ретировался в коридор, ему вслед неслось жужжание перепалки брата и сестры.

Когда он добрался до своей кровати, его дожидалась полиция, и на этот раз он сумел сделать внятное заявление. Пусть и оставил некоторые детали неясными.

***

Во время долгих полетов семья становится почти метафорой. Иногда на кораблях и впрямь летают кровные родственники, но это почти всегда астеры. На военных и корпоративных кораблях может попасться несколько семейных пар и периодически рождаются дети. Но обычно в полете редко встретишь даже кузенов. Их экипаж — исключение, и семья была поводом поговорить о потребностях. Потребности в дружбе, потребности в близости, потребности в общении, которая так глубоко въелась в геном, что без нее будто перестаешь быть человеком. Семья — нечто большее, чем товарищество, символ более сильной преданности, чем дружеская.

Для Алекса настоящая семья, кровные родственники, была скорее кучкой людей, оказавшихся в одном списке контактов, не понимая, как их туда занесло. Он любил своих родителей, пока они были живы, и до сих пор любил память о них. Кузены всегда с радостью его принимали, а он ценил их гостеприимство и компанию. Бобби и ее брат, их видимая даже за такое короткое время глубокая несовместимость, напомнили Алексу о доме.

Мать может любить дочь больше жизни, как в сказках, или ненавидеть ее до глубины души. Или и то и другое одновременно. Брат и сестра могут ладить, воевать или терпеть друг друга со своего рода неловким безразличием.

И если настоящее кровное родство означает именно это, тогда семья, пожалуй, во всех случаях — метафора.

Он еще думал об этом, когда добрался до норы Мин. Дома были ее приемные сыновья и дочь, они ели рыбу с лапшой и поприветствовали Алекса, как будто его знают, как будто переживают из-за его ранения, как будто им не всё равно. Он ненадолго сел за стол, шутил и преуменьшал последствия нападения, но на самом деле хотел поскорее удалиться в выделенную для него комнату для гостей, что и сделал, как только позволило чувство приличия.

Его ждало сообщение с «Роси». От Холдена. Знакомые голубые глаза и взъерошенные волосы показались до странности неуместными. Как будто часть Алекса уже была на пути к «Росинанту», и он слегка удивился, что еще не там.

«Привет, Алекс. Надеюсь, у тебя там всё хорошо, и у Бобби тоже».

— Ага, — ответил Алекс записи. — Забавно, что ты спросил.

«Так вот, я тут занимался пропавшими кораблями. И нашел подозрительную запись по поводу Венгрии-434. У тебя есть возможность найти какой-нибудь корабль? Если придется взять напрокат, можешь спокойно записать расходы на мой счет. Хочу, чтобы ты узнал, не затаился ли там корабль под названием «Пау Кант». Коды его маячка прилагаю».

Алекс нажал на паузу, по его затылку побежали мурашки. Пропавшие корабли превратились в тему дня, и ему стало не по себе. Он проиграл остальную запись сообщения Холдена, почесывая подбородок. Там оказалось куда меньше данных, чем ему бы хотелось. Записи о «Пау Канте» не называли его марсианским кораблем, вообще не сообщали, кому он принадлежит. Алекс установил ручной терминал на запись, посмотрел, как он выглядит на дисплее, причесал пальцами волосы и начал говорить.

— Привет, капитан. Получил твое сообщение о «Пау Канте». Не мог бы ты рассказать больше? Я тут сам наткнулся на кое-что странное.

Он описал случившееся с ним и Бобби, придав голосу больше беззаботности, чем ощущал на самом деле. Ему не хотелось пугать Холдена, ведь он всё равно не сможет защитить ни Алекса, ни Бобби. Не считая тех слов, которые произносили нападавшие, когда на месте происшествия показался Алекс, он опустил детали расследования Бобби и Авасаралы. Может, это была паранойя, но ему казалось, что передавать сообщения без серьезного шифрования означает напрашиваться на неприятности. Он не спросил, какие еще корабли считаются пропавшими и как это связано с Марсом.

Может, то, на что наткнулся Холден, просто совпадение. Может, «Пау Кант» и пропавшие марсианские военные корабли никак между собой не связаны. Хотя Алекс не сделал бы на это ставку.

Он проверил, есть ли что-нибудь от Амоса или Наоми, и когда ничего не оказалось, почувствовал разочарование. Он записал короткие сообщения для обоих и отправил их.

В большой комнате громко звучали голоса детей, три разговора одновременно, и каждый старался перекричать остальных. Алекс не обращал на них внимания, открыл местный справочник и стал искать старые имена. Людей, которых он мог знать по прежней службе. Их были десятки. Мариан Костлоу. Ханну Метцингер. Аарон Ху. Алекс проверил их адреса, своих старых приятелей и врагов, выискивая, кто до сих пор на Марсе, до сих пор на флоте, до сих пор может помнить его достаточно хорошо, чтобы поболтать за пивом.

К концу вечера он нашел трех таких, послал им сообщения и набрал Бобби. Через несколько секунд она появилась на экране. Она находилась явно не в больнице. Вместо больничного халата на ней была рубашка с зеленым воротником, волосы вымыты и зачесаны назад.

— Алекс, — сказала она. — Прости за брата. Он хотел только добра, просто он такой козел.

— У всех есть родственники. Ты у себя или у него?

— Не там и не там. Пришлось нанять уборщиков, чтобы смыли с пола кровь, и я тщательно проверяю систему безопасности, чтобы понять, как они вошли.

— Ага. Пока ты этого не сделаешь, не будешь чувствовать себя в безопасности, — согласился Алекс.

— Точно. И если налет повторится, я не собираюсь торчать там, где Бен и его жена могут попасть под перекрестный огонь. Я сняла номер в гостинице. У них собственная служба безопасности, а я могу заплатить за дополнительный присмотр.

Где-то на заднем плане его звала Мин. В ее голосе звучал смех, и Алекс услышал, как он эхом отразился в возмущенных криках детей. Его сердце как будто стиснула крепкая ладонь. Он не подумал о повторном нападении. А следовало бы.

— В этой гостинице найдется еще один номер? — спросил он.

— Наверное. Мне спросить?

— Нет, я просто соберу вещи и приеду, если не возражаешь. Если нет номера в этой, найдется где-нибудь еще. — «Главное — не у Мин», — подумал он, но не сказал этого вслух. — Нашел несколько человек, с которыми собираюсь поболтать в ближайшие дни. Посмотрим, что получится.

— Я очень тебе благодарна, Алекс, — сказала Бобби. — Нужно обсудить, как безопасно это устроить. Не хочу, чтобы ты отправился прямиком в ловушку.

— Мне бы тоже не хотелось. Кстати, у тебя есть доступ на какой-нибудь корабль?

Бобби непонимающе нахмурилась.

— Какой корабль?

— Какой-нибудь быстрый и небольшой, — ответил Алекс. — Может понадобиться, чтобы добраться до Пояса, узнать кое-что для Холдена.

— Ну, вообще-то да. Авасарала отдала мне старую гоночную шлюпку, которую мы когда-то забрали у Жюля-Пьера Мао. Возможно, я только зазря трачу деньги за стоянку в доке, но не исключено, что её можно привести в приличный вид.

— Да ты шутишь. Она отдала тебе «Бритву»?

— Не шучу. Думаю, это был такой способ заплатить мне и при этом не платить. Вероятно, ей неловко из-за того, что я до сих пор не продала корабль. А что? В чем дело?

— Расскажу, когда выясню подробности, — сказал Алекс. — Может, в этом что-то есть, а может, это просто ерунда.

Но в любом случае, подумал он, корабль доставит нас с тобой туда, где будет чертовски сложно устроить повторный налет.

 

Глава шестнадцатая

 

Холден

Записи камер слежения на станции Тихо охватывали почти всё общественное пространство — широкие и открытые общие коридоры, узкие пешеходные дорожки, технологические площадки и проходы. Похоже, единственным недоступным для глаз станционных служб безопасности местом оставались офисы и личные помещения. Даже на складах и ремонтных доках висели камеры, записывающие всех, кто входит или выходит. Это должно было бы облегчить ситуацию. Однако не облегчило.

— Должно быть, это оно, — Холден постучал по экрану пальцем. 

Дверь Моники под его ногтем отворилась, вышли двое, одетые в легкие синие комбинезоны без опознавательных знаков, в тёмных, низко натянутых шапочках и рабочих перчатках. Они везли ящик из керамики и пластика, такой же, какими пользовались служба доставки еды и экологический сервис для перевозки биологических материалов — сырых грибковых культур для наполнителей и ароматизаторов пищи, а если необходимо, то и отходов для обратной переработки в субстрат для грибов. Магнитные фиксаторы удерживали ящик в тележке, а индикатор на боку указывал, что он запечатан. Ящик был достаточно велик, чтобы в него могла поместиться женщина. Или тело женщины.

Неизвестные люди вошли в квартиру за час до происходящего на экране. Моника исчезла через сорок минут. Что бы ни произошло, видимо, она в том ящике.

Фред нахмурился, склонился над монитором. Он пометил ящик как важный объект и выдал команду отследить его. Холден не смог бы сказать, о чём старик думает, но в глазах у него застыл страх. Страх — и что-то ещё.

— Ты опознал их? — спросил Холден.

— Их нет в системе.

— Тогда как они попали на станцию?

Фред бросил на него сердитый взгляд.

— Я над этим работаю.

— Да. Извини.

Двое мужчин на экране — Холден был совершенно уверен, что оба мужчины — тащили ящик в коридор обслуживания, система слежения автоматически переключалась с одной камеры на другую. В сузившемся пространстве ящик бился о стены и застревал на поворотах.

— Двери и углы, — сказал Холден.

— Что?

— Не важно.

Система слежения показывала, как двое с тележкой входят на склад. Пространство заполняли стеллажи с такими же ящиками. Двое подвели тележку к полузагруженному стеллажу, отстегнули крепление, стащили ящик и поставили на полку рядом с его братьями. Фред включил разделение дисплея, пытаясь следить и за тележкой, и за каждым из этих двоих. Одна панель показывала пространство склада, другая последовала за двумя фигурами в общий коридор.

На склад въехала пара механических погрузчиков, они отметились как вернувшиеся после обеденного перерыва и возобновили задание — укладку ящиков. Двое мужчин вошли в туалет в общем коридоре и больше не выходили. Запись с камер слежения проигрывалась дальше, до появления зелёной рамки, отмечавшей прямую трансляцию. Короткий звонок управляющему склада подтвердил, что эти двое там не скрываются — они просто исчезли. Тележка, ещё проходящая по более старым записям, смешалась с другими такими же. Фред пролистал данные. Механические погрузчики въезжали и уезжали. Блоки ящиков укладывались один на другой.

— Текущее состояние, — сказал Фред, и изображение прокрутилось вперёд, не уходя с камеры склада. Что бы ни было в том ящике, он всё ещё оставался на месте.

— Да, — Фред поднялся на ноги. — Дело оборачивается плохо. — Идёшь?

Экологический контроль склада не показывал аномалий, но Холден не мог избавиться от ощущения постороннего запаха, смешанного с маслом и озоном. Похоже на запах смерти. За рулём погрузчика сидела бодрая молодая женщина с прямыми темными волосами и кожей того же цвета. Она сгружала со стеллажа ящики, на лице читались возбуждение, любопытство и плохо скрытый испуг. Внутри у Холдена всё сжималось, сильнее с каждым опускаемым ящиком. Моника говорила ему, что подключать других к расследованию опасно. Холден не мог не думать — что бы они ни обнаружили в ближайшие несколько минут, это будет его вина.

А значит, и устранение последствий окажется на его совести. Если, конечно, это поправимо.

— Этот, — сказал Фред погрузчику. — Ставьте сюда.

Водитель переместила контейнер на пустой настил. Магнитные защёлки ящика отстегнулись с глухим щелчком. Индикатор всё ещё показывал, что ящик запечатан. Даже если Монику поместили туда живой, воздух у неё закончился несколько часов назад. Погрузчик опустился назад и застыл на титаново-керамических лапах. Фред подошёл ближе, поднял ручной терминал и набрал отмену защиты. Индикатор на ящике погас. Фред поднял крышку.

В нос ударил тяжёлый запах органики. В памяти Холдена внезапно всплыло яркое воспоминание — ему четырнадцать, он на Земле, на семейном участке. Мама Софи держала огород для кухни, и когда она возилась в грязи перед посадкой растений, там вот так пахло. Ящик был до краёв заполнен мягким и рассыпчатым бурым грибным протеином. Фред наклонился, сунул руку внутрь, поглубже. Искал скрытое тело. Когда он извлёк руку, грязь покрывала её по локоть. Фред покачал головой. Это был земной жест.

— Уверен, что это тот ящик? — спросил Холден.

— Да, — сказал Фред. — Но всё же надо проверить.

Весь следующий час озадаченный водитель погрузчика снимала со стеллажа контейнеры, а Фред с Холденом их открывали. После того как второй раз сработала сигнализация, предупреждающая о превышении допустимого уровня протеиновой пыли в воздухе, Фред приказал остановиться.

— Её здесь нет, сказал он.

— Вижу. Довольно-таки странно, да?

— Да.

Фред потёр большим и указательным пальцами глаза. Он выглядел старым. Измученным. Когда он собрался с силами, вернулось ощущение энергии и власти.

— Либо они подменили ящик где-то по пути между её жильём и складом, либо подделали запись.

— И то и другое паршиво.

Фред взглянул на водителя погрузчика — она складывала в кучу открытые ящики для отправки на переработку. Потом заговорил, понизив голос так, чтобы его слышал только Холден:

— Оба варианта подразумевают, что они хорошо знают работу охранной системы, но не имеют доступа, чтобы полностью стереть записи.

— Это сужает круг поиска?

— Может, немного. Возможно, спецоперация ООН. Они могли бы сделать что-то в таком роде. Или Марс.

— Но ты не считаешь, что это они, верно?

Фред прикусил губу. Он вытащил ручной терминал и набрал кодовую последовательность цифр, осторожно и отрывисто постукивая по экрану. Раздалась сирена — сигнал тревоги — и на всех дисплеях, от ручного терминала Холдена до дверных панелей контроля, высветился золотисто-зелёный знак оповещения.

— Ты заблокировал всю станцию? — спросил Холден.

— Да, — подтвердил Фред. — И буду удерживать блокировку до тех пор, пока мы не получим хоть какой-то ответ. Пока не вернём Монику Стюарт.

— Неплохо, — сказал Холден. — Экстремально, но неплохо.

— Возможно. Но я малость взбешён.

***

Всё, что имелось в жилище Моники, выложили на серо-зелёные керамические столы в лаборатории службы безопасности. Ни крови, ни записей с камер, на всех поверхностях — мешанина ДНК тысяч людей, контактировавших с этими объектами в последние недели. Образцы в основном слишком мелкие для точной идентификации. Чемодан с одеждой, расстёгнутая молния застыла в бессмысленной ухмылке. Рубашка, которая, как помнил Холден, была на Монике несколько дней назад. Искалеченный ручной терминал с разбитым дисплеем. Все вещи, не принадлежавшие станции, когда Монике предоставили это жильё. Казалось, здесь чего-то не хватает. Холден понимал — просто он смотрит на них, как на всё её имущество. Возможно, у Моники где-то имелась другая собственность, а может, и нет. Если они не отыщут её живой — может быть, это всё, что после неё осталось.

— Да вы шутите что ли? — сказал Сакаи, кажется, уже в третий или четвёртый раз. Лицо главного инженера раскраснелось, челюсти плотно сжались. Он прибыл в службу охраны через насколько минут после Фреда и Холдена, и Холдена немного удивляло, что Фред до сих пор его не вышвырнул. — У меня на следующей неделе прибывает восемь кораблей. И что я по-вашему должен делать? Сказать, чтобы оставались на орбите и летали, пока мы решаем, впустить ли их?

— Для начала неплохо, — сказал Фред.

— У нас полдюжины контрактов на поставки для кораблей.

— Я в курсе, мистер Сакаи.

Фред не повысил голос, в нём не было слышно гнева. От холодного вежливого тона волосы на затылке Холдена встали дыбом. Похоже, и Сакаи что-то почувствовал. Его это не остановило, но обвиняющий голос стал почти вкрадчивым.

— У меня партии товара, два десятка мест, подлежащие отправке. На нас рассчитывает множество людей.

Плечи Фреда на мгновение опустились, но голос остался таким же твёрдым.

— Мне это известно. Мы снова откроемся для работы, как только это станет возможным.

Сакаи замешкался, собираясь что-то добавить. Но вместо этого издал короткий раздражённый вздох и вышел, разминувшись с вошедшей начальницей охраны. Эту узколицую женщину Фред называл Драммер, но Холден не знал, имя это, фамилия или прозвище.

— Как дела? — спросил Фред.

— Ничего такого, с чем бы мы не справились, — сказала она. В голосе Холден ясно расслышал акцент, который не мог определить. Женщина бросила на него взгляд, коротко кивнула и снова обратилась к Фреду: — Есть ли у нас возможность выдать хоть какую-то информацию о том, как долго продлится блокировка?

— Сообщите, что перерыв в обслуживании будет как можно более кратким.

— Да, сэр. Спасибо, сэр, — сказала Драммер и повернулась.

— Драммер. Закройте дверь, когда будете уходить, ладно?

Ее глаза сверкнули, метнулись к Холдену и обратно. Ничего не сказав, она вышла, закрыв за собой дверь. Фред невесело улыбнулся Холдену.

— Сакаи прав. Я только что закрыл крупный портовый город из-за одной пропавшей женщины. Каждый час Тихо теряет тысячи кредитов.

— Значит, надо найти ее быстро.

— Если ее еще не пустили в переработку, превратив в воду и парочку активных молекул, — сказал Фред и добавил: — Мы прочесываем окрестности кучей сенсоров. Если ее выбросили в космос, мы скоро узнаем.

— Спасибо, — сказал Холден, опираясь на стойку. — Знаю, что нечасто это говорю, но я очень благодарен за это.

Фред кивнул на дверь.

— Видел ее? Драммер?

— Конечно.

— Я работал с ней напрямую три года, а до этого десять лет знал, кто она.

— Отлично.

— Вчера я поклялся бы жизнью, что верю ей.

— А сейчас?

— Сейчас я уверен лишь в одном человеке на станции, который не выстрелит мне в спину, если я продолжу копаться в этом, и это ты, — ответил Фред.

— Неуютно, наверное.

— Так и есть. И что я хочу сказать, Джеймс. Я рад, что ты ценишь то, что я для тебя делаю, и прямо сейчас беру тебя своим личным телохранителем. Взамен постараюсь не дать пристрелить тебя самого.

Холден медленно кивнул. В его голове что-то шевельнулось, будто там зрела какая-то мысль. Его накрыло волной головокружения, как бывает, когда смотришь вниз со скалы.

— Мы двое против всего подполья АВП.

— Да, пока я не смогу убедиться в обратном.

— Очень неудобная позиция, да?

— Я ее не выбирал, — ответил Фред. — Кто-то знает, как обойти мои системы безопасности, и твоя журналистка, чем бы она ни занималась, спугнула их, заставив раскрыть карты.

— Пропавшие корабли. Я упомянул о них паре человек.

— Дело не в тебе.

— Сейчас я не стал бы этого делать, но...

— Да нет же, — прервал его Фред. — Когда проникают в системы безопасности врага, ему этого не показывают. Это основы информационной войны. Пока враг не знает, что он на крючке, можно продолжать собирать данные. От такого отказываются, только когда ставки невообразимо высоки или...

— Или?

— Или когда враг все равно долго не продержится. Не знаю, это те корабли заставили кого-то сделать глупую ошибку, или мои позиции на Тихо так слабы, что не имеет значения, в курсе я или нет.

— Ты так спокойно к этому относишься.

Фред вздернул бровь.

— Внутренне я в панике, — с невозмутимым видом сообщил он.

Холден окинул взглядом кучу вещей Моники, как будто они могли что-то добавить к этому обсуждению. Ручной терминал сиротливо мигал. Брошенная блузка выглядела печально.

— Ты извлёк что-нибудь из её терминала? — спросил он.

— Мы не смогли к нему подключиться, — ответил Фред. — Вся диагностика недоступна или защищена шифрованием от левого производителя. Журналисты.

Холден взял в руки терминал. Дисплей выглядел как мешанина блестящих осколков. Узнаваемыми оставались только мигающая красная кнопка в уголке и несколько букв на самом крупном осколке: «ЩИЙ СИГ». Холден нажал красную кнопку, и дисплей терминала на мгновение вспыхнул. Кнопка исчезла, буквы сменились чем-то светло-коричневым, перечёркнутым поперёк — одиночный фрагмент пазла в море световых помех.

— Что ты сделал? — спросил Фред.

— Там была кнопка, — сказал Холден. — Нажал.

— Господи Боже. Ты всегда так делаешь, да?

— Но посмотри. Я... кажется, я принял входящий сигнал.

— Откуда?

Холден покачал головой, потом повернулся к куче пожитков Моники. Неясная мысль, что не давала ему покоя, наконец обрела форму.

— У нее была такая маленькая камера для интервью. Незаметная, чтобы человек, с которым она беседовала, мог забыть, что его снимают.

— И?

Холден развел руками.

— Ее здесь нет.

Фред подошел ближе. Его губы превратились в тонкую линию, глаза скользили по разбитому экрану. Холдену почудилось движение, будто изображение слегка смещалось. Из-за двери кабинета послышались голоса. Сердитый и громкий — мужской, и спокойный, отрывистый — Драммер.

— Ты уверен, что мы не сможем влезть в этот терминал? — спросил Холден.

— Абсолютно, — ответил Фред, — но, возможно, есть другой путь. Пошли. Если мы хотим распутать это, нам понадобится астроном.

Через три часа после того, как Фред объяснил задачу, было готово устройство, которое в состоянии уловить свечение разбитого экрана, и еще через час компьютер понял свою новую задачу. Свойства света, исходящего из скоплений космической пыли за пределами Солнечной системы, однозначно отличались от сломанного экрана терминала. Когда экспертные системы удалось убедить, что проблема подходит под описание их задач, лаборатория приступила к работе, сравнивая поляризацию и углы, картографируя трещины на поверхности дисплея и строя компьютерные линзы, которые не могли бы существовать в реальном мире.

Фред выставил всех из лаборатории и опечатал дверь. Холден сидел в кресле, слушая тиканье сканеров, записывающих движение фотонов и наблюдая, как изображение на дисплее медленно проясняется. Фред мурлыкал себе под нос какую-то тихую неспешную мелодию, казавшуюся печальной и угрожающей одновременно. Пустые столы подчеркивали одиночество их двоих на станции, переполненной людьми.

Компьютерный анализ закончился. Изображение обновилось. Оно все еще было нечетким, с радужными деформациями. Некоторые секции отсутствовали. Все это напоминало ауру в начале мигрени.

Однако этого было достаточно. Несколько метров пустого пространства, квадратная металлическая дверь с промышленным запорным механизмом. Стены, потолок и пол размечены потертой желтой краской и усеяны отверстиями для крепления паллет и ящиков.

— Это контейнер, — сказал Фред. — Она в грузовом контейнере.

— А то, как картинка движется? Это она? Она двигается?

Фред пожал плечами.

— А раз двигается, значит, она, возможно, жива, да?

— Может быть. Если она жива — значит, они хотят сохранить ей жизнь. И не на Тихо. Взгляни на это.

Взгляд Холдена последовал за пальцем Фреда.

— Это край дверного проёма?

— Дверь заблокирована. Так делают, только когда готовятся к отгрузке. На станции около четверти миллиона таких контейнеров, но могу поклясться, найдётся не более нескольких тысяч заблокированных и готовых к отправке. Кто бы ни похитил Монику, её намерены засунуть куда-то, где мы не достанем.

Холдена чуть отпустило напряжение. Она где-то есть, и она жива. Не в безопасности, пока нет. Но не погибла.

— Что? — спросил Фред.

— Я ничего не говорил.

— Но издал какой-то звук.

— А, — сказал Холден. — Да, я просто вдруг заметил — когда все, кто мне дороги, уехали, становится важным не облажаться в том, что я могу контролировать.

— Правильно понимаешь. Молодец.

— Ты что, смеёшься?

— Немного. Но я также намерен устроить проверку контейнеров в рабочей зоне. И знаешь что? — Фред указал на дисплей на столе перед собой. На нём тонкими схематичными контурами отображалась огромная пустотелая рабочая сфера Тихо. Взгляд Холдена привычно скользнул к «Росинанту». Фред ткнул в дальний угол, на группу дрейфующих металлических контейнеров. — Один из них — тёплый.

 

Глава семнадцатая

 

Алекс

Во время обучения Алекс провел много времени на базе «Геката», и возвращение вызвало вдвойне странные ощущения. С некоторыми изменениями на Марсе он уже свыкся — исчезли прежние бары и на их месте появились новые рестораны, взамен паршивого гандбольного стадиона вырос административный центр, всё в таком духе. Но пока он вел кар по широким коридорам, его поразило, насколько все вокруг молоды. Кадеты, толпящиеся перед баром, который когда-то был мексиканским грилем «Стальной кактус», а теперь продавал на вынос тайскую еду, их вздернутые подбородки и грудь колесом, как будто они участвуют в модном показе.

На экранах рекламировались оружие и церковь, службы знакомств для командировочных и страховка жизни в пользу оставленных вдали семей. Всё это обещало контроль или комфорт в неопределенности вселенной. Алекс помнил подобную рекламу и несколько десятилетий назад. Стиль изменился, но потребности и глубинные страхи, которые их подпитывали, остались прежними.

Алекс когда-то носил форму. По крайней мере, похожую. С надеждой и страхом он гадал, вызовут ли его расспросы вспышку насилия. Он притворялся более крутым, чем на самом деле, в надежде и стать крутым. Он помнил, как всё было серьезно. То время, когда Престон напился и подрался с Грегори. Алекса тоже втянули, и кончилось тем, что их сцапала военная полиция и они были уверены, что на карьере можно поставить крест. То время, когда Андреа Ховард поймали на списывании и выгнали с позором. Тогда он чувствовал себя так, будто кто-то умер.

Теперь, глядя на этих детишек, он, конечно же, понимал, насколько тогда они вели себя глупо и хорохорились. Они были детьми. А значит, он был ребенком, находясь здесь, и принимал решения по глупости. Он женился на Талиссе примерно в этом возрасте. Они строили шаблонные планы — как он отслужит свой срок и вернется домой. И все эти планы строили дети такого же возраста. Если посмотреть с этой точки зрения, то становилось понятно, почему ничего не вышло.

Но его удивило и кое-что еще — похоже, все вокруг его знали.

Алекс припарковал кар перед чайной под названием «Пуш», сохранившейся еще с прежних времен. Сине-золотой навес отбрасывал мягкую тень на застекленную дверь. Искусственно состаренная краска над окном изгибалась на вывеске во французских словах в стиле ар-нуво. Как понял Алекс, идея заключалась в том, чтобы изобразить парижское кафе многовековой давности для людей, никогда не ступавших по той планете, где находится Франция. Удивительно, насколько хорошо читалась эта замысловатая мысль.

Внутри сгрудилось с десяток столиков с настоящими льняными скатертями. В воздухе висел аромат местной кахвы — кофе с миндалем, корицей и сахаром. Капитан Холден неровно дышал к кофе, и Алекс на мгновение пожалел, что сейчас Холден на станции Тихо и не может вдохнуть этот запах. Не успел он додумать эту мысль, как из кресла к нему метнулся Фермин и схватил в объятья.

— Алекс! — выкрикнул Фермин. — Бог ты мой! Да ты растолстел.

— Нет, — ответил Алекс, тоже обнял его и отстранился. — Это ты.

— Ага, — кивнул старый приятель. — Точно, это я. Я и забыл. Садись.

Из-за двери кухни выглянул официант, мальчишка лет восемнадцати, его глаза расширились от удивления. Улыбка должна была изображать обычную вежливость, но когда он нырнул обратно, Алекс услышал, как он с кем-то разговаривает. И в голосе звучал восторг. Алекс постарался не испытывать по этому поводу неловкости.

— Спасибо, — сказал он. — Неприятно быть человеком, который появляется, только когда ему что-нибудь нужно.

— Да брось, — сказал Фермин. — За годы его щетина поседела и вырос второй подбородок. Алексу казалось, что если посмотреть искоса, то можно увидеть скрытого под этой внешностью человека с резкими чертами лица, с которым он когда-то служил. Этого человека легче было разглядеть в жесте, когда он отмахнулся от слов Алекса. — Ерунда. Рад помочь старому другу.

Из кухни появился официант, кивая. В его руке дымилась широкая чашка. Он поставил чашку перед Алексом почти что робко.

— Наш фирменный, — сказал официант. — Для вас, мистер Камал.

— Спасибо.

Мальчишка снова кивнул и ретировался. Алекс неловко хмыкнул над чашкой, и Фермин усмехнулся.

— Да ладно тебе. Пора бы уже привыкнуть к такому. Ты же Алекс Камал. Первый пилот, прошедший через Кольцо.

— Неа, всего лишь первый выживший.

— Это без разницы.

— И я этого не хотел. В меня стреляли.

— И от этого всё становится менее романтичным?

Алекс подул на жидкость в чашке и глотнул. Чай с медом, корицей и чем-то еще — он не мог разобрать.

— В том полете было много чего, — протянул он. — Но уж точно не романтики. И с тех пор обычно внимание на себя отвлекал капитан.

— Где-то еще — возможно. Но ты же свой. Один из нас, кто выбрался отсюда и многого добился.

— А это так?

Фермин развел руки, включив в этот жест чайную, коридор снаружи, базу «Геката» и Марс.

— Я всё это время торчал здесь. И дослужился аж до старшины. Два развода, сын в университете, звонит мне пару раз в год, чтобы попросить взаймы денег.

— Но могу поспорить, в тебя реже стреляют. А это не так весело, как может показаться.

— Это верно, — согласился Фермин. — Но всегда хорошо там, где нас нет.

Около часа они пили чай с миндальным печеньем — меньше тех, что были во времена молодости. Фермин рассказал о некоторых общих знакомых. Чай был отличным, а Фермин радостным. Трудно сказать, что именно развеяло меланхолию Алекса. Когда пришло время уходить, официант отказался брать деньги. Он просто сказал «За счет заведения», когда они попытались расплатиться.

Охранники на КПП базы велели Фермину взглянуть в окошко распознавания лиц. Пропустив его, они обыскали Алекса на предмет оружия или контрабанды и выдали ему гостевой пропуск. Вся процедура заняла меньше пяти минут, причем никто не торопился. Алекс последовал за Фермином к бегущей пешеходной дорожке и облокотился на перила, пока они ехали вперед, в глубину горы Олимп.

— Так как насчет того парня? — спросил Алекс.

— Коммандера Дуарте? Тебе он понравится. Адъютант адмирала Лонг. Уже десять лет.

— Лонг еще не на пенсии?

— Она умрет на палубе, — сказал Фермин. Это прозвучало почти что с отвращением, но слова прикрывала улыбка.

— Спасибо, что ты это устроил.

— Нет проблем. Дуарте рад с тобой встретиться.

— Правда?

— А чему ты удивляешься? Ты же пилот «Росинанта». Знаменитость.

Офис Уинстона Дуарте оказался простым и удобным. Стол — обычный прессованный поликарбонат, чуть больше, чем стол секретаря в приемной. Экран на стене показывал спокойные, наполовину абстрактные образы в тонах коричневого и сепии, напоминающие одновременно палую листву и математические формулы. Единственный мазок роскоши — полка с настоящими печатными книгами по военной стратегии. Хозяин кабинета выглядел так, будто специально для него создан. На полголовы ниже Алекса, со следами оспин на щеках и теплыми карими глазами, Дуарте излучал вежливость и компетентность. Они пожали друг другу руки, и Дуарте сел рядом с Алексом, а не за свой стол.

— Должен признаться, я немного удивлен этому визиту, — сказал Дуарте. — По большей части я встречался с АВП по официальным поводам.

— «Роси» не из АВП.

Брови Дуарте приподнялись на миллиметр.

— Вот как?

— Мы скорее независимые подрядчики. Мы выполняли кое-какую работу для АВП, но некоторые наши счета оплачивала и Земля. А еще частные компании, если работа нам подходит.

— Значит, я ошибся. Но всё же я польщен. Что я могу для вас сделать, мистер Камал?

— Для начала — называйте меня Алексом. Я здесь неофициально. То есть у меня сейчас отпуск. Заехал в родные пенаты, наткнулся на старого друга, которому нужна была помощь, и так — одно за другим...

— И это привело вас ко мне, — сказал Дуарте и тепло улыбнулся. — Мне повезло. И что тревожит вашего друга?

— Пропавшие корабли.

Дуарте застыл с идеальной улыбкой на лице. На мгновение он словно превратился в статую. Когда он снова пошевелился, то сел и откинулся в кресле с немного преувеличенной небрежностью, это бросилось Алексу в глаза. — Не слышал ни о каких пропавших кораблях. Мне нужно о чем-то знать?

Алекс сжал руки на коленях в кулаки.

— Мой друг — она десантница. Ну, теперь уже бывшая. Она раскопала кое-что на черном рынке.

— Журналистка?

— Патриотка Марса, — сказал Алекс. — Она не хочет разворошить змеиное гнездо, да и я тоже. Но она нашла кое-что, от чего не отмахнуться.

— Например?

Алекс поднял палец.

— Я к этому приду через минуту. Всё дело в том, что она не из флота. У нее нет здесь друзей или знакомых. И потому она попросила меня поспрашивать, и когда я начал...

— Главный старшина Белтран послал вас ко мне. Понятно.

— Он совершил ошибку?

Дуарте надолго умолк, его взгляд блуждал. Алекс поерзал. Подобные разговоры не входили в его обязанности, и он не мог понять, хорошо всё идет или нет. Дуарте вздохнул.

— Нет. Не совершил.

— Вы... вы тоже что-то знаете? Так?

Дуарте встал и направился к двери, не прикоснулся к ней, просто посмотрел. И слегка наклонил голову.

— Мы о таком не разговариваем. Я не могу нарушать субординацию.

— Понимаю, — сказал Алекс. — Я не прошу вас никого предавать. Просто у меня есть кое-какие сведения, а у вас могут быть другие. Я расскажу вам то, чем могу без проблем поделиться, и вы тоже. Может, мы принесем друг другу пользу.

— Я уже веду расследование.

— Я не возражаю, если вы передадите кому-нибудь мои сведения, — сказал Алекс. — И может, для вас так будет и лучше.

Дуарте поразмышлял, стиснув губы.

— Хорошо. Что у вас есть?

— Странности в реестрах. Потерянное или уничтоженное вдруг снова появляется. Оружие. Медикаменты.

— Корабли?

— Да. Корабли.

— Например?

— «Апалала».

Дуарте как будто расслабился. Он подошел к столу и опустился в кресло, но когда заговорил, его голос звучал спокойно, и Алекс решил, что прошел проверку. Сердечность и фальшь начала встречи слетела как маска.

— Этот я тоже ищу, — признался Дуарте.

— И что вы ищете?

— Не знаю. Ничего конкретного. Наш флот сильно растянут. Вы это знаете?

— Люди улетают на новые планеты.

— Отчетность ведется вяло. Думаю, там куча приписок, хотя никто не хочет этого признавать. Я пытаюсь убедить адмирала, что это серьезная проблема, но либо она не понимает, либо...

— Либо?

Дуарте не закончил мысль.

— Были и признаки нападений. Возможно, политических, а может, это всего лишь кража или пиратство. Вы слышали про нападение на Каллисто?

— Слышал.

— Нашли что-нибудь конкретное?

— Нет.

Дуарте разочарованно стиснул челюсти. 

— Кое-что меня в нем беспокоит, но никак не могу нащупать. Очень точный расчет по времени. Атака была прекрасно скоординирована. И ради чего? Чтобы ограбить верфь?

— Что они взяли?

Дуарте впился в Алекса взглядом и печально улыбнулся.

— Не знаю. Никто не знает. Думаю, никто никогда и не узнает, потому что я даже не могу выяснить, что там было. Вот насколько всё плохо.

Алекс нахмурился.

— Хотите сказать, что марсианский флот не знает, где находятся его собственные корабли?

— Я лишь говорю, что отслеживание поставок, кораблей и оборудования в плачевном состоянии. Мы не знаем, что пропало, потому что не знаем. А командование заботится лишь о том, чтобы не потерять лицо перед Землей и АВП, и потому преуменьшает опасность.

— То есть командование это покрывает.

— Преуменьшает, — сказал Дуарте. — Премьер-министр Смит сейчас устраивает представление и ведет конвой на Луну, чтобы встретиться с генеральным секретарем ООН и заверить её, будто всё отлично, а делает он это именно потому, что это неправда. Если бы я был преступником и торговал на черном рынке, всё это было бы для меня просто праздником.

Алекс выругался. Дуарте вытащил из ящика стола стопку бумаги и серебряную ручку. Несколько мгновений он писал, потом оторвал клочок и передал его через стол. Четким разборчивым почерком там было написано «Каарло Хендерсон-Чарльз» и адрес в жилом квартале базы. То, что он написал это собственноручно, а не передал информацию в электронном виде, выглядело либо как разумная предосторожность, либо как паранойя. Алекс пока не мог разобраться.

— Пока вы здесь, поговорите с Каарло. Он старший программист и работает над проектом по координации между базами. Он первым пришел ко мне, когда обнаружил проблему. Если у вас есть вопросы, возможно, он даст на них ответы. Или укажет, где их искать.

— Он мне поможет?

— Вероятно, — сказал Дуарте. — Я же помог.

— А вы не могли бы... его попросить?

— Нет, — ответил Дуарте с печальной улыбкой. — Я не буду никому приказывать иметь с вами дело. Без обид. Вы больше не служите на флоте. Если я с вами имею дело, то это часть моего расследования. И я сообщу обо всем адмиралу.

— Прикрывая свою задницу.

— Ну да, черт возьми. Вы бы поступили так же.

— Да, сэр, — сказал Алекс.

Когда он вышел, Фермина в приемной не оказалось, и Алекс направился по одной из движущихся дорожек на восток, в жилой комплекс базы. У него немного шумело в голове, как будто он слишком долго дышал разреженным воздухом.

Флот всегда присутствовал в его жизни. Постоянно. Могло меняться лишь отношение к нему Алекса. Он отслужил свой срок и демобилизовался, но это касалось только его лично. Его жизни, его слабостей и рисков. Мысль о том, что сам флот может иметь слабости, что правительство Марса может пошатнуться или рухнуть, это всё равно как сказать, будто может погаснуть солнце. Если нельзя положиться на это, то, вероятно, ни на что нельзя.

Значит, ни на что.

Нора Каарло Хендерсона-Чарльза находилась среди вереницы из сотен таких же, одинаково спартанских. Помимо номера серо-зеленая дверь ничем не отличалась от соседних. Никаких цветов в горшках, только сухая почва. Алекс позвонил. Когда он постучал, дверь тут же открылась под нажимом пальцев. Он услышал чье-то сердитое ворчание и сопение. Нет. Не человека. Воздухоочистители работали на полную мощность. Алекс уловил запах кордита и чего-то похожего на тухлое мясо.

За кухонным столом — тело в форменной куртке. Кровь собралась в лужицу под стулом и забрызгала стены и потолок. Пистолет еще зажат в правой руке. Алекс закашлялся в смехе — то ли в шоке, то ли от отчаяния, вытащил ручной терминал и вызвал военную полицию.

***

— И что было потом? — спросила Бобби.

— А ты как думаешь? Приехала полиция.

Вестибюль отеля был декорирован золотом и пурпуром. Между диванами журчал и булькал настенный фонтанчик, давая им обоим ощущение некоторого уединения. Алекс глотнул джина с тоником. Алкоголь слегка царапнул горло. Бобби прижала кулак к губам и нахмурилась. Для человека, которого пытали и подстрелили, она выглядела отлично, но пока еще слишком хрупкой, если знать, что это Бобби. С левой стороны неровным комком под блузкой топорщились бинты на ранах, но и только.

— Тебя допрашивали? — поинтересовалась она таким ровным тоном, как будто это и вовсе не вопрос.

— Около восьми часов. Дуарте предоставил мне твердое алиби, так что я не в тюрьме.

— Не слишком большая помощь. А твой друг Фермин?

— Его терминал вне зоны доступа. Не знаю, то ли он убил этого парня, то ли тот, кто убил парня, убил его. Или еще что-нибудь. Я ничего не знаю. — Он снова выпил, теперь сделав глоток побольше. — Возможно, я не гожусь для этого расследования.

— Я тоже не очень, — сказала Бобби. — Я в основном просто трясу деревья и подбираю листву. До сих пор я твердо уверена лишь в одном — что-то происходит.

— И эти люди готовы поубивать друг друга ради этого.

— А теперь еще вовлечена военная полиция, она запрёт расследование под такой замок, словно это термоядерная бомба. Я ни черта не сумею выяснить.

— Похоже, наши часы как детективов-любителей сочтены, — согласился Алекс. — Но я могу еще поспрашивать.

— Ты и так уже сделал более чем достаточно. Мне не стоило тебя в это втягивать. Просто не хотелось разочаровывать пожилую даму.

— Могу понять. Но мне теперь и самому хочется узнать, в чем дело.

— Мне тоже.

Алекс допил свой бокал, лед звякнул о зубы. В животе растеклось приятное тепло. Он посмотрел на Бобби, а она вернула взгляд.

— Знаешь, — протянул он, — если здесь закроются все двери, это не значит, что они закроются везде.

Бобби моргнула. Ее жест был уклончивым, но глаза заблестели.

— Ты про тот заброшенный астероид, о котором спрашивал Холден?

— У тебя есть корабль. Здесь мы больше ничего не можем сделать. Но кое-что явно можем.

— И если кто-нибудь вздумает в нас стрелять, то по крайней мере мы узнаем это заранее, — сказала Бобби, под ее бесстрастностью так и лучилось предвкушение. Или, возможно, из-за алкоголя и перспективы снова сесть в кресло пилота Алекс увидел то, что хотел видеть.

— Мы можем туда слетать, — сказал он. — Взглянуть. Может, там нет ничего интересного.

 

Глава восемнадцатая

 

Холден

Вокруг Холдена ярче звёзд мерцала сфера Тихо. На причалах висели корабли во всевозможных состояниях разборки, один из множества — «Росинант». Один корабль, в центре, явно уже ждал разрешения покинуть док. Искры сварочных установок и белые шлейфы маневровых двигателей исчезали и вновь появлялись, как светлячки. Единственный звук, который слышал Холден, — его собственное дыхание, единственный запах, который он ощущал, — чрезмерно чистый аромат бутилированного воздуха. Грязный серо-зелёный скафандр с оранжевой трафаретной надписью на рукаве «Служба безопасности Тихо» и винтовка в руках были извлечены из оружейного шкафчика Фреда.

Станционная служба безопасности переведена в состояние повышенной готовности, Драммер и её команде приказано наблюдать друг за другом, исходя из предположения — как Холден с болью осознавал, вполне вероятного — что среди них есть группа изменников, и возможно, их больше, чем преданных Фреду. Когда они вышли из шлюза, Холден включил охранную систему. Она высветила чуть больше тысячи возможных снайперских точек. И Холден опять её выключил.

Фред плыл у него над головой, пристёгнутый к ярко-жёлтому спасательному меху. За плечами робота висел аварийно-спасательный комплект, похожий на тяжёлый рюкзак. Струйки белого газа вырывались из его левого бока, а Фред элегантно парил справа. Холден на мгновение представил десятки контейнеров, собранных снаружи огромных складских отсеков над ними — как будто они с Фредом плывут под водой в бескрайнем и безвоздушном море. А потом развернулся и стал подниматься к ним, наверх, ногами вперёд. Он снова включил индикатор, перенастроил приоритеты отображения, и один из контейнеров стал зелёным. Это цель. Тюрьма Моники Стюарт или её гробница.

— Ну, как ты там? — спросил голос Фреда у него в ухе.

— В порядке, — сказал Холден, потом досадливо скривил губы и включил микрофон. — Всё нормально, только скафандр слегка непривычный. У этой штуки все органы управления немного не такие.

— Будь осторожен, они могут открыть огонь.

— Постараюсь — если они, конечно, не слишком хорошие стрелки.

— Будем надеяться, что плохие, — сказал Фред. — Приготовься. Я приближаюсь.

Холден думал, как только они найдут контейнер — пошлют за ним робота, перевезут в док и откроют. Он не предполагал, что там могут стоять мины-ловушки, пока на это не указал Фред. Данные контейнера показывали готовность к вывозу, но кадр, где говорилось, на какой корабль готовится перевозка, был искажён. Картинка Моники не показывала ничего кроме дверцы доступа. Как они поняли, она может сидеть на ёмкостях с ацетиленом или кислородом, подключённым к той же схеме, что и стыковочные зажимы. Наверняка известно только то, что двери закрыты и заблокированы. Но и они могли соединяться с переключателем. По словам Фреда, вариант с наименьшим риском — прорезать дыру в двери и послать кого-то оценить ситуацию. А единственным, кому Фред теперь мог доверять, оставался Холден.

Фред остановился перед дверью контейнера, а огромная рука меха протянулась назад и вытянула аварийный комплект. Фред распаковал его так быстро и точно, как будто занимался этим каждый день, и аккуратно распределил вокруг себя в вакууме его содержимое — тонкий пластиковый аварийный шлюз, одноразовый газовый резак, два аварийных скафандра, аварийный радиомаяк и маленький герметичный ящик с медикаментами. Холден, который провёл довольно много лет разрезая лёд, не мог не восхищаться — элементы оборудования почти не разлетались.

— Пожелай мне удачи, — сказал Фред.

— Держись давай, — ответил Холден. 

Микрофон Фреда фыркнул, рука меха качнулась и начала работу с хирургической точностью и быстротой. Газовая горелка вспыхнула ярким цветком, рассекая металл, за ней последовал пенный инжектор-герметик, чтобы предотвратить утечку воздуха. Холден соединился с лабораторией и вывел на дисплей камеру Моники. Там был виден яркий, как звезда, свет.

— Есть подтверждение, — сказал Холден. — Это здесь.

— Вижу, —ответил Фред, заканчивая резку. Он расправил края шлюза поверх разреза, прижал клейкие края к поверхности, потом открыл наружную молнию.

— Твоя очередь.

Холден двинулся вперёд. Фред вытянул трёхпалую когтистую лапу меха, Холден вложил в неё оружие, взял ящичек с медикаментами и аварийный скафандр.

— Если что-то покажется подозрительным — сразу возвращайся, — сказал Фред. — Тогда будем работать с настоящим специалистом-подрывником.

— Да я просто взгляну, — сказал Холден.

— Уж конечно, — ответил Фред. 

Угол наклона лицевой панели не позволял увидеть его улыбку, но Холден её услышал. Он закрыл за собой внешнюю стенку шлюза, надул камеру и открыл внутреннюю стенку. Прорез в контейнере был квадратным, метр на метр — чёрные оплавленные края со слоем бурого герметика между ними. Холден опёрся ногой о неразрезанную дверь контейнера, включил магнитные ботинки и толкнул. Посыпалась пена, и вырезанный сегмент провалился в контейнер. Изнутри лился тусклый желтоватый свет.

Моника Стюарт была привязана к креслу-амортизатору. Глаза открыты, но остекленели, рот безжизненный. Порез на щеке почернел по краям. На стене висел дешёвый кислородный блок, трубка, как привязь, тянулась к шее Моники. Кажется, больше там ничего не было. Во всяком случае, ничего с большими буквами «Осторожно, взрывчатые вещества».

Холден потянул за край кресла, оно закачалось Глаза Моники встретились с его взглядом, и в них ему почудилась тень жизни — смущения, а может и облегчения. Тоненькая струйка прозрачной жидкости вырвалась и заплясала в воздухе. Холден сорвал крышку с медицинского блока и закрепил его над её рукой. Через долгие сорок секунд блок доложил, что она без сознания, но стабильна, и поинтересовался у Холдена, следует ли начинать лечение.

— Ну, как там дела? — спросил Фред, и на этот раз Холден не забыл включить микрофон.

— Я её нашёл.

Спустя три часа они уже оказались в настоящем медицинском отсеке станции Тихо. Комната была заблокирована, снаружи стояли четыре охранника, а все сетевые соединения — физически недоступны. Три других кровати пустовали, пациентов — если они там были — перевели в другое место. Это было наполовину лечение, наполовину содержание под стражей, и Холден мог только гадать, понимает ли Моника, насколько непрочна эта безопасность.

— Было не особо весело, — сказала Моника.

— Знаю, — ответил Холден. — Ты через многое прошла.

— Это точно.

Речь была нечеткая, как у пьяной, но глаза обрели привычную остроту и сосредоточенность.

Фред стоял у изножья кровати, скрестив руки.

— Извините, Моника, но я должен задать вам пару вопросов.

— Обычно бывает наоборот, — в ее глазах появилась улыбка.

— Да, но обычно я не отвечаю. А вы, надеюсь, ответите.

Она глубоко вздохнула:

— Ладно, спрашивайте.

— Давайте начнем с того, как вы оказались в контейнере.

Она пожала плечами, и, кажется, жест причинил ей боль.

— Нечего рассказывать. Я была дома. Дверь открылась, и вошли два парня. Я послала сигнал тревоги, много кричала и пыталась вырваться. Но они чем-то брызнули мне в лицо, и я отключилась.

— Дверь открылась, — повторил Фред. — Вы не сами им открыли?

— Нет.

Выражение лица Фреда не изменилось, но Холден заметил, как опустились его плечи.

— Продолжайте.

— Я пришла в себя, когда меня засовывали в кресло-амортизатор. Я почти не могла двигаться, но сумела включить свою камеру.

— Кто-то из них говорил?

— Да. Оба астеры. Вы ведь это хотели узнать?

— И это тоже. Что они говорили, вы помните?

— Называли меня разными неприятными словами. И что-то о спусковом крючке. Я не совсем поняла.

— Астерский креольский понимать сложно.

— И кроме того, на меня напали и одурманили, — огрызнулась Моника. 

Фред примиряюще поднял руки.

— Не хотел вас обидеть. Вы помните что-нибудь особенное, что...

— Это же из-за пропавших кораблей колонистов, да?

— Об этом рано говорить, — сказал Фред, но неохотно добавил: — но такая вероятность безусловно есть.

— Значит, это дело рук АВП. Но вы не в курсе.

— Я ничего не подтверждаю и не отрицаю.

— Тогда я тоже, — скрестила руки Моника.

— Стоп-стоп-стоп, — сказал Холден. — Мы все тут на одной стороне, так ведь?

— Нет, пока не договоримся об условиях, — сказала Моника.

Фред стиснул зубы.

— Мы только что спасли вам жизнь.

— И спасибо вам за это. Итак, я участвую в расследовании. Во всем. Эксклюзивное интервью с вами обоими. Я отдам вам все, что знаю о кораблях колонистов и моем похищении, даже то, что не рассказывала Холдену. И предупрежу перед тем, как обнародую что-нибудь.

— Минутку, — вмешался Холден. — Так ты мне не все рассказала?

— Окончательное утверждение всех материалов прежде, чем они увидят свет, — потребовал Фред.

— Без шансов. Я вам нужна.

— Окончательное одобрение по вопросам безопасности, — сказал Фред. — За две недели до выхода.

В глазах Моники появился какой-то голодный блеск. Холден провел с ней несколько недель, первый раз пролетая через Кольцо, и считал, что знает ее. Непримиримость на ее лице его удивила. А Фреда, похоже, только позабавила.

— Неделя, и никаких необоснованных изъятий, — она обвиняюще ткнула во Фреда пальцем. — Я полагаюсь на вас.

Фред невесело улыбнулся Холдену.

— Что ж, теперь у меня есть два человека, о которых я знаю, что они не работают на вражескую сторону.

Чего Холден не знал... Нет, не совсем так. Знал, но не до конца осознавал, — это сколько кораблей уходит сквозь кольца в бескрайние пространства новых планет. У Моники имелись записи о почти пяти сотнях кораблей, совершивших переход. Многие меньше «Росинанта», они отправлялись группами, чтобы заявить права на новый неизведанный мир или стать частью общины в местах под названиями Париж, Нью-Марс или Фирдаус. Другие корабли были больше, настоящие корабли колонистов, нагруженные тем же, что несколько поколений назад человечество тащило с собой на Луну, Марс и спутники Юпитера.

Первым исчез «Сигюн», переделанный водовоз чуть моложе «Кентербери». Потом «Шотландский танец», крошечный горнодобытчик, практически выпотрошенный, чтобы запихнуть в него эпштейновский двигатель в три раза мощнее, чем нужно. «Робия Балхи» по размеру подходил гораздо лучше, что не помешало исчезнуть и ему. Двигаясь по списку, Холден делал пометки о типах всех пропавших кораблей, чтобы передать Алексу. «Пау Кант» мог быть любым из них.

Прослеживалась еще одна закономерность. Корабли пропадали во время напряженного трафика, когда внимание станции Медина делилось между пятью-шестью звездолетами. А потом — вот это было интересно — кольцо, через которое проходил пропавший корабль, показывало не всплеск излучения, а разрыв, момент, когда фоновый уровень внезапно менялся. При других переходах такого не случалось. Моника считала это свидетельством в пользу зловещих инопланетных технологий. Для Холдена все выглядело скорее следами подтасовки данных, как в случае с подменой ящика Моники и бесследным исчезновением в туалете. Кто-то должен был скрыть возвращение «пропавших» кораблей. Если в данных сенсоров кольца, ведущего обратно в Солнечную систему, есть похожий сбой...

— Холден?

Офис службы безопасности был пуст. Фред потребовал его себе «для личного пользования», намереваясь сделать центром расследования. Персонал, мимо которого проходил Холден по пути сюда, казался удивленным, но никто не возражал против того, что их выставили из собственного офиса. По крайней мере, при нем.

Фред стоял у входа в короткий коридор, ведущий к комнатам для допросов. Он был в хорошо сшитом гражданском костюме. Щеки и подбородок покрывала седая щетина, белки покрасневших глаз стали желтоватыми, как старая слоновья кость. Однако спину он держал прямо, а об резкость манер можно было порезаться.

— Узнал что-нибудь? — спросил Холден.

— Я говорил со старым товарищем, которого давно знаю. Световая задержка всегда приводит к проблемам, но... я получил подсказку, что искать. По крайней мере, для начала.

— Ты можешь ему доверять?

Фред устало улыбнулся.

— Если Андерсон Доуз против меня — мои дела плохи, что бы я ни делал.

— Ладно, — сказал Холден. — C чего начнём?

— Ты не мог бы уделить мне несколько минут?

Фред кивнул в сторону комнаты для допросов.

— Хочешь меня допросить?

— Скорее мне нужна твоя поддержка в небольшой игре.

— Серьёзно?

— Если сработает, это сэкономит нам время.

Холден остановился.

— А если нет?

— Значит нет.

— Звучит неплохо.

Комната для допросов была пустой, холодной и неприветливой. Прикрученный к полу металлический стол разделял одинокий стул без спинки и три кресла с гелевыми подушками. В одном уже сидела Моника. Порез на её лице выглядел гораздо лучше — чуть больше, чем просто длинный красный рубец. Без макияжа она казалась строже. Старше. И это ей шло. Фред указал Холдену на другое кресло, а сам уселся посередине.

— Просто будьте серьёзны и позвольте мне вести разговор, — сказал он.

Холден поймал взгляд Моники и вопросительно вздёрнул брови. Что происходит? Она ответила слабой улыбкой. «Думаю, скоро узнаем».

Дверь отворилась и вошла Драммер. За ней следовал Сакаи. Взгляд главного инженера метался от Холдена к Монике и обратно. Драммер подвела его к столу.

— Спасибо, — сказал Фред.

Драммер кивнула, крепко сжав губы, и молча вышла. Возможно, её взбесило отстранение от расследования. А может, и что-то ещё. Холден нередко видел, как подобные вещи приводили к паранойе.

Фред вздохнул. А когда заговорил, голос звучал мягко и вкрадчиво.

— Итак, думаю, вы все понимаете, о чём речь.

Сакаи открыл рот и сразу захлопнул. А потом с него будто слетела маска. Лицо инженера исказила огромная жгучая ненависть.

— А знаете что? — сказал Сакаи. — Да пошли вы все.

Фред молчал, выражение его лица не изменилось. Он как будто не услышал этих слов. Сакаи стиснул челюсти и нахмурился. Он молчал, напряжение росло и наконец сделалось невыносимым.

— Проклятые самонадеянные земляне. Все вы. И здесь, на Поясе, вы — спасители несчастных доходяг? Так вы считаете? Да вы хоть понимаете, как высокомерны? Все вы. Без исключения. Поясу не нужны земные твари вроде вас и ваше спасение. Мы выживаем сами, а вы, придурки, за это платите, ясно?

Холден чувствовал, как в груди поднимается волна гнева, но голос Фреда оставался спокойным и мягким.

— Слышу, ты недоволен тем, что я с Земли. Я правильно понял?

Сакаи откинулся назад на стуле, но удержал равновесие. Потом плюнул на пол. Фред ещё подождал, но на этот раз Сакаи позволил молчанию затянуться. Спустя пару мгновений Фред пожал плечами, вздохнул и поднялся с кресла. Лёгким движением он наклонился и ударил Сакаи. Холден даже не успел удивиться, когда Сакаи свалился на пол. С разбитых губ инженера текла кровь.

— Я и люди, которые мне дороги, отдавали жизни, делали намного больше, чем ты, чтобы хранить и защищать Пояс, — взревел Фред. — И у меня нет настроения выслушивать бред террориста-выскочки, который смеет говорить иное.

— Я тебя не боюсь, — сказал Сакаи, и по его голосу Холден понял, что инженер безумно напуган. Холден и сам был немного расстроен. Он никогда прежде не видел Фреда Джонсона в гневе, но эта исходящая от него неистовая ярость изменила всё. Фред не мигая смотрел на Сакаи. Такой человек способен повести за собой войско и уничтожить тысячи врагов. Это убийца. Под его безжалостным взглядом Сакаи сжался, как будто из него выпустили воздух.

— Драммер!

Дверь открылась, и вошла глава службы безопасности. Если она и была удивлена, на её лице это никак не отражалось. Фред не смотрел на неё.

— Мистер Драммер, отведите этот кусок дерьма на гауптвахту. Поместите в одиночную камеру и проследите, чтобы у него было достаточно киббла и воды и он не сдох. Никого не впускать, никого не выпускать. Мне нужен полный отчёт о его деятельности на станции. С кем он говорил. С кем обменивался сообщениями. Как часто гадил. Всё, что поддается анализу.

— Да, сэр, — произнесла Драммер. Потом добавила: — Следует ли мне снять блокировку со станции?

— Нет, — сказал Фред.

— Да, сэр, — повторила Драммер, помогла Сакаи подняться на ноги и повела к двери. 

Холден откашлялся.

— Нам нужно повторно проверить работы на «Росинанте», — сказал он. — Ни за что не полечу на корабле, за ремонт которого отвечал этот тип.

Моника тихонько присвистнула.

— Фракция раскольников из АВП? — спросила она. — Что ж. Не впервые лидер стал мишенью для крыла экстремалов из своей же партии.

— Такое бывало, — согласился Фред. — Меня больше всего беспокоит, что они чувствуют себя в безопасности и не боятся открывать карты.

 

Глава девятнадцатая

 

Наоми

Пиво было бочковое — насыщенный привкус дрожжей, чуть отдающий переработанными грибами, на которых собрали хмель. Карал готовил горячее куза — тонкий кусочек подсушенного хлеба с пастой из подливки, поджаренной муки и лука. Кин, Наоми и новичок по имени Мирал делили с Каралом и еду, и воздух, а рециркуляторы работали на пределе возможного. Жара, насыщенная запахами атмосфера, скученность и опьянение от только что выпитого словно вернули Наоми назад во времени. Как будто она открыла дверь — и вместо грязного порта станции Церера попала на корабль Рокку, ждущий очередного заказа или направляющийся к очередному порту.

— Значит, Джози, — махнул громадной ладонью Кин. Он помолчал, нахмурился и обернулся к Наоми. — Знаешь Джози?

— Я помню, какой он, — сказала Наоми.

— Ага, ну вот, Джози открыл тут своё дело, са са? Начал брать с землян деньги за проход. Назвал это... — Кин трижды щёлкнул пальцами, стараясь вспомнить концовку истории, — назвал муниципальной платной дорогой. Платной дорогой!

— И сколько это продолжалось? — спросила Наоми.

— Довольно долго. Нам пришлось бежать со станции, чтобы охрана не схватила, — усмехнулся Кин. Потом серьёзно сказал: — Только это было раньше.

— Да, — согласилась Наоми, поднимая стакан. — После Эроса всё изменилось.

— Всё изменилось после того, как эти сволочи уничтожили «Кент», — Мирал, прищурясь глядел на Наоми, словно говоря: «Это же был твой корабль?». Ещё одно приглашение рассказать её историю.

Наоми чуть наклонилась, пряча лицо за вуалью волос.

— Всё изменилось после базы Метис. После станции Андерсон. После Террион-Лока. Каждый раз всё меняется.

— Проклятье, — кивнул Кин. — Каждый раз всё меняется.

Карал поднял взгляд. Лицо выражало смесь дружеского участия и сожаления, что означало: «Всё изменилось после «Гамарры»«.

Наоми улыбнулась в ответ. Здесь, рядом с этими людьми, она во всём ощущала дыхание ностальгии. Все они хотели бы услышать её рассказы — об Эросе, о первом проходе через врата, о пути к первому поселению в новых мирах. Кин и Карал не задавали вопросов, и потому новичок следовал их примеру. А она сама предпочитала помалкивать.

Филип спал в соседней комнате — свернулся в клубок, глаза закрыты — не так плотно, как у спящего младенца. Остальные члены их ячейки скрывались в других безопасных норах. Небольшие группы привлекали меньше внимания, и даже если одна из них «терялась» — другие оставались в строю. Это не обсуждалось. Стратегия знакомая и одновременно непривычная — словно слышишь забытую на многие годы, когда-то знакомую песню.

Карал кончиками пальцев поднял с нагревательного элемента своё куза и перебросил в руках. Наоми подставила ладонь, Карал опустил в неё кусок, их пальцы соприкоснулись. Знакомый жест, знак близкой дружбы. Семьи. Когда-то так оно и было, но сейчас все понимали — многое изменилось. Рядом с Наоми они старались говорить осторожнее, избегая тем, слишком явно касавшихся пропасти тех лет, когда она отсутствовала.

Она могла бы нарушить этот негласный пакт — если бы хотела. Наоми не желала ломать это хрупкое равновесие, но недосказанность становилась тяжелее разговоров о прошлом.

— Филип неплохо выглядит. — В её словах не было скрытого смысла. Она откусила крекер, лук и подливка заполнили рот вкусом соли, сладости и горечи. Она продолжила с набитым ртом: — Он вырос.

— Ага, — осторожно сказал Кин.

Наоми чувствовала сейчас вкус всех потерянных лет — вкус горя и страха, потери и предательства. Она улыбнулась. Голос не дрогнул. 

— Каким он был?

Кин бросил на Карала быстрый, едва заметный взгляд. Сейчас они оказались на опасной территории. Наоми не знала, стараются ли они защитить её от правды, или Филипа и Марко — от неё. Или просто не хотят участвовать в том, что происходило и продолжает происходить между ней, её бывшим возлюбленным и их сыном.

— Филипито рос хорошим мальчиком, — сказал Карал. — Умный, сосредоточенный. Внимательный такой. Марко за ним присматривал. Заботился.

— Мы все тоже о нём всегда заботились, — Мирал старался, чтобы слова звучали легко, но в лице читалось голодное любопытство. Его не было здесь, когда Марко и Наоми жили вместе, и Мирал словно не мог расслышать половину разговора, который вели остальные.

— А как насчёт меня? — спросила Наоми.

— Мы говорили ему правду, — твёрдо сказал Карал. — Своим не врём.

Кин кашлянул. Он смотрел на Наоми искоса, как провинившийся пёс.

— Когда он подрос и стал задавать вопросы, Марко рассказал ему, как ситуация стала тяжёлой. Слишком тяжелой. Матери пришлось отойти от дел. Собраться с силами.

— Ясно, — сказала Наоми. 

Значит, вот что ему говорили о ней. Мать оказалась слишком чувствительной. Слишком слабой. Возможно, с точки зрения Марко это даже могло показаться правдой.

Но как тогда выглядит то, чего она добилась, кем стала? Старпом «Росинанта», выжившая на станции «Эрос», летавшая к новым мирам. С учётом этого, «слишком тяжело» странно звучит. Если только не означает, что она не слишком любила сына, и потому не осталась. Или просто сбежала от него.

— Филипито — кремень, — сказал Кин. — Можешь гордиться.

— А как же, — сказала Наоми.

— Значит, ты летала с Джеймсом Холденом? — Мирал безуспешно старался казаться безразличным. — И как оно?

— Стабильная работа и никаких перспектив повышения, — ответила Наоми, и Кин рассмеялся. 

Спустя мгновение к нему присоединился Мирал, правда, невесело. Только Карал оставался спокойным — возможно, лишь потому, что сосредоточился на плите.

Звякнул ручной терминал Наоми, и она взяла его. Ещё два сообщения от Джима. Её палец был в сантиметре от кнопки «принять». Его голос всего в паре коротких движений от неё — эта мысль притягивала как магнит. Услышать его голос, пусть и в записи — как встать под душ с прохладной чистой водой. Наоми отправила сообщение в очередь сохранённых. Скоро она просмотрит их все. Но если начнёт сейчас — не сможет остановиться, пока не закончит. Еще не время. Вместо сообщения она отправила запрос на соединение по адресу, который дал ей представитель «Экспорта внешнего кольца». Через несколько секунд соединение подтвердилось, красный контур отмечал канал как защищённый.

— Мисс Нагата, — раздался голос молодого человека. — Чем я могу быть вам полезен?

— Зафрахтованный корабль. Хочу узнать, как дела.

Взгляд молодого человека на мгновение стал отсутствующим, потом он улыбнулся шире.

— Мы ожидаем, когда документы на право пользования пройдут по регистрационной базе, мэм.

— Значит, платёж прошёл?

— Да. Если вам угодно, можете вступить во владение прямо сейчас, но имейте в виду — вы не получите разрешение покинуть порт до обновления реестра.

— Отлично, — Наоми встала. — Где пришвартован корабль?

— Шестой док, причал девятнадцать. Желаете, чтобы передачу осуществил наш представитель?

— Нет, — сказала она. — Просто оставьте ключи в зажигании, и мы сами заберём корабль.

— Разумеется. Рад был быть вам полезным.

— Взаимно, — сказала Наоми. — Всего хорошего.

Она разъединилась. Кин и Карал уже собирали свои скромные пожитки. Карал одной рукой снял с огня остатки куза и выключил плиту другой. Наоми не понадобилось говорить им, чтобы предупредили остальных — Кин уже этим занялся. Ничего не изменилось, но воздух в комнате вдруг стал тяжёлым, а жар плиты и их тел — слишком угнетающим. Наоми остановилась в дверном проёме.

— Пора, — мягко сказала она. Ей вспомнились какие-то литературные истории и фильмы, где матери будят детей, чтобы отправить в школу. Она никогда в жизни этого не делала, и сейчас, вопреки здравому смыслу, наслаждалась моментом. — Филип. Нам нужно уходить, прямо сейчас.

Он открыл глаза, ещё не совсем проснувшись. Он казался смущённым. Уязвимым. Юным. А потом собрался и снова стал собой. Новой личностью. Тем, кого Наоми не знала.

Они вышли через переднюю дверь в коридор. Прохладный ветерок нёс влагу и запах озона. В одной руке Наоми ещё держала недоеденное куза Карала. Она откусила ещё раз, но хлеб остыл, а подливка свернулась. Наоми бросила остатки в утилизатор, стараясь не видеть в этом никаких метафор.

Из за двери показался Кин, мрачный и хмурый. Сейчас он выглядел постаревшим и суровым. Она скучала по тому, каким он был, когда оба они были молоды. Она скучала и по себе прежней.

— Готова двигать, Костяшка? — спросил Кин.

— Да, чёрт возьми, — сказала Наоми, и он пристально посмотрел на неё. Возможно, услышал в этих словах нечто большее, чем просто согласие.

Корабль оказался простым транспортником, таким маленьким, что удерживавшие его стыковочные зажимы, казалось, вот-вот раздавят заляпанные бока. Без эпштейновского двигателя, так что большую часть трюма заполняло ракетное топливо. Всё равно что лететь на чайнике, да и то большую часть пути — без ускорения. Это, конечно, ненамного лучше, чем надевать автономные скафандры и кучу дополнительных ёмкостей с воздухом, но сойдёт. Наоми расплатилась за корабль по предельно высокой ставке, перевела деньги из своей доли в «Росинанте» через два анонимных счёта, один на Луне, а потом другой, на Ганимеде. Зарегистрированным владельцем судна числился кооператив по снижению финансовых рисков «Эдвард Слайт» — несуществующая компания, которая появилась в регистрационных формах и снова исчезнет после утилизации корабля. Радиомаяк идентифицировал его как «Четземоку». Операция в целом обошлась Наоми примерно в половину того, что она могла считать своей собственностью, и ни в одном документе не было её имени.

Пожалуй, она сделала больше чем достаточно. Впрочем, Наоми не была в этом уверена.

Филип ждал снаружи, у посадочной платформы, Наоми остановилась рядом. Кин, Карал и Мирал держались чуть поодаль, давая им некую видимость уединения. На причале для арендованных кораблей счётчик с красными цифрами на стене показывал количество минут, оставшееся до истечения срока их владения собственностью. Металл и керамика стен выглядели тусклыми от антирадиационного герметика. В воздухе воняло смазкой. На стене кто-то оставил старый плакат — рассечённое кольцо АВП с полусферами Марса и Земли, составляющими круг. Не просто АВП, а воинственный АВП.

Когда-то это был её народ.

Появились остальные — Джози и Старик Санди. Крылья, как бы его ни звали на самом деле. Круглолицая женщина без одного зуба, которую Наоми раньше не видела. Бритоголовый мужчина со свежими шрамами на тёмной коже черепа, прихрамывающий из-за недолеченной раны на ноге. Они подходили один за другим, кивали Филипу со смешанным выражением почтения и снисходительности. Все знали его лучше, чем она. Все они полетят с ним. В другое время Наоми беспокоила бы эта боль в груди. Сейчас она знала, что это.

Слёзы подступили совсем близко, но ей удалось удержать их, прикусив язык.

— Всё нормально? — спросил Филип.

Она засмеялась, и сердце сжалось сильнее.

— Вполне. Как только обновят реестр, можем предъявить маршрут и лететь.

— Хорошо.

— У тебя есть минутка?

Филип бросил на неё взгляд, в глазах мелькнула растерянность. Спустя мгновение он кивнул, указывая на угол причала. Они отошли в сторону, и остальные не пытались им мешать. Сердце Наоми стучало, как будто она в опасности. Она ощущала в горле биение пульса.

Они остановились возле стены. Филип обернулся к ней. На нее внезапно нахлынули воспоминания о беззубом младенце со счастливой улыбкой, хватающем её палец, понадобилась минута, чтобы выбросить их из головы.

— Я была так рада повидать тебя, — сказала она.

На мгновение ей показалось, что он не ответит, потом она услышала: 

— Я тоже.

— Этот корабль, — сказала она. — Когда всё кончится, он твой, согласен?

Филип взглянул на причал за её спиной.

— Мой?

— Я хочу, чтобы ты его взял. Продай его и возьми себе деньги. Или оставь корабль, если хочешь. Он твой и больше ничей.

Он наклонил голову.

— А ты разве не с нами?

— Я прилетела не для того, чтобы снова присоединиться к вам, — сказала она и вздохнула. — Я здесь только ради тебя. Что бы он ни делал и что бы ни заставлял тебя делать, я в этом не участвую. Ни тогда, ни сейчас.

Долгую минуту Филип молчал и не двигался. Горло у Наоми сжалось, она едва могла дышать.

— Понимаю, — наконец сказал её сын. Сын, которого она опять покидала. Который опять возвращался к Марко и ко всему, чем тот занимался.

— Твой отец — не слишком хороший человек, — Наоми с трудом выговаривала эти слова. — Я знаю, ты его любишь. Я тоже когда-то его любила, но это не...

— Не тебе его судить, — перебил Филип. — Ты помогла нам, и я это ценю. Это всё, что ты готова сделать. Печально и разочаровывает, но он говорил мне, что так может случиться.

— Ты мог бы улететь со мной. — Наоми не собиралась так говорить, но её тут же захватила эта идея. — На моём корабле набирают команду. Мы независимы и хорошо укомплектованы. Полетишь со мной? И мы... мы наконец узнаем друг друга?

Сыну впервые изменила его обычная сдержанность. Между бровями проступили три тонких морщинки, он улыбнулся — смущённо, а может быть, с жалостью.

— То есть, всё бросить посреди дела, — сказал он.

Ей хотелось уговорить его. Хотелось взять на руки и унести отсюда. Хотелось его забрать. Это было больнее, чем то, что она не могла его вернуть.

— Тогда, может быть, потом, — сказала она. — Когда захочешь, скажи. На «Росинанте» есть для тебя место.

«Если Марко тебя отпустит, — добавила она про себя, но говорить не стала. — Если он не станет причинять тебе боль, чтобы наказать меня. — А потом, мгновение спустя: — Боже, как мне объяснить это Джиму».

— Может, потом, — кивнул Филип. 

Он протянул руку, они минуту сжимали запястья друг друга. Он отвернулся первым и отошёл, сунув руки в карманы.

Чувство потери казалось необъятным, и от того, что это случилось не сейчас, было ещё больнее. Она испытывала боль каждый день с тех пор, как ушла. Каждый день, когда жила той жизнью, что выбрала для себя сама, вместо того, чтобы идти вслед за Марко. Эти несколько дней подвели всему итог, и Наоми с новой силой чувствовала трагизм произошедшего.

Она не заметила, как подошли Кин и Карал, пока те не оказались рядом. Наоми вытерла ладонью глаза, рассерженная, смущённая и испуганная — слова могли вдребезги разбить остатки её самообладания. Неважно, сочувственные слова или жестокие.

— Эй, Костяшка, — сказал Кин, глубокий голос звучал тихо и мягко. — Ну что, не уговорила? Филипито, он такой. Знаешь, сейчас он жёсткий, но это потому, что в деле. А так — может быть и весёлым. Даже милым.

— У меня были причины уйти, — сказала Наоми, слова звучали невнятно. — И они не изменились.

— Он твой сын, — сказал Карал. 

Наоми знала, что ответить на обвинение, звучавшее в его голосе.

— Ты знаешь историю про волка, который попал в капкан и грызёт сам себя, чтобы вырваться? — спросила она. — Этот мальчик — лапа, которую я откусила. Мне никогда не быть без него целой, но если не вырвусь — мне конец.

Кин улыбнулся, в его глазах она видела сожаление. Что-то в ней освободилось. Всё было кончено. Она это сделала. Теперь Наоми хотелось только выслушать все сообщения, что Джим ей оставил, и поймать самый быстрый транспорт на Тихо. Она готова уйти.

Кин раскинул руки, и они в последний раз обнялись. Здоровяк обхватил её, она положила голову на его плечо. Она сказала какую-то непристойность, и Кин фыркнул в ответ. От него пахло потом и яростью.

— Эх, Костяшка, — проворчал Кин, — не хотел, чтобы до этого дошло. Но ты же простишь меня, да?

Его руки крепко сжали Наоми. Он откинулся назад и поднял её в воздух. Что-то больно укололо бедро, Карал с иглой в руке отступил назад. Наоми извивалась, задыхаясь и отталкивала Кина коленями, но он крепко держал её в объятиях. Она укусила Кина в плечо — куда смогла дотянуться — и ощутила вкус крови. Его успокаивающий голос ещё звучал в ушах, но она больше не различала слов. Тело постепенно немело, начиная с ног. Кин как будто проваливался куда-то вместе с ней, но не падал, только кружил, не выпуская её из рук.

— Не надо, — выдохнула она, но голос, казалось, шёл откуда-то издалека. — Пожалуйста, не надо.

— Мне пришлось, Костяшка, — сказал Кин. — Такой был план, понимаешь? В том-то и дело.

Её мысли путались. Она попыталась пнуть его коленом в пах, но больше не знала, где её ноги. Дыхание стало шумным и частым. Через плечо Кина она видела остальных, стоящих у корабля на причале. Её корабля. Корабля Филипа. Они все обернулись и наблюдали за ней. И Филип был среди них, смотрел на неё пустыми глазами. Наоми думала — может, ей закричать, но смогла это только представить. А потом её разум угас, как затухающий свет.

 

Глава двадцатая

 

Алекс

При пилотировании корабля (любого корабля) у Алекса наступал момент, когда он начинал ощущать физическую связь с ним. Приходило понимание, как этот конкретный корабль поведет себя при маневрировании, что случится с силой тяжести, если внезапно обрежет двигатель, сколько времени займет прыжок — все это придавало ощущение глубокой близости. Нечто иррациональное, но это изменило самовосприятие Алекса. Его представление о самом себе. Когда он перешел с огромного, тяжеловесного корабля переселенцев, переделанного в ледовую баржу «Кентербери», на быстроходный фрегат, названный «Росинантом», то будто бы помолодел на двадцать лет.

Но даже на «Роси» были тонны металла и керамики. Он мог быстро и резко вращаться, но за этим вращением стояла сила. Мускулы. Пилотировать гоночную шлюпку «Бритва» — всё равно что пристегиваться к перышку во время бури. Корабль весь состоял из одного блистерного отсека размером с рубку «Росинанта», закрепленного на термоядерном двигателе. Даже машинная палуба представляла собой закрытый отсек, куда могли добраться инженеры в доке. Два кресла теснились рядом, а в каютах за ними находились только гальюн, пищевой блок и койка, куда не сумела втиснуться Бобби. На корабле не было даже системы переработки пищи, только воды и воздуха. Маневровый двигатель мог два раза за десять секунд обернуть корабль вокруг своей оси с той же мощностью, которая потребовалась бы «Росинанту» для поворота на пять градусов за время вдвое большее.

Если, управляя «Росинантом», Алекс представлял корабль в виде рыцарского коня, то «Бритву» он мог сравнить скорее со щенком. По стенам вокруг кресел изгибались экраны, заполняя всё поле зрения звездами, далеким Солнцем, а также векторами направлений и скоростями всех кораблей в радиусе четверти АЕ. Дисплеи бросали Алексу в лицо данные о состоянии корабля, как будто хвастаясь. Даже несмотря на антиосколочное покрытие, уже с десяток лет вышедшее из употребления, и мрачные признаки изношенности по краям кресел, корабль выглядел юным. Идеалистическим, беспомощным и слегка вышедшим из-под контроля. Алекс знал, что через некоторое время привыкнет, и «Роси» потом будет казаться медлительным и скучным. Но недолго. Пока он опять к нему не привыкнет. А значит, уверял он себя, он не изменяет «Росинанту». Потому что мощь и скорость «Бритвы» делали ее кораблем, в который легко влюбиться.

Просто она сконструирована не для уединения.

«...Марс так напрягает коллективную жопу, что преломляет свет, — продолжила за его спиной Крисьен Авасарала. — Но конвой премьер-министра наконец-то вылетел. Когда он сядет на Луне, надеюсь, мы вытянем из него что-нибудь, что уже не бубнил десяток дипломатов в попытке прикрыть задницу. Хорошо хоть он признает существование проблемы. Когда ты знаешь, что вляпался в дерьмо, то уже на полпути к тому, чтобы вымыть руки».

В последний раз Алекс видел Авасаралу на Луне, но мог живо ее представить. Старушечье лицо и налитые презрением глаза. Усталость и веселость были частью ее беспощадности, и Бобби она явно нравилась. Более того, Бобби ей доверяла.

«А пока что держитесь подальше от неприятностей. Толку от чей-нибудь смерти всё равно не будет. А если этот кретин Холден начнет дергать за другую нитку того же узла, хрен знает, к чему это приведет. Значит так. Докладывайте, когда сможете».

Запись дернулась и умолкла.

— Ясно, — сказал Алекс. — Она в своем репертуаре.

— Надо отдать ей должное, — согласилась Бобби, — она отличается постоянством.

Алекс развернул кресло, чтобы посмотреть на нее. Бобби казалась маленькой, хотя и не изменилась в размерах. Катер мягко разогнался до трех четвертей g. В два раза больше силы тяжести на Марсе, но на службе в космодесанте Бобби натренировалась выдерживать целую g. Алекс предложил снизить тягу, учитывая ее ранения, но она только рассмеялась. Но все-таки он решил обойтись без резкого ускорения.

— Ведь ты сказала, что работаешь с ней, — сказал Алекс, пытаясь не придавать голосу обвинительные нотки. — И чем это отличается от работы на нее?

Смех Бобби превратился в кашель.

— Мне же не платят.

— Не считая корабля.

— И кое-чего другого, — сказала Бобби. Ее радостный тон означал, что она пытается скрыть физический дискомфорт. — У нее есть много способов стянуть у меня морковку, если она захочет. Я работаю в программе помощи ветеранам. А всё остальное...

— Довольно сложно.

— Так и есть. Но это нужно сделать, и я это могу. Это заставляет меня почувствовать себя нужной — уже кое-что. Хотя всё равно мне не хватает себя прежней.

— Аминь, мать твою, — сказал Алекс. Ее брови поползли вверх и дали понять, что он переборщил. — Не то чтобы я не любил «Роси». Это отличный корабль, а команда мне как семья. Просто... ну, не знаю. Вечно мне приходится наблюдать, как погибают люди, которые мне вроде как нравились. Я бы прекрасно без этого обошелся.

Выражение лица Бобби стало спокойным, сосредоточенным, отстраненным.

— Тебе иногда это снится?

— Ага, — протянул Алекс. Как признание. — А тебе?

— Сейчас уже меньше. Но иногда бывает. Я типа с этим примирилась.

— Правда?

— Ну, по крайней мере, примирилась с мыслью, что никогда с этим не примирюсь. А это почти то же самое.

— Скучаешь по службе в десанте?

— Да. У меня хорошо получалось.

— А ты не могла бы вернуться?

— Нет.

— Ага, я тоже.

— В смысле на флот?

— Куда угодно. Всё меняется, возврата нет.

Бобби вздохнула в знак согласия. Огромное пространство между Марсом и Поясом, а также между ними и далекими звездами, было лишь иллюзией, созданной изогнутыми экранами и хорошими внешними камерами. Их голоса в этом пространстве — более реальными. Они оба были лишь крохотными пузырьками в море куда более громадном, чем какие-то океаны. И это позволило обсуждать то, о чем обычно Алексу трудно было бы говорить. Бобби оказалась не то незнакомцем, не то товарищем по команде, которому можно довериться, но не нужно защищать от своих мыслей и чувств. Все дни полета от Марса до Венгрии они провели, словно болтая в баре за кружкой пива.

Алекс рассказал о своих страхах по поводу отношений Холдена и Наоми и приступах паники на пути к Земле с Новой Терры. О тех временах, когда он убивал, и ночных кошмарах, возникавших вместо чувства вины. Рассказывал о смерти отца и матери. О коротких романах, когда он служил на флоте, о которых до сих пор сожалеет.

Бобби рассказала о своей семье. Братья любили ее, но совершенно не понимали. Она говорила о попытках ходить на свидания с тех пор как демобилизовалась, и как скверно они прошли. Как пыталась уберечь племянника от вовлечения в наркоторговлю.

Бобби предпочитала не втискиваться на койку, а спать в кресле. Из чувства молчаливой солидарности Алекс поступал так же. А значит, их циклы сна совпадали. Плохо для смены вахт, но хорошо для долгих разговоров.

Они обсуждали кольца и протомолекулу, сплетни, которые слышала Бобби по поводу новых метаматериалов, открытых в лабораториях Ганимеда в результате исследования Кольца, и данных о случившемся на Венере, полученных марсианскими учеными. Во время долгих часов уютного молчания они ели пайки и наблюдали, как стайки других кораблей летят своими маршрутами: пара старателей на пути к ничейным астероидам, небольшая флотилия, сопровождающая марсианского премьер-министра на Луну, водовоз, идущий к Сатурну, чтобы забрать лед для станции Церера и возместить весь кислород и водород, который потребляло человечество, превратившее каменную глыбу в крупнейший порт на Поясе.

Система слежения генерировала крохотные точки из данных маячков, а сами корабли были слишком малы и далеки, чтобы увидеть их без увеличения. Даже высокое альбедо скопления Венгрия означало лишь то, что сенсоры чуть лучше его улавливали. Без подсказки корабля Алекс не мог бы отличить этот сантиметр усеянного звездами неба от любого другого.

Теснота «Бритвы» и короткое путешествие стали как любовное свидание на выходных, только без секса. Алекс пожалел, что они не захватили несколько бутылок вина.

Первые признаки того, что они не одни, появились в паре сотен тысяч кэмэ от Венгрии. Внешние сенсоры «Бритвы» моргали и вспыхивали, табло дальности танцевало туда-сюда. Алекс закрыл фальшивые звезды и установил правильные данные сенсоров.

— В чем дело? — спросила Бобби.

— Если я правильно понимаю цифры, сейчас военный корабль сообщил бы, что кто-то нас высвечивает.

— Лазерное наведение?

— Ага, — ответил Алекс, и по его позвоночнику пробежали мурашки. — И малость более откровенно, чем я ожидал.

— Так значит, там прячется корабль.

Алекс покопался в данных и попытался найти совпадения — просто стандартная процедура. Он не ожидал ничего найти и не нашел.

— Сигнала маячка нет. Кажется, мы нашли «Пау Кант». В смысле, я так предполагаю. Давай просто посмотрим, что мы увидим.

Он перевел сенсоры в режим обзора по дуге в десять градусов и открыл все коммуникаторы для открытой передачи сигнала. 

— Есть кто? Это частный корабль «Бритва» с Марса. Не мог не заметить, как вы тычете в нас пальцем. Нам не нужны проблемы. Если вы найдете способ ответить, мне полегчает.

«Бритва» была гоночным кораблем. Игрушка богатой девчонки. За то время, пока ее система определяла, что за корабль в них целится, «Роси» получил бы его полный профиль и спецификации, а также сам взял бы на прицел, на всякий случай. «Бритва» возвещала, что собирает данные и ищет совпадения. Впервые с тех пор как они покинули Марс, Алекс почувствовал сильнейшее желание оказаться в пилотским кресле «Росинанта».

— Они не отвечают, — сказала Бобби.

— Но и не стреляют. Пока они думают, что мы лишь придурки на покатушках, всё будет хорошо. Наверное.

Кресло Бобби зашипело на шарнирах, когда она сменила позу. Она тоже в это не верила. Секунды казались вечностью. Алекс снова открыл канал.

— Эй, там, неопознанный корабль! Я собираюсь притормозить, пока не услышу ответа. Просто хочу, чтоб вы поняли — я не хочу никого пугать. Я бы с радостью услышал ответ, просто дайте понять, что всё в порядке, нас не тронут.

Он выключил двигатель, гравитация ускорения ослабила хватку. Гель в сиденье мягко прижал его к ремням. Алекс чувствовал пульс на шее. Он был учащенным.

— Они решают, что с нами делать, — сказала Бобби.

— Я тоже так думаю.

— Это займет какое-то время.

«Бритва» объявила о визуальном совпадении, но не с данными, которые прислал Холден. Взявший их на прицел корабль не был одним из пропавших во вратах кораблей колонистов. С вероятностью в восемьдесят девять процентов это был марсианский военный корвет без опознавательных знаков. Бобби за спиной Алекса увидела то же самое и пришла к тем же выводам.

— Так, — сказала она. — Твою мать.

Сравнение профилей закончилось, «Бритва» вернулась к сканированию по дуге. Еще один пассивный контакт. Если корвет — это «Пау Кант», он здесь не один. Появились еще два. А потом шесть. «Бритва» нацелилась на ближайший и бодро начала искать совпадение профилей. Алекс машинально потянулся, чтобы активировать оборонительные орудия. Только у них не было никаких орудий.

— Может, они и заговорят, — сказала Бобби, и по ее тону Алекс понял, что она тоже этого не ждет. Как и он. Через полсекунды «Бритва» сообщила о двух быстро приближающихся со стороны корвета объектах.

Алекс увернулся от торпед и врубил двигатель. Кресло врезалось в спину как удар. За его спиной охнула Бобби. Мысленно извинившись перед ней, Алекс разогнался до десяти g, и катер с готовностью прыгнул вперед.

Но этого вряд ли будет достаточно.

При всей легкости «Бритвы» торпеды на порядок легче и ускоряются быстрее. И на них не было ничего хрупкого, вроде человеческого тела. Они могли увеличить тягу и за несколько часов преодолеть расстояние до цели. Алекс не мог их сбить, не мог нигде укрыться. У него даже не было груза, который он мог бы сбросить в надежде на то, что торпеды перепутают цель.

Поле зрения стало уже, по бокам потемнело, а в центре заплясали золотистые искры. Иглы кресла впились в бедра и шею, по венам растеклась ледяная жидкость. Его сердце трудилось изо всех сил, он с трудом дышал, но зрение оставалось ясным. Как и ум. Нужно что-то придумать. Корабль был быстрым, насколько способен корабль, но с торпедами не сравнить. Поблизости нет укрытия, за которым он успеет спрятаться, и если торпеды хотя бы наполовину так хороши, как выпустивший их корабль, они попадут точно в сопло двигателя, как бы Алекс ни старался увернуться.

Он мог бы метнуться вперед, чтобы торпеды вытянулись в линию на хвосте, а потом сбросить стержень. Термоядерный взрыв, вероятно, собьет как минимум первую торпеду. Может, и другую. Но тогда «Бритва» останется неуправляемой на милость повторной атаки.

Ладно. Плохой план лучше, чем никакого плана. Палец Алекса дернулся к панели управления. Ее расположение было непривычным, и в сердце колом встало ощущение, что он вводит неверные данные лишь потому, что находится не на собственном чертовом корабле.

Охнула Бобби. Алексу не хватило сил, чтобы обернуться к ней. Он понадеялся, что это не от боли. Большие g не пойдут на пользу человеку, недавно получившему несколько дыр. Алекс сказал себе, что это просто иголки впрыскивают жидкость.

На экране перед ним вспыхнуло сообщение, посланное с консоли Бобби. 

«Премьер-министр. Корабли охраны».

Мозгу Алекса, заполненному лекарствами и паникой, потребовалось несколько секунд, чтобы осознать значение этих слов. У «Бритвы» нет оборонительных орудий или перехватчика торпед, но у направляющейся на Луну флотилии они есть. Алекс ввел данные в систему навигации. Они точно не успеют добраться до марсианских кораблей, прежде чем их настигнут торпеды, но возможно — с трудом, но возможно — оказаться в пределах антиторпедной защиты конвоя. Если он сейчас же встанет на курс. Если марсиане поймут, что происходит, и выстрелят немедленно. И ускорение выйдет за пределы того, что может вынести он или Бобби.

Почти не думая, он включил маневровые двигатели, и кресла с щелчком встали в новое положение, отметив смену курса. Торпеды, похоже, приблизились, скорректировав курс и определив, где будет находиться катер. Алекс послал сигнал SOS на всех стандартных частотах и понадеялся, что тот, кто заметит его на флотилии, умеет быстро соображать. Две сферы — время до столкновения и радиус действия антиторпедной защиты марсиан — не пересекались, но их разделяло всего несколько сотен кэмэ. Учитывая скорости, просто моргнуть не успеешь. Алекс повернулся к приборам медицинского контроля и переключил Бобби вместо вливания «сока» на протокол поддержания жизни.

«Прости, Бобби, — подумал Алекс. — Я бы предупредил тебя, если бы было время, но тебе нужно немного подремать, если не хочешь истечь кровью». 

Он увидел, как данные ее жизненных показателей взметнулись и упали, кровяное давление и температура тела рухнули, как камень в океан. Алекс ускорился до пятнадцати g.

Сердце болело. Он надеялся, что не заработал инфаркт, но не удивился, если бы заработал. Идти на пятнадцати g — идиотизм, просто самоубийство. Он ощущал, как под весом ребер и кожи из груди выдавливает воздух. Он не дышал, а хрипел. Но теперь сферы соприкоснулись. Тянулись долгие минуты. Потом от марсианской флотилии отделились пять быстрых объектов. Это заняло до хрена времени, но они приближались. Алекс попытался набрать сообщение, предупредить марсиан, что за ними есть другие корабли, невидимый флот. Но не сумел удержать мысль на достаточное время, чтобы его послать. Сознание расплывалось, вся вселенная разлеталась на куски.

Медицинские системы замигали в сигнале тревоги, и Алекс решил, что это Бобби, всё-таки открылись ее раны. Но это касалось его. Что-то у него в кишках разорвалось. Алекс сбросил предупреждение и снова стал наблюдать, как смерть подбирается всё ближе.

Они не сумеют. Первая торпеда была уже слишком близко. Она попадет в «Бритву» до прибытия спасения. Разве он не этого ожидал? Но кое-что...

Он не осознал, что сменил курс. Это сделали его пальцы. Сферы больше не соприкасались, пока он не переключился в режим столкновения со второй торпедой. И тогда, возможно... Возможно.

Он ждал. Первая торпеда приближалась. Пять тысяч километров. Четыре тысячи. Он сбросил стержень.

Двести километров...

Перегрузка исчезла. «Бритва» еще неслась по космосу, но прекратила ускоряться. Позади первая торпеда исчезла в ядерном взрыве двигателя. Вторая торпеда задрожала и свернула, чтобы избежать расширяющегося облака раскаленных газов, а перед Алексом зажглись четыре огонька, они перемещались по экрану так быстро, что он видел только следы.

Через долю секунды марсианская противоторпедная оборона уничтожила торпеду, но он уже потерял сознание.

 

Глава двадцать первая

 

Наоми

— Бист бьен, Костяшка? — спросил Карал.

Узкий, наскоро оснащенный вельбот был слишком велик для такой маленькой команды. Дрянная конструкция, бесполезное пространство. Не изношен, а просто дешевка. Наоми посмотрела на Карала из-под завесы волос и улыбнулась.

— Быть — в принципе уже неплохо, — пошутила она. — Комо са?

Карал сделал неопределенный жест руками. С годами его волосы тронула седина. Как и щетину на подбородке. А когда-то его волосы были черны, как сам космос.

Карал заглянул ей в глаза, но она не моргнула.

— Должен кое-что сказать.

— Теперь между нами нет тайн, — ответила она, и он засмеялся. 

Наоми тоже улыбнулась. Заключенный флиртует с тюремщиком в надежде, что тот подобреет и когда-нибудь поможет. Вдруг так и будет?

Больше всего ее пугало, насколько хорошо она знает правила этой игры. С того мгновения, когда она пришла в себя, Наоми отвечала тем, кто с ней заговаривал, смеялась в ответ на шутки. Она вела себя так, словно ее похищение было в порядке вещей, что-то вроде того, как взять без спроса чужие инструменты. Она притворялась спящей. Впихивала в себя еду, насколько позволял комок в горле. И все обращались с ней, как будто она осталась прежней, как будто можно забыть прошедшие годы и все их противоречия, вернуть ее обратно, словно она никогда и не уходила. Словно она никогда не была кем-то другим. Она научилась прятать страх и гнев с такой легкостью, словно никогда и не переставала.

А может, так оно и есть?

— Это был я, — сказал он. — Помогал с Филипито. Заботился.

— Хорошо.

— Нет, — возразил Карал. — До того. Иногда он был со мной.

Наоми улыбнулась. Она старалась не вспоминать те дни отчаяния, когда она сказала Марко, что уезжает. Дни после того, как он забрал Филипа. Чтобы мальчик был в безопасности, так он сказал. Пока она не возьмет эмоции под контроль, так он сказал. В горле у нее встал комок, но она всё равно улыбнулась.

— В те дни. Он был с тобой?

— Да нет. Иногда. Он переезжал, да? Ночь тут, две ночи там.

Ее ребенка передавали по знакомым. Великолепная манипуляция. Марко использовал собственного сына в качестве сигнала, насколько может доверять каждому, и в то же время пометив ее как чокнутую. Опасную. Позаботился о том, чтобы в их окружении воспринимали его как цельного парня, а ее — как близкую к безумию. На нее вдруг нахлынули воспоминания о Карале, заглядывающем на кухню, пока Наоми вырывается из рук его жены. Суджа, так ее звали. Как он тогда воспринимал ее слезы и ругательства?

— Если бы ты промолчал, я бы и не узнала, — ответила Наоми. — И зачем ты сказал?

Карал снова пожал руками.

— Новый день. Новое начало. Решил смахнуть старую ржавчину.

Наоми попыталась прочесть по его лицу, правда ли это или просто очередная маленькая жестокость, на которую она не сможет ответить, не показавшись чокнутой. Если бы это произошло на «Роси», она бы поняла. Но здесь и сейчас в балансе между страхом, злостью и попыткой взять себя в руки тонули такие мелочи, как правда. В этом заключалась вся прелесть того способа, которым Марко настроил ее против себя самой. Сказать ей, что она сломлена, это всё равно что сломать, прошло пятнадцать лет, но ничего не изменилось.

А потом на мгновение в памяти возник Амос, куда более реальный, чем корабль вокруг. Неважно, что у тебя внутри, босс. Важны только поступки. Она не знала — то ли это воспоминания, то ли мозг пытается найти островок уверенности в том окружении, где ни на что нельзя положиться.

«Если Амос стал для меня символом мудрости, я в дерьме», — подумала она и засмеялась. Карал вернул улыбку.

— Спасибо за прямоту, — сказала Наоми. — Новое начало. Смахнуть старую ржавчину.

И если мне представится шанс бросить тебя в топку, Карал, то ты сгоришь, Богом клянусь.

Пискнуло предупреждение об ускорении. Наоми не заметила, когда корабль начал вращаться. Может, пока она спала, или постепенно и незаметно увеличивал скорость вращения. Это неважно. Она — всего лишь груз. И неважно, что ей известно.

— Пристегнулась? — спросил Карал.

— Сейчас, — ответила она, чуть приподнялась к потолку, а потом опустилась в кресло между Кином и Крыльями. Оказалось, что настоящее имя Крыльев — Алекс, но это имя уже было для нее занято, и он навсегда остался Крыльями. Он улыбнулся, и она тоже, пристегиваясь к гелевому сиденью.

Предупреждающий сигнал перешел от янтарного сияния к обратному отсчету в золотистых цифрах, и на ноле кресло подпрыгнуло и обхватило ее. Включилась обратная тяга. Когда торможение закончится, они будут рядом с Марко.

Она думала, что перед шлюзовой камерой будет что-то вроде прощания. Объятия и ложь — как принято после долгого путешествия. Когда этого не случилось, она поняла, что долгим путешествие было только для нее. Полет со станции Церера в сторону Солнца, к Марсу и астероидам Венгрии для остальных — как пройтись от кресла в сортир.

Из рубки появился Филип, выглядел он сурово и мрачно. Нет, не так. Выглядел он как мальчик, пытающийся выглядеть суровым и мрачным.

— Проверьте, нет ли у нее оружия, — бросил Филип кусачие слова.

Кин перевел взгляд с Филипа на Наоми и обратно.

— Вердад? Костяшка ведь своя, давным-давно. Разве не...

— Никаких пленных на «Пелле» без проверки, — ответил Филип и вытащил из кармана стреломет, но не нацелил в нее. — Так заведено, да?

Кин пожал руками и повернулся к Наоми.

— Так заведено.

Филип посмотрел на нее, плотно стиснув губы. Его пальцы потянулись к спусковому крючку. Он хотел выглядеть угрожающим, но выглядел напуганным. И злым. Поручить похищение сыну — такое мог придумать только Марко. Неважно, что это жестоко, хотя это так. Неважно, что это разрушит отношения, которые могли бы между ними сложиться, хотя это так. Важно лишь то, что это сработает. Теперь даже отправка Филипа на Цереру выглядела манипуляцией. Вот твой сын — там, где ты его бросила. Полезай в мышеловку и забери его обратно.

Так она и сделала. Наоми не знала, в ком она разочарована больше — в Филипе или в себе самой. Это разные разочарования, и в том, что направлено на нее, больше яда. Филипу она бы могла простить что угодно. Он всего лишь мальчишка и живет с Марко в его помойке. Простить себя куда сложнее, и в этом у нее маловато практики.

Пройдя через внешний шлюз, она оказалась дезориентирована. Проход обычной конструкции — из дутого майлара и титановых ребер. Никаких странностей. И лишь когда они почти добрались до другой стороны, она опознала запах: сильный, резкий и возможно канцерогенный. Через ткань выходили органические газы.

— Это недавнее? — спросила она.

— Мы об этом не говорим, — ответил Филип.

— Мы о многом не говорим, да? — огрызнулась она, и Филип бросил на нее взгляд, удивившись язвительному тону.

«Ты думаешь, что знаешь, кто я, — подумала Наоми, — но на самом деле просто слышал байки».

Шлюз соседнего корабля оказался до странности знакомым. Изгиб — как у шлюза «Роси», как и конструкция замка. Марсианская конструкция. Более того, марсианского флота. Марко обзавелся военным кораблем. Внутри ждали бойцы. В отличие от оборванцев на Церере, они носили подобие формы: серые комбинезоны с рассеченным кругом на рукавах и груди. В отличие от чистых обводов корабельного коридора, они выглядели как актеры в плохо пошитых костюмах на фоне прекрасных декораций. Но оружие было реальным, и Наоми не сомневалась, что они пустят его в ход.

Мостик был как младший брат мостика на «Росинанте». После дешевой и скудной эстетики «Четземоки» военные кресла-амортизаторы и дисплеи терминалов выглядели основательными и вселяющими уверенность. И в центре всего этого, как будто позируя, фланировал Марко. На нем была форма, похожая на военную, но без знаков различия.

Он был прекрасен как статуя. Даже теперь, нельзя не отдать ему должного. Наоми до сих пор помнила, как эти губы и мягкий взгляд заставляли ее чувствовать себя в безопасности. Это было в другой жизни. Она улыбнулась и ощутила странное облегчение. Она снова с ним и вне всякого сомнения — в его власти. Ночные кошмары воплотились в жизнь, так что теперь хотя бы нет нужды их бояться.

— Я ее привез, сэр, — отрапортовал Филип, произнося звуки так четко, что можно порезаться. — Задание выполнено.

— Никогда и не сомневался, — сказал Марко. Лицом к лицу его голос звучал сочно, чего не хватало записи. — Хорошая работа, сынок.

Филип отдал ему честь и собрался уходить.

— Эй! — окликнул его Марко, и мальчик застыл. — Не будь грубияном, Филип. Поцелуй маму перед уходом.

— Тебе необязательно это делать, — отозвалась Наоми, но Филип с пустым и бесстрастным взглядом подплыл ближе и клюнул ее в щеку сухими губами, прежде чем вернуться к лифту. 

С ним ушли и охранники, не считая двух, занявших позиции за ее спиной.

— Давненько не виделись, — сказал Марко. — Хорошо выглядишь. Годы тебя пощадили.

— Ты тоже. Но говоришь по-другому. Когда ты перестал разговаривать как астер?

Марко развел руками.

— Чтобы быть услышанным классом угнетателей, нужно и говорить как его представитель. Дело не только в языке, но и в дикции. Обвинения в тирании, как бы они хорошо ни звучали, будут проигнорированы, если не сказаны так, чтобы власть имущий опознал власть имущего. Вот почему так пригодился Фред Джонсон. Он прямо-таки канонический образ обладающего властью, которого могут понять другие власти.

— Так значит, ты практиковался, — сказала Наоми, скрестив руки.

— Это моя работа.

Марко приподнялся, провел пальцами по потолку и спустился к креслам управления. — Спасибо, что прилетела.

Наоми не ответила. Она почувствовала, что он уже переписывает прошлое. Обращается с ней так, будто она здесь по собственной воле. Будто она несет ответственность за то, что оказалась здесь. Вместо этого Наоми кивнула в сторону рубки. — Отличный корабль. Где взял?

— Друзья на высоких должностях, — хмыкнул Марко. — И странные, очень странные союзы. Всегда есть люди, которые понимают — когда меняется мир, меняются и правила.

Наоми спряталась за волосами, набросив их на глаза, но, разозлившись на себя, откинула обратно.

— Ну ладно. И чем я заслужила эту дерьмовую подставу?

Обиженное выражение на лице Марко могло бы сойти за подлинное.

— Никакой подставы. Филип был в беде, а ты сумела вытащить нашего сына из дрянного места, где его проблемы могли бы увеличиться.

— И в награду меня затащили на твой корабль против воли? Не могу тебя за это поблагодарить.

— А стоит. Мы привели тебя сюда, потому что ты одна из нас. Чтобы ты была в безопасности. Если бы мы могли объяснить, то объяснили бы, но всё слишком тонко, если опасность близка, нет времени объяснять человеку, почему нужно его защищать. На кону — жизни миллионов астеров, и...

— Ну хватит, — сказала Наоми.

— А тебе так не кажется? — спросил Марко с резкостью в голосе. — Ты из тех, кто нас убивает. Ты и твой новый капитан. Как только открылись эти врата, мы все погибли.

— Ты еще дышишь, — возразила Наоми, но ее гнев даже для нее самой прозвучал как раздражение. Марко тоже услышал именно это.

— Ты не выросла в гравитационном колодце. Ты знаешь, насколько жителям внутренних планет на нас плевать. «Чезед». Станция Андерсон. Пожар на шахте «Сьело». Для внутряков жизни астеров не стоят ни гроша. Никогда не стоили. И ты это знаешь.

— Не все они такие.

— Некоторые делают вид, что не такие, да? — В его голос вкрался астерский акцент. А вместе с ним и клокочущая ярость. — Но они могут спуститься в колодец. Существуют тысячи новых миров, и миллиарды внутряков могут просто войти в них. Никаких тренировок, реабилитационных центров, лекарств. Знаешь, сколько астеров вынесут полную g? Если получат всё что угодно, медобслуживание, поддерживающие экзоскелеты, специальные лечебницы? Две трети. Две трети из нас могут жить калеками в этих замечательных новых мирах, если внутряки соберутся с силами и вложат в это все деньги. И что, по-твоему, произойдет? Такого прежде не случалось. В прошлом году три фармацевтических завода прекратили выпускать низкокачественные коктейли для укрепления костей. И не открыли патенты. Не извинились перед кораблями, не имеющими денег на покупку хороших лекарств. Просто закрыли производство. Им понадобились мощности для обслуживания кораблей колонистов и все силы ученых на обработку данных, поступающих из-за колец. Мы просто объедки, Наоми. Ты и я, и Карал, и Кин. Тетя Марголис. Филип. Они двигаются дальше и забывают про нас, потому что могут. Они пишут историю, и знаешь, что там будет? Параграф о том, насколько это отвратно, когда устаревает целая раса людей, и что гуманней просто нас уничтожить. Ну давай. Скажи, что я ошибаюсь.

Всё та же песня, что он затягивал и раньше, только с годами доведенная до совершенства. Новые вариации тех же аргументов, что он приводил на Церере. Она почти уже ожидала, что он скажет: «Они заслужили гибель «Гамарры». Это война, и все, кто помогают уничтожить врага, — солдаты, понимают они это или нет». В ее кишках забурлило, как будто они сделаны из воды. Это чувство она помнила по темным временам. Что-то зашевелилось в глубинах мозга. Начала пробуждаться давно уснувшая змея выученной беспомощности. Наоми притворялась, что ее нет, в надежде, что если будет достаточно долго отрицать, то она действительно исчезнет.

— А какое это имеет отношение ко мне? — спросила Наоми мягче, чем намеревалась.

Марко улыбнулся. Когда он заговорил, то снова тоном просвещенного лидера. Резкий астерский бандит исчез под маской. 

— Ты одна из нас. Ты отдалилась, да, но всё равно одна из нас. Ты мать моего сына. Я не хочу, чтобы тебе причинили вред.

Предполагалось, она должна спросить, что это значит. Перед ней обозначили ярко освещенный путь. «Что означает «причинили вред?» — спросит она, и он ответит. И посмотрит, как расширятся ее глаза. Увидит ее страх.

Да пошел он.

— Тебе нужна была не я. Тебе был нужен «Росинант», вот только это не сработало. Дело в корабле? Или в Холдене? Ты можешь сказать. Хотел покрасоваться перед моим новым парнем? Это было бы печально.

Она почувствовала, как снова обретает способность дышать, как в крови бурлит адреналин. Лицо Марко стало суровым, но прежде чем он заговорил, запищали коммутаторы, и неизвестный голос эхом прокатился по палубе.

— Есть контакт, — сказала женщина.

— Что?

— Слабый. Шлюпка с Марса. Говорит с «Андреасом Гофером».

— Разведчик? — рявкнул Марко.

Пауза затянулась на несколько секунд.

— Похоже, просто придурок на катере не понял, что к чему. Но увидит один корабль, увидит и весь флот, да?

— Сколько до триггерного столкновения?

— Двадцать семь минут, — без колебаний ответила женщина. Кем бы она ни была, она знала, что последует этот вопрос. 

Марко бросил хмурый взгляд на приборную панель.

— Мы могли бы немного подождать. Лучше без этого обойтись. Но ладно. Уберите катер.

— Это всё?

Марко посмотрел темными глазами на Наоми. Его губы тронула улыбка. Любитель покрасоваться, в этом он весь.

— Нет, не всё. Выпусти торпеды и по кораблю марсианского премьера. И вели охотникам подготовиться, как только разлетится пыль, мы можем его сбить.

— Сабес, — ответила женщина. — Приказ принят.

Марко помедлил, протянув руку, как будто ждал нападения.

— Вот так, — сказал он. — Мы сделаем так, чтобы они нас не забыли. Снимем цепи, которые они сковали, чтобы стреножить нас и использовать по своей прихоти. Мы не растворимся в темноте. Они научатся нас уважать.

— И что они сделают? Закроют Кольцо? Опять начнут производить дешевые лекарства для костей? Как, по-твоему, стрельба по марсианскому премьер-министру поможет нашему народу? Как такое вообще способно кому-то помочь?

Марко не засмеялся, но смягчился. Наоми почувствовала, что сморозила глупость и это его развеселило. Несмотря ни на что, ее кольнуло смущение.

— Прости, Наоми. Вернемся к этому позже. Но я правда рад, что ты опять с нами. Я знаю, между нами есть напряженность и мы смотрим на мир по-разному. Но ты всегда останешься матерью моего сына, а я всегда буду любить тебя за это.

Он поднял кулак, давая знак охране.

— Позаботьтесь о ее безопасности и приготовьтесь к ускорению. Мы идем сражаться.

— Сэр, — сказал один охранник, когда другой взял Наоми под локоть. 

Ее первым побуждением было оказать сопротивление, вырваться, но какой в этом прок? Она двинулась к лифту, до боли стиснув зубы.

— Еще кое-что, — сказал Марко, и она повернулась, подумав, что он обращается к ней. Но это было не так. — Когда запрешь ее, убедись, что она может просматривать новости. Сегодня всё изменится. Мы же не хотим, чтобы она всё пропустила, да?

 

Глава двадцать вторая

 

Амос

Новости часа рассказывали о крупном астероиде, упавшем в Северной Африке. Оксфордский центр в Рабате, в пятистах километрах к западу от места падения, оценивал землетрясение в 8,75 балла по шкале Рихтера в эпицентре.

Амос снова попытался откинуться в кресле. Дурацкая дешевая неудобная мебель из легкого пластика, отлитая на заводе машиной, которой уж точно не придется в ней сидеть. Он сразу подумал, что она специально подобрана, чтобы не возникала мысль использовать ее в драке — это было бы неудобно и неэффективно. И тем не менее, кресла были прикручены к полу. Каждые пять минут Амос машинально упирался пятками в бетонный пол и пытался отодвинуться. Кресло слегка сгибалось, но не становилось удобнее и тут же возвращалось к старой форме, когда Амос отступал.

«...не видели со времен Кракатау. Воздушное движение серьезно затруднено, шлейф осколков угрожает как гражданским, так и торговым судам. За более подробным анализом ситуации мы обращаемся к Киврин Альтхуссер в Дакаре. Киврин?»

На экране появилась женщина с оливковой кожей и в хиджабе песочного цвета. Она облизала губы, кивнула и начала говорить.

«Ударная волна достигла Дакара около часа назад, и власти еще оценивают ущерб. На мой взгляд, город просто опустошен. У нас есть информация, что многие, очень многие здания не выдержали удара. Энергоснабжение прекращено. Больницы переполнены. В это самое время происходит эвакуация башен Эль-Хашаб, и есть опасения, что северная башня нестабильна. Небо... небо здесь...»

Амос снова попытался откинуться в кресле, вздохнул и встал. В приемной никого не было, кроме него и пожилой женщины, кашлявшей в дальнем углу. Окна маленького помещения выходили на скучные двести метров Северной Каролины, абсолютно голые от ворот до входа в здание. Два ряда ураганных заграждений преграждали путь к двухэтажной бетонной стене. На каждом углу — места для снайперов, автоматические оборонительные орудия неподвижны, как стволы деревьев. Здание было низким, из земли выглядывал единственный этаж с административными помещениями и служебным входом. Все, что происходило здесь, по большей части происходило под землей. Именно в таком месте Амос надеялся никогда не оказаться.

Хорошая новость заключалась в том, что он мог уйти, когда закончит.

«К следующим новостям. Сигнал бедствия, переданный конвоем, сопровождающим премьер-министра Марса, по всей видимости, подлинный. Группа неизвестных кораблей...»

Позади него открылась дверь. Человек внутри выглядел безмерно скучающей сотней кило рельефных мышц.

— Кларк!

— Я! — поднимаясь, сказала кашляющая старуха. — Я Кларк!

— Сюда, мэм.

Амос почесал шею и вернулся к созерцанию тюремного двора. Новости по-прежнему восторженно трещали о всяком творившемся в мире дерьме. Он бы слушал внимательнее, если бы не планировал, как бы выбирался отсюда и где погиб бы, пытаясь это исполнить. Из услышанных обрывков было ясно, что у репортеров удачный день.

— Бартон!

Он медленно подошел. Здоровяк проверил его ручной терминал.

— Вы Бартон?

— Сегодня да.

— Сюда, сэр.

Он проводил Амоса в комнатку с прикрученными к полу стульями и столом. Стол, по крайней мере, был крепкий.

— Посещение?

— Ага, — сказал Амос. — Ищу Клариссу Мао.

Здоровяк взглянул исподлобья.

— У нас тут нет имен.

Амос раскрыл терминал.

— Я ищу 42-82-4131.

— Спасибо. Вам необходимо сдать все личные вещи, включая еду и напитки, ручной терминал и любую одежду, содержащую больше семи граммов металла. Никаких молний, супинаторов и такого прочего. На территории тюрьмы действуют урезанные гражданские права, как указано в кодексе Гормана, который может быть вам предоставлен по запросу. Вам нужен кодекс?

— Все нормально.

— Извините, сэр. Я должен услышать «да» или «нет».

— Нет.

— Спасибо, сэр. На территории тюрьмы вы должны подчиняться указаниям любого сотрудника без промедления и вопросов. Это все ради вашей безопасности. Если вы не подчинитесь, охрана и сотрудники могут использовать любые необходимые средства, чтобы обеспечить вашу безопасность и безопасность остальных. Вы понимаете и соглашаетесь?

— Конечно, — сказал Амос. — Почему бы нет?

Здоровяк толкнул через стол терминал, и Амос прижал к экрану большой палец и подождал, пока считается отпечаток. Маленький индикатор на боку устройства стал зеленым. Здоровяк забрал его вместе с терминалом и ботинками Амоса. Шлепанцы были сделаны из бумаги и клея.

— Добро пожаловать в Яму, — первый раз улыбнулся здоровяк.

Лифт был из стали и титана, огни на потолке мигали так быстро, что это едва можно было заметить. Два охранника, по всей видимости, жили в нем, катаясь туда-сюда. Дерьмовая работенка. На десятом уровне вниз Амоса уже ждал эскорт — седая широколицая женщина в легкой броне. Амос не смог распознать пистолет в ее кобуре. Когда он ступил в вестибюль, что-то дважды пикнуло, но никто из охранников не начал стрелять, и Амос решил, что так и должно быть.

— Сюда, сэр, — сказала сопровождающая.

— Ладно.

Их шаги эхом отражались от пола и потолка. Лампы, заключенные в металлические решетки, отбрасывали вокруг сетку теней. Амос вдруг понял, что сжимает кулаки, представляя, как нужно ударить охранницу головой о стену, чтобы забрать у нее пистолет. Просто привычка, и это место возродило ее к жизни.

— Первый раз внизу? — спросила женщина.

— Заметно?

— Слегка.

С противоположного конца коридора донесся мужской рев. Амоса накрыло знакомым спокойствием. Брови сопровождающей поползли вверх, и он улыбнулся ей. Она улыбнулась в ответ, но поняла его неправильно.

— Ничего страшного, — сказала она. — Мы пройдем мимо.

Вдоль бетонного коридора выстроились серо-зеленые металлические двери с одинаковыми окошками с зеленоватым стеклом, из-за которого помещения внутри казались погруженными под воду. В первом четыре охранника в той же легкой броне прижимали к полу какого-то человека. Женщина из комнаты ожидания сжалась в углу, закрыв глаза. Кажется, она молилась.

Заключенный — высокий, худой мужчина с длинными волосами и развевающейся бородой цвета железа — заревел снова. Быстрым — быстрее, чем мог уследить глаз Амоса, — движением он схватил одного из надзирателей за лодыжку и повалил. Однако у двоих других было нечто, похожее на хворостины, один приложил заключенного по спине, другой по затылку. Выругавшись последний раз, тот обмяк. Упавший охранник поднялся под шуточки коллег, из его носа текла кровь. Женщина в углу опустилась на колени, ее губы шевелились. Она прерывисто вздохнула, а когда заговорила, то заплакала, ее голос звучал откуда-то издалека.

Сопровождавшая Амоса проигнорировала это, и он тоже.

— Ваша здесь. Ничего не передавать и не брать. Если почувствуете опасность, поднимите руку. Мы будем наблюдать.

— Спасибо, — ответил Амос.

Пока не увидел ее, Амос не осознавал, насколько все здесь напоминало медицинский центр для живущих на пособие. Дешевая больничная пластиковая кровать, ничем не отгороженный стальной унитаз, потрепанная медицинская система со светящимся пустым серым экраном, и Кларисса с тремя пластиковыми трубками, торчащими из вен. Она была тоньше, чем во времена перелета со станции Медина, когда та еще не была станцией Медина. Локти казались толще рук, глаза просто огромные.

— Привет, Персик, — сказал Амос, усаживаясь на стул у кровати. — Выглядишь как дерьмо на палочке.

— Добро пожаловать в Бетлехем, — улыбнулась она. — Так что привело тебя в мои оплачиваемые государством апартаменты?

За окном два охранника протащили куда-то железного человека. Кларисса проследила за взглядом Амоса и хихикнула.

— Это Конечек. Он тут добровольно.

— С чего ты взяла?

— Он может уйти, если захочет, — ответила она, подняв руку, чтобы продемонстрировать трубки. — Мы все тут модифицированные. Если бы он позволил вынуть его моды, мог бы уехать в Ньюпорт или Анголу. Не свобода, конечно, но там есть небо.

— Их не могут просто удалить?

— Неприкосновенность тела записана в конституции. Конечек — мерзкая скотина, но все равно может выиграть судебный процесс.

— А ты? Твои, ну... штуки?

Кларисса наклонила голову. От ее смеха затряслись трубки.

— Кроме того, что каждый раз после использования меня пару минут жестко тошнит, у них есть и другие побочки. Если их вынуть, я выживу, но будет еще неприятней. Оказывается, эти штуки не нашли широкого применения не без причин.

— Черт. Хреново тебе.

— Кроме всего прочего это означает, что я здесь, пока... ну, пока я вообще где-то есть. Блокаторы по утрам, ланч в кафетерии, полчаса упражнений, а потом я могу три часа сидеть в своей камере или в накопителе с девятью сокамерниками. Сполоснуть, повторить. Это справедливо. Я делала много плохого.

— Оставь всю эту чушь насчет искупления и исправления священникам.

— Не все можно искупить, — ее голос дал понять, что она много об этом думала. Усталый и сильный одновременно. — Не каждое пятно можно вывести. Иногда ты делаешь что-то настолько плохое, что несешь последствия до конца жизни и забираешь сожаления с собой в могилу. Такой вот хеппи-энд.

—Хм. Кажется, я знаю, о чем ты.

— Очень надеюсь, что нет.

— Прости, что не всадил тебе пулю в голову, когда имел такую возможность.

— Извини, что не догадалась попросить. Что привело тебя сюда?

— Был тут по соседству, прощался с прошлым. Вряд ли еще вернусь, вот и подумал, что надо забежать поздороваться.

Слезы наполнили ее глаза, и она взяла его за руку. Ощущение было странным. Ее пальцы казались слишком тонкими, восковыми. Но оттолкнуть ее было бы слишком грубо, так что Амос попытался вспомнить, как ведут себя люди в такие моменты. Представив на своем месте Наоми, он сжал руку Клариссы.

— Спасибо тебе. За то, что помнишь меня, — сказала она. — Расскажи про остальных. Как поживает Холден?

— Ну... Что ты знаешь о произошедшем на Илосе?

— Цензоры не позволяют мне ничего о нем смотреть. Или о тебе. Или о «Мао-Квиковски», протомолекуле и кольцах. Это может оказаться для меня разрушительным.

Амос устроился поудобнее.

— Ладно. Значит, некоторое время назад капитан получил тот вызов...

Минут сорок пять или час он говорил обо всем, что произошло с тех пор, как «Росинант» сдал Клариссу Мао властям. Он нечасто практиковался в роли рассказчика и был уверен, что выходит плохо. Но она впитывала его слова, будто песок воду. Медицинская система время от времени попискивала, реагируя на происходящее у нее в крови.

Ее глаза стали закрываться, но пальцы все так же крепко держали его руку. Дыхание стало глубже. Он не знал, было ли это результатом медицинского вмешательства или чего-то иного. Амос замолчал, и она, похоже, не заметила. Казалось странным уйти, ничего не сказав, но и будить ее только ради прощания он не хотел, поэтому некоторое время просто сидел, глядя на нее — больше смотреть было не на что.

Странно, но она выглядела моложе. Никаких морщинок в уголках глаз и рта, никакой обвислости щек. Будто время, проведенное в тюрьме, не считалось. Будто она никогда не постареет и никогда не умрет, а просто будет находиться здесь, мечтая об этом. Возможно, какой-то побочный эффект той дряни, что в нее вкачивали. Какие-то загрязняющие вещества также обладали подобным действием, но Амос не знал подробностей. Она убила много людей, но и он тоже, так или иначе. Казалось странным, что она останется здесь, а он уйдет. Она раскаивалась в том, что сделала, может, в этом вся разница. Сожаления и наказание — две стороны кармической монеты. Или вселенная просто чертовски случайна. Взять того же Конечека — не похоже, чтобы его грызло раскаяние, однако он точно так же заперт здесь.

Амос уже собрался высвободить руку, когда завыла сирена. Кларисса резко открыла глаза и села, настороженная и нисколько не сонная. Может, она и не спала вовсе.

— Что это? — спросила она.

— Я тебя хотел спросить.

Она покачала головой.

— Такого я раньше не слышала.

Амос воспользовался моментом и высвободил руку. Он пошел было к двери, но вошла его сопровождающая. Она держала оружие наготове, но ни в кого не целилась.

— Извините, сэр, — ее голос звучал выше, чем раньше. Испугана. Или взволнована. — У нас режим чрезвычайной ситуации. Боюсь, мне придется попросить вас остаться здесь на некоторое время.

— На сколько?

— Не знаю, сэр. Пока режим не снимут.

— Какие-то проблемы? — спросила Кларисса. — Он в опасности?

Хороший ход. Охранникам абсолютно фиолетово, в опасности ли заключенный, поэтому она спросила о гражданском. И все равно женщина могла не ответить, если не хотела.

Как выяснилось, она хотела.

— Три часа назад рядом с Марокко упал метеорит, — ее интонация больше походила на вопрос.

— Я видел в новостях, — ответил Амос.

— Как он прошел? — спросила Кларисса.

— Двигался очень, очень быстро, — ответила охранница. — С ускорением.

— Господи, — выдохнула Кларисса, будто кто-то ударил ее в грудь.

— Кто-то специально сбросил метеорит? — спросил Амос.

— Метеориты, — ответила женщина. — Еще один упал пятнадцать минут назад посреди Атлантики. От Гренландии до чертовой Бразилии ожидаются цунами и наводнения.

— А в Балтиморе?

— Везде, — глаза надзирательницы наполнились слезами и отчаянием. Паника. Или горе. Она махнула пистолетом, но выглядело это жалко. — Так что мы закрыты, пока не узнаем.

— Узнаем что? — спросил Амос.

Ему ответила Кларисса:

— Был ли это последний или будут еще.

В наступившей тишине не было охранника, заключенного и гражданского. Просто трое людей в комнате.

Прошло несколько секунд.

— Я вернусь с информацией, как только ее получу, сэр.

Амос быстро проиграл в голове все возможные варианты развития событий. Вариантов было немного. 

— Погодите. Я знаю, что это не для развлечения и всякое такое, но этот экран может показывать новости?

— Заключенные имеют доступ только в общей зоне.

— Конечно, но я-то не заключенный? — возразил Амос.

Женщина посмотрела в пол, потом пожала плечами, вынула ручной терминал и набрала пару строк текста. Пустой серый экран ожил, показав бледного мужчину с большими мягкими губами.

«...незамеченное радарами скопление. Мы получаем данные о температурных аномалиях, которые могут быть связаны с атакой».

Надзирательница кивнула ему и закрыла дверь. Он не слышал, чтобы она запирала замок, но был уверен, что она это сделала. Амос уселся в кресло и положил ноги на край кровати. Кларисса села прямее, сплела вместе тонкие руки. Экран переключился на седого мужчину, настойчиво убеждающего в том, как важно сейчас не спешить с выводами.

— Ты знаешь, куда пришелся первый удар? — спросила Кларисса. — Помнишь что-нибудь из новостей?

— Я не прислушивался. Кажется, Кракатау? Так называется это место?

Кларисса закрыла глаза. Кажется, она чуть побледнела.

— Не совсем. Это вулкан, взорвавшийся много-много лет назад и выбросивший пепел на восемьдесят километров вверх. Ударные волны прокатились по миру семь раз.

— Но это не в Северной Африке?

— Нет. Не могу поверить, что они это сделали. Что они сбрасывают метеориты. В смысле, ну кто вообще пойдет на такое? Землю... Землю нельзя ничем заменить.

— Может, теперь в каком-то смысле можно, — ответил Амос. — Есть куча новых планет.

— Не могу поверить, что кто-то решил бы сотворить такое.

— Да, но уже сотворили.

Кларисса сглотнула. 

Где-то здесь должны быть лестницы. Закрытые, чтобы заключенные не могли до них добраться, но Амос считал, что они должны быть где-то здесь. Он подошел к окошку в двери и прижался к нему лицом. В коридоре ничего не было видно. Стекло вряд ли можно разбить. Не то чтобы он хотел попытаться. Просто размышлял.

На экране над пустым бескрайним морем поднималось грибовидное облако. Женский голос спокойно говорил о мегатоннах и разрушительной силе, затем показали карту с двумя яркими красными точками, одна в Северной Африке, другая в океане.

Кларисса зашипела.

— Что? — спросил Амос.

— Если будет еще один, и промежутки равные, он упадет где-то рядом.

— Ну ладно. Все равно ничего с этим не поделать.

Петли были с другой стороны двери. Естественно, где ж им еще быть, это же гребаная тюрьма. Он поцокал языком. Может, тюрьму откроют и отправят его восвояси. Может. А если нет... Ну, это будет довольно глупый способ помереть.

— О чем думаешь? — спросила Кларисса.

— Думаю, что подзадержался на этом шарике из грязи, Персик.

 

Глава двадцать третья

 

Холден

Холден откинулся в кресле, не сводя глаз с экрана. Голова немного кружилась. После чудовищных новостей кабинет Фреда казался новым и незнакомым — изящные линии чёрного письменного стола, капитанский сейф в стене, похожий на маленькое окно, промышленный ковролин на полу. Холден как будто в первый раз видел Фреда, тот наклонился вперёд, опираясь на локти, в глазах печаль. Меньше часа назад пришло сообщение в красной рамке — знак экстренной важности. Предыдущие новости о метеорите или, возможно, комете, упавшей на Северную Африку, были забыты. К кораблям с премьер-министром Марса приближались неизвестные и явно враждебные силы, его эскорт двинулся на перехват. Это стало новостями года.

А потом Землю ударил второй метеорит, и то, что могло быть стихийной катастрофой, оказалось нападением.

— Это связано, — сказал Холден. Шок как будто погрузил его в вязкий гель, слова и мысли двигались медленно. — Атака на премьер-министра. И это. Связано, да?

— Не знаю. Может быть, — ответил Фред. — Возможно.

— Они так и планировали. Твои диссидентские фракции АВП, — продолжал Холден. — Скажи, что ты об этом не знал. Что ты в этом не замешан.

Фред со вздохом обернулся. Он выглядел бесконечно усталым.

— Пошёл ты.

— Ладно. Прости. Не мог не спросить. — И спустя мгновение: — Вот дерьмо!

Изображение верхнего слоя атмосферы Земли в ленте новостей после удара напоминало синяк. Вращение планеты сносило облако пыли на запад. Шлейф расширялся, он уже покрыл северное полушарие, а может, и больше. Сейчас всё казалось одним тёмным пятном. Сознание Холдена не принимало это изображение, отвергало его. Там, на планете, осталась его семья — матери и отцы, и земля, где он вырос. Он так давно не возвращался туда, а теперь...

Он не мог закончить эту мысль.

— Мы должны что-то сделать, — произнёс Фред, обращаясь то ли к Холдену, то ли к себе самому. — Мы должны...

Внизу экрана появился запрос входящего соединения, и Фред его принял. Маленькое окошко заполнило лицо Драммер.

— У нас проблема, сэр, — заговорила она. — Один из кораблей, припаркованных у нас снаружи в ожидании причала, только что навёл оружие на главные двигатели и верхнее жилое кольцо.

— Защитная сетка поднята?

— В этом и дело, сэр. Мы осматриваем...

Дверь кабинета распахнулась. Трое вошедших были одеты в форму охраны станции Тихо. Один нёс длинный вещевой мешок, двое других держали в руках инструменты, назначение которых Холден изо всех сил пытался определить. Странные переносные терминалы или какие-то компактные технические приспособления.

Или оружие.

Где-то в подсознании Холдена приглушённый голос сказал: «Это скоординированная атака по всей Солнечной системе», и тут первая женщина выстрелила. Звук сам по себе был как удар, и Фред опрокинулся навзничь в кресле. Холден потянулся за оружием, но вторая женщина уже повернулась к нему. Он попытался броситься вниз и укрыться за столом, но обе почти одновременно начали стрелять. У Холдена перехватило дыхание. Что-то толкнуло его под ребро, он не понял — ударился о край стола или поймал пулю. Он открыл огонь, и мужчина выронил вещмешок. Голова одной из женщин резко дернулась назад, и она упала на колени. Стрелял кто-то ещё. Спустя секунду, показавшуюся минутами, он понял, что стрелял Фред, лежащий на спине за столом. Холден понятия не имел, откуда Фред добыл оружие за несколько секунд после начала атаки.

Вторая женщина навела оружие на Фреда, но Холден собрался с духом и, припомнив, как надо целиться, выстрелил ей в бок. Мужчина выскочил за дверь. Холден позволил ему убежать и сполз на пол. Похоже, на нём нет крови, но он ещё не был уверен, что не ранен. Первая женщина старалась подняться на колени, прижимая к уху залитую кровью руку. Фред выстрелил ещё раз. Женщина упала. Холден, как во сне, заметил, что вещмешок на полу открыт. В нём лежали аварийные скафандры.

Фред закричал, голос был странно высоким и шёл как будто издалека. Они оба едва не оглохли от стрельбы.

— Хреновый ты телохранитель, Холден. Ты в курсе?

— Без боевой подготовки, — крикнул в ответ Холден. 

Слова отдавались в его горле сильнее, чем звучали в ушах. Он понял, что слышит другой крик, доносящийся не отсюда. С пульта управления. Драммер. Не обращая на неё внимания, он склонился над Фредом. Его бок заливала кровь, но Холден не мог понять, где рана.

— Ты как? — выкрикнул он.

— Лучше всех, — прорычал Фред, пытаясь подняться. 

Стиснув зубы и морщась от боли, он сел в своё кресло. На мониторе белело лицо Драммер.

— Придётся тебе повторить, — сказал Фред. — А то тут было немного шумно. Холден! Последи за чёртовой дверью.

— Двери и углы, — сказал Холден, переступая через тела на полу. — Вечно эти двери и углы.

Офис службы безопасности снаружи был пуст. На стене мигала лампа. Своего рода сигнал тревоги. Теперь, когда он знал, то мог расслышать и сирену. Предупреждение об эвакуации. Кто-то эвакуировал станционное кольцо. Ничего хорошего. Тревогу включили свои или это часть плана нападения? Неизвестно. Возможно, они отвлекают внимание от чего-то более серьезного. Холден с трудом переводил дух. Нужно быть осторожнее, могут подстрелить.

Он взглянул на зажатое в кулаке оружие. Я только что кого-то убил, думал он. И кто-то сбросил на Землю тот метеорит. А потом они пытались прикончить Фреда. Плохо. Совсем плохо.

Холден даже не заметил, как сзади подошёл Фред, пока тот не взял его за локоть, опираясь и одновременно подталкивая вперёд.

— Пошевеливайся, моряк, — заговорил Фред. — Надо отсюда выбираться. Они запустили в нашу сторону торпеды, а какие-то долбаные крысы взломали мою защитную сетку. 

Фред сквернословил больше, чем обычно. Стресс боя пробудил в нём давно уснувшего космического десантника.

— Стреляют по кольцу? — спросил Холден.

— Да. И направленно — по моему офису. Мне начинает казаться, что я им не нравлюсь.

Они вдвоём с трудом продвигались вперёд. Люди бежали по коридору к укреплённым убежищам и пунктам эвакуации.

Пожилой человек с коротко стриженными волосами и искривлённым постоянной гримасой ртом заметил окровавленного Фреда и без лишних слов закинул его руку себе на плечо.

— Мы в медицинский отсек или на эвакуацию? — спросил Гримаса.

— Ни то, ни другое, — сказал Фред. — Какие-то уроды пытаются всё захватить. На моих людей напали. Они зажаты в угол, а к нашим двигателям приближаются две вражеские торпеды. Нужно выручать своих и восстановить защитную сетку. Посмотрим, может, удастся отбиться.

— Шутишь? — спросил Холден. — Ты же ранен. У тебя кровь.

— Я в курсе, — сказал Фред. — Там, налево, проход для охраны. Можем им воспользоваться. Доберёмся до ремонтной сферы. Тебя как звать, шеф?

Гримаса вопросительно посмотрел на Холдена — к кому из них обращался Фред?— и Холден покачал головой. Его имя Фред уже знает. 

— Электрик первого класса Гаррет Минг, сэр. Работаю на вас, так или иначе, уже лет десять.

— Прости, не встречал тебя раньше, — сказал Фред. — Оружием пользоваться умеешь?

— Я быстро учусь, сэр.

Лицо Фреда посерело. Холден не знал — это от потери крови, шок или первые симптомы отчаяния.

— Отлично.

Станция Тихо была построена в форме шара, полкилометра в поперечнике. Большая рабочая сфера могла принять почти любой корабль, правда, меньше линкора. В дежурном режиме два кольца по её экватору создавали для города гравитацию — конструкция, достойная лучших инженеров и техников Пояса. Мощные двигатели в основании сферы могли перемещать станцию в системе. Или, как в данных обстоятельствах, вне её. Тихо контролировала вращение Цереры и Паллады. Станция была пульсирующим сердцем Пояса, его самым большим достижением. «Наву», корабль, способный увезти людей к новым мирам, был слишком велик и не помещался внутри сферы, его построили в пространстве за станцией. Тихо была лучшим местом для мечты, живое свидетельство амбиций и способностей человечества — как терраформирование Марса или фермы Ганимеда.

И Холден никогда не думал, что станция Тихо окажется такой уязвимой.

Транспорт с кольца в строительную сферу напоминал громоздкий подъёмник. Он начинал с полной трети g на станции, и по мере медленного продвижения сила тяжести уменьшалась. Когда дверь открывалась снова, за ней ждал свободный полет. Кровь, начинавшая капать с руки Фреда, теперь превратилась в жидкий липкий слой, который удерживался на теле, постепенно сгущаясь до желеобразного состояния. Гаррет был покрыт ею. Холден тоже. Он боялся, что Фред потеряет сознание, но старик не утратил ни концентрации, ни решимости.

Рабочая сфера за длинным полупрозрачным тоннелем подъездного коридора напоминала сложную сеть. Другие коридоры соединяли корабельные причалы, стены сплошь покрывало переплетение панелей доступа, электрических переключателей, хранилищ, шкафчиков с оборудованием и портов подключения роботов. Металлокерамический скелет станции был хорошо виден отовсюду в ярком и резком, как Солнце в вакууме, свете. Втроём они медленно плелись на южную сторону станции, к инженерным палубам и огромным термоядерным реакторам. Сознание Холдена никак не могло решить, что происходит — падает ли его тело вниз в огромном изогнутом колодце или медленно плывёт вдоль подземной воздушной реки.

— Драммер! — зарычал Фред. — Докладывайте.

Женский голос в его ручном терминале на мгновение озадаченно запнулся, глотая звуки. Потом заговорил спокойно и размеренно — профессиональная версия чистой паники.

— Поняла. Основные технические коммуникации повреждены противником. Вспомогательные средства удерживаются примерно двадцатью вооружёнными боевиками, сэр. Мы держим оборону.

— Можете выдвинуться?

— Это небезопасно, сэр. Они не пройдут дальше, но и мы тоже.

— Известно ли нам...

На другом конце терминала что-то случилось, раздался громкий звук, а спустя секунду по коридору разнёсся пробирающий до костей звон. Гаррет тихо выругался.

— Удар первой торпеды, — сказала Драммер.

— Кольцо?

— Нет, сэр. Сопло двигателя. Торпеда, нацеленная на кольцо, нанесла удар несколько минут назад, но детонатор не сработал.

— Небольшое везение, — сказал Фред. — Какое вооружение у боевиков?

— Лёгкое автоматическое оружие. Гранаты.

— Можете перекрыть им воздух?

— Ручной переключатель имеется, но у меня пока нет свободных людей.

— Тут со мной электрик первого класса, — сказал Фред. — Говорите, куда его направить.

— Поняла. Попробуем получить доступ на сервисную палубу четыре. Контроль окружающей среды дельта-фокстрот-виски-слэш-шесть-один-четыре-восемь.

— У них есть скафандры для работы в вакууме, — сказал Холден. — У тех, в твоём офисе. И аварийные скафандры. Отключение доступа воздуха не поможет.

Из ручного терминала Фреда ему ответила Драммер:

— Если надо, мы сможем удерживать их на месте, пока баллоны не опустеют.

— Хорошо, — сказал Фред. — Мы идём.

— В барах не задерживайтесь, сэр, — сказала Драммер, послышался фоновый шум разрыва соединения. 

Фред довольно усмехнулся и поплёлся дальше по коридору.

— Это не сработает, — сказал Холден. — Они сообразят, что мы делаем, и прорубят перегородку, или ещё чего.

— Холден, знаешь разницу между кодом и шифром?

— Что?

— Код и шифр. Шифр — это когда ты шифруешь текст так, чтобы никто не понял, что за слова содержатся в сообщении. А код — когда просто говоришь открытым текстом, но меняешь смысл сказанного. Шифр может взломать кто угодно, если у него есть шустрый компьютер и достаточно времени. Код не взломать никому.

Холден двигался к широкому перекрёстку, где соединялись три прохода. На мгновение станция открылась перед ним во всех трёх направлениях. Фред и Гаррет плыли позади, совсем рядом, и оттолкнувшись, первыми перешли на другую сторону перекрёстка. Фред повернул налево и жестом указал им следовать за собой.

— Сэр, сервисная палуба четыре в другую сторону, — сказал Гаррет.

— Но с этой стороны команда, четыре человека в засаде, — ответил Фред. Его речь начинала звучать невнятно. — Уровень шесть, секция четырнадцать, причал восемь. Как доберёмся, я попробую выманить говнюков, и мы нападём на них сзади.

Холден минуту подумал.

— У тебя есть целая система на случай нападения. Но что если бы и Драммер оказалась одной из них?

— У меня есть и другие схемы — с Оливером, Чу и Ставросом, — сказал Фред. — Надёжно, открытое взаимодействие, с кем бы я ни остался.

— Хитро, — сказал Холден.

— Я регулярно устраиваю такое.

Засада ждала там, где и сказал Фред — трое мужчин-астеров и крепко сложенная женщина с Земли, все в лёгкой броне, с полицейскими винтовками и гранатами-ловушками. Фред дал Гаррету короткоствольное ружьё и приказал держаться сзади, в безопасности. Гаррет попробовал напомнить Фреду о его ране, но тот лишь отмахнулся.

Ближе к дну станции коридоры изгибались сильнее, а горизонт казался ближе. До дверей со вспомогательным оборудованием оставалось меньше десяти метров, а изгиб стены их прикрывал. Когда понадобится, они смогут подойти ещё ближе.

В кармане Холдена завибрировал ручной терминал. Обведённая красной рамкой лента новостей сообщала, что Землю ударил ещё один метеорит. Холден пролистал сообщение. Если сейчас он позволит себе думать, что происходит в других частях Солнечной системы, то не сможет сосредоточиться на происходящем в этом коридоре. Однако в горле застрял комок, и Холдену едва удавалось справиться с дрожью в руках. На Земле оставалась его семья. На Земле Амос. Алекс на крошечном корабле где-то рядом с конвоем премьер-министра Марса. И Наоми... где-то еще. Хуже всего, что он не знал где.

— Только выживи, — пробормотал он. — Только выживи.

— Что? — спросил Фред.

— Ничего. Я готов.

Фред открыл соединение.

— Драммер. Вырубать воздух бесполезно. Мы собираемся подключить тяжёлую артиллерию. У меня тут отряд космических пехотинцев, в баре подцепил. Сейчас они идут к тебе на помощь.

— Поняла, — сказала Драммер. В её голосе Холдену послышалась ухмылка. — Только давай побыстрее. У нас двоих положили. Боюсь, долго не продержимся.

— Десять минут, — сказал Фред, поднимая окровавленную левую руку — астерский жест, означающий «занять позицию». Команда в засаде приготовилась стрелять. Холден тоже. Людям, прятавшимся в подсобке, понадобилось почти пять минут, чтобы решиться выйти.

Дверь резко распахнулась, из-за неё вывалились первые полдюжины врагов. Они были одеты как обычные люди — форма охраны, комбинезоны техников, повседневная одежда, какую Холден мог видеть в баре или коридорах. Просто люди, граждане Тихо. Жители Пояса. Враги заняли позиции, позволявшие укрыться от огня Драммер, не подозревая сначала о второй команде. По приказу Фреда все шестеро открыли огонь, хотя Холден знал, что он не слишком старался кого-то сразить. Следующая волна вырвалась из подсобки как раз в тот момент, когда первые попытались вернуться обратно. Вперёд выдвинулись силы Драммер со шквалом гелевых патронов и гранат-ловушек, которые взрывались мгновенно застывающей пеной.

Бой закончился за полминуты. Спустя ещё пятнадцать минут защитная сетка была восстановлена, а торпедный катер нападавших на всех парах нёсся куда-то в сторону Троянских астероидов. Понадобился ещё почти целый час, чтобы определить реальные потери.

Когда станция оказалась в относительной безопасности, Фред позволил отвести себя в медицинский отсек. Даже мягкой гравитации кольца было достаточно, чтобы стало понятно, как он ослабел. Экспертная система воткнула во Фреда четыре иглы, накачала искусственной кровью, и на его лицо постепенно стали возвращаться краски. Холден сидел у кровати, глядя на показания приборов — и не видя их. Ему хотелось просмотреть ленту новостей о Земле, но он и этого не делал. Чем дольше удаётся откладывать, тем дольше он сможет не думать об этом. И когда вошла Драммер с отчётом о нанесённом ущербе, он почувствовал почти облегчение. Ещё одна возможность отвлечься.

— Торпеды повредили сопло двигателя, — сказала Драммер.

— Насколько серьёзно? — спросил Фред.

— Хотите, чтобы эта штука летала со штопанным двигателем? Достаточно серьёзно, нам придётся строить новый.

— Ясно, — сказал Фред.

— По крайней мере, они не взорвали кольцо, — добавил Холден. — Если бы та торпеда не оказалась бракованной...

Лицо Драммер оставалось невозмутимым.

— Насчёт этого. Мы ошиблись. Враги выстрелили в корпус, торпеда попала, но была оснащена специальным буром. Врезалась в ваш офис, прорезала внутреннюю обшивку и вырвала полстены.

Фред молча моргал.

— Так вот зачем им понадобились скафандры, — сказал Холден. — А я удивлялся. Хотя довольно дикий способ до тебя добраться. Вскрывать твой офис как банку с сардинами.

— Они не за мной приходили, — Фред помолчал и выругался.

— Что? — спросил Холден. — Что такое?

Ему ответила Драммер — в разговоре она оставалась такой же спокойной, как и в перестрелке.

— Враги забрали кусок стены с сейфом полковника Джонсона. Открыть его всё равно будет непросто, но если достаточно времени и ресурсов, надо думать, у них получится.

— Но они же внедрились в твою команду, так? Они что, получили какую-то секретную информацию, которой ещё не имели?

Прежде чем Фред заговорил, Холден уже знал ответ, но ему хотелось дать вселенной шанс доказать, что он ошибается. Сделать так, чтобы не случилось самое худшее.

— Они забрали образец, — голос Фреда вернул его к реальности. — Кто бы это ни был, теперь у них есть протомолекула.

 

Глава двадцать четвёртая

 

Амос

— А плотность разве не имеет значения? — спросила Кларисса. Действие неведомой дряни, что вливали ей в кровь, похоже, прекратилось. Она выглядела чуть лучше. Вены все так же просвечивали сквозь пергаментную кожу, но на щеках появился румянец.

— Конечно, но в первую очередь — энергия, вложенная в то, чтобы разогнать метеориты. Бросая с корабля кусок вольфрама или чертову подушку с перьями, нужно еще заставить корабль двигаться с нужной скоростью. Плата вперед, если говорить с энергетической точки зрения.

— Но подушка сгорит раньше, чем достигнет поверхности.

— Справедливое замечание, на этот раз.

На экране снова и снова показывали удары, добывая записи из всех возможных источников — терминалы, камеры видеонаблюдения, спутники. Дуга ионизированного воздуха, сияющего, как след от рельсовой пушки, и Северная Африка, расцветающая огромным цветком огня, снова и снова. Атлантический океан, из бескрайней синей воды превращающийся в расширяющийся круг зловещего зеленого, а потом выплевывающий в небо что-то белое и черное. Будто репортерам показалось, что если просто подольше посмотреть на все это, то оно вдруг обретет смысл.

Миллионы людей погибли и миллионы умрут в следующие несколько часов от цунами и наводнений. Миллиарды умрут в следующие несколько недель и месяцев. За то время, что он провел под землей, планета стала другой. К такому не привыкнешь, таращась в экран, но и отвести взгляд он не мог. Он мог лишь болтать с Персиком о пустяках и ждать, что будет дальше.

У комментатора был легкий европейский акцент и спокойствие, вероятно означавшее, что он закинулся кучей таблеток. Или просто поработали звукорежиссеры.

«...оружие оставалось незамеченным радарами, пока не вошло в атмосферу Земли, меньше чем за секунду до удара».

Изображение сменилось на апокалиптические картины со спутника: пять закольцованных снимков попадания в Атлантику и катящихся по океану ударных волн. В крупном масштабе.

— Видишь, — сказал Амос, показывая пальцем в экран, — они нанесли антирадарное покрытие. Оно выгорело и перестало работать после того, как метеориты вошли в атмосферу, правильно? В любом случае, они прошли через ионосферу до уровня моря примерно за полсекунды, то есть около двухсот километров в секунду. Тут я только предполагаю, но такой взрыв, как они говорят, можно организовать при помощи блока карбида вольфрама размером в три с половиной-четыре метра. Это не много.

— Ты можешь вычислить все это в уме?

Амос пожал плечами.

— Работа такая. Я много лет играюсь с реакциями термоядерного синтеза, там примерно такая же математика. Начинаешь чувствовать.

— Понятно, — сказала она и добавила: — Думаешь, мы умрем?

— Ага.

— От этого?

— Может быть.

На экране проигрывался пятисекундный клип с парусной яхты. Вспышка идеально прямой молнии, причудливая деформирующая линза ударной волны, буквально прогибающая и свет, и воздух, потом изображение пропало. Кто-бы ни плыл на яхте, они погибли еще до того, как осознали, что же именно видели. Вероятно, последними словами большинства погибших стали «Фигасе, хреновина» или «Вот дерьмо». Амос ощущал какую-то тяжесть в животе, как будто слегка переел. Вероятно, страх, шок или что-то подобное. Кларисса негромко всхрипнула. Амос окинул ее взглядом.

— Хотела бы я снова увидеть отца.

— Да?

Она помолчала.

— А вдруг ему бы удалось? Вдруг он узнал бы, как контролировать протомолекулу? Все было бы по-другому. Этого бы не случилось.

— Случилось бы что-нибудь другое, — сказал Амос. — А если бы ты видела ту пакость вблизи, не думала бы, что она лучше.

— Думаешь, капитан Холден когда-нибудь...

Пол вдруг вздыбился и ударил Амоса по ногам. Инстинктивно он попытался откатиться, но без толку. Экран рассыпался, свет погас. Раздался какой-то громкий звук. Несколько секунд Амос катался по комнате, как игральный кубик в коробке, не зная, что его бьет. Все стало черным.

Через бесконечно долгую секунду включилось аварийное освещение. Кровать Клариссы лежала на боку, девушка вывалилась на пол. Вокруг медицинской системы ширилась лужа прозрачной жидкости, наполняя комнату резким запахом охладителя и спирта. Толстое бронированное стекло в окошке растрескалось и побелело. Стены покрыла сеть трещин. Из угла донесся полубезумный смех Клариссы, и Амос почувствовал, как диковато улыбается ей в ответ. Выла тревожная сирена, звук нарастал, прерывался и нарастал снова. Он не знал — так и должно быть или что-то сломалось от удара.

— Персик, ты цела?

— Не уверена. Рука болит. Может, сломала.

Он поднялся на ноги. Болело везде, но долгое знакомство с болью подсказало ему, что серьезных повреждений нет, так что он решил не обращать внимания. Либо земля еще слегка дрожала, либо трясся он сам.

— Хреново, если так. 

Дверь в коридор осталась закрытой, но выглядела как-то неправильно, будто ее перекосило. Амос задумался, откроется ли она когда-нибудь.

— Мы на десять этажей под землей, — сказала Кларисса.

— Ага.

— Если тут так, как же тогда наверху?

— Не знаю. Пошли посмотрим.

Она села. Левая рука уже распухла в два раза больше правой, что-то явно было сломано. В тюремном халате Кларисса напоминала призрака. Нечто уже мертвое, но все еще движущееся. В общем-то, так и есть, подумал он.

— Мы закрыты, — сказала она. — Никуда не сможем пойти.

— Чтобы мы были закрыты, должна быть тюрьма. Чтобы была тюрьма, там наверху должна быть цивилизация. Как я понимаю, тюрьма только что превратилась в дырку в земле с кучкой опасных людей на дне. Нам надо уходить.

Он пнул дверь. Все равно что бить в переборку кулаком. Он подошел поближе и попытал счастья с потрескавшимся стеклом. Ненамного лучше. Он попробовал еще три раза, когда донесся голос снаружи:

— Прекратите это немедленно!

— Кто-то там не в курсе, что тюрьмы больше нет, — сказала Кларисса. Голос был слегка пьяный. Может, к перелому добавилась контузия.

— Сюда! — закричал Амос. — Эй! Мы здесь застряли!

— Вы должны оставаться на месте, сэр, пока...

— Стена треснула, — заорал в ответ Амос. — Она скоро рухнет.

Может, он даже не врал.

Последовала тишина, потом звяканье. Дверь с трудом открылась на пару сантиметров и застряла. В камеру заглянула знакомая надзирательница. Тусклое аварийное освещение превратило ее в серый силуэт, но Амос все равно видел страх на ее лице. Позади нее были еще люди, но он не мог их различить.

— Простите, сэр, — сказала она, — но...

Амос привалился плечом к двери, не пытаясь открыть, но и не давая снова закрыть.

— У вас режим чрезвычайной ситуации. Я в курсе. Но нам нужно эвакуироваться.

— Сэр, вы не можете...

— Не только нам, — продолжил Амос, — вам тоже. Вам надо выбираться отсюда, если не хотите и в самом деле умереть на работе.

Надзирательница облизала губы. Он пытался сообразить, что могло бы убедить ее, но не придумал ничего лучше, чем ударить ее в челюсть и надеяться, что успеет выбраться наружу, пока кто-то его не пристрелит. Он уже заносил руку для удара, когда на его плечо легла ладонь Клариссы.

— У вас ведь есть люди наверху? — спросила она. — Друзья? Семья?

Взгляд надзирательницы стал рассеянным, словно она видела что-то еще. Кого-то. Возможно, кого-то мертвого, но еще не успевшего остыть.

— Я не могу... не могу сейчас об этом думать.

— Тюремные правила гласят, что на вас лежит ответственность за безопасность и здоровье заключенных, — сказала Кларисса. — У вас не будет неприятностей из-за того, что вы возглавите эвакуацию. Вы станете героиней.

Охранница тяжело дышала, будто занималась каким-то физическим трудом. Амос видел, как люди так делают, когда чем-то расстроены, но никогда не понимал. Кларисса мягко отстранила его и склонилась к надзирательнице.

— Вы не сможете участвовать в спасательной операции наверху, если будете похоронены здесь заживо, — мягко сказала девушка. Будто извинялась за что-то. — Могут быть повторные толчки. Стены могут рухнуть. Эвакуироваться не стыдно.

Женщина сглотнула.

Кларисса склонилась ближе, почти шепча.

— Здесь гражданский.

Охранница пробормотала что-то себе под нос, затем обернулась и стала отдавать команды через плечо.

— Салливан, помоги мне открыть эту проклятую дверь. Здание под угрозой, а у нас тут чертов гражданский, которого надо вывести в безопасное место. Моррис, если этот ублюдок шевельнется, выруби его. Ты понял, засранец? Одно неверное движение, и мы тебя прикончим.

Кто-то в коридоре угрожающе засмеялся. Амос и Кларисса попятились. За дверь ухватились две новые руки и принялись тянуть ее.

— Безопасность гражданского? Это ее убедило? — спросил Амос.

Кларисса пожала плечами.

— Ей нужен был предлог. Хотя ты редкий цветочек.

— Это точно. Просто я не привык, что кто-то это ценит.

Дверь с визгом открылась наполовину, после чего застряла накрепко. Вероятно, навсегда. В коридоре ущерб был заметнее. По центру шла трещина, одна сторона на три-четыре сантиметра ниже другой. Воздух был гуще, чем когда он пришел, и Амос ощутил инстинктивное желание проверить воздухоочистители. Может, и не зря. Жизнь на глубине в тридцать с лишним метров под землей очень похожа на жизнь в вакууме. Если взрыв был достаточном сильным, с атмосферой будут проблемы.

Другой заключенный, Конечек, стоял на коленях, второй охранник, Моррис, находился в трех шагах от него, целясь в спину. Если это была пушка, Амос не смог определить модель. Левая сторона лица заключенного распухла, будто он проиграл боксерский матч с очень медлительным рефери. Надзирательница, два охранника, Персик и этот парень.

Конечек взглянул на него из-под длинных волос стального цвета и едва заметно кивнул. Амос почувствовал, как его охватывает что-то, похожее на покой — плечи расслабились, в животе стало тепло. Все это плохо кончится, но такой градус жестокости он понимал.

— Новый план, — объявила надзирательница. — Мы эвакуируем этих заключенных и гражданского на поверхность.

Охранник, помогавший открыть дверь — Сулиман? Салливан? Что-то в этом роде — оказался толстошеим бугаем со сросшимися бровями. Моррис, тот, что с пушкой, был тоньше, старше, с плохими зубами и отсутствующим суставом на левом мизинце.

— Уверена, что не хочешь запереть их, прежде чем мы пойдем? — спросил Моррис. — Мне будет спокойнее, если эти чертовы психи не будут болтаться у нас за спиной.

— Персик идет со мной, — небрежно расправил плечи Амос. — Только так.

— Может понадобиться помощь в разборке завалов, — сказал Конечек. 

Это он смеялся чуть раньше. В невинных словах явно слышалась угроза, но остальные, кажется, не заметили ее, и Амос задумался, почему.

— Лифты отключены, мы пойдем по лестнице, — сказала охранница. — Как только окажемся наверху, возьмем заключенных под стражу.

— А как же радиоактивные осадки? — спросил толстый охранник. Амос был почти уверен, что его зовут Салливан.

— Они от ядерной бомбы, идиот, — рявкнул Конечек.

— Рона, а ты не должна получить разрешение капитана? — спросил Моррис, не сводя глаз со спины Конечека. 

Соображает, отметил Амос и запомнил это на будущее.

— Капитан не отвечает, — голос надзирательницы был жесткий, слишком сдержанный, чтобы не выдать панику. Двое остальных замолчали, и Амос заключил, что они не знали этого.

— Пошли к лестнице. Моррис, ты первый, затем заключенные, затем я и Салли. Вам следует держаться позади, сэр.

— Я пойду с ними, — сказал Амос.

— Не доверяешь мне свою девчонку? — рявкнул Конечек.

— Неа, — ухмыльнулся Амос.

— Давайте двигаться, — вмешалась Рона, — пока не случился повторный толчок.

Интересная штука страх. Амос видел его у всех охранников, хотя не мог бы сказать, в чем именно он проявлялся. Может, в том, как Моррис оглядывался через плечо. Или в том, как Рона и Салливан шли ровно в шаге позади, как пытались идти в одном ритме. Персик казалась сосредоточенной и пустой — как обычно. Слева от Амоса Конечек топорщил бороду и строил из себя крутого, и это было бы забавно, если бы его нервную систему не перестроили специально для насилия. Такие парни либо все время перепуганы, либо сломаны до такой степени, что не стоило брать их в расчет. Амос задумался, а испуган ли он сам, и не нашел ответа. Он подумал и о том, упадут ли еще метеориты, но и этого он не знал.

В тюрьме царил хаос. По стенам бежали трещины, пол будто срыли на пару сантиметров, а потом накидали обратно. Откуда-то доносился звук воды, бегущей по трубам. Аварийное освещение включилось, но кое-где лампы перегорели, оставив островки темноты. Даже если бы лифты работали, Амос не хотел бы ими пользоваться. Годы жизни на корабле научили его чувствовать, все ли в порядке, на основании нескольких простых индикаторов. И если бы Яма находилась на орбите, он спал бы в скафандре, чтобы внезапно не проснуться без воздуха.

— Хорош уже свистеть, — сказал Конечек.

— А я свистел? — спросил Амос.

— Ага, — подтвердила Кларисса, баюкая распухшую руку.

— Да? — Амос снова засвистел, на этот раз намеренно.

— Я сказал — прекрати, — зарычал Конечек.

— Ага, — дружески кивнул Амос, — сказал.

— Заключенным следует молчать, — рявкнула позади них Рона. — И гражданского тоже любезно просим заткнуться.

Амос искоса оглядел Конечека. Слишком рано судить, но примерно шестьдесят к сорока, что одному из них придется убить второго. Не сейчас, но до того, как все закончится. Он мог надеяться на сорок.

Пол содрогнулся, будто включился плохо настроенный двигатель. Со светильников янтарным снегом посыпалась бетонная пыль. Моррис выругался.

— Повторный толчок, — сказала Рона. — Просто повторный толчок.

— Возможно, — ответила Кларисса. — А может, ударная волна из Африки. Я не помню, как быстро подобная сила распространяется по мантии.

— Только не гребаная Северная Африка, — вмешался Конечек. — До нас никак не могло дойти.

— Когда взорвался завод в Галвестоне, ударная волна регистрировалась и на третьем круге вокруг планеты, — сказала Кларисса.

— О, да ты у нас теперь профессор истории?

— Заключенным молчать! — гаркнула Рона. Голос звучал намного более взволнованно. 

За углом светилась зеленым табличка с поднимающимся по лестнице человечком с толстыми ногами. Амос задумался, сколько еще людей на этом уровне ждут спасения, а сколько уже шагают по ступенькам на пути к выходу. Охранники ничего не говорили, но он поставил бы хорошие деньги на то, что прямо сейчас множество людей принимает собственные решения.

Моррис остановился у двери на лестничную клетку. На встроенном в стену дисплее горело красное изображение замка, пока он не провел по экрану своим терминалом и не набрал какой-то код. Дисплей замка стал зеленым, и дверь скользнула вбок. Конечно, в тюрьме стоят замки на аварийных сетях энергоснабжения, подумал Амос. Интересно, что еще здесь заперто.

В коридор обрушился поток грязи, воды, камней, бетона и арматуры. Моррис завопил, отскочил и повалился на пол, держась за голень. Штанина была порвана, и Амос разглядел темную влагу между его пальцев. Кровь.

— Моррис! — сказала Рона. — Докладывай!

— Меня надо будет зашить.

— Пойду вперед, посмотреть, — сказал Амос, оставив «так что не пристрелите меня» за скобками. 

За дверью не было лестницы. Обломки и грязь, и непонятно, остались ли под ними ступени. Он не мог понять, откуда течет вода, но пахла она чисто. Скорее всего, питьевая. От еще одного слабого толчка вывалились несколько камней и кусок бетона размером с голову.

Салливан бормотал себе под нос поток ругательств. Первые признаки паники. Амос покачал головой.

— Тут никому не пройти. Работы для меха на несколько месяцев. Надо найти другой путь.

— Нету никакого чертова другого пути, — сказала Рона. — Это эвакуационный выход. Вот этот самый.

— Персик?

Голос Клариссы был спокойный, но слегка невнятный.

— Это тюрьма для опасных преступников, Амос. В таких не делают много легких выходов на волю.

— Справедливо, — ответил Амос. — Ну, а если придумать что-то хитрое?

— У охраны есть ключи приоритета. Если мы доберемся до лифтовой шахты, можем попытаться вылезти по ней. Если ее кабина не блокирует, конечно.

— Десять этажей на сломанной руке при целой g? — он не стал упоминать контузию, которая, скорее всего, нарушила ее чувство равновесия.

— Я не говорила, что будет легко.

— Все лестницы в шахте перекрыты дверями, — сказала надзирательница. — Чтобы никто не мог попасть наверх без разрешения.

Конечек зло расхохотался, и Салливан нацелил на него свое странное оружие.

— Персик?

— Не знаю. Может, сумеем найти что-то другое.

Амос потянул шею, позвонки защелкали, как хлопушки.

— Денек становится чертовски долгим.

 

Глава двадцать пятая

 

Наоми

С каждым часом события разворачивались всё хуже и хуже. Лента новостей с Земли и Марса, а потом отчёты со станции Тихо и Ганимеда вызывали ужас, шок и даже слёзы. Апокалиптические картины ударов по Земле заполняли большую часть эфира новостей. Города вдоль побережья Атлантики под натиском волн, выносящих окна на уровне четырёх-пяти этажей.

Целая армия мелких торнадо, сформировавшихся вслед за тяжёлым ударом первых волн. Планета, которую Наоми привыкла видеть подсвеченной огнями городов, превратилась в темнеющее зарево. Полевой госпиталь в Дакаре, засыпанный слоями камней и пепла. Потрясённый пресс-секретарь ООН, подтверждающий гибель генерального секретаря. Пространство между планетами наполнялось догадками и болтовнёй, отчётами и теориями, а потом противоречиями в отчётах и теориях. Учитывая, что сообщения приходили с задержкой, почти невозможно было понять хронологию событий. Казалось, всё происходит одновременно.

Должно быть, этого Марко и хотел, решила Наоми.

События в других местах, которые в любой другой день казались бы потрясающими, сейчас выглядели просто примечаниями к важнейшим сообщениям о разрушении Земли. Да, имела место попытка переворота на станции Тихо, но Земля горит. Да, фракция АВП захватила контроль над портами Ганимеда, но Земля рушится. Да, произошло сражение между конвоем марсианских кораблей и неизвестными силами рядом с астероидами Венгрия, но Земля погибает. Всё было пронизано ощущением огромной беды, нависшей над всем человечеством.

После каждого нового отчёта снаружи, из общей комнаты, доносились ликующие голоса и аплодисменты. Наоми, наблюдавшую за происходящим из отведённой ей каюты, всё больше охватывало оцепенение. И сквозь него пробивались другие чувства. Прослушав половину выпуска, она отключила экран, не в силах смотреть, как очередной обезумевший репортёр безуспешно пытается подбирать слова. Она поднялась с кресла и вышла в общую комнату, так похожую на камбуз «Роси», что хотя Наоми и понимала — она не дома, иллюзия всё-таки возникала. В совершенно незнакомом пространстве ей было бы легче, чем в этом зловещем подобии «Роси».

— Эй, Костяшка, — сказал возвышавшийся над толпой Кин. — Ничего дела, да?

Она автоматически изобразила астерское пожатие плечами, но Кин не унимался. Это не было дружеским участием, скорее допрос охранника, который хочет получить информацию от заключённого. Наоми стала осторожнее подбирать слова.

— Значит, в этом дело? Он из-за этого хотел меня заманить?

— Марко есть Марко, — слова Кина звучали неожиданно мягко. — Он решил, что мы должны взять тебя, мы и взяли, да? Какая разница, почему. Сейчас это самое безопасное место во всей системе.

Наоми глубоко вдохнула — и не смогла выдохнуть.

— Это слишком тяжело принять, — сказал она.

— Ага, — откликнулся Кин.

Наоми посмотрела на свои руки, на сплетенные пальцы. Веди себя, как одна из них, сказала она себе. Что бы она сделала, если бы снова была одной из них? Ответ последовал незамедлительно. Как будто она одна из них. Как будто всегда ею была.

— Я могу проверить оборудование на корабле, — сказала она. — Могу быть полезной.

— Я с тобой, — ответил Кин и зашагал рядом с ней.

Наоми знала, куда идти, на каком лифте подняться, где машинное отделение. За годы полётов на «Роси» она не слишком беспокоилась об изучении логики конструкций марсианских кораблей, однако хорошо её усвоила. Она знала, где должны храниться диагностические комплекты в машинной рубке, хотя никогда прежде здесь не бывала.

Кин только мгновение сомневался, потом открыл для неё шкафы. Проверка оборудования, тестирование батарей, реле и ёмкостей была привычным занятием для того, кто вырос на Поясе. Это казалось таким же естественным, как пить воду, и Кин присоединился к ней. Дверь грузового отсека была запечатана, но распахнулась для Кина.

Отсек был неплохо укомплектован. На полках и у стен ровными рядами лежали магнитные контейнеры. Наоми лениво подумала — откуда всё это взялось и что было обещано взамен. Она подошла к ближайшему контейнеру, подключила диагностический комплект и открыла. Батареи. Наоми проверила одну. Индикатор стал зелёным, она извлекла её и заменила на следующую.

— Все должны быть хорошие, — сказал Кин. — Это армейский стандарт.

— Ну и слава богу, военные даже дерьмо правильно выдавливают. 

Индикатор стал зелёным. Она вытащила батарею и заменила на следующую. Кин открыл другой ящик и стал делать то же, что и она.

Наоми сочла это любезностью. Он больше ей не друг, он её тюремщик. Он вполне мог бы затолкать её обратно в каюту, под замок, но не стал. Он мог бы стоять, наблюдая, пока она возится с батареями, а вместо этого помогал ей, делал вид, что они работают вместе, как равные. Несмотря на то, что пропускал возможность пить пиво с друзьями и наслаждаться зрелищем конца света. Наоми против своей воли чувствовала тень благодарности за всё это.

— Большой день, — сказала она.

— Мы долго ждали, — ответил Кин.

— Да, долго, — автоматически подтвердила Наоми.

— Наверное, странно опять его видеть.

Она вынула очередную батарею, проверила, вернула на место и взяла следующую. Кин откашлялся.

— Зря я это, — сказал он. — Не надо было так говорить.

— Нет, всё в порядке, — ответила Наоми. — Да, странно опять его видеть. В последний раз трудно было от него вырваться. Не представляла, что вернусь.

— Тяжёлые времена.

— Тогда или сейчас?

Кин усмехнулся, вопросительно взглянул на неё сверху вниз.

— Сейчас? Мы на обетованной земле. Пояс восстал. Ты же знаешь, как было раньше. Помнишь, как летали задыхаясь, потому что не могли получить достаточно кислорода. Как ломали кости, потому что лекарства облагались огромными налогами.

— Помню, — кивнула она, но Кин уже завёлся и не собирался останавливаться. 

Он отложил диагностический блок и пристально смотрел на неё. Сочувствие исчезло, во взгляде горела ярость. Гнев, направленный не на неё. На что-то большее.

— Три моих кузины умерли оттого, что земные корпорации не продавали астерам нормальных лекарств от рака. Поставляли нам дрянь, остатки с ферм Ганимеда. Как будто мы мясо из пробирки, не люди. Дядя Беннет лишился корабля из-за их запретов. Он и не заходил в земные доки, но не заплатил, его за это забрали и бросили на Церере, а корабль продали. А за что платить? Они защищают нас от пиратов? Или от третьесортных производителей, выдающих старые скафандры за новые? Их волнует, что нас убивают?

— Знаю, что нет.

— Да, Костяшка. Им всё равно. Теперь, после сегодняшнего, всё это в прошлом, — Кин ткнул в воздух большим пальцем. — Ты много лет летала на их стороне, может, это и не твоя вина. Старые дела, когда забрали Филипито — похоже, все мы нехорошо поступили, верно? Только сдаётся мне, ты так долго делила постель с земным койо, что забыла, кто же ты есть. Стала считать себя одной из них.

Ей хотелось сказать — нет. Нет, и никогда не забывала. Вот только Наоми не была уверена, что это правда. Когда-то на свете жила девочка с её именем, принадлежавшая Поясу и чувствующая ту же ярость, которую она видела в Кине и Филипе. Было время, когда и она радовалась бы смертям на Земле. Но Джим был с Земли. И Амос. Алекс с Марса, что с точки зрения Пояса почти то же самое. А кто же она? Их домашний питомец-астер? Не такая, как они? Нет, она так не думала. А значит, она изменилась.

И всё же — насколько хорошо друзья её знали? Она многое не могла им сказать. И не знала, что изменилось бы, если бы всё им рассказала.

Кин хмуро смотрел на неё, взгляд мрачный, челюсти сжаты. Наоми попыталась укрыться за завесой волос, но не сумела. Не здесь. Не сейчас. Она должна что-то ответить, должна реагировать, иначе это будет выглядеть как согласие, признание ответственности за чужой выбор. Наоми подумала — что сказал бы на это Джим, но только как будто коснулась открытой раны. Вина оттого, что она скрывала от Джима своё прошлое, и страх — вдруг что-то плохое произошло с ним на Тихо. Или происходит прямо сейчас, и она ничего не может с этим поделать. Наоми не знала, что сделал бы Джим, и не посмела его представлять.

Ну ладно. Тогда, значит, Амос. Что сделал бы Амос?

Она глубоко вздохнула, пытаясь выпустить пар. Отбросила со лба волосы и подняла взгляд на Кина. Улыбнулась, выбирая слова.

— Знаешь, Кин, это только один взгляд на мир. Согласен?

Кин недоуменно моргал. Он ждал чего угодно, только не этого. Наоми проверила последнюю батарею в коробке, вернула на место и захлопнула ящик. Кин продолжал смотреть на неё, чуть склонив голову влево. Как будто в чём-то подозревал.

И ладно.

Наоми кивнула в сторону открытого ящика у него под ногами.

— Проверишь эти? Или помочь?

К ужину нападения, похоже, прекратились, но лента по-прежнему полнилась новостями. Наоми сидела за общим столом, как и все остальные, и это казалось таким знакомым. Справа от неё устроился Кин, а слева — молодая незнакомая женщина. На тарелке лежала куча жареных грибов в остром соусе — Рокку любил так готовить. Она ела одной рукой, как и все, и думала, что сейчас ничем не отличается от остальных в этой комнате.

Экран был настроен на новости со станции Тихо. Наоми смотрела, стараясь не поддаваться чувствам. Когда появилась Моника Стюарт, она ощутила шок и необъяснимый страх. После ничего не говорящего вступления женщина на экране обратилась к неподвижно сидевшему напротив неё Фреду Джонсону. Он выглядел старым, уставшим. Наоми не смотрела на Фреда и почти не слушала, о чём они говорят. Она всматривалась в экран — может, и Джим там. Однако остальные за столом перебивали и обменивались замечаниями. Наоми выхватывала обрывки.

«Вы полагаете, что являлись главной мишенью этого нападения?»

«По всей видимости, именно так».

— Чёртов лжец, — выкрикнул кто-то из-за стола, и остальные одобрительно заревели. Включая Кина.

Фред двигался осторожно, а камера фиксировалась на его лице. Похоже, он ранен и старается это скрыть. Когда-то Наоми слышала, что на Земле птицы изо всех сил пытаются скрыть свою болезнь. Видимая слабость — это как приглашение напасть. Такое сравнение делало Фреда Джонсона уязвимым. А может, теперь всё сделалось уязвимым?

«Нападавшие взяты под стражу, и мы рассчитываем, что в ближайшее время выяснится, кто за ними стоит». 

Что-то здесь не так. Зная Марко — странно, что он не сделал об этом заявление для прессы. Разве он притащил её сюда не для того, чтобы хвастаться?

Или всё-таки нет? Они ведь ждали, что Наоми явится с «Росинантом», и были разочарованы, когда вышло не так. Может, на самом деле они хотели захватить корабль? Или Джима? Наоми с ужасом представляла, что случилось бы, если бы она прилетела не одна.

Тем временем Моника Стюарт закончила задавать вопросы полковнику Фреду Джонсону, голосу АВП и директору станции Тихо, и обратилась к капитану Джеймсу Холдену — словно его вызвали мысли Наоми.

Она затаила дыхание.

«Как я понимаю, вы работали телохранителем полковника Джонсона», — начала Моника.

«Да, это верно, — с лёгкой гримасой ответил Джим. Видимо, не считал эту работу хорошей. — Вообще-то в этом не было необходимости. Людей, проникших в службу безопасности, оказалось абсолютное меньшинство. Они даже не представляли реальной опасности для полковника».

Холден лгал. Наоми оттолкнула свою миску с едой.

«Правда ли, что у нападавших была и другая цель? Некоторые утверждают, что атака могла стать прикрытием некой кражи?»

В глазах Джима вспыхнуло раздражение, и Наоми подумала — заметил ли это кто-то ещё. Похоже, Моника подталкивала его на территорию, о которой они не договаривались. Или даже договаривались её избегать.

«Мне не докладывали об этом, — ответил Джим. — Насколько я знаю, за исключением некоторого ущерба, нанесённого станции, нападение потерпело полную неудачу».

Ещё одна ложь.

— Переключите канал! — выкрикнул кто-то. 

Одобрительно загудели голоса. Слышались оскорбления в адрес Джима. Кин бросил быстрый взгляд на Наоми, а она снова вернулась к еде. Горячий соус обжигал губы, но она этого не замечала. Монитор переключили на главный канал новостей с Земли. Репортёр, молодой человек, одетый в чёрное, судя по тексту, вещал откуда-то из Португалии. За его спиной видны были старинные и совсем новые здания, залитые мутной грязной водой. На возвышении позади репортёра рядами лежали свёртки. Нет, это мешки с телами.

— Это же он был, да?

Наоми не знала, как долго Филип стоит за её спиной. Девушка слева кивнула ему — и удрала. Мальчик занял освободившееся место. На его подбородке проступали клочки щетины, чёрной на фоне золотисто-коричневой кожи. Филип обернулся к Наоми, глаза не сразу нашли её, как будто он пьян.

— Тот, ради кого ты нас бросила, да?

Кин поперхнулся, словно его ударили. Наоми не поняла, почему. Вопрос был такой нелепый, это просто смешно.

— Нет, это не так, — сказала она. — Но да. Я летаю с ним.

— Красивый, — сказал Филип. Наоми подумала — чей голос слышится в его словах. Не похоже на Марко. — Наверное, хотелось сказать, что ты здесь? Хотелось...

Он не стал продолжать, не закончил фразу. Видела ли она в его глазах сожаление или это ей только казалось, потому что хотелось бы видеть? Наоми не знала, что говорить, как ответить. В ней сейчас звучало несколько голосов — пленница, член экипажа, вынужденный работать с врагом, мать, нашедшая сына, мать, что когда-то его покинула — и все говорили разное. Кто из них её настоящая личность? Если только это одна из них.

А может быть, сразу все.

— Я не сама выбрала этот путь, — сказала она, осторожно выбирая слова — казалось, они могли ранить. — Но так можно сказать о многом, согласен?

Филип кивнул, не поднимая глаз. На мгновение ей показалось, что он собрался уйти, и она не знала, хочет ли, чтобы он остался.

— Там, в новостях, это я, — сказал Филип. — Понимаешь? Это я.

Репортёр был старше Филипа, лицо и плечи пошире. Наоми попыталась найти между ними сходство, а спустя миг поняла — и как будто вошла в морозильник.

— Твоя работа, — сказала она.

— Это был мой подарок, — ответил Филип. — Стелс-покрытие на тех метеоритах. Я вёл команду, которая его добыла. Без меня бы этого не было.

Он хвастался. По выражению глаз, по тому, как плотно сжимались губы, Наоми видела, как сильно он хотел произвести на неё впечатление. Он ждёт, что она похвалит. Внутри неё поднималась ярость. Репортёр на экране перечислял благотворительные организации и религиозные группы. Люди старались помочь пострадавшим. Как будто кто-то на этой планете и сам теперь не нуждался в убежище.

— Он и со мной это сделал, — сказала она. В глазах Филипа застыл вопрос. — Твой отец. Он залил кровью и мои руки. Заставил участвовать в убийстве людей. Видимо, считал, что так проще будет меня контролировать.

Напрасно она так сказала. Мальчик вздрогнул и тут же ушёл в себя — как антеннка улитки, дотронувшаяся до соли. На экране сменилась картинка. Число погибших и пропавших без вести на Земле превысило двести миллионов. Вся столовая загудела от радости.

— Поэтому ты ушла? — спросил Филип. — Не смогла бы справиться с этой работой?

Долгую минуту Наоми сидела молча. Потом ответила:

— Да.

— Тогда хорошо, что ушла, — ответил Филип.

Он не думает так, сказала она себе, просто хочет ранить её. Получилось. Но гораздо больнее была огромная скорбь о том, кем мог бы стать её маленький сын — и не стал. О ребёнке, который у неё мог бы быть. Но она оставила сына в руках чудовища, и зараза распространилась. Семья чудовищ — отец, мать и сын.

И от этого ей стало легче.

— Мне было тяжело, — сказала она. — Люди погибли из-за того, что я сделала. Я пыталась уйти. Сказала ему, что не выдам, если просто позволит мне взять тебя и уйти. А вместо этого он забрал тебя. Сказал, я веду себя как ненормальная, и он не доверяет мне находиться рядом с тобой. И если кого и сдадут, так это меня.

— Знаю, — резко сказал Филип. — Он говорил.

— И мне пришлось бы сделать это снова. И снова. И снова. Убивать для него всё больше. Да, я тоже пыталась. Пыталась их поддерживать. Позволить им убивать. Он говорил, что я пыталась покончить с собой?

— Да, — ответил Филип.

Ей следовало остановиться. Незачем взваливать всё на него. Её маленький мальчик. Мальчик, который только что помог убить этот мир.

Боже, ей всё так же хотелось его защитить. Как глупо всё вышло. Теперь он убийца. Но он должен знать.

— Я была в шлюзе на станции Церера. Сумела его открыть. Мне надо было лишь выйти. Это был старый шлюз. Синий с серым. И пах искусственным яблоком, чем-то из переработки отходов. Ну, в общем, я это сделала. Я его запустила. Только не представляла, что станция работала в безопасном режиме. Вот так. — Она пожала плечами. — Тогда я и поняла.

— Поняла что?

— Что мне тебя не защитить. У тебя могла быть или сбежавшая мать, или мёртвая. Вот и все возможные варианты.

— Некоторым людям не суждено стать бойцами, — сказал Филип. Это должно было ранить, но сейчас она ничего не почувствовала.

— Единственное твоё право, которое всегда есть в жизни — право уйти. Я забрала бы тебя с собой, если бы только могла. Но не могла. Я бы осталась с тобой. Но я не могла. Я спасла бы тебя, если бы только могла.

— Я не нуждался в спасении.

— Ты только что убил четверть миллиарда человек, — сказала она. — Кто-то должен был это предотвратить.

Филип резко встал. Сейчас она видела в нём одновременно и мальчика, и мужчину. В глазах плескалась глубокая боль. Не такая, как у неё, но Наоми надеялась, что он все-таки чувствует боль. И может быть, боль научит его сожалеть.

— Прежде чем ты себя убьёшь, найди меня, — сказала она.

Он чуть отстранился, как будто она закричала. 

— С чего мне делать такую глупость? Я же не трус.

— Когда придёт это время, найди меня, — повторила она. — Назад ничего не вернуть, но я постараюсь тебе помочь.

— Да пошла к чёрту, шлюха, — прорычал Филип. 

И ушёл. Все в столовой смотрели на них — или делали вид, что не смотрят. Наоми покачала головой. Пусть смотрят. Ей уже всё равно. Даже совсем не больно. Она слышала громкий стук своего опустевшего сердца. И впервые с тех пор как Марко позвонил ей на станцию Тихо, мыслила спокойно и ясно.

Она совсем забыла о Кине, который был рядом во время всего разговора.

— Жестокая речь в его большой день.

— Жизнь жестока, — сказала она и подумала — это не большой день.

Она вспомнила речи Марко. Чтобы угнетатели поняли — говори как один из них. И не просто на их языке, говори как они. Но пока он не сделал заявление. Ни на каком языке. Ей неизвестны его планы. И никому неизвестны  кроме самого Марко.

Но каков бы ни был его великий замысел, он ещё не завершён.

 

Глава двадцать шестая

 

Амос

Салливан умер, когда они поднялись по шахте на пятнадцать метров.

План, если так его называть, состоял в том, чтобы открыть двери лифта, затем подняться на один уровень и узнать, открыты ли двери там. Каждый уровень мог послужить ступенькой к последующим, и к тому времени, когда они доберутся до уровня, где остановилась кабина, то получат кучу опыта и смогут как-то ухитриться проскользнуть или уговорить охранников их пропустить. В любом случае, эту проблему они будут решать, когда доберутся туда.

На то, чтобы открыть первую пару дверей, ушел час. Во-первых, они были по умолчанию закрыты. Во-вторых, намного тяжелее обычных. В конце концов, потребовалась сила Амоса, Салливана и Морриса на одной двери, и Конечека с его модификациями с другой, чтобы немного разжать их и проскользнуть внутрь. Дважды пол сотрясался, второй раз сильнее, чем первый. Вся чертова мантия планеты звенела, как колокол. Амоса начала мучать жажда, но он не видел смысла говорить об этом.

В шахте было темно, как и ожидал Амос, и сыро — этого он не предвидел. Сверху падали черные капли какого-то грязевого дождя, пачкая стены и делая их скользкими. Он не мог понять, течет с одного из верхних этажей или снесена вся надземная часть здания. У охранников были фонарики, но лучи высвечивали только грязные стальные стены и рельсы, по которым движется кабина. Вдоль рельсов вверх во мрак уходил бесконечный ряд панелей, похожих на поставленные друг на друга шкафчики.

— Это лестница для техобслуживания, — сказала Рона, обводя фонариком одну из панелей. — За дверцами скобы.

— Круто, — сказал Амос, потянувшись в пустоту. Шахта шла вниз метра на три. Глубину черного супа на дне он надеялся никогда не узнать. Воздух пах пеплом и краской. Амос не хотел задумываться, что именно и откуда стекает в шахту. Даже если это какая-нибудь токсичная дрянь, им все равно нужно сделать то, что нужно.

Между этажами было около полуметра. Вытянув шею, он увидел очертания дверей лифта. И пальцем не за что зацепиться. Ему показалось, что далеко наверху что-то есть — яркое пятно появилось и тут же исчезло.

– Мы можем добраться до следующих дверей? — спросила Кларисса за его спиной. — Как оно там все выглядит?

— Выглядит так, что нам нужен план Б, — ответил Амос, возвращаясь в тюремный коридор.

Конечек хихикнул, и Салливан повернулся к нему, поднимая свою похожую на пистолет штуку.

— Думаешь, это смешно, засранец? По-твоему это всё, блин, весело?

Амос проигнорировал убийственное напряжение, повисшее в шахте, и обратил внимание на пистолет, не похожий ни на что из того, что он раньше держал в руках. Жесткая керамическая рукоятка, ствол короткий и квадратный, диаметром примерно с его большой палец. Конечек навис над Салливаном, на распухшем лице маска гнева и отчаяния. 

— Собираешься использовать эту штуку, малыш?

— Чем она стреляет? — поинтересовался Амос. — Скажите мне, что это не одна из тех штук для усмирения. Вам тут дают настоящие пули, так ведь?

Салливан повернулся к нему, пушка все еще была нацелена на Конечека. Амос улыбнулся и очень медленно и мягко опустил ладонь на руку охранника и потянул ее вниз.

— О чем ты, черт возьми, толкуешь? — спросил Салливан.

— План Б. Эта штука. Стреляет настоящими пулями, а не гелевыми шариками или подобной ерундой?

— Патроны боевые, — сказал Моррис. — А что?

— Я тут просто подумал, что пушкой можно запросто понаделать дырок в дерьмовеньком металле.

— К чему ты ведешь? — спросила Кларисса.

— Думаю, что у нас есть три дерьмовых металлопротыкателя, — ответил Амос, — так что мы можем понаделать в металле дырок.

Оружие было биометрически связано с охранниками на случай, если им завладеет кто-нибудь вроде Клариссы или Конечека, так что Амос полез в грязь вместе с Роной вместо того, чтобы идти одному. Черная холодная жижа доходила ему до лодыжек. Край нижней дверцы находился под темной поверхностью. Амос постучал по ней костяшками пальцев, прислушиваясь к звуку. Луч фонарика метался по стенам, наполняя шахту сумеречным светом.

— Всади-ка пулю сюда, — сказал Амос, помечая грязью место. — И сюда. Посмотрим, получится ли сделать для нас зацепки.

— А если отрикошетит?

— Хреново будет.

Первый выстрел оставил в стали дыру около сантиметра диаметром. Второй — чуть меньше. Амос потрогал края. Острые, но не слишком. Черный дождь намочил плечи его рубашки, и она прилипла к спине.

— Эй, мелкий, — крикнул он. — Можешь подойти на минутку?

После недолгой паузы донесся рев Конечека:

— Как ты меня назвал?

— Мелкий. Просто подойди и посмотри на это.

Конечек спрыгнул, забрызгав грязью Амоса и Рону. Ничего страшного. Заключенный демонстративно поиграл мышцами спины, растянул руки, затем вставил два пальца в пулевые отверстия, уперся другой рукой в стену и потянул. У обычного человека ничего бы не вышло, но в Яме не было обычных людей. Металл отогнулся, обнажив лестницу. Железные скобы, слегка обработанные наждачкой, чтобы руки не скользили. Конечек ухмыльнулся, распухшее лицо и торчащая борода делали его похожим на персонажа какого-то шоу. Его пальцы покраснели, но крови Амос не увидел.

— Отлично, — сказал Амос. — У нас есть хреновый, но все-таки план. Давайте выбираться отсюда.

Лестница была узкой и примитивной, висеть на ней часами было неразумно. Салливан и Конечек отправились вперед, Амос сел на бетонный пол, свесив ноги в шахту. Моррис и Рона стояли позади него, Кларисса между ними. В животе у Амоса забурчало. В десяти метрах выше послышалось два резких выстрела.

— Я удивлена, что всё так легко, — сказала Кларисса.

— Просто не предполагается, — объяснил Амос, — что тюрьма будет удерживать заключенных внутри сама по себе. Если она задержит беглого до того момента, как кто-нибудь его пристрелит, то считай, ее задача выполнена.

— Ты что, сидел? — спросила Рона.

— Неа, — ответил Амос, — так, знаю кое-кого.

Прокатилось еще два громовых раската, не стряхнув никого с лестницы и не разрушив шахту. Через час сирена замолчала, внезапная тишина пугала не меньше, чем сигнал тревоги. Вдалеке слышался шум: гневные крики, два выстрела. Амос не знал, сколько людей сейчас в Яме. Может, сотня. Может, больше. Заключенные оставались в камерах, как он полагал. Другие охранники, если они были, действовали сейчас на свой страх и риск, и никто не предложил пойти их поискать.

Еще два выстрела в шахте, бормотание, а потом крик. Амос успел вскочить на ноги еще до того, как мимо пролетел Салливан и шмякнулся в грязь на дне. Рона с криком прыгнула к нему, а Моррис высветил фонариком лестницу. Ноги Конечека казались двумя бледными точками, лицо осталось в тени над ними.

— Он поскользнулся, — крикнул Конечек.

— Хрена с два он поскользнулся! — закричала Рона. Она уже поднималась по лестнице с пистолетом в руке. Амос спрыгнул вниз и преградил ей путь, раскинув руки.

— Эй, эй, эй. Без глупостей. Нам нужен этот парень.

— Поднимаюсь на четвертый уровень, — сказал Конечек. — Вижу наверху свет. Слышу ветер. Почти добрались.

Салливан безвольно, как тряпка, лежал в грязи, одна нога неестественно вывернута. Пистолет все еще зажат в кулаке. Желтый индикатор показывал, что патроны кончились. Салливан прожил ровно до того момента, как перестал быть полезным, и тогда Конечек убил его.

Не мог подождать, пока все выберутся, засранец.

— Он поскользнулся, — сказал Амос, — такое случается. Не делай глупостей.

От гнева и страха у Роны стучали зубы. Амос улыбнулся и кивнул ей — так, кажется, люди успокаивают друг друга. Он не знал, помогло ли это.

— Кто-нибудь собирается мне помогать, или мне все самому делать? — крикнул Конечек.

— Возьмите Морриса, — сказала Кларисса, — и две пушки. Одну для металла, вторую для него. Это была ошибка. Такого не должно больше произойти.

— И оставить тебя без присмотра? — сказал позади нее Моррис. — Ну уж нет. Никто не пойдет без охраны.

— Я присмотрю за ней, — предложил Амос, но охранники будто его не слышали.

— Все наверх, — скомандовала Рона. — Все до одного. И если кто-то сделает что-то подозрительное, богом клянусь, я убью всех.

— Я гражданский, — возразил Амос.

Рона подбородком указала на скобы:

— Лезьте.

Они полезли вверх в темноту. Десять метров, может, двенадцать. Первый Моррис, за ним Кларисса, Амос и последняя Рона, фонарик заткнут за ремень, в руке пистолет. Конечек с ревом и руганью отодрал очередную панель, освободив лестницу. Черная грязь продолжала капать, делая все скользким. Может, Салливан и правда поскользнулся, усмехнулся себе под нос Амос. Конечек сдвинулся в сторону, пропуская вперед Морриса. Еще два выстрела, и они снова поменялись местами.

Амос задумался, рассчитаны ли скобы на вес сразу двух человек. Но они вроде не гнулись, хороший знак. Он всю дорогу разглядывал лодыжки Клариссы, поскольку смотреть больше было не на что. Тонкие от атрофии, кожа бледная и пыльная. Он заметил, когда они начали дрожать. Если сломанная рука и беспокоила ее, она не говорила об этом.

— Все нормально, Персик?

— Отлично. Просто устала.

— Держись, помидорка. Мы почти на месте.

Шахта над ними становилась короче. Кабины, вместе с находившимися там охранниками, не было, только бледный серый квадрат и завывание ветра. Когда им оставалось четыре или пять метров, Рона вроде всхлипнула, но только один раз. Он не стал спрашивать ее об этом.

И вот Конечек перемахнул через край, за ним выбрался Моррис. Черный дождь все шел, становилось холоднее. Кларисса вся дрожала, ее тело трепетало, будто его вот-вот унесет ветром.

— Ты справишься, Персик.

— Я знаю. Знаю.

Она вытолкнула себя наверх, и пришел черед Амоса. Шахта лифта резко обрывалась, будто рука Господа снесла все вокруг. Наземный корпус тюрьмы исчез, оставив лишь куски бетона и щепки, разбросанные по голому полю. Забора тоже не было. От деревьев на горизонте остались пеньки. Только земля и кустарник. Небо темное и низкое, затянутое огромными облаками, похожими на перевернутые волны. Несущийся с востока ветер воняет чем-то непонятным. Примерно так Амос представлял себе поле битвы. Только еще хуже.

— Лезь, — толкнула его в ногу Рона. И тут внезапно зарычал Конечек и вскрикнул Моррис. Когда Амос выбрался на край и поднялся на ноги, прозвучал выстрел. Конечек держал Морриса в воздухе. Голова охранника безжизненно свисала, не оставляя сомнений в произошедшем. Кларисса лежала у ног заключенного.

На долю секунды Амос встретился глазами с Конечеком и увидел в них животную радость, удовольствие школьника, поджигающего муравьев увеличительным стеклом. Быстрее, чем мог человек, Конечек бросил охранника и кинулся вперед, зарываясь ногами в грязь. Амос неожиданно преградил ему путь и получил неслабый удар по ребрам. Потом локоть Конечека заехал ему в ухо, и мир вокруг закружился. Амос споткнулся и почувствовал, как Конечек, схватив его за ремень и руку, поднимает над головой. Из шахты выпучив глаза с открытым ртом смотрела Рона. Амос подумал, увидит ли Лидию, когда долетит до дна. Скорее всего нет, но в качестве последней мысли было бы красиво.

От выстрела Конечек споткнулся, и Амос вырвался из его хватки, жестко приземлившись на спину. Кларисса лежала на теле Морриса, обхватив руками кулак покойника и снова прицеливаясь. По груди Конечека текла кровь, но раньше, чем он смог броситься на девушку, из шахты появилась Рона и схватила его за лодыжку. Конечек неуловимым движением пнул ее, и Рона вскрикнула. Но Амос был уже на ногах, колени согнуты, чтобы держать центр тяжести низко. Мир вокруг все еще кружился, он не мог разобрать, где верх, где низ. Но он провел много лет в невесомости и привык игнорировать головокружение.

Его пинок в пах, вероятно, кастрировал Конечека, и тот сделал шаг назад. Задержавшись на долю секунды, он с удивленным лицом рухнул обратно в Яму. Первая часть закончена.

Амос сел, потирая поврежденное ухо. Рона выползла на блеклый свет. Она плакала, медленно поворачиваясь по сторонам, с недоверием и ужасом оглядывая разрушения вокруг, и как-то по-пингвиньи хлопала себя по бокам. Ее горе было бы смешным, не будь оно таким искренним. Потерю всего следовало как минимум уважать.

— Куда всё делось? — крикнула она сквозь ветер, будто кто-то мог дать ответ. — О боже. Эсми.

Кларисса перекатилась на спину, руки раскинуты в грязи, голова на теле покойника, как на подушке. Глаза закрыты, но грудная клетка вздымается. Амос покосился на Рону.

— Эсми? Это кто-то из твоих?

Она не глядя кивнула.

— Слушай, если тебе нужно пойти поискать ее, я не против, — сказал Амос.

— Заключенная... я должна...

— Все нормально. Я пригляжу за Персиком. Ну, пока ты не вернешься.

Женщина, кажется, не заметила абсурдности предложения. Она поплелась вперед, направляясь к низкому холму на горизонте. Она не вернется, никто не вернется. Тут не к чему возвращаться.

Кларисса открыла глаза, вдруг улыбнулась и провела мокрыми руками по волосам. В ее смехе звучало удовольствие.

— Ветер. О боже. Не думала, что когда-нибудь снова почувствую ветер, что снова окажусь снаружи. Это так прекрасно.

Амос оглядел руины и пожал плечами.

— Все зависит от контекста, надо полагать.

Он был мокрый, голодный и хотел пить. Ни укрытия, ни одежды, и чтобы стрелять из единственного оставшегося оружия, нужно таскать за собой мертвеца. Пока его тело не остынет.

— Ну, — сказал он, — и куда мы отсюда двинем?

Кларисса вытянула тонкую руку, показывая пальцем в небо. Пробивающийся сквозь облака и обломки идеальный бледный диск. 

— На Луну, — сказала она. — Оставаться на планете значит умереть от голода. И жажды, когда закончится вода.

— Тоже думал об этом.

— Я знаю, где моя семья держала яхты. Но это космопорт для богатеев. Куча охраны. Нам понадобится помощь, чтобы пробраться.

— Я знаю кое-кого, — ответил Амос. — Ну, если они еще живы, конечно.

— Значит, у нас есть план, — сказала она, но не двинулась с места. Речь стала четче, значит, кровоизлияния в мозг не произошло. Одной проблемой меньше. Амос лег мертвецу на грудь, касаясь макушкой головы Клариссы. Немного отдыха не повредит, но скоро им придется уходить. До Балтимора путь неблизкий, и он задумался, не удастся ли им раздобыть кар. Или хотя бы пару велосипедов. Пульсация в ухе начала стихать. Наверное, скоро он сможет идти.

На черном небе бледный круг потускнел за плотным месивом пепла и облаков, потом на секунду исчез, прежде чем показаться снова.

— Забавно, — сказала Кларисса. — Большую часть человеческой истории путешествие на Луну было невозможно. Неосуществимая мечта. Потом это было приключением. А потом стало обычным делом. Еще вчера было обычным. И теперь снова почти невозможно.

— Да, — сказал Амос, — ну...

Он почувствовал, что она поворачивает голову, как будто хочет его лучше видеть.

— Что?

Он махнул рукой в небо.

— Уверен, что это солнце. Но я понял, о чем ты.

 

Глава двадцать седьмая

 

Алекс

Сердце болело. Спина болела. Он не чувствовал ног. Всё это было крайне неприятно, пока он не начал соображать и не понял, что это значит — он не умер. Звякало медицинское оборудование, что-то прохладное ткнулось ему в руку, и сознание снова затуманилось.

Когда он очнулся во второй раз, то уже почти чувствовал себя человеком. Медицинский блок был огромным, раз в пять больше того, что на «Росинанте», но меньше, чем в полноценной многопрофильной больнице на «Бегемоте». Антиосколочное покрытие на стенах — темно-коричневого цвета, как сухарики. Алекс попытался сесть, но передумал.

— А, мистер Камал. Вам лучше?

У доктора было худое лицо, бледная кожа и глаза цвета льда. На мундире — эмблема «ФМРК». Алекс кивнул скорее из вежливости, а не потому, что чувствовал себя лучше.

— Я поправлюсь? — спросил Алекс.

— Посмотрим, — ответила она. — Будете лопать, как в двадцать лет, и это вас добьет.

Алекс засмеялся, и живот полоснула боль. Доктор поморщилась и положила руку ему на плечо.

— Вам сделали небольшую операцию. Ускорение, на котором вы шли, ухудшило состояние вашей язвы.

— У меня язва?

— Была. Сейчас у вас имплант, но он пока приживается. Через несколько дней будет гораздо лучше.

— Ясно, — сказал Алекс, откинув голову на подушку. — В последнее время у меня был стресс. А как Бобби?

— С ней всё хорошо. Ее допросили. Надо думать, теперь, когда вы снова с нами, с вами тоже захотят поболтать.

— Что насчет корабля?

— Его поставили в ангар. И заправили. Сможете получить его назад, когда всё прояснится.

Он снова встрепенулся.

— Прояснится?

— Те джентльмены, которые по вам стреляли. Наше сопровождение проверяет, не решат ли они нас преследовать. Когда прибудут новые корабли конвоя, думаю, вы сможете продолжить путь.

— То есть они уже летят?

— Ну а как же, — вздохнула она. — С полдюжины самых лучших. Возможно, больше, чем нужно, но некоторые считают, что в нашем положении не стоит рисковать.

— В этом я с ними согласен, — ответил Алекс и закрыл глаза. 

Молчание казалось странным. Он снова открыл глаза. Доктор находилась на том же месте, с той же улыбкой, сложив перед собой руки. В ее глазах стояли слезы.

— Кое-что произошло, пока вы были в отключке, — сказала она. — Наверное, вам стоит об этом знать.

***

Как только он вошел в переговорную, Бобби встала и крепко его обняла. На ней был флотский комбинезон — в точности такой же, как выдали и ему. Поначалу они молчали. Такое странное чувство — оказаться в ее объятьях. Бобби была крупнее него и сильнее. Алекс считал, что должно быть нечто эротичное в том, когда тебя вот так держит привлекательная женщина, но ощутил лишь насколько глубоко они оба уязвимы.

Алекс никогда не был на Земле. Не знал, каково там. И до сих пор считал, что не имеет к Земле никакого отношения. И для него стало открытием, что он ошибался. Четверть миллиарда погибших после удара и цунами. И скоро будет больше. В новостях уже говорили о разрушенной инфраструктуре, из-за плотных облаков пыли, влаги и обломков температура на поверхности упала ниже ноля, хотя в северном полушарии стояла весна.

В крупнейшие города энергию поставляли термоядерные реакторы, но во всех остальных местах, рассчитывающих на солнечные батареи, ощущалась ее нехватка. Скоро погаснут еще миллиарды огней. Генеральный секретарь погиб, как и множество членов ООН. Военные отзывали корабли из всех частей Солнечной системы и выстраивали вокруг планеты кордон, боясь новых ударов. Неудавшийся переворот на Тихо и тайный флот, на который они наткнулись, всё это казалось подстрочником к тому, что случилось в родной гавани человечества.

И самое ужасное — никто не знал, кто это сделал. Или зачем.

Бобби выпустила его и сделала шаг назад. В ее глазах отражалась та же тоска, что чувствовал он.

— Дерьмово, — сказал Алекс.

— Ага.

В комнате всё излучало безопасность и комфорт. Освещение непрямое и без резких теней. Стены — того же теплого коричневого оттенка, что и в медицинском отсеке. Вместо письменного стола — маленький встроенный столик и кресла-амортизаторы вокруг него. У Алекса комната вызвала ассоциации с кабинетом психоаналитика из фильмов. Бобби тоже огляделась, как будто теперь, когда здесь появился Алекс, по-новому взглянула на это место. Она кивнула в сторону небольшой ниши с противоположной от двери стороны.

— Чай хочешь? У них есть чай.

— Конечно, — кивнул Алекс. — Давай. А ты как?

— В порядке. В смысле, немного не в себе, но меня не поместили в медотсек. Тебе какой? У них есть черный крупнолистовой, улун, ромашковый...

— Ни разу ни один не пробовал.

— Я тоже. Ладно. Налью тебе улун.

Аппарат зашипел. Бобби передала ему грушу с чаем. Она была теплой на ощупь и слегка пахла дымом и водой. Алекс сел за стол и попробовал отпить чай, но он оказался слишком горячим. Бобби села рядом.

— Потрясающий был полет, — сказал она. — Я почти сожалею, что не могла этого видеть.

— Мне следовало тебя предупредить, но сама понимаешь. Не до того было.

Она покачала головой.

— Я не жалуюсь. Если бы я была в сознании, то наверняка открылись бы старые раны или удар приключился, или еще что. Я посмотрела данные полета. Честное слово, я сидела в этой комнате в новом костюме и смотрела записи, и все-таки был момент, когда я не верила, что у нас получится.

Восхищение в ее голосе было теплее чая. Алекс не сомневался, что покраснел, надеялся только, что это не сильно заметно. 

— Ага, еле-еле. Но как же здорово, что ты вспомнила про конвой. Мне вообще ничего в голову не пришло. Мы уже знаем, что это были за корабли?

— Нет. Основная часть эскорта отошла нас прикрывать, и похоже, это сработало. Но никаких сигналов маячков тех уродов. Ни угроз, ни требований. Ничего.

— Это самое страшное. — Чай уже достаточно остыл. — А мне разрешат послать сообщение капитану?

Бобби вздохнула и раскинула руками. 

— Когда-нибудь — да. С нами обращаются как с друзьями, но возможно, пройдет некоторое время, прежде чем нас допустят к передатчику. Мы еще сражаемся, хотя и не в самой гуще.

— Что ты им рассказала?

Бобби нахмурилась.

— Правду, хотя вышло не очень хорошо.

— В смысле?

— Я сказала, что по наводке Джеймса Холдена мы искали пропавшие корабли, скрывающиеся под новыми сигналами маячков.

— Хм. Ага, когда ты произнесла это вслух, прозвучало немного зловеще.

— Они хотели знать, как он понял, что искать нужно здесь, и в каких я с ним отношениях. Ну, то есть, они знали про тебя, так что больше спрашивали про то, почему я на твоем корабле.

— И что ты ответила?

— Старые друзья, и ты когда-то служил на флоте. Разбираешься в кораблях. А я — просто сухопутная крыса. Но пришлось рассказать о моих копаниях в черном рынке, и что ты вел по моей просьбе расспросы на «Гекате», и про мертвеца, и о тех, кто на меня напал.

— То есть о других мертвецах.

— Ну да. А после этого они стали подозрительно на меня коситься, когда я сказала, что ничего не знаю.

Алекс наклонился вперед. Он до сих пор чувствовал слабость и дрожь в теле.

— Они хотя бы не считают нас участниками... ну, ты понимаешь. Этого.

Дверь тихо приоткрылась, почти извиняющимся жестом. Вошел пожилой мужчина с ухоженными седыми волосами. На нем была не форма и не флотский комбинезон, а костюм. Выглядел он как добродушный адвокат. За ним появились два космических десантника с полным вооружением. Они даже не взглянули на Алекса или Бобби, а просто заняли позиции по обе стороны двери. Седой лучезарно улыбнулся Алексу, потом Бобби, а затем снова Алексу.

— Мистер Камал, — сказал он. Голос соответствовал внешности. — Я так рад, что вы живы и здоровы. Я надеялся перемолвиться с вами словечком по поводу этих неприятностей.

Алекс бросил взгляд на Бобби. Она почти незаметно пожала плечами. Этого человека она не знала.

— Разумеется, — ответил Алекс. — Всё, чем могу быть полезен.

— Хорошо, хорошо, хорошо, — произнес седой и поднял палец. — Но сначала...

Он сел за стол, и на его лице появилось странное выражение, похожее на обиду. Алекс чувствовал себя так, будто его собирается отчитать директор школы.

— Сержант Драпер, я хотел вас спросить, почему правительство Земли потребовало разговора с вами. Вы с ним как-то связаны?

Лицо Бобби побледнело и посерело. Она поднесла руку ко рту.

— Ох, простите, — сказала она. — В записи вы выглядите совсем по-другому. Я вас не узнала, сэр. Алекс, это премьер-министр Смит.

Алекс вскочил на ноги.

— Ох! Простите, сэр. Со всеми этими событиями на Илосе я не следил за прошедшими выборами.

Один из охранников покашлял, как будто пытался скрыть смех. Сердитое выражение премьер-министра Смита сменилось на более привычное и менее ошеломленное. Он жестом попросил Алекса сесть. 

— Да, ну ладно. Ничего страшного. Но вернемся к вопросу. Вы работаете с правительством Земли?

— Нет, — ответила Бобби. — Я общалась и неплохо знакома с одним человеком. Крисьен Авасаралой. Но это всё.

Премьер-министр кивнул, его брови стянулись в узел.

— Да, понимаю. После гибели генерального секретаря и учитывая полное замешательство ООН, Крисьен Авасарала по сути сейчас возглавляет правительство Земли. И она предложила... Насколько я помню точную фразу, погладить мне яйца наждачкой, если с вами что-нибудь случится.

— Вполне в ее духе, — сказал Алекс.

— Да, яркая особа. И еще она настаивала, чтобы ей дали с вами поговорить. Интересно, что именно вы ей скажете?

— Ничего такого, что не могла бы сказать вам, — ответила Бобби. — Я не шпионка. Она задала несколько вопросов и высказала опасения, мне они показались интересными и обоснованными, и я начала собственное расследование. Если хотите, я с радостью расскажу обо всем, что обнаружила.

— Вы близки с Крисьен Авасаралой. Вы летаете с командой «Росинанта». Похоже, у вас много связей с Землей и Поясом, сержант.

— Да, сэр, — ответила Бобби, слегка опустив взгляд. — Хорошо, что мы на одной стороне.

Пауза длилась дольше, чем хотелось бы Алексу. Премьер-министр потеребил пальцами колено.

— Надеюсь на это, — сказал он. — Итак, давайте посмотрим, что вы обнаружили и во что мы можем посвятить нашего общего друга Крисьен.

Разговор продлился несколько часов. Алекса увели в другую комнату, и он рассказал всё, что случилось после возвращения с Илоса. Потом вошла женщина, и он повторил всё это ей. Затем он снова вернулся к Бобби, им обоим задавали вопросы, на которые они никак не могли ответить. Но всё же, хотя допрос велся мягко, он вымотал Алекса.

Ту ночь он провел в отдельной каюте. Шкафчик, кресло-амортизатор, дисплей. Ему даже вернули ручной терминал. Каюта была чуть больше, чем на «Роси», но крохотной в сравнении с апартаментами на Тихо, и чуть лучше, чем та, где он обитал после демобилизации из флота. Ему даже позволили записать сообщения для Холдена, Амоса и Наоми, хотя корабельная система проверила их перед отправкой. А после этого Алекс обещал себе, что будет избегать просмотра ленты новостей.

Прошли годы с тех пор, как он вдыхал воздух на корабле марсианского флота. От терпкого покусывания воздухоочистителей нахлынули воспоминания. Его первая командировка и последняя. Поначалу он не опознал нарастающую меланхолию. Горе. И страх. Вернулись все тревоги за команду «Роси», только во сто крат сильнее. Он представлял себя на корабле без Амоса. Или без Наоми. Или что никогда больше не увидит корабль, никогда не услышит голос Холдена. Через час после того, как он решил лечь спать, Алекс все-таки сдался, включил свет и открыл ленту новостей.

Сообщалось о нехватке продовольствия и медикаментов на Марсе. Ганимед снова контролирует свои доки и отправляет урожай на Землю. Группировка под названием «Фронт Акадии» взяла на себя ответственность за атаку, но это было опровергнуто почти сразу же после заявления. А на Земле начались беспорядки. Мародерство. Алекс выключил новости и оделся.

Он вызвонил Бобби, и она почти сразу же откликнулась. Где бы они ни была, но явно не в своей каюте. Стены находились слишком далеко, а голос отдавался эхом. Она откинула волосы с лица, щеки горели, и она сильно вспотела.

— Привет, — отозвалась она, вскинув подбородок в кивке.

— Привет. Не могу заснуть. Вот решил узнать, что ты поделываешь.

— Просто потренировалась немного. Лейтенант слегка меня подтянет.

— А они в курсе, что тебя недавно подстрелили?

— Думаешь, пара дырок заставит меня прекратить тренировки? — сказала она с такой свирепостью, что Алекс засомневался, шутка ли это. — Мне даже скафандр одолжили.

— Ты надевала бронескафандр после Ио?

— Неа. Так что это будет... Даже не знаю. Либо классно, либо настоящим кошмаром.

Алекс хихикнул, и она улыбнулась — как будто залила водой огонь своей ярости. 

— Ты пойдешь сразу к себе в каюту или сначала заглянешь в столовую?

— Наверное, сначала перекушу. Встретимся там?

Для еды время неподходящее. Ужин смены альфа закончился, а обед смены бета должен начаться только через час. Бобби сидела за столом у дальней стены одна, перед ней — ручной терминал. Неподалеку — группа из трех мужчин и женщины, они болтали и время от времени бросали взгляды на Бобби. На Алекса накатило желание ее защитить, как на первых курсах университета, когда над одним из его друзей смеялась какая-нибудь группировка.

Он взял сэндвич с сыром, грушу с водой и сел напротив Бобби. Перед ней на тарелке лежали остатки мясного рулета с подливкой, а из терминала доносился знакомый голос.

«...он прослушает всё, о чем мы говорим, мать твою. Если хочешь во всех подробностях обсудить свои месячные, то лучшего шанса не будет. Он всегда неровно дышал к женщинам, а никто не любит любопытных, даже если это премьер-министр».

— Как она? — спросил Алекс, кивнув на ручной терминал.

Бобби выключила запись и нахмурилась на черный экран.

— УдручЕна и в унынии, я думаю. Но никогда этого не покажет. Именно этого она всегда больше всего боялась. И вот это случилось, а она даже не может отвернуться, потому что именно ей придется... это исправить. Только ведь это не исправишь, да?

— Думаю, что вряд ли.

— Нас везут на Луну.

— Я тоже так понял.

Что-то в голосе Алекса привлекло внимание Бобби.

— А ты не хочешь?

— Честно? Я хочу домой. Вернуться на «Роси», к команде, и мне всё равно, куда мы потом отправимся. Будет неплохо, если туда, где нас не обстреляют.

— Это было бы плюсом, — согласилась Бобби. — Не знаю, есть ли где такое место.

— Куча планет далеко отсюда. Мой опыт относительно колоний немного... противоречивый, но меня привлекает возможность начать всё сначала.

— Нет никакого нового начала, — сказала Бобби. — Все тащат с собой старьё. Если мы когда-нибудь и впрямь могли начать сначала, это значит вообще не иметь истории. А я не знаю, как это возможно.

— Но могу же я помечтать.

— В этом я тебя поддержу.

За другим столом двое мужчин встали и понесли подносы к утилизатору. Оставшиеся мужчина и женщина посмотрели на Алекса и Бобби и быстро отвели взгляды. Алекс откусил сэндвич. Жирный сыр и искусственное масло — как в юности. Точнее сказать, как воспоминание о том, как давно он был юным.

— Есть что-нибудь о тех говнюках, что в нас стреляли?

— Они еще сражаются с кораблями конвоя. Отходят, но не сдаются. Конвой не будет их преследовать, пока уроды не лезут к нам.

— Ну ладно.

— Тебе это кажется странным?

— Немного, — признался Алекс. — Выглядит как очень паршивая засада, как будто и не засада вовсе.

— Это из-за нас, — сказала Бобби. — Нас с тобой. Мы оказались в нужном месте в нужное время. Заставили уродов слишком рано вступить в игру. Если бы не мы, то погиб бы не только генеральный секретарь. Честно говоря, думаю, что именно поэтому с нами так хорошо обращаются. Смит понимает, что без нас всё было бы гораздо хуже.

— Наверное, ты права. Просто...

— Ты ждешь, когда же они сделают следующий шаг.

— Да.

— Я тоже. Все мы на нервах. А как же иначе? За одну ночь кто-то уничтожил большую часть человеческой цивилизации.

Эти слова настигли Алекса как удар. Он положил сандвич.

— Именно так, да? Я не знаю, кем мы теперь стали. Не знаю, к чему это приведет.

— Я тоже. Никто не знает. Но мы выясним. И кто бы это ни сделал, мы его найдем. Мы не позволим ему победить.

— И неважно, какую игру он затеял.

— Неважно, — согласилась Бобби.

Прямо сейчас умирают миллиарды, и никто их не спасет. Земля сломлена, и даже если выживет, уже никогда не станет прежней. Марс превратился в город-призрак, проект по терраформированию разваливается на куски. Чуждой цивилизации, пославшей протомолекулу, нет нужды уничтожать человечество. Она дала человечеству шанс уничтожить себя самостоятельно, чтобы уступить место новому виду. Алекс смахнул гневную слезу, а Бобби сделала вид, что этого не заметила.

— Да, — сказал он. — Но все-таки я буду чувствовать себя лучше, когда прибудет конвой.

— Аминь. А мне хотелось бы, чтобы прибыли не только шесть кораблей. Ну ладно, семь. Ладно, шесть с половиной.

— Шесть с половиной?

— Конвой подобрал где-то коммерческую баржу. Невоенную. Называется вроде «Четземока».

 

Глава двадцать восьмая

 

Холден

— Прикрытие, чтобы совершить кражу, — повторил Холден. — Что за фигня?

Фред Джонсон шел дальше. Мягкий изгиб коридора с видом на сферическую конструкцию Тихо словно хвастался тем, что станция не разрушена. Прохожие кивали Фреду и Холдену. Некоторые носили в знак солидарности зеленые повязки на рукавах, а многие добавили к рассеченному кругу АВП дополнительный разрыв на девяноста градусах к первому. У других была эмблема со стилизованным глобусом и словами «Единый народ АВП и Земли». Физические повреждения станции в основном свелись к инженерному уровню, двигателю в глубине сферы и офису Фреда в кольце, но Холден не мог избавиться от чувства, что Тихо ранили куда серьезней. Не так давно станция Тихо, как и Церера, была жемчужиной внешних планет. Аргументом в пользу независимости Пояса.

Теперь станция, атакованная астерами, стала другой. Солидарность с Землей была не столько подлинным сочувствием к еще недавно вражескому правительству, сколько заявлением об автономии от АВП. Станция Тихо — для жителей станции Тихо, и пошли все остальные куда подальше.

Во всяком случае, что-то такое носилось в воздухе, раз и он ощущал примерно то же самое.

— Она ведь журналистка, — сказал Фред. — А это — именно то, чем они занимаются.

— Мы только что спасли ей жизнь. Если бы не мы, ее бы забрали со станции бог знает куда и... Даже не знаю. Пытали бы или еще что.

— Это верно, — согласился Фред. Они добрались до лифта и вошли через открывшиеся при их приближении двери. Фред по-прежнему имел кое-какие привилегии, и одной из них был приоритет в вызове лифта. — Но кроме того, мы ей соврали. И она это знает.

Холден проглотил возражение, потому что дело было не только в том, что это не так — он знал, что это так. И не в том, как он поступил бы всего несколько лет назад. Тогда он сказал бы правду, голую правду, и повсюду разлетелись бы искры. Холден не мог понять, что его беспокоит больше — что он изменился или что не заметил этого, пока кто-то не ткнул пальцем.

Фред оглянулся на него с усталой улыбкой.

— «Позлись на солнце, если тебя это раздражает». Так сказал поэт по фамилии Джефферс.

— Да, но имел ли он в виду лгущих друг другу журналистов и политиков?

— Вообще-то да.

Лифт двинулся и ухнул вниз. Фред со стоном прислонился к задней стенке.

— Мы не обязаны это делать, — сказал Холден.

— Нет, обязаны, — возразил Фред. — После потерь самое важное для лидера — чтобы его все видели. Причем видели, что он ходит на своих двоих. Держит всё под контролем.

— И всё-таки.

— Это я еще могу, — сказал Фред. — И чертовски уверен, что так и поступлю.

Прежний офис Фреда еще ремонтировали. Пока стены и пол не изолируют от вакуума, Драммер выделила Фреду местечко рядом с переполненной гауптвахтой. Кабинет был небольшим, куда менее удобным и менее впечатляющим. Холдена не покидало ощущение, будто Фреда понизили в должности. Или что он без жалоб принял то, что уготовала для него вселенная.

Фред устроился за своим столом и потер глаза ладонями. 

— Правда в том, что все наши действия здесь будут не более чем сноской в учебниках истории.

— Ты не можешь этого знать. Просто ты обескурАжен, — сказал Холден, но Фред уже просматривал настольный монитор.

— Вчера ночью мне пришло два сообщения. Ну, больше, конечно, но эти два — интересные. Первое с Земли. Авасарала была на Луне, когда это случилось, и она собирает силы для ответа.

— Ответа?

— Дипломатическую конференцию. Марсианский премьер-министр уже в пути. Она хочет, чтобы прилетел и я. Чтобы «представлять чуть менее свихнувшееся крыло АВП». Если человечество теперь зависит от дипломатических умений этой женщины... что ж, это будет интересно.

— А что может произойти хуже? Война?

Фред закашлялся в мрачном смехе.

— Я уже поговорил с Драммер. Она готова взять на себя руководство Тихо в мое отсутствие.

— Так ты собираешься лететь?

— Не знаю, полечу ли я туда, но здесь не останусь. Но я хотел показать тебе еще кое-что.

Фред открыл сообщение и поманил Холдена поближе. Бледный мужчина с аккуратно подстриженными седыми волосами и ранними морщинами, соперничающими с щербинками от давнишних юношеских угрей. На плашке в нижнем левом углу говорилось, что сообщение послано с Паллады.

— Андерсон Доуз, — сказал Фред. — Слышал о нем?

— Большая шишка в АВП, да?

— Тот человек, который когда-то ко мне обратился. Сделал меня номинальным главой Пояса для внешних контактов. Инструментом для передачи Цереры под контроль АВП. Последние несколько лет он ведет переговоры о том, чтобы АВП получил на Ганимеде равную долю с Марсом и Землей.

— Ясно.

Фред нажал на воспроизведение, и человек на записи ожил. Его голос оказался скрипучим и низким, как будто после нескольких ударов по горлу. 

«Фред. Я знаю, для тебя настали тяжелые времена. Как бы то ни было, случившееся для всех стало шоком. Но так уж вышло. История состоит из неожиданностей, которые в будущем покажутся очевидными. Хочу, чтобы ты знал — не я отдавал приказ. Но я знаю тех, кто это сделал. Можешь что угодно думать об их методах, но они настоящие патриоты».

— Это еще что за хрень? — спросил Холден.

— Погоди.

«Я обращаюсь к тебе, чтобы достигнуть мира в организации. Я не хуже тебя знаю, чем ты пожертвовал и сколько сил отдал за эти годы АВП. И это не забыто. Но мы вступили в новую эру, а у нее свои правила. Я знаю тебя как человека, способного понять разницу между правосудием и тем, что необходимо сделать. Я хочу вернуть тебя в наши ряды. Клянусь. Но мне нужен символ. Нечто, что я мог бы отдать новым властям и показать, что ты разумный человек. Что с тобой можно вести переговоры. У тебя есть пленный. Не из тех, кто участвовал в восстании. Даже они знают, что просить об этом так скоро — явно преждевременно. Но тем не менее, это твой пленник. Его зовут Уильям Сакаи. В качестве жеста доброй воли я прошу тебя передать его мне на станции Паллада, а в обмен я гарантирую тебе место за столом, когда...

Фред остановил запись, Андерсон Доуз застыл с полуоткрытым ртом и глазами.

— Да ты меня разыгрываешь, — сказал Холден.

— Никто не смеется.

Холден сел на край стола и уставился в замершее изображение, в его груди бушевали противоречивые чувства: гнев, удивление, ярость, отчаяние. 

— Ты должен ответить, что мы уже выкинули его из шлюза.

— До или после того, как мы выкинем его из шлюза?

— Как по мне — оба варианта сгодятся.

Фред улыбнулся и выключил дисплей.

— Ты так говоришь, но не станешь этого делать. Даже в гневе ты остаешься приличным человеком. И так уж вышло, что и я тоже.

— Правда?

— С возрастом я подобрел. Теперь всё мне кажется таким... хрупким. Станция по-прежнему закрыта, и мне придется ее открыть. Чтобы жизнь хоть как-то походила на нормальную. Конечно, дело не только в этом. Меня пригласили за два стола переговоров. Внутренние планеты отступают. И собираются с силами. В АВП к власти пришли радикалы.

— Но они же просто безумные убийцы.

— Да, — сказал Фред. — И мы не знаем, кто они. Доуз знает. А я — нет.

— Погоди минутку. Постой. Ты что, хочешь отдать Сакаи этому Доузу, чтобы выведать для Авасаралы имена тех, кто стоит за атакой на Землю? Сколько раз в жизни ты собираешься менять стороны?

— Я никогда не менял стороны, — ответил Фред. — Это стороны беспрерывно меняются вокруг меня. Я всегда хотел порядка. Мира. Даже справедливости. Случившееся на станции Андерсон открыло мне глаза на то, чего я не замечал. Или решил не замечать. А теперь вот это...

— И у тебя снова открылись глаза.

— Не знаю. Как раз пытаюсь это понять. В АВП всегда были радикалы. Вольтер Коллектив. Марко Инарос. Кассандра Лек. Но они были маргиналами, и мы считали, что можем их контролировать. Держать их в рамках, пусть не всегда, но по крайней мере использовать их выходки, чтобы основные станции вроде Цереры и Тихо выглядели как меньшее из зол. А теперь они во главе. Не знаю, что лучше — выступить против них или встать рядом и попытаться контролировать падение.

Он покачал головой.

— Твой друг Доуз, судя по всему, уже улегся с ними в постель.

— Он хранит верность Поясу. Когда лучшей стратегией было заслужить уважение в качестве равных внутренним планетам, он добивался этого. Я же храню верность... всем. Долгое время я говорил от имени людей, у которых почти не было права голоса. Затем появилась протомолекула и изменила правила игры, а теперь, если связь с радикалами даст мне больше влияния... Пока Медина в руках моих людей, никто не может меня игнорировать. Я могу встать на любую сторону, как будет полезнее в долгосрочной перспективе.

— Звучит как дерьмовые оправдания прагматика пост-фактум, — сказал Холден. И мгновение спустя добавил: — Сэр.

— Так и есть, — ответил Фред. — Но это то, с чем приходится иметь дело. Если я найму «Росинант», чтобы он доставил меня на Луну на встречу с Авасаралой, ты возьмешься?

— Конечно, если закончу проверку работы Сакаи, а ты приведешь собственную команду. А еще лучше — если заберем мою оттуда, где они все запропастились.

— А если я найму тебя, чтобы отвезти меня с пленником на Палладу?

— Тогда можешь идти в зад.

Фред хмыкнул и встал, поправив пистолет на боку.

— Мне всегда нравилось с тобой болтать, капитан. Отдохни денек. Поговорим, когда я приму решение. То или иное.

— А сейчас что собираешься делать?

— Поговорю с Сакаи, — сказал Фред. — Посмотрим, смогу ли я вытянуть из него что-нибудь насчет этого дела. Перспектива не быть выкинутым из шлюза может сделать его более разговорчивым. — Он посмотрел на Холдена, и выражение его лица стало не то сожалеющим, не то умоляющим. — Я пытаюсь поступить правильно, Холден. Но бывают времена, когда неочевидно, что именно правильно.

— Согласен. Ровно до той части, пока ты не начнешь говорить, что сейчас те самые времена.

***

Холден ел в тайском ресторане карри с арахисом — насколько он помнил по детству на Земле, совершенно не похожее на какое-либо блюдо, подающееся на этой планете. На поверхности не-карри плавал кусок не-курицы, Холден запихнул его палочками поглубже и наблюдал, как тот всплывает обратно, а одновременно с этим просматривал два сообщения. Первое было от мамы Элизы. Пока что в семье все целы. За ситуацией ведется наблюдение, но приказов об эвакуации не поступало. И к тому же, сказала она, приподняв бровь, не найдется более подготовленного и оборудованного места, чем ранчо. Они отправили запасной реактор в помощь местной сети в Три-Форкс и ждут новостей от Джексонов — не нужно ли им чего. Холден достаточно хорошо ее знал, чтобы заметить всю глубину тревоги о том, чего она не сказала. Но когда она попрощалась, то обещала еще связаться. Утешение небольшое, но хоть что-то.

Второе сообщение пришло от Алекса.

Они с Бобби Драпер находились на корабле премьер-министра и летели к Луне с конвоем, прикрывающим их задницы. Все были взбудоражены, но Холден решил, что пока что они в безопасности. Дополнительные корабли конвоя уже в пути, их ждали через день-два. Алекс не получал новостей от Наоми, где бы она ни была. Или, что самое важное, от Амоса. Алекс пошутил, что Амос выживет в любых условиях и это не первая планета, которая под ним взрывается, но в шутке сквозили страх и тревога. Когда Алекс отключился, Холден проиграл запись еще три раза, только чтобы услышать знакомый голос.

Он начал записывать ответ, но в ресторане было слишком много народа, чтобы сказать всё желаемое, и потому Холден пообещал себе, что займется этим в номере. Он запихнул в себя столько карри, сколько смог, а освещение в ресторане медленно сменилось от желтого к золотистому — цветам фальшивого заката на планете, которую большинство людей видели только на экранах. Он расплатился, и подошел официант, предлагая десерты и напитки. Взгляд официанта задержался слишком долго, это явно выходило за рамки вежливости — намек, что Холдену следует заказать что-нибудь еще.

Холден задумался об этом «еще». Еще закусок, еще выпивки, еще сна, еще секса. Хоть какого-нибудь. Он осознал глубокую как океан пропасть желания внутри. Что-то похожее на голод или жажду, истощение или похоть, но это невозможно было утолить. Холден не мог описать это словами, разве что из-за этого в нем росли злость и отчаяние. А подспудно — страх, что его команда никогда больше не вернется на корабль, и это грызло его изнутри.

И тут он нашел нужное слово. Это тоска по дому, а «Росинант», как бы он ни был прекрасен, не будет домом без Алекса, Амоса и Наоми. Интересно, долго ли продлится это чувство, если они никогда не вернутся? Сколько времени он будет их ждать, даже после того как узнает, что они не вернутся? Официант улыбнулся сверху вниз.

— Больше ничего, — сказал Холден. — Спасибо.

Он вышел в главный коридор, мысленно репетируя, что скажет Алексу и как. Все его слова прослушает марсианская служба коммуникаций, и ему не хотелось сказать ничего такого, что могут неправильно понять. Проблема заключалась в том, что он-то всегда знал, что имеет в виду, но не мог понять, что в этом видят другие, пока они этого не выскажут. Может, стоит просто немного пошутить и сказать, что он ждет всех обратно.

Когда на терминале загудел вызов, Холден принял его и понадеялся, что это Алекс, хотя это было невозможно из-за временнОй задержки. С экрана на него хмурилась Драммер.

— Мистер Холден, не могли бы вы зайти в офис вспомогательной охраны?

— Мог бы, — ответил Холден, внезапно насторожившись. Он до сих пор ожидал, что Драммер затеет собственную игру. — Я должен что-то знать?

Фоном донесся поток ругательств, они становились всё громче. Драммер отступила, и на экране возник Фред.

— Если бы мы могли поговорить об этом по сети, я бы тебя не вызывал.

— Ладно, — ответил Холден. — Уже иду.

Когда Холден вошел, Фред расхаживал по офису охраны со скрещенными за спиной руками. Он резко кивнул Холдену вместо приветствия. Драммер сидела за столом и являла собой пример профессионала, пытающегося не дать боссу повод на себя наорать. Ну и ладно. Холден не возражал, чтобы наорали на него.

— В чем дело?

— Медина замолчала, — сказал Фред. — Они должны были отчитаться утром, но я не волновался, в нынешней-то неразберихе. Но с тех пор они дважды не вышли на связь. И... Драммер, покажите ему.

Глава отдела безопасности открыла схему Солнечной системы. В таком масштабе даже Юпитер и Солнце были лишь яркими пикселями. Тысячи точек показывали трафик в системе. Корабли и базы, спутники, зонды и навигационный буйки. Всё человечество в миниатюре. И по одному щелчку пальцев большая часть этой суеты испарилась. Вместо нее показалась пара десятков зеленых точек со словом «не определен» в том месте, где обычно значится код маячка. Побежали статистические данные.

— Как только станция перестала отвечать, — сказала Драммер, — мы увидели вот это. Двадцать пять новых объектов. У всех сигнатуры двигателей как у марсианских военных кораблей, и все на максимальной тяге идут к Поясу.

— На максимальной тяге?

— Сначала от восьми до десяти g, потом ниже — то есть, они идут на пределе мощности.

Холден присвистнул. Фред остановился, его лицо было спокойным, и это выдавало, какая внутри него бушует ярость. 

— На Медине были мои люди. Если станция захвачена или эти новые корабли идут туда, чтобы совершить нечто ужасное, это станет серьезным препятствием для моего участия в новом руководстве АВП.

— Ну и хрен с ним.

— Да.

— До Медины — долгий путь, — сказал Холден. — Даже на такой скорости им потребуется время. Но вряд ли мы сумеем их опередить.

— Мы всё равно ничего не смогли бы сделать. Даже если я соберу все имеющиеся корабли, один марсианский фрегат разнесет их в лоскуты. Даже для «Росинанта» слишком большой перевес в вооружении.

— Интересно, откуда они взяли марсианские военные корабли? — спросил Холден.

— Обязательно спрошу об этом Доуза, когда буду говорить с ним о том, что думаю по поводу выдачи пленного. Сколько времени нужно, чтобы подготовить «Росинант» к вылету?

— Если поторопиться, можем вылететь через пять дней.

— Мистер Драммер, направьте все бригады ремонтников, чтобы закончить чинить и проверить «Росинант».

— Есть, сэр, — откликнулась Драммер и переключила свой дисплей, чтобы посмотреть расписание рабочих смен. 

Фред посмотрел под ноги, а потом снова поднял взгляд.

— Следующие несколько дней я буду сильно занят, пытаясь привести Тихо в порядок, чтобы оставить станцию на Драммер. Займись набором команды на «Роси».

— Ничем другим я и не планировал заниматься.

— Тоже верно, — отозвался Фред. А потом произнес почти что с тоской: — Будет приятно снова увидеть Луну.

***

Холден попытался подождать, пока не вернется к себе, но потерял терпение, как только вошел в лифт. Он открыл сообщение Алекса, включил камеру и записал ответ.

«Привет, Алекс. Ты будешь смеяться, но похоже, я заберу тебя раньше, чем мы оба думали».

 

Глава двадцать девятая

 

Наоми

Она могла этого ожидать. Возвращалась старая жизнь, а с ней и тёмные мысли — на каких силовых линиях напряжения хватит, чтобы остановить сердце, какие отсеки достаточно малы, чтобы закрыться там и откачать воздух, как обмануть медицинский отсек и добиться передозировки. И шлюзы. Опять эти шлюзы. Мысли были не слишком навязчивы, пока ещё нет. Мозг просто отмечал то, что может понадобиться. Худшее придёт позже. Если она позволит.

Поэтому она старалась себя отвлекать. Не с помощью новостей, звучавших постоянно и отовсюду. От них делалось только хуже. И не беседами с прежними друзьями — от этого в лучшем случае оставалось ощущение лжи. А в худшем она опять становилась той прежней Наоми, которой привычны тёмные мысли. Нет, ей помогала работа. Простые дела вроде проверки оборудования или смены воздушных фильтров, и вечно под чьим-то присмотром. А когда она разговаривала, это всегда была вежливая болтовня, беззлобные шутки между членами одной команды. Это создавало иллюзию, что она одна из них, всё лучше, чем угрюмое сидение взаперти. Если у Наоми и оставалась надежда — так только как-то поднять свой странный статус в их группе. И с Марко.

Сначала она уходила в мысли о своей настоящей команде. Алекс и Амос. Джим. Но теперь даже лучшие воспоминания о них пронизывали чувство вины и боль, так что она предпочитала заполнять свой мозг техническими проблемами. В общей неразберихе, пока остальные радовались, глядя на разрушение Земли, она размышляла о выработке реактора, начинала с размеров камбуза, а потом прикидывала потребности систем регенерации воздуха и воды с учётом примерных знаний о потреблении энергии, полученных на «Роси».

Лёжа без сна в кресле-амортизаторе, когда постоянная тяга на трети g тяжёлой рукой вжимала её в гель, Наоми вспоминала устройство электрической сети «Роси» и пыталась применить ее логику к этому кораблю. Наоми относилась к мыслям как к медитации — признаваться, что она строит планы, слишком опасно, даже самой себе.

Но всё же мелкие детали складывались в общую картину. Ящик для инструментов в машинном отсеке с засовом в виде крючка, потребуется всего пара минут, чтобы его открыть. В нём гаечные ключи, ими можно взломать смотровой люк на стене между каютами экипажа и шлюзом, где хранятся вспомогательная диагностическая гарнитура и передатчик. Если удастся заполучить их на несколько минут — может, выйдет послать сообщение. Короткое. Если есть что сказать или кому.

Наоми уже придумала не меньше полудюжины таких схем. Проползти между обшивками корпуса и добраться до контроллера данных. Украсть ручной терминал и сделать копии программного обеспечения. Разблокировать шлюз с помощью аварийных команд из медицинского отсека. БОльшая часть — просто фантазии, выполнимые только в теории, ничего подобного она никогда не делала. Несколько планов казались довольно реальными. Но все разбивались о простой непреложный факт — любая охрана всегда сразу действует на физическом уровне. Даже если она попытается захватить контроль над кораблём при помощи магнита и скотча — неважно кто, Кин, или Ааман, или Бастьен всадят пулю ей в шею до того, как она успеет что-либо сделать.

Поэтому Наоми называла всё это медитацией и загоняла мысли подальше, в тёмный угол. Но временами — сохраняя внешнее спокойствие, не поднимая шума и оставаясь насторожЕ — она слышала кое-что, не предназначенное для её ушей.

Карал, заступивший в смену её надзирателем, говорил с женщиной по имени Сарта, пока Наоми скребла палубу неподалёку. Сказать по правде, особой нужды в этом не было, корабль достаточно новый, но всё же это работа. Из своей каюты вышел Крылья — тот, что следил за Наоми, когда она прилетела на Цереру — одетый в форму марсианского флота. Наоми из-под завесы волос наблюдала, как Крылья подходит к Каралу и Сарте. Ревность Крыльев осталась той же, какую человечество знало с тех пор, как спустилось с деревьев.

— Привет, ребята, — нарочито протяжно заговорил Крылья. — Гляньте-ка на меня! Прям марсианин, са са? Круто-круто!

Карал фыркнул, Сарта выглядела раздосАдованной. Крылья, подчёркнуто косолапя, прошёлся по узкому коридору. Наоми отодвинулась, пропуская его.

— Тебе делать нечего кроме как этот маскарад устраивать? — спросила Сарта.

— Не могу сидеть без дела, — сказал Карал. — Слышал, сначала мы заберём пленных. Лиано перекинулся словом с Церерой. Насчёт своих.

— Я слышал другое, — поспешил сказать Крылья, обращаясь больше к Сарте, чем к Каралу. — Говорят, речь только про одного. Сакаи. Да и то... — он пожал руками.

— Да и то? — Сарта передразнила его жест. 

Крылья залился краской от злости.

— Каждый знает, как оно, — сказал Крылья. — Бывает, что мёртвым жизнь обещают. Ты же был там, Карал. Помнишь Эндрю и Чучу? Твердили, что помощь придёт, а после — простите, мне жаль.

— Солдат убивают, случается, — сказал Карал, но по рукам и дрогнувшим уголкам рта видно было, что удар попал в цель. 

И тут, поняв свою ошибку, он посмотрел на Наоми. Она оставалась равнодушно-скучающей, её внимание занимал стык на палубе и маленький пластиковый шпатель, которым она по нему водила. Бешеное кружение мыслей не отражалось на её лице.

Сакаи — имя нового главного инженера на Тихо, и если речь шла о нём, значит он из людей Марко. И значит, он схвачен, иначе они не называли бы его пленным. Наоми сдула волосы с глаз и перешла к новому шву на палубе.

— Опять за работу, да? — сказал Карал.

Крылья недовольно фыркнул, однако отправился обратно в свою каюту. Карал и Сарта снова вернулись к флирту, но момент был упущен, и вскоре на палубе остались только Карал и Наоми.

Она продолжала свою работу — выравнивала пластик на швах и вычищала собравшийся мусор — и пыталась упорядочить только что полученную информацию. Марко надеялся, что она приведёт «Росинант» на Цереру. Но Сакаи знал, что корабль нуждается в ремонте, стало быть, сообщил это своему командиру.

До сих пор Наоми считала, что Марко хотел заполучить их корабль только из-за неё. И возможно, отчАсти так и было. Или он на самом деле хотел иметь доступ к кораблю, который примут на станции Тихо. Она не знала зачем. Встраивая один план в другой, он мог иметь в виду с десяток способов использования и «Роси», и её самой. Кроме того, оставался вопрос — грозит ли Сакаи опасность. Они боялись, что Фред его казнит? Возможно. Или дело в чём-то ещё.

С другой стороны, теперь Наоми знала больше, чем прежде, и это, как и погнутый засов на ящике с инструментами, давало ей новые возможности. Она подумала — что на её месте делал бы Джим, Амос или Алекс, как они восприняли бы эту информацию и как ею воспользовались? На самом деле, это только вопрос теории — она знала, как поступит Наоми Нагата, и это было нечто совсем иное.

Когда палуба стала чистой, она бросила шпатель в утилизатор, встала и потянулась. Спина и колени ныли под тяжестью гравитации, хотелось, чтобы скорость корабля стала чуть поменьше, куда бы они ни направлялись. Это не важно.

— Пожалуй, приму душ, — сказала она. — Передай ему, я хочу поговорить.

— Кому? — спросил Карал.

Наоми вздёрнула бровь. — Скажи, мать его сына хочет поговорить.

***

— Ты взял его в дело? — сказала Наоми. — Вот так вы работаете? Дети-солдаты?

Марко невесело улыбнулся в ответ.

— Ты думаешь, он ребёнок?

В тренажёрном зале не было никого кроме Марко. В полёте все члены экипажа старались проводить время в защитном геле или пристегнувшись к одному из мехов — при ускорении более чем достаточно и нагрузки собственного веса. Но Марко, в лёгком тренировочном костюме, занимался сейчас на тренажёре — обернул руки ремнями и подтягивался, преодолевая сопротивление. При каждом движении на его спине играли мускулы, и Наоми была уверена, он об этом знает. За свою жизнь она повидала немало сильных людей и хорошо знала, как отличаются мускулы, приобретённые работой, от тех, что порождены тщеславием.

— По-моему, он гордится тем, что несёт ответственность за обрушившиеся на Землю метеориты, — сказала Наоми. — Как будто это повод для гордости.

— Так и есть. Это гораздо больше, чем в его возрасте сделали ты или я. Филип сильный и умный, настоящий лидер. Ещё двадцать лет — и он поведёт за собой всю Солнечную систему. Может, и не только её.

Наоми подошла ближе и отключила программу тренажёра. Широкие ленты в руках Марко безвольно повисли, издав едва слышный шорох.

— Я ещё не закончил, — сказал он.

— Скажи, что ты не ради этого притащил меня сюда. Скажи, что похитил меня не для того, чтобы показать, каким был хорошим отцом и как хорошо воспитал нашего мальчика. Ты его просто предал.

Смех у Марко был низкий, тёплый и раскатистый. Сейчас, когда он стоял перед ней, разматывая ремни, на него было бы так легко напасть. Но Наоми не сомневалась — у Марко есть скрытый способ защиты. А если нет — достаточной защитой было и впечатление, что есть. Она здесь не для того, чтобы его убить. Она пришла для того, чтобы заставить его проболтаться.

— Значит, вот как ты думаешь? — спросил он.

— Нет, — сказала Наоми. — Я думаю, ты сделал это, чтобы похвастаться. Я от тебя ушла, а ты всё тот же мальчишка, который не может с этим справиться. Поэтому, когда настал твой большой день, тебе надо, чтобы я была здесь, смотрела, как это происходит.

Судя по всему, это было правдой. Она видела, как приятна ему власть над ней. Даже её неопределённый статус в их команде был частью этого. Запереть Наоми в клетке означало бы негласно признать в ней угрозу. Марко хотел, чтобы она ощутила свою слабость, чтобы сама возводила вокруг себя стены тюрьмы. Было время, когда это сработало бы. Она была готова поклясться — он не понял, что это время прошло.

А она готова поклясться, что прошло. Когда он пристально смотрел на неё, кивая головой, Наоми ещё ощущала знакомый, как старая привычка, комок унижения в горле. Так что, возможно, правда была посложнее.

— Я привёл тебя в стан победителей, потому что ты мать моего сына и всегда ею останешься. Всё прочее — счастливое совпадение. Это даёт нам шанс найти какой-то разумный компромисс и восстановить отношения...

— Бред. Восстановить отношения? Ты их упустил. С ними покончено. Ты считаешь, что это не завершено, только потому, что пока не победил. Я ушла. Пожертвовала всем, не могла мириться с этим и быть твоей марионеткой.

Марко поднял руки, повернув к ней ладони в издевательском жесте примирения. Не получилось. Пока ещё нет.

— Слышал, ты жила другой жизнью. Не осуждаю тебя за это. Не у всякого хватит сил быть бойцом. Я думал, у тебя хватит. Думал, могу на тебя рассчитывать. И когда тебя сломила тяжесть этой ноши — да, я забрал нашего сына туда, где он был в безопасности. Ты осуждаешь меня за то, что я его отнял. Но если бы у тебя хватило сил — ты сама поступила бы со мной так же.

— Да, — сказала она, — забрала бы его с собой, и ты больше никогда бы нас не увидел.

— Так в чём тогда между нами разница?

На коже Марко выступили капельки пота. Он взял с вешалки полотенце, промокнул им лицо и руки. Умом Наоми понимала, что он красив — примерно как переливающиеся крылышки зелёной навозной мухи. Ей отвратительно было думать о том, кем этот человек когда-то для неё был, и знать, что это входит в его намерения. Из глубины поднимались прежние тёмные мысли. Не важно. Сейчас она здесь, чтобы решить задачу.

Он отложил полотенце.

— Наоми...

— Так что же тогда? Холден? Ты притащил меня сюда, чтобы... как защиту от него?

— Я не боюсь твоего земного приятеля, — сказал Марко, и Наоми услышала в голосе лёгкое волнение — как у зверя, который чует далёкий огонь.

— А я думаю, боишься. Думаю, ты хотел убрать его с дороги прежде, чем это начинать, и с моей помощью хотел заманить его в ловушку. Ты ведь не ждал, что я появлюсь одна. Что не приведу с собой мужчину, который мог бы постоять за меня.

Марко фыркнул, но уже был готов сорваться. Он прошёл по тренировочному мату, подхватил свой чёрный комбинезон и влез в него.

— Ты скоро договоришься, Костяшка.

— А ты знаешь, почему я с ним?

Если Марко не глуп — не клюнет на эту приманку. Он уйдёт, оставит её одну среди тренажёров. Если бы ей удалось его разозлить, хоть чуть-чуть разозлить, и тогда...

— Полагаю, потому, что ведёшься на сильных мужчин, — сказал Марко.

— Потому, что на самом деле он тот, кем ты пытаешься стать.

Наоми поняла, что попала в цель. Она не смогла бы сказать, что именно в нём изменилось, но Марко, которого она видела с тех пор, как попала сюда — спокойный, довольный и уверенный в себе лидер — исчез, как сброшенная маска. Его место занял тот полный злобы мальчишка, который когда-то чуть не уничтожил её. Его смех больше не звучал тепло и приветливо.

— Ладно, подожди немного — и мы проверим, насколько всё это правда. Этот твой крутой Холден, видимо, считает себя неубиваемым, но кровь у всех течёт одинаково.

Вот оно. Поворотный момент. Получилось. Возможно, это были просто слова, пустая угроза. А может быть, Марко только что подтвердил, что у него по-прежнему есть планы на «Росинанта».

— Ты не можешь ничего ему сделать, — сказала она.

— Да? — Марко оскалил зубы как шимпанзе. — Ну, вдруг ты сможешь.

Он резко развернулся и вышел. Оставил её одну — так ему следовало бы поступить десять минут назад. Или даже полтора десятка лет назад.

***

— Наелась? — Кин кивнул на недоеденный брикет чечевицы с рисом в её тарелке. 

На экране в столовой марсианский генерал стукнул кулаком по столу, лицо раскраснелось от гнева, больше похожего на испуг. Он описывал трусость того — или тех — кто совершил это зверство, и не только против Земли, но против всего человечества. В конце стола, за которым сидела Наоми, кто-то передразнивал примерно каждую третью фразу генерала высоким и квакающим голосом, как у персонажа из детского мультика.

Она отломила кусочек чечевичного брикета и сунула в рот. 

— Почти. 

Сунув в утилизатор лоток с остатками пищи, она пошла обратно, к подъёмнику. Кин поплёлся за ней. Наоми была занята собственными мыслями и не замечала, что он рядом, пока Кин не заговорил.

— Слышал, ты поцапалась с эль шефо? — спросил Кин. — Насчёт Филипито?

В ответ Наоми издала какой-то невнятный звук.

Кин почесал шрам за левым ухом.

— Он-то бон койо, хороший парнишка — твой сын. Знаю, ты такого для него не хотела бы, но... Филипито, он тоже слышал. Расстроился.

Подъёмник остановился, и они вышли, Кин держался чуть позади.

— Расстроился?

— Ничего, — сказал Кин. — Просто знай. Он, конечно, взрослый, наш Филипито, но не настолько, чтобы ему было безразлично твоё мнение. Ты ж его мать.

С замиранием сердца она поняла, что он прав. Она просто кивнула в ответ.

***

Наоми лежала на койке, подложив под голову скрещенные руки, и неподвижно смотрела в черноту потолка. Экран сбоку был мёртв. Ей он сейчас не нужен. Она медленно складывала вместе всё, что узнала.

Марко предпринял попытки покушения на жизни глав Земли, Марса и АВП, но сумел убить только генерального секретаря ООН. А перед этим он пытался заполучить «Росинант». Он спровоцировал на Земле катастрофу, самую ужасную с тех пор, как вымерли динозавры. У него есть марсианские боевые корабли и оружие, но нет никаких признаков объединения с правительством или флотом Марса. Всё это она знала и раньше, ничего нового. А что же новое?

Три новости, пожалуй, и это всё. Первое — Крылья думал, что попытка договориться о возвращении Сакаи может быть сделана больше для вида, чем с целью на самом деле его вернуть. Второе — Марко дал знать, что Холден до сих пор в опасности. И третье — возможно, именно из-за неё.

И кроме того, главное — она уверена, что пока Марко не сделает заявления, которым привлечёт к себе внимание всего человечества, их план нападения выполнен только наполовину. И если Сакаи решит, что может остаться в плену, дальше всё может пойти не так удачно. Это уже интересно. Что же Сакаи может знать...

Неужели...

Фред Джонсон жив, а станция Тихо не в руках Марко. Холден в опасности. И может быть, из-за неё.

Это означало, что на «Роси», как до него на «Августине Гамарре» могут подстроить сбой магнитного поля. Возможно, прямо в доке. Тогда Фред Джонсон, Джеймс Холден, а заодно и главный инженер Сакаи, и остальные люди на станции — все погибнут в огне, как только программное обеспечение, которое она написала когда-то в прошлой жизни, решит, что уже пора.

Всё повторялось, и у неё не было возможности это остановить.

 

Глава тридцатая

 

Амос

Они шли пешком. Облака были не совсем облаками, и дождь настолько же состоял из песка и сажи, насколько из воды. Воняло вскопанной землей и гнилью, но холод заглушал запах. Глядя на поваленные деревья — кроны на северо-восток, корни на юго-запад, — Амос надеялся, что они движутся к менее опустошенным районам. Хотя бы пока не приблизятся к побережью и наводнениям.

В Балтиморе, рассудил он, безопаснее всего в аркологической постройке в центре города. Она специально спроектирована для того, чтобы разместить целую экосистему. То, что это ни хрена не сработало, не так важно, как то, что она высокая и крепкая. Даже если несколько нижних этажей окажутся под водой, куча народу сможет пережить худшее наверху. Когда Балтимор станет морем, аркологическое здание будет в нем островом.

Плюс квартал там так себе. Какая-то часть точно принадлежит Эрику с его головорезами. И если остальное не контролируют главные игроки — Лока Грейга или Золотая ветвь — они могли захватить всё. И даже если Эрик не сделал этого, там будет кто-нибудь, с кем можно договориться. Только бы не Золотая ветвь. Эти парни, по его опыту, настоящие чертовы засранцы.

А пока у них имелись более насущные проблемы. План, состоявший в том, чтобы добраться из Ямы в Бетлехеме до Балтимора, потихоньку переставляя ноги, имел некоторые пробелы. Впереди лежала огромная территория, населенная тремя миллионами человек, если выбрать кратчайший путь. Идти через густонаселенные центры городов казалось не слишком удачной идеей. Амос надеялся держаться немного к западу и обойти их. Где-то там заповедник, по которому они могли пройти. Не то чтобы он часто на Земле ходил в походы. Но деваться некуда, и он бы, вероятно, справился, будь он один.

— Как держимся, Персик?

Кларисса кивнула. Слишком худая и бледная, тюремный больничный халат заляпан грязью от подола до плеч, длинные волосы безвольно свисают. Все это делало ее похожей на призрака.

— Всё нормально.

Вранье, но что он может с этим поделать? Глупо вообще было спрашивать.

Они шли, стараясь экономить энергию, выглядывая места, где может быть свежая вода. У шоссе обнаружилась пара пунктов первой помощи, мужчины и женщины с аптечками и генераторами для освещения. Даже в полдень стояли сумерки. Облака не давали теплу уходить в космос, но в то же время заслоняли солнце. Погода напоминала начало зимы, а должна была быть летняя жара. Время от времени они набредали на новые руины: разрушенное здание, валяющийся на боку, будто дохлая гусеница, скоростной поезд. Люди, чьи тела они находили у дороги, похоже, погибли при первом взрыве.

Большинство ошеломленных беженцев на дорогах, похоже, направлялось к пунктам помощи, но Амос старался держаться от них подальше. Во-первых, Персику явно не положено свободно разгуливать среди законопослушных жителей Земли, и Амосу не хотелось ни с кем вести долгих разговоров на тему действия законов в пост-апокалипсисе. И в любом случае, они не могли раздобыть там то, в чем действительно нуждались. Так что он держал ухо вострО и шел на северо-восток.

Тем не менее, прошло три дня, прежде чем он нашел то, что искал.

Палатка стояла метрах в семи от дороги. Не настоящая палатка, так, кусок брезента, накинутый на веревку, протянутую между электрическим столбом и чахлым деревцем. Однако снаружи горел костер, у которого сидел на корточках мужчина и бросал в огонь сучки и палки. К столбу прислонился электрический мотоцикл с темным дисплеем — либо разряжен, либо в энергосберегающем режиме. Амос подошел ближе, стараясь держать руки на виду, и остановился метрах в четырех. Персик ковыляла рядом. Он счел, что тем, кто ее не знает, она не покажется опасной.

— Привет, — сказал Амос.

После долгого молчания парень кивнул.

— Привет.

— Куда направляешься? — поинтересовался Амос.

— На запад, — ответил парень. — К востоку отсюда до побережья все расхреначено. Может, и на юге тоже. Ищу себе местечко потеплее.

— Да уж, дела хреновые, — светским тоном сказал Амос, будто болтал о погоде у кофейного ларька. — А мы на северо-восток. В Балтимор.

— Если от него что-нибудь осталось. Не хочу обидеть, но план у вас фиговый.

— Да ничего, я о твоем то же самое подумал.

Человек улыбнулся и не схватился за пушку. Если она у него была. Среди законопослушных землян оружие не так распространено, как на Поясе. И если парень был настроен чесать языком, не обостряя и не подбивая клинья, то он, скорее всего, не хищник. Просто какой-нибудь бухгалтер или медицинский техник, прикидывающий, чего теперь стоит его диплом.

— Я бы предложил что-нибудь, — сказал Амос, — но у нас нет ни хрена.

— Я бы помог, но палатка только на одного.

— Я маленькая, — только отчасти пошутила Кларисса. 

Такая худенькая, она должна сильнее чувствовать холод, а он, вынужден был признать Амос, становился чертовски бодрящим.

— Хотите совет? Идите пару километров на север, прежде чем свернуть на восток, — сказал человек.

— Почему? — поинтересовался Амос.

— Вооруженный козел. Таблички «прохода нет» и все такое. Пальнул в меня, когда я подошел попросить воды. Из тех уродов, что офигели от радости, когда мир полетел к чертям, оправдав его паранойю и припрятанные пушки.

Амос почувствовал, как в груди что-то расслабилось и потеплело. Наверное, это облегчение, подумал он.

— Спасибо за предупреждение. Береги себя.

— Мир вам.

— И тебе, — сказала Персик. 

Амос кивнул и повернул на север. Через полкилометра он остановился, сел у дерева на корточки и стал рассматривать дорогу, по которой они пришли. Персик, дрожа, скрючилась рядом.

— Что мы делаем?

— Смотрим, не идет ли он за нами. Так, на всякий случай.

— Думаешь, он стал бы?

Амос пожал плечами:

— Понятия не имею. Цивилизация делает людей цивилизованными. Избавься от нее, и ни на кого рассчитывать уже нельзя.

Она улыбнулась. Выглядела она плоховато. Он мимолетом задумался, что будет делать, если она умрет. Придумает что-нибудь другое, наверное.

— Ты как будто уже делал такое раньше, — сказала она.

— Черт, да я так вырос. Все эти ребята сейчас просто догоняют. Штука в том, что мы люди. Мы живем племенами. Чем жизнь спокойнее, тем больше твое племя. Все ребята в твоей банде или все люди в твоей стране. Или все на планете. Когда начинается замес, племя снова становится маленьким.

Он обвел рукой темный серый пейзаж. Здесь деревья уже не были повалены, но трава и кусты начали гибнуть от холода и отсутствия света.

— Прямо сейчас, — сказал он, — в моем племени примерно двое.

Она вздрогнула, то ли от этой мысли, то ли от холода. Он встал, всматриваясь в дорогу. Парень из палатки не появился. Это хорошо.

— Ладно, Персик, пошли. Нам придется на некоторое время свернуть с дороги.

Она недоуменно посмотрела на дорогу, ведущую на север.

— А куда мы?

— На восток.

— Хочешь сказать, туда, куда не должны ходить из-за чокнутого засранца, стреляющего в людей?

— Точно.

***

На прошлой неделе это был приличный городок. Дешевые домики, узкие улочки, солнечные панели на крышах ловили солнце, когда оно еще было. Там и сям еще попадались люди. Примерно в одном из каждых пяти-шести домов оставались жильцы, ждущие, что придет помощь, или так глубоко увязшие в отрицании, что считали правильным оставаться на месте. Или просто решившие умереть дома. Вполне разумное решение в нынешних обстоятельствах.

Они шли по тротуару, хотя машин почти не было. Полицейский фургон, затормозивший в нескольких кварталах впереди. Седан с пожилой женщиной на переднем сидении, старательно игнорировавшей их. Когда батареи разрядятся, зарядить их будет нечем, так что это были поездки в одну сторону, либо недалеко. На одном доме красовалась надпись: «ВСЕ В ЭТОМ ДОМЕ ПРИНАДЛЕЖИТ СЕМЬЕ ТРЭВИС. ГРАБИТЕЛИ БУДУТ НАЙДЕНЫ И УБИТЫ». Амос смеялся пару кварталов. Супермаркет в центре стоял погруженный во тьму и абсолютно пустой. Значит, кое-кто здесь понимал серьезность ситуации.

Забор обнаружился на восточной окраине города. Амос все переживал, что они пройдут мимо, не заметив его, но забор подступал прямо к дороге, и таблички не оставляли сомнений. ЧАСТНАЯ СОБСТВЕННОСТЬ. ПРОХОДА НЕТ. ВООРУЖЕННАЯ ОХРАНА. И его личный фаворит: ЗДЕСЬ НЕ ПОМОГАЮТ.

Широкий плоский двор вел к модульному дому. Припаркованный перед ним транспорт имитировал военное снаряжение. Амос достаточно долго прожил среди настоящего, чтобы видеть разницу.

Он оставил Клариссу на краю территории и обошел ее по периметру. На заборе колючая проволока, но не под напряжением. Он бы дал пятьдесят на пятьдесят, что на чердаке залег снайпер, но, может, это просто птица. Легко забыть, что на Земле еще имеется дикая фауна. Из земли выходило три трубы, похожие на вентиляционные. На стволах деревьев вдоль забора виднелись дырки от пуль, а в одном месте на листьях умирающего куста, похоже, была кровь.

То, что надо.

Он начал с того, что встал на границе владений, сложил руки рупором и закричал:

— Эй! Есть кто дома?

Долгую минуту он ждал, высматривая признаки движения. Что-то за занавесками переднего окна. Ничего в снайперском гнезде. Наверное, в самом деле просто воробьи.

— Эй, в доме! Меня зовут Амос Бартон, я хочу обменяться!

— Это частная собственность! — донесся злой пронзительный мужской голос.

— Поэтому я и надрываю глотку вместо того, чтобы позвонить в дверь. Я слышал, вы тут приготовились к этому дерьму. А меня оно застало без штанов. Хочу купить пушку.

Последовало долгое молчание. Амос надеялся, что ублюдок не пристрелит его, хотя кто знает. Жизнь это риск.

— Что предлагаешь?

— Водоочиститель. Он у меня в тачке.

— У меня уже есть.

— Может понадобиться второй. Не думаю, что их скоро начнут производить, — он посчитал до десяти. — Я сейчас подойду к дому, чтобы мы могли поговорить.

— Это частная собственность! Не переходи границу!

Амос открыл ворота, улыбаясь как можно шире.

— Все нормально! Если бы я был вооружен, не стал бы покупать пушку, так? Не палите в меня, я только поговорить хочу.

Он перешел границу, оставив ворота открытыми и держа руки поднятыми. Дыхание вырывалось изо рта облачками пара. Становится действительно холодно, и потеплеет не скоро. Он задумался, не лучше ли было сказать, что у него есть обогреватель.

Передняя дверь открылась, и вышел мужчина. Высокий, худой, с тупым жестоким лицом. Длинноствольная штурмовая винтовка нацелена Амосу в грудь. Должно быть, абсолютно незаконная на территории Объединенных наций.

— Привет! Меня зовут Амос,— помахал он.

— Ты говорил.

— Не расслышал ваше имя.

— Я его не называл.

Мужчина прошел вперед и укрылся за своим поддельным военным транспортом.

— Красивая винтовка, — сказал Амос, не опуская рук.

— И стреляет, — сказал человек. — Раздевайся.

— Чего?

— Ты меня слышал. Хочешь торговать со мной, докажи, что не прячешь оружие. Раздевайся!

Что ж, этого он не предвидел, но какая разница. Это не первый в его жизни парень, балдеющий от чувства власти. Амос одновременно снял рубашку и обувь, потом штаны. Холод обжигал кожу.

– Ну, если только я не засунул пистолет в задницу, можем считать, что у меня ничего нет, так?

— Ладно, — сказал человек.

— Если ты все еще беспокоишься, пусть кто-нибудь выйдет и проверит вещи. А ты будешь держать меня на мушке.

— Не указывай мне, что делать.

Хороший знак. Возможно, мужик здесь один. Амос бросил взгляд на чердак. Если есть еще кто-то, он должен быть там. Ответом ему стал трепет крохотных серо-коричневых крыльев.

— Где твой очиститель?

— Примерно в трех милях по дороге. Могу притащить сюда за час, легко.

— Нормально, — сказал человек, поднимая ружье к плечу и целясь в Амоса. Дуло выглядело огромным, как пещера. — Я и сам могу принести.

Прежде чем он успел нажать на спусковой крючок, что-то пронеслось через двор как порыв ветра. Только у ветра были зубы. Мужик попятился и вскрикнул от боли. За те дни, что прошли с тех пор, как они покинули Яму, химические блокираторы гормонов перестали действовать, и Персик двигалась слишком быстро, чтобы глаз Амоса мог уследить. Она будто превратилась в злобную колибри. Мужик упал на колени, винтовка исчезла, а один палец оказался сломан и в крови. Когда мужик схватился за сломанную руку, винтовка выстрелила, распахав ему бок.

Персик замерла с винтовкой в руке, заляпанный кровью тюремный халат хлопал на ветру. Она медленно опустилась на землю. К тому времени, как Амос натянул штаны и подошел к ней, ее рвало, глаза закатились. Он накрыл ее рубашкой и подождал, пока пройдет приступ. Он длился не больше пяти минут, и поскольку из дома никто не вышел, Амос заключил, что почти наверняка покойник вел холостяцкую жизнь.

Кларисса вздрогнула, замерла, и глаза снова ожили.

— Привет, — сказала она. — Мы победили?

— В первом раунде, — кивнул Амос. — Всегда так?

— Ага. Я ж говорю, так себе система.

— Однако полезная.

— Это да. Ты в порядке?

— Замерз немного, но ничего. Побудь пока тут, ладно? Посмотрю, что там внутри.

— Я пойду с тобой, — сказала она, пытаясь сесть. Он положил руку ей на плечо. Не пришлось даже давить, чтобы удержать ее.

— Я пойду первым. Удивлюсь, если там не заминировано.

— Ладно, значит, я подожду здесь.

— Отличный план.

***

Они вышли на рассвете. На каждом был профессиональный термокостюм, пусть его был слегка маловат, а ей пришлось подвернуть рукава. В бункере под домом запасов хватило бы на год-два: оборудование для жизнеобеспечения, оружие, боеприпасы, высококалорийная еда, стопка удивительно скучной порнографии и коллекция прекрасных вырезанных вручную шахмат. Лучшая находка, однако, случилась не в бункере.

В гараже оказалось полдюжины неиспользуемых, но ухоженных велосипедов с седельными сумками. Даже нагруженные едой и водой, с винтовками за плечами они доехали через город до шоссе за полчаса. К полудню они проехали больше, чем могли бы пройти за три дня. От Ямы до офиса Эрика было километров семьсот. За день они могли пройти около тридцати. На велосипедах — вдвое больше. До Балтимора оставалось девять дней, если ничего не случится. Что, учитывая ситуацию, казалось маловероятным. Но тем не менее.

В полдень они остановились перекусить. Было темно, как в предрассветные часы. В воздух поднимался пар от дыхания, но из-за термокостюма и физических упражнений Амос не чувствовал холода. Персик тоже выглядела в тысячу раз лучше. Она улыбалась, на щеках играл румянец. Они сидели на старой скамейке у дороги, глядя на восток. Грязь и обломки — вот и всё, что они видели.

И все же на горизонте что-то большое — город или пожар — подсвечивало золотом серые облака. Может, и в конце света есть своя красота.

Персик откусила от своего пайка и отпила из самоочищающейся фляжки.

— Тебя это волнует?

— Что?

— То, что мы сделали.

— Не уверен, что понимаю о чем ты, Персик.

Она посмотрела на него с прищуром, будто решала, шутит он или нет.

— Мы вломились к человеку в дом, убили его, забрали его вещи. Если бы не мы, он мог бы продержаться. Дожить до возвращения солнца. Выжить.

— Он собирался грохнуть меня только за то, что у меня было то, что ему нужно.

— Он бы не сделал этого, если бы мы не пришли. И мы соврали про обмен.

— Кажется, ты хочешь что-то сказать, Персик.

— Если бы он не был готов спустить курок, ты бы оставил все как есть? Или мы все равно сидели бы тут с винтовками и едой?

— Да, мы забрали его барахло. Я просто говорю, что у обеих сторон план был одинаковый.

— Значит, мы не совсем хорошие ребята, да?

Амос нахмурился. Этот вопрос даже не приходил ему в голову, пока она не сказала. Амоса обеспокоило, что это его не волновало. Он почесал грудь и попытался представить, как Холден делает то, что сделали они. Или Наоми. Или Лидия.

— Да, — сказал он. — Мне точно нужно побыстрее на корабль.

 

Глава тридцать первая

 

Алекс

— Ты в хорошем настроении, — сказала Бобби, когда Алекс сел напротив нее. Она завтракала овсянкой, протеиновой крошкой, похожей на яичную, и сосисками с острым соусом. Ее волосы, туго стянутые на затылке в хвост, были влажными от пота, а щеки горели после недавней тренировки. Один взгляд на нее вызвал у Алекса ощущение, что он не в форме. Но Бобби права. Он в хорошем настроении.

— Капитан привезет мою крошку на Луну.

— Твою... крошку? — нахмурилась Бобби.

— «Роси».

— Ах да. Просто я на секунду подумала... Да. Приятно будет повидаться с Холденом. И с Авасаралой.

— Приятно будет оказаться на собственном корабле, — сказал Алекс, поперчив искусственные яйца в тарелке. — Если бы мы еще могли вернуть Амоса и Наоми... Погоди. Я что-то не то сказал?

Лицо Бобби снова просветлело, и она покачала головой.

— Нет. Просто... Не знаю. Наверное, я тебе завидую. У меня давно уже никого нет.

Она насадила на вилку сосиску и, пока ее жевала, оглядела столовую. Яйца Алекса по виду скорее походили на мел, а по вкусу — на дрожжи, чем на нечто, снесенное курицей, и принесли с собой десятилетия воспоминаний.

— В кругу флотских сложно думать о гражданской жизни?

— Типа того.

— Всё меняется, — сказал Алекс.

— Но возврата нет, — процитировала она его слова.

Алекс отломил кусок тоста, сунул его в рот и, похрустев им, спросил:

— Мы всё еще говорим о службе?

Бобби улыбнулась.

— Нет, думаю, что нет. Я до сих пор не могу прийти в себя. Земля никогда не будет прежней. Такой, как раньше.

— Да.

— И Марс тоже. Я думаю о племяннике. Умный парень. В смысле начитанный. Он еще не видел реальный мир, только университет и проект по терраформированию. Это вся его жизнь. Он одним из первых среди моих знакомых понял, что означают для всех нас новые колонии.

— Да. Они всё изменили.

— Не считая того, как мы себя ведем, — сказала Бобби, прицелилась из воображаемого оружия и сделала вид, что стреляет.

— Удивительно, как многое нам удалось, учитывая, что делаем мы это как обезьяны в стаде, унаследовав поведение своих предков из плейстоцена.

Бобби хихикнула, и Алекс обрадовался этому звуку. Когда ему удавалось улучшить кому-то настроение, он и сам чувствовал себя лучше. Ведь если кто-то из членов команды в приподнятом настроении, значит всё не так уж плохо. Он понимал изъян в этой логике: если их хорошее настроение улучшает настроение ему, то вероятно, и наоборот, и вот так, улыбаясь друг другу, они могли бы врезаться в астероид.

— Я слышал, корабли конвоя уже рядом, — сказал Алекс.

— Да, но возможно, всё обстоит не так хорошо, как мы надеялись, — ответила Бобби с набитым сосиской ртом. — Утром на тренировке об этом говорили. Корабли должны быть уже поблизости, но ходят слухи, что там одни новички. Буквально на первом задании.

— Все?

— Хорошие команды вернулись к Венгрии, прикрывая нашу шестерку.

— Ладно. Лучше уж с нами полетит кучка подростков, чем всего два фрегата. Но уж прости, я надеялся, что из-за холма появится более опытная кавалерия.

— Наверное, и о нас говорили то же самое, когда мы начинали.

— Сама прекрасно знаешь. На первом самостоятельном задании я чуть по ошибке не скинул двигатель.

— Серьезно?

— Слишком суетился.

— Ничего, это суета по-военному, — сказала Бобби. — Ну ладно, к счастью, полет к Луне будет не бей лежачего.

Алекс кивнул и глотнул кофе из груши.

— Ты так считаешь? Ты правда думаешь, что всё закончилось?

Ответом было молчание Бобби.

Остаток трапезы они провели за разговорами на менее удручающие темы: чем отличаются тренировки космических пехотинцев и на флоте и какие лучше; Алекс рассказывал об Илосе и медленной зоне; они гадали, как поступит Авасарала, когда на Луну прибудет премьер-министр. Обычная болтовня, легкая и приятная. Алекс много лет не летал с Бобби, но она была отличным собеседником. Он мог бы представить, как летает с ней — в другой жизни. Ну, в любом случае — как военный. Алекс не мог представить ее на ледовой барже вроде «Кентербери» и гадал, как можно было бы заманить ее на «Роси». «Росинант» был ему домом частично из-за крохотной команды, и к тому же они многое пережили вместе.

Долгая жизнь на одном пятачке с кучкой людей приносила особую близость. Любому новичку, даже такому компетентному, умному и легкому на подъем как Бобби, придется с этим смириться, а нет ничего хуже для команды, чем один из ее членов, чувствующий себя исключенным из общества.

Алекс всё еще раздумывал над этим, пережевывая следующую ложку так называемых яиц и слушая, как Бобби рассказывает о скалолазании на поверхности Марса, когда завыла сирена.

— Все по местам, — сообщил спокойный и четкий голос между завываниями сигнала тревоги. — Это не учения.

Алекс вскочил и бросился к своему креслу-амортизатору, не отдавая себе отчет, что делает. Бобби бежала рядом. По пути оба выбросили подносы с завтраком и груши с водой в утилизатор по привычке, выработанной в результате долгих тренировок — ничто не должно болтаться в воздухе, когда корабль резко изменит курс. Палуба дрожала от стаккато орудий точечной обороны, но Алекс не мог понять, кто сумел незамеченным подобраться так близко. Когда они оказались в коридоре, сирена еще завывала, и их остановил один из пехотинцев, сержант Парк.

— Нет времени идти в свои каюты. Можете занять запасные кресла вон там.

— Что происходит? — спросил Алекс, ускоряя бег.

— Нас обстреливают корабли конвоя, — ответил Парк.

— Что? — выдохнула Бобби.

Парк на ходу открыл люк в свободную конференц-комнату и втолкнул их туда. Алекс рухнул в объятья кресла и по привычке тут же пристегнулся. Он пытался собраться с мыслями.

— Кто-то подделал коды маячков флота? — спросил он.

— Нет, это точно наши пташки, — ответил Парк, проверяя ремни Алекса.

— Тогда как...

— Мы надеемся выбить из них ответ, когда придет время, сэр, — сказал Парк. Он переключился на кресло Бобби и проверил ее ремни, пока говорил. — Пожалуйста, оставайтесь в креслах, пока не объявят, что можно вставать. Не знаю точно, что будет, но думаю...

Корабль тряхнуло, и шарниры кресел изогнулись на сорок пять градусов к палубе. Парк отлетел в сторону, но успел затормозить до того, как врезался в стену.

— Парк! — выкрикнула Бобби, потянувшись к своим ремням. — Ты цел?

— Оставайтесь в кресле! — рявкнул пехотинец где-то за спиной Алекса и чуть ниже. 

Гравитация утопила его в гелевом сиденье. В ногу впилась игла, накачивая коктейлем из медикаментов, которые уменьшат опасность инсульта. Господи, да это серьезней, чем он думал.

— Парк! — повторила Бобби, а затем последовал поток ругательств, и пехотинец поковылял в коридор, оставив их в одиночестве. — Дело дрянь. Совсем дрянь.

— Ты что-нибудь видишь? — прокричал Алекс, хотя был всего в полутора метрах. — Моя контрольная панель заблокирована.

Он услышал ее дыхание, далекую дрожь орудий точечной обороны и более низкие тона выпускаемых торпед.

— Нет, Алекс. У меня только заставка.

По палубе раскатился громкий вибрирующий стон, кресла снова качнулись и задрожали. Тот, кто сидел за штурвалом, явно тестировал корабль на прочность. Вместе с низким и узнаваемым грохотом корабельных орудий доносились и другие звуки, менее знакомые. Алекс приписал их повреждениям врага, и по крайней мере один раз не ошибся, в этом он был уверен. В горле у него стоял комок, как и в животе. Он ждал, когда в корабль врежутся гауссовы снаряды, и чем дольше этого не происходило, тем больше он был уверен, что это случится.

— Ты как? — спросила Бобби.

— Просто хотел бы узнать, что происходит. Или что-то предпринять. Я не против сражений, но ненавижу быть мясом в консервной банке.

Желудок сжался, и на какое-то время Алекс принял внезапную невесомость за тошноту. Кресло под ним переместилось влево, а кресло Бобби — вправо, так что они почти могли друг друга видеть.

— Так, — сказала Бобби. — Они попали в двигатель.

— Ага. Так это как раз то, о чем думали вы с Авасаралой — что кто-то завладел марсианскими кораблями и припасами?

— Теперь выглядит вполне обосновано, да?

Кресла снова сдвинулись на шарнирах, чтобы противостоять огромной инерции корпуса из стали и керамики. Дробь орудий ближнего боя и толчки выпускаемых торпед звучали как грубоватая фоновая музыка, но внимание Алекса привлекло внезапное затишье.

— Те гады прекратили стрелять, — сказал он.

— Ага, — ответила Бобби и мгновением спустя добавила: — Абордаж?

— Вот и я думаю о том же.

— Ладно. И долго ты собираешься торчать в этих креслах, прежде чем попытаемся раздобыть какое-нибудь оружие?

— Минут пять?

— Годится, — откликнулась Бобби, вытаскивая ручной терминал. — Поставлю таймер.

Дверь переговорной распахнулась через три минуты двадцать пять секунд. В комнату вплыли три пехотинца в легкой боевой броне и встали в проеме с штурмовыми винтовками наперевес. Первый, с худым лицом и шрамом, сбегающим с крыла носа, двинулся вперед. Алекса осенило, что если засранцы, кем бы они ни были, завладели марсианскими боевыми кораблями, то вероятно раздобыли и марсианскую броню, но тут пехотинец встал на палубу.

— Мистер Камал. Сержант Драпер. Меня зовут лейтенант де Хаан. Корабль начинает маневр, так что нужно быть осторожными, но вам придется пройти со мной.

— Поняла, сэр, — ответила Бобби, расстегивая ремни кресла, и переместилась к двери. 

Алекс шел в шаге позади.

Пехотинцы с натренированной ловкостью двинулись по невесомости коридоров, прикрывая друг друга — один всегда на огневой позиции сзади, другой впереди, а Бобби с Алексом — в центре. Дважды корабль тряхнуло, когда Алекс как раз находился в прыжке от одной ручной опоры до другой. В первый раз он схватился за другую, а во второй — оторвался от палубы и сделал сальто в воздухе, пока один из пехотинцев его не схватил. Звуки выстрелов (только с одной стороны) сначала стали громче, а потом более отдаленными. Один люк в переборке не открылся и сообщил о вакууме с другой стороны, пришлось искать новый путь. Как в беспокойном сне, путешествие казалось вечным, хотя кончилось почти сразу же.

На мостике сидела в кресле капитан, а рядом с ней премьер-министр. Члены команды на своих постах передавали друг другу информацию, и Алекс уловил часть, его мозг нарисовал картину происходящего, почти не осознавая, что именно он услышал. Главный двигатель потерян. Передатчик не способен отправлять сообщения ни по открытым каналам, ни по шифрованным. В корпусе пробоины около машинного отделения, арсенала и в кормовом трюме. Торпеды еще можно выпускать, но система наведения сломалась. Никто не упоминал два фрегата, идущие с кораблем, после того как ушел основной конвой. Алекс посчитал, что они уничтожены.

— Нас атаковали и берут на абордаж, — совершенно спокойно сказала капитан. — Настоящий конвой теперь тоже подвергся нападению и не может прийти нам на помощь. Мы отослали сигнал SOS, но вряд ли в нынешней ситуации кто-то появится вовремя, чтобы повлиять на исход схватки. Мы готовимся сопротивляться изо всех сил, но не можем обеспечить вашу безопасность, так что вам нужно эвакуироваться.

— В разгар перестрелки? — спросил Алекс.

— Не самый лучший выбор, — ответила капитан. — При всем уважении, моим приоритетом является безопасность премьер-министра.

— Конечно, — откликнулась Бобби.

А одновременно с ней Алекс ответил:

— Звучит немного зловеще.

Капитан проигнорировала обоих.

— У нас готовы с полдюжины спасательных шлюпок. По протоколу каждому из вас должны предоставить в шлюпке вооруженный конвой и выпустить все одновременно, в надежде отвлечь внимание врага и дать каждой больший шанс уйти незамеченной.

— Дерьмовый план, — сказал капитану Алекс и повернулся к премьер-министру. — Сэр, вы же знаете, что это дерьмовый план, да?

Смит кивнул. Его лицо горело, а на шее и челюсти плясали капельки пота, из-за поверхностного натяжения прилипшие к коже.

— Ага, — сказала Бобби. — На шлюпках нет эпштейна. Вы бы выкинули нас прямо под обстрел. А у нас здесь есть гоночная шлюпка. «Бритва» создана для скорости.

Капитан подняла руку, призывая к молчанию.

— А я что собиралась сказать? Мы можем отдать «Бритву» премьер-министру и предоставить ему пилота и конвой, но это значит, что двух гражданских придется сунуть в мясорубку.

— Да с какой стати? — перебила ее Бобби. — Здесь есть и пилот, и конвой. Разве нет? Мы можем поместить премьер-министра в каюту, а сами займем кресла. Алекс — более опытный пилот, чем любой из вас, и, со всем уважением к лейтенанту де Хаану, я стреляю не хуже любого из его людей. Это будет трудно, но возможно.

— К этому я и веду, — ответила капитан дрожащим от раздражения голосом. — К тому же премьер-министр ясно дал понять, что по политическим соображением на Луне требуется присутствие сержанта Драпер, так что...

— Они уже согласились, капитан Чаудхари, — рявкнул премьер-министр. — Считайте, что они уже ответили.

— Лейтенант? — сказала Бобби. — Если я в составе конвоя на задании, то мне понадобится оружие.

Лейтенант с худым лицом улыбнулся, но глаза остались холодными.

— Это я могу организовать, сержант. Капитан?

Капитан резко кивнула, и лейтенант де Хаан направился к лифту, Бобби за ним. Сердце Алекса колотилось в два раза быстрее, но нарастающее ликование уменьшало страх. Да, он может расстаться с жизнью. Да, их окружил неизвестный враг и вот-вот возьмет корабль на абордаж. Но он снова будет летать в разгар сражения, и незрелая, вечно юная часть его души ждала этого с нетерпением.

— Чтобы вас прикрыть, будем использовать орудия ближнего боя, пока можем, — сказала капитан, но Алекс вновь ее прервал.

— Этого мало. Если мы пойдем к Земле на полной тяге, то скорее всего опередим вражеские корабли, но их торпедам не нужно беспокоиться о том, чтобы кого-то внутри не расплющило перегрузкой. И спрятаться негде.

— Придется вам что-нибудь придумать.

— Ладно. Выпустите серию торпед на частоте лазерного комма «Бритвы». Выпустите вместе с нами сколько сможете, а Бобби будет наводить их лазером на вражеские торпеды. Мы обгоним их корабли и собьем торпеды. И если между нами и Луной никого нет или не закончатся наши торпеды, мы спасемся.

Если только нас не подстрелят в ту же секунду, когда мы отчалим. Этого он не добавил.

Капитан прищурилась и посмотрела на премьер-министра. В глазах политика застыл вопрос. Капитан Чаудхари пожала плечами.

— Он кое-что придумал.

— Вы считаете...

— Нет, — ответила она, — но может... может получиться.

— Капитан! — раздался голос за их спинами. — Подтвержден контакт с врагом на палубах семь и тринадцать. Разрешаете использовать тяжелое вооружение?

— Разрешаю, — ответила она и повернулась к Алексу. — Думаю, это сигнал, что вам пора выдвигаться, мистер Камал.

— Спасибо, капитан, — сказал Алекс. — Сделаю, что смогу.

Премьер-министр отстегнулся и отлетел от кресла, пока один из пехотинцев не схватил его и не вернул в нормальное положение. Премьер-министр и капитан пожали друг другу руки, и тут вмешался еще чей-то голос:

— Капитан, у нас сообщение от атакующих. С «Пеллы».

— Их флагманский корабль, — объяснил премьер-министр Алексу.

— Опять требование сдаться? — спросила капитан.

— Нет, сэр. Сигнал по открытому каналу. Это... В общем, дерьмо.

— Дайте мне, мистер Чоу. Включите с самого начала.

Щелкнула аудиозапись. Сначала густые помехи, потом они исчезли и снова зашипели. Кто-то охнул, как будто от боли. Когда наконец раздался голос, он был сосредоточенным и серьезным. И для Алекса он стал ударом под дых.

«Если вы это слышите, пожалуйста, передайте дальше. Это Наоми Нагата с «Росинанта»...»

 

Глава тридцать вторая

 

Наоми

Она знала, что это случится, прежде чем всё началось, когда ещё даже не представляла, как это произойдёт. Казалось, что-то на корабле изменилось, хотя внешне всё оставалось по-прежнему, по крайней мере сначала. Команда всё так же следила за новостями и веселилась. Наоми, как и раньше, была под постоянным присмотром, к ней относились как к талисману. Прирученная девушка Джеймса Холдена, возвращённая обратно в клетку, где ей и место. Марко был вежлив, а Филип то приближался, то начинал её избегать. Но всё было как-то иначе. На корабле появилась напряжённость, и Наоми не знала, в чём дело — может, все ожидали новостей о новых ужасах, или речь шла о чём-то более личном и конкретном. Наверняка она могла сказать только одно — теперь ей ещё тяжелее уснуть или заставить себя есть, так велик стал росший внутри страх.

Никто ничего ей не говорил, и выводы она сделала не сразу. Оглядываясь назад, Наоми тщательно перебирала события и подробности всех этих дней в плену. Некоторые из них каким-то загадочным образом привлекали внимание и казались особенно важными. Крылья, появившийся в марсианской военной форме. Широкоплечая девушка чуть постарше Филипа, постоянно сосредоточенная и явно к чему-то готовящаяся. Карал, пристально наблюдающий за её собственной бессмысленной работой по инвентаризации техники и вооружения. Серьёзность, с которой Кин пытался взвесить в руках каждую винтовку. Эти мелочи со временем накапливались, как мелкие клочья мусора в плохо построенной трубе, приобретая форму, которую можно уже считать знанием. Они готовились к бою. Более того — собирались напасть на марсианские вооружённые силы.

Увидев Мирала и Аамана, сидеящих бок о бок в проходе у медотсека, Наоми поняла, что время пришло. Неистовая, как страх, надежда, которую она старательно прятала даже от себя, сжала ей горло.

— Это «Пелла», — произнёс Мирал, старательно выговаривая каждый слог. — Потверите правильность курса.

— Подтвердите, — мягко сказал Ааман.

Мирал стукнул кулаками по палубе.

— Твою мать. А я что сказал?

— Потверите. Ты хочешь подтверждения.

— Еще раз, — Мирал откашлялся. — Это «Пелла». Подтвердите правильность курса.

Ааман ухмыльнулся.

— «Пелла», курс подтверждён.

Мирал поднял взгляд и скривился, увидев приближающихся Наоми и Кина. Наоми кивнула.

— У тебя отлично получается. Совсем по-марсиански.

Она видела, что Мирал колеблется — видимо, гадал, что она поняла и что ей позволено знать. И когда он улыбнулся, это вышло слегка растерянно. Наоми улыбнулась в ответ и пошла дальше, делая вид, что она одна из них. Что она в курсе. Кин, идущий следом, комментировать не стал, только следил за ней краешком глаза.

Перекус в середине смены состоял из жареной лапши и пива. Новости переключили на общесистемный канал, и она с первой минуты жадно следила за ними — не за тем, что говорили, а за тем, о чём молчали. Запасы воды и продовольствия в Северной Америке и Азии уже закончились, в Европе их оставалось в лучшем случае на несколько дней. Усилия по оказанию помощи из южного полушария затруднялись растущими местными потребностями. Это её не волновало. Это не касалось Джима. Станция Медина не выходила на связь, сигнал с неё ещё шёл, но все входящие запросы игнорировались, и это Наоми тоже было безразлично. Спикер меньшинства марсианского парламента в Лондрес-Нове призывал премьер-министра немедленно вернуться на Марс, и это её интересовало совсем чуть-чуть. Наоми радовало, что все новости были не о взорвавшемся на станции Тихо корабле. Она торопливо ела, втягивала сладковатые бледные макароны и хлюпала пивом, как будто спешкой могла поторопить их корабль, ускорить атаку.

Приблизить свой шанс.

Следующие полчаса они с Кином провели, копаясь в инженерных сетях и машинном отсеке, проверяли, что всё налажено. Она не сомневалась, что на полном астеров корабле всё будет как следует, так оно и было. Однако привычные действия успокаивали. Ощущение, что на корабле всё в порядке и под контролем, было синонимом безопасности. Астеры, которые трижды всё не проверяют, быстро отсеиваются из генофонда, и эти регулярные осмотры давали Наоми первобытное ощущение комфорта. Кроме того, она незаметно подмечала расположение ящиков с инструментами с повреждёнными защёлками, а потом старалась больше не глядеть в их сторону, хотя и понимала, что так откровенно избегая смотреть на них, она лишь привлекает к ним внимание Кина.

Наоми не связывала свои мрачные мысли с огромной, почти невыносимой тяжестью ожидания в сердце, пока не звякнул ручной терминал Кина и тот не отдал команду кончать работу.

— Вертайся в своё кресло-амортизатор, — он тронул плечо Наоми. Прикосновение было дружеским, но жёстким. Она не притворилась непонимающей и не пыталась скрывать тревогу. Однако это можно было принять и за страх перед боем.

Они вернулись в её каюту, она пристегнулась, а Кин проверил. Потом, к удивлению Наоми, он на минуту сел рядом, кресло пошатнулось под его тяжестью. Даже от самого лёгкого движения под кожей Кина играли мускулы, но он всё же как-то умудрялся выглядеть по-мальчишески робким, как будто его тело было маскарадным костюмом.

— Ты бы поосторожнее, са са?

Наоми улыбнулась — как можно естественнее.

— Конечно, я буду осторожной, — сказала она. — Я всегда осторожна.

— Неа, не всегда, — сказал Кин. Он как будто пытался с чем-то справиться, а она не знала с чем.

— Каюты тесные, манёвров будет много. Не будешь пристёгнута к креслу — уткнёшься в стену, поняла? Может, в угол.

Страх наполнил её рот вкусом меди. Он узнал? Догадался? Кин сжал руки, не смея поднять взгляд.

— Ты эн буэнас муд, в хорошем настроении. Счастливая с тех пор, как ты и Марко. Вот я и думаю, может, ты нашла чему тут радоваться, а? Придумала, как уйти не через дверь?

Суицид, поняла она. Он говорит о самоубийстве. Решил, что я собралась отстегнуться посреди боя и дать кораблю убить себя. Она всерьез об этом не думала, но тёмные мысли могли подтолкнуть её к этой идее. Хуже того, самоубийство её не пугало, оно несло лишь ощущение покоя. Почти утешения. Наоми подумала — может, она подсознательно готовилась к смерти, и в опасности, неизменно присутствовавшей во всех её планах, находили своё выражение эти тёмные мысли? Наоми не знала ответа, и это лишало сил.

— Я планирую быть здесь, когда всё закончится, — она как будто убеждала не только своего охранника, но и себя.

Кин кивнул. Зазвенела корабельная система маневренного предупреждения, но здоровяк не отпускал её кресло. Ещё нет.

— Слышишь? Нам нелегко, и тебе тоже. Но мы же справимся, да? Мы все, и ты справишься. — Он пристально смотрел на свои руки, как будто там могло быть что-то написано. — Ми фамилья, — наконец выговорил он. — Ты про это помни. Аллес тут одна семья, ты бист тоже.

— Иди пристегнись, здоровяк, — сказала Наоми. — Можем договорить попозже.

— Ладно. 

Кин улыбнулся ей и поднялся. Раздалось второе предупреждение, и Наоми откинулась назад, в гель, как будто собиралась остаться в его прохладных объятиях.

На капитанском мостике Марко сейчас наверняка спокоен и холоден. Изображает марсианского капитана, излучает уверенность, что теперь всё под контролем. Ему поверят. Он на марсианском корабле со знакомым и надёжным радиомаяком. Возможно, он использует марсианский шифр. И то, что он может оказаться кем-то другим, так же невообразимо для марсиан, как очевидно для неё.

Она хотела быть осторожнее, но не могла. У неё не было времени.

Послышался свист торпед и рокот орудий точечной обороны, каюту качнуло на тридцать градусов влево, кресло заскрипело в подвесках. Наоми отстегнула ремни, села и отдёрнула ногу от иглы. Если бы она могла быть уверена, что это не успокоительное, то потерпела бы эти инъекции. Слишком поздно. Кресло снова вернулось в нейтральное положение. Наоми спрыгнула на пол, быстро и решительно направилась в коридор. Она широко раскинула руки, касаясь кончиками пальцев обеих стен, и заскользила по палубе. Согни колени, центр тяжести внизу, — напомнила она себе.

Будь готова к переменам, когда придёт время. Корабль вокруг неё дёргался. Стены и потолок, казалось, не двигались, но собственный вес тянул и бросал Наоми на одну стену, потом на другую, а потом — ещё хуже — вперёд, туда, где не за что зацепиться. Гораздо тяжелее, чем невесомость. Попытки мозга понять, где верх и низ в отсутствие гравитации, сбивали с толку, но это было что-то иное. Её швыряло из стороны в сторону, как игральную кость в стакане, и она продвигалась вперёд как могла, хватаясь за стены, когда движение становилось слишком быстрым.

В подъёмнике она выбрала машинное отделение и крепко сжимала поручи, пока лифт уносил её вниз. Корабль сотрясали удары — ответный огонь марсиан. Отлично. Пускай стреляют. Она не могла отвлекаться на этот бой, пока собственная битва не завершена.

Машинное отделение пустовало, всё находилось на своих местах, но когда корабль кренился, инструменты дрожали, металл звенел о металл, как будто корабль пытался говорить. Наоми двинулась к повреждённому ящику, но пол ушёл из-под ног. Она споткнулась, ударилась головой о металлические полки. На секунду грохот как будто отхлынул. Она тряхнула головой, на пол и стену полетели капли крови.

Ничего страшного, сказала она себе. Раны на голове всегда сильно кровоточат. Вряд ли это что-то серьёзное. Двигай дальше.

Орудия стрекотали, звуки пронизывали корабль. Наоми нашла ящик с инструментами, отстегнула фиксаторы, вытащила и опустилась на палубу, прижимая коробку к себе. На одну долгую секунду ей казалось, что замок другой, крепкий, его не открыть, но она ошиблась. Просто игра сознания, с замком всё в порядке. Она отодвинула защёлку, кончиками пальцев отыскала щель, которая должна там быть, понемногу расширила её и попыталась открыть, используя как клин собственные кости и кожу. Боль была адская, но она старалась не обращать на это внимания. Внезапно её с ужасной силой вдавило в палубу — корабль перешёл в режим ускорения. Наоми не знала зачем. Спина болела. Уже долгие годы её позвоночнику не приходилось держать тело во время тяжёлой нагрузки — обычно она лежала в геле, на спине.

Щеколда наконец подалась с возмущённым щелчком, ящик резко распахнулся, но ничего не вывалилось. Все ключи, аппараты эпоксидной сварки, вольтметры, баллоны с воздухом и смазкой были пристёгнуты в своих ячейках. Наоми порылась в плотно упакованных рядах универсальных ключей и вытащила ключ на десять миллиметров. Это было одно из её преимуществ перед Марко и его экипажем. Она годами жила на марсианском корабле. Она как собственные пять пальцев знала, каким инструментом отрывать каждую панель доступа. Наоми выбрала тестер напряжения, зажим для проводки и маленький паяльник и рассовала всё по карманам. Если ей повезёт, понадобится только ключ, но...

Палуба поплыла под ногами — гравитация внезапно исчезла. Наоми не могла понять — это она закружилась в воздухе или вращался корабль вокруг неё. Она касалась пола, стен, но ни до чего не могла дотянуться — кроме плавающего ящика с инструментами. Ладно, хватит и этого. Она плотно прижала ящик к животу, потом оттолкнула от себя, как реактивную массу, и изогнулась, чтобы ухватиться за рабочую панель. Гравитация вернулась, и она налетела на ящик, с силой грохнувшийся на палубу позади неё. Корабль потряс ещё один глухой удар. Колени и спина болели. Наоми бросилась к лифту.

Она не успела до него добраться, как гравитация снова исчезла. Орудия точечной обороны ещё гремели, но немного тише. Наоми даже не помнила, когда в последний раз слышала звук торпедного обстрела. Битва затухала. Ей хотелось, чтобы лифт двигался быстрее. Если всё закончится и все встанут из кресел прежде, чем она успеет вернуться, то Холден, «Росинант» и, возможно, большая часть людей на станции Тихо погибнут. С каждым метром медленно ползущего лифта она всё ярче представляла эту картину — двигатель набирает обороты, потом расщепление, вспышка ярче солнца и огонь, пожирающий всё вокруг. Корабль дернулся, её с силой ударило о стену и снова отпустило в свободный полет. Наоми застопорила лифт между каютами экипажа и шлюзом и закрепилась, чтобы резкое торможение корабля не застало ее в воздухе.

Панель высотой в пятнадцать сантиметров и шириной в сорок открывала доступ к основной электрической проводке в центре корабля. Если Наоми перережет все эти кабели сварочной горелкой, трафик будет тут же перенаправлен по другим каналам. И ничего не произойдёт, только зажжётся несколько индикаторов предупреждения. Отлично. Она не хотела вывести корабль из строя. Она собиралась его использовать. Опираясь обеими ногами и одной рукой на поручни в стене, она принялась работать универсальным ключом. Шурупы вросли в платы и поддавались с трудом, но она уже чувствовала, как слабеет натяжение металлических нитей. Три соединения разорваны. Четыре. Пять.

Шесть.

Сквозь просвет, там, где плата начала отходить, Наоми уже видела телефонную гарнитуру. Корабль под ней дрожал и вращался. Наоми крепко сжимала ключ в кулаке — она так и видела, как он летит вглубь шахты, хотя этого и не случилось. По светлой стене размазался красно-чёрный сгусток крови с её волос. Она продолжала работать. Разорваны семь соединений. Восемь. Из кают экипажа доносились голоса. Женщина что-то говорила — Наоми не смогла разобрать. Мужчина ответил: «Нет». Девять. Десять.

Плата отошла. Наоми схватила телефонную гарнитуру, проверила заряд. Батареи почти пусты. Соединение есть. Наоми не знала, в какой цепи канал вещания — первый, который она попыталась использовать, выдал код ошибки. Она тихо выругалась, запустила режим диагностики и начала опрос. Казалось, он длился целую вечность. Она пролистывала отчёт, пока не нашла — канал восемнадцать, передача с использованием протокола D4/L4, который использовался для вещания на «Росинанте». Она ввела код переопределения, позволяющий отравить тридцатисекундный контрольный сигнал, удалила файл диагностики и переопределила канал вручную. Сейчас Наоми едва сдерживала слёзы. Правая нога соскользнула с поручня, и она ухватилась за открытую панель доступа. Костяшки пальцев шаркнули обо что-то острое и колючее. Она вскрикнула от боли — и постаралась не думать о ней. Нет времени.

— Если вы это слышите, — начала она, держа микрофон у самых губ, — пожалуйста, передайте дальше. Это Наоми Нагата с «Росинанта». Сообщение для Джеймса Холдена. Программное обеспечение магнитной ловушки взломано. Не запускайте реактор без перезагрузки драйверов оборудования из надёжных источников. Если вы слышите это сообщение, пожалуйста, передайте его дальше.

На середине последнего слова телефонный блок пискнул, сообщая, что тридцать секунд исчерпаны, и вернулся в главное меню. Она отпустила трубку, бросила поручни и поплыла от стены. Потом широко раскинула руки и дала уплыть ключу. Наоми надеялась, что это сработало. Битва в разгаре. Если Марко хочет скрыть происходящее, то будет глушить линию, но скорее всего он предпочитает устроить из сражения спектакль. А если она не ошиблась, если они охотятся за премьер-министром Марса, все данные, поступающие с поля боя, попадут к лучшим спецслужбам.

Она понимала — Джим пока ещё не в безопасности, но на мгновение забыла об этом. Мрак вернётся — ломающая кости неизвестность и чувство вины, и страх — Наоми не сомневалась, но сейчас, в эту минуту, видела только свет. Она выполнила свой план, всё получилось. Дойдёт до него её предупреждение или нет — в любом случае, больше ничего она сделать не может. А на мостике прямо сейчас Марко выясняет, что именно она сделала. И в смехе, вырывавшемся из её горла, звучал триумф.

Голоса в каютах экипажа сделались громче, сумбурнее. Может, сигнал отбоя ещё не давали, но она слышала движение, узнала тревожный голос Кина на повышенных тонах. Наоми оттолкнулась ногой от стены, чтобы дотянуться до поручня. Нечего даже думать о лифте. Перебирая поручни один за другим, она подтягивалась по шахте, потом выбралась в коридор. Люди, выглядывавшие из дверей кают, удивлённо смотрели на неё, один отшатнулся, едва взглянув. Оттолкнувшись, Наоми стрелой пронеслась по прямой по коридору, почти не касаясь поручней по пути. Плечо болело. Из раны на голове опять потекла кровь. Но она чувствовала умиротворение.

Кин обогнул угол, опёрся о стену — и увидел её. Челюсть у него отвисла, глаза округлились. Наоми подняла кулак в приветствии, проплывая мимо.

— Если кому буду нужна, — сказала она, — я в своей каюте, ладно?

 

Глава тридцать третья

 

Холден

На протяжении всей истории человечества географические карты мало менялись. Даже во времена перемен и хаоса, когда за одну ночь рушились цивилизации, всё оставалось на том же месте. Расстояние между Африкой и Южной Америкой всегда неизменно, по крайней мере после начала эволюции человека. И как ни назови — Франция или Зона интересов Объединенной Европы, Париж ближе к Орлеану, чем к Ницце. Лишь когда люди освоили Марс, а потом Пояс и миры за пределами Солнечной системы, дистанция между главными центрами человеческой цивилизации стала функцией времени.

Для станции Тихо и Земля, и Луна находились почти с дальней стороны от Солнца. Марс был ближе, но с каждым часом удалялся. Сатурн — еще ближе, а спутники Юпитера — чуть дальше. То, что всё вечно приближается, а потом удаляется, было в жизни Холдена некой данностью, безусловной и обыденной. Лишь во времена наподобие нынешних периодичность орбит начинала казаться метафорой чего-то более глубинного.

Как только Фред принял решение лететь на Луну, Холден перенес свои вещи обратно на «Росинант». А потом и вещи остальной команды. Одежду Амоса он обнаружил аккуратно рассортированной и сложенной в холщовом мешке. Одежда Алекса была в беспорядке засунута в сумку, а половина — в сетчатый мешок, но Холден не сумел разобраться, где чистая, а где предназначенная для прачечной. Вещи Наоми находились в его номере. Запасные ботинки, непарный носок, нижнее белье. На полочке в ванной она оставила модель марсианского боевого меха — ярко-красного с черным, размером с большой палец. Холден не знал, имеет ли модель какое-то особенное значение для нее или Наоми даже не помнит, где ее взяла. Но все-таки забрал модель с собой. Он аккуратно сложил ее в коробку с подушечками внутри. Это первое, что пришло ему в голову, когда речь шла о том, чтобы позаботиться о женщине, которой этот предмет принадлежал.

Оказаться на «Росинанте» — всё равно что вернуться домой, разве что корабль был слишком пустым. Узкие коридоры палубы экипажа выглядели слишком широкими. Периодическое позвякивание и потрескивание компенсационных швов при изменении температуры казались шагами призраков. Когда ремонтная бригада находилась слишком близко, и он мог ее слышать, Холдена возмущали любые голоса и шаги, если они не принадлежали его команде. В отсутствие рабочих тишина его подавляла.

Он сказал себе, что это временно. Что уже скоро Алекс снова окажется в рубке, а Амос — внизу, в машинном зале. Наоми — рядом с ним, будет спокойно объяснять, в чем он напортачил и как можно всё исправить. Он полетит на Луну, и они будут там. Все. Каким-то образом.

Вот только от Наоми по-прежнему ни слова. Он получил только короткое текстовое сообщение от мамы Тамары, что его родители целы и невредимы, но на ранчо падает пепел, как снег зимой. И ничего от Амоса.

Иногда люди знают, что говорят последнее «прости», но не всегда. Временами. Обычно люди прощаются так небрежно, что даже этого не замечают. И теперь, в темноте палубы экипажа, когда рядом зависла полулитровая груша бурбона, а из аудио-системы доносились блюзовые аккорды, Холден был уверен, что с некоторыми людьми он попрощался навсегда, хотя и не осознавал этого. Он проигрывал в голове прошлое, и воспоминания с каждым разом становились менее правдивыми и более болезненными.

— Только мы и остались, — сказал он кораблю. — Только ты у меня и остался.

«Росинант» долго не отвечал, а потом удивительным образом ответил. На приборной панели появился яркий желтый сигнал входящего сообщения. Холден рукавом вытер влагу с глаз и принял вызов. В окошке появился Фред Джонсон с нахмуренными бровями.

— Холден?

— Фред?

— Всё в порядке?

— Да. А что?

Фред подался вперед, голова на экране стала огромной.

— Я уже пятнадцать минут пытаюсь достучаться на твой ручной терминал.

Холден оглядел приборную панель и кивнул.

— Наверное, в штанах оставил. У себя в каюте. Похоже на то.

— Ты что, пьян?

— Похоже на то. — Он старался произносить слова четко.

— И ты без штанов?

— Наши отношения еще не в той стадии, чтобы это обсуждать.

— Ладно, прими что-нибудь из медотсека, чтобы протрезветь, и прикрой задницу. Я посылаю тебе команду для полета.

Холден включил освещение и приглушил музыку.

— В чем дело?

— Мы получили кое-какие новости. Марсианского премьер-министра обстреливают. Те корабли, которые обнаружил твой Алекс, оказались подставой, чтобы выманить конвой.

— Но ведь новые корабли конвоя...

— Они-то и стреляют.

Холден беззвучно выругался.

— На том корабле — Алекс. От него что-нибудь слышно?

— Пока что ни от кого нет сообщений. Я нацелил в том направлении несколько радиотелескопов, и вот что выяснилось. Я поговорил с Драммер и инженерами. Они сказали, что «Роси» в полном порядке, а мне совсем неинтересно сидеть тут и ждать, пока тот, кто за этим стоит, снова на меня нападет.

Холден отстегнул ремни кресла и двинулся вперед. Голова немного гудела. Он оглядел командную палубу. Как будто в глубине души по-прежнему ожидал увидеть Алекса, Наоми и Амоса, летящих следом. Он не осознавал, что сделал это по привычке — подождать свою команду, прежде чем «Роси» отправится в путь. И он понял, что впервые их с ним не будет. Плохое предзнаменование.

— Хорошо, — сказал он. — Приберусь тут для приема гостей. Когда собираешься вылетать?

— А когда можно?

— Реактор еще холодный, и надо пополнить запасы воздуха и воды, — ответил Холден. Алкогольные пары, казалось, уже выветрились, но он не был уверен, правда ли это или ему мерещится. — К тому же надежный источник сообщил, что мне необходимо получить в медотсеке что-нибудь для протрезвления и прикрыть задницу.

— Спасибо, что не забыл, — сказал Фред. — Через два часа?

— Думаю, это возможно.

— Договорились.

Холден подтянулся на руках по шахте лифта. На его «Росинант» прибывает новая команда. Конечно, как же иначе. Так они и планировали, но теперь эта перспектива вселяла в него ужас. Незнакомые лица за панелью управления и в каютах экипажа. На корабле будут звучать не те голоса, к которым он привык еще со времен «Доннаджера». Даже когда они возили пассажиров, душой корабля была команда. Теперь будет по-другому, и ему это не нравилось.

По пути в свою каюту он остановился у медотсека. В трезвом состоянии временный экипаж по пути на Луну уже не казался ему таким зловещим знаком, но в мозгу засела мысль: без Наоми, без всей команды «Росинант» будет не таким как прежде. Когда Холден проверил ручной терминал, единственное сообщение было от Фреда. Молчание Алекса не улучшало ситуацию.

Транспортная кишка присоединилась к шлюзу с тихим щелчком, станция Тихо как будто откашлялась. Холден вошел в шлюз, чтобы впустить их. В пространство между шкафчиками вплыли восемь человек — шесть астеров, а двое похожи на землян, все в летных комбинезонах станции Тихо и с маленькими личными сумками. Среди них была и Драммер в форме службы безопасности.

— Капитан Холден? — сказала она. — Хочу представить вам капитана Фостера Сэйлса и его команду.

Подлетевший человек со скрещенными руками выглядел слишком юным для капитанского звания. Коротко стриженные черные волосы переходили в гладкую бороду, призванную, но так и не сумевшую придать мальчишескому лицу солидности. Он представил остальных — пилотов Арнольда Мфуме и Чаву Ломбау, инженеров Сандру Ип и Зака Казандзакиса, техников по оружию Гора Дрогу и Сун-И Штайнберга, специалиста по связи Мауру Патель. К концу небольшой церемонии Холден был совершенно уверен, что уже не помнит ни одного имени.

Драммер как будто поняла его неловкость, потому что, когда команда отправилась по местам, она задержалась и отозвала его в сторонку.

— Они хорошие ребята, капитан. Я лично всех проверила. Все на нашей стороне.

— Ага, — отозвался Холден. — Это хорошо.

Ее улыбка стала на удивление мягкой.

— Для меня это тоже странно.

— Не понял?

— В мою смену вломились на станцию и украли чертову протомолекулу. И пытались убить босса. Я весь день пытаюсь изобразить спокойствие и самоконтроль, но как только ухожу спать, то скриплю зубами, уставившись в стенку. А теперь старик улетает. Сказать по правде, да я просто чуть не обосралась от страха.

Холден глубоко вздохнул.

— Спасибо, что сказали.

— Не за что, сэр. Все вокруг борются изо всех сил.

— Мне следует знать что-то о... — Он кивнул в сторону двери.

Драммер быстро ввела его в курс, в коротких предложениях. Соседка Ип по комнате переметнулась, и Сандра до сих пор чувствует себя преданной. Штайнберг и Мфуме с трудом пережили унижение, и хотя обычно это не проблема, но если они начнут буянить, то следует вмешаться и притушить конфликт. У Дроги семья на Земле, он встревожен, взбешен и горюет. Холден мысленно отметил, что стоит поговорить с ним, когда представится возможность. С каждой мелкой деталью, с каждым изъяном и уязвимым местом, с каждой сильной стороной и особым умением Холден чувствовал, что понемногу успокаивается.

Ладно, пусть эти люди — не его семья, но они его команда. Они никогда не будут значить столько же, сколько Алекс, Амос и Наоми, но на ближайшие недели он станет их капитаном. И этого достаточно.

Пока что достаточно.

Когда через шлюз влетел Фред, Драммер как раз заканчивала рассказ о бессоннице Мауры Патель. Фред встал на стену, зацепившись ботинками за поручень, как будто родился на Поясе. Он стоял к ним под углом в девяносто градусов, на лице кривоватая улыбка, за спиной рюкзачок с личными вещами.

— Ну, и чем вы двое тут занимаетесь?

— Драммер очень мягко объясняет мне, как наконец-то по-взрослому натянуть штаны, — ответил Холден.

— Правда?

— Возможно, спьяну я слишком расчувствовался.

Фред кивнул.

— Время от времени это случается и с самыми стойкими. В каком мы сейчас состоянии?

— Команда начала прогревать двигатель, — ответила Драммер. — Пока что никто не сообщал о проблемах, так что вы должны вылететь по расписанию.

— Прекрасно, — сказал Фред. — Конечно, все хорошие каюты уже заняли.

— Все каюты одинаковые, кроме моей, — ответил Холден. — Но моя тебе не достанется.

— Даже и не думал об этом, капитан. Марсианский конвой подал сигнал бедствия. Прежний эскорт пытается добраться до них, но загадочные корабли атакуют. Засада сработала.

— Печально это слышать. И от Алекса по-прежнему ничего.

— Ну что ж. Будем надеяться на лучшее, — сказал Фред. — По последним данным разведки, атакующие прекратили стрельбу. А значит, видимо, пошли на абордаж.

У Холдена кровь заледенела в жилах.

— По протоколу они должны взорвать корабль, если захватчики приблизятся к машинному отсеку или к инфоцентру.

— Это чтобы враг не узнал коды шифрования, — объяснила Драммер. — Но они и так на марсианских кораблях. Это уже произошло.

Все трое на мгновение замолчали. 

— Что ж, это бодрит, — тихо и язвительно произнес Фред. — Ты с этим справишься, капитан?

Холден посмотрел на Драммер. Она держалась прямо, как профессионал, но ему показалось, что он заметил в ее глазах неуверенность. Фред Джонсон почти два десятилетия командовал станцией Тихо, а теперь он уезжает. И может не вернуться. Как и Холден.

Все вокруг борются изо всех сил.

— Давайте оставим это Фостеру, — сказал Холден. — Пусть он почувствует корабль. А мне нужно еще сделать кое-что на станции перед вылетом.

***

Моника переехала в другое жилье. Она сидела на кушетке и вела себя так, будто они встречаются впервые. Те месяцы, которые они провели за пределами Кольца, его команда и ее, отчаянное задание, которое она выполняла на Бегемоте до того, как он превратился в станцию Медина, ее похищение и спасение. Всё испарилось. Выражение ее лица было вежливым и сдержанным.

— Ну вот, — сказал Холден. — Я улетаю. Не знаю, когда мы снова встретимся, если вообще встретимся. И мне кажется, что между нами не все гладко.

— Почему тебе так кажется?

— Не для записи?

От молчания воздух в комнате стал холодным, а потом Моника вытащила из кармана ручной терминал и дважды по нему щелкнула. Он звякнул, и Моника положила его на бедро.

— Ладно. Не для записи.

— Потому что я тебе соврал, и ты это знаешь. И злишься. А еще потому, что ты пыталась заставить меня рассказать то, о чем я рассказывать не хотел, набросившись с вопросами в разгар интервью, и я зол на тебя за это.

Моника вздохнула, но выражение ее лица смягчилось. Она выглядела старше, чем при первом взгляде. По-прежнему готова выступать на камеру и в любое время выглядит идеально, но устала, как сама вселенная. 

— Что с тобой случилось, Холден? Раньше ты ничего не скрывал. Ты был единственным, кому может доверять каждый, потому что даже если ты чего-то не знал, то хотя бы говорил правду о том, что знаешь. А эта фигня с чтением пресс-релиза? Это не ты.

— Фред попросил не говорить, что целью атаки был он.

— Или что они забрали образец протомолекулы, — сказала Моника и снова взяла ручной терминал. — Я ничего не записываю. Окажи любезность, не ври хотя бы сейчас.

— Или что они забрали образец протомолекулы, — сказал Холден.

Лицо Моники смягчилось. Она почесала руку, ногти зашуршали по ткани.

— Это самое важное. Самое ужасное, что случилось с тех пор, как всё это началось. Ты не считаешь, что люди имеют право знать, в какой они опасности?

— Фред знает. Он сказал Авасарале и Смиту. Земля и Марс знают. АВП знает. Пугать людей без причины...

— В этом случае причина для испуга есть. И когда ты решаешь за людей, что они должны знать, как, по-твоему, они должны поступить? Приличные люди так себя не ведут, и ты это знаешь. Ты относишься к людям снисходительно, как к малым детям. Это ниже твоего достоинства. Может, вполне в стиле политиков и баламутов. Но ниже твоего достоинства.

В груди у Холдена потеплело. Стыд, злость или что-то более сложное, он не мог определить. Он вспомнил, как мама Тамара говорила: «Правда сильнее ранит». Ему хотелось сказать какую-нибудь гадость. Ударить в ответ. Он стиснул пальцы в кулак.

— Ты правда так считаешь?

— Как?

— Что нужно рассказать людям. Это так важно?

— Конечно, важно.

— Тогда имеет значение и как использовать эти важные знания. Я не утверждаю, что мы были правы, когда утаили информацию о протомолекуле. Я лишь говорю, что рассказывать об этом всем, тем более сейчас, когда творится такой ад, это еще хуже. Когда мы зависли в медленной зоне, твой голос собрал нас всех вместе. Ты придала форму хаосу. И люди почувствовали себя спокойнее и увереннее, стали более разумными. Более цивилизованными. И теперь нам опять это необходимо. Мне это необходимо.

— Как ты можешь говорить... — начала Моника, и ее ручной терминал завибрировал. Она раздраженно глянула вниз и на мгновение застыла. Она подняла палец. — Погоди.

— Что такое? — спросил Холден, но она читала что-то на экране, ее глаза расширились. — Моника? Если это какой-то наглядный урок на тему как дерьмово утаивать информацию, то признаю, он довольно элегантен. Но не могла бы ты прекратить...

— Корабли атакующих. Те, что напали на марсианского премьер-министра. С флагманского корабля послали сообщение. — Она посмотрела на Холдена. — Оно для тебя.

Голос Наоми из ручного терминала был тоненьким и звонким, как будто она очнулась от ночного кошмара и оказалась в еще худшем.

«Если вы это слышите, пожалуйста, передайте дальше. Это Наоми Нагата с «Росинанта». Сообщение для Джеймса Холдена. Программное обеспечение магнитной ловушки взломано. Не запускайте реактор...»

Она говорила что-то еще, но Холден уже вытащил свой ручной терминал. Он стиснул его до боли в пальцах. Холден вызвал Драммер. Сердце колотилось о ребра, ему казалось, будто он падает, спрыгнул с башни и ему не за что ухватиться по пути вниз. Моника тихо выругалась. Прозвучало это как молитва.

Если запустить реактор, а магнитная ловушка не сработает, «Росинант» исчезнет за доли секунды. Станция Тихо может уцелеть. По крайней мере, какая-то часть.

— Драммер слушает, — раздался голос из терминала. — Чем могу помочь, капитан?

— Реактор уже включили? — спросил Холден.

Драммер замолчала на полсекунды. А как будто прошла целая вечность. 

— Да, сэр. На шестидесяти процентах, и всё идет хорошо.

— Заглушите. Заглушите немедленно.

На мгновение повисла тишина. Не спрашивай меня почему, думал Холден. Не спорь и не проси объяснить. Пожалуйста.

— Готово. Реактор потушен, — ответила Драммер. — Могу я спросить, в чем дело?

 

Глава тридцать четвёртая

 

Алекс

«...Не запускайте реактор без перезагрузки драйверов оборудования из надёжных источников. Если вы услышите это сообщение, пожалуйста, переда...»

Запись оборвалась.

— Мы должны это передать, — сказал Алекс. — Передать Холдену.

— Я об этом позабочусь, — ответила капитан Чаудхари. — Вам и премьер-министру нужно эвакуироваться. Немедленно.

Алекс смущенно посмотрел на нее. Наоми на вражеском корабле. На «Роси» — диверсия. Он чувствовал себя оглушенным, как во мгновение между ударом в голову и волной боли. Первая неосознанная, иррациональная мысль была о том, что если Наоми с ними, то может, они не такие уж и плохие.

— Мистер Камал?

— Ничего, всё нормально. Просто...

Премьер-министр Смит посмотрел на него — безобидный и мягкий взгляд как будто из другого мира. 

— И это что-нибудь для нас меняет?

— Нет, — ответил Алекс. — Я просто... Нет-нет, нам пора. Стойте. Бобби...

— Сержант Драпер знает, куда вы направляетесь, — сказала капитан Чаудхари. — Я прослежу, чтобы она не заблудилась.

Он двинулись к лифту, впереди и позади по два пехотинца. На мгновение, когда лифт поехал и толкнул их в недра корабля, Алекс встал на ноги. Это длилось всего мгновение, а потом скорости сравнялись и вновь вернулась невесомость, но этого оказалось достаточно, чтобы его мозг определил, где верх, а где низ. Кабина лифта была достаточно широка, чтобы вместить втрое больше людей. Пехотинцы заняли пост у двери в готовности отразить любую опасность. Премьер-министр встал рядом, почти без прикрытия. Никто ничего не сказал по этому поводу. Ну, просто так случилось. Отражение динамики политической власти в виде позиции в лифте.

Наоми здесь. Прямо здесь. Может, меньше чем в десяти тысячах километров. Всё равно что завернуть за угол. Вот только на самом деле это не так. Даже ближний бой предполагает расстояния, которые в любом другом месте покажутся огромными. Если бы корабль был прозрачным, то вражеские корабли можно было бы различить только по выхлопному шлейфу — точки с хвостом на небе. Сейчас «Пелла» могла находиться от него на таком же расстоянии, как Бостон от Шри-Ланки, и всё-таки в масштабе Солнечной системы почти вплотную.

— Вы думаете о своей подруге, — сказал Смит.

— Да, сэр.

— Вы знаете, почему она оказалось на «Пелле»?

— Я не знаю даже, почему она не на «Росинанте». Без обид, но я гадаю, почему и сам покинул свой корабль. Чем дольше я вдали от него, тем хуже кажется идея его покинуть.

— Я думаю то же самое о своем доме, — откликнулся Смит.

Один из пехотинцев кивнул — тот, что повыше и с легким акцентом, который Алекс не сумел распознать.

— Вы должны укрыться, сэр. Мы пройдем по территории, которую, возможно, не контролируем.

Он говорил о том, что враг уже отрезал их от ангара. Алекс вжался в стену, которую не затребовал себе премьер-министр. Лифт затормозил, пол стал потолком, даже едва заметная гравитация исчезла. Пехотинцы отступили, подняли оружие, и дверь открылась. Через полсекунды, показавшиеся вечностью, они двинулись по коридору, Алекс и премьер-министр последовали за ними.

Корабельные коридоры были пусты, команда либо пристегнулась к креслам на время сражения, либо переместилась куда-то еще, очистив проходы. Пехотинцы по очереди возглавляли отряд, двигаясь от одного люка в переборке до другого. С каждым прыжком расстояние между ними увеличивалось, и Алекс был уверен, что из дверей, мимо которых они пролетали, может появиться кто угодно, и никто не встанет у него на пути. Пехотинцы не выглядели обеспокоенными, так что он успокаивал себя хотя бы этим.

В коридорах было всё то же антиосколочное покрытие, как на мостике и в столовой, но промаркированное кодами и цветными полосками для облегчения навигации по кораблю. Одна стена покраснела от надписей «ангар» на хинди, английском, бенгальском, фарси и китайском. Они двинулись по красным указателям.

Неслись они так быстро и бесшумно, что Алекс чуть не решил, будто они доберутся до ангара без приключений, но тут они наткнулись на врагов.

Засада была устроена профессионально. Пехотинец с непонятным акцентом просто рванул вперед, когда началась стрельба. Алекс поначалу не определил, откуда она, но автоматически притормозил и рискнул выглянуть. На перекрестке перед ними он заметил блики на стволах оружия и кружок шлемов. Нападающие стояли у люка, ведущего в коридор, так что стреляли в узкий тоннель. Даже если бы у него было оружие, мишень оказалась бы слишком мелкой.

— Отвечаем на огонь, — сказал второй пехотинец, и Алексу понадобилась четверть секунды, чтобы понять — тот говорит не с ними. — Толливсена подстрелили.

— Отстреливаемся, — прокричал пехотинец с непонятным акцентом.

У другой стены коридора премьер-министр скрючился около края люка. Большинство гражданских прижались бы к стене и тем самым оказались бы под перекрестным огнем. Смит так не поступил. Наверняка результат тренировок.

Пропела новая очередь, оторвав от стены и пола длинную черную полоску и наполнив воздух вонью кордита.

— Слышьте, — прокричал один из нападавших, — отдайте Смита, и проваливайте, са са?

Первый пехотинец ответил тремя очередями, за ними последовал смех атакующих. Алекс не был уверен, но ему казалось, что на стреляющих в них марсианская военная форма и легкая броня.

— Эй! — крикнул Алекс. — Мертвыми мы ведь вам ни к чему, да?

Настала тишина, как будто от удивления.

— Эгей, бист ту, Камал?

— Угу. Моя фамилия Камал.

— Пилот Костяшки, да?

— А кто это?

— Предательница, вот кто. Когда попадешь в ад, передай ей, что тебя отправил туда Сало.

— Граната, — до странности спокойно произнес пехотинец с неясным акцентом. — Предпринимаем контрмеры.

Алекс повернулся лицом к стене и заткнул уши руками. Ударная волна от взрыва шлепнула его в бок. Он с трудом вдохнул. В воздухе крутилась похожая на снег пыль, Алекс задыхался от густой вони пластика и горелой взрывчатки. Дробь выстрелов донеслась как будто откуда-то издалека.

— Граната обезврежена, — прокричал пехотинец. — Но подкрепление не помешало бы.

На ладонях премьер-министра виднелись красные полосы, белые манжеты намокли от крови, крохотные капельки плыли в воздухе. Стена под рукой Алекса содрогнулась, как будто на корабле что-то взорвалось, но за пределами слышимости. Кто-то впереди хохотал, улюлюкал и говорил что-то на астерском сленге слишком быстро, чтобы понять. Алекс пригнул голову и снова высунулся, пытаясь осмотреть коридор впереди. Стрекот пуль отбросил его назад в хлипкое укрытие.

Смех превратился в крики, резкие очереди — во что-то более гулкое и угрожающее. Пехотинцы открыли огонь, и коридор превратился в ад. Мимо прокатилось кувырком тело, вялое и неживое, форма на нем пропиталась кровью из десятка ран. Алекс не мог понять, на чьей стороне был этот человек.

Стрельба прекратилась. Алекс переждал, пригнулся и снова высунул голову. А потом и чуть больше, чтобы оглядеться как следует. Перекресток, где затаились враги, заволокло дымом, кровью и противогранатной защитой. Ближе к нему плавали два тела, одно мертвое, в легкой боевой броне, а второе — в полном обмундировании пехотинца. Человек в усиленной броне поднял руку в знак того, что всё чисто.

— Очистили для вас коридор, — произнесла Бобби, ее голос доносился как будто издалека и двоился. — Можете выходить. Хотя стоит задержать дыхание. Тут много мелкого мусора.

Алекс двинулся вперед, премьер-министр за ним. Они миновали Бобби и четырех новых пехотинцев, так что теперь их конвой составил шесть человек. Алекс не видел Бобби в броне со времен сражения на Ио. Среди других пехотинцев, когда массивная броня делала ее еще больше, она выглядела на своем месте. И более того, явно тосковала, что это лишь временно.

— Тебе идет, Драпер, — сказал Алекс, пролетая мимо. 

Наполовину оглушенный стрельбой, он расслышал слова лишь у себя в гортани. Улыбка Бобби дала понять, что она его слышала.

В ангаре «Бритва» висела на распорках, явно предназначенных для кораблей большего размера. Как зубочистка в промышленном токарном станке. Члены команды держались за ручные захваты вокруг нее, жестами показывая Алексу, Бобби и премьер-министру, что нужно подняться на борт. Когда Алекс оказался на корабле, массивные двери ангара уже начали открываться. Командир отряда по обслуживанию полетов натянула на него скафандр и прокричала, чтобы Алекс ее расслышал:

— Мы в связке с огневой защитой. Пытаемся расчистить вам путь, но будьте осторожны. Будет печально, если наткнетесь на наши собственные снаряды.

— Понял, — ответил Алекс.

Она кивнула в сторону дверей ангара.

— У нас нет времени полностью подготовить док, выпустим вас, когда достигнем половины атмосферы. Резковато, но корпус не должно пробить.

— А если пробьет?

Она снова протянула ему скафандр.

— У вас будет немного воздуха в баллонах, пока что-нибудь не придумаете.

— Ну, не самый лучший план, но хоть какой-то.

— Обстоятельства не самые лучшие, — согласилась она.

Алекс натянул скафандр, а премьер-министр, уже в нем, влез в заднюю каюту катера. «Бритва» — это гоночная шлюпка. Скоростной корабль, предназначенный для гонок за пределами атмосферы, в философском смысле — потомок тех кораблей, которые не теряли из вида берега. И более того, она уже устарела. Ее первая хозяйка много лет назад то ли погибла, то ли превратилась в нечто непонятное, но корабль состарился еще до того. А теперь они собирались лететь на нем через зону боевых действий.

Алекс проверил последний шов на скафандре и двинулся к «Бритве». Бобби уже заглядывала внутрь. Она заговорила по встроенному радио.

— Есть небольшая проблема, Алекс.

Он втиснулся внутрь мимо нее. Даже в присутствии неодетой в боевую броню Бобби корабль казался слишком маленьким. А теперь, когда Алекс перевел взгляд с нее на второе кресло — смехотворно крохотным. Она просто не вмещалась.

— Придется отменить запуск, — сказал Алекс. — Нужно найти тебе обычный скафандр.

— Корабль берут на абордаж. Ищут нас. И его. Нет времени. — Она повернулась и посмотрела на Алекса. Выражение лица под ее шлемом было печальным. — Я вижу только один вариант.

— Нет, — ответил Алекс. — Ты не останешься. И плевать мне на всё. Я тебя не брошу.

Бобби дернулась, широко распахнув глаза.

— Что? Нет, я про то, чтобы убрать кресло и использовать двигатели скафандра, чтобы удержаться. Ты думал, я...

— Давай. Сделай это. Быстро.

Бобби наклонилась, магнитные ботинки прищелкнулись к палубе «Бритвы», одной рукой она схватилась за обшивку. А другой взялась за основание кресла и потянула. Болты выдернулись, как будто она рвала лист бумаги, и Бобби выкинула кресло в ангар. Шарниры сгибались и поворачивались во время вращения. Бобби влезла обратно, приставила руки и ноги к стенам и палубе и накачала скафандр, пока он не застрял намертво, как часть конструкции.

— Готово, — сказала она. — Порядок.

Алекс повернулся обратно к командиру отряда по обслуживанию полетов. Она отдала честь, и он в ответ тоже, с замирающим сердцем. Пехотинцы их конвоя, рисковавшие жизнью, чтобы довести их сюда, уже ушли. Алекс пожалел, что не успел их поблагодарить.

— Вернусь к пульту управления и выпущу вас, — сказала женщина. — Аккуратней там.

— Спасибо, — ответил Алекс. Он нырнул в корабль, закрыл люк и начал предполетную подготовку. Реактор разогрет, индикатор эпштейновского двигателя на панели загорелся зеленым. Вода и воздух на должных уровнях, очистители готовы. — Вы на месте, сэр? — спросил он.

— Всё готово.

— Держись крепче, — сказал Алекс Бобби. — Может потрясти, а ты не в кресле.

— Нет, в кресле, — ответила она, и Алекс расслышал в тоне игривую улыбку. — Ношу собственное.

— Ладно. Тогда поехали.

Сигнал на распорках сменился с «готовности» на «пуск», и «Бритва» зависла в воздухе. Раздался предупредительный сигнал, он звучал тише в разряженной атмосфере, и массивная дверь ангара начала открываться. Перемена давления ударила по «Бритве» как молотком. Алекс устремился в расширяющийся проем, в тьму и к звездам, и скользнул в него. Истосковавшаяся и голодная «Бритва» ринулась в вакуум. Дисплей показал с десяток кораблей, слишком маленьких, чтобы разглядеть невооруженным глазом, и длинные извивающиеся следы ближнего огня, расползшиеся в пространстве как щупальца осьминога.

— Беру на себя управление лазером комма, — сказала Бобби.

— Понял. Сейчас потрясет.

На полной скорости он бросил «Бритву» к дверям ангара и в узкий коридор между снарядами корабельных орудий. Катер крутился между очередями высокоскоростного вольфрама, и Алекс надеялся, что этого хватит для уничтожения торпед, которые вражеские корабли выпускали в них прямой наводкой. А потом за ними быстро начали распространятся волны. Дисплей «Бритвы» превратился в сплошные огни, плотность торпедной атаки была слишком велика, чтобы отразить на экране каждую. Линкор выпустил разом весь арсенал, установив лазеры наведения на одну частоту с лазерным коммом катера.

— Вот и наш конвой, — сказал Алекс. Давайте отсюда выбираться. Сколько g ты можешь выдержать, Драпер?

— Если сломаю ребро, я дам тебе знать.

Алекс ухмыльнулся, послал катер в сторону Солнца и ускорился — две g, три, четыре, четыре с половиной — пока система не начала возмущаться, что не может ничего ему вколоть через скафандр. Алекс стукнул по контрольной панели шлема подбородком и вколол себе амфетамин из крохотного аварийного пакета. Похоже, вражеские корабли не поняли, что происходит, но их красные треугольнички на дисплее стали разворачиваться. Выхлопные шлейфы за спиной Алекса соперничали по яркости со звездами, а он летел к солнцу, к Земле, Луне и остаткам флота ООН. В груди Алекса расцвела радость, как будто он сбросил груз с плеч.

— Не возьмете вы «Бритву», — сказал он красным треугольничкам. — Уйдем мы от вас, уйдем. — Он переключил радио на общий канал. — Как вы там?

— Отлично, — выдохнул премьер-министр. — А мы долго еще будем идти на такой тяге?

— Еще чуть-чуть, сэр. Как только найдем местечко, где можно вздохнуть свободней, я вернусь к одной g.

— Вздохнуть свободней, — с трудом произнес премьер-министр. — Забавно.

— Всё супер, Алекс, — откликнулась Бобби. — Я могу снять шлем? Я бы предпочла не использовать весь воздух из баллона, когда он есть на корабле.

— Да, можешь снять. И вы тоже, господин премьер-министр.

— Пожалуйста, называйте меня Натан.

— Понял тебя, Нат, — сказал Алекс.

Солнце превратилось в белую сферу. Он притянул ближе навигационный компьютер и стал прокладывать маршрут к Луне. Самый быстрый привел бы их за пределы орбиты Меркурия, но катер не выдержал бы расстояние меньше половины АЕ от Солнца. Значит, путь будет немного посложнее. Да и Венера — не та планета, от которой можно благополучно оттолкнуться. Но если Авасарала пошлет им навстречу конвой, он мог бы пройти мимо нее. Так что имело смысл выбрать это направление.

— Алекс? — сказала Бобби.

— Я здесь.

— Что ты там говорил по поводу того, что меня не бросишь? Ты же не всерьез?

— Конечно, всерьез.

— Спасибо.

Он почувствовал, как краснеет, даже несмотря на гравитацию.

— Не за что. Мы ведь теперь команда? Должны присматривать друг за другом.

— Не бросаем ни одного бойца, — ответила она. Возможно, из-за перегрузки, но что-то в ее тоне намекало, будто она имела в виду нечто более серьезное. Словно дала обещание. Она охнула. — Алекс, к нам приближаются скоростные объекты. Думаю, говнюки все-таки пальнули в нас торпедами.

— Готова их разочаровать, сержант?

— Еще как. Сколько у нас патронов в магазине?

Алекс переключил дисплей. Облако сопровождающих торпед превратилось в отдельные объекты, белые точки с серийным номером рядом с каждым. Но всё равно они занимали весь экран. Он переключился на поле с данными.

— Чуть больше девяноста.

— Годится. Очень похоже, что их корабли тоже идут к нам на полной тяге. Как насчет того, чтобы отправить к ним парочку прямо в лоб, чтобы немного сбить спесь?

— В любом случае, так они будут держаться на расстоянии. Скорее всего, их ОТО собьет торпеды еще на подлете, но всё равно не возражаю, — сказал он. — Разве что... погоди-ка. Он переключился на данные о вражеской флотилии. Понадобилось несколько секунд, чтобы найти нужные. Он отметил «Пеллу». — Только не в этот. В этот мы стрелять не будем.

— Поняла.

Не бросаем ни одного бойца, думал Алекс. Это относится и к тебе, Наоми. Не знаю, какого хрена ты там очутилась, и не понимаю, к чему это приведет. Но чтоб мне сдохнуть, если я тебя брошу.

 

Глава тридцать пятая

 

Наоми

Когда-то давно она была девчонкой и не знала жизни, ей трудно было относиться к своему партнёру Марко как к негодяю. Даже после «Гамарры». Даже когда он отнял Филипа. Наоми выросла в бедности, она знала, каковы негодяи. Они насиловали своих жён. Избивали. Били своих детей. Так их и узнают. Марко никогда таким не был. Он ни разу её не ударил, никогда не грозился пристрелить, вышвырнуть в шлюз или плеснуть кислотой в глаза. Он так хорошо изображал доброту, что Наоми сомневалась в себе — может, она и есть такое неразумное и безрассудное существо, как намекал ей Марко.

Он ни разу не сделал ничего, что помогло бы его раскусить.

Добравшись до своей каюты, Наоми тут же заперла дверь. Она больше не думала о попытках позвать на помощь или покинуть это тесное пространство. Она знала, что заключена в тюремной камере, и была уверена — так же твёрдо, как и в том, что смертна — что рано или поздно сюда явится Марко.

***

Всё ещё в марсианской военной форме, он сидел напротив неё. Глаза смотрели ласково, губы сложены в улыбку, полную удивления и сочувствия. Марко напоминал поэта — человек, хорошо побитый жестоким миром, но всё ещё способный испытывать возвышенные чувства. Должно быть, тренировал выражение лица перед зеркалом, подумала Наоми. Очень похоже.

Рана на её голове больше не кровоточила. Суставы болели, а на левом бедре расцвёл огромный синяк. Даже кончики пальцев саднило, как будто с них до мяса содрана кожа, хотя на самом деле они выглядели только чуть розовее обычного. Наоми выпила ромашкового чая того же сорта, что заваривал «Росинант», ощущая в этом поддержку тайного друга. Она понимала, что это не вполне здравая мысль, но всё-таки утешение.

Столовая пустовала, мониторы выключены, экипаж отослан прочь. Отсутствовали даже Кин и Карал. Создавалось впечатление, что всё сказанное здесь останется между ними, но скорее всего, это не так, и откуда-то с другой палубы за происходящим наблюдал Филип. Это походило на западню. Рядом с Марко всё казалось западнёй. Потому что так и было.

— Не понимаю, Наоми, почему ты так со мной поступаешь, — сказал Марко. В голосе не было злости. Нет, не так — злость была, только скрывалась под маской разочарования. — Раньше ты вела себя лучше.

— Сожалею. Я расстроила твои планы?

— Пожалуй, да, — сказал Марко. — В этом и дело. Раньше ты всё понимала. Ну, по крайней мере, старалась подумать, прежде чем встревать. Разве это достойно профессионала? Влезть в сложное дело и ухудшить ситуацию. Теперь трудно будет и то, что могло бы пройти легко. Я лишь хочу, чтобы ты поняла, зачем я всё это делаю, и что другого пути у меня не было.

Она знала, будет непросто. Женщина поумнее зарыдала бы и попросила прощения. Искренность не имеет смысла. Не стоит показывать Марко настоящие чувства. Лучше притвориться слабой. Наоми понимала, но не могла так поступить. Что-то внутри неё противилось. Может, если притворяться слабой, это слишком легко могло бы стать правдой. Может, она только притворялась сильной.

Наоми плюнула на пол. В слюне было немного крови.

— Не трать понапрасну воздух.

Марко потянулся к ней, взял за руку. Хватка была жёсткой, он словно показывал, что может причинить боль, если она сейчас же не подчинится. Что ж, подумала она, можно передать подтекст и на физическом уровне. Потом усмехнулась.

— Наоми, я понимаю, у нас с тобой не сложилось. Я знаю, ты злишься. Но я знаю, между нами что-то было. Мы были одной плотью, ты и я. И как бы мы ни пытались отстраниться друг от друга, у нас есть сын, а значит, мы никогда по-настоящему не станем друг другу чужими.

Наоми попыталась выдернуть руку, но он держал крепко. Она могла потянуть сильнее или позволить ему прикасаться к себе, контролировать её тело, пусть даже такую маленькую часть. Во взгляде Марко мелькнуло наслаждение. Улыбка стала чуть более искренней, сила давала ему преимущество.

— Ты должна понять — всё, что я здесь делаю, это не ради меня. Это для нас.

— Для нас?

— Для астеров. Это ради всех астеров. Ради Филипа. Чтобы когда придёт его черёд, для него нашлось место во вселенной. Чтобы он не превратился в сноску в учебнике истории – дескать, когда-то люди обитали на спутниках, планетах и астероидах, непригодных для нормальной жизни. А потом мы нашли врата, и те люди вымерли, потому что мы в них не нуждались. Вот ради чего я должен сражаться. Тебе не нравятся мои методы, я понимаю. Но иначе нельзя, и это правое дело.

Наоми молчала. Пищевой процессор пронзительно запищал — это значило, что уровень подачи воды ниже допустимого. Она подумала — известно ли это Марко, или для него это просто очередной бессмысленный шум.

— Прекрасная речь. Но она не объясняет, для чего здесь я. Чтобы разрушать Солнечную систему, моё присутствие здесь тебе ни к чему. Я понадобилась для чего-то другого. Хочешь знать, что я думаю?

— Ты говорила. — Марко чуть сильнее сжал её руку. — Чтобы великий Джеймс Холден не разрушал мой дом. На самом деле, ты слишком много о нём думаешь. Он того не стоит.

— Нет, всё ещё хуже. Я считаю, ты хотел заполучить «Роси». Хотел, чтобы в этом бою мой корабль сражался на твоей стороне. А когда я прилетела одна, ты решил использовать старый метод. Поручил Сакаи подготовить взрыв. Потому что больше ты вообще ни на что не способен.

Улыбка Марко оставалась такой же тёплой, но взгляд теперь стал жёстким. Неудивительно. 

— Довольно, — сказал он.

— Ты начал этот разговор с «Зачем ты заставляешь меня причинять тебе боль, ведь я так тебя люблю», а теперь мы пришли к «Если ты не моя, то будешь ничьей». Можешь и дальше притворяться, что дело не в корабле. Мне всё равно.

Марко отпустил её и поднялся. Он казался не таким высоким, как она помнила.

— Ты с самого начала всё понимала неправильно. Я хотел достать Фреда Джонсона — палача станции Андерсон, убившего людей, таких же, как ты, я или Филип, только за то, что они астеры. Хотел изолировать его. Забрать из его рук ваш корабль, увести его, но не вышло. Сакаи пытался вывести корабль из строя. Повредить, са са? Устроить взрыв на трёхпроцентной мощности. Пробить корму, не обязательно даже ранить кого-то.

— Я тебе не верю, — сказала Наоми, но Марко уже слишком разошёлся. Он мерил шагами столовую, размашисто жестикулируя, будто произносил речь перед невидимой толпой.

— В мои планы не входило уничтожать корабль. Ты меня к этому подтолкнула. То, что происходит с Холденом, твоя вина, не моя. Вот что ты должна понять. После твоего вмешательства всё стало тяжелее. Ты не знаешь, Наоми. Не знаешь, потому что я не говорил.

Она отхлебнула чай и пожала плечами.

— Так скажи.

Марко ухмыльнулся.

— Ты обратила внимание, что мы на несколько минут вырубали тягу? Немного странно — в разгар погони, верно?

По правде говоря, она не заметила. Она лежала в кресле, зализывала раны и не обращала внимания на перепады корабельной гравитации.

— Процедура стыковки, — он извлёк из кармана ручной терминал и что-то выбрал. 

Динамики защёлкали и зашипели. Картинка не появилась, но раздался голос.

Её голос.

«Это Наоми Нагата с «Росинанта». Если вы это слышите, пожалуйста, передайте дальше. Сообщите Джеймсу Холдену, что я в беде. Контроль навигации потерян. Связь не в порядке. Прошу передать сообщение».

Марко коснулся чего-то на терминале, и экран ожил. Внешние камеры, возможно, связанные с системой защиты. «Четземока» был виден примерно с сотни метров, стыковочная камера цеплялась за шлюз как соединённая пуповиной. Если хорошо покопаться, этот корабль приведёт к ней. Платежи за него шли с её счетов.

— Выведем его на встречный курс, ну, примерно, — в голосе Марко звучали усталость и сожаление, за которыми — она была уверена — скрывалось злорадство. — Магнитная ловушка настроена на отказ, когда сенсор приближения зафиксирует корабль. Этого не должно было случиться, но теперь так.

Горло сжимало отчаяние, и она изо всех сил старалась с ним справиться. Так Марко и хотел, значит, она должна делать и чувствовать что угодно, только не это. Она рассматривала экран. Корабль походил на какую-то склеенную эпоксидкой коробку.

— Ты крадёшь его у собственного сына, — сказала она. Марко вздохнул. Наоми кивнула на экран. — «Четземока». Я сказала Филипу, что он может его забрать, когда прибудем на место. Это его корабль. А ты его отнимаешь.

— Военная необходимость, — сказал Марко.

— Дерьмовый ты отец.

Его челюсть выдвинулась вперёд. Кулаки крепко сжались. На мгновение ей показалось, что сейчас он сбросит маску. Покажет, кто он на самом деле, для кого бы ни играл. Но Марко тут же взял себя в руки, и она не знала, что чувствует — облегчение или разочарование.

— Если бы ты знала свое место, Джеймс Холден был бы жив. Но ты вышла за пределы допустимого, влезла не в своё дело. Из-за тебя он умрёт.

Наоми встала, потёрла тыльной стороной ладони глаза. Её фальшивый голос повторял: «Сообщите Джеймсу Холдену, что я в беде...»

— Что-то ещё?

— Притворяешься, что тебе всё равно, — сказал Марко. — Но это не так.

— Это ты так думаешь, — она пожала плечами. — У меня тут небольшой ушиб. Голова от него болит. Или ещё из-за чего-то. Я схожу в медотсек, полечусь?

— Можешь притворяться...

— Могу притворяться в медотсеке? А тебе нужно ещё давить на меня?

Это было уже слишком. Наоми хотелось сказать ему многое. Ты — самовлюблённый эгоист, ты садист, я не могу представить, что когда-то любила тебя, а если Джим погибнет — Богом клянусь, я найду способ устроить сбой магнитной ловушки на этом корабле, и все мы отправимся в ад вслед за ним. Но приглашение к перепалке — его западня, и она ничего не стала говорить. Молчание сбило ритм спектакля Марко, Наоми увидела, как опустились его плечи — он отступил, сошёл с воображаемой сцены.

— Мирал! — завопил он, и Наоми услышала, что к ним идёт кто-то из экипажа. — Ты злоупотребила свободой, которую я тебе дал. Не надейся ее сохранить.

— Слишком опасна, чтобы жить на свободе? — она облизнула кончик пальца и нарисовала галочку на воображаемой доске. — Очко в мою пользу.

Незнакомая женщина из медицинского отсека сделала тесты, проверив, что у Наоми нет мозгового кровотечения и ни за одним из синяков не скрываются серьёзные раны, способные разрушить мышцы, вызвать прилив калия и остановку сердца. Мирал, прислонившийся к шкафу с лекарствами, уныло перечислял непристойности — сука, шлюха, говно. После долгих дней инвентаризации Наоми хорошо знала содержимое этого шкафа. Первый ящик — бинты и перевязочные материалы. Второй — одноразовые карты не менее чем сотни разных тестов в полевых условиях. Третий ящик — аварийные медицинские наборы вроде декомпрессионных комплектов, адреналиновые шприцы, дефибрилляторы. Наоми посмотрела на Мирала, декламировавшего свой длинный перечень. Он обернулся, потом вернул взгляд, произнося каждое слово чуть более резко.

Медик заставила её сесть, амортизатор медицинского стола скрипнул под сместившимся весом. В рот Наоми полился анальгетический спрей. Вкус у него был как у искусственной вишни с плесенью.

— Может, стоит отдохнуть пару дней? — сказала медик.

— Было бы неплохо, — согласилась Наоми, спрыгивая с кушетки. 

Она одним движением пнула Мирала в пах, отчего тот завалился в шкаф, и разбила два пальца на ноге. Не обращая внимания на пронзительную боль, она бросилась к нему и принялась молотить по голове и шее. Он покатился по полу, Наоми вместе с ним. Дверца шкафа распахнулась, тесты и шприцы с лекарствами рассыпались по полу. Дёрнувшийся локоть Мирала скользнул по её челюсти, от удара зазвенело в ушах.

Она повалилась на бок, лицом вниз, прямо на декомпрессионные блоки размером не больше пальца. Мирал вывернулся и придавил коленями её спину. Женщина-медик закричала. Наоми старалась вырваться, уклониться от ударов, но ничего не получалось. Потом тяжесть внезапно её отпустила. Она перекатилась на бок — Карал удерживал Мирала болевым приёмом. Тот пытался сопротивляться и ругался, но глаза старого астера оставались мертвенно-спокойными.

— Злишься на самого себя, что она тебя врасплох застала, — сказал Карал. — Бить её — дело Марко, а не твоё. Сабе, придурок?

— Са са, — сказал Мирал, и Карал отпустил его. 

Медик, забившаяся в угол, представляла собой картину безмолвной ярости. Мирал потирал шею и косился на Наоми, до сих пор лежащую на палубе. Карал подошёл к ней, взглянул сверху вниз.

— Бист бьен? Ты в порядке, Костяшка?

Она кивнула, и когда Карал протянул руку, ухватилась за неё и позволила ему помочь подняться. Наоми направилась к двери, Мирал тут же двинулся следом, но Карал положил руку на его плечо.

— Я с ней сам разберусь.

Наоми повесила голову, волосы, как вуаль, закрывали лицо. От постоянных перегрузок ускорения спина и колени болели сильнее ран. На всём пути через корабль к ней оборачивались злобные лица. Она чувствовала идущую от них ненависть, как жар от огня. Они миновали столовую, «Четземока», связанный с их кораблём, до сих пор висел на экране. Когда его отцепят, придётся обрезать тяги, иначе будут тащиться сбоку как щупальце. Так она узнает, что уже поздно. Пока этого не случилось.

Карал вошёл вслед за Наоми в её каюту и закрыл дверь. В таком крошечном пространстве вдвоём было тесно и неловко. Она села в кресло-амортизатор, поджав ноги, скрестила руки и вопросительно посмотрела на него. Карал покачал головой.

— Ты должна прекратить, Костяшка, — голос звучал неожиданно мягко. — Мы тут здорово вляпались. Эса ла мы делаем? Историю, да? Изменяем всё — только на этот раз для себя. Знаю, у вас с ним не очень, но ты мусс, должна его слушать. Да?

Наоми отвернулась. Ей просто хотелось остаться одной, но Карал не уходил. Он сел, прислонившись к стене, подтянул колени к широкой груди.

— Я слыхал про тот план послать за тобой. Притащить сюда. Против был. Говорил — маль концеп, плохая идея. Зачем раздирать старый шрам. Марко сказал, оно того стоит. Сказал, ты будешь в опасности, когда всё начнётся, а Филип, он заслужил повидать свою мать, да? А Марко есть Марко, си.

Карал с тихим, еле слышным шорохом провёл ладонями по голове. Наоми почувствовала непреодолимое желание прикоснуться к нему, как-то утешить, но не решилась. Когда он снова заговорил, голос звучал устало.

— Мы — маленькие люди в большое время, да? Время палачей и Марко, людей, творящих историю. Время новых миров. Кто хочет такого? Просто смирись с этим, да? Может, этот твой Холден, он и не клюнет на приманку. Может, там пролетит что-то другое раньше него. Может, ты смиришься и переживёшь это. Разве так трудно? Делать, что надо, и выжить?

Наоми пожала плечами. Они молчали, слышалось только пощёлкивание воздухоочистителя. Потом Карал со вздохом поднялся. Сейчас он казался ей старым, и не только от прожитых лет. Она на минуту опять стала юной, вернулась назад, на Цереру, Филип кричал в колыбельке, а она слушала новости об «Августине Гамарре». Наоми впервые подумала, что все на этом корабле наблюдали в реальном времени за гибелью Земли точно так же, как когда-то она смотрела на огонь «Гамарры», вспыхивающий на экране, будто светлячок, и угасающий, многократно повторенный в выпусках новостей. Ей хотелось сказать что-нибудь, но она только смотрела, как Карал открыл, а потом закрыл за собой дверь. Замок защёлкнулся. Она смахнула с глаз слёзы и наконец, когда её точно никто не видел, выплюнула на ладонь декомпрессионный блок.

Маленькая вещичка, мокрая от слюны и размером с палец на ноге, из тех, которые носят с собой все водители мехов. Крошечная ампула инъекционной искусственной крови и тревожная кнопка, отправляющая запрос неотложной медпомощи в цикл работы любого шлюза. Военные корабли вроде «Пеллы» и «Роси» игнорировали такие запросы из соображений безопасности. «Кентербери» и другие коммерческие суда обычно принимали их, поскольку перевозили гражданских, которые представляли для самих себя большую опасность, чем пираты или абордажники. Наоми не знала, как отреагирует на декомпрессионный блок «Четземока», но способ выяснить был лишь один. Теперь оставалось только добыть скафандр и точно узнать, когда перережут тяги между кораблями.

Затем надо получить управление кораблём, может, разогнать ядро, и рвануть прочь, подальше от Марко. Опять. Она почувствовала боль при мысли о Филипе, и Кине, и Карале, обо всех, кого знала и жалела. Даже любила. Эхо огромной боли, и она могла с ней справиться.

—Ты не сломал меня, когда я была девчонкой, — сказала она крошечному декомпрессионному блоку. — Не знаю, с чего ты взял, что сможешь сломать теперь.

 

Глава тридцать шестая

 

Холден

Холдену дико хотелось спать, но сон никак не шел. Максимум, на что его хватало — несколько часов утомительного забытья, от которого было только хуже. Он мог отправиться в свой номер на станции, но отказался. Пусть с гравитацией, прижимающей тело к матрасу, спать и удобней, но покидать свой корабль он не собирался. На шее и щеках чесалась щетина — он не помнил, сколько времени уже не брился. В течение рабочей смены жилось несколько легче: новый экипаж по кругу проверял все системы в поисках следов диверсии, не обнаруженных ранее. Было чем заняться, с кем поговорить. Когда они ушли, он пообедал на борту, попытался заснуть, затем принялся бродить по кораблю, словно в поисках чего-то, но чего — никак не мог вспомнить.

И потом, хоть разум настойчиво советовал этого не делать, он включил новости.

«После того, как станция Медина погрузилась в радиомолчание, связь со всеми колониями была окончательно потеряна. Остается лишь гадать, насколько правдива информация, полученная из колонии Фольквангр, об инопланетной активности в южном полушарии Нового Тритона...»

«Представитель портовой администрации заявил, что объявленный Ганимедом нейтралитет — это отражение значимости, а не политическое заявление...»

«На перехват уже отправились войска ООН, но до сих пор не ясно, находится ли премьер-министр Смит на борту гоночной шлюпки или же это попытка отвлечь внимание противника от стандартной схемы эвакуации. И.о. генерального секретаря Авасарала объявила о создании зоны безопасности на пути катера, и всем находящимся поблизости судам рекомендовано сместиться за пределы дальности стрельбы...»

Скорость света — это проклятье, подытожил Холден. Даже самые удаленные уголки обитаемой вселенной казались находящимися на расстоянии вытянутой руки, и обман был заразителен. Временной лаг между Тихо и Землей составлял меньше четверти часа, но на путешествие от одной точки к другой уходило несколько дней. Если Алекс или Наоми погибнут, он узнает об этом в течение нескольких минут. Выключив свет в каюте, Холден переключил каналы, прекрасно понимая, что даже если что-то случится, он ничего не сможет поделать. Казалось, он стоит на поверхности замерзшего озера, наблюдая, как подо льдом тонут самые дорогие ему люди.

Если бы все это происходило где-нибудь в другом месте — там, где он не мог ничего видеть — возможно, тогда он бы отвернулся. И заснул, и они бы ему снились. Когда раздался сигнал на терминале, он был рад звонку.

— Паула, — произнес Холден.

— Холден, — раздалось в ответ. — Не знала, по какому расписанию ты там живешь, переживала, как бы не выдернуть тебя с кровати.

— Ничего, — поспешил ответить Холден. Почему-то ему было стыдно, что он не спит. — Ничего, все нормально. Что там у тебя?

Хакер ухмыльнулась.

— У меня тут, можно сказать, неопровержимая улика. Могу переслать тебе отчет...

— Нет. То есть, да, давай, но я там хоть слово пойму?

Паула все так же улыбалась ему с экрана терминала:

— Я тут собиралась сходить поужинать. Давай пересечемся в «Ля Фромажери», я тебе все объясню.

Холден открыл карту станции. Ресторан находился не очень далеко. Если Наоми погибнет прямо сейчас, он узнает об этом, как раз, когда будет на месте. Или даже раньше. Он потер пересохшие, словно полные песка глаза.

— Идет.

— За твой счет.

— Да-да, выжимай из меня все соки, пока можешь. Скоро буду.

Ресторан был небольшим. Столики казались изготовленными из настоящего дерева, но почти наверняка использовался прессованный бамбук с местной станции гидропоники. Ни одно заведение со сколько-нибудь умеренными ценами не могло себе позволить материалы, полученные из живого дерева.

Паула заняла столик у стены. Скамья, на которой она сидела, подходила ей как раз, но когда сел Холден, его ноги едва достали до пола.

— Шеф, — кивнул Паула. — Я уже заказала.

— Не голоден. Что там у тебя?

— Гляди, — она передала ему ручной терминал. 

На экране отражался структурированный программный код — секции внутри секций, повторяющиеся блоки, отличающиеся друг от друга настолько мелкими деталями, что они были почти незаметны. Холдену показалось, что он смотрит на поэму, написанную на незнакомом языке.

— И что это такое?

— Вот эти две строчки, — показала она, — разбивают магнитную ловушку. Вот это — набор условий, по которым активируется код. Доберись ты до девяноста пяти процентов, превратился бы в звезду. Если бы корабль находился в доке, а скорее всего, так бы и было, немаленький кусок станции взорвался бы вместе с ним.

— А новая программа? На которой сейчас работает корабль?

— Чиста, — ответила Паула. — Можешь начинать восторгаться моим умением найти две строчки недокументированного кода в программе управления магнитным полем двигателя.

— Я в восторге, — послушно сказал Холден.

— Спасибо, но это еще не самое крутое. Смотри сюда. Видишь эти переменные, равные нулю? Это параметры, которые не используются в системе.

— Ага, — ответил Холден. Судя по ее радостному выражению лица, он должен был о чем-то догадаться, но после такой бессонницы...

— Это универсальная программа. Хочешь взорвать корабль через шесть дней после выхода из порта — выстави вот это значение на полмиллиона секунд. Хочешь взорвать корабль при запуске бортовых орудий — задай здесь значение «один». Да тут почти десяток различных способов подорвать корабль, и их еще можно комбинировать.

— Ну, это любопытно...

— Да это, мать его, ключевая улика, — ответила Паула. — Отказ изоляции магнитных полей — вещь такая, следов не оставляет. По идее, такого происходить не должно, но происходит же. Принято считать, что это несчастные случаи. Бывает, что уж тут поделаешь — корабли иногда взрываются. Но эта программа — доказательство того, что кто-то намеренно создал инструмент для организации этих инцидентов, чтобы повторять их снова и снова, на любом корабле, в чьи программы получилось добавить этот код. У нас на руках — свидетельство того, что тысячи инцидентов, о которых никто раньше и не задумывался, на самом деле чистой воды убийство.

Ее глаза возбужденно блестели. Холден же почувствовал, как комок в животе стремительно увеличивается в размерах.

«Мне нужно уехать и кое-что сделать, — прозвучал в голове голос Наоми. — А тебе там делать нечего. Вообще нечего».

Неужели речь шла об этом? Неужели именно это она пыталась скрыть от него, от «Росинанта»? Если так, что бы это могло значить?

На него выжидающе смотрела Паула. Он не знал, как ответить, но сидеть в тишине становилось неудобно.

— Ну... круто? — сказал он.

***

Фред сидел за столом Драммер, облокотившись на него и положив подбородок на сплетенные руки. Судя по всему, устал он не меньше Холдена. Экран монитора показывал комнату для допросов и расположившихся в ней Драммер и Сакаи. Стол, обычно находившийся в центре между ними, был сдвинут в сторону, а сама Драммер откинулась на стуле, закинув ноги на стол. Похоже, заключенный и надзирательница дружно пили кофе. Сакаи чему-то рассмеялся и покачал головой. Драммер лукаво улыбнулась в ответ. Она выглядела моложе своих лет, и Холден с изумлением понял, что у нее распущены волосы.

— Это что еще такое? — спросил он.

— Работа профессионала, — ответил Фред. — Втирается в доверие. Она уже почти убедила Сакаи, что его наниматель без каких-либо проблем подорвал бы всю станцию вместе с ним. Как только он проникнется — будет весь наш. Ответит на все наши вопросы и еще попытается вспомнить что-нибудь, о чем его не спрашивали. Со временем. Фанатичней перебежчиков нет никого.

Холден скрестил руки на груди.

— Мне кажется, ты упускаешь из виду вариант «забить его гаечным ключом». Мне он нравится.

— Нет, не нравится.

— В данном случае готов пойти на исключение.

— Нет, не готов. Пытки — для дилетантов.

— Да ну? А я и не занимаюсь этим профессионально.

Вздохнув, Фред обернулся к нему.

— Знаешь, твой образ безмозглого вышибалы утомляет ничуть не меньше несгибаемого Бойскаута. Очень надеюсь, что колебательные движения остановятся где-то посередине.

— Безмозглого?

Фред пожал плечами.

— Нашел что-нибудь?

— Ага, но в последней версии программного обеспечения все нормально. Мы здоровы.

— Если только иные сюрпризы не прячутся.

— Ну да.

— Сакаи говорит, что больше ничего нет.

— Вот даже не знаю, что тебе на это ответить, — заметил Холден. После паузы он продолжил: — Знаешь, я тут думал...

— О сообщении с «Пеллы»?

— Ага.

Фред встал. На его лице проступило жесткое, но не без сострадания, выражение.

— Я ждал этого столкновения, Холден. Но на кон поставлено гораздо больше, чем просто жизнь Наоми. Если протомолекулу сумеют использовать в качестве оружия или даже просто выпустят на свободу...

— Неважно, — перебил Холден. — Нет, погоди, это прозвучало не так. Конечно, это важно, очень важно, просто... ничего не меняется. Мы не можем... — он сглотнул, — не можем отправиться за ней. У меня — один корабль, у них — полдюжины. Мне хочется гнать к ней на всех парах, но это ведь ничего не изменит.

Фред промолчал. С экранов донесся едва слышный смех Сакаи. Никто не обратил на него внимания. Холден опустил взгляд на руки. Казалось, что он исповедуется перед кем-то. Возможно, так оно и было.

— Что бы здесь ни происходило, — продолжил Холден, — во что бы она ни ввязалась, я не могу все исправить, напялив сияющие доспехи и поскакав в гущу сражения. Помочь ей я могу, только следуя нашему плану. Доставить тебя на Луну. Если ты совместно с Сакаи, Доузом и Авасаралой организуешь переговоры с этими засранцами, Наоми может стать козырем в этих переговорах. Сможем обменять ее на пленных, которые сидят у тебя в камерах. Или на Сакаи. Или на что-нибудь.

— То есть ты пришел именно к таким выводам?

— Да, — ответил Холден, ощущая на языке пепельную горечь от одного только слова.

— А ты вырос с первой нашей встречи, — заметил Фред, как показалось Холдену, с сочувствием и утешением. — Мне даже неловко от моего замечания касательно твоей «безмозглости».

— Не уверен, что это хорошо. Ты сам когда-нибудь переживал такое? Любил кого-нибудь больше жизни, а потом бросал их в беде?

Фред положил руку Холдену на плечо. Несмотря на возраст и груз проблем, оставившие печать на лице и теле этого человека, хватка у него оставалась еще та.

— Сынок, я оплакал больше людей, чем ты встретил в своей жизни. Сердцу в таких вещах доверять нельзя. Действовать надо так, как знаешь, а не так, как хочется.

— А если я начну делать так, как хочется... — предположил Холден, думая, что прозвучит что-нибудь вроде «тогда я выбью Сакаи все зубы» или «тогда мы все погибнем».

Фред его удивил.

— Тогда мы ее потеряем.

— Курс задан, — сообщила из рубки Чава Ломбау. — Ждем приказа, сэр.

Холден попытался откинуться на кресле-амортизаторе, но без гравитации, придающей ему вес, сумел только выпрямить шею. Его сердце бешено скакало, холод адреналина щекотал вены.

Предполагалось, что будет не так. Мостик казался переполненным. Сун-И, серьезный и расслабленный, сидел за панелью вооружения. Маура — за передатчиками и следила за состоянием команды, хотя в этом не было особой необходимости. Это должен быть голос Алекса. В креслах должен сидеть он и Наоми.

И Холден не должен так бояться.

— Хорошо, — сказал он. — Вперед.

— Есть, сэр, — ответила Чава.

Предупреждающий сигнал сменился с янтарного на красный, и Холден утонул в кресле. Станция Тихо за его спиной рухнула вниз. Уже через час она станет слишком маленькой, чтобы разглядеть невооруженным глазом. Холден выждал три долгих, мучительных вздоха. Четыре.

— Как дела, мистер Ип?

Из машинного зала донесся голос Сандры Ип (хотя это должен был быть Амос):

— Все системы работают нормально.

— То есть мы не взорвались, — сказал Холден.

Возникла пауза.

— Да, сэр. Не взорвались, сэр.

Холден терпеть не мог ощущение неуверенности в собственном корабле. С тех пор как он поднялся на борт «Росинанта», тот был для Холдена крепостью. Холден доверил бы кораблю жизнь, как доверял собственному сердцу биться. И не просто инстинктивно. Автоматически. Было бы странно вести себя по-другому.

Но то было раньше. Саботаж Сакаи его не убил, но не оставил невредимым. Пройдет еще много времени, прежде чем Холден уверится в том, что корабль не готовит новые неприятные сюрпризы. Какая-нибудь программа, поджидающая нужного момента, чтобы откачать воздух или ускорить корабль до смертельного предела, или уничтожить корабль и его команду еще тысячью других способов. Они просмотрели всё и ничего не нашли, но делали это и раньше и чуть не погибли из-за недосмотра. Теперь сколько раз ни проверяй — всё равно будет недостаточно для уверенности в том, что ничего не пропущено. С этой минуты — и, видимо, на долгое время, может, и навсегда — он будет волноваться о том, на что раньше не обращал внимания. Холдена возмущало, даже злило, что его вера пошатнулась.

И может быть, он думал уже не о «Росинанте».

— Ладно, — сказал он, отстегиваясь. — Выпью кофе. Постарайтесь ничего тут не сломать, а если сломаете, сообщите.

Удивительно, но дружный хор «дасэр» вызвал у него уныние. Лучше бы они поняли, что он шутит. Или чувствовали себя достаточно расслабленно, чтобы пошутить в ответ. Их официальный тон снова дал понять, что это больше не его корабль.

В камбузе он наткнулся на Фреда, наговаривающего сообщение ручному терминалу — очевидно, для Андерсона Доуза. Холден потягивал кофе между фразами, похожими на официальное заявление и полными глубочайшего недоверия. Когда Фред закончил, то скрестил руки и посмотрел на Холдена.

— Мне тоже, пожалуй. Со сливками и без сахара.

— Момент, — отозвался Холден. — Есть что-то новое?

— Два корабля настоящего марсианского конвоя сдались.

— Что?!

— Они всё равно находились слишком далеко от сражения, чтобы повлиять на исход, и их жестоко обстреливали. Мне это не нравится, но не стану оспаривать решение их командиров.

— Мне мерещится, или они просто подали наши головы на тарелочке с голубой каемочкой? — сказал Холден, поставив на стол кофе. — Они и правда настолько хороши, или это мы облажались даже сильнее, чем я думал?

Фред глотнул кофе.

— Когда-нибудь слышал о битве при Гавгамелах?

— Нет.

— У Дария Третьего, императора Персии, было двести тысяч воинов. Бактрийцы, арахозийцы, скифы. Греки-наемники. Ему противостояли тридцать пять тысяч воинов и Александр Македонский. Александр Великий. Пять персов на каждого македонца. Битва должна была превратиться в резню. Но Александр оттянул крупные силы врага на фланг, и в центре рядов персов возникла брешь. Александр велел своим воинам построиться в клин и с кавалерией во главе устремился туда, прямо на императора. По обе стороны были крупные силы персов, и его окружили. Но это уже не имело значения, потому что он понял, как разделаться с Дарием. Александр увидел то, чего никто не видел. Вот так и эти люди. Маленькая группировка в АВП. И Земля, и Марс, и я имеем численное преимущество. И преимущество в вооружении. Всё это случилось, потому что кто-то увидел возможность, которую проглядели все остальные. У них хватило смелости ударить там, где никто не ожидал нападения. Это сила смелости, и если генерал удачлив и умен, они могут воспользоваться преимуществом и навсегда обойти врагов.

— Думаешь, таков их план?

— Таков был бы мой, — сказал Фред. — Эти люди не пытаются получить контроль над Поясом или спутниками Юпитера. Они пытаются заграбастать всё. Для этого нужен особый склад ума. Харизма, гений, дисциплина. Как у Александра.

— Звучит немного обескураживающе.

Фред поднял чашку. Надпись «Тахи» на ее боку еще не совсем исчезла, но красно-черные буквы наполовину стерлись от частого употребления. Но не совсем. Пока еще.

— Теперь я лучше понимаю чувства Дария, — сказал Фред. — Иметь большое войско, хорошую позицию, преимущество. В особенности, когда ты знаешь, как выигрывают войны. Это делает тебя слепым ко всему другому. И когда ты это увидишь, кавалерия македонцев уже мчится к тебе с копьями наперевес. Но Дарий проиграл не так.

— Разве? Потому что, судя по истории, которую ты только что рассказал, похоже, что именно так.

— Нет. Он побежал.

Холден отпил кофе. Из кают команды доносился гомон незнакомых голосов, напоминая, насколько все не так как нужно. Что все привычные образы прошлого сломаны и могут никогда уже не стать прежними. 

— Но если бы он не побежал, его бы убили. Его убил бы Александр.

— Возможно. Или Дарий мог бы отразить атаку. Или погиб бы сам, но его армия в ярости и горе сокрушила бы Александра. Конец императора не всегда означает конец империи. Я смотрю на Землю и всё, что там случилось. Я смотрю на Марс. На то, что случилось на Тихо, и то, что, как я опасаюсь, произошло на Медине. И вижу клин Александра, прорывающийся сквозь строй ко мне. Я так же ошеломлен, как и Дарий, в таком же смятении. Испуган. Но я не Дарий. Как и Крисьен Авасарала.

— Так ты не считаешь, что мы облажались?

Фред улыбнулся.

— Я еще не знаю, что думать. И не буду знать, пока не изучу врага. Но оглядываясь на историю человечества, я вижу куда больше людей, считающих себя Александрами Великими, чем тех, кто на самом деле ими является.

 

Глава тридцать седьмая

 

Алекс

Они летели по пустоте, а враг — за ними. Четыре марсианских военных корабля нацелились на шлейф его двигателя, и все они на полной тяге двигались в сторону Солнца. Другие два продолжали атаковать главные силы. Более половины нападавших устремились за ним. Алекс надеялся, что это поможет капитану Чаудхари выстоять. Хотя теперь он больше ничего не мог сделать — лишь наблюдать и надеяться.

В первые несколько часов они летели на полной тяге и уворачивались. Как только «Бритва» немного оторвалась от преследователей, характер охоты изменился. Теперь речь не шла о том, что их могут захватить. Алекс вырвался вперед, летел к Луне в облаке из семидесяти двух торпед, и ему навстречу двигалось подкрепление. Если не возникнет проблем, меньше чем через два дня он будет в безопасности.

Задача врага теперь заключалась в том, чтобы создать проблемы.

— Приближается очередь снарядов ОТО, — объявила Бобби.

— Умно, — ответил Алекс. — Уворачиваюсь от них. Дашь знать торпедам?

— Уже.

Вольфрамовые снаряды точечной обороны могли бы пробить торпеды на близком расстоянии. Но на текущей дистанции они были чем-то между приглашением для команды «Бритвы» налететь на них по ошибке и поднятым средним пальцем. Алекс засек приближающиеся снаряды и притормозил, так чтобы маневровые двигатели скорректировали курс левее и вниз и корабль уклонился от слегка изогнутой очереди, а потом вверх и вправо, вернув «Бритву» на курс. Облако торпед распалось, чтобы снаряды пролетели сквозь их выхлопные шлейфы.

— А вражеские торпеды? — спросил Алекс.

— Ни одной, — мгновением спустя откликнулась Бобби.

— Присматривай за ними. Наши друзья занервничали.

— Такое бывает, когда проигрываешь.

Даже не повернувшись, Алекс услышал улыбку в ее голосе.

Из каюты сзади донесся голос Смита и его прерывистое дыхание. Даже при относительно скромных g, гравитация в полете была в три раза больше привычной ему. Он часами разговаривал с кем-то по приватному каналу. Иногда Алекс различал голос Крисьен Авасаралы, иногда теплый и тягучий мужской. Видимо, с Марса.

Когда-то «Бритва» была игрушкой, ее дисплеи до сих имели бесполезные навороты, хоть и устарели уже десятилетия назад. Алекс настроил настенные экраны на изображение с внешних камер, и вокруг во всю ширь расцвел звездный ландшафт. Здесь Солнце было крупнее и ярче, чем на Земле, но из-за ограничений экранов превратилось лишь в светящееся белое пятно. Изгибы Млечного Пути сияли вдоль всей эклиптики, миллиарды звезд из-за расстояния светили мягче. Лететь среди торпед — всё равно что в облаке светлячков, а за ними, как семь Венер в земных сумерках, ярко горели выхлопные шлейфы преследователей, жаждущих убить их.

А еще Наоми.

— А знаешь, — вздохнула Бобби, — ведь тысяча из этих звезд теперь наши. Это сколько? Три десятитысячных процента от всех звезд галактики? Вот за что мы сражаемся.

— Думаешь?

— А ты разве нет?

— Неа, — сказал Алекс. — Я считаю, мы сражаемся за то, кто получит больше всех мяса на охоте и первым доберется до источника воды. За права на спаривание. За то, в каких богов верить. И кто заграбастает больше денег. Как обычно у приматов.

— За детей.

— Детей?

— Да. Все хотят, чтобы их дети жили лучше, чем они сами. Или даже чьи-то еще дети. Что-то в этом роде.

— Ага, наверное, — согласился Алекс.

Он переключил личный экран на боевой и запросил последние данные по «Пелле». Она по-прежнему тащила на буксире нелепое и явно дешевое гражданское судно. Алекс не мог понять, то ли они что-то сняли с судна, то ли чем-то его нагрузили. Пока что это был единственный корабль в маленькой флотилии, не выглядящий военным. От Наоми больше ничего не поступало, и Алекс не знал, хорошо это или плохо, но не мог не проверять корабль каждые пять минут, как будто расчёсывал болячку.

— Ты когда-нибудь беспокоился за своего ребенка? — спросила Бобби.

— У меня нет детей.

— Да? А я думала, что есть.

— Неа. Никогда не было подходящей ситуации, понимаешь? Или я считал, что она подходящая, но ошибался. А ты?

— Никогда не хотела. Мне и собственной семьи более чем достаточно.

— Да... Семья.

Бобби на мгновение замолчала.

— Ты думаешь о ней, — сказала она через некоторое время.

— Ты про Наоми?

— Ага.

Алекс развернулся в кресле. Бронескафандр Бобби упирался в обе стены, сервоприводы зафиксировали положение, чтобы она не смещалась. Выглядела она как будто распятой. А рана в полу, откуда Бобби выдернула кресло, создавала впечатление, что она вылезла из недр корабля. Выражение ее лица было одновременно и сочувствующим, и жестким.

— Конечно, я о ней думаю, — сказал Алекс. — Она же вон там. И скорее всего, она в беде. И я не могу понять, какого черта ее туда занесло. Скоро сюда на всех парах примчатся наши спасители, и тогда не знаю, смогу ли я помешать атаке на «Пеллу», чтобы защитить Наоми.

— Это тяжело, — согласилась Бобби. — Но ты же знаешь — мы на задании. Мы должны доставить Смита на Луну. Должны выстоять нашу вахту.

— Я знаю. Но всё равно не могу об этом не думать. Всё строю схемы, как использовать оставшиеся торпеды, чтобы заставить их ее отдать.

— И какая-нибудь из этих схем хоть немного правдоподобна?

— Ни единой, — признал Алекс.

— Нет ничего хуже, чем выполнять свой долг, когда это значит, что один из твоих людей окажется в опасности.

— И не говори. — Алекс взглянул на данные «Пеллы». — А ты знаешь, может...

— Неси свою службу, моряк. И выше голову. У нас еще одна очередь ОТО.

Алекс уже это заметил и начал корректировать курс.

— Да эти мелкие застранцы оптимисты. Надо отдать им должное.

— Может, они думают, что ты заснул.

Перегруженная шлюпка выглядела неуклюже и нелепо. Чтобы переместиться с кресла пилота в гальюн, и Алексу, и премьер-министру Марса проходилось протискиваться мимо бронескафандра Бобби. А Бобби — выгонять Смита на пятачок, где стояло ее кресло, а она тем временем использовала крохотную каюту, чтобы вылезти из скафандра и залезть обратно. Не было и речи о том, чтобы по очереди поспать в каюте.

Смит оказался приятным, вежливым и чутким человеком. Безобидный — это определение первым делом приходило в голову. Где-то в медленной зоне Алекс перестал следить за марсианской политикой и потому не имел никаких предубеждений против Смита или его политики. Говорили они обычно о всякой ерунде — марсианской поп-культуре во времена их детства, Смит благодарил Алекса и Бобби за то, что спасают ему жизнь, задавал вопросы об Илосе. У Алекса сложилось впечатление, что Смит в некотором роде им восхищается. И это было довольно странно.

И когда Смит высунул голову из каюты и сказал, что для Бобби пришло сообщение от Авасаралы, выглядел он как секретарь, которому слегка неловко перебивать начальника. Алекс чуть было не заверил его, что ничего страшного, но не знал, как это сформулировать, не оказавшись в еще более неловком положении.

Бобби поблагодарила Смита и некоторое время молчала. Алекс посматривал на Солнце, неприятеля и данные со спешащего навстречу конвоя ООН, скрытого солнечной короной.

— Алекс? — голос Бобби звучал разочарованно.

— Да?

— Не выходит переключить входящее сообщение с бронескафандра. Можешь перевести его на экран? Я бы сделала это сама, но...

Он переключился на комм, открыл на стенном экране панель и набрал команду. Появилась Крисьен Авасарала. Она выглядела старше, чем помнил Алекс. Темные круги под глазами и серый тон кожи были совсем ей несвойственны. Сари ее только бледнило. Но когда она заговорила, голос звучал как прежде.

«Бобби, мне нужны все твои данные о пропавших марсианских кораблях. Я знаю, ты собираешься сказать, что уже всё отдала, и конечно, я тебе верю, мать твою. Но мне они нужны. Прямо сейчас. Мне сообщили о двадцати марсианских военных кораблях, которые на полной тяге летят к Кольцу. Начиная с «Баркита» и до пары барж-дозаправщиков. Похоже на настоящий флот. Смит говорит, он этим занимается, но это может означать что угодно — то ли он точно знает, что происходит, и просто не хочет мне сказать, то ли на Марсе военный переворот и он не хочет в этом признаваться. Так или иначе, из него вытянешь не больше, чем из крысиной жопы».

— Прошу прощения, — бросила Бобби через плечо.

— Здесь нет ничего, что она не сказала мне лично, — отозвался Смит.

— Мне остановить запись? — спросил Алекс, но Авасарала уже снова заговорила.

«Если помимо тех кораблей, которые гонятся за вами, продали и другие, я должна это знать. Если все они — корабли ФМРК с командами настоящего марсианского флота, то это нечто совсем другое. А раз они не отвечают, мне остается только пялиться в окно. Если ты что-то утаила, что-то такое, чем тебе неловко со мной поделиться, я пойму. Твой патриотизм и верность Марсу всегда как гребаный гвоздь у меня в боку, со дня нашего знакомства, но я это уважаю. Это говорит в твою пользу, как военного и человека, но настало время через это переступить, мать твою.

Кстати, Натан, если ты слушаешь, а я думаю, что слушаешь, я твой лучший и единственный друг. Разреши ей рассказать мне всё, или, клянусь Богом, я сделаю так, что ты будешь торговать своей задницей дальнобойщикам на шоссе. Я пытаюсь спасти человечество. Было бы неплохо, если бы кто-нибудь помог».

На последнем слове ее голос сломался, а в глазах появились слезы. Алекс почувствовал комок в горле, на него нахлынула печаль, которую прежде удавалось игнорировать. Авасарала сделала глубокий вдох, усмехнулась и снова повернулась к камере. Она сердито вытерла глаза тыльной стороной ладони. Как будто они ее предали.

«Ну так вот. Больше никаких на хрен увиливаний. Я люблю тебя, обожаю и не могу дождаться твоего приезда, всех вас, чтобы вы были в безопасности. Будь осторожна. И пришли мне данные, мать твою. Сейчас же».

Сообщение закончилось. Бобби выдохнула и всхлипнула. Алекс был уверен, что если оглянется, то увидит, что и она плачет. Из двери каюты донесся голос Смита.

— Я сказал ей всё, что знаю. Корабли не числятся пропавшими. Команды на борту состоят из граждан Марса. Но то же самое было и на кораблях фальшивого конвоя. Пока я не закончу проверку армейского персонала и баз данных по поставкам, я даже не знаю, что искать.

Алекс откашлялся.

— Авасарала — не тот человек, которому всегда можно безоговорочно доверять, Нат. И дело не в тебе.

— Она очень скрупулезна, — ответил Смит. — И занимает твердую позицию. Сержант Драпер?

Повисла долгая пауза. Когда Алекс оглянулся, лицо Бобби ничего не выражало. Ее губы сомкнулись в тонкую линию. 

— По моей собственной инициативе и без указаний Авасаралы я... Когда я находила свидетельства пропажи, то проверяла, какой офицер отвечал за это оборудование. И не обнаружила никаких совпадений, но кто-то другой мог бы обнаружить. Если бы посмотрел.

Алекс закрыл панель с Авасаралой. Воздух как будто наполнился тревогой. Смит вздохнул и издал какой-то странный хрип.

— Пожалуйста, дайте мне взглянуть, сержант Драпер.

Смит закрыл за собой дверь каюты. Алекс привстал в кресле.

— Знаешь, — сказал он, — у тебя какие-то странные отношения с изменой. С одной стороны, я считаю тебя самым большим патриотом из всех своих знакомых, а с другой стороны...

— Я знаю. Меня это тоже смущает. И уже давно.

— Твоя преданность армии и верность этой женщине когда-нибудь войдет в противоречие, и это будет тяжелый день.

— Этого не случится, — сказала Бобби. — Она не позволит.

— Да?

— Она проиграет. А она ненавидит проигрывать.

Сообщение с «Пеллы» пришло три часа спустя. Сразу же стало ясно, что это пресс-релиз. Ответ на вопросы, которые все задавали: кто это сделал и почему. Мужчина сидел за столом, на стене за его спиной — два вымпела с разомкнутым кругом АВП. Его форма была новехонькой и незнакомой, взгляд печальный, почти что извиняющийся, голос тихий и богатый, как звуки скрипки.

«Меня зовут Марко Инарос, командующий Вольным флотом. Мы — законные военные представители внешних планет и теперь собираемся объяснить поработителям с Земли и Марса, а также освобожденным жителям Пояса условия, на которых основана новая глава свободы и достоинства человека. Мы признаем за Землей и Марсом право на существование, но их суверенитет заканчивается на границе соответствующих атмосфер. Вакуум принадлежит нам. Все полеты между планетами Солнечной системы — это право и привилегия АВП, которое мы будем защищать с помощью Вольного флота. Все таксы и тарифы, наложенные Землей и Марсом, считаются незаконными и выплачиваться не будут. Будет определен размер репараций за ущерб, нанесенный внутренними планетами свободным гражданам Солнечной системы, и отказ от их выплат во имя человечества будет расцениваться как преступление».

Его голос звучал с модуляциями, хотя, похоже, он даже не пытался придать словам музыкальность или особое выражение. Он наклонился к камере — жест выглядел одновременно и мягким, и властным.

«После открытия врат в иные миры мы стоим на перекрестке человеческой истории. Мы уже видели, как легко принести в эти новые миры наше наследие эксплуатации, несправедливости, предрассудков и подавления. Вольный флот, общество и культура Пояса — представители нового пути. Мы начнем заново и воссоздадим человечество, только без коррупции, жадности и ненависти, от которых так и не смогли избавиться внутренние планеты. Мы возьмем то, что принадлежит нам по праву, но кроме того, мы поведем Пояс к новому, лучшему будущему. К более гуманному будущему.

А пока что врата в новые миры закрыты. Корабли колонистов с внутренних планет будут направлены на существующие станции Солнечной системы, а товары с них использованы для укрепления внешних планет, как мы всегда заслуживали. Мы больше не признаем ярмо внутренних планет в Солнечной системе. Спутники Сатурна и Юпитера по праву наши. Станция Паллада, станция Церера, каждый баллон с воздухом в Поясе или даже у каждого находящегося на нем человека — это законная собственность жителей Пояса, полученная по праву рождения. Мы присягнули защищать этих людей, граждан лучшего человечества, от ушедших в историю экономических преступлений и насилия, которые они терпели под дулами орудий Земли и Марса.

Я Марко Инарос. Командующий Вольным флотом. И я призываю всех свободных людей Пояса возрадоваться нашей победе. Вольный флот присягает защищать вас. Сегодняшний день принадлежит нам. Завтрашний день принадлежит нам. Будущее человечества принадлежит нам. Сегодня и до конца дней мы свободны».

На экране Марко Инарос поднял руку в астерском приветствии, но сосредоточенно и резко, по-военному. Его лицо выражало решимость, силу и мужскую стать.

«Мы — ваше оружие, — сказал он. — И будем крушить ваших врагов, где бы они ни были. Мы — Вольный флот. Граждане Пояса и нового человечества, мы ваши».

С нарастающей громкостью зазвучала музыка, превратившаяся в традиционную астерскую песню протеста, а потом — в нечто воинственное и воодушевляющее. Новый гимн только что появившегося государства. Изображение сменилось рассеченным кругом, а затем просто белизной. Команда «Бритвы» притихла.

— Что ж, — сказала Бобби. — Он красив. И очень харизматичен. Вот это речь!

— Вероятно, в его голове это звучит отлично, — сказал Алекс. — Но когда ты начинаешь с убийства пары миллиардов человек, все твои слова звучат зловеще и как будто ты страдаешь манией величия, так ведь?

Голос Смита был спокойным, но в словах звучал ужас.

— Он говорил не с нами. — Смит стоял в дверях каюты, вытянув руки, чтобы зацепиться за проем. Его дружелюбная улыбка не изменилась, но теперь значила совсем другое. — Это предназначалось астерам. И они услышат и увидят в нем другое, не то что мы. Для них он только что объявил о победе.

 

Глава тридцать восьмая

 

Амос

Пепел опустился серым слоем в несколько миллиметров. Им пахло буквально всё. Дважды они сворачивали с дороги, чтобы пропустить конвои спасателей, и однажды мимо проскрипел грузовик службы электросетей с шестью или семью людьми в кузове. Когда совсем темнело, они спали, спрятав велосипеды в кустах или переулках. Еда того мертвого чувака на вкус напоминала дерьмо, но вроде была нетоксичная.

Через четыре дня растения у дороги начали показывать признаки умирания, зеленые листья бурели и облетали. Птицы сошли с ума. Они наполняли воздух чириканьем и песнями. Наверное, по-воробьиному это означало «Господи Боже, что происходит, мы все умрем», но звучало красиво. Амос старался обходить большие города, но в этом районе оставалось не так много незаасфальтированных мест.

В Харрисонберге их с десяток километров преследовала стая бродячих собак, собираясь с силами для нападения. Он отправил Персика ехать впереди, но до стрельбы так и не дошло. На подступах к Балтимору держаться подальше от людей стало невозможно.

До аркологической постройки оставался еще день, и пахло теперь солью и гниением, когда они натолкнулись на другую компанию. Они ехали по торговой улице, велосипедные цепи тихо шуршали, и тут он заметил людей, направляющихся к ним. Амос притормозил, но не остановился. Персик сделала так же. По слабому свечению на востоке он предположил, что сейчас  часов десять утра, но в темноте все равно сложно было понять, сколько их. Четверых он видел точно. Может, еще несколько болтались позади. Трудно сказать.

Они были покрыты пеплом, как всё вокруг. Оружия Амос не увидел. Может, пистолеты, так что Амос уже мог издалека достать их из винтовки. Они шли пешком, можно просто удрать от них, если до этого дойдет. Штука в том, что Персик выглядела совершенно неопасной, а люди склонны судить по внешности. Эта ошибка убила не одного человека.

Другая группа замедлилась, но не остановилась. Осторожные, но заинтересованные. Амос привстал на педалях.

— Персик, можешь пока подержаться сзади?

— Напасть на них?

— Не. Попробуем сначала по-соседски.

Она снизила скорость и осталась позади. Впереди те, другие, произвели собственные расчеты и пришли к другому выводу. Все четверо двинулись к Амосу, подбородки подняты в неуверенном приветствии. Никто не хочет проблем. Амос дружески улыбнулся и вдруг понял, что именно в таких ситуациях этому и научился.

— Привет, — сказал он.

— Привет.

Один из четверых, старший, подошел ближе. Двигался он грациозно, центр тяжести держал низко. Возможно, ветеран. Или просто боксер. Амос нацелил улыбку на него. Напряжение переползало с затылка на плечи. Он подышал, заставляя себя расслабиться.

— Идете из Балтимора?

— Из Монктона, — сказал боец.

— Да? Башни или малоэтажки?

Боец чуть улыбнулся:

— Башня Зет.

— Задислав, — сказал Амос. — Был у меня дружок оттуда. Давно. И как там оно?

— Десять тысяч человек в коробке без еды и почти без воды.

— Не очень, значит.

— Подача энергии полетела к чертям. В Балтиморе еще хуже. Без обид, но вы идете не туда, — боец облизал губы. — Классные велики.

— Делают то, что от них требуется, — согласился Амос. — К югу отсюда становится только хуже. Мы уходим от удара.

— Чем дальше на юг, тем снова теплее. Мы идем туда. В комплекс Баха, в Калифорнии.

Один из остальных откашлялся.

— У меня там кузен.

Амос присвистнул.

— Далековато вам шагать.

— Или идти туда, или замерзнуть здесь, — сказал боец. — Тебе с подружкой надо бы присоединиться к нам.

— Я ценю твое предложение, но мы кое с кем встречаемся в Балтиморе.

— Уверен?

— Скорее, рабочая гипотеза, но пока сойдет за план.

Боец снова скользнул взглядом по велосипеду, потом по лицу Амоса. Он старательно избегал смотреть на винтовку, висевшую у того за спиной. Амос выжидал, куда все это заведет. Боец кивнул.

— Ну, удачи тебе. Нам всем она понадобится.

— Это точно. Передай Калифорнии привет, когда доберешься.

— Обязательно.

Боец с остальными направился вниз по улице. Амос ослабил ремень, державший винтовку, но не снял ее. Четверка удалялась по пепельно-серой дороге. Мимо них проехала Кларисса, последний из группы обернулся посмотреть на нее, но больше ничего.

— Все в порядке? — спросила она.

— Конечно.

Тени четверки скрылись в темноте.

— Зубы им заговорил?

— Я? Не-а. В основном они сами. Наша лучшая защита сейчас — это то, что народ пока не привык убивать друг друга и забирать барахло. Очень скоро люди начнут думать, что любой незнакомец намерен перерезать им горло. Если повезет.

Она посмотрела на него. Лицо гладкое, глаза умные и жесткие.

— Не похоже, что ты опечален этой перспективой.

— Мне не привыкать.

С каждым километром они приближались к морю, и запах соли и гниющих водорослей усиливался. Они натолкнулись на следы наводнения, место, куда дошла волна. Линия обломков и мусора была такой ровной, будто кто-то сложил из них стену и зацементировал грязью. Когда они миновали ее, пепел оказался смешан с грязью, дороги покрыты обломками дерева и строительного пластика, мебели и прочего скарба, почерневшими растениями, убитыми темнотой, пеплом и соленой водой. И телами людей и животных, которые никто не собирался убирать. Из-под колес велосипедов летела грязная жижа, и им приходилось нажимать на педали всем своим весом, чтобы заставлять колеса крутиться.

Когда до аркологии осталось километров двадцать, Амос влетел в яму, заполненную водой и прикрытую корочкой пепла, и погнул переднее колесо. Он оставил велосипед лежать там, где упал, и Персик бросила свой рядом.

Он слышал вокруг голоса. За каждым их шагом наблюдали. Но, видя у них винтовки и ничего особо ценного, никто не пытался их остановить. Нижние этажи зданий выпотрошены, стены потрескались от воды, содержимое магазинов, квартир и офисов вынесло на улицы. Кое-где такое же творилось и на третьем этаже, кое-где было получше. Кроме этого город казался нетронутым. Амосу пришло в голову сравнение со здоровяком, ниже лодыжек съеденным гангреной.

— Что-то смешное? — спросила Персик.

— Нет, — сказал Амос, — так, просто думаю.

Аркология осталась все той же. Она возвышалась над руинами и заваленными мусором улицами так же, как раньше над чистыми и ухоженными. Реактор, питавший огромное здание, похоже, работал — в половине окон горел свет. Если прикрыть нижнюю часть картинки рукой, Амос вполне мог представить, что пепел — это снег, и все это — просто худшее Рождество в истории.

Они вошли на нижний уровень. Ледяная грязь облепляла его штаны до колен. Стеклянные трубки и следы показывали, где раньше бывали люди, но охраны не обнаружилось. По крайней мере, они ее не видели.

— А что, если твоего друга тут нет? — спросила Персик, когда Амос жал кнопку вызова лифта.

— Придумаем что-нибудь другое.

— Что например?

— Пока не знаю.

Он удивился, когда двери лифта открылись. Наводнение могло повредить механизм. Конечно, они еще могли застрять на полпути и сдохнуть в кабине. Когда он нажал нужный этаж, экран ожил. Широколицая женщина со шрамом на верхней губе насмешливо ухмыльнулась.

— Какого хрена вам надо?

— Амос. Друг Эрика.

— Мы не подаём.

— А я не прошу. Хочу поговорить о работе.

— Мы не нанимаем.

Амос улыбнулся.

— Ты новенькая, Лесби? Работа есть у меня. Я тут, чтобы узнать, возьмется ли за нее Эрик. Теперь ты пойдешь к нему и скажешь, что какой-то псих в лифте хочет с ним поговорить, он спросит, кто это, и ты ответишь, что парень называет себя Амос. Эрик постарается не выдать удивления и велит тебе впустить меня, и...

— Да впусти ты его уже, на хрен. А то он весь день будет трепаться, — голос Эрика был далеким, но узнаваемым.

Женщина оскалилась, и на экране появилось синее системное меню. Но кабина пошла вверх.

— Хорошие новости, он здесь, — сказал Амос.

Офис Эрика выглядел так же, как в прошлый раз. Тот же экран с тем же видом на океан, резиновый шар вместо кресла, стол с панелями и мониторами. Даже сам Эрик не изменился. Может, даже оделся получше. Только контекст все менял. Экран показывал океан серого и белого, и вещи Эрика казались театральным костюмом.

Лесби и еще четверо хорошо вооруженных громил встретили их у лифта. Эрик подождал, пока они выйдут, прежде чем заговорить, но крошечный кулак его усохшей руки сжимался и разжимался — он нервничал.

— Ну, Амос, выглядишь более живым, чем я ожидал.

— Ты вроде тоже не помираешь.

— Насколько я помню, ты не должен был возвращаться в мой город. Сезон охоты открыт.

— Секундочку, — вмешалась Персик, — он сказал, что убьет тебя, если вернешься?

— Не, — ответил Амос. — Один из его наемников.

— А, ну это совсем другое дело, — выгнула бровь Персик.

— Если ты насчет старика, я не проверял, выжил он или нет. Мы договаривались только, что он сохранит дом, и я это сделал. У меня других проблем навалом.

— И я не хочу их добавлять, — сказал Амос. — Я тут подумал, все так изменилось, что, может, старые правила не очень-то подходят к новой ситуации.

Эрик, хромая, подошел к экрану. На фоне бесцветного неба кружили черные чайки. Амос помнил здания, которые должны были находиться на переднем плане. Большинство тех, что поближе, остались на месте. Дальше к побережью дела обстояли хуже.

— Я был тут, когда это случилось, — сказал Эрик. — Это была не обычная волна, понимаешь? Ну, как волны для серфинга? Нет, весь чертов океан поднялся и обрушился на побережье. Нескольких моих районов просто больше нет.

— Я сам ничего не видел, — сказал Амос. — Только сюжеты в новостях и последствия, и то мне хреново.

— Где ты был? — Эрик повернулся к ним. На его лице не было ни гнева, ни страха, ни даже опасения. Это хорошо.

— В Бетлехеме, — ответила за него Персик. — Там, где Яма... была.

Эрик моргнул и оперся на стол.

— Где был третий удар?

— Да, близко. Потерял текилу, что ты мне дал, вот это хреново.

— Ясно. Как вышло, что вы живы?

— Опыт, — жизнерадостно ответил Амос. — Ладно, дело вот в чем. У меня есть работа. Точнее, у Персика есть работа, а я в деле. Нам нужна помощь.

— Что за работа? — в голос Эрика вернулась сосредоточенность и резкость. Деловой разговор. 

Амос приглашающе махнул Персику. Она обхватила себя руками-палочками.

— Знаешь озеро Уиннипесоки?

Эрик нахмурился и кивнул:

— Фальшивое озеро?

— Да, реконструированное. На острове Гремучая змея есть анклав. Огорожен стеной, независимая охрана. Примерно пятьдесят владений.

— Я слушаю, — сказал Эрик.

— У них есть частный космодром. Чтобы прилетать с Луны или станций у точек Лагранжа и пешком идти домой. У всех есть ангары. Скорее всего, без эпштейна, но до Луны доберемся. По дороге блокпосты не пройдешь, но можно пробраться с воды. Замки эллингов взломаны, нужно только ввести нужный код, и они откроются даже без чипа.

— Откуда ты это знаешь?

— Жила там каждое лето. Так мы уходили и возвращались с тусовок.

Эрик посмотрел на Персика, будто не понимая, как она оказалась в комнате. Он коротко рассмеялся, но не сказал «нет». Амос перехватил инициативу.

— Идея в том, что мы залезаем туда, хватаем корабль и летим на Луну.

Эрик сел на мяч, широко расставив ноги, и чуть-чуть покачался туда-сюда, полуприкрыв глаза.

— И в чем фишка?

— Фишка? — переспросила Персик.

— Ну, что мы берем? Где тут деньги?

— Их нет.

— Тогда что я получаю?

— Ты уберешься отсюда, — вступил Амос. — Здесь и до того, как кто-то опрокинул Атлантику, была дыра дырой. Лучше-то не стало.

Сухая левая рука Эрика плотно прижалась к телу.

— Давайте-ка проясним. Вы предлагаете дело, где я должен пропереть семь или восемь сотен километров, прокрасться мимо какого-то наемного эскадрона смерти, угнать корабль и взамен бросить всех и всё, что имею? А дальше что? Русская рулетка, и если я выиграю, могу оставить себе пулю? Это мой город. Я вырезал свою жизнь из треклятой кожи Балтимора и много вложил в это. Очень много. А теперь должен поджать хвост и сбежать, потому что какой-то астерский недоумок решил показать всем, что у него маленький член и мама его в детстве мало обнимала? Да пошел ты! Слышишь меня, Тимми? Пошел ты!

Амос рассматривал свои руки и думал, что делать дальше. Он чуть не рассмеялся над сентиментальной чушью Эрика, но решил, что это неудачная мысль. Он попытался представить, что сказала бы Наоми, но в этот момент Персик шагнула к Эрику, будто хотела его обнять.

— Я знаю, — в ее голосе звучала какая-то эмоция, которую Амос не смог распознать.

— Ты знаешь? Что ты, на хрен, знаешь?

— Каково это, все потерять. Как это тяжело, потому что ты все время думаешь, что оно на самом деле не потеряно, что есть какой-то способ все вернуть. Или что если будешь вести себя так, будто ничего не произошло, то не заметишь утраты.

Лицо Эрика застыло. Его сухая рука сжималась и разжималась так быстро, будто он пытался щелкнуть пальцами.

— Не знаю, о чем ты...

— В тюрьме была женщина. Она убила своих детей, пятерых. Она знала это, но говорила о них как о живых. Будто завтра она проснется, и они окажутся рядом. Я считала ее чокнутой и, наверное, как-то выдала это, потому что однажды она подошла ко мне в столовой и сказала: «Я знаю, что они мертвы. Но я знаю, что тоже мертва. Ты тут единственная сучка, возомнившая себя живой». И я сразу поняла, что она права.

К глубокому удивлению Амоса, Эрик упал в объятия Персика, обхватив ее здоровой рукой, и зарыдал у нее на плече. Она гладила его по голове и шептала что-то похожее на «я знаю, знаю». Или что-то другое. Произошло нечто трогательное и милое, хоть он и ни хрена не понял, что именно. Амос переминался с ноги на ногу и ждал. Всхлипывания Эриха усилились, а потом стали затихать. Минут через пятнадцать он выбрался из объятий Персика, дохромал до стола и высморкался.

— Я вырос здесь, — голос его дрожал. — Все, что я делал — все, что съел, все девчонки, с которыми я трахался, все это было в шестьсот девяносто пятом. — Секунду казалось, что он снова заплачет. — Я видел, как всё приходит и уходит. Видел, как дерьмовые времена становятся нормальными и обратно, и говорил себе, что такова жизнь. Что это просто замес. Но сейчас это ведь что-то другое?

— Да, — согласилась Персик, — другое. Нечто новое.

Эрик повернулся обратно к экрану и потрогал его пальцами здоровой руки.

— Там мой город. Гнилое, подлое место, оно сломает любого, кто притворяется не таким. Но... его больше нет, да?

— Вероятно, — сказала Персик. — Но начинать заново не всегда плохо. Даже в моем случае были свои плюсы. А ты имеешь больше, чем имела я.

Эрик опустил голову. Его вздох прозвучал так, будто выпустили что-то большее, чем он сам. Персик взяла обеими руками его здоровую, и они надолго замолчали.

Амос кашлянул.

— Ну, я так понял, ты в деле?

 

Глава тридцать девятая

 

Наоми

Нескольких дней в запасе у неё не было. Скорее, часы. А судя по тому, что ей было известно — минуты. И в плане ещё имелись пробелы.

Она сидела в столовой, склонившись над миской с хлебным пудингом. Мимо проходили люди из кают экипажа, одни до сих пор в марсианской форме, другие в обычной одежде, некоторые в новой форме Вольного флота, но остальные столы оставались пустыми — никого кроме неё и Кина. Прежде она уже почти стала членом экипажа. Теперь она пленница, и потому ей изменили расписание. Она ела не вместе со всеми остальными и тренировалась тоже отдельно, а спала в темноте за запертой снаружи дверью.

Наоми была этому только рада. Сейчас ей нужна тишина, чтобы собраться с мыслями, и, как ни странно, она вполне комфортно себя чувствовала. Что-то случилось за эти последние дни. Неизвестно, когда или как, но темные мысли то ли исчезли, то ли так разрослись, что им больше не было конца. Она не считала себя сумасшедшей. Просто время от времени её заносило, в этот раз — особенно круто. Она понимала, что, возможно, погибнет, и Джим тоже, что, вероятно, Марко будет идти от победы к победе, а Филип, скорее всего, никогда её не простит и даже не поймёт. Всё это имело значение, и немалое. Но не подавляло её. Больше нет.

Полная длина тросов, соединяющих корабли — метров пятьдесят. Меньше футбольного поля. Соединение проходило через грузовые шлюзы, где легче добраться до конструктивных элементов и удалить грузы, не задействуя пассажирский шлюз. Там в контейнерах хранятся скафандры. С помощью сварочной ленты или монтировки она сможет добраться до них за пару минут. Влезть в скафандр, выйти из шлюзовой камеры «Пеллы», добраться до шлюза «Четземоки» — и всё за промежуток времени между разрывом связи и включением маневровых двигателей «Четземоки». Никакие расчёты тут невозможны. Времени очень, очень мало, но всё же ей казалось, это выполнимо. А раз выполнимо — значит, надо сделать.

Правда, тут имелись ещё нерешённые проблемы. Во-первых, у неё нет ни сварочного аппарата, ни монтировки, а теперь, когда её сочли не заслуживающей доверия и повсюду сопровождали, нет и возможности украсть что-либо при инвентаризации. Во-вторых, как только Марко увидит, что она взяла скафандр и вышла в шлюз, он пальнёт в «Четземоку» ракетой, и этому никак не помешать. Или хуже того — он найдёт способ отключить датчик приближения и вернется за ней. Но если она сумеет захватить скафандр тайком, так чтобы система инвентаризации по-прежнему показывала полный комплект, могут решить, что она совершила самоубийство. А если она мертва — значит не представляет никакой угрозы. Наоми отлично знала систему инвентаризации, могла взломать её и отредактировать. Но времени всего несколько часов. Может, и меньше.

По пустой комнате с экрана, где до сих пор шёл выпуск новостей, разносился знакомый резкий голос. 

— Генеральный секретарь Гао был не только лидером моего правительства. Он также был и моим близким другом, и мне будет его очень не хватать.

Выражение лица Авасаралы оставалось спокойным и сдержанным. Несмотря на экран монитора и пару сотен тысяч километров, она излучала уверенность и спокойствие. Наоми понимала — возможно, это только игра, но если и так — неплохая игра. Репортёр, молодой человек с коротко стрижеными тёмными волосами, наклонился к ней, стараясь задавать вопросы с максимально возможным почтением.

— В этой войне есть и другие потери...

— Нет, — сказала Ававсарала. — Никакой войны. Никаких потерь. Это не военные потери. Это убийства. И это не война. Марко Инарос может объявлять себя адмиралом величайшего военного флота — если желает. Я могу объявить себя эээ... Буддой. Однако правдой это не станет. Он преступник с множеством краденых кораблей, а невинной крови на его руках больше, чем у кого-либо за всю историю человечества. Он — просто зверски жестокий мальчишка.

Наоми взяла ещё кусок хлебного пудинга. Что бы ни говорили про ненастоящий изюм, вкус неплохой. Мысли на мгновение унеслись к сварочной ленте и подтасовке инвентаризации.

— Значит, вы не рассматриваете это как военные действия?

— Война — с кем? Война — это конфликт между правительствами, верно? Какое правительство он представляет? Когда его выбрали? Кто его назначил? Сейчас, после всего случившегося, он пытается говорить, что представляет астеров. И что дальше? Любой ничтожный бандит на его месте пожелает называть это войной — ему кажется, что так он производит серьёзное впечатление.

Репортёр выглядел так, будто неожиданно проглотил что-то кислое.

— Прошу прощения. Вы сказали, что эта атака несерьёзна?

— Эта атака — величайшая трагедия в истории человечества, — голос Авасаралы стал глубже, в нём зазвучало волнение. Её лицо заполнило экран. — Но ее совершили недалёкие и самовлюблённые преступники. Они желают войны? Много чести. Они будут арестованы, против них выдвинут обвинение, и состоится справедливый суд, с любым адвокатом, какого они пожелают. Они хотят поднять Пояс, чтобы спрятаться за спины живущих там достойных людей? Астеры — не бандиты и не убийцы. Астеры любят своих детей, как и все мы. Среди них есть добрые и злые, умные и глупцы, но все они — люди. Никакому «Вольному флоту» никогда не убить столько людей, чтобы Земля отбросила общечеловеческие ценности. Позвольте Поясу обратиться к собственной совести, и вы увидите, что сострадание, доброта и порядочность не зависят от наличия или отсутствия гравитации. Земля истекает кровью, но мы не позволим себя унижать. Пока я на своём чёртовом посту — этого не случится.

Пожилая женщина опустилась в кресло, в глазах горели вызов и ярость. Репортёр взглянул в камеру, потом опустил взгляд на свой блокнот.

— Усилия по оказанию помощи Земле, конечно, имеют огромные масштабы.

— Это так, — сказала она. — Во всех крупных городах планеты у нас есть реакторы, работающие с максимальным напряжением, чтобы обеспечить энергией...

Экран погас. Кин с сердитым стуком бросил на стол свой ручной терминал. Наоми взглянула на него снизу вверх из-под завесы волос.

— Эса сука надо горло перерезать, — сказал Кин. Его лицо потемнело от злости. — Урок для тотас вроде неё, да?

— И что? — пожала плечами Наоми. — Убьёшь её — другой займёт её место. Она хорошо делает своё дело, но даже если ты перережешь ей глотку — просто кто-то другой, сидя в этом кресле, произнесёт те же слова.

— Не такие, — покачал головой Кин.

— Значит, вроде того.

— Нет, — челюсть Кина выдвинулась на сантиметр вперёд. — Нет, всё не так. Аллес ла про народ, века и историю, да? Истории сочиняют после, как хотят. Не как есть, не взаправду. А люди делают дело. Марко. Филипито. Ты. Я.

— Это ты так думаешь, — сказала Наоми.

— А эса койо с Марса, что продал нам все эти корабли и подсказал, где взять припасы? Его не касалось «отчаянное положение марсианской экономики», или «рост коэффициентов задолженности», или «несоответствие распределения прибыли и потребностей». — С каждым сложносочинённым термином Кин жестикулировал как профессор, читающий лекцию для аудитории, это выглядело настолько забавно, что Наоми хихикнула. Он поднял на неё взгляд, потом застенчиво улыбнулся. — Ла койо — он просто ла койо. Он человек, он договорится с другим, кто переговорит с третьим — и мы можем делать своё дело. Это ж важно, кто есть кто, да? Не заменишь.

Теперь он смотрел на неё не как профессор, читающий лекцию студентам, а как Кин, отчитывающий Наоми. 

— По-моему, что-то ты тут наплёл, — она сунула в рот последний кусочек пудинга. 

Кин серьёзно посмотрел на неё сверху вниз. Может быть, она его не совсем поняла.

— Филипито, ты ему нужна. Но сабес, ты не знаешь, но нужна. Вы с Марко — это вы с Марко, но хватит тебе уже трусить.

Её сердце едва заметно подпрыгнуло. Он думал, она в отчаянии и может поддаться тёмным мыслям. Что привело его к этому выводу, и так ли уж он ошибается — может, он видит в ней что-то, неясное ей самой? Она проглотила комок в горле.

— Ты говоришь, чтобы я себя не убивала?

— А что, не стоит так говорить?

Она поднялась, держа в руках грязную миску. Кин поплёлся к утилизатору вслед за ней. Тяжесть тела успокаивала — значит, время ещё есть. Тяги ещё не обрезали. Она ещё может обдумывать свой побег.

— И что же мне теперь делать?

Теперь настала очередь Кина пожимать плечами.

— С нами. В Вольный флот. Пойдём туда, где нас ждут, будем делать, чего должны. Помогать, где нужна помощь, да? Уже восемь колонизаторских кораблей наметили.

— Наметили для чего?

— Редистриб, перераспределение, да? Аллес — еда, припасы, которые они взяли для Кольца. Больше, чем когда-либо доставалось Поясу. Забрать, кормить и строить наш Пояс. Увидишь, что будет, когда нам не придётся выпрашивать воздух и пищу. Сады в вакууме. Города на станции Тихо. Новый мир без нового мира внутри Кольца, да? Никаких чужаков. Уничтожить Кольцо. Сжечь. Позволить людям опять быть людьми, да?

Мимо прошли две женщины, склонившись друг к другу и что-то горячо обсуждая. Та, что ближе, взглянула на них, отвернулась, посмотрела снова. Взгляд полон яда. Ненависти. Контраст был огромный — с одной стороны Кин с его видением будущего, где астеры свободны от экономического давления внутренних планет — главной идеи, которой пронизано детство Наоми, вся её жизнь. Цивилизация, построенная астерами и для астеров, изменение жизни. А с другой стороны — реальные астеры, ненавидящие её за то, что посмела сопротивляться им. За то, что она ненастоящий астер.

— Когда же всё это кончится, Кин? Когда всё это кончится?

— Никогда. Никогда, если мы не ошиблись.

***

В каюте не было ничего, чем Наоми могла бы воспользоваться, но поскольку она заперта здесь, и одна — приходилось искать в каюте. Остались часы. Не дни.

Кресло-амортизатор крепилось к палубе толстой сталью и усиленной керамикой — так, чтобы приложенная в любом направлении сила пришлась на одну из ножек. Любая подпорка могла бы сойти за монтировку, но кресло никак не скрутить и не отломать. Так что не выйдет. Ящики сделаны из металла потоньше, примерно такого же, как и защёлки. Она выдвинула их насколько могла, в поисках идеи изучила конструкцию крепления и швы, где металл был согнут. Ничего подходящего.

Крошечный чёрный пальчик декомпрессионного блока она сунула за пазуху, чтобы тут же бежать, когда подвернётся случай. Наоми чувствовала, как ускользает время, секунда за секундой, а решение не находилось. Она должна найти способ. Найдёт. «Четземока» совсем рядом, но всё ещё слишком далеко.

Что если не пытаться выбраться, когда уберут трос? Если выскользнуть сейчас и спрятаться там, пока не разделят корабли... Или добраться до оружия, может, найти мех-ремонтник, чтобы заменить им скафандр... или такой, который так быстро прорежет переборки, что никто не успеет выстрелить ей в затылок...

— Думай, — сказала она себе. — Не хнычь и не отвлекайся. Думай.

Но в голову ничего не приходило.

Наоми спала урывками, всего несколько минут — боялась проснуться и обнаружить, что «Четземока» исчез. И она лежала на полу, сжимая руками основание кресла-амортизатора, чтобы рывок разбудил её, если корабль начнёт движение.

Что бы сделал сейчас Алекс? Амос? Джим? И что делать ей? Она не могла придумать. Впереди ждало отчаяние, темнота, ощущение огромного провала — но почему-то не приходило. У неё были все основания сдаться, но она не сдавалась. Место отчаяния занимала уверенность, что если тёмные мысли вернутся, против их силы у неё не будет шансов. Как ни странно, это даже успокаивало.

Когда она постучала, чтобы выйти в туалет, дверь отворила Сарта. Впрочем, это было неважно. Она провела Наоми по коридору и подождала снаружи. Ничего полезного в туалете не находилось, но Наоми тянула время — вдруг придёт вдохновение. Зеркало из полированного сплава, встроено в стену. Бесполезно. Вот если бы разобрать вытяжной насос...

Снаружи за дверью послышались голоса. Сарта и кто-то ещё. Слишком тихо, слов не разобрать. Наоми вымыла руки, бросила салфетку в утилизатор и вышла в коридор. Прямо на неё смотрел Филип. Там был её сын, а она не узнала его голос.

— Филип, — сказала она.

— Кин передал, ты хотела со мной говорить, — в словах Филипа звучали и вопрос, и утверждение.

— Серьезно? Очень любезно с его стороны.

Она колебалась. Руки так и чесались от желания добраться до скафандра, но в глубине сознания что-то твердило — если они будут думать, что ты жива, они пойдут за тобой. На лице Филипа отражались и гнев, и робость. Кин уже решил, что она готова покончить с собой. Потому и прислал Филипа.

Ей стало не по себе, прежде чем она сама успела понять почему. Если и Филип так решит, то когда Наоми исчезнет, её сын придёт к Марко, подтвердит, что мать думала о суициде, и тому будет легче поверить. И может, они даже не станут проверять, не пропал ли скафандр.

— Ты хочешь поговорить здесь, в коридоре? — губы отяжелели, говорить было трудно. — Я знаю местечко поблизости. Не очень просторное, но нас никто не услышит.

Филип кивнул, Наоми развернулась и пошла по коридору, Сарта и Филип за ней. Она мысленно повторяла слова своей роли: «Я так устала, что хочу одного — только бы это закончилось», и «То, что я для себя решила — не твоя вина, я просто не могу больше этого вынести». Есть тысяча способов убедить его, что она готова умереть. Однако под всем этим в душе росла тяжесть. Безжалостная, холодная манипуляция. Он ведь её ребёнок, её потерянный сын, и она собирается его использовать. Солгать ему так достоверно, чтобы то, что он скажет Марко, не отличалось от правды. Так, чтобы когда она скроется на «Четземоке», они решили бы, что она убила себя, и не пошли вслед за ней. Пока не станет поздно её ловить.

Она должна это сделать. Должна. Должна.

В каюте она села в кресло поджав ноги. Он прислонился к стене, губы плотно стиснуты, подбородок вздёрнут. Интересно, о чём он думает? Чего хочет, чего боится, что любит? Спрашивал ли его об этом хоть кто-нибудь, размышляла Наоми.

Я не могу больше этого выносить, думала она. Просто больше не могу.

— У тебя всё в порядке? — спросила она.

— Почему бы нет?

— Не знаю. Я беспокоюсь о тебе.

— Не настолько, чтобы не предавать меня, — сказал он, и сомнения отступили. 

Да, солгав, она предала бы его, и несмотря ни на что, она так не сделает. Хоть и могла бы. Она не отступала бессильно, просто решила — нет.

— Отправив предупреждение?

— Я посвятил свою жизнь Поясу, освобождению астеров. И после всего, что мы сделали для спасения твоей жизни, ты плюнула нам в лицо. Значит, ты любишь своего земного приятеля больше, чем близких, твой собственный род? Так?

Наоми кивнула. Это напоминало громкие и гладкие речи Марко. Но здесь звучало реальное чувство, которого никогда не услышать у Марко. Которого, может, у Марко и не было. Сын всё перенимал от отца, но там, где душа Марко безопасно укрывалась в коконе эгоизма, Филип ещё оставался открытым. Боль от того, что мать не просто бросила его, а оставила ради мужчины с Земли, плескалась в его глазах. Предательство — не самое сильное слово.

— Мой собственный род, — заговорила она. — Позволь, я скажу тебе о близких мне людях. Здесь есть две стороны, но речь не о внешних и внутренних планетах. Не об астерах и всех остальных. Нет, всё не так. Одни люди хотят насилия, другие против него. Остальное неважно, везде найдутся и те, и другие. В тот день, когда сбросили метеориты, я была жестока с тобой. Но я думаю именно так, как сказала. Сейчас мы с твоим отцом на разных берегах, и так было всегда. Мы с ним никогда не сойдёмся. Но думаю, несмотря ни на что, ты ещё можешь выбрать, на какой ты стороне. Даже сейчас, когда ты сделал то, что кажется непоправимым, ты можешь выбрать, решить, что это для тебя значит.

— Чепуха, — сказал он. — Ты просто дрянь. Мерзкая земная шлюха, и всегда ты была такой. Подпевала, проститутка, готовая спать с любым, кто выглядит важным. И вся твоя жизнь такая. Ты для меня никто.

Наоми скрестила руки. Его слова были такой чушью, что даже не ранили. Как если бы он назвал её терьером. Она думала только одно — это последние слова, которые ты говоришь своей матери. Всю оставшуюся жизнь ты будешь о них жалеть.

Филип отвернулся и открыл дверь.

— Ты заслуживал лучших родителей, — сказала Наоми, когда он захлопнул дверь за собой. Она не знала, услышал ли он.

 

Глава сороковая

 

Амос

На семьсот с гаком километров между Бетлехемом и Балтимором, пока они тащились пешком, крутили педали на велосипедах, добывали еду и выбирали маршрут в обход плотно натыканных вокруг административной зоны Вашингтона поселений, ушло почти две недели. Четыреста с лишним кэмэ от аркологии до озера Уиннипесоки заняли пару часов. Эрик отослал Лесби (её звали как-то по-другому, но Амос не мог вспомнить даже после того, как ему сказали) и еще двоих, а затем отправил его и Персика ждать в другой комнате, пока вел какие-то переговоры.

Спустя двадцать минут Амос, Персик, Эрик и еще десяток человек стояли на крыше аркологии, загружаясь в пару транспортных вертолетов с надписью «Аль-Аббик секьюрити» на бортах. Эрик не сказал, украл их или заплатил за них какой-то охранной фирме, а Амос и не спросил. Сейчас этот вопрос интересовал его разве что с академической точки зрения.

Они летели над унылым ландшафтом. Выпадение пепла ослабло, но не прекратилось. Солнце висело красноватым пятном на западе. Под ними города перетекали один в другой, не разделенные даже клочком травы или деревцем. Большинство окон были пусты. Дороги и улицы запружены машинами, но редко какая из них двигалась. Пролетев Нью-Йорк, они повернули к востоку. Огромная дамба рассыпалась, и улицы превратились в каналы. Некоторые небоскребы рухнули, оставив дырки в пейзаже.

— А где все? — спросила Персик, перекрикивая шум винтов.

— Они там, — крикнул в ответ Эрик, жестикулируя сухой рукой, а здоровой держась за ремень. Там. Просто их не так много, как на той неделе. Но больше, чем будет на следующей.

В торговом районе Бостона кто-то запустил в них с крыши ракету, и вертолетчики ее сбили. Небо на востоке стало синюшным, напомнив Амосу штормовые облака. На западе разливался кровавый закат.

— Что будет, если винты обледенеют? — спросил Амос у пилота, но тот не ответил.

Они сели на аэродроме в нескольких километрах к югу от озера. С высоты Амос хорошо его разглядел: низкие холмы будто держат воду в огромной ладони. По поверхности рассыпан десяток островов, некоторые так же плотно застроены, как и побережье, другие, принадлежавшие богатеям, покрыты ухоженным лесом. Посадочная площадка представляла из себя керамический квадрат с красными и желтыми мигающими огнями.

Когда они добрались до берега, все оказалось не столь идиллическим. Вода воняла дохлой рыбой, озеро покрывала корка пепла, словно кто-то рассыпал по нему меловую пыль. Люди Эрика вошли в воду по бедра и бросили в нее три свертка, раскрывшихся в черные надувные лодки. К тому времени, как они поплыли к острову Гремучая змея, небо стало идеально черным. Ни звезд, ни луны, ни отраженного света. Будто сунул голову в мешок.

Они свернули к северной оконечности острова, откуда к космодрому вел широкий мост. Берег покрывали ангары и эллинги — коробки с игрушками для богатых и размером с типовой многоквартирный дом для тысячи человек. Лодка рассекала воду. Они выбрали эллинг, выкрашенный ярко-синим (хотя за пределами кругов света от их фонарей он мог быть каким угодно), Персик протянула тонкую руку и набрала какие-то цифры на клавиатуре торчащего из темной воды столба. На секунду показалось, что ничего не вышло, затем дверь тихо ушла вверх и включился свет. Внутри обшитого панелями из красного кедра эллинга поместился бы теннисный корт. Откуда-то из темноты донесся злобный лай.

С маленького катера, положив передние лапы на леер, смотрел волкодав. Лодки подплыли ближе, Амос запрыгнул на палубу, и пес, рыча и скалясь, метнулся к нему. Прекрасный зверь, продукт генной инженерии, судя по блеску шерсти и изящным линиям морды.

— Привет, — сказал Амос, присев на корточки. — Кое-кто не заморочился взять тебя с собой, да? Хреново тебе.

Пес испуганно попятился.

— Давай договоримся. Ты нас не трогаешь, а мы тебя не пристрелим.

— Он не умеет говорить, — сказал Эрик, когда пес убрался, лая через плечо.

— Откуда тебе знать? Эти богатенькие засранцы могли вшить ему в мозг какой-нибудь ретранслятор.

— Не могли, — сказал Эрик и повернулся к Персику. — Не могли же?

— Это поместье Куков, — сказала Кларисса. — Здесь жили Дарва и Кхуни. Я ночевала у них по средам. — Она едва заметно вздрогнула, и Амос наклонил голову. — Давненько я тут не была. Странно, что всё так мало изменилось.

— Ты знаешь, как попасть в их ангар? — спросил Эрик.

— Ага.

Но когда они вошли туда, он оказался пуст. Соседний — семьи Давидович — тоже. В третьем не было корабля, зато в центре стояло с десяток людей с пистолетами и дешевыми баллончиками, из тех, что продают в бакалее. Стоявший впереди мужчина лет пятидесяти с седеющими волосами закричал, когда Амос, Лесби и еще трое вошли в боковую дверь:

— Вы, эй вы, не подходите! Это частная собственность!

— О, так это все ваше? — усмехнулась Лесби.

— Мы работаем на Квотерменов. Мы имеем право здесь находиться, — мужчина помахал пистолетом. — Вы все, убирайтесь отсюда!

Амос пожал плечами. Вошли еще шесть громил Эрика, большинство со штурмовыми винтовками. Работники сбились в кучу в центре. Будь они поопытнее, поставили бы наверху двоих-троих снайперов, готовых перещелкать налетчиков, пока люди внизу отвлекают внимание на себя, но Амос никого не увидел.

— Я чёт не думаю, что Квотермены вернутся. Мы кое-что у них возьмем, а то, что нам не понадобится, можете разобрать вы.

Лицо мужчины напряглось, и Амос приготовился к тому, что скоро тут будет куча трупов. Но прежде чем люди Эрика успели поднять винтовки, вмешалась Персик.

— Вы... Вы Стоукс, верно? — Мужчина смущенно опустил пистолет, когда она шагнула вперед. — Это я, Кларисса Мао.

— Мисс Кларисса? — моргнул Стоукс, пистолет дрогнул. Амос услышал, как Лесби пробормотала: «чё, серьезно?», но никто не выстрелил. — Мисс Кларисса! Что вы здесь делаете?

— Пытаюсь улететь, — со смешком ответила Персик. — А вы тут зачем?

Стоукс улыбнулся ей и — нервно — Амосу, Эрику и остальным, сверкнув зубами, как лучом маяка. 

— Приказ об эвакуации дали, когда упал второй метеорит. Квотермены улетели. Взяли корабль и улетели. Они все. Куки, Фолкнеры, старик Лэндборн. Все сели в корабли и смылись. Сказали, что служба безопасности позаботится о нас, пока не придет помощь. Но помощи нет, а безопасность — бандиты. Они сказали, что теперь мы должны им платить, раз нет Квотерменов, а что у нас есть?

— Как что? Все барахло Квотерменов, — сказал Амос, — как я уже говорил.

— Есть еще корабли? — спросила Персик. — Нам нужен корабль, чтоб добраться до Луны. Поэтому мы здесь.

— Да. Да, конечно. У Бергавинов остался «Чжан Го» в ангаре. Мы можем отвести вас туда, мисс Кларисса, но...

У двери резко свистнули. С улицы. Лесби встретилась взглядом с Амосом.

— Гости.

Улицы на острове были широкие. Достаточно широкие, чтобы протащить к мосту корабль. На патрульной машине безопасности красовалась эмблема «Пинкуотера» — коготь и глаз. Фары прорезали в темноте широкий конус. Эрик приставил к глазам здоровую руку. К нему вразвалочку подошли двое мужчин.

— Ну, что тут у нас? — сказал первый.

Эрик, прихрамывая, отступил.

— Никаких проблем, сэр.

— Это я буду решать, — сказал главный. — На землю.

На нем была ковбойская шляпа, руку он держал на рукояти пистолета. Амос улыбнулся. Живот и руки наполнились теплом, будто он услышал знакомую песню. Прекрасное ощущение.

— Я сказал, на землю, ты, убогий. Быстро, или я тебе глаза вышибу.

— Персик? — окликнул Амос, выходя на свет. Двое охранников выхватили пистолеты и наставили на него. — Эй, Персик, ты там?

— Что? — откликнулась она, кажется, от боковой двери. 

Это хорошо. Он увидел, как пара охранников пересчитывает остальных ребят Эрика. В темноте они казались лишь силуэтами, но тела их были напряжены. Всегда неприятно обнаруживать, что явился с ножом на перестрелку.

— Видишь, вот о чем я тогда говорил, — продолжил Амос. — Дела ухудшаются, и племена становятся маленькими. Эти парни, поди, были честными уважаемыми ребятами, когда у них был босс, перед которым нужно отчитываться. Клиенты. Акционеры. — Он повернулся к человеку в шляпе и очаровательно улыбнулся: — Привет.

— Эмм... привет, — ответил Шляпа.

Амос кивнул и продолжил: 

— Забери это все, и останутся просто парни с пушками. Они действуют, как парни с пушками. Ведут себя, как парни с пушками. Так?

— Я тебя слушаю, — сказала Персик.

— Вам надо бросить оружие, — посоветовал Амос Шляпе. — У нас его просто до хрена больше, чем у вас. Так что давайте.

— Вы слышали, – сказала Лесби, — пушки на землю, будьте любезны.

Охранники переглянулись.

— Можем просто пристрелить вас, — предложил Амос. Когда Шляпа с напарником медленно положили оружие, Амос снова повысил голос: — Так вот, Персик, эти парни. Они прошли путь от защитников племени этих, как-их-там, когда и сами были внутри этого племени, к защите собственного маленького племени, а остальные оказались снаружи. Весь вопрос в том, кто внутри, а кто снаружи.

Шляпа поднял руки. Амос ударил его в челюсть. Крепкий удар, у него заныли костяшки. Шляпа попятился, Амос пнул его в левое колено, и тот завопил.

— Штука в том, — продолжил Амос, — что в жизни большинства из нас нет места больше чем для шестерых, — он врезал Шляпе по спине, когда тот попытался встать, — может, семерых. Становится больше народу — нужно начинать рассказывать всякие сказочки.

Шляпа полз к машине. Амос прижал его коленом к земле, наклонился и стал обыскивать карманы. Слезоточивый газ. Электрошокер. Бумажник. Рация. Еще один пистолет, пристегнутый к лодыжке. Каждую вещь он бросал в воду, прислушиваясь к всплеску. Шляпа скулил, вес Амоса не давал ему дышать. Второй стоял абсолютно неподвижно, как будто, если он не пошевелится, Амос его не заметит. В принципе, в данной ситуации у него было не много вариантов.

— Привет, — улыбнулся Амос.

Парень промолчал.

— Всё нормально, — сказал Амос. — Ты ведь не обещал ничего вышибить моим друзьям, да?

— Да, — ответил второй охранник.

— Тогда ладно, — Амос встал. — Тебе надо отвезти его к доктору. И скажи остальным на этом дерьмовом острове, что я сделал, и как не тронул тебя, потому что ты не трогал меня. Хорошо?

— Хорошо.

— Отлично. И не возвращайся.

— Не буду.

— Не будем, — поправил Амос. — Ты хотел сказать «не будем». И ты, и твое племя.

— Не будем.

— Изумительно. Значит, нет проблем. И отдай Лесби ваше барахло. Пушку тоже.

— Да, сэр.

Амос пошел обратно к ангару. Персик действительно стояла у входа. Он вытер руки. Из костяшек текла кровь.

— Видишь, что такое цивилизация, — сказал он. — Просто сказочки.

— Ну и что? — ответила Персик. — Мы отлично рассказываем сказки. Всё только что превратилось в дерьмо, а мы уже ищем пути собрать мир обратно. Стоукс и другие слуги готовы были драться с нами и умереть, но я вспомнила его имя, и он вспомнил меня и теперь хочет помочь. Ты вышел и дал понять тем парням, что нас надо оставить в покое. Всех нас. Больше, чем шесть или семь. И, заметим в скобках, ты понимаешь, что ребята из «Пинкуотера» вернутся и попытаются убить тебя за это, да?

— Просто хотел, чтобы они подольше собирались, — сказал Амос, — тогда нас тут уже не будет.

Из-за Персика высунулся Стоукс с извиняющимся выражением на лице.

— С этим небольшие проблемы.

«Чжан Го» стоял посреди высокого, как собор, ангара словно гигантская скульптура. Поверхность корабля сделали похожей на золотую и серебряную филигрань на ляписе. На соплах двигателя были нанесены идеограммы чем-то похожим на золото, но не плавившимся при высоких температурах. Амос понял, что эпштейновского двигателя на нем нет. В два раза больше «Росинанта» и, возможно, в четыре раза менее функциональный, он оставался лишь орбитальным шаттлом и признанием в декадентстве.

И главное, он был мертв.

— В доме не осталось энергии, — объяснил Стоукс. — Без энергии нет водоочистителей. Нет тепла. Нет связи.

— И вы, —продолжил Амос, — додумались отправить людей, никогда не видевших термоядерный двигатель, запустить его, чтобы зарядить батареи? Такой самоубийственный оптимизм не каждый день встретишь.

Стоукс пожал плечами.

— Корабль остался только потому, что нуждался в ремонте. Мы так и не смогли его запустить.

Амос хлопнул его по плечу.

— Просто принеси мне все ваши инструменты. Я как раз это умею.

Стоукс потрусил обратно, что-то крича своим. Люди Эрика, по всей видимости, разделились поровну между установкой оборонительного периметра и поиском наиболее дорогостоящих вещей, влезающих в карманы. Эрик и Персик подошли и встали рядом с Амосом.

— Насколько все хреново? — поинтересовался Эрик.

— Не знаю. На первый взгляд, что-то с подачей питания. Слишком шумит. Пробитая проводка или типа того. Что-то запускает аварийное отключение. Мне надо влезть внутрь и посмотреть.

— Я помогу прозвонить цепи, — сказала Персик. Эрик озадаченно оглядел ее. — Я несколько месяцев была техником-электрохимиком, — пояснила она.

— Ну, блин, конечно, — сказал Эрик.

— Взял набор для диагностики?

— Конечно, — ответил Эрик. — А что?

Амос подбородком указал на сопла двигателя:

— Можешь запустить диагностику, а я скажу, что означает результат.

Эрик нахмурился и задумчиво почесал шею сухой рукой.

— Ладно. Думаю, справлюсь.

Персик кашлянула и хихикнула.

— Эрик, а ты вообще убивал кого-нибудь?

— Я управлял наркодилерской империей в Балтиморе, — сказал Эрик. — Конечно, убивал. А что?

— Да ничего, — ответила она. — Просто нас тут трое убийц, а спасет нам задницы, если их вообще что-то спасет, наша способность починить термоядерный двигатель.

— Мы вроде как неплохо подготовились, а? — улыбнулся Эрик.

— Нам лучше бы выставить посты, пока мы заняты, — сказал Амос: — Мой план убраться отсюда может не сработать.

— Я могу попросить Стоукса помочь, — предложила Персик. — Они не в состоянии драться, но наблюдать-то в состоянии. И несколько тех, что посообразительней, помогут с починкой, если хочешь.

— Чем больше народу, тем веселее, — сказал Амос, — если они не будут трогать то, что не велено.

— Когда полетим, возьмем их с собой? — спросила Персик.

— Ага.

— Потому что мы племя? — ухмыльнулась она.

— Черт, нет. Мое племя — команда «Роси» и, может быть, вы двое, и мертвая женщина. Мне по барабану, если все остальные сдохнут.

— Тогда зачем их брать?

Кто-то из людей Эрика что-то крикнул. Другой засмеялся, и один из слуг неуверенно присоединился. Амос потер ссадины на костяшках пальцев и пожал плечами.

— Так сделал бы Холден.

 

Глава сорок первая

 

Наоми

Наоми поднимала руки над головой, преодолевая сопротивление тренажёра, потом медленно опускала. Сарта сидела на ёмкости с гелем и скучая наблюдала за ней, как в зоопарке. Наоми это не волновало. Они не разговаривали. Наоми была наедине со своими мыслями.

Она решила стереть из базы не один скафандр, а все. Повредить данные — и никто не узнает, взяла она что-нибудь или нет. Но если взломать только список скафандров, это тоже о чём-то скажет. Она поднимала руки, мышцы плеч ныли. Она бросила ручки, поддавшись боли. Вот если бы заполучить один из сканеров, которыми она пользовалась раньше, можно засунуть фальшивые данные во всю систему. Наполнить тысячами фантомов. Миллион скафандров займут каждый сантиметр корабля. И тогда, даже если она не сможет стереть данные, она сделает их бесполезными. Проблема в том...

Завыла сирена тревоги, и у Наоми сжалось сердце. Они собирались лететь. Времени больше нет. А она не готова. Снаружи корабля фалы ещё на месте. Как только их втянут, «Пелла» и «Четземока» разделятся, и все её хрупкие надежды погибнут. Наоми оставила ручки, и они вернулись на место до следующей тренировки.

Она не готова. Не собралась, не успела. Это не значило, что она отступит.

Она прошла несколько шагов в сторону ёмкости с гелем, кивнула охраннице.

— Пойду в туалет.

— Ты ж только что была.

— Схожу ещё, — она развернулась и пошла.

— Обойдешься. Эй, ты!

Наоми услышала, что женщина вскочила и бросилась за ней, но сделала вид, что не обращает внимания. До сих пор она была идеальной пленницей, и такое вызывающее поведение удивило Сарту. Так и задумано. Сирена зазвучала снова, за ней отсчёт. Невесомость — три. Два. Наоми ухватилась обеими руками за дверную коробку. Один. Верх и низ исчезли, она собралась, свернулась в тугой клубок, потом резко распрямилась в сторону Сарты. Обе ступни ударились в живот охранницы, отчего та полетела назад, в пустое пространство комнаты. Сарта ухватила левый ботинок Наоми, та закрутилась и полетела в другую сторону. На то, чтобы дотянуться до противоположной стены и от чего-то оттолкнуться, ушло несколько секунд. Начало положено. Сарта уже кричала.

Наоми кувырком понеслась через люк и дальше в коридор, слишком быстро и небезопасно. У неё оставались минуты. Даже меньше, чем минуты. Как она могла думать, что успеет открыть шкаф, натянуть костюм и запустить шлюз? Сейчас, подсчитывая время, она этого не представляла.

Где-то позади кричала Сарта. Поднимала тревогу. Но Наоми уже завернула за угол. Не видя её, Сарта не сможет понять, куда она направляется. Если повезёт, это даст ей несколько лишних секунд. Ей нужны только секунды. У неё есть только секунды. Шлюз экипажа закрыт. Она открыла внутренний люк и принялась дёргать дверцы шкафов. Может кто-то — хоть кто-то — ошибся, оставил незапертой. Под пальцами звякал металл, она дёргала снова и снова. Связь между кораблями уже разорвана? И тросы втянуты внутрь? Вполне возможно.

Из коридора неслись голоса. Мужские и женские крики. Один из них — голос Сарты. Другой принадлежал Кину. Наоми уже была готова расплакаться. Ей нельзя ошибиться. Нельзя. Не в этот раз. Не теперь.

На одну ужасную секунду ей показалось, что из-за пазухи пропал декомпрессионный блок. Она похлопала то место, где он должен был касаться кожи. Он на месте. Только бы найти скафандр. Она дернула очередной шкафчик, и сердце подпрыгнуло, когда тот открылся. Внутри, покачиваясь в нулевой гравитации на тонких эластичных шнурах, висел обычный скафандр. Наоми потянулась за ним.

И тут же остановилась.

Они поймут, что пропал скафандр, сказал тихий голосок в глубине сознания. И догадаются, куда ты делась. Они придут за тобой.

Дыхание стало тяжёлым и частым, сердце колотилось. То, о чём она старалась не думать в последние несколько часов, вошло в её мысли как старый друг. Меньше пятидесяти метров. Это недалеко. Ты справишься.

Наоми закрыла шкафчик. Внутренний люк шлюзового отсека до сих пор открыт. Она рванулась к нему, заставляя себя дышать чаще. Гипервентиляция. Голова кружилась, то ли от избытка кислорода, то ли нервы. Она в самом деле намерена это сделать. Голой в вакууме. Наоми упёрлась ладонями в наружный люк. Она ожидала, что он холодный. То, что он оказался той же температуры, как и всё оборудование, казалось неправильным.

Пятьдесят метров в открытом космосе. Или чуть меньше. Может, получится. Предварительно сбросить давление не выйдет. Долгие секунды выравнивания давления в шлюзе с внешним — это больше, чем у неё сейчас есть. Придётся делать рывок, от полного давления до нуля за долю секунды. Если она задержит дыхание, могут схлопнуться лёгкие. Значит, сначала выдохнуть, заполнить их пустотой. И главное — сердце. Даже если оно выдержит, может сильно пострадать.

Она может с этим справиться.

Голоса снаружи становились громче. Кто-то кричал: «Найдите эту чёртову суку!» Из-за шкафчиков появился Кин. Глаза у него расширились. За ним стояла Сарта. Прекрасно, подумала Наоми. Отлично. Пусть смотрят. Она щёлкнула тумблером, зелёный индикатор сменился красным. Кин в безмолвном крике бросился к отсеку, а внутренний люк начал закрываться. На мгновение ей показалось, что он отступит, но Кин ухватился руками за обшивку люка и протиснулся внутрь. Она попыталась вытолкнуть его и не смогла.

Дверца шлюзового отсека закрылась за его спиной, щёлкнули магнитные замки. Наоми вцепилась в поручень возле контрольной панели, ожидая удара. Пинка. Удушающего захвата. Камера так мала, что Кин мог положить ладони на оба люка. Если он кинется на неё — ей не вырваться. Но он не нападал. С другой стороны, за запертой дверью, вопила Сарта. Наоми включила аварийный режим. На панели появилось меню из трёх пунктов: «Открыть люк в корабль», «Открыть внешний люк», «Вернуться к работе».

— Костяшка, нет, но агас эсо, не надо, не делай этого. — Кин протянул к ней огромные руки. — Бист бьен. Аллес. Всё будет хорошо.

— Что ты делаешь? — Наоми удивила боль в его голосе. — Зачем?

— Потому что ты из моих людей, да? Мы же с Пояса. Родились в полёте. Ты, я. Аллес ла, все, — на его глаза навернулись слёзы, без гравитации они не падали, покрывая зрачок и радужку. — Мы так далеко зашли, так давно в пути к нашей обетованной земле. Мы вместе. Ты и я, мы аллес.

— Тебе меня не спасти, — сказала она.

Здоровяк умоляюще скрестил руки.

— Тогда я умру пытаясь. Ты из моих людей. Мы поддерживаем друг друга. Защищаем своих. Не могу стоять рядом, когда ты погибаешь. Не буду.

Она уже должна сейчас задыхаться. Должна лететь сквозь пустоту. Кин медленно плыл, плотно сжав губы и понемногу поворачиваясь. Она должна возразить ему, должна забыть о том, что её здесь любили, что здесь была её семья.

Снаружи кто-то ударил по двери шлюза. Голоса звучали громче, их стало больше. Наоми могла открыть дверь, но понимала — тогда из неё выйдет не только Кин. Если бы он хотел — давно бы с ней справился. Однако это не значило, что он так не сделает. Она оказалась в ловушке, меж двух огней. Она не может открыть внешний люк. Но должна. Она не может убить Кина. И ей его не спасти. «Что бы ты сейчас ни сделала, — думала она, — ты будешь вечно об этом жалеть». Секунды уходили.

Ещё один голос. Филип по ту сторону двери. Она слышала, как он отчаянно кричит, требует открыть.

Как она умудряется попадать в такие ситуации?

— Будь сильной, — сказал Кин. — Ради Филипито, будь сильной.

— Идёт. — Она выдвинула челюсть в зевке, освобождая горло и евстахиевы трубы, и выбрала в меню «Открыть внешний люк». Кин закричал. Её сразу же с силой потянул за собой выходящий воздух. В кровь хлынул адреналин, заполняя каждый сантиметр тела. Лёгкие чуть не вырывало наружу вместе с дыханием. Кин хватался за обшивку шлюза, пытаясь удержаться внутри, переворачивался, кричал. И исчез.

Её лёгкие пусты, запаса воздуха нет. Она не задерживала дыхание, не пыталась сохранить оставшийся внутри воздух. Некоторые умеют задерживать дыхание на пару минут. Она сможет сделать это в вакууме всего секунд на пятнадцать.

Тысяча один. Хватаясь за поручни, Наоми добралась до внешнего люка и выглянула наружу. Перед ней был космос, огромный купол звёзд. В солнечном свете «Четземока» сиял гораздо ярче, чем на Земле. Соединяющий корабли фал тянулся слева от Наоми, такой яркий, что трудно смотреть, и более чем наполовину втянутый. Рёбра болели, глаза слезились от света. Диафрагма давила, пытаясь расправить сжатые лёгкие. Если бы на ней был скафандр, она включила бы маневровые двигатели. Без них у неё оставался только один шанс, и времени раздумывать нет. Тысяча два. Она рванулась вперёд.

Краешком глаза она на мгновение увидела Кина, слабый отблеск медленного движения. Солнце горело под ней, огромное и яркое. Тепловое излучение давило на лицо и горло. В бездонном небе аркой изгибался Млечный Путь. Углекислота начинала накапливаться в её крови, она чувствовала жгучее желание вдохнуть. «Четземока» медленно становился больше. Тысяча пять. Мелькали тени, каждый выступ и заклёпка выхватывали из яркого света полоску тьмы. Зрение искажалось и всё постепенно становилось более расплывчатым. Звёзды превращались из точек алмазного света в хаотичные облачка, как будто вселенная распадалась. Наоми ждала тишины, но вместо неё слышала биение своего сердца, как будто кто-то колотил молотком по соседней палубе.

Если я здесь умру, думала она, по крайней мере, это красиво. Прекрасный способ умереть. Тысяча восемь.

Контуры шлюза «Четземоки» стали достаточно чёткими. Без магнитных ботинок придётся подбираться к нему босыми ногами, но она уже совсем близко. Уже почти там. Мир начинал сужаться, свет в её периферийном зрении угасал, а сияющий корабль становился всё больше. Обморок. Она теряет сознание. Наоми выдернула из-за пояса маленький чёрный блок, согнула, чтобы извлечь иглу, и вонзила её в ногу. Тысяча десять.

Её постепенно охватывал холод, но с потоком вливавшейся насыщенной кислородом крови краски стали возвращаться. Один вспомогательный вдох без роскоши дыхания. Индикатор шлюза на обшивке «Четземоки» замигал, отвечая на нажатие тревожной кнопки, программа запустилась. Корабль нависал над ней. Она должна подняться, но сил на рывок не хватало. Наоми вытянула вперёд пальцы, готовясь карабкаться вверх. На обшивке было за что ухватиться — несколько предназначенных для этого поручней, остальное — выступы антенн и камер. Она изо всех сил цеплялась за них и отталкивалась, её швыряло по обшивке. Она знала, что так будет, она была готова. Пальцы сомкнулись на поручне. Инерция тела вывернула плечо и локоть, но она не ослабила хватку. Тысяча тринадцать.

Через чёрный провал фал тянулся к «Пелле». По бокам корабля горели маневровые двигатели, светилась огромная масса выбрасываемой перегретой воды. Тело Кина — сейчас он уже потерял сознание — было где-то там, но она его не видела. Он уже потерян. Но, по крайней мере, Сарта, Филип, и может быть, остальные, видели их вместе. Кин и Наоми, в шлюзовой камере и без скафандров. А потом они вылетели. Унеслись в космос. Погибли.

Нет, она пока не мертва. Надо двигаться. Она задумалась, потеряла долю секунды. Так нельзя. Наоми осторожно подтягивалась по обшивке корабля, сантиметр за сантиметром. Слишком быстро — и она не сможет остановиться. Слишком медленно — потеряет сознание прежде, чем окажется в безопасности. Оставалось только надеяться на золотую середину. Тысяча... Она сбилась со счёта. Пятнадцать? Всё тело пронизывала боль и животный страх. Она больше не различала звёзд. «Пелла» сделалась размытым пятном. Слюна во рту пенилась. Как будто кипела. Уши наполнял высокий и тонкий звон, иллюзия звука там, где звуков не было.

Случилось многое, думала она, смутно сознавая, что совсем недавно кому-то это говорила. Она чувствовала, как на неё накатывает волна спокойствия. Эйфория. Плохой признак.

Шлюзовая камера совсем близко, в пяти метрах. В четырёх. Сознание ускользало, и шлюз проплывал мимо. Она выбросила руки вперёд, схватилась, ударившись запястьем о корпус. Наоми стиснула обшивку, вцепилась, как Кин. Её закружило, опрокинуло вперёд, но она оказалась прямо над шлюзом. Его бледная пасть поднималась из-под её ног, ускользала, опять появлялась и исчезала снова. Она потянулась вперёд, руки были уже внутри корабля, но до обшивки достать не удавалось. Не получалось втащить себя внутрь. «Пелла» скользила где-то вверху, теряя краски — сознание начинало угасать. Так близко. Ей удалось подойти совсем близко. Ещё сантиметр — и она останется жива. Но космос неумолим. Он постоянно убивает людей. «Пелла» выбросила ещё одну струю из маневровых двигателей, как заключительный аккорд.

Не раздумывая, Наоми поджала ноги, вращение ускорилось, и она сжалась сильнее. Она стянула ботинок, не доставшийся Сарте. Руки сделались как чужие. Неловкие, неуклюжие, почти онемевшие. Она распрямилась, и вращение замедлилось, вернулось к прежней скорости. Наоми попыталась прикинуть время, но от её сознания оставалось совсем немного. Наконец, она увидела «Пеллу» в конце длинного темнеющего тоннеля, и изо всех оставшихся сил швырнула в неё ботинок.

Выброс массы. Вращение замедлилось. Её руки глубже протянулись в шлюз. Она скользнула внутрь. Пятка ударилась о сталь обшивки, боль была мучительной — и очень далёкой. Сознание на миг вспыхнуло. Перед ней возникла панель управления шлюза, индикаторы мигали, пытаясь сказать что-то важное. Наоми уже не различала ни цветов, ни символов на горящих значках. Сознание угасало, и наконец совсем исчезло.

Наоми очнулась от собственного кашля. Лицо плотно прижималось к палубе. Она не могла понять — то ли отчаянно ослабела, то ли находится в режиме высокого ускорения. Контуры шлюзовой камеры вокруг неё расплывались. Она снова закашлялась — с глубоким, влажным звуком. Она тут же представила кровоточащие лёгкие, но исторгнутая жидкость была прозрачной. А вот руки стали почти не похожи на руки — пальцы толстые, как сосиски, заполнены плазмой и жидкостью, до обожженной на солнце кожи больно дотронуться. Болели все суставы — от пальцев на ногах до шеи. Живот как будто кто-то пнул пару десятков раз.

Наоми попыталась вдохнуть. Получилось. Вдох, выдох. В лёгких что-то булькало. «Ну, хоть не кровь, — сказала она себе, — это не кровь». Она перекатилась на бок, подтянула ноги, села — и тут же снова легла, мир вокруг поплыл. Сила тяжести была больше обычной. Наверняка больше, ведь она же не могла так ослабеть?

Под ней урчал «Четземока». Она смутно различала какие-то слова. Голоса. Один голос. Она понимала, что это невозможно, но не могла сообразить почему. Наоми закрыла лицо руками. В ней поднималась буря эмоций — восторг, горе, торжество победы и гнев. Сознание ещё оставалось спутанным, чувства не ассоциировались с чем-то конкретным. Они просто подступили, и Наоми наблюдала за ними и ждала, понемногу приходя в себя. Руки и ноги начали ныть, разодранные нервы кричали от боли. Она не прислушивалась к ним. В конце концов, это просто боль. Бывало и хуже.

Потом она добралась до своих ног. Чёрный декомпрессионный блок ещё торчал в её бедре. Она выдернула его, подняла повыше и отбросила. Похоже, полторы-две g. Прекрасно. Вот если бы она так скверно чувствовала себя при одной, тогда да, пора волноваться. Хотя, возможно, побеспокоиться всё же стоило.

Она открыла внутренний люк и оказалась в плохонькой гардеробной. Шкафчики распахнуты, скафандры висели в них или валялись на полу. Все кислородные баллоны исчезли. Голос — это был только один голос, но уши Наоми сейчас почти не воспринимали высокие частоты, только невнятную мешанину басовых тонов — казался знакомым. Она подумала, что должна его знать. Наоми прошлась по брошенному кораблю. Она гадала, сколько времени пролежала без сознания и можно ли теперь выяснить, где она, куда направляется и с какой скоростью.

Она добралась до пульта управления и попыталась получить доступ к системе навигации, но та оказалась заблокированной. Так же, как и связь, проверка состояния, ремонт и диагностика. Она опустила голову на панель — больше от изнеможения, чем в отчаянии. Прямой контакт кости и керамики изменил проводимость звука, как прижатые наушники. Она разобрала слова. «Это Наоми Нагата с «Росинанта». Если вы это слышите, пожалуйста, передайте дальше. Сообщите Джеймсу Холдену, что я в беде. Контроль навигации потерян. Связь не в порядке. Прошу передать сообщение». Она фыркнула, закашлялась, выплюнула на палубу прозрачную жидкость и рассмеялась снова. Это сообщение — ложь, придуманная Марко, чтобы заманить Джима в смертельную ловушку.

И каждое слово в нём сейчас было правдой.

 

Глава сорок вторая

 

Холден

Арнольд Мфуме, а не Алекс, вышел из отсека экипажа, на ходу подсушивая волосы. Увидев у кофе-машины двух капитанов — Холдена и Фостера — он поморщился.

— Опаздываете, мистер Мфуме, — сказал Фостер Сейлс.

— Да, сэр. Чава мне тоже сделала замечание. Уже бегу.

— Кофе? — спросил Холден, протягивая только что налитую грушу. — С молоком, но без сахара. Может, и не по вашему вкусу, зато готовый.

— Не откажусь, — ответил Мфуме с быстрой и нервной улыбкой. Холден не сумел распознать его акцент. Мфуме смягчал звуки и глотал согласные. Каково бы ни было происхождение акцента, он ему подходил.

Пока Холден протягивал грушу, Фостер откашлялся.

— Опаздывать на вахту — дурная привычка, сами знаете.

— Да, сэр. Простите, сэр. Этого больше не повторится.

И Мфуме ушел, забрался в рубку по лестнице быстрее, чем его отвез бы лифт. Фостер вздохнул и покачал головой.

— Хорошо быть молодым, но у некоторых всё равно это получается лучше, чем у других.

Холден набрал команду для еще одного кофе.

— Не хотел бы я, чтобы люди судили обо мне по тому, что я наделал в двадцать лет. А как насчет вас? Будете кофе?

— Лично я предпочитаю чай, — ответил капитан. — Если это возможно.

— Кажется, я даже не пробовал.

— Правда?

— Всегда кофе.

Утренняя встреча стала лишь частью испытания. С новой командой и висящей над кораблем неопределенностью Холдену и Фостеру Сейлсу это показалось хорошей мыслью, чтобы наладить отношения, сравнить записи, убедиться, что всё идет как положено. Задачу облегчало и то, насколько уважительно Фостер обращался с «Роси». Он не привел собственную команду и сам не чувствовал себя комфортно, но они не собирались копаться в чужих шкафчиках, пока никто не видит. И с каждым днем команда становилась для Холдена всё более знакомой. Менее странной.

Когда он спускался в машинный отсек и ему отвечали Казандзакис или Ип, это больше не казалось неправильным. Когда он обнаруживал Гора и Сун-И в игровых очках и стреляющими друг в друга в сражениях на симуляторе (потому что если техникам по оружию было не в кого стрелять, они становились дерганными), то не удивлялся и в конце концов даже начал считать это забавным. Маура Патель, проводила бессонные ночные вахты, налаживая направленный передатчик. Холден знал, что это дело Наоми, но всё равно позволял Мауре этим заниматься.

И после долгих и молчаливых дней в доке, когда он спал в кресле и бродил по пустому кораблю, он даже начал ценить их общество. Может, это и не те люди, но всё же люди. Принимая в доме гостей, он не позволял себе погрузиться в страхи и тревоги. Он просто хорохорился, но одно это заставляло его и впрямь чувствовать себя бодрее.

— Мне следует знать что-то еще? — спросил Фостер.

— Я лишь хочу услышать, если будет что-то с «Бритвы» или «Пеллы», — ответил Холден. — Или если мы получим сообщение с Земли. От Амоса Бартона или моей семьи.

Как будто это не одно и то же.

— Думаю, вы ясно дали это понять команде, — серьезно произнес Фостер, но с веселым блеском в глазах. 

Наверное, Холден слишком много раз это повторял. Причем каждому. Кофе-машина звякнула и выдала Холдену новую грушу. Фостер направился к лестнице, а потом вниз, к торпедному отсеку, где Казандзакис надраивал и без того чистое оборудование. Холден подождал несколько секунд и двинулся на командный пост. Навстречу спускалась Чава, и они устроили неловкий танец «нет, сначала вы», прежде чем наконец разминулись.

Фред сидел в кресле-амортизаторе, которое назначил своим офисом. Люк в рубку был закрыт, но Холден слышал завывание музыки раи — ее любил слушать Мфуме во время своей вахты в кресле пилота. Учитывая это, да еще кофе, Фред явно не спал, но не услышал приближение Холдена, потому что надел наушники. Изображение на его экране было знакомым. Марко Инарос, самопровозглашенный глава Вольного флота, взявший ответственность за разрушение Земли. И если Наоми мертва (Холден осторожно об этом думал, чтобы мысль не слишком сильно ранила) — тот самый человек, который, вероятно, ее убил. В груди у него всё болезненно сжалось, и он отбросил эту мысль. Думать об Амосе и Наоми было слишком опасно.

Заметив его, Фред резко повернулся и снял наушники.

— Холден. Давно ты здесь стоишь?

— Только что вошел.

— Хорошо. Неприятно думать, что я становлюсь немощным и не замечаю, когда кто-то входит. Всё в порядке?

— Не считая того, что в Солнечной системе происходит вооруженный переворот, а половина моей команды незнамо где? Всё отлично. В том смысле, что я не могу заснуть, а когда все-таки засыпаю, то мне снятся одни кошмары, но всё отлично.

— Ладно, это был глупый вопрос. Прости.

Холден сел в кресло рядом с Фредом и откинулся на спинку.

— Что мы знаем об этом парне?

— Об Инаросе? Он значился в моем списке вероятных виновников, когда упали метеориты. Не во главе списка, но в первой пятерке. Он возглавляет группу раскольников из самых нищих астеров. Тех, кто живет на дырявых кораблях и разглагольствует о том, что налоги их обкрадывают. Я пару раз с ним разговаривал, обычно чтобы разрулить сложную ситуацию в шаге от взрыва.

— Думаешь, он и правда стоит за всем этим?

Фред снова откинулся на спинку, шарниры его кресла зашипели и сдвинулись. Из наушников даже на фоне бормотания раи доносился мужской голос: «Мы начнем заново и воссоздадим человечество, только без коррупции, жадности и ненависти, от которых так и не смогли избавиться внутренние планеты...»

Френк хмыкнул и покачал головой.

— Вряд ли. Инарос — харизматичная личность. И он умен. Судя по пресс-релизу, он и правда считает себя главным, но как же иначе. Он первостатейный нарцисс, да еще и садист в придачу. Он никогда не признается, что делит с кем-то власть, если получится. Но такой уровень организации? Или координации? Это для него слишком.

— Как это?

Фред махнул рукой на экран. Свет дисплея отражался в его глазах, крохотные изображения Инароса в жесте астерского приветствия.

— Что-то не сходится. Он из тех, кто много значит в узком кругу. Но он не годится для более крупного масштаба. Он неплохой тактик, и время атак выбрано весьма эффектно, а значит, за ними скорее всего стоит он. И он обладает харизмой за столом переговоров. Но...

— Но?

— Но он — не самый блестящий ум, а это первоклассная операция. Не знаю, как объяснить понятней. Мои люди говорят, что даже если он взял на себя ответственность, его дергают за ниточки.

— А что тебе подсказало бы чутье перед падением метеоритов?

Фред закашлялся в смехе.

— Что он — просто мелкая помеха и второсортный игрок. Так что да, возможно, я отвергаю эту мысль, потому что не мог предугадать. Но все-таки я считаю, что меня обыграл человек, чей гений куда значительнее и не направлен только на превращение самого себя в легенду.

— У тебя есть какие-нибудь догадки, как на том корабле оказалась Наоми?

Взгляд Фреда сфокусировался на Холдене.

— Ты правда хочешь об этом поговорить?

— А ты?

— Нет. Но могу кое-что предположить. Наоми — астер, и насколько мне известно, выросла в тех же кругах, что и Инарос со своей командой. Думаю, их пути когда-то пересекались и у них есть незаконченные дела. Может, они были на одной стороне, может, врагами, может, и то и другое. Но они явно связаны.

Холден подался вперед, облокотившись о колени. Хотя слова были расплывчатыми, как бы ни старался Фред их смягчить, они прозвучали как ударом молотком. У Холдена комок встал в горле.

— Холден. У каждого есть прошлое. Наоми была уже зрелой женщиной, когда ты ее встретил. Ты же не думаешь, что она выскочила как чертик из табакерки, стоило тебе положить на нее глаз?

— Нет, конечно нет. На «Кентербери» каждый оказался не просто так. Включая меня. Просто, если она знала о чем-то серьезном вроде попытки уничтожить Землю, то я не понимаю, почему не сказала мне.

— А ты спрашивал?

— Нет. То есть она знала, что мне это интересно. И что она может рассказать мне что угодно. Я думаю, если она не захотела, то по собственному выбору.

— И теперь ты расстроен, что она не сказала. Так что изменилось? Почему ты считаешь себя вправе узнать о том, о чем не вправе был знать раньше?

Музыка на мостике стихла, командная палуба погрузилась в тишину. На дисплее Фреда снова появился рассеченный круг, а затем выцвел до белого экрана.

— Может, я и мелкий, незначительный человек, — сказал Холден. — Но если я ее потеряю, то хочу хотя бы знать причину.

— Посмотрим, может, мы попробуем сделать так, чтобы ты сам ее спросил, — ответил Фред. Из рубки снова раздалась музыка, и Фред бросил сердитый взгляд на люк. — Если тебя это утешит, скажу, что у нас есть шанс. Скорее всего, он скоро вступит в переговоры.

— Да?

Надежда была так мала, но Холден всё равно в нее вцепился.

— Да. Он первым на нас вышел. Надо отдать ему должное. Но его следующий шаг — это где он хочет действительно сосредоточить свои силы. Это не тактика. Это стратегия, а я не вижу в нем способностей стратега.

— А я вижу.

Фред отмахнулся, как будто разгонял дым от слов Холдена.

— Он играет в короткую. Да, сейчас он на вершине и вероятно пробудет там еще какое-то время. Но он стоит в стороне от ворот. Всё это затеяно ради того, чтобы люди не могли покидать Солнечную систему и основывать колонии. Но от потребностей никуда не деться. Смит не может остановить депопуляцию Марса. Авасарала не может притормозить отправку колонистов, а она пыталась, клянусь богом. Марко Инарос думает, что заставит людей под дулом пистолета, но вряд ли у него получится. Не надолго. И он не понимает, насколько всё хрупко.

— Ты про Землю?

— Да. Он астер, и это его слепое пятно. За несколько десятков лет я много раз такое наблюдал. Вера в технологии. В идею поддержания искусственной экосистемы. Мы способны растить пищу на Ганимеде, и астеры считают, что человечество может сбросить узы Земли. Они не думают о том, как много пришлось сделать, чтобы вырастить этот урожай. Зеркала для солнечных батарей, генную модификацию растений. Пришлось научиться создавать богатую почву из субстрата и грибов, создать освещение полного спектра. А за всем этим стоит разнообразие жизни на Земле. А теперь появились новые миры... Что ж, не мне объяснять тебе, насколько они менее гостеприимны, чем говорится в буклетах. И как только ему станет ясно, что он неверно рассчитал...

— Он рассчитал верно, — сказал Холден. — Ну да, может, он и не особо задумывался об экологической стороне дела, но когда речь заходит о Поясе, он не ошибается. Посмотри на всех этих людей, которые только что собрали пожитки и рванули через кольца. На Илос или Новую Терру, называй как хочешь. Все корабли колонистов с Марса, которые бросили терраформирование планеты, где уже есть воздух и магнитосфера. Многие из этих людей очень умны. Даже сейчас, прямо сейчас, ты сказал о том, что желание добраться до новых систем куда больше, чем ожидает этот человек, к чему он готов. Возможно, это означает, что он обречен. Но это не значит, что он ошибается. Но мы должны заставить его ошибиться.

— Думаешь, я этого не знаю? То, чем я занимался на станции Медина, должно было...

— Создать место для жизни всех людей на станции Медина. Но как насчет старателей на астероидах? Водных барж? Команд, которые едва сводят концы с концами? Тех, о ком говорит Марко, и он прав, потому что больше никто не принимает их в расчет. Даже ты. Они заглядывают в будущее и видят, что больше никому не нужны. Всё, чем они занимаются, станет проще в гравитационном колодце, а они не смогут в нем жить. Мы должны построить будущее, в котором найдется место и для них. Потому что иначе им будет нечего терять в буквальном смысле. Всё и так уже потеряно.

Системный компьютер звякнул, из динамиков раздался голос Мауры:

— Капитан Холден, сэр?

— Я здесь, — откликнулся Холден, не сводя взгляда с сердитого лица Фреда. — А разве вы не должны отдыхать, Патель?

— Я не на вахте, сэр. Но не могла заснуть и занялась кое-какой диагностикой. А капитан Сейлс сказал, что вы просили сообщить, если будут изменения в ситуации с «Бритвой» и ее преследователями.

Холден ощутил во рту металлический вкус страха.

— Что происходит?

— Нам сообщили, что корабли Вольного флота отвернули, сэр. Силам ООН еще полдня пути, но видимо, Вольный флот решил не вступать в масштабное сражение.

— А «Пелла»? — спросил Холден.

— Как и остальные корабли, сэр, но когда они сменили курс, от флотилии отделилось гражданское судно и полетело в другую сторону. Если оно не сменит курс, то по инерции окажется где-то в миллионе кэмэ от нас.

— Это не случайность, — сказал Фред.

— Да, сэр, — сказала Маура. — Судно зарегистрировано как «Четземока», и оно передает сообщение по открытому каналу. Ретранслирую его.

У Холдена заныли пальцы, и он заставил себя расслабить кулаки. Командный пост заполнил голос Наоми, звучал он так, как будто на грани обезвоживания ей протянули стакан с водой. И хотя сообщение оказалось гнетущим, каждый его слог уменьшал напряжение Холдена. Когда Наоми закончила говорить, он откинулся в кресле, расслабленный и мягкий, как тряпка. Она в беде, но с этой бедой он может справиться. Она на пути к нему.

— Спасибо, Патель, — сказал Холден. — В качестве благодарности можете забрать все мои вещи. Мне они больше без надобности.

— Включая кофе-машину, сэр?

— Почти все мои вещи.

Когда заговорил Фред, его голос звучал сурово. Он явно не чувствовал облегчения.

— Патель, какие корабли флота поблизости?

— Судя по маячкам, никаких, сэр. Трафик в Солнечной системе перекрыт. Приказ ООН.

Холден повернулся и затребовал связь с Мфуме. Из его консоли понеслась музыка. Она смешивалась с другими звуками командной палубы, и та казалась больше. 

— Мфуме! — рявкнул Холден, и через пару секунд добавил: — Мистер Мфуме!

Музыку приглушили, но не до конца.

— Сэр?

— Проверьте маршрут «Четземоки». Посмотрите, не пересекаются ли наши орбиты.

— Как-как?

— «Четземока», — повторил Холден. — Проверьте новости. Он в них будет. Сообщите мне свои расчеты как можно быстрее. Лучше немедленно.

— Уже занимаюсь, — ответил Мфуме, и музыка стихла совсем, как из консоли, так и из люка.

Холден сделал глубокий вдох, потом еще один и засмеялся. Это чувство нельзя было назвать облегчением. Слишком оно глубокое и проникающее в каждую клетку тела. Он просто начал жить. Как будто невидимое лекарство разлилось по венам. Его смех превратился в стон, словно от боли или последствий боли.

Фред цокнул языком.

— Так. А если я предложу не встречаться с этим судном?

— Я с радостью отпущу тебя и твою команду на все четыре стороны. Потому что, если только ты не решишь стать пиратом и вышвырнуть меня из шлюза, корабль направляется именно туда.

— Я так и предполагал. Мы хотя бы можем условиться соблюдать осторожность?

Холден ощутил, как в нем вскипает гнев. Ему хотелось наорать на Фреда, наказать его за то, что портит эту минуту сомнениями. Думая о том, что это ловушка, а не о том, что Наоми наконец-то возвращается домой. Холден попытался забыть о прекрасном чувстве облегчения, а вместе с ним и о гневе.

— Да, — сказал он. — Ты прав. Это может оказаться ловушкой.

— А может — и нет. Надеюсь, что нет. Но...

— Но мы живем в интересные времена, — сказал Холден. — Всё нормально. Я понимаю. И буду осторожен. Мы будем осторожны. Но если это она, и она и правда в беде, это для меня главное. Иначе просто не может быть.

— Я знаю, — отозвался Фред, и звучало это как «Я знаю, и все, кто знает тебя, тоже. Вот почему ты должен быть осторожен».

Холден повернул монитор и переключился на данные навигации. Он увидел, что Мфуме проложил курс, который приведет их к Наоми. Или к тому, кто находится на том корабле. Семя сомнений, заложенное Фредом, уже пустило корни. Холден не знал, стоит ли за это благодарить Фреда или злиться на него. Учитывая расстояния и относительные скорости, им придется непросто. Наоми на всей скорости движется к Земле, почти в противоположном направлении. Если это не ловушка и Наоми действительно в беде, Холден может опоздать. Флот ООН мог бы прийти на помощь, но их маршруты расходятся.

А значит, Холден останется без поддержки. Он включил комм и записал сообщение:

«Алекс, раз ты поблизости и у тебя всё так замечательно вышло, когда я попросил проверить загадочный корабль, то не хотел бы ты сделать небольшой крюк?»

 

Глава сорок третья

 

Алекс

Хуже всего было не знать. Новости были запружены разными сведениями, но совсем не на ту тему. На Земле погибло четыре миллиарда человек. А может, семь. Пепел и влага, превратившие голубую планету в белую, начали исчезать — быстрее, чем предсказывали модели. А может, жители Земли не увидят дневного света и голубого неба многие годы. Из-за вымирания людей началось возрождение природной флоры и фауны. А может, это последний плевок, который сокрушит и без того перегруженную экосистему.

По пути к вратам через кольцо захватили еще три корабля колонистов, их развернули или взяли на абордаж, а команды выкинули в космос. А может, кораблей было семь. Или один. Заявление станции Церера о том, что корабли Вольного флота могут воспользоваться ее доками, это провокация. А может, доказательство, что АВП един. А может, что станция сдалась из страха. По всей Солнечной системе корабли выключали маячки, и теперь смахнули пыль с оборудования визуального слежения за выхлопными шлейфами и перепрограммировали его на языках, которые могли распознавать современные системы. Алекс сказал себе, что это временно, а через несколько месяцев, может, через год, все опять будут летать с маячками. Что земля по-прежнему будет центром человеческой цивилизации и культуры. Что он снова окажется на «Роси», с Холденом, Наоми и Амосом.

Он твердил себе это, но верил всё меньше и меньше. Хуже всего — неизвестность. На втором месте — преследование группой первоклассных военных кораблей, желающих его убить.

На экране одна из торпед конвоя превратилась из зеленой точки и янтарную, а потом вспыхнула красным.

— Вот дерьмо, — выругалась Бобби. — Одну потеряли.

— Ничего страшного. У нас еще полно.

Несколько часов назад «Пелле» и ее стае пришла в голову блестящая мысль скоординировать лазеры их коммов и направить на какую-нибудь одну торпеду, так чтобы ее датчики контроля перегрелись. Торпеда становилась неуправляемой. Алекс решил, что враги хотят поджарить облако конвоя в цепной реакции. Но вместо этого они потеряли четыре торпеды за полчаса и во всем разобрались. Бобби и антикварный маломощный компьютер «Бритвы» вычислили новое расположение торпед, чтобы каждую заслоняли другие.

Наблюдая за ними через камеры, Алекс вспоминал документальные фильмы о морской рыбалке на Земле, когда огромные косяки баламутят воду, но не разделяются. Только в их случае это была стайка оставшихся торпед.

После заявления Вольного флота премьер-министр вернулся в каюту и по лазерному передатчику вел как будто сотню разговоров одновременно в одной тональности. Алекс не разбирал слова и тщательно старался не вслушиваться — на случай, если потом кто-нибудь спросит его, что он знает. Но фразы многократно повторялись, и «серьезный провал» и «пока расследуется» прозвучали достаточное число раз, чтобы Алекс начал их узнавать — так у песни, которую часто слушаешь, слова становятся понятней.

Его монитор был поделен между картой Солнечной системы в крупном масштабе, где подсвечивались важные точки — «Бритва», идущий навстречу военный конвой ООН, «Росинант», «Пелла» и ее стая, станция Тихо, Марс, Земля, Луна — и более мелкой вставкой с системой внутренней диагностики «Бритвы». Маленький катер не предназначался для межпланетных путешествий, а учитывая, на каком они расстоянии от Марса и Земли, «Бритва» работает на пределе своих возможностей. В реакторе имелся запас топливных элементов на долгие месяцы хода на полной тяге, но если они спалят всё вещество, то двигатель станет бесполезным. То есть, они по-прежнему на грани. Для Алекса это означало, что если запас кончится, они поплывут достаточно медленно, чтобы на них могли набросить лассо. Спасение профессионалами по-прежнему числилось в его колонке преимуществ.

Система навигации на мониторе показала новое сообщение. Он открыл его.

— Что там? — спросила Бобби.

— «Пелла» и ее дружок разделились. И... Ого! Похоже... Некоторые корабли разворачиваются. Кажется, они сдаются!

Бобби прокричала «ура», а Смит в своей каюте прекратил разговор и высунулся, чтобы узнать, в чем дело. К тому времени, как Алекс объяснил, «Пелла» тоже разворачивалась с остальными. Не на полном ходу, но как рыба махнула хвостом, сохранив часть скорости для нового курса — к Поясу и системе Юпитера, плюс-минут несколько миллионов километров. «Четземока» двинулся в противоположном направлении. Куда бы ни стремилась «Пелла», она явно оставила в покое «Бритву».

Напряжение, которого Алекс даже не осознавал, начало испаряться вместе с периодическим смехом и радостными криками Бобби. Конвой ООН притормозил. Коронарные выбросы на Солнце даже близко не пересекались с их маршрутом. Охладители «Бритвы» вполне неплохо справлялись с тепловым излучением. Алекс расслабился.

Это продлилось целых полчаса.

«Это Наоми Нагата с «Росинанта». Если вы это слышите, пожалуйста, передайте дальше. Сообщите Джеймсу Холдену, что я в беде. Контроль навигации потерян. Связь не в порядке. Прошу передать сообщение».

И сорок минут спустя:

«Алекс, раз ты поблизости и у тебя всё так замечательно вышло, когда я попросил проверить загадочный корабль, то не хотел бы ты сделать небольшой крюк? Мой временный пилот топит на полную, чтобы доставить меня к Наоми, но ты ближе и идешь почти в том же направлении. Есть вероятность, что те уроды решили с нами поиграть, так что держи ухо востро. Но если это Наоми, уж постарайся, чтобы к моему прилету она еще дышала. Дай мне знать, что ты об этом думаешь».

Алекс стиснул челюсти, так что заболели зубы. Он знал, что скажет по этому поводу Бобби, и не стал затевать разговор, а спокойно ввел в систему навигации данные, чтобы узнать, какие есть варианты, на какой скорости придется идти, сколько топлива осталось и что говорит телеметрия об этом суденышке и флотилии, которая от него отделилась. Настенные экраны переключились на имитацию вида снаружи, так что когда Алекс оторвал взгляд от данных навигации, он заметил огонек выхлопного шлейфа «Четземоки». Он настроился на аудиосигнал с «Четземоки». «Это Наоми Нагата с «Росинанта». Если вы это слышите, пожалуйста, передайте дальше...»

Он прямо чувствовал волны негодования за своей спиной. Поначалу Бобби молчала, даже не хмыкнула и не издала ни звука. Но это неважно. Алекс и так всё понимал. Когда она наконец заговорила, он почти что ощутил облегчение оттого, что наконец-то она высказала это вслух.

— И чем ты там занимаешься, морячок? — спросила Бобби.

— Ищу лучший маршрут к Наоми.

— И по какой же причине?

— Потому что мы идем к Наоми.

— Мы идем почти на полной скорости. Любое изменение курса сожрет кучу топлива.

Алекс не обернулся. Просто махнул рукой на экран.

— Насколько я понимаю, это сигнал бедствия. Мы его поймали. И обязаны остановиться.

— Нет, — сказала Бобби.

— Таковы правила.

— Не нужно тыкать в меня уставом. Мы на задании. Мне это нравится не больше, чем тебе, но мы должны выполнить свой долг. У нас приказы.

У Алекса еще сильней заболели зубы. Он попытался зевнуть, чтобы избавиться от боли. Из этого ничего не вышло. Он развернул свое кресло к Бобби. Ее голова без шлема и со стянутыми в хвост волосами казалась маленькой. Бронированный скафандр не изменил положения, кулаки приставлены к обоим бортам корабля. Если она решит взять на себя управление катером, то победит. А кроме того, Алекс не должен забывать, что в своем неподходящем оснащении Бобби может не выдержать высокие перегрузки.

— Да, — ответил он. — У нас приказы. Но ты получаешь приказы от Ната и Авасаралы, и я уважаю твое стремление их выполнять. А я получаю приказы от своего капитана, и цель из его приказа от нас удаляется.

— Подумай головой. Посмотри на оценку рисков, Алекс, потому что если мы пойдем туда, то рискуем. Если всё получится, мы вытащим Наоми Нагату из беды. Если мы проиграем, то лидер одной из самых серьезных политических организаций человечества погибнет в тот самый момент, когда самое важное — это единство и лидерство. Нет, остановись. Знаю, о чем ты думаешь. Я тоже так думаю, только о других людях. Наоми — из твоей команды. Она принадлежит к твоему кругу близких, и понятно, что ты хочешь рискнуть ради нее, а не пожертвовать ей ради смутной, но более важной цели, так?

Алекс сомкнул губы и помолчал.

— Так.

— Я это понимаю, — сказала Бобби. — Понимаю. Я долго тренировалась, чтобы научиться понимать — этого нельзя делать. Ты тоже тренировался. На службе мы или нет — не имеет значения. Мы служим Марсу, потому что дали присягу. Если поступить правильно означает выбрать легкий путь, то не было бы нужды давать присягу. На этом корабле — премьер-министр Марса. Приближается военный конвой, чтобы целым и невредимым доставить его на Луну.

— И там враг, — сказал Алекс, возненавидев себя за эти слова. — Это ведь ловушка, да?

— Я не знаю. Возможно. Схватить кого-то и перестрелять тех, кто придет ему на помощь — грязная уловка, но эти говнюки на нее явно способны.

— Мне не кажется, что идти к ней более рискованно, чем следовать прежним курсом. Если бы у них было рельсовое орудие, они с таким же успехом могли бы продырявить нас и отсюда.

— Троянский конь, — сказала Бобби. — Суденышко нашпиговано бойцами. Если мы состыкуемся, не помогут и все наши торпеды. Или, в случае с «Росинантом», они захватят Фреда Джонсона.

— Вероятность...

— Не думай о вероятностях. Думай о том, что стоит на кону. Подумай, как много мы потеряем, если рискнем и всё пойдет не так.

Голова Алекса отяжелела, как на первой стадии болезни. Он снова повернулся к навигационной панели. Расстояние между «Бритвой» и «Четземокой» увеличивалось с каждой секундой. Он глубоко вдохнул и выдохнул. Из динамика доносился тихий голос Наоми. «Сообщите Джеймсу Холдену, что я в беде. Контроль навигации потерян. Связь не в порядке. Прошу передать сообщение...»

Из каюты донесся тихий, мягкий и спокойный голос:

— Неплохой анализ, но неполный.

В дверном проеме стоял Натан Смит. Его волосы были сальными и растрепанными. Одежда выглядела так, будто он в ней спал. Глаза налились кровью и смотрели зло. Выглядел он лет на десять старше, чем, когда они отчалили. Премьер-министр улыбнулся Алексу, потом Бобби, а затем снова Алексу.

— Сэр, — сказала Бобби.

— Вы упустили одно условие, сержант. Подумайте о том, какое мы потерпим поражение, если не попытаемся.

— Вот почему это нужно сделать, — отозвался Алекс. — Вот почему мы делаем всё это. Если есть вероятность, а она точно есть, что Наоми удалось сбежать, у нее проблемы и она позвала на помощь, вы знаете, каковы правила? Мы должны остановиться и помочь. Даже если мы ее не знаем. Даже если это не ее голос. Таковы правила, потому что мы помогаем другим людям. И если мы перестанем помогать из-за того, что у нас есть дела поважнее или потому что правила больше на нас не распространяются, могу с уверенностью сказать, что мы перестанем быть приличными людьми.

Смит просиял.

— Превосходно, мистер Камал. Я подумывал объяснить Крисьен Авасарале, что мы бросили бы единственного свидетеля, побывавшего на «Пелле», но думаю, ваша версия лучше. Становитесь на курс и сообщите конвою ООН об изменении наших планов.

— Есть, сэр. — Когда дверь закрылась, он повернулся к Бобби. — Прости.

— Не за что извиняться. Я же не говорила, что не хочу лететь за ней.

— А если на корабле полно бойцов?

— Могу надеть этот костюмчик и прогуляться, — сказала Бобби. — От этого я не расстроюсь.

Всего за несколько минут они встали на оптимальный пересекающийся курс и передали полетный план флоту ООН. После этого Алекс отправил по приватному каналу сообщение Холдену.

«Привет, кэп. Мы на пути туда, но будем осторожны. Пристыкуемся, хорошенько осмотримся, и если что-то нам не понравится, высаживаться не будем. А ты скажи своему пилоту, что кто успеет первым, ставит остальным пиво».

 

Глава сорок четвёртая

 

Наоми

Даже устойчивая одна g ощущалась не особенно приятно. А постоянные две были просто медленной пыткой. Боль начиналась глубоко в коленях и основании позвоночника и быстро усиливалась, как будто в суставы втыкали иглы. Наоми обживала «Четземоку» постепенно — обходила палубу, потом лежала, пока боль не притихнет, потом перебиралась на следующую палубу. Руки и ноги болели, хотя отёки уже спали. Кашель не проходил, но и не усиливался.

Первым разочарованием стала заблокированная система управления. Наоми пыталась подобрать пароль — ВольныйФлот, МаркоВеликий и Филип, но даже если бы угадала, нечего было надеяться, что они выключили считывание биометрического профиля.

Шкафы в шлюзовой камере открыты и опустошены. В трёх оставшихся скафандрах нет ни батарей, ни кислородных баллонов. Аварийные пайки исчезли. Она не удивилась, что исчезли также и инструменты из машинного отсека, но они забрали и стойки, в которых они хранились, и ящики из шкафов, и светодиоды из настенных ламп. Все кресла-амортизаторы разодраны, гель и набивка валялись вокруг них на полу. Системы доставки лекарств и водоснабжения тоже исчезли. Вода оставалась только в двигателях, чтобы вместе с другими газами выходила из сопел. Единственная еда — остатки в утилизаторах, которые не переработаны во что-то съедобное. В воздухе до сих пор висела вонь сварки и гари, так что очиститель воздуха, возможно, работал без фильтров.

Наоми легла на палубу, подложила руки под голову и закрыла глаза. Этот корабль построили для однократного использования и списания по страховке. Он начал свою жизнь как одноразовый и с этого момента подвергался мародёрству. Даже силовые панели и мониторы на нём были потрёпанные, со старых кораблей. В качестве подарка Филипу — порядочная дрянь. Палуба под ней тряслась, вибрация двигателей создавала резонанс, который нечем даже попытаться сгладить. Из-за высокого ускорения и жидкости, собиравшейся в повреждённых вакуумом лёгких, дышать было тяжелее обычного.

Этот корабль — и не корабль вовсе. Нужно прекратить о нём так думать. Это бомба. Такая же, какую Наоми много лет назад сделала для «Августина Гамарры» и с тех пор постоянно несла с собой, как камень на шее. Джим знал, какие люди обычно прибиваются к водовозам вроде «Кентербери». Он говорил, что у каждого есть своя причина там находиться. Есть причина и на то, что этот корабль, который она хотела отдать сыну, ободран начисто и настроен на убийство. И не только её, любого, кто к нему приблизится. На всё были причины. Хотя, если бы удалось обезвредить корабль и избавиться от опасности, она могла бы справиться с управлением. Отвести его на Цереру, где всё начиналось. Должен быть способ — добраться через машинное отделение. Все машинные отделения на корме соединяются.

Наоми вытянула руки, но ей это только привиделось. Чуть не заснула. Она заставила себя открыть глаза и, бессильно всхлипнув, перекатилась на спину.

Ладно. Если она сейчас перестанет двигаться, то уснёт. Приятно слышать. Она села, прислонившись к стене. Спать — это потом. Когда умрёшь. Ну, или лучше, когда окажешься в безопасности. Она ухмыльнулась. В безопасности. Звучит неплохо. Надо бы попробовать для разнообразия. Наоми крепко сжала кулаки. Суставы пронзила боль, но пальцы двигались уже получше. Может быть, это что-то значит.

Нужно расставить приоритеты. Ресурсов не так много. Если она просто ухватится за первое, что придёт в голову — может легко потратить силы, не сделав ничего существенного. Надо добыть еду и воду и убедиться, что запасов воздуха достаточно. Надо предупредить тех, кто попытается её спасать, не приближаться. Надо разрядить ловушку. Может, перезагрузить ядро или заменить драйверы копиями, в которых нет её смертельно опасного кода.

И всё это надо сделать до того, как корабль взорвётся. На двух g. Без инструментов и доступа к пультам. Или... она не ошиблась? Получить доступ к пультам непросто, но, возможно, она сумеет сделать какие-нибудь инструменты. Скафандры разряжены и без кислородных баллонов, но в них есть изоляция и жёсткий каркас. Она сможет снять с них обшивку и добыть некоторое количество проволоки. Что-нибудь, подходящее для резки. А если использовать фиксаторы шлема как тиски или зажим? Наоми не была уверена.

Но даже если получится — что это ей даст?

— Больше, чем у тебя есть сейчас, — сказала она вслух. Голос отозвался эхом в пустом пространстве.

Решено. Шаг первый — сделать инструменты. Шаг второй — взломать ядро. Или предупредить тех, кто может приблизиться. Она поднялась и отправилась к шкафам у шлюзовой камеры.

Спустя пять часов она уже находилась на маленькой неряшливой инженерной палубе, возилась с уплотнением люка. Два из трёх скафандров отдали то немногое, что могли предложить для создания крошечного и непрочного набора инструментов. С пультами сделать ничего не удалось. Значит, либо оставаться крысой в коробке, либо пытаться влезть внутрь. В конце концов, все пульты связаны с техникой, а техника — какая-то часть — это то, к чему она могла бы приложить руки.

В пространстве между корпусами вакуум, и она не особенно надеялась, что внешний корпус реально герметичен. В единственно оставшемся скафандре без кислородных баллонов воздуха хватит на пять минут. За это время нужно настроить радио на пассивное сканирование и уловить слабое эхо ложного сообщения при помощи остаточного заряда в проводке.

Запирающий механизм, который должен был дать ей доступ к технике, утащили как трофей, но она могла бы превратить всю инженерную палубу в импровизированный шлюз. Закрыть люк в остальную часть корабля, взломать панель доступа в пространство между корпусами. Наоми рассчитывала на две минуты, чтобы найти что-нибудь полезное — силовой преобразователь, который можно перенастроить для отключения двигателя, проводку системы связи, незащищённую консоль для связи с компьютерами. Ещё две минуты, чтобы вернуться обратно. Тридцать секунд на то, чтобы закрыть и загерметизировать панель доступа и закрыть инженерный люк. Каждый раз она будет терять целую каюту воздуха, но и только.

Она надела шлем, проверила уплотнение, потом открыла панель доступа. Та поддалась не сразу. Наоми казалось, что она ощущает поток вырывающегося вместе с ней воздуха, но, возможно, это было только её воображение. Двадцать секунд уже прошли. Она пробралась в вакуум между корпусами. Там оказалось темно, как с закрытыми глазами. Она понажимала кнопки на пульте скафандра, но ни лучика света из него не появилось.

Отодвинувшись назад, она закрыла панель доступа, открыла люк и сняла шлем.

— Свет, — сказала она в пустоту. — Нужен какой-нибудь свет.

Висящий на проводах монитор запросил у неё пароль. Он поместился в просвет панели доступа, заполнив пространство между корпусами светом, таким тусклым, что ей не удавалось даже различать цвета. Тени штанг и опор делали темноту ещё глубже, она с трудом различала контуры. Ещё сорок пять секунд, и придётся возвращаться. Она уже пятый раз пыталась соскрести с проводов изоляцию. В этом куске дерьма проводка крепилась напрямую к корпусу полосками желтоватой эпоксидки. С одной стороны, это неплохо. С другой — Наоми пришла в ужас от того, что когда-то могла доверить свою жизнь такому кораблю. Если бы она проверила пространство между корпусами, прежде чем покинуть Цереру, всю дорогу к «Пелле» спала бы в скафандре.

Покрытие отодралось легко. Тридцать секунд. Она взяла кусок добытой из скафандра проволоки и закоротила схему. Последовала яркая вспышка, и мир пошатнулся. Где-то метрах в четырёх впереди загорелся янтарно-жёлтый индикатор. Наоми повалилась на бок. В этом дополнительном свете удалось различить толстый, как ствол дерева, бочонок маневренного двигателя. Она подтянулась на руках к стальной опоре. Как только Наоми приложила к ней шлем, грохот двигателя утонул в призрачно-тихом радиосигнале. Она потянулась к проводке, разорвала соединение, и грохот стих.

Назад она повернула поздно, голова кружилась. Корабль теперь вращался. Она никак не могла определить, с какой скоростью, но эффект Кориолиса был настолько ощутим, что она всю дорогу спотыкалась.

Она закрыла панель, открыла люк, снова сняла шлем и тихо сидела, ожидая, когда давление приблизится к норме. Потом осторожно поднялась, пошатываясь как пьяная, и нацарапала новую информацию на стене. Она строила грубую карту скрытого интерьера корабля, фиксируя там всё, что удавалось узнать. Она слишком устала, чтобы доверять своей памяти. По её подсчётам, она сделала около тридцати вылазок.

Сейчас ей впервые кое-что удалось. Всего один маневренный двигатель, но корабль теперь крутился, нарезал круги вместо того, чтобы мчаться вперёд по прямой. Вся скорость уходит во вращательный момент, и Наоми теперь не так быстро приближается к Джиму. Может, так ей удастся выиграть немного времени. Ей так будет тяжелее, но Наоми выросла на Поясе, на корабле. Выдерживать кориолис и справляться с болезненным головокружением ей не ново. Она понимала, что ощущение успеха, которое она сейчас испытывает, не соответствует тому, что реально удалось сделать, но всё-таки улыбалась.

Короткие вылазки. Два с половиной часа чистого времени в вакууме. Это не считая минут на обновление воздуха в скафандре и планирование следующего выхода. В общей сложности получится часов пять. Силы заканчивались. Она чувствовала это по слабости мышц, по боли в суставах. Она не ела — не могла есть. Она испытывала жажду и головную боль — первый признак обезвоживания. Похоже, её всего этого не пережить. Однако она с удивлением обнаружила, что счастлива. Это было не мощное иррациональное наслаждение, не эйфория атаки, но что-то вроде удовольствия и одновременно — облегчения.

Сначала она думала — причина в том, что рядом больше нет ни охранников, ни судей. Но потом решила, что это лишь часть. И больше того, она просто делала то, что надо, не беспокоясь о том, что подумает об этом кто-то. Даже Джим. Ну разве это не странно? Ничего в этом мире она не хотела сильнее, чем чтобы Джим оказался здесь, вместе с Амосом и Алексом, и хорошей едой, и постелью, и пригодной для жизни гравитацией. Однако какая-то её часть желала лишь остаться в одиночестве, в тишине. Это не были те тёмные мысли, не чувство вины, не стучащая в глубине сознания неуверенность в себе. Либо она слишком для всего этого устала, либо пока она обращала внимания совсем на другие проблемы, с ней что-то произошло.

«Одиночество и изоляция — совсем не одно и то же», — думала она. Теперь она знала о себе нечто, неизвестное раньше. Это была неожиданная победа, что ж, тем лучше.

Наоми начала готовиться к тридцать первой вылазке.

У неё было около минуты — она обнаружила, что путь к установке питания коммуникационной системы занимает больше времени, чем обратно. Если бы сознание не путалось, она заметила бы это гораздо быстрее.

Система связи крепилась на корпусе не только эпоксидкой. Трансмиттер удерживали на месте длинные полосы металлической ленты, сварка ещё блестела, как будто сделана только вчера. Три вылазки назад — номер тридцать четыре — Наоми подумала, что там может быть диагностическая гарнитура. Пусть с её помощью и невозможно говорить, но вдруг удалось бы набрать сообщение. Но несмотря на то, что наличие такого телефонного блока требовалось и считалось общепринятым, его здесь не оказалось.

Спустя некоторое время у неё появился резервный план.

Часами в её ушах непрерывно звучало сообщение, едва слышный шёпот, передаваемый на остаточном заряде. «Это Наоми Нагата с «Росинанта». Если вы это слышите, пожалуйста, передайте дальше. Сообщите Джеймсу Холдену, что я в беде. Контроль навигации потерян. Связь не в порядке. Прошу передать...»

Всего тридцать секунд и не громче дыхания, даже когда её голова оказывалась на расстоянии меньше метра от передатчика. Когда выходы к передатчику очистились, она была готова. Однако она оставит ещё четыре цикла. Этого должно хватить при случайном вмешательстве. Она прижалась головой к корпусу, чтобы избавиться от головокружения.

— Это Наоми Нагата, — сказала она, стараясь попасть в такт с подделкой. — Если вы это слышите, пожалуйста передайте дальше. Сообщите Джеймсу Холдену, что я... — она прижала проволоку к оголённым проводам. Кончики пальцев покалывало током даже сквозь перчатки. Радио молчало, а она продолжала произносить слова, повторяла до нужного момента, как застрявшую в голове песенку, а потом выдернула проволоку, — в порядке. Прошу передать сообщение. Это Наоми Нагата с «Росинанта». Если вы это слышите, пожалуйста, передайте дальше. Сообщите Джеймсу Холдену, что я... разрыв, пауза, — в порядке. Прошу передать сообщение.

После четвёртого повтора она взяла длинную стальную рессору, которую использовала как нож, и перерезала провода передатчика. Её поддельный голос навсегда умолк. Она двинулась назад, от одной опоры к другой, следя за движениями рук и ног, чтобы не оступиться. От повышенной гравитации запястья и лодыжки стали неустойчивыми. Воздух в скафандре не казался несвежим и не закончился, установка для очистки воздуха от углекислоты работала неплохо, и поэтому Наоми не ощущала ни удушья, ни паники. Она просто спокойно лишится сознания и умрёт.

Наоми выбралась на инженерную палубу, закрыла панель доступа, потом распахнула люк, сдёрнула шлем и задыхаясь села. Поле зрения сузилось, перед глазами мерцали яркие искры. Она тяжело вздохнула раз, другой, а потом позволила себе поддаться тяжести тела и опуститься на пол.

«Сообщите Джеймсу Холдену, что я в порядке, в самом широком смысле этого слова», — подумала она и засмеялась. Потом закашлялась, пока боль под рёбрами не сделалась невыносимой. И тогда опять засмеялась.

В свою семьдесят первую вылазку она дошла до предела возможностей. Это не произошло незаметно. Наоми закрыла люк в основную часть корабля, закрыла защёлки и водрузила шлем на скафандр. Прежде чем она успела его зафиксировать и начать очередной пятиминутный отсчёт, руки безвольно опустились. Она не собиралась так делать, это произошло само собой. Смутно испуганная, позабыв о том, что должна идти, она села на палубу, прислонившись к стене, и попыталась подвигать руками. Если её внезапно парализовало или вроде того — это меняет ситуацию. Даёт право остановиться. Но руки ещё сгибались, плечи ещё двигались. Она просто обессилела. Даже сглотнуть удавалось с трудом. Наоми прикрыла глаза — может, сейчас она внезапно провалится в сон? Но она была слишком измучена и так и осталась сидеть.

Если бы в скафандре была батарея, он, возможно, сразу же определил бы сбои в её теле. Головная боль, вызванная обезвоживанием, становилась тяжелее, приближаясь к тошноте. Кожа горела в местах, где её обожгло солнцем. Наоми до сих пор кашляла, а её кровь, надо полагать, в равных долях содержала плазму и токсины утомления.

Две её маленькие победы — двигатель и передатчик — стали последними. С тех пор она либо ослабела, либо ситуация усложнилась, а возможно, и то и другое. Ретрансляторы, которые станут причиной взрыва ядра, или вмонтированы в конструкцию, или упрятаны в каком-то недостижимом месте между корпусами. До сенсорных датчиков, которые должны активировать магнитное поле, когда приблизится спасательный корабль, казалось, будет несложно добраться, но они были установлены снаружи, ей туда не попасть. Наоми пробовала войти в компьютерную систему с полудюжины разных пультов и ни с одного не получила доступа. Время от времени в её сознании, как светлячки, загорались другие планы и стратегии. Может, некоторые и годились, но ни на одном не удавалось сосредоточиться надолго.

Должно быть, она спала или мысли просто бесконечно перепрыгивали с одного на другое, как всегда в последнее время. Голос, который она услышала, просто шёпот, слабее её собственного голоса, резко вернул её в сознание.

«Привет, «Четземока». Это Алекс Камал, сейчас я на «Бритве». Наоми, ты там? Буду признателен, если подашь мне знак. Хотелось бы убедиться, что это ты, прежде чем подходить ближе. Твой корабль ведёт себя немного странно, и мы слегка беспокоимся. Да, а может, это не Наоми Нагата? Я уже навёл на вас пятнадцать торпед, так что, кем бы вы ни были, вам стоит со мной поговорить».

— Нет, — сказала она, понимая, что он никак её не услышит. — Не подходи. Не приближайся.

Всё болело. Всё кружилось. И ничто не давалось легко. Когда она поднялась на ноги, голова поплыла. Наоми боялась потерять сознание, но если она нагнётся, то наверняка больше уже не сможет подняться. Она должна заставить его отойти. Должна удержать на расстоянии, недосягаемом для взрыва. Останется она при этом в живых или нет — неважно. Это оказалось хуже, чем она ожидала, и она так безумно устала...

Тяжело дыша, она в последний раз открыла люк на инженерной палубе и поплелась к лифту. Там, за лифтом — шлюз.

 

Глава сорок пятая

 

Амос

Приятно было снова иметь ручной терминал, пусть только локальный, работающий от системы «Чжан Го». Амос лежал на платформе, вклиненной в узкое пространство между обшивками. Тихо звякали магнитные фиксаторы, успокаивающе пахло сварочной горелкой. Датчик, который он прицепил к линии питания, показывал ноль.

— А сейчас? — спросила Персик.

— Ничего.

Прошла пара секунд.

— Сейчас?

— Ничего.

Еще секунда. Датчик чирикнул, и индикатор показал восемьдесят девять. Амос просиял.

— Вот так, Персик. Чуть меньше девяноста.

— Фиксирую, — он услышал, как она улыбается. Он снял датчик и брызнул герметиком на отверстия, которые проделал для проводов. — Эрик, ты тут? Мы готовы к очередной попытке.

— Конечно, я здесь, — отозвался Эрик. — Куда мне деться? Запускаю диагностику, вы пока ноги разомните.

Амос свистнул, из-за эха звук показался громче.

— Сделаю перерыв. Держите этот канал открытым и ждите меня. Не пытайтесь сделать что-нибудь умное.

Под неразборчивый гомон, выражавший согласие, он полез к панели доступа, хватаясь за скобы и опорные конструкции. Команда Б помогала слабо, однако могла делать какую-то простую, но требующую времени работу, пока Амос, Персик и Эрик готовили «Чжан Го» к полету. До сих пор им приходилось исправлять последствия бестолковых попыток починки корабля, предпринятых обслугой, не меньше, чем заниматься поиском поломки. При навороченном внешнем виде внутренняя отделка корабля оказалась близка к стандартной. Амос выудил тряпку и стер с руки твердеющую корку герметика. Кое-где она уже застыла и отделялась от кожи, как панцирь креветки.

Обе двери шлюза были открыты, на пол ангара спускалась портативная лестница. В стекла грязных, темных окон стучал дождь. Воздух пах озоном и холодом, дыхание Амоса клубилось облачком пара. Жесткий свет подвесных светодиодных светильников делал тени настолько четкими, что они казались ненастоящими. Стоукс с другими слугами сбились в кучку у стены, прижимая к себе сумки и чемоданы и тревожно переговариваясь. К другой стене прислонилась Лесби, напряженно прислушиваясь. Амос наблюдал за ней, спускаясь по лестнице. Женщина излучала едва сдерживаемую жестокость, Амос знавал подобных людей в избытке. Одни были преступниками, другие — копами. Она заметила его взгляд и вздернула подбородок, то ли приветственно, то ли вызывающе. Он дружески улыбнулся и помахал.

Он оказался на полу ангара, когда Персик выбралась из шлюза на ступени. Стоукс отделился от группы и, нервно улыбаясь, потрусил к Амосу.

— Мистер Бартон? Мистер Бартон?

— Можешь звать меня Амос.

— Да, благодарю вас. Я хотел спросить, нельзя ли Наталье пойти в дом Силасов? Ее муж служит там сторожем, и она боится, что если улетит без него, то больше они не увидятся. Она очень волнуется, сэр.

Персик спускалась неслышными кошачьими шагами, тень бежала впереди нее. Амос почесал руку.

— В общем, так. Почти наверняка мы будем готовы к вылету минут через сорок пять. Мы подвезем всех, кто окажется к этому времени здесь, если будет место. Остальным надо держаться подальше, чтобы не распасться на атомы, когда мы стартуем. В остальном мне абсолютно пофиг, что делают твои люди.

Стоукс хихикнул и по-птичьи кивнул.

— Очень хорошо, мистер Бартон. Благодарю вас.

Амос смотрел, как он вприпрыжку удаляется.

— Мистер Бартон, вот, значит, как? — сказала Персик.

— А то. — Амос ткнул пальцем в сторону Стоукса. — Он что, думает, я пошутил? Я просто сказал, что солнце встает на востоке.

Персик пожала плечами.

— Он считает нас хорошими ребятами и всё интерпретирует в этом ключе. Когда ты говоришь, что тебе все равно, умрет он или выживет, он принимает это за черный юмор.

— Серьезно?

— Ага.

— Это же глупо.

— Так поступает большинство людей.

— Значит, большинство глупое.

— И тем не менее, мы как-то добрались до звезд.

Амос потянул приятно ноющие руки.

— Знаешь, Персик, здорово, что мы заполучили помощь и все такое, но мне нравилось больше, когда мы были вдвоем.

— Это так мило. Я собираюсь раздобыть кофе или чай. Или амфетамины. Хочешь что-нибудь?

— Неа. 

Он посмотрел, как она уходит. Все еще слишком худенькая, но набралась уверенности с тех пор, как он вошел в ее камеру в Яме. Он задумался, будет ли она все так же желать, чтобы он убил ее, если ей придется вернуться. Может, стоит спросить. Он подавил зевок и постучал по терминалу.

— Ну, как оно там?

— Пока никаких ошибок, — ответил Эрик. — Так вот чем ты сейчас занимаешься?

— Я этим уже сто лет занимаюсь.

— И что, на жизнь хватает?

— Конечно, если только ты не против, что всякие пришельцы и охранники корпораций все время норовят тебя прикончить.

— Никогда раньше не возражал, — ответил Эрик. — Ну вот. Проверка закончена. Водоочиститель разок икнул, в остальном все хорошо.

— Если мы в этой колымаге задержимся настолько, что потребуется перерабатывать воду, значит что-то пошло совсем не так.

— Согласен. Мне запустить реактор? У них тут есть инструкция и чек-лист.

— Да, только почему бы мне не...

Терминал крякнул, и незнакомый мужской голос сказал:

— Босс? Думаю, у нас гости.

— Что ты видишь? — рявкнул Эрик.

— Три грузовика.

— Черт, ладно. Я запускаю реактор.

Амос подошел ко входу в ангар. Часовые у окон стояли, насторожившись. Они знали. Слуги жались в своем углу.

— Да, только я проверю сначала, — сказал он. — Стыдно будет, если мы сделали все это, только чтобы порадовать жителей Вермонта отличным фейерверком.

Ответное молчание было каким-то жестким. Амос не мог понять, в чем проблема, пока Эрик не заговорил снова:

— Ты мне не указывай, Бартон.

Амос закатил глаза. Не надо было говорить этого по открытому каналу. Столько лет, столько катастроф, и все равно главное — не потерять лицо.

— Я думал скорее об экспертном мнении... сэр.

— Принято. Пока я тут занят, пойди, помоги держать периметр, — сказал Эрик. Амос ухмыльнулся. Будто он и сам не собирался это сделать. Эрик продолжил: — Уолт, начни посадку на корабль. Кларисса поможет с запуском.

— Иду, — сказала она, и Амос увидел, как она бежит по ангару к лестнице. Стоукс с тревогой наблюдал за ней. Амос помахал ему.

— Мистер Бартон?

— Та девушка, что собиралась идти за своим стариком? Ей, наверное, стоит еще раз подумать об этом.

Стоукс побледнел, и в окна ударили лучи прожекторов ярче солнца. Из громкоговорителей что-то залаял голос, эхо смазывало все слова. Какая разница, они и так всё поняли. Когда Амос оказался у передней двери, в лучах света двигались фигуры. Люди в защитном снаряжении шли к ангару со штурмовыми винтовками в руках. Слуги выстроились в очередь на лестнице к шлюзу корабля, но двигались не слишком быстро. Один из парней Эрика, мальчишка лет двадцати с красным шарфом на шее, протянул Амосу винтовку и ухмыльнулся.

— Целимся в огни?

— Любой план лучше, чем никакого, — ответил Амос, разбивая прикладом окно. Выстрелы начались еще до того, как он успел повернуть винтовку и прицелиться. Они грохотали беспрерывно, как гром. Где-то кричали люди, но Эрик и Персик в корабле, Холдена, Алекса и Наоми вообще не было на планете, а Лидия благополучно умерла, поэтому волноваться не стоило. Парень рядом с ним издал бессловесный боевой клич. Амос прицелился, выдохнул и нажал на спуск. Один из огней погас. Кто-то погасил еще один. Боец «Пинкуотера» занес руку для броска, и Амос прострелил ему бедро. Через секунду после того, как он упал, взорвалась выроненная им граната, и сквозь дождь поднялось облачко слезоточивого газа.

Кто-то — кажется, Лесби, — заорал: «Отжимайте их!», и Амос присел, косясь на «Чжан Го». Гражданские почти все погрузились, Стоукс размахивал руками и вопил, торопя их. Что-то взорвалось, выбив оставшиеся стекла. Ударная волна будто пнула Амоса по ребрам. Он встал, выглянул в окно и выстрелил ближайшему человеку в лицо. Снаружи донесся глубокий рокот, и вспышка пулеметной очереди затмила оставшиеся огни. В стене появились дыры, сквозь которые пробивался свет.

— Надо убираться! — крикнул парень с шарфом.

— Дельная мысль, — согласился Амос и попятился, стреляя через окно. Через полсекунды Парень с шарфом оказался рядом. Остальные или заметили их или сами пришли к такому же выводу. Двое уже поднимались по лестнице, не прекращая стрельбу. Никто уже никуда не целился, просто не давали противнику подойти ближе, чтобы все успели попасть на борт. У Амоса кончились патроны. Он бросил винтовку и помчался к лестнице, прижимая терминал к уху.

— Как у нас дела? — крикнул он.

— Ты очень умный, — крикнула в ответ Персик. — Были проблемы с питанием на старте. Могли потерять систему орбитального маневрирования.

— А теперь потеряем?

— Не думаю.

— Хорошо.

Он остановился у подножия лестницы. Парень с шарфом присел позади него, перезаряжая винтовку. Амос выхватил ее у него из рук и подбородком указал на ступеньки. Парень благодарно кивнул и рванул наверх, пригнув голову. На окнах плясали тени, боковая дверь вылетела, и ввалились трое. Амос скосил их. На лестнице оставалось полдюжины людей Эрика, некоторые продолжали стрелять. Одна из них — Лесби — споткнулась на четвертой ступеньке, ее руку и шею залила кровь. Амос поднял винтовку вверх, поливая огнем стены, и опустился на колени рядом с ней.

— Давай, — сказал он, — нам пора.

— Не думаю, — ответила Лесби.

Амос вздохнул, сунул терминал в карман, схватил одной рукой ее за воротник, а другой — винтовку и побежал наверх под треск собственных пуль. Женщина вопила, пересчитывая телом ступеньки. Что-то взорвалось, но Амос не остановился посмотреть, что именно. Он втащил Лесби в шлюз, выпустил последнюю очередь и ударил по контрольной панели, закрывая замок.

Кругом были люди Эрика и слуги. Кое-кто в крови. Он сам весь в крови. Он полагал, что кровь принадлежала Лесби, но не был уверен на сто процентов. Порой в гуще событий Амос не замечал такие мелочи, как пуля в шкуре. Он опустил Лесби на палубу и вытащил свой терминал.

— Самое время, — сказал Амос.

— Выхлоп убьет всех снаружи, — сказал Эрик.

— Нас это волнует? — заорал Амос.

— Полагаю, нет.

Двигатель зарычал.

— Ложись! — крикнул Амос. — Нет времени добраться до кресел. Все ложитесь. Нужно распределить давление по всему телу!

Он лег рядом с Лесби. В ее глазах была то ли боль, то ли злость. Она молчала, он тоже. Из динамиков донесся голос Эрика, скомандовавший приготовиться, и Амос стал весить намного больше, чем секундой ранее. По палубе прокатился треск — «Чжан Го» прошел через крышу ангара. Пол вжимался в спину Амоса. Если они совершат крутой поворот, в углу окажутся сплющенными вместе с десяток человек.

Экран над инженерными панелями управления ожил: облака, дождь, падающий на передние камеры. Сверкнула молния, по кораблю прокатился гром. Амос не помнил, три или четыре g требуется для стандартного выхода на орбиту, но в любом случае это будет куда веселее, чем в кресле. Челюсть болела, и приходилось напрягать руки и ноги, чтобы не отключиться. Остальные вокруг не вспомнили об этом вовремя, или, скорее всего, не знали. Большинство из них впервые покидало колодец.

Через несколько долгих минут дождь и облака на экране побледнели. Позади ударила молния. Потом сквозь невыразительную серость показались первые звезды. Амос засмеялся и издал победный клич, но никто не присоединился. Оглядевшись, он понял, что единственный остается в сознании, лег обратно на палубу и стал ждать, когда они выйдут на орбиту и перегрузка прекратится.

Свет звезд, мерцавших, пока они проходили последние пыльные слои атмосферы, потихоньку становился ярче и ровнее. Темным облаком, подсвеченным сзади, показался Млечный путь. Перегрузка снижалась, и Амос встал на ноги. Люди начали приходить в себя. Парень с шарфом и еще кто-то волокли Лесби к лифту, предполагая, что на «Чжан Го» есть медотсек. Стоукс и другие смеялись, плакали или просто потрясенно таращились по сторонам. Амос осмотрел себя и кроме четырех глубоких царапин на левом бедре, появившихся неведомо откуда, ничего не обнаружил.

Он переключил свой терминал на открытый канал.

— Это Амос Бартон. Вы, ребята, не возражаете, если я поднимусь на мостик?

— Разрешаю, Бартон, — сказал Эрик.

Тема с сохранением лица Эрика скоро надоест, но прямо сейчас Амос чувствовал себя слишком хорошо, чтобы обращать на это внимание.

Мостик оказался до непристойности роскошен. Антиосколочное покрытие выглядело как обои из красного бархата, свет исходил из развешанных по стенам серебряных и золотых подсвечников. Эрик расположился в капитанском кресле. Здоровая рука двигалась по панели, лежавшей у него на коленях, сухая держалась за ремни. Персик, закрыв глаза, с бесконечно счастливой улыбкой на лице сидела на месте штурмана.

— Занимай кресло, — широко улыбнулся Эрик. Старый друг, а не криминальный авторитет, вынужденный указывать Амосу его место. Он переключился на корабельную систему: — Приготовиться к маневрированию. Повторяю, приготовиться к маневрированию.

— На самом деле, так делают только в кино, — сказал Амос, пристегиваясь на месте связиста.

— Сойдет, — ответил Эрик, и кресла зашевелились под ними, когда маневровые двигатели повернули корабль. Медленно выплывала Луна, а за ней Солнце. Отсюда Луна казалась черным диском, с одной стороны подсвеченным белым и покрытым сетью огней городов. Персик непрерывно смеялась, прижав руки ко рту. В ее глазах блестели слезы.

— Не думала, что снова это увидишь, Персик?

— Она прекрасна. Всё прекрасно, а я не надеялась снова увидеть красоту.

Они помолчали, и Эрик переключил вид, медленно опустив его. Под ними Земля казалась бело-серым пятном. Где должны были сверкать огнями континенты, сейчас виднелась лишь россыпь тусклых светящихся точек. Моря и суша скрыты. Планету окутал саван, и они знали, что творится под ним.

— Твою ж мать, — протянул Эрик, и в этих словах слышались трепет и отчаяние.

— Да уж, — откликнулся Амос. Они долго молчали. Колыбель жизни в Солнечной системе, родина человечества, была прекрасна даже на смертном одре.

Их прервал входящий вызов. Амос принял его, и на экране появилась молодая женщина в форме ООН.

— «Чжан Го», это база Луна. У нас нет вашего одобренного полетного плана. В этом пространстве введено военное положение. Немедленно назовите себя, или мы будем стрелять.

Амос открыл канал.

— Привет, Луна. Это Амос Бартон. Не хотел никому наступать на мозоль. Если у вас там есть кто-то по имени Крисьен Авасарала, уверен, она поручится за меня.

 

Глава сорок шестая

 

Алекс

«Привет, «Четземока». Это Алекс Камал, сейчас я на «Бритве». Наоми, ты там? Буду признателен, если подашь мне знак. Хотелось бы убедиться, что это ты, прежде чем подходить ближе. Твой корабль ведёт себя немного странно, и мы слегка беспокоимся. Да, а может, это не Наоми Нагата? Я уже навёл на вас пятнадцать торпед, так что, кем бы вы ни были, вам стоит со мной поговорить».

Алекс выключил микрофон и потер щеку. Они взяли курс на загадочный корабль с отклонением в пятьдесят километров по оси зет. Под ними сияло Солнце, куда более крупное, чем они наблюдали с Марса, и нагревало маленький катер почти до предельных величин. За спиной Алекса Бобби смотрела на те же данные.

— Выглядит не очень, — сказала она.

— Ага.

В детстве на Марсе он иногда устраивал с друзьями импровизированный фейерверк забавы ради. И всего-то нужны были простая трубка, геологический костыль и одноразовый ракетный двигатель. Костылем они прибивали трубку одним концом в стену и слегка наискось прикрепляли двигатель к другому концу промышленным скотчем или эпоксидкой. Запаливали двигатель, и вся эта штуковина превращалась в кольцо дыма и огня, трубка вращалась вокруг своей оси быстрее, чем мог различить глаз, выхлопной шлейф двигателя искрил и мигал. Иногда двигатель отрывался и начинал скакать по коридору, угрожая покалечить всех собравшихся. Иногда отрывался костыль. Чаще всего на камне стены оставался лишь круг царапин и подпалин, выбешивающий бригады ремонтников. Эти фейерверки они называли огненными волчками. Алекс не знал, почему именно так.

«Четземока» крутился над ними, как огненный волчок. Не то чтобы кувыркался, но наматывал плотные круги. Это вращение съело всю скорость, с которой корабль шел к Поясу и Холдену, и каждый рывок вперед заканчивался смещением еще на сто восемьдесят градусов. Выхлопной шлейф из пламени и плазмы превратил бы в стекло любой корабль, попытавшийся приблизиться не снизу или сверху. И если они поступят так...

— Что, по-твоему, случилось? — спросила Бобби.

— Маневровый двигатель отвалился, и корабль не могут выровнять.

— Ты можешь скорректировать курс? То есть, если мы решим, что этого хотим?

Алекс вдавил язык в зубы и мысленно велел Наоми с ним связаться. Подать сигнал, что она еще жива. Что он не рискует кораблем и жизнями трех человек ради спасения трупа.

— Может, придет в голову что-нибудь умное.

Он вызвал тактическую панель. «Бритву» и ее облако торпед, которые не в кого выпускать. «Четземока» гонялся за собственным хвостом, как терьер, заглотивший добычу равного себе веса в раже погони. А где-то далеко, со стороны Солнца, перестраивался на пересекающийся курс флот ООН, а «Роси» делал то же самое со стороны Пояса. Все сходились в одной точке — глава АВП, премьер-министр Марса, лучшие люди Авасаралы — потому что там была Наоми Нагата, и пока Алекс и Холден будут дышать, они не бросят своих в беде.

На экране загорелся сигнал входящего сообщения, но не с «Четземоки». Алекс принял его, и на мониторе появился Холден. Секунды четыре капитан лишь смотрел в камеру и почесывал нос. Выглядел он усталым и похудевшим. Алекс и себя чувствовал в точности так же. Потом лицо Холдена расцвело улыбкой, и он стал больше похож на самого себя. 

— Алекс! Отлично. Скажи мне, что там видно.

— Ну, мы не получали новых сообщений с тех пор, как там заглохло радио, но если сообщение послали обдуманно, то «в порядке» — самое худшее определение для того, что я вижу. Загадочный корабль не то чтобы беспорядочно кувыркается, но близок к этому. Учитывая, как он крутится за собственным хвостом, к нему будет непросто приблизиться, но я над этим работаю. «Бритва» не предназначена для стыковок через шлюзы. Она из тех кораблей, что после полета приземляются в ангаре. Но у нас есть скафандры для меня и Ната. Это премьер-министр. Теперь я зову его Нат. Не завидуй. В общем, я думаю бросить «Бритву» носом вверх и задницей вниз в центр круга, который наматывает «Четземока», а потом раскрутить ее в том же темпе. И тогда, если никого не стошнит прямо в шлем, мы сумеем добраться до шлюза. Не уверен, что получится, но пока что это моя лучшая идея.

Он наклонился вперед, пока лазер направленной связи за четыре световых секунды донес сообщение до «Росинанта» и за те же четыре секунды вернулся обратно. Судя по лицу Холдена, он шел больше чем на одной g. Даже если бы «Четземока» не стал неожиданно вращаться, «Бритва» всё равно добралась бы до него первой. Временному пилоту Холдена придется поставить Алексу пиво, если не произойдет ничего непредвиденного. Хотя на это мало шансов.

Через пять секунд он вспомнил, что хотел упомянуть о том, что у Бобби есть бронированный скафандр. Он не стал этого говорить, иначе слова просто вклинились бы в ответ Холдена, который не дойдет до Алекса еще несколько секунд. В разговорах с задержкой необходимо соблюдать этикет и дожидаться своей очереди.

— Почему бы не принять это за рабочую модель? — сказал Холден. — Если из этого что-то выйдет, «Роси» может занять твое место, когда мы доберемся. И в таком случае мы сумеем прорезать корпус, если понадобится. Наоми как-нибудь дала о себе знать?

— Пока нет, — ответил Алекс, но оказалось, что Холден не закончил, а просто переводил дыхание.

— Потому что это «передайте Джеймсу Холдену, что я в порядке» выглядит странно во всех смыслах. Я проверил голосовой профиль сообщения с «Четземоки», ну, вообще-то это сделал Фред. Мне это не пришло в голову. В общем, то, как она произнесла «Джеймс Холден» в первом предупреждении о взломе драйверов магнитной ловушки и как произнесла в новом. Совершенно одинаково. Фред считает, что сообщение подделали. Но учитывая, последнее изменение перед тем, как заглохло радио... Что-то в этом есть, Алекс. Но я не знаю — что.

Теперь Алекс подождал с ответом, пока не убедился, что Холден закончил говорить.

— Пока что мы не получили от нее знака, но мне кажется, что кто-то на судне пытается подать сигнал. И это вращение делает его всё меньше похожим на троянского коня. Этим они бы ничего не выиграли, только заставили всех внутри ощущать болтанку. Честно говоря, не знаю, что там происходит, кэп, и не думаю, что мы узнаем, пока кто-нибудь не войдет внутрь.

Восемь секунд туда и обратно. 

— Я просто волнуюсь, что если она там и не контролирует корабль, мы дрожим тут в нерешительности, пока она в нас нуждается. Не могу вынести мысль, что мы подошли так близко и потеряем ее. Знаю, звучит слегка безумно, но я и правда сейчас немного безумен. Всё время представляю, как ее расплющило о стенку во время вращения, а меня там нет, и я ничего не могу сделать.

— Ага, отказ маневрового двигателя к этому бы не привел, — сказал Алекс. — Если выключить маневровые, то не выйдет отклониться от прямого курса. В таком случае корабль будет слегка вращаться, как станция, притягивая людей, находящих впереди центра вращения, вниз, а тех, кто позади — вверх, но в направлении движения, так что на самом деле...

— Алекс! — позвала Бобби. — Что-то есть.

Он изогнулся в ее сторону, а потом развернул кресло. Бобби не сводила взгляда с настенного экрана. Там была панель с изображением из верхней камеры. «Четземока» по-прежнему бешено крутился, но от него что-то отделилось и летело по чистому вакууму, звезды позади этого предмета мерцали, как зрачки в огромном глазу. Глазу шторма. Одновременно с Алексом Бобби попыталась приблизить изображение, и система издала смущенную трель, фокус задергался, пока наконец не установился. Фигура в скафандре. Огни скафандра не горели, фигура была повернута к ним спиной, и в ярком солнечном свете серый материал сиял слишком ярко, чтобы рассмотреть детали.

— Она жива? — спросил Адекс.

— Она двигается.

— И давно она снаружи?

— Недавно. Несколько секунд.

Фигура в скафандре подняла руки и скрестила их над головой. Астерское предупреждение об опасности. У Алекса заколотилось сердце.

— Алекс! — произнес Холден уже четыре секунды назад. — Что происходит?

— Кто-то покинул судно. Давай я с этим разберусь, а потом доложу, — сказал Алекс и оборвал связь.

На экране Бобби фигура показала сигнал: пять минут.

— Что там у нас? — спросил Алекс.

— Она показывает тот же сигнал. — Вот. Опасность. Не приближаться. Угроза взрыва. А потом: мало воздуха. Пять... черт, четыре минуты.

— Это она? — спросил Алекс, зная, что ответа не получит. Даже если бы фигура повернулась к ним лицом, из-за яркого блеска и под шлемом скафандра Алекс не сумел бы опознать Наоми. Это просто человек в скафандре, вылетевший наружу и снова и снова предупреждающий их, что это ловушка.

Но Алекс решил — кто бы это ни был, двигается он как Наоми. И они оба называли фигуру «она». Может, они и не знали, но были почти уверены. Внезапно он ощутил в «Бритве» клаустрофобию. Как будто с появлением Наоми там, здесь, внутри, потребовалось больше места. Больше пространства, чтобы до нее дотянуться. Алекс установил систему навигации на сверкающий скафандр и начал расчеты.

— Что она собирается делать? — спросила Бобби.

— Похоже, пересечет курс корабля. Если она об него не стукнется, то, вероятно, пролетит мимо и попадет в выхлопной шлейф.

— Или мы будем смотреть, как она задохнется?

— Я могу подвести туда корабль, — ответил Алекс.

— И поджаришь ее при торможении?

— Ну... пожалуй.

— Надевайте шлемы, — прокричала Бобби достаточно громко, чтобы было слышно в кормовой каюте. — Я выхожу.

— Маневровым твоего скафандра хватит тяги на пятьдесят кэмэ за четыре минуты? — спросил Алекс, но она уже запечатывала скафандр.

— Неа, — ответила Бобби, потянувшись за шлемом одной рукой и к запасному баллону с воздухом другой. — Зато у него классные магнитные ботинки и перчатки.

Алекс проверил кресла и приготовился открыть люк «Бритвы» прямо в космос. 

— Не понимаю, чем это поможет.

Индикатор на каюте премьер-министра показал, что она загерметизирована. На мониторе Наоми показывала сигнал опасности. Не приближаться. Угроза взрыва. Бобби ойкнула и глубоко и судорожно вздохнула. Теперь она говорила по радиосвязи скафандра.

— Черт возьми, давненько меня не накачивали «соком». На редкость мерзкая дрянь.

— Бобби, время на исходе. Как магнитные ботинки приведут тебя к Наоми?

Бобби ухмыльнулась за стеклом шлема.

— А насколько хорошо ты контролируешь торпеды? — спросила она.

 

Глава сорок седьмая

 

Наоми

Покинуть шлюзовую камеру в этот последний раз оказалось гораздо проще, чем ожидала Наоми. Как только она преодолела наружный люк, солнце и звёзды прекратили тошнотворное кружение. Она выбрала прямой путь выхода из вращающегося круга своей жизни, теперь он перед ней. Ну, на самом деле не прямой. Кривая линия, обречённая снова встретиться с кораблём, только, может, не при её жизни.

На мгновение она позволила себе наслаждаться невесомостью. Солнце давило ей на спину, лучи проходили через неё, она словно отбрасывала тень на все звёзды и галактики. Головокружение стало чуть меньше, и она подумала об Алексе — он там, среди этих звёзд. Наоми вспомнила про начало отсчёта. Тысяча... сколько уже времени она снаружи? Семь? Восемь? Ну, с таким же успехом можно прикинуть и худшее. Тысяча тридцать. Почему бы и нет? Наоми подняла руки над головой. «Опасность». Потом «Не приближаться». Потом «Угроза взрыва». Ей казалось, она предупреждает звёзды. Млечный путь. «Не приближайтесь. Оставайтесь там. Здесь люди, не верьте им».

Она тянула, повторяя каждое движение. Сейчас ей должно быть страшно, но не было. Она должна умереть, и это паршиво. Она предпочла бы пожить подольше. И снова увидеть Джима. И Алекса, и Амоса. Ей хотелось сказать Джиму всё, о чём она так долго старалась молчать. Тысяча шестьдесят. Пора изменить знаки. Осталось четыре минуты. Четыре минуты на жизнь.

Где-то там остался Филип со своим отцом, всё так, как было годами. С тех пор как он был младенцем. И Кин, бедный Кин, он уже мёртв, как скоро будет мертва и она. Погиб потому, что увидел её в шлюзе и пытался остановить, думая, что спасает. Думал, что ей стоит жить с Марко. А если бы она осталась? Если бы «Четземока» уплыл без неё? Джим подорвался бы на этой бомбе? Видимо да. Он не из тех, кто способен справиться с любопытством. Звёзды задрожали и расплылись. Слёзы. «Опасность». «Не приближаться». «Угроза взрыва».

Если бы скафандр был заряжен, он сейчас подавал бы ей сигналы тревоги. Она почти рада, что нет батарей. Даже голова пока не кружилась. Она видела, как люди теряют сознание. Если очистители СО2 не перестанут работать, её ждёт мирный конец. Ни удушья, ни паники. Просто потеря ориентации и тихое забытьё. Спустя столько лет она снова выбросилась из шлюза. Наоми ещё не забыла тот, первый, на Церере. Конечно, прошло много времени, но она ещё помнила прикосновение кнопок к кончикам пальцев, запускающих цикл шлюза, ощущение, что это её смерть. И даже тогда она не хотела умирать. Она просто жаждала, чтобы всё закончилось. Хотела от всего освободиться. Хотела уйти от боли и чувства вины. От ощущения, что попала в капкан. Наоми могла бы выдержать всё остальное, только не это.

Эта смерть совсем не похожа на ту. На этот раз она бросилась под пули, защищая друзей. Защищая свою семью. Ту семью, которую сама выбрала. Единственную, состоящую из людей, рисковавших жизнью ради неё. Если бы Кин мог встретиться с Джимом, он понял бы, как далека Наоми от девочки, которую он знал на Церере в те давние дни. Как не похожа она теперь на Костяшку.

Наоми не была религиозна, но знала многих верующих. «Угроза взрыва». Воздух заканчивается. Три минуты. Она спросила себя — грех ли то, что она сейчас делает. Добровольно выйти в космос в надежде, что Алекс увидит её, поймёт и спасёт себя.

И её. Было бы здорово, если бы он нашёл какой-нибудь способ спасти её. Если бы Джим спустился со звёзд, чтобы забрать Наоми. Она усмехнулась. Бог свидетель, он вечно старался. Её Джим всегда пытался играть в героя. Что ж, теперь она знает, каково это — сжать челюсти и идти на смерть только потому, что так надо. Жаль, что она никогда не скажет ему об этом. Сам Джим вряд ли сумеет связать всё воедино. А может, сумеет. Он изменился за все эти годы и прежним уже не станет.

«Опасность». «Не приближаться». «Угроза взрыва». Она сбилась со счёта. Две минуты? Одна? Неизвестно. Наоми с удивлением поняла, что мурлычет услышанную в детстве мелодию. Она не помнила слов. Может, они были даже на незнакомом ей языке. Неважно. Она была рада компании песенки. Благодарна. И ещё более благодарна за то, что её не тошнит перед смертью. Отлично. Будь что будет.

— Но всё же, — сказала она вселенной, — если бы было можно, я не прочь бы ещё немного пожить.

Слева от неё что-то двигалось, что-то вырвалось сзади. Огромное, ярко сверкающее металлом на солнце. Похожее на ракету, которой выстрелили в уходящее солнце. Но летело не как ракета — странно, неровно. Может быть, это...

Наоми что-то сильно толкнуло в спину. Похоже на нападение. Чья-то рука обхватила ее за плечи, а нога — вокруг талии, не давая пошевелиться. Она рефлекторно изогнулась, стараясь вырваться от нападавшего, но кем бы он ни был, держал её намертво. Не вырваться. Наоми ощутила, как чужая рука ползёт по её скафандру. Что-то тяжелое, металлическое коснулось бедра — кислородный баллон.

Уши почувствовали, что давление в скафандре неожиданно изменилось. Нос наполнил резкий, смутно знакомый запах. Новый баллон. Наоми едва не смеялась. Она попала в руки спасателя. Незнакомец сделал что-то ещё, она не могла понять, что именно, потом защёлкнул на её поясе фал и отпустил. Когда они повернулись лицом друг к другу, спасатель обхватил шлем Наоми и прижался к нему своим.

— Бобби? — сказала Наоми.

— Привет, — выкрикнула бывший марсианский космический пехотинец, расплываясь в улыбке. Звуки, проходящие сквозь стекло шлемов, были ужасно далекими, словно тот, кто их произносит, не держал Наоми в руках. — Неожиданная встреча, да?

— Я так рада тебя видеть, — крикнула ей в ответ Наоми, — не передать, как рада! Тот корабль! Он настроен на сбой магнитной ловушки, если сенсор уловит приближение другого корабля.

Бобби нахмурилась и кивнула. Наоми видела, что её губы шевелятся, она передаёт кому-то информацию. Алексу. Она смотрела на Бобби, слушала то, что не могла слышать. Бобби казалась старше, чем когда они в последний раз виделись. И красивее. Бобби сказала что-то ещё в микрофон, потом снова прижалась к лицевой панели шлема Наоми.

— Сейчас начнём двигаться, — крикнула Бобби. — Ноги нужно направить в сторону солнца. Согнуться. Чтобы поглощать меньше излучения, поняла?

Наоми распирало от вопросов, на которые не нужны ответы.

— Ладно, — выкрикнула она.

— У тебя есть неотложные медицинские проблемы?

— Возможно. Денёк был тяжёлый.

— Забавно, — крикнула Бобби, тоном, который означал, что это совсем не весело. — Так есть у тебя есть неотложные медицинские проблемы?

— Нет. Думаю, нет.

— Отлично. Положи руки мне на плечи и пристегнись. — Бобби чуть отстранилась и показала зажимы на предплечьях. Наоми изобразила астерский жест, означавший что-то вроде «поняла, сделаю». Через несколько секунд на снаряжении Бобби включились двигатели, и к Наоми вернулось чувство гравитации. Её подняли и понесли к звёздам мимо освещённого солнцем шлейфа из двигателя «Четземоки», закрывавшего маленькую тёмную коробочку корабля. Они отдалялись, «Четземока» постепенно уменьшался на фоне солнца и спустя несколько бесконечно длинных минут совсем исчез из вида.

Они не помещались в шлюпку. Она рассчитана на одного, от силы двоих, а их четверо, и один в усиленном снаряжении. Воздух был тяжёлым и жарким, и рециркуляторы постоянно выдавали предупреждения о сбоях. Алекс заглушил реактор и переключился на батареи, чтобы не вырабатывать так много тепла.

— Конечно, мы могли бы включить тягу, — сказал Алекс, но у нас тут повсюду люди, а аварийных кресел наполовину меньше, чем нужно.

Он сидел в единственном настоящем кресле, в головной части кораблика. Бобби согнулась рядом, на изуродованном настиле, где когда-то стояло второе кресло. За открытой дверью в каюту плавал премьер-министр Марса в заляпанной потом майке. Это придавало катеру мистический облик. Наоми висела где-то под потолком. Алекс настроил настенный экран на внешний обзор, но там всё выглядело совсем не так, как на самом деле.

«Четземока» остался где-то под ними, вращающаяся точка на фоне огромного сияющего солнца. Она мельком увидела его у самого пола — там, где экран заканчивался. Кроме того, Алекс использовал систему подсветки «Бритвы», чтобы выделить приближающиеся корабли эскорта ООН, и синим цветом — «Росинант».

— Ну вот, — сказал Алекс. — Старший помощник. Вот ты и... да. Ты здесь. Довольно неожиданно.

— Я тоже не надеялась тебя увидеть, Алекс, — сказала Наоми.

Она странно себя чувствовала — оживлённой и одновременно вялой. Взгляд трудно сосредоточить. Хотя самые страшные отёки на руках уже спали. Должно быть, долгие часы работы между корпусами разогнали лишнюю жидкость туда, где ей и место. Что-то вроде того. Всё тело болело, и она до сих пор не представляла, что тошнота бывает такой ужасной. Ожоги, полученные во время двадцатисекундного побега с «Пеллы», распухли так, что больно дотронуться, но не покрылись волдырями. Заживут, и кожа облезет.

Как только Наоми попала на «Бритву», едва загерметизировали люк, она выпила целый литр воды из баллона, и до сих пор ни разу не помочилась. Головная боль, вызванная обезвоживанием, начинала понемногу отступать. Бобби предложила ей обезболивающее, но что-то подсказывало Наоми не делать больше ничего со своим телом, пока она не окажется в медицинском отсеке.

Она поняла, что сознание опять угасало, когда снова пришла в себя. Бобби и премьер-министр беседовали о ресторанах с хорошей лапшой в центральных кварталах Лондрес-Новы. Было душно, воняло потом. Наоми тоже вспотела в своём паршивом скафандре. Вокруг синей точки «Росинанта» появился светящийся круг — он сбрасывал скорость, меняя курс, и направлялся к ним.

Чёрное пятнышко на экране, которое она видела краем глаза, мелькнуло и снова исчезло.

— Алекс, — начала она, и тут же закашлялась, так сильно и долго, что Бобби пришлось поддержать её. Когда лёгкие очистились, она попыталась ещё раз: — Алекс. Ты не мог бы истратить парочку тех торпед?

— Смотря на что, командир, — сказал Алекс. — Что ты хочешь с ними сделать?

— Уничтожь тот корабль, — попросила Наоми.

— Всё в порядке, — ответил Алекс. — Мы предупредили всех, что он смертельно опасен. Никто не приблизится...

— Не из-за этого. Просто нужно, чтобы он исчез.

Потому что я пыталась отдать его сыну вместо нормального детства. Потому что потратила на него свои деньги, а он стал капканом для меня и тех, кого я люблю. Потому что всё, связанное с тем кораблём, было неправильно.

— Так. Похоже, он зарегистрирован на кооператив «Эдвард Слайт» по снижению финансовых рисков. Они не расстроятся, если мы разнесём в клочья их птичку?

— Вряд ли, — сказала Наоми.

Премьер-министр поднял палец.

— Мне кажется, что...

— Торпеды к бою, — перебил Алекс. Потом улыбнулся, извиняясь. — Нат, ты глава моего правительства, но она — мой командир.

— Нат? — удивилась Наоми. — Вы теперь на короткой ноге?

— Не завидуй, — Алекс поднял повыше пульт. 

Корабль висел крошечной чёрной точкой на фоне солнца. Пятнышко, кружащее под ними как муха. Потом он исчез.

«Мне так жаль, Филип», — подумала она.

Наоми перевела взгляд на идущий к ним «Росинант». Он стал ближе.

 

Глава сорок восьмая

 

Холден

Медотсек задрал бы брови, неодобрительно цыкая, если бы мог. Вместо этого он вывел длиннющий янтарный список предупреждений, часть которого Холден даже не успел прочесть. Наоми сердито застонала, когда в ее вену воткнулась игла и медицинская система начала впрыскивать свой обычный коктейль. Холден сидел рядом, держа ее за другую руку.

Переход с «Бритвы» прошел легко. Как только они легли на один курс, Алекс пристыковал шлюпку к шлюзу, и все четверо перешли на «Роси». На противоположной стороне ждал Холден, до конца не веря, что они вернулись. Там же был и Фред Джонсон, нацепивший на себя образ «приветствуем большую политическую шишку». Странно было наблюдать, как Фред меняет роли, иначе держит тело и изменяет выражение лица, будто у него могут двигаться кости черепа. Холден невольно задумался, сколько в том, каким старик показывался ему, было преднамеренно просчитанного. Скорее всего, ему никогда не узнать.

Когда открылась внутренняя дверь, он позабыл о Фреде, премьер-министре Марса, гибели Земли и вообще обо всем, кроме Наоми. Ее кожа, там, где ее не покрывали радиационные ожоги, стала пепельно-серой. Покрасневшие глаза затуманены от бесконечной усталости. Движения осторожные, будто причиняют ей боль. Самое прекрасное, что он видел за многие годы. Он чувствовал, будто вернулся домой. Увидев его, она улыбнулась, и он просиял в ответ. Где-то, то ли в нескольких футах, то ли в сотнях миль отсюда Фред Джонсон и Натан Смит обменивались формальными приветствиями. Это не имело никакого значения.

— Привет, — сказал он.

— Привет. Как ты тут справлялся без меня?

— Была проблемка с подрядчиком, но мы ее решили, кажется, — сказал Холден. 

На его плечо легла крепкая, широкая рука Бобби и слегка тряхнула. 

— Медотсек.

Наоми, опираясь на Алекса, пошла к лифту. Она выглядела израненной, изможденной, полумертвой. Но она видела его и улыбалась, и от этого просто разрывалось сердце.

Прозвучало предупреждение, обратный отсчет, и вернулась гравитация. Наоми закашлялась. Влажный, болезненный звук, но медотсек он, похоже, не обеспокоил. Хреновая из машины была сиделка.

— Не думаешь, что нам нужно заполучить медика? — сказал Холден.

— Прямо сейчас? — спросила Наоми.

— Или потом. На твой день рождения. Когда-нибудь.

Слова бездумно лились из него, и ему было все равно. Наоми вернулась. Она здесь. Безграничный страх, который он так старательно не замечал, накрыл его с головой, а потом начал отступать.

Вот так чувствовала себя она, подумал Джим. С «Агатой Кинг» и когда он отправился на станцию в медленной зоне. Когда спускался на поверхность Илоса. Вот что он заставлял ее переживать, защищая от риска. 

— Ух ты, — сказал он. — Какая же я сволочь.

Она слегка приоткрыла глаза и едва заметно улыбнулась.

— Я что-то пропустила?

— Вроде того. Я немного задумался, но уже вернулся. И ты вернулась, и это так хорошо, просто очень-очень.

— Хорошо быть дома.

— Но пока ты... пока мы... Слушай, на Тихо я говорил с Моникой. И с Фредом. В смысле, говорил с Фредом о тебе и о нас, и что мне следовало знать, и почему я так решил. А Моника говорила о том, почему я врал, и о том, имеют ли какую-то власть ее действия, и как этично и ответственно ее использовать. И я думал...

Наоми подняла руку и наморщила лоб:

— Если собираешься рассказать, что у тебя был роман с Моникой Стюарт, сейчас не самое удачное время.

— Что? Нет, конечно же нет.

— Это хорошо.

— Я просто думал. О всяком разном. И хотел, чтобы ты знала: что бы ты там ни делала, ты не обязана мне рассказывать, если не хочешь. Я бы очень хотел знать, но что бы это ни было, это станет моим делом, только если ты так захочешь.

— Ладно, — сказала она и снова закрыла глаза.

Холден погладил ее по руке. Костяшки пальцев ободраны, на запястье красуется синяк.

— Когда ты говоришь «ладно», это...

— Это значит «я тоже скучала и рада, что вернулась, и не мог бы ты принести зеленого чаю?».

— Да, — ответил он, — конечно, принесу.

— Не торопись. Я, наверное, посплю немного.

Холден остановился у входа и оглянулся. Наоми смотрела на него. Глаза усталые, тело неподвижно, но губы чуть улыбались. Помогали поверить, что она рада вернуться.

В камбузе полдюжины голосов перебивали друг друга, сливаясь в общий радостный хор. Холден нырнул внутрь. Алекс сидел на столе, болтая с Чавой Ломбау и Сун-И Штайнбергом о трудностях скоростного нацеливания и ускорении.

Чава говорила одновременно с ним, жестами изображая что-то, относящееся к теме. Сун-И просто переводил взгляд с одного на другую. За другим столом сидела Бобби Драпер, все равно возвышаясь над Сандрой Ип и Маурой Патель. Бобби сменила броню на слегка маловатый спортивный костюм с красовавшейся на спине надписью «Тахи». Увидев Холдена, она улыбнулась и помахала. Он помахал в ответ, но ее уже отвлекла Сандра Ип, и Бобби покачала головой, отвечая на какой-то вопрос.

Холдену все это напомнило жизнь дома, то, как все восемь родителей собирались вместе за ужином и вели одновременно полдюжины разговоров. Его охватил бесконечный покой и умиротворение. Вот так выглядит, звучит и ведет себя семья. Даже новые члены команды, на которых он так старался не раздражаться, сейчас казались приехавшими погостить родственниками, а не чужаками.

Алекс спрыгнул со стола и, сияя, подошел к нему. Они смущенно постояли, прежде чем крепко обнялись, смеясь и хлопая друг друга по спине.

— Больше никаких отпусков, — сказал Холден.

— Это точно, — ответил Алекс. — Стоило уехать на пару недель, и все пошло наперекосяк.

— Именно, именно так. — Холден двинулся к кофеварке, Алекс последовал за ним. — Думаю, эта твоя отлучка может легко победить в номинации «Худший отпуск в истории».

— Как Наоми?

Холден выбрал чай, который Наоми любила больше всего. Машина тихонько звякнула.

— В основном борется с обезвоживанием. Послала меня за чаем, но на самом деле, кажется, просто хотела, чтобы я перестал надоедать с разговорами.

— Ей понадобится время на восстановление.

— Головой я это понимаю, — Холден взял грушу с чаем, пахнувшим лемонграссом и мятой, хотя на корабле не было ничего и близко на них похожего, и ухмыльнулся: — Химия — потрясающая штука, да? Совершенно потрясающая!

— Слышал что-нибудь об Амосе? — спросил Алекс, и его улыбка потускнела, когда он прочел ответ в глазах Холдена. Он попытался вернуть в голос беспечность, но Холдена это не обмануло. — Ну, это еще ничего не значит. Не первый раз под ним взрывается планета.

— Начали проверять списки погибших, — сказал Холден. — Еще слишком рано. Там всё разваливается на куски, и будет еще хуже, прежде чем начнет становиться лучше. Но в списках его пока нет.

— Это хорошо. И вообще, это же Амос. Если все на Земле помрут, он сложит из тел пирамиду и долезет до Луны.

— Последний герой, — съязвил Холден, но радости в его сердце чуть поубавилось. 

Вернувшись в медотсек, Наоми он там не застал. Игла из ее руки лежала на койке, и медицинская система мягко требовала вмешательства. Холден, с чаем в руках, проверил гальюн и камбуз прежде чем догадался пойти в каюты команды.

Наоми лежала на их кровати, свернувшись клубком. Глаза закрыты, волосы рассыпались по гелевому матрасу. Она слегка посапывала — тихие животные звуки покоя и удовлетворения. Холден оставил чай на столике рядом с ней.

На мостике было относительно тихо. Гор Дрога, один из оружейных техников, сидел за пультом и мониторил работу корабля, слушая что-то в наушниках. До Холдена доносились лишь басы и пара-другая фраз, когда Гор подпевал. Язык песни чем-то напоминал французский.

Освещение приглушено, и большая часть света исходила от мониторов. У Холдена не нашлось под рукой наушников, и он просто установил минимальную громкость и стал смотреть интервью с Моникой Стюарт. Человек, задававший вопросы, находился на станции Л5, но все временнЫе задержки были вырезаны и казалось, что они сидят в одной комнате.

— Нет, меня не удивляет, что АВП будет участвовать в сопровождении премьер-министра Марса. Фред Джонсон много лет последовательно и активно выводил АВП в дипломатическое поле, зачастую вопреки сопротивлению внутренних планет. На мой взгляд, в том, что серия атак Вольного флота укрепила легитимность АВП в глазах Земли и Марса, присутствует подлинная ирония.

Камера переместилась к интервьюеру.

— Значит, вы не рассматриваете Вольный флот как часть АВП?

Камера вернулась к Монике, и Холден хихикнул: между вопросами она успела сменить блузку. Сколько же составляла временна́я задержка?

— Ни в коем случае. Вольный флот интересен только тем, что дает радикальному крылу АВП новое знамя. Он представляет собой набор тех самых элементов, из-за которых Пояс не слишком уважают внутренние планеты. И помните, что Марс и Земля были не единственными целями Вольного флота. Станцию Тихо, такой же символ успеха Пояса, как Церера, тоже атаковали.

— Другие эксперты называют это сменой караула внутри АВП. Почему вы видите это как нечто внешнее?

Моника глубокомысленно покивала. Хорошо отработанное движение, представляющее ее умной, проницательной, но все же доступной. В ее поведении чувствовалось мастерство.

— Что ж, Майкл, порой, когда мы говорим о таких различиях, то скорее создаем их, чем описываем уже существующие. Мы видим широкую перегруппировку сил более чем с одной стороны. Очевидно, что марсианские военные вовлечены в снабжение Вольного флота, а премьер-министр Смит был их мишенью. Назовем мы это враждебным элементом на Марсе или внутренней борьбой сил? Я считаю, лучшим описанием стало бы не АВП, Марсианская республика и ООН, а традиционная система, сплотившаяся против новой угрозы. Эта ситуация произрастает из давнего исторического конфликта, но прямо здесь и сейчас пишутся новые страницы.

Фред хохотнул. Холден не слышал, как он подошел, и вот он уже заглядывает ему через плечо. Джим остановил передачу, и Фред опустился в кресло напротив.

— Если журналисты берут интервью друг у друга, значит отдел по связям с прессой хорошо делает свою работу, — заметил Фред.

— Мне кажется, она неплохо справляется, — сказал Холден. — По крайней мере, пытается придать всему этому смысл.

— И попутно создает себе имидж эксперта по мне лично. Да и по тебе тоже.

— Ну ладно, согласен, это немного странно. Еще какие-нибудь новости?

Фред, нахмурившись, бросил взгляд на Гора, потянулся и постучал его по плечу. Гор снял наушники.

— Передохните, — сказал Фред, — мы за всем проследим.

— Есть, сэр. Помните, что так близко к короне есть опасность перегрева.

— Учтем.

Гор отстегнулся и скользнул вниз по лестнице. Фред проводил его с задумчивой улыбкой.

— Помню времена, когда я и сам мог так скатываться. Давненько это было, однако.

— Я тоже больше так не делаю.

— Возраст всех нас превращает в трусов. Или, может, это осознание, — вздохнул Фред. — Инарос со своими кораблями еще не добрался до орбиты Сатурна, а пиратство на внешних планетах расцвело буйным цветом. Корабли колонистов набиты грузом и плохо вооружены, и их много.

— Они не ожидали гражданской войны.

— А это она?

— А разве нет?

— Что ж, возможно. Я говорил со Смитом. Полагаю, Алекс и Бобби слышали не так много из его разговоров на «Бритве»?

Холден подался вперед.

— Не думаю, что они шпионили за ним. С чего ты взял, что они стали бы?

— Я надеялся хотя бы на Алекса. Эта Драпер слишком большая патриотка. Ну, значит, без подтверждения с их стороны история Смита заключается в том, что в командовании флотом измена. Может, кто-то просто продавал вооружение Инаросу. А может, там действовала еще одна фигура, которая хочет все поменять.

— Протомолекула. Такова ведь цена всему этому? — спросил Холден.

— Никто не знает, что она исчезла, кроме тебя и меня, людей Драммер и того, кто ее забрал. Я буду держать все в тайне, пока могу, но на Луне придется рассказать Смиту и Авасарале.

— Конечно, почему бы им не сказать?

Фред моргнул, а потом от души расхохотался.

— Только я подумал, что ты изменился, как ты выдал то, что может выдать только Джеймс Холден. Я не знаю, что о тебе думать. Правда не знаю.

— Спасибо?

— Не за что, — ответил Фред. — К вратам идут корабли. Марсианские боевые корабли. Мне бы очень помогла информация, подчиняются они Инаросу или кому-то другому.

— Например, тому, у кого протомолекула?

— Да кому угодно. Я хочу поговорить с Нагатой.

Между ними пробежал холодок.

— Хочешь допросить ее?

— Да.

— И спрашиваешь моего разрешения?

— Мне показалось, так будет вежливо.

— Я поговорю с ней, когда ей станет получше, — сказал Холден.

— Не могу просить большего.

Фред поднялся на ноги. У лестницы он остановился, задумавшись, не скатиться ли по перилам, как Гор, но не решился. Перекладина за перекладиной, Фред спустился вниз и закрыл за собой люк. Холден включил видео и снова выключил. Его голову будто набили ватой.

Он так долго старался отвлекаться от отсутствия Наоми, что теперь чувствовал себя ошеломленным. Моника права, все изменилось, и он перестал понимать, где его место. Даже если он отвернется от Фреда, Авасаралы и политики, что делать независимому кораблю в этой новой Солнечной системе? Останутся ли в ней банки, чтобы заплатить ему за доставку груза к спутникам Юпитера? А колонисты, уже улетевшие сквозь кольца к новым мирам? Действительно ли Вольный флот не даст отправлять им необходимое и получать от них сырье и научные открытия?

Атаки выглядели неизбежными, но незначительными. Если бы внутренние планеты годами не демонстрировали астерам, что они просто мусор, нашелся бы какой-нибудь способ... способ встроить их навыки и образ жизни в экспансию человечества к новым мирам. Способ дать будущее всему человечеству, а не только его части.

И сколько времени Инарос и люди вроде него сумеют сдерживать поток колонистов? А может, за этим стоит что-то еще, может, они проглядели какой-то слой плана? И от этой мысли он ощутил трепет — так было точнее назвать это чувство, чем страхом.

Монитор звякнул. Алекс, запрашивает соединение. Холден благодарно принял вызов.

— Привет, капитан, — широко улыбнулся Алекс. — Как поживаешь?

— Неплохо, наверное. Просто убиваю время, чтобы не разбудить Наоми. Она проспит часов двенадцать-четырнадцать, я думаю.

— Ты хороший человек.

— А ты как?

— Показывал твоему временному пилоту, как он мог бы обогнать меня по пути к «Четземоке», если бы догадался.

— Будь снисходительным, — для проформы пожурил Холден. — Где ты? Я приду к тебе.

— В инженерном отсеке. Отчасти поэтому я и хотел поговорить с тобой. Я только что получил хорошие новости с Луны.

 

Глава сорок девятая

 

Амос

Погрузчики перемещали по доку Олдрин поддоны с серыми и белыми пластиковыми ящиками, своим лязгом и жужжанием заглушая гул человеческих голосов. Стокс и прочие беженцы с острова Гремучей Змеи столпились вдоль серой стены, пытаясь хоть немного притормозить движение погрузчиков, в то время как служащий с огромным терминалом в руках пропускал их по одному. Хмурые охранники в черной броне стояли перед шлюзом «Чжан Го». Настенный экран был настроен на наружное изображение — разбитый грузовиками серый лунный ландшафт.

Красное сари Крисьен Авасаралы выделялось ярким пятном, а её голос пронзил шум и грохот, как будто того и не бывало.

— Что за хрень ты несёшь, говоря, что мы не можем зайти на корабль? — спросила она.

— У тебя нет ордера, — ответил Амос, — никто не войдет на мой корабль без ордера.

Авасарала склонила голову набок, затем посмотрела на женщину, командовавшую взводом охранников.

— Похоже, что вам с ним нужно прийти к какому-то соглашению, мэм, — ответила командир, — не хотелось бы на этом настаивать.

Авасарала нетерпеливо отмахнулась, как будто разгоняя дым от сигареты.

— Бартон, ради бога, это же не твой чертов корабль.

— Именно мой, — отозвался Амос, — трофей.

— Нет, когда ты вламываешься в чей-то частный ангар и угоняешь чужой корабль, то это не трофей. Всё-таки это кража.

— Ты в этом уверена? Потому что там он выглядел просто развалюхой. Уверен, что это трофей.

— С другой стороны, сейчас фактически военное положение, так что я могу делать почти всё, что пожелает моя левая пятка. Даже ворваться в твой драгоценный кораблик, волоча тебя следом с кожаным пидорским кляпом во рту и в кружевном белье. Сраный ордер? Можешь скатать его в трубочку и засунуть себе в задницу. А теперь скажи мне, почему я здесь.

— Ты же знаешь, если ты можешь что-то сделать, это не значит, что это следует делать. Да и в кружавчиках я выгляжу как-то не очень.

— Так почему я здесь? — Авасарала скрестила руки на груди.

Амос почесал щеку и посмотрел на «Чжан Го». Стоукс и слуги уже вышли, но Эрик, Персик и балтиморская команда всё ещё находились внутри. Некоторые, включая Эрика, либо жили по фальшивым документам, либо вообще отсутствовали в системе.

— Вот в чем штука, — проговорил Амос, — если ты туда войдешь, то можешь вообразить, будто тебе следует что-то сделать. Потом я могу ощутить, что и мне что-то нужно сделать. И тогда мы все будем что-то делать, и у всех настанет плохой день, просто по совокупности.

Лицо Авасаралы приняло умиротворенное выражение, она смотрела куда-то левее, Амосу за спину. Начальница охраны что-то начала говорить, но Авасарала жестом ее остановила. Спустя несколько секунд Авасарала фыркнула, покачала головой и повернулась к охранникам. 

— Можешь пропустить этот корабль. Иди возьми себе пива или еще чего-нибудь. Всё в порядке.

— Да мэм, — отрапортовала начальница.

— Бартон? Удостоверься, что с этим нет никаких проблем и вы уберете корабль с моей Луны так, чтобы никто его не увидел.

— В точку, Крисси.

— Твою мать, не называй меня так. Я исполняющая обязанности генерального секретаря ООН, а не твоя любимая стриптизерша!

— Места и двоим хватит, — Амос развел руки в стороны.

Смех Авасаралы разлетелся по всему доку. Строй охранников сломался и двинулся вперед. Роботы-погрузчики перегруппировались. Грузовые тележки продолжали сновать, как потревоженные муравьи. 

— Я рада, что тебе это удалось, — продолжила Авасарала, восстановив самообладание. — Без тебя вселенная стала бы не такой интересной.

— Аналогично. Как идет восстановление?

— Как яйца потного осла, — Авасарала поправила прическу. — Тысячи людей продолжают умирать каждый день. Может, даже десятки тысяч. Запасы еды заканчиваются. Даже если бы у меня хватило риса, чтобы накормить всех, инфраструктура в таком состоянии, что нет даже смысла пытаться. Не говоря уже о том, в любой момент могут снова посыпаться эти долбаные метеориты.

— С твоим ребенком всё хорошо?

— Ашанти и её семья в порядке. Они уже здесь, на Луне. Спасибо за заботу.

— А твой муж? Арджун?

Авасарала улыбнулось, но улыбка не затронула её глаза.

— Я всё еще надеюсь. «Росинант» уже в пути. Тебе будет на чем летать, не то что этот цветастый кусок дерьма.

— Приятно слышать. Это корыто мне точно не по вкусу.

Авасарала отвернулась, неловко втискиваясь в толпу. Было заметно, что низкая гравитация для неё неестественна. Амос решил, что она, вероятно, большую часть жизни провела в гравитационном колодце. Умение жить при низкой гравитации — навык приобретаемый. Амос вытянулся, встав на цыпочки, и подождал, пока последние охранники не скроются из вида. Шансы, что они продолжат настаивать, были довольно невелики, ведь они уже провалились в этом вопросе, но Амос всё же чувствовал себя лучше, наблюдая их уход.

Пока он ждал, два астера в робах олдринских докеров поспешили куда-то мимо него, склонив головы. «Луна становится дерьмовым-предерьмовым местом для астеров», — подумал Амос. Хотя и раньше было ненамного лучше. Он направился к «Чжан Го», и входной люк открылся при его приближении, как бы приветствуя возвращение Амоса.

Внутри корабль выглядел отвратительно. Антиосколочное покрытие коридоров было темно-красного цвета, из ворсистого искусственного бархата с золотыми цветами, разбросанными в странном, неповторяющемся узоре.

Люки покрашены золотом и синим. Слишком большие кресла-амортизаторы были рассеяны где попало — по углам и в нишах коридоров. Воздухоочистители выпускали аромат сандалового дерева. В общем, куда ни глянь — прямо-таки воплощение стереотипного борделя в исполнении дизайнера, который никогда не бывал в настоящем.

Отсек службы безопасности был сделан небрежно и плохо оснащен, но люди Эрика разместились там как смогли. Даже Лесби, всё еще в перевязке, держала винтовку с новым магазином нацеленной в коридор.

— Здорова, — сказал Амос, — всё в порядке. Они не войдут.

Напряжение спало — как будто подул легкий ветерок (если только легкий ветерок прилетает со звуками вставляемых в штурмовые винтовки магазинов).

— Хорошо, — произнес Эрик, поднимая здоровой рукой пистолет. — Тайс. Следи за стволами. Джо и Кин, поставьте часовых у шлюзовой камеры. Не хочу удивиться приходу нежданных гостей.

— Они не придут, — ответил Амос, — но всё же давайте постучим по дереву.

— У тебя есть минутка? — поинтересовался Эрик, передавая пистолет толстошеему, предположительно Тайсу.

— Конечно, — ответил Амос, и они неторопливо направились к лифту.

— Так это и в самом деле женщина, что сейчас рулит всей Землей?

— Видимо, да. Пока она не позволит провести выборы. Никогда точно не знал, как это всё устроено.

Эрик вполголоса хмыкнул. Он прижал поврежденную руку к груди, стиснув крохотный кулачок. Здоровую руку Эрик засунул глубоко в карман, и всё вместе создавало впечатление, как будто что-то его гнетет.

— А ты... Ты ее знаешь. Знаешь, как немногие из приближенных.

— Точно.

В лифте Эрик нажал на кнопку «рубка». Амос направлялся не туда, но, похоже, этот разговор к чему-то вел, поэтому он не возразил. Лифт резко дернулся, затем плавно понесся мимо палуб.

— Не могу понять, корабль ли это или долбаная декоративная подушка.

— Даже возразить нечего. Я вообще на космическом корабле впервые.

— Серьезно?

— Никогда раньше не покидал атмосферы. Низкая гравитация. Это странно.

Амос перекатывался с пятки на носок. Сейчас только одна шестая g. Он никогда особо об этом не задумывался. 

— Ты к ней привыкнешь.

— Ну, ты же привык. Так как ты познакомился с Авасаралой?

— Нам на голову как-то свалилось кое-какое дерьмо, и один из ее противников пытался нас прикончить, а она вмешалась и постаралась, чтобы мы выбрались живыми из той передряги.

— Так вы теперь друзья.

— Хорошие знакомые. У меня не так уж много тех, кого ты называешь «друзьями».

Лифт остановился с небольшим рывком, чего, по идее, быть не должно. Всю рубку покрывали темные поверхности. Пол темно-шоколадного цвета, стены с рисунком под древесину, пульты и кресла обтянуты искусственной кожей. Черт, может, даже и натуральной, Амос и не знал, как определить разницу. Эрик опустился в кресло и здоровой рукой пригладил волосы.

— Знаешь, без нас ты бы этого не сделал. Без меня и твоей тюремной подружки. А теперь еще и глава долбаного правительства. Прости, но это пока еще с трудом умещается у меня в голове.

— Ну, я...

— Нет, я знаю, ты бы что-нибудь придумал. Но не это. Ты не сумел бы сделать именно это. Такой план? Для него тебе бы потребовались мы все. Все мы. А всё, что у нас было общего — это ты.

Амос сел в соседнее кресло. Эрику не удастся поймать его взгляд.

— План — это слишком сильно сказано. Я просто подбирал всё, до чего мог дотянуться.

— Ага, вся штука в том, что у тебя было чего подобрать. Я много лет провел в Балтиморе. Знаю его как свои пять пальцев. Знал. Теперь все мои лучшие люди здесь, но никакого представления, как здесь всё устроено, понимаешь? Кто здесь занимается наркотой? Как подделывают документы? В смысле, всё примерно то же самое, что и везде, но...

Эрик уставился на стену, как будто мог что-то на ней разглядеть. Амос вытянул шею, чтобы тоже посмотреть. На всякий случай.

— Я не знаю, что нам теперь делать. Не знаю, что мне теперь делать. Люди привыкли полагаться на меня, что я вытащу из любых жерновов, а я не знаю, куда с ними теперь отправиться и чем нам теперь заниматься.

— Да уж. Полный отстой.

— Ты.

— Я — отстой?

— Ты знаешь. Ты же здесь уже бывал. Это? Всё это? Это же твоё окружение. Ты знаешь людей. Знаешь, как всё тут крутится. Знаешь, как остаться в живых.

— Думаю, ты переоцениваешь количество времени, затраченное мною на обдумывание случившегося, — ответил Амос. — У меня был один корабль и три человека. Совсем немного. Всё остальное пришло по ходу дела.

— Но всё же мы здесь, — Эрик пристально посмотрел ему в глаза. — У меня немало денег припасено в разных местах, так что если я до них доберусь, то смогу купить небольшой корабль. Не самый лучший, но кое-что. Или куда-то перебазировать всю свою команду. На одну из станций у точек Лагранжа, Палладу или... куда-то еще. Начну сначала. Найду новую нишу. Если ты захочешь возглавить, я уступлю.

— Ха, — ответил Амос, — ну уж нет.

— С тобой во главе им будет лучше, чем со мной.

— Это да, но я не знаю их настолько хорошо. У меня и свои дела есть. Они меня держат.

Он не мог определить, выражает лицо Эрика облегчение или разочарование. Может, и то и другое. Лидия бы вычислила. Или Наоми. Или Холден. Возможно, и Алекс. Но для Амоса это были всего лишь изменения тонуса мимических мышц. Это могло означать что угодно.

— Тогда буду искать собственный путь, — сказал Эрик. — Выберемся отсюда через пару дней, если я сумею это устроить.

— Ну ладно тогда.

Амос чувствовал, что нужно еще что-то добавить. Он знал Эрика дольше кого бы то ни было из живых. Даже если они увидятся еще пару раз, разговор явно был прощальным. Если бы Амос произнес еще несколько слов, их жизнь могла бы измениться. Ему казалось, что об этом нужно что-то сказать. Но он так ничего и не придумал, вернулся к лифту и спустился в машинное отделение.

Технический отсек «Чжан Го», куда никогда не заглядывали хозяева корабля и их гости, как будто принадлежал другому кораблю. Блеск и красивости уступили место четкому утилитарному дизайну, не такому совершенному как на «Роси», но лучше, чем на любом другом корабле из тех, где работал Амос. Все углы сглажены в ожидании тряски. Все поручни прикручены двойными болтами. Ящики и шкафы машинного отсека защелкиваются в двух плоскостях. Воздух пах новыми воздухоочистителями и смазкой. Кто-то держал тут всё в чистоте и лучшем порядке, чем заслуживает разукрашенный орбитальный шаттл. Амос гадал, жив ли еще этот человек. На этот вопрос он не мог ответить и потому не стал тратить на него силы.

Персик сидела на скамейке. Одежда, которой она обзавелась во время велосипедной поездки в Балтимор, в чистом и аккуратном окружении выглядела обносками. Порвана на плече и слишком ей велика. И казалось, будто она в ней плавала. Ее волосы были стянуты сзади в хвост резинкой, она копошилась в открытом шкафчике с модульной электроникой. Ее движения были точными и плавными, как на старой записи игры на рояле. Когда вошел Амос, она не подняла головы, но улыбнулась.

— У меня кое-что для тебя есть. Трофей. Нашла ручной терминал. Симпатичный. Даже подключен к местной сети. Только закончить настройку, и готово.

Амос опустил рядом с ней встроенное сиденье. Персик передала ему терминал, но по-прежнему не смотрела в глаза.

— Крисси считает, что это не трофей.

— Ну, значит, я его присвоила. Могла бы и себе забрать, но мне не с кем разговаривать.

— Всё равно можешь найти ему применение, — сказал Амос, набирая данные настройки. — Например, смотреть новости.

— А это важно?

— Ну, если ты так не считаешь, то может, и нет.

Она вздохнула. В ее глазах стояли слезы, но на лице улыбка.

— У нас получилось. Мы целыми и невредимыми добрались до Луны. Как и мечтали.

— Ага.

— Знаешь, чего мне больше всего не хватало в Яме? Того, что действительно имеет значение. Меня кормили, поддерживали во мне жизнь, там были группы поддержки, где мы могли поговорить о детских травмах и всяком таком дерьме. Но я не могла делать ничего важного. Не могла работать. Не могла разговаривать с людьми за пределами тюрьмы. Просто существовала, пока рано или поздно не умерла бы, а в мою камеру не запихнули бы кого-то другого.

Она подалась вперед, облокотившись о скамью. Она обожгла обо что-то большой палец — о железный припой или дуло пистолета — кожа была гладкой, розовой и выглядела болезненной. — Я туда не вернусь.

— Персик, так ведь и некуда возвращаться. К тому же я уверен — Крисси знает, что ты здесь. Она не стала давить, так что пока ты ведешь себя спокойно и как положено...

Она резко и с горечью рассмеялась.

— И что с того? Ты же не можешь взять меня с собой, Амос. Я не могу перебраться на «Росинант». Я пыталась убить Холдена. Пыталась убить всех вас. И я многих убила. Невинных людей. С этим ничего не поделаешь.

— Как по мне, ничего страшного. Я понимаю, что перспектива снова увидеться с командой заставляет тебя дергаться, но мы все знаем, кто ты такая. Что ты совершила. Включая то дерьмо, которые ты причинила нам. Это не новость. Мы это обговорим. И что-нибудь придумаем.

— Я просто боюсь, что если он тебя не поддержит, меня отправят обратно и...

Амос поднял руку.

— Ты кое-что тут не догоняешь, Персик. Как и многие. Давай я разложу всё по полочкам. Тебе некуда возвращаться, и дело даже не в отсутствии самого здания. Правительство, которое тебя засадило, уже не сказать, чтобы существует. На планете, которая тебя засадила, вскоре умрут миллиарды. Им насрать, отбудешь ли ты свой срок. Между нами и Кольцом теперь есть новый флот, а за пределами Кольца — тысячи новых солнечных систем, чтобы мы могли обгадить их так же, как и эту. А ты что делаешь? Волнуешься о том, что с тобой случится, как если бы ничего этого не произошло. И мне кажется, это потому что ты не учитываешь факты.

— Какие факты?

— Всё изменилось.

— Что?

— Всё, — сказал Амос. — Земля умирает, а Марс превратился в город-призрак, и теперь можно стать кем угодно. Завладеть имуществом. Решать, кто завладеет имуществом. Ворочать деньгами. Отправлять людей в тюрьму. Эрик только что назвал это жерновами, и он не ошибся. Правила игры изменились и...

Ручной терминал звякнул. Амос взглянул на экран. Терминал выглядел изящнее старого, но интерфейс немного отличался. Амосу понадобилось несколько секунд на расшифровку значения этого сигнала. Он присвистнул.

— Что там? — спросила Персик.

Амос повернул экран к ней.

— Семьдесят сообщений и двадцать три вызова. Начиная еще до падения метеоритов.

— От кого?

Амос посмотрел на список.

— В основном от Алекса. Несколько от капитана. Блин. У меня шесть часов непросмотренного видео, на котором Алекс пытается со мной поговорить.

Персик едва заметно улыбнулась, но все-таки улыбнулась.

— У тебя хотя бы есть родные.

 

Глава пятидесятая

 

Алекс

— Велосипед?

Амос облокотился на стойку для завтрака.

— Точно. Топливо им не требуется, и они не болеют. А починить можешь сам. Если нужно средство передвижения в мире пост-апокалипсиса, велосипеды — самое то.

Алекс глотнул красноватого пива с богатым вкусом хмеля — местного разлива, из бара чуть дальше по коридору. 

— Наверное, я никогда не думал о велосипеде в таком ключе.

Жилище на Луне было больше, чем их апартаменты на станции Тихо, но того же типа. Четыре спальни выходили в просторную общую гостиную. По ее стене изгибался экран с изображением идеализированного лунного пейзажа, куда более фотогеничного, чем настоящий. Время от времени из-за скалы выскакивала мультяшная инопланетянка, делала удивленное лицо и снова скрывалась. Видимо, это мило, но Алекс предпочел бы подлинный лунный ландшафт.

— В общем, мне всё равно не хотелось ехать через Вашингтон. Там слишком много народа, и если перестали работать насосы, то мне бы не хотелось тащиться по колено в стоках.

— Точно, — сказал Алекс.

Холден находился на «Росинанте». Наоми спала в своей комнате. После того как «Росинант» подобрал их в космосе, она много спала. Медицинская система оповестила, что ей становится лучше и сон пойдет ей на пользу. Но Алекса это беспокоило. Не потому что ей нужно было спать, а потому что, возможно, на самом деле ей это было не нужно и она только притворялась. Но снова оказаться здесь, рядом с Холденом, Амосом и Наоми было невероятным облегчением. Алекс надеялся, что больше они не расстанутся, всё вернется на круги своя, будто ничего не случилось.

Но кое-что случилось. Даже по время разговора с Амосом Алекс видел в нем перемены. Какую-то рассеянность, как будто он всё время думает о чем-то другом и лишь делает вид, что внимательно слушает. После прибытия Наоми окружили врачи и не позволяли никому с ней встречаться кроме Холдена. Если Наоми ищет предлоги, чтобы находиться в одиночестве, это плохой знак. Они еще не знали обо всем, через что она прошла, когда летала с Вольным флотом и сбежала, но болезненность этих событий была очевидна. И всё же Алекс старался радоваться спокойствию и тому, что команда снова вместе, и не обращать внимания на угнездившуюся где-то в подсознании тревогу, чувство, что всё изменилось — и правительства, и планеты, и вся Солнечная система.

У Амоса звякнул ручной терминал. Он опустошил кружку пива и осклабился.

— Надо сделать кой-чего.

— Ладно, — сказал Алекс, выливая остатки своего пива в раковину. — И что мы будем делать?

Амос поколебался, но лишь долю секунды.

— Док. Надо оттуда кой-чего принести.

— Отлично. Тогда пошли.

Лунные станции — старейшие поселения человечества за пределами Земли. Они раскинулись по поверхности Луны и вгрызлись в нее. Встроенные в стены лампы сияли теплым желтым и отбрасывали брызги света на сводчатый потолок. Гравитация — даже меньше, чем на Марсе, Церере или Тихо — ощущалась странно, но приятно, как на корабле, но без необходимости куда-то добираться. Было почти возможно забыть о трагедии, еще разыгрывающейся в четырех тысячах кэмэ над их головами. Почти, но не совсем.

Амос продолжал рассказ обо всем, что случилось, пока он был в гравитационном колодце, и Алекс вполуха слушал. Подробности этой истории станут поводом для сотни разговоров, когда они снова окажутся на корабле и куда-нибудь полетят. Так что не имеет значения, что сейчас он не всё разберет, главное, что знакомые модуляции голоса Амоса звучали как любимая песня, которую он давно не слушал.

В доке Амос порыскал по коридорам и увидел знакомую, сидящую на пластиковом ящике. Ящик был синим, по его бокам изгибались, словно нарисованные волны, белые царапины. Женщина была крепкого сложения, темнокожей, с дредами и с перевязанной рукой.

— Привет, Лесби, — сказал Амос.

— А, здоровяк, — отозвалась та. Алекса она проигнорировала. — Вот оно.

— Ну, спасибо.

Женщина кивнула и ушла, из-за привычки к высокой гравитации — более твердой походкой, чем окружающие. Амос взял в аренду погрузчик, поднял ящик и отправился на «Роси», Алекс потрусил рядом.

— Мне следует спросить, что внутри?

— Наверное, нет, — ответил Амос. — Ну так вот, мы были на острове, где жили богатеи, пока они не сдристнули из колодца. И многих кораблей там не было...

«Росинант» стоял в ангаре с атмосферой, а не просто пришвартован шлюзом к выпускной трубе. Новый внешний корпус был из титанового сплава и керамики, полированный металл и матовая черная краска утыканы контроллерами и сенсорами. Пасть рельсового орудия на корме выглядела как будто она удивлена или кланяется. В искусственном освещении ангара «Роси» выглядел менее величественным, чем в чистом солнечном свете, но не менее прекрасным. Его шрамы исчезли, но корабль не перестал быть собой. Амос подвел мех к кормовому шлюзу и открыл его, не прерывая своего медленного и прыгающего рассказа. Внутри корабля Амос опустил ящик на палубу, но не включил электромагнитные защелки, чтобы его прикрепить. Он выскользнул из меха и направился вглубь корабля. Инженерная палуба, грузовой отсек, машинный отсек. Корма всегда была вотчиной Амоса.

— Так те, другие, — сказал он. — Люди Джонсона. Они же больше не будут лезть в мою работу, да?

— Ага, — протянул Алекс. — Корабль снова наш. Только наш.

— Отлично.

Амос прошмыгнул в грузовой отсек.

— А те слуги, горничные, шоферы и все остальные, — сказал Алекс, — они вызвали охрану, а потом просто переметнулись? Или... В смысле, как это вообще вышло?

— Ну, — ответил Амос, открывая на ящике защелки, — понимаешь, мы же представились.

Крышка ящика резко приподнялась. Алекс отпрыгнул, переоценив гравитацию, и споткнулся. Из ящика высунулась темноволосая голова с бледным, как у призрака, лицом и чернильно-черными глазами. Сердце Алекса забилось в три раза быстрее. Ему робко улыбалась Кларисса Мао, психопатка и убийца.

— Привет, — сказала она.

Алекс сделал глубокий и судорожный вдох.

— Ой. Привет.

— Видишь? — сказал Амос, похлопав девушку по плечу. — Я ж говорил, что проблем не будет.

***

— Тебе придется ему рассказать, — еле слышно ответил Алекс. 

Бобби вводила Холдена в курс своей работы с ветеранами в Лондрес-Нове, так что он проводил с ними мало времени.

— Собираюсь.

— Скажи ему прямо сейчас. Она же у нас на корабле.

Амос пожал плечами.

— Она была на нашем корабле несколько месяцев, когда мы возвращались из медленной зоны.

— Тогда она была заключенной. Из-за тех людей, которых убила. А теперь на корабле и совершенно свободна.

— Ладно, это слегка меняет положение, — согласился Амос.

***

— Проблемы? — спросил Холден. — В чем дело?

— Я хотел кое-что с тобой обсудить, — ответил Амос. — Но это подождет, пока не закончится всё это светопреставление.

Переговорная комната в здании службы безопасности была построена в старомодном стиле: открытые сводчатые проходы и широкий потолок небесно-голубого цвета с непрямым освещением и геометрическим узором. Всё вокруг было подчеркнуто искусственным, как идея провести вечер на лужайке во дворе, когда нет ни вечера, ни лужайки. Голос Авасаралы опередил ее саму — отрывистый и нетерпеливый. Когда она появилась в одном из арочных проходов вместе с молодым человеком в деловом костюме, Бобби встала. Холден последовал ее примеру.

— ...если они хотят иметь право голоса. Мы не собираемся заниматься дерьмовым популизмом.

— Да, мэм, — отозвался молодой человек.

Авасарала взмахом руки велела им сесть и заняла собственное кресло, не переставая разговаривать с помощником.

— Сначала обговори это с Кляйнманом. Как только он будет на моей стороне, Кастро и Наджар получат поддержку, которая им нужна.

— Как скажете, мэм.

— Как я скажу?

Помощник наклонил голову.

— Если позволите, у Чанга более весомая позиция, чем у Кляйнмана.

— Ты что, критикуешь мое решение, Мартинес?

— Да, мэм.

Авасарала пожала плечами.

— Значит, Чанг. А теперь иди.

Когда молодой человек ушел, она переключила внимание на Холдена и Бобби.

— Спасибо вам за всё. А где Нагата?

— В медотсеке, — объяснил Холден. — Врачи еще не решили, достаточно ли ее состояние стабильно, чтобы ее выпустить.

Авасарала приподняла бровь и набрала сообщение на ручном терминале.

— Могут и сделать исключение, мать их за ногу. Она нужна мне здесь. А вам спасибо, что пришли. Я бы начала со всяких глупостей вроде пожеланий чувствовать себя как дома, но последние тридцать шесть часов у меня сплошные совещания, и я малость не в себе. Всем ведь ясно, что Земля в жопе, да?

— Еще как, — сказал Амос.

— Хорошо, — сказала Авасарала. — Тогда не будем рассусоливать. А кроме того, марсианский флот разбежался и превратился в мелкие клочки, а Смит слишком напуган, чтобы назвать это изменой.

— Можно узнать, — спросила Бобби, подавшись вперед. Ее прижатые к столу руки как будто должны были помочь ей устоять, когда ее ударят, — насколько всё плохо?

— Мы не будем делать официальных заявлений, тем более, когда в комнате присутствует Джеймс Холден. Без обид, но твоя способность выбалтывать информацию в неподходящее время прямо-таки легендарна.

— Я исправляюсь, — сказал Холден. — Хотя да. Я понимаю.

— Бывает, что случается такое, что немыслимое становится обыденным. У нас полная сумятица. Можно присвоить что угодно. Даже саму законность. Вот как обстоят дела. А этот сладкий кусок дерьма Инарос сейчас обрабатывает спутники Юпитера, и мы можем наблюдать, как он играет в пирата. Он сыграл свою роль и задал сценарий. После многих лет угнетения Пояс восстал и теперь берет принадлежащее ему по праву и бла-бла-бла. Моя же позиция...

— Но он в чем-то прав, — сказал Холден, и взгляд Авасаралы стал жестче. Если бы взгляд мог убивать, то Холден уже лежал бы в черном пластиковом мешке, но он только покачал головой. — Если астеры и подчинятся этому Вольному флоту, то потому, что другой надежды у них нет. Новые миры и колонии...

— Уничтожили их нишу, — продолжила Авасарала. — И это дерьмово, и мы могли бы найти способ им помочь. Создать с ними что-то вроде кооператива, но они устроили кровавый фейерверк в крупнейшей экосфере системы, и должно пройти время, прежде чем мы будем обеспечивать их бесплатной пищей, буквально или политически, по крайней мере, для меня это так.

— Они никогда не будут молча принимать подачки, — возразил Амос. — Они протянули там три или четыре поколения, потому что не желали довольствоваться крохами. Я против евгеники, как и любой другой человек, но люди, рождающиеся на Поясе, не из тех, кто просто сдаст назад и будет спокойно трахаться и смотреть развлекательные передачи, пока не помрет.

— Я в курсе культурных проблем, — ответила Авасарала. — И как я уже говорила, это ни хрена не значит. Если даже они захотят принять помощь, я не смогу ее предоставить. Так что придется найти другой способ поставить Вольный флот на колени. Но пока что земной флот сильно занят, пытаясь удостовериться, что больше на нас не посыплются невидимые метеориты, а Марс делает вид, что не замечает военный переворот, а потому это будет сложновато. Завтра я сделаю заявление. Сейчас вы прослушаете его раньше всех. Как вам повезло. С помощью марсианской республики и в сотрудничестве с АВП Организация Объединенных Наций отправляет вооруженные силы, чтобы покончить с преступным заговором пиратов и террористов, называющих себя Вольным флотом. Это не война. Это полицейская операция. И вы все будете в ней участвовать.

— Ты хочешь, чтобы я возглавил операцию, — сказал Холден.

— Ага, — ответила Авасарала, — потому что буквально все офицеры флота ООН из тех, кого не выгнали с позором, внезапно оказались заняты. Мать твою, Холден, да мои ящики с лекарством от герпеса и то на бо́льших основаниях числятся на флоте ООН, чем ты.

Пожилая женщина с отвращением и недоверием покачала головой. Холден угрюмо уставился на нее и покраснел. Бобби попыталась сдержать смех, но Алекс не мог не признать, что всё это выглядит забавно. Пусть и не высказал этого вслух. Бобби чуть этого не сделала.

— И чего ты на самом деле от нас хочешь?

— Мне нужно ваше присутствие и сотрудничество во время брифинга, это первое. Но гораздо важнее, мне нужно знать всё, что знаете вы. Что вы обнаружили. Мы должны вычислить, каким образом главарь третьесортной банды сумел обойти нас на каждом повороте...

— Он не обошел, — сказала Наоми из арочного прохода. Рядом с ней стояла охрана. В ровном свете без теней она выглядела на редкость хрупкой. Кожа у нее шелушилась, Наоми двигалась осторожно, как человек, готовый к боли. Но белки глаз побледнели от кроваво-красного до желтоватого, так она выглядела более здоровой, а голос больше не скрипел и не хлюпал. У Алекса будто камень с души свалился.

— Заключенная, мэм, — сказал охранник.

— Да, спасибо, я заметила, — отозвалась Авасарала и повернулась к Наоми. — Что ты имеешь в виду?

— Он столько всего планировал, но не сумел этого добиться. Он не убил Фреда Джонсона. Не убил премьер-министра Смита. Не захватил станцию Тихо и не разрушил ее. «Росинант» цел. Он не удержал даже меня. Просто таков его стиль. Если он побеждает, то это важно. Если проигрывает, то просто не говорит об этом.

— А как насчет образца протомолекулы, который он украл?

Наоми прищурилась, как будто пыталась сфокусировать взгляд, а потом покачала головой.

— Он ничего об этом не говорил.

— А стал бы?

Наоми села в кресло рядом с Холденом. Он взял ее за руку, и она это позволила, но смотрела только на Авасаралу. Алекс не мог понять, почему его это так тревожит. Эта встреча — вовсе не для того, чтобы эти двое разобрались со своими отношениями. И всё же, если бы Наоми была чуть менее напряжена с Холденом...

— Да, — сказала она. — Стал бы. Он любит бахвалиться. 

Эти сведения были такими личными, что грудь Алекса затопили дурные предчувствия. Лицо Холдена оставалось спокойным. Непроницаемым.

— Хорошо, — немного резко сказала Авасарала. — Это полезно знать. — Она молча осмотрела Наоми. — Выглядишь лучше. Ты слышала что-нибудь из того, что я говорила?

— Достаточно.

— И ты сумеешь нам помочь?

Многозначный и богатый на нюансы вопрос повис в воздухе. Не «Почему ты оказалась на том корабле?» Не «Откуда ты с ним знакома?» Не «Какие у тебя с ним отношения, что он хвастается перед тобой планами?» Просто «Ты сумеешь нам помочь?»

— С тобой всё нормально? — прошептал Амос.

— Что? Да, всё отлично, — откликнулась Наоми.

— Потому что ты явно дергаешься, — сказал Амос.

А Наоми одновременно с ним заявила:

— Я хочу получить иммунитет от судебного преследования.

Из комнаты как будто вышел весь воздух. Это не было признанием, но обрисовало ситуацию, которую никто из присутствующих не хотел признавать возможной. Просить об иммунитете — всё равно что признать вину, даже если никто не знает, в чем она виновна.

Авасарала доброжелательно и успокаивающе улыбнулась, но Алекс был почти уверен — это обман.

— Полный иммунитет?

— Для нас всех.

— И кто эти «мы все»? — осведомилась Авасарала, тщательно выбирая слова. — Твои друзья из Вольного флота?

— Команда «Росинанта», — ответила Наоми и вздрогнула. — И может, еще один человек.

Алекс бросил взгляд на Холдена. Она знает о Клариссе? Она говорит о ней? Улыбка Амоса была дружелюбной и ничего не выражающей. Авасарала постучала ногтями по столу.

— Только не за Землю, — сказала она. — Никто не получит иммунитет за сброшенные метеориты.

Алекс понял, что удар пришелся в цель. Выступившие слезы придали глазам Наоми серебристый блеск.

— Команда «Росинанта», — повторила она. — А еще один человек... Могу я попросить для него снисхождение позже? Если появится необходимость.

— Для Инароса?

— Нет. Его можете хоть сжечь живьем.

— Мне нужно понять все детали, — сказала Авасарала. — Ты, как бывший член группы Инароса, готова предоставить полные и точные сведения о его деятельности и до, и после бомбардировки Земли в обмен на иммунитет от судебного преследования для команды «Росинанта» по любым делам, не связанным с атакой?

Отсутствие в этом вопросе ругательств придало ему серьезности, и это смутило Алекса.

— Да, — сказала Наоми. — Всё верно.

Лицо Авасаралы стало твердым, будто высеченным из камня.

— Рада это слышать, дорогая. Я уже беспокоилась, что составила о тебе неверное мнение. — Она встала и схватилась за стол, матерясь себе под нос. — Как же мне не хватает гравитации. Мне постоянно кажется, что я на гребаном трамплине. Пойду прилягу и приму снотворное, пока у меня не начался нервный срыв. А разговор продолжим утром.

— Я в твоем распоряжении, — сказал Холден. — Мы не собираемся ничего скрывать. 

Он по-прежнему держал Наоми за руку, их пальцы переплелись. Так что, может, надежда всё же есть. А насчет того, чтобы ничего не скрывать... Что ж, Амос по-прежнему молчал.

Совещание закончилось, хотя на самом деле нет. Авасарала ушла, но остальные, включая Бобби, вышли в вестибюль, потом миновали пропускной пункт, и все вместе оказались в публичном пространстве. Благоразумное молчание потихоньку превратилось в легкую болтовню: найдется ли тут местечко, где кормят лучше, чем в кают-компании «Росинанта». А если не лучше, то хотя бы по-другому. И не хочет ли Наоми выпить, потому что на одном из нижних уровней как раз имеется бар, где подают неплохое пиво. Никто не спрашивал, присоединится ли к ним Бобби. Это подразумевалось.

Пока они подпрыгивали и скользили в низкой гравитации, Наоми и Холден держались за руки. Амос и Бобби обменивались грязными шуточками. Эти совершенно обыденные разговоры давали Алексу надежду. Потому что несмотря на всё случившееся, несмотря на всё, что происходит, несмотря на неясное и неизвестное будущее, оставались еще подобные моменты. И значит, возможно, всё еще будет хорошо, вопреки всему.

На обширном склоне площади Чандраян, где по широкому съезду углублялись в лунные недра кары, мехи и подпрыгивали люди, Амос откашлялся.

— Так значит, иммунитет для команды?

— Не только для тебя, — сказала Наоми как бы в шутку, но в то же время и нет.

— Ага, я понял, — отозвался Амос. — Но есть еще кое-что. Я тут подумываю взять ученика. Ну знаете, помощь и свежая кровь в команде. Лишняя пара рук.

— Хорошая мысль, — сказал Холден. — У тебя есть кто-нибудь на примете?

 

Глава пятьдесят первая

 

Наоми

— Нет, чёрт возьми, — сказал Джим, когда они остались одни в номере. — Категорически нет. Ни хрена. Ни за что. Есть миллион разных способов сказать «нет», и я могу ещё долго повторять. Кларисса Мао? На «Роси»? Ну что тут скажешь, кроме «давай-не-будем-так-делать»?

— И всё-таки, — она подобралась к кровати, — ты обещал Амосу подумать над этим.

Джим попытался шагать по комнате, но слабая лунная гравитация затрудняла движение. Он сдался и сел в изножье кровати.

— Мы только собрали вместе команду. И там была Бобби. Мне не хотелось портить момент.

— Вот как.

Она прикрыла глаза. Всё болело. Кожа горела. Глаза опухли и словно песком засыпаны. Ныли суставы рук и ног, и колени. С кончиков пальцев как будто содрана кожа. Боль долбила голову, создавала ощущение неуверенности, если она неосторожно двигалась. Однако теперь всё же лучше, чем было. И всё пройдёт. Постепенно, за несколько дней, в худшем случае — недель, она снова станет собой. Или, может, другой версией себя. Но даже если некоторые повреждения останутся навсегда, она станет лучше, чем прежде. Пока не стала, но будет.

Алекс, Амос и Бобби ушли. Пошли за едой и пивом. Эта их еда. Пицца, фалафель или сашими. Земная еда. На Луне не найти хорошего красного киббла, а если б и был — его не подавали бы в тех местах, куда они ходят. Какая-то часть Наоми хотела, чтобы у неё хватило сил пойти с ними. Другая часть — чтобы Джим присоединился к друзьям вместо неё. Часть пребывала в эйфории, чуть не плакала от радости, что она здесь, спаслась и всё кончилось. Казалось, душа превратилась в горстку игральных костей, которые всё вращаются, и от выпавших зависит, что будет с оставшейся ей жизнью.

— Я хотел сказать... Клариccа Мао? — продолжал Джим. — Как кому-то могла в голову прийти такая идея?

— Амос не боится монстров, — сказала Наоми. В словах слышалась горечь. Или не горечь. Скорее, сомнение.

— Она в ответе за много смертей, — сказал Джим. Она взорвала «Сунг-Ан». Уничтожила четверть команды. А помнишь, как нашли тело? То, что она таскала в ящике с инструментами? Помнишь?

— Да, помню.

— Тот парень был её другом. Она не просто убивала безликих врагов. Она спокойно, глядя в глаза, убивала знакомых. Ей так нравилось. И что, после этого ты скажешь мне: «Я понимаю, давай полетим вместе с ней»?

Наоми понимала, что должна его остановить. Он говорил не о ней, об «Августине Гамарре», обо всех других кораблях, которые взломаны с помощью написанного ее рукой кода. Он говорил не о Кине, о том как тот пытался помешать её поддельному самоубийству. Ему было бы что ей сказать. Как она могла бросить сына? Как могла позволить Филипу думать, что покончила с собой? Как могла скрывать что-то столь важное от тех, кому говорила, что любит? У Клариссы Мао грехов куда меньше, чем у Наоми.

Она понимала, что должна его остановить, но молчала. Его голос словно сдирал струпья с раны. Слышать больно, она оставалась голой и беззащитной, любое прикосновение ранило, но боль ощущалась как благо. Хуже того — как удовольствие.

— Я не говорю, что нужно её убить. А как насчёт разговоров о том, что если ей придётся вернуться в тюрьму, Амос должен её пристрелить? Я понимаю, он шутит...

— Не шутит.

— Ну ладно, допустим, он шутит, но я не сторонник убийства. Я совсем не желаю ей смерти. Я даже не хочу, чтобы её запирали в бесчеловечных дерьмовых тюрьмах. Но я говорю не об этом. Летать с кем-то — это значит всю дорогу доверять ему свою жизнь. В буквальном смысле. Ну ладно, я помню «Кентербери», некоторые там были очень, очень ненадёжны. Но даже Байерс всего лишь убила мужа. Кларисса Мао собиралась уничтожить именно меня. Я просто... Я не могу... Как это можно допустить? Того, кто способен на такое, не изменишь.

Наоми сделала глубокий вдох, втягивая воздух в саднящие лёгкие. Там ещё немного булькало, но теперь, напичканная лекарствами, она уже не кашляла до потери сознания. Глаза открывать не хотелось, говорить тоже. Она открыла глаза и села, прислонившись к изголовью кровати и обхватив руками колени. Холден притих, ощущая тяжесть того, что должно случиться. Наоми встряхнула волосы, и они вуалью упали на глаза, а потом сердито откинула назад, глядя прямо на Холдена.

— Знаешь, — сказала она, — нам надо поговорить.

— Капитану со старшим помощником? — осторожно спросил Холден.

Она покачала головой.

— Наоми и Джиму.

Ей больно было видеть испуг, мелькнувший в его взгляде, но, в общем, она этого и ожидала. Собственные слова эхом отзывались в её груди. После всего, что она натворила, после всех демонов, которых встретила лицом к лицу, казалось странным, что это так — трудно. Ручной терминал Холдена звякнул, но он даже не взглянул на экран. Морщинки вокруг его рта сделались глубже — как будто он пробовал что-то неприятное. Руки крепко сжаты. Наоми вспомнила их первую встречу на «Кентербери», целую жизнь назад. Он излучал обаяние и уверенность, а она поначалу его ненавидела. Сильно ненавидела — потому что он был слишком похож на Марко. А после — как она обожала Холдена за то, что он совсем не похож на Марко.

Сейчас она сломает затянувшееся молчание, и их отношения либо выживут, либо нет. Ей страшно об этом думать. Марко всё-таки сумел опустошить её, и ему даже стараться не понадобилось. Достаточно и того, что он просто есть.

— Не стоит, — сказал Джим. Он смотрел на неё из-под опущенных ресниц, как будто в чём-то виновен. — У всех есть прошлое. У всех есть секреты. Когда ты упорхнула, я чувствовал... потерю. Растерянность. Как будто ушла часть моего сознания. Теперь ты здесь, и я безумно счастлив тебя видеть. Ты со мной, и этого достаточно.

— То есть, ты не хочешь узнать?

— Господи, конечно хочу. Я предпочёл бы разрубить этот узел. Я полон жуткого любопытства и жгучей ревности. Но могу с этим справиться. И у меня сейчас не больше прав, чем прежде, заставлять тебя говорить то, чего ты не хочешь. И если ты о чём-то предпочитаешь молчать...

— Я не хочу говорить об этом, — сказала Наоми. — Но хочу, чтобы ты знал. И потому мы должны через это пройти, согласен?

Джим соскользнул с кровати и опустился на колени, его лицо оказалось рядом с ней, волосы цвета кофе, в который добавлено совсем чуть-чуть молока. Глаза голубые, как глубокая вода. Наверное, как вечернее небо.

— Значит, мы через это пройдём, — сказал он с неожиданным оптимизмом, заставляя её улыбнуться, даже в такой момент.

— Ладно, — начала она. — Подростком я жила у одной женщины, тёти Марголис, и старалась как можно быстрее прорваться через инженерные курсы по сетям. Там, в доках, останавливались корабли. Астерские корабли. Отчаянные.

Джим кивнул, и тогда — к её удивлению — говорить стало легче. Она думала, что открывая своё прошлое Джиму — да кому угодно — наткнется на гнев, отвращение, обвинения. Или хуже того — жалость. При всех своих недостатках Джим иногда проявлял себя идеально и умел слушать сосредоточенно и внимательно. Она была любовницей Марко Инароса и забеременела совсем юной. Она оказалась вовлечена — сначала сама того не зная — в диверсии против кораблей внутренних планет. Она родила сына, его назвали Филип и отняли у неё, чтобы удержать её под контролем. Она рассказывала о своих тёмных мыслях и понимала, что, кажется, в первый раз говорит об этом открыто, не прикрываясь иронией или юмором. Я пыталась покончить с собой, но не вышло. Слова, произнесённые вслух, звучали как во сне. Или как пробуждение от сна.

А потом, где-то посередине исповеди, история её мрачной души, которая всегда представлялась ей полной боли и ужаса, стала просто беседой — её и Джима. Она нашла способ послать ему сообщение во время боя — а Джим рассказал, как он его получил, и о разговоре с Моникой Стюарт, и о том, что ему казалось, будто он ее предаёт. А затем вернулся к тому, как похитили Монику, а потом ещё назад, к планам использовать протомолекулу как доску Уиджа для изучения пропажи кораблей. И после они снова вернулись к «Четземоке» и к запасному плану Марко, построенному, как все его планы, на схемах, вложенных одна в другую, и прежде чем Наоми успела добраться до Кина, вернулись Алекс, Амос и Бобби, щебечущие, как стая птиц. Джим закрыл перед ними дверь спальни и, вернувшись, сел рядом с Наоми, прислонившись, как и она, и изголовью кровати.

Она заговорила об убийстве Кина во время её прыжка, и Джим взял её за руку. Они помолчали, пока она пыталась справиться с горем — настоящим, глубоким, но всё же смешанным с гневом на её старого друга и тюремщика. Всё это время Наоми не позволяла себе думать об этом, но теперь, оглядываясь назад, она видела те дни на «Пелле» как бесконечные попытки уйти в себя. Кроме моментов, когда ей приходилось противостоять Марко.

Она вспомнила, как сказала Марко, что он пытается стать похожим на Джима, и подумала — стоит ли делиться этой частью истории, а потом рассказала. Джим удивился, а потом рассмеялся. Они потеряли нить повествования и десять минут провели, возвращая время назад — «Четземока» ушёл от «Пеллы» за Джимом, когда Фред уже вылетел с Тихо — или до того? Он послал Алекса исследовать «Пау Кант» до того, как на землю упали метеориты? Ну да. Понятно. Теперь для неё всё сложилось.

Они уже засыпали, держась за руки. Паузы становились длиннее и тише. «Ой, мы же собирались поговорить про Амоса и Клариссу Мао,» — подумала Наоми, и тут ей приснилось, что она на корабле, несущемся на полной g для всех остальных, а она плывёт в невесомости. Весь экипаж придавило к палубе, а она парит в воздухе, дотягивается до инструментов и кабелей, которые они не могут достать. В этом сне Алекс объяснял ей — это потому, что в ней так много инертности, которую остальные только через некоторое время наберут. В контексте это имело смысл.

Наоми проснулась. Она не знала, который час, но из гостиной больше не слышались голоса. Джим свернулся на боку спиной к ней, спокойно и глубоко дышал. Она медленно потянулась, осторожно, чтобы не беспокоить его. Боль в мускулах, суставах и коже чуть стихла, в груди ощущалось тепло. Расслабленность.

Она годами хранила тайну. Берегла, как запал в ручной гранате. Она не замечала, как разрастались стыд и страх, и чувство вины. Всё, сделанное неправильно — а такого немало — ощущалось сильнее. И сейчас странно было не чувствовать давления изнутри. Можно сказать — пустота, но мир и покой.

Она не обрела неожиданный свет и счастье. Кин был по-прежнему мёртв, причем из-за неё. Филип так и остался покинутым. Брошенным во второй раз. И Марко всё так же вызывал у неё страх и ненависть. Ничего не изменилось, и изменилось всё. Сменили раму — и старые картины стали выглядеть иначе. Джим шевельнулся во сне. Несколько прядей на шее были чуть светлее других. Первое прикосновение седины.

Что-то произошло между ними. Не за время её отпуска в аду, а сейчас, когда она вышла из своей личной преисподней. Наоми не смогла бы определённо сказать, кто они друг для друга — она и Джим, но знала — теперь всё будет иначе. Она изменилась, и это его не сломало. Он не пытался удержать её прежнюю, как боялась Наоми.

Что изменилось — назад не вернёшь. Но иногда это и к лучшему.

Она потихоньку вылезла из кровати и подобралась к маленькому столику в уголке. Там их ручные терминалы и маленькая бутылочка Джима с таблетками от рака, поскольку он не на «Роси». Наоми потянулась за своим терминалом, помедлила и взяла терминал Джима. Надо бы сначала спросить, но он спал, будить не хотелось, и она решила, что он бы не возражал.

Материалы, отснятые Моникой Стюарт о проходе «Робии Балхи» сквозь врата Кольца, выглядели безобидно. Совершенно ничего, что казалось бы странным — кроме поднятой вокруг этого шумихи. Она гадала — зачем это нужно Марко? Почему ему пришлось пиратствовать так долго, прежде чем удачный ход придал делу вселенский масштаб? Подделка журналов Медины была для него ненужным риском. Может быть, дело в системе, куда направлялся «Балхи»?

Наоми взяла собственный терминал, соединилась с системой «Роси», отправила серию простых запросов с шаблонами совпадения. Это оказалось несложно. Большую часть информации Стюарт брала из открытых источников. Оптические телескопы по всей системе были направлены на Вольный флот с того момента, как Марко напал на марсианский конвой. Список систем, где исчезали корабли, получился не длинным, но явных совпадений не было. Наоми попыталась вспомнить, не говорил ли о них кто-то на «Пелле» — «Тасним», «Иерусалим», «Новый Кашмир». Конечно, в согласовании имён тоже был беспорядок. «Новый Кашмир» называли также «Сандалфон», «Крутой Техас» и LM-422. Теперь, когда Джим узнал худшее из её прошлого, ей не терпелось изучить доклад группы Авасаралы, и может быть, в том, что она узнала за дни, проведённые на «Пелле», найдутся какие-то зацепки...

Она нахмурилась. Ещё раз проверила наличие совпадений с различными допусками. За её спиной зевнул Джим, сел на кровати, простыни зашуршали. «Роси» переслал список возможных совпадений, и Наоми принялась его изучать. «Анкарское болото» примерно совпадало с «Робией Балхи», но просматривая различия, она увидела, что у двигателя другие характеристики. Построить новый корабль обошлось бы дешевле, чем менять весь двигательный комплекс на существующем. В соседней комнате Алекс что-то сказал, Амос ответил. А потом — к удивлению Наоми — послышался голос Бобби. Рука Джима коснулась её плеча.

— Привет. Ты как?

— Ничего, — сказала Наоми. — Нормально.

— Ты давно встала?

Она проверила время и застонала.

— Три с половиной часа.

— Завтрак?

— Господи, да.

Она поднялась. Спина протестовала, но только чуть-чуть. Сознание было ясным, живым и собранным — впервые за несколько недель. Может, с тех пор, как пришло то первое разрушительное сообщение от Марко. Она больше не сражалась с собой, и это прекрасно. Но...

Волосы у Джима торчали в разные стороны, но выглядел он великолепно. Наоми взяла его за руку.

— Что-то не так? — спросил он.

— Не знаю.

— А кофе поможет, в чём бы ни было дело?

— Не помешал бы, — сказала она.

В большой комнате их номера Амос и Бобби толковали о способах пассивного полёта, каждый едва заметно поддразнивал другого, и обоим было весело. Алекс улыбнулся Наоми и Джиму, усевшимся перед стойкой для завтрака, и налил обоим по чашечке эспрессо с толстой шапкой взбитых сливок сверху. Наоми сделала глоток, наслаждаясь теплом и сложным насыщенным вкусом, заключённым в горечи.

— Выглядишь получше, — сказал Алекс.

— И лучше себя чувствую. Спасибо. Бобби, те потерянные корабли, которые ты искала. Они все были из ФМРК, верно? Военные?

— Корабли. Оружие. Припасы. Всё, — сказала Бобби. — Думаю, мы теперь знаем, что с ними стало.

— Но не с кораблями колонистов?

— Я их не искала, — нахмурилась Бобби.

— В чём дело? — спросил Джим.

Наоми покачала чашечку цвета слоновой кости, любуясь, как появляются и исчезают завитки в низкой лунной гравитации.

— Пропавшие корабли входят в две группы. Военные с Марса, которые теперь у Вольного флота, и корабли колонистов, исчезнувшие на пути к новым системам. Я нашла шестьдесят, может, семьдесят процентов совпадений между кораблями Вольных и старыми армейскими записями. И ни одного совпадения с пропавшими судами колонистов. Я не вижу закономерностей ни в том, в какую систему они направлялись, ни в грузе. И я не понимаю, зачем Марко могло понадобиться их угонять.

Амос издал невнятный хриплый звук.

— Да, — сказала Наоми, как будто в ответ. — Что-то во вратах Кольца пожирает корабли.

 

Эпилог

 

Советер

— У меня есть номер посылки, — уже в шестой или седьмой раз повторил капитан грузового суденышка. — Есть бумаги о доставке и номер посылки из «Лекарств Аматикса». Я знаю, что груз прибыл на Медину полгода назад. У меня есть номер.

Советер потягивал из груши дымящийся чай. Он бы предпочел виски из стакана, но был на посту, а «Баркит» находился в полете. Первое отменяло виски, а второе — стаканы. Правда, в личном кабинете капитан мог делать, что ему заблагорассудится. Так он и поступал. Выполнять свой долг он любил больше, чем виски, как и должно быть.

— Сабес номер посылки, «Тореадор»? — раздался голос со станции Медина. — «Аматикс», да? Эса на Земле. Никаких земных компаний на Медине.

«Баркит» был линкором класса доннаджер. Небольшой город в космосе, управляемый с точностью автомата и способный превратить не только грузовую баржу, но и станцию Медина в мелкую пыль. Но вместе с остальным флотом адмирала Дуарте он ждал разрешения от службы контроля за полетами Медины проследовать через врата и приступить ко второй, куда более непривычной стадии путешествия. Со стороны флота это была излишняя приверженность этикету, но у них имелись на то причины. И не последняя из них — нежелание использовать тяжелое вооружение так близко к инопланетной станции, висящей в обширном анти-пространстве между кольцами. Они не хотели снова ее пробудить. Пока что.

Раздался легкий стук в дверь. Советер расправил китель.

— Войдите.

Дверь открылась, лейтенант Бэббидж затормозила, ухватившись за косяк, и отдала честь. Выглядела она встревоженной. Советер дал ей повисеть в этом положении пару секунд, а потом ответил на приветствие и пригласил войти.

— Я в пути уже десять месяцев! — прокричал капитан «Тореадора». — Если колония не получит этот груз, ей придется хреново.

— Вы это слышали? — спросил Советер, кивнув в сторону динамиков.

— Нет, сэр, — ответила Бэббидж. Несмотря на шоколадный цвет кожи, она выглядела пепельно-серой. Ее губы плотно сжались.

— Узгюн, «Тореадор». Печально, — раздалось со станции Медина. — Если вам нужна медицинская помощь, пришвартуйтесь в доке, и мы...

— Мне не нужна медицинская помощь! Мне нужны мои гребаные припасы! У меня есть номер посылки, и система говорит, что груз на вашей станции, и я не...

Советер выключил аудио и снова глотнул чая.

— И вот так почти час. Мы стыдно за них.

— Да, сэр.

— Знаете, почему я хотел, чтобы вы это услышали?

Она проглотила страх, и это хорошо, а когда заговорила, ее голос дрожал — еще лучше.

— Чтобы показать, к чему приводит нарушение дисциплины, сэр.

— В конечно счете — да. Я слышал, что вы нарушили правила внешнего вида. Это так?

— Надела браслет, сэр. Он принадлежал моей матери, и я подумала... — Она осеклась. — Да, сэр. Это так, сэр.

— Благодарю, лейтенант. Я ценю вашу честность.

— Могу я говорить прямо, сэр?

Советер улыбнулся.

— Говорите.

— При всем уважении, сэр, уставной внешний вид — это требование марсианского флота. Если речь идет о соблюдении этих требований, возможно, нам следует обратить внимание на более значимые нарушения устава. Сэр.

— Например, сам факт нашего здесь пребывания?

Ее лицо окаменело. Она перешла границы и понимала это. Это случилось. Смущение и детская потребность топнуть ногой и сказать, что это несправедливо. На ее месте он не стал бы так делать. Но что случилось, то случилось. Теперь назад пути нет.

— Сейчас времена перемен, это верно. Поскольку выборное правительство не сумело выполнить своих обязательств, адмирал Дуарте принял командование флотом на себя. Я, следующий по старшинству, выполняю его приказы. Вы, как мой подчиненный, должны выполнять мои. Это собственная инициатива флота. Но не игра без правил.

— Сэр, — сказала она. Видимо, имела в виду «Да, сэр», но пропустила слово «да».

— Вы знаете, что случится, если я отмечу в вашем личном деле неспособность подчиняться флотской дисциплине?

— Меня могут понизить в звании, сэр.

— Могут. Если такое повторится, вас могут выгнать с позором. Уволить со службы. Ни за это, конечно. Это пустяк, но он может превратиться в нечто серьезное. Понимаете?

— Да, сэр.

— А если вас уволят, что, по-вашему, произойдет?

Бэббидж смущенно посмотрела на него. Советер махнул рукой, давая разрешение ответить.

— Я не... — она запнулась.

— Я тоже не знаю, — сказал он. — На Марсе вы бы вернулись к обычной гражданской жизни. Но там, куда мы направляемся, нет никакой обычной жизни. Вообще нет человеческой жизни. Предоставлю ли я вам возможность самостоятельно встроиться в местную пищевую цепочку? Буду ли тратить время и силы на то, чтобы отослать вас обратно, да и куда? Правящие силы Марса посчитают вас изменницей, в точности так же, как и я. Они до конца жизни запихнут вас в карцер, если вы только не станете с ними сотрудничать, а значит, для меня не имеет никакого смысла отсылать вас туда. Так ведь?

— Да, сэр.

Советер заметил в ее глазах зарю понимания. Только начало. У человечества столько изъянов. Не только у нее, а у всех. У половины населения интеллект ниже среднего. У половины — ниже среднего преданность. Среднее чувство долга. Жестокие законы статистики. Удивительно, каким образом подобному народу удалось добиться так многого.

— Теперь, когда мы перехватили инициативу, — сказал он, — очень важно поддерживать строгую дисциплину. Мы как будто отправились на долгое задание, как в те времена, когда еще не изобрели эпштейновский двигатель. Месяцы, возможно, годы в обществе воинов и исследователей. Здесь нет места для чужаков и нет чужих. Я знаю, вы расстроены...

— Нет, сэр, я не...

— Я знаю, вы расстроены, потому что я вызвал вас из-за такого пустяка как браслет. Это кажется мелочью, и так оно и есть. Но если бы я дожидался, пока произойдет что-то серьезное, то очень быстро это стало бы вопросом жизни и смерти. А у меня нет возможности изображать джентльмена.

— Понимаю, сэр.

— Рад это слышать.

Он протянул руку ладонью вверх. Бэббидж смахнула слезу тыльной стороной руки и пошарила в кармане. Она достала браслет и сжала его в кулаке всего на секунду. Что бы эта безделушка для нее ни значила, отдать ее означало принести жертву. Советер накрыл рукой тонкую серебряную цепочку с крохотной подвеской в виде птички. Он постарался смягчить свои слова улыбкой.

— Свободны.

Когда она закрыла за собой дверь, Советер вернулся к компьютеру. Поступило новое сообщение от Кортасара. Он поежился. С тех пор как астеры спустили курок, этот ученый, любимчик Дуарте, посылал всё новые и новые сообщения. Его энтузиазм смущал Советера. Сам этот человек его пугал, а его увлеченность их проектом на новой станции Лакония была сродни сексуальной.

Но долг есть долг. Советер выбросил безделушку Бэббидж в утилизатор и открыл сообщение. Кортасар находился слишком близко к камере, а может, по каким-то соображениям решил остаться слегка не в фокусе. Но его широкий подбородок и жидкие черные волосы ни с чем не спутаешь. Советер потер руки, словно подсознательно пытался их вымыть.

— Капитан Советер, — сказал странный коротышка. — Рад сообщить, что образец прибыл в целости и сохранности. Благодарю за то, что взяли над ним шефство после его вызволения. Правда, я с сожалением узнал, что флот отстает от расписания.

— Всего на несколько дней в многомесячном путешествии, — сказал Советер и экрану, и самому себе. — Мы нагоним отставание.

— Я знаю, вы в курсе, что время и припасы будут в дефиците, пока мы не заставим эту штуковину нам подчиняться. Чтобы сократить этот дефицит, исследовательская группа подготовила чертежи и спецификации для некоторых изменений на «Барките», чтобы он мог состыковаться с образцом. Кое-какими модификациями ваши инженеры могут заняться в пути. И конечно, если у вас есть вопросы, я в вашем распоряжении. Конец связи.

На экране возникла серия технических чертежей. Этого было более чем достаточно, чтобы взбеленить Советера. Они называли инопланетные технологии протомолекулой, но, конечно же, эти микрочастички агрессивной жизненной формы, забравшиеся так далеко, были лишь одним из многочисленных инструментов чего-то большего. И если Кортасар верно интерпретировал сверхсекретные данные экспериментов ФМРК, то человечеству будет куда проще приручить и использовать протомолекулу.

И все же модификации, которые хотел сделать на «Барките» Кортасар, до омерзения напоминали нечто живое. Как будто они не конструируют новую шлюзовую камеру корабля, а скорее врезают в него какой-то здоровенный протез.

Это начало чего-то совершенно нового и мощного, и если этим не воспользуются приличные люди, то воспользуются мерзавцы. Вот что сказал им адмирал Дуарте тем вечером, когда переманил Советера на свою сторону. Тогда это было верно, верно и сейчас. Советер включил камеру, поправил прическу и нажал на запись.

«Сообщение получено. Я сейчас же передам чертежи инженерам. Если у них возникнут сомнения, мы с вами свяжемся». Коротко и ясно, минималистично, но вежливо. Профессионально. Она надеялся, что сообщение выглядит профессиональным. Советер пересмотрел его, чтобы точно убедиться, и хотел переписать, заменив «сомнения» на «вопросы», но потом решил, что это слишком. Как только он послал сообщение, система чирикнула.

— Капитан, Медина дала нам добро.

— Да неужели, мистер Когома? Как мило с их стороны. А как разрешилась та ситуация с номером посылки?

— Сухогруз пришвартовался в доке станции, сэр.

Значит, доходягам достанется еще один корабль. Если бы «Тореадор» знал, откуда дует ветер, то на всех парах бросился бы к той малопригодной для жизни планете, откуда прилетел, чтобы попытаться там выжить без потерянных припасов. Потому что Вольный флот заграбастывал все корабли, проходящие через станцию, тем самым обрекая колонии умирать с голоду. Ослабляя их. К тому времени как астеры сообразят, что они оказались в арьергарде истории, Дуарте уже получит всё, что хотел.

Войны, размышлял Советер по пути на командную палубу, давно уже не ведутся за территории. Задача военных — приструнить врага. Локальные войны на Поясе на протяжении нескольких поколений не были попыткой удержать станции Веста или Церера, или любой из десятков мелких ресурсных центров в обширном космосе. Войны всегда велись за то, чтобы помешать АВП или любой группировке Пояса объединиться в организованную силу. Пока правила не изменились и эта сила не стала полезной. Вольный флот мог бы возникнуть десятилетия назад, если бы это позволили люди вроде Дуарте. Теперь, когда Пояс наконец обрел флот, астеры обнаружат, насколько тот бесполезен.

А пока что в ближайшие несколько лет флот будет отвлекать на себя Землю и то, что осталось от Марса. А потом... Наградой за смелость станет шанс изменить историю.

На командной палубе царил полный порядок. Все на местах, дисплеи только что почищены, панели управления отполированы. «Баркит» прибудет на станцию Лакония таким же безупречным, каким покинул Марс. И они не будут носить браслеты. Советер подплыл к своему креслу и пристегнулся.

— Мистер Тейлор, включите сигнал о запуске тяги. Мистер Когома, сообщите флоту и станции Медина, что мы отбываем.

— Сэр, — обратился к нему офицер с боевого поста, — разрешите открыть оружейные порты.

— А мы ожидаем военных действий, мистер Кун?

— Нет, сэр. Просто для страховки.

Кун тоже не доверял доходягам. И правильно. Это же просто шайка бандитов и ковбоев, считающих, что раз у них есть пушки, то есть и власть. Советер подумал, что рановато еще Вольному флоту перечить Дуарте, но они глупы и импульсивны. Не стоит считать, что вооруженные дилетанты поведут себя так же, как и профессионалы.

— Разрешаю. И подготовьте ОТО, раз уж на то пошло. Мистер Когома, прикажите всему остальному флоту сделать то же самое.

— Есть, сэр.

Прозвучал сигнал, и Советер утонул в кресле, за пару секунд вернулся вес. Путь к станции Лакония был коротким. Пространство между кольцами микроскопическое по сравнению с обширностью настоящего космоса. И темное. Беззвездное. Зануды-физики твердят, что по ту сторону колец вообще нет пространства. Что люди живут в пузыре, но он заканчивается не преградой, а глубокой дырой, которую ученые не могут точно описать. Советеру это и не было нужно.

Врата Лаконии придвинулись, по ту сторону четко сверкала горстка звезд, их становилось больше по мере приближения. Выхлопные шлейфы авангарда флота сияли ярче звезд. Там будут иные созвездия. Галактика под другим углом — как будто совершенно новое небо.

— Приближаемся к кольцу, сэр, — раздался голос Келлер из навигационной панели. — Пройдем через три... Две...

Келлер рассыпалась. Нет, не так. Келлер сидела на том же месте, но превратилась в облако. Все превратились в облака. Советер поднял руки. Он видел их превосходно: все изгибы кончиков пальцев, промежутки между молекулами, потоки крови под ними. Он видел молекулы воздуха: азот, кислород, углекислый газ — все как безумные плясали друг перед другом, заслоняя более глубокое пространство между ними. Вакуум, проникший во всех.

«У меня инсульт, — подумал Советер. А потом: — Нет. Это что-то другое. Что-то не так».

— Вырубите двигатель! — крикнул он. — Разворот!

И волны его слов разошлись по видимому, но невидимому воздуху расширяющейся сферой, отразились от стен, дрогнули в тех местах, где пересеклись с криками ужаса и завыванием сигнала тревоги. Это было прекрасно. Облако на месте мистера Келлер шевельнуло руками и удивительным образом не проникло через пустоту панели управления.

Сначала он услышал шуршание молекул, а потом до него донеслись слова:

— Что происходит? В чем дело?

Он не мог посмотреть на экраны — на месте ли звезды. Он видел лишь атомы и фотоны этого нечто, а не те узоры, которые они составляли. Кто-то закричал. Потом еще один.

Он повернулся и увидел, как что-то двигается. Что-то еще, не такое же облако, как он сам, как остальные, как материя. Нечто твердое, но нечеткое, оно состояло из пустоты, из тумана. Множество разных форм, не темных и не светлых, но нечто иное, третья сторона монеты, просочилось в промежутки между промежутками. Устремилось к ним. К нему.

Советер не заметил собственной смерти.

Благодарности за перевод можно направлять сюда:

ЯндексДеньги

410011291967296

WebMoney

рубли – R142755149665

доллары – Z309821822002

евро – E103339877377