Наоми

Табло голго было установлено на первые броски, ни первая, ни вторая цель не поражены, а поле до сих пор пустовало. По настилу вибрировали пульсирующие басы из главного зала «Голубого цветочка», а гул голосов был не настолько силен, чтобы мешал разговаривать. Наоми взвесила стальной мяч в руке, ощущая едва заметное отличие между массой и весом, разным в зависимости от гравитации. Напротив ждала Малика и другие члены команды из ремонтной бригады. Один пил «голубичку», лазоревую жидкость, окрасившую его губы как помада. Уже три года — или четыре? — Наоми не играла в голго, а эти люди играли каждый четверг. Наоми снова взвесила мяч, вздохнула и бросила его. И тут же взметнулись мячи соперников, чтобы сдержать ее удар, подрезать его.

Такую тактику обычно выбирают против новичков. Наоми потеряла хватку, но новичком не была. Табло зарегистрировало конец броска, и на поле появилась отметка Наоми — за центровой отметкой. Ее команда взревела, Малика застонала. Все заулыбались. Это дружеская игра. А так бывает не всегда.

— Еще, еще! — прокричал один из ее товарищей по команде, помахав ей широкой и бледной ладонью. Его звали не то Пер, не то Паар. Что-то в этом роде. Она забрала стальной мяч и бросила ему. Он ухмыльнулся и прошелся взглядом по её фигуре. Вот мелкий засранец. Наоми вернулась на место, и к ней подошла Малика.

— Ты по-прежнему в форме, — сказала Малика. У нее был чудесный голос, акцент станции Церера смягчал грубоватые нотки Пояса.

— Когда я была здесь в последний раз, то много играла, — ответила Наоми. — Невозможно забыть то, чему научился в молодости, правда?

— Даже если захочешь, — засмеялась Малика, и Наоми вслед за ней.

Малика жила в квартире на три уровня ниже и в тридцати градусах по дуге от клуба. Когда Наоми заходила туда в последний раз, стены были затянуты коричневым с золотом шелком, а воздух пах сандаловым ароматизатором, и этот запах не могли уничтожить даже воздухоочистители. Наоми две ночи провела в спальнике на полу, засыпая под звуки арфы из проигрывателя и бормотание Малики и Сэм. Но теперь Сэм мертва, Наоми снова вместе с Джимом, а человечество хозяйничает в тысячах звездных систем на расстоянии двух лет полета. Здесь, рядом с Маликой и ремонтной бригадой, Наоми не знала, что поражает ее больше — как много всего изменилось или как мало.

Малика тронула Наоми за плечо и нахмурилась.

— Бист аха? Всё в порядке?

— Просто задумалась, — сказала Наоми, с трудом уловив значение астерского сленга. Она потеряла хватку не только в голго.

Уголки губ Малики опустились, несмотря на то, что табло голго взорвалось криками радости и смятения. На мгновение Сэм оказалась рядом. Не настоящая Сэм с рыжими волосами, бодрой руганью и привычкой говорить как несмышленыш — бо-бо, ути-пути — для описания проблем вроде пробитого метеоритом корпуса. Ее дух витал где-то рядом, и Малика с Наоми одновременно ощутили утрату.

Команда противников насмешливо похлопала по спине Паара или Пера, когда тот передал мяч следующему игроку — Сакаи, новому главному инженеру. Наоми двинулась вперед, чтобы оценить ущерб. Среди жителей Пояса, и только Пояса, ее охватывало странное, но приятное ощущение комфорта. Она любила свою команду, хотя в нее входили два землянина и марсианин, но некоторые темы в беседе с ними она бы никогда не затронула.

Даже не оборачиваясь, она могла сказать, когда вошел Джим, потому что все игроки посмотрели в ту сторону широко распахнутыми глазами. Их возбуждение чувствовалось физически. Все молчали, но слова буквально витали в воздухе «Эй! Смотри! Это же Джеймс Холден!»

Понять, какой Джим на самом деле, было непросто. Он начал две войны и сыграл не последнюю роль в их завершении. Он провёл сквозь Кольцо первый корабль с людьми, а вернее, первый выживший. Он посетил базу инопланетян в медленной зоне и вернулся назад. Он пережил станцию Эрос и гибель «Агаты Кинг». Он был на Новой Терре, первой колонии людей на чужой планете, и строил тот странный и шаткий мир. Этот Холден смотрел с экранов и газетных страниц, его узнавали, и это смущало. Она знала — Джим не похож на этого Джеймса Холдена, но какой смысл об этом говорить. Некоторые вещи так и остаются тайными, даже если о них сказать.

— Привет, любимая, — Джеймс обнял Наоми. В другой руке он держал грейпфрутовый мартини.

— Это мне? — спросила она, принимая коктейль.

— Надеюсь. Я не стал бы это пить даже на спор.

— Эй, койо, — сказал Паар-то-ли-Пер, держащий стальной мяч. — Хочешь бросить?

За столом весело засмеялись. Отчасти радостно — сам Джеймс Холден играет с нами в голго! А кое-кто зло — посмотрим, как облажается эта большая шишка. И всё это не имело никакого отношения к реальному человеку. Наоми думала — понимает ли он, как изменилась атмосфера в зале от того, что он просто вошел? Пожалуй, скорее нет.

— Нет, в этом я никуда не гожусь, — сказал Джим. — Даже не знаю, с чего начинать.

Наоми наклонилась к Малике.

— Мне пора. Спасибо, что пригласила. — Это значило: я благодарна тебе за возможность побыть здесь, в крутой компании.

— Тебе всегда тут рады, койя-мисс, — ответила Малика. — Это значило: ты не виновата в смерти Сэм, и даже если да — я прощаю.

Наоми взяла Джима под руку и позволила увести себя. Они вышли, свет и музыка сделались громче, настоящая сенсорная атака. На танцполе двигались люди, парами или группами. Было время, ещё до того, как она встретила Джима, когда её влекла идея хорошенько напиться и броситься в гущу тел. Она с нежностью вспоминала девушку, которой когда-то была, но не юность ей хотелось вернуть обратно. Наоми стояла у бара, допивая мартини. Слишком шумно для разговоров, и она развлекалась, наблюдая, как люди обращают внимание на Джима, игру узнавания на их лицах. Джим, со своей стороны, оставался равнодушно вежлив. Ему чужда была мысль, что он центр внимания, и отчасти за это она так его любила.

Когда ее стакан опустел, Наоми взяла его за руку и они протиснулись в коридор. Люди, ждущие у входа в клуб своей очереди — почти сплошь астеры — смотрели, как они уходят. Ночи на Тихо довольно скучные. Жизнь на станции делилась на три восьмичасовых смены: отдых, работа, сон. Круг общения полностью зависел от того, в какую смену человек работает, будто в одном месте находилось три разных города. Мир, который навсегда останется на две трети незнакомым. Она обняла Джима за талию и притянула ближе, пока не почувствовала его бедро.

— Надо поговорить, — сказала она.

Он слегка напрягся, но голос остался беззаботным.

— В смысле, поговорить как мужчина и женщина?

— Хуже. Как капитан и первый помощник.

— Что случилось?

Они вошли в лифт, и она нажала кнопку. Лифт звякнул, двери мягко закрылись, пока она собиралась с мыслями. Не то чтобы она не знала, что сказать. Ему это понравится не больше, чем ей.

— Нам нужно нанять больше людей.

Она неплохо изучила разное молчание Джима, чтобы узнать этот его вид. Ничего не выражающее лицо, только глаза моргают чуть быстрее обычного.

— Серьезно? Мне кажется, мы отлично справляемся.

— Справляемся. Точнее, справлялись. «Роси» создан для боя. Высокие технологии, автоматика. Во многом избыточная. Но потому нам так долго и удавалось справляться с ним всего с третью стандартного экипажа.

— И кроме того, черт возьми, мы самый лучший экипаж.

— Одно другому не мешает. Да, по опыту и умениям мы собрали сильную группу. Но это всё очень хрупко.

Лифт поехал, из-за вращения станции и ускорения всё слегка расплылось перед глазами. Она знала, что это всего лишь из-за движения лифта.

— Я не совсем понимаю, что значит «хрупко».

— Мы живем на «Росинанте» с тех самых пор, как вытащили его с «Доннаджера». Экипаж ни разу не менялся. Никаких ротаций. Вспомни хоть один такой же корабль. На «Кентербери» иногда четверть экипажа впервые друг с другом работала. А...

Двери разъехались в стороны, и, выйдя из лифта, они посторонились, впуская еще одну пару. Пока двери закрывались, до Наоми долетали обрывки тихого разговора. Джим молча шагал в сторону их номера. Затем он тихо, задумчиво спросил:

— Думаешь, один из них не вернется? Амос? Алекс?

— Думаю, что случается всякое. Пошел на ускорение — кого-нибудь хватил удар. Химия, конечно, помогает, но и она не гарантия. А еще по нам иногда стреляют. Иногда мы застревали без двигателя на снижающейся орбите. Ты же помнишь все эти случаи?

— Конечно, но...

— Если мы кого-то потеряем, придется обходиться уже не третью, а четвертью стандартного экипажа. Плюс потеря незаменимых навыков.

Холден остановился, положив руку на дверь их номера.

— Стоп, стоп, стоп. Если мы кого-то потеряем?

— Да.

Его глаза широко распахнулись, в уголках собрались лёгкие морщинки недовольства. Она протянула руку и разгладила их, но морщинки не исчезали.

— То есть, ты пытаешься заставить меня готовиться к смерти кого-то из членов команды?

— Исторически сложилось, что этому подвержены, пожалуй, все сто процентов людей.

Джим начал говорить что-то, замялся, толкнул дверь и вышел. Она поспешила за ним, осторожно прикрыла дверь. Ей хотелось всё это бросить, но тогда — кто знает, как придётся вернуться к этому разговору.

— Когда мы работаем в стандартной команде, нужны двое на каждой позиции. Если кто-то гибнет или выходит из строя, рядом нужен другой, способный занять его место.

— Да я не добавлю к нашему экипажу еще четверых. Не говоря уже о восьмерых, — ответил Джим, входя в спальню. Уходя от разговора. Прямо уходить ему не хотелось. Наоми стояла, ожидая, когда волнение и переживание, что он ее разозлил, вернет его обратно. На это ушло секунд пятнадцать.

— Мы справляемся с кораблем не как обычный экипаж как раз потому, что мы — не обычный экипаж. У нас появился «Роси», когда вся галактика по нам палила. Стелс-корабли уничтожили линкор прямо у нас на глазах. Мы потеряли «Кентербери», а потом — Шеда. В таком не выживают, оставаясь «обычными».

— В смысле?

— На этом корабле не экипаж. Мы семья.

— Правильно, — сказала она. — И в этом-то и проблема.

Они посмотрели друг на друга. Челюсти Джима двигались, возражения крутились у него на языке. Он знал, что она права, но хотел бы, чтобы ошибалась. Она видела: он понял, что другого выхода нет.

— Ладно, — сказал он. — Когда вернутся остальные, поговорим о собеседованиях. О том, чтобы взять кого-нибудь на пару миссий. Если они подойдут, можем подумать о том, чтобы принять на постоянную работу.

— Хорошо.

— Это нарушит баланс на корабле, — сказал Холден.

— Все меняется, — ответила она, обнимая его.

Они заказали еду из индийского ресторана с фьюжн-кухней — карри, генетически модифицированный рис и структурированный грибной белок, почти неотличимый от говядины. Остаток вечера Холден старался казаться весёлым, пытаясь скрыть от Наоми беспокойство. Это совсем не сработало, но она оценила старания.

После ужина они смотрели развлекательные каналы, пока в спокойном ритме дня не настало время отключить экран и снова затащить его в постель. Секс с Холденом был потрясающим с самого начала, когда много лет назад они впервые поняли, как глупо капитану и старшему помощнику спать вместе. Теперь он стал ярче и спокойнее, и более игривым. И более уютным.

Потом, лёжа на большом гелевом матрасе со сбитыми к ногам скрученными простынями, Наоми ушла в свои мысли. Она думала о «Роси» и Сэм, о книге стихов, которую читала в детстве, о музыкальной группе, в которую один из инженеров постарше втянул её на «Кентербери». Воспоминания уже начинали перетекать в сюрреалистичную сумятицу снов, когда голос Джима почти вернул её назад, к реальности.

— Мне не нравится, что их нет.

— М-м-м?

— Алекса и Амоса. Мне не нравится, что их нет. Если они попадут в беду, мы будем сидеть тут. Я даже не смогу завести «Роси» и прилететь за ними.

— Все будет в порядке, — сказала Наоми.

— Я знаю. Вроде как знаю. — Он приподнялся на локте. — Ты в самом деле совсем не беспокоишься?

— Может, чуть-чуть.

— Ну, я в курсе, что они взрослые, но если что-нибудь случится. Если они не вернутся...

— Будет тяжело, — сказала она. — Мы полагались друг на друга столько лет.

— Да. — Джим помедлил. — Ты знаешь, кто та женщина, из-за которой улетел Амос?

— Нет.

— Думаешь, она была его любовницей?

— Не знаю. Мне показалось, скорее она заменила ему мать.

— Хм. Возможно. Не знаю, с чего я решил насчет любовницы, — его голос стал сонным. — Эй, а можно задать нескромный вопрос?

— Если память позволит ответить.

— Почему вы с Амосом не были вместе? Ну, тогда, на «Кенте».

Наоми рассмеялась, перевернулась и положила руку ему на грудь. Ей до сих пор нравился запах его кожи.

— Ты серьезно? Ты вообще обращал внимание на его сексуальность?

— Не думаю, что нам с Амосом пристало такое.

— Так вот, в это лучше не углубляться, — сказала Наоми.

— Хм, ладно. Я просто думал, понимаешь? Как он везде таскался за тобой на «Кенте». И он никогда не говорил о том, чтобы уйти с «Роси».

— Он остается на «Роси» не из-за меня, — сказала Наоми. — Из-за тебя.

— Меня?

— Он использует тебя в качестве внешней совести.

— Ничего подобного.

— Именно так он и поступает. Находит кого-то, обладающего этикой, и следует за ним. Так он пытается не быть чудовищем.

— Почему он пытается не быть чудовищем? — его сонная речь звучала невнятно, как из-под одеяла.

— Потому что он такой и есть, — сквозь сон сказала Наоми. — Потому-то мы с ним и ладим.

Сообщение пришло через два дня, совсем неожиданно. Наоми в скафандре проверяла процесс ремонта вместе с главным инженером Сакаи. Он как раз объяснял, почему на разъёмах внешнего и внутреннего жёсткого корпуса они видят разные типы керамических сплавов, когда на дисплее индикатора всплыло срочное сообщение. Наоми охватил страх — следствие их разговора с Холденом. Должно быть, с Алексом что-то случилось. Или с Амосом.

— Постойте, — попросила она, и Сакаи, соглашаясь, поднял кулак в ответ.

Наоми открыла сообщение. На плоском экране всплыло разомкнутое кольцо — эмблема АВП, потом появился Марко. Его лицо с годами чуть расплылось, линия челюсти стала более мягкой, но кожа осталась такой же свежей и чистой, как она помнила, а сложенные на столе руки — такими же изящными. Смесь печали и удивления в его улыбке как будто возвращала время вспять.

Сообщение остановилось, прерванное медицинской системой скафандра. Предупреждение об учащении пульса и росте кровяного давления. Наоми нажала «отбой», в ушах тихо и прерывисто зазвучал его голос, выравниваясь по мере налаживания связи.

— Мне очень жаль. Знаю, тебе неприятно это услышать от меня. Если это поможет — должен заметить, что никогда не делал этого прежде. И сейчас мне нелегко.

Выключи, подумала она. Останови. Сотри. Все равно там одна ложь. Ложь или полуправда, выгодная ему. Забудь, что сообщение вообще приходило. Марко отвел взгляд от камеры, будто прочел ее мысли или знал, что она подумает.

— Наоми, я не был согласен с твоим решением уйти, но всегда уважал его. Даже когда тебя показывали в новостях и каждый знал, где ты, я не появлялся. И сейчас обращаюсь к тебе не ради себя.

Слова звучали чётко и прочувствованно — безукоризненно правильная речь человека, нереально хорошо говорящего на втором языке. Никакого астерского акцента. Ещё одно изменение, которое произвели прошедшие годы.

— Кин и Карал шлют тебе свою любовь и уважение, но только им известно, что я к тебе обращаюсь. И вот почему. Сейчас они на станции Церера, но им нельзя оставаться надолго. Мне нужно, чтобы ты встретилась там с их отрядом и... Нет, извини. Это неправильно. Мне не следовало так говорить. Дело в том, что я очень нервничаю. Я не знаю, что делать, и ты единственная, к кому я могу обратиться. Филип. У него проблемы.