Во время пилотирования корабля – любого корабля – наступал момент, когда ощущение тела у Алекса распространялось на все судно. Он знал, что чувствует корабль при маневре – насколько сокращается перегрузка при отключении того или иного двигателя, как много времени занимает кувырок в срединной точке маршрута, – и все это создавало ощущение глубокой интимности. Иррациональным образом менялось самоощущение. Алекс по-другому сознавал себя. Переход от «Кентербери» – тяжелого, величественного колонистского корабля, приспособленного для буксировки льдин, – к фрегату упреждающего удара, который позже получил имя «Росинант», словно сделал Алекса на двадцать лет моложе.

Но даже «Роси» был многотонной махиной из металлокерамики. Он умел быстро и круто развернуться, но для такого движения требовалась воля и сила. Пилотировать гоночную шлюпку – «Бритву» – было все равно что летать на перышке в ураган. Не кораблик, а капсула, не больше командной рубки «Роси», снабженная эпштейновским двигателем. В запечатанный машинный отсек доступ имели только механики во время стоянки в доке. Команде не полагалось обслуживать технику – для этого нанимались особые работники. Два кресла-амортизатора стояли вплотную друг к другу, а позади располагались только гальюн, распределитель питания и койка, на которую Бобби никак не помещалась. Чтобы за десять секунд кораблик совершил два полных оборота, маневровым двигателям требовалась мощность, которая едва бы качнула «Роси» на пять градусов, причем за вдвое большее время.

Если «Росинант» представлялся Алексу рыцарским конем, то «Бритва», как резвый щенок, требовала постоянного внимания. Экраны окружали амортизаторы, занимая все стены картинами звезд и далекого Солнца, векторами и относительными скоростями движения каждого корабля в пределах четверти а. е. «Бритва», словно похваляясь всеведением, бомбардировала пилота данными. Пусть внутренняя противоударная обивка десять лет, как вышла из моды, а края кресел обтрепались и засалились, шлюпка казалась подростком. Идеализм, безрассудство и капелька строптивости. Алекс понимал, что, если привыкнет к ней, «Роси» потом покажется ему тупым и неповоротливым. Впрочем, долго это не продлится. Пройдет время, и пилот снова к нему привыкнет. Если бы не последняя мысль, Алекс чувствовал бы себя предателем. В мощную, распираемую избытком сил «Бритву» недолго было влюбиться.

Но вот встречи с пиратами ее конструкторы не предусмотрели.

«…Марсианское сообщество так зажало свою коллективную задницу, что она уже искривляет световые лучи, – говорила у него за спиной Авасарала. – Однако эскорт премьер-министра наконец вылетел. Надеюсь, при встрече на Лупе мы услышим от него что-нибудь, кроме пережеванной жвачки, которую дипломаты производят для прикрытия собственных задниц. Он, по крайней мере, согласен с тем, что проблема есть. Чтобы отмыть руки, надо для начала признать, что они в дерьме».

Алекс не виделся со старухой с тех пор, как они расстались на Луне, но представлял ее явственно. Лицо доброй бабушки и полные презрения глаза. Усталость от мира и чувство юмора делали Авасаралу беспощадной. Бобби она явно нравилась. Более того, Бобби ей доверяла.

«Вы пока не лезьте в бучу. От ваших трупов никому проку не будет. А если кретин Холден дернет еще нитку из того же узла, один бог знает, что на него польется. Ну всё, пока. Докладывайте по возможности».

Запись щелкнула и погасла.

– Ну, – заметил Алекс, – похоже, она не переменилась.

– Это в ней есть, – кивнула Бобби. – Постоянство.

Алекс развернулся в кресле, чтобы видеть лицо спутницы.

Кресло было мало Бобби. Шлюпка шла на довольно мягких трех четвертях g – вдвое больше тяготения Марса, однако десантницу Бобби тренировали и на полной g. Алекс, беспокоясь за ее ранения, предлагал сбавить ход, но Бобби только смеялась. Все же сильных перегрузок ей следовало избегать.

– Ну и каково с ней работать? – спросил Алекс, стараясь, чтобы в тоне не прозвучало упрека. – Есть разница – с ней или на нее?

Бобби хихикнула – как закашлялась.

– Разница хотя бы в том, что мне не платят.

– Разве что скоростными шлюпками.

– Есть еще кое-что, – добавила Бобби. Старательное безразличие в голосе плохо скрывало неловкость. – Она умеет сунуть мне морковку. Та же работа с ветеранами и еще кое-что.

– Выглядит сложно.

– Так и есть, – сказала Бобби. – Но это нужное дело, и я с ним справляюсь. Авасарала дает мне чувство, будто я что-то значу. Хотя я все равно скучаю по прежней жизни. Той, которая была до.

– Чтоб их всех, – ругнулся Алекс и по движению брови Бобби понял, что сказал больше, чем хотел. – Не то чтобы я не любил «Роси». Великолепный корабль, и команда мне как семья. Просто… Не знаю… Я попал на него после того, как люди, которых я знал и вроде бы любил, взорвались у меня на глазах. Я бы предпочел, чтобы этого никогда не происходило.

Лицо Бобби стало спокойным и замкнутым, далеким.

– Тебе это снится иногда?

– Угу, – протянул Алекс. Словно вину за собой признал. – А тебе?

– Реже, чем раньше. Иногда. Я вроде как примирилась с этим.

– Правда?

– Ну, по крайней мере свыклась с мыслью, что мне с этим не смириться. Почти то же самое.

– Скучаешь по службе в десанте?

– Да. Я была хорошим солдатом.

– А вернуться нельзя?

– Нельзя.

– Понимаю, – вздохнул Алекс. – Мне тоже.

– Ты про флот?

– Никуда. Все меняется, и обратно не открутишь.

Вздох Бобби прозвучал как согласие. Огромная пустота между Марсом и Поясом, между двумя людьми и далекими звездами была иллюзией, созданной изогнутыми экранами и хорошими наружными камерами. Их голоса, наполняющие пространство, были реальнее. Они двое – пузырьки воздуха в море, неизмеримо превосходящем любой океан. Это позволяло им свободно говорить о вещах, которых Алекс обычно старался не касаться. Сама Бобби была чем-то средним между незнакомкой и товарищем по команде, и это позволяло ей доверять, не оберегая от своих мыслей и чувств. Дни перелета от Марса к Венгрии походили на часы за столиком бара над кружками пива.

Алекс признался, что боится, как бы между Холденом и Наоми не произошло чего-нибудь, рассказал о панических атаках, донимавших его на пути от Новой Терры к Земле. О том, как ему приходилось убивать, и о том, как чувство вины со временем сменяется ночными кошмарами. О том, как умирали его отец и мать. О коротком романе времен службы на флоте и о том, что до сих пор о нем жалеет.

Бобби тоже рассказывала ему о семье. О братьях, которые любили ее, совершенно не понимая. О попытках встречаться с мужчинами, которые она повторяла с тех пор, как ушла на гражданку, – и всегда неудачно. О том, как помешала втянуть племянника в наркоторговлю.

Бобби даже не пыталась втиснуться на койку – спала прямо в кресле. Алекс из молчаливой солидарности поступал так же. Это означало, что они спали одновременно. Плохая практика для смены вахт, но самое то для долгих бесцельных разговоров.

Они поговорили о кольцах и о протомолекуле, о дошедших до Бобби слухах, что на Ганимеде во время наблюдения за кольцами открыли новые метаматериалы и что марсианские зонды пытаются воссоздать случившееся на Венере. Они и молчали легко, долгими часами: ели припасенные пайки и наблюдали за движением других кораблей. Каждый шел своей дорогой: вот пара старателей подходит к ничейному астероиду, вот эскадра сопровождает к Луне премьер-министра, вот транспортник гонит к Сатурну, чтобы набрать там льда для станции Церера, пополнить запасы кислорода и водорода для людей, превративших раскрученную скалу в крупнейший порт Пояса. Система слежения переводила опознавательные коды в светящиеся точки – сами корабли не были видны без увеличения. Даже скопление Венгрия с его высоким альбедо еле-еле распознавалось датчиками. Без подсказки корабельной системы Алекс не отличил бы этого сантиметра звездного неба от других.

Близость с «Бритвой» и краткость перелета создавали впечатление воскресной интрижки без секса. Алекс жалел, что не догадался захватить несколько бутылок вина.

Первый раз они ощутили чужое присутствие, когда до Венгрии еще оставалось где-то двести тысяч километров. Наружные датчики «Бритвы» замигали, сменяя оценки дистанции. Алекс прикрыл эти ложные звезды и вывел на экран данные тактической системы.

– В чем дело? – встрепенулась Бобби.

– Если не ошибаюсь, военный корабль сейчас сообщил бы, что кто-то взял нас на прицел.

– Прицельный лазер?

– Угу, – буркнул Алекс, чувствуя, как ползут по хребту мурашки. – Слишком уж вызывающе, на мой взгляд.

– Значит, где-то там идет корабль без огней.

Алекс прогнал архив данных и сделал сверку, но только для порядка. Он не ожидал что-то найти и не нашел.

Опознавательного сигнала нет. Думаю, мы обнаружили «Пау Кант». В смысле, если такое вообще возможно. Давай-ка посмотрим, что мы видим.

Он запустил датчики на обзор по десятиградусной дуге и перевел связь на широкий диапазон.

– Эй, там! Мы – частный корабль «Бритва» с Марса. Как я заметил, вы очень назойливо тычете в нас пальцем. Мы не ищем неприятностей. Успокойте меня, покажитесь, пожалуйста!

«Бритва» была гоночным судном. Игрушка богатой девочки. Пока ее система опознавала взявший их на прицел корабль, «Роси» уже выдал бы его профиль и спецификацию и тоже поймал бы в прицел – в порядке намека. «Бритва» тем временем прогудела, что данные собраны и идет поиск соответствий. Алекс впервые после вылета с Марса горячо пожелал оказаться в пилотской кабине «Росинанта».

– Не отвечают, – сказала Бобби.

– Но и не стреляют, – отозвался Алекс. – Пока нас считают просто бездельниками на прогулке, нам ничто не грозит. Наверное.

Бобби шевельнулась в кресле – зашипели шарниры. Она тоже в это не верила. Время тянулось. Алекс снова включил связь.

– Эй, неопознанный корабль. Я тут, пока вы не отзываетесь, собираюсь вырубить тягу. Просто предупреждаю, чтобы никого не напугать. Вы бы успокоили нас, послали сигнальчик. Если, конечно, вас не затруднит.

Он отключил двигатель: перегрузка отпустила, и упругий гель мягко прижал его к ремням кресла. В горле бился пульс – все чаще и чаще.

– Решают, что с нами делать, – сказала Бобби.

– И я так думаю.

«Бритва» объявила, что нашла соответствие, но не в базе, полученной от Холдена. Корабль не походил на колонистские транспорты, пропавшие за вратами. Он с вероятностью в восемьдесят девять процентов был марсианским корветом без опознавательных знаков. Бобби увидела ту же картинку и пришла к тому же выводу.

– Ну… – протянула она и выругалась.

Закончив поиск соответствия, «Бритва» вернулась к обзору по дуге. Еще один пассивный контакт. Если этот корвет и «Пау Кант», он здесь не один. А вот и еще два. И еще шесть. «Бритва» выбрала ближайший и бодро принялась устанавливать его профиль. Алекс машинально потянулся активировать оборону. Потом вспомнил, что на шлюпке оборонительных орудий нет.

– Может, отзовутся, – безнадежно сказала Бобби.

Алекс тоже не питал надежд. Через полсекунды «Бритва» отметила два высокоэнергетических объекта, приближающихся со стороны корвета.

Алекс развернул шлюпку и врубил тягу. Кресло ударило его в спину. Сзади крякнула Бобби. Мысленно извиняясь перед ней, пилот вывел двигатель на десять g, и шлюпка резво рванулась вперед.

Все равно не уйти.

Торпеды были не тяжелее «Бритвы» и разгонялись так же легко. И они не несли внутри хрупкие человеческие тела. Они пойдут с большей перегрузкой и в несколько часов сократят разрыв. Орудий точечной обороны, позволявших расстрелять снаряды па подлете, у Алекса не было, и спрятаться он не мог. И балласт, чтобы сбросить и отвлечь торпеды, на борту отсутствовал.

Поле зрения стало сужаться, потемнело по краям, треснуло и окрасилось золотым сиянием посередине. Кресло выдвинуло иглы, укололо Алекса в бедро и в шею – «сок» ледяной водой растекся по венам. Сердце сходило с ума, каждый вдох давался с трудом, зато зрение прояснилось. И сознание тоже. Надо было подумать. Корабль у него скоростной – для корабля, – но с торпедами ему не равняться. Ни до какого укрытия ему не долететь, а если торпеды хоть вполовину так хороши, как выпустивший их корвет, они нацелятся прямо в конус дюз, и сбить их с толку не получится. Даже если Алекс найдет, что сбросить.

Можно, удирая, заставить преследователей выстроиться в линию, а потом сбросить сердечник. Свободная ядерная реакция, вероятно, уничтожит первую торпеду. Не исключено, что и вторую. Но вот «Бритва» тогда останется дрейфовать, беспомощно дожидаясь следующего залпа.

Ну что ж, лучше плохой план, чем никакого. Пальцы на панели управления шевельнулись. Система была непривычная. Страх, что он, оказавшись на чужом корабле, с непривычки введет не ту команду, колом застрял в сердце.

Бобби стонала. У Алекса не было сил оглянуться на нее. Он надеялся, что ей не больно. Перегрузки не слишком полезны для незаживших пулевых ранений. Он уверил себя, что Бобби стонет просто от уколов «сока».

На крайнем экране появилось сообщение с поста Бобби: «Премьер. Конвой».

В панике, под «соком», с нарушенным питанием мозга, Алекс только через несколько секунд понял ее мысль. У «Бритвы» нет ни орудий точечной обороны, ни противоракетной системы, но у эскадры, идущей к Луне, все это есть. Алекс ввел данные для прокладки курса. Их кораблик никак не мог успеть к марсианскому конвою раньше, чем его догонят торпеды, зато мог попасть в радиус действия его обороны – с самого краешка. Если сейчас же изменить курс. И если марсиане сообразят, что происходит, и среагируют без задержки. И если перегрузка будет на верхнем пределе того, что Алекс с Бобби могут выдержать.

Он, почти не задумываясь, задействовал маневровую тягу, и амортизаторы щелкнули, поворачиваясь согласно новому курсу. Торпеды приблизились рывком, среагировали на поворот цели и просчитали курс перехвата. Алекс включил аварийный сигнал на всех частотах и понадеялся, что тот, кто примет его в эскадре, не тугодум. Две сферы – время до попадания и дальность действия марсианских орудий – не пересекались, но их разделяло всего несколько сотен километров. При такой скорости – одно мгновение. Алекс дотянулся до управления медицинской системой и перевел Бобби с «сока» на медицинскую программу сохранения жизнедеятельности.

«Прости, Бобби, – думал он. – Даже предупредить тебя времени не было. Придется тебе вздремнуть, чтобы совсем не истечь кровью». На глазах подскочили и стали гаснуть жизненные показатели: кровяное давление и температура падали, как камень в воду. Алекс дал пятнадцать g.

Сердце болело. Он надеялся, что инсульта не будет, хотя по справедливости полагалось бы. Идти на пятнадцати g – самоубийственная глупость. Он чувствовал, как ребра и кожа выжимают воздух у него из груди. Дыхание забивало горло кляпом. Зато сферы наконец соприкоснулись. Чертовски много времени прошло, пока Алекс увидел высокоэнергетические объекты, идущие от марсианской эскадры. Наконец-то у них включилась оборона. Он попытался набрать сообщение, предупредить марсиан, что рядом прячутся еще корабли – темные корабли. Не вышло – сознание то и дело мигало, словно Вселенная заикалась.

Включилось предупреждение медсистемы. Алекс решил, что ее встревожила Бобби – отрылись старые раны и все такое. Нет, диагностика занималась им. Что-то внутри порвалось. Алекс отменил тревогу и продолжал наблюдать за приближением смерти.

Не успеть. Передняя торпеда слишком близко – она догонит «Бритву» раньше, чем придет спасение. Кажется, он это предусмотрел. Была же мысль…

Он не думал об изменении курса – пальцы все сделали сами. Сферы снова разошлись – и перекрылись, когда он переключился на расчет сближения со второй торпедой. Может быть… может быть.

Он ждал. Передняя торпеда приближалась. Пять тысяч километров. Четыре тысячи. Алекс сбросил сердечник.

Двести километров…

Исчезла сокрушительная тяжесть перегрузки. «Бритва» все так же неслась в пространстве, но больше не ускорялась. Позади первая торпеда сгорела в горниле распадающегося сердечника. Вторая дрогнула и отвернула от расходящегося облака перегретого газа, а впереди загорелись четыре огонька, метнувшиеся по экрану с такой скоростью, что Алекс увидел только остаточное свечение.

Через долю секунды противоракетная оборона марсиан уничтожила последнюю торпеду, но Алекс был уже без сознания.