Салливан умер на пятнадцатом метре шахты.

План, если можно так выразиться, состоял в том, чтобы открыть дверь лифтовой шахты, подняться на уровень и его тоже вскрыть. Каждый уровень должен был становиться опорной площадкой для перехода на следующий, а к тому времени, как они добрались бы до застрявшей на самом верху кабины, у них уже накопился бы опыт, позволяющий ее обойти, или удалось бы дозваться оставшегося внутри охранника, чтобы тот их пропустил. Так или иначе проблемы они собирались решать по мере возникновения.

На то, чтобы открыть первые двери, ушел час. После отключения системы они по умолчанию переходили в режим «заперто» и к тому же были куда основательнее обычных лифтовых дверей. В конце концов пришлось Амосу, Салливану и Моррису налечь на одну створку, а модификанту Конечеку – на другую, только тогда удалось раздвинуть их настолько, чтобы пролезть. Земля за это время вздрагивала дважды, причем во второй раз сильнее: чертова мантия звенела как колокол. Амоса начинала мучить жажда, однако он не видел смысла о ней говорить.

Как он и ожидал, в шахте было темно. И еще мокро, чего он не ожидал. Черные капли вонючим дождем сыпались откуда-то сверху, пачкая стены склизкой дрянью. Никто не знал, протекает ли с одного из подземных этажей или развалилась постройка на уровне земли. У охраны имелись фонарики, но их лучи высвечивали только грязные стальные стены и уходящие вверх направляющие для кабины. Рядом с ними шла груба, напоминающая бесконечную башню из поставленных друг на друга шкафов.

– Там трап для технического обслуживания, – сказала Рона, указав лучом фонарика на двери этих шкафов. – Раздвижные дверцы, а за ними проложены скобы.

– Отлично, – отозвался Амос, наклоняясь в шахту.

До дна оставалось еще метра три, хотя от скопившейся внизу черной жижи казалось, что глубже. Он надеялся, что проверять на себе не придется. Воздух пропах пеплом и краской. Не хотелось думать, откуда течет и что там наверху. Если все по яйца залито токсичным дерьмом, этого уже не поправишь.

Разрыв между этажами был около полуметра. Выгнув шею, Амос рассмотрел вделанные заподлицо в стену дверцы. Даже для пальцев зацепа нет. Далеко наверху что-то мерещилось – возникало и тут же пропадало светлое пятнышко.

– Доберемся до следующей двери? – спросила сзади Кларисса. – Что там?

– Похоже, пора составлять план «С», – ответил Амос, возвращаясь в тюремный коридор.

Конечек хихикнул, и Салливан, обернувшись, чуть не ткнул ему в лоб своим недопистолетом.

– Смешно тебе, дрянь? Что ты увидел смешного?

Амос, не обращая внимания на повисшее в воздухе убийство, разглядывал пистолетоподобное оружие. Ничего похожего ему в руки еще не попадало. Рукоять из твердой керамики с протянутым по шву контактным интерфейсом. Дуло короткое и квадратное, толщиной в его большой палец. Конечек навис над Салливаном; ярость и вызов проступили на его распухшем лице – но это было не страшно, лишь бы они там и оставались.

– Рискнешь его использовать, крошка?

– Что у тебя за пукалка? – спросил Амос. – Только не говори, что это та штука для подавления бунтов. Вам ведь дают настоящие пули, нет?

Салливан, продолжая целиться в Конечека, повернулся к нему. Амос улыбнулся и очень бережно положил ладонь на локоть охранника, заставив того опустить руку.

– Что за хрень ты несешь? – спросил Салливан.

– Я про план «С», – пояснил Амос. – Эта штука ведь стреляет настоящими пулями? Не какими-нибудь гелевыми плюшками?

– Патроны боевые, – сказал Моррис, – а что?

– Я просто вспомнил, как паршивый металл вспучивается под пулями.

– Ты это к чему? – не поняла Кларисса.

– К тому, что если у нас есть три вспучивалки для паршивого металла, – сказал Амос, – можно его вспучить.

Оружие было настроено на биометрию владельца, чтобы кто-нибудь вроде Персика или Конечека его не перехватил, поэтому в грязь на дне пришлось спускаться Амосу с Роной, а не одному Амосу. Черная лужа, холодная и липкая, оказалась им по щиколотку. Дверь нижнего шкафа уходила краем под воду. Амос костяшками пальцев постучал по металлу, прислушался к звону. Луч фонарика, отражаясь от стен, наполнил шахту сумерками.

– Всади по пуле, – Амос пометил сталь грязевыми кляксами, – сюда и сюда. Посмотрим, не получится ли зацепов для пальцев.

– А если срикошетит?

– Будет плохо.

Первый выстрел проделал дыру примерно сантиметровой ширины, второй – немногим меньше. Амос ощупал края кончиками пальцев. Острые, но не как нож. Черный дождь промочил рубашку на плечах, приклеил ее к спине.

– Эй, Тощий, – позвал Амос, – не спустишься на минутку?

После короткой паузы послышалось ворчание Конечека:

– Ты как меня назвал?

– Тощий. Ты посмотри, что у нас получилось. Может, в этом что-то есть.

Конечек спрыгнул в лужу, забрызгав Амоса и Рону грязью. Ничего страшного. Арестант поиграл мускулами, размял плечи, потом просунул указательный и средний пальцы в пулевые отверстия, уперся другой рукой в стену и потянул. Нормальный человек таким способом ничего бы не добился, но эту тюрьму строили не для нормальных людей. Металл погнулся, лопнул и отошел, обнажив ряд скоб – металлических дуг, нарочно сделанных шершавыми, чтобы руки не скользили. Конечек ухмылялся, похожий со своей раздутой щекой и торчащей бородой на комика. Кончики пальцев у него покраснели и распухли, но крови на них Амос не заметил.

– Ну, хорошо, – заговорил он, – у нас есть чертовски негодный, но все-таки план. Выбираемся отсюда.

Трап оказался узким и неудобным, так что ни к чему было без особой нужды висеть на нем часами. Салливана с Конечеком пустили первыми: охранник выстрелами проделывал дыры, а монстр отдирал сталь. Амос сидел на бетонном полу коридора, свесив ноги в шахту. Моррис с Роной стояли у пего за спиной, зажав плечами Клариссу. У Амоса бурчало в животе. Десять метров по трапу, короткий треск выстрела, и еще один.

– Я думала, найти выход будет труднее, – заметила Кларисса.

– Тюрьма такая штука, – протянул Амос. – Она и не должна тебя удерживать, понимаешь ли. Только притормозить, чтобы тебя успели подстрелить, а большего от нее не требуется.

– Изучал изнутри? – осведомилась Рона.

– Нет, – ответил Амос, – знакомые рассказывали.

Еще два вторичных толчка прошли, никого не скинув с трапа и не обрушив шахту. Часом позже замолкла сирена, и тишина показалась такой же внезапной и грозной, как сигнал тревоги. Зато стали слышны отдаленные звуки. Гневные голоса. Дважды раздавались выстрелы откуда-то из-за пределов шахты. Амос не представлял, сколько в тюрьме народу, считая охрану, заключенных и всех прочих. Может, сотня, может, больше. «Заключенные, – прикинул он, – должны быть в камерах. Под замком. Если это шумели другие охранники, что ж – они сделали свой выбор, а пойти их поискать никто не предложил».

Послышались еще два выстрела из шахты, затем бормочущие голоса и вопль. Амос вскочил прежде, чем тело Салливана пролетело мимо и свалилось в грязь на дне. Рона, невнятно вскрикнув, спрыгнула за ним, а Моррис направил луч своего фонаря вверх. Подошвы Конечека осветились двумя белыми точками, лицо над ними осталось в тени.

– Он поскользнулся, – крикнул Конечек.

– Черта с два! – выкрикнула Рона.

Она уже держала пистолет в руке и двигалась к трапу. Амос соскочил к ней и, растопырив руки, преградил дорогу.

– Эй-эй-эй, с ума-то не сходи, а? Парень нам еще нужен.

– Подхожу к четвертому уровню, – крикнул Конечек. – Уже виден свет наверху. И ветер слышен. Еще немного!

Салливан лежал в грязи, противоестественно подогнув под себя ноги, как тряпичная кукла. В кулаке он еще сжимал пистолет. Желтый сигнал на рукояти говорил, что патроны кончились. Салливан жил, пока был полезен, а потом Конечек его убил.

Подонок даже не дождался, пока все поднимутся наверх.

– Он поскользнулся, – сказал Амос. – Беда, но такое бывает. Не делай глупостей.

Рона скрипела зубами от ярости и страха. Амос улыбнулся и покивал ей, припоминая, что такие жесты обычно успокаивают людей. Он не понял, подействовали его старания или нет.

– Кто-нибудь помогать собирается? – прокричал Конечек. – Или я все сам должен делать?

– Бери Морриса, – сказала Кларисса. – С двумя пистолетами. Один для металла, другой для защиты. Мы сделали ошибку, но она не повторится.

– А тебя тут что, посадить без охраны? – заспорил Моррис. – Нет, без охраны никто не останется.

– Я о ней позабочусь, – вставил Амос, но тюремщик его не слушал.

– Все полезут наверх, – решила Рона. – Все. И при первом угрожающем движении, богом клянусь, я перестреляю всех.

– Я посетитель тюрьмы, – напомнил Амос.

Рона подбородком указала на трап.

– Полезай.

И они, рука за руку, полезли в темноту. Десять метров вверх, может, двенадцать. Первым – Моррис, за ним Кларисса, потом Амос. Последней шла Рона, засунувшая фонарик за пояс, чтобы рукой можно было выхватить пистолет. Конечек, звеня, ругаясь и подвывая от натуги, освободил следующий участок трапа. С высоты еще капала черная жижа, и все под ней становилось скользким. Амос даже подумал, что Салливан и в самом деле мог поскользнуться, и тут же хихикнул про себя – тихонько, чтобы никто не услышал. Конечек качнулся в сторону, пропуская Морриса. Прозвучали еще два выстрела, и мужчины наверху снова поменялись местами. Амос задумался, рассчитаны ли эти скобы на двойной вес. Впрочем, пока они не гнулись – уже хорошо. Он потратил немало времени, разглядывая щиколотки Клариссы, поскольку глядеть больше было не на что. Икры девушки истончились от атрофии, бледную кожу покрывала грязь. Когда ноги у нее задрожали, Амос это заметил. На сломанную руку Кларисса не жаловалась.

– Ты в порядке, Персик?

– Нормально, – отозвалась она. – Просто начинаю уставать.

– Держись, помидорка, – подбодрил он. – Мы почти на месте.

Шахта над ними сокращалась. Не видно было ни кабины лифта, ни ее охранника – только серый квадрат и вой ветра. Раз, когда до верха оставалось еще четыре или пять метров, Рона всхлипнула внизу – но только один раз. Амос не стал спрашивать, в чем дело.

А потом Конечек выбрался наверх, и Моррис подтянулся за ним. Шел черный дождь, и капли становились все холоднее. Кларисса уже дрожала всем телом, трепетала, словно ее вот-вот унесет куда-то ветром.

– Ты справишься, Персик.

– Знаю, – сказала она, – Знаю, что справлюсь.

Она выползла на край, за ней была очередь Амоса. Шахта открывалась на ровную площадку, словно выметенную рукой бога. Надземная часть здания исчезла, остались разбросанные по голому полю обломки бетона и досок. Ограждения тоже как не бывало. Стволы деревьев на горизонте торчали неровной щетиной. Куда ни глянь – только земля и мусор. Под темным низким небом с края на край мира перевернутыми волнами катились облака. Ветер, бивший с востока, пропах чем-то смутно знакомым. Примерно так Амосу представлялось покинутое поле боя – только здесь было хуже.

– Давай! – Рона толкнула его в ляжку.

И тут Конечек вдруг взревел, а Морис вскрикнул. Выстрел раздался, когда Амос уже выбрался на край и подтянул под себя ноги. Конечек приподнял Морриса над землей. Голова охранника бессильно свесилась на словно бескостной шее. Все было ясно. Кларисса валялась под ногами седого преступника.

На долю секунды взгляд Амоса сцепился со взглядом Конечека. Амос различил в его глазах примитивное, животное удовольствие. Радость школьника, прижигающего муравьев увеличительным стеклом. Нечеловечески быстро Конечек бросил мертвеца и ринулся вперед, впиваясь пятками в скользкую грязь. Амос обманул его ожидания, шагнув навстречу и основательно пнул под ребра. Но Конечек мгновенно ударил его локтем в ухо, и мир вокруг Амоса завертелся. Механик споткнулся, позволив противнику ухватить его за пояс и за плечо. Он почувствовал, что взлетает вверх, заглянул в шахту и увидел разинувшую рот Рону. Лететь в черную пустоту было долго. Мелькнула мысль, встретит ли его внизу Лидия. Вряд ли встретит – но для последней мысли неплохо.

Ударил выстрел. Конечек пошатнулся, и Амос, вывернувшись из его ослабевшей хватки, упал назад и сильно ударился. Кларисса лежала поверх трупа Морриса, двумя руками сжимая кисть мертвеца и снова наводя его пистолет. Из груди Конечека лилась кровь. Броситься на девушку он не успел – рука Роны, вытянувшись над краем шахты, ухватила его за лодыжку. Конечек молниеносно ответил пинком, Рона взвизгнула, но к тому времени Амос уже был на ногах. Он согнул колени, смещая вниз центр тяжести. Мир все еще вращался, полагаться на среднее ухо не приходилось, но Амос много лет провел в свободном падении. Ему не впервой было плевать на головокружение.

Короткий пинок в пах, возможно, кастрировал Конечека. Седой отступил на шаг, выкатив глаза. Удивляться ему пришлось не больше десятой доли секунды, пока он не провалился в шахту. Одной проблемой стало меньше.

Амос сел и принялся растирать пострадавшее ухо. Рона выползала на свет – вернее, в блеклый полумрак. Она плакала, медленно вбирая в себя картину опустошения, ужасаясь и не веря своим глазам. Она хлопала себя ладонями по бокам – так дети изображают пингвина. Ее отчаяние могло показаться смешным, не будь оно таким искренним. Когда у человека отбирают всё, ему причитается хотя бы достоинство.

– Где же все? – выкрикнула она сквозь вой ветра, словно ждала от кого-то ответа. И поникла. – О господи… Эсми.

Кларисса перекатилась на спину, раскинув руки под грязным дождем и пристроив голову на мертвое тело, как на подушку. Глаза она закрыла, но грудь поднималась и опускалась. Амос прищурился на Рону.

– Эсми? Она из ваших людей?

Женщина кивнула, не глядя на него.

– Ага, – протянул Амос. – Слушай, если хочешь ее поискать, я не против.

– Заключенная… я обязана.

– Ничего, за Персиком я пригляжу. Пока ты не вернешься, понимаешь ли.

Женщина ни на мгновение не задумалась об абсурдности его предложения. Она, шатаясь, направилась к поднимавшемуся на горизонте пригорку. Она не вернется. Никто не вернется. Некуда здесь возвращаться.

Кларисса уже открыла глаза. Амос наблюдал, как губы ее раздвигаются в улыбке, как она поднимает мокрые руки, чтобы пальцами расчесать волосы. В ее смехе прозвучало наслаждение.

– Ветер, – проговорила девушка. – Ах ты, боже мой, я думала, никогда уже не почувствую ветра. Не верила, что выберусь наружу. Как тут красиво!

Амос, оглядев руины, пожал плечами.

– Зависит от контекста, надо думать.

Ему хотелось есть и пить. У них не было ни укрытия, ни одежды, а чтобы выстрелить из единственного оружия, пришлось бы таскать с собой мертвеца. Хотя бы до тех пор, пока его тело не остынет.

– Ну что за хрень! – бросил он. – И куда же нам теперь податься, а?

Кларисса вытянула тонкую руку, ткнула ледяным пальцем в небо. Там сквозь тучи и свечение стратосферы пробивался идеально круглый светлый диск.

– Луна, – сказала она. – Остаться на планете – смерть, еда скоро кончится. И вода.

– И я так думаю.

– Есть яхты. Я знаю, где их держали в нашей семье. Только это космопорт для богатых. Там строжайшая охрана. Наверное, придется прорываться силой.

– У меня есть кое-какие знакомые… – начал Амос. – То есть, сама понимаешь, если они еще живы.

– Вот тебе и план, – кивнула Кларисса, но с места не двинулась.

Дикция у нее наладилась – значит, кровоизлияния в мозг, скорее всего, не случилось. Одной проблемой меньше. Амос тоже пристроил голову на грудь покойника, коснувшись макушкой головы Клариссы. Немного отдыха не помешает, но скоро надо будет двигаться. До Балтимора далеко. Он прикинул, где бы достать машину. Или на худой конец пару велосипедов. Пульсирующая боль в ухе затихала. Скоро он сумеет твердо стоять на ногах.

Бледный диск в черном небе укрылся за обрывком тучи, пропал на минуту и показался снова.

– Забавно, – заметила Кларисса. – Большую часть истории человечество не могло добраться до Луны. Несбыточная мечта. Потом это стало рискованным приключением. А наконец – обычнейшим делом. Вчера это было обычнейшим делом. А теперь – снова почти несбыточная мечта.

– Да, – протянул Амос, – только вот…

Он ощутил, как она шевельнулась, повернула голову, чтобы посмотреть на него.

– Что такое?

Амос указал на небо.

– Я почти уверен, что это – солнце. Хотя твою мысль я понял.