«У меня есть трек-номер, – в шестой или седьмой раз повторял капитан грузового суденышка. – Есть подтверждение отгрузки и трек-номер прямо от „Аматикс Фармацевтик“. Груз поступил на „Медину“ полгода назад. У меня есть трек-номер!»
Слушая ответ, Советер пил из груши горячий чай. Он предпочел бы виски из рюмки, но был на вахте, да и «Баркейт» шел без ускорения. Вахта делала невозможным виски, невесомость – рюмку. Конечно, капитанская рубка – его владения, и здесь он имел право заниматься, чем хочет. И занимался. Для него исполнение долга было приятнее виски.
«Сабес ваш номер, „Тореадор“, – ответил голос с „Медины“. – Хотя „Аматикс“? Эса эс земная фирма. „Медина“ не принимает компаний с Земли».
«Баркейт» был боевым кораблем класса «Доннаджер». Маленький космический город, отлаженный, как машина, и способный раздробить на частицы мельче песчинок не только малютку-грузовик, но и станцию «Медина». Однако и он, и остальной флот Дуарте дожидались разрешения на вход в следующее кольцо и начало второй, еще более удивительной стадии полета от диспетчерской службы «Медины». Казалось бы, избыточная вежливость со стороны флота – но для нее были причины. Не в последнюю очередь – общее нежелание применять тяжелое оружие в такой близости от станции чужаков, которая инертно висела в огромном не-пространстве между кольцами. Они не готовы были ее будить. Пока еще не готовы.
В дверь тихо постучали. Советер оправил мундир.
– Войдите.
Лейтенант Баббадж, придерживаясь за скобу на раме, открыла дверь. В жесте воинского приветствия ощущалось беспокойство. Советер заставил ее задержать руку в салюте и только потом ответил на приветствие и позволил войти.
«Я десять месяцев в пути! – орал капитан „Тореадора“. – Если колония не получит груза, им конец».
– Слышали? – спросил Советер, кивая на динамик.
– Нет, сэр. – Смуглая кожа женщины приобрела пепельный оттенок. Губы были сжаты в ниточку.
«Юзгюн, „Тореадор“, – ответила станция „Медина“. – Вам нужно загрузиться медициной, вир кеннен…»
«Мне не загрузиться нужно, мне, черт вас побери, нужен мой груз! Его отследили до вашей станции, и я не…»
Советер отключил переговоры и сделал еще глоток из груши.
– Более или менее одно и то же чуть ли не целый час. Неловкое у них положение.
– Да, сэр.
– Знаете, почему я хотел, чтобы вы это услышали?
Она проглотила страх – молодец! – и ответила ровным голосом:
– Чтобы показать, к чему приводит нарушение дисциплины, сэр.
– В конечном счете да. Мне доложили, что вы нарушили форму одежды. Это так?
– Только браслет, сэр. Он достался мне от матери, и я подумала… – Голос у нее все-таки сорвался. – Да, сэр, вам верно доложили, сэр.
– Благодарю, лейтенант. Я ценю вашу искренность.
– Разрешите говорить свободно, сэр?
Советер усмехнулся:
– Разрешаю.
– Смею сказать, форма одежды определялась распорядком военного флота Марсианской Республики. Если мы намерены нарушить порядок перехода, то, возможно, и другие требования стоит пересмотреть, сэр?
– Вы о том, что мы вообще здесь?
Ее лицо застыло. Лейтенант позволила себе лишнее и понимала это. Такое случается. Смущение и детское желание топнуть ногой, заявляя: «Так не честно». Капитан бы на ее месте до такого не дошел. Но раз уж карты на стол, так на стол. Ход обратно не берут.
– Верно, мы живем во времена перемен. Когда законно избранное правительство оказалось несостоятельным, адмирал Дуарте взял на себя власть над флотом и ответственность за него. Я подчинен непосредственно ему и выполняю его приказы. Вы, согласно той же иерархии подчинения, должны выполнять мои. Флот действует независимо, но это не отменяет всех правил.
– Сэр, – ответила Баббадж.
Подразумевалось «да, сэр», но «да» она не сказала.
– Знаете, что будет, если я запишу вам отказ подчиняться флотской дисциплине?
– Меня могут сместить с должности, сэр.
– Могут. А если делу дадут ход, то и вовсе разжалуют. Отстранят от службы. Позорная отставка. Не из-за браслета, конечно. Браслет – мелочь, но если это пойдет дальше… Вы поняли?
– Поняла, сэр.
– Как вы думаете, что будет, если вас отправят в отставку?
Она в замешательстве смотрела на капитана. Он жестом позволил говорить.
– Я… я не… – запнулась она.
– И я не знаю, – кивнул Советер. – Раньше, на Марсе, вы вернулись бы к гражданской жизни. Но там, куда мы направляемся, гражданской жизни нет. Там вообще нет человеческой жизни. Мне что, предоставить вам шанс встроиться в местную пищевую цепочку? Или я должен тратить время и ресурсы, чтобы отослать вас назад – кстати, куда назад? Силы, захватившие власть на Марсе, сочтут вас изменницей – как и меня. Вас приговорят к пожизненному, если не согласитесь на сотрудничество. А если вы готовы согласиться на сотрудничество, то мне нет никакого резона посылать вас назад. Верно?
– Да, сэр.
Он видел, как в ее глазах зарождается понимание. Впрочем, только зарождается. Человечество так слабо! Не только у нее, у половины популяции интеллект ниже среднего уровня. У половины верность ниже средней. Средняя преданность долгу… Законы статистики жестоки. Удивительно, как этот вид столь многого сумел достичь.
– Теперь, когда мы взяли инициативу на себя, – продолжал он, – строгая дисциплина будет еще важнее. Мы сейчас в положении дальних космических кораблей, существовавших во времена до эпштейновской тяги. Община исследователей и воинов, изолированная на много месяцев, если не лет. Там, где со всех сторон пустота, нет места посторонним. Понимаю, вы обижены, что…
– Нет, сэр, не обижена…
– Понимаю, вы обижены, что я на вас обрушился за такую мелочь, как браслет. Это кажется пустяком, это и есть пустяк. Но если я стану ждать серьезных нарушений, мы очень-очень скоро дойдем до вопросов жизни и смерти. Я не могу позволить себе рыцарства.
– Я понимаю, сэр.
– Рад слышать.
Он протянул к ней руку ладонью вверх. Баббадж смахнула слезы и быстро порылась в кармане. Положив браслет ему на ладонь, она на лишнюю секунду задержала руку. Вещица что-то значила для женщины. Отдавая браслет, она приносила жертву. Советер сжал пальцы на тонкой серебряной цепочке с подвеской-ласточкой. И постарался мягко улыбнуться.
– Свободны.
Когда Баббадж закрыла за собой дверь, он повернулся к монитору системы. Новое сообщение поступило от Кортасара. Кожа у капитана пошла мурашками. С тех пор как астеры спустили курок, ручной умник Дуарте рассылал все больше сообщений. Энтузиазм ученого нервировал Советера. Характер этого человека никак не укладывался в рамки нормы, а его радость от предстоящего на новой станции Лакония отдавала предвкушением сексуального удовольствия.
Однако долг есть долг. Бросив браслетик Баббадж в утилизатор, капитан открыл сообщение. Кортасар то ли слишком придвинулся к камере, то ли нарочно из каких-то соображений предпочел чуть выйти из фокуса. Его широкий подбородок и тонкие черные волосы были вроде бы ничем не примечательны. Советер потер ладони, словно бессознательно умывал руки.
«Капитан Советер, – заговорил этот странный человечек. – Рад сообщить, что образец доставлен в целости. Благодарю, что вы взяли на себя заботу о нем после его освобождения. Однако я в отчаянии от известия, что флот отстает от графика».
– На несколько дней за месяцы, – буркнул Советер себе и экрану. – Нагоним.
«Вам, конечно, известно, что и ресурсы, и время до подчинения артефакта у нас ограничены. Чтобы исправить этот нежелательный факт, исследовательская группа выработала планы и спецификации некоторых модификаций „Баркейта“, переназначенного быть вместилищем артефакта. Часть этих работ ваш технический персонал может начать уже сейчас. Разумеется, если возникнут вопросы, я в вашем распоряжении. Кортасар, конец связи».
Экран переключился па технические рисунки. Их оказалось более чем достаточно, чтобы и капитана привести в отчаяние. Все артефакты чуждой технологии были известны под именем протомолекулы, хотя запущенный издалека набор микрочастиц-вирусов для перестройки жизни был лишь одним из инструментов среди множества. И если Кортасар верно интерпретировал сверхсекретные данные с зондов марсианского флота, то, что они нашли, окажется гораздо проще приручить и использовать в интересах человечества.
И все же изменения, которых Кортасар требовал от «Баркейта», выглядели неприятно органическими. Дело было не столько в установке шлюза новой модели, сколько во вживлении колоссального протеза.
«Это начало чего-то совсем нового и мощного, и если хорошие люди не решатся взять власть в свои руки, ее возьмут дурные», – сказал им адмирал Дуарте в ночь, когда капитана Советера принимали в круг. Это было верно тогда и осталось верным сейчас. Капитан включил камеру, пригладил волосы и начал запись:
– Сообщение получил. Планы немедленно передам техникам. Если возникнут проблемы – свяжусь.
Кратко, по делу, без лишних слов и без грубости. Профессионально. Он надеялся, что это будет принято за профессионализм. На всякий случай пересмотрев запись и поразмыслив, не заменить ли слово «проблемы» на «вопросы», он решил, что придает этому слишком большое значение. Едва Советер отправил сообщение, система пискнула.
«Капитан, „Медина“ дала пропуск».
– Неужели, мистер Когома? Как они добры! И как же разрешилась ситуация с потерянным грузом?
«Грузовик идет на стыковку со станцией, сэр».
Что ж, будет у головастиков еще один корабль. Знай «Тореадор», куда ветер дует, он бы рванул обратно к той нищей планетке, откуда явился, и постарался бы как-нибудь обойтись без этой посылки. Но пока Свободный Флот будет заглатывать корабли, будет морить колонии голодом. Ослаблять их. Пока астеры додумаются, что ведут арьергардные бои с самой историей, Дуарте выйдет на позиции.
«Война, – размышлял Советер, перебираясь в командную рубку, – давно ведется не за обладание территориями. Работа военных – разделять врагов. Не одно поколение мелкие войны в Поясе велись не за контроль над станцией Веста или Церера, не за какой-нибудь плавающий в безграничном пространстве пузырек с провизией. Речь всегда шла единственно о том, чтобы ни АВП, ни иная сила среди астеров не стала организованной. Так было, пока времена не переменились, пока не появилась точка приложения организованной силы. Свободный Флот возник бы десятки лет назад – если б позволили такие, как Дуарте. Теперь, когда астеры наконец им обзавелись, им предстоит убедиться, насколько этот флот бесполезен. Его единственная задача – на несколько лет оттянуть на себя силы Земли и того, что осталось от Марса. А потом… Награда отважным – право стоять у руля истории».
В рубке все оказалось в порядке. Все вахтенные лежали в амортизаторах, дисплеи были протерты, панели управления блестели. «Баркейт» прибудет на станцию Лакония в парадной форме, словно только что с Марса. И без всяких браслетиков. Капитан подтянулся к командному посту и пристегнулся в кресле.
– Мистер Тейлор, стартовое предупреждение. Мистер Когома, уведомите флот и «Медину», что мы приступаем.
– Сэр, – обратился к нему офицер с оружейного поста, – позвольте открыть порты орудий?
– Ожидаются боевые действия, мистер Кюн?
– Не ожидаются, сэр. Избыточная предосторожность.
Кюн тоже не доверял головастикам. Разумно. Банда гангстеров и ковбоев, вообразивших, что у кого стволы, за теми и власть. Советер не ожидал, что Свободный Флот так скоро решится заступить дорогу Дуарте, но астеры глупы и импульсивны. Не следует ожидать от дилетантов решений, какие принял бы профессионал.
– Разрешаю. И предупредите заодно пост ОТО. Мистер Когома, прошу рекомендовать тот же образ действий флоту.
– Есть, сэр, – отозвался Когома.
Прозвучала сирена, и Советера на несколько секунд прижало к креслу. Переход через кольцо Лаконии был коротким. Пространство между кольцами после простора настоящего, открытого вакуума вызвало клаустрофобию. И оно было темным. Беззвездным. Чокнутые физики твердили, что за кольцами нет пространства. Что пузырь, в котором они существуют, ограничен не барьером, а чем-то более основательным, чего капитан и вообразить не мог. Да и не пытался.
Врата Лаконии приближались, за ними уверенно и ясно горели звезды. По мере движения их становилось больше. Дюзовые следы авангарда флота при проходе через кольцо вспыхивали ярче. По ту сторону – новые созвездия. Галактика будет видна под другим углом, а это совсем новое небо.
– Подходим к кольцу, сэр, – доложила навигатор Келлер. – Проход через три… два…
Келлер рассыпалась. Нет, не так. Келлер осталась на месте, сидела, где сидела. Но стала облаком. Все они стали облаками. Советер поднял руку. Он видел все: границы своих пальцев, пространство между атомами, вихри и токи своей крови. Он видел молекулы воздуха – азот, кислород, углекислый газ плясали, сталкивались, загораживая глубочайшую пустоту между ними. Пронизывающий все вакуум.
«У меня удар, – подумал капитан. И еще: – Нет, беда с чем-то другим».
– Вырубить тягу! – крикнул он. – Разворот!
Волны его слов проходили сквозь видимый и невидимый воздух расширяющимися кругами, отражались от стен, вздрагивали, пересекаясь с криками ужаса и ором сирены. Это было прекрасно. Облако, которое раньше звалось Келлер, шевельнуло рукой и почему-то не проскользнуло в пустоты панели управления.
Он услышал шорох летящих молекул прежде, чем они достигли его и стали слышны слова:
– Что это? Что происходит?
Он не видел образов на экране и не знал, видны ли на нем звезды. Он воспринимал только атомы и фотоны – не вещи, которые они составляли. Кто-то вопил. Кто-то что-то еще.
Он развернулся и увидел движение. Это было что-то иное – не облако, подобное ему и другим. Нечто твердое, но затемненное пустотой материи, как туманом. Множество форм – не светлых и не темных, иных, как третья сторона монеты, – проходило в пространство между пространствами. Неслось на них. На него.
Советер не заметил своей смерти.