Переведено группой авторов на Notabenoid.org

Переводчики: grassa_green, Kee, M0nt

Вычитка: ddnkv

Не для коммерческого использования.

https://opennota2.duckdns.org/book/76221

http://notabenoid.org/book/76221

Версия: 10.06.2019, 13:24

 

Пролог: Холден

Крисьен Авасарала умерла.

Это произошло на Луне четыре месяца назад. Тихая смерть во сне, финал длинной насыщенной жизни, и непродолжительной болезни. И она оставила человечество совсем не таким, каким нашла. Новостные ленты тринадцати сотен миров, унаследованных людьми, наводнили некрологи и соболезнования. В броских заголовках сквозил пафос: «Последняя королева Земли», «Так умирают Тираны» и «Прощальная песнь Авасаралы».

Всё, что несли заголовки, жалило Холдена прямо в сердце. Как можно представить, что вселенная больше не склонится перед волей этой маленькой старушки? Даже когда пришли подтверждения, глубоко в душе Холден продолжал верить – где-то там, язвительно матерясь и преодолевая все человеческие пределы, она снова сгибает историю, ещё на долю градуса отклоняя её от зверства. С момента первых сообщений прошел почти месяц, когда ему впервые пришлось признать: Крисьен Авасаралы больше нет.

И всё же, с ней ещё не было покончено.

Государственная церемония похорон планировалась на Земле, но Дуарте всё переиграл. Занимая пост генерального секретаря ООН в критический период истории, служением собственному миру и всему человечеству, Авасарала снискала себе почетное место, которое никогда не должно быть забыто. Высокий консул Лаконии счел справедливым и правильным, чтобы она упокоилась в сердце новой империи. Похороны проведут в Государственном Здании. Тут построят мемориал, что увековечит её память.

То, что Дуарте был замешан в массовом кровопролитии, определившим карьеру Авасаралы, осталось за рамками. Победители снова переписывали историю. И пусть это не попало в пресс-релизы и государственные новостные ленты, Холден искренне надеялся, – никто не забыл, что Авасарала и Дуарте находились по разные стороны баррикад. Но даже если нет, помнил он сам.

Её личный мавзолей, – ведь нет достойных делить его с ней, – построен из белого камня, отполированного до блеска. Огромные двери закрыты, служба уже закончилась. На центральной панели северного фасада, в камне вырезан большой портрет – лицо, даты рождения, смерти, и пара поэтических строк, которые Холден не смог узнать. Вокруг подиума священника сотни сидений, но половина из них пустует. Люди съезжались со всей империи, чтобы быть здесь сегодня, но вот они – жмутся маленькими группками поближе к знакомым. Вокруг склепа неземная растительность, которую судя по экологической нише и поведению можно назвать травой. Дует приятный теплый бриз. Стоя спиной к дворцу, Холден почти верил, что волен выйти в дикие места за пределы города, и отправиться куда вздумается.

На нём был синий костюм лаконианского военного покроя, украшенный расправленными крыльями, которые Дуарте выбрал имперским символом, и с жёстким высоким воротником, уже натёршим шею. И без знаков различия. Видимо, пустота на их месте и означала почетного пленника.

– Вы пройдете на приём, сэр? – спросил охранник.

Холден представил, что будет, ответь он «нет». Словно свободный человек, отказавшийся от гостеприимства дворца. Он был уверен, что сценарий на такой случай давно проработан и отрепетирован. И вряд ли ему понравился бы расклад.

– Через минуту, – ответил он. – Просто хочу...

И неопределённо указал на мемориал, словно неизбежность смерти была каким-то универсальным разрешением. Напоминанием о бренности всех человеческих правил.

– Конечно, сэр, – сказал охранник и растворился в толпе. Холден не обманывался насчет своей свободы. Ненавязчивость её ограничения, вот всё, на что он мог рассчитывать.

У подножия мавзолея на портрет Авасаралы глядела одинокая женщина. Оттенок ярко-синего сари совпадал с цветами Лаконии настолько, чтобы проявить вежливость, и отличался так, чтобы ясно показать, что вежливость неискренняя. Даже будь она непохожа на бабушку внешне, это прозрачно-толстое «хер вам» трудно было не узнать. Холден приблизился.

Кожа смуглей, чем у Авасаралы, но форма поднятых на него глаз и тонкость в улыбке хорошо знакомы.

– Соболезную вашей утрате, – сказал Холден.

– Благодарю.

– Мы не представлены. Я...

– Джеймс Холден, – прервала она. – Я знаю, кто вы. Нани рассказывала.

– О... Занимательные, наверное, были истории. Она зачастую видела вещи иначе, чем я.

– Так и было. Я Кайри. Она звала меня Кики.

– Удивительная была женщина.

Два долгих вздоха прошли в молчании. Ветерок трепал сари на Кайри, как флаг. Холден собрался было оставить её в покое, когда она заговорила снова:

– Она бы так бесилась... Приволокли в стан врага и чествуют в знак того, что она уже не сможет пнуть их по яйцам. Включили в свои ряды, как только поняли, что не получат отпора. Можно подключать генератор и запитывать планету – так она вертится в этом гробу.

Холден тихо хмыкнул, вроде как соглашаясь.

Кайри пожала плечами.

– А может и нет. Может решила бы, что это забавно. С ней никогда нельзя было точно сказать.

– Я стольким ей обязан... – произнес Холден. – Я не всегда это осознавал, но она сделала всё возможное, чтобы помочь. А мне так и не представился случай отблагодарить её. Или... я им не воспользовался. И если я могу сделать что-то для вас, или вашей семьи...

– Похоже, вы не в том положении, чтобы кому-то помогать, капитан Холден.

Холден оглянулся на дворец за спиной.

– Да, положение не самое завидное. И всё же я сказал именно то, что хотел.

– Я признательна за жест. И как я слышала, вам удалось даже добиться некоторого влияния. Заключенный с доступом к императорскому уху.

– Не могу об этом судить. Я много говорю, но не знаю, прислушивается ли кто-нибудь. За исключением охранников. Те, полагаю, слушают всё.

Она засмеялась, и смех её оказался намного более теплым и сочувственным, чем Холден мог ожидать.

– Очень непросто, когда в жизни нет ни клочка, предназначенного только для самого себя. Я выросла, зная, что всё, что скажу, будет отслежено, записано и оценено на предмет потенциальной угрозы для меня и семьи. Где-то в архивах контрразведки есть записи обо всех моих месячных.

– Из-за неё? – спросил Холден, кивая на мемориал.

– Из-за неё. Но она сама же и научила, как пережить это – как превратить собственный позор в оружие морального уничтожения тех, кто стремится унизить нас. Ну знаете, такой специальный секрет.

– И в чём он состоит?

Кайри улыбнулась.

– Люди, имеющие над вами власть, тоже слабы. Тоже гадят, истекают кровью, боятся, что собственные дети их разлюбили. Страдают от вины за ошибки молодости, о которых все остальные давно забыли. И потому они уязвимы. Нас всех определяют окружающие нас люди... такой уж мы вид обезьян. Мы не способны переступить через свою суть. И значит, те кто смотрит за вами, дают вам силу изменить их самих.

– И она научила вас этому?

– Да, – ответила Кайри. – Только она этого так и не узнала.

Словно для подтверждения её слов, через траву к ним двинулся охранник, почтительно притормозив вдалеке, чтобы его заметили, и дав им время закончить разговор. Кайри развернулась к нему и вздернула бровь.

– Приём начнется через двадцать минут, мэм, – сказал охранник. – Верховный консул особенно надеялся на встречу с вами.

– Разве могу я обмануть его ожидания, – ответила она той же улыбкой, что Холден раньше видел на другом лице.

Он предложил Кайри руку, и та приняла. Они уже уходили, когда Холден кивнул на мемориал с выгравированными словами:

«ЕСЛИ ЖИЗНЬ УЙДЕТ В СМЕРТЬ, Я СТАНУ ИСКАТЬ ТЕБЯ ТАМ. ЕСЛИ НЕТ – ТОЖЕ ТАМ»

– Интересная цитата, – заметил он. – Такое чувство, что я её где-то слышал. Кто это написал?

– Я не знаю, – ответила Кайри. – Она завещала написать эти слова на её могиле. Но не сказала, откуда они.

* * *

Теперь в Лаконию стремился каждый, кто хоть что-то из себя представлял. Движение происходило сразу на нескольких уровнях. План Дуарте по переносу центра человечества из Солнечной системы к сердцу собственной империи нашел такую поддержку и одобрение, которые сначала потрясли Холдена до глубины души, а затем зародили в нём легкое разочарование в людях вообще. Самые престижные научно-исследовательские институты перенесли сюда свои штаб-квартиры. Четыре балетные труппы позабыли о столетиях соперничества ради Лаконианского института искусств. Знаменитости и ученые бросились осваивать роскошные, субсидируемые государством столичные поместья. Здесь успели отснять несколько новых фильмов, и мягкая сила культуры, основанной на скоростном промывании мозгов, готовилась затопить сети и новостные каналы обнадеживающими посланиями об успехах Высокого консула Дуарте и лаконианской стабильности.

Пришёл и бизнес. Банки и офисы, построенные Дуарте, ждали арендаторов. Теперь Ассоциация Миров – это вам не какая-то Кэрри Фиск в дерьмовом офисе на Медине, а собор в центре столицы, с вестибюлем больше причального ангара и витражами, казалось, уходящими от пола в бесконечность. Управление Транспортного союза тоже расположилось здесь, в здании попроще и с меньшими удобствами, чтобы показать физически и социально, кому именно отдано предпочтение. Холден наблюдал за всем этим из Государственного здания, своего дома, своей тюрьмы, с чётким ощущением, что все они живут на острове.

Чистая, новая, яркая Лакония внутри городской черты, управляемая лучше большинства космических станций, известных Холдену. А снаружи – дикая природа, о которой он читал только в книгах. Древние леса и инопланетные руины, на исследование которых уйдут поколения. Слухи об остатках технологий, пробужденных к жалкому существованию ранними экспериментами с протомолекулой: бурильных червях размером с корабль, ремонтных дронах, напоминавших собак, и не видевших разницы между механизмом и плотью, кристаллических пещерах, в которых пьезоэлектрические эффекты вызывали галлюцинации с фантомной музыкой и головокружительной дезориентацией. Столица стала новым синонимом человечества, а планета вокруг осталась чужой. Остров глубоко знакомого в море непознанного. И то, что Дуарте, несмотря на все амбиции бога-императора, не сумел освоить всё это и за несколько десятилетий, странным образом обнадёживало.

Но это же и ужасало.

Прием был роскошным, но не помпезным. Если вся Лакония соответствовала образу Дуарте, то здесь наблюдалась странная нотка личной сдержанности его души. Каким бы грандиозным ни был сам город, или всеобъемлющими его амбиции, во дворцовом комплексе консула отсутствовала вычурность. Его дом не был даже особенно изысканным. Чёткие архитектурные линии и нейтральная палитра создавали в бальном зале ощущение элегантности, не слишком заботящейся о чужом мнении. Диваны и стулья расставлены там, где при необходимости их можно было передвинуть. Молодые люди в военной форме разносили бокалы с вином и пряный чай. Дуарте заставлял окружение излучать уверенность, даже больше, чем силу. И этот трюк был хорош, потому что работал даже после того, как Холден осознал его механику.

Взяв бокал вина с подноса официантки, Холден пробирался сквозь движущуюся толпу. Некоторых он узнавал сразу. Вон Керри Фиск из Ассоциации Миров за длинным столом в окружении губернаторов полдюжины колоний, и каждый их них старается первым засмеяться над её шутками. А вот Торн Чао, главное лицо популярной новостной ленты системы Бара Гаон. Эмиль-Мишель Ли в струящемся зелёном платье, которое было её фирменной маркой везде, кроме фильмов. И на каждое лицо, которое Холден знал по имени, приходилась ещё дюжина, выглядевших смутно знакомыми.

Он двигался сквозь призрачную социальную дымку вежливых улыбок и фальшивых приветственных кивков. Он был здесь, потому что Дуарте хотел, чтобы его здесь видели, но круг людей, желавших заслужить благосклонность консула, не слишком сильно пересекался с кругом тех, кто опасался вызвать его недовольство, общаясь с государственным пленником.

И всё же такие были.

– Недостаточно я пьяна для всего этого.

Камина Драммер, – президент Транспортного Союза, – стояла, облокотившись на стойку и обхватив руками стакан. Вблизи её лицо казалось старше. Теперь, без камеры, экрана и миллиарда километров между ними, морщины вокруг её глаз и в уголках рта проступили отчётливей. Она подвинулась, освобождая место, и он принял приглашение.

– Даже не знаю, как надо напиться, чтобы было достаточно, – ответил он. – В стельку? До бычки? До пьяных слёз?

– Да ты даже не поддатый.

– Я нет. В последнее время вообще избегаю алкоголя.

– Сохраняешь ясный ум?

– Ага. И берегу от расстройства желудок.

Драммер улыбнулась, потом засмеялась.

– Вывели почётного заключенного на люди. Гляжу, ты им уже не особо и полезен. Что, выжали из тебя все соки?

В её интонации звучала подколка между двумя старыми коллегами, что вышли в тираж, и жили в политической тени. И нечто большее. Способ спросить, пришлось ли ему сдать подполье Медины. Решились ли они сломать Холдена. Драммер понимала так же хорошо, как и он сам, что слушать их могли даже здесь.

– Помог, чем сумел, с проблемой инопланетной угрозы. В любом случае, все их вопросы, и мои ответы – вчерашний день. Дуарте думает, что я ему тут полезен, и вот он я.

– Как часть всего этого цирка с ослами.

– С конями, – поправил Холден. И увидев её реакцию, пояснил, – Называется "цирк с конями".

– Ну ещё бы, – согласилась она.

– А вы как? Как продвигается демонтаж Транспортного Союза?

Глаза Драммер прояснились, а улыбка стала шире. Она ответила идеально поставленным для новостных лент голосом – чётким, тёплым и лживым, как резной жёлудь:

– Я безмерно удовлетворена плавным переходом к более полному контролю со стороны властей Лаконии и Ассоциации Миров. Наша цель – поддержать и оптимизировать старые практики, которые работали хорошо, и интегрировать новые процедуры, которые помогут вырубить омертвевшую древесину. Это позволит сохранить и приумножить эффективность торговли, не ставя под угрозу безопасность, которая требуется для великой судьбы человечества.

– Так плохо?

– Наверное зря я так. Может быть и хуже. Пока я послушный маленький солдат, и нужна Дуарте, чтобы вытащить на свет Сабу, я хотя бы не отправлюсь в загон.

Шум голосов усилился, толпа заволновалась. Внимание всех в бальном зале притянуло к главному входу, как железные опилки к магниту. Холдену не нужно было смотреть, чтобы понять, что прибыл Уинстон Дуарте. Но он всё равно посмотрел.

На Дуарте была почти такая же форма, как и на нём. На лице то приветливое спокойствие, которое он, казалось, носил повсюду. Тем не менее, его охранники отличались от приставленных к Холдену. Два здоровенных телохранителя с оружием в руках и мерцанием в глазах, выдающим имплантированные технологии. Кортазар держался чуть в стороне с видом подростка, которого отвлекли от игры для семейного ужина. А настоящий подросток – дочь Дуарте, Тереза, – тенью двигалась за отцом.

Кэрри Фиск, бросив свою губернаторскую свиту, поспешила к консулу для рукопожатия. Они перекинулись парой фраз, прежде чем Фиск повернулась к Терезе, чтобы пожать руку и ей. За Фиск начинала скапливаться небольшая толпа людей, с деланной ненавязчивостью пытавшихся протолкаться поближе для встречи с великим человеком.

– Жуткий он, этот сукин сын, да? – спросила Драммер.

Холден хмыкнул. Он не знал, какую именно жуть она имеет ввиду. Например то, насколько все вокруг готовы ему кланяться. Уже этого было достаточно. Но, возможно, она заметила и то, что видел он сам: неестественное подрагивание глаз, отблеск перламутровой тени под кожей. Холден наблюдал протомолекулу в действии, побольше, чем кто-либо, кто не бывал в лаборатории Кортазара. И потому, вероятно, побочные эффекты лечения Дуарте для него были более очевидны.

Холден поймал себя на том, что не может оторвать взгляд. Больше того, пялились все, и он поддался этому магнетизму всеобщего внимания. Чтобы отвернуться к Драммер, потребовалось приложить ощутимые усилия. И надо признать, это было сложнее, чем он думал.

Он хотел спросить, слышно ли что-нибудь о подполье, кажется ли правление Дуарте там, в огромной пустоте между мирами таким же неизбежным, как здесь, в его доме.

– О подполье слышно что-нибудь? – спросил он.

– Всегда где-то есть какие-то недовольные, – ответила она, балансируя на краю безобидного и осмысленного.

– А ты как? Как поживает славный капитан Джеймс Холден? Ходит на вечеринки? Размахивает кулачками в бессильной ярости?

– Нет. Только плетёт заговоры и ждёт удобного момента для удара, – ответил Холден. И они усмехнулись, как будто оба всего лишь шутили.

Переведено: Kee

 

Глава 1: Элви

Вселенная куда страннее, чем думаешь.

Это была любимая фраза одного из профессоров Элви времен ее обучения в аспирантуре. Профессор Эрлих, старый сварливый немец с длинной седой бородой, неизменно напоминавший Элви садового гнома, твердил это всякий раз, стоило кому-нибудь выказать удивление результатами лабораторных испытаний. В те годы Элви считала клише прописных истин пошлостью. Ну разумеется, Вселенная полна сюрпризов.

Профессор Эрлих наверняка уже мертв. Он практически исчерпал возможности антивозрастных технологий еще в то время, когда Элви было немногим за двадцать. А теперь ее дочь старше, чем она тогда. Но будь он жив, Элви непременно послала бы ему самые искрение извинения.

Вселенная не просто страннее, чем ты думаешь, она куда страннее, чем ты даже можешь вообразить. Каждое новое чудо, поразительное само по себе, закладывало фундамент для последующего, более удивительного открытия. Вселенная постоянно меняла определение – что считать странным. Открытие, которое все сочли находкой инопланетной жизни, когда впервые обнаружили протомолекулу на Фебе, потрясло человечество до самого основания, но все же оно взволновало не так сильно, как осознание того, что протомолекула по сути не столько пришелец, сколько инструмент пришельцев. Этакая версия гаечного ключа, но такого, который может превратить астероидную станцию Эрос в космический корабль, захватить Венеру, создать Кольцо Врат и открыть путь в тринадцать сотен миров за ним.

Вселенная страннее, чем думаешь. Вы чертовски правы, профессор.

– Что это? – спросил ее муж Фаиз.

Они были на мостике «Сокола», ее корабля. Корабля, который вручила ей Лаконианская Империя. На переднем экране медленно росло супер четкое изображение чего-то, что все называли Объектом. Крупное планетарное тело размером чуть больше Юпитера, почти прозрачное, похожее громадный хрустальный шар нежного зеленоватого оттенка. Единственная структура в звездной системе Ардо.

– Пассивная спектрометрия показывает сплошной углерод, – сказал, не отрывая взгляда от рабочего монитора, по которому бежали потоки данных, Тревон Бэрриш. Он был их командным специалистом по материалам и самым педантичным человеком из всех, кого встречала в жизни Элви. Естественно, на вопрос Фаиза он ответил буквально. Она же понимала, муж спрашивал не о том. Он спрашивал: «Почему оно такое?»

– Углерод сложен плотной решеткой, – заметила Джен Лайвли, командный физик. – Это...

Она не договорила, и Элви закончила за нее:

– Алмаз.

Когда ей было семь лет, умерла ее двоюродная бабушка, с которой она никогда не виделась, и Элви Окойе вместе с матерью вернулась в Нигерию. Пока мать занималась устройством похорон, Элви бродила по дому. Это стало своего рода игрой – разглядывая оставленные умершей женщиной вещи воссоздавать ее образ. На полке возле постели снимок темнокожего молодого человека с бледными глазами. Кто он ей – муж, брат, сын? В крошечной ванной среди разбросанных пакетиков дешевого мыла и чистящих средств – красивый хрустальный флакончик с загадочной зеленой жидкостью. Духи? Яд? Когда ничего не знаешь о человеке, все предметы, оставшиеся после него, кажутся фантастическими и притягательными.

Много лет спустя она как-то полоскала рот, запах пробудил воспоминания, и она поняла, что зеленая жидкость в том флакончике была ополаскивателем для рта. Одна загадка решена, но сразу появились новые вопросы. Почему бабушка перелила ополаскиватель в такую красивую бутылочку, а не оставила как есть, в контейнере для вторичной переработки? Откуда взяла она эту бутылочку? Использовала ли раствор по назначению, в качестве ополаскивателя для рта, или у той жидкости были иные, недоступные пониманию Элви, функции? Покойная женщина уже не расскажет, и теперь это навсегда останется тайной. Некоторые вещи понять можно только в контексте.

На обзорном экране одинокий зеленоватый алмаз с идеально отполированной поверхностью плыл по орбите вокруг угасающего белого карлика, по солнечной системе, где не было других планет. Хрустальный флакончик с ополаскивателем для рта в окружении дешевого мыла на грязной полочке в ванной. Фаиз прав. Единственный вопрос, который важен – почему, но все, кто знал, мертвы. Ей остался лишь один ответ – ответ профессора Эрлиха.

«Сокол» построили по заказу Высокого консула Дуарте специально для Элви и только ради одной миссии: посетить сеть врат «мертвых систем» и посмотреть, нет ли там следов безымянного врага, уничтожившего цивилизацию создателей протомолекулы, или следов тех странных нематериальных снарядов, которые он – или оно, если это местоимение больше подходит для антецедента вне измерения и пространства, – оставил после себя.

В трех таких системах «Сокол» уже побывал. И каждый раз это было чудо. Элви не нравилось выражение «мертвая система». Мертвыми системы называли потому, что в них не было пригодных для жизни планет. Элви же эта классификация коробила, казалась упрощенной. Да, жизнь – жизнь в человеческом понимании – на вращающемся вокруг белого карлика алмазе размером с Юпитер невозможна. Однако же естественным природным процессом подобный артефакт тоже не объяснишь. Его кто-то создал. Масштаб инженерии потрясал во всех смыслах слова. Чудо вдохновляло и в той же степени пугало. Говорить, что система мертва, потому лишь, что там не растут растения – значит, позволить страху одержать победу над чудом.

– Они тут все подчистили, – сказал Фаиз. Он просматривал полученные через телескоп и радар снимки звездной системы. – На расстоянии светового года от звезды не встретишь даже пояса комет. Похоже, они каждый кусочек вещества этой солнечной системы преобразовали в углерод, а затем сжали в долбаный алмаз.

– Обычно алмазы дарят, когда делают предложение, – сказала Джен. – Наверно, кому-то очень не хотелось получить отказ.

Тревон вскинул голову от консоли и несколько секунд моргал на Джен. Из-за своего непрошибаемого буквализма он вообще не воспринимал юмор, и Элви не раз наблюдала, как легкая ироничность Джен вводила его в настоящий ступор.

– Не думаю, что... – начал Тревон, но Элви перебила:

– Займемся делом, народ. Нужно выяснить все об этой системе, прежде чем запустим катализатор и начнем тут все крушить.

– Принято, босс, – сказал Фаиз и подмигнул ей, но так, чтобы никто не видел.

Остальная команда – лучшие ученые и техники империи, которых отобрал и поставил под ее командование лично высокий консул, повернулись обратно к дисплеям. В научных вопросах миссии ее приказы имели полную силу имперского закона. Никто в команде никогда не спорил.

Вот только, конечно, не все входили в ее команду, и не все попадало в категорию «научных вопросов».

– Сама доложишь ему, что у нас намечается пробуксовка, – спросил Фаиз, – или это сделать мне?

Она снова с тоской взглянула на экран. Наверняка в алмазе есть структуры. Как выцветшие чернила в рукописном тексте, которые могут указать путь дальше, привести к еще одной загадке, еще одному откровению, еще одной необъяснимой странности. Не хотелось никому ни о чем докладывать. Хотелось просто искать.

– Я сама, – сказала Элви и направилась к лифту.

* * *

Адмирал Мехмет Сагаль человеком был огромным, словно гора, с угольно-черными глазами на плоском, как тарелка, лице. Будучи военным начальником миссии, он большей частью предоставлял ученым полную свободу действий. Но в случаях, когда ситуация требовала взять командование на себя, он бывал неумолим и непреклонен, как та самая гора. И совещания в его спартанском кабинете всегда воспринимались как наказание, словно вызовы к школьному директору за списанную контрольную. Элви злило, что она выступает в роли просительницы перед военным руководством. Но в Лаконианской Империи именно военные всегда занимали вершины власти.

– Доктор Окойе, – сказал адмирал Сагаль. Он почесал переносицу толстыми, как сосиски, пальцами и посмотрел на нее с той смесью нежности и снисходительного раздражения, с какой, бывало, она глядела на своих детей, поймав за какой-нибудь шалостью. – Как вы знаете, мы сильно отстаем от графика. Я приказываю…

– Эта система невероятна, Мет, – прервала она. Использовать прозвище было, пожалуй, немного чересчур, но он стерпел. – Слишком невероятна, чтобы из-за спешки просто пройти мимо. Нам нужно время, чтобы обследовать артефакт, прежде чем вы расчехлите катализатор и начнете все взрывать!

– Майор Окойе, – Сагаль обратился к ней по званию, ненавязчиво указывая ее место в цепи командной иерархии. – Как только ваша команда закончит сбор первичных данных, мы, как нам и было приказано, запустим катализатор и выясним, представляет ли эта система военную ценность.

– Адмирал, – Элви, понимая, что напор не сработает, раз он в таком настроении, перешла на спокойный, уважительный тон. – Дайте мне немного времени. Мы еще нагоним отставание. Дуарте для того и дал мне самый быстроходный корабль в истории человечества, чтобы я больше времени тратила на науку и меньше на дорогу. Вот об этом я сейчас и прошу.

Напомнить Сагалю, что у нее прямая линия с высоким консулом и что тот настолько ценит ее работу, что даже выделил ей отдельный корабль – уже далеко не так ненавязчиво.

Сагаль не шелохнулся.

– У вас двадцать четыре часа на сбор данных, – сказал он и сложил руки на обширном животе, словно Будда. – И ни минутой больше. Сообщите команде.

* * *

– Вот из-за такой косности мышления при лаконианском правлении стало невозможно заниматься нормальной наукой, – жаловалась Элви. – Лучше бы я заведовала кафедрой биологии где-нибудь в университете. Я слишком стара, чтобы бодро брать под козырек.

– Согласен, – сказал Фаиз. – И все-таки мы здесь.

Они с Фаизом вернулись в каюту, чтобы принять душ и по-быстрому перекусить, прежде чем Сагаль и его штурмовики достанут живой образец протомолекулы и наверняка погубят артефакт возрастом в миллиарды лет, просто из желания посмотреть, не выйдет ли из «бум» чего-нибудь полезного.

– Раз из него нельзя сделать отличную бомбу, кого волнует, что он будет уничтожен!

С этими словами она резко развернулась к Фаизу, и тот отскочил на полшага назад. До нее дошло, что она все еще держит в руке обеденную тарелку.

– Я не собираюсь швырять ее, – сказала она. – Я не швыряюсь вещами.

– Швыряешься, – ответил он. Он тоже постарел. Некогда черные волосы почти полностью поседели, а от уголков глаз разбегались смешливые морщинки. Она не против. Ей нравилось, что смеялся он чаще, чем хмурился. Он и сейчас улыбался. – Раньше очень даже швырялась.

– Да я никогда… – начала она, удивляясь про себя, неужели он и вправду испугался, что она в сердцах метнет в него тарелкой, или же он просто дразнил ее, желая немного развеселить. Несмотря на десятилетия совместной жизни, порой трудно было угадать, что происходит в его голове.

– Бермуды, сразу после того, как Рикки оставил дом и отправился в университет, а мы взяли первый за годы отпуск, ты…

– Там был таракан. По моей тарелке полз таракан!

– Ты мне тогда чуть голову не снесла.

– Ну, – сказала она. – Это я от испуга.

И засмеялась. Фаиз довольно ухмылялся, словно выиграл приз. Ну конечно, он того и хотел – рассмешить ее. Она поставила тарелку.

– Слушай, я понимаю, отдавать честь и выполнять приказы – не совсем то, на что мы рассчитывали, получая дипломы, – сказал Фаиз. – Но такова новая реальность, пока Лакония у власти. Так что...

Она, конечно, сама виновата, что угодила в Научный Директорат. Лакония, в общем-то, в дела людей не вмешивалась. Планеты сами избирали правителей и представителей в Ассоциацию Миров. Учреждали собственные законы, если те, конечно, не противоречили законам империи. И, в отличие от большинства диктатур в истории, Лакония, казалось, не стремилась ограничивать высшее образование. Университеты галактики функционировали почти так же, как до захвата. Если не лучше.

Но Элви совершила ошибку, став ведущим экспертом человечества по протомолекуле, по создавшей ее исчезнувшей цивилизации и катастрофе, приведшей ту цивилизацию к гибели. Еще когда Элви была совсем юной, ее отправили на Илос в составе первой научной экспедиции по изучению биологии чужого мира. До Илоса ее специальность – экзобиолог – была исключительно теоретической, она занималась тогда в основном глубоководными бактериями, и всем казалось, что что-то похожее может обитать подо льдами Европы.

Бактерий на Европе так и не нашли, но когда открылась сеть врат, а с ней более тринадцати сотен новых, доступных для изучения биомов, экзобиология внезапно стала реальностью. На Илос Элви отправилась, думая, что едет изучать аналоги ящериц, а вместо того лицом к лицу столкнулась с артефактами галактической войны, более древней, чем человеческая раса. Она была одержима стремлением понять. Ну, еще бы. Дом размером с галактику, полный комнат, в которых полно удивительных вещей, а хозяева тысячи лет как мертвы. Всю свою профессиональную жизнь посвятила она тому, чтобы разобраться в них. Вот почему, когда Уинстон Дуарте предложил ей возглавить команду по исследованию именно этой загадки и выделил на то бездонный грант, она не смогла сказать «нет».

Тогда она видела лишь ту Лаконию, которую преподносили всем ленты новостей. Невероятно могущественная, непобедимая в сражениях, не склонная к этническим чисткам или геноциду. Искренне действовавшая, как казалось, в лучших интересах человечества. То, что они вкладывали деньги в науку, не вызывало сомнений. Да, собственно, вариантов там было не много. Когда король говорит «Служи мне», не особо скажешь «нет».

Сомнения пришли позже, когда ее приняли в армию, и она узнала причину ошеломительного технологического преимущества Лаконии.

Когда она познакомилась с катализаторами.

– Пора возвращаться, – сказал Фаиз, убрав со стола последние тарелки. – Часики тикают.

– Я сейчас. Одну минуту, – она зашла в крошечную ванную, которую они делили на двоих. Одна из привилегий ее ранга. Из зеркала над раковиной смотрела старуха. В глазах женщины был страх из-за того, что ей предстояло.

– Ты там готова? – прокричал Фаиз.

– Иди. Я догоню.

– Господи, Элс, не хочешь снова смотреть на это, да?

На это. На катализатор.

– Это не твоя вина. Не ты проектировала исследование.

– Я согласилась курировать его.

– Милая. Дорогая. Свет жизни моей. Как бы мы не восхваляли на публике Лаконию, по сути это диктатура, – убеждал Фаиз. – У нас никогда не было выбора.

– Знаю.

– Так почему ты мучаешь себя?

Она не ответила. Даже если бы захотела, все равно не смогла бы объяснить.

– Я догоню.

* * *

Зона, где держали катализатор, находилась в самом сердце «Сокола», со всех сторон окруженная толстым слоем обедненного урана и самой хитроумной клеткой Фарадея в галактике. То, что протомолекулы передают друг другу информацию со скоростью, превышающей скорость света, выяснилось очень быстро. Объяснение тому искали главным образом в теории применения квантовой запутанности, но каким бы ни был истинный механизм, протомолекула не подчинялась локальности, как и созданная ею система колец-врат. Кортазару с командой потребовались годы, чтобы найти способ изолировать образцы протомолекулы от общения между собой, на то ушли десятилетия, но в итоге они отыскали комбинацию материалов и полей, которая, наконец, обманула ячейку протомолекулы, заставив замкнуться от остальных.

Ячейка. Катализатор.

Дверь в камеру охраняли двое пехотинцев Сагаля. На них была темно-синяя силовая броня, ее сочленения негромко повизгивали и гудели при движениях. Оба были вооружены огнеметами. На всякий случай.

– Мы собираемся использовать катализатор. Я хочу его проверить, – произнесла Элви в пространство между охранниками. Несмотря на воинское звание, она до сих пор не научилась узнавать старшего офицера среди прочих. Ей явно не хватало идеологической подготовки учебных лагерей и годов практики, у лаконианцев же это выходило само собой.

– Конечно, майор, – ответила девушка слева. Для старшего офицера она казалась слишком юной, но среди лаконианцев такое было нормой. Многие из них выглядели моложе своих званий. – Сопровождение нужно?

– Нет, – ответила Элви. Нет, с этим я справлюсь сама.

Юная десантница что-то тронула на запястье своей брони, и дверь позади нее скользнула в сторону.

– Дайте знать, когда будете готовы выйти.

Комната катализатора представляла собой куб со стороной в четыре метра длинной. Ни кровати, ни раковины, ни унитаза. Только жесткий металл, да сеть из сточных труб. Раз в день помещение обливали растворителем, затем жидкость отсасывали и сжигали. Когда дело касалось протомолекулы, лаконианцы были просто одержимы протоколами безопасности.

Ячейка, она же катализатор, когда-то была женщиной за пятьдесят. Как ее звали, почему заразили протомолекулой – в официальный отчетах, к которым у Элви был доступ, не сообщалось. Но прослужив немного в армии, очень скоро Элви узнала про Загон. Место, куда ссылали осужденных преступников и намеренно заражали, так что у империи для работы всегда имелся неограниченный запас протомолекулы.

Однако этот катализатор оказался особенным. Было ли это заслугой доктора Кортазара или же случайная генетическая мутация постаралась, но женщина оставалась только носителем. У нее проявились первые признаки инфицирования – изменения кожи и костного скелета, но за проведенные на борту «Сокола» месяцы они не прогрессировали. Она так и не перешла в стадию «блюющих зомби», как это все называли, когда зараженный активно изрыгал материал и повсюду распространял инфекцию.

Хотя Элви знала, что находиться в одной комнате с катализатором совершенно безопасно, всякий раз, когда приходилось входить сюда, ей становилось не по себе.

Зараженная женщина смотрела на нее пустыми глазами и беззвучно шевелила губами. От нее пахло растворителем, которым ее обливали каждый день, но из-под растворителя несло чем-то еще. Трупной вонью разлагающейся плоти.

Приносить в жертву животных нормально. Крыс, голубей, свиней. Собак. Шимпанзе. Биология всегда мучилась этим противоречием – с одной стороны доказывала, что человек еще одно животное, а с другой – настаивала, что морально это совершенной иной вид. Убивать шимпанзе во имя науки хорошо. Убивать людей совсем не хорошо.

Не считая тех случаев, когда это хорошо.

Возможно, катализатор сама согласилась на это. Возможно, ее ждала другая, более ужасная смерть. Что угодно возможно.

– Мне жаль, – сказала ей Элви, как говорила каждый раз, когда приходила сюда. – Мне так жаль, я не знала, что они творят. Я бы никогда не согласилась.

Голова женщины, кивая, клюнула вперед, словно выражая издевательское согласие.

– Я не забуду того, что они сделали с вами. Если когда-нибудь я пойму, как все исправить, я исправлю.

Женщина толкнулась руками от пола, будто хотела встать, но сил не хватило, руки подломились, как без костей. Обычный рефлекс. Так говорила себе Элви. Инстинкт. Мозг женщины давно погиб, то, во что он превратился, назвать мозгом теперь никак нельзя. В этом теле нет никого живого. Больше нет.

Но когда-то был.

Элви вытерла глаза. Вселенная всегда оказывается страннее, чем ждешь. Иногда она полна чудес. Иногда ужасных.

– Я не забуду.

Переведено: grassa_green

 

Глава 2: Наоми

Наоми скучала по «Росинанту», но вообще в эти дни скучать приходилось по многим вещам.

Её старый корабль — её дом — так и стоял на Фрихолде. Перед уходом они с Алексом обнаружили на побережье самого южного материка Фрихолда систему пустот, устье которой оказалось достаточно большим, чтобы туда прошёл корабль. Они опустили его в один из сухих туннелей и потратили неделю на герметизацию и упаковку корабля в пленку, чтобы местная флора и фауна оставались снаружи. Когда бы ни привелось им вернуться к «Роси», он будет на месте, будет ждать, будет готов. А если они не вернутся никогда, он так и простоит тут долгие века. Так и прождет.

Порой, на грани сна, Наоми проходила по нему. Она по-прежнему помнила каждый его сантиметр, от обтекателя кокпита до изгибов конуса привода. Могла представить, как идет этим путем и в невесомости, и под тягой. Она слыхала, что древние мудрецы Земли именно так и строили свои чертоги памяти. Представим Алекса в кокпите, с песочными часами в руках. Потом спустимся на летную палубу, где Амос с Клариссой перебрасывают туда-сюда мячик для голго с нарисованной на нём цифрой «2», вычисляют начальную и конечную скорости и делят пополам. Потом ещё ниже, в её каюту. Её и Джима. А вот и сам Джим. Джим означает расстояние. Простое кинематическое уравнение, три вещи, неизменные и легко запоминающиеся, потому что все они жгли ей сердце.

Вот одна из причин, по которой она согласилась на эту игру в наперстки — авантюрный план Сабы, когда тот пришел к ней со своим подпольем. Воспоминания — они как привидения, и раз уж Джим и Амос ушли, «Роси» всегда будет немного одержим призраками.

И не только Джим, хотя он был первым. Наоми потеряла и Клариссу, которая умерла бы от медленного яда в своих имплантах, если бы сама не выбрала смерть в бою. Амос взялся за крайне рискованную операцию подполья в глубоком тылу противника и с тех пор пропал, пропускал одно окно связи за другим, пока все и вовсе не перестали ждать от него вестей. Даже Бобби, живая и здоровая, сидела теперь в собственном капитанском кресле на собственном корабле. Наоми потеряла их всех, но Джим стал самой тяжкой потерей.

С другой стороны, с Фрихолдом она не промахнулась. Жизнь под бескрайним чистым небом какое-то время приносила своё очарование, но у тревоги срок годности дольше, чем у новых впечатлений. И если и дальше жить как отщепенец и изгой, то может, лучше там, где воздух ограничен чем-то видимым? Её новые апартаменты — даже такие жалкие и убогие — соответствовали хотя бы этому требованию.

Снаружи её логово выглядело как стандартный грузовой контейнер, в каких перевозят планетарные термоядерные реакторы малой мощности. Из тех, что колонисты на всех тринадцати сотнях новых миров использовали для питания небольших городов или средних размеров добывающих комплексов. Когда настоящий груз из контейнера ушел, осталось достаточно места, чтобы разместить подвесной амортизатор, аварийный рециркулятор, запас воды и полдюжины модифицированных укороченных торпед. Амортизатор служил и кроватью, и рабочим местом. Рециркулятор давал пищу и энергию и утилизировал отходы. Сплошь вещи, благодаря которым экипажу обездвиженного корабля удалось бы выжить несколько недель, но без всякого намека на комфорт. Вода предназначалась не только для питья, но и служила частью системы скрытности, так как питала панели испарителей на обшивке контейнера, с которых уходило отработанное тепло.

А торпеды служили способом общения с огромным миром.

Только не сегодня. Сегодня она собиралась повидаться с настоящими людьми. Дышать с ними одним воздухом, касаться их кожи. Слышать живые голоса. Она и сама не понимала, то ли это ее и волнует, то ли живот тянет от дурного предчувствия. Часто эти вещи так похожи друг на друга.

— Прошу разрешения на открытие, — сказала она, и монитор амортизатора задумался, отправил сообщение, а через пару мгновений вернул:

«ПРИНЯТО. ОТПРАВЛЕНИЕ В 18:45 ПО СТАНДАРТНОМУ ВРЕМЕНИ. НЕ ОПАЗДЫВАЙТЕ».

Наоми отстегнулась от амортизатора и толкнула себя к внутренней двери контейнера, на ходу прицепляя шлем к скафандру. Скафандр отчитался о стабильной герметичности, после чего она проверила его еще дважды, потом откачала воздух из контейнера в рециркулятор, создав в помещении почти вакуум. Когда машина отработала до предела эффективности и давление перестало падать, она вытолкнула дверь контейнера и выбралась в пустоту грузового отсека.

«Близкая Истина» представляла собой ледовоз, переделанный в судно для долгих перелетов до колоний. Отсек вокруг Наоми был просторным, как небо Фрихолда, ну или это ей так казалось. Сюда могли поместиться «Росинант» и ещё одиннадцать таких же кораблей, и не достать при этом бортов. А сейчас тысячи контейнеров, близнецов контейнера Наоми, стояли здесь, принайтовленные к палубе, готовые отправиться из Солнечной системы к любому из новых городов или станций, что строило человечество. Чтобы укрощать дикие планеты, не знавшие человеческой генетики и древа земной жизни. И большинство контейнеров содержало именно то, что на них было указано — грунт, промышленные дрожжевые инкубаторы, хранилища бактерий.

А в некоторых, как в её, например, лежало кое-что ещё.

Вот тут и начиналась игра в наперстки.

Неизвестно, своим ли умом Саба дошёл до этой идеи, или его жена, фигуральный президент Транспортного Союза, нашла какой-то тайный способ ему эту идею подкинуть. Поскольку Лакония надежно контролировала станцию «Медина» и медленную зону, самой серьезной проблемой для подполья стало перемещение кораблей и людей из системы в систему. Даже на чем-то размером с «Роси» и думать было нечего проскочить сенсоры «Медины» незамеченным. За движением через врата следили слишком пристально, чтобы такое могло случиться.

Но раз уж Транспортный Союз еще мог распоряжаться своими кораблями, то и записи подделать мог тоже. Грузовые контейнеры, такие как у Наоми, могли перемещаться с корабля на корабль, что делало очень затруднительным, если не невозможным, отслеживание её сообщений — или сообщений Сабы, Вильгельма Уокера, любого из лидеров подполья — на любой корабль.

А если награда за ужасный риск казалась справедливой, то протащить можно было и чего побольше. Поопасней. Например, в Солнечную систему могло проскользнуть что-то вроде ворованного боевого корабля «Грозовой Шторм». А с ним Бобби Дрейпер и Алекс Камаль, которых Наоми не видела больше года. И которые прямо сейчас ждали личной встречи с ней.

Она полетела вдоль ряда контейнеров, скользя мимо них с точностью, рожденной целой жизнью практики. На гранях ящиков мигали направляющие огни, отмечая постоянно меняющийся лабиринт, ведя её, указывая путь к люку для экипажа. Команде здесь приходилось ютиться в помещении, меньшем, наверное, чем на «Росинанте». Каюты у них были не просторнее её контейнера.

Она не знала команды корабля, который возил её последние несколько месяцев. Большинство из них и ведать не ведали, что она здесь. Саба об этом заботился. Чем меньше народу знает, тем меньше сможет проболтаться. Это называлось старым астерским термином «гуеррарегль». Правила войны. По ним она жила еще девчонкой, в те старые недобрые времена. И вот живет по ним снова.

Она нашла входной шлюз в корабль и прошла цикл. Связной ждал ее. Молодая женщина, не больше двадцати, с бледной кожей и широко расставленными глазами. Ее бритая голова, наверное, должна была свидетельствовать о твердости духа, но Наоми вспоминала лишь пушок на голове младенца. Звали девушку, скорее всего, не Бланка, но Наоми знала ее под этим именем.

— У вас есть двадцать минут, мэм, — сказала Бланка. Красивый голос. Чистый, музыкальный. Марсианский акцент напомнил Наоми об Алексе. — Потом моя смена закончится. Я могу остаться, но задержать парня, который придет следующим, не смогу.

— Более чем достаточно, — сказала Наоми. — Мне бы только добраться до жилого кольца.

— Не проблема. Мы собираемся переместить ваш контейнер на «Мосли», на причал шестнадцать-десять. Это займет пару часов, но план работ уже утвержден.

Шарик перекатывается под другой наперсток. Ко времени, когда Наоми подготовит к отправке следующий набор распоряжений и аналитических выкладок, «Близкая Истина» уже уйдет через Солнечные врата в другую систему. А Наоми останется в той же маленькой норке, спать будет на той же маленькой койке, но возить её будет другой корабль. Другой связной будет ждать ее в доке вместо Бланки. Наоми уже потеряла счет, сколько раз такое случалось. Это стало уже рутиной.

— Спасибо, — сказала Наоми и поплыла в сторону шлюза дока.

— Это честь, мэм, — отрывисто сказала Бланка ей вслед. — Знакомство с вами, я имею в виду. Знакомство с Наоми Нагатой.

— Спасибо за все, что вы для меня сделали. Я благодарна гораздо больше, чем могу выразить.

Бланка вытянулась по струнке. Все это напоминало театр, но Наоми все равно козырнула девушке. Для девчонки это что-то да значило, и если бы Наоми не отнеслась к ней так же серьезно, то поступила бы просто невежливо. Хуже того, жестоко.

Она полетела дальше, по узкому зеленому коридору «Близкой Истины», оставив Бланку позади. Скорее всего, больше они не увидятся.

* * *

Третья станция дальнего транзита располагалась между орбитами Сатурна и Урана неподвижно относительно Солнечных врат. Ее архитектура узнавалась легко: большой сферический док, способный принять несколько десятков кораблей при максимальной загрузке и жилое кольцо с центробежной гравитацией в треть g. Станция имела огромное значение, служа и центральным хабом для транспортного потока в Солнечную систему и из нее, и популярнейшим складским комплексом. Корабли со всей системы свозили сюда грузы для отправки в колониальные миры или приходили забирать посылки, приходящие оттуда. В любое время на транзитной станции болталось больше артефактов чужих, чем где бы то ни было в системе.

Говорили, станция может вместить двести тысяч человек, хотя транспортный поток редко достигал уровня, когда требовалась полная нагрузка. Постоянный персонал, приходящие и уходящие команды кораблей, еще контрактники, занятые в больницах, барах, борделях, церквях, магазинах и ресторанах — во всем том, что, кажется, следует за человечеством повсюду. В этом месте экипажи кораблей и со всей этой системы, и с других систем с той стороны колец могли наконец разбежаться подальше друг от друга на несколько дней, чтобы посмотреть на незнакомые лица, послушать голоса людей, с которыми они не живут месяцами бок о бок, разделить койку с кем-то, кто не будет чувствоваться частью семьи. Здесь царила постоянная атмосфера братства, что дало станции неофициальное название «Батин гараж».

Место Наоми понравилось. Вообще постоянство человеческого поведения чем-то успокаивало. Чужие цивилизации и галактическая империя, война и сопротивление — всему находилось место. И ещё выпивке и караоке. И сексу. И детям.

Она шла по общему коридору жилого кольца, опустив голову. Подполье соорудило ей поддельную личность для системы безопасности станции, так что на ее биометрические данные тревога не сработает, но Наоми все равно старалась не слишком выделяться, чтобы не быть узнанной кем-то случайно.

Местом встречи выбрали ресторан на самом нижнем, самом удаленном от центра уровне кольца. Наоми ожидала, что придется идти в хранилище или морозилку, но мужчина в дверях проводил ее к отдельному кабинету. Еще даже не войдя в комнату, она поняла, что они там.

Бобби увидела ее первой и встала, улыбаясь до ушей. Она была одета в неброский летный костюм без знаков различия, который, однако, сидел на ней как военная форма. Алекс поднялся следом. Он заметно постарел, сбросил вес и коротко стриг остатки волос. С виду он мог напоминать и бухгалтера, и генерала. Они молча шагнули друг к другу, раскрыв объятия. Так они и стояли, обнявшись втроем, голова Наоми на плече Алекса, щекой к щеке с Бобби. Тепло их тел успокаивало больше, чем она могла пожелать.

— Ох ты ж божечки, — сказала Бобби, — ну как же здорово снова тебя видеть.

Объятия кончились, и они переместились за стол. Там их ждали бутылка виски и три стакана, явный и несомненный знак, что на подходе плохие новости. Нужно сказать тост, почтить память, проводить новую утрату. Наоми взглядом задала вопрос.

— Ты же слышала про Авасаралу, — сказал Алекс.

Облегчение пришло чуть раньше неловкости за это облегчение. Они просто хотели помянуть Авасаралу.

— Слышала.

Бобби налила по глотку каждому, подняла свой стакан.

— Это был дьявол, а не женщина. Другую такую нам вряд ли доведется встретить.

Они стукнулись стаканами, Наоми выпила. Уход старушки стал тяжелой потерей — для Бобби, наверное, тяжелее, чем для остальных. Но Амоса оплакивать пока рановато. Как и Джима.

— Ну что, — сказала Бобби, ставя стакан, — как тебе жизнь тайного лидера сопротивления?

— Я предпочитаю термин «тайный дипломат», — сказала Наоми. — И это просто восторг души.

— Стоп, стоп, стоп, — сказал Алекс. — Я не могу разговаривать на голодный желудок. Что это за семья, если они не едят вместе?

Ресторан предлагал неплохое смешанное астеро-марсианское меню. Что-то с названием «белые комки», в общем, похожее на правду, но со свежими овощами и стручковой фасолью. Вареные медальоны из чановой гибридной свино-говядины, приготовленные в форме чашки Петри и приправленные острым сладким соусом. Друзья навалились на еду, как бывало когда-то на «Росинанте», еще в их прошлых воплощениях.

Наоми и не подозревала, как ей этого не хватало — смеха Бобби, или того, как Алекс тайком подсовывал куски ей на тарелку, когда она уже почти заканчивала есть. Маленькие проявления близости от кого-то, с кем десятилетиями делил одни и те же комнаты. И с кем больше не живешь. Наоми, наверное, стало бы грустно, если бы не удовольствие от встречи с этим двумя.

— Экипаж «Шторма» вполне укомплектован, — говорила Бобби. — Я еще волновалась, что в него наберутся одни астеры. В том смысле, что там сплошь люди Сабы. И получится два марсианских ветерана во главе команды из парней, до сих пор называющих их внутряками.

— Вполне реальная проблема, — согласилась Наоми.

— Саба всю команду укомплектовал ветеранами ООН и МВКФ, — сказал Алекс. — И молодыми в том числе. Когда тебя окружают люди в возрасте, в котором тебя призывали — это странно. Они же как дети выглядят, понимаешь? Свеженькие такие личики, но серьезные до жути.

Наоми засмеялась.

— Конечно, понимаю. Для меня теперь любой, кому меньше сорока, выглядит как ребенок.

— Они в порядке, — сказала Бобби. — Пока мы стояли на приколе, я постоянно устраивала им симуляции и учения.

— И пару настоящих драк, — сказал Алекс.

— Это от нервов, — ответила Бобби. — Когда разберемся с заданием, все это дерьмо исчезнет.

Наоми положила в рот кусок белого комка, чтобы не хмуриться. Это, впрочем, не сработало. Алекс прочистил горло и сказал своим голосом-для-перемены-темы:

— Полагаю, от здоровяка вестей по-прежнему нет?

Два года назад Саба нашел возможность протащить оперативника с карманным ядерным зарядом и передатчиком для шифрованной связи на саму Лаконию. Едва ли выполнимое задание по возвращению Джима либо уничтожению власти Лаконии путем устранения ее главы. Саба спросил Наоми, кому бы она доверила что-то столь важное. Столь опасное. Амос, услышав об этом, собрался в тот же час. С тех пор Лакония выстроила новую линию обороны. Подполье потеряло большинство своих людей на Лаконии, а Амос бесследно исчез.

Наоми покачала головой.

— Пока нет.

— Что ж, — сказал Алекс, — наверно, теперь уже скоро.

— Наверно, — согласилась Наоми, как и каждый раз, когда об этом заходил разговор.

— Как вы двое насчет кофе? — спросил Алекс.

Бобби помотала головой одновременно со словами Наоми «я не буду», и Алекс поднялся.

— Пойду тогда рассчитаюсь.

Как только за ним закрылась дверь, Наоми подалась вперед. Она хотела запомнить этот момент таким. Воссоединение с семьей. Луч света в кромешной тьме. Хотела, но не могла.

— Миссия «Шторма» в Солнечной системе — дьявольский риск, — сказала она.

— Это реальный шанс привлечь внимание, — согласилась Бобби, не глядя в глаза. Она говорила беззаботно, но в голосе сквозила тревога. — Дело не только во мне, сама понимаешь.

— Саба.

— И не только.

— Я все думаю про Авасаралу, — сказала Наоми. В бутылке еще оставалось немного виски, и она налила себе с палец. — Она умела драться как черт. Никогда ни перед чем не отступала, даже если проигрывала.

— Таких больше нет, — согласилась Бобби.

— Была бойцом, но не воином. Воевала всегда, и всегда находила другие способы провернуть дело. Альянсы, политическое давление, торговля, логистика. В ее стратегии насилие всегда занимало последнюю очередь.

— У нее было влияние, — сказала Бобби. — Она управляла планетой. Мы же — кучка крыс, ищущих трещины в бетоне. Мы все сделаем по-другому.

— Влияние есть и у нас, — ответила Наоми. — Больше того, мы можем его расширять.

Бобби очень осторожно положила вилку. Тьму в ее глазах вызвал не гнев. Или не только гнев по крайней мере.

— Лакония — военная диктатура. Если хочешь, чтобы кто-то поднялся против Дуарте, нам придется показать людям, что против него можно подняться. Военные действия покажут людям, что надежда есть. Ты астер, Наоми. Ты это знаешь.

— И знаю, что это не работает, — ответила Наоми. Пояс поколениями бился против внутренних планет…

— И победил.

— Вообще-то нет. Не победил. Мы просто держались до тех пор, пока не пришло что-то со стороны и не смешало карты. Ты правда думаешь, что у нас родилось бы что-то вроде Транспортного Союза, если бы не появились врата? Единственной возможностью для нашего успеха могло стать что-то невероятное, меняющее все правила. А теперь мы ведем себя так, будто это может сработать дважды.

— Мы ведем?

— Саба, — сказала Наоми. — А ты его поддерживаешь.

Бобби откинулась на спину, потянулась, как всегда в моменты раздражения. От этого она казалась еще больше обычного, но Наоми запугать было трудновато.

— Я понимаю, что ты не согласна с таким подходом и понимаю, тебя не радует, что Саба не посвятил тебя во все детали, но…

— Да не в этом дело, — сказала Наоми.

— Никто ничего не имеет против влияния. Никто не говорит, что не нужно искать и политические методы. Но пацифизм работает только если у противника есть сознание. У Лаконии же лишь глубочайшие традиции палочной дисциплины, и я знаю… нет, ты слушай меня. Я знаю, потому что это и марсианские традиции. Ты выросла в Поясе, а я вот на Марсе. Говоришь, мой путь не приведет к победе? Ладно. Верю. А я тебе говорю, что твой мягкий подход с этими людьми не сработает.

— И что тогда нам остается?

— То же, что и всегда, — сказала Бобби. — Делать как можно лучше и как можно дольше все, что можем, и ждать чего-то невероятного. А ведь что-то невероятное случается почти всегда.

— Думаешь, это успокаивает? — сказала Наоми и усмехнулась, пытаясь хоть как-то поднять настроение.

Бобби ее не поддержала.

— Потому что порой то, чего мы не ожидаем — это потеря Клариссы и Холдена. Или Амоса. Меня. Алекса. Тебя. Но оно все равно случается. В конце концов мы все потеряем друг друга, и это было правдой еще до того, как мы стали командой. Это дано нам с рождения. А все остальное — просто особенности. Моя особенность, например, в том, что я провожу сверхсекретную военную операцию в Солнечной системе, используя захваченный корабль противника для борьбы с ним же, потому что даже если это и плохой план, он единственный. И может, мой риск даст тебе твое влияние.

Но я-то не хочу, чтобы ты рисковала, подумала Наоми. Я и так потеряла слишком много. Я больше не могу терять. Черты Бобби самую малость разгладились. Может, она поняла?

Знакомый стук шагов за дверью говорил о приходе Алекса так же ясно, как если бы он сказал свое имя. Наоми глубоко вздохнула и заставила себя расслабиться.

Она не хотела и ему испортить радость встречи.

Переведено: M0nt

 

Глава 3: Алекс

Бобби и Наоми опять взялись за старое.

Когда Алекс вернулся, они спокойно болтали, но он точно мог сказать, что пока его не было, тут шел жаркий спор. Наоми опустила голову и позволила волосам упасть на глаза, как всегда делала, когда ее что-то расстраивало. Лицо Бобби потемнело больше обычного, разгоряченное возбуждением или гневом. Алекс делил с Наоми один маленький корабль десятилетиями, с Бобби лишь немногим меньше. Едва ли они могли хоть что-то утаить друг от друга.

Немного задевало, что они пытаются от него скрываться, потому как это значило, что и ему придется скрывать, что он понял.

— Я все, — сказал Алекс.

Бобби кивнула и постучала пальцами по столу. Наоми чуть улыбнулась сквозь завесу волос.

Алекс об заклад мог биться, что спорили они все о том же, о чем и всегда, с самого Фрихолда. Безопаснее всего будет притвориться, что все в порядке. Разумный человек не полезет в драку двух зверей, а в спор между Наоми Нагатой и Бобби Драпер не сунется и полный тупица. Ни за что, если хочет остаться при штатном комплекте пальцев. Метафорически выражаясь, конечно.

— Ну… — начал Алекс. Пауза затянулась, молчание стало неловким.

— Ага, — ответила Наоми. — Мне еще кучу всего надо переделать, прежде чем лезть обратно в ящик.

Бобби кивнула, хотела что-то сказать, но передумала. Не успели они и глазом моргнуть, как она пролетела расстояние до Наоми и подхватила ее на свои ручищи. Обе были примерно одинакового роста, но Бобби весила кило на сорок больше. Выглядело это, будто белый медведь схватил вешалку. Но драться они явно не собирались, потому что обе плакали и хлопали друг дружку по спинам.

— Как же все-таки я рада тебя видеть, — сказала Бобби, и обняв Наоми покрепче, приподняла ее над палубой.

— Я скучаю, — ответила Наоми, — по вам обоим. Так, что и сказать не могу.

«По вам обоим» прозвучало как приглашение, и Алекс шагнул вперед и обхватил их обеих руками. И через миг уже плакал с ними. Чуть погодя, поняв, что все в порядке, они разошлись. Бобби вытерла глаза салфеткой, а Наоми не обращала внимания на ручьи из своих глаз. Она улыбалась. Алекс подумал, что видит на ее лице, наверное, первую настоящую улыбку с тех пор, как Холдена увезли на Лаконию. Его пронзила мысль о том, как же теперь одинока жизнь Наоми, которая прячется в грузовом контейнере и путешествует с корабля на корабль, со станции на станцию. И пусть этот выбор они сделали все вместе, он чувствовал укол вины за то, что оставил ее вот так. Но Бобби нуждалась в пилоте, а Наоми, в ее роли тайного дипломата — не нуждалась. Не нуждалась и не хотела.

— Когда мы снова свидимся? — спросила Бобби.

— Хотела бы я знать, — ответила Наоми. — Вы, ребята, надолго в Солнечной?

— Не ко мне вопрос, — пожала плечами Бобби.

Сейчас дело обстояло именно так, а даже если бы и нет, ответ не изменился бы. Никогда ведь не скажешь, кто может тебя слышать, и даже здесь, на станции Транспортного Союза, в задней комнате бара для сторонников АВП, привычка к конспирации брала своё.

В тот же миг терминал Алекса зажужжал. Началась подготовка к перемещению «Шторма» с нынешнего корабля на новый. Наоми не единственная жила в рискованной игре в наперстки.

— Босс, надо идти смотреть за переносом, — сказал он Бобби.

— Я с тобой, — ответила она, сгребла Наоми в охапку, горячо обняла напоследок. — Береги себя, старпом.

— Только этим и занимаюсь, — сказала Наоми с улыбкой.

Чувствовалась какая-то неправильность в том, что они оставляют ее здесь. Ну, как и всегда.

* * *

Алекс никогда не признался бы в этом вслух, но «Грозовой Шторм» пугал его до чертиков. «Росинант» был как первая любовь. «Роси» напоминал инструмент, растущий вместе с рукой, для которой предназначен — удобный, знакомый, безопасный. И даже будучи грозным боевым кораблем, он всё равно оставался домом. Правильным местом. Алекс жутко по нему скучал.

Ходить на «Шторме» было всё равно что жить внутри чужеродной твари, которая притворилась прирученным скоростным кораблем, а к нему потом кто-то прикрутил чертову уйму огневой мощи. Если полет на «Роси» напоминал сотрудничество, а корабль служил воле пилота, то полет на «Шторме» ощущался как попытка договориться с опасным зверем. Каждый раз, садясь в кресло пилота, Алекс боялся, что его что-нибудь укусит.

Бобби осмотрела корабль от носа до кормы со своим техником и тот заверил ее, что в строении корабля нет ничего опасного для команды. Алекс остался при своем мнении. Порой в управлении случались моменты, когда корабль, казалось, не реагировал на команды; казалось, он осмысливал их и соглашался, но чертово решение принимал сам. Единственным человеком, чьим ушам он все это доверил, стал его второй пилот, Каспар Асоа.

— Ну, в общем, ага, управление чуток тупит, но вряд ли это значит, что корабль сопротивляется, — сказал Каспар, с подозрением косясь на Алекса. Тот эту тему больше не поднимал.

Но Алекс пилотировал космические корабли долгие годы, и знал то, что знал. «Шторм» явно состоял из чего-то еще, кроме металла, углерода и этого непонятного кристаллического дерьма. Даже если больше никто этого не видел.

Но черт, какой же всё-таки это был великолепный корабль.

Алекс стоял у маленького обзорного окна и смотрел, как «Шторм» осторожно двигается из открытого ангара в их старом транспортном корабле в такой же на новом. Два массивных транспортника прикрывали движение «Шторма», а в гигантском объеме центрального хаба транзитной станции терялись и они сами. Все делалось намеренно, чтобы перекрыть обзор всем известным телескопам и радарным станциям правительства. Все, что могла узнать Лаконианская империя — два тяжелых транспортных судна пришвартовались в одном месте, скинули или подобрали какой-то груз, и пошли каждый своим путем. То, что в это время ворованный лаконианский корабль переехал из одного в другой, никак не отразится ни в официальных записях, ни в лентах новостей. А «Шторм» с командой смогут свободно жить и сражаться ещё день. Если никто ничего не проглядел.

Сверкающие металло-кристаллические обводы корабля казалось, светят собственным светом даже в тени каньона, созданного грузовиками и станцией. Ослепительно белые выхлопы перегретого газа вспыхивали и исчезали, когда срабатывали маневровые двигатели. Каспар за штурвалом с отработанной легкостью мягко подталкивал лаконианский эсминец к открытому выходу с грузовой палубы старого корабля ко входу в новый. Они множество раз играли в эту игру, и оба пилота уже стали экспертами в перемещениях корабля в ограниченных пространствах.

Как бывший военный, Алекс всегда удивлялся, как им на самом деле удается сохранять конспирацию. Они тайком пролезли через врата на имперском корабле, скрытом во чреве корабля Транспортного Союза. Напрямую задействовали по крайней мере десятки, а то и сотни людей. И каким-то образом им сходило это с рук.

Почти для всех теорий заговора бритвой Оккама служит тот аргумент, что люди крайне дерьмово хранят тайны, и эта дерьмовость растет по экспоненте с увеличением числа посвященных. Но с помощью друзей в Транспортном Союзе, бывших членов АВП, они месяцами вели скрытую разведку и пока не попались. Это много говорило о том, какие из астеров за последний век или два получились повстанцы. Скрытый бунт против значительно превосходящей военной силы вшит в их ДНК. Двадцать лет Алекс служил в марсианском флоте, потом бился со Свободным Флотом, и за это время ему приходилось охотиться на самые радикальные астерские группировки. И часто неискоренимая тяга астеров к хитростям и партизанской войне просто выносила ему мозг. А теперь благодаря ей он оставался жив.

Как понять, есть здесь ирония или нет. Это забавно? Может быть.

«Шторм» завершил фиксацию в новом судне – неуклюжем грузовике в форме толстой пули под названием «Маятник». Его двери скользнули на место, закрылись, и Алекс почувствовал, как от этого по палубе пробежала легкая дрожь. Пара этих дверей была больше, чем эсминец, а весила столько же.

Алекс вытащил терминал и вызвал канал Бобби.

– Детка в люльке. Можем выдвигаться, только скажи.

– Принято, – ответила Бобби и вырубила канал

Она проводила заключительную подготовку со своей командой. Цепочка шептунов Сабы не сообщила им, в чем заключается миссия в Солнечной системе, но Бобби тренировала свое войско в таком соответствии с основными принципами, что конкретная задача любой миссии превращалась в очередное дерьмо, которое надо убрать. Поначалу Алекс скептически смотрел, как Бобби сгребает в кучу старую гвардию АВП, наряжает их в лаконианскую силовую броню и на полном серьезе говорит, что собирается сделать из них ударную команду для тайных операций. Но черт ее подери, если у нее не вышло именно это. Они провели три операции со стопроцентным успехом и нулевым процентом потерь. Оказалось, что какой бы грозной ни была сержант Дрейпер, она становилась еще ужасней, когда получала возможность подготовить собственную резервную копию.

И как-то случилось, что это стало нормальным. Они могли играть в три карты с грузовыми кораблями и «Штормом», пока Саба, Наоми и остальное подполье выбирали для них цели миссий. И не сказать, когда именно это пришло. Только теперь он снова, как несколько жизней назад в МВКФ, работал водителем автобуса. Каждый новый день приносил риск раскрытия, плена, смерти. На каждой операции Бобби и ее команда оправлялись в мясорубку лаконианского доминиона. К каждому своему успеху они шли по лезвию бритвы. Если бы Алексу было двадцать и он не ведал о том, что смертен, он, наверное, полюбил бы эту жизнь.

Он отвернулся от обзорного окна и взял сумку с вещами. Как только он двинулся, заверещал его терминал.

– Зафиксирован и деактивирован, – сказал Каспар.

– Видел. Изящно. Сержант тренирует бойцов, я направляюсь к ней. Корабль пока твой.

– Принял.

Коридоры транзитной станции были построены экономно и функционально. Гладкие керамические стены и пол, достаточно мягкий, чтобы у постояльцев не болели ноги на трети g, которую давало вращение жилых колец. Алекс протащился по одному из коридоров с полкилометра, и остановился у двери с надписью «ХРАНИЛИЩЕ 348-001».

Седеющий астер – короткая военная стрижка и неподвижные серые глаза почти того же цвета, что и волосы – приоткрыл дверь изнутри, оглядел коридор вокруг Алекса. Пока астер смотрел в коридор, Алекс смотрел на тяжелый черный пистолет в астерской руке. Астер был из головорезов Бобби, его звали Такеши Оба.

– Все чисто, – сказал Алекс с улыбкой, и Оба, хмыкнув, пустил его внутрь.

За дверью оказалась пустая комната метров пять на десять с таким же простым керамическим покрытием на стенах, как и в коридоре. Команда стояла вольно, обратив лица к говорящей с ними Бобби. Она мельком кивнула вошедшему Алексу, но говорить не прекратила.

– Не заблуждайтесь, – говорила она, – Солнечная система – самый опасный плацдарм из всех, где нам приходилось действовать. Уровень его угрозы для тайных операций нашего направления уступает только Лаконии. Практически на каждом камне, на каждом куске льда, если он больше военного транспорта, здесь построена станция, телескоп или радар. Глаза повсюду.

По группе пробежал ропот, и Алекс не очень понял, недовольство это или согласие.

– И еще, – продолжила Бобби. – Флот коалиции Земля-Марс полностью подчинен Лаконии. И это означает, что относительно небольшое количество лаконианских кораблей – единственный фактор, благодаря которому мы успешно действовали до сего момента – здесь нам не поможет. И что еще хуже, лаконианцы повесили на орбиту вокруг Земли дредноут «Сердце Бури». В первую очередь для того, чтобы держать в узде внутренние планеты, но если он обнаружит нас, мало нам не покажется. Встречу с кораблем класса «магнетар» «Шторм» не переживет. Такие дела.

– Что насчет цели? – спросила Джиллиан Хьюстон, дочь губернатора Фрихолда Пейна Хьюстона, которая одной из первых пришла на службу к Бобби.

Высокая, стройная блондинка с крепким телосложением урожденной землянки и постоянной морщинкой над переносицей. За то время, которое они проработали вместе, Хьюстон стала неофициальным заместителем Бобби. Алекса это беспокоило. Джиллиан была злой как змея. Когда он сказал об этом Бобби, та ответила: тогда надо просто следить, чтобы у нее не кончались мыши. Он так и не понял, что это значило.

– Ничего. Детки с верхнего этажа держат карты под столом, – сказала Бобби. – Мне начинает казаться, что мы узнаем задание после того, как его выполним.

– Превосходно, – ответила Джиллиан.

– «Шторм» застегнут на все пуговицы, и мы с «Маятником» идем в сторону Солнца через тридцать часов, – сказала Бобби. – Наслаждайтесь гостеприимством «Гаража», но смотрите, чтобы все уладили свои дела и были на корабле через двадцать четыре часа, иначе обнаружите мой ботинок в весьма неудобной для ваших задниц позиции.

По толпе прошелестели добродушные смешки.

– Разойдись.

Через пару секунд хаоса Бобби, Джиллиан и Алекс остались в комнате только втроем. Бобби все в том же летном костюме, в каком встречалась с Наоми, а Джиллиан – в черном комбинезоне, принятом в команде вместо неофициальной униформы. И с большим пистолетом в кобуре. Алекс ни разу не видел Джиллиан без него. На Фрихолде оружие было таким же обязательным предметом одежды, как штаны.

– Мне не нравится, что от Сабы приходят одни отговорки, – сказала Джиллиан. – Такое ощущение, что он, сука, импровизирует.

– Может быть множество обоснованных причин, по которым детали миссии до сих пор формируются, – ответила Бобби.

Ее голос звучал мягко, но решительно. В смысле, я понимаю твое беспокойство, но выполнять задачу все равно придется.

– Это наверняка Каллисто, – продолжила Джиллиан, словно не слыша предупреждения в тоне Бобби. – Единственное место, которое чего-то стоит, и при этом находится достаточно далеко от того корабля, чтобы стать реальной целью.

Бобби подошла к ней на полшага и выпрямилась, еще больше увеличив разницу в размерах между ними двумя. Джиллиан замолчала, но даже не шелохнулась. Злая как змея, подумал Алекс, и с огромными медными яйцами.

– Размышления такого рода контрпродуктивны. И, честно говоря, опасны, – сказала Бобби. – Держи их при себе. Иди выпей стакан-другой-пятый. Устрой драку в кабаке, если надо. Но это все выбрось из головы, а завтра возвращайся на «Шторм». К тому времени мы будем знать больше.

– Свободна.

Джиллиан вроде бы наконец уловила посыл. Она с легкой насмешкой козырнула Бобби и вышла из комнаты.

Алекс открыл было рот, но Бобби ткнула пальцем в его сторону.

– Ни хера не говори.

– Принято, – ответил он. –Целый день на станции, и делать нечего. Жалко, Наоми не с нами. Можно было бы заняться еще чем-то, кроме поедания этих ее комков.

– У нее тоже есть миссия, – сказала Бобби. Ее губы крепко сжались и побелели.

– Ну так что, – сказал Алекс, – ты расскажешь, что там между вами происходило, или придется тебя бить?

Застигнутая врасплох, Бобби разразилась лающим смехом, на что и надеялся Алекс. Так мог угрожать небоскребу чихуахуа, и Алекс заулыбался в знак того, что пошутил.

Бобби вздохнула.

– Она все еще думает, что нужно найти мирный выход. В этом мы не сошлись. Годы прошли, дерьмо осталось то же.

– Она потеряла очень много, – сказал Алекс, – и боится потерять все.

Бобби схватила руку Алекса и тепло сжала.

– Что я и пытаюсь до нее донести, друг мой. В битве вроде этой, если ты не готов потерять все, чтобы победить, ты все потеряешь, проиграв.

Переведено: M0nt

 

Глава 4: Тереза

– Кто знает, как они себя называли? – полковник Илич улегся на спину на траву и сунул руки под лысую голову. – И называли ли как-нибудь вообще. Может, у них и языка-то не было.

Тереза знала полковника Илича всю жизнь. Он был такой же частью вселенной, как звезды или вода. Еще один спокойный, рассудительный человек в ее заполненной спокойными, рассудительными людьми жизни. Выделяло его лишь одно – он не боялся ее.

Он немного поерзал, потянулся.

– Некоторые зовут их «протомолекулой», а ведь она всего лишь инструмент. Все равно что называть людей отвертками. «Создатели протомолекулы» уже лучше, но больно громоздко. «Исходный организм», «союз чужих», «архитекторы». Все это примерно одно и то же.

– А как называешь их ты? – спросила Тереза.

Он хмыкнул:

– Я зову их «римлянами». Великая империя древности, возвысилась, а затем угасла, но оставила после себя дороги.

Интересная мысль. Тереза несколько секунд крутила ее в голове, словно пробуя на вкус. Аналогия ей понравилась, но не столько точностью, сколько выразительностью. За что, собственно, аналогии и любят. Еще пару мгновений она погружалась в эту кроличью нору, пытаясь понять, что же в ней такого, что делало ее такой занимательной, и решила, что спросит мнения у Тимоти. Его взгляды всегда удивляли. Вот почему он нравился ей. Он боялся ее не больше, чем полковник Илич, но уважение Илича несло в себе оттенок преклонения перед ее отцом, и это… не то чтобы обесценивало, но все-таки… Немного не то. Тимоти же принадлежал только ей.

Кажется, молчание затягивалось. Илич ждал, что она скажет, но не говорить же о Тимоти? Она свернула на другую тему.

– Так значит, они построили все это?

– Не все, нет. Врата, строительные платформы, ремонтные дроны. Артефакты, да. Но живые системы в других мирах появились сами. Стабильные репликаторы не так редки, как мы привыкли думать. Немного воды, немного углерода, устойчивый поток энергии от солнечного света или термального источника? Добавь пару-тройку миллионов лет и, как правило, что-нибудь да зародится.

– Или нет, и тогда «римлянам» не с чем работать.

– Тысяча триста семьдесят три раза – только то, о чем мы знаем, – сказал Илич. – Это много.

Колонизированные миры, включая Солнечную систему, в сеть врат попали потому, что в них зародилась подходящая для «римлян» жизнь. Несколько сот звездных систем на миллиарды галактик. Для старого Илича больше одного – уже чудо. Тереза же росла не в такой одинокой вселенной, в которой вырос Илич. Взрастившая ее вселенная тоже одинока, но совсем иначе, даже сравнивать смешно.

Она прикрыла глаза и повернулась лицом к солнцу. Ощущение света и тепла на коже было приятным. Сквозь зажмуренные веки проникал яркий луч, полыхал красным. Ядерный синтез пропитывал кровь.

Она улыбнулась.

Тереза Анжелика Мария Бланкита Ли вай Дуарте знала, что она не обычный ребенок, так же, как знала, что свет, отраженный от ровной поверхности, поляризуется. Не особенно полезный научный факт. Она была единственной дочерью Высокого консула Уинстона Дуарте, что само по себе означало, что детство ее было странным.

Всю свою жизнь прожила она в Государственном Здании Лаконии, покидая его лишь изредка и всегда тайно. Еще когда она была совсем крошкой, к ней в качестве друзей и одноклассников стали приводить других детей. Как правило, отпрысков самых привилегированных семей империи, но иногда и нет, ведь отец хотел, чтобы вокруг нее были разные люди. Чтобы она жила обычной жизнью. Обычной жизнью нормального четырнадцатилетнего ребенка. И вроде так и было, но поскольку другой жизни, кроме своей, она не знала, то сложно было судить, насколько это получалось.

Почему-то казалось, что окружают ее не настоящие друзья, скорее, хорошие приятели. Лучше остальных к ней относились Мюриел Коупер и Шан Эллисон, по крайней мере, они почти не выделяли ее среди других школьников.

А потом, был еще Коннор Вейгель, который ходил в ее класс почти так же давно, как она. Он занимал особое место в ее сердце, и она сама не хотела знать, почему.

Если она одинока – а она полагала, что да, – то ей не с чем сравнивать. Окажись весь мир красным, никто об этом не узнает. Быть везде – такой же хороший способ стать невидимкой, как и исчезнуть отовсюду. Контраст придает вещам форму. Яркость создается темнотой. Полнота пустотой. Одиночество определяется чем-то, что зовется не-одиночеством. Все познается в сравнении.

Интересно, с жизнью и смертью так же? Или, говоря иначе, с жизнью и не-жизнью?

– Что их погубило? – спросила она, открывая глаза. Все вокруг казалось синим. – Я про твоих «римлян».

– Что ж, поиск ответа – наш следующий шаг, верно? – сказал полковник Илич. – Выяснить, что это, и разработать противостоящую стратегию. Но что бы ни было, мы знаем, оно все еще там. Мы видели, как оно реагирует на наши действия.

– Ты про «Бурю», – сказала Тереза. Она помнила тот брифинг. Когда адмирал Трехо впервые применил в обычном пространстве главное орудие корабля класса «магнетар», что-то произошло – всех людей в солнечной системе на несколько минут выбило из сознания, а в самом корабле осталось какое-то визуальное искажение, запертое в его системе координат. Вот почему Джеймс Холден пришел во дворец, и именно его поступок поразил ее тогда больше всего.

– Точно. – Илич перекатился на живот и приподнялся на локтях, чтобы посмотреть на нее. Уставился прямо в глаза, давая понять, что скажет что-то важное. – Это самая главная угроза нашей безопасности. «Римляне» погибли либо от столкновения с природной силой, к которой оказались не готовы, либо их убил враг. Это мы и собираемся выяснить первым делом.

– Как? – спросила она.

– Как убили «римлян», мы не знаем. И все еще не понимаем, можно ли нас сравнивать.

– Нет. Я имею в виду, как мы узнаем, враг это или природная сила?

Полковник Илич кивнул, давая понять, что это хороший вопрос. Он достал ручной терминал, что-то выстукал на нем и вывел на экран таблицу.

==================================

| ТЕРЕЗА СОТРУДНИЧАЕТ | ДЖЕЙСОН СОТРУДНИЧАЕТ

==================================

ДЖЕЙСОН ПРЕДАЕТ | Т3, ДЖ3 | Т4, ДЖ0

==================================

ТЕРЕЗА ПРЕДАЕТ | T0, ДЖ4 | T2, ДЖ2

==================================

– Дилемма заключенного, – сказала Тереза.

– Помнишь, как это работает?

– Не сговариваясь заранее, мы решаем или сотрудничать, или предавать. Если оба игрока решают сотрудничать, то зарабатывают по три очка. Если только один из нас будет сотрудничать, он не получит очков, зато предатель получит четыре. Если оба предаем, то получаем по два очка. Проблема в том, что вне зависимости от твоего выбора, мне выгоднее предавать. Я получу четыре против трех, если ты сотрудничаешь, или два против ничего, если ты предаешь. Поэтому я должна предавать. Но поскольку из тех же соображений действуешь и ты, ты тоже всегда должен предавать. А значит, в итоге оба заработаем меньше очков, чем если бы сотрудничали.

– И как это исправить?

– Никак. Все равно что заявить, что это ложное утверждение. Это же логическая дыра, – сказала Тереза. – Разве нет?

– Нет, если играешь больше одного раза, – ответил полковник Илич. – Если игра идет снова, снова и снова очень долгое время. Второй игрок раз за разом предает, ты предаешь в ответ. Но, в конце концов, вы начнете сотрудничать. Это называется «око за око». Есть хороший анализ теории игр на эту тему, могу дать почитать, если хочешь, но, по-моему, он тебе без надобности.

Тереза кивнула, но осторожно. В голове звенело, как всегда бывало, когда внутри неосознанно зрела какая-то мысль. Обычно из таких раздумий вскоре рождалось что-то интересное. Ей нравилось это ощущение.

– Представь, что Крыска еще щенок, и ты ее дрессируешь, – говорил Илич. – Если она описает ковер, ты ее отругаешь. Но не станешь же ты ругать ее вечно. Только тогда, когда она нашкодила, а потом снова играешь с ней, гладишь, в общем, обращаешься нормально. Она предала, затем ты предала, а затем вы снова сотрудничаете.

– Пока она не поймет, что это и есть лучшая стратегия, – сказала Тереза.

– И изменит свое поведение. Самый простой и действенный способ переговоров с тем, с кем невозможно поговорить. Но что ты станешь делать, если имеешь дело с приливом? Накажешь волны за то, что они намочили ковер?

Тереза нахмурилась.

– Вот-вот, – усмехнулся Илич, как будто она произнесла это вслух. – Ругаться на прибой бессмысленно. Ему плевать. Он ничему не научится. А главное, не изменит своего поведения. Твой отец собрался играть в «око за око» с силой, убившей «римлян». И посмотрим, поменяет ли она поведение. Если нет, примем гипотезу, что «римляне» убиты природной силой, такой как гравитация, создающая приливы, или скорость света. Тогда изучим ее и найдем способ одолеть. Но если поменяет...

– Мы будем знать, что она живая.

– Вот в чем разница между исследованием и переговорами, – ткнул в нее пальцем полковник Ильич. Она почувствовала прилив удовольствия, как всегда бывало, когда получалось справиться с запутанной задачей, но что-то не давало ей покоя.

– Но она убила «римлян».

– Война – тоже в некотором роде переговоры, – сказал он.

* * *

Комнаты Терезы находились в северном крыле Государственного Здания, там же, где отцовские. Это был единственный ее дом, другого она не знала. Спальня, построенная с учетом требований военной безопасности, отдельная ванная и бывшая игровая комната, которая теперь, после небольших косметических преобразований, стала кабинетом. Как только она дала понять, что готова содрать со стен убранство из мультяшных динозавров и щенков, тут же явился оформитель, помог выбрать дизайн и цветовую палитру. Ее уголок в Государственном Здании не отличался роскошью или простором, но все здесь было сделано для нее и под нее. Маленький личный пузырь автономии.

Она решила, что кабинет будет выглядеть как научная лаборатория. Высокий стол, за которым работают стоя, вдоль него стулья на длинных ножках, если захочется присесть. Вся восточная стена представляла собой экран, где проигрывались анимированные модели математических и геометрических доказательств, когда ей надоедали новости и развлекательные каналы. Не то чтобы она хорошо разбиралась в математике, но она считала ее прикольной. Доказательства теорем требовали известной элегантности, что говорило об уме. Ей нравилось думать, что она умна.

Еще у нее была длинная кушетка, на которой удобно вытянуться во весь рост и еще оставалось место для Крыски, ее лабрадора, любившего сворачиваться калачиком у нее в ногах. И окно с настоящим стеклом, выходящее в церемониальный сад. Бывали дни, когда не было занятий с полковником Иличем или в классе, и она устраивалась с Крыской на кушетке и часами читала книги или смотрела фильмы. У нее был доступ ко всему, что не запрещала цензура – отец весьма либерален в отношении литературы и кино, – и она запоем поглощала истории о девушках, коротавших одиночество в замках, храмах или дворцах. Для такого специфического жанра их оказалось немало.

Сейчас ее увлекла десятичасовая марсианская лента под названием «Пятый тоннель», созданная давно, еще до открытия врат. Героиня – двенадцати лет, моложе Терезы, но была старше, когда Тереза впервые посмотрела фильм, – отыскала под городом Иннис Дип тайный тоннель и добралась до подземной общины эльфов и фей, которые ждали помощи, чтобы вернуться в свое измерение.

Выглядело все это дико экзотично. Мысль о девочке, проведшей под землей всю жизнь, захватила ее, она даже затянула окно одеялом, воображая, будто тьма создается грунтом Марса. Когда же отец рассказал, что многое из этого правда, что город Иннис Дип существует в действительности и что марсианские дети живут в тоннелях и подземных городах, она была ошеломлена.

Она в очередной раз пересматривала картину, когда пришел отец. Как раз дошло до сцены, где девочка, чье имя так и осталось неназванным, бежала по мрачному тоннелю, а за ней гналась злая фея Пинслип, и тут кто-то постучал в дверь. Тереза только начала вставать, чтобы ответить, как дверь распахнулась. Только отец открывал дверь, остальные ждали, когда откроет она.

За последние годы лечение изменило его, но и она поменялась, взрослея. Это не казалось странным. В белках его глаз появились мерцающие блики, словно капельки масла в воде, и кутикулы ногтей у него потемнели, но и все. В главном он был все тем же.

– Я помешал? – спросил он как всегда. Наполовину в шутку – чему он мог помешать? – но только наполовину. Ответь она «да», и он бы ушел.

Пинслип настигла безымянную девочку, и та вскрикнула. Тереза остановила просмотр, преследователь и жертва замерли. Крыска фыркнула и стукнула хвостом по кушетке, когда отец почесал ее за ушами.

– Через два часа у меня брифинг, – сказал он. – Я хочу, чтобы ты присутствовала.

Тереза почувствовала легкий укол беспокойства. После фильма она планировала выйти и навестить Тимоти. Неужели они узнали, что она покидает территорию без разрешения…

– Я в чем-то провинилась?

Отец моргнул, затем рассмеялся. Крыска сунулась мордой ему в ладонь, требуя внимания. Он снова почесал ей уши.

– Нет, вовсе нет. Адмирал Уэйт сделает доклад о планах расширения Комплекса Бара Гаон. Активного участия от тебя никто не ждет, но мне хотелось бы, чтобы ты послушала. А после обсудим.

Тереза кивнула. Придется пойти, раз ему так хочется, но как же это скучно. И странно. Взгляд отца на мгновение стал рассеянным, как иногда бывало, он тряхнул головой, словно в попытке ее прояснить. Подался вперед и оперся о подлокотник кушетки, но так и замер – не вставая, но вроде и не сидя. Крыску он дважды крепко хлопнул по боку, давая понять, что время игр закончились. Пес вздохнул и опустил голову на подушку.

– Тебя что-то беспокоит, – заметил отец.

– Ты все чаще просишь приходить туда, – сказала она. – Я что-то делаю не так?

Он тепло засмеялся, и она немного расслабилась.

– В твои годы я уже старался поступить в университет. Ты как я. Быстро учишься, и нам с тобой надо иди в ногу. Я все больше привлекаю тебя, ведь ты становишься старше и понимаешь то, чего не понимала, пока была ребенком. Полковник Илич говорит, учишься ты полным ходом. Даже с опережением графика.

Его слова польстили, но и смутили тоже. Отец вздохнул.

– Заботиться о людях – тяжкий труд, – сказал он. – Отчасти потому, что мы столкнулись с чем-то неизведанным и опасным. Желал бы я, чтобы это было не так, но не в моих силах это изменить. А отчасти потому, что работать приходится с людьми же.

– А люди – ужасно, ужасно непредсказуемые обезьяны, – сказала Тереза.

– Да, мы такие, – ответил отец. – Наш горизонт все время где-то рядом. И я такой. Но я пытаюсь исправиться.

У него был уставший голос. Тереза подалась к нему ближе, а Крыска решила, будто она ищет, кого бы погладить, и зашебуршилась, жарко дохнула в лицо. Пришлось мягко отпихнуть ее назад.

– Почему расширение Комплекса Бара Гаон так важно? – спросила Тереза.

– Все важно. Все, – ответил отец. – Проект не должен пострадать, если рушится какая-то его часть. Например, я. Вот почему я прошу тебя чаще приходить на брифинги.

– Что ты хочешь сказать? – испугалась она.

– Я в порядке, – заверил отец. – Все хорошо. Никаких проблем. Вот только… если что и случится, то позже. Спустя десятилетия. Чтобы держаться плана, должен быть кто-то, кто понимает его во всей полноте. А люди доверяют тем, кого знают. Принять нового высокого консула в любом случае будет нелегко, но все же проще, когда за ним уже стоит какая-то история. Преемственность. Я хочу, чтобы ты была готова, если – не дай Бог – со мной что-нибудь случится.

– И ты решил, раз ты все умеешь, то и у меня получится? – спросила Тереза. – Совсем не обязательно. Как глупо.

– Верно, – согласился отец. – Но люди вечно совершают эту ошибку. А раз мы с тобой это понимаем, попробуем над этим поработать. Приходи на брифинги и встречи. Слушай. Наблюдай. Обсуждай все после со мной. Это следующий этап твоего образования. И когда придет время, ты будешь готова стать их лидером.

Потребовалось несколько секунд, чтобы понять, о чем он. Казалось бы, поворотные моменты жизни должны быть более эффектны и картинны. Важные слова, меняющие судьбы, должны сопровождаться звучным эхом. Но нет. Сказано так же обыденно, как всегда.

– Будешь учить меня на следующего высокого консула?

– На случай, если со мной что-то произойдет, – сказал Дуарте.

– Но это на всякий пожарный, – говорила она. – Просто на всякий пожарный.

– На всякий пожарный, принцесса, – кивнул он.

Переведено: grassa_green

 

Глава 5: Элви

Несколько десятилетий назад, в двухстах квадриллионах километров отсюда, заяц на борту «Росинанта» – кусочек клеточной ткани с ячейкой активной протомолекулы – попал на орбиту планеты с названием Илос.

Пытаясь связаться с другими узлами давно сгинувшей империи строителей врат, странный полусознательный разум протомолекулы пробудил механизмы, спавшие миллионы, если не миллиарды лет. В итоге заработала древняя фабрика, случилась массированная атака роботов, расплавилась одна из искусственных лун, а взрыв силовой установки чуть не расколол планету надвое.

Вообщем, жопа приключилась знатная.

Так что теперь, выпуская катализатор из герметичной среды в неисследованных системах для аналогичного, хоть и чуть более контролируемого общения с артефактами и останками, команда Элви соблюдала все меры предосторожности. Они внимательно следили за происходящим, в готовности немедленно запрятать катализатор обратно, и старались ни к чему не приближаться слишком близко.

– «Сокол» на позиции, – доложил пилот.

Если что-то пойдет совсем не по плану, один устный приказ от пилота, Сагаля или Элви – «Немедленная эвакуация», имя, код «дельта-восемь» – и «Сокол» сразу же стартует. Разумеется, при том огромном ускорении, которое создаст нестандартный форсированный двигатель, любой, находящийся вне специально разработанных для корабля амортизаторов, будет искалечен или убит, но собранные данные уцелеют. У Лаконии много отказоустойчивой логики. И для Элви эта часть работы была не самой любимой.

– Благодарю, лейтенант, – отозвался Сагаль, тоже пристегнутый к амортизатору на мостике.

Очередное подтверждение того, насколько серьезно все воспринимали эту часть миссии.

– Майор Окойе, можете начинать.

– Выпускаем её, – отчиталась Элви в интерком. В данной ситуации была только одна «она».

Рабочее место Элви – специальный лаконианский амортизатор, окруженный экранами. За доли секунды приборы вокруг могли быть отстрелены, а сразу за этим камера амортизатора заполнилась бы перенасыщенной кислородом жидкостью, предназначенной для высоких ускорений. Элви была одной из немногих, чья жизнь достаточно важна, чтобы предпринять специальные усилия для её сохранения. Но ощущалось это как работа внутри торпеды. И жутко раздражало.

Один из экранов показывал изображение с камеры, следящей за движениями катализатора, выехавшего из бокса на высокотехнологичной каталке, напичканной датчиками. Активность протомолекулы фиксировалась с обеих сторон – происходящее с образцом было так же важно для исследований, как происходящее с мертвой системой, которую он мог активировать.

Магнитные колеса провезли каталку по коридору к специальному отсеку в кожухе корабля, прочь от радиационной защиты и всей техно-магии, придуманной командой Кортазара для того, чтобы отделить их образец от остальной протомолекулярной массы за вратами.

Ничего не происходило.

– Ответа пока нет, – сказал Тревон.

– Как неожиданно, правда? – Сарказм в голосе Фаиза был очевиден для всех остальных. Но не для Тревона.

Несмотря на то, что протомолекула могла общаться на скоростях больше световых, активировалась она не сразу. Локальность не имела для неё большого значения, в отличие от скорости света, и Элви подозревала, что сначала происходит какой-то первичный обмен сообщениями, вроде «рукопожатия» в сетевом протоколе при установке связи. Это отчасти была и догадка, и метафора, но в любом случае, она помогала размышлять.

Её образец вышел из лаборатории Кортазаровского загона, и начал существование недавно. А то, с чем они пытались взаимодействовать, ожидало ещё с тех времен, когда всё человечество сводилось к затейливой идее, возникшей у двух амёб. И всё же, когда её ячейка впервые оказалась в физической близости – в пределах одной системы – от других, она достроила недостающие связи прямо на лету. Удивительно и пугающе. И работает вроде не так, как квантовая запутанность, хотя поди пойми, как она работает.

В исследованиях протомолекулы и цивилизации создателей, Элви часто радовалась, что она не физик. То, что протомолекула творила биологически, хоть и было не до конца объяснимо, но выглядело перспективно для понимания в будущем. Невероятно развитые механики захвата и перераспределения органики всё-таки напоминали работу обычных вирусов и паразитических грибов. Она ещё не знала всех правил, но чувствовала, что при достаточных усилиях и со временем, сможет разобраться.

Но то, что протомолекула вытворяла с позиции физики, выглядело не столько варьированием и усовершенствованием стандартных моделей, сколько постоянным переворачиванием игрового стола, с фишками, разлетающимися по полу. Элви было забавно думать, что беззаботное шутовство Джен Лайвли – защитный механизм, позволяющий не сбрендить от ежедневного наблюдения за тем, как собственное понимание реальности разрывается в клочья.

– Пошла реакция, – доложил Тревон.

– Угу, – согласилась Джен. – И с объектом что-то проиходит.

– Задержка большая? – спросила Элви.

– Восемнадцать минут.

Девять световых минут до сооружения, так что «рукопожатие» отправлено к нему, или чему-то рядом. Определенно, её гипотезу стоило записать, и передать наноинформатикам.

Экраны Элви затопили данные от сенсоров катализатора. Слишком много для анализа в реальном времени, так что она просто позволила этой волне чисел и графиков омыть себя, не погружаясь. Позже будет много возможностей понять, что всё это значит.

– Пока вроде стабильно, – доложил Тревон.

– Всегда радостно, когда не взрывается сразу, – пошутила Элви, но никто не засмеялся.

– Кто знает, почему бриллиант может стать зелёным? – вопрос Джен адресовался всем и никому конкретно. – Для справки.

– Из-за радиации, – отозвался Фаиз.

Конечно он знал. На Илосе он был геологом в команде Элви. И если открытие сети протомолекулярных ворот предоставило ей больше тринадцати сотен новых биосфер для изучения, то Фаизу оно принесло в десять раз больше новых геологий для исследования. И некоторые столь же экзотичны, как громадный кристалл углерода, великолепный и действительно красивого цвета.

– Алмазы, образованные в условиях радиации, могут позеленеть. Некоторые люди принимают их за изумруды. Но минералы разные. Изумруды – это берилл, а не углерод.

– Красавчик, с языка снял, – похвалила Джен. – Но вот держу пари, та звёздочка была чуть активнее, когда формировался объект. Исходя из динамики угасания звёзд, по моим расчетам ему почти пять миллиардов лет. То есть висит он тут, прикиньте, примерно треть времени существования вселенной.

– Что делает его самым старым артефактом из обнаруженных нами, – внезапно заинтересовался Тревон. – Может даже времён начала их цивилизации.

– Очаровательно, – буркнул Сагаль, и его нетерпение выдавали лишь чуть подрезанные нотки в голосе. – Что это даст?

Как всегда, подразумевалось: «что это даст нам для борьбы с чертями из-за пределов времени и пространства». При всей бездонности бюджета, научных сливках, отобранных в команды, и ультрасовременном супер-корабле, – высокого консула и директорат заботил лишь один вопрос. Как остановить то, что пожирает суда, проходящие сквозь врата?

– Не знаю, – ответила Элви. – Дайте-ка взглянуть.

* * *

Спустя восемнадцать часов сбора данных Элви ушла в каюту. С самого начала она уяснила одно правило – военная дисциплина Лаконии не распространяется на принуждение персонала работать без отдыха. Дуарте хотел, чтобы каждый трудился на пике эффективности. А большинство людей проводят треть дня во сне. Так что когда Элви оставила амортизатор, и сказала, что ей нужно отдохнуть, прежде чем перейти к анализу, Сагаль и ухом не повел.

Этот трюк покупал ей немного больше рабочего времени. Она могла бодрствовать по двадцать четыре часа в сутки ещё с аспирантуры. Пара таблеток кофеина, горячий чай, и она выдаст сорок восемь, если понадобится. Способность не спать дарила ей восемь – девять часов работы без постоянных вопросов Сагаля о результатах и ​​расписании.

Но уловка работала, когда и остальные делали вид, что верят, что она спит, и то, что Фаиз вломился к ней, значило, что у него действительно что-то важное.

– Её скопировали!

Прежде чем Элви успела спросить, кого скопировали, и кто именно копировал, он проплыл к обеденному столу в центре каюты и шлепнул на него свой терминал. Электромагниты в поверхности не позволили терминалу сдвинуться, зато удар мягко оттолкнул самого Фаиза. Он был урождённым землянином, и независимо от стажа пребывания в космосе, присутствия гравитации ожидал инстинктивно. Дрейфуя к стене, он заорал в сторону стола:

– Покажи! Покажи ей... эээ! Открыть последний файл, объемный дисплей!

Над столом, посверкивая синаптическими путями при обновлении данных МРТ и нейровизуализации, воспарила голографическая карта чего-то, похожего на человеческий мозг. Картина оказалась знакомой – мозг катализатора. Женщины, в далеком прошлом. Фаиз оттолкнулся ногой от переборки, и подлетев обратно, присоединился к Элви.

– Активность повышенная, – сказала та. – Но вывод из бокса может вызывать у неё стресс или физический дискомфорт. Тут ничего такого уж особенного.

– Ничего, если бы это была только она, – ответил Фаиз, качнув головой и отстучав что-то в терминале. – А ты взгляни на это.

Рядом появилось второе изображение. Элви потребовалась секунда, чтобы узнать в нем копию мозговой активности катализатора, только без физической структуры мозга.

– Не понимаю. И это второе изображение, оно...?

– Вот, – ответил Фаиз, ухмыляясь, – А оно пришло от объекта.

– В смысле? Вся штуковина отражает её мозговую деятельность?

– Не. Только небольшой участок, – Фаиз завозился с элементами управления.

Второе изображение долго уменьшалось, пока в поле зрения не появился весь объект. С крошечной белой точкой.

– Точка, конечно, не в масштабе. При таких расстояниях она была бы размером с Гренландию. Но она показывает приблизительное расположение копии.

Он повозился ещё немного, и изображение сменилось длинными строками сенсорных данных.

– Джен заметила на поверхности небольшие электромагнитные колебания. Небольшие, это чтоб ты понимала, исчезающе слабые, но сам объект полностью инертен, а датчики на этой посудине чувствительны настолько, насколько вообще возможно за деньги всегалактического тирана.

– Ла-адно... – протянула Элви. – И на что мы, по её мнению, смотрим?

– Поначалу это напоминало хаотично скачущие пучки фотонов, которые Джен собирала в карту. Но никто не знал, на что мы смотрим, пока Тревон не выдал: «Эй, это похоже на МРТ». Тогда я поднял монитор катализатора, бабах, и вуаля!

Космос Элви нравился, но вот чего местами не хватало, так это возможности рухнуть в кресло. Адреналиновая волна отозвалась покалыванием в руках, и онемевшими ногами.

– Так они что, отражают друг друга?

– Как в зеркале.

– Ого, – выдохнула она, и вынесла вердикт: – Это... Это круто.

– Ого-го, сейчас будет круче, – подзадорил Фаиз. – По всему объекту мы наблюдаем кучу точек радиоактивного излучения. Во-от...

Он приблизил одну, и новый поток числовых данных перекрыл изображение.

– Вот таких.

И выжидательно уставился на неё. Давай-ка, найди связь. Ей не казалось, что она сильно устала, но какого-то озарения, на которое рассчитывал Фаиз, так и не наступило.

– Сдаюсь.

– Мы тоже зависли на минутку, – успокоил он.

И вывел третье изображение. Элви узнала кольцо ворот.

– Это тот же вид излучения, который исходит из врат во время транзита кораблей.

Почти одновременно с выплеснувшимися на экран цифрами, Элви поняла.

– Прослеживается аналогия с катализатором.

– Именно. Мозг катализатора, его копия от зеленого камушка, и странная радиация, похожая на излучение врат. Три разных вещи, но шаблон одинаковый.

Элви отдаляла изображение огромного зеленого алмаза, пока не увидела его целиком. А он, казалось, мерцал – крошечные звездочки света появлялись и исчезали там, где компьютер отмечал радиационные выбросы.

– Так он что, заполняет себя... вратами? Помещает их... в свою физическую структуру?

– У нас есть теория.

Фаиз улыбался до ушей. Как в первый раз, когда она согласилась с ним переспать. Он конечно дурень, но ей нравилось, что его делают счастливым две вещи: знания и она сама.

– Рановато для теории, – заметила она.

– Знаю, но она всё равно есть. «У нас», это в первую очередь у Тревона, но мы ж команда. Итак: штука вступает в контакт с зараженным протомолекулой разумом, делает его копию, и сигнатуры врат начинают появляться по всему объекту. Тревон заводит шарманку о том, как работают безопасные хранилища данных. Мол, берем физический отпечаток, который суть закодированные данные, и рассеиваем его. Размещаем каждый кусочек в кучу разных хранилищ с ярлыками и встроенным кодом, чтобы в случае потери какой-нибудь части хранилища, оставшаяся часть знала, как восстановить информацию из разрозненных фрагментов.

– Не совсем та... – начала Элви, гораздо более сведущая в компьютерных вопросах, чем Фаиз.

– А тут Джен такая и говорит: Алмаз – сверхплотная и невероятно упорядоченная масса атомов углерода. Нашёлся бы способ перемещать их без повреждения общей структуры, прекрасный вышел бы материал для такого хранилища.

Элви замолчала на полуслове, в её воображении разворачивался смысл сказанного.

– Например с помощью малюсеньких червоточин... – произнесла она.

– Улавливаешь? Вот мы думаем, у создателей протомолекулы разум улья. Или один мозг. Который, однако, мы хотим структурировать. Мгновенная внепространственная связь через все отдельные ячейки и сущности во всех уголках галактики. Но даже с ними случается всякое дерьмо. Астероиды бьют по планетам, землетрясения там, вулканы, да что угодно. Разрушь один узел, и хранящиеся в нём данные потеряны навсегда. Но что, если здесь мы смотрим на резервную копию всей их цивилизации? Если всё, что они когда-либо знали, упаковано в углеродную решетку размером с Юпитер?

– Это же... – сказала Элви, – сплошное натягивание совы на долбаный глобус!

– Точняк, – он кивнул, но его улыбка никуда не делась. – Совершенно никаких обоснований. Полнейшая догадка. Потребуются поколения научных исследований, чтобы понять, что именно делает эта штука, и поколения после, чтобы взломать код, который позволит вытащить данные, если они вообще существуют.

– Но Элс, – он почти задыхался от волнения. – Подумай... Что если...?

* * *

Адмирал Сагаль плавал у своего стола, рассматривая навигационные карты, выведенные на большой стенной экран. Элви видела курс, проложенный от их текущего положения, через ворота Кальмы к станции колец, и через ворота Текомы в следующую мертвую систему их галактического тура.

– Скажите мне, что эта система – самое важное научное открытие всех времён, – Сагаль даже не поднял глаз на вплывающую в кабинет Элви.

– Очень велика вероятность, что... – начала Элви.

– Но ведь это большой хрустальный цветок в Нараке был самым важным открытием.

– Да, удивительнейший артефакт, – согласилась Элви. – Но по сравнению с...

– А ещё раньше – тройная звездная система в Хароне и та планета, на которой шёл дождь из стеклянных осколков.

– Но ведь это было действительно круто. Ну же, признайте, и очень зрелищно.

Сагаль развернулся, чтобы обратить к ней всё своё внимание.

– Я слышу, как вы говорите мне, – в очередной раз, – что артефакты в этой системе имеют решающее значение для будущих исследований.

Он казался усталым и смутно разочарованным.

– Точно так же, как большой хрустальный цветок.

Элви описала ему суть находки, и по мере объяснений, теория Фаиза казалась всё более правдоподобной ей самой. Глядя сквозь полуприкрытые веки, Сагаль слушал. Когда она сказала, что в алмазе может храниться вся информация, когда-либо собранная строителями врат, его щека дёрнулась, но это было единственным признаком удивления.

– Интересно. Пожалуйста, опишите вашу гипотезу, и включите в пакет данных для отправки в Лаконию при транзите. Прошу прощения, что смешал это с цветами и стеклянным дождём. Информация действительно кажется впечатляющей.

Такое скупое признание немного уязвляло, но она решила не обращать внимания.

– Сэр... – сказала Элви. – Мет... Это может быть всем, что высокий консул послал нас найти. Действительно может.

– Совсем нет, – ответил Сагаль, но она не собиралась сдаваться.

– Я настоятельно рекомендую попросить адмиралтейство предоставить нам больше времени. Мы проведем ещё тысячи тестов, ожидая прибытия дополнительного персонала и кораблей. Уход сейчас не принесет нам ничего.

– И вы сами верите в то, что сможете получить доступ к этим данным, если я дам вам это время? – спросил Сагаль.

Элви почти солгала, настолько жаждала шанса остаться ещё хоть ненадолго, узнать хоть чуточку больше, но...

– Нет. Этого обещать не могу. По правде сказать, решение этой проблемы может занять десятилетия, даже века. Если она вообще решаема. Но это наш лучший шанс. Ничто из того, что мы найдем в системе Текомы, не будет важнее. Я уверена, я практически могу гарантировать это.

– Тогда будем придерживаться расписания и посмотрим, правы ли вы, – ответил Сагаль, уже не глядя на неё. – Готовьтесь. Выдвигаемся в Текому через восемьдесят минут.

Семьдесят восемь минут спустя Элви лежала в своём амортизаторе, ожидая утопления.

Хрупкость человеческого тела – вот изначальная проблема космических путешествий. Но способностью презреть всякие ограничения человечество могло гордиться и до Лаконии. А уж теперь технологии развивались просто стремительно. «Сокол» превращал путь из системы в систему в тривиальную прогулку, если сравнивать со стандартными научными судами и грузовиками гражданского флота. Сжимая недельные путешествия до суток, он давал фору большинству военных кораблей Дуарте. Но платой за скорость стал амортизатор полного погружения. Дьявольское устройство, которое топило человеческое тело в противоперегрузочном геле, и заполняло легкие перенасыщенной кислородом жидкостью, чтобы превратить грудную клетку в монолит. На несколько долгих дней.

– Я просто не понимаю, что ему надо, – посетовала она.

– Он сложный человек, – отозвался Фаиз с соседнего амортизатора.

– Он будто не хочет, чтобы мы нашли что-то интересное. Каждый раз, когда у нас получается, он становится сварливым.

– Ты предполётные таблетки пила?

– Да, – сказала она, хотя на самом деле не помнила. Особо критичными они не были. – Я просто чувствую, что у него какая-то другая повестка дня, о которой он нам не говорит.

– Почти наверняка у него другая повестка дня, о которой он нам не говорит, – ответил Фаиз. – Чему тут удивляться, Элс?

– Но не может же она быть важнее этого, – сказала она. – Что вообще может быть важнее?

– Для него? Не знаю. Может, он просто ненавидит учиться. Обжёгся о газовую горелку в школьные годы. Десять секунд. Люблю тебя, Элс.

– И я тебя люблю, – ответила Элви. – Были же времена, когда сок вкачивали в тебя, а не заставляли им дышать. А я-то, помню, ещё недовольна была.

– Такая вот цена прогресса.

Она искала какой-нибудь остроумный ответ, когда жидкость затопила её, и в соответствии с привычной процедурой, заставила замолчать.

Переведено: Kee

 

Глава 6: Алекс

«Грозовой Шторм» был истинным произведением искусства лаконианских военных технологий. Первый из выведенных на орбиту кораблей такого класса, он должен был стать прототипом целого флота быстрых атакующих эсминцев, предназначенных для патрулирования многочисленных звездных систем сети врат и проецирования лаконианской энергии во все уголки империи. У него была килевая рельсовая пушка, способная выпускать каждые пять секунд трех с половиной килограммовые снаряды с такой скоростью, что пробивали дыры в небольших лунах. Еще имелись две отдельные батареи торпедных установок с четырьмя направляющими для каждой и с системой быстрой перезарядки, где в стволах сидело восемь торпед, готовых жахнуть менее чем через семьдесят секунд после первого залпа. Со всех сторон его защищала сеть из двенадцати скорострельных оборонительных орудий, и любой угол подхода к кораблю покрывали как минимум четыре из них. В общем, как любил шутить второй пилот Алекса Каспар, это была пара тысяч тонн пиздеца, утрамбованного в пятикилограммовый мешок.

Но в уютном чреве гигантского грузового отсека «Маятника» он был беззащитен.

Сидеть в кресле пилота в ожидании разрешения на взлет, понимая, что если кто-то обнаружит их и откроет огонь, то ты даже не увидишь это на радаре – от таких мыслей у Алекса аж кожа головы зудела. «Маятник» поддерживал их своими сенсорами, так что полностью слепыми они не были, но что взять с неуклюжего грузовоза? Его способность распознавать угрозу сводилась к умению вовремя заметить болтающийся по курсу обломок скалы и не напороться на него. Радар низкого разрешения и зернистые кадры с телескопа, в которые приходилось вглядываться Алексу, мало успокаивали нервы.

– Так вы с боссом давние приятели, так? – спросил Каспар.

Он сидел во втором кресле чуть правее и позади Алекса. Каспар Асоа, невысокий тощий парень с подвижной татуировкой бегущего гепарда на плече и едва заметной козлиной бородкой. Несмотря на то, что выглядел он слишком молодо для такой работы, он был чертовски хорошим пилотом. Приказы выполнял четко и составлял Алексу идеальную компанию. То, что у них ничего общего, кроме любви к полетам, Алекс выяснил довольно скоро, так что, кроме обычных «привет-пока», разговаривать им случалось только за контрольными панелями «Шторма».

Алекс не сердился на парнишку. Он помнил, как сам был молодым пилотом и как трудно было тогда набраться смелости, чтобы поболтать со старшими офицерами.

– Угу. Мы с сержантом знаем друг друга чертовски много лет.

– Слышь, забавно. Она капитан корабля, а вы, ребята, зовете ее сержантом. Это было, типа, ее звание, так? Еще на Марсе?

– Что-то вроде, – ответил Алекс. – Для меня она всегда будет сержантом.

Каспар запустил предполетную подготовку, мягко выстукивая пальцами по экранам. На мониторе перед Алексом проматывался контрольный список систем, каждая тестировалась и по мере готовности загоралась зеленым, а затем, после того, как Алекс выдавал финальное «добро», Каспар переходил к следующей. Второй пилот действовал уверенно и аккуратно. К делу он относился серьезно. Жаль, что пацан так молод, будь он лет на тридцать старше, они могли бы стать друзьями.

– Она намекнула тебе, что за операция? – спросил Каспар, и перебросил на экран Алекса данные о боезапасах для перепроверки.

– Показывает двести снарядов в обойме рельсовой пушки, в батареях восемьдесят торпед, все ОТО горят зеленым, боезапас полный, – говорил Алекс, ведя пальцем вниз по проверяемому списку. – И нет, она оперативник старой закалки. Этих ребят жестко муштровали держать рот на замке.

– Принято, две сотни в обойме рельсовой, восемьдесят торпед, ОТО в порядке, весь дисплей зеленым, проверка окончена, – отрапортовал Каспар. – Ага, но я подумал, раз уж вы, ребята, дружбаны, может, она тебе, типа, шепнула.

– Не шепнула. А я не спрашивал. Придет время – узнаем, и мне достаточно, – сказал Алекс, а затем, завершив предполетную проверку, развернулся креслом к Каспару. – Волнение это нормально.

Каспар кивнул. Намеки на то, что он боится, его, казалось, нисколько не смутили. Алекс почувствовал еще один прилив симпатии к нему. Хороший все-таки парень. Хотелось верить, что он переживет всю эту лаконианскую кутерьму, но шансы на то для всех них были невысоки.

– Я знал одного парня на Палладе, – сказал Каспар. – Мы не были особенно близки. Никаких серьезных отношений, ничего такого. Просто тусили вместе иногда, когда я с грузовыми рейсами проходил через станцию. Бен Йи. Он нравился мне. – В уголке глаза у него задрожала слеза, но в условиях малой тяги в четверть g, создаваемой двигателем «Маятника», так и не скатилась.

– Он не эвакуировался?

– Неа, – Каспар вытер глаза. – Говорят, никто толком даже не успел заметить приближения атаки, как «Буря» разнесла станцию в щепки. Что ж, не самый плохой способ умереть.

– Мне жаль, – сказал Алекс. У каждого на «Шторме» была своя история, своя причина ненавидеть лаконианцев. И что тут ответишь, кроме «мне жаль»? Прозвучало чертовски кисло.

– Если все пойдет наперекосяк, – сказал Каспар, поворачиваясь к экрану, чтобы еще раз пройтись по списку, – хочу, чтобы ты знал – за меня не беспокойся. Когда эта жирная тварь «Буря» доберется до нас, единственное, о чем я буду волноваться – как проделать в ней дыру побольше.

– Знаю, дружище, – ответил Алекс и, прежде чем развернуть кресло обратно к консоли, хлопнул парня по колену. – Даже не сомневался.

– Камаль? – голосом Бобби рявкнул вставленный в ухо комм. По фамилии она обращалась к нему только на операции и только, если другие слушали. Значит, началось.

– Докладывает Камаль с летной палубы, кэп, – отозвался он, выпрямляясь в кресле. Шипение карданов за спиной подсказало, что Каспар сделал то же самое. Амортизаторы на «Шторме» даже скрипели высококлассно.

– Жду отчета о готовности, – сказала Бобби. – «Маятник» выпускает нас по твоей отмашке.

– На летной палубе полная готовность, действуем по вашей команде.

– Замечательно, – сказала Бобби. – Так, ребятки, час настал, операция пошла. Слушаем все внимательно, дважды повторять не буду.

* * *

Алекс ненавидел баллистические полеты. Нет двигателя, значит, рассчитывать можешь только на маневровые. Отключены сенсоры – идешь все равно что с прикрытыми глазами.

Для такого здоровенного корабля радиолокационный профиль у «Шторма» совсем крошечный. Что-то в материалах корпуса или поглощало, или отражало под углом лучи любых направленных на него радаров. Кроме того, он мог часами перебрасывать отработанное тепло во внутренние радиаторы и гонял через капилляры кожуха жидкий водород, чтобы поддерживать температуру корпуса почти на нуле. Если не высматривать корабль специально, на радарах он отображался как чуть более теплое место в космосе размером с двухъярусную кровать. Алекс помнил, как погиб его старый грузовоз «Кентербери», уничтоженный эсминцем с подобной же технологией. Как страшно было, когда прямо из темноты космоса вдруг материализовался боевой корабль и выпустил торпеды. Теперь, как видно, это обычное дело. Однако же он понимал, что испытают те, в кого они нацелятся.

– Одна минута, – сообщил Каспар. Все, времени на сопереживания больше нет.

– Вас понял, одна минута, – ответил Алекс и переключил канал связи на Бобби. – Кэп, выступаем через шестьдесят секунд. Твоя команда готова?

– Детишки пристегнуты и готовы покататься на американских горках, – отозвалась она.

– Вас понял, – сказал Алекс. Он смотрел, как таймер обратного отсчета на мониторе приближается к нулю. – Три… два… один… Поехали.

– Поехали, – повторил Каспар, и «Шторм» вокруг начал оживать. Включились экраны заработавших сенсоров, и кадры с телескопов высветили цели – пузатый грузовоз Транспортного Союза в сопровождении двух лаконианских фрегатов. За грузовиком лежала огромная туша Юпитера.

Вот из-за чего, как разъяснила на предполетном брифинге Бобби, разводили такую секретность. Удастся атака или нет, но возможна она лишь благодаря подпольщикам из команды грузового судна, которые передали сообщение о курсе и дате входа корабля в солнечную систему, и они же сообщали, что все крутится вокруг припрятанного на борту лаконианского комиссара. Чтобы атака увенчалась успехом, начинать ее надо, пока Юпитер закрывает собой Землю и размещенный там крейсер класса «магнетар».

Слишком много составляющих, каждая могла в любую секунду сорваться, а начать атаку – значит, засветить своих агентов в Союзе. Если бы все не срослось, «Шторм» просто забрался бы обратно в брюхо «Маятника» и отчалил прочь, команда ничего и не заметила бы, а агенты на грузовике остались не раскрыты.

Но дело стоило риска. Корабль прямиком из Лаконии с грузом особой важности из какого-то секретного проекта и запасными частями для самой «Бури». И, как хотелось надеяться, еще и с теми странными топливными гранулами, на которых ходили лаконианские корабли. Достать их было неоткуда, а топливный запас «Шторма» изрядно поиссяк. Как и боеприпасы для орудий «Шторма» и силовой брони, которую носили ребята из команды Бобби. Захватить грузовик – на многие годы обеспечить подполье лучшим вооружением и запасными материалами.

И самое приятное – комиссар. Взять его живым будет огромной победой разведки.

Если, конечно, Алекс разберется с фрегатами сопровождения и доставит десантный бот Бобби на грузовоз.

– Нас заметили, – доложил Каспар. Еще бы. Врубив радиолокаторы и активно шаря по сторонам, «Шторм» светился, как рождественская елка.

– Включаю глушилку, – сказал Алекс, и «Шторм» обрушил на малочисленный флот вал статических помех, отрезав суда друг от друга и от любой помощи извне. Три корабля не стали менять курс, очевидно решив, что разумнее обойти Юпитер. Отличная стратегия. Алекс поступил бы так же.

Так что он был готов.

– Кэп, отправляю вас. Постарайтесь вернуться, – Алекс шлепнул по кнопке, и скоростная ударная капсула с десантной группой ракетой понеслась к грузовому транспорту. Бобби с абордажной командой бросались на судно по-пиратски. Пока капсула на полной тяге мчалась к кораблю Транспортного Союза, впритирку к ней Алекс послал два точных выстрела из рельсовой пушки прямо в приводной конус грузовика. За считанные секунды снаряды покрыли тысячи километров между кораблями, и двигатель грузовика заглох.

– Готовься, сейчас примутся за нас, – сказал Алекс Каспару, и тут же, словно по команде, «Шторм» сердито загудел, предупреждая, что взят на прицел.

– ОТО разогреты, – ответил Каспар. Настолько хладнокровно, что Алекс даже поразился. Невзирая на грусть и страх, которые парнишка выказывал перед боем, теперь, когда сражение началось, он действовал как машина. – К встрече готов. Второе и четвертое орудия наведены на цель.

– Надо подойти ближе, обрубить им варианты, – сказал Алекс. Два фрегата – нехилая угроза, но «Шторм» превосходил их по тоннажу и боевой мощи, и Алекс не боялся кидаться вперед с оскаленными клыками в надежде быстро закончить бой.

– Понял, первое и третье орудия тоже заряжены и наведены, если что.

Ускорение вдавило в кресло, когда Алекс бросился сокращать разрыв. Вдалеке десантная капсула Бобби настигла подбитый грузовоз и выбросила абордажные захваты, намертво сцепляясь с ним. Хотя фрегаты лишились возможности переговариваться, у экипажей, видимо, имелись специальные инструкции на случай чрезвычайных ситуаций, потому что четким, хорошо скоординированным маневром они разделились и пошли в разные стороны.

– Пытаются обойти нас с флангов, – выкрикнул Алекс, но Каспар уже действовал. Половину ОТО он навел на один фрегат, половину на другой. Даже если те ринутся на них разом, заградительный заслон «Шторма» справится.

Возле грузовой баржи вдалеке ожила капсула Бобби, врубив торможение на полную мощь. Грузовоз, несмотря на изувеченный двигатель, продолжал нестись с той скоростью, какую успел набрать. Челнок Бобби был запрограммирован так, чтобы, идя по особому вектору, тормозным маневром погасить ход грузового судна и не дать ему вывалиться за Юпитер. Частично силами самой абордажной капсулы, частично силами дополнительного, самопально собранного тормозного ракетного движка.

– Мы на борту, – голос Бобби, продравшись сквозь создаваемый глушилкой визг помех, напоминал речь робота.

– На нас идут торпеды, – предупредил Каспар, в ту же секунду на приборной доске Алекса загорелся значок тревоги. Оба фрегата произвели по ним залп. Алекс не стал реагировать и ждал, когда ракеты войдут в зону действия ОТО, где их растерзает «Шторм».

– Ну что ж, пальнем в ответ, – сказал Алекс, а мгновенье спустя «Шторм» довольно задрожал, выпуская четыре торпеды.

Но не успели стремительно сближающиеся ракеты сойтись, как две торпеды противника вдруг веером разошлись в стороны и повернули обратно.

– Займись теми, что идут на нас, – крикнул Алекс Каспару и тут же позабыл о них. Две лаконианские торпеды по широкой дуге неслись обратно к грузовому транспортнику. И фрегаты тоже развернулись и полным ходом жгли назад, к своему бывшему подконвойному судну.

Ни отвлечь «Шторм», ни сбить его они не пытались. Их план Б, как видно, заключался в том, чтобы уничтожить грузовоз. Кровожадно, но не неожиданно. Алекс резко сбавил обороты двигателя, чтобы перехватить стремительно теряющий скорость транспорт и увести прочь от атакующих штурмовиков, которым, по идее, полагалось его защищать. Подбитое судно на краткий миг стало той осевой точкой пространства, куда стремились все. «Шторм», восемь торпед, накручивающих широкие петли в поисках цели, два спешащих на полной тяге фрегата. Как будто грузовик вдруг превратился в черную дыру, и ее безжалостная гравитация засасывала в свой горизонт событий все, большое и малое, во всяком случае, так все выглядело на панели угроз. По-своему это было красиво.

И тут пошла стрельба.

Единым махом ОТО Каспара снесли все четыре лаконианские торпеды, а в тот же миг в нос одного из фрегатов ударили две ракеты «Шторма», их плазменные боеголовки превратили переднюю часть корабля в пылающий шлак. Другой фрегат развернулся боком и сбил летевшие в него торпеды, а потом, не замедляя разворота, дал по транспортнику с привязанным к нему десантным ботом Бобби залп из всех своих бортовых ОТО. Грузовик изрешетило дырами, из них забили струи выходившей в космос атмосферы, в рыжеватом свете Юпитера казавшиеся кроваво-красными. А может, это в самом деле кровь. Грузовик получил столько пробоин, что трудно поверить, что на борту никто не пострадал.

– Давай за ним, – приказал Алекс, но Каспар уже бормотал: «Я достану этого мудилу».

Мощным включением маневровых фрегат резко погасил вращение и врубил двигатель на полную. Хотя маневр слегка замедлил его, было ощущение, что одним громадным прыжком он кинулся на «Шторм». Оба корабля сближались на большой скорости, все орудия их точечной обороны извергали огонь.

Приняв на себя залп полудюжины пушек «Шторма» меньший по размерам фрегат буквально развалился на части, превращаясь в облако шелухи. Но прежде чем умереть, он успел пройтись шквальным огнем по всему борту «Шторма».

Палубу заполнила какофония звонков тревоги, аварийных сирен и сигналов предупреждений с панели управления.

– Повреждение! – заорал Алекс, перекрикивая гвалт. Шум градиентно стихал, значит, летная палуба теряла атмосферу. Он вытащил из-под кресла шлем и надел. Каспар, как он видел, сделал то же самое.

– Повреждение! – проорал он снова, но слышал только помехи в динамиках скафандра. В отчаянии он стукнул кулаком по шлему и обернулся. Каспар жестами показывал себе на рот и уши, сообщая, что рация в его скафандре тоже не работает.

Спешно пролистав высветившиеся на мониторе страницы отчетов о повреждениях, Алекс нашел виновника. Снаряд ОТО перебил компьютерный кабель, который отвечал за внутрикорабельные и межкорабельные коммуникации, а резервная связь по какой-то причине не включилась. Видимо, тоже навернулась нахер. Вся приборная панель моргала красными тревожными огнями.

Но «Шторм» залечит раны корпуса, как всегда. Уже запустились аварийные команды по устранению повреждений, вновь подключая выведенные из строя системы корабля. «Шторм» выживет, Алекс не сомневался.

А вот грузовик с Бобби и десантной группой кувыркался в космосе без управления, без атмосферы и без связи, и не было никакой возможности узнать, есть ли там кто живой.

Переведено: grassa_green

 

Глава 7: Бобби

– Кэп, отправляю вас. Постарайтесь вернуться, – сказал Алекс.

Бот встряхнуло – «Шторм» отстрелил захваты. Через секунду врубился движок, впечатав Бобби в амортизатор, и временно лишив подвижности среди бушующей вокруг битвы.

Абордажный бот «Шторма» был лишь слегка технологичнее марсианского аналога, на котором училась Бобби – много ли наворотишь в такой простой штуковине? В основе всё тот же добрый десантный транспорт, – с одного конца двигатель, с другого воздушный шлюз с зарядами для пробития дыр во вражеском корабле. Скудный интерьер – тесное пространство между металлическими стенами, амортизаторы. Шутку про «летающий гроб», которую десантура повторяла веками, поняли бы даже древние солдаты на колёсных бронетранспортерах: если умрёшь, так и не успев вступить в бой, то хотя бы окажешься в приемлемой таре для отправки на вечный покой.

Говорят, самое сложное в битве – дождаться её начала. И Бобби в молодости думала так же. Когда схватка близка, когда она неизбежна, тогда к херам всё, дерись. Когда всё завертится, у тебя не останется времени на рефлексию. Страх это только инстинкты, не разум. И раньше от этого становилось легче.

Возраст всё изменил. Бобби научилась воспринимать затишье перед боем как благословение. Как подарок. Приближаясь к смерти, совсем немногие понимали, что их ждет, и лишь считанным единицам хватало времени задуматься о своей жизни. О том, что важного они успели сделать. О том, станет ли их смерть достойной.

Ещё до появления Бобби её отец уже был легендарным воином. А с её рождением он оставил линию фронта, чтобы стать ещё более легендарным инструктором. Целое поколение узнало, что значит быть марсианским десантником, под началом сержант-майора Дрейпера на базе Геката. Человек-гигант, с лицом, словно высеченным из камня, который всегда казался непобедимым. Неизменным природным явлением, воплощением города Олимп Монс, ожившим, чтобы ходить среди смертных.

А когда он умирал, от него осталась только сморщенная высохшая шелуха. Лёжа в кровати, привязанный трубками к мониторам, которые лишь оттягивали неизбежное, он держал её за руку и говорил: «Я готов. Я делал это прежде множество раз».

Она не поняла тогда. А теперь знала: он говорил о том, каково это – сидеть на её месте. Каково в транспорте, идущем в бой, задаваться вопросами о жизни, яростно несущейся к возможному финалу. Кто я? Совершил ли я что-то важное? Сделал ли лучше эту вселенную? Если я не вернусь, о чем мне жалеть? Чем мне гордиться?

Наверное, это мог понять только воин. Только тот, кто сам выбрал шагнуть навстречу огню, а не от него. Понять то, что стало для неё священным.

– До конца, и не дальше, – шептала она.

Это её литания тиранам, головорезам и деспотам. До конца и не дальше.

«И если моя жизнь будет значить хоть что-то, когда я уйду, – думала она, – надеюсь, что именно это.»

– Ты чего, босс? – спросила Джиллиан. Второй номер Бобби занимала амортизатор прямо напротив.

– Да так, болтаю сама с собой, – ответила Бобби. И пропела:

– Все, что ты можешь, я сделаю лучше. Сделаю лучше, лучше чем ты.

– Не слышала такую, – Джиллиан попыталась напеть сама и уловить мелодию. – Новая песня? Похожа на астерскую.

Бобби засмеялась.

– Без понятия. Мама моя пела. Братья были старше, и я терпеть не могла им хоть в чем-то проигрывать. Начинала жутко реветь, а она пела мне эту песенку. Просто одна из вещей, что помнишь из детства и никогда не забудешь.

– Круто, – сказала Джиллиан, и закрыв глаза, тоже забормотала что-то под нос. Словно молилась. Но Бобби знала, что это за молитва. Их миссия, шаг за шагом, снова и снова. Два метра от пробитого корпуса до первого разветвления коридоров. Налево. Двенадцать метров до инженерного люка. Прорыв и зачистка. В трёх метрах справа главная консоль. Ещё одна литания воина.

Есть те, кого я люблю. И те, кто любит меня. Я дралась за то, во что верила, защищала тех, кого могла, и не давала тьме себя победить.

Совсем немало.

Взвизгнул баззер близкого столкновения. Пара болванок из рельсовой пушки Шторма пронеслись так близко к корпусу, что Бобби могла бы их погладить, вытяни она руку.

– Приготовиться к удару! – рявкнула Бобби своим сержантским голосом, мощным насколько возможно без перехода на крик. Теперь быть неизменным природным явлением – её работа. Воплощение Олимп Монс оживает и шагает по полю битвы. Бог войны сейчас. Сморщенная шелуха чуть позже. Может быть. Если не повезёт.

Её команда – шесть отборных бойцов ударной группы – заблокировала и прокачала амортизаторы. На всех силовая броня лаконианского десанта, хотя синяя цветовая гамма и перекрашена в чёрный. Как сказал бы её отец – лучшие из отбросов. Джиллиан с Фрихолда, и пятеро астеров.

Астеры, – старый добрый АВП – ветераны бесконечной партизанской войны против внутряков, длившейся до прихода Лаконии, снявшей этот вопрос с повестки дня. Мужчины и женщины старой школы, с огромным опытом конфликтов. Боевую силу «Шторма» составляли сорок бойцов, включая представителей почти всех старых фракций. Но для молниеносной тактики «хватай-и-беги» лучше астеров не подходил никто.

– Боевой режим, – скомандовала Бобби, и броня ожила, зажужжала нетерпеливо в ожидании драки. Экран шлема отобразил отчет о боеприпасах, и свернул его в в угол – на край поля зрения. За ним появилась каркасная схема интерьеров судна, которое они собирались штурмовать, и отъехала в другой угол. С левой стороны выкатился список из шести имен с зеленой точкой перед каждым: жив, не ранен – и остался висеть. Вернуть всех с зеленой точкой вместо чёрной всегда было приоритетом, даже если и не главным.

По центру поля зрения вспыхнуло и замигало сообщение:

ВКЛЮЧЕНИЕ РЕЖИМА СВОБОДНОГО ОГНЯ

– Свободный огонь, альфа-лидер, капитан Роберта Дрейпер, – продиктовала она. Из рации донеслись отдалённые щелчки – в шести костюмах активировалось оружие. В её бытность сержантом марсианского десанта, боевым группам не требовалось разрешение на ведение огня. Корпус выдавал оружие людям, предполагая, что они используют его по назначению в соответствии с подготовкой. В этом плане лаконианцы откатились далеко назад. Уинстон Дуарте основал Лаконию, предав Марс и разграбив флот. Удивительно ли, что недоверие к подчиненным стало правилом.

Экран шлема высветил новую диаграмму. Положение бота относительно грузового судна, и цифры быстро уменьшающегося расстояния до цели.

– Товсь! – прорычала она приказ группе. – Выход через пять!

Бот содрогнулся, выстрелив захваты, чтобы прицепиться к транспортнику. Резкий рывок в сторону, и два корабля сошлись. Тяжелый удар для Бобби, завернутой в мягкую гелевую прокладку силовой брони и вжатой во вздутую подушку амортизатора, походил на внезапное давление на грудь, почти сразу пропавшее, когда бот потерял ускорение и перешел в свободный полет. Хороший знак. Значит снаряды рельсовой пушки Алекса достигли цели, и грузовое судно дрейфует.

– Торможение! – рявкнула она, и слово почти заглушил мощный рык тормозных двигателей, запущенных ботом, чтобы удержать транспортник спрятанным за Юпитером. Её амортизатор разблокировался, и мгновенно развернулся в направлении, противоположном толчку. Давление на грудь нарастало вместе с тягой.

Когда ускорение начало ослабевать, она заорала: «Пошли, пошли!», но в этом уже не было нужды. Тяга погасла, а её группа захвата уже выпрыгнула из амортизаторов. Джиллиан бросилась к стенной панели рядом со шлюзом и рванула рукоятку запуска вышибных зарядов. Герметичный рукав выстрелил в сторону транспортника, палуба завибрировала от удара. Спустя две секунды, кумулятивные заряды внутри рукава пробили оба корпуса грузовика Транспортного союза, а дверь шлюза распахнулась.

Джиллиан оказалась внутри первой, рванув сквозь дыру с оплавленными светящимися краями внутрь корабля. Вломилась в переборку внутреннего коридора, разворачиваясь влево, и бросилась в направлении инженерной палубы. Эрнандес и Орм следовали за ней по пятам.

– Мы на борту, – отчиталась Бобби по командному каналу для Алекса. Лаконианское снаряжение модулировало сигнал, подстраиваясь под частоту глушилки, что, по задумке, позволяло её радиопередаче прорваться, но Бобби не была уверена, что система работает. Да и в целом, это пока не имело значения. Независимо от действий её группы, Алекс сражается с двумя фрегатами. И любые сообщения на Шторм до того, как полетное пространство по курсу транспортника будет зачищено, всего лишь формальность.

Бобби нырнула в дыру, и трое оставшихся членов группы последовали за ней. У стены она повернула направо в сторону командной палубы. Коридор, в который они прорвались, на самом деле был центральной лифтовой шахтой корабля, и каждая палуба, которую они проходили, отмечалась закрытыми люками. Большинство вело во внутреннее грузовое пространство. Несколько – к жилым помещениям. И лишь один, который заботил Бобби, вел на командную палубу.

Джиллиан со своими ребятами захватит двигатель и жизнеобеспечение на инженерной палубе. Бобби займет командную палубу и отключит связь с внешним миром. Если в момент её прибытия там не окажется комиссара, не беда. Они возьмут под контроль корабль, а его поищут на досуге. Для "досуга" Бобби отвела аж от пяти до десяти минут.

– Следим за люками, – напомнила она, скользя вдоль переборок к командной палубе. Предупреждать не требовалось. Их костюмы сканировали каждый квадратный сантиметр на предмет тепла, радиации и даже уникальной электромагнитной сигнатуры сердцебиения. Довольно сложно потягаться с кем-то в лаконианской броне. Но реплика напомнила её людям, что она здесь, она командир, и думает о безопасности каждого.

– Принято, – ответил Такеши. – Большинство люков холодные. Похоже груз держат в вакууме.

– Вряд ли стоит ожидать сзади какого-нибудь парня в скафандре, – согласилась она, – но вероятность не нулевая.

Экран шлема Бобби подсветил люк палубой впереди.

– Этот, – указала она, и её команда окружила место, занимая позиции. В микрогравитации парализованного транспортника они стояли на переборке вокруг люка с оружием наизготовку. Независимо от ориентации корабля в обычном режиме, сейчас командная палуба для них находилась внизу.

– Помните, – сказала Бобби, – внутри потенциальные друзья.

На всех экранах её команды возникло трехмерное изображение двух женщин.

– Главное защитить их, пленных брать после. Ясно?

Раздался гул согласных голосов. Бобби хлопнула ладонью по стенной панели рядом с дверью, и протокол взлома брони в долю секунды обошел электронную защиту замка. Люк раскрылся.

И все начали стрелять.

Интересно, как мозг воспринимает ближний бой. Несмотря на то, что всё события происходят одновременно, позже разум всегда пытается выстроить их в линейный рассказ.

В тот момент Бобби бросилась через люк на командную палубу, и остальные за ней. Экран шлема подсветил траектории летящих навстречу пуль, позволяя отследить направление. Несколько пуль угодили в неё или её людей – костюм счел шансы реального урона минимальными, и проигнорировал их. Семеро людей в отсеке, в легкой защитной броне. Одна фигура подкрашена как дружественная – агент сопротивления. Пятеро палят из пистолетов. Ещё один прячется за амортизатор. Комиссар, надо полагать.

Её рука дернулась почти рефлекторно, разворачивая пистолет, закрепленный на запястье, и разрезая двоих вооруженных противников пополам. Трое других взорвались красными брызгами и ошметками тел под огнем её команды. Весь бой не занял и двух секунд, но в её воспоминаниях превратился в рассказ, который длился намного дольше.

Уже через полминуты после открытия люка двое из её людей заняли защитную позицию возле агента, а Такеши прижал комиссара к переборке и затягивал на его запястьях ремешок наручников. Бобби оглядела палубу. Костюм заверил, что никаких повреждений корпуса не обнаружено. Лаконианские штурмовые патроны для использования на борту судна – неплохая технология. Пули смертельны для легкобронированных противников, но крошатся в пыль при попадании в переборку.

– Командная палуба наша, – сказала Бобби.

– Инженерная наша, – незамедлительно отозвалась Джиллиан, – У нас тут один из агентов. Нашли второго?

– Подтверждаю. Наши люди в безопасности, и посылка у нас.

– О, класс, – обрадовалась Джиллиан. – Жду не дождусь увидеть его харю, когда он поймет, что его жизнь только что спустили в переработчик.

– Джиллиан, сопроводи друзей к выходу, – распорядилась Бобби. – Всех в аварийные костюмы, и пусть будут готовы к переброске. Остальным – рассредоточиться, и глядите во все глаза. Когда подтянется «Шторм», мы должны забрать отсюда все вкусняшки, которые найдём. И времени у нас в обрез. За работу.

– Принято, – ответила Джиллиан.

– Думаю, это победа, – сказала Бобби Такеши. Он улыбнулся в ответ.

– Как два пальца обос..., – успел сказать он, прежде чем его разорвало на куски.

Умом Бобби даже успела понять, что должно быть, они словили залп чьих-то ОТО. Но изнутри корабля это выглядело так, словно переборки по обе стороны отсека решили взорваться сразу в нескольких десятках мест. Палуба мгновенно наполнилась светящейся шрапнелью, отскакивающей от стен и панелей, и серым дымом испаряющегося металла. Такеши превратился в клубок из перемешанных с технологиями ошмётков тела, плавающий в туманности кровяных шариков.

Не похоже, чтобы кто-то ещё пострадал, но прежде чем Бобби успела издать хоть какой-то звук, воздух на палубе просто исчез. Слишком много дыр со всех сторон. Мгновение назад они были в герметичном отсеке, а теперь оказались в вакууме. Это произошло так быстро, что полы синего лаконианского пиджака комиссара едва всколыхнулись.

– В скафандры их! – заорала она, но было слишком поздно. Она была марсианкой. Тренировки в вакууме – это начальная школа. Пятнадцать секунд до потери сознания. Любые действия, которые не уложатся в эти секунды, бесполезны. Любой скафандр, который не надеть за это время, – находится на расстоянии жизни.

Она могла только наблюдать, как агент, которая помогла им взять корабль, выдохнула туманное облачко, свой последний выдох. Комиссар, – причина, по которой они были здесь – умер мгновением позже с выражением глубокой озадаченности на лице. Тысячи фактов и секретов, которые составляли разницу между процветанием подполья и возможностью загнуться в застенках, испарились вместе с отмирающими клетками одного человека.

Все панели на командной палубе, которые чудом продолжали работать, вспыхнули красным. Корабль умер так же, как люди.

– «Шторм», это ударная группа, – произнесла Бобби, открывая командный канал. Только мертвый эфир и слабое шипение фоновой радиации. – «Шторм», на связь!

Безмолвие.

– Дерьмище, – Джиллиан вошла, таща за собой мёртвое тело второго агента с инженерной палубы. – Что, «Шторм» тоже потеряли?

– Чама, – скомандовала Бобби одному из своих людей. – Давай наружу, погляди, видно ли там «Шторм». Может на прямой видимости заработает связь. Задача остальных не меняется. Прочешите тут всё. Что найдете, приготовьте к быстрой переброске на корабль, как только он подойдет.

– Или, – встряла Джиллиан, – готовьтесь упасть на Юпитер и сдохнуть, потому у нас сейчас суборбитальная скорость и ни одного движка.

– Или так, – согласилась Бобби, неприятно удивленная собственным желанием рвануть через комнату и от души врезать Джиллиан по лицу.

– Но пока не упали, остаёмся на миссии. А теперь – съебала отсюда паковать груз.

По радио один из парней команды Джиллиан сказал:

– Интересного тут полно, босс. Боеприпасы, топливо, прямо закрома. Основная миссия похерена, но на дополнительной – победа.

– Разве что моральная... – вздохнула Бобби.

– Знаешь, кто рассуждает о моральных победах? – бросила Джиллиан, покидая отсек. – Неудачники.

Переведено: Kee

 

Глава 8: Наоми

Связь – вот в чем заключалась проблема.

Кольцевые врата создавали рассеивание, которое делало обмен сообщениями через них довольно сложным делом, а лазерную связь – практически невозможной. Лакония контролировала ретрансляторы за всеми вратами и «Медину» в центре, надежно охраняя главный перекресток империи. В каждой системе у них были глаза и уши, плюс алгоритмы анализа соответствия прочесывали все частоты всего электромагнитного спектра. Саба сумел проделать несколько дыр там и сям – лазерные антенны с устаревшим или взломанным кодом безопасности, которые могли удалять входящие сообщения из логов, новостные ленты, в потоке основной частоты скрывающие дополнительные, несущие информацию. Те же старые трюки, что АВП использовал задолго до рождения Сабы, только адаптированные под новую ситуацию. Тут возникало сразу две опасности: во-первых, Лакония могла перехватить и расшифровать сообщения, а во-вторых – отследить положение их источника.

Провернуть первое было само по себе непросто, но находились способы его еще больше усложнить. Динамическое шифрование, маскировка под сигнатуру помех, лингвистическое кодирование, изменяющее контекст. Ничего из этого идеальным не назовешь, и даже с учетом анализа, проведенного Бобби и ее командой на платформе «Шторма», вся работа с военной связью Лаконии складывалась на три четверти из удачи, и на четверть из надежды на работу подполья. И все равно Наоми хватало уверенности, чтобы спать спокойно.

Вторая проблема – с отслеживанием источника – решалась проще, потому что по сути они использовали письма в бутылках.

Наоми никогда не видела океан своими глазами, только съемку, но человеческий язык надежно хранил понятия даже о вещах, давно ушедших из человеческой жизни. Лазерную связь называли «линией», хотя связи по реально существующим проводам и в помине не было уже много поколений. Солнце материнской системы так и называли «солнцем», хотя на человеческие головы теперь светило еще тринадцать сотен таких же. Понятие «письмо в бутылке» содержало массу понятных землянам нюансов и предположений, которые Наоми могла получить только из третьих рук – из анекдотов, мультиков и развлекательных каналов. В роли бутылок на самом деле выступали торпеды из ее контейнера, со встроенным в каждую импульсным передатчиком и зарядом, достаточным, чтобы разнести устройство в мелкую пыль. Наоми писала код сама и знала, что он не подведет.

Чтобы получить информацию от Сабы и подполья, ей требовалось лишь слушать. Кто-то там кричал сквозь пустоту, крик вплетался в сети, а она знала, какие каналы слушать. Болтовня, новости, обычные статические помехи, в которые прятали записки. Даже в лаконианскую пропаганду. А иногда даже ретранслированные сообщения от Дуарте заставляли нести весточку о Джиме.

И неважно, в каком она находилась корабле – информация приходила, не привлекая внимания, не оставляя следов. Наоми пропускала поток через локальную сеть из систем амортизатора и терминала – сырых данных приходило больше, чем Наоми могла обработать в реальном времени, и поток постоянно обновлялся. А система фильтровала информацию и выдавала готовые для работы отчеты.

Наоми проводила анализ, приводила доводы, составляла рекомендации, какие силы нужно противопоставить этим новым внутрякам и каким образом. И по готовности – когда подходило время или она сама чувствовала, что достаточно – передавала информацию в одной из ракет своему связному на корабле. Как только ракета покидала шлюз, запускался код.

Случайное направление, случайное число разгонов-торможений, случайные продолжительность и мощность тяги, случайное время доставки. Иногда Наоми сбрасывала ракету за день-другой до того, как покинуть систему, или после ухода корабля-наперстка, на котором прилетела. Шаблон играл против тебя, даже если речь шла о шаблоне, призванном заметать следы.

В положенное время бутылка одним импульсом выкрикивала все, что в нее вкладывали. А где-то в системе Сабе приходилось включать антенну и слушать точно так же, как это делала Наоми. Тихо, незаметно, не высовываясь. Вся схема напоминала какое-то космическое чревовещание, но именно так подполье передавало туда-сюда информацию – медленно и печально – пока противник мог отправлять свои сообщения куда хотел со скоростью света.

Вот что значит проиграть

Тяжелее всего шло время между отправкой ракеты и ее подрывом. Часы, дни, а то и недели домыслов и сомнений в себе. Размышлений над собственными планами и вариантами, уверенности в том, что совершила ошибку, которую не сможешь остановить, пока она не прокатится по всей системе. Когда слушаешь всю входящую информацию, как будто это изменит хоть один аспект того, что уже сказано и чего не вернешь.

Сейчас Наоми занималась именно этим.

Ее ящик покинул «Мосли», чтобы попасть в другой корабль, практически его близнец с названием «Бикаджи Кама». Они шли на четверти g к Оберону с шахтерским оборудованием, взятом по дешевке на Марсе. Гул двигателей стал настолько привычным, что Наоми их не слышала, разве что корабль начинал корректировать скорость или траекторию, и то все сводилось к гармонической вибрации, от которой где-то что-то звенело. В виде прощального подарка от Мосли Наоми получила пайки с Земли. Рис, растительный протеин и соус карри – могло бы сойти за астерскую еду, если бы туда не добавили изюм. Наоми настроила свою систему как локальную, и совсем не привязывалась к компьютерам «Камы», если только ей не требовалось что-то, что могло найтись только там. У нее была музыка – легкая мамба с Цереры, под которую она танцевала девчонкой – и столько новостей, сколько она могла вынести.

Она обустроила в своем помещении место для разминки и упражнений, и заставляла себя строго придерживаться распорядка, по которому ей приходилось потеть дважды в день. И спать она ложилась по расписанию, приглушая свет на восемь часов, не больше и не меньше, и никогда не засыпала в другое время. Никогда не дремала. Рутина как ничто другое помогала держать тьму на расстоянии.

А в промежутках Наоми снова изучала данные и ждала, когда разобьется очередная бутылка.

Монитор показывал схему комплекса Бара Гаон с двумя существующими поселениями и планом будущего расширения. Бара Гаон достиг самого очевидного успеха из всех новых человеческих систем, с его городами на трех планетах, уже вышедшими на самообеспечение, с независимым горнодобывающим комплексом, разрабатывающим необычайно богатый пояс астероидов, с базами на двух лунах единственного газового гиганта системы. Картина человеческого присутствия в системе напоминала первый зеленый росток: бледный, тонкий, слабый и обещающий великую силу в будущем. Первые волны вели сюда две организации – агротехническая корпорация с базой на Ганимеде и мусульманская община из зоны общих интересов в Великом Терае. Обе сумели построить функциональное партнерство, которое привлекло еще пять волн поселенцев за двадцать лет.

Комплекс начинался как часть Солнечной системы, но продолжалось это недолго. План расширения увяз в переговорах задолго до прихода Лаконии, и теперь Дуарте двигал его изо всех сил.

Предлагалось заложить пять новых городов, по два на планетах, ближних к местному солнцу, один на более холодной внешней. Сеть высокочувствительных сенсоров для создания полной карты системы за следующие шесть лет. Восемнадцать новых исследовательских миссий. Рассчитанное на два года расширение гражданской инфраструктуры с упором на поддержку науки и культуры. Если сработает, Бара Гаон заткнет за пояс Солнечную систему меньше чем за столетие. Более амбициозного, да при этом еще и вполне осуществимого плана Наоми видеть не приходилось.

В амбициях и заключалась главная надежда подполья. Главная надежда Наоми.

Она пролистала списки проектных предложений. Уже в сотый раз. Каждая фаза требовала чего-то своего. Только для строительства сети датчиков понадобится нанять сто тридцать инженеров и технических специалистов. И хоть

заявлялось, что сеть строится в первую очередь для картографирования, не нужно быть гением, чтобы понять ее потенциал для слежения за системой. Операции подполья сильно упростились бы, если среди инженеров и специалистов в комплексе Бара Гаон нашлось бы десять-двадцать процентов, работающих на Сабу.

Наоми составила собственную карту проекта. Как, не мешая расширению, подспудно его контролировать. Первой целью она обозначила управление кадрами на Бара Гаоне. Они уже подавали заявки, уже запустили бюрократическую машину для отбора новых работников. Наоми выделила семь ключевых позиций и создала профили кандидатов, которые Саба мог заполнить данными своих соратников. Важно, чтобы люди были не фальшивкой, а настоящими личностями с реальной историей и действительной квалификацией. Если им удастся занять хотя бы две позиции из семи, этого хватит, чтобы обеспечить им преимущество перед теми, кто придет позже. Три – и они смогут так замести следы, что их станет непросто обнаружить даже если Лакония что-то заподозрит. Пять – и Саба сможет эффективно контролировать рост комплекса Бара Гаон.

Еще она установила возможные проблемные моменты. Главный администратор провинции Зеханат на Бара Гаон-6, которую они называли Аль-Халуб, являлся близким другом Кэрри Фиск и открыто поддерживал власть Лаконии. Было важно сдвинуть приоритеты со всех базирующихся там проектов и подорвать личное влияние администратора. Профсоюзы на лунах газового гиганта состояли в родстве со старыми группами, проповедовавшими ненависть к внутрякам, и все еще выступали против деятельности Транспортного Союза со всем рвением угнетенных, какими они сами себя провозгласили. В местном правительстве состояла общественная фракция, чьи речи о вооруженном сопротивлении Лаконии звучали все громче, что могло привлечь внимание, не принеся практической пользы, если их не обуздать.

«Нельзя воевать, вооружившись скрепками», – сказала Бобби в воображении Наоми.

– А ты посмотри на меня, – ответила Наоми.

Ее голос эхом разнесся по контейнеру, вплелся в музыку. Наоми кольнуло беспокойство. Она закрыла файл, отодвинула монитор. Все время после ухода из Солнечной системы она все надеялась, что воспоминания об их последнем разговоре растеряют часть своей силы, но словно засевшая под кожей заноза, они начинали ныть каждый раз, как она к ним прикасалась.

«Дерутся двое, а пушка только у одного и он не против пострелять? Охренеть короткая выйдет драка».

А это не Бобби. На этот раз говорил Амос. Десятки лет полетов на одном корабле с ними сформировали в голове Наоми маленькую версию их семьи. Сделали их часть частью ее самой, даже если ей этого не особенно хотелось. Даже когда их маленькие отражения говорили ей, что разговор не закончен

Она оттолкнулась от амортизатора, ее движение отозвалось шипением подвесов. Переключила музыку на другую – ярче, четче, быстрее. Такую, чтобы смогла взбодрить. Время для тренировки еще не пришло, но организм требовал движения. Будто работа длинных мышц ее рук, ног, спины могла снять напряжение между ней и людьми, которых здесь нет.

– Это не короткая драка, – сказала она, цепляя эластичные ленты к потолку контейнера.

Когда она впервые вошла в свой маленький ящик, застежки покрывала серая краска. Теперь они блестели чистой сталью.

– Когда я дралась последний раз, драка шла уже много поколений, задолго до того, как я вообще вышла на ринг. Нельзя оружием проложить путь к миру.

«Мир – не единственная достойная цель. Как насчет того, чтобы положить путь к свободе или справедливости?»

Наоми сунула ноги в петли на полу, выпрямилась, взялась за ленты и стала тянуть. Работа давалась нелегко. Мышцы немного болели, но как раз в небольшой боли и заключался смысл. Теперь в воображении вместо голоса Амоса звучал голос Джима.

«Автократия такая штука. Выглядит приличной, пока более-менее прилично выглядит. По крайней мере, с виду она жизнеспособна. И выглядит так до тех пор, пока не перестает. Вот тогда ты и обнаруживаешь, что уже слишком поздно».

– Я дерусь, – сказала Наоми, закряхтела и снова выжала нагрузку. – Тихая работа – та же битва. Даже лучше. Только так мы и победим.

«Только в нашей жизни победы мы не увидим», – сказала Бобби. Вот в этом и был смысл. В глубокой, истинной мысли, ради которой Наоми и поселила в голове любимые голоса.

Пот пропитал ее волосы, четверти g не хватало, чтобы он тек по лицу. Руки дрожали на каждом рывке. Она замедлилась, следя за каждым движением. Это усложняло работу, что нравилось Наоми. И берегло от травм, что имело критическое значение. Медленно, осторожно, сосредоточено. Избегая повреждений.

«Как будто метафора для чего-то совсем другого, да?» – сказал голос Джима, и она рассмеялась над его шуткой.

С возрастом отпадает все, что не имеет значения. И становится во много раз ценнее все, в чем значения достаточно, чтобы оно не отпало.

Она отцепила ленты и начала переставлять их для упражнений на спину, и в это время на монитор амортизатора и терминал одновременно пришло сообщение. Она смотала и убрала ленты. Позже закончит. На мониторе висело одинокое уведомление. «Кама» получила зашифрованное сообщение с подписью Наоми. Где-то там, ниже плоскости эклиптики Оберона, разбилась бутылка и выплеснула все свои данные. Наоми вытащила копию из буфера корабля и запустила сравнение на своей системе. Некоторая деградация обязательно найдется. Всегда находится. Но сигнал и контрольная сумма на всем пути должны повторяться. Понадобится дьявольская удача или очень сильная радиация, чтобы что-то, сработанное руками Наоми, стало для нее опасным. Она просто хотела убедиться, что все идет правильно.

Все файлы и отчеты открывались как из копии, так и из исходного архива. Система выдала окончательный вердикт с таким звуком, будто кто-то щелкнул пальцами. НЕВОСПОЛНИМЫЕ ПОТЕРИ ОТСУТСТВУЮТ.

Здесь все. Теперь новый виток – анализ, новый пакет приказов и рекомендаций, брошенный на волю волн. Наоми, конечно, уже начала его собирать. Но сейчас наслаждалась чувством исполненного долга.

Она переключилась на новости и стала сбрасывать непрочитанные копии в систему амортизатора, заменяя новыми, словно наполняя чашку в никогда не пересыхающем фонтане. Пробежав пальцами по экрану, пролистала список того, что, по мнению системы, могло ее касаться. Местечковые выборы на Саананге неожиданно выиграл кандидат, которому прочили второе место – этот шаг Наоми рекомендовала в прошлой бутылке. Разработчик с Марса заключил договор партнерства со станцией «Медина» для создания новой системы безопасности, что Наоми не обрадовало, хотя и входило в ее список решаемых отклонений. В Солнечной системе сработала тревога. Сигнал опасности, но какой – ни слова.

Хотя Наоми и так знала, что за опасность. Война Бобби. Та, которая с оружием.

Где-то там, так далеко, что даже движение со скоростью света подразумевало несколько часов времени, рисковали своими жизнями Бобби и Алекс. А может уже и потеряли их. Тут уж ничего не поделаешь. Наоми охватила безысходность. Или она просто осознала то, что и так всегда понимала.

Она свою роль выбрала. Заняла свое место в маленькой горошине под наперстком и помогала строить игру. Она могла работать с подпольем десятками разных способов. Могла выбрать любую из тысяч новых жизней вообще без подполья. Но оставалась здесь, потому что сделала такой выбор. Контейнер давал чувство уединения, а не изоляции. Убежища, где она могла переждать, пока в ее сердце не уляжется муть, а в мысли не придет ясность.

Тогда это казалось хорошим планом. Казалось работой. Теперь, когда кончики ее пальцев зависли над предупреждением системы безопасности, она уже не была в этом уверена.

Она закрыла новости шлепком, каким убивают насекомое. Под ними так и висело окно анализа данных с бодрым «НЕВОСПОЛНИМЫЕ ПОТЕРИ ОТСУТСТВУЮТ».

– Как будто метафора для чего-то совсем другого, – сказала она и представила, как рядом рассмеялся Джим.

Как в лучшие времена, они перебрасывались одной и той же шуткой.

И через секунду:

– Да к черту все. Надо выбраться из этой долбаной коробки.

Переведено: M0nt

 

Глава 9: Тереза

Кэрри Фиск была президентом Ассоциации миров. Вот почему, насколько понимала Тереза, у президента Фиск хватало политического веса на то, чтобы ей позволено было встретиться за завтраком с отцом. За маленьким столиком Тереза расположилась по правую руку от отца, Кэрри Фиск напротив, и у наблюдавшей за разговором Терезы иногда возникало ощущение, что она смотрит за игрой в настольный теннис.

– Торговое соглашение между Обероном и группой из пяти миров даст несомненные преимущества, – говорила Фиск. – Подберем несколько подходящих звездных систем, серьезно возьмемся за них – и тем достигнем быстрого прогресса. За семь-десять лет Оберон или Бара Гаон легко подтянут до самодостаточности три-пять систем, потом каждая из них возьмет на себя очередных подшефных. Гораздо эффективнее развивать колонии геометрической моделью роста, а не давать всем равный приоритет.

Отец неторопливо кивнул. Знакомый жест. Он покосился на Терезу и чуть вскинул бровь. Мимолетные переглядки соучастников. Фиск слегка поднапряглась. Эта женщина так страстно добивалась расположения отца, что становилось даже неловко за нее. Тереза дернула плечом. Так, легкое движение всего на пару миллиметров, типа: «Хочешь, чтобы я спросила?». Отец кивнул.

– Как насчет коррупции? – спросила Тереза.

Фиск рассмеялась.

– Слава Оберона бежит далеко впереди него. Губернатор Риттенаур заверил меня, что все под контролем. Попалось несколько паршивых овец, но в неподнадзорных колониях такое случается. Теперь, когда Оберон под управлением Лаконии, этой проблемой уже занимаются.

Тереза кивнула и откинулась на спинку стула посмотреть, как отреагирует отец. Он медлил. Тереза положила в рот кусок яичницы. Желток был жидким, как она любила, и она обмакнула в него поджаренный тост. Келли – личный дворецкий отца – поднес Фиск еще одну чашку кофе. Когда отец вздохнул, в глазах Фиск ясно прочиталось поражение. На мгновение, она тут же его спрятала, но Тереза успела заметить.

– Идея хороша, – сказал отец. – Но я не уверен, что именно этой пятеркой миров следует заниматься в первую очередь. Я рассмотрю все, вернемся к этому вопросу на следующей неделе.

– Да, сэр, – сказала Фиск. – Конечно.

Встреча за завтраком окончилась, Фиск ушла, а Тереза осталась. Пока Келли убирал тарелки со стола, отец встал, потянулся и обернулся к ней.

– Ну, – спросил он, – что заметила?

– Она нервничала, – сказала Тереза.

– Она всегда нервничает, – сказал отец. – Отчасти потому я ее и выбрал. Если люди слишком комфортно себя чувствуют, они становятся небрежны. Расхлябаны. Что еще?

– Она была готова к вопросу о коррупции. И акцентировала внимание на Обероне, а не на том, как выбирали пять миров.

– Пыталась что-то скрыть?

– Мне так не кажется, – размышляла Тереза. – Просто она знает, какая репутация у Оберона, вот и напирала на очевидное. Когда ты заговорил про подбор миров, она вздохнула с... облегчением?

– Согласен. Ладно. Было занятно. У меня скоро военное совещание с Трехо из Солнечной системы. Есть желание поприсутствовать?

Ответом было «нет». Сегодня занятия в школе, а значит, она увидит Коннора. Больше, чем тайком встречаться с Тимоти, больше чем играть с Крыской или даже быть с отцом, ей хотелось пойти сегодня в класс. И от этого она чувствовала себя виноватой. Ужасно, если отец подумает, будто он не важен для нее, тем более что это немножечко правда…

– Если хочешь, – сказала она, старясь, чтобы голос звучал радостно и беззаботно.

Он усмехнулся и потрепал ее по волосам.

– Не нужно. Занимайся с полковником Иличем. Если у Трехо будет что-то важное, я расскажу.

– Ладно, – согласилась она. А потом, поскольку он и так все понял, добавила: – Спасибо.

– Не за что, – махнул он ей.

* * *

Едва войдя в класс, она сразу поняла, что что-то не так. Обычно все кучковались небольшими вальяжными группками по диванам и стульям в общей зале и болтали, чуть не с полдесятка разговоров шумело одновременно. Если она входила в помещение, все, конечно, замечали, но особенно не пялились. Сегодня же все почему-то жались по углам, подпирая стены и колонны, как мелкое зверье при приближении крупного хищника. Коннор стоял один, хмурился в наручный компьютер, как будто там было что-то неприятное, и пытался делать вид, что все хорошо. Остальные то и дело косились на нее и сразу отводили глаза, и только Коннор настолько упорно ее не замечал, что это отдавало демонстративностью.

– Сейчас вернусь, – полковник Илич тронул ее за плечо. – Нужно забрать кое-что, прежде чем начнем.

Она рассеяно кивнула, отпуская его. Внимание ее было приковано к Мюриел Коупер. То была девочка на год старше Терезы – растрепанные каштановые волосы, щербинка между передними зубами и художественный талант, в том смысле, что все лица на парадных афишах школьных мероприятий обычно рисовала она. Сейчас она шла к Терезе, и ее откровенно трясло. Невольно вспомнилась Кэрри Фиск.

– Тереза, – произнесла Мюриел. – Могу я… Можем мы минутку поговорить?

Отчего-то стало страшно, но Тереза кивнула. Мюриел сделала несколько шагов к двери во двор, затем замерла и оглянулась, точно как Крыска, когда желала убедиться, что Тереза следует за ней. Во дворе Мюриел остановилась, стиснула руки и прижала к животу, словно ребенок, которого наказывают. Хотелось встряхнуть ее, заставить расцепить руки и встать нормально. Беспокойство Мюриел жгло, как огонь, и Терезу тоже охватило волнение.

– Что происходит? – спросила она.

Мюриел облизнула губы, глубоко вздохнула, потом вскинула голову, посмотрела Терезе в глаза.

– На прошлой неделе, когда школа ездила в летний лагерь, и мы все поехали, там была ночь, и мы с компанией выбрались и побежали к пруду, а все думали, что мы спим, и Коннор поцеловал меня.

Тереза почувствовала, что ей нехорошо. Она не понимала, что с ней, но в животе, чуть ниже пупка, что-то заледенело, глубоко внутри, и мышечный пресс тут ни при чем. Костяшками домино стремительно падали мысли. Коннор поцеловал Мюриел. Более того, он сам захотел поцеловать Мюриел. Более того, Мюриел знала, что Терезе не все равно. И все знали.

О Господи, и Коннор, выходит, тоже знал.

– Я порву с ним, – лепетала Мюриел. – Если ты хочешь.

– Плевать мне, порвешь ты с ним или нет, – сказала Тереза. – Если вам с Коннором нравится бегать по лесу и целоваться, мне-то что?

– Спасибо, – Мюриел развернулась и чуть не вприпрыжку поспешила обратно в классную комнату. Тереза потащилась следом, прилагая огромные усилия, чтобы то, что корежило ее тело, не отразилось на лице. Полковник Илич вошел одновременно с ней, тепло улыбнулся. Подмышкой он держал черно-белый шар размером с отрубленную голову.

– Сегодня, – обратился он ко всем, – мы разучим с вами новые футбольные упражнения. Восточный газон после дождя для занятий немного сыроват, но если вы, милые леди и джентльмены, соблаговолите проследовать за мной в спортзал, то сможете переодеться в более подходящую одежду...

Вся середина дня была наполнена криками и жгучим напряжением в ногах и спине. По мячу она пинала слишком сильно и мазала чаще, чем попадала, и все время ощущала на себе внимание класса. Мюриел. Коннора. Даже полковник Ильич заметил, что у нее не идет игра, но, кроме вежливого вопроса о том, как она себя чувствует, докапываться не стал. Когда настало время идти в душ и переодеваться в нормальную одежду, в раздевалку со всеми она не пошла. У нее есть собственные апартаменты. Больше нет нужды быть с ними. Ни с кем из них.

Уходя, она обернулась посмотреть, не с Мюриел ли Коннор. Не держатся ли они за руки. Не целуются ли. Раз уж они теперь… Коннор с Халидом Марксом стоял возле стального питьевого фонтанчика, а Мюриел прикидывалась умирающей и ее поднимали с пола Аннеке Доуби и Майкл Ли. Наверно, от такого Терезе должно было полегчать, но не полегчало.

Только оказавшись в уединении своих комнат, она позволила себе разрыдаться. Как глупо. Да, о Конноре она думала чаще, чем о других мальчишках, но и все, ничего больше. Она никогда не целовала его, не пыталась взять за руку. До сегодняшнего дня ей в голову не приходило, что он знает, что она выделяет его среди других. Что вообще кто-то знает. А он, оказывается, посреди ночи убегает из палатки для встреч с долбаной Мюриел Коупер. Да кто вообще отвечал за эти походы, раз там происходит такое? Ведь дети могли утонуть, их мог сожрать лесной зверь. Ужасная некомпетентность. Вот в чем проблема. Вот почему – невероятно, но факт, – она теперь рыдает.

Крыска сунулась ей в ладонь теплым, шершавым носом, подпихнула. В глазах старой псины безошибочно читалась тревога. Неуверенно вильнул толстый хвост.

– Дура, – сказала Тереза и сама поразилась, как измученно звучал ее голос. – Какая же я дура.

Крыска прокашляла что-то мало похожее на лай и запрыгнула на нее передними лапами. Недвусмысленное предложение. Выбрось все из головы и айда играть. Тереза повалилась на постель в надежде, что получится заснуть или что кровать раскроется, как фильмах, и она провалится в какое-нибудь другое измерение, туда, где о ней никто и никогда не слышал. Крыска снова фыркнула. Потом гавкнула.

– Ну ладно, – сказала Тереза. – Только дай переодеться, чтоб не пахнуть потом. Глупая собака.

Крыска еще сильнее завиляла хвостом. Куда искренней.

Утренние тучки рассеялись, но все вокруг было еще мокро после дождя. Круговорот воды во всех мирах империи похож. Если в мире есть жизнь, там будут ливни и грязные лужи. Она прошла под колоннадой, стремясь уйти как можно дальше от жилой части Государственного Здания. Не нужна ей сейчас никакая компания, кроме собаки и жалости к себе.

В голове крутилось – а могла ли она поступить иначе? Сказать Мюриел «нет», заставить разорвать все отношения с Коннором? Очень даже могла. И теперь еще не поздно, вообще-то. Можно пойти к полковнику Иличу, намекнуть, что ей неприятно общаться с Мюриел, и ту мгновенно выпихнут из класса. И даже можно потребовать, чтобы Коннор больше времени проводил в Государственном Здании, просто потому что ей так хочется, и, будьте уверены, так и будет.

Но все поймут, почему она так поступила, а значит, это невозможно. Она уходила по серо-зеленому газону в самую глубь сада, выискивая невысокий, поросший травой склон холма за территорией Государственного Здания, и жалела, что не может взять и умереть или повернуть время вспять.

Крыска насторожилась, темные висячие уши встали торчком. Собака возбужденно пролаяла и поскакала куда-то в сторону с прытью, неожиданной для старых, дряблых лап. Тереза, несмотря на все, рассмеялась.

– Крыска! – позвала она, но учуявший что-то пес не обернулся. Толстый, виляющий хвост исчез в зарослях привезенной с Земли сирени, и Тереза поспешила следом.

Она была почти уверена, что Крыска погналась за скользуном, а может, за пепельным котом или еще каким животным из местной фауны, которые, случалось, забредали на территорию. Собака ловила их иногда и ела, хотя от здешнего зверья ей потом было плохо. Тереза всегда боялась, что однажды сюда проберется какой-нибудь крупный хищник. Но ободя изгородь, она увидела только Крыску, да одинокую человеческую фигуру, сидевшую на траве и смотревшую за горизонт. Седеющие, коротко стриженные волосы. Лаконианская форма без знаков различия. Дружелюбная, опустошенная улыбка.

Джеймс Холден, а Крыска развалилась с ним рядом и извивалась на траве, почесывая спину. Тереза резко остановилась. Холден лениво потянулся и потрепал собаку по животу. Крыска вскочила на ноги и пролаяла на Терезу: Давай к нам! Почти против воли Тереза направилась к самому знаменитому пленнику империи.

Она не любила Холдена. Она ему не доверяла. Но всякий раз, когда им случалось разговаривать, он был вежлив и совсем не страшен. Он даже – в какой-то неопределенной, философской манере – немного забавлялся всем, и потому было совсем не сложно проявлять вежливость в ответ.

– Привет, – не оборачиваясь, поздоровался он.

– Здравствуйте.

– Знаешь, что странно? – сказал он. – Дождь пахнет точно также, а влажная земля – нет.

Тереза не ответила. Крыска перевела взгляд с пленника на нее и обратно, словно ждала, что сейчас будет что-то интересное. Немного погодя, Холден продолжил:

– Я вырос на Земле. Когда мне было столько же, сколько тебе сейчас… четырнадцать, верно? Когда мне было столько же, я жил в Монтане на ранчо с восемью родителями и кучей зверья. Дождь там пах точно так же. Я думаю, это озон. Знаешь, от электрических разрядов? Но у земли после ливня был такой сильный, глубокий запах. Похожий на... Даже не знаю. Хорошо пахло. А здесь пахнет мятой. Так странно.

– А то я влажной почвы никогда не видела, – чуть ли не обиделась она. – Тот запах называется петрихор. Это из-за спор актиномицетов.

– Не знал, – сказал Холден. – Хороший запах. Я скучаю по нему.

– Это моя собака. – Намек, что пса лучше оставить в покое, до него явно не дошел.

– Крыска, – повторил Холден, и Крыска радостно завиляла хвостом, довольная, что ее тоже приняли в разговор. – Интересная кличка. Ты выбрала?

– Да, – сказала Тереза. – Вообще-то она Мускусная Крыса, но я зову ее Крыской.

– А настоящую мускусную крысу видела?

– Нет, конечно.

– А кличка тогда откуда? – Он расспрашивал на удивление открыто и простодушно. Почти наивно. Как будто это он ребенок, а она взрослая.

– Из книжки с картинками, которую читал мне отец, так звали одного из персонажей.

– Тот персонаж был мускусной крысой?

– Ну да, – сказала Тереза.

– Так вот в чем дело, – протянул Холден. – Что ж, загадка решена. Знаешь, не стоит меня бояться. Она вот не боится.

Тереза переступила с ноги на ногу. Почва размокла из-за дождя, и он прав. Она пахла мятой. В голову пришло с полдесятка различных вариантов ответа, например, просто молча развернуться и уйти, или сказать, что она нисколько не боится, а он дурак, если так подумал. Не будь она уже так унижена и зла, наверно отшутилась бы. Но сейчас тянуло в драку, а он предоставлял хорошую возможность. Он был одним из немногих, кого можно кусать без опаски.

– Вы террорист, – сказала она. – Вы убивали людей.

Что-то промелькнуло в его лице, но слишком быстро, она не успела разглядеть. Затем он снова улыбнулся:

– Пожалуй, что так. Но теперь уже нет.

– Не понимаю, почему отец не держит вас в тюрьме.

– О, у меня есть ответ на этот вопрос. Я его танцующий медведь. – Холден улегся на спину на траву и уставился в небо. На высокие белые облака в синеве, на подрагивающие огни строительных платформ за ними. Тереза понимала, какую игру он ведет. Он втягивает ее в разговор. Рассуждения про дождь и почву. Откуда у Крыски такая кличка. Теперь эта загадочная фраза про танцующего медведя. Все это приглашения, но принимать игру или нет – решать ей.

– Танцующий медведь? – спросила она.

– Древние короли любили держать при своих дворах опасных зверей. Львов. Пантер. Медведей. Учили их показывать разные трюки и не есть гостей, ну или хотя бы не всех. Этакий способ продемонстрировать силу. Медведь – убийца, все знают, но король так силен, что забавляется с ним, как с игрушкой. Если бы Дуарте посадил меня в клетку, люди могли бы подумать, что он меня боится. Или что я буду серьезной угрозой, если вдруг выберусь. А выпуская меня и позволяя мне – как будто бы – свободно бродить повсюду, он показывает всем во дворце, что отрезал мне яйца. – Он совсем не казался обозленным. Или смирившимся. Он, пожалуй, даже веселился.

– У вас спина намокнет, если будете так лежать.

– Я знаю.

Молчание затягивалось, она чувствовала, как тишина давит на нее.

– Скольких людей вы убили?

– Смотря как считать. Я старался по возможности не убивать. Видишь ли, какое дело? Я в самой настоящей тюрьме. Чертовски уверен, что прямо сейчас два профессиональных снайпера – как минимум два – целят мне в лоб, готовые продырявить мне башку, если я попытаюсь напасть на тебя. Так что даже если бы мне вдруг и вздумалось обидеть тебя, что совершенно не так, я все равно никак не смогу. Я же танцующий медведь. Самое безобидное существо при дворе, ведь обо мне все знают. Опасны те, кому ты доверяешь. Короли и принцессы куда чаще гибли от яда друзей, чем от медвежьих клыков.

Звякнул ее наручный компьютер. Полковник Илич запрашивал разрешения поговорить. Она отослала подтверждение, что вызов получен, но связь не открыла. Холден ухмыльнулся.

– Долг зовет? – спросил он.

Тереза не ответила, лишь прихлопнула по бедру. Крыска поднялась и заковыляла к ней, радуясь тому, что они уходят, так же, как радовалась бы возможности остаться. Тереза развернулась и направилась к Государственному Зданию. Когда Холден окликнул ее, голос его звучал странно многозначительно. Словно он пытался впихнуть в слова смыслов больше, чем содержалось в слогах.

– Если беспокоишься, то тебе следует приглядывать за мной.

Она оглянулась. Он снова сидел. Спина, как она и предупреждала, была вся мокрая, но его это, казалось, совершенно не волновало.

– За мной все время наблюдают, – продолжал он. – Даже когда кажется, что это не так. Ты тоже должна приглядывать за мной.

Она нахмурилась.

– Ладно, – сказала она и пошла прочь.

Идя на встречу с полковником, пока рядом довольно сопела Крыска, Тереза пыталась разобраться в обуревавших ее чувствах. История с Мюриел и Коннором еще сидела в душе острым жалом, по-прежнему мучил жгучий стыд. Но уже не так сильно, как прежде. И вместе с тем не никак не шло из головы какое-то смутное беспокойство, и все потому, что Крыска радовалась, когда натыкалась на Холдена, а она – нет.

Полковника Илича она нашла в общей учебной зале. Теперь, когда ученики больше не сидели по стульям и диванам, все здесь выглядело иначе. Сами стены, казалось, расступились в стороны, наполняя комнату пустотой. Шаги Терезы отдавали эхом, проклацали по плитке когти Крыски. Илич просматривал что-то на своем наручном компе, но при ее приближении тут же поднялся.

– Спасибо, – сказал он. – Надеюсь, я ничему не помешал?

– Ничего особенного, – ответила она. – Просто гуляла.

– Отлично. Твой отец просил узнать, свободна ли ты.

– Что-то случилось?

– Пиратский захват в Солнечной системе, – сказал Илич. Затем, спустя мгновение: – С самыми досадными последствиями для системы безопасности. Возможно, потребуется эскалация ответных мер.

– Пропало что-то важное?

– Да. Но прежде, чем идти к твоему отцу… – лицо Илича смягчилось. На секунду оно приобрело то же выражение, какое она видела у Джеймса Холдена. Стало жутко. – Не хочу вмешиваться, но мне показалось, что сегодня на занятиях тебя что-то беспокоило.

Вот он, момент. Достаточно лишь упомянуть, что ей не нравится Мюриел Коупер, и эта девочка никогда больше не будет желанной гостьей в Государственном Здании. Или сказать, что Терезе хочется пойти со всеми в следующий школьный поход с ночевкой. Тогда она тоже сможет удирать по ночам из палатки и целоваться с мальчиками у воды. Слова уже дрожали на языке, жесткие, как леденцы. Но тогда Илич все узнает. Да он уже знает.

Опаснее всего те, кому ты доверяешь.

– Тереза? – окликнул Илич. – Что-то не так?

– Нет, – сказала она. – Все прекрасно.

Переведено: grassa_green

 

Глава 10: Элви

Что-то было не так. Она не знала, что именно, но её переполняло чувство опасности и дезориентации. Она кашляла и блевала воздухопроницаемой жидкостью, а Фаиза рядом не было. Его амортизатор выглядел брошенным и сухим. Значит ушел уже давно. Разум медленно возвращал воспоминания: Она на Соколе. Они шли на огромной тяге в систему Текомы. Она была в амортизаторе высоких ускорений. И что-то пошло очень не так.

Она хотела спросить «Что произошло?», но смогла выдавить только невнятное: «Шшо... пршш...».

– Не пытайтесь пока говорить, – мягко посоветовала врач, симпатичная молодая девушка в мичманском звании по имени Кальвин. Тёмный оттенок её кожи и черты лица наводили Элви на мысль, что их далекие предки могли произойти из одного региона Западной Африки. Но она никогда не спрашивала, а та наверняка не знала и сама. Лаконианцы не разделяли интереса землян к своему этническому происхождению. Элви никак не могла сфокусироваться, а потому странным образом казалось, что лицо Кальвин плавает отдельно от тела.

– Шш..., – попыталась спросить она, проигнорировав совет, и её снова вырвало.

– Перестаньте, – более решительно потребовала Кальвин. – У вас реакция на седативную смесь, под которой вы находились в полёте. Прежде чем привести вас в сознание, нам пришлось провести несколько процедур и тестов, чтобы убедиться, что мы не нанесём никакого вреда.

Медицинскую манжету, которую девушка стягивала с её руки, Элви заметила только сейчас – стало больно, когда выходили иглы. Несколько трубок тянулось от манжеты к стоящему рядом монитору выдачи лекарств. Элви попыталась прочесть, чем её накачали, но так и не смогла сфокусироваться. Слова на экране остались загадочным пятном.

– Шшто… – теперь ей удалось справиться с приступом рвоты, но прежде чем она сумела закончить, в комнату ворвался Фаиз.

– Она в сознании? Почему никто не позвонил мне! – заорал он на Кальвин. – Дайте посмотреть на её диаграмму!

Муж схватил её за руку и сжал немного сильнее, чем требовалось. Вблизи становилось ясно, что его глаза покраснели и слегка опухли. Он что, плакал?

– Сэр, – ответила ему Кальвин. – Она в сознании, потому что закончилась процедура. Все сканы чистые. Мозг не поврежден. Потери функциональности тоже не должно быть.

– Повреждение мозга? – прохрипела Элви. – Могло быть повреждение мозга?

В горле запершило. Фаиз схватил и поднёс к её губам пластиковую бутылку с воткнутой соломинкой. Она жадно присосалась к ней. Оказывается, её мучила жажда. Надо же...

– Были опасения, что у тебя угнетение дыхания, что мозг не получает кислород, – объяснял Фаиз, пока она поглощала воду. – Мы просто хотели быть уверены.

– Это маловероятно, – успокоила Кальвин. – Но мы приняли все меры предосторожности.

– Что произошло? – наконец удалось спросить Элви, когда её жажда была утолена.

– Вы что, не сказали ей? – рявкнул Фаиз в сторону Кальвин. – Элс, милая, у тебя была реакция на...

– Нет, – перебила она. – Это я знаю. Где мы? Я чувствую гравитацию. Мы ещё в процессе перехода?

Пока она говорила, Кальвин начала собирать инструменты. Похоже, что бы ни случилось с Элви, дальнейшее лечение не требовалось.

– Да, – ответил Фаиз. – Но мы уже в Текоме. Как раз заканчиваем оттормаживаться.

– Я пробыла в отключке так долго?

– Я до смерти перепугался, Элс. Я приготовил целую батарею тестов, чтобы убедиться, что такого больше никогда не повторится.

– Сагалю с его расписанием не понра...

– Сагаль со мной согласен. Я даже удивился. Думаю, от перспективы потерять любимого биолога Дуарте он чуть не обоссал свои форменные штаны.

На этих словах Кальвин фыркнула.

– Я здесь закончила. Вам от меня ещё что-нибудь нужно?

– Нет, – ответила Элви. – Да. Когда я смогу вернуться к работе?

– Хоть сейчас, если чувствуете, что в силах.

– Кальвин, спасибо вам, – поблагодарила Элви.

Девушка улыбнулась и отсалютовала ей.

– Всегда пожалуйста, майор, – сказала она, и ушла.

– Может тебе лучше отдохнуть, – нахмурился Фаиз. Элви засмеялась. Он не хмурился почти никогда, и со своим детским лицом сейчас стал похож на насупившегося малыша.

– Я в порядке, – заверила она, но через секунду добавила: – Ладно, не в порядке. Но приду в норму. Вопрос времени.

– Мне это не нравится, – буркнул Фаиз. Элви опёрлась на его руку. Какая липкая у неё кожа. Вот в душ ей точно нужно.

– Текома, значит? – спросила она. – По отчётам зондов, здесь нейтронная звезда.

Она попыталась сесть. Голову немного повело, и она остановилась на половине процесса.

– Ага, – согласился Фаиз, подкладывая руку ей под спину, чтобы поддержать. – Но тут, знаешь, всё немного страннее.

Головокружение отпустило, и фокусироваться стало легче. На экранах вокруг наконец проступили нормальные буквы и цифры.

– Помоги-ка мне, – попросила она, спуская ноги на пол. Фаиз обнял её за талию, и она попыталась подняться. Слабость в ногах ощущалась, но похоже они шли на четверти g, или вроде того, и стоять было нетрудно. Фаиз посмотрел, осторожно убрал руку, в готовности подхватить, если что. Но падать она не собиралась.

– Надо одеться, – сказала она. Он кивнул и открыл ближайший шкафчик с вещами. – Как это страннее?

– Пустовато, – пояснил Фаиз, бросая ей форму и чистое нижнее белье. – Массивная нейтронная звезда, с большой скоростью вращения. Но ни планет, ни планетоидов, ни астероидов, ничего.

Элви сбросила тонкую пижамку, стандартную для амортизатора погружения, и направилась в душ. Фаиз с полотенцем последовал за ней. Под горячей водой голова снова закружилась, но теперь хватило опереться рукой о стену, и пару раз глубоко вдохнуть. Фаиз внимательно наблюдал, но когда убедился, что с ней все в порядке, наконец расслабился. Смывая последние остатки пота и грязи, она сказала:

– В той системе они тоже всё вычистили, чтобы сделать алмазное хранилище.

– Здесь нечто большее. Не в смысле никаких планетарных тел. А в смысле вообще ничего. Ни тебе микрометеоритов. Ни пыли. Ни даже свободно болтающихся протонов. Вакуум настолько стерильный, насколько вообще возможно.

– Хм, это... Ладно. Страннее. – Элви выключила воду, и Фаиз бросил ей полотенце. – А разве так бывает?

– Неа. Если не поддерживать чистоту. Мы вообще-то ещё на Млечном Пути, и всякий мусор всё равно будет забредать время от времени. Значит система не только чистая, но и кто-то активно в ней убирается. И кстати, чтоб ты понимала, здешние врата в пять раз дальше от звезды, чем в других системах. И над плоскостью эклиптики. На девяносто градусов. А про звезду даже не спрашивай.

– А что не так со звездой?

– Массивная. И не просто массивная, а вот прямо... «плюнь-и-коллапсирует-в-черную-дыру» – такого уровня.

– Хорошо, что некому плюнуть.

– Улавливаешь? И оказывается – в нейтронных звёздах смотреть-то особо не на что. Если не брать магнитные поля, они просто, ну... не впечатляют. Нет, материя невероятной плотности, мощь, способная разрушить пространственно-временные связи – без сомнений. Яркая просто адски – само собой. Но я-то ждал лазерного шоу, светопреставления как минимум. А тут просто ещё одно солнце, только поменьше, и даже как бы немного бесится от этого факта. И вертится так, что попадает в класс пульсаров. Мы кстати достаточно далеко, чтобы избежать худших эффектов магнитных возмущений.

Она глубоко вздохнула. В его словах отчетливо слышалось беспокойство. И она знала, на кого оно направлено.

– Да в порядке я, – успокоила она.

– Ни разу. Ты чуть не умерла.

– Ну не умерла же? Значит, теперь буду в порядке.

– Тебе поверю.

Элви закончила вытираться и сунула полотенце в утилизатор. Фаиз достал из шкафа банку крема, и кончиками пальцев осторожно стал втирать ей в голову сквозь короткие, тугие локоны. Как же здорово! Определенно, когда находишь мужчину, которому нравится помогать тебе увлажнять скальп, за него надо держаться.

– Если хочешь, можешь заниматься этим весь день, – сказала она.

– Будь у нас весь день, мое внимание сместилось бы чуть южнее, – ответил он, ухмыляясь. – Но через два часа торможение закончится, и мне не верится, что в следующую же секунду ты не помчишься работать.

Он закрыл и убрал банку с кремом, пока она натягивала одежду.

– Интересно, о чём они думали?

– Хмм?

– Создавая нейтронную звезду, такую массивную, чтобы та зависла на пороге коллапса, и зачистив систему, чтобы этого не случилось. И подняв кольцо над эклиптикой.

– Думаешь, они создали нейтронную звезду? А больше похоже, что они просто построили врата не в ту систему.

– И как? Для постройки врат нужна органика, которую они смогли бы захватить. Это была такая же живая система, как солнечная, а они превратили её в...

Она неопределенно взмахнула рукой.

– Да уж, – согласился Фаиз. – Не знаю. Вот честно, иногда встреча со всем этим «чудесным и удивительным» напоминает попытку попить водички из пожарного брандспойта.

Элви закончила одеваться, почистила зубы, пока Фаиз выжидательно наблюдал, а затем, окинув себя критическим взглядом в зеркале, сказала:

– Ладно, пойдём поглядим, как там босс.

Фаиз сграбастал её, и своими объятиями безвозвратно смял все тщательно приглаженные складки её формы.

– Спасибо, что не умерла, Элс.

* * *

Через сорок восемь часов начались рутинные задачи. Корабельная система проанализировала данные с телескопов, Элви заглянула к катализатору, – отдать обычную дань уважения, – и запустила эксперимент. Протомолекула взаимодействовала, потоки данных записывались. Сокол тщательно следил за изменениями и эффектами. На сей раз Элви даже поспала. По-видимому, все эти околосмертные переживания измотали её сильнее, чем она думала, а кроме того, и смотреть-то особо было не на что.

Когда они закончили анализ, на мостик прибыл сам Сагаль, и зависнув, уцепившись рукой в поручень, а ногой упираясь в уступ, с видимым удовольствием оглядел экраны с потоками данных.

– Мехмет, – позвала его Элви.

– Майор Окойе, – Сагаль кивнул в сторону главного монитора. Там, целиком поместившись на экране, крутилась маленькая, но массивная звезда – единственное космическое тело на расстоянии двух световых лет от врат Текомы.

– Скажите мне, что эта система – самое важное научное открытие всех времен.

– Нет, – ответила Элви. – Уверена, переходящий приз всё ещё за большим зеленым бриллиантом. Но она удивительная.

Нейтронная звезда на экране была слишком горячей, чтобы сильно излучать в диапазоне видимого спектра, но компьютеру всё равно пришлось уменьшить яркость, чтобы не слепить всех в помещении.

– Больше трёх звездных масс набито в шар с пол Род-Айленда, – прокомментировала Джен.

– Кто такой Пол Родайленд? – спросил Тревон. До того, как все они стали лаконианцами, он был марсианином.

– Майор Окойе, – сказал Сагаль, полностью игнорируя атмосферу стёба.

– Я правильно понимаю, как это выглядит? Единственная бесполезная звезда в системе, лишенной других артефактов или пригодных планет.

Что-то в его тоне настораживало. Будто его вопрос жутко формален, как под присягой. Ей показалось даже, что она участвует в каком-то ритуале, суть которого он прекрасно понимает, а она – нет.

– Нуу... Выглядит так..., – осторожно ответила она. – Да.

Сагаль кивнул своей массивной головой в её сторону. Казалось, он лучится удовольствием.

– Жду вас у себя в офисе через пять минут.

Затем оттолкнулся и поплыл, скрывшись в глубине коридора. Фаиз встретился с Элви взглядом, и поднял брови.

– Ага, мне тоже не по себе, – сказала она ему.

Она перепроверила данные, с назойливым ощущением, что проверяет свои ответы перед экзаменом. А ещё ей казалось, что она что-то упускает. Ощущение ей не нравилось.

– Кофе? – спросил Сагаль, как только она появилась. Он завис рядом с кофе-машиной, встроенной в одну из переборок в его офисе. Рядом плавали две питьевые груши. Впервые адмирал предлагал что-то в знак гостеприимства, и Элви ужасно занервничала от такого обхождения.

– Конечно, – ответила она, надеясь, что он не заметил.

Машина зашипела, дозируя и вливая кофе в грушу, в одну за раз.

– Подсластитель? Осветлитель? – спросил Сагаль, продолжая суетиться с машиной.

– Нет.

Сагаль развернулся, и осторожно подтолкнул одну из груш в её направлении. Она поймала, сдавила клапан на носике, запуская поток в питьевую трубку, и сделала глоток. Кофе оказался таким каким надо: горячим, но не обжигающим, в меру горьким, крепким, со слегка пикантным послевкусием.

– Спасибо, – поблагодарила она, ожидая логического продолжения сего танца.

Чуть помедлив, чтобы отхлебнуть кофе, он сказал:

– Я хотел бы искренне поблагодарить вас от лица Империи за работу над этим проектом. Теперь, когда мы определили систему, не имеющую практической пользы, настало время перейти к военной фазе нашей операции.

– К... чему?

– Прямо сейчас, пока мы говорим, в систему входят два корабля. Оба без команды, и управляются дистанционно с этого судна. Оба – большие транспортники. Один пуст. Другой несёт полезную нагрузку.

– Полезную нагрузку?

– Высокому консулу удалось использовать орбитальные платформы над Лаконией для синтеза и удержания антивещества. Теперь оно в магнитной ловушке на втором корабле. Чуть больше двадцати килограммов.

У Элви снова закружилась голова. Может, это всё ещё последствия околосмертного опыта. А может, это её старший офицер, который только что сказал, что у него достаточно взрывной мощи, чтобы спечь поверхность планеты в стеклянную корку. Наверное, и то и другое. Но на какой-то момент у неё перехватило дыхание.

– И... зачем? – спросила она.

– Указания высокого консула для этой экспедиции состояли из двух частей. О первой части вам всё известно. И вы с командой приложили все необходимые усилия, чтобы выполнить задачу, что отражено в отчетах, которые я отправляю командованию.

– Хорошо. Спасибо. А вторая часть? – спросила Элви.

– Вторая часть указаний вне вашей вашей компетенции, поэтому доводится до вас только по мере необходимости. Мы должны были найти систему, где есть врата, но с минимальной значимостью. Вот такую, как эта.

Она отпустила грушу, и та начала мягко отплывать в сторону.

– Разрешено ли мне узнать суть второй части? Потому что если нет, от меня ускользает смысл этого разговора.

– Разрешено. На самом деле, ваше участие необходимо, и я уверен, вы продолжите преуспевать в изменившихся задачах миссии, хотя оперативного командования у вас больше не будет.

В его глазах появилось что-то вроде симпатии. Впервые Элви почувствовала, что Сагалю она нравится. Или он, по крайней мере, её уважает. Он помялся мгновение, словно сам не до конца верил в то, что должен сказать. Или слишком долго ждал, чтобы сказать это.

– Первоочередная задача высокого консула – найти способ защиты человечества от того, что уничтожило строителей врат. И начало этому процессу положит тест, который мы собираемся выполнить.

Он отстучал что-то на своём столе, и над ним всплыла карта системы Текома. Нейтронная звезда в центре, врата вдалеке, Сокол где-то посередине, и два новых грузовых судна, дрейфующих возле точки входа.

– Мы будем наблюдать процессы в этой системе с помощью всего нашего инструментария, как и всегда, – сказал Сагаль. – Но в этот раз транспортный контроль Медины начнет запускать во врата корабли до тех пор, пока энергия нагрузки не достигнет критических значений. А после, из этой системы мы пошлём в транзит пустой грузовик.

– Вы собираетесь сделать из корабля летучий голландец? Намеренно?

– Именно так. И когда он исчезнет, а уровень нагрузки всё ещё будет достаточно высок для транзита, я установлю таймер на магнитной ловушке антивещества, и отправлю второй корабль. Он тоже должен будет исчезнуть, но при этом таймер взорвет груз.

Элви почувствовала, как тугой комок скручивается в животе, словно её ударили в солнечное сплетение. Вдруг стало трудно дышать.

– Зачем вы хотите...

– Затем, что одно из двух предположений является правдой, – ответил Сагаль. – Либо за всеми этими вратами стоит разум, который сознательно уничтожает наши корабли, либо какой-то естественный эффект системы врат, который делает тоже самое. И так мы определим, какое из предположений верно.

Элви ухватилась за поручень на переборке позади неё, и подтянула себя к стене. Сердце колотилось.

– Вы думаете, что сможете их убить?

– Это не имеет значения. Погибнет или нет то, что окажется на другой стороне, куда важнее то, что оно будет наказано. Через некоторое время мы повторим эксперимент с другим голландцем, и посмотрим, что случится. Если корабль переживет транзит, мы узнаем, что бомба убедила нашего противника изменить позицию по отношению к нам.

– Этот план ужасен.

– Если ситуация изменится, мы узнаем, что враг способен адаптироваться. Он имеет намерения, и возможно, разум. Если нет, мы будем повторять тест, пока не уверимся, что впредь никаких изменений не предвидится. По выражению вашего лица я делаю вывод, что вы хотите поделиться некоторыми соображениями касательно нашей миссии.

Голос Элви прозвучал возмущённо даже для нее самой:

– В прошлый раз, когда их разозлили, они отключили сознание всех в Солнечной системе, и спровоцировали огромный всплеск активности виртуальных частиц. Они выпустили «пулю», способную нарушать квантовые связи такими путями, которых мы до сих пор не в силах понять. Любая из этих вещей не соответствует нашему представлению о том, как устроена реальность. И вот теперь мы собираемся бросать в них бомбу?

Сагаль кивнул, соглашаясь и одновременно отвергая её слова:

– Если бы мы могли отправить чётко сформулированное послание, то попытались бы. Но именно так ведутся переговоры с тем, с чем нельзя говорить. Когда оно делает что-то, что нам не нравится, мы причиняем ему боль. И каждый последующий раз причиняем боль снова. Но лишь единожды на каждый из случаев. И если оно способно осознать причину и следствие, наше послание дойдет до адресата.

– Боже...

– Не мы здесь агрессоры. Мы ни на кого не нападали. Мы просто никогда ещё не давали сдачи.

Она слышала Уинстона Дуарте в выборе слов. Даже в ритме, с которым Сагаль их произносил. Элви нестерпимо захотелось запустить свою грушу ему в лицо. К счастью, он уже успел отплыть на несколько метров, спасая её от военного трибунала.

– Благодаря вам мы нашли нужную систему. Это самое безопасное для человечества место во всей империи, где возможно осуществить такие испытания.

– Это очень, очень плохая затея. Мне кажется, вы просто не слышите, что я вам говорю...

– Для первых экспериментов с атомными бомбами, – сказал Сагаль, словно и впрямь ничего не слышал, – люди выбирали пустые острова. Вспомните атолл Бикини.

Элви рассмеялась ему в лицо, но в этом смехе не было ни толики веселья.

– Боже мой, вы, ребята, действительно настолько тупые? – спросила она. Сагаль нахмурился, но её уже несло. – Во-первых, атолл Бикини не был пуст. У людей, которые там жили, отняли дома, и вывезли их насильно. Острова кишели растительной и животной жизнью, которая была полностью истреблена.

– Мы уже установили, что в этой системе нет ничего, что...

Элви не позволила ему закончить.

– Даже отложив на секунду все аргументы, – услышьте же – кто бы там ни жил, внутри этих врат, у него абсолютно иное представление о физике. И вы думаете, что он ограничится тем, что изольет свой гнев только на Солнечную систему? Вы не знаете этого. Вы не можете этого знать!

– Недеяние не спасло строителей врат. Не спасёт и нас. Высокий консул учёл все риски и счёл, что проактивный – прямой путь – лучший из доступных вариантов.

Сагаль развел руки. Что поделаешь? Словно слова, сказанные Дуарте имели силу природной стихии, неизбежной и неоспоримой. Их разговор напоминал Элви спор с записью.

– Это называется «клинические испытания с единственным пациентом», и ваш единственный пациент – вселенная, которую мы можем разрушить только ради удовлетворения любопытства Дуарте.

Переведено: Kee

 

Глава 11: Алекс

Верфи Каллисто. Прекрасный пример старой философской идеи о том, что корабли и здания продолжают развиваться и после завершения постройки. История открывает новое, и стремясь внедрить открытия немедленно, перекраивает пространства, оставляя то, что в итоге оказалось полезным, и так становится своего рода зодчим.

Каллисто не всегда была цельной. Так же, как средневековые деревни ютились прямо за стенами замка, гражданские верфи вырастали вокруг старейшей марсианской базы, пока военные и коммерческие объекты почти не сравнялись в размерах. Памятный рейд боевиков Свободного Флота, совершенный на марсианскую сторону ещё до того, как понятие «Свободный Флот» вошло в обиход, разметал военную половину в крошево и ошмётки тел. Великий побег, случившийся позже, стал семенем Лаконии, но обрёк марсианскую верфь остаться невосстановленной. В голодные годы её забросили совсем. Недвижимость сохранилась, и когда потребность в ней снова возникла, старые военные структуры освоили заново. Ничто не обратилось в прах, не став фундаментом для чего-то нового.

Они пробыли на Каллисто восемь дней, без всякой уверенности в дальнейших планах. Несколько крупных грузовых кораблей поблизости могли тайно перевезти Шторм, если так решит подполье. Или они могли остаться здесь. Несмотря на все амбиции Лаконии, в Солнечной системе по-прежнему было больше людей, станций и кораблей, чем за её пределами, хотя ситуация постепенно менялась. Когда-нибудь, ещё при жизни Алекса, они переступят этот порог, и Солнечная система станет одной из многих. Конечно, самой старой и населённой в империи. Но не домом. Появятся тысячи домов, и если история пойдёт этим путём, то поколение-два, и каждый будет считать главной свою систему.

Ресторан в усиленном куполе, куда привел его Каспар, когда-то был марсианской военной постройкой – каким-нибудь складом снабжения. Аварийные гермо-затворы демонтировали, укрепленные стены задрапировали пёстрой тканью, а неким подобием ковров декораторы интерьера завалили каждый квадратный метр. Меню считалось марокканским, только кускус из грибов, а волокна в говядине слишком однородные, как у мяса из чана. Рецепты может и земные, но астерскую еду Алекс мог узнать всегда.

Алекс, Каспар и остальной экипаж носили простые лётные комбинезоны с логотипом, похожим на вписанную в треугольник кривую, принадлежащим кооперативу «Харом Алам»,

что добывал газ на лунах Юпитера. А «Грозовой Шторм» прятался в старой заброшенной шахте, по отчётам заваленной уже пятнадцать лет. Это была база контрабандистов АВП, и план состоял в том, чтобы корабль постоял там несколько ближайших недель, пока силы безопасности Лаконии остаются в повышенной готовности. Экипаж тем временем мог «сойти на берег» – отдохнуть, выпить, посетить бордели, поиграть в голго, гандбол или футбол на двух кортах. Или, забросив ноги на мягкие подушки, послушать флейту с барабанами из скрытых динамиков, перекусывая малюсенькими кусочками грибов, притворяющихся пшеницей, и кубиками пряной говядины, что никогда не была коровой.

Ещё одним плюсом отдыха среди гражданских лиц на Каллисто стала возможность отследить температуру по системе. Понаблюдать за реакцией на новости о нападении подполья. И Алекс получил свой ответ, хотя и не совсем тот, которого ждал.

– Ничего? – спросил Каспар.

Алекс опять просматривал новостные ленты. На Земле и Ганимеде в этом квартале выросло производство продуктов питания, что вполне соответствовало прогнозам. Отдельная группа в Зоне Объединенных Интересов Красноярск-Саха запрашивала торговую автономию. Поселение на Навнан Гаре сообщало, что там обнаружили обширную подземную сеть кристаллов, и специальная научная комиссия собиралась определить, что это – инопланетный артефакт или естественное образование. Певица с Тувы по имени Т.У.В.А. отправила обнаженные снимки малолетнему фанату, и власти начали расследование. Лаконианский Научный Директорат сообщал о потенциальном прорыве в исследовании мертвых систем: огромный зеленый бриллиант по подозрениям экспертов мог содержать записи, расшифровка которых прольёт свет на историю создателей кольцевых врат.

О том, что два лаконианских фрегата и грузовик с критически важным политическим деятелем уничтожены в Солнечной системе – ничего и нигде.

По крайней мере, нигде, куда он мог бы добраться без активного поиска по новостным индексам. А поскольку у Сабы было достаточно оснований полагать, что Лакония пристально наблюдает за всеми поисковыми запросами, Алекс просто топтался между новостными лентами в смутной надежде на... На что-нибудь. Но...

– Не, – ответил он. – Ничего.

Каспар отломил кусочек хлеба и макнул его в таджин Алекса.

– Даж не знаю, хорошо это или плохо.

– В те времена, когда я был в твоем возрасте, – прокомментировал Алекс, – эти новости были бы на каждом канале. Земля и Марс выпустили бы официальные пресс-релизы, а восемнадцать основных каналов обсосали бы каждое слово с разных точек зрения. Астеры открыли бы ещё с тысячу пиратских каналов, с десяток из них заявили, что берут на себя личную ответственность, и как минимум один вещал бы, что всё это иезуитский заговор.

Каспар ухмыльнулся. Один клык у него отдавал в желтизну, чего Алекс раньше не замечал.

– Звучит как ностальгия, дед.

Алекс вздернул подбородок в немом вопросе. Каспар преувеличенно насупился, и изобразил тягучий выговор:

– Когда я был в твоем возрасте, каждое утро нам приходилось добывать воду из ничего, и динозавры бродили по Долине Маринер.

Алекс почувствовал лёгкий укол раздражения, но справился с собой и всё-таки рассмеялся:

– Ну хоть разнообразие было, какое-никакое.

Он махнул в сторону настольного монитора с новостными лентами.

– А это всё словно утверждено одним и тем же бюрократом где-нибудь на Луне. Одинаковое, как под копирку.

– Да может так и есть.

– Да уж, – согласился Алекс, сворачивая новости, – Определенно, так и есть.

Каспар потянулся, как кот, пробудившийся от дремоты, и постучал по монитору. Новостные каналы сменились интерфейсом ресторанного меню.

– Можем напополам, – сказал Алекс.

– Заплатишь в следующий раз, – ответил Каспар. – Да и вообще. Деньги-то ненастоящие, ага?

Всю команду «Шторма» на Каллисто снабдили поддельными идентификаторами, созданными подпольем, и внедрёнными в систему. Включая биометрию и банковские счета. Но не очень удобно жить, зная, насколько всё хрупко. Сработай какая-нибудь защита, и все фальшивые данные Алекса стали бы известны безопасникам Лаконии. Он мог провести этот вечер, и всю оставшуюся жизнь в тюремной камере. Потому что в любой момент всё могло развалиться на части.

Как и всегда, если уж быть честным. Просто сейчас стало сложней не обращать внимания.

– У меня ещё встреча с инженерной командой на третьем уровне. Есть там один барчик, с открытым микрофоном для стендапа, и виски за полцены. Пара караоке, и такой симпатяга как я, может даже найдет, у кого сегодня заночевать.

– Махни стаканчик за меня, и не делай того, о чём на утро пожалеешь, – напутствовал Алекс, поднимаясь с подушки. – А мне тоже есть чем заняться.

– Послушаю доброго совета, – ответил Каспар. – Увидимся.

В коридоре они разошлись. Каспар нырнул в проход, ведущий глубже под поверхность, а Алекс свернул налево в направлении доков и капсульных гостиниц для тех, кто в увольнении. Просто приятный малый, не на что смотреть. Он шел, засунув руки глубоко в карманы лётного комбинезона, уткнув взгляд в землю перед собой. Избегая зрительного контакта с идущими по тем же залам людьми. Проход вывел его к Y-образной развилке с матовой стальной скульптурой, которая, казалось, никак не могла определиться, кто же она – человек или транспортный челнок. Чуть выше на табло перечислялись все корабли на своих причалах. Все корабли. Кроме его собственного.

Когда Алекс был ещё маленьким марсианским мальчиком, как-то раз у них остановился двоюродный дедушка Нарендра, дом которого в Иннис Холлоу закрыли на ремонт. Алекс всё ещё помнил, как дедушка вышагивал по коридорам Банкер-Хилл с расслабленным и ошеломленным лицом, пока он и Джонни Чжоу объясняли ему тонкости игры, происходящей вокруг. Теперь Алекс чувствовал, что на его лице то же самое выражение.

Наверное, этот сдвиг происходил в сознании каждого поколения. Как побочный эффект метода, которым человеческий разум связывал понятие «нормы» с первыми впечатлениями, дальше принимая в штыки всё, что в него не вписывалось. А может изменения, принесенные завоеванием Лаконии, слишком отличались от происходивших ранее. Так или иначе, верфь Каллисто больше не ощущалась частью Солнечной системы, по крайней мере, для Алекса. Чувство страха и хрупкости, – как в самые первые дни правления Лаконии, – напоминало никогда не умолкающий звон в ушах. «Везде Балтимор», любимая присказка Амоса, перестала быть правдой. Теперь везде была «Медина».

Его капсула располагалась недалеко от доков. Одна из самых больших, – метр с лишним в высоту, – и внутри можно даже сидеть. Старый матрац из переработанного противоперегрузочного геля, стены и потолок из многослойного стекла и сетки, где встроенные светильники создают иллюзию пространства, выходящего за пределы поверхности. Алекс заполз внутрь, закрыл дверцу и устроился поудобнее, собираясь просмотреть парочку новых развлекательных каналов. С годами он стал экспертом по детективным триллерам в стиле нео-нуар, и его особо интересовала пара работ с Цереры, снятых ещё до лаконианского завоевания, и выглядевших весьма многообещающе из-за специальной техники монтажа. И всё же, ещё ему было интересно, не скомпрометирует ли его выход в сеть из этого гроба.

Что, если у Лаконии достаточно знаний, чтобы составить портрет Алекса Камаля, – какие фильмы ему нравятся, какую пищу он любит, какими путями предпочитает передвигаться, и неизвестно, какие ещё следы остались за ним, – и это расколет маску, которую дал ему Саба. Что, если быть самим собой – значит привести службу безопасности прямо к своей двери? Не лучше ли смотреть что-нибудь обще-популярное, и не выделяться из стада?

Он запустил свой сетевой профиль в системе капсул. Загорелся красный значок – закрытый канал со Штормом. Забавно – он так беспокоился, что Лакония поймает его на просмотре развлекательных каналов, а ведь факт зашифрованного обмена данными мог выдать его куда быстрей. Но что уж теперь. Доверять старым технологиям АВП Сабы он решил осознанно, когда влез в этот бизнес. И теперь не имело смысла пересматривать это решение. Он открыл сообщение, и с экрана на него взглянул сын.

– Привет, Па, – усмешка Кита напомнила ему Жизель. Он всегда больше походил на мать, чем на него. Да и слава Богу.

– Не ожидал весточки так скоро. Ты в системе? Нет, в смысле, не говори. Я понимаю, секретность, и всё такое. Но всё равно... В этом семестре я молодец. Высший бал по трём предметам, и, ну... – усмешка стала слегка печальной, – ... и хороший репетитор по двум другим. А... и это... слушай. Я там встречаюсь с девчонкой, и кажется, всё серьёзно. Её зовут Рохани. И я ей не говорил... ну... про тебя. Но если выпадет шанс с ней встретиться? Мама общается с её семьей, и... ну... я думаю, она довольно скоро станет твоей снохой. Так что... было бы здорово, да?

Сообщение продолжалось, и Алекс слушал его с теплом в груди, и болью. Не встретиться ему с девушкой. Не посетить свадьбу, если она будет. Рохани пойдет по тому же списку, что и Амос, и Холден, и Кларисса. Ещё одна потеря. Просто ещё одна потеря. Он будет жить с этим. Ему придётся.

Тренькнул ручной терминал, и на экран вывалилось предупреждение со специального аккаунта Сабы для приоритетных сообщений. Со страхом в животе, он открыл его.

УЧТИТЕ, «БУРЯ» СОШЛА С ОРБИТЫ И ДВИЖЕТСЯ К ЮПИТЕРУ.

– Вот же..., – пробормотал Алекс под нос, – Дерьмо...

* * *

– Мой маленький мужчинка женится? – Бобби говорила, не отрывая взгляда от ящиков с припасами. – Девчушке повезёт, если я не напрыгну, и не утащу его первая.

Их склад расположился на самом краю комплекса. Он не потреблял энергию станции, и использовал систему жизнеобеспечения, снятую со старого добытчика руды. На стенах и потолках образовывался и высыхал конденсат, разукрашивая их пятнами, словно шкуру леопарда. Тяжелое снаряжение, вроде торпед, всё ещё оставалось на Шторме. Но те трофеи с лаконианского грузовика, что оказались помельче, поместили на четыре ряда широких поддонов, и отправили на склад. Бобби занималась распаковкой, деловито раскидывая по всему пространству ящики для хранения, словно собирая свой личный инвентарь. Некоторые ящики слегка закоптились. В воздухе висел меловой запах керамики, нагретой до температур, при которых она начинала расслаиваться.

– Как-то слишком спокойно ты принимаешь новость, что в нашу сторону движется самый большой линкор империи, – посетовал Алекс.

Она глубоко вздохнула, но терпеливо объяснила:

– Джиллиан ещё до тебя всем растрепала. До подхода «Бури» дни, а эту работу так или иначе нужно закончить. И надеюсь, к тому времени у меня будет план.

– И как ты собираешься его придумать?

– Так далеко не заглядывала. Но дам тебе знать.

Алекс уселся на один из ящиков, чувствуя себя более тяжёлым, чем положено в мягкой гравитации спутника.

– Бобби, что мы здесь делаем?

Она остановилась, взглянула на него. Алекс давно научился понимать, что выражает её лицо. Знал, когда разговаривал с подругой, а когда с капитаном. Вот сейчас она слушала его как женщина, с которой он летал на Роси в старые дни. Которая знала его ещё до Ио.

– Боремся с врагом, – ответила она. – Уменьшаем его способность нести силу и влияние, способность атаковать. Лишаем возможности использовать ресурсы.

– Это понятно, – сказал Алекс. – Но в целом? В смысле, пытаемся вернуть время, когда делами рулил Транспортный Союз? Или сделать так, чтобы каждая планета начала самостоятельную игру, чтобы посмотреть, что из этого выйдет?

Бобби скрестила на груди руки, и прислонилась к штабелю из ящиков. В резком свете рабочего освещения Алекс видел неровности на её лице и руках, оставленные десятилетиями тяжкого труда и радиацией. Её возраст шёл ей, смотрелся на ней хорошо. Смотрелся правильно.

– Что-то я слышу, как ты спрашиваешь, так ли плох авторитаризм, – сказала она. – Я правильно поняла? Потому что да, он плох.

– Я не это имел ввиду. Просто… не знаю, как объяснить. Я чувствую себя подавленным. Даже где-то... деморализованным что ли...

– Да, – ответила Бобби, – Да, и не только ты.

– Ты тоже?

– Мы потеряли цель. Комиссар мог дать нам что-то, что помогло бы загнать это мудачьё обратно в каменный век. Не обязательно – может и нет – но мне всё равно теперь не узнать. Так что я тоже в некотором раздражении. Но тебя, полагаю, гложет не это?

– Я просто не знаю, как выглядит победа.

– Ну, для меня, например, она похожа на смерть с осознанием того, что человечество стало чуть лучше, чем могло быть, не родись я вообще. Чуть свободнее. Чуть добрей. Чуть умней. Что благодаря мне, хулиганы, ублюдки и садисты смогли сцапать на пару человек меньше. Мне достаточно.

– Ага, – согласился Алекс, но она продолжила:

– Быть великим стратегом не мой девичий талант. Это для умников. А я просто целеустремленная, и всегда такой буду. Те люди хотят превратить каждую планету в тюрьму, где они будут решать, кто охранник, а кто заключенный.

– И мы против этого, – сказал Алекс. Он слышал усталость и согласие в собственном голосе. – Но ты никогда не задумывалась, что Наоми может быть права? Что лучше попытаться проникнуть в систему. Изменить её изнутри.

– Она и права, – ответила Бобби, отворачиваясь к своему инвентарю. – Только я тоже. Просто Наоми хочется, чтобы был один путь всё исправить, и чтобы он был бескровным.

– Но есть два пути, – подыграл Алекс, думая, что угадал мысль Бобби, и согласен с ней.

– Нет никаких путей. Мы просто отмахиваемся от всего, что прилетает, в надежде пережить ублюдков.

– Ну, тут время не на нашей стороне, – посетовал Алекс. – Я вот вспоминаю Такеши.

– Я отправила сообщение его людям, – сказала Бобби. – Терять кого-то всегда тяжело, и до этого момента нам очень везло. Но везение не может длиться вечно.

– Он был одним из лучших, а ведь ему было чертовски за шестьдесят. Джиллиан, Каспар и другие – не в счет, сопротивление держится на старых астерах. Ветеранах АВП.

– Верно, – подтвердила Бобби. – И благодарение Богу. Большинство из них имеет представление о том, что делает.

– Но за ними новое поколение, которое никогда не входило в АВП. Никогда не боролось с внутряками за независимость. Выросло на тучных и богатых грузовиках Союза, с уважением и важной работой. Дети вроде Кита. Как ты собираешься убедить их отказаться от всего, что у них есть, и присоединиться к этой борьбе?

Бобби остановилась, и развернулась, чтобы посмотреть прямо на него.

– Алекс, что ты пытаешься сказать?

– Я думаю, сопротивление существует лишь потому, что ещё хватает людей, выросших в битве с врагом, слишком сильным, чтобы когда-нибудь победить. Они иммунны к провалу. Но когда они уйдут, всё кончится. Движение. Историческая сила. Потому что мы не станем убеждать тех, кто родился после создания Транспортного Союза, втягиваться в безнадёжную битву. И тогда, в долгосрочной перспективе, план Наоми победить политически – это возможно всё, что у нас останется.

Он видел, как округляются глаза Бобби.

– Безнадёжная битва? – спросила она.

– Ну... – ответил Алекс. – А разве не так?

Переведено: Kee

 

Глава 12: Бобби

В безнадёжную битву. В ту, где нельзя победить.

Алекс ушел, отправился на «Шторм» выяснять, какие варианты эвакуации у них есть. Если вообще есть. Но сказанное им осталось.

На временном складе, найденном для них друзьями из АВП, пахло обожженной керамикой и застарелым льдом. Бобби пробыла тут уже достаточно долго, чтобы запах не вызывал рвотного рефлекса – тоже своего рода победа.

Она поставила очередную галку в списке припасов: двенадцать ящиков с лаконианскими топливными таблетками. Они предназначались для «Бури», но годятся и для «Шторма». И раз лаконианские реакторы, похоже, предпочитали только собственную марку топлива, значит, её корабль ещё полетает. Если только Буря не разберёт их всех на атомы. Только вот на Шторме не слишком много места для груза. Вскоре им нужно будет решить, что из украденного взять с собой, а что спрятать или продать. Топливо, боеприпасы, еда. Пирамида потребностей – версия военного времени. А теперь, когда линкор класса «магнетар» направлялся в их сторону, важность каждого решения значительно возросла.

Безнадёжная битва.

Бобби была на Медине, когда "Буря№ впервые вышла из врат Лаконии. Видела, как основное орудие корабля уничтожило рельсовые пушки, распылив их на атомы всего одним выстрелом. И хотя она не защищала Солнечную систему, когда «магнетар» атаковал снова, она читала отчеты. Объединенная мощь Коалиции Земля-Марс не смогла даже замедлить «Бурю». У Бобби не было иллюзий, что у их единственного эсминца есть шансы. Бежать и прятаться – вот всё, что они могли сейчас сделать.

Алекс прослужил на флоте двадцать лет, прежде чем стать пилотом «Росинанта». И никогда не ломался под давлением. Но что-то случилось в их последнюю встречу с Наоми. Или причиной стала женитьба его сына. Или он просто немного умнее её, или немного добрее, или чуть трезвее в оценках. Или он чуть раньше увидел, почему их битву нельзя выиграть. Даже в лучшие времена подполье держалось на слишком зыбких основах. Конечно, Саба как мог помогал старой гвардии АВП причинять лаконианцам неудобства где только возможно, но вот простая истина – их единственный значимый актив – это «Шторм», а вместе с ним её боевая команда. Вот и всё настоящее оружие сопротивления против Лаконии. У Транспортного Союза нет боевых кораблей, а города пустоты разоружены в рамках достигнутых соглашений. Флоты Коалиции не смогли бы помочь, даже если бы хотели, потому что все адмиральские посты заняли лаконианцы, подчинявшиеся непосредственно адмиралу Трехо.

Если пал духом даже Алекс, Бобби ни на секунду не сомневалась, что будут и другие. Их неудачи с захватом комиссара и воплощенной в крейсер угрозы могло хватить для того, чтобы заставить её команду задуматься, зачем они до сих пор рискуют шеями, сражаясь с непобедимым врагом.

Не желая соглашаться с Алексом, Бобби всё же понимала, что он прав.

Только идеология старой гвардии АВП, – сопротивление ради сопротивления, – позволила им протянуть так долго. И она должна была позаботиться о подготовке новых бойцов. Но пока никто не жаждал придти на смену старикам. Дуарте и его люди поступали умно. Не позволяли делам ухудшаться слишком быстро. Вели правильные речи об уважении и автономии. Несли людям веру, что правительство короля никогда не поступит неправильно. А когда это наконец случится, когда всё станет достаточно плохо, чтобы вдохновить новое сопротивление, на игровой доске не будет ни её, ни Алекса, ни АВП старой школы. И кто подхватит их знамя? Как вообще им пришло в голову видеть в этом надежду?

Вербовка – задача Сабы, Наоми и других тайных лидеров подполья. Но Бобби не могла перестать думать об этом. Алекс поднял вопрос. И теперь он не давал покоя.

Бобби закончила с топливными элементами, и перешла к чему-то, что называлось «компоненты датчика». Их её люди забрали с грузовика потому, что «Шторм» иногда нуждался в ремонте, а производили его по месту и на лету. Так что любые запчасти всегда считались припасами премиум класса.

Внутри ящика обнаружилась серая керамическая коробка размером с тостер, с семью входными портами на боку. Бобби навела терминал на серийник, напечатанный на корпусе, и узнала, что это активный узел управления сенсорным массивом – маленькая станция для координации данных с радаров и лидаров, выполнения начального анализа, и сравнения с заданными образцами – своего рода спинной мозг между главным компьютером и массивом, – не умнее голубя. Если такие запчасти требовались «Буре», это могло означать, что часть из них вышла из строя в битве за Солнечную систему. Неплохая догадка – что большой дредноут способен получить повреждения, которые не исцелялись автоматически. В этом был смысл. Странное покрытие и реактор корабль, словно живое существо, восстанавливал сам, благодаря технологии протомолекулы. Датчики и компьютеры оставались человеческими технологиями. Всё, сделанное людьми, требовало ручной починки и замены. Одна из немногих слабостей гибридных кораблей.

И такие запчасти могли значить, что в сенсорном массиве «Бури» есть уязвимость. Если им удастся выяснить, в чём она состоит, у них, возможно, получится приблизиться к большому кораблю без обнаружения. И тогда они смогут... что?... выпустить одну бесполезную торпеду, прежде чем здоровый ублюдок развернется и порвет их в клочки? Нарисовать хер на его корпусе? Поссать на него? Подколка Джиллиан про моральные победы очень раздражала, но ведь она тоже права.

Придя к выводу, что узел определенно стоит взять с собой, Бобби вернула его в коробку. Час спустя, закончив осмотр всего штабеля с запчастями, пометила все ящики специальной отметкой. Её терминал играл в маленькую трехмерную игру «разложи весь лут», и каждый раз, когда она отмечала новый ящик, программа перетасовывала всё, отобранное для «Шторма», в поисках оптимального места для размещения. Возможно, им придется складывать вещи в каютах и коридорах, и этот момент был уже не за горами.

Дальше шли белковые ароматизаторы для кухонного раздатчика, которые она отметила как «НЕ НУЖНО». Но почти отложив ящик, вздохнула, и исправила на «НУЖНО». Терминал снова сыграл в свою игру про свободное место. «Армии маршируют на животе» – древняя поговорка, и люди, рискующие жизнями, должны иногда вкусно покушать.

Почему же «Буря» преследует их? Нет, приятно знать, что враг уязвлён достаточно сильно, но всё же... Может это гордость. Адмирал Трехо злится, что пираты посмели действовать в его Солнечной системе. Или комиссар оказался родственником кого-то из командования, и это личная месть. Или они жить не могут без своего белкового ароматизатора. Что бы в их рейде не заставило Лаконию так подпрыгнуть, она надеялась, что противник сейчас раздражён и обеспокоен так же, как она.

Текущий ряд поддонов заканчивался, и это значило, что работа завершена наполовину. Ещё пара часов копания в ящиках, и она переберется в один из старых баров в порту и зальет горести выпивкой. Или, по крайней мере, перегонит их в тошноту и похмелье. Да, и стейк! Она представила, что она Саба, и сопротивление однозначно может позволить себе оплатить её стейк. От этих мыслей в животе заурчало. Так, определенно, если назвать это «днём», тогда можно его закончить, и доделать всё «завтра».

Небольшую кучку противоударных ящиков отодвинули в сторону от основного ряда поддонов. Расписанные различными предупреждениями, они явно заслуживали того, чтобы её команда поставила их в сторонке. Так и быть. Она разберётся с этими опасными вещами, и с чистой совестью закончит свой «день».

Верхний ящик, с предупреждениями о химической опасности и едких соединениях, содержал аэрозольные баллончики с растворителем. Ну, не сказать, чтобы очень сильная угроза жизни и здоровью. Она переместила ящик к обычным запасам. Ниже, с надписью «ВЗРЫВООПАСНО», хранились заряды для ракетных установок, которыми комплектовалась лаконианская силовая броня. Она поставила пометку «ОЧЕНЬ НУЖНО», и отложила в сторону.

Следующим оказался большой металлический ящик с надписью: «МАГНИТНАЯ ЛОВУШКА. ОПАСНОСТЬ ВЗРЫВА». Очень странно. Слова были понятны, но в целостную картину для неё никак не складывались. Она проверила серийный номер на боку, и терминал сообщил, что идентификатор не опознан.

Всё страньше, и страньше, как говорится.

Поскольку на ящике не указывалось, что его опасно открывать, Бобби щёлкнула замками и подняла крышку. Та оказалась намного тяжелее, чем можно было предположить, возможно, из-за свинцовой подкладки. Внутри, в окружении достаточного количества пены, чтобы даже яичко малиновки сохранилось в целости при манёврах с высокими ускорениями, покоились четыре металлические сферы, размером с два сложенных вместе кулака Бобби. Кабели от них вели к массивной силовой ячейке, низко гудевшей от напруги, с индикатором заряда: «83%». На каждой из сфер, рядом с местом подвода кабеля, был свой индикатор, отображавший «100%».

Крайне осторожно Бобби убрала руки от коробки и шагнула назад. Ничего внутри ящика не выглядело опасным. Четыре здоровых металлических шара и аккумулятор большой ёмкости. Но все волосы на её теле стояли дыбом. Ответная реакция на усилие, которым она заставила себя остаться на месте, а не броситься прочь немедленно.

Опустившись на колени рядом с ящиком, она очень аккуратно вытащила один из металлических шаров, стараясь не тревожить питающий кабель. Как только шар вышел из своей пенной колыбели, открылась предупреждающая надпись: «УБЕДИТЕСЬ, ЧТО МАГНИТНАЯ ЛОВУШКА ЗАРЯЖЕНА. ОПАСНОСТЬ ВЗРЫВА». Еще одно предупреждение, поменьше, гласило: «ВНИМАНИЕ! НЕ ДОПУСКАТЬ РАБОТЫ ОТ ВНУТРЕННЕГО ИСТОЧНИКА ПИТАНИЯ БОЛЬШЕ ДВАДЦАТИ МИНУТ». И подпись: Научный Директорат Лаконии. Штука даже не военная, если не учитывать, что в Лаконии всё военное. Не обычный боеприпас, это уж точно. Никаких знакомых ассоциаций.

Бобби уложила шар обратно. И села. Итак, без магнитного поля в нём что-то взорвётся. Похоже на термоядерный реактор – реакция синтеза происходит внутри магнитной ловушки, потому что нет материалов, способных выдержать температуру ядра. Но это точно не реакторы. Те огромны, и требуют массивных механизмов поддержки – доставки топливных таблеток, создания давления и температуры, превращения реакции синтеза в электричество. Лаконианцы конечно продвинулись в науке, но вряд ли настолько, чтобы уменьшить реактор до размеров мяча для софтбола. А ещё эти штуки потребляют энергию, а не генерируют.

Она достала терминал и отправила вызов Рини Глаудин – одной из старых астеров Шторма, доктору физики высоких энергий Политеха Цереры, увлёкшейся радикальными взглядами ещё в колледже, и несколько десятилетий отсидевшей в тюрьме ООН в качестве бомбиста Коллектива Вольтер. Ныне – их главному инженеру, и бессменному механику.

– Босс... – отозвалась Рини через пару мгновений. Её голос звучал то ли сонно, то ли слегка пьяно.

– Не вовремя я?

– Да, можешь уходить, – сказала Рини, но приглушённо, словно прикрыв микрофон рукой. И через минуту: – Чё там?

– У меня тут странный вопрос, но если ты не одна... – начала Бобби.

– Он уже ушел. Ничего мальчик, но задушевные разговоры после секса не его сильная сторона. Что случилось?

– Да я тут разбираюсь с добычей с грузовика, – сказала Бобби. – Нашла один ящик, не могу определить, что там. Подумала, может, ты поможешь.

– Ты на нашем складе у поверхности? Дай мне одеться, и я к тебе приду.

– Нет, – возразила Бобби. – Не ходи пока. Думаю, тут что-то опасное, и пока не выясню, не хочу, чтобы тут кто-то тёрся. Погоди, сейчас сброшу видео.

Бобби поднесла терминал к ящику, позволяя Рини хорошо рассмотреть силовую ячейку и сферы. Затем прислонила терминал к краю ящика, чтобы обеими руками вытащить один из шаров, и показать в камеру предупреждающий текст. Закончив, она спросила:

– Ну? Что думаешь?

Повисла долгая пауза. Бобби чувствовала, как беспокойство растёт в ней, словно надвигающаяся болезнь.

– Пиздец... – наконец произнесла Рини.

– Ты знаешь, что это?

– Главный вопрос, касающийся «магнетаров» всегда сводится к мощности, – ответила Рини.

Параллельно из терминала долетала куча посторонних шумов – открывались и закрывались ящики, шуршала одежда. Становилось ясно, что она в спешке одевается.

– Название происходит от класса звёзд с невероятными магнитными полями. Но ещё, нейтронные звёзды очень быстро крутятся. Как получить тот самый эффект луча на кораблях, для которых, как понимаешь, такие скорости вращения недоступны?

– Ладно... – сказала Бобби, знания которой в области астрофизики были довольно посредственными. – И как?

– Никто не знает! – заявила Рини. – Но ясно, что энергии требуется гораздо больше, чем способен произвести термоядерный реактор. Все полагали, что лаконианские технологии просто намного лучше наших. Но у нас есть «Шторм», а его реактор хоть и хорош, никаких особых сдвигов в парадигме не являет.

– Я сижу рядом с этой хренью, пока ты разглагольствуешь, – не выдержала Бобби, – можешь чуть поконкретней?

– Антивещество открывает возможность стопроцентного преобразования материи в энергию. Ничто другое близко не сравнится. Если источник энергии для их луча основан на антивеществе, это многое объясняет.

Бобби разобрал смех. Едва ли его можно было назвать весёлым.

– Я что, сижу перед четырьмя бутылками антивещества, Рини?

– А это возможно? Смотри сама – единственный способ сдержать его – магнитное поле. Коснись оно чего, и привет. Ну как, возможно? Вполне.

– И сколько его тут, как думаешь?

– Не знаю. Килограмм? Грамма хватит, чтобы сровнять с поверхностью город. Исходя из размера этих шаров, у тебя там достаточно, чтобы пробить сквозную дыру в этой луне. В смысле, если это действительно оно самое.

– Таак... – сказала Бобби. – Спасибо. Я перезвоню...

– К херам, я уже в пути, – отрезала Рини, и разорвала связь.

Ну, теперь хотя бы ясно, почему «Буря» присвоила нападению высший приоритет. При взгляде на металлические шары в футляре, на голове Бобби зашевелились волосы.

А потом, одномоментно, страх вдруг исчез, как и не бывало.

Битва только что изменилась. И теперь она знала, как победить.

Переведено: Kee

 

Глава 13: Наоми

«Вопрос тут, – говорил Саба с монитора Наоми, – зачем там вообще был комиссар, que no?»

«Бикаджи Кама» шла по инерции, с отключенными двигателями, и, после нескольких дней уютной тормозной тяги в четверть g будет идти так целые недели, прежде чем доберется до пересадочной станции на Обероне. Собственно, двигатели у корабля такие – хоть всю дорогу жми в полную g, но скорость и эффективность – не всегда одно и то же. Вести с собой реактивную массу для столь мощного ускорения и торможения, значит, лишиться большей части грузового пространства. Возможно, когда-нибудь лаконианские технологии преодолеют ограничения инерции, в конце концов, протомолекула проделывала такое еще со времен Эроса, но та загадка пока оставалась загадкой, как и многое другое. Куда делись корабли, сгинувшие, словно летучие голландцы? Что могло вызвать гнев существ, когда-то уничтоживших создателей протомолекулы?

Или, если брать уровнем помельче, зачем на грузовом судне Транспортного Союза ехал лаконианский комиссар?

Новости о неудаче доходили до Наоми медленно. Первое сообщение было обрывочным и кратким, в нем говорилось лишь, что при налете что-то пошло не так. Погибли комиссар, информаторы с грузовоза и один из бойцов десантной группы. Следующие тридцать четыре часа, дожидаясь подробного отчета об операции, она провела как в аду, уверенная, что погибшим бойцом была Бобби.

Но то оказалась не Бобби. Убит был один из десантников ее отряда и главная цель миссии выскользнула у нее из рук, но Бобби выжила, и Алекс с «Грозовым Штормом» выжили тоже, их битва продлится еще день. Смерть комиссара – нелепая, трагическая случайность, но, к сожалению, такое бывает, а в бою так сплошь и рядом. Останься он жив, и они дознались бы, чем он занимался. А так – остается лишь гадать.

«Есть подтверждения, что он направлялся на транзитную станцию Транспортного Союза близ Земли, – говорил Саба. – Но было ли то конечной точкой маршрута или лишь пунктом пересадки на долгом пути…» – Он выразительно пожал плечами.

Наоми потянулась. Невесомость нравилась ей, в ней она чувствовала себя свободно, хотя упражняться приходилось вдвое больше. А может, потому и нравилась. Больше часов на тренировки с эластичной лентой – значит, занимаешься физической работой. Чувствуешь свое тело. А потом, было ощущение, что она там, где ей самое место. Саба, судя по записям, вещал из помещения с устойчивой гравитацией. И так на всех последних четырех видеопосланиях, так что это или вращающаяся станция, или космическое тело достаточной массы, чтобы он мог стоять на полу. Так долго под тягой никто не ходит.

То, что именно на Земле происходят дела настолько важные, что на транзитную станцию возле нее направили специального представителя, в общем, не удивляло. Помимо извечной роли колыбели человечества, Солнечная система до сих пор оставалась крупнейшим центром людской популяции в сети врат. А Земля – самой густонаселенной из всех планет. Даже такие стремительно растущие колонии как Оберон или Комплекс Бара Гаон мечтать не могли наладить судоходство на уровне, достаточном, чтобы отхватить себе хоть малую толику из многомиллиардного грузооборота, который все еще проворачивала Земля. Но что конкретно затевал в Солнечной системе Уинстон Дуарте – оставалось огромным вопросом. Ответ на который они уже получили бы, улыбнись им удача.

Покончив с раздумьями, она протерла глаза и нажала кнопку «запись». Потом, перед тем как отослать торпеду, она отредактирует текст, но ей нравилось произносить слова вслух – помогало собраться с мыслями. А еще помогало притвориться, что она не так изолирована и не так одинока.

– Потеря информаторов с корабля может аукнуться нам, – сказала она. – Без них мы вообще не узнали бы, что там был комиссар. Но не заговори они – остались бы живы. Не лучший аргумент в пользу сотрудничества с нами. Надо позаботиться об их семьях, и именно нам. Не людям Дуарте. Иначе в будущем нам таких наводок не видать.

«Все дело в отношениях», – сказал воображаемый Джим.

– Все дело в отношениях, – надиктовывала она. – Свою часть сделки мы должны выполнить до конца. Позаботиться о своих. Теперь далее, если хотим выяснить, что затевает Дуарте, на транзитной станции должны быть наши люди. Или подыщите среди местного персонала лояльного нам человека, готового снабжать нас информацией, или попробуйте внедрить кого-то к ним в управление. Посылать «Шторм» на захват еще одного грузового транспорта слишком рискованно.

Она прикинула, что в подпольщики на станцию «ТСЛ-5» мог бы отправиться кто-нибудь со «Шторма». Интересно, Бобби пошла бы? Очень даже, подумалось ей. В конце концов, опасное ж задание. И все же… не могла Наоми представить, что та откажется от командования «Штормом», пусть даже ради чего-то столь важного.

Но не стоит забегать вперед.

– Прежде чем переходить к прямым действиям, надо закончить с инвентаризацией всего, что есть на грузовозе. Если найдем там необычное оборудование или припасы, тогда…

Система выдала тревожное оповещение, и сердце Наоми, вопреки здравому смыслу, подпрыгнуло.

Новое сообщение от Джима.

Дуарте слал их с тех самых пор, как Джима увезли в Лаконию. Нет, не общедоступные вещания на публику, хотя такие тоже были. Трансляции передавались и принимались по старой, давно взломанной схеме шифрования. Короче, тому, кто очень хотел их прочитать. И важна тут была не столько шифровка, сколько подпись. Адрес. Лакония рассылала сообщения по всем звездным системам сети врат, но просмотреть их могла только Наоми. Или Наоми и «Роси». Или любой, кто нашел время взломать старые коды «Роси».

Это была личная переписка между Джимом и ею, и всеми высокопоставленными цензорами от правительства Лаконии. Ей смутно припоминалось, что в древности на Земле при заключении особо важных браков знать отряжала специальных свидетелей приглядеть, как трахаются новобрачные в первую ночь. Гнусность примерно та же.

И все же никакая сила под солнцем не помешала бы ей нажать кнопку «проиграть».

Открывалось сообщение заставкой с изображением синего крылатого герба Лаконианской Империи, затем тестовый гудок, и вот он. Джим смотрел в камеру с легкой усмешкой, за которой мало кто сумел бы разглядеть сдерживаемую ярость. На нем была рубашка без воротничка, волосы зачесаны назад, так что виднелась линия волос, которая понемногу начала отступать назад. Антивозрастные технологии в четыре раза удлинили человеческую жизнь по сравнению с тремя-четырьмя десятками лет, что доставались людям доисторической эпохи, но бури и невзгоды по-прежнему что-то да значили. На долю Джима их выпало больше, чем следовало ожидать по жизни. Но вот фальшивая улыбка исчезла, он улыбнулся по-настоящему, и десятилетий как ни бывало. Он еще не заговорил, а она уже слышала его. В его глазах отражалась та особая смесь грусти и насмешки, как будто он угодил на вечеринку, которая настолько пошла не так, что превратилась в пародию на саму себя и оттого вновь стала забавной.

Она остановила воспроизведение, пока он не раскрыл губ, чтобы немного побыть с ним. Пусть даже с его изображением. Потом собралась с духом и продолжила просмотр.

«Привет, Костяшка. Извини, что долго без вестей, но все тут немного заняты. Полагаю, ты слышала об Авасарале? На похороны во дворец прибыло множество гостей».

Когда они были вместе, он никогда не называл ее Костяшкой, и теперь этим прозвищем подавал знак, что знает – охота за ней еще идет. А в том, как он упомянул «гостей», слышались нотки сарказма, и опять же – вряд ли цензоры их уловили. Не так-то просто контролировать общение двух близких людей, проживших вместе столько, сколько они с Джимом. Бюрократам не постичь их личный язык, а чего не видишь, того не запретишь. История ее жизни в последние дни.

«Рассказывать особо нечего. Сама знаешь, каково это. Эх. Я познакомился с ребятами, которые просматривают мои сообщения перед отправкой. Эй, Марк, привет. Привет, Кано. Желаю и вам, парни, хорошего дня. Так что да, все у нас прекрасно. Ближе к вечеру здесь идут дожди, в Лаконии близится середина лета. Мне разрешают много гулять по территории, и в чтении я тоже наверстываю упущенное. Марк и Кано говорят, что упоминать названия прочитанного нельзя, но так мило, что книги мне не запрещают. Еще я смотрю новостные ленты, и наблюдаю за тем, как Дуарте… Они велят называть его Высокий консул Дуарте, но больно уж помпезно. Однако, как ни говори, та работа, которую он проделывает по изучению природы врат и выяснению причин случившегося с создателями протомолекулы, действительно впечатляет. По другим вопросам у нас с консулом много разногласий, но в этом деле ему нет равных. Ну, ты понимаешь, про что я. Надеюсь…»

«Хочется верить, что у тебя все хорошо. Передавай друзьям от меня привет, непременно пришлю еще весточку, как только Марк с Кано выкроят окошко в расписании. Они хорошие ребята. Тебе бы понравились. Люблю тебя».

Изображение заволокло синим, и Наоми наконец выдохнула. Видеть его всегда было мучительно. Друзья, о которых он говорил, конечно же Алекс, Бобби и Амос. Про то, что Амос пропал без вести, а то и погиб на той же планете, где Джима держат пленником, он знать не мог. Как и о том, что пиратствующие революционеры Алекс и Бобби ведут сейчас бой на передней линии фронта. И все же, она слушала его, и становилось чуточку легче. Лучшего доказательства жизни у нее не осталось. Он не выглядел больным. И говорил вроде не под принуждением…

Картинка снова сменилась, на экране возник новый человек. Темные глаза, угреватая кожа, а холодное выражение лица навевало мысли о юдоли смертной тени. Наоми невольно, еще не осознав, на кого смотрит, порывисто отпрянула от монитора. Высокий консул Дуарте, император тринадцати сотен миров, улыбнулся, как будто увидел ее непроизвольную реакцию и снисходительно посочувствовал.

«Наоми Нагата, – благожелательным, хорошо поставленным голосом произнес он. – Не в моих привычках вмешиваться в эти послания, но надеюсь, вы простите мне такую бестактность. Полагаю, нам пора поговорить, вам и мне. Приглашаю вас к себе. Свяжитесь с любым из сотрудников службы безопасности на любой станции, базе или городе, вас тотчас доставят ко мне, и обещаю, вы будете в полной безопасности. Я понимаю, вы с вашими соратниками-партизанами иначе, чем я, смотрите на то, как человечеству двигаться вперед. Так поговорите со мной. Переубедите меня. Я же разумный человек и вовсе не тиран. Уверяю, за последние несколько лет мы с капитаном Холденом по многим вопросам достигли взаимопонимания».

Наоми аж фыркнула. Ага, конечно.

«Вы видели, как обращаются с Холденом. Станьте моей гостьей, и вас окружат таким же вниманием и заботой, сможете без насилия и убийств выступать за те изменения, которых добиваетесь. Мы еще не знакомы, но все, что рассказывал о вас Холден, убеждает – вы не просто антиправительственная экстремистка прежних лет. Он так верит в вас, что и меня заставил поверить в вас. Примите предложение, и не успеете оглянуться, как будете завтракать вместе с Холденом. Он сам вам подтвердит, хозяин я радушный».

Он иронично улыбнулся. Ага, подумала Наоми, пряник выдан. Очередь за кнутом.

«Если откажетесь, что ж, ваше право. Но врага государства ждут менее приятные последствия. Гораздо лучше для вас, для меня и, – уж извините, если звучит претенциозно, – для всего человечества, если прибудете ко мне как гость. Прошу, хотя бы рассмотрите такую возможность. Спасибо».

Сообщение закончилось. Наоми свирепо тряхнула головой и попыталась обуздать гнев, использовать как противоядие от худшего. Хоть Дуарте того не произнес, однако предложение подразумевало, что придется сдать Сабу и подполье. Взамен ей позволят просыпаться возле Джима и жить в тюрьме в тысячу раз более просторной, чем та, в которую она сама себя упрятала. Это ясно как день. Все остальное сплошь отрава – влияние, доступ к уху императора. Тот самый путь, за который она так ратовала. Работать изнутри системы, совершить революцию без ненависти, голода и убитых детей. Вот что он выложил перед ней на блюдечке с голубой каемочкой и возможно – просто возможно – был вполне искренен.

Все, что Сабе удалось выяснить по своим каналам, подтверждало – с Джимом обращаются хорошо. Он действительно скорее гость, чем пленник. Вот что предлагали ей в качестве сыра в мышеловке. Хитрый ход, можно даже сказать, мудрый. Если бы в глубине души она верила, что Дуарте не сдержит слово, отвергнуть его предложение было бы в тысячу раз легче. Однако все истории про сделки с дьяволом, в которых ты непременно оказываешься обманутым, упускали суть. Настоящий ужас заключался в том, что после совершения сделки дьявол не мошенничал. Ты получал от него ровно то, что тебе было обещано.

Вот только расплачиваться приходилось душой.

Она вздрогнула от внезапного стука в дверь. Он прозвучал как из другого мира. Еще мгновение назад она была в Лаконии. Эдем в комплекте со змеей. И вот опять она в своей коробке, парит в паре сантиметров над гелем амортизатора, а ремни креплений обвивают ее, как водоросли утопленницу. Разворачивая монитор, чтобы взглянуть, не стоит ли за дверью глава службы безопасности «Бикаджи Камы», готовый ее арестовать, она сама не знала, страшилась ли увидеть его или, наоборот, надеялась.

Снаружи какая-то женщина придерживалась за поручень контейнера рукой и смотрела прямо в спрятанную камеру. Позади плавала черная сумка на молнии. Коренастая фигура, седеющие волосы, на макушке собранные в тугой пучок, темная кожа, которая вокруг век казалась еще темнее, как будто женщина выплакала слишком много слез, и те навсегда обвели ее глаза кругами. Наоми узнала ее – одна из подпольщиц Сабы из команды корабля, но имя женщины ей было неизвестно.

Наоми толкнулась от кресла, проплыла в другой конец контейнера, там приземлилась на ноги, коленями погасив инерцию. Быстро ввела свой код безопасности в механизм. Щелкнули магнитные болты. В тишине щелчки прозвучали, как выстрелы. Не успела Наоми открыть дверь, как женщина сама распахнула ее и вместе с черной сумкой проскользнула внутрь. Поспешно прикрыв за собой дверь, она сразу огляделась по сторонам, как будто содержимое контейнера явилось для нее неожиданностью.

– В чем дело? – спросила Наоми.

– В середине прошлой смены капитан принял сообщение, – с резким акцентом, характерным для жителей Европы, сказала женщина. – Чтобы раздобыть копию, ушло слишком много времени. Моя вина.

Она сунула сумку Наоми. Можно даже не открывать, магнитные ботинки прощупывались и так, да и шорох ткани летного костюма трудно не узнать. Наоми не стала медлить. Расстегнула молнию и принялась натягивать костюм прямо на одежду, а женщина рассказывала дальше.

– Навстречу нам идет лаконианский эсминец. Будет здесь через восемнадцать часов. Говорят, устроят нам тотальную проверку, так что alles la… – она указала на вещи Наоми. На созданный ею дом. – М-да, придется пораскинуть мозгами, как подрихтовать тут все под судовую декларацию.

– Проверка?

– Тотальная, – повторила женщина. – По декларации тут образцы бактерий. Если же они увидят это…

Стоит им увидеть фальшивый контейнер, и они поймут, как скрывается подполье. И что в схеме задействована одна из фракций Транспортного Союза. Наверно, полным крахом «игры в наперстки» это не станет, но Лакония, прозрев, больше такого из виду не упустит. А для Наоми это точно конец.

– Только мы? – спросила она.

– А тебе мало? Наши проблемы – это мы. Лучше думай о…

– Нет, – раздраженно оборвала Наоми. – Я получила предложение об амнистии, если сдамся. И сразу же проверка? Проверяют все корабли или им уже известно, где я?

Лицо женщины посерело.

– Без понятия. Могу выяснить.

– Выясняй, да поскорее. И найди мне погрузчик. Попробую придумать, как спрятать все тут.

– Да уж, – сказала женщина. – И список членов экипажа. Надо как-то вставить тебя…

– Это не главное, – сказала Наоми.

– Но… – начала женщина. А затем: – Ладно. Хорошо.

Наоми обвела контейнер взглядом. Теперь, когда приходилось его покидать, он выглядел еще печальнее. Надо будет зачистить систему, на случай, если ее схватят. Личные вещи тоже придется уничтожить. И вновь начинать все с нуля.

Или же пойти в отдел службы безопасности, назвать себя, и остаток жизни провести возле Джима, просыпаясь рядом с ним. Питаясь настоящей пищей. Возможно, даже ведя беседы с Дуарте о лучшем, добром, менее авторитарном будущем для всего человечества. Если это ловушка, то очень хорошая. Сперва предложить выход, а потом пригрозить и закрутить гайки до упора. Будь она помоложе, напугалась бы до полусмерти. Сдалась бы. Подписала сделку. И даже убедила бы себя, что защищает подполье и таких, как эта женщина. Что расскажет Дуарте лишь то, что не повредит ни Сабе, ни подпольной сети. Не подведет под удар Бобби, Алекса и «Шторм».

Представить себе Наоми, которая пошла бы на сделку, легко. Не так уж сильно та Наоми отличается от нынешней. Моложе, пожалуй. Вот и все.

– Эмма, – сказала женщина. – Попробуем выдать тебя за члена экипажа, ты должна выучить наши имена. Я Эмма Зомороди.

– Меня можешь звать Наоми.

– Да знаю я, кто ты. Покажи мне того, кто не знает.

Женщина – Эмма – посмотрела на нее еще раз, пристальнее, и отвернулась, качая головой. В лице ее ясно читался страх. Все в порядке, хотела сказать Наоми. Я знаю, что делать. Все будет хорошо. Но это было бы ложью.

– Пошли, – сказала Наоми. – У нас мало времени.

Переведено: grassa_green

 

Глава 14: Тереза

– Да, – сказала Тереза. – Поняла. Хорошо. Дай собраться.

Крыска тявкнула, будто понимала. Может, так оно и было. Собаки могут обладать обширным словарным запасом, как часто говаривал доктор Кортазар. Ему казался очень важным тот факт, что люди – не единственные животные с самосознанием. Терезе же это казалось очевидным.

Она настроила комнату на полную изоляцию, приглушила свет и заперла дверь. Теперь никто мог потревожить ее покой, разве что по Государственному Зданию объявят эвакуацию. Пока Тереза переодевалась в простую тунику и штаны, в которых обычно работала в саду, Крыска так энергично виляла хвостом, что у нее ходили ходуном задние лапы. В одежде не было встроенных технологий, следовательно, подключиться к сети дворца она не могла. Тереза вывела на систему развлекательный канал и сделала потише, как будто сквозь дрему смотрела старые «Приключения Каза Пратихари».

Сенсор в ее окне срабатывал на открывание и оповещал офицера службы безопасности. Поэтому Тереза всю неделю то и дело открывала окно, выискивая способы обойти датчик. Он электронный? Она пробовала соединить окно и раму медной проволокой. В службе безопасности срабатывала тревога. Оптический? Тереза всюду искала что-то похожее на микрокамеру или фотосенсор, но не находила ничего подобного. Детектор движения? Она попробовала открывать окно очень медленно – за несколько дней – но на пятый день охрана услышала тревогу. Никакого датчика движения, а срабатывает, как только между окном и рамой появляется зазор в одиннадцать миллиметров. Интересно.

Оказалось, датчик магнитный. Слабый магнит в окне включал тревогу, когда его отодвигали слишком далеко от рамы. Она решила эту проблему с помощью магнита в маленькой пластиковой букве из своего дошкольного алфавита. Каждый раз, пробуя открыть окно, Тереза понемногу двигала букву, пока наконец после очередного раза никто не появился снаружи проверить, все ли у нее в порядке.

И вот, поставив магнит в нужную точку, она вручную открыла окно и осторожно спустила Крыску на землю. Потом выбралась сама и закрыла створку. Крыска фыркнула и побежала по дорожке к границе дворца, Тереза пошла следом.

Прошло слишком много времени. Пора навестить Тимоти.

Она нашла тайный туннель почти год назад. Его спрятали за скалой в группе декоративных деревьев. Сначала она думала, что его прорыло какое-то местное животное. Жили здесь такие, вроде подземных ос. Они оставляли что-то похожее, когда сами умирали, а их ульи разрушались. Туннель оказался частью дренажной системы, обеспечивающей защиту сада от затопления во время проливных дождей. Он проходил под стенами, ограждающими комплекс Государственного Здания и заканчивался на небольшом поле за его пределами. Умом она понимала, что нормальная девочка не станет лезть в туннель, в котором стоит мятный запах разрытой земли, а стены покрыты тонким слоем слизи. Тереза вошла туда легко, даже с радостью, и через несколько мгновений темноты оказалась за периметром, в прямом смысле впервые в жизни на свободе.

Она ушла гулять. Исследовать. Открывать. Устроила соответствующий ее возрасту бунт. И что еще важнее, у нее появился первый настоящий друг.

Тропу, по которой они с Крыской шли через лес, проложили звери. Костяные лоси, земляные свиньи, бледные кони с их лопатообразными мордами, не имеющие никакого отношения к лосям, свиньям и коням солнечной системы. Она – руки в карманы – шла по тропе. Крыска скакала вокруг в пестрой тени, лаяла на на нектарниц и широко улыбалась, высунув язык, когда те шипели в ответ. Тереза не видела Тимоти уже очень давно, и у нее накопилось много тем для разговора. Все это разом никак не укладывалось у нее в голове.

Лес за пределами Государственного Здания поначалу сгущался, погружая Терезу и все вокруг во мрак, а потом тропа пошла на подъем. Тереза чувствовала, как ее дыхание становится глубже, и это наполняло ее удовольствием. Наконец тропа вышла из-под деревьев и привела ее к полянке у подножия горы. На занятиях ей рассказывали, что гора не гора, а один из артефактов из какого-то давно забытого проекта чужих. Вроде песочного замка, только такой высокий, что вершиной, казалось, задевал облака. Хотя на вершину она никогда не поднималась. Пещера Тимоти лежала гораздо ближе.

Вход находился в маленьком каньоне недалеко от полянки, где Тимоти и Тереза встретились впервые. Крыска знала дорогу лучше самой Терезы. Она шла по тропинке, прорезанной давно высохшей водой. Широкие сырые отпечатки лап лабрадора отмечали путь. Когда Тереза оставила позади последние чахлые деревья, собака уже стояла впереди на повороте, гавкая и виляя хвостом.

– Да иду, – сказала Тереза. – Достала ты.

Крыска пропустила грубость мимо ушей и поскакала вперед как щенок. И пока Тереза не прошла под чем-то, похожим на полку из песчаника, в глубину пещеры, собаку так и не увидела. Природный камень почти сразу уступил место мягкому сиянию пещеры. Сталактиты висели на потолке как яркие сосульки, а стены покрывало переплетение спиралей, словно морские раковины объединились с евклидовым доказательством, и все это превратилось в архитектуру. Здесь у Терезы всегда появлялось ощущение, что стены как-то меняются, когда она приходит, но ведь когда она была не здесь, то ее здесь и не было, так что точно вряд ли скажешь.

Рой мелких светящихся мошек протек мимо, как волна. Словно подводное течение. В воздухе стоял густой терпкий запах, а стены источали холод.

Впереди послышались мягкие ватные звуки. Шаги, но не человека и не Крыски. И не зверя. Не совсем. Ремонтных дронов, размером чуть меньше Крыски, с черными виноватыми глазами и многосуставчатыми ногами. Совершенно чужие, но из всех друзей Крыски они были чем-то самым близким к собачьему роду, и настоящая собака принялась скакать вокруг них, взволнованно повизгивая и обнюхивая их зады, словно надеясь найти там какой-нибудь собачий запах. Тереза покачала головой и двинулась дальше. Дроны начали издавать звуки с явно вопросительной интонацией, в попытке понять, чего же нужно Крыске. У дронов удивительно хорошо получалось угадывать по крайней мере основные человеческие желания. А вот настоящие собаки, казалось, сбивают их с толку.

Ремонтные дроны, светящаяся мошкара, медленные, ползающие как черви камнееды – все они занимали странное положение между живым и неживым. Порождения разума, который силы эволюции заставили пройти совершенно отличный от человеческого путь. Тереза вовсе не принимала их за экзотику. По ее мнению, они были здесь всегда, вот и все.

– Эй, – позвала Тереза, – ты здесь?

Слова эхом отозвались в глубине.

– Привет, Кроха. А я все гадаю, когда уже ты вернешься.

Часть пещеры, занятая Тимоти, походила на очередную смену фазы. Природа – чужие – человек, если не брать во внимание, что Тереза привыкла к немного другому виду человеческого жилья. От прислоненного к стене ранцевого реактора к деревянной стойке с аккуратными, ухоженными машинами тянулись желтые толстые кабели. Она узнала дрожжевой инкубатор и аварийный рециркулятор – ей показывали их на экскурсиях по ранним поселениям. Остальные устройства она не узнавала. Всех их хватило бы, чтобы Тимоти мог жить в своей горе, как монах и мудрец, дольше любой человеческой жизни. Кроватью служила стоящая у стены раскладушка с одеялом из текстильного поликарбоната, которому, казалось, сноса не было. Подушка отсутствовала.

Сам хозяин сидел рядом с куском дерева и ножом в крепкой мозолистой руке. Тонкие кучерявые стружки падали из-под ножа на пол в кучу меж его ног. Был он лыс и бледен, обладал густой, пышной белой бородой и широкими плечами, а мускулы на его руках напоминали канаты.

Тереза пересеклась с ним несколько месяцев назад во время одной из своих первых вылазок. Она пыталась забраться повыше на гору, чтобы увидеть оттуда Государственное Здание, а он сидел там, на горе, поедал ланч и запивал его из исцарапанного водяного очистителя. Выглядел прямо как старая карикатура на просветленного учителя, медитирующего на вершине скалы. Если бы в его улыбке была какая-то угроза, он бы, наверное, напугал Терезу. Но угрозы не было, она и не испугалась. Да и Крыске он моментально понравился.

– Извини, – сказала она, садясь на край раскладушки. – Была занята. Куча новых предметов по учебе. А ты чего делаешь?

Тимоти внимательно оглядел наполовину остроганную деревяшку.

– Собираюсь сделать циркуль. У меня один уже есть, но для тонкой работы он великоват.

– И слишком много инструмента не бывает, – сказала Тереза.

Фраза служила у них чем-то вроде шутки, и Тимоти заулыбался.

– Чертовски верно. Так что случилось?

Тереза подалась вперед. Тимоти нахмурился и положил дерево и нож. Она не знала, с чего начать, так что начала с плана отца по ее обучению.

Тимоти так умел проявлять внимание, что она чувствовала – ее действительно слушают, а не просто готовят в голове ответ и ждут, пока она замолчит. Он сосредоточился на ней так же, как до этого на деревяшке, а ещё до этого – на готовке своего ужина. Он не осуждал. Не расспрашивал. Она никогда не боялась, что его разочаруют ее слова.

Она представляла, что вот так мог бы слушать ее отец, не будь он ее отцом.

Перескакивая с темы на тему, она рассказала Тимоти про Коннора и Мюриел, про заседания и встречи, которые отец включил в ее расписание, про все повседневные заботы и мысли, возникшие без всякого ее желания, и закончила неловким разговором с Холденом о танцующем медведе и его странными словами «ты должна приглядывать за мной», в которых, казалось, скрывался еще какой-то смысл…

Когда она иссякла, Тимоти откинулся на спину и почесал бороду. Крыска свернулась клубком на полу между ними. Собака тихонько всхрапнула и задергала во сне лапой. Два дрона перекликнулись друг с другом, их голоса защелкали нисходящей трелью. Просто рассказав свою историю, Тереза почувствовала облегчение.

– Так, – сказал Тимоти, помолчав. – Знаешь, вообще ты не первая, кто почувствовал, что капитан – заноза, которую запросто не вытащишь. Он так на людей и действует. Но если он сказал, что тебе стоит за ним приглядывать, то тебе, наверное, стоит за ним приглядывать.

Тереза прислонилась к стене, подтянула к себе коленки.

– Хотелось бы просто понять, с чего он так обо мне беспокоится.

– Вряд ли он относится к тебе как к кому-то особенному.

– Это ты не относишься как к кому-то особенному. Мы друзья.

Тимоти задумался.

– Может, потому что он считает твоего старика мудаком?

– Папа не мудак. А Холден – убийца. Не ему судить о других.

– Твой отец вроде как мудак, – сказал Тимоти философски, просто констатируя факт. – А убил он гораздо больше народу, чем Холден за всю жизнь.

– Это другое. Война. Папе пришлось это сделать, иначе всех организовать не вышло бы. И в следующую схватку мы бы ввязались неподготовленными. Папа пытается этого избежать.

Тимоти поднял палец, как будто она высказала ему его же точку зрения.

– Ты сейчас рассказываешь, почему это нормально, что он мудак.

– Я не… – начала Тереза и замолчала.

Замечание Тимоти заставило ее вспомнить урок философии, на котором Илич рассказывал о консеквентализме. Намерения не имеют значения. Важны лишь результаты.

– Я никого не учу жить, – продолжал Тимоти. – Но если ты ищешь в своей семье моральное совершенство, готовься к разочарованию.

Тереза хихикнула. Если бы такое сказал кто-то еще, ее бы это разозлило, но Тимоти – это Тимоти. Так что все нормально. Она порадовалась, что нашла время выйти и повидаться с ним.

– А почему ты называешь его капитаном?

– Так он капитан и есть. Капитан Холден.

– Не твой же капитан.

Тимоти вдруг застыл с изумленным видом, как будто такая мысль ни разу не приходила ему в голову.

– Похоже, нет, – сказал он, и еще раз, медленнее: – Похоже, нет.

– Папа говорит, он боится, – сказала Тереза. – Холден, в смысле. Не папа.

– Да оба они боятся, – ответил Тимоти, снова поднимая нож. – Парни вроде них боятся всегда. Это люди вроде нас с тобой не знают страха.

– Ты никогда не боишься?

– Я свой страх потерял еще когда был моложе, чем ты сейчас, Кроха. Жизнь у меня начиналась непросто.

– Как и у меня. Мама умерла, когда я была еще ребенком. Думаю, отцу не нравится, когда меня окружают женщины, потому что ему кажется, что они ее заменяют. Все мои учителя были мужчинами.

– А я и отца своего никогда не видел, – сказал Тимоти, – но со временем я завел то, что как-то напоминало семью. И для того, кто вырос на моей улице, это было неплохо. Пока было. Я тебе вот что скажу – такого пиздеца, какой творился в моем детстве, в твоем и близко не было.

– Моя жизнь прекрасна, – сказала Тереза. – Могу получить что пожелаю. И когда пожелаю. Все обо мне заботятся как могут. Мой отец следит, чтобы мне дали образование и подготовку, необходимые для управления миллиардами людей на тысячах планет. Ни у кого нет таких возможностей и привилегий, как у меня. – Она замолчала, удивленная ноткой горечи в собственном голосе.

– Угу, – сказал Тимоти. – Как я понимаю, ты именно поэтому всегда оглядываешься, когда сбегаешь сюда повидаться.

* * *

В эту ночь, лежа в темноте в своей комнате, она никак не могла уснуть. Тихие ночные шумы Государственного Здания взяли над ней странную силу, отвлекали и заставляли вздрагивать. Даже мягкое потрескивание стен, отдающих накопленное за день тепло, казалось стуком, которым кто-то пытался привлечь ее внимание. Она попробовала перевернуть подушку, прижаться щекой к прохладной стороне и включить мягкую, успокаивающую музыку. Не помогло. Раз за разом она закрывала глаза и заставляла себя проваливаться в сон, а через пять минут обнаруживала, что глаза широко открыты, а сама она уже на полпути к воображаемому спору с Тимоти, Холденом, Иличем или Коннором. Уже за полночь она встала с кровати.

Крыска подскочила вместе с ней, пошла следом в ванную, потом в офис, но только Тереза села на табурет, немедленно свернулась у ее ног и захрапела. Собаку ничего не беспокоило, по крайней мере надолго. Тереза включила старый фильм о семье, живущей на Луне в квартире с привидениями, но шоу задержало ее внимание не дольше, чем подушка. Тереза подумала, не пройтись ли по саду, но эта мысль вызвала раздражение. Тогда она поняла, чего на самом деле хочет, как и то, что знает это уже давно. Это понимание словно заставило ее сдаться самой себе.

– Доступ к журналу безопасности, – сказала она, и комнатная система сменила коридоры Луны на экране на деловой интерфейс.

Даже такая уважаемая и важная персона, как она, имела доступ не ко всем журналам. Кроме ее отца и доктора Кортазара никто не мог получить доступ к записям загона, например. Это было нормально. И неважно, что ей понадобилось. Никто не заботился о личном пространстве Холдена. Она могла наблюдать за тем, как он спит, если бы захотела.

Она дала системе задание построить полный маршрут перемещений Холдена за всю неделю и принялась просматривать. Тереза знала, что Государственное Здание полностью контролируется системой наблюдения, но было интересно посмотреть, где находятся микрокамеры, и сколько они могут захватить, оставаясь при этом невидимыми. Наблюдая за пассажами Холдена по садам и зданиям, она думала, что по тем же каналам могла бы посмотреть и кое-что еще. На Коннора и Мюриэл, например.

На одном из экранов Холден сел на траву и уставился на ту самую гору, где жил Тимоти. Ускоренный просмотр придавал его случайным движениям и жестам вид нервного тика. Его будто трясло. Потом перед ним возникла Крыска. Потом и сама Тереза. Изображение с камеры на нее совсем не походило. Ей казалось, она выглядит не так. Она думала, что волосы у нее более гладкие, а осанка – более ровная. Тереза безотчетно подвинулась на табуретке и села прямо. Холден плюхнулся на траву, сел с мокрой спиной, потом Тереза и Крыска выскочили из кадра. Тереза опять забыла про осанку и подалась вперед.

Холден на экране поерзал, затем вскочил и умчался. Она смотрела видео в двадцать раз быстрее нормы. И за час могла в общих чертах просмотреть целый день. Холден за обедом, читающий что-то с наладонника. Холден на прогулке на той же общей площадке, где гулял и ее класс. Холден остановился поболтать с охранником. Холден в спортзале, занимается на старых тренажерах, которые они обычно использовали на кораблях. Холден сидит за столом на веранде с видом на город, в компании доктора Кортазара и бутылки вина…

Она стукнула по экрану, сбросив скорость до нормальной, и нашла аудиодорожку.

«…еще медузы, – говорил доктор Кортазар. – Турритопсис дорнии – классический пример, но есть еще с полдюжины. Взрослые особи возвращаются к состоянию полипов из-за стресса. Как если бы старик стал зародышем. Это не та модель, которую используем мы, но ее существование означает, что для организма не установлен максимальный срок жизни. – Он надолго припал к стакану с вином.

– А какую модель вы используете? – спросил Холден.

– Исходным толчком к работе послужили случаи, когда ремонтным дронам удалось добраться до трупов. Хоть и не настоящее бессмертие, но у получившихся новых организмов нашлись некоторые улучшения. Вот где грядет прорыв. Вот на чем мы действительно должны сосредоточиться – с жертвами или нет. Здоровый субъект с четко выраженным базовым уровнем вместо этих… – его голос зазвенел от презрения, – этих полевых исследований. Как добиться более устойчивого гомеостаза. Только то, что это трудно, не значит, что задача в принципе нерешаема.

– То есть, по вашему, в этом нет ничего противоестественного, – сказал Холден, подливая еще немного из бутылки в стакан доктора.

– Бессмысленный термин, – ответил Кортазар. – Человек зародился в естественной среде. Все мы естественны. Все, что мы делаем – естественно. Все идеи об особости нашего вида основаны либо на сантиментах, либо на религии. И не имеют никакого отношения к научной перспективе.

– Значит, если мы доберемся до вечной жизни, это не будет противоестественно? – В голосе Холдена звучало искреннее любопытство.

Кортазар наклонился к пленнику поближе, жестикулируя левой рукой, пока правая сжимала стакан.

– Нас ограничивает лишь то, в чем мы ограничиваем себя сами. Это совершенно естественно, искать личной выгоды. Совершенно естественно обеспечивать преимущества собственному потомству, а чужое – их лишать. Убивать врагов – что может быть естественней. Это даже отклонением в поведении не назовешь. Все это всегда укладывается в середину колоколообразной кривой.

Тереза положила голову на руки. Она ясно понимала, что Кортазар напился. Сама она никогда не пила, но видела, как некоторые взрослые на государственных мероприятиях так же теряли фокус и казались немного не в себе.

– Хотя вы правы, – сказал Кортазар. – Абсолютно правы. Нужен более масштабный базис. Это верно.

– Бессмертие – игра с очень высокими ставками, – сказал Холден, словно соглашаясь.

– Да. Постижение всей глубины знаний, таящихся в протомолекуле и артефактах, может занять сотню жизней. Дать исследователям умереть и заменить их на кого-то другого с не таким продвинутым пониманием – это явно, определенно плохая идея. Но такова политика. Таков путь вперед. Значит, таков путь вперед.

– Потому что Дуарте сделал это политикой, – сказал Холден.

– Потому что приматы нашего вида придерживают ценности для своего потомства за счет всех остальных, – ответил Кортазар. – «Бессмертным может быть только один». Так он сказал. А потом взял и изменил свои же правила. Она, видите ли, тоже может быть, потому что он выдумал для этого оправдание. Потому что она – его продолжение. Меня это не злит. Мы все – просто организмы. Я не злюсь. Но это не имеет смысла.

– Это хорошо, – сказал Холден.

– Важно получить надежные данные. Один человек. Много людей. Все едино. Но некачественно спроектировать эксперимент? Вот где истинный грех, – невнятно бормотал Кортазар. – И я тут ни при чем. Природа постоянно пожирает своих детей.

Холден подвинулся, посмотрел прямо в камеру, будто точно зная, где находится скрытый объектив. Будто зная, что она смотрит. «Ты должна приглядывать за мной». По шее Терезы поползли мурашки, и даже когда он отвернулся, ей казалось, что он видит ее так же ясно, как и она его.

Она выключила видео, закрыла журнал и вернулась в кровать, но так и не уснула.

Переведено: M0nt

 

Глава 15: Наоми

Исполнение желаний обязательно тебя поимеет. Наоми отогнала крамольную мысль, как и множество раз до этого.

Первая часть демонтажа убежища оказалась самой простой. В полётах она провела годы: иногда сама перевозя грузы, иногда гоняясь за грузами контрабандистов АВП и Транспортного Союза, и давно знала все хитрости. Разобрать амортизатор и вспомогательную систему – вопрос двух часов. Все её вещи модульные. Полученные детали можно запустить в общий круговорот запчастей. Всё растворится в большом корабле, и при проверке покажется лишь кучкой досадных просчётов инвентаризации.

С пустым местом в контейнере чуть сложней, но не сильно. По накладной, полезная нагрузка контейнера та же, что и у семидесяти других – земные бактерии и микробы, да базовая основа почвы. Немного подвигать ящики, чтобы конфигурация груза стала менее плотной, и место, которое занимала Наоми, заполнится. Когда припасы достигнут пункта назначения, она будет уже далеко. И даже если Лакония зафиксирует недостачу, вряд ли можно будет предположить что-то большее, чем банальную кражу.

Время – вот серьезная проблема. Первая действительно настоящая проблема.

Лаконианский корабль уже оттормаживался. Восемнадцать часов до прибытия, слишком мало, чтобы всё успеть. Сильно помогла Эмма. Её стаж работы на разных транспортах превышал стаж Наоми, а погрузчиком она управляла, как собственным телом. И всё равно времени в обрез. Каждый час монотонного шипения и бренчания меха, с запахом промышленной смазки и ноющей болью в костях от усилий, увеличивал шансы, что кто-то из команды заметит происходящие странности. Ближе к концу Наоми отослала Эмму на поиски информации для более детальной картины. Не остановлены ли какие корабли? По стечению обстоятельств, или на линкоре знают, где именно надо её искать?

Пока не узнает точно, она будет сохранять надежду. Ещё один девиз этих дней.

Наоми сдвинула последние паллеты в коробке из стали и керамики, месяцами служившей ей домом, закрыла двери, запечатала замки, налепила на дверной шов наклейку таможенного досмотра. Оставалось припрятать сам погрузчик, и поменять наклейки на каждом из взломанных раньше контейнеров, но эта операция займёт от силы пару минут. Почти половина смены до осмотра. Чуть больше четырёх часов, чтобы воссоздать собственную личность и смешаться с экипажем. Вот и вторая настоящая проблема...

Исполнение желаний обязательно тебя поимеет.

Они сидели тогда в каком-то баре «Паллады-Тихо», вскоре после объединения станций. У Клариссы наступил период относительного здоровья. По крайней мере, она чувствовала себя в силах пить. Наоми не помнила названия бара, но раз там была гравитация, значит он находился в старом жилом кольце «Тихо». И она точно помнила там Джима. Разговор зашел об ожиданиях насчёт грядущей женитьбы Алекса. Приведет ли жену на корабль, возьмет ли отпуск, чтобы быть с ней, или ещё как? Плюсы и минусы имелись в каждом из вариантов. Наоми думала, что на каком-то уровне они уже тогда знали, что отношения обречены. В том баре Кларисса, откинувшись на спинку стула со стаканом виски в руке, изрекла своё задумчивое:

– Исполнение желаний обязательно тебя поимеет.

– Пока сидела в тюрьме, только и хотела – оказаться где-то ещё. А потом вышла на свободу.

– Прямо в апокалиптический кошмар, – сказала Наоми.

– И даже после. Когда мы добрались до Луны, и до «Роси». Трудное было время. Пока была в тюрьме, понимала кто я. Но ушли годы, чтобы разобраться, кто я на свободе.

– Мы же вроде про брак говорили?

– Я и говорю, обязательно поимеет, – повторила Кларисса.

Наоми коснулась ладонью контейнера. Она изолировала себя ради безопасности, и безопасность стала её тюремщиком. Всё, чего она хотела – снова просыпаться рядом с Джимом. Просто жить с ним чем-то, похожим на простую приятную жизнь. И теперь, не имея возможности это сделать, она хотела лишь вернуть свою лачугу отшельника.

Звякнул ручной терминал. Вызов мог отправить только один человек.

– Как дела наши скорбные? – спросила Наоми.

– Придумала план, – ответила Эмма. – Встретимся у третьего медицинского отсека.

– Я не знаю, где это. У корабля есть функция навигатора? Потому что спрашивать дорогу – план не из лучших.

– Чёрт. Ладно, жди там. Буду в районе минут десяти. Сама тебя проведу.

– Поняла, – ответила Наоми и оборвала соединение. Хватит времени, чтобы запечатать оставшиеся контейнеры.

* * *

Эмма, плавая напротив, сжимала тюбик с иглой для подкожных инъекций между указательным и большим пальцем, словно стрелку для дартса. Однако, если не обращать внимания на технику, план оказался максимально продуманным для столь сжатых сроков. Наоми вытянула подбородок, и Эмма уколола опять, быстро пощипав место укола, чтобы правая скула соответствовала уже припухшей левой.

– Как ощущения? – спросила Эмма.

– Зудит, – ответила Наоми.

– Уверена насчёт глаз?

– Ага.

Внести Наоми в судовое расписание не выходило. У Эммы не хватало разрешений, чтобы задним числом отправить документы в последний порт приписки «Бикаджи Камы». А лезть в систему прямо перед проверкой – накликать беду. Один неподчищенный лог, и внесённые в последнюю минуту изменения станут красным мигающим указателем на то, что они хотели скрыть. Но если Наоми не стать обычным членом экипажа, то она хотя бы может несоответствовать биометрии Наоми Нагаты. Нужна пара игл, воткнутых в правильные места, и чуть жидкости, вызывающей лёгкий отёк. Главная хитрость – изменить форму лица так, чтобы она выглядела кем-то другим, а не просто опухшей собой.

Старый медотсек был правильно укомплектован. Ничего не блестело новизной, всё выглядело подержанным. Но не забытым. Наоми провела здесь достаточно времени, чтобы увидеть разницу. Через камеру ручного терминала она рассматривала своё новое лицо. Первым делом Эмма обрила её, и неприглядная стрижка заставила её лоб казаться шире, а глаза ближе посаженными. Отек на лбу и челюсти утолщил черты. По оценке системы, восемьдесят процентов соответствия обычному виду. Достаточно, чтобы опознание могло быть списано на ложное срабатывание.

Только если они не знали точно, где её искать.

– Я включила тебя в команду обслуживания радиатора, – объяснила Эмма. – Шеф отправляет их менять охлаждающую жидкость.

– Прелесть, – отреагировала Наоми.

– Зато вонь – отличный повод носить маску. И бригада там смешанная. Если повезёт, каждый будет думать, что ты из другой смены.

Эмма вонзила иглу в кожу под глазом Наоми. Немного болезненно.

– Сколько времени осталось?

Взглянув на свой терминал, Эмма сдавленно и хрипло ругнулась.

– Уже пора, – сказала она, в последний раз втыкая иглу. – Они готовятся перейти на корабль.

– Если поймают, – произнесла Наоми, – я постараюсь продержаться, и дать тебе время сбежать. Но не медли, Саба должен узнать, что случилось.

Эмма не подняла глаз, но кивнула. Они знали о рисках. Сами подписались на них. Эмма выдала ей маску, и пока они шли к инженерным палубам, Наоми размышляла, как Бобби и Алекс узнают о её поимке. Что услышит об этом Джим. И оставалось искушение: прыгнуть в пропасть самой, не дожидаясь, пока столкнут – и пытаться контролировать падение.

Линии подачи хладагента «Бикаджи Камы» устарели, но содержались в приличном состоянии. Когда-то, в дни службы на водовозе, ей приходилось обслуживать такие системы, и процесс не был сложным. Унизительным, грязным, но не тяжёлым. С ней в бригаде было ещё четверо. Пять человек из трёх смен с одного корабля. Так себе маскировка.

Без неожиданностей, процесс очистки должен был занять около четырёх часов. Ей оставалось надеяться, что за это время лаконианцы успеют провести инспекцию и отчалят восвояси. Требовалось оставаться тихой и незаметной, пока опасность не минует. Наоми погрузилась в работу, слушая приказы бригадира и отыгрывая свою роль с минимальной суетой. И она почти забыла, что следует беспокоиться о чём-то, кроме соблюдения уровня подачи хладагента в фильтры, когда их прервали.

– Закругляемся! Закругляемся, косорукие ублюдки! Прекращаем работать и складываем инструмент, всех касается!

Все перекрыли свои линии. И Наоми тоже. Выбора всё равно не было.

На мужчине, прошедшем за жёлтое рабочее ограждение, была форма главного инженера. Позади поблескивали синевой три десантника в лаконианской броне – один даже с капитанскими плашками. Наоми воткнула ногу в настенное крепление. Сердце колотилось, подкатила тошнота, спровоцированная отнюдь не запахом хладагента. Главный инженер жестом приказал всем снять маски. Остальные подчинились. Сейчас её колебания только обратили бы внимание на то, что она не хочет этого делать.

Наоми стянула свою маску.

– А это обсуждалось с руководящим персоналом? – требовательно спросил лаконианский капитан, явно продолжая разговор, начатый за пределами помещения.

Главный инженер вероятно был моложе, чем выглядел, просто грубое, покрытые шрамами лицо скрывало его настоящий возраст.

– Нет, – ответил он. – С какой стати? Капитан говорит, мы выполняем. Вот как всегда происходит. В чём проблема?

Один из лаконианских десантников поднял ручной терминал, и поднёс к лицу их бригадира. Устройство запищало. На Наоми опустилось какое-то тошнотворное спокойствие.

– Непорядок, – буркнул лаконианский капитан. – Когда доберётесь до транзитной станции, комиссар потребует от вас полный отчет.

– Комиссар? – спросил главный инженер. Помимо воли Наоми навострила уши. Если их визит связан с миссией в Солнечной системе, и Лакония просто преследует кого-то, или собирается ответить репрессиями, может быть, они здесь не ради неё. Слабая искорка надежды, но хоть что-то.

– Введены новые правила надзора, – пояснил лаконианский капитан, а десантник навёл терминал на лицо Наоми.

– Ничего не слышал ни о каких правилах.

– Вы слышите о них прямо сейчас, – отрезал капитан.

Десантник нахмурился.

– Сэр! Эта в списках экипажа не значится.

Я Наоми Нагата. Я хочу принять приглашение Высокого консула Дуарте. Пожалуйста, дайте ему знать. Вот всё, что ей осталось сказать. Это стало бы облегчением – ведь она и так сделала всё, что могла. Главный инженер взглянул на неё и пожал плечами:

– Конечно не значится. Она в программе стажировки.

Лаконианский капитан уставился на Наоми. А она изо всех сил старалась не показать своё замешательство. Никто, кроме Эммы не мог знать, что она окажется здесь. Подыграй, молча молила она. Просто подыграй!

– Слишком старая, чтобы проходить обучение, – с сомнением сказал капитан.

– Дома влипла в неприятности, – ухватилась за шанс Наоми. – Пытаюсь начать всё с начала.

Произнести эту ложь было так легко.

– Она должна быть включена в состав экипажа, – наконец сказал лаконианский капитан, отворачиваясь.

– С какой стати? – спросил главный инженер. – Она не в команде. Она учится.

– Ученики являются частью команды, – в голосе капитана появились нотки раздражения.

– Впервые слышу, – упёрся главный инженер. – Я её в команду, а она начнёт подсчитывать часы и потребует полный соцпакет члена экипажа? Так дела не делаются.

– Это вы тоже обсудите с комиссаром, – сказал лаконианский капитан. Последний рабочий из бригады Наоми был отсканирован и проверен.

Перед уходом, главный инженер обернулся, чтобы встретиться взглядом с Наоми. В его глазах плясало затаённое веселье.

– Нужно особое приглашение? Дерьмо само себя не уберёт.

– Да, шеф, – ответила Наоми, натягивая маску.

Они снова погрузились в знакомый рабочий ритм, но теперь разум Наоми занимали не только линии охлаждения. Похоже, остальные не заметили в разговоре никаких странностей. Лишь один – толстолицый мужчина по имени Кип – относился к ней немного пренебрежительно, видимо решив, что она более низкого статуса. Ничего необычного. Когда они залили новый хладагент и опечатали отработку, а диагностика вынесла вердикт об оптимальных значениях, Наоми хотелось только помыться и поесть. У неё не было каюты, она не знала, где находятся душевые, и там для неё всё равно не нашлось бы шкафчика. Даже если она найдет дорогу, после душа ей придется снова надеть провонявший хладагентом комбинезон. Почему-то это казалось худшим вариантом, чем не мыться вообще.

Она последовала за всеми к палубе экипажа. Чуть отстала. Хотела отправиться к контейнеру. Желание проверить поступившие сообщения зудело не меньше, чем скулы, в которых уже спадала опухоль. Но контейнера не было. Осталась лишь неактуальная больше привычка последних месяцев, и она, плывущая сквозь блёклые залы от поручня к поручню, словно очнувшаяся от долгого сна на чуждой ей станции, в месте, которому она не принадлежала.

В столовой, рассчитанной на тридцать с лишим человек, сейчас сидело всего шестеро. Наоми проплыла к раздатчику, но не смогла получить еду. Тому требовался код доступа или идентификатор, которого у неё не было. Тогда она просто отплыла в угол, и придерживаясь за стенной поручень, стала ждать, сама не зная чего.

Её мысли вяло двигались в тишине человеческих разговоров, обращённых не к ней. Когда спустя час, или больше, появилась Эмма, Наоми почти удивилась её приходу. Женщина заказала двойную порцию еды, и одну принесла ей.

– Отправились дальше, – тихо сообщила Эмма. – Пристыковались, прочесали долбаный корабль от носа к корме, обязали капитана переговорить с кем-то на транзитной станции, и ретировались.

– С комиссаром, – подтвердила Наоми. – Я слышала. Похоже один такой направлен и на транзитную станцию ​​в Солнечную систему. На Землю.

– Ну, теперь ещё и особисты на нашу голову, – кисло сказала Эмма.

Наоми кивнула по-астерски, кулаком. Стало быть, усиление репрессий. Повсеместное ужесточение контроля над Транспортным Союзом. Даже больше – признак того, что Дуарте и его аппарат начали подозревать о роли Транспортного Союза в перемещении подполья из системы в систему. Или вынашивали другие планы, для которых требовался присмотр проверенных глаз, помимо губернаторов с их штабами.

Если Лакония вскроет их игру в напёрстки, в лучшем случае им придётся серьезно пересмотреть все методы. В худшем случае – им конец. С Мединой, контролирующей медленную зону и способы перемещения, подполью угрожала реальная опасность превратиться в тринадцать сотен разрозненных, изолированных движений, неспособных поддержать или помочь друг другу.

– Значит тебя не проверяли? – спросила Эмма.

– О, они её проверили, – раздался голос позади них. Главный инженер подплыл и присоединился к их компании. – И они её поймали.

Эмма побледнела. Если и были сомнения, теперь стало ясно, что не она стояла за всем этим.

– Я благодарна, что прикрыли меня, – сказала Наоми. – Возможно, для вас же будет лучше, если мы на этом и остановимся. Не хочу, чтобы у вас возникли проблемы.

– Шутите? – возразил главный инженер. – Это лучшее, что случилось со мной за весь этот рейс. Серьёзно, я испытал настоящее удовольствие.

– Ценю ваш энтузиазм, но...

Он протянул ей карточку.

– Мастер-ключ с доступом к частной каюте и продовольствию, – пояснил он. – В системе не учтен, и в случае аудита будет отображен как неиспользуемый резерв.

Наоми взглянула на карточку, подняла глаза на него. «Дарёному коню в зубы не смотрят», так ведь говорят? Плохой совет.

– Вероятно, вы захотите что-то взамен? Если так, полагаю, нам нужно будет очень чётко прояснить, что именно.

– Нет, – ответил главный инженер. – Ничего не надо. Вы уже заплатили мне сполна. И я рад возможности вернуть хоть немного.

– Не сочтите за грубость, – сказала Наоми, – но я ни на йоту не верю во всю эту чушь о «доброте к незнакомцам».

– Вы мне знакомы, – ответил главный инженер. – Вы причина, по которой я смог стать инженером. Мой отец был подростком с Цереры, когда Свободный Флот отобрал у него всё. Вы и ваша команда. Принесли нам мир в разгар гражданской войны. Создали Транспортный Союз. И как по мне, выпнуть бы капитана из его апартаментов, и отдать их вам. Вы более чем достойны.

Наоми потянулась, чтобы убрать с лица прядь волос, совсем забыв, что стрижка Эммы лишила её этой возможности.

– Тогда вы знаете, кто я.

Главный инженер закашлялся в смешке.

– Ещё бы не знать. Любой в Поясе знает Наоми мать её Нагату. Лишь лаконианские лохи не видят того, на что смотрят. И повторюсь, для меня это честь.

– Чак, – предупреждающе воскликнула Эмма.

Главный инженер по имени Чак поднял руку в успокаивающем жесте.

– Я не собираюсь повторять этого вслух. Вам обеим не нужно беспокоиться. Как только окажемся рядом с портом, я сам усажу вас на челнок. Я не подведу.

Наоми благодарно кивнула, а Чак просто засиял, и стало ясно, насколько он молод. У Наоми даже слегка заныло сердце. Да, он наслаждался собой, – совершил поступок и это сошло ему с рук, – и он гордился этим ярко и отчётливо. В его глазах она видела себя кумиром. Мифологическим персонажем, встреченным в жизни. Знаменитостью. Видит бог, ей довелось повстречать немало людей, которые смотрели так на Джима. И вот, значит, каково было ему все эти годы.

Как же легко оказалось научиться ненавидеть это чувство.

Переведено: Kee

 

Глава 16: Элви

Корабли были старые транспортники, они возили людей и грузы по поясу астероидов Солнечной системы еще за век до того, как открылись первые врата. Элви наблюдала, как их размещают близ кольца врат Текомы, через самые мощные оптические телескопы «Сокола», но картинка все равно оставалась размытой. Оба судна, размерами в несколько десятков метров от носа до кормы, находились почти в миллиарде километров отсюда. Не будь сенсоры «Сокола» на много порядков чувствительнее глаз, их вообще было бы не разглядеть. А она различала даже ползавшие поверху мехи и дроны, которые проводили автоматические проверки и последний предстартовый контроль. Мерно вспыхивали и гасли их маневровые движки, перемещаясь вдоль обшивки и приводных конусов, проверяя и перепроверяя, все ли в порядке. Была в этих проверках глубокая ирония, но стоило задуматься о том чуть серьезнее, и охватывал гнев.

– Эй, милая, – окликнул из дверей Фаиз. – Принести тебе чего-нибудь?

– И снова нет. Как и три минуты назад, – резко рявкнула она. Потом хмуро хмыкнула, из горла вместе со словами прорвалось сожаление: – Извини. Веду себя, как стерва.

– Нет, я же понимаю, с чего ты так, – ответил муж и интеллектуальный наперсник многих десятилетий жизни. – Это я слегка завис. Глянь.

Он отпустил поручень и подрейфовал пару мгновений, ухмыляясь собственной остроте. Она рассмеялась, но скорее от его ухмылки, чем от шутки.

– Я в порядке, – заверила она. – Серьезно. Все нормально.

– Хорошо. Очень хорошо. Потому что некоторые, едва не захлебнувшись до смерти в инопланетянском геле во время долгой гонки на сумасшедших g, могут подхватить лихорадку. А то и прыщи. Близость смерти провоцирует кошмарные прыщи.

– Прости, что напугала, – сказала она. – Я не хотела. Правда. Но со мной уже все хорошо.

Фаиз толчком вплыл в комнату, затем, неуклюже извернувшись, зацепился лодыжками за крепления в стене и спружинил коленями, гася инерцию движения. Встал на стене рядом с ней и тоже стал смотреть на изображения на экране.

– Извини, – сказал он, – но мой глубинный экзистенциальный страх от перспективы твоей гибели испаряется не так скоро, как твой.

– Ничего. На твоем месте я тоже сходила бы с ума. Я-то узнала обо всем, когда была уже вне опасности. А когда период: «о боже, неужели ей не выкарабкаться?», проходит мимо, шибает далеко не так сильно.

– М-да, – согласился Фаиз. – Такое я просто не выношу. Хотя, признаться честно, нынешнюю фазу тоже не люблю.

Она протянула руку, и он пожал ее пальцы. Так у них всегда и было. Десятилетиями они привычно прятали истинные чувства за шутками и остротами, но она понимала – его горе было настоящим. Она ведь тоже раздражалась не столько из-за него, сколько из-за идиотизма, который разыгрывался сейчас возле транзитного кольца. Сделав долгий, глубокий вдох, она медленно выдохнула сквозь зубы.

– Чувствую себя полной дурой, – пожаловалась она. – Я ведь действительно думала, что у нас научная миссия.

– Разве нет?

Она тыкнула пальцем в монитор.

– Это не наука. «Жги все синим пламенем, а там посмотрим, что случится» – не наука. Кидаем шашки динамита в пруд, поглядеть, не всплывет ли какая рыбка кверху брюхом.

– Ну-у… естествознание?

– Военная дурость. Решать все вопросы при помощи бомб.

– Да, – сказал Фаиз. – Теперь жалеешь, что уже не отказаться, так?

Элви отодвинулась от экрана. В состоянии невесомости для этого потребовалось лишь плавно убрать руку от монитора. Темные глаза Фаиза следовали за ней.

– Жалею далеко не в первый раз.

– Но...

– Понимаю. Если не мы, был бы кто-то другой, – сказала она. – Кто-то, кто не знал бы столько, сколько знаем мы. Но все же…

– Думаешь, с той стороны могут ударить в ответ?

– Да. Возможно, – сказала она. – Почем мне знать. Не люблю одноразовых экспериментов. Если нет паттерна, то как в них разберешься? Одно наблюдение – все равно что ничего.

– Тебе стало бы легче, если бы наш самый важный человек распорядился проделать такое еще с десяток раз?

В паре миллиардов километров вдали на мгновение вспыхнул огонек включенного двигателя, мигнул и погас.

– Думаю, он так и сделал.

* * *

Атмосфера на научной палубе оставалась для Элви загадкой. Хотелось думать, что остальным план Сагаля тоже неприятен, просто все, подобно ей, предпочитают помалкивать. Однако же Джен и Тревон выглядели по-настоящему взволнованными. На мониторах высвечивались вводные параметры доброго десятка зондов и антенн, разбросанных по небольшому участку космоса, и аж три таймера обратного отсчета. Первый отсчитывал время – теперь уже меньше минуты – до того, как первый из кораблей пройдет сквозь врата и, будем надеяться, канет в небытие. В нескольких секундах за ним следовал таймер второго корабля, с бомбой. А три полных минуты спустя – таймер детонации.

Они находились слишком далеко, чтобы обезвредить бомбу с антивеществом. Подстраховку на случай неудачи эксперимента, а также устранение последствий осуществляла станция «Медина». Если корабль с бомбой каким-то образом прорвется в сеть врат, «Медина» заглушит его без детонации. А здесь, в световом часе от кораблей, «Сокол» мониторил космическую пустоту вокруг – пустоту в самом буквальном смысле – на предмет малейших признаков того, что существа за вратами – или существа во вратах – заметят их действия.

– Знаете, что самое забавное? – спросил Фаиз. – Если этот бомбометательный план повредит врата, мы застрянем тут на корабле до конца дней без шанса вернуться домой.

Сагаль сердито глянул на него и откашлялся.

– Вы правы, – сказал Фаиз. – Преждевременно.

Первый из таймеров достиг нуля, и вместо синих цифр, показывающих время до перехода, красными пошел отсчет времени после перехода. В ближайший час они увидят, что произойдет, услышат технический отчет с корабля. Все, что оставалось им в бескрайней пустоте – надеяться, что план сработает.

– Всем пристегнуться, – приказал Сагаль. – Если противник ударит по звездной системе одним из тех пустотных снарядов, можем на время потерять сознание.

Джен и Тревон пристегнули ремни. Элви же была пристегнута заранее. Дважды в жизни довелось ей испытать на себе лишающий сознания ответный удар разозленных существ, погубивших протомолекулу. Один раз на Илосе, когда к ней подбиралась армия инопланетных жуков-роботов с намерением порезать на кусочки, второй – когда она сидела на диване в зале ожидания на Луне и по новостным каналам смотрела, как «Буря» готовится аннигилировать станцию «Паллада». Пора бы привыкнуть, говорила она себе. И все же, совсем не хотелось проходить через это снова. Второй таймер обнулился. Корабль с бомбой прошел во врата. Предположительно, тоже стал «летучим голландцем».

Секунды, казалось, потекли медленнее. На мониторах оба корабля все также дожидались снаружи врат, только готовясь к первому переходу. Как будто смотришь в прошлое, ждешь, когда случится то, что уже произошло. Свет, отражавшийся от кораблей и сейчас мчавшийся к Элви, отставал от ее временной системы координат примерно на час.

Последний таймер обнулился. Где-то далеко, не за световой час отсюда, а гораздо дальше – в странном не-пространстве врат происходило что-то страшное. Элви невольно задержала дыхание.

– Есть что-нибудь? – напряженным голосом спросил Сагаль.

– Пока ничего, – ответила Джен.

Элви ждала того необычайного расширения восприятия. Когда видишь даже атомы и волны, ощущаешь себя и все вокруг в таких мельчайших деталях, что стираются все границы, твое тело и Вселенная сливаются воедино, как краски акварельного рисунка под струей воды. Вдох, еще один. Ничего не происходило.

– Ладно, – сказал Сагаль. – Согласно протоколу остаемся на месте, ремни безопасности никому не отстегивать, пока…

– Святые угодники! – воскликнул Тревон. – Видите это, ребята?

На экранах вокруг вскипел космос. Пока Элви вглядывалась в мониторы, с внешних зондов начали поступать подтверждения. Все сообщали одно и то же. Всплеск аннигиляции квантовых частиц. Фоновый гул вакуума стремительно перешел в визг.

– Как красиво, – тихо, почти беззвучно прошептал Тревон. – Только посмотрите.

– Докладывайте, – приказал Сагаль.

– Что-то похожее мы видели в Солнечной системе, сэр, – ответила Джен. – Резкий рост активности виртуальных частиц. Я бы сказала, нас заметили.

– Проверьте отметку времени, – сказал Сагаль. – Мы теряли сознание? Или бодрствовали все время?

– Совершенно верно, – Элви ответила, даже не проверив данных. – В смысле, второе. Мы не теряли сознание. Мы все время бодрствовали.

– Ага, и эксперимент по квантовому запутыванию не сорвался, – добавила Джен. – В Солнечной системе все они провалились. Наш же выглядит очень даже ничего. Здесь явно что-то другое, чем бы оно ни было.

Сагаль хмыкнул, губы у него расползлись в широкой улыбке. Элви подумалось, что впервые на ее памяти этот человек демонстрирует что-то похожее на настоящую радость.

– Ну что ж, – сказал он. – Очень интересно.

– Господи боже, – воскликнул Тревон. – Гляньте только. Просто невероятно.

Сенсоры захлебывались, не успевая отслеживать темп, в котором рождались и аннигилировались виртуальные частицы. Все показатели, казалось, кричали: «черт, знал бы я, что происходит, но происходит больше, чем я в силах уловить». Элви прижала кончики пальцев к губам. Она-то готовилась к странному погружению в разбитое сознание. То, что творилось сейчас, как бы ни хуже.

– Продолжайте наблюдение, – скомандовал Сагаль. – Высокий консул Дуарте будет доволен.

– Чем? – спросила Элви.

Сагаль уставился на нее, словно она пошутила, а он не понял юмора.

– Поведение изменилось. Значит, противник готов к переговорам.

– Где вы увидели изменения? В Солнечной системе вы запустили проектор магнитного поля, и оно ответило снарядом по «Буре». Затем вы пришли сюда и проделали уже нечто совершенное иное, и оно отреагировало по-иному. У нас нет данных, чтобы достоверно судить о его поведении.

– Зато теперь мы знаем, если послать через врата карательный корабль, враг это почувствует, – сказал Сагаль. – Все эти квантовые пляски? Они возникли не потому, что исчезла пара кораблей. Корабли пропадают с тех пор, как мы стали ходить сквозь врата. Но теперь ясно – мы тоже можем их ранить. Это очень важно. Но пока не повторим эксперимент, не поймем, научит ли их это чему-нибудь.

А вот и оно. Повторим эксперимент.

– Джен? – окликнул Тревон. Он не слышал ни слова из того, о чем говорил Сагаль. Все его внимание приковывали мониторы. – Ты видишь? Есть осадок.

Сагаль резко обернулся к нему:

– Есть что? На что ты смотришь?

– Виртуальные частицы не аннигилируются. Они генерируют что-то вроде… ионов водорода? В основном, сырые протоны.

– Они представляют угрозу?

– Нет, пустяк, в общем. Даже в обычном межзвездном пространстве попадаются один-два атома на кубический сантиметр. А здесь концентрация намного ниже. Не будь эта система так ненормально вычищена, я бы даже не заметил. Я к тому – если так продолжится с пару десятков лет, станет ли это проблемой? Как знать?

Сагаль перевел взгляд на Элви. Его плоское тарелкообразное лицо оставалось бесстрастным, что придавало ему самодовольный вид.

– Однако, – заметила Джен, – если брать в расчет всю гелиосферу, это ж офигеть сколько тонн энергии. Не буквально, конечно, но все же очень много.

– Энергии? – переспросил Фаиз.

– Энергии. Вещества, – кивнула Джен. – Одно и то же. Раз они создают настоящее вещество, значит, швыряют в нас огромным количеством энергии.

– Вещество распределяется равномерно? – спросил Фаиз. Элви кое-что расслышала в его голосе. Низкий скрежет растущего страха.

– О, – сказала Джен. А затем вдруг выдохнула: – О, черт!

– Как оно распределяется, пока не ясно, – Тревон явно еще не уловил, что происходит. – Там у нас всего-то пара зондов. А что?

– Я понимаю, ребята, я тут всего лишь геолог, – сказал Фаиз. – Но разве мы не в двух световых часах от нейтронной звезды? Помнится, все еще восхищались, каким чудом удается держать ее на грани коллапса? А теперь что-то вливает в звездную систему массу и энергию? По-моему, у нас реальная проблема.

У Элви похолодело под ложечкой.

– Погодите-ка, – пальцы Джен заплясали над панелью управления. Экран моргал, пока она выстраивала кривые зависимости энергии от времени и массы. Парой секунд спустя она тихо простонала, как от удара: – Вот черт.

– Не будем забегать вперед, – сказал Сагаль. – Пока ничего не случилось. Звезда выглядит стабильной.

– Стабильной она была два часа назад, – возразила Джен. – Но когда быстровращающаяся нейтронная звезда коллапсирует в черную дыру, из ее полюсов вырываются гамма-лучи. За несколько секунд высвобождается столько энергии, сколько Солнце выделит за все десять миллиардов лет своей жизни. Крайне редкое событие.

Лицо Тревона стало пепельным. Элви почувствовала, как внутри у нее что-то перевернулось, захлестнул страх пополам с благоговением.

– Капитан Лайвли, хотите сказать, мы вскоре испытаем это на себе? – спросил Сагаль, но Джен была по уши в расчетах.

– Пока ничего критического, – вскоре сказала она. – Но только пока. И при условии, что распределение генерируемых частиц равномерное, чего я на самом деле не знаю. Но надо убираться отсюда как можно скорее.

– Как можно скорее, но так, чтобы не убить Элви, – уточнил Фаиз. – Мы и так едва ее не потеряли. Нельзя идти на максимальной тяге.

– Погибнуть всем тоже не вариант, – буркнул Сагаль. Элви даже восхитилась, как быстро этот человек меняет точку зрения под влиянием обстоятельств.

Адмирал поджал губы. Взгляд его стал рассеянным, ушел вглубь себя, пока он о чем-то размышлял. Затем он скомандовал:

– Капитан Лайвли, результаты всех тестов перешлите на корабль техподдержки и на станцию «Медина». – Он побарабанил пальцами по приборной панели, его голос гулким эхом прокатился по кораблю: – Всему экипажу полная готовность. Настраивайтесь на долгий переход на высоких g.

– Бросаться в кольцо нельзя, сэр, – сказал Тревон. – До него почти миллиард километров, и еще миллион понадобится нам с той стороны, чтобы погасить скорость. Меньше, если пойдем под углом, и все равно можем проскочить «Медину» и центральную станцию, так что…

– Я в курсе проблемы, – оборвал Сагаль. – Готовьтесь, пожалуйста. Майор Окойе, вас попрошу отправиться в медотсек. Насколько я понимаю, единственный способ максимально обезопасить вас в погружном амортизаторе – отказаться от седативных препаратов. Будет неприятно.

– Ничего, – забормотал Фаиз. – Она выдержит. Мы оба пойдем без снотворных. Я тоже. – Он развернулся к ней. – Извини, родная. Но мне очень надо, чтобы ты не умерла.

– Я понимаю, адмирал, – ответила Элви. – Уже иду.

Сагаль коротко кивнул. Элви отстегнула крепления, мягко толкнулась и поплыла в прохладном воздухе. Фаиз уже летел по коридору к погружным амортизаторам. Элви ухватилась за поручень, приостановилась. Она сама не понимала, какие чувства переполняют ее – гнев, страх или горькая ирония. Но трясло, как от холода.

– Адмирал…

– Да, майор Окойе?

«Я же говорила», – повисло в воздухе между ними. Не было нужды произносить вслух. Он сам все понял, она видела.

На экране за его спиной ожил двигатель первого корабля, направляясь в кольцо врат. Иллюзия того, что все еще можно остановить – как будто случившее реально обернуть вспять, – была столь же сильна, сколь ошибочна. Мгновением позже включился двигатель корабля с бомбой, и он пошел следом.

А в маленьком окошке на том же мониторе, в самом сердце «мертвой системы» ослепительно сияла крошечная нейтронная звезда.

Переведено: grassa_green

 

Глава 17: Алекс

Прятать корабль в космосе – все равно что прятаться на школьной площадке. Найди что-то больше себя и поставь между собой и тем, кто тебя ищет. Даже если спрятаться не за чем, такое все равно возможно. Космос огромен, и летают в нем, в основном, холодные и темные вещи. Если найдешь способ не излучать тепло и свет, сможешь затеряться в общей массе.

Алекс прогнал карту системы Юпитера вперед во времени, потом назад. Луны шли вокруг газового гиганта, потом разворачивались и шли в обратную сторону к началу. Возможные траектории пронизывали воображаемое пространство как медные нити с прорисованными на них сложными отношениями тяги, температуры и невидимого механизма постоянно меняющихся гравитационных взаимодействий. Алекс манипулировал переменными – какие траектории откроются, если довернуть корабль еще на полградуса, какие закроются, если уменьшить время тяги – и нити то вспыхивали, то гасли. План начинал медленно оформляться.

Чтобы найти маршрут, которым «Шторм» сможет уйти с Каллисто до того, как лаконианский линкор войдет в пределы эффективного диапазона, нужно проложить такой курс, чтобы идти на тяге только когда громада Юпитера будет стоять между ними и внутренней системой, а потом, выйдя из его тени, лететь по инерции и оставаться темными и холодными. Это сильно сужало спектр вариантов. Но в общем ненамного усложняло задачу.

Ио, Европа, Ганимед – на всех стояли станции наблюдения под контролем Лаконии, которые могли засечь старт «Шторма» и пометить как подозрительный. Так что план должен был включать в себя старт в момент, когда Юпитер встанет между Каллисто, Солнцем и тремя остальными галилеевыми лунами. Алекс снова запустил орбитальную симуляцию вперед. Вот и решение. Окно, в котором Каллисто оказывался в одиночестве на темной стороне Юпитера и оставался в его тени достаточно, чтобы «Шторм» мог взлететь. Очень узкое окно. Может, даже слишком узкое.

Кораблю было что предложить. Обшивка «Шторма» возвращала крайне низкий по сравнению с другими кораблями радарный профиль. Его внутренние радиаторы могли собирать отработанное тепло много дней. А когда требовалось, капиллярные трубки в обшивке наполнялись жидким водородом, и температура на корпусе становилась всего на пару градусов теплее окружающего космоса. Когда корабль летел в скрытом режиме, он становился практически невидимкой. Если лаконианцы станут искать стандартный рудовоз или трофейный военный корабль, то профиль «Шторма» будет выглядеть для них слишком маленьким. Алекс проверил запас водорода, скорректировал температурную переменную и прогнал поиск по новой. Окно открылось пошире.

Они взлетят с Каллисто, когда спутник зайдет за Юпитер, затем пойдут на жесткой тяге, пока планета блокирует линию прямой видимости «Бури» и наблюдательных постов на внутренних планетах. Это не помешает другим кораблям и второстепенным постам засечь их шлейф – в системе слишком много глаз и от всех не спрячешься, как ни усложняй полетный план. Но благодаря системе охлаждения и бездействию основных наблюдателей они могут выиграть несколько часов форы. Потом они погасят привод и пойдут по инерции в скрытом режиме столько, сколько выдержат радиаторы. Когда отойдут на какую-никакую дистанцию от системы Юпитера, лягут на низкоэнергетическую гравитационную траекторию, из тех, что используют астеры и шахтеры, включат поддельный транспондер и на очень тихой тяге пойдут к вратам, надеясь, что выглядят всего лишь как один из десятков кораблей, делающих то же самое.

Как только отойдут достаточно, свяжутся с Сабой и поищут какой-нибудь корабль Союза, в котором хватит места, чтобы спрятаться и свалить к чертям из Солнечной системы.

План выходил чертовски ненадежным. Но и жили они в ненадежные времена.

Алекс гонял симуляцию туда и обратно, добавляя всевозможные варианты запуска и отключения тяги, пока не пришел к плану, который – и компьютер с ним согласился – имел наибольшие шансы на успех. Если Алекс ничего не упустил. Если значения всех переменных корректны. Если боги в этот день не обратят на них свою ненависть.

Он откинулся назад, а в черепе стучал пульс, словно мозгу назначили свидание в другом месте. Почесал шею. Каждая мышца ощущалась так, будто Алекса били. Когда-то он мог оттачивать полетный план часами. Да и сейчас мог, но давалось это гораздо большей ценой. Он хлопнул по столу, выключая голографическую карту. В комнате зажегся свет, осветив тесную, выцветшую рабочую комнату, которую он занял на время пребывания на Каллисто. Стол, подключенный напрямую к системе «Шторма», чтобы ни один запрос не просочился в широкое информационное поле Каллисто. Стеновой экран с доступом к паре тысяч разных информационных и развлекательных каналов. В углу совмещенный санузел с умывальником, унитазом и душем – запах плесени прилагался бесплатно. А на случай, если он решит не возвращаться в свой отель-гроб, здесь стояла раскладушка с плоской подушкой и вытертым одеялом. Весь набор неудобств холостяцкой берлоги на флотской базе. Вот уж по чему он точно не скучал.

Он мешал порошок анальгина в стакане с водой – гранулы лекарства кружились как звезды – когда терминал начал исполнять первые несколько тактов из его любимой песни «Пыльных вихрей».

– Принять вызов, – крикнул Алекс и одним глотком выпил лекарство. Вздрогнул, когда живительная горечь окутала его язык. – Йоу, Бобби. Какие дела?

– Встретимся в столовой в двенадцать, – сказала она и оборвала соединение раньше, чем он смог что-то ответить.

Слово «столовая» было лишь кодовым обозначением для небольшого хранилища в одном из редко используемых боковых туннелей – одной из полудюжины комнат, приспособленных командой для тайных встреч. Комнаты каждую пару дней проверяли на наличие прослушивающих устройств, а члены ударной группы Бобби, одетые в гражданское, следили, не заходит ли туда кто-то еще.

Вся служба Алекса проходила либо на кораблях, либо на базах в ожидании распределения на корабль. Он никогда не имел отношения ни к разведке, ни к спецназу, как Бобби. Оказалось, что паранойя, по умолчанию встроенная в окружающую секретные миссии жизнь, очень изматывает.

– Мне, наверное, надо купить еды, – сказал он в терминал.

Тот пикнул, принимая запрос, и отправил заказ в лапшичную в нижнем городе. Хозяин, член сопротивления, отправит уведомление о сборе Каспару. Еще один код. Алекс и голоден-то не был, но если кто-то услышит или скопирует сигнал, ничего подозрительного не услышит. В жизни Алекса больше ничего не было тем, чем казалось.

Через десять минут Алекс вошел в заднюю комнату лапшичной и нашел там ждущего его Каспара. Когда это место не использовали для тайных встреч, здесь хранили сухую лапшу, и коробки с ее запасом стояли почти у каждой стены. Каналы отопления со станции перекрыли, так что в помещении было градусов на десять прохладнее, чем в самом магазине, и Алекс мог видеть свое дыхание.

– Сколько времени тебе нужно? – спросил парень без вступлений.

– Не знаю. Дай мне два часа, встретимся в казино. Где блекджек. Я сяду за пятидолларовый стол.

– Принял, – ответил Каспар.

Он снял тяжелую куртку с капюшоном и отдал Алексу. Тот протянул Каспару свой терминал. Парень пару часов побродит по станции, так что любого, кто отслеживает терминал Алекса, ожидает веселая погоня. Маловероятно, чтобы за ними кто-то следил. Терминалы урезали и анонимизировали, насколько это вообще было возможно. Если бы фальшивые личности команды вскрыли, их бы уже давно взяла и допрашивала служба безопасности Лаконии. Но Бобби установила правила оперативной безопасности, и все неукоснительно им следовали.

Каспар взял терминал и сунул в карман комбинезона, бодро махнул Алексу и повернулся к двери.

– Погоди, – сказал Алекс.

– Все нормально?

Что-то в тоне Алекса заставило молодого человека насторожиться. Ничего не нормально, хотелось ответить Алексу, но он не стал, конечно.

– Просто будь осторожен. Случись что-то с тобой, и мне придется делать двойную работу, – безуспешно попытался он пошутить. Складка между глаз Каспара стала глубже.

– Мне не нужен папочка, Алекс. Я свое дело знаю.

– Ага, извини, – сказал Алекс, прислонился к стене и прикрыл глаза.

Головная боль вызывала желание прижаться к стене лицом. Лишь тонкий слой композита и изоляции отделял его от естественного туннеля. Может, лед, столь же древний, как сама Солнечная система, окажется достаточно холодным, чтобы унять стук в висках.

– Ничего страшного, – сказал Каспар, – но мой папаша смотал удочки, когда мне было семь. Я как тогда в нем не особо нуждался, так и сейчас.

– Справедливо. Правда…

Каспар ждал. Алекс тяжело вздохнул.

– Правда в том, что я дико беспокоюсь о своем ребенке, и проецирую это на тебя. Не принимай так уж всерьез, ладно?

Алекс ждал, что Каспар уйдет, но тот не торопился. Наоборот, он уселся на стопку коробок с надписью «СОЕВАЯ ЛАПША» и скрестил руки.

– Думаешь, лаконианцы знают, что это устроили мы?

– Что? Не, я не то имел…

– Не еби мозги, Алекс. У меня тоже есть семья.

– Я не о том, – сказал Алекс.

Он заметил пакетик с обезвоженными луковыми хлопьями, поднял. Пакетик холодил руку и показался божественным спасением, когда Алекс прижал его к виску. Каспар сидел на коробках, глядя на Алекса и нетерпеливо дрыгая коленом.

– Тогда о чем?

– Он взрослеет, становится серьезным, – сказал Алекс. – Может, даже женился уже. Скорее всего женился. Это заставляет меня поразмыслить, что я очень не хочу ему все испортить. Всегда ведь думаешь: то, что оставишь своему ребенку, будет лучше того, что оставили тебе. Но у меня вот не выходит.

Алекс переложил пакет с луком к другой стороне головы, но тот уже начал теплеть.

– Когда волнуешься, кажется, что хоть что-то делаешь, – сказал Каспар. – Понимаю. Когда меня взяли пилотом в Союз, я волновался за маму, чтобы не чувствовать вину за то, что оставляю ее.

– Ты слишком умный для своего возраста, – сказал Алекс, – но да, может, оно и так. Или почти так. Я был дерьмовым отцом задолго до того, как ушел из семьи, чтобы играть в революционера.

– Не знаю, – ответил Каспар и встал. – Мой отец смылся, потому что мама просила его перестать тратить квартплату на «волшебную пыльцу». Если бы дошло до соревнования с вами двумя, ты стал бы отцом года.

– Спасибо, – ответил Алекс, и неожиданно для себя рассмеялся. – Чертовски приятный комплимент.

Терминал Алекса зажужжал у Каспара в кармане. Парень вытащил его и сказал:

– Кэп хочет знать, где ты шляешься.

– Уже иду.

* * *

Столовая представляла собой заброшенное складское помещение площадью около шести квадратных метров, с напылением из пены на стенах и дверью из углеродного волокна, на которой не было даже защелки. Трубы, выходящие из стен и обрывающиеся, намекали на машинное прошлое помещения, но какая служба его занимала – история умалчивала. В левом нижнем углу двери стоял нарисованный мелом маленький зеленый крестик, окруженный другими надписями. Большинство из них составляли знаки местных банд и хвастовство собственной сексуальной удалью. Зеленый крестик означал, что комнату проверили на наличие устройств слежения меньше чем тридцать часов назад и ничего не обнаружили. Красный значил бы, что подполью следует оставить устройства на месте и прекратить использование помещения.

Когда Алекс появился на пороге, Бобби уже ждала его. Нетерпеливость в бывшем морпехе от большинства ускользала. Она не расхаживала по комнате. Не стучала по колену, не дрыгала ногой. Он единственный раз слышал, как она хрустит костяшками – в спортзале, перед спаррингом. Но Алекс понял, что что-то не так, как только переступил порог. Она стояла совершенно прямо, но словно задеревенев, словно напрягая каждую мышцу тела.

Она сказала:

– Ты опоздал.

– При обмене зацепились с Каспаром языками, а сейчас ты меня слегка пугаешь.

– Боевой корабль, который в свое время просто отмахнулся от объединенного флота Земли, Марса и Транспортного Союза, движется в нашу сторону, потому что мы убили лаконианского офицера высшего ранга. Если ты только сейчас испугался, ты тупой нахер, а я знаю, что ты нихера не тупой, Алекс, – сказала Бобби.

– Принято, сержант. Справедливо, – ответил Алекс и поднял руки, сдаваясь.

Встречаться в столовой ему нравилось меньше всего, потому что сесть тут было негде. Пришлось поискать свободный от труб участок стены и прислониться к изоляционной пене.

– Почему бы тебе не ввести меня в курс?

– Прости, – сказала Бобби. Она сжала кулаки и сунула их в карманы. – Я сейчас на тебя злюсь, но твоей вины тут нет.

– Что мне перестать делать, чтобы это и дальше оставалось не моей виной?

Бобби усмехнулась и одарила его слабой улыбкой. Шутка получилась не особенно веселой, но он понимал – она ценит, что он не принимает ее гнев на свой счет.

– Меня кое-что беспокоит. Ты прав. И Наоми права, – сказала она. – Время нашего маленького сопротивления на исходе, а чего мы добились? Разозлили империю. Угнали пару кораблей, украли немного припасов. Убили несколько лаконианцев. Может, я и правда привыкла думать, что достаточно плюнуть врагу в глаз, пока он тебя душит. Но я вот все думаю о рассуждениях Джиллиан насчет объективной ценности моральных побед, и она тоже не неправа.

Бобби посидела молча, словно прислушиваясь к собственным словам. Наверное, эти мысли она еще ни разу не высказывала вслух.

– Мы говорим о том, о чем, как я думаю, мы говорим?

– Я не знаю, о чем, как ты думаешь, мы говорим, Алекс.

– Потому что, – сказал Алекс, – если мы говорим о том, что пора сворачиваться, то уйти с Каллисто гораздо проще без «Шторма». В смысле, план у меня в любом случае есть, но…

– Нет, – ответила Бобби, – об этом мы не говорим.

Ее голос охрип от гнева. Алексу захотелось попятиться, отступить. Но он знал ее достаточно, чтобы понять, что с ней не так. О чем бы она ни думала, ей нужен был кто-то, на кого она может обрушить гнев. Сдерживание никого из них не сделает счастливее. И не добавит безопасности. Даже если Бобби и пугала Алекса, она все равно оставалась Бобби Дрейпер, старым другом и товарищем.

А еще воплощением грубой силы, чье недовольство могло выйти боком.

– Принято, сержант, – сказал Алекс, стараясь, чтобы голос не звучал как на переговорах по освобождению заложников.

– Я не собираюсь сдаваться, – сказала Бобби. – Я собираюсь придумать, как победить. Как собрать то, что у нас есть, и найти какой-то ход конем, неожиданную атаку, которая вырвет победу на грани поражения. Как нам сделать что-то большее, чем просто выжить.

– Выжить для начала было бы неплохо, – ответил Алекс. – Если это поможет, то я разработал полетный план, с которым можно уйти с Каллисто.

– Поможет. Но побег не решит основную проблему.

– Кэп… Бобби, – сказал Алекс, – во вселенной три корабля класса «магнетар», и тот самый, что накидал по ушам целому объединенному флоту, прямо сейчас стремится к нам. Драться с ним – все равно что драться с тобой. Говоря твоими словами, не испугается только тупой нахер.

Бобби не ответила. Вытащила терминал из кармана. Дешевку из тех, что в киоске на рынке отдают за пару баксов. Батареи хватает на несколько часов, после чего ты просто выбрасываешь его и покупаешь следующий. Бобби кинула терминал Алексу. Экран показывал небольшой металлический шар с напечатанным на нем текстом и каким-то кабелем сверху.

– Это что за херня? – спросил Алекс.

– Там приложен отчет.

Алекс смахнул экран, и изображение сменилось на статью о теории использования антиматерии в высокоэнергетических реакторах. И даже после этого у Алекса ушла минута, чтобы понять, что это значит.

– Нет, – сказал он.

– Да, – ответила Бобби. – Рини уверена на девяносто девять процентов. Она осматривала их, проводила исследования. За всю историю науки мы сумели произвести лишь следовые количества антиматерии, но никогда ее не применяли. А теперь вот это. Лаконианцы додумались, как ее производить и хранить. Ставлю недельное жалование, что производство у них на тех же строительных платформах, откуда вышли и «Шторм», и «Буря», и эти шары шли на пополнение припасов линкора. Когда он стреляет из своей большой пушки, он, должно быть, сжигает антиматерию как сумасшедший.

– Лакония – трудная цель, но если ты права и мы сможем найти способ сковырнуть эти платформы…

– Да, лишить их источника пополнения припасов было бы отлично, – сказала Бобби, – но это просто тактическая победа. Это цель для меня. Не для тебя или Наоми.

– А у меня есть своя цель?

– Если мы уничтожим лаконианские платформы, Дуарте и его адмиралы поймут, что это значит. А вот друзья Кита в университете? Это их мы должны вдохновлять, это они должны видеть то, что мы делаем. Мы должны своими действиями показать всем, что Лакония не такая уж непобедимая. Тогда у нас будет шанс увидеть новое поколение в наших рядах.

– Ты хочешь сбросить шары на Лаконию? – в ужасе спросил Алекс.

Они, без сомнения, враги, но идея с убийством полной людей планеты выглядела жутко. Даже на войне есть границы, которые никто не смеет пересекать.

– Если мы начнем напропалую бомбить гражданских, станем хуже врагов.

Алекса окатило облегчение. Он все еще дерется за хороших парней.

– Ну ладно, хорошо. Не думал, что ты…

– Я хочу уничтожить «Бурю», – сказала Бобби. – Мы покажем Земле, Марсу, всему Поясу и всем колониям за вратами, что лаконианские линкоры не непобедимы. Покажем, что мы можем их одолеть. Создадим новое поколение, готовое сражаться, чтобы зажечь самый, мать его, большой сигнальный огонь из всех, какие только видела человеческая раса

– Бобби, – сказал Алекс.

Что-то в ее глазах пугало побольше ее кулаков. Он не привык видеть в ней такую страсть. Весь страх, все отчаяние вдруг превратились во что-то граничащее с фанатизмом.

– Это безумие.

– Мы облажались и играли, чтобы не проиграть. Я собираюсь начать игру до победного.

– Нет.

Бобби уставилась на него, на долю сантиметра выдвинув челюсть вперед. Каждая его клетка говорила, что надо отступить, за исключением одной маленькой частички мозга, убежденной, что проявление слабости приведет на путь к катастрофе.

– Ты не станешь, – сказал Алекс. – Тебя гложет то, что мы держали победу в руках и упустили. А потом Джиллиан подсыпала соли, потому что ее произошедшее тоже убило и потому что вот такая она сволота. А теперь мы нашли вот это, – он поднял терминал со статьей об антиматерии, – и тебе показалось, что вселенная дает тебе путь восполнить утрату. Но если честно, ты готова рискнуть всем ради попытки вернуть то, что потеряла. Это и для покера дерьмовая стратегия, а уж для битвы и того хуже.

– Пошел ты на хер, Алекс. Я живу этим.

– И у тебя действительно хорошо получается. И ты умная. А я – всего-навсего прославленный водитель автобуса, который везет тебя куда тебе нужно, чтобы ты могла убивать там людей. Но именно здесь ты не права, причем и сама это знаешь.

– Я не это имела в виду.

– Ты хочешь большой символичной победы, – сказал Алекс. – Когда это считалось умным ходом?

Тень сомнения наконец промелькнула в глазах Бобби. Она скрестила руки, но смотрела в сторону, не на Алекса. Он наклонился вперед.

– Ты в отчаянии. И чувствуешь себя в ловушке. А когда ты в отчаянии и в ловушке, ты отвечаешь ударом на удар. Но дай мне увести нас отсюда. Мы доставим эти адские шарики Сабе. И да, он может отправить нас обратно, и мы сумеем остановить «Бурю». Или может сделать еще что-то. Но давай наберем побольше голосов, чтобы взвесить этот план, прежде чем стрелять со всей дури. Идет?

– Ты думаешь, что это безнадёжная битва. Вот все, что ты сказал.

– Так и есть, – признался Алекс. – Но я уже дважды разведен. И сам не стал бы принимать свои слова за святую истину. Я могу быть неправ в куче вещей. Да, твои лучшие бойцы такие же старые и тертые, как ты и я. Но у нас есть и молодежь вроде Каспара. Не так много, как хотелось бы. Не так много, как надо бы. Но есть. Я и мысли не допускаю, что можно просто сбросить их со счетов. Давай свалим из Солнечной системы. Пусть большие умы пережуют новую информацию, а мы посмотрим, что они придумают – это и будет правильная стратегия.

Бобби медленно, глубоко вдохнула, выпустила воздух сквозь зубы.

– Когда нужно рвать когти? Если мы бежим?

– Есть немного времени.

– Ладно. Я подумаю.

– Хорошо, – сказал Алекс и поднялся, собираясь оставить комнату в ее распоряжении.

– Алекс.

– Сержант?

– Не пойми меня неправильно.

– Да?

– Если ты правда не веришь, что мы можем победить, тебе стоит подумать: если я пойду, ты со мной или нет?

Переведено: M0nt

 

Глава 18: Наоми

Наоми не впервой было вливаться в новый экипаж. И период неопределенности наступал даже при самых благоприятных обстоятельствах. Нужно время, чтобы найти или создать место в клубке связей, вражды и личных привязанностей, коим является команда корабля. Время изоляции среди толпы.

Появление на «Бикаджи Каме» не сильно отличалось от других случаев. Странность в том, что это произошло в середине рейса, без остановок на станциях или контактов с другими кораблями. Целью было скрыть её личность от Лаконии, но атмосфера маленького городка на корабле оказалась разрушительной для секретов. И пусть командный состав подчеркнуто не замечал её существования, все знали, кто она такая.

Её присутствие создавало трудности Транспортному Союзу, угрожало экипажу, но и события интересней не случалось за все долгие недели перехода. Бродя по коридорам или получая паёк в интендантской, она ловила на себе внимание, проявлявшееся в том, что люди старались не смотреть ей в глаза, а её появление прекращало разговоры.

На подходе к Оберону ей предстояло на время исчезнуть, в надежде, что факт таинственного возникновения утонет в слухах и мифах. Вроде: «Летал я последний год на одном корабле, а тут обыск, и вдруг в команде объявляется сама Наоми Нагата. И летела с нами весь рейс». Достаточно невероятно, чтобы этому не придали значения. Или чтобы это стало проблемой. В любом случае, надо будет связаться с Сабой и изучить варианты. Преимущество секретности подполья в том, что один инцидент не мог разрушить всё сразу. А недостаток, что она не видела полной картины. Даже будучи одним из ведущих стратегов Сабы, она знала только то, что он считал нужным сообщить. А возможно, – и вполне вероятно, – Саба сам предпочитал оставаться в неведении насчет некоторых операций.

Обширная интендантская столовая могла вместить до пятидесяти человек, но Наоми старалась приходить в часы, когда каждая из трёх корабельных смен находилась в середине рабочего цикла или спала. Здесь стояли прикрученные к полу столы, которыми в невесомости всё равно никто не пользовался, и раздатчики – старые серые машины, сцеживавшие питательное тесто сквозь один из восьми ароматизаторов сразу в одноразовые груши. Даже на худшем из рудовозов в Поясе и то было приятнее. Пытаясь сделать место приветливей, кто-то разрисовал стены яркими ромашками жёлтого, розового и голубого оттенков. Как ни странно, это отчасти помогло. Наоми ела кашу с ароматом желтого карри, зацепившись ногами за стенные поручни. А следом её ждал кофе, в тысячу раз лучше каши.

В глубине комнаты болталась троица техников жизнеобеспечения, обсуждая проблемы очистки воды. Она с трудом поборола искушение вступить в беседу. Слыша нормальный человеческий разговор, не включавший её, Наоми чувствовала себя голодающей, уловившей запах свежей еды, но неспособной попробовать её на вкус. Она не представляла, как сильно скучала по людям, пока не оказалась среди них. Увидеть, как в столовую вплывает Эмма, оказалось сущим облегчением.

За время отшельничества Наоми выяснила, что Эмма носила фамилию Панкара, прежде чем стать Зомороди по рабочему контракту с четырьмя другими людьми. На Европе в Солнечной системе, и на Сарасвати, одной из трёх обитаемых планет системы Тридеви, у неё жили братья и сёстры. До присоединения к Транспортному Союзу она работала в частной охране. У неё был кальян, способный функционировать при ускорениях до пяти g и в невесомости. И она всегда с радостью общалась с Наоми, отчего её компания ценилась дороже золота. Эмма притормозила у раздатчиков, взяла грушу чего-то неизвестного, и подплыла, чтобы остановиться рядом и принять ту же ориентацию в пространстве.

– Порядок? – спросила Наоми.

Эмма покачала открытой ладонью в жесте неопределенного ответа – более-менее.

– Капитан Бёрнхем не желает со мной говорить, а Чак – затыкаться.

– Навешала я на тебя проблем, – посетовала Наоми.

– Я их сама на себя навешала, – ответила Эмма, взламывая мембрану на своей груше. – Ты просто появилась, когда они рванули.

– Справедливо, – согласилась Наоми.

Поразительно, насколько приятно общаться без световой задержки. Даже если разговоры самые простые. Особенно если простые.

– Чак, похоже, порядочный человек. Он в подполье?

Эмма усмехнулась.

– Не годится он. Слишком нервный. Единственная причина, по которой он ещё не обдолбался эйфориками – он верит, что никто ничего не доложит комиссару на транзитной станции. У половины людей на корабле есть тайны, которые они хотели бы скрыть от пристального внимания, а другой половине с ними ещё работать.

– Как-то это шатко.

– А так и есть, – подтвердила Эмма. – Но мы используем то, что имеем. Кроме того, вся наша борьба на этом держится, разве нет?

– С чего ты взяла?

Эмма долго и сосредоточенно тянула из груши, потом пожала плечами и проглотила.

– На первом корабле, на который я попала после того, как ушла из Пинкуотера, старпом втюрилась в одного из механиков. Оба были почти детьми. Гормонов больше, чем крови. У компании запрет на нерабочие связи, но что с таким поделаешь? Старпом начала механика доставать. Через корабельную систему следила, кто где находится, в смену и на отдыхе. А механику не понравилось. Ну и сцепились они однажды посреди медотсека – крик, ор. Старпом расплакалась. Заперлась в каюте и не выходила два дня. И хороший старпом была, да и механик стоящий. Но обоих уволили. Потому что правила.

– Так ты видишь смысл подполья? – с искренней улыбкой спросила Наоми. – Борьба союза за свободу любовных драм?

– Легко создавать правила, – ответила Эмма. – Строить системы с совершенной логикой и строгостью. Всё, что требуется, – забыть о сострадании, да? А потом поместить туда человека, а если он ничего не всосал, то сам и виноват. А правила ни при чём. Только всё мало-мальски стоящее мы делаем с людьми. С дурными, глупыми, лживыми, необязательными людьми. Лаконианцы опять совершают ту же ошибку, что и всегда. Правила хороши, и отлично бы работали, будь мы каким другим видом.

– Такие слова я слышала от другого человека.

– Я за это умру, – сказала Эмма. – Умру за право людей облажаться, и всё равно рассчитывать на милосердие. Ты здесь не за этим?

Теперь Наоми видела другую женщину. Сжатые от гнева челюсти и боль в голосе. Интересно, не Эмма ли тот старпом. Хотя какое это имело значение?

– Каждого привели сюда собственные причины, – ответила она. – Не важно какие, важно, что мы здесь.

– Твоя правда, – согласилась Эмма.

Наоми рассмеялась, тяжело и горько.

– А вообще, слишком много времени я извела на людей, угрожавших пристрелить меня, если я не подчинюсь их правилам. Эту чашу я испила до дна.

– Пусть никогда не наполнится, – ответила Эмма.

Влетевший в столовую плосколицый человек с офицерскими нашивками скользнул по ним незаинтересованным взглядом, но узнав, уставился снова. Техники жизнеобеспечения посмотрели на него, на Наоми, и подались к выходу, по дороге побросав груши в переработчик. Офицер подлетел к раздатчику, заказал какой-то напиток – кофе, чай или мате – и больше не оглядываясь, покинул помещение. Но воздух, казалось, стал холодней от его неодобрения.

– Тебе всего хватает? – спросила Эмма, словно и не заметив этой пантомимы.

Однако в вопросе скрывался больший смысл, чем донесли слова.

– У меня всё хорошо, – ответила Наоми. – По крайней мере, до порта, а там...

– Мы переправим тебя в безопасное место. Но вот дальше...

Дальше она всё ещё останется преступницей, беглянкой. Мышью в поисках безопасной дыры. Вот что дальше.

– Я знаю. Может быть, Саба придумает для меня план.

– Подержу за тебя кулачки. А если что понадобится до тех пор, лучше обратись ко мне, а не к Чаку.

Эмма высосала из груши остатки пасты, причмокнула губами, и направилась к двери. Наоми задержалась в интендантской ещё на пару минут. Забирая в каюту грушу с чаем, она чувствовала себя виноватой, но лишь самую малость.

«Бикаджи Кама» – массивный корабль шестиста метров в длину и такой ширины, чтобы глядя на схему назвать его «приземистым». Несколько десятилетий назад его построили как паром, способный разом перевезти в какой-то из отдалённых миров достаточно людей и припасов для создания колонии. Вместе со зданиями, переработчиками, почвой, реакторами, топливом. Всем необходимым человечеству, чтобы пустить корни в недружественной инопланетной экосфере, исключая разве что моду и инструкции по охмурению механиков. Залы окрашены в казённый зеленый цвет, где уступов и поручней человек не касался неделями. Корабль ревниво берёг воду, вместо испаряющих линий рассеивая тепло пассивными радиаторами, отчего внутри сохранялась температура выше, чем нравилось Наоми.

Каютка была совсем крошечная. Меньше и контейнера, и некоторых кладовок на «Роси». Гель в дешёвом амортизаторе пованивал, а ширины кушетки не хватало, чтобы раскинуть руки. У астеров такой дизайн назывался «чувство локтя», потому что стоило руке соскользнуть за край амортизатора во сне, внезапное торможение легко выламывало её. Один из предыдущих постояльцев изобразил на антиударном покрытии жестокую перестрелку между двумя группами схематичных человечков, раскрасив круги на месте голов у одной группы, и оставив головы других блёклыми и пустыми. Наоми пристегнулась, и вошла в корабельную систему с фальшивого аккаунта, выданного Чаком, собираясь поработать.

Забавно, но с нынешним доступом она получала больше информации, чем из пассивных каналов, на которые полагалась раньше. Она старалась не злоупотреблять, и не поднимать больше красных флажков сверх уже поднятых. Её интересовали лаконианские комиссары и изменения в правилах надзора, а данные могло предоставить зеркало информационной базы Союза. К тому же эту же информацию могли искать, – и искали, – многие на «Каме». Отличался только её взгляд на результат.

Она ошиблась, сочтя отправку комиссара специфичной акцией именно для Солнечной системы. Они все ошиблись. Ещё один отправился на Оберон, и это в корне меняло расклад. Теперь, когда она знала, куда смотреть, рисунок складывался сам. Транзит грузовиков задерживался в «Медине», или их придерживали. Проверки прошли на всех судах, где системы жизнеобеспечения работали на предположительно максимальной нагрузке.

Пока это лишь догадка. Все источники открытые. Но если бы огромная волна лаконианских бюрократов тихо распространялась по всем колониальным мирам, без фанфар и лишней помпы создавая новый уровень инфраструктуры, это выглядело бы именно так. Один комиссар – частный случай. Два – в Солнечной системе и на Обероне, – угроза. Тайно установленный чиновничий аппарат присмотра за транзитными станциями, – эскалация. И если Лакония, продолжая тенденцию, усадит своих офицеров на корабли, конец их игре в напёрстки.

Она листала данные, выискивая упущения. Места, где её интерпретация могла оказаться неверной, или выводы могли измениться. Тянулась к призрачной надежде, словно пациент, сжимающий руку врача с вопросом «Но ведь стадия не терминальная, правда?»

Эмма приняла её вызов почти мгновенно.

– Нужно отправить сообщение, – сказала Наоми.

– Куда? – голос Эммы доносился поверх бессвязного бормотания других голосов.

– Наверх, – ответила Наоми. – Хочешь, чтобы я назвала имя?

После короткого молчания, Эмма спросила:

– Найдешь дорогу к командной палубе?

– Встретимся там, – ответила Наоми и сбросила соединение.

Когда мысли Наоми занимались отвлечёнными вопросами, она перемещалась быстрей. Словно тело, освобожденное от обдумывания положения, ориентировалось в ритмах корабля автоматически. Палубы плыли мимо, а она пыталась составить сообщение, которое прояснит ситуацию Сабе, одновременно запутав её для любого, кто перехватит лазерный луч в системе, или на ретрансляторах, которые перешлют его через помеху врат.

Голос Эммы она услышала на подходе к командной палубе. Резкий и грубый, как визг циркулярной пилы. Наоми поднялась на палубу и ухватилась за поручень, чтобы остановиться. Эмма зависла возле станции связи, скрестив руки и выпятив челюсть. Её оппонент, мужчина с сединой в бороде, которая была подлиннее, чем коротко стриженные волосы, отвел взгляд лишь на мгновение, чтобы взглянуть на Наоми и узнать её, а затем снова с отвращением уставился на Эмму. Судя по форме – капитан Бёрнхем. Техник связи съёжился между ними, словно мышь, оказавшаяся в центре кошачьей драки.

– Раньше моим ответом было «нет», – воскликнул Бёрнхем, выпятив подбородок в сторону Наоми. – А теперь, когда на моей палубе эта, мой ответ – хуй вам!

– Это ничто, – напирала Эмма. – Пятиминутная связь, луч к «Медине». Никто глазом не моргнёт, обычное дело.

– Это чересчур, – Он повернулся к Наоми. – И ничего не говори, ты. Я знаю и кто ты, и откуда, и я уже оказал тебе безоговорочное гостеприимство, со всей, бля, добротой родной бабушки.

– Вам есть что скрывать не меньше чем ей, – не унималась Эмма. – Всем известно о запечатанных каютах.

Техник связи вжался в амортизатор, словно пытаясь утонуть в геле и раствориться в нём. Наоми обратилась к капитану «Бикаджи Камы» со всем спокойствием и достоинством, которое сумела призвать:

– Я осознаю риск, которому подвергает вас и команду моё присуствие. И ценю то, что вам пришлось на него пойти. И я предпочла бы другой путь, если бы он только был. Но его нет. Вы вообще не должны были узнать о моем присутствии, если бы всё прошло, как задумано. Но вы узнали. А теперь мне нужно пять минут связи через ваш лазерный канал.

Бёрнхем поднял руки ладонями к ней. Хватит.

– Мэм, я не из подполья, хотя оттуда многие из моих людей. Я соображаю, когда нужно заткнуться и думать о своих делах. И не передам вас комиссару, но не путайте это с верностью. Я вытаскиваю из-под молотков свою жопу, и мне начинает казаться, что запереть вас в каюте и заварить дверь было бы лучшим вариантом, чем тот, который я выбрал.

– Это важно, – сказала Наоми.

– Корабль мой. И я говорю – нет.

Его взгляд затвердел, но в глазах плескалось столько же страха, сколько и злости. Наоми секунду прислушалась к себе. Давить дальше, или отступить? Эмма вздохнула, а борода капитана встопорщилась, когда его челюсть сжалась ещё крепче.

– Я понимаю, – На долю секунды Наоми встретилась глазами с Эммой, и они отплыли к переборке. Пока они ныряли в шахту лифта, Эмма тихо материлась.

– Прости за него, – сказала Эмма. – Козлина.

– Я заяц на его корабле, и из-за меня он рискует оказаться на лаконианском допросе. Требовать исполнения моих приказов действительно перебор. Я найду другой путь.

– Если хочешь, я помогу распаковать несколько твоих торпед. – Эмма почти извинялась.

– Я бы предпочла лазерный канал. Время может оказаться важным фактором. Но Эмма, в следующий раз будь поосторожней.

– Он и в следующий раз не передумает, – ответила Эмма. – Я летаю с ним достаточно долго, и вижу когда он упёрся. Он губами так делает, что... В покер я его легко обыграю.

– Я о другом. Ты ему сказала про пять минут разговора с «Мединой».

– Они всё равно узнали бы, куда отправляется сообщение, – не поняла Эмма. – Должны были узнать.

– Зато я не знала, что Саба сейчас на «Медине», а теперь знаю. И если меня поймают, это скомпрометирует его.

Эмма плотно сжала губы.

– Извини. Я думала, что... Прости.

– Мы ему сообщим. Уверена, что у него есть куда переместиться, на такой случай.

Эмма кивнула, выругавшись под нос. Даже раздумывая над способами доступа к коммуникатору, Наоми выкроила минутку для сочувствия к ней.

Терминал Эммы звякнул одновременно с её собственным. Ещё один звонок донёсся из коридора. Общекорабельная трансляция. Если не больше. Наоми открыла уведомление.

ВСЕМ КОРАБЛЯМ СОЮЗА: ВЫСШИЙ ПРИОРИТЕТ. ДВИЖЕНИЕ ЧЕРЕЗ ВРАТА ЗАКРЫТО ПО ПРИКАЗУ ВОЕННОГО КОМАНДОВАНИЯ ЛАКОНИИ. ПЕРЕХОД ЛЮБЫХ КОРАБЛЕЙ ЗАПРЕЩЁН ДО ДАЛЬНЕЙШИХ РАСПОРЯЖЕНИЙ. ТРАНЗИТ ПРИОСТАНОВЛЕН. КОРАБЛЯМ НА ПОДХОДЕ: НЕМЕДЛЕННО ОТОЙТИ ЗА ЛИНИЮ В 0.8 АЕ.

Эмма сосредоточенно перебирала данные, быстро переключаясь с одного интерфейса на другой, погрузившись в свой терминал, и не замечая, что дрейфует. Наоми схватила её за локоть и притянула к переборке.

– Что происходит? – спросила Наоми.

– Я не знаю, – покачала головой Эмма. – Но точно что-то большое.

Переведено: Kee

 

Глава 19: Элви

Переход из Текомы на высоком ускорении и в сознании оказался адской пыткой. Амортизатор превратился в тесный гроб. Перенасыщенный кислородом гель колом стоял в горле. Она твердила себе, что это как во сне, что утонуть нельзя, но раз в пару минут затылок сжимал очередной приступ животной паники. На протяжении большей части эволюции человечества, мутный вид изнутри на трубу без выхода считался последним видением умирающего от боли. И ромбовидный мозг отказывался соглашаться, что теперь всё иначе.

Странное дело, монитор она видела чётче и яснее обычного. Какие-то особенности рассеивания света в жидкости, или очевидный намёк, что пора скорректировать зрение, что тоже возможно. Она наблюдала безумный рывок корабля к кольцу, ведь зонды продолжали передавать данные. Пучки чудесных протонов, похожие на пузырьки в шампанском, фиксировались системой, а вращение звезды Текомы и её магнитные поля уже растянули часть новой материи в светящийся аккреционный диск. Почти прекрасный, если забыть, что он вот-вот станет причиной возникновения черной дыры, и вызовет гамма-всплеск, который убьет их со скоростью нейронного импульса.

В резервуаре с контролируемой плавучестью ускорение ощущалось не как давление, а как сжатие в большом и невидимом кулаке. Красные цифры полётных данных информировали о хрупкости её положения. Выжить в обычном амортизаторе на тяге в тридцать g – тоже самое, что пережить свободное падение с орбиты на груду ножей.

Обычная операция в середине полёта, когда «Сокол» погасил привод, перевернулся, и начал торможение, заняла меньше минуты. Всё, что испытала Элви, – мгновенное головокружение и быстро рассеявшиеся чёрные пятна по полю зрения. Животная паника снова проснулась, и Элви отчаянно пыталась загнать её обратно.

«ЭТОТ ОПЫТ МНЕ СОВСЕМ НЕ НРАВИТСЯ», отправила она Фаизу. Жутко бесило, что она не может говорить и слышать его голос.

Мгновение спустя пришло ответное сообщение:

«Я ЗНАЮ. САМ НЕ ПОНИМАЮ, ЧТО ВЫИГРЫВАЕТ – ПАНИКА И СКУКА, ИЛИ СМУЩЕНИЕ ОТ ЧТЕНИЯ ИНСТРУКЦИИ ПО БЕЗОПАСНОСТИ. ОКАЗЫВАЕТСЯ, МУЖЧИН СПЕЦИАЛЬНО ПРЕДОСТЕРЕГАЮТ ОТ МАСТУРБАЦИИ В ГЕЛЕ И ПОД ТЯГОЙ. ТОЛЬКО ПРЕДСТАВЬ, КАК МОГ ВЫГЛЯДЕТЬ ПРОТОКОЛ ИСПЫТАНИЙ.»

В жидкости очень трудно смеяться. Возможно, её муж не составил бы хорошую партию ни для кого, кроме неё. Но ей он подходил идеально.

Несколько часов спустя они перешли в пространство, которое до сих пор звалось медленной зоной. «Сокол» трясся, пока маневровые двигатели отводили их с математической прямой, образованной вратами и звездой за ними. В идеальных условиях, амортизатор осуществлял три цикла смены геля с постепенным разрежением, прежде чем слить жидкость, но с Элви было достаточно. Она выбрала в системном меню «НЕМЕДЛЕННЫЙ ВЫХОД», подтвердила запрос и услышала глубокое чавканье насоса, что откачивал субстанцию, замещая её обогащённым кислородом воздухом. Может она и будет задыхаться, кашлять и чувствовать, что за пару часов переболела бронхитом, но ей плевать.

Судя по всему, адмирал Сагаль думал так же, потому что первое, что она услышала, когда её амортизатор разблокировал замки и открылся – его флегматичный голос.

– ...для немедленной эвакуации. Мы получили данные, которые дают нам специальные полномочия от высокого консула.

Элви выскользнула наружу. Все мышцы ныли, словно её колотили молотком. Она проплыла на мостик, и ухватившись за поручень, испытала неприятное ощущение, что суставы гнутся как-то неправильно. Сагаль перевел амортизатор в открытую конфигурацию, но остатки жидкости всё ещё блестели на его волосах и руке. Элви так и не удалось определиться с запахом геля. Мозг цеплялся за знакомые сравнения, раз за разом отбрасывая их – виноградное желе, корица, ацетат, мускатный орех... Позади закряхтел Фаиз. Сагаль обернулся к ним и нахмурился.

– Вам не следует покидать амортизатор, майор Окойе, – сказал он, но прежде чем Элви смогла возразить, проснулся канал связи.

Голос знакомый, но Элви никак не могла сообразить, кто собеседник. Видимо, длительные ускорения влияли на неё сильней, чем думалось.

– Ваша просьба принята к сведению. Постараюсь сделать всё возможное.

– Губернатор Сонг, – продолжил Сагаль. – «Сокол» выполняет критически важную для империи научную миссию. Мы неслись сюда, надрывая задницы, не за тем, чтобы помереть, ожидая очереди...

А для Элви сложился паззл. Она много слышала о губернаторе «Медины», Джай-Юн Сонг, хотя они никогда не встречались лично.

– Адмирал Сагаль... – прервала его женщина.

Странно было оказаться так близко к другому кораблю, чтобы световая задержка позволяла перебить собеседника.

– Меня никто об этом не предупреждал. У меня в зоне было шестьдесят четыре корабля, включая «Медину» и «Тайфун». Я сократила количество до двадцати восьми, ещё когда вы орали на меня сквозь врата, и поломали мне всю очередь. Дайте же моей команде хоть минуту, чтобы подбить цифры.

На лице Сагаля застыло нечто среднее между раздражением и злостью, но голос остался профессиональным.

– Принято, губернатор. Не хотел оттоптать вам ноги.

Он отключил микрофон почти ударом.

– Что... – начала Элви, поперхнулась, и выкашляла комок геля. Сбоку возник Фаиз с полотенцем, и она сплюнула. – Что происходит?

Сагаль вывел объёмную карту на главный монитор. Инопланетная станция висела в самом центре сферы, за пределами которой не было ничего, с равномерно распределенными по её поверхности вратами, числом 1373. Иконки отображали положение переоборудованного корабля поколений, ныне старейшей станции в пространстве между мирами, и корабля магнетар-класса, новейшего боевого крейсера Лаконии. Вокруг отметки других судов, рассеянные внутри объёма чуть меньше земного Солнца. Будь значки в масштабе, они были бы размером с пылинку. Меньше ста пузырьков воздуха в шаре диаметром со сто земных.

– Губернатор Сонг пытается эвакуировать корабли из пространства колец в соответствии с моей рекомендацией, – сказал Сагаль. – А заодно отодвинуть «Медину» подальше от вектора гамма-всплеска из врат Текомы. Но с подготовкой станции сложности – надо остановить барабан и запустить движки, которые десятилетиями простаивали. Учитывая это, я запросил приоритетный транзит в Лаконию.

– И? – спросил Фаиз.

– И её команда подбивает цифры, – каждое слово Сагаль выплюнул по отдельности. Он боялся. И не напрасно. Она тоже боялась.

– Где Джен? – спросила Элви. Грудь сдавила острая боль. Вышел ещё один комок геля.

– Остальные спят, – ответил Сагаль. – Не было причин держать их в сознании.

– Она могла бы отслеживать данные с Текомы, – сказал Фаиз. – В смысле, посмотреть и я могу, но Джен в них разбирается.

– Предпочту сосредоточиться на сохранении её жизни, чтобы она смогла разобраться позже, – отрубил Сагаль.

– А ведь выброс Текомы заденет станцию, да? – спросила Элви. – Звезда, врата и инопланетная сфера в пространстве колец на одной линии.

– Да, – подтвердил Сагаль.

Фаиз вытянул над головой руку, как ребенок в классе:

– Ээм. Уточнение? А мы действительно хотим уйти в транзит прямо перед тем, как это произойдет? Если я правильно помню, главная причина присутствия здесь корабля класса «магнетар» как раз в том, что пинок по этому маленькому шарику с приложением достаточно большой энергии приведёт к экспоненциальному гамма-выбросу из всех колец.

– Приведёт, и мы используем этот эффект для охраны всех ворот сразу, – снова подтвердил Сагаль. – Наша стратегия пушек на скалах.

– А разве не лучше находиться по эту сторону пушек, когда они пальнут?

Фаиз разгорячился, и говорил слишком быстро. Элви взяла его за руку, сжала пальцы, пытаясь успокоить.

– Я спрашиваю, потому что ломиться к безопасному укрытию как раз в момент, когда выброс может нас зажарить, не кажется мне здоровой идеей.

– Риск оправдан, – сказал Сагаль. – Нет уверенности, что станция переживёт взрыв. Неизвестно, что будет, если не переживёт.

Элви видела, как в глазах мужа разворачиваются новые перспективы катастрофы. Разрушение станции. Исчезновение медленной зоны. Немыслимо, пока идею не высказали.

– Так, понятно, – выдавил из себя Фаиз. – Справедливо.

На канале связи снова появилась губернатор Сонг:

– Адмирал Сагаль?

– Да? – ответил Сагаль, но вспомнил, что микрофон на работает, и включил его. – Да, губернатор. Я здесь.

– Мы выделили «Соколу» приоритетную очередь на переход через врата Лаконии. Передаю данные транспортного контроля. Только не ломитесь сразу. Мы запланировали вас максимально близко к энергетическому лимиту. И мне не надо, чтобы кто-то тут превращался в летучего голландца.

Голова Сагаля дернулась назад, словно подобная мысль оказалась для него неожиданной. Но ответ прозвучал чисто.

– Понял. Спасибо, Джай-Юн.

– Если переживем это, поставите мне выпивку, – ответила губернатор «Медины». – Перед вами ещё один корабль, называется «Иорданская долина», идёт на Кастилу. Пожалуйста учтите это, и соблюдайте график. Бог в помощь, Мехмет.

Внимание Сагаля переключилось на управление, и мгновением спустя взвыло гравитационное предупреждение, хотя кроме них, никто на корабле не мог его услышать. Элви пришлось подавить иррациональное желание выкрикнуть команду экстренной эвакуации, предоставив другим кораблям разбираться со своей безопасностью самостоятельно.

– Сколько нам осталось? – спросила Элви, и засмеялась. Прозвучало как «сколько нам осталось жить?», и в момент произнесения казалось забавным. Сагаль не поддержал.

– Стартуем в районе четверти часа, если хотите размять ноги, – ответил он. – Но к тому времени все должны вернуться в амортизаторы. Сразу после перехода я резко развернусь перпендикулярно кольцу, и врублю тягу, чтобы поскорее убраться с вектора.

– На случай выхлопа, – сказал Фаиз.

– На всякий случай, – поправил Сагаль. Тыльной стороной руки он потёр глаза, и Элви вдруг поняла, что несмотря на всю свою стойкость, он плачет. Врубился привод, и гравитация опустила её на палубу. Фаиз, отвлекая, положил руку ей на плечо.

– Плохи дела, – сказал он.

– Я знаю.

Он кивнул.

– Просто показалось, что надо сказать это вслух.

Она взяла и поцеловала его руку, которая всё ещё пахла гелем.

– Если это конец... Тогда... Чёрт...

– Мы будем вместе, любимая, – он обнял её. – Всё это изначально было ужасной затеей, да?

– А я проглядела. В смысле, пока не...

Что-то шевельнулось в затылке. Что-то о «магнетарах» и о том, как «Сердце Бури» уничтожило рельсовые пушки на инопланетной станции во время первого вторжения. И об уничтожении станции «Паллада». Об отличиях в реакциях противника.

– К тебе пришла какая-то мысль, – сказал Фаиз. – Слышу скрип шестерёнок.

– Я сама не поняла, какая. Но да. Так и есть.

Новый голос донёсся с мостика. Из канала связи, не закрытого Сагалем:

«Это Иорданская долина, две минуты до перехода. Ждем отмашки в ближайшие десять секунд».

Другой голос ответил: «Транспортный контроль Медины на связи. Начинайте переход».

Сагаль забурчал что-то под нос. Наверное, ругался. Или молился. Объемный дисплей отобразил одинокую красную точку, двинувшуюся сквозь пустоту к белому маркеру ворот.

– Пожалуй, лучше нам забраться обратно в банки, – заключил Фаиз.

– Да, – согласилась Элви, не двигаясь с места. Ещё нет. – Её ведь создали? Систему Текомы. Создали для... для вот такого?

Фаиз погладил её по голове. Гель уже достаточно подсох, чтобы липнуть, но прикосновение всё равно было приятным.

– Элви, ты свет очей моих. Женщина, которую я люблю и знаю лучше, чем кого-либо ещё. Но и дня не проходит, чтобы я абсолютно не ошибся в том, что ты скажешь или пожелаешь. Создатели протомолекулы были чем-то вроде улья квантово запутанных физиков высоких энергий. Я понятия не имею, о чём они думали.

– Нет, – сказала Элви, направляясь к своему амортизатору в мягкой гравитации в четверть g. – Я про то, что её создали, а создание значит намерение.

– А это может помочь? Нет, было бы здорово, но я не вижу, чем это нам поможет.

«Это Иорданская долина, передаём наш статус. Входим в...»

Дисплей запнулся, мигнул, и выкинул сообщение об ошибке. Свет погас, гравитация исчезла.

– Держись! – выкрикнул из темноты Сагаль.

Элви вытянула руку, пытаясь нащупать стену и поручень.

– Что случилось?

Включилось аварийное освещение. Дрожащим голосом Сагаль ответил:

– Сенсорные массивы перегрузило. Они перезапускаются. Я должен остановить корабль, пока мы не сможем....

Он не стал заканчивать. Рукоятка мягко завибрировала, реагируя на запуск маневровых двигателей, и «Сокол» провернулся вокруг Элви, отрывая её ноги от палубы. Фаиз помог переориентироваться, снова завыло гравитационное предупреждение, вернулся верх и низ. По краю дисплея поплыло предупреждение: «НЕТ ВХОДНЫХ ДАННЫХ – ВСЕ ПОЗИЦИИ ПРЕДПОЛОЖИТЕЛЬНЫ». Сагаль на несколько секунд врубил привод, отчего «Сокол» стал похож на скоростной лифт, подъезжающий к верхнему этажу, затем тяга исчезла, и Элви воспарила над палубой.

Все трое надолго умолкли, ожидая подключения резервных сенсоров. Коммуникатор щелкнул, задребезжал от странного свиста статической помехи, и наполнился гомоном панических голосов. Сагаль отключил общий канал, и включил закрытый.

– Станция «Медина», это адмирал Сагаль с «Сокола». Пожалуйста, сообщите статус.

Эльви подтянулась к рабочей станции Тревона. То ли кораблю потребовалось на долю секунды больше, чтобы признать её и вывести данные на монитор, то ли адреналин ускорил её восприятие. Основные сенсорные массивы сдохли. Сгорели за доли секунды. Резервные системы медленно пробуждались – «Сокол» распаковывал камеры и телескопы из запечатанных отсеков и разворачивал их. Повреждений оказалось больше, чем она ожидала. Но умерло не всё. Она открыла окно и вывела данные с обшивки «Сокола». Темнота осветилась.

– «Сокол», здесь губернатор Сонг, – голос женщины дрожал, как скрипка. – Мы понесли некоторый ущерб, пострадал и корабль, и экипаж. Оцениваем потери.

Пространство между кольцами заполнилось белизной. Шар в центре – инопланетный пульт управления, вместе с кольцами казавшийся сердцевиной одуванчика, окружённой семенами, – светился ярче солнца. И что-то вроде туманного облака газа, или пыли, улавливало свет и переливалось повсюду вокруг. Прекрасно. Ужасающе.

– Все будет хорошо, губернатор, – сказал Сагаль, и его тон почти позволял поверить в это утверждение. – Каков статус «Иорданской долины»? Они перешли?

– Мехмет, я не...

– Это очень важно. Корабль прошёл?

Пространство колец, с момента, как она, – и кто-либо вообще, – взглянул на него впервые, было тёмной и безликой сферой. Чёрным пузырем при взгляде изнутри. Теперь на его поверхности плясала извивающаяся радуга энергии или вещества, похожая на масляное пятно на воде. Темнота всегда позволяла Элви думать, что сфера бесконечна. Просто огромное и беззвёздное небо. А теперь оно казалось близким и предельным. Хрупким. Волна тошноты зарегистрировалась сознанием, словно ощущение чужого тела.

– Нет, – ответила Сонг. – Они оказались слишком близко к вратам, и не успели отойти до взрыва. Энергия, которая прошла через врата Текомы... Она... Они не прошли.

– Пожалуйста, подтвердите, «Медина». Вы утверждаете, что «Иорданская долина» стала голландцем?

– Да. Мы их потеряли.

– Благодарю, Медина. Пожалуйста, уведомите транспортный контроль, что все транзиты приостановлены до дальнейших распоряжений. Без моего ведома никто не войдет в это пространство, и не покинет его.

Слева от неё Фаиз, сидя за рабочей станцией Джен, наблюдал те же вещи. Переживал какую-то свою версию того же страха, ужаса и удивления, что испытывала она.

– Поняла, – сказала губернатор Сонг. – Я позабочусь об этом.

– Спасибо, Джай-Юн. Нам предстоит поработать. Собрать отчёты из других систем. Предполагаю, с обратной стороны врат тоже возможен какой-то ущерб. Потребуется время, чтобы…

– Врата сдвинулись, – доложил Фаиз так буднично, словно о повседневных делах. Бельё высохло. Ужин готов. Врата сдвинулись.

– Что? – не понял Сагаль.

– Сдвинулись, – повторил Фаиз. – Не сильно, но заметно. Все сразу. Смотрите сами.

Сагаль переключился на главный экран. Медленная зона расцветала. Координаты скорректировались для всех врат. Все корабли остались на месте, соответствуя расчётным векторам и позициям. Но у каждого из колец появился маленький желтый значок с кодом ошибки, указывая, где оно должно находиться, и где находится теперь. Лицо Сагаля стало пепельным. Элви поняла, что задается вопросом, сколько ещё ударов способен выдержать этот человек. И, если уж на то пошло, она сама.

– Да, и... – сказал Фаиз. – Я кажется понимаю, что происходит. Перераспределение. Колец стало меньше. Равное расстояние между ними сохранилось, но увеличилось. Исчезло кольцо Текомы. И… Ох, нет. Только посмотрите. Врата в Танджавур располагались прямо напротив. Их тоже нет. Мы только что потеряли двое врат, адмирал. И за одними был населённый мир, полный людей.

Переведено: Kee

 

Глава 20: Тереза

Научная выставка проходила в одном из общественных залов и на прилежащей территории. Из-за сводчатого потолка зал казался скорее выращенным, чем построенным, а акустические регуляторы поддерживали царивший внутри шум и гвалт на спокойном, не раздражающем уровне. Тысяча детей в возрасте от пяти до шестнадцати лет бегали, болтали и собирались группками, общаясь по большей части с теми, кого знали и с кем ходили в одни и те же классы.

У всех открытых школ имелись в зале выставочные места, где демонстрировалось, что выучили за год ученики, и какой вклад внесли в общее дело империи. Некоторые экспозиции, как модель водного цикла, например, были базовыми и предназначались для самых маленьких ребят. Другие, как «лес жизни», где сравнивались различные экосистемы новых миров, или программируемая станция материи, представлявшая публике новейшие научные материалы Бара Гаона, хитроумностью задумки были интересны даже ей.

И Коннор был здесь.

По прошествии дней острота воспоминаний о том, что Коннор и Мюриел теперь встречаются, терзала уже не так сильно. Боль, конечно, не прошла. Мысленная картина их поцелуя стояла перед глазами, как живая, мучила по-прежнему. Поэтому, когда Коннор кивнул, когда она проходила мимо, и робко улыбнулся, она не знала, что и думать. Неужели она все еще нравится ему? Не хочет ли он сказать, что связь с Мюриел была ошибкой? Или же он просто рад, что они с Терезой остались друзьями? Она сама не знала, на какой из вариантов надеялась. И надеялась ли вообще. Коннор выглядел смущенным. У Мюриел и других ребят из ее школы был почвоведческий стенд о разработке микробов, способных передавать питательные вещества между организмами разных биомов, и Терезе, по идее, следовало быть с ними. Но ей не хотелось стоять там. В самом деле, куда захочет, туда и пойдет. Вряд ли кто-то посмеет ей указывать.

Вместо того чтобы стоять у стенда, она отправилась на площадку паззлов, где ребятки младшего возраста работали с кубиками, строя геометрические фигуры, спорили о том, как вписать круги в квадрат или как создать сложную структуру, которая удерживалась бы только гравитацией и трением. В детстве такие головоломки приходилось решать тысячу раз. Она ходила по площадке, где подбадривая, где подсказывая, и гадала – подойдет ли Коннор.

За одним из столиков сидела, нахохлившись и едва не плача, маленькая девчушка, наверно, лет шести. Тереза присела напротив, потому что с этого места хорошо был виден Коннор.

Девочка посмотрела на Терезу и, похоже, взяла себя в руки. Когда она заговорила, то произносила слова с неестественной высокопарностью малышки, которую научили, что и как говорить.

– Здравствуй. Меня зовут Эльза Сингх. Очень приятно познакомиться с тобой.

– А я Тереза Дуарте, – представилась Тереза.

– Ты учительница? – спросила Эльза.

– Нет, я здесь живу.

– Никто не хочет со мной играть, – пожаловалась Эльза.

– Если хочешь, могу научить тебя кое-чему.

– Давай, – согласилась Эльза и заерзала, удобнее устраиваясь на маленьком деревянном стуле. Тереза покосилась на школьный дисплей. Мюриел и Коннор беседовали, но говорила главным образом Мюриел, ее губы быстро шевелились, словно она стремилась удержать его внимание. К своему удивлению, Тереза ей даже посочувствовала. А что, если Коннор, после того как вынудил Мюриел испортить отношения с Терезой Дуарте, дочерью высокого консула и, возможно, будущей правительницей Лаконианской Империи, теперь охладел к ней? Было бы паршиво. Но действенно, надо сказать, и сочувствие Терезы испарилось так же быстро, как появилась. Со своими проблемами Мюриел пусть разбирается сама.

– Так, Эльза, – сосредоточилась она. И вытащила ручной компьютер. – Это называется «дилемма заключенного». Взгляни сюда…

Тереза нарисовала таблицу, похожую на ту, какую рисовал ей Илич, объяснила правила – игроки решают сотрудничать или предавать, а потом каждый выбирает предавать, хотя в долгосрочной перспективе обоим выгоднее было бы сотрудничать. Эльза, судя по виду, не особо заинтересовалась, но согласилась поиграть.

Коннор отошел от своей группы как раз тогда, когда в зал с веселым гвалтом влилась новая порция презентеров. В толпе Тереза едва его не потеряла, но успела заметить мелькнувшие каштановые волосы. Кажется, он шел к ней. Сердце забилось сильнее. Трудно сказать, отчего она волновалась больше – что он найдет ее или что не найдет.

Она играла с девочкой, притворяясь, будто увлечена игрой, а не разглядыванием людского потока за спиной Эльзы. На протяжении нескольких раундов они сотрудничали друг с другом, а затем, когда Тереза почувствовала, что настало время для следующей части урока «око за око», предала свою напарницу. Эльза уставилась на монитор карманного компьютера, словно тот показывал полную бессмыслицу.

– Вот, – сказала Тереза. – Теперь, после того, как тебя так предали, ты должна решить, как дальше…

– Ты сжульничала! – Это был не просто крик. Это был вопль ярости. Лицо малышки исказило от гнева, кожа потемнела от прилившей крови. – Ты говорила, что мы должны быть хорошими!

– Нет, – объясняла Тереза, – это тебе урок…

– Да в жопу твой блядский урок! – Ругательство из уст такой крошки ошарашило, как пощечина. Эльза схватила карманный компьютер, швырнула в толпу и вскочила на ноги, с грохотом опрокидывая стул. Прежде чем Тереза успела что-то сделать, Эльза рухнула на пол и разрыдалась.

Сотрудники службы безопасности уже пробирались к ним, но Тереза махнула им не приближаться. Она растерялась, не понимая, что делать – то ли успокаивать Эльзу, то ли подобрать карманный компьютер и униженно сбежать прочь. Эльза раззявила рот, рыдания снова перешли в вопли. Рядом кто-то прокричал: «Монстр!», и на секунду Тереза подумала, что это ей. Потом появилась женщина. Старше, тот же разрез глаз, что у Эльзы, тот же оттенок кожи. Мать подхватила девочку на руки и принялась баюкать.

– Все хорошо, Монстр, – мягко успокаивая, приговаривала мать. – Все хорошо. Мама здесь. Мама уже рядом. Все хорошо.

Эльза зажала уши ладонями, крепко зажмурилась и спрятала лицо на груди матери. Та укачивала, что-то нежно бормотала, утешая. Тереза шагнула вперед.

– Простите, – сказала мать. – Эльза перевозбудилась. Больше такое не повторится.

– Нет, – возразила Тереза. – Это моя вина. Она ни при чем. Я виновата. Я плохо объяснила, в чем суть игры.

Мать улыбнулась и снова переключилась на Эльзу. Тереза все ждала, когда она начнет задавать девочке вопросы. «Что случилось?», и «В чем ты ошиблась?», и «Как бы ты поступила в следующий раз?». Все, что спросил бы отец, чтобы извлечь из происшествия урок. Но мать Эльзы ни о чем не спрашивала. Лишь успокаивала дочь и твердила, что все будет хорошо. Что она ее любит. Тереза смотрела на них с каким-то непонятным чувством в душе.

Она не заметила, как рядом появился полковник Илич, пока тот не тронул ее за плечо.

– Прости, что отрываю, – сказал он. – Тебя хочет видеть отец. Сейчас, если можно.

– Конечно, – задержавшись на секунду, чтобы подобрать ручной компьютер, она направилась за ним.

Личный кабинет отца был небольшим. Маленький рабочий стол со встроенным в поверхность монитором, который показывал плоские изображения прямо в крышке стола, а объемные – над ним. Когда она вошла, на дисплее красовалась схема медленной зоны: врата, станция пришельцев по центру, станция «Медина» и несколько десятков кораблей, разбросанных по семистам пятидесяти триллионам кубических километров. Пространство объемом меньше, чем внутренность звезды. Отец смотрел на схему, застыв как каменный. Казалось, он даже не дышит.

– Все в порядке? – спросила она.

– Что ты помнишь об эксперименте в системе Текома?

Тереза уселась на маленький диван, поджала под себя ноги. Она пыталась припомнить научные брифинги, на которых доводилось бывать, но мысли упорно вертелись вокруг плачущей девочки и ее матери.

– Разве не там мы планировали провести первый эксперимент «око за око», – наконец спросила она. – Чтобы посмотреть, возможны ли переговоры с противником. – Прозвучало зловеще, наверно потому, что буквально только что на ее глазах «дилемма заключенного» закончилась очень-очень плохо.

– Чтобы посмотреть, изменит ли он поведение, да, – кивнул отец и невесело усмехнулся. – Есть хорошие новости и плохие. – Он жестом перебросил отчет с монитора на ее ручной компьютер. – Взгляни. И скажи, что об этом думаешь.

К отчету Тереза приступила, как к тесту полковника Илича. Отец наблюдал, как она читает, как просматривает данные, пытаясь разобраться. В отчет адмирала Сагаля в конце она старалась не заглядывать, это казалось нечестным. Выводы надо делать самой.

Один параграф отчета пришлось перечитать трижды, чтобы убедиться, что она поняла все правильно. Кровь отхлынула от лица.

– Она коллапсировала... коллапсировала в черную дыру? Они превратили нейтронную звезду в черную дыру?

– Полагаем, что да, – сказал отец. – Звезда балансировала на грани, баланс удерживался непонятным нам способом. Когда к звезде добавилась новая масса, этого оказалось достаточно, чтобы вызвать коллапс. – Он прикрыл отчет ладонью и посмотрел ей в глаза. – Доктор Окойе с командой догадались, чем это нам грозит. Ты понимаешь, чем?

– Гамма-вспышка, – сказала Тереза. – Самое мощное энергетическое событие на свете. Мы видели гамма-вспышки из других галактик.

– Верно, – подтвердил он, но она все равно не улавливала. – А что ты помнишь о системе Текома?

Ничего она не помнила. А следовало бы. Что-то помнить.

– Ось вращения звезды такова, что ее полюса оказываются на одной линии с вратами, – мягко напомнил отец. – Других таких систем нам больше не встречалось.

– Что произошло? – спросила Тереза.

Он убрал руку и дал дочитать отчет.

– Мы потеряли двое врат?

– Да, – отец кивнул, словно это обычное дело. – И наблюдали столбы гамма-излучения, выходящие со стороны звездных систем из всех колец-врат, примерно как тогда, когда «Буря» выстрелила генератором магнитного поля по станции пришельцев в срединном кольце.

Услышать такое, все равно что проснуться однажды поутру и увидеть, что цвета изменились. Красный испарился. Или что из числового ряда исчезла цифра три. Узнать, что врата можно уничтожить, все равно, что узнать, что нарушено настолько фундаментальное правило вселенной, что она даже не воспринимала его, как правило. Скажи он: «На самом деле у тебя два тела» или «Ты умеешь проходить сквозь стены» или «Ты можешь дышать камнями» – это не огорошило бы сильнее. Полный сдвиг фазы.

Он поднял брови. Что-то еще? Она посмотрела в отчет. Кажется, ее трясло, но руки вроде не дрожали. Понадобилась пара секунд.

– И «Иорданская долина» не смогла пройти врата, – сказала она. – Мы потеряли корабль.

– Да, – подтвердил он. – И это, как выяснилось, самое главное. Теперь нам надо принять решение. Что делать дальше?

Тереза помотала головой, не в знак несогласия, а в попытке прояснить мысли. Масштаб ущерба потрясал. Отец откинулся на спинку стула, сцепил пальцы.

– Это политическое решение. А такие решения всегда трудны, – сказал он, – потому что правильного ответа нет. Поставь себя на мое место. Представь всю картину. Не только здесь, не только сейчас, но повсюду, куда распространится человечество. И на все времена. Какой курс действия будет самым мудрым?

– Не знаю, – прошептала она, и сама едва себя расслышала.

Он кивнул.

– Честно. Позволь мне сузить варианты. Согласно правилам теории игр, если корабль не проходит транзит, мы наказываем наших противников. Таковы принципы моей политики. Итак, в свете всего, что произошло, последуем ли моим правилам или остановимся?

– Остановимся, – без колебаний решила Тереза. И увидела разочарование в глазах отца. Но не понимала, почему. Ответ же очевиден. Он глубоко вздохнул и, прежде чем заговорить, побарабанил пальцами по губам.

– Позволь пояснить кое-что. Когда ты была совсем маленькой, произошел один случай, – начал он. – Твоя мать еще была с нами, и ты была совсем крошкой. Едва умела говорить. У тебя была любимая игрушка. Деревянная лошадка.

– Я не помню.

– Это не важно. Как-то днем нам нужно было уложить тебя спать. Ты очень, очень устала и раскапризничалась. Мать пыталась покормить тебя, как всегда перед сном, но ты сосала свою лошадку. Рот у тебя был занят. Когда мать забрала лошадку, ты устроила истерику. И тогда перед нами оказалось два варианта. Мы могли отобрать игрушку, чтобы ты поела и легла спать, как нужно. Или можно было вернуть игрушку, но тогда ты бы запомнила, что истерикой можно добиться всего, чего захочешь.

Невольно на ум пришел образ Эльзы на руках матери. Неужели это неправильно? Выходит, мать Эльзы, утешая свое дитя, приучала ее, что кричать и опрокидывать столы это нормально? В ту минуту Терезе так не казалось.

– Ты думаешь, мы должны… Мы снова пошлем корабль с бомбой?

– Око за око, – объяснил он. – Значит, придется на время перекрыть траффик через пространство кольца. Значит, на время эксперимента приостанавливаем эвакуацию кораблей. Покажем врагу, что мы дисциплинированны. Либо покажем, что нет.

– О, – сказала Тереза. Она не знала, что еще сказать.

Отец склонил голову. Голос по-прежнему звучал мягко. Убеждая.

– Вот почему я хочу, чтобы ты была со мной. Такие решения должны принимать люди вроде нас с тобой. А не простой народ. Это наша логика и видение. И нам приходится быть жестокими. Ставки слишком высоки.

– Только так мы сможем победить, – сказала она.

– Не знаю, победим ли мы, – ответил он. – И никогда не знал. Зато я всегда знал, мы будем сражаться. С той минуты, как открылись врата, я знал, мы пройдем сквозь них. А значит, скорее всего, встретимся с тем, что погубило жившую до нас цивилизацию.

– Готы, – произнесла она. – Готы и свинцовые водопроводы.

Он рассмеялся.

– Илич все никак не уймется со своим Древним Римом. Что ж, ладно. Можешь звать их «готами», если хочешь. Стоило нам узнать, что там что-то есть, и стало понятно – мы вступим в конфликт. Война была неизбежна с той секунды, как появился противник. Не знаю, победим ли мы. Но если победим, то только так. Умно, жестко и целеустремленно. Только это у нас и есть.

Тераза кивнула.

– Прости. Я дала неправильный ответ.

– Я знал, что так может случиться, – сказал он. – Поэтому пригласил тебя сюда. Со временем ты научишься думать, как я. Научишься быть лидером, каким научился быть я. Кое-что потребует усилий. Кое-что придет с возрастом само. А кое-что, думаю, придет, когда ты... изменишься.

– Изменюсь?

– Трансформируешься. Станешь бессмертной. Я уже говорил с доктором Кортазаром, пора приступать к работе над тобой. Конечно, на это уйдет время, но с тех пор, как я начал лечение, мне открылось очень многое. То, что было недоступно, пока я был… человеком.

Он взял ее за руку. Опалесцентный блеск его кожи и глаз на мгновение стал ярче. Когда он заговорил, его голос был так глубок, что всю комнату наполнил гулким эхом.

– Я вижу так много всего, чего не видел прежде. Ты тоже увидишь.

Переведено: grassa_green

 

Глава 21: Элви

Элви видела, как Сагаль готовится к её реакции. Вот сжалась челюсть и сузились глаза. Вот он сунул ногу под один настенный поручень, а руку под другой. Она ждала от себя возмущения, головокружения – любого физического признака, который оправдал бы его ожидания. Но не нашла ничего, кроме холодного разочарования.

Раз он вызвал её в офис, на хорошие новости надеяться не стоило. Теперь, когда остальная часть команды так или иначе вошла в курс дела, всё, сказанное на мостике даже шёпотом, становилось достоянием общественности в считанные минуты. Так действовал на людей страх – превращал их в болтунов и сплетников.

– А если я возражаю против этого плана? – спросила Элви. – Ведь мы оба знаем, что я возражаю.

– Я доложу непосредственно Высокому консулу Дуарте, – ответил Сагаль. – Для него, как и для меня, крайне важно показать, что к вашим опасениям относятся всерьёз.

– И это что-нибудь изменит?

– Откровенно? – спросил он.

– Да вашу ж мать! Ещё один заминированный корабль? И это после...

Элви взмахнула рукой, подразумевая всё в целом, – мостик, пространство колец, пропавшие врата. У неё было почти три дня, чтобы как-то смириться с чудовищностью произошедшего, и она не смогла. Для неё оказалось слишком много.

Тех же трёх дней хватило, чтобы Сагаль успел доложить, а Дуарте – обдумать и ответить. Но не хватило, чтобы Сагаль отступил или остановился. А самое неутешительное, что он даже не пытался.

– У нас есть протокол. Когда корабль исчезает, мы отправляем бомбу в те же врата. Это единственный способ сохранить наше послание ясным.

– И что дальше? Наблюдаем, не исчезнет ли ещё кольцо или два?

– Наши потери... значительны, – ответил Сагаль, – но высокий консул считает, что это не было проявлением эскалации со стороны противника.

– Да с какого потолка вы это взяли?

Сагаль поднял ладонь, но мягкость в его взгляде больше говорила о просьбе выслушать, чем о приказе замолчать. Элви скрестила на груди руки, и кивнула.

– Атаки врага оказались неэффективными, поскольку нанесли незначительный первичный урон. Потеря сознания, которую мы испытали в Солнечной системе после зачистки «Паллады», могла привести к смерти создателей протомолекулы, но оказалась бесполезной против нас. Реакция в Текоме оказалась бы обычной в любой из других систем. Такой... прискорбный эффект случился благодаря... хм... особенностям ландшафта, которых нет в других частях империи.

– Так я что, нашла вам плохой атолл Бикини?

– Никто не возлагает на вас ответственность, доктор. Вы знали столько же, сколько и мы, и не могли знать больше. А со стратегической позиции, ошибка моя. Я посчитал негостеприимный характер системы преимуществом, и упустил из виду возможные последствия.

Он развёл руками.

– Или, – сказала Элви, – это была ловушка.

– Не вижу, каким образом это...

– Нет уж, теперь сами молчите. Моя очередь. То, что мы видели в Текоме, и близко не напоминало предыдущие взаимодействия. Мы не теряли сознания. Наше восприятие не менялось. Происходило что-то другое. Вы пробовали проследить логику? Её же совсем нетрудно увидеть.

– Просветите меня.

– Звезда не возникла естественно, её создали. В системе с вратами, вроде Солнечной. И специально нацелили полюсом в кольцо, как дробовик, чей спусковой крючок связан с дверной ручкой. И заминированный корабль как-то дёрнул за ручку. Может, они следили за нами, может ещё как. Я не знаю. Только вся эта система была ловушкой.

Взгляд Сагаля посмурнел, словно он угодил на неудачное свидание.

– Интересная интерпретация, – выдавил он.

– И вот самая большая пушка, которую только можно создать без нарушения физических законов вселенной, пальнула по станции. И знаете что? Та оказалась способна противостоять даже такому. Приняла гамма-всплеск от коллапса нейтронной звезды, и цела-целёхонька.

– И вы находите это значительным...

– Я нахожу это ясным доказательством того, что мы вышли из своей весовой категории, и должны перестать наносить удары!

– Кричать не обязательно, доктор.

Элви разжала кулаки и попыталась расслабить челюсть. Лицо горело от прилившей крови, и она не знала, что тому причиной – страх, гнев, или ещё какие-то эмоции, которые могли вписаться в подобную ​​ситуацию. Рабочая станция Сагаля звякнула, выдав какое-то сообщение, но он отключил звук.

– Я не отрицаю ваших утверждений. Но поясните мне, что значит «перестать наносить удары»?

– Для начала, прекратить отправку заминированных кораблей.

– Допустим. Ещё можно полностью отказаться от врат. Вы рекомендовали бы такое? Множество колоний погибнет, сделай мы так, и может даже такие потери приемлемы. Но когда проблемы начались в прошлый раз, закрытие сети врат не спасло существ, которые ими пользовались. Они все были мертвы, когда мы снова включили систему.

– Я о том, чтобы вообще не создавать проблем.

– Проблемы начались задолго до образования Лаконии. Корабли исчезали десятилетиями. Что бы там ни было, оно существовало даже до того, как мы это осознали. Скорейший способ подорвать стратегию – отказаться от неё, не имея достаточных оснований. Высокий консул проинформирован. И он считает, что принцип «око за око» себя оправдывает.

– Значит, вы в любом случае так сделаете?

– Я сделаю как мне прикажут, доктор. Я военный офицер Лаконии. Как, между прочим, и вы.

* * *

Падение духа на «Соколе» проявлялось в незначительных деталях. Вместо задумчивых блужданий до столовой и обратно, Джен засела за свою станцию. Тревон, наоборот, бродил по кораблю, нервно постукивая средним пальцем о большой всякий раз, когда приходило обновление статуса от «Тайфуна» или «Медины». Сагаль большую часть времени предпочитал не показываться из офиса, избегая Элви, Фаиза и остальную научную команду, и не желая видеть их неодобрения.

У «Медины» один из капитанов вытянул короткую соломинку, и новой бомбой выпало стать «Безрассудству Мирона». На центральном экране рой погрузочных мехов и дронов освобождал его трюм, перетаскивая груз. Маленкие огоньки двигателей навеяли на Элви мысли о термитах.

Как раз для таких моментов на «Медине» хранилось антивещество. Дополнительно инженеры губернатора Сонг отключат предохранители, и разгонят реактор корабля до критического уровня, и он добавит свой разрушительный удар к общему взрыву. Но как заставить судно превратиться в голландца при отсутствии другого движения?

Кривая безопасности зависела от количества материи и энергии, проходящей сквозь врата. Обычно уровень специально поддерживали низким. Теперь же требовалось перешагнуть энергетический порог без отправки других кораблей. Сагаль настаивал на протоколе, а тот требовал, чтобы следующей пошла бомба. Если они сначала начнут проталкивать дюжину судов, точка зрения высокого консула может оказаться не слишком понятной для противника.

Чтобы всё получилось, требовалось влить во врата огромное количество энергии. С этим мог справиться проектор концентрированного магнитного поля «Тайфуна», но ещё им надо было убедиться, что они не разрушат ничего на другой стороне врат. Такое сочетание осторожности и безрассудства просто захватывало дух.

– Я должна поговорить с ним ещё раз, – сказала Элви.

– Более решительно объяснишь его ошибку? – спросил Фаиз. – И от твоего сурового несогласия он вдруг передумает?

– Он не настолько плохой, – сказала она. Но понимая, что именно настолько, добавила: – Ну должно же быть в нём что-то хорошее?

– Думаю, нет, милая.

Джен оторвала взгляд от монитора. Губы сжались в линию, взгляд беспокойно мечется.

– Восемьдесят тысяч человек в системе Танджавур. Обитаемая планета, три города, лунная база на главном спутнике. И их… Не укладывается в голове. Их просто нет.

– Может быть, они справятся, – сказала Элви. – Просто... в отрыве от нас. Учитывая ситуацию, может им придётся даже лучше, чем всем нам.

– Если только их солнце не взорвалось. Ведь мы слышали такие истории, да? О том, как создатели протомолекулы выжигали целые системы.

Тревон продолжал постукивать пальцем о палец, работая с монитором своей станции.

– Танджавур находится в восьми с половиной световых годах от Гедары. Если через восемь с половиной лет зафиксируют сильную вспышку, мы узнаем, что произошло.

– Мне это не нравится, – высказалась Джен.

– Как и никому из нас, – согласился Фаиз. – А старина Сагаль, честно говоря, вообще предпочел бы пропустить эту часть, если бы мог.

– Что? – переспросила Джен. – Не это. В смысле да, это меня напрягает. Но вот это тоже.

Она сбросила на главный монитор незнакомые данные, и «Безрассудство Мирона» исчез, уступая место ряду энергетических графиков. Джен обернулась, взирая на коллег, словно значимость графиков самоочевидна.

– Я биолог, – напомнила Элви.

– Мы видим излучение, исходящее из пространства между вратами. Ранее никогда не виденное. Нечему там было излучать. Эта маленькая карманная вселенная просто заканчивалась на сфере с кольцами. Все, что уходило за пределы, исчезало, как за горизонтом событий. А с момента... хм... как мы тут хозяйничаем? Появилось вот это.

– Что-то гремит цепями на чердаке, – вставил Фаиз. – Не успокаивает. Я вот ни разу не спокоен.

– А сама что думаешь? – спросила Элви.

– Не знаю. Я просто увидела данные, которые указывают на что-то новое. И оно не собирается униматься.

Голос в памяти Элви произнес слова так ясно и отчетливо, словно они были сказаны вслух: «Проблема в распределенной ответственности. Один человек отдает приказ, другой выполняет. Один говорит, что не жал на курок, другой – что ему приказали, и каждый снимает себя с крючка». Она медленно выпустила воздух сквозь зубы.

Элви запросила соединение с офисом Сагаля. К его чести, он ответил сразу.

– Доктор Окойе.

– Адмирал, вы не присоединитесь к нам на мостике? Появилась новая информация, которую я хочу до вас довести.

Она чувствовала, как он колеблется, решая, не уловка ли это, чтобы остановить план бомбардировки. Причем то, что информация настоящая, для него не было аргументом.

– Уже иду, – бросил Сагаль, и разорвал соединение.

– А ведь мы можем ещё и взбунтоваться, – заметил Фаиз.

– Без шансов, – сказал Тревон. – Я провел анализ навигации. Даже если мы возьмём под контроль корабль, «Тайфун» распылит нас прежде, чем мы доберемся до любых врат.

– Господи, Тревон. Я же пошутил.

– О, – ответил Тревон. – Извини.

– Были же времена, когда я была просто ученым, – посетовала Элви. – И мне, помню, ещё нравилось – было так мило.

Через пять минут на мостике появился Сагаль и проплыл к своей станции, не глядя ни на кого вокруг. Элви вспомнила, как он сидел на том же месте, ещё не просохший от геля, и плакал. Сейчас он был совсем другим, и даже против воли, она на мгновение восхитилась им. В молчании он уставился на дисплей. Самыми громкими звуками был тихий шум рециркулятора, и нервное постукивание пальцев Тревона.

Пока Джен снова объясняла значение графиков, Сагаль бесстрастно впитывал информацию. А когда она закончила, задумался в привязи своего амортизатора. Потом скользнул взглядом по Элви, и ей показалось, что в его глазах что-то блеснуло. Может быть, благодарность.

Жестом он открыл канал связи.

– Адмирал Сагаль, чем могу помочь?

В голосе губернатора Сонг слышался отблеск тягучего выговора уроженки Долины Маринер. Интересно, чей это признак, – марсиан, работающих на Лаконию, или лаконианцев, унёсших свой акцент в инопланетные миры и вернувших его обратно. Своеобразное послушание людей Дуарте, или неотъемлемая часть марсианского характера.

– Мои очкарики выдали анализ, который я хочу показать вашим, губернатор. Может, ничего стоящего, но стоит придержать бомбардировку, пока мы не поймём, с чем имеем дело.

Последовала долгая пауза.

– Заинтриговали, адмирал. Присылайте, что там у вас.

– Спасибо, – сказал Сагаль, и губернатор отключила связь. – Доктор Лайвли, поделитесь выводами с «Тайфуном» и «Мединой». Посмотрим, разделят ли они ваши опасения.

– Да, сэр, – подтвердила Джен, и стала копаться с данными, как студент, получивший дополнительные пять минут на выпускных экзаменах.

Фаиз тронул Элви за плечо, и еле слышно зашептал:

– Думаешь, нам просто сошло с рук, что мы...

И вселенная взорвалась.

Будь это звук, он бы оглушил. Элви зажала руками уши. Рефлекс. Наиболее приближенное значение. Закричала Джен. Элви попыталась рухнуть на палубу, но вышло лишь подтянуть ноги, и поплыть в позе эмбриона. Изгиб настенного поручня перед её глазами стал узором, изысканным и прекрасным. А тёмное масляное пятно, потёртость от касания рук экипажа, – картой обширной береговой линии, фрактальной и сложной. Она чувствовала близость Фаиза по волнам давления, прошедшим между ними, что соприкоснулись, и отразились прочь, когда оба закричали. Воздух превратился в туман из атомов. Сагаль стал их скоплением. Она и сама была облаком.

Ты знаешь это, думала она. Ты уже была здесь. Только не отвлекайся. Только не потеряй себя.

Облако её руки завибрировало в пустоте, скользнуло сквозь ничто и упало на облако, бывшее поручнем. Энергетические поля между атомами тела и металла начали танец давлений, их волна породила в руке молнию, настолько сложную, что на ней трудно было сосредоточиться. Она фиксировала и обычные чувства, но происходило сразу так много всего, что почти невозможно было удержать ощущения в уме.

Элви обнаружила, что видит сквозь внезапно испарившийся корабль и облака вокруг. «Медина» стала огромной, но призрачной грозовой тучей в центре всего, что было ими.

И кто-то двигался там, в облаках, тёмный, извилистый, скользя словно танцор меж капель дождя. Ещё один. И ещё. Они шли со всех сторон, пронизывая газ, жидкости и монолитные формации, рассеивая облака своими телами. Твёрдые. Реальные в каком-то ином смысле, отличающемся от скоплений материи. Реальнее всего, что ей довелось повидать. Завитки тьмы, никогда не знавшие света. Не способные узнать свет. Ты уже видела этот антипод света. Тьму, похожую на глаз злого бога... Уже произносила эти слова.

Один крутнулся вихрем слева от нее, если «лево» ещё имело значение. Свернулся знаком вопроса, внутри него, и вокруг, зажглись узоры атомов и вибраций. Красота. Благодать, – и невозможно оторвать взгляд. Облака смешались, потянулись за ним вслед, превратились в чистые, чистые цвета. И только усилием можно было признать в них кровь.

Да, она была здесь раньше. В первый раз это ошеломляло. И сейчас тоже, но теперь она знала, что это. И смогла удержать разум цельным. Хотя бы на миг.

Ты молодец, малышка. Молодец. Ты сможешь. Продержись ещё немножко. Но действовать надо сейчас...

Она пыталась вспомнить, какое у неё горло. Представить, каким образом частички материи и пустоты раньше складывались в слова. Они ещё могли это сделать. Всё ещё оставались её телом и воздухом, которым она дышала. Она попыталась собрать их, заставить продержаться вместе достаточно долго, чтобы крикнуть.

Экстренная эвакуация. Майор Окойе, код дельта-восемь. Завиток тьмы метнулся к ней...

...и был отброшен. Все они соскальзывали, опадали чёрными снежинками сквозь облако вибраций, что когда-то было полом. Всё закружилось, одна форма складывалась в другую. Расфокусируй она глаза, и смогла бы просто узнать их. Покатившееся тело Джен, когда маневровые двигатели превратили палубу в склон холма. Чья-то рука от пальцев до локтя и даже пара сантиметров плоти чуть выше. Свет основного дисплея, слишком обширный, чтобы вместить какой-то смысл, кроме простой элегантности фотонов, повисших в воздухе. Она почувствовала боль, как отзвук далёкого водопада. И провалилась в неё, погружаясь в какое-то подобие сна.

И вернулась мгновением позже. Ускорение, которое могло быть и одной третью, и пятью g, тянуло её вниз. А когда она попыталась сесть, оказалось, что кровь приклеила щёку к палубе. Воздух вонял, но таким большим количеством соединений, что не разобрать в деталях. Визжали сигналы тревоги, эхом отражаясь друг от друга в бессмысленной какофонии. Всё и сразу было очень неправильно. Огромным усилием воли она подняла себя на ноги.

Мостик стал иллюстрацией кошмара. Целые куски переборок, палуб, оборудования – исчезли. Словно безумный художник стёр наугад части реальности. Включая людей.

Сагаль всё ещё сидел за своей станцией, но длинная лента плоти с его головы и правого плеча просто пропала. Джен лежала неподвижной грудой в углу, там, где палуба встречалась со стеной, вся в крови, которая могла быть её собственной. Рука Тревона валялась рядом с его станцией, а на месте его амортизатора зияла дыра с мягкими краями сквозь следующую палубу, и ту, что под ней. Словно коралловый риф, сделанный из её корабля и друзей и…

– Фаиз! – истошно закричала она. – Фаиз!

– Тут, – раздался голос позади неё. – Я тут. Я в порядке.

Он лежал в амортизаторе, от которого осталось от силы две трети. Жидкость из резервуара вылилась, и остатки капали теперь вниз и в сторону.

– Я в порядке, – повторил он снова.

– У тебя нет ноги...

– Знаю. Но я в порядке, – сказал он, закрывая глаза. Элви двинулась к консоли, которая выглядела почти нетронутой. Она не знала, почему так трудно идти, пока не глянула вниз, на отсутствующий у неё кусок бедра, размером с мяч для софтбола. И сразу за увиденным к ней пришла боль.

Будь это другой корабль, он погиб бы уже сотню раз, но «Сокол» выстоял. Сотни дыр в обшивке он зарастил так быстро, что сберёг воздух. Реактор выдавал ошибки и отчеты об экстренных корректировках, журнал безостановочно обновлялся, не отследишь. Она вызвала данные сенсорного массива, и экран заполнили звёзды. Не медленная зона. Никаких колец. Система опознала космос Лаконии. Она сфокусировала внимание корабля на вратах, оставшихся позади. Те выглядели безмятежно. Словно не произошло ничего странного. Она почувствовала, как булькает в горле смех, и попыталась сдержать его, опасаясь, что если поддастся, то уже не сможет остановиться.

Она открыла общий канал, моля «Сокол», чтобы его хватило на то, чтобы отправить сигнал. Мгновение система молчала, и её сердце сжалось. Но затем передатчик всё-таки ожил.

– Спасибо, – сказала она кораблю. – О, спасибо тебе, спасибо, спасибо, спасибо.

Она собралась с последними силами, гадая, сколько крови потеряла. И сколько ещё осталось.

– Всем кораблям в пределах досягаемости. Говорит майор Элви Окойе из Научного Управления Лаконии. Требуется немедленная помощь. У нас массовые потери…

Переведено: Kee

 

Глава 22: Тереза

– Я такой злости в жизни не видела, – сказала Тереза. Она рассказывала историю про маленького Монстра и ее маму. – В смысле, и я, бывает, злюсь, но тут все было вообще по-другому. Эта девочка…

– Серьезно? Ты – одна из самых злобных личностей, каких я только знаю, Кроха, – сказал Тимоти.

Его пищевой рециркулятор, разобранный по винтикам, лежал на одеяле, каждая деталь аккурат на своем месте – не рециркулятор, а сборочный чертеж рециркулятора. В раме оставался только встроенный источник питания. Тимоти перебирал детали, чистил и полировал каждую. Искал следы износа. Тереза сидела на его раскладушке, прислонясь к стене пещеры и вытянув ноги, а Крыска довольно похрапывала рядом. На границе света мурлыкал ремонтный дрон, его луковичные глаза смотрели на то, что Тимоти не дал ему позаботиться об оборудовании, чуть обиженно.

– Я не злой человек, – сказала она. – Не думаю, что злой, – добавила она, помедлив.

Тимоти кинул ей пару защитных очков и жестом показал надеть. Она надела и прикрыла ладонью глаза Крыски, чтобы та не ослепла. Через пару секунд в глазах Терезы, как маленькая зеленая звезда, вспыхнул факел сварочной горелки. Пошел едкий дым с металлическим привкусом, но Терезе он нравился.

– Дело в следующем, – сказал Тимоти, перекрикивая рев горелки. – Есть всего пара типов злости. Злишься, когда боишься, и злишься, когда расстроен. – Горелка с хлопком погасла.

– Можно? – спросила Тереза.

– Да, конечно, можешь снимать.

Она сняла очки и пещера показалась ей светлее, чем до очков. Даже при ярком свете горелки глаза адаптировались к темноте. Тереза почесала Крыску за ухом, а Тимоти продолжал:

– Когда ты… не знаю. Если тебя пугает, что твой старик может оказаться не тем парнем, которого ты всегда знала, то это может тебя разозлить. Или когда боишься, что кто-то ударит в спину. Как этот твой Безмозглый.

– Его зовут Коннор, – сказала Тереза, хотя слова Тимоти заставили ее улыбнуться.

– Да, я о нем, – согласился Тимоти. – Еще тебя может пугать, что из-за него ты выглядишь глупо перед своей командой. И это тебя злит. А вот если тебе насрать, жив твой старик или нет, если ни Безмозглый, ни твоя команда для тебя ничего не значат, то и злиться тебе не с чего. А бывает и по-другому. Вот ты пытаешься заставить что-то работать. Привести в соответствие. Трудишься несколько часов, и как раз в тот момент, когда все выглядит вроде правильно, металл гнется, и ты начинаешь все заново. Тоже злишься, но эта злость без страха. Она другая.

– Взгляни на меня, – сказала Тереза с насмешкой. – Похоже, что я испугана или расстроена?

– Ага.

Насмешка угасла, Тереза обняла колени. Сказанное Тимоти никак не вязалось с тем, кем и чем она себя считала, но его слова зацепили что-то в ней. Так бывает, когда узнаешь человека. Она будто взглянула на себя под углом, с которого не смотрела никогда. Это завораживало.

– А сам ты как с этим справляешься?

– Да хер его знает, Кроха. Со мной такого не бывает.

– Ты не злишься?

– По крайней мере из-за страха – нет. Вообще не помню, когда я последний раз чего-то боялся. Расстройство – вот это мое. Но был у меня друг, и я наблюдал, как она медленно умирает. И с этим я ничего не мог поделать. Меня это расстраивало, и я злился. Искал драки. Но другой мой друг привел меня в чувство.

– Как?

– Она напрочь выбила из меня все дерьмо, – сказал Тимоти. – Это помогло. И с тех пор больше ничего не казалось стоящим того, чтобы так корчиться.

Он покатал на ладони блестящий серебряный конус размером с большой палец и нахмурился.

– Что это? – спросила Тереза.

– Инжектор немного порвался в устье, вот и все, – ответил Тимоти. – Я могу его подправить. И тогда буду больше пить дрожжевые брикеты, чем есть.

– Ты кучу времени потратил на эту штуку.

– Позаботься об инструментах, и они позаботятся о тебе.

Тереза прижалась к стене. Камень холодил спину. По температуре в глубоких пещерах можно оценивать средний климат. Масса и глубина сглаживают дневные и ночные – и даже зимние и летние – колебания. Тереза знала об этом как о факте, но не понимала, пока не оказалась в пещере Тимоти. Здесь всегда было прохладно в жару и тепло в мороз.

– Знаешь, мудрец, живущий отшельником на горе – самое настоящее клише, – сказала она с улыбкой, чтобы он не подумал, что она злится. – Мне в любом случае бояться нечего.

– Во-первых, киллера с карманной ядерной бомбой, – сказал Тимоти, вставляя инжектор на место.

Тереза засмеялась, и через секунду Тимоти тоже улыбнулся.

– Если кто-то и соберется меня убить, то скорее уж доктор Кортазар, – сказала она.

– Нда? Это почему же?

– Да просто шучу. Я приглядела за Холденом, как мы говорили. И слышала его разговор с доктором Кортазаром.

– О чем? – лениво спросил Тимоти.

Тереза задумалась. Правда, о чем? Конкретно? Больше всего ей запомнилось, как Кортазар говорил, что природа пожирает своих детей, и как Холден смотрел прямо в камеру. Но там и об отце что-то было.

Она приготовилась говорить, сделала глубокий вдох, и воздух посыпался по ее горлу вниз, в легкие, стуча по мягким тканям, словно россыпь шариков размером с молекулу. Дыхательная система стала пещерой внутри пещеры Тимоти, и Тереза остро ощущала и сложность собственного тела, и – словно в ее отражении – сложность пещеры вокруг. Вены и кристаллы стены перед ней раздробились и сгладились. Гравитация старалась придавить ее к полу, а удивительно сложный танец электронов в камнях пола и плоти Терезы отталкивали обратно. Ей удалось поймать мысль, не наглоталась ли она дури перед тем, как ее сознание ошеломила простота и сложность воздуха и ее тела, перед тем, как она заметила понемногу исчезающую границу, не способную по-настоящему отделить ее от окружающего мира…

Крыска беспокойно тявкнула. Тереза в какой-то момент рухнула на койку, сама того не сознавая. Тимоти стоял с сосредоточенным выражением на лице, совершенно забыв про рециркулятор. Дрон, пьяно шатаясь, странно поскуливал, пытаясь встать прямо.

– Это ведь не только со мной происходит, а? – спросил Тимоти.

– Не думаю, – ответила Тереза.

– Ну ладно. Было весело, Кроха, но сейчас тебе надо бежать домой.

– Что это было? Тут что-то не так с воздухом? Какие-то испарения?

– Не, – сказал Тимоти, взяв ее за руку и подняв на ноги. – Воздух отличный. Это что-то другое. И оно могло случиться с кучей народу, так что они сейчас напуганы, и будут искать тех, кто для них наиболее важен, а это как раз ты. Значит, здесь тебя быть не должно.

– Не понимаю, – сказала она.

Но Тимоти тащил ее вперед, к устью пещеры. Его ладонь как тиски сжимала ее руку. Он шел с ничего не выражающим лицом. Это пугало. Крыска семенила сзади и лаяла, словно пытаясь их о чем-то предупредить.

На открытом воздухе мир выглядел нормально. Странное чувство, испытанное Терезой, уже казалось плохим сном или случайностью. Единственное, что продолжало ее пугать – реакция Тимоти. Он взглянул вверх, осмотрел небо, кивнул сам себе.

– Так, Кроха. Вы с пушистиком возвращаетесь домой

– Вернусь как только смогу. – Она сама не знала почему, но ей хотелось успокоить его.

– Хорошо.

Все дело в том, как он это сказал. Будто его мысли гуляли в другом месте. Взрослые и раньше обращались с ней так – с вежливостью, с согласием, но отстраненно. Кроме Тимоти. Он другой. Должен быть другой.

– Ты будешь ждать меня здесь?

– Наверное, придется. Я еще не закончил, так что…

Она обняла его. Словно прижалась к дереву. Он отстранился, взглянул на нее, и в выражении его лица ей почудилось что-то вроде сожаления. Это ведь не могла быть жалость.

– Удачи, Кроха, – сказал он, повернулся и исчез в пещере.

Крыска разок гавкнула и проводила его взглядом, полная тревоги не меньше Терезы.

– Пошли, – сказала она и отправилась своим секретным ходом назад, в Государственное Здание, домой.

День был прекрасен. Листья начали отступление в свои зимние убежища, и деревья выглядели колючими. Сидящая на низкой ветке нектарница, завидев Терезу, расправила кожаные крылья и зашипела, но та не обратила на нее внимания. Широкие тучи клубились на горизонте, таща за собой серые вуали шторма. Если они придут сюда, дренажный туннель станет непроходим, и Тереза застрянет по эту сторону стен. Она ускорила шаг…

Сначала звук флаера слышался как высокий отдаленный вой, но быстро становился громче. Меньше чем через минуту после того, как она его заметила, вой превратился в рев. Черное тело из гладкого пластика с тремя холодными двигателями возникло над кронами и упало на узкую поляну. Когда отскочила дверь, Тереза ожидала увидеть светло-голубую форму службы безопасности. Она собралась представиться и объяснить, что просто хотела прогуляться. И в этом была бы лишь часть лжи.

Но, исключая двух вооруженных охранников, первым из флаера вышел полковник Илич. Он бросился к ней, лицо его потемнело. Двигатели не глушили полностью, и говоря с ней, ему пришлось орать.

– Залезай во флаер.

– Что?

– Тебе нужно сейчас же сесть во флаер. Ты должна вернуться в Государственное Здание.

– Не понимаю.

Илич стиснул зубы и указал на открытую дверь.

– Ты. Туда. Сейчас же. Это же не трудно.

Тереза отшатнулась, как от пощечины. За все годы, что Илич служил ей наставником, он ни разу не обидел ее. Всегда был терпелив, отзывчив и весел. Даже если она не выполняла задание или творила что-то неподобающее, наказание состояло из долгого разговора на тему ее выбора и целей образования. Сейчас же перед ней стоял другой человек в костюме Илича. Она почувствовала, как по щеке катится слеза. Тереза прочитала по его губам: «Да еб твою мать», но не услышала.

Он чуть склонился и исполнил жест, с каким слуга уступает дорогу хозяину, но в нем чувствовалось нетерпение. Неуважение. Злость.

О, подумала она, идя к флаеру. Да он напуган.

Крыска заартачилась перед входом, и прежде чем Тереза смогла ее уговорить, Илич приказал одному из охранников вернуться с собакой пешком. Дверь флаера закрылась с глухим щелчком, и они взмыли над деревьями. Хоть корпус флаера снаружи и казался непрозрачным, вокруг места Терезы он был не темнее тонированного стекла. Как только они поднялись над верхними ветвями, она ясно увидела Государственное Здание.

– Как вы узнали, где я? – спросила Тереза.

Илич покачал головой, и она было подумала, что он не ответит. Когда он все же заговорил, голос звучал уже с более знакомыми интонациями: терпеливо и мягко. Только теперь она знала, что это маска.

– Когда ты родилась, тебе в челюсть вживили локатор. Ни разу не бывало момента, чтобы охрана не знала, как тебя найти, а твоя безопасность – часть моего священного долга.

Звучало как язык, который почти понимаешь. Тереза разбирала значение каждого отдельного слова, но никак не могла уяснить общий смысл. Идея выходила слишком чуждой. Слишком неправильной.

– Твоему отцу казалось, что для тебя важно получить некий опыт бунта, самостоятельности, так что он разрешил эти экскурсии, если они не уводили тебя слишком далеко от Государственного Здания. Он говорил, что в твоем возрасте лазил по горам Марса соло, и таким образом многое о себе узнал. Он надеялся, ты найдешь применение независимости и одиночеству

Одиночеству. Он не знал про Тимоти, значит. И ни в каком из миров не найдется ничего, что заставит ее рассказать. Она почувствовала, как к горлу поступает ярость.

– Так что просто дай мне подумать…

Флаер промчался над наружной стеной Государственного Здания, и по дуге пошел на восток. Не на посадочную площадку, а на газон перед резиденцией. Одинокая фигура в саду проводила их взглядом. Ей показалось, что это Холден.

– Я уважал твою независимость и уединение в той мере, в какой они не выходили за рамки протоколов безопасности, – сказал Илич, – но мне потребовалось найти тебя из-за чрезвычайной ситуации.

– Чрезвычайной ситуации?

– Да, – ответил он. – Чрезвычайной.

* * *

Отец улыбнулся ей, и морщинки в уголках его глаз показались ей глубже, чем раньше. Стала ярче выражена опалесценция радужки, а под кожей переливалось неясное сияние. Раньше, когда отец еще спал, его кабинет служил спальней. Последний раз несколько лет назад. Теперь обстановку составляли: рабочий стол, сделанный вручную из зернистого лаконианского дерева, похожего на осадочную породу, широкий обеденный стол, полка с полудюжиной книг по физике и диван, на котором сидел отец. Где он и сидел, когда произошла перемена.

– Папа? – сказала Тереза. – Ты меня слышишь?

Его губы сложились в маленькое «О», как у ребенка, который увидел что-то чудесное. Он протянул руку и погладил воздух рядом с ее головой. Она взяла его руку, почувствовала ее жар.

– Он что-нибудь говорил? – спросила она.

Келли, персональный адъютант отца, покачал головой.

– Немного, но ничего осмысленного. Когда все случилось, я пошел посмотреть, что с ним, а он сидел вот так. Вот именно так. – Он кивнул на Кортазара, сидящего на краю стола. – Я сразу же вызвал доктора Кортазара.

– Ваше мнение? – спросил Илич. Голос его был холоден, и отец на это не отреагировал никак. – Что с ним не так?

Кортазар развел руками.

– Я могу только предполагать.

– Так предполагайте, – сказал Илич.

– Это событие… Потеря сознания… Похоже на то, о чем докладывал адмирал Трехо из Солнечной системы. Постоянно на слуху теория о том, что так работает оружие, убившее разработчиков протомолекулы. Что их сознание было организовано так, что этот… эффект его разрушил. Ну а Высокий Консул уже много лет все более и более уподоблялся строителям. И возможно – возможно – мог стать несколько более уязвим для атаки, чем все остальные.

Грудь Терезы пронзила боль, словно кто-то врезал ей по ребрам. Она опустилась на колени рядом с отцом, но он хмурился, глядя на что-то позади нее. Или ни на что не глядя.

– Скоро он придет в себя? – спросил Келли.

– Если бы мне разрешили работать не с единственным тестируемым субъектом, я мог бы строить догадки, – сказал Кортазар. Точно таким же тоном он говорил, что природа постоянно пожирает своих детей. По коже Терезы побежали мурашки. – Что мы имеем? Он может вернуться в любой момент. А может пробыть в таком состоянии всю оставшуюся жизнь, и в его случае это очень, очень долго. Если бы я мог забрать его в лабораторию и провести кое-какие тесты, то, наверное, разобрался бы в вопросе получше.

– Нет, – сказал Келли, и в его тоне явно слышалось, что уже не первый раз. – Высокий Консул останется в комнате до тех пор…

– До каких? – спросил Кортазар.

– Пока мы не возьмем ситуацию под контроль, – сказал Илич жестко. – Кто-нибудь за пределами этой комнаты знает о его состоянии?

Терминал Высокого Консула звякнул, запрашивая связь с высшим приоритетом. Трое мужчин переглянулись в тревоге. Отец нахмурился и с трубным звуком пукнул. Терезу как ножом резануло унижение и отвращение. Это же ее отец. Человек, с проницательностью и отвагой управляющий человечеством. Человек, знающий, как все было и как должно быть. Перед Терезой сидело лишь тело калеки, слишком сломленного, чтобы смутиться. Звонок раздался снова, и Келли перехватил его на свой терминал.

– Боюсь, Высокого Консула нельзя тревожить, – сказал он, выходя из комнаты. – Я могу принять сообщение.

Дверь за ним закрылась.

– Я могу принести сюда немного оборудования, – сказал Кортазар. – Получится не так хорошо, как если забрать его в загон, но хоть кое-что…

Илич провел рукой по голове, переводя взгляд с консула на Кортазара, а с него – на окно, за которым, как в какой-то другой вселенной, где все так же светило солнце, а жизнь не разбивалась вдребезги, рос бамбуковый сад. Тереза пошевелилась, и Илич посмотрел на нее. Они застыли, глядя друг другу в глаза.

Ее окатила волна паники.

– Теперь я должна стать главной?

– Нет, – сказал Илич, словно ее страх что-то решил. – Нет, главный – Высокий Консул Уинстон Дуарте. Он проводит с доктором Кортазаром углубленные консультации по вопросам, имеющим решающее значение для состояния империи, и беспокоить его нельзя ни при каких обстоятельствах. Просто запомнить, потому что это правда. Он особо приказал Келли держать всех, кроме доктора и тебя, его дочери, подальше от резиденции. Помнишь, как он это говорил?

– Я не… – начала Тереза.

– Ты должна помнить, как он это сказал. Он сидел прямо здесь. Сразу после происшествия. Мы все ушли к себе, а ты своими ушами слышала, как он сказал Келли, что ему нужен доктор Кортазар, и что беспокоить его нельзя. Помнишь?

Она представила эту картину. Голос отца, спокойный, жесткий, как камень.

– Помню, – сказала она.

В комнату вернулся Келли.

– Что-то случилось в кольце. «Сокол» прошел не по расписанию и подал сигнал бедствия. Спасательный корабль уже в пути, но ему нужно еще несколько часов. Может, день.

– Ладно, – сказал Илич. – Нам нужна шифрованная связь с губернатором Сонг и адмиралом Трехо. Кто-то должен взять на себя координацию военных действий. А кроме них, никто ничего не знает.

Пока Высокий Консул не придет в себя, империя – это наше маленькое тайное общество.

Переведено: M0nt

 

Глава 23: Наоми

Поток энергии, пришедший из кольца врат, был не виден простым глазом. Даже оптический телескоп мог бы различить лишь мгновенные яркие вспышки, с которыми разрывались мельчайшие крупицы материи при попадании в луч. В пространство, где толпились прибывающие в Оберон или отбывающие из него корабли, луч вошел на скорости света, конусообразно расширяющейся волной, длинною во многие и многие сотни тысяч километров. Хотя по мере распространения поток ослаб, этого оказалось недостаточно, чтобы спасти «Сан-Сальвадор». Судно Транспортного Союза успело вывалиться за границы безопасной зоны, и почти мгновенно сам корабль и все, кто был на его борту, обратились в пепел.

Сидя в общей столовой, Наоми прокручивала записи новостных лент, смотрела, как погибал в белой вспышке корабль, погибал так стремительно, что привычная частота смены кадров не передавала это в полной мере. Почти всю жизнь провела Наоми на кораблях и станциях. Шесть раз ее корабли попадали плод удар метеоритов, и дважды это сопровождалось потерей атмосферы. Доводилось ей сбрасывать ядро, пока реактор не расцвел крошечным недолговечным солнцем. И прыгать без скафандра с корабля на корабль приходилось тоже, и чувство вакуумной пустоты в легких даже десятилетия спустя мучило ее в ночных кошмарах. Она бы поручилась, что не понаслышке знакома со всеми опасностями, которые таит в себе жизнь за пределами атмосферы.

Однако это что-то новое.

– Думаешь, это сделали они? – спросила Эмма, горбясь над грушей утреннего чая. «Бикаджи Кама» шла на торможении. Треть g почему-то воспринималась странно, пока Наоми не сообразила, что отвыкла бывать в общих командных отсеках, когда там есть верх и вниз. Все равно было непривычно, но теперь она понимала почему.

– «Они» это Лакония? Или ты про людей Сабы?

Эмма вскинула брови.

– Я про Лаконию, хотя… про всех.

Экипаж расползся по камбузу мелкими группками по двое-трое, люди общались друг с другом с вежливой и тихой хрупкостью, как на похоронах. Многие, наверно, лично знали ребят с «Сан-Сальвадора», а даже если нет, то был точно такой же корабль. Чужая смерть напомнила всем, что собственная тоже бродит где-то там, поблизости.

– Не знаю, – сказала Наоми. – «Тайфун» держат на «Медине» как раз для того, чтобы оборонять все врата разом. Ударь по станции генератором магнитного поля – все врата поджарят каждого, кто окажется поблизости, но…

– Я видела данные того выстрела по «Медине». Не та мощь.

– Даже близко не та, – согласилась Наоми.

Эмма отхлебнула из груши, еще больше сгорбилась над столом и понизила голос:

– Так это мы разыграли? Пытались взять медленную зону?

– Если даже планировалась такая атака, я не в курсе, – ответила она, но в животе стянулся тугой узел. Не верилось, что Саба замыслил бы нечто настолько дерзкое, не сказав ей, но как знать? Она ведь всегда ратовала за сдержанность, за ненасильственные, долгосрочные стратегии. Если все, чего ей удалось добиться – лишь вырваться из петли... Воображение рисовало, как Бобби, Алекс и «Грозовой Шторм» с потрепанным, наспех собранным флотом несутся к вратам... Они не настолько глупы. Но даже если так, гамма-вспышка из врат намного мощнее...

– Сможешь найти, куда запрятали мою систему? – спросила Наоми. – Если восстановлю ее, поймаю сигнал Сабы. Получу отчет.

– Разыскать, пожалуй, можно, – прикинула Эмма. – Но в ближайшие четыре часа пересадим тебя на шаттл до Большой Луны и вытурим отсюда, пока мы еще вне досягаемости транзитной станции. Времени осталось мало.

– Тогда не будем мешкать.

Теперь, когда тяга поменяла внутреннюю архитектуру судна, разыскать все части ее разобранной клетки оказалось нелегко, но Наоми не нужны были все детали. Встроенная в жесткий диск программа безопасности облегчала поиск скрытых сообщений, но без ключей, которые Наоми хранила только в памяти, их не прочтешь. Все записи ее долгих переходов в грузовом контейнере с диска стерты. Если бы лаконианцы нашли устройства, вытащить из них секреты подполья они бы не смогли. Но и Наоми тоже.

Эмма привела погрузочный мех, передвинула тяжелые ящики, которые они расставили тут раньше, и Наоми нашла необходимое – сигнальный процессор с амортизатора, монитор, не тот, который был у нее, но похожий, и интерфейс ручного терминала. Они устроились в небольшой мастерской рядом с машинным цехом. Хотя ни одна из них того не произнесла, обе знали – когда они закончат, все снова будет разобрано и спрятано.

Мастерская была тесной и грязной, с длинными выцветшими потеками на матерчатых стенах. Стойки для инструментов использовались столько лет, что керамика насквозь протерлась, и из-под нее поблескивал титановый остов. Пахло маслом и потом, и Наоми нравилось здесь больше, чем где бы то ни было на «Каме».

Она просмотрела все места, куда Саба обычно запрятывал послания для подполья, но большинство из них вообще отсутствовало. Не было не только скрытых сообщений, пропали целые каналы. Вместо координационной ленты Транспортного Союза с текущими данными о местоположении кораблей и курсах крутилась повторяющаяся резервная запись. Развлекательный канал с «Медины», где молодой ведущий, едва переводя дыхание, часами трещал о трехфакторной философии дизайна, не передавал вообще ничего. Все коммуникационные линии «Медины» закрылись для любых дел, тайных или иных.

– Это хорошо или плохо? – спросила Эмма.

– Не представляю, – ответила Наоми.

– Пора сажать тебя в шаттл.

– Еще пару минут.

Эмма переступила с ноги на ногу, скрывая нетерпение. Дело не только в том, что поджимало время. Нервировала ситуация в целом.

Наоми уже почти сдалась, когда, наконец, нашла сообщение. Оно пряталось в ложных статических колебаниях навигационного маяка для ретрансляторов, которые перенаправляли сигналы связи сквозь помехи врат. Шифровалось ключом, и с шестой попытки удалось подобрать верный. Когда оно выскочило на мониторе, это был просто текст. Ни голоса, ни картинки. Ничто не указывало на то, что оно пришло от Сабы, кроме самого факта его существования.

КРУПНЫЙ ИНЦИДЕНТ В МЕДЛЕННОЙ ЗОНЕ. ПРИОСТАНОВИТЬ ВСЕ ОПЕРАЦИИ И ЗАТАИТЬСЯ. ДЛЯ ОРГАНИЗАЦИИ НЕПОСРЕДСТВЕННОЙ УГРОЗЫ НЕТ, НО УРОВЕНЬ ВРАЖЕСКОГО НАДЗОРА КРАЙНЕ ВЫСОК. ПО ПРИКАЗУ ЛАКОНИИ ПРОХОД ЧЕРЕЗ ВСЕ ВРАТА ЗАКРЫТ. ПОТЕРЯНЫ ДВОЕ ВРАТ. СЛЕДИТЕ ЗА ОБНОВЛЕНИЯМИ.

– Потеряны двое врат? – переспросила Эмма. – Что, к чертям, это значит?

– Потерпи и узнаешь, вот что это значит, – Наоми вырубила свою систему, и слова погасли.

* * *

Шаттл был двухместный. Без двигателя Эпштейна, но добротный «чайник», годный для орбитальных переходов длиною в месяц или два. Она проведет в нем не более двух дней. Такие челноки обычно арендовали новички-геологоразведчики для осмотра рудных участков или пожилые пары с целью долгого, слегка авантюрного отпуска. Остро чувствовалось отсутствие Джима. Когда «Бикаджи Кама» отстала, и Наоми настроила первое постоянное ускорение в направлении лунного аванпоста Оберона, она проверила выходные данные передатчика. Еще день назад шаттл был ремонтным и спасательным челноком Транспортного Союза. Сегодня это уже арендованное судно, зарегистрированное на «Уимзи Энтерпрайзис», и зарегистрированное аж полтора года назад. Кораблю все равно, какие байки о нем плетут. Свое дело он делает в любом случае.

Обдумывая случившееся, она включила себе фоном местную отцензуренную ленту новостей, где Лакония через жизнерадостного сухощавого диктора извергала свою официальную позицию. За несколько часов ни этот весельчак, ни сменившая его хмурая серьезная женщина так и не упомянули ни Медину, ни «Тайфун», ни вспышку гамма-излучения. И то, что потеряно два кольца врат. Только бы не Бобби с Алексом, твердила себе Наоми, только бы они не кинулись в пасть «магнетара» и не погибли. Есть даже шанс, что нынешний кризис, во что бы он ни вылился, откроет для подполья некоторые возможности. Но надо искать новый способ передачи сообщений Сабе, бутылок для посланий больше нет.

Оберон – один из лучших образчиков успеха новых звездных систем. Просторная планета с пышной растительностью и чистой водой, сотни жизнеспособных микроклиматов, а местное «древо жизни» и земная биохимия умудрялись благополучно сосуществовать, снисходительно не мешая друг другу. Поговаривали, будто фермы на Обероне выращивали земные культуры бок о бок с местными, и те служили друг для друга удобрением. Явное преувеличение, но зерно истины тут было. На Обероне не приходилось бороться за еду и воду, как во многих других мирах. Здесь имелось двенадцать городов с населением более миллиона человек, а также множество мелких поселков, ферм и исследовательских станций. Лунная станция снабжала грузами и припасами ближайшие астероиды и горстку карликовых планет, достаточно крупных, чтобы заселить их людьми. В период расцвета население Оберона составляло почти одну десятую процента от популяции Земли, и уже более двух десятилетий он был полностью самодостаточным.

Наоми считала его жутковатым.

Когда она добралась до доков, те сияли такой чистотой, какой она не видела за целую жизнь путешествий по Солнечной системе. Не то чтобы ей не нравилось это пробирающее до дрожи совершенство. Пустотные города, которые в свое время стали воплощением астерской культурной мечты, светились новизной и верой в будущее, точно как лунная база Оберона. Но те города уходили корнями в историю. Все в Солнечной системе, от огромного порта Цереры до горняцких шахт, добывающих руду и воду с астероидов, размером не крупнее корабельного трюма, пришло из единого прошлого. Да, экспансия в космическое пространство была кровавой и жестокой, наполненной не только сотрудничеством, но и насилием, но она была настоящей. Подлинной.

На здешней станции нет старых уровней, здесь вообще нет ничего старого. На Церере существовали кварталы, построенные поверх давних карьеров, где размещались гигантские двигатели, раскрутившие астероид. На Ганимеде – целые уровни туннелей, заброшенные во время войны и так и не восстановленные. Города Земли на протяжении тысячелетий возводились на руинах прежних, слой за слоем. Оберон же напоминал парк аттракционов. Готовая культура, которую с равной бодростью можно собрать где угодно. Как-то не по-человечески.

Офис «Уимзи Энтерпрайзис» прятался за дверцей размером с дверцу шкафа, как раз между киоском мороженного и адвокатской конторой по земельным претензиям. Внутри витал запах гидропоники и свежей пластмассы. Коротко стриженая женщина ее лет стояла за столом, словно раздатчица еды на вынос.

– Привет, – с едва сдерживаемой улыбкой обратилась к ней женщина.

– Я привела назад корабль, – сказала Наоми.

– Не помнишь меня, не так ли? – спросила женщина. – Не удивительно. Давно это было. Я входила в команду твоего корабля.

– Моего корабля?

– «Росинант» под командованием капитана Холдена. В старые недобрые времена, когда камни упали. Ты тогда занята была, sa sa que? С тем козлиной Инаросом. Когда мы вытащили тебя с той гоночной шлюпки, вид у тебя был, как из утилизатора.

Наоми мысленно откинула годы прочь – и щеки женщины округлились, исчезла седина. Она была пилотом. Работала на «Тихо» с Фредом Джонсоном.

– Чава Ломбо?

– Добро пожаловать на Оберон, – сказала Чава. – Здесь можешь говорить без опаски. Я каждый день проверяю на прослушку, а когда узнала, что ты едешь, проверила особо тщательно.

Ноами подошла к столу, наклонилась ближе.

– Спасибо тебе. Ты знаешь, что происходит?

– Не особо, – ответила Чава, – но могу сказать, служба безопасности Лаконии основательно обделалась с тех пор, как пришел первый запрет на транзит. Мы еще не расшифровали все каналы, но объем траффика огромен. Губернатор Сонг из кожи лезла, убирая корабли из медленной зоны до гамма-вспышки, а теперь никого не пускает ни сюда, ни отсюда.

– У тебя есть связь с Сабой? – спросила Наоми.

– Лаконианцы обновили всю систему безопасности на ретрансляторах, – сказала Чава. – Но пара лазеек у меня осталась.

– Уверена, что они безопасны? – спросила Наоми, и голос вдруг отдался странным эхом, как будто она слышала больше, чем всегда. Полутона и обертоны журчали друг сквозь друга, колыхались рябью, вибрации касались твердых поверхностей стола, пола и стен и отскакивали, порождая новые замысловатые комбинации. Наоми отпрянула назад, и глаза Чавы расширились. Она видела в них влагу, и крошечную темную точку слезного протока, и узор кровеносных сосудов в белках, похожий на карту неведомого мира.

– Бля, – выдохнула Чава, и слово зазвучало как симфония. Ошеломляюще, многогранно. Наоми падала в этот звук, в этот объемный, полный, сложный воздух…

Очнулась она, лежа щекой на шершавом фабричном ковре. Чава без кровинки в лице так и сидела за столом, оглядывала комнату, пытаясь сосредоточиться и найти Наоми. У нее ушло на это несколько секунд.

– Что… – пробормотала Чава. – Что это…

– То же самое, что случилось однажды в Солнечной системе, когда расстреляли «Палладу». Как долго мы были без сознания?

– Я… не…

– Записи есть? С камер слежения?

Чава кивнула, ее едва заметная дрожь перешла в крупную тряску, голова закачалась так сильно, что, казалось, уже не остановится. Она открыла рабочее окно на настольном дисплее. В комнате ничего, только вид на входную дверь снаружи. Когда она перематывала назад, до появления Наоми, по громкоговорителю станции прозвучал сигнал тревоги, настолько громкий, что слышен был даже внутри офиса. «Говорит служба общественной безопасности. Пожалуйста, оставайтесь на месте. Если вам нужна помощь, воспользуйтесь аварийным вызовом на вашем ручном терминале, и правительственные службы придут к вам. Не ищите помощи самостоятельно. Не покидайте свои дома или рабочие места».

– Три минуты, – сказала Чава. – А казалось, что мгновение ока.

– В Обероне есть крейсер класса «магнетар»? Это единственное, насколько я знаю, что может… или почти единственное…

– Нет, ничего такого.

– Придется рискнуть и воспользоваться твоими лазейками на ретрансляторе. Надо передать сообщение Сабе. Здесь что-то происходит, и если оно как-то связано с тем, из-за чего переполошилась Лакония, он должен знать.

Чава жестом пригласила Наоми обойти стол.

– Иди сюда.

Офис Чавы был маленьким, с белой заурядной мебелью из керамики и стали, но хорошо оборудованным. Наоми села за стол и набрала короткое сообщение, она печатала быстро, не заботясь об ошибках. Врата Оберона находились в пятидесяти пяти минутах световой задержки от планеты. Даже если Саба отзовется сразу, ответа дожидаться два часа, или дольше, если у него на ответ уйдет больше времени.

Пока они ждали, Чава приготовила ромашковый чай из офисных запасов. Приторно сладкий, но Наоми все равно выпила. Хоть какое-то занятие. Через час и тридцать пять минут отключили сигнал тревоги. «Станция в безопасности. Пожалуйста, возвращайтесь к обычной деятельности». Оптимистично до наивности.

За десять минут до двухчасовой отметки звякнула система Чавы, та открыла сообщение и остолбенела. Читая, оскалила зубы.

– Что там?

– Ничего, – Чава развернула монитор к Наоми, чтобы та сама увидела.

ОШИБКА ПЕРЕДАЧИ. РЕТРАНСЛЯТОР НЕ ОТВЕЧАЕТ. СООБЩЕНИЕ ПОСТАВЛЕНО В ОЧЕРЕДЬ НА ПОВТОРНУЮ ДОСТАВКУ.

– Ретранслятор накрылся? – спросила Наоми.

– Накрылся, – подтвердила Чава. – Тот, что внутри кольца. А это сообщение сгенерировал ретранслятор со стороны Оберона, потому что не смог достучаться до второго. Можно попробовать кое-что еще. Помехи внутри кольца – такая, сука, жесть, но пробить их можно. Есть у меня во флоте пара арендованных кораблей с лучом связи, и если подвести один поближе…

Наоми отрицательно помотала головой.

– Нет. Не так открыто. Я хочу передать кое-что, а не раскрыть организацию. Саба получит сообщение, когда будет возможность. Он знает, как найти нас. Найдет, как сможет.

Чава разочарованно фыркнула, допила остатки чая.

– Давай хоть отведу тебя на конспиративную квартиру. Будем грызть ногти в более удобном месте. Лакония к ретрансляторам относится серьезно. В чем бы ни была проблема, резервное восстановление сети связи для них точно будет в приоритете.

– Слава Богу, враг у нас эффективный, – пошутила Наоми. Чава даже слегка усмехнулась.

Но через день ретранслятор еще не работал. И на следующий день тоже. Прошла почти неделя, прежде чем скоростной зонд, проделав долгий путь к кольцу врат, прошел сквозь них и переслал обратно кадры, скрыть которые не посмела даже цензура.

Вся звездная система Оберона, с Наоми, Чавой и экипажем «Бикаджи Камы», увидела на месте тьмы между кольцами врат красочный водоворот. Стало понятно, почему не отвечает ретранслятор со стороны медленной зоны. Он исчез, как и все другие ретрансляторы. И «Глаз тайфуна». И «Медина», и все корабли, помещенные на карантин в пространстве срединного кольца. Осталась только станция пришельцев в центре, яркая, как крошечное солнце.

Наоми смотрела на нее, пока не закружилась голова, отвела взгляд, огляделась вокруг, пытаясь убедиться, что все происходит на самом деле. Потом еще раз. И еще, и еще, в порочном круге неверия.

Из маленькой искусственной вселенной между врат исчезли все признаки человеческого присутствия, словно никогда и не было, а сила, стершая их оттуда, не оставила никаких следов.

Переведено: grassa_green

 

Глава 24: Бобби

Бар нельзя было назвать даже дерьмовым. Дерьмо – это характеристика, а это место просто никакое. Искусственный камень, будто из туннелей Цереры или «Паллады», с броской текстурой, которая повторялась каждые два метра. Яркая безвкусица в стиле корпоративного дизайна. Но еда неплохая. Выращенные в чанах ребрышки в горячем маринаде с овощными кусочками, не переваренными в месиво. И приличное пиво, хоть и слишком хмельное на вкус Бобби. Настенный экран, обычно крутивший яркие моменты футбольных матчей со всей системы, показывал новостную ленту. Служа фоном для разговоров и застолий большую часть времени, сегодня он притягивал всеобщее внимание.

«Событие отражает происшествие на станции «Паллада», когда «Буря» вынужденно использовала генератор магнитного поля против сепаратистских сил», – вещала бледная дикторша с длинными тёмными волосами и серьёзным лицом. Бобби полагала, что трансляция ведется с Луны, хотя с тем же успехом она могла идти с Цереры или Марса. Нынче все новости выглядели одинаково. «И хотя предыдущий эффект имел явный триггер, и ограничивался Солнечной системой, несколько кораблей, совершивших переход уже после нынешнего события, сообщают, что оно распространилось куда шире, затронув, возможно, все известные системы».

«Предполагается, что потеря станции «Медина», «Тайфуна», и всех гражданских судов в пространстве колец связаны, но до настоящего момента мы не получили ни одного официального разъяснения».

Каспар тихо хмыкнул, – то ли кашлянул, то ли засмеялся. Джиллиан, сидящая напротив, вопросительно задрала подбородок.

– Сегодня они что-то покритичнее обычных ручных журналистов.

– До сих пор видно, как воткнутая в жопу рука цензора шевелит её губами, – не согласилась Джиллиан. – Свободная пресса рвала бы ублюдков со скоростью восемь мудаков в час, пока не добилась бы нормальных объяснений.

На экране рядом с темноволосой ведущей возник старик в косоворотке, с такой тревожной улыбкой, будто оператор камеры собирался его грабить. Баннер отобразил имя и должность, но экран был слишком далеко, и Бобби смогла разобрать только то, что старика вроде зовут Роберт. Она подалась вперед, пытаясь расслышать получше.

«Что вы расскажете нам об этих событиях, профессор?»

«Ну что. Да. Во-первых, ошибочно использовать множественное число, да? События. То, что мы видим, лучше воспринимать как единственное внепространственное событие. Которое включает всё, что мы уже знаем о... не люблю термин «инопланетная жизнь». Слишком самонадеянно. Давайте назовем их предыдущими арендаторами, и их врагами».

Улыбка старика потеплела, его позабавила собственная шутка. А Бобби возблагодарила добрых ангелов, что ей не довелось брать у него университетский курс.

Джиллиан усмехнулась:

– Они только что потеряли один из крейсеров, центр управления движением в медленной зоне, кучу кораблей и два ебучих кольца, и хотят поговорить о лимитах пространства.

Она ткнула в экран бледной костью, ещё недавно покрытой мясом.

– Да они идиоты.

Каспар пожал плечами.

– Мы только что потеряли координацию подполья из «Медины», а у нас вечеринка с пивом и барбекю.

– Мы тоже идиоты, – заявила Джиллиан.

– Уж ты-то точно, – ответил Каспар, ехидно скалясь.

* * *

То, что врата Солнечной системы закрыты до дальнейшего уведомления, было плохо. Никто из команды напрямую не говорил ничего, но им и не требовалось. Ни один корабль в системе или извне не позволял продолжать игру в напёрстки. Возможность побега оставалась. Улизнуть с Каллисто и найти корабль Транспортного Союза, где можно спрятаться. Но что дальше? Корабль никуда не попадёт, пока не снимут карантин. Надежда проскользнуть в другую систему и залечь на неосвоенной луне, пока не уляжется шум, оказывалась тщетной. Вместо этого им предстояло прятаться от тигра в его же клетке.

Дальше стало ещё хуже.

Бобби спала, когда это случилось. С каждым днём становилось всё трудней нормально отдохнуть. Она доползала до койки в бывшем складском офисе, выключала свет, а её разум погружался в работу над сценариями побега, захвата, боя и вообще преодоления любых обстоятельств, которые она могла выдумать. Счастье, если удавалось урвать хотя бы пять часов из цикла, а потому, проснувшись в этот раз совсем разбитой и растерянной, она решила, что истощение всё-таки доконало её. И только когда запищал ручной терминал, вываливая то, что жаждали сообщить ей все, от команды и аварийной службы Каллисто до ведущих новостных агентств, стало ясно, что произошедшее куда серьёзнее.

* * *

«Важно понять, – продолжал старик, заглядывая в камеру с видом доброго дядюшки каждого из зрителей, – что инциденты, хотя и расстраивают, и, даже привели к паре несчастных случаев для людей, оказавшихся в эпицентре чувствительной или опасной активности, сами по себе не представляют реальной угрозы».

«Не поясните подробнее?» – спросила ведущая.

«Эти происшествия не проявили себя какими-то долгосрочными эффектами. Нет причин видеть в них что-то большее, чем просто неудобство. Конечно, важно помнить, что их повторение возможно, по крайней мере, пока научный директорат не разберётся в причинах, и... хм... способах контроля. А до тех пор мы все как один, должны соблюдать безопасность, и быть уверены, что предохранительные системы наших транспортных средств и оборудовании работают. Но это хороший совет в любом случае, не так ли?»

Каспар понизил голос, пародируя старика:

– О, и не беспокойтесь о том, что оно разрушает врата и линкоры. Упаси боже. Не забивайте этим ваши миленькие пустые головки.

– А где Алекс? – спросила Бобби.

– Когда я видела его в последний раз, он направлялся домой, – ответила Джиллиан.

«Домой», значит на «Грозовой Шторм». Скоро должно открыться окно для побега. И Алекс мог отправиться на корабль по этой причине. Или он просто избегал её. В последний разговор она его сильно задела, а он старался уйти от конфликтов, когда мог. Бобби ни за что не призналась бы, но ей страстно хотелось, чтобы рядом оказались Амос или Наоми. Или даже Холден. Она всегда боялась, что может сломать Алекса, даже не желая того.

– Пойду пожалуй, – сказала она, покидая дерьмовый бар с лаконианской пропагандой. Остальные задержались – выпить и потрепаться, или чувствуя, что она не ищет компании.

Она шла общественными коридорами станции, засунув руки глубоко в карманы, и опустив взгляд. Учитывая физические габариты и тренировки почти с колыбели, было совсем непросто контролировать занимаемое пространство и выглядеть непримечательно. Но это было важно. Они уже пробыли на Каллисто дольше, чем ей хотелось, и она видела, как привыкает команда. У них появились любимые дерьмовые бары, бордели, парикмахерские, кофешопы и салоны игровых автоматов. Это нормально, привыкать к среде обитания. К обычной жизни, где бы ты ни находился. Но это опасно, – привычка значит известность, а излишняя известность рано или поздно приведёт в тюрьму, в загон, или в могилу.

За очередным поворотом, она разблокировала своим ручным терминалом служебный проход, и нырнула в инфраструктуру верфи. Дальше предстояла долгая прогулка по плохо отапливаемым коридорам до логова старых контрабандистов АВП. Её шаги отзывались гулким эхом, вместе с неуверенной капелью конденсата, и гулом воздушных рециркуляторов. Стены здесь покрывали древние граффити, большая часть – надписи на астерском языке, или вообще какие-то шифры. Те, что она могла разобрать, желали мучительной смерти ООН и МКР. Ненависть прошлого казалась теперь почти привлекательной. Аутентичной, а потому более реальной, чем Лакония.

Есть ли мне чем гордиться? Стала ли вселенная лучше со мной, чем до меня?

Девочкой она полагала, что понимает, каким будет будущее. Улучшение. Прогресс. Она ждала, что будет служить своей нации, защищать усилия по терраформированию от обидчивой Земли и одичавшего Пояса. Едва научилась говорить, а уже знала, что не доживет до дня, когда человечество свободно шагнёт по поверхности Марса, но верила, что умрет в мире, покрытым зеленью генетически модифицированного мха, растущего под сиянием магнитосферы. Реальная жизнь до неузнаваемости отличалась от той мечты. Более удивительная, более разочаровывающая. Но чувство присутствия в ней теперь исчезло. У неё была своя роль, сначала на «Росинанте», теперь на «Шторме». Были свои люди. Свой долг – Марс, что потемнел и изменился. Метастазировал в империю и тот грандиозный проект, в котором она не желала участвовать.

Впереди ещё десятилетия, если поддерживать правильный режим лечения и тренировок. Вселенная, в которой она умрёт, ещё могла стать лучше сегодняшней, но ей было трудно верить, что она будет лучше той, в которой она родилась. Слишком многое потеряно, а изменения в том, что сохранилось, часто выходили за пределы её понимания.

Зазвонил ручной терминал. Сообщение от Джиллиан, всё ещё заседавшей в баре. Бобби покосилась неодобрительно. Джиллиан умная женщина и хороший боец. Пара десятилетий жизни в конечном итоге убедит её создать собственную команду, а не подрывать её авторитет. Но сейчас Бобби не в настроении выслушивать её излияния. И всё же она капитан, а Джиллиан её старпом. И она приняла соединение. Выскочила пометка: «ДУМАЮ, ТЫ ЗАХОЧЕШЬ ЭТО УВИДЕТЬ». Бобби запустила сообщение.

Снова появился настенный экран бара. Частота обновления создавала муар на лице ведущей новостей, но не настолько, чтобы Бобби не смогла различить картинку. Или мужчину в окне рядом с ней. Старик исчез, и теперь его заменило знакомое лицо. Адмирал Антон Трехо с «Бури», де-факто – губернатор Солнечный системы.

Бобби остановилась.

– ...запланировано на месяцы, – сказал Трехо.

– Значит, ваше возвращение в Лаконию не связано с событиями в пространстве колец? – спросила ведущая.

– Никоим образом, – улыбнулся Трехо. Лгал он в тысячу раз лучше ведущей. – Но подозреваю, что люди придут к такому выводу. То, что случилось с «Мединой», это трагедия, и я оплакиваю гибель людей так же глубоко, как и остальные. Но Научное Управление и сам верховный консул заверили меня, что ситуация под контролем. А я просто старый моряк, который займёт свой следующий пост. В этом нет ничего драматичного. Вице-адмирал Хоган – хороший человек и готов принять командование. Я полностью верю в него.

На экране возникло третье окно, потеснив Трехо и ведущую в два меньших окошка, более искажённых помехами. Вице-адмирал Хоган – серьезный молодой человек в голубой лаконианской рубашке. По возрасту он годился в старшие братья Каспару.

– Ну, к слову о гражданах Солнечной системы. Я хотел бы поблагодарить вас за...

Запись оборвалась. Бобби набила большим пальцем: «ЭТО ИНТЕРЕСНО». Прислонилась к стене. Трехо уходит из Солнечной системы, может уже в пути. Новый офицер – лаконианец, не ветеран марсианского флота – принимает командование над Бурей. Даже если бы она ещё не приняла решения, новая информация убедила бы её сейчас.

«Шторм» покоился на широкой посадочной платформе, куда влезло бы ещё три таких корабля. Протекторы, высотой больше Бобби, могли перекатывать платформу по огромной пещере их укрытия. Полукилометровый неосвещенный проход с пологим подъемом вёл к скрытому ангару на поверхность спутника. Сейчас корабль стоял вертикально, поддерживаемый козловым краном, высился словно башня, конусами приводов почти касаясь поверхности, а верхней частью теряясь в тенях наверху.

Она вскарабкалась на кран по металлической лесенке, не став вызывать лифт. Когда шлюз наконец впустил её в корабль, она отключила ручной терминал от системы Каллисто, и синхронизировалась со «Штормом». Маловероятно, что соединение с обеими сетями сразу их выдаст, но как говорится, ненужные риски им совсем не нужны.

Корабль подсказал ей, что Алекс в мастерской, а четверо других членов экипажа в разных частях корабля. Но в данный момент для неё имело значение только то, что Алекс один. Разговор, который она планировала, не для чужих ушей. По крайней мере, пока.

Мастерская выглядела не производственным цехом, как на «Росинанте», а выставочным залом, или спа-салоном. Шкафы прятались в слегка изогнутых переборках с ярко выраженными обводами. Стены светились, создавая мягкое и равномерное освещение без теней. Алекс стоял у одного из верстаков с промышленным принтером, похожим скорее на выращенный, чем собранный. Он похудел, больше чем в разгар своей семейной жизни. Остатки шевелюры побелели, бледная щетина усов подкрасила тёмные щеки. Он напоминал ей мороженщика из школьной лавки, в давние времена её детства. Но вот он взглянул, кивнул, и сходство исчезло. Он снова был только Алексом.

– Сломалось чего? – спросила она, кивая на принтер.

– Центральная скоба в амортизаторе давно поизносилась. Старую оторвал, печатаю замену, – сказал он. – Какими судьбами на корабле?

– Искала тебя, – сказала она. – Нам нужно поговорить.

– Думаю, было бы неплохо.

– То, что ты сказал... О том, почему меня... всё время тянет куда-то. Возможно, тогда ты был прав.

– Спасибо.

– Но не теперь, – сказала она. – Ситуация для нас изменилась. И с закрытием врат, изменились все расчёты.

– Мы ещё можем встретиться с кораблями Транспортного Союза. А врата откроются. В смысле, не будут они держать их вечно закрытыми, и плевать мне, что там случилось.

– Но до тех пор мы здесь застрянем. Но не это главное. Они потеряли «Тайфун». А таких монстров было всего три. «Сердце Бури» здесь, потому что в этой системе концентрируются силы и ресурсы. Население.

– История, – добавил Алекс. – О том времени, когда всем правила не Лакония.

– И это тоже, – согласилась Бобби. – «Глаз Тайфуна» контролировал врата. «Голос Вихря» в Лаконии, защищает домашнюю систему. И что бы за катастрофа там не случилась, одно звено выпало. И начались перестановки. Трехо отозвали. Пространство колец не контролируется. Всё сказанное о том, чтобы показать людям, что битву можно выиграть, по-прежнему верно, а если план сработает, мы уменьшим их флот до одного линкора. Может, они оставят его в Лаконии. Может, отправят в пространство колец, если сочтут, что сегодняшнее не повторится снова. Но они точно не отправят его сюда. Подполью станет намного проще перемещаться в Солнечной системе. Это всё ещё самая важная из систем, и мы сможем начать долгий путь по её возвращению. Это больше не только символическая победа. Но ещё и тактика, и стратегия. Я не могу упустить такой шанс.

– Я понимаю, что ты пытаешься сказать.

Принтер пару секунд прочирикал что-то сам себе.

– Я знаю, у тебя есть условия, – сказала Бобби. – И я их уважаю. Правда.

– Нет, не так, – начал Алекс. – Просто я...

– Я не хочу, чтобы ты лез в это, если не уверен. Нет, послушай. Это авантюра. «Буря» – самая смертоносная из машин, когда-либо построенных людьми. Мы оба видели, как она держится в бою. Даже если удастся доставить посылку, нельзя знать наверняка, что антивещества хватит, чтобы уничтожить её. У тебя ребёнок. А вскоре у него, видимо, родится свой. Холдена нет. Амоса нет. Наоми подалась в отшельники. Роси законсервирован. И... если это не сработает, «Шторм» тоже уйдёт. Если не хочешь участвовать, никто не осудит.

– Если не хочу участвовать?

– Если хочешь уйти в отставку. Мы сделаем тебе новую личность, или создадим легенду для старой. Найдем работу на Церере, Ганимеде, или здесь. Что угодно. Сможешь и вправду узнать Кита и его жену. Никто не станет думать о тебе хуже из-за того, что ты этого хочешь.

– Только я сам...

– Ты нужен мне на все сто процентов, или не нужен вообще.

Он почесал подбородок. Принтер звякнул, сообщая о завершении работы, но Алекс не спешил вытащить свою новую скобу.

– Ты говоришь, как капитан этого корабля, – сказал он. – И когда ты говоришь так официально, у тебя меняется дикция. Ты знала? Чуть-чуть, но заметно. И я понимаю, о чём ты говоришь, как капитан. И знаю, зачем ты это говоришь. Но мне нужно, чтобы ты сделала мне одолжение, как мой друг.

Никаких одолжений, никаких компромиссов, ты либо в деле, либо выходишь, – чуть не вырвалось у Бобби.

– Чего ты хочешь? – спросила она.

– Расскажи Наоми. Если она скажет, что это неправильно, прислушайся. Но выслушай её обязательно.

Бобби чувствовала отторжение. Былая ссора узлом засела у неё в кишках, твёрдая, словно камень. Но...

– И если она согласится?

Алекс расправил плечи, чуть напружинился и любезно улыбнулся. Никто на корабле, кроме Бобби, не смог бы понять, что он подражает Амосу.

– Тогда мы разъебём это мудачьё в пух и прах, раз и навсегда.

Переведено: Kee

 

Интерлюдия: Танцующий медведь

Холдена разбудил утренний свет, струящийся через высокое окно и отбрасывающий тени на потолок. Последние остатки сна – что-то о крокодилах, засевших в рециркуляторе воды, и о том, как они с Наоми пытаются выманить их оттуда солонкой – ускользнули. Он потянулся, зевнул и выбрался из широкой кровати с мягкими подушками и плюшевым одеялом. На минуту встал в ногах кровати, чтобы осмотреться. Цветы в вазе у окна. Тонкий узор на простынях. Пальцами ног он провел по мягкому теплому ковру. И молча повторил про себя то, что повторял всегда, каждое утро с самого начала.

Это клетка. Ты в тюрьме. Не забывай.

И довольно улыбнулся, ведь кто-то смотрел.

Душевая выложена речными камнями, гладкими и красивыми. Вода всегда теплая, мыло источает запах сандала и сирени. Полотенца пушистые и мягкие, белые, как свежевыпавший снег. Он побрился, глядя в зеркало, специально подогретое, чтобы не запотевало. Лаконианская форма – не переработанная бумага, а настоящая ткань, – сложена в ящичке, выглаженная и чистая. Одеваясь, он мурлыкал под нос легкую песенку из детства, ведь кто-то слушал.

В Лаконию он прибыл в гораздо менее приятной клетке. Допрашивали его в боксе. Били. А в первые дни грозили кое-чем похуже. Потом искушали свободой. Даже властью. Могло быть хуже, много хуже. В конце концов, он же причастен к атаке, покалечившей «Медину» и приведшей к тому, что по всем звездным системам империи рассеялись агенты подполья. А кто-то из них даже умудрился прихватить с собой один из первых эсминцев Лаконии. Холден многое знал о мединском подполье, знал, как оно работает и кто в нем состоит, знал, где их искать. А то, что жив он и с ногтями на пальцах – так это потому, знал он еще и о мертвом пространстве на «Буре», которое появилось, когда применили генератор магнитного поля. Знал, что такие же мертвые пространства есть во всех системах, кроме Солнечной. Он был единственным из всего человечества, кто, – в сопровождении порабощенных протомолекулой остатков детектива Миллера, – побывал внутри инопланетной станции и своими глазами увидел судьбу создателей протомолекулы. И как только лаконианцы дали шанс, он все это вывалил на них. Сказать, что он охотно взаимодействовал по данному вопросу, было бы преуменьшением, а его информация о подполье с каждой проходящей неделей все более устаревала. Его даже перестали расспрашивать о нем.

Дуарте человек вдумчивый, образованный, цивилизованный и убийца. Он обаятелен, забавен, пожалуй слегка меланхоличен и, насколько мог судить Холден, совершенно не осознавал своего чудовищного честолюбия. Подобно религиозным фанатикам консул искренне верил, что любые его деяния оправдываются целью. Даже свое личное бессмертие, как и грядущее бессмертие дочери, Дуарте, прежде чем захлопнуть эту дверь за собой, умудрился преподнести как необходимое бремя во благо человеческой расы. Прелестный маленький крысеныш – вот кто он такой. И хотя Холден уважал его, в чем-то этот человек даже нравился ему, он никогда не забывал, что это монстр.

На двери Холдена имелся замок, но управлял им не Холден. Сунув в карман выданный ему ручной компьютер, он вышел во двор, прикрыл дверь. Войти может любой, кто пожелает. Если по какой-то причине они решат запереть от него дверь или, наоборот, запереть его внутри – так и сделают. Он неторопливо, руки в карманах, прошагал по дорожке, которую с обеих сторон обрамляли колонны. Вазоны с папоротниками с Земли. Наверно, и почва оттуда. Прямо перед ним из столовой выскочил какой-то мелкий чиновник и понесся дальше, отвернувшись, как от пустого места. Как будто Холден папоротник. Декоративный.

Здешняя столовая просторней всей палубы «Росинанта». Светлые сводчатые потолки и открытая кухня, где в любое время дня и ночи дежурили три повара. Несколько столиков вдоль окон, еще десяток – сзади во дворе. Свежие фрукты. Свежие яйца. Свежее мясо, сыр и рис. Но без перебора. Элегантность проистекает из труда и уважения к людям, а не от демонстративного расточительства. Преданность ценится выше богатства. Удивительно, сколько можно узнать о человеке, просто спокойно просидев несколько месяцев внутри созданного им мира.

Как обычно он поставил себе на резной деревянный поднос тарелку с рисом и рыбой. И тарелочку поменьше с ягодами и дыней. Некрепкий кофе в белой керамической чашке размером с суповую миску. В нише в глубине зала одиноко сидел Кортазар, что-то просматривал на ручном терминале. Холден ухмыльнулся и, в нарушение всех правил, присел напротив профессионального вивисектора-социопата.

– Доброе утро, док, – поздоровался он. – Давненько не виделись. Вселенная все так же добра к вам?

Кортазар закрыл файл, который читал, но Холден успел заметить фразу «неопределенный гомеостаз». Непонятно, что это, а поискать в справочниках нельзя, узнают.

– Дела идут прекрасно, – ответил Кортазар, и блеск его глаз подтверждал, что так оно и есть. А значит, у кого-то, кто не Паоло Кортазар, дела совсем плохи. – Очень хорошо.

– Вот как? – вежливо поинтересовался Холден. – И чем же они так хороши?

На секунду Кортазар заколебался, не поделиться ли, но передумал. Как видно, был в хорошем настроении. А доктору нравилось, когда он знал больше, чем окружающие. Давало ощущение власти. Бдительность он терял, когда бывал зол или раздражен. Или пьян. Пьяный и ноющий на жизнь Кортазар – лучший Кортазар на свете.

– Чем бы ни были, рассказывать не собираюсь, – он взял со стола свою тарелку с едва тронутой едой и встал. – Прошу простить, задерживаться не могу. График.

– Если позже выкроите время, разыщите меня, сыграем в шахматы, – предложил Холден. Он проиграл Кортазару уйму шахматных партий. Даже не пришлось поддаваться. Парень был силен. – Меня всегда найдете дома.

Оставшись один, Холден в молчании поедал завтрак, впитывая атмосферу зала. За время, проведенное здесь в качестве танцующего медведя, он усвоил четко – не ищи ни к чему ключ. Погрязнешь в поисках – упустишь что-то важное. Лучше пассивно подмечай, что происходит. Например, как хмурятся повара, переговариваясь друг с другом. Какой поспешной походкой заходят в столовую высшие сановники и торопливо покидают ее, как напряжены их плечи.

Со дня, когда случился тот странный сдвиг восприятия с выпадением из времени и сознания, в Государственном Здании установилась эта атмосфера. Что-то происходило, но Холден не знал, что. Ему никто ни о чем не рассказывал. А он не спрашивал. Ведь всегда кто-то подслушивал.

Покончив с завтраком, он поставил тарелку в мойку, получил две обычные чашки свежего кофе на вынос, прихватил в карман полсвязки сосисок. И направился в сад. Было немного прохладно. Времена года в Лаконии длиннее, чем земные, но все вокруг уже дышало осенью. Высоко над головой ветер носил диковинное, похожее на медузу облако, сквозь его прозрачную плоть просвечивала синева неба. Пост охраны представлял собой простую скамью, на ней сидел молодой парень, квадратным подбородком напоминающий одного из кузенов Алекса.

– Доброе утро, Фернанд, – сказал Холден. – Вот, принес тебе кой чего.

Охранник улыбнулся и помотал головой:

– Говорил же, нельзя мне ничего принимать от вас, сэр.

– Понимаю, – сказал Холден. – Жаль, знаешь ли, потому что кофе, который подают в VIP-столовой, отменно хорош. Зерна обжарены точно в меру, а не так, словно надо было скрыть улики. Вода минерализована, но опять же – не до вкуса нефильтрованного пойла с рудников. Отличная штука, но...

– Звучит восхитительно, сэр.

Холден поставил один стаканчик на скамью.

– Просто оставлю его здесь, а ты благополучно избавишься от него. А от этого стакана пусть избавится лейтенант Яо. Ей я слегка подсластил.

– Передам ей, – заулыбался охранник. Понадобилось несколько недель, чтобы добиться этого от парня. Немного, но и не пустяк. Любому из сотрудников Государственного Здания, кто видел в Холдене человека, шутил с ним или проводил с ним дни по заведенному распорядку, будет чуточку сложнее его убить. Что бы он ни делал – все играло свою роль. Любая мелочь могла решить в его пользу, если встанет вопрос между милосердием и пулей в затылок где-нибудь в кустах неподалеку. Усмехнувшись охраннику, словно тот ему лучший друг, Холден неторопливо побрел в сад.

В жизни Государственного Здания сложился свой уклад. Каждого затягивает рутина, знает он о том или нет. Здесь, в самом сердце империи, вокруг корпусов, служивших источником силы и власти, кружились тысячи людей, и он мог бы целую жизнь выслеживать всех. Как будто сидишь и наблюдаешь за ульем термитов, пока каждое насекомое не перестанет быть отдельно взятым организмом, а превратится в составную часть чего-то более крупного и более древнего. Проживи Холден столько, сколько вознамерился жить Дуарте, все равно не познал бы всех тонкостей. Для нынешних целей довольно схем попроще: Кортазар любит выигрывать в шахматы, лейтенант гвардии предпочитает кофе с сахаром, а дочь Дуарте часто гуляет в саду по утрам, особенно когда расстроена.

Часто гуляет, но не всегда. Некоторые дни Холден проводил, хотелось думать, в ее стиле – часами читая старые приключенческие романы или просматривая официальные развлекательные каналы. Не новости. В принципе, ему разрешены все каналы государственной пропаганды, но новости он смотреть не мог. Они либо злили, а он не мог позволить себе злиться, либо со временем начинали казаться правдой. Этого он тоже позволить себе не мог.

Сегодня он выбрал маленькую пагоду возле искусственного ручья. С местной растительностью вокруг. Иссиня-черный аналог хлорофилла, который создала эволюция Лаконии, придавал листоподобным отросткам здешних растений более темный оттенок, чем у зелени, среди которой рос Холден. Они были широкие, чтобы ловить энергию солнца. Высокие, чтобы быть выше конкурентов. Сходные трудности порождают сходные решения, на Земле, например, способность летать эволюционировала пятью различными способами. Умные ходы в проектном поле. Так называла это Элви Окойе.

Он вытащил карманный компьютер и почти на два часа погрузился в историю загадочного убийства на ледовозе, совершенного в Поясе еще до того, как открылись врата, и написанную тем, кто на ледовозе явно не бывал. Первым признаком того, что он больше не один, стал лай. Он отложил книгу, а из-за изгороди галопом выскочил старый лабрадор, ухмыляясь так, как умеют ухмыляться только собаки. Холден достал из кармана сосиску, и пока старушка ела у него с ладони, чесал ее за ушами. Нет лучшего способа заслужить доверие людей, чем понравиться собаке, и нет лучшего способа заставить собаку полюбить тебя, чем подкуп.

– Кто у нас хорошая собака? – приговаривал он. Пес фыркнул, и тут появилась девочка. Тереза, наследница престола. Принцесса империи. Ей четырнадцать, подростковый возраст, когда все эмоции ярко написаны на лице. Беглого взгляда хватило, чтобы понять: что-то ее надломило.

– Привет, – сказал он, как всегда. Повторяй каждый раз одно и то же – и картина становится привычной. Он тоже стал привычным. А привычное не представляет угрозы.

Обычно она отвечала «Здравствуйте», но сегодня она нарушила порядок. Не ответила вообще, смотрела на собаку, избегая взгляда Холдена. Веки ее покраснели, под глазами тени. Лицо бледнее, чем всегда. Что бы ни случилось, для нее это личное. Это сужало варианты.

– Представь, какая странность, – начал он. – Видел за завтраком доктора Кортазара, а он в таком аврале. Обычно он не прочь немного поболтать. А сегодня пулей умчался из столовой. Даже отказался надрать мне задницу в шахматы.

– Он сейчас занят, – сказала Тереза. И голос у нее был надломленным. – У него пациент. Доктор Окойе. Та, что из Департамента Науки. И ее муж тоже. Она ранена, она здесь, в Государственном здании, приехала поговорить с отцом. Она не сильно пострадала. С ней все будет хорошо, но доктор Кортазар помогает ее лечить.

Под конец своей речи она кивнула, словно внимательно следила за тем, что говорит, и сказанным довольна. Небольшой такой кивок. Играй она в карты, из-за таких жестов проигралась бы в пух и прах.

– Жаль слышать, – сказал Холден. – Надеюсь, она поправится.

Он не спросил, что случилось. Не докапывался до информации. Лучше оставить все как есть. С тактической точки зрения иное поведение будет ошибкой.

– Эй, – сказал он. – Я, наверно, не тот, от кого ты хочешь это слышать, но знаешь что? Все будет хорошо.

Глаза девочки расширились, взгляд стал жестким. Это не заняло и секунды.

– Не понимаю, о чем вы, – она развернулась и пошла прочь, хлопнув ладонью по бедру, подзывая собаку. Псина перевела взгляд с нее на Холдена, в темно-карих глазах мелькнуло сожаление. Надежда получить еще сосисок перевесила отчаяние.

Холден указал ей на уходящую Терезу:

– Ступай. – Собака тявкнула разок, дружелюбно фыркнула и потрусила следом за хозяйкой.

Холден вернулся к книге, но сосредоточиться не мог. Выждав с час, он убрал ручной компьютер и встал. Поднялся прохладный ветерок. Он подумал, не вернуться ли в камеру за курткой, но решил, что не стоит. Некоторый дискомфорт сегодня казался очень к месту. Вместо этого он направился к мавзолеям.

Гирлянды цветов лежали в углу, там, где камень соприкасался с землей. Красный, белый и роскошный пурпур. Некоторые из цветов были местные лаконианские, некоторые – из гидропонного резервуара. Их будут менять, пока не поступит приказа прекратить. Если приказать забудут, на могиле Авасаралы всегда будут свежие цветы.

Сверху на него смотрело вырезанное из камня женское лицо. Наверно, это просто игра воображения, но почудилось, будто она усмехнулась. Как будто то, что она мертва и больше не обязана исправлять ошибки этого огромного, тайного дерьмового шоу, которое есть человеческая история, ее реально смешит. Он смотрел на нее и вспоминал ее голос, ее манеру двигаться. Ее цепкие, умные, безжалостные вороньи глаза.

– Что происходит? – спросил он. – Что я вижу, что?

Плевать, даже если они слышали. Без контекста все равно не поймут.

Он видел, что Тереза разбита горем. Государственное Здание гудит от беспокойства. Кортазар – титулованный, самовлюбленный, одержимый протомолекулой Кортазар – тайно ликует. В звездной системе Лаконии, а может, и где-то еще очередной эпизод странного выпадения из времени и пространства. Вернулась Элви Окойе, и это использовали как предлог для присутствия Кортазара в Государственном Здании. Потому что Кортазар нужен там, и рад быть там, но зачем он там на самом деле – все скрывают.

Сложи одно с другим и… что-то случилось с Дуарте.

Если это правда, то у Кортазара развязаны руки. И значит, его планы препарировать и убить дочь Дуарте резко набрали обороты. А раз Элви вернулась из миссии по другим системам, то и планы Холдена тоже пошли вперед. Теперь это гонка, и он сильно подозревал, что отстает. Плохо. Он надеялся, что у него будет больше времени.

«Не скули, как жалкая сучонка, – одернула в мыслях Авасарала. – В одной руке надежда, в другой – полно дерьма. Еще поглядим, что перевесит. Давай, работай».

Сперва он хмыкнул, потом вздохнул.

– Справедливо, – сказал он мертвой женщине. На этот раз она не ответила. Когда он развернулся и зашагал обратно к зданиям, первый по-настоящему холодный порыв ветра всколыхнул чужую почти-траву. К ночи наверняка начнется буря. Может, снег. Снег везде одинаков.

Нужно продумать следующий шаг. Может, Элви. Может, ее муж, Фаиз. Фаиз всегда нравился ему. Может, Тереза. Может, пора сходить к Дуарте, если еще не слишком поздно. Если бы только было чуть больше времени…

Вечная проблема всех тысячелетних рейхов. Вспыхивают и гаснут, как светлячки.

Переведено: grassa_green

 

Глава 25: Наоми

За долгую жизнь Наоми не раз видела, как меняется история. В той реальности, где она родилась, Земля и Марс вступили в альянс, целью которого стало удерживать сапог на шее астеров, таких как она. Инопланетная жизнь упоминалась разве что в научных гипотезах и в триллерах развлекательных каналов. Одни изменения наступали медленно, и момент их прихода легко было упустить. Смена идентичности астеров, из отбросов до фактически правящей партии на пике власти Транспортного Союза, заняла десятилетия. И восстановление Ганимеда. А другие перемены были стремительны, или казались такими. Путешествие Эроса. Открытие врат. Астероиды на Земле. Возвращение Лаконии.

При всём разнообразии, внезапные изменения происходили одинаково. Какими бы ни были, с их наступлением люди впадали в шок. Не только Наоми и её окружение, а всё огромное и разнообразное племя людей. Моментами казалось, что они всё ещё обезьяны африканской саванны, замирающие от львиного рыка. Все жизненные принципы вдруг ставились под сомнение. Мы всегда враждовали с внутренними планетами, а теперь? Мы всё ещё не способны достичь дальних рубежей солнечной системы, но можем ли шагнуть за них? Земля всё стерпит, разве не так?

Это чувство Наоми не любила, но знала. Больше того, видела в нём силу. Такие моменты открывали возможности. Несли новые союзы, эмпатию, обновлённое и всеобъемлющее чувство единения человеческого племени. Или становились ядом, что десятилетиями отравлял умы, приветствуя старые войны на новых кровавых полях сражений.

Оберон затаил дыхание и ждал, не явятся ли хищники по его душу. Она видела страх в местных новостях, ставших теперь единственными. В глазах лаконианского губернатора. И должна была признать – в своём сердце тоже.

«Тайфун» был абсолютным символом лаконианского господства. После неумолимого покорения «Бурей» системы Сол, правление Лаконии стало данностью. Не только потому, что Лакония нашла способ защитить пространство колец от атаки из любых врат, даже всех одновременно, хотя и по этой причине тоже. Но ещё из-за понимания того, что находясь в медленной зоне, «Тайфун» уже на полпути к чьему-то дому. И если он начнёт движение, его не остановит уже ничто, кроме имперской прихоти.

И вот его не стало.

Станция «Медина» – яркая особенность пространства колец с самого начала. Один из первых кораблей, прошедших через кольцо Солнечной системы, и занявший своё место ещё до открытия остальных врат. Самый дальний торговый пост новой земельной лихорадки, а затем – регулятор движения в центре колониальных миров. С историей, – от мормонского корабля поколений, до линкора АВП, – столь же богатой и сложной, как и жившие там люди. Неизменный факт экспансии человечества, незыблемый, как сами врата.

Не стало и её.

Случись что-нибудь одно, и было бы проще. Но то, что карающий молот, нависший над каждой головой в империи, и самое стойкое человеческое присутствие в сети колец, исчезли вместе, рвало сердце Наоми сразу в двух направлениях. Она ликовала и оплакивала одновременно. А ещё испытывала чувство глубокого беспокойства, исходящее из усвоенной истины, что знать – это совсем не то же самое, что понять.

– Как ты обычно предпочитаешь яйца? – спросила Чава.

Наоми, сидя за кухонной стойкой, потёрла сонные глаза.

– Восстановленные из порошка, и распылённые по тарелке раздатчиком.

– Хм... тогда... взбивать?

– Было бы здорово.

Апартаменты Чавы находились в престижной части станции, если здесь вообще имелась непрестижная часть. Оберон просуществовал не так долго, чтобы история построила что-то на его костях. Ничего ещё не успело сменить прав владения, назначения, или изначального смысла. Яркая индустриальная белизна на кухне Чавы полностью соответствовала задумке дизайнера. Папоротники в гидропонных вазах показывали свои бедные корни и зелень листьев именно так, как это лучше всего смотрелось бы на картинках. Панорама, открывавшаяся из окон на общественное пространство трёх нижних уровней, словно в городской квартире на Земле, только без уборщиков, создавала ожидаемый эффект. За одно, или может, четыре следующих поколения Оберон разовьёт собственный стиль и характер, которого он пока не имел.

А может, чтобы увидеть его, Наоми просто нужно было выпить кофе и немного потренироваться. Такое тоже возможно.

– Хорошо спалось? – спросила Чава поверх шкворчания и хлопков яичницы на горячей сковороде. – Гости для меня редкость. Ты первая, кто провела в гостевой больше ночи.

– Выспалась прекрасно, – ответила Наоми, – А есть какие-нибудь новости?

Рядом с локтем Наоми, покоящимся на стойке, Чава выставила белую керамическую чашку и маленький стеклянный френч-пресс, уже наполненный чёрным кофе.

– Комиссар транзитной станции запретил движение через врата, пока не придут инструкции от Лаконии. Что проблематично, ведь ретрансляторы так и не работают. А Транспортный Союз протестует – один траспортник был в пути, когда дерьмо попало в вентилятор, и они твердят, если груз не доставить в Фархом, через год там будут одни голодающие.

Наоми налила себе кофе. Чёрный напиток заполнил ярко белую чашку, и пустил пар. Запах чуть легче, чем она привыкла. Интересно, понравился бы такой кофе Джиму?

– А чем ответил губернатор?

– Радиомолчанием. Ходят слухи, что он давно берёт взятки. И его лояльность не совсем ясна.

– Странным образом освежает, – похвалила Наоми кофе, оказавшийся вкусней, чем она предполагала. Очередной неуловимый кусочек сна покинул её, а запах яичницы стал маняще привлекательным.

Чава заметила это и улыбнулась.

– Проголодалась?

– Ещё как, – ответила Наоми. – А местное подполье. Как оно выглядит? Что за ресурсы использует?

Чава пожала плечами.

– Мало что могу сказать. Саба держит нас в неведении. Не уверена даже, насколько он сам в курсе, разве что знает, к кому при случае обращаться.

Она увидела свою ошибку и поджала губы.

– В смысле, знал... Не могу поверить, что он...

– Понимаю, – сказала Наоми. – Без координации мы больше не подполье. Мы тринадцать сотен разных подпольев, которые не могут общаться друг с другом.

Связь, думала она, потягивая кофе. Связь всегда была проблемой.

Чава перемешала яйца на сковородке, и переместила пушисто-жёлтое облако на белую тарелку.

– С другой стороны, в данный момент насчитывается тринадцать сотен разных Лаконий. Даже меньше. Многие маленькие колонии не успели обзавестись губернаторами на местах. И они практически свободны.

– Но могут погибнуть без поддержки. Не думаю, что лозунг «умереть свободным» так уж привлекателен, если перестает быть риторическим.

– Правда, – согласилась Чава.

Яйца на вкус были странными. Более плотной и существенной консистенции, чем подобие, производимое «Роси», и с другим послевкусием, насчет которого Наоми поначалу не могла определиться – нравится или нет. Впрочем, полный желудок, это всегда прекрасно. И отлично сочетается с кофе.

Чава не поднимала тему будущего Наоми. Обе понимали, что пока слишком много неизвестных, чтобы строить планы. Даже существуй корабль, способный продолжить игру в напёрстки, не было Сабы, чтобы отправить ей информацию для анализа или рассмотреть её рекомендации. Роль Наоми в подполье, и их способность к выживанию – всё стало крайне эфемерным. И они маскировали пробелы гостеприимством и добротой. Наоми была гостем Чавы. Спала в её гостевой. Ела её еду, пила её кофе, словно они сёстры.

Странно было думать, что другие могут так жить. Не только обычные граждане. У людей подполья тоже были красивые квартиры с тщательно выверенными видами из окна, свежими фруктами и кофе. И это было так преувеличенно нормально, что ощущалось как сыр в мышеловке. Сможет ли Чава бросить всё это так же, как Наоми бросила и Роси, и Алекса с Бобби? Или комфорт притупит чувство опасности, удержит её здесь дольше, чем нужно, если что-то пойдет не так? Если что-то уже пошло не так?

– Что не так? – спросила Чава, и Наоми поняла, что хмурится.

– Задумалась..., – она переключилась на менее грубое определение, чем «об инстинктивном неодобрении твоего образа жизни», – об управлении движением в медленной зоне. А ведь тот грузовик пойдет во врата вслепую. Как и любой другой.

Высказав это вслух, она поняла, что эта проблема действительно её беспокоит.

– И напряжение будет расти. Миры, которые ещё не самодостаточны... Они конечно выждут какое-то время. Но рано или поздно рискнуть, пройдя во врата, будет лучше, чем смотреть, как гибнет твоя колония.

– И это правда, – Чава разбила на сковороду ещё одно яйцо. – Но как восстановить пространство колец, я тоже представляю слабо. Это возможно, когда станет ясно, что именно произошло, и есть ли способ избежать повторения. А кто разберётся? Лакония отправит туда ещё один корабль-убийцу, только если заранее будет готова его потерять.

– Это начинает выглядеть как приемлемая плата за риск, – слегка легкомысленно заявила Наоми. Но она и сама не чувствовала, что это правда. По крайней мере, пока.

– Периодичность имеет значение, – сказала Чава, пока новое яйцо начало пузыриться и похлопывать от жара. – Может быть, это произошло лишь однажды. А может, это случается раз в тысячу лет. Или каждый третий четверг, начиная с сегодняшнего дня. Мы даже не знаем, что послужило причиной.

– К тому времени, как у нас наберется достаточно точек для построения адекватной диаграммы разброса, мёртвых кораблей станет слишком много.

– Был бы способ определять, что входящее судно рискует стать летучим голландцем. Если никто не смотрит, кто будет за этим следить? И вся сеть связи в настоящей момент лежит. Даже если бы кто-то следил, им пришлось бы придумать, как сообщить остальным. А у руля никого. Хочешь ещё кофе?

– Нет, спасибо, – ответила Наоми, а её разум уже мчался куда-то вслед за новой мыслью.

Не только они с Чавой вели такие разговоры. Тысячи других людей на Обероне размышляли о том же: в ресторанах, барах и на кораблях, путешествуя через бесконечную пустоту между здешним солнцем и вратами. Так всегда начинает проходить шок. Так момент за моментом творит сам себя.

И не только Оберон. Каждая система с вратами рассматривала одни и те же вопросы, страшась одного того же возможного будущего. Каждая, включая Лаконию.

Мысль наконец оформилась. Горе от потери Сабы и «Медины», и нежданное исполнение мечты об уничтожении «Тайфуна». Страх перед загадочным врагом, и тем, что количество жертв будет расти. Всё вело к одному и тому же выводу.

Словно кошмар, где всю ночь бежишь от чего-то, чтобы в итоге всё равно оказаться у него в лапах. Никого у руля.

– Прости? – переспросила Чава, выкладывая на тарелку золотистый желток своего яйца. – Ты что-то сказала?

– Нам придется нарушить некоторые протоколы, – ответила Наоми. – И мне понадобится доступ к мастерской. Нет идей, где бы раздобыть торпеды, а? Боеголовки не нужны. Только движки и рамы. И лучше дальнего действия.

– Я разузнаю, – пообещала Чава. – А много тебе надо?

– В идеале около тринадцати, или четырнадцати сотен.

Чава засмеялась, но тут же осеклась, увидев, что Наоми и не думает шутить.

– И если предложение в силе, я, пожалуй, выпью ещё кофе, – добавила Наоми.

* * *

Верфь, найденная Чавой, в Солнечной системе считалась бы мелкой. Тысячи таких разбросаны по Поясу. Импровизированные мастерские, что обслуживали рудовозы и частников, для которых оплата стыковки с Каллисто, Церерой, или любым другом центром, была непосильной. Если отбросить факт, что возраст здешнего оборудования не превышал пятнадцати лет, такое место можно было встретить где угодно.

Управляющий, парень с выцветшей татуировкой расколотого круга АВП на шее, и звавшийся Зеп, говорил по-английски, мандарински, португальски, и на диалекте астерского, который намекал, что родом он с Троянских астероидов Марса. Он показал ей верфь: высокий, бледный пузырь из керамики и стали с резкими белыми прожекторами над головой, и масляным туманом из разбрызгивателей каждое утро, чтобы хоть немного прибить лунную пыль. Всё было липким на ощупь, и воняло порохом. Первое место в системе Оберона, напоминавшее дом.

Даже несмотря на масло, мелкодисперсные частицы – каменная крошка тоньше пыли, которую не могла отшлифовать даже эрозия – были достаточно опасны, чтобы носить маску и защиту для глаз. Она осмотрела ряды списанных кораблей, изъятых или изуродованных, случайно или умышленно, до такой степени, что продавать их имело смысл только на металлолом. В основном – орбитальные челноки и полуавтоматические геологоразведчики. Шаттлы её не интересовали, а вот на некоторых исследовательских автоматах имелись зонды. Не обладавшие дальностью или скоростью настоящих торпед, но для начала сойдёт. За долгое, выматывающее утро она собрала полдюжины, по её мнению, заслуживающих более пристального внимания.

Идея не отличалась от «писем в бутылках», которыми она пользовалась раньше. Отличался масштаб. И ставки. Она поместит передатчики и взрывчатку в зонды, а потом будет отправлять их через разные врата. Так она не подвергнет опасности корабли, проходящие через вновь опустевшую медленную зону, а сообщения нельзя будет отследить. Любой, кто слушает, примет послания точно так же, как и те, что она отправляла до этого. Над формулировками придется поработать. Ведь это будет первая весточка от подполья со времен исчезновения «Медины». И важно всё сделать правильно. Но ещё важнее сделать всё быстро.

В нео-нуар фильмах, которые так любил Алекс, один момент повторялся столь часто, что стал клише. За все годы он приелся настолько, что она даже перестала обращать внимание. Перестрелка, обязательно с опереточной хореографией и неправдоподобно вместительными магазинами. Герой и злодей отыгрывают сценарий с невообразимыми сюжетными загогулинами, которые режиссер выдумал, чтобы сцена отличалась от остальных таких же. Но в итоге у обоих кончаются боеприпасы. И разрешение эпического насилия сводится к тому, кто быстрее перезарядится.

В этой точке стояли сейчас подполье и империя. Оба разрознены. Кто бы из них ни сумел организоваться быстрее, он выживет. За Лаконией оставался перевес и в огневой мощи, и в технологиях. Но если подполье восстановит сеть связи быстрее, то развеет миф об имперской неотвратимости. И тогда преимуществ Лаконии станет недостаточно.

Скорость имела значение. Если бы выжил Саба, и выжила «Медина», сейчас ему следовало подняться, заявить о себе, и стать публичным лицом оппозиции. Сковать тринадцать сотен разрозненных подполий, оставшихся в отрезанных системах, обратно в единое целое, использовать замешательство противника прежде, чем оправится Дуарте. Сделать кризис поворотным моментом, даже ценой усиления давления на Драммер и Союз. Наоми сама сказала бы ему, что это необходимо. И была бы права.

Зазвонил ручной терминал. Она сняла очки, респиратор, и приняла вызов. Вызывать могла только Чава. Она находилась в своем офисе, – волосы идеально уложены, блузка безупречна, а манеры настолько вежливые и профессиональные, словно привычка так выглядеть создана ежедневной практикой.

– Организовала защищенное соединение, о котором ты просила, – сказала она. – Правда, световая задержка не позволит устроить диалог.

– Очень далеко?

– Порядка пятидесяти минут в одну сторону.

Наоми представила систему Оберона. Три газовых гиганта, большой и малый пояса. «Бикаджи Кама» всё ещё далеко от врат. Время есть.

– Спасибо, – поблагодарила она.

– Без проблем, – ответила Чава. – Скидываю маршрут и ключ шифрования. Увидимся вечером за ужином?

– Я бы не хотела навязываться...

– Ты не навязываешься, – успокоила Чава. – К тому же, у меня безопаснее, чем где-либо ещё.

– Тогда да, спасибо тебе.

Чава улыбнулась и разорвала связь. Наоми просмотрела конфигурацию пакета данных, и присланную информацию. Если всё сработает, её сообщение незаметно проскользнёт в систему Транспортного Союза и достигнет нужных ушей, а в частности, Эммы Зомороди.

Наоми осмотрела себя через фронтальную камеру. Пыль, кожа в потёках пота. Волосы скорее серые, чем чёрные. Морщины у глаз и в уголках губ. Вот она – женщина, что отвергла предложение Высокого консула Уинстона Дуарте прожить остаток жизни во дворце с любимым мужчиной, ради работы, которой она никогда не хотела. Она улыбнулась, и женщина на экране стала выглядеть счастливой. Истощенной, да. Сильно потрёпанной жизнью, да. Но счастливой. Она начала запись.

«Эмма, я должна попросить тебя нарушить протокол. Я хочу, чтобы ты выслала мне всё, что знаешь о статусе и функциях подполья. Контакты. Названия кораблей. Процедуры. Передай мне всё, что у тебя есть. Если сможешь связаться со своими оперативниками, скажи им, что в ближайшем будущем от меня ожидаются подобные запросы».

«Я знаю, что именно от этого я предостерегала тебя раньше, но ситуация изменилась. «Медина» вышла из игры, и мы потеряли Сабу. Мы должны перегруппироваться, реорганизоваться. И кто-то должен взять на себя инициативу».

Густая струйка пота протекла на висок, и медленно направилась к брови. Она машинально смахнула её, убрав от глаз прядь волос.

«Отныне, и пока вы не услышите от меня иного, я беру на себя управление подпольем».

Переведено: Kee

 

Глава 26: Элви

Элви разбудил собственный крик. Она не помнила сна, лишь подавляющий, парализующий страх. На попытку закричать ушли, казалось, целые часы, в итоге же получился еле слышный стон, впрочем, его громкости хватило, чтобы привести ее в сознание. Она проснулась в темноте, взмокшая от пота и благодарная за следующие несколько часов без сна.

Комнату любезно предоставили власти Лаконии. Две кровати, обе со встроенными автодоками. Одна для нее, другая для Фаиза, который дышал все так же глубоко и тяжко. Не глядя ясно – ее стоны, по счастью, его не разбудили. Спасибо и за это тоже. Свет она включать не стала. Трость возле кровати, Элви легко ее нашла. Подтащилась к краю матраса, собралась и рывком спустила ноги. Боль была адская, но через пару секунд отпустило. Стоять уже получалось гораздо лучше, она даже почти не опиралась на трость.

А эти ночные кошмары держатся цепко.

Стараясь не шуметь, чтобы не потревожить мужа, она пробралась во мраке к шкафу. Прислуга оставила для них халаты из плотного текстурированного хлопка с подкладкой чуть ли не из настоящего шелка. Она по очереди влезла в рукава, поплотнее запахнулась и вышла во двор, к каменной скамье, испещренной сложными математическими узорами, как в мечети.

Спасение помнилось ей обрывками. Она помнила, как отдала приказ об экстренной эвакуации «Сокола». Как очнулась уже в нормальном пространстве и звала на помощь. Как ползла по крови и амортизационному гелю к Фаизу. Это виделось довольно четко. И еще несколько здравых мгновений, когда она затягивала ремень на голени Фаиза. В какой-то миг она решила, что теряет слишком много крови и сунула сжатый кулак в дыру в своей ноге, хорошенько придавила. Пожалуй, вот что было самым худшим – рука ушла под кожу по самое запястье, зрелище – как при сбое визуальной обработки данных. Но тогда она гордилась столь изящным решением. Жгут накладывать куда сложнее.

Говорят, она была в сознании, когда пришел спасательный корабль, но она не помнила. Из отчета, прочитанного позже, она узнала, что Джен выжила и где-то в городе на лечении. Что адмирал Сагаль погиб, лишившись половины головы. Что Тревон формально числится пропавшим без вести, поскольку вполне мог выжить даже без руки.

Потери среди остального экипажа были схожи. Выжила примерно половина. И каждый так или иначе пострадал. «Сокол» удалось стабилизировать и привести домой для восстановления. И изучения.

Протрубила местная зверюшка. Четыре раздельные ноты в разном темпе, повторенные снова и снова. Брачный зов. Угрожающий. Сообщающий улью об источнике пищи. Неизвестно, в общем, какой, но звучало красиво. Стылый ночной воздух беспокоил Элви, но не хотелось возвращаться внутрь за пальто. Она просто посидит здесь, пока не устанет, и тогда снова вернется в постель, или же подыщет местечко в одном из этих роскошных вестибюлей и дождется рассвета там. А если кто-то спросит, с чего вдруг леди в халате и с тростью разгуливает ночью по округе, она скажет, что это секретная информация.

Экзобиология не медицина. Элви больше понимала в предиктивных параллельных моделях эволюции, чем в лечении ран. Не будь у нее определенного положения в Научном Директорате, ей бы даже не позволили взглянуть на свои медицинские записи, и по очень веским причинам. Довольно опасно пытаться интерпретировать одну область знаний с позиций другой, пусть даже схожей. Обычные люди не представляют, сколько литературы посвящено научным нюансам и вопросам единого понимания. Даже с помощью экспертных систем она, скорее, разобралась бы в физических тестах Джен Лайвли, чем в своей истории болезни, хотя бы потому, что знает, что ни черта не понимает в физике.

И все же она взглянула.

Медицинской бригаде стоило огромного труда сохранить жизнь ей и Фаизу. Края ран, там, где из тел повырезало куски плоти, оказались странными. Что-то в тканях препятствовало свертыванию, отчего сразу вспомнились летучие мыши-вампиры и пиявки. Организмы, питающиеся кровью и продуцирующие антикоагулянты. Но вряд ли на корабль напало что-то подобное. У разрезов палуб такие же идеально ровные края.

Полный отчет еще не был готов, только черновик, но допуск к нему у Элви был. Сагаль, по-видимому, погиб мгновенно. Другие члены экипажа прожили достаточно долго, чтобы израненный «Сокол» успел протащить их через врата, уводя от опасности, не считая опасности истечь кровью или умереть от шока. Исчезли, ни больше и ни меньше, целые куски материи. Просто исчезли. Кусок ее бедра, ступня Фаиза. Большая часть лобной доли мозга Сагаля. Весь Тревон за исключением руки. Пропавшие части не были вырваны. Их словно аккуратно вырезали и забрали… куда-то. В общей сложности, «Сокол» потерял двенадцать процентов массы, и совершенно беспорядочно. Те темные существа, что двигались между пространствами, не целили в экипаж. Части людской плоти они удаляли только потому, что люди попались им на пути. И от этого было еще страшнее. У убийц, по крайней мере, есть мотивы.

Она откинула полу халата и оглядела рану. Бледный медицинский гель, которым заполнили утраченную плоть, все больше розовел. Уже прослеживались линии, где начали формироваться кровеносные сосуды. В ближайшие недели и месяцы нарастут мускулы и кожа. В итоге, вероятно, на бедре останется бесцветное пятно, там, где сформируется молодая кожа. Сагаль же... Ее передернуло. Все еще трудно поверить, что его нет.

Она не заметила, как рассвело. Отсюда, со двора восток не виден, но небо Лаконии постепенно серело. Исчезли звезды и огни строительных платформ. И даже тогда первым делом она обратила внимание на поднявшийся гомон местного зверья, да на нежный уксусный запах, который издавала одна из здешних птиц во время брачного сезона. Элви совершенно закоченела, но так и сидела на скамье, пока не появился Келли, личный помощник Дуарте.

– Майор Окойе, – поздоровался Келли. – Вы рано.

– Или поздно, – попробовала улыбнуться Элви. Вышло не очень.

– Ночью из Солнечной системы прибыл адмирал Трехо.

– Быстро он.

– Как я понимаю, такая тяга крайне изнурительна. И все же он спросил, не присоединитесь ли вы к нам после завтрака.

– Конечно, – ответила Элви. – Однако единственный, с кем мне действительно нужно поговорить – высокий консул.

Улыбка Келли ничего не выражала:

– Лучше обсудите это с адмиралом.

* * *

Прежде Элви видела Антона Трехо только на экранах. Живьем он слегка разочаровывал, но только на первый взгляд, потом, парой минут спустя она поняла, почему этот человек стал самым титулованным лаконианским военным. Коренастый. Волосы темные, поредевшие, сквозь них просвечивал череп. Пронзительные зеленые глаза. Несколько лет назад он менее чем за месяц завоевал всю человеческую цивилизацию. Однако держался он обходительно и тихо, словно все, кроме него, хрупки, не сломать бы ненароком.

Он явно не собирался никому ничего доказывать.

Комната для совещаний была самая обычная. Кресла с мягкой обивкой и длинный низенький стол из полированного камня. Кроме нее тут собрались одни мужчины. Полковник Илич, Элви с ним уже встречалась раньше, когда пришлось вступить в армию, Келли, который привел ее сюда, и ее непосредственный руководитель Паоло Кортазар, возглавляющий Научный Директорат и координирующий практически все научные исследования Лаконии. Уинстон Дуарте отсутствовал.

– Спасибо, что присоединились, доктор, – сказал Трехо, когда она заняла место напротив. – Я читал отчеты о том, что случилось в пространстве колец. Редкостная херня.

Ругательство она восприняла как знак уважения. Он держал ее за ровню.

– Да уж, – согласилась она. – Надеюсь, больше такое не повторится.

– Приложим все усилия. Я сам слегка понервничал во время перехода. Нет, я, конечно, был под снотворными. Вы, я слышал, были в сознании, когда шли в одном из этих новых погружных амортизаторов? Мне бы точно не понравилось. Терпеть не могу спать на переходе в двадцать g, но переживать такое наяву не люблю еще больше.

– Рада, что для вас уже все позади, – ответила Элви. Кортазар пожал плечами и принялся рассматривать ногти. Откровенно скучая. Ему не нравилось, что ее пригласили на совещание. Из вредности она решила еще потянуть время. – Надеюсь, обошлось без проблем?

– Да, да, – успокоил Трехо. – Со мной все хорошо. Хотя проблемы есть. Уже есть попытки самовольных переходов через врата. Один бедняга из Беллорофона хотел проскочить на скорости. Войти в пространство кольца и выскочить из него на той же тяге. Он был не в курсе, что все врата немного сдвинулись. Его корабль ударил в край врат примерно в трехстах километрах левее того места, куда он целил.

– Ой, – охнула Элви.

– Людей охватывает отчаяние. На одну полностью самостоятельную звездную систему приходится десять тех, кому не выжить в одиночку. Торговля для них единственный вариант. Вопрос жизни и смерти. Без доступа к трафику жди гибели.

– Мне жаль, что так вышло с «Мединой» и «Тайфуном».

– Адмирал Сонг была настоящим флотоводцем, – сказал Трехо. – Приняла смерть на мостике. Большего никто из нас просить не может. Но за мертвых выпьем позже. У меня проблема, доктор. И я намерен часть своей проблемы переложить на вас.

Кортазар вздохнул и отвернулся. Трехо рассказал, что случилось с высоким консулом, потом, пока Элви приходила в себя, велел Келли принести чаю. Чай был зеленый, заваренный в чугунном чайничке и разлитый по керамическим чашкам. Она выпила две, прежде чем оправилась от шока.

– То есть империей никто не управляет, – сказала, наконец, она.

– Империей управляем мы, пока высокий консул не будет готов вернуться к своим обязанностям, – поправил Трехо. Потом, после паузы добавил: – Или пока его дочь не достигнет того возраста, чтобы занять его место.

– Она очень умна, – сказал полковник Илич. – И управляема. Высокий консул полагал, и я с ним согласен, что власть должна передаваться по наследству, это вселяет чувство уверенности. Право первородства широко распространено во всех культурах и исторических эпохах. Конечно, никто не собирается наделять девочку всей полнотой власти, пока она не проявит способностей и желания.

– Сколько ей? – спросила Элви.

– Дуарте рассчитывал еще на парочку столетий, чтобы выучить ее, – сказал Трехо. – Черт, да он думал, что она так и останется на скамье запасных. Но карты легли иначе, так что играем тем, что имеем. Не собираюсь подслащивать пилюлю, доктор. На нас многое свалилось, и большая часть упадет на Научный Директорат.

– А я чем могу помочь? – спросила Элви. Прозвучало лучше, чем: «А я за каким хером вам понадобилась?»

– Ваша главная задача – вернуть высокого консула, – приказал Трехо. – Доктор Кортазар посвятит вас во все, чего ему удалось добиться. Надеемся, пара свежих глаз разглядит то, что он упускает.

Элви покосилась на Кортазара. Он не смотрел на нее. Так вот почему он дуется. Трехо усомнился в его компетенции. Неприятно, должно быть.

– А я, пока вы работаете, буду разруливать текущие дела, – говорил Трехо. – «Голосу вихря» еще несколько недель до пробного запуска, но размещать корабли с экипажами в пространстве колец мы не станем, мы ограничим транзит. «Вихрь» отправится защищать Лаконию. «Буря» останется в Солнечной. Ситуация неспокойная, надо приглядывать за всем, а Солнечная – самая проблемная из систем.

– А контроль трафика? – спросила Элви.

– Изнутри мы врата контролировать не можем, – сказал Трехо. – Стало быть, придется снаружи. У нас двести восемьдесят линкоров класса «пульсар», а врат, за которыми надо присматривать – тысяча триста семьдесят одно.

На мгновение Элви увидела, какой страшной тяжестью давит на него случившееся. Взгляд ярко-зеленых глаз уставился в никуда, на лице сквозь бодрость и уверенность проступила усталость. Но миновала секунда, и все исчезло.

– Корабли я размещу в системах с самым высоким трафиком. Восстановим работу связи. А когда будет готов «Вихрь», перепрограммируем все строительные платформы на производство снарядов с антивеществом. И тут перед нами встает вторая по важности задача. Думаю, все согласны, план «око за око, а там посмотрим, готов ли противник к сотрудничеству» пошел не слишком гладко. Будем готовиться к войне. Все, что вы выясните, даст нам…

В кровь Элви хлынул адреналин. Сердце молотком стучало в ребра.

– Да вы совсем охренели?

Илич с Келли переглянулись, словно ждали такой реакции. Кортазар усмехнулся.

– Извините, – сказала Элви. – Хотя нет, постойте. К черту извинения. Вы охренели? Не видели, что только что случилось?

Трехо по-бычьи наклонил голову. Сквозь редкие волосы светилась кожа.

– Я понимаю, для вас это трудный разговор, доктор. Вы многое пережили. Но я военный, а мы на войне, это факт. Война идет с той минуты, как наш корабль впервые не прошел транзит.

– Те сущности убили...

– Я знаю, что они сделали! – гаркнул Трехо. Ее аж отбросило на спинку кресла. – И знаю, почему. Потому что мы их ранили. А значит, им можно навредить, и раз они не ищут мира, я намерен собрать все силы и ранить их еще. Честно говоря, мне это тоже не нравится. Выступать против того, чего мы не понимаем, применять незнакомое оружие, изучая его возможности прямо на поле боя. Дурацкая война, но какая есть. Если победа возможна, я намерен победить. А вы мне поможете.

В голове вспыхнули сотни возражений, но тут же угасли под взглядом пронзительных зеленых глаз.

– Да, сэр, – сказала она.

– Хорошо. Приступайте к работе с доктором Кортазаром и сообщайте мне о любых идеях и успехах.

– Сообщу, – сказала Элви, а Кортазар одновременно с ней произнес: «Мы сообщим». Трехо кивнул, будто они сказали одно и то же. А потом добавил, обращаясь к Элви:

– Если мой план действий вам не по душе, это легко исправить. Просто верните мне моего босса.

– Я попробую, – пообещала Элви.

* * *

Перед тем как отправиться из Государственного Здания в Научный Директорат, Элви решила ненадолго заглянуть домой. Хотелось проветрить голову, но ничего не вышло. Мысли продирались, будто через гель. Разболелась нога, и бессонные часы давали о себе знать, очень тянуло прилечь, теперь, когда у нее полно дел. А может, она просто поняла, что отпущенное на лечение время истекло, а она даже близко не в порядке.

Территория вокруг была прекрасна. Лучше самых роскошных курортов. Диковинные кожистые летуны, которых здесь называли нектарницами, вились над зданиями в вышине, больше похожие на летучих мышей, чем на птиц. Мимо пронеслось что-то вроде стрекозы, крылышки ее жужжали так же, и в то же время совсем не так, как у стрекоз с Земли.

Масштаб проблемы слишком велик. Так много миллиардов людей в стольких звездных системах, в одиночку такое не потянуть. Любому человеку. Наверно, потому Дуарте решил, что больше не будет человеком. И дочь его не будет тоже. Элви пожалела, что не стала математиком. Математиков не отправляли на Илос. А без Илоса она не оказалась бы лучшим экспертом по ранам реальности, которые оставили те темные твари. Ее не призвали бы в Лаконию. И она не была бы здесь. Одно маленькое решение по молодости – и вся жизнь сложилась бы иначе.

Когда она вывернула к своему двору, у входа в сад сидел Фаиз. Его нога заканчивалась ярко-синим коконом размером с ботинок, там уже начала отрастать новая ступня. Другую ногу он положил на скамью. А рядом, опираясь на спинку скамейки, стоял Джеймс Холден.

Словно почувствовав на себе ее взгляд, Холден поднял голову и помахал рукой. Выглядел он старше, и в то же время будто бы совсем не изменился. Она направилась к скамейке, все сильнее опираясь на трость. Гель в бедре жег огнем. Следующие несколько часов на ногах в лабораториях Кортазара представлялись кошмаром.

При ее приближении Холден с Фаизом коротко обменялись парой фраз, и Холден быстро зашагал прочь. Пока она добрела до мужа, он уже скрылся за живой изгородью.

Фаиз подвинул здоровою ногу, давая ей сесть. Под глазами у него залегли темные мешки, но улыбка осталась такой же веселой и сардонической, как в тот день, когда они познакомились. Или в тот, когда она вышла за него замуж. Или в тот, когда они чуть не погибли, потому что террорист заминировал посадочную площадку.

– Наверно, жизнь я прожила неправильно, – пожаловалась она.

– Знакомое чувство, – ответил он. – Но потом я смотрю на тебя, и понимаю, что что-то в моей жизни было верным. И плевать, даже если моя предыдущая инкарнация укокошила священника.

Она взяла его за руку, переплела с ним пальцы. Будущее уже не казалось таким мрачным.

– У меня сейчас состоялся очень интересный разговор, – поделился Фаиз.

– Как и я у меня, – ответила она. – Но мой разговор засекречен, так что рассказывай первым.

– Ну, он был ужасно уклончив, но по-моему наш старый друг Холден только что сообщил мне, что Кортазар замышляет убийство.

Переведено: grassa_green

 

Глава 27: Тереза

Все стало по-другому. Она пыталась притвориться. Что отец всего лишь болен, как иногда случается с нормальными отцами. Встала утром, увидела рядом Крыску. Как обычно, прошлась по садам Государственного Здания. Все обращались к ней точь-в-точь как всегда, кроме знавшего правду Илича.

Скорее всего, думала она, все считают, что отец проводит углубленные консультации с лучшими умами империи по поводу происшествия с «Тайфуном». Люди верили в отца. Он был сутью Лаконии. Ей показалось, что охранники слегка вытянулись, когда она прошла мимо. Что повара в столовой приберегли для нее лучшие угощения. Не потому, что она заслужила. Просто она была ближе всего к нему, а они хотели показать свою пользу. Их напугало то, что они видели. Ее тоже. Но их истории заканчивались словами «все будет хорошо», а ее – нет.

Ближе Илича у нее никого не осталось, но теперь он чаще уходил, и реже проводил время с ней. Когда они виделись, единственным уроком становились новые правила. Ни с кем не говори о высоком консуле. Не показывай страха. Не покидай территорию Государственного Здания.

Она пробовала смотреть новости и любимые фильмы, но сосредоточиться на них не выходило. Пыталась читать любимые книги, но слова скользили мимо сознания. Пробовала изо всех сил бежать вдоль стены, чтобы боль и изнеможение отняли саму способность что-то думать или чувствовать. Это хотя бы как-то помогало забыться.

После обеда или перед ужином она приходила посидеть с отцом. Келли купал и одевал его, так что когда бы они ни пришла, он выглядел подтянуто и опрятно. Она садилась рядышком за стол и на его дисплеях прогоняла несложные математические доказательства или схемы древних битв. Иногда, словно в глубокой задумчивости, отец кивал на изображение. Иногда поглаживал воздух вокруг ее головы, будто что-то там видел.

Она поймала себя на том, что внимательно изучает его. Разглядывает. Кожа на его щеках огрубела из-за старых шрамов от акне. Волосы на висках немного поредели. Кожа под подбородком стала дряблой от старости. И другие признаки. Опалесценция, которая порой заставляла его кожу сиять перламутром, а порой исчезала вовсе. Грозовая тьма в его глазах.

Чем больше она наблюдала, тем меньше он напоминал ее отца – великого человека, шествующего и через вселенную, и через собственную жизнь Терезы с непреклонностю бога – и все больше… просто кого-нибудь. Хуже всего становилось, когда он выглядел грустным. Или испуганным. Он не замечал, как она плачет.

Илич делал, что мог.

– Извини, что мы мало видимся с тех пор, как… ну, с тех пор как.

Они сидели у фонтана, где он объяснял ей, что такое водоизмещение. Как заставить плавать что-то, что тяжелее воды, сделав его пустым. Она смотрела на рябь на поверхности воды и думала, всплывет ли она сама.

– Все нормально, – ответила она. – Я понимаю.

Его кожа казалась пепельной. Глаза – водянистыми от усталости и стресса. Улыбка осталась той же. Раньше Тереза думала, что его улыбка значит, что он ее не боится. Теперь казалось, что это всего лишь хорошо подогнанная маска.

– Не знаю, поможет ли, – сказал он, – но отчасти то, что ты сейчас чувствуешь – нормально. Каждый рано или поздно проходит через момент понимания, что его родители – всего лишь люди. Что эти легендарные в его жизни личности тоже борются и сомневаются. Что стараются изо всех сил, сами не зная, к чему стремиться.

Гнев в груди Терезы стал первым теплым чувством за много дней.

– Мой отец – правитель человеческой расы, – сказала она.

Илич усмехнулся. Он что, всегда так хихикал, и она только сейчас это заметила?

– Да, это кое-что меняет. Но я не хочу, чтобы ты чувствовала себя одинокой.

«Может, тогда что-нибудь сделаешь, чтобы мне не быть одинокой? – промолчала она. – Или ты думаешь, мне достаточно твоего сочувствия?»

– Знаю, хранить такой секрет тяжело, – сказал Илич. – Мы делаем это по единственной причине – ты и твой отец крайне важны.

– Понимаю, – ответила она, представив, как он станет выглядеть, если утопить его в фонтане. – Все будет хорошо.

В эту ночь она не спала. Ее заразил гнев, тот самый, что так удивил ее в Эльзе Сингх. Как только Тереза укладывала голову на подушку и закрывала глаза, тотчас начинала ругаться с Иличем. Или с Кортазаром. Или с Джеймсом Холденом. Или с отцом. С Коннором. С Мюриел. С Богом. Даже когда ей удалось немного забыться, через минуту она проснулась от боли в крепко стиснутых зубах. «Серьезно? Ты – одна из самых злобных личностей, каких я только знаю, Кроха,» – сказал Тимоти у нее в голове. Теперь это казалось правдой.

В полночь она встала. Крыска дважды стукнула хвостом по полу.

– А ты хули так радуешься? – рявкнула Тереза.

Хвост Крыски замер, седые собачьи брови поднялись в недоумении. Тереза включила государственный новостной канал и стала смотреть, как Лакония издает успокаивающий шум профессиональными голосами. Ремонт ретрансляторов во вратах уже ведется, коммуникационную сеть восстановят в течение нескольких недель. Вскоре после этого продолжится нормальная торговля между мирами. До тех пор высокий консул будет в каждом конкретном случае лично определять, какие именно корабли значимы для империи настолько, чтобы разрешить им транзит. По данным Научного Директората нет никаких признаков, что трагедия в пространстве колец, унесшая столько верных лаконианской мечте жизней, повторится. Ложь, полуправда, выдумки и прочее дерьмо.

Сердце Терезы разрывалось от горя и гнева, а над ними шире неба нависало чувство сокрушительного предательства, которое она никак не могла понять.

Крыска беспокойно тявкнула. Тереза оскалила зубы в ухмылке.

– Мне нельзя говорить правду. Нельзя ничего чувствовать. Покидать комплекс тоже нельзя, – сказала она. – Мне ничего нельзя. А знаешь, почему? Потому что я крайне важна.

Тереза встала, подошла к окну, открыла. Крыска нервно оглянулась.

– Ну, – сказала Тереза. – Идешь, нет?

* * *

Она еще никогда не уходила из комплекса ночью. В темноте все казалось больше. По земле ползало множество насекомоподобной мелюзги, собираясь в рисунки из светящихся линий под ногами Терезы, словно сухая рябь на поверхности земли. Холодный ветер шуршал меж голых деревьев. Вдали послышался чей-то зов, похожий на звук флейты. Ему ответили два таких же, еще дальше. Ветер нес запах перца и ванили. Илич как-то говорил ей, что химия Лаконии настолько отличается от той, в которой развивалось человечество, что люди, стараясь как-то понять этот мир, из-за дезориентации начинали чувствовать запахи, которых на самом деле не было. Тереза выросла здесь, и ей они казались совершенно нормальными.

Крыска рысила рядом, каждые несколько шагов косясь на Терезу, словно спрашивая: «Ты уверена?» Тереза знала дорогу на гору как свои пять пальцев и совершенно не боялась сбиться с пути.

Илич в ее воображении ругался и брызгал слюной. Говорил, что правила существуют не просто так, а для ее безопасности. Что она не может просто брать и творить что пожелает и когда пожелает. Он должен уже знать, что она ушла. Плюнула на его правила. Хотя бы ради этого уже стоило уйти. Ну что он сможет сделать? Запрет ее в комнате? Когда отец придет в себя, Иличу придется отвечать за все, что он сделал за это время. Отец знал, что она уходила из комплекса. Если уж он не останавливал ее, Илич тоже не посмеет. Он только устанавливает правила, соблюдение которых не может обеспечить. Закон без наказания – не закон. Просто пшик.

Она поняла, что уже близко, когда живая изгородь зашевелилась, и на нее виновато уставились луковичные фальш-глаза ремонтных дронов. Они разразились серией нисходящих щелчков – очевидный вопрос, на который у нее не было ни ответа, ни времени. Крыска, которая обычно принималась лаять и пытаться играть с дронами, сегодня ночью все внимание отдавала Терезе.

Дроны пошли вслед за ними в каньон. Держаться тропы в глубокой тьме было непросто, но Тереза все равно шла вперед. Она зашла так далеко, и теперь ее начали одолевать сомнения. Что, если она перепутает пещеры и спугнет какого-нибудь спящего местного зверя? Что, если Тимоти не окажется на месте? Высоко в небе переливались и сияли строительные платформы. Прищурившись, можно было разглядеть даже «Вихрь», третий корабль класса «магнетар». То есть нет. Теперь он второй. Опять послышалась флейта, на этот раз ближе. Жаль, Тереза не захватила фонарь. Не подумала, что звезды будут светить так тускло.

Она нашла глубокую тень, судя по всему, под уступом из песчаника. Шагнула в нее, вытянув руки в стороны. И уже через пару шагов разглядела свет пещеры. В пещере было и светлее, чем ночью на улице, и теплее. Дроны шли следом за Терезой, ну или другие такие же уже сидели здесь изначально. Она их не различала.

Сердце забилось быстрее. Она точно знала, что вот сейчас завернет за последний угол, и обнаружит, что лагерь Тимоти исчез.

– Тимоти! – позвала она дрожащим голосом. – Ты здесь?

Справа раздался металлический щелчок, и из тени выступил Тимоти с пистолетом в руке. Он покачал головой.

– Тебе нужно быть осторожней, Кроха, – сказал он. – Мои глаза уже не те, что раньше.

Выражение лица Тимоти и то, как небрежно он держал пистолет, были до того комичны, что Тереза рассмеялась. И не могла остановиться. Смех, казалось, жил собственной жизнью, веселье рвалось из нее с неудержимым жестоким буйством. Растерянное выражение на лице Тимоти лишь добавляло смеха. Она стонала, согнувшись пополам и держась за бока, и в какой-то момент заметила, что больше не смеется. Плачет.

Тимоти смотрел на нее так, словно она рожает, а он и близко не врач. На лице его ясно читалось, что он готов сделать что угодно, чтобы помочь, но вот только неясно, с чем. В итоге нашлась Крыска – подошла и прижалась к Терезе большой, тяжелой, покрытой мехом головой. Буря эмоций пронеслась и исчезла, Тереза почесала ухо собаки, а дроны устроили тихий вопросительный хор, понимая, что что-то сломано, но не зная, как это починить.

– Так, ладно, – сказал наконец Тимоти. – Трудная ночь. Понимаю. Давай сначала. Ты можешь… не знаю, что ты можешь, но я хочу присесть, так что давай-ка на исходную.

Ее руки и ноги отяжелели после прогулки, но от сердца отлегло. Словно она пошла весь этот путь для того, чтобы кто-то увидел, как она сломлена, и пусть ничего не изменилось, но что-то стало лучше.

Здоровяк сел на кровать и потер глаза. Она села напротив на железный ящик, руки на коленях.

– Вообще, – сказал он, – я на самом деле не знаю, как поступают в таких случаях. Но думаю, по-правильному ты должна рассказать мне, что тебя беспокоит.

– Столько всего случилось.

– Правда?

И она рассказала. Рассказала все. От плана отца «око за око» с исчезающими во вратах вещами до гибели «Тайфуна», заговоре с целью сокрытия болезни отца и о том, что он превратился в ошеломляюще пустое место. Чем больше она говорила, тем легче ей это давалось. Тимоти почти все время молчал, лишь задал пару вопросов о том, о сем. Он просто отдавал ей свое внимание и ничего не просил взамен.

В конце концов слова кончились. Горе в груди Терезы никуда не делось, никуда не делась ни боль, ни тяжесть, но каким-то образом оказалось, что все это можно вынести, чего раньше и в помине не было. С сухим звуком, словно пыль прошуршала по оконному стеклу, Тимоти провел ладонью по лысой голове. У входа в пещеру радостно залаяла Крыска.

– Да, полный отстой, – сказал он. – Бывает.

– Зато потом все образуется. Да?

– Иногда. А иногда за одним бутером с дерьмом сразу идет другой. – Он пожал плечами. – Ну а что делать? Других развлечений в городе нет.

– Я просто хочу…

Тимоти вскинул руку, призывая к тишине. Крыска залаяла снова, словно увидела друга. А потом послышались голоса. Тимоти сгреб в ладонь свой пистолет и остановил взгляд на входе.

– Все в порядке, – сказала Тереза. – Они, наверное, просто следили за мной.

Тимоти кивнул, но вряд ли он ее слышал.

– Следили за тобой?

– Во мне маячок. Они вживили мне маячок, как тебе такое?

Его глаза распахнулись шире, буквально на секунду.

– Ой, Кроха. Не думал, что так все обернется.

Она и сама не сказала бы, что читалось в его лице: грусть, веселье, или и то, и то разом. Может, смирение.

– Ты должна лечь на пол. Прижмись к нему изо всех сил. Закрой уши руками, ладно?

От входа донеслось резкое и жесткое: «Кто там?»

– Нет, все в порядке. Они не станут злиться на тебя, – сказала Тереза, и из темноты возник полковник Илич с винтовкой в руке. За ним шли три охранника из Государственного Здания.

Все молчали. Тереза вдруг почувствовала в сердце холодок страха от осознания того, что она что-то неправильно поняла. Что совершила ошибку, которую не исправишь.

– Ты! – рявкнул Илич. – Положил пушку! Отошел от девочки!

– Закрой глаза, Кроха. Такое видеть ты не захочешь.

– Стоять, – сказала Тереза. – Он мой друг.

Она в жизни не слышала ничего громче, чем грохот пистолета Тимоти. Напоминало удар со всех сторон одновременно. Такой звук сам по себе мог причинить боль. Она рухнула на колени, прижимая ладони к ушам. Пещеру заполонила стрельба. Илич с полными ужаса глазами бросился к Терезе и, толкнув ее наземь, прикрыл собой.

Рев Тимоти походил на звериный – глубокий, полный ярости. Он протиснулся мимо Терезы, мимо Илича и понесся к охранникам, будто собирался просто смести их прочь. От такого напора ближний парень, казалось, забыл про пистолет в своей руке. Он попытался схватить Тимоти, но тот взял запястье мужика, как свою вещь, и повернул до щелчка. Еще выстрел. Кто-то заорал. Не Тимоти. Тереза извивалась под коленом Илича, пытаясь разглядеть Тимоти во мраке. Ей удалось поднять голову достаточно, чтобы увидеть как раз тот момент, как на ноге Тимоти расцвела рана. Пещера за ним окрасилась красным, и он упал. Тимоти лежал в быстро растекающейся луже собственной крови и дергался. Пытался подняться, словно не понимая, что его нога превратилась в щепки. Скаля зубы от боли и гнева, он махнул пистолетом в сторону Илича. «Нет!» Она чувствовала, как крик разрывает ей горло, но даже сама его не слышала.

Кто-то выстрелил дважды. Первый выстрел прострелил Тимоти макушку. Второй проделал широкую дыру в его груди. Тимоти сжался и замер. Наступившая тишина звенела как колокол.

– Что вы делаете? – сказала Тереза.

Она не понимала, кому это говорит. Илич рывком поднял ее. Как ручку сгреб в кулак воротник ее рубашки, и протащил мимо тела Тимоти.

– Отступаем, – сказал Илич. – Возвращаемся к грузовику! Девчонка у нас.

Тереза дернулась, пытаясь вернуться в пещеру. Тимоти ранен. Она должна ему помочь. Илич тащил ее за собой.

– Стивенс тяжело ранен, – сказал один из охранников.

– Вытащи его. Мы не можем сидеть здесь. Неизвестно, один ли был противник. Нам нужно увести девочку.

– Он мой друг! – завопила Тереза, но Илич либо не слышал, либо плевать хотел.

Ночной воздух стал холодным. Она видела свое дыхание в свете фар машины охраны. Илич пихнул ее на заднее сиденье и сел рядом. Они положили раненого охранника за сиденья. Он зарычал, когда грузовик сдал назад. Илич прислонился к Терезе, что-то быстро, тихо бормоча. Уши у нее были не в порядке, поэтому только когда она смогла подвинуться так, чтобы видеть его губы, она поняла, что он шепчет: «блядь, блядь, блядь, блядь»… По шее у него текла темная густая кровь.

– Сэр, – сказал водитель, – вы в порядке? Вы ранены.

– Что? – спросил Илич. А потом: – Тереза, ты в порядке? Скажи, что в порядке!

Грузовик влетел в ухаб, качнулся, и стряхнул шок от увиденного. Она ясно поняла, что только что произошло. Она сжала кулаки и закричала.

* * *

В лазарете стояла тишина. Терезу трясло. Кортазар, Трехо и Келли втроем стояли в прихожей и тихо, настойчиво разговаривали друг с другом. Илич лежал в соседнем автодоке с толстой повязкой вокруг груди и шеи. Светало. Ей было все равно, как она и ожидала. Автодок запустил ей в кровь что-то прохладное. Еще дозу седативного, наверное. Она почувствовала себя как в тумане, но спать не собиралась. Отчасти она подозревала, что больше вообще не уснет.

Дверь открылась, и на пороге появился Трехо, одетый в серую фланелевую пижаму, слишком тесную для его пуза. Он ничем не напоминал тайного правителя человечества. Выглядел он как сонный дядюшка. Он подвинул стул к кровати Терезы, уселся и вздохнул.

– Тереза, – строго сказал он, – мне нужно, чтобы ты рассказала все, что знаешь об этом человеке из пещеры. Что он говорил тебе. Что ты ему говорила. Все.

– Он был моим другом.

– Не был. У нас есть данные с камер Илича и спасательной команды. Система распознавания лиц нашла… кровавый след. Мы знаем, кем он был, и когда организуем охраняемый периметр и пошлем команду чистильщиков в эту вонючую пещеру, сможем лучше понять, что он здесь делал. Но я хочу услышать все от тебя. Немедленно.

– Его звали Тимоти. Он был моим лучшим другом.

Трехо стиснул зубы.

– Его звали Амос Бертон. Террорист, убийца, механик с корабля Джеймса Холдена, и он, получается, несколько месяцев гонял чаи с дочерью высокого консула. Все, что ты говорила ему, может знать подполье. Так что начни с начала, не торопись, и в подробностях, обстоятельно, расскажи мне, какое блядство ты с нами сотворила.

Переведено: M0nt

 

Глава 28: Наоми

Удивительно, как быстро всё срослось. Как мало людей потребовалось убеждать. Наоми изначально предполагала, что Эмма с Чавой возражать не будут, ведь они знали её лично, у них была общая история. А при их поручительстве, согласились бы сотрудничать и их контакты. Но она ждала, что будет трудно – иногда даже невозможно – убедить остальную сеть Сабы раскрыться перед ней. Каждый в подполье ходил под страхом смерти. И даже хуже. И на их месте, она была бы крайне осторожна.

Она недооценила влияние имени Наоми Нагата, и степень страха, который заставил людей искать лидеров. Эмма знала пятерых из подполья. Трое летали на каких-то кораблях за вратами и вне досягаемости, четвёртый работал техником на транзитной станции Оберона, а пятый – инженером на корабле Транспортного Союза, который сейчас находился в системе. Связи Чавы оказались местными. Врач одной из крупных больниц, решивший жить на планете. Налоговый агент и судебный бухгалтер на контракте с Лаконией. Управляющий модным борделем в правительственном центре. И муж одной специалистки по безопасности, выполнявшей заказ Лаконии на обслуживание и поддержку биометрических систем идентификации. Кто-то одиночка, кто-то – лидер ячейки с четырьмя-пятью другими связями, а кто-то просто знал пару других людей. В конце концов возникло ощущение, что у подполья столько же сторонников, сколько и у губернатора.

Конечно, это была иллюзия, но очень действенная.

– Набежало мудачья, прямо потоп, да? – говорил мужчина через стол от неё.

Он работал инженером связи в независимом проектном бюро, строившего сеть лазерной связи – включая ретрансляторы и усилители – на всё ещё неисследованном пространстве системы Оберон. Он назвался Черепом, но Наоми была совершенно уверена, что это прозвище он дал сам себе.

– Подавляющая мощь, Лакония-то. Неудержимая. Так и есть, собственно. Но нельзя высечь реку, сколько не пытайся. Или повернуть её вспять.

– Кто знает... – возразила Наоми, но если он и слышал, притормаживать не желал. Некоторые мужчины от нервов становятся жутко болтливыми.

– Всего одна система, и та не слишком населённая. Выбора нет, только полагаться на местную помощь таких бедных ублюдков, как мы. И Лакония... – он ухмыльнулся, – к традициям местной разудалой коррупции вообще не готова. Они не ожидают её, а когда сталкиваются, не знают, что с ней делать. А в пример вообще любят приводить людей, которых ненавидит собственная семья.

– Дайте только срок, – снова возразила Наоми. – Они сориентируются. Если им позволить.

Череп ухмыльнулся. Верхний клык раскрашен под камень – мода, как известно, никогда не останавливается. Наоми порадовалась, что возраст позволяет ей не заботиться о таких вещах, как впрочем, и многих других. Она улыбнулась в ответ.

Общественный парк Оберона, тоже признак богатства и успеха. Дизайнеры проявляли таланты в публичных местах и на открытых пространствах. Купол лунной базы, хотя и спрятанный пока под поверхностью, из-за лёгких панелей казался таким же открытым и воздушным, как на курортах Титана. Дети, презрев мягкую гравитацию, скакали по балкам скалолазного сооружения высотой почти с половину «Роси». При полном g падение оттуда было бы смертельным. Здесь же они рисковали заработать только пару синяков.

Воздух полнился белым шумом от расположенного неподалёку капельного фонтана. Водяная капель падала с потолка, стуча по наклонным сланцевым плитам, и медленно спускалась к водоёмчику, заполненному рыбой. Это было так прекрасно. И так чуждо для неё.

– Ретрансляторы, – сказала Наоми, возвращая собеседника к обсуждаемой проблеме.

– Да, да, точно, – встрепенулся Череп. – Мы проработали вашу конструкцию. Уже разворачиваем «бутылочную сеть». Что в ней хорошо, так это дешевизна. Любой союзный корабль поблизости с вратами может легко вытолкнуть «бутылку» прямо из шлюза.

Череп грациозным, почти танцевальным жестом толкнул рукой воздух, и прищёлкнул пальцами.

– Начнём обмениваться свежими сплетнями, и глазом моргнуть не успеете.

– В приоритете Солнечная система и Бара Гаон.

– Туда «бутылки» мы уже закинули. Они осведомлены и о нас, и о наших занятиях. Дальнейшее распространение – лишь вопрос времени.

– А Лакония?

Череп пожал плечами.

– Предположу, что они тоже поставят новые ретрансляторы. Здесь пока ни одного нет, но денег у Оберона полно, так что...

Так что и они должны стать приоритетом. Может, они уже там, и каким-то ячейкам подполья придется их сломать. Бутылочная сеть Наоми – почти неуловимый, но слишком уж медленный способ связи, если сравнивать с передачей на скорости света, к которой они все привыкли. Зато ретрансляторы возле врат – статичные цели, которые легко разыскать и уничтожить. Только пригляд со стороны «Медины» делал сеть ретрансляторов стабильной и безопасной все эти годы, ведь никто не сомневался, что любая диверсия будет выявлена и расследована. А теперь невозможные вещи вдруг стали вполне практичными.

– А местная сеть? – спросила Наоми. – Защищена хорошо? Не сломают?

– Сломать могут что угодно, – ответил Череп. – Но даже если вдруг им повёзет, сеть сегментирована, и взломанную секцию можно отключить, не компрометируя всех.

Хороший ответ. Скажи он, что сеть полностью безопасна, и она стала бы меньше ему доверять.

– Bien alles, – одобрительно сказала она, поднимаясь.

Череп тоже встал, протягивая руку с нервозностью, слишком похожей на трепет перед кумиром, и она ответила на рукопожатие. Отныне он всегда будет помнить, что жал руку самой Наоми Нагате. Ей не нравилась маска, которую цепляли не неё окружающие, но такова цена, которую она платила за то, чтобы всё необходимое было сделано.

– Ещё свяжемся, – сказала она, и они разошлись, выбрав разные пути в общественном пространстве.

Коридоры и проходы базы – очень широкие, но слишком низкие для кого-то с её ростом. Блестящая белая плитка не успела стереться ни на стенах, ни на полу. Здесь могли бы идти в ряд сразу тридцать человек. Она шла одна, засунув руки в карманы и опустив глаза, предлагая прохожим не замечать её. Ходьба помогала думать.

Проблема, – и её, и врага – заключалась в масштабе. Тысячелетиями человеческая история разыгрывалась на поверхности одной планеты. Считанные века – в пустоте между мирами. Это до её рождения. А её вселенная включала станции у Сатурна и Юпитера и рудовозы, влачившие жалкое существование в Поясе. Врата, за редким исключением ведущие в обширные и сложные системы. Но не знавшие человечества. Без истории. Без корней, которые люди воспринимали как должное, и на которые привыкли полагаться.

Масштаб казался меньше, когда у колеса была ступица. Теперь же любой мог отправиться куда вздумается без координации и записи. И чем больше она размышляла, тем несостоятельней становилась идея о восстановлении медленной зоны. Сгинувшие там «Медина», «Тайфун» и флот Транспортного Союза доказывали, что сама природа пространства колец недружелюбна. И размещать внутри базу с экипажем, значит рисковать их жизнями. А размещать автоматику – слепо верить в надёжность компьютеров, не раз уже опровергнутую историей. Удерживать и защищать тринадцать сотен врат с внешней стороны, вместо того, чтобы контролировать сильную позицию в центре всего, перспектива не лучшая. Только для наблюдения, не говоря уже о контроле самих систем, понадобится самый большой флот, когда-либо созданный человечеством.

Стратегия Дуарте предлагала автономию местным органам власти, которые подчинятся правилам. И тогда это казалось извращённым великодушием. А теперь больше напоминало необходимость.

А на самом глубинном уровне – весь ужас слов: два кольца потеряно.

Наверняка был момент, когда они все могли отказаться. Когда она, Джим, может, горстка других людей, оглядев кольцевые врата и пустоту за ними, осознали бы опасность и тихо, на цыпочках, смогли бы обойти её и сбежать. Все знаки указывали на то. Цивилизация, обладавшая огромной, непостижимой силой, и разбросанная как костяшки домино. Что заставило их думать, что для них это окажется безопасно? Что риск оправдан?

Почти как местная, она ждала вагон «трубы», что отвезёт её к блоку Чавы. На платформе толпилась пёстрая человеческая смесь. Ясноглазые, отдохнувшие люди третьей смены потягивали чай по дороге на службу. Утомлённые рабочие второй спешили домой или на ужин. Горстка ярко одетой молодёжи прожигала время полуночи первой смены. Наоми тихо стояла в сторонке, впитывая красоту всего этого. И невинность. Сотни людей ждали вагон, готовый помчать их по луне над планетой, летящей вокруг чуждого им солнца, и каждый хотел первым протолкаться к двери, чтобы занять лучшее место. Наверное, самая человеческая вещь из возможных.

Парень в коричневой рубашке нахмурился, поймав её взгляд, видимо решив, что она насмехается над ним. Она кивнула, извиняясь, и отвернулась.

* * *

Жить гостьей Чавы было приятно. Просыпаться в настоящей кровати, мыться нормальной водой, которой не пришлось дважды пройти цикл рециркуляции за время умывания, наслаждаться едой, у которой разный вкус. Долгие месяцы в контейнере всё больше напоминали духовное паломничество, из которого она вышла обновлённой. А ведь тогда всё представлялось в ином свете.

Расписания сдвинулись; она продолжала бодрствовать, когда Чава уже уходила спать. Наоми работала, стараясь сильно не шуметь. Подполье в Обероне хорошо развилось, но пока она не решит, что пришло время покончить с губернатором и его комиссарами, задачи не особо амбициозные. Закрепиться. Разведать дыры в безопасности, чтобы позже скомпрометировать противника. Но изучить основную стратегию лаконианцев пока не представлялось возможным. Ведь они были также отрезаны, как и она.

И вот, спустя несколько дней после отправки через кольца первых сообщений, бутылки начали возвращаться. По одной за раз, вливая тоненькие ручейки данных в систему. Отчеты, запросы и сообщения, зашифрованные самыми свежими шифрами. Бара Гаон заперт, но места геологической разведки автономны. Новый Альбион воспользовался возможностью саботировать лаконианскую транзитную станцию, и теперь местные силы безопасности охотились за подпольем. Корабли Транспортного Союза начали выполнять гуманитарные транзиты в системы Табалта и Хоуп, где местное население находилось на грани вымирания. Всё это напоминало медленное восстановление зрения после долгой, и почти полной слепоты.

Из Солнечной системы пришло сообщение с подписью Каллисто, данные хранились в тайной базе данных на Церере, а потом были упакованы в бутылку кораблём Транспортного Союза, оказавшегося неподалеку от врат. Послание предназначалось лично ей.

Бобби на экране выглядела уставшей и мрачной. Оттенок кожи казался сероватым, крепкие мышцы шеи выглядели искривлёнными. Артефакты дешифровки. Кусок изображения застыл, и часть плеча Бобби словно застряла во времени, в то время как остальные части продолжали свободно двигаться.

«Эй, привет», – сказала Бобби, и Наоми затопило такое одиночество, которое не посещало её уже давно. Память о последнем объятии перед расставанием и уходом из Солнечной системы казалась более живой и реальной, чем их последняя встреча с Джимом.

«У меня тут кое-что наметилось. Полагаю, возможность. Алекс попросил согласовать с тобой».

Наоми слушала, как Бобби описывает ситуацию. «Шторм» заперт в Солнечной системе, сначала из-за катастрофы в медленной зоне, а теперь из-за «Бури». Антивещество.

Она чувствовала, как погружается в то аналитическое состояние, которое составляло её контейнерную жизнь. Она отсутствовала всего ничего – пара недель на «Бикаджи Каме», и здесь с Чавой – а возвращение к старому ощущалось как холод и скованность. Её мысли путешествовали по изгибам плана Бобби: засветка «Шторма», проверки, которым неизбежно подвергнутся базы на лунах Юпитера, «Буря», символическое и практическое значение того, что Дуарте потеряет уже второй «магнетар».

Она занималась анализом, а часть её души тосковала.

В день, когда она заперлась в контейнере, посвятив жизнь тому, чтобы стать шариком в их напёрсточной игре, она оставила «Росинант» позади. Тогда это казалось облегчением. Контейнер словно стал повязкой на истёртой в кровь душе. Всю жизнь она выживала там, где не было почти никаких шансов, отступая и становясь маленькой и невидимой. И каждый раз она выходила из событий исцелённой. Да, иногда в новых шрамах. Но исцелённой.

И миг человеческих отношений возвращал ей чувство, что Наоми, скрывшаяся в контейнере, сильно отличается от вышедшей из него. Проходило время, и она всегда обретала тот мир, который искала.

Роль Сабы она взяла на себя по необходимости, а ещё потому, что готова была её принять. Разобралась наконец, кто такие лидеры. И какую цену потребует эта позиция.

За спиной хлопнула дверь в спальне Чавы, зашипела вода. Значит, проснулась и отправилась в душ. Значит, скоро и Наоми на боковую. А пока есть время конфиденциально ответить Бобби, при этом не становясь невежливым гостем. Забавно, но это всё ещё имело значение.

Она поставила ручной терминал, чтобы камера смотрела на неё, и включила специальный защитный фильтр, размывший фон. Если сигнал перехватят, ничто не укажет на квартиру Чавы – на экране Наоми словно бы плавала в безликой пустоте. Она включила запись.

– Эй, Бобби. Твой план... смотрится убедительно. Я знаю, что в прошлый раз говорила совсем другое, но ситуация изменилась. Сразу несколько ситуаций, если уж точно. Я по-прежнему уверена, что использовать политические средства для достижения мирного финала критически важно. Но если есть шанс избавиться от ботинка на горле Солнечной системы в виде «магнетара», будет проще. Был бы это просто корабль, у меня осталась бы пара отговорок, но ты права. Дуарте превратил «Бурю» в символ. Не часто выпадает шанс испортить легенду, которую создает о себе враг.

– Хорошей тебе охоты. Люблю тебя.

Она закрыла сообщение, зашифровала местным кодом и поставила в очередь на отправку через сеть Черепа. Может пройти несколько дней, пока оно попадёт в бутылку и отправится через врата. Она побарабанила пальцами по столу, борясь с желанием отозвать отправку. Пока ещё возможность была. Но скоро исчезнет.

– Привет, – сказала Чава, выходя из спальни. Готовая заступить на смену: в строгой деловой одежде, с аккуратно собранными волосами. – Как проводишь утречко?

– В противоречивых желаниях, – ответила Наоми. – И думаю, для меня это вечер. Кстати, я сварила тебе кофе.

– Ты добрая и заботливая женщина, – польстила Чава, наливая себе чашку. В слабой гравитации дрейф кофе к чашке походил на медленный фонтан.

– Но, боюсь, должна расстроить тебя анализом трафика.

– Обмен бутылками с Обероном гораздо интенсивнее, чем с другими системами? Это проблема, я знаю. Или ты намекаешь, что вроде как не искала себе соседку по комнате?

– Оставайся сколько сочтешь разумным. Но, может, не дольше? – улыбка Чавы блеснула и погасла. – А что-то не так?

Наоми усмехнулась.

– Кроме того, что я, возможно, отправила на смерть двух самых дорогих мне людей? – Она потёрла глаза. – Чёрт...

Чава опустила чашку, и взяла руку Наоми в свою. Ощущение от касания пальцев оказалось таким острым, что Наоми, почти не способная его выдержать, вцепилась в руку Чавы, как в страховочную привязь.

– Большую часть жизни я старалась не быть особенной, – сказала Наоми. – Избегать необратимых решений. Но вот я здесь, а всё опять по-старому.

Они помолчали мгновение. Потом Чава заговорила, мягким, почти обычным голосом:

– Когда я только училась... Для меня самым сложным была ручная стыковка. И каждый раз на квалификационном экзамене повторялось одно и то же, сколько бы я не тренировалась. Я перехватывала управление у системы, а в голове стучала только одна мысль: не облажайся, не облажайся, не облажайся. И конечно я лажала. Так сильно зацикливалась на том, чего боялась, что каждый раз падала прямо в его объятия.

– Это ты так пытаешься меня подбодрить?

– Нет, – ответила Чава. – Мы слишком старые для таких трюков. Я пытаюсь показать, что в своих переживаниях ты не одинока. Это всё, что я могу.

Что-то оборвалось в груди Наоми. Высвободился какой-то титанический эмоциональный пласт. Она приготовилась зарыдать, но вышел только горестный вздох. Оказалось, мечта в её душе не исчезла, и даже не собиралась сдаваться. Найти способ собрать вместе семью. Чтобы все выжили в мясорубке истории. Чтобы всё как-то наладилось.

Возможность была, и не так давно. Всё, что требовалось – объявиться, принять приглашение Дуарте и оставить борьбу позади. Она не помнила, как именно выбрала нынешний путь, но принимала последствия выбора. Некого винить, кроме себя. Она наколдовала себе мечту. Просыпаться рядом с Джимом. Пить с ним кофе. Слушать как Алекс и Амос пикируются на фоне мягкого гула «Росинанта». И сейчас она отпускала всё это.

Она ещё раз сжала руку Чавы, потом отпустила и её.

Переведено: Kee

 

Глава 29: Элви

Элви села на заднее сиденье. Машину вел молодой, коротко стриженный кудрявый парень. Виден был только его затылок. Государственное Здание осталось позади, впереди простирался город. Элви хорошо помнила свой первый приезд сюда, в сопровождении солдат, обходительных, как портье роскошного отеля, только с оружием. Ей помнились улицы, просторней, чем в любом из виденных ранее городов, роскошная зелень вдоль дорог. Ввысь вздымались здания, стройные и красивые, с окнами, собирающими энергию солнца, с садами на крышах, будто Фрэнк Ллойд Райт возродился заново и снова созидает небоскребы. Все в городе было тогда огромным и хвастливым. Она не забыла, как потрясло это в первый раз.

Теперь же все казалось странно хрупким. Столицу населяли миллионы людей, но мало кто прожил здесь более десяти лет. Из-за ее кортежа приостановили уличное движение, и она увидела простых людей – обычных горожан, гражданских и военных низкого ранга, они вытягивали шеи, разглядывая проезжающий кортеж и гадая, кто она такая и не следует ли выражать бурную радость при виде ее. Здесь нет ни памятников, ни рекламных щитов, ни старого доброго соседства. Неприятно все это.

– Не хотите ли воды, мэм? – спросил водитель.

– Нет, – отказалась Элви. – Спасибо.

Он кивнул, не взглянув на нее. Она откинулась на плюшевое сиденье и попробовала вытянуть ногу. Все равно болело.

Лаборатории были огромны. Формально они являлись частью Университета Лаконии, но выглядели как настоящий военный лагерь. Охранники на воротах откозыряли им, не проверяя, и машина принялась петлять по кампусу, направляясь к загонам. Элви нервно стиснула трость. Когда они миновали последний поворот, на дорожке показался мужчина, явно поджидающий их. Чувство облегчения, захлестнувшее, когда она поняла, что это не Кортазар, не поддается описанию.

– Доктор Очида, – поздоровалась она, тяжело выбираясь из машины.

– Доктор Окойе, рад, что вы вернулись. Наслышан о вашей полевой работе. Должен сказать, теперь меня из наших безопасных лабораторий в поля не выманишь.

– Ну, зато набрали интересных данных, – ответила она, пока они шли к Загону. Мрачное здание без окон, в форме куба, с укрепленными на случай нападения стенами, хотя здесь, в самом сердце империи, нападение вроде бы невозможно. Говорят, Бог не играет в кости, но если бы играл, божьи кости выглядели бы точно как Загон. Огромный, квадратный, непостижимый.

– Слышал, вас направили в святая святых, – сказал Очида. – Паоло очень близок к завершению проекта по старению.

– Я туда не просилась.

– Высокий консул поступает так, как поступает высокий консул, – сказал Очида, когда они подошли к постовым. Элви показала свою идентификационную карту и протянула руку для контрольного сканирования. Простое прикосновение к запястью, но ощущалось как нечто более инвазивное.

– У богатых и власть имущих терпения всегда немного, – заметила она. Охранники расступились, пропуская их. С негромким хлопком открылась дверь, и внутрь ворвался воздух. Когда они зашли, их, согласно следующему пункту протокола безопасности, обдало воздушной струей, затем система просканировала каждый миллиметр их тел, и только затем открылась внутренняя дверь.

Изнутри Загон почти всегда смотрелся лучше. Походил на самую обычную лабораторию, она проработала в таких не один десяток лет, по разным университетам и исследовательским институтам. На стенах развешаны правила техники безопасности – ярким шрифтом на шести языках, в воздухе запах фенола и газоочистителя.

– Пошли, – улыбнулся Очида. – Я проведу вас.

«Не расслабляйся, – напомнила себе Элви. – Это не твой дом. Здесь ты не в безопасности».

* * *

– У меня сейчас состоялся очень интересный разговор, – сказал Фаиз в тот день, когда ей поручили это задание.

– Как и я у меня, – ответила она. – Но мой разговор засекречен, так что рассказывай первым.

– Ну, он был ужасно уклончив, но, по-моему, наш старый друг Холден только что сообщил мне, что Кортазар замышляет убийство.

Элви сперва рассмеялась, уж больно жутко прозвучало, совсем не соответствовало окружающей пасторали, подобные ошеломляющие заявления часто кажутся смешными.

– Только этого мне сейчас не хватало, – сказала она. А секундой спустя: – Он, правда, так сказал?

Фаиз пожал плечами.

– Нет, конечно. Он очень осторожничал и не сказал ничего конкретного. Мы мило беседовали про то, как важно обучать детей использовать негативное пространство в качестве инструмента политического анализа. Затем обсудили всех руководителей научных проектов, за исключением Кортазара, и тут он пристально посмотрел мне прямо в глаза. А потом вдруг перевел разговор на историческую тему, про борьбу за власть на старой Земле, и особо напирал на Ричарда Третьего.

– Как-то… мутно.

– Ничего не мутно. Шекспир написал о нем целую пьесу.

– Как она называлась?

– «Ричард Третий», – ответил Фаиз. – Ты хорошо себя чувствуешь?

Она положила голову ему на плечо. Оно казалось теплее, чем обычно, но ничего странного – пока отрастала нога, у него держалась небольшая лихорадка.

– Я не поклонница театра, и у меня был тяжелый день. О чем пьеса?

– Ричард был отменным мерзавцем и перебил кучу народа, в том числе двух детей. Наследников трона, кажется.

– Ты прежде тоже не был театралом.

– Точно.

В вышине над ними плыла тонкая пелена облаков, по мере движения заслоняя звезды и открывая вновь. Зажмурить бы глаза, уснуть и проснуться в их бедной квартирке на Церере, в далеком прошлом, когда она и слыхом не слыхивала ни о Лаконии, ни о Дуарте. Исчезни все, как сон – и то, чего она добилась, и деньги, и положение, и все ее открытия, – она все равно была бы счастлива, лишь бы Лакония с Дуарте исчезли тоже.

– Значит, негативное пространство, все, кроме Кортазара, и король-детоубийца.

– Ну, строго говоря, не король, а принц, который карабкался к власти, убивая детей. Вроде бы.

– Шикарно, – сказала она.

– Разве Кортазар не работал на «Протоген» еще до Эроса?

– И во время Эроса, – подтвердила Элви.

– Просто напоминаю, что для него это не впервой.

– Он создал катализатор, – сказала Элви. – Для меня. Это не значит, что я убийца.

– Ну да, – согласился Фаиз, но он понимал, она считает, что отчасти это так. Вот для чего нужны десятилетия брака. Близость и умение распознать ход мыслей другого превращались в своего рода телепатию.

Он вздохнул, повернулся и обнял ее.

– Наверно, я напридумывал больше, чем есть. Просто он вел себя странно, и как будто на что-то намекал.

– Он точно что-то хотел сказать, – кивнула Элви. – Возможно, не то, что тебе показалось. Но что-то.

– Думаешь разыскать его и расспросить?

– Угу.

– Дуарте за ним следит, поэтому он так уклончив, вряд ли с тобой он будет более конкретен, чем со мной.

Если только я не намекну ему, что Дуарте больше ни за чем не следит, подумалось ей. Мысль эта обожгла холодом, то ли от страха, то ли от волнения, то ли от того и другого разом. Интересно, а что Трехо, неужели он тоже все время держит Холдена под прицелом новых скрытых радаров?

– Может, что-нибудь придумаю, – сказала Элви.

И наверно придумала бы, если бы той же ночью не обнаружили Амоса Бертона с его карманным атомным зарядом, а Холдена еще до наступления утра не бросили в камеру.

* * *

Увидев ее, Кортазар улыбнулся, словно заранее настроился помнить про любезность. Ее ответный кивок был в той же степени фальшив, но он то ли не заметил, то ли ему было плевать, Элви так и не поняла.

– Я могу еще чем-нибудь помочь вам, Паоло? – спросил Очида.

– Нет, благодарю, – ответил Кортазар. – Дальше мы сами.

Очида отступил назад. Вроде бы обычная вежливая беседа. А ощущалась как угроза. Кортазар развернулся и направился к металлическим дверям. Догонять его пришлось практически бегом.

– Сожалею, что пришлось перенести все на послеобеденное время, – сказал он. – Все утро я провел в отделе службы безопасности, изучая вещи, найденные у шпиона.

– Амос Бертон, – сказала Элви. – Келли доложил мне. Как странно. Я знала его. Когда-то мы были вместе на Илосе. Он спас жизнь моему мужу.

– Что ж, при себе в той пещере он держал портативную атомную бомбу, так что… – Кортазар неопределенно повел рукой. – Я входил в аналитическую команду. Трехо очень дотошно осмотрел аппаратуру связи. Похоже, негодяй пробыл там довольно долго.

– Известно, чего он хотел?

– Пока нет, но возможно удастся его расспросить.

– Я думала, он мертв.

– О, ну еще бы. Более чем.

– Тогда как?

Он поднес свой бедж к панели замка, и двери разошлись. Вслед за ним она шагнула в мрачный коридор. Стены толстые, толще, чем везде. Бронированные. Мысль, что сырая протомолекула не самая опасная штука в Загоне, отрезвляла.

– Илич знатно облажался, – продолжал Кортазар. – Не его вина. Он же не знал, что оставлять тело без присмотра нельзя.

За спиной с глухим стуком сомкнулись двери. Как в тюрьме. Коридор служил воздушным шлюзом.

– После того, как несчастному ублюдку прострелили голову, Илич бросил всех на защиту нашей маленькой принцессы, – в тоне Кортазара сквозила насмешка, и Элви сразу вспомнился Ричард III. – Надо было оставить охранника возле тела. Или сжечь труп, прежде чем уйти. Нет, правда, он не виноват. Он знает правила насчет ремонтных дронов, но не знает, откуда эти правила взялись.

Следующие двери раскрылись, в коридор хлынул поток света.

– Я не понимаю, – сказала Элви.

– Поймете, – пренебрежительно буркнул Кортазар, входя в секретную лабораторию. Он ее дразнил.

Эта лаборатория была меньше Загона. Кое-что из оборудования было знакомо Элви по отделу экзобиологии – ряды секвенсоров, анализатор образцов протеома, инфракрасный спектроскоп и низко-резонансные томографы. Другие приборы выглядели так же причудливо, как артефакты пришельцев, с которыми ей доводилось сталкиваться. Не обращая на них внимания, Кортазар подошел к прозрачной полимерной клетке, в которой, судя по размеру, держали подопытных обезьян и крупных животных.

– Трехо думает, пара свежих глаз поможет, но правда в том, что вам целые месяцы придется играть в догонялки, прежде чем вы начнете задавать нужные вопросы, – сказал он. – Но не хотите ли приступить? Вот вам исходные образцы. Песчинки для наших устриц.

В клетке находилось двое детей, мальчик лет семи-восьми и девочка-подросток. У них были абсолютно черные глаза, как будто зрачок пожрал и радужку, и даже склеры. Девочка встала и подошла к стеклу. Кожа у нее отливала серым. Двигалась она почти нормально, но когда остановилась, замерла в пугающей неподвижности.

– Что... – Элви не смогла закончить вопрос. Она знала выражение «мурашки по коже», но всегда считала его фигурой речи.

– При жизни их звали Александр и Кара Биссет, – сказал Кортазар. – Дети сотрудников первой научной экспедиции в Лаконию, еще до того, как высокий консул привел сюда своих сторонников. Мальчик погиб в результате несчастного случая. Девочка отравилась вскоре после него, съев что-то из местных растений где-то в глуши. Вот что происходит, если оставить мертвое тело рядом ремонтными дронами. Ну ладно. Иногда. Они не каждый раз берутся за починку, но если уж берутся… – он кивнул на мертвых детей. Получается вот это.

– Я тебя не знаю, – сказала девочка.

– Меня зовут Элви.

– Я Кара. Ты тоже будешь делать нам больно?

Ох, подумала Элви. Да пошло оно все. Мне все равно, чем все обернется. Как только выберусь отсюда, найду способ никогда, никогда сюда не возвращаться.

– Первоначальные тела погибли лет двадцать назад, плюс-минус, – рассказывал Кортазар. – А эти артефакты, которые из них воссоздали, статичны с момента восстановления.

– То есть они навсегда остались юными?

– Пожалуй. Они всегда будут выглядеть как молодые человеческие существа, – подтвердил Кортазар. – Но они не остались теми же самыми. Строение и биохимия как у первоначальных тел, по большей части, но с феноменальной стабильностью. Теломеры не укорачиваются. Митоз может продолжаться бесконечно. Нет накопления старых клеток или бляшек. У иммунного ответа появилась пара дополнительных путей и структур, и это тоже интересно. В самом деле, очень хорошая работа.

– Потрясающе, – вымолвила Элви, и слово упало, как камень в колодец. Глубокий и пустой.

– Именно с них начался интерес высокого консула к личному бессмертию. Он думал, если изучим особенности строения и функционирования этих образцов, сможем придумать, как вживить их не в труп, а в живое тело, по типу углеродно-силикатной обшивки на базе долгоживущих структур... Что ж, действительно интересно. Я уже испробовал несколько животных моделей и добился неплохого прогресса, так что, думаю, готов к испытаниям на человеке.

Голова закружилась, пришлось опереться на трость.

– Дуарте одобрил это?

Кортазар обернулся и озадаченно посмотрел на нее.

- Разумеется, одобрил. Это же решение самой большой его проблемы. Как сохранить единство мультигалактической империи на протяжении поколений? Поставить во главе того, кто не умрет. Что ж, вот оно, здесь. Все, что нужно, чтобы не стареть и не умирать.

– И его не беспокоило, что что-то… я не знаю… может пойти не так?

– Он понимал, что существует некоторый риск, но полагал, что все оправдывается возможным результатом. Мы продвигались крайне аккуратно, высокий консул очень верил в мои способности.

– Ясно, – сказала Элви. – Хорошо.

– Все шло прекрасно, пока вы не спровоцировали… – он указал на ее раненую ногу. – Все работало. Наверно, будет работать и на новом объекте, пусть с некоторыми поправками.

– Я ничего не провоцировала. Это все Сагаль, он следовал приказам, – запротестовала Элви. Новый объект, должно быть, Тереза. Как же это все неправильно. Кортазар снова обернулся к клетке с детьми. Нет, он желал этого для лично для себя.

– У меня имеются полные отчеты, разумеется, – сказал Кортазар. – Специально для вас я загрузил все в систему. Изучайте столько, сколько захотите.

– Здесь?

– Вне этих стен проект не существует. Высокий консул распорядился на этот счет предельно ясно, и, знаете, трудно представить, что адмирал Трехо к секретности относится иначе.

Эта тайная лаборатория меньше, чем ее рабочий кабинет в Государственном Здании. Младший мальчик встал и подошел к тому, что когда-то было его сестрой. Все время, пока Элви здесь, они будут смотреть на нее. Интересно, Кортазар специально устроил так, чтобы она чувствовала себя неуютно? И будет ли информация, которую он предоставит, действительно полной...

– Погодите, – вспомнила она. – Тело Амоса Бертона пропало.

– Поиски уже идут, – сказал Кортазар. – Хорошо бы получить взрослого субъекта для сравнения. Конечно, еще лучше, если бы у меня было полное сканирование и все его медицинские данные до того, как модифицировали труп. Это бы нас действительно продвинуло вперед. Но я все равно очень рад. Туалет за коридором. А если проголодаетесь, есть придется снаружи. У нас только однажды случилось непреднамеренное заражение протомолекулой, но…

– Я поняла, – она присела за низкий монитор. Скрипнул стул.

– Позже зайду проверить, как вы, – на сей раз Кортазар улыбнуться забыл. Двери закрылись за ним, и Элви повернулась к отчетам и данным. Голова гудела, как пчелиный улей. Слишком многое свалилось на нее, выбило почву из-под ног. Она предполагала, что работа Кортазара вынесет ей мозг, оставив растекаться лужицей по полу. Но действительность превзошла любые ожидания.

Однако стоило ей приступить к отчетам, как вернулась сосредоточенность, пришло обычное спокойствие. Другие искали утешения в объятиях любимых или в чашке травяного чая – хотя, вообще-то, правильнее называть его отваром, чайных листьев в нем не было в помине, но прежнее название держалось крепко, что Элви всегда находила занятным. В голове Элви осталось место либо для науки, либо для паники. Вместе то и другое уживалось плохо, а панику она терпеть не могла.

Первое, что поражало – насколько незначительны оказались особенности артефактов. Кортазар не биолог. Он специалист по наноинформатике, что давало огромное преимущество при работе с генетикой, эпигенетикой и наследуемыми цитоплазматическими белками, зато он упускал базисы типа анатомии. То, как менялись сердца детей, приспосабливаясь к другой вязкости плазмы, как перестроилась кровь на более эффективный, не клеточный аналог гемоглобина, да и все остальные изменения и модификации на самом деле вовсе не модификации. Это улучшения.

Эволюция – процесс, который держится на соплях, на выработанных абы как компромиссах, вроде менструации, да прорезывания зубов из десен у детей. Естественный отбор – формальное определение, и зачастую он больше походит на «сойдет и так», чем на реально продуманный проект.

Когда она подняла глаза и увидела, что дети смотрят на нее, миновало пять часов, ужасно болела нога, но страха больше не было. Серость их кожи объяснялась изменением способа транспортировки кислорода. Глаза почернели из-за оптических преобразований, которые лучше улавливали свет. Что бы ни вытворял в их организмах новый тип мозговых нейронов и дополнительный слой неокортекса, все старые, чисто человеческие структуры остались на своих местах.

Пытаться воссоздать все это, используя протомолекулу как ящик с инструментами – акт неимоверной гордыни, от такого аж дыхание перехватывало. Да помысли о подобном кто-то кроме Дуарте и Кортазара, немедленно пошел бы под суд. Лишь эти двое, убежденные в собственной исключительности, посмели перешагнуть через «а что, если это незаконно» и «а что, если это вовсе не великая идея». Элви знала, Кортазар завидует, что Дуарте намерен скормить этой мясорубке собственную дочь, а не своего ручного ученого.

Она поднялась, опираясь на трость, и подошла к клетке. Мальчик отступил, словно боялся. Девочка – Кара – осталась на месте.

Развитие во взрослую форму – не то же самое, что старение и смерть. Возможно, дроны этого не поняли. Не говорит ли это кое-что о функционировании самих создателей протомолекулы? То, что их проекты не учитывали рост и созревание, предполагало, что у первоначальных конструкторов имелись только взрослые формы. Взрослые, которые делают взрослых. Она попробовала представить, на что это похоже.

– Могу я спросить у тебя кое-что? – обратилась Элви к девочке.

Секунду Кара оставалась неподвижной, словно камень. Потом она кивнула, и статуя будто ожила.

– Ты и твой брат выпадали из времени?

– Это тогда, когда стал виден воздух?

– Да, тогда.

– Не знаю. Он не дает нам посмотреть на часы.

– Выходит, ты понимаешь. А ты… Ты разве не… Ты и твой брат разумны? С самосознанием?

Огромные черные глаза изменились. Замерцали. По щеке Кары скатилась крупная слеза. Элви прижала ладонь к стеклу.

– Мне жаль, – сказала она. – Мне очень, очень жаль.

Переведено: grassa_green

 

Глава 30: Бобби

Бобби не могла уснуть.

Это было что-то новое. Такого она не помнила за собой с юности. На службе в марсианском десанте она умела закрыть глаза и моментально провалиться в забытьё, едва удавалось выкроить хоть минуту. А лежать на койке в переоборудованном офисе, чуть пристегнувшись, чтобы не улетать ненароком с кровати в мягкой гравитации Каллисто, и пялиться в потолок... Для той Бобби Дрейпер это было бы бессмысленно.

Но она лежала, и уже третий час цикла сна проводила инвентаризацию мышц, напрягая и расслабляя каждую по очереди. Монитор в поверхности стола отбрасывал отблески света и тени. Она наблюдала, как напряжение наползает на плечи, и заставляла себя расслабиться – в четвертый, пятый, двадцать пятый раз. Закрывала глаза, и просила их не открываться. И слышала, как что-то капает в коридоре. Конденсат... может сбоит система отопления или рециркуляторы. Она пыталась не обращать внимания.

Её люди разбрелись: кто на Каллисто или «Шторме», кто спит в своих койках в недрах контрабандистской пещеры. А она нервничала: и когда её люди шлялись где-то среди гражданского населения, и когда собирались вместе, потому что становились легкой целью. Лаконианским силовикам хватило бы одной случайности. А ей нужна полная команда.

Её плечи напряглись снова.

– Чёрт...

Она расстегнула страховку и поднялась. Возможно, час в спортзале «Шторма» избавит её от худших проявлений бессонницы. На пути в ангар она остановилась возле стола, чтобы снова взглянуть на данные, как и в предыдущие пятьдесят раз за день. Экран был разделён на два окна. Меньшее отображало относительное положение основных тел Солнечной системы с расчётными или предсказуемыми траекториями, как на планетарной модели. А большее – детальную карту системы Юпитера с данными, скопированными из журналов транспортного контроля. В маленьком окне Юпитер со спутниками выглядел спокойным и безмятежным, плывущим сквозь просторы космоса с величественной грацией неизбежного. А в большом – напоминал улей. Сотни кораблей, от древних рудовозов и челноков старателей, до «Бури» и всего, что между ними.

«Буря» манила её.

Трехо покинул систему на одном из быстрых лаконианских шаттлов, двинул на большой тяге обратно в Лаконию, справляться с кризисом в медленной зоне. А «Буря», словно ищейка, обнюхивала луны Юпитера, разыскивая потерянное антивещество. Большую часть времени она не сходила со сложной орбиты близ Ганимеда, хотя однажды завернула даже к Европе. В конце концов она доберется до Каллисто, и заставит Бобби раскрыть карты. А до того момента ей оставалось только только успокаивать себя, представляя, как новый лаконианский вице-адмирал тоже ворочается без сна в своей койке, потому что убийственный груз антиматерии пропал, а искать теперь предстоит ему.

Она коснулась красной точки на карте, которой обозначалась «Буря».

– Все, что ты можешь, я сделаю лучше.

Всплыло оповещение об обновлении новостной ленты происшествий с Цереры. Она открыла запись, и молодой человек с акцентом уроженца луны, серьёзно взглянул на неё с поверхности стола.

«С вами Дэвис Майлз из «Пульса Цереры», и за моей спиной вы можете видеть совместную операцию службы безопасности станции и агентов государственной разведки Лаконии по зачистке радикальной сепаратистской ячейки здесь, в самом сердце станции «Церера», в столкновении, которое уже называют самым большим кризисом с момента присоединения коалиции к Лаконианской Ассоциации Миров».

Теперь у Бобби напряглась и спина. Дело не только в том, что каждая потеря подполья увеличивала риск для неё и остальных. Она ненавидела наблюдать, как на её глазах переписывается история. «Солнечная система присоединилась к Ассоциации Миров» – чертовски лицемерный способ описать поход наполовину инопланетного военного линкора Лаконии, уничтожавшего неугодных до тех пор, пока все они не повалились кверху лапками.

И скоро настанет время, когда ей, даже без ответа Наоми придется принять древнее человеческое решение: бить или бежать. Наблюдая, как репортёр восторгается количеством захваченного оружия и пленников, она хрустела костяшками пальцев. У неё три варианта. Атаковать «Бурю», броситься к вратам, или уничтожить «Шторм», позволив команде раствориться среди гражданского населения. Три плохих варианта, и каждый плох по своему.

«Ячейку удалось обнаружить благодаря анализу перехваченного пакета дешифрования, поступившего в общедоступную систему», – сказал репортер, и на экране появилась женщина с широкими скулами, и щеками, покрытыми родинками, словно брызгами краски.

«Активность пакета дешифровки совпала с поступлением данных от известных сепаратистских источников, чуть ранее сегодня...», – продолжила она, и Бобби отключила канал.

Набрала Джиллиан. Её старпом ответила немедленно, будто ждала вызова. Но не дав ей раскрыть рта, Бобби спросила сама:

– Бутылка пришла?

– Пришла, – ответила Джиллиан. – И у нас полная копия данных. Только я собиралась дать тебе поспать, пока не расшифруется.

– Мы же запускаем расшифровку в нашей локалке, так?

– Посмотрела про Цереру? – риторически спросила Джиллиан. – Дуболомы оказались глупы, за то и умрут. Земля им пухом. Но мы не глупы. И не умрём.

– Долго ещё ждать расшифровки?

Джиллиан пожала плечами.

– Думаю, в районе часа.

– Буду в спортзале, – сказала Бобби. – Но как только данные будут готовы, я должна узнать об этом в ту же минуту. Ясно?

– Ладно, сделаем, – ответила Джиллиан, и Бобби оборвала связь. Всё, испарилась любая надежда на сон, нервы разогрелись до звездных температур. Она снова вызвала на экран тактическую карту. Красная точка Бури парила где-то возле Ганимеда, и Бобби долго вглядывалась в неё, словно капитан линкора мог почувствовать её внимание, и испугаться. Она отключила экран и направилась на «Шторм».

Тренажерный зал был светел и чист. Все оборудование в марсианском стиле, но с лаконианскими технологиями. Бобби погрузилась в упражнения, надеясь, что физически усилия отвлекут её, и отчасти это даже сработало. Она провела внутри аппарата с резистентным гелем уже сорок минут, когда наконец пришло сообщение от Джиллиан. Послание в бутылке, из Оберона, от Наоми. Ответ, которого Бобби так ждала. Запыхавшаяся и мокрая от усилий, она запустила сообщение.

Благодаря фоновому фильтру, Наоми, казалось, плавает в безликой белой пустоте. Словно ангел с вестью из какого-то абстрактного рая. Наоми неосознанно склонила голову, прежде чем заговорить, – она делала так всегда, сообщая плохие новости.

«Эй, Бобби, – начала она. – Твой план... смотрится убедительно.»

Невольная ухмылка Бобби расплывалась всё шире, пока не заныли щёки.

* * *

Её дед в свои последние дни говорил, что ранние воспоминания странным образом становятся очень ясными. Он, к примеру, мог напрочь забыть имя своего медбрата, или время последнего осмотра, но подробности детства вспоминал ярко и непринуждённо. Словно по мере истощения настоящего и будущего, прошлое становилось всё сильней. Странно было наблюдать, как с одним и тем же благоговением в голосе он вновь рассказывает историю о своём первом знакомстве с живым котом. Память Бобби пока работала иначе, но что-то похожее уже намечалось. Она созывала команду для брифинга на «Шторме», а в голову лезли только воспоминания о поступлении на марсианскую службу.

Командиром её первой штурмовой группы был сержант Хук. Примерно на полголовы ниже, с худым лицом и залысинами. Ни до, ни после, Бобби не довелось знать никого, кто вызывал бы такую же преданность, или умел внушать такой же страх. Она была салагой, как и все, только приходящие на службу, а он превратил её в настоящего морпеха. Но на каждом брифинге перед миссиями, он находил способ подбодрить её. Кивком, прикосновением к плечу или руке. Дать знать, что независимо от того, что будет дальше, ей не придётся заниматься этим в одиночку. Он никогда не унижал её произнесением ободряющих слов вслух, и никогда не оставлял этот аспект без внимания. Уже после его отставки Бобби узнала, что так он делал для всех.

Теперь, по мере возвращения команды на корабль, она тоже делала нечто похожее. Встречала в шлюзе каждого поднимающегося на борт. Тимона Коула, чью старую татуировку расколотого круга АВП настолько размазало время, что на тыльной стороне его ладони осталось только синеватое пятно. Лизу Чоу с её бледно-седыми волосами. Каспара Асоа, похожего на подростка в окружении бабушек и дедушек. Денизу Лу. Скальди Остин-бей. Яна Фримана. И почти последним, Алекса Камаля. Алекса, её самого старого друга, человека, рядом с которым она успела прожить уже полдюжины жизней.

Он выглядел уставшим, словно вызов выдернул его из постели. Может, так и было. Жаловаться он всё равно не стал бы. Алекс остановился перед ней, и на мгновение показалось, что они вместе снова вернулись на «Росинант». Домой. Она коснулась его руки, а он кивнул ей, словно прекрасно всё поняв. Да наверное, так и было.

Когда вся команда собралась на камбузе, она снова вызвала карту системы, перекинула на стену. Кто-то сзади кашлянул, и она поняла, что уже несколько долгих секунд пялится на карту, наслаждаясь собой.

– Хорошо, – сказала она. – Мы получили весточку сверху. Новая миссия. Риск очень высок. Награда тоже.

Она переключилась на изображение «Бури». Как ни странно, «Шторм» в деталях перекликался с особенностями дизайна марсианских кораблей, построенных за десятилетия до голодных лет. «Буря» была совсем иной. Бледностью, асимметрией, своими кривыми и выпуклостями, она больше напоминала чей-то чудовищный позвонок.

– Мы собираемся уничтожить её.

Она немного помолчала, наполовину ожидая, что команда взбунтуется. «Буря», не особо напрягаясь, наступила на горло Солнечной системе. Скажи Бобби, что им предстоит вывернуться наизнанку, и стать чайками, и то выглядело бы реалистичнее. Но никто не возразил. На лицах читался интерес. Предвкушение. И даже – к вящей радости Бобби, – надежда.

– У нас есть посылка, которая в этом поможет, – сказала она, кивая Рини Глаудин в глубине помещения.

– Посылка с чем? – спросил кто-то.

– Реакторы «магнетаров» работают на антивеществе, – ответила Бобби. – А захваченный грузовик вёз поставку топлива.

– Боже правый... – вырвалось у Каспара.

– Именно, – ответила Бобби. – Но доставить нашу посылку будет трудно, а шанс только один. Вместе с антивеществом, в последней миссии мы подобрали запчасти к сенсорному массиву, очень похожие на компоненты «Шторма». Я видела запись боя, и знаю истории о том, как «Буря» стряхнула с себя всё, что смогла запустить в неё Коалиция. Но…

Она наложила схематику. Из «Бури» на экране, словно павлиньи перья, вырвались пересекающиеся поля. Диапазоны действия датчиков. Бобби щёлкнула, приближая один.

– Исходя из анализа повреждений и дальнешего полёта, думаю, этот массив требует замены. Если наша информация верна, именно здесь у «Бури» слепое пятно.

Она отдалила картинку, демонстрируя тонкий черный конус, в котором вражеские глаза теряли способность видеть.

– И если мы правы в оценках о назначении антивещества, магнитный проектор они использовать не смогут. Только обычное оружие.

– Капитан? – Голос подал Каспар. Джиллиан набычилась, словно готовясь ударить парня, но Бобби кивнула. – Я всё-равно не вижу как... Просто, даже если там будут только торпеды и рельсовые пушки, даже если там дыра в данных от массивов…

– Если они заметят нас, то захотят прямого контакта, – ответила Бобби. – И поэтому мы позволим себя увидеть. У нас есть шаттл с Каллисто. Частный, очень маленький. Даже без Эпштейна. И мы запустим его..., – она переключилась на изображение Юпитера и спутников. Там зажглась только одна ярко-синяя точка, – ...вот сюда. И по орбитальной траектории, которая будет выглядеть так, будто он направляется к Амальтее. Экипаж из двух человек возьмёт с собой торпеду с газовым двигателем. По нынешним временам они очень медленные, да. Но и холодные. Тепловой сигнатуры почти нет.

– Bist bien, – вставил Тимон. – В своё время я на Церере запускал такие сотнями, sa sa?

– А можно не перебивать капитана? – резко бросила Джиллиан.

– Сложнее всего будет заставить «Бурю» следовать вот такому... полётному плану.

Красная дуга протянулась от Ганимеда. С временными отметками во всех точках. Бобби приблизила изображение места, где маленький синий шаттл на долгие секунды оказывался в слепой зоне.

– Вот окно возможности, – пояснила она. – Ловушкой это выглядеть не будет, поскольку шаттл не скрывался, а просто первым оказался в нужной точке, как часть общего движения. А нам потребуется приманка. Настолько важная, чтобы «Буря» последовала за ней туда, куда нам нужно. И это будет «Шторм».

Она позволила новой информации осесть. Наблюдала, как осознание последствий отражается на каждом лице, смотрящем на неё. Удар исподтишка. Всего одна попытка, при провале которой они все умрут. А подполье потеряет единственный военный корабль с лаконианскими технологиями.

– Я поведу шаттл, а техническим специалистом со мной пойдёт Рини. Джиллиан командует «Штормом».

На этих словах её старпом выпрямилась и сжала челюсть. Словно охотничья собака, сделавшая стойку.

– Миссия «Шторма» состоит в том, чтобы удерживать «Бурю» на курсе, который позволит шаттлу оставаться во вражеской слепой зоне.

Алекс сидел в сторонке, склонив голову, сложив на коленях руки, и уставившись в пол. Бобби не знала, о чем тот думает.

– Если кто-то хочет уйти, – сказала Бобби, – неволить не стану. У нас четыре дня на то, чтобы подготовить шаттл, и дождаться нужного мне совмещения орбит. До этого времени я готова принять вашу отставку. Не буду приукрашивать: это самая опасная операция, которую мы когда-либо совершали. Потери вероятны даже если всё получится. Потенциально тяжелые потери. Но одно могу сказать точно – если бы я считала миссию безнадёжной, мы бы на неё не пошли.

– Я отправила подробные сводки руководителям команд. Изучите их. Появятся вопросы, для вашего же чёртова блага лучше задайте. Не хватало ещё облажаться только потому, что кто-то свернул налево, а не направо. Ясно?

Послышалось рваное бормотание согласных голосов.

– Я спрашиваю, всем всё ясно?!

Вот теперь они гаркнули. Звук заполнил всё пространство. И в нём была сила.

– Прекрасно. Вы знаете, что должны делать. Разойдись.

Джиллиан подскочила с места, загоняя экипаж, словно овчарка овец. Покусывая их. Эх, прежде чем Джиллиан заимеет собственную команду, от этой черты ей придётся избавиться. Но пока пусть резвится. Энергии, выделившейся во время брифинга, требовался выход. Это Бобби понимала тоже.

В своей каюте на «Шторме» она провела рутинную уборку и инспекцию вещей. Каюта и так была в порядке, но Бобби нуждалась в своём успокаивающем ритуале. Она обнаружила, что мычит что-то под нос, хотя уже и не помнила, когда делала так в последний раз. Ещё надо будет сходить в маленький лагерь и убрать все признаки своего присутствия там, но она не спешила. И почти решила, что Алекс так и не придёт поговорить с ней, когда он постучал в дверь.

– Эй... – сказала она.

– Значит, Наоми сочла это хорошей идеей?

– Так далеко она не зашла. Но похоже, в настоящий момент, признала эту идею самой правильной из плохих.

Алекс выдавил из себя маленькую улыбку. Его тоска заставила её почти устыдиться своего легкомысленного предвкушения.

– Если ты решил отступить, никто не станет думать о тебе хуже. Кит – твой сын. Быть частью и его жизни, и этой... Если выберешь что-то одно, я пойму.

– Ты пропустила часть плана. Ту, что произойдёт после доставки посылки.

– Мы такого никогда не делали. Поэтому про взрыв, в сравнении с которым ядерное оружие – фейерверк, мало что могу сказать. «Шторм» крутой корабль. Даже если словит несколько обломков, сможет переварить. Скорее всего.

– Определенно ты тоже захочешь за чем-нибудь спрятаться, – сказал Алекс. – Возьми меня с собой. Я отведу шаттл в укрытие.

– Ты должен быть на «Шторме», и привести «Бурю» в нужную точку, в нужное мне время. Задача для первоклассного пилота, а это ты. Мы с Рини будем в силовой броне. Шаттл может и посечёт, но мы будет защищены по максимуму. А ты придёшь подобрать нас.

Алекс напружинился. Она видела, как он отчаянно ищет аргументы, смотрит так, словно они старая супружеская пара, и он хочет попросить передать соль.

– Мне тоже не нравится, что мы окажемся на разных кораблях, – сказала Бобби. – Но так будет правильно.

– Да, капитан. Ладно. – Он вздохнул, но, к её удивлению, улыбнулся. – Выйдет то ещё чёртово родео.

– Они и не узнают, что их убило, – поддержала Бобби. – Жаль только, что когда мы разнесем корабль в раскалённую пыль, там не будет Трехо.

– До него доберёмся позже. А я пока собираюсь подвергнуть системы, которые работают хорошо, сеансу безудержной диагностики. По крайней мере, так я буду чувствовать, что хоть что-то контролирую.

– Хороший план, – одобрила Бобби. – А я останусь тут, погляжу, многие ли из моей команды предпочтут отчалить.

– Увидишь, не будет ни одного. Эти люди пойдут за тобой даже в ад. Мы все в тебя верим, – он помедлил немного, а потом добавил: – Я в тебя верю.

Дверь за ним закрылась, а севшая в амортизатор Бобби словно погрузилась в тёплую ванну. Когда её глаза закрылись, она уже крепко спала.

Переведено: Kee

 

Глава 31: Тереза

– А был ли Тимоти мне настоящим другом?

Холден сидел на койке, привалившись спиной к стене. Его бумажная роба была измята, вся в подсохших кровавых потеках. Склера правого глаза налилась кровью, плоть вокруг вздулась. Щека чуть ниже вспухла и потемнела. И двигался он очень осторожно, как будто все внутри болело. Камера у него совсем крошечная. Самый маленький шкаф в ее спальне почти вдвое просторней. Единственный источник света – тонкая, как карандаш, полоска под потолком, слишком яркая, чтобы смотреть на нее в упор, но не дающая достаточного освещения, чтобы читать.

– Раз он сказал, что он тебе друг, значит, так и было, – сказал Холден. – Амос не из тех, кто станет лгать.

– Зачем он был здесь? – спросила она, как ей было велено.

Холден сглотнул, тяжко, с трудом. Он выглядел печальным. Нет, не печальным. Сочувствующим. Что еще хуже.

– Меня уже спрашивали. Извини, что тебя тоже заставляют проходить через это.

Трехо велел придерживаться сценария, говорить только то, что отрепетировано, но все же она рискнула:

– Может, они думали, солгать тому, кому ты причинил боль, будет труднее.

– Может. Но тебе я скажу то же, что сказал им. Я не знал, что он был здесь. Я не контактировал с ним. Я не знаю, какова его миссия, кто или что привело его сюда, и как долго он пробыл здесь. Если он держал связь с подпольем, то мне не известно, как. Я не знаю, зачем при нем была портативная атомная бомба, но предполагаю, он намеревался что-то взорвать. Если бы я знал, что он здесь, попросил бы этого не делать.

Тереза подняла взгляд и посмотрела в камеру. Следующие четыре вопроса можно не задавать, Холден уже ответил. Непонятно, что теперь делать – пропустить эту часть или заставить его повторить все еще раз.

– Как твой отец? – поинтересовался Холден, пока она раздумывала. – Мне никто ничего не говорит, но я сложил два и два – что-то пошло не так. И еще, он не пришел меня допрашивать. Мы с ним в некоторой степени сроднились, он бы обязательно явился.

«Отец в порядке», – подумала она. Но произнести вслух не смогла.

– За него не волнуйся. Волнуйся лучше за себя.

– О, это непременно. Волноваться – мой конек. За нас обоих. За всех.

– Что случилось с телом? – она попробовала вернуться к сценарию.

– Твоего отца?

– Тимоти.

– Я почем знаю.

Она помолчала. Внутри все сжалось, в горле засел ком. В последние дни такое с ней бывало часто.

– Он умер. Я сама видела.

– Так мне сказали. Он был хорошим... Ладно, его нельзя назвать совсем уж хорошим человеком. Но он, во всяком случае, пытался. И он был чертовски предан. – Холден помолчал. – Он был мне братом. Я любил его.

– Чем занимается подполье?

Холден пожал плечами.

– Как я предполагаю, пытается вырваться из-под пяты твоего отца, чтобы иное мнение тоже брали в расчет. Я бы занимался именно этим. Ладно. Погоди-ка… – Холден тяжело поднялся и заговорил прямо в объектив. – Может, закончим уже, а? Ни к чему изводить ее, все равно это ничего не изменит.

Сперва никакой реакции, потом клацнули дверные магнитные замки. Холден снова сел. Терезу накрыло чувство облегчения, только сейчас она поняла, как страшно ей было оставаться наедине с этим человеком. И как она рада, что испытание закончилось.

– Мне не позволят навредить тебе, – сказал Холден. – Даже если б я захотел. Нет, в смысле, я вовсе не хочу, но даже если бы.

Ее охватила ярость, жестокая, неожиданная.

– Ты больше не танцующий медведь.

Холден прислонился к стене, чтобы не упасть. Когда он улыбнулся, оказалось, что одного зуба не хватает.

– Однако приятно, когда тебя воспринимают всерьез.

Дверь открылась, вошли два охранника и с ними полковник Илич. Проскрипели по кафельному полу армейские ботинки. Руки охранники держали на дубинках, но пока не доставали их. Пока. Илич положил ладонь ей на плечо, и она развернулась к выходу. Раз он сказал, что он тебе друг, значит, так и было. Хотелось бы верить, но она не верила.

– Ты молодец, – сказал Илич, когда дверь камеры закрылась за ними. – Хорошо справилась.

Снова клацнули магнитные засовы. Холден под замком. Она немного успокоилась. Они прошли по коридору мимо десятка точно таких же дверей. Если за ними люди, то неизвестно кто они и за что здесь. Похоже, каждый новый день открывал Терезе целую бездну того, о чем она прежде понятия не имела.

С той жуткой ночи она тоже стала почти что пленницей. Трехо выбил из нее все, что она знала о Тимоти – как они познакомились, о чем он говорил, о чем она ему говорила, как он ладил с ремонтными дронами, почему она никому о нем не рассказала. Спустя несколько часов Илич попытался вызволить ее, но допрос продолжался, пока она не заплакала, и даже после.

Неизвестно, сколько это длилось. Более одной сессии, но сколько прошло – часы? Дни? Она не могла сказать. Все теперь охвачено безвременьем. И, раз начавшись, обречено тянуться вечно. Она ощущала себя марионеткой в чужих руках. Допрашивал ли ее Трехо, сидела ли она с тем, что осталось от отца, или ела, притворяясь, будто ничего не случилось, казалось, настоящая она сжалась в комок и спряталась в маленьком черном местечке, где раньше было сердце. Илич говорил о травмах и насилии, обещал, что со временем станет легче. Кортазар, взявший на себя заботы о ее здоровье, говорил мало, только сканировал ей мозг, да высасывал кровь. Вот и хорошо. Говорить не хотелось.

А по ночам мучали кошмары. Сны без кошмаров теперь остались в прошлом.

Комната, из которой наблюдали за допросом, была выкрашена в скучный зеленый. В воздухе витал запах очистителя с перечным ароматом ванили лаконианских цветов. Трехо с Кортазаром прокручивали на объемном дисплее комплексные диаграммы, словно изучали волны погодных трансформаций. Охранники заняли место на посту снаружи, Илич и еще двое встали у дверей изнутри. Тереза сначала думала дойти до стула, но тот, казалось, так далеко, и она опустилась прямо на пол.

– Что тут у нас, доктор? – спросил Трехо.

Котразар тряхнул головой.

– Его модели реагирования всегда были странны. И нынешние колебания укладываются в пределы погрешности. Подобное встречается у злоупотребляющих психоделиками, чаще у женщин. Но я бы сказал, смена допрашивающего не сильно повлияла на показатели. Учитывая его базовый уровень, я бы сказал, он говорит правду.

– Вы абсолютно уверены?

– Нет, – ответил Кортазар. – Но процентов на восемьдесят. В следующий раз попробуйте доктора Окойе. У них более долгие отношения. И дружеские.

– Но тогда придется оторвать ее от текущей работы, – заметил Илич.

Трехо нетерпеливо фыркнул и прижал ладони к щекам, так крепко, даже костяшки пальцев побелели. Под глазами, в которых прочно поселилась усталость, залегли круги. Только на нем теперь держится империя, подумалось Терезе. Как будто кто-то произнес это вслух. Кто-то, кто мог и солгать.

– Что с поисками… тела? – спросил Илич.

– Ничего, – ответил Трехо. – Я отдал приказ стрелять при любом контакте, но у нас есть рыбка покрупнее, чем слоняющийся по округе зомби. Если вздумает вернуться, припасов у него нет. Может, нам повезет, и дроны примут его за настольную лампу.

Что-то шевельнулось внутри у Терезы. Чуть-чуть.

Кортазар кашлянул:

– Думаю, это решение стоит пересмотреть. Дополнительный объект исследования существенно продвинул бы мою работу с высоким консулом…

– Дождемся отчета Окойе, прежде чем что-то менять, – оборвал Трехо. – Самое важное – держать сепаратистов под контролем.

– Разве? – возразил Ильич. – Я думал, самое важное – то, что сожрало наши корабли и сломало Дуарте. – Он говорил про отца, но ладно, ничего. К ней это тоже относилось, вроде как вовлекало в разговор. Учитывая его базовый уровень...

– То вторая наша проблема, – объявил Трехо, – и ею мы займемся. Но если я не удержу все под контролем, высокому консулу, когда он восстановится, управлять будет нечем.

Пустота в его голосе показалась знакомой. Тереза внимательнее пригляделась к Трехо. Унижение, вызванное часами допроса, было по-прежнему свежо, и все же трудно не заметить, как вымотан адмирал, и как напуган. Она потеряла отца. Он потерял лидера. Из-за своего несомненного горя он стал ей даже симпатичен.

Ее вдруг отбросило в прошлое, в тот миг, когда Тимоти прострелили голову. Она невольно ахнула и снова вернулась в настоящее. Травматическая память. Мозг отказывается признавать то, что произошло, и выдает мгновенные вспышки воспоминаний, Илич предупреждал, что так будет. И велел обязательно сказать, когда это случится. Ну вот, случилось, но она не сказала.

Трехо покосился на нее, затем перевел взгляд на Илича:

– Надо вовремя вернуть ее в Государственное Здание, пусть одноклассники видят ее.

Илич напрягся.

– Прошу прощения, адмирал, но… Причин отклониться от расписания найдется более чем достаточно. Никто не удивится, если она опоздает на урок.

– А я говорю, полковник, – слово «полковник» Трехо выделил особо, напоминая Иличу о разнице в рангах, – когда готовишься к потопу, каждый кусочек нормальной жизни становится мешком с песком. Она, возможно, не та, кто спасет нас от полного развала, но она часть общей схемы. Свою роль в маленьком эксперименте доктора с заключенным она уже отыграла. Больше ей здесь делать нечего.

Он имел в виду: «Тебе здесь делать нечего». Илич не изменился в лице, а Тереза позволила себе улыбнуться.

С той страшной ночи отношения этих двоих изменились. Тереза видела это, и даже, как ей казалось, понимала почему. Илич входил в узкий круг тех, кто помогал держать состояние отца в секрете. Трехо доверял ему. А Илич позволил ей улизнуть из Государственного Здания на встречу с головорезом из подполья. Трехо доверился Иличу, а тот не оправдал доверия.

А может, теперь она все воспринимала так.

– Так точно, – ответил Илич. И обернулся к ней: – Идем, я отведу тебя в класс. Все будет хорошо.

Как же хотелось разрыдаться, упасть и с воплями покатиться по полу, словно ребенок. Хотелось опрокинуть стол и заорать, как Эльза Сингх. Но годы муштры взяли свое, она сдержалась. Просто кивнула и поднялась на ноги. Но когда Илич вышел в коридор, за ним она не пошла.

– Восемьдесят процентов, – произнесла она, обращаясь к Кортазару. – Вы уверены насчет восьмидесяти процентов.

В глазах Трехо мелькнуло раздражение, но Кортазар был счастлив пояснить:

– Разумеется, это лишь предположение. Но изучение автономных функций стало моей страстью, в последние несколько лет проделана огромная работа. Мозговая активность, возникающая, когда человек вспоминает что-то, отличается от активности, которая стимулируется выдумыванием новой информации. Конечно, есть вероятность, что субъект сочинил и вызубрил ложь так, что она выглядит как воспоминание. Но поскольку новые дознаватели и новые вопросы активируют лишь зоны воспоминаний, а не зоны творческих функций мозга, восемьдесят – вполне подходящая оценка. Наверно, даже заниженная. Скорее всего, Холден говорит правду.

Раз он сказал, что он тебе друг, значит, так и было.

Перед глазами встал Тимоти, взглянул на нее, как он всегда смотрел, и произнес: «Слишком много инструмента не бывает».

Только теперь она не знала, кем была для него – другом или инструментом.

Не знала, а нужно узнать.

* * *

Занятия класса проходили в музее Государственного Здания. Огромные, бледные стены под белым светом, который омывал полотна и скульптуры, подчеркивая краски, но не давая им выцветать с годами. Воздух, за которым здесь строго следили, был ни теплым и ни холодным, ни сухим и ни влажным. Полковник Илич, не останавливаясь, провел их мимо великих произведений других эпох, как будто не хотел тревожить покой шедевров. Он убил Тимоти, поругался с Трехо, нес на плечах бремя империи, однако улыбался так же, как всегда, и голос у него был ровный. Интересно, что еще скрывал он от нее все эти годы?

Коннор и Мюриел стояли друг возле друга и рассматривали полотно, на котором был изображен человек в натуральную величину. С раскинутыми руками, а лицо обращено к небу, словно он высматривал что-то в вышине. Вместо одежды его тело облепляла серебристая, ничего не скрывающая простыня. Тереза подошла и скрестила руки на груди. Видны были даже отдельные волоски на руках мужчины, настолько тщательно была выписана картина. Слишком совершенна, чтобы быть фотографией.

– Она называется «Икар в ночи», – сказал Ильич. – Написана художником по имени Кингстон Сюй. Он был первым великим живописцем Марса. Когда картину выставили на публику, его чуть не депортировали обратно на Землю. Кто скажет мне, почему?

Тереза чувствовала, как остальные поглядывают друг на друга и на нее. Ответа она не знала, и ей было все равно. Голова словно песком набита. Больше там ничего не осталось.

– Простыня? – неуверенно предположила Шан Эллисон.

– Верно, – кивнул Илич. – Материал похож на тот, что использовался когда-то в медицинских целях. А мужчина, как вы могли заметить, темнокожий. Вся ранняя история Марса наполнена конфликтами народов, основавших разные колонии. Натурщик, с которого писал Сюй, родом из Пакистана. Сам художник из Китая, извечного противника Пакистана. Эти страны враждовали. Показывать врага в явно ущербном и эротическом контексте провокационно с политической точки зрения. За такую картину Сюя могли отправить в тюрьму. Или на принудительные работы.

Или в загоны, подумалось Терезе. Хотя нет, неправильно. До протомолекулы загонов не существовало.

– Почему же он нарисовал ее? – Тереза сама удивилась, услышав свой голос.

– Он считал это важным, – ответил Илич. – Сюй рассматривал человечество как часть единой семьи, он верил, что разделяющие нас разногласия ничтожны по сравнению с глубинными силами, что нас объединяют. Вот почему твой отец принес эту картину сюда. Единство человечества – идеал Лаконии.

Странная мысль. Как раз из-за политических разногласий они мучили Холдена. Они убили Тимоти, а Тимоти, скорее всего, прибыл в Лаконию, чтобы убить их. И вот вам, пожалуйста, теперь все дружно делают вид, будто давно умерший мужик с едва прикрытым членом – символ всеобщего единства. Как глупо.

Хуже, чем глупо. Бесчестно.

Наверно Илич почувствовал, что у нее портится настроение, и повел их к собранию недавно привезенных из Бара Гаона абстрактных скульптур. Едва Тереза двинулась за всеми, как из-за угла выскочил улыбающийся Кортазар.

– Полковник! – прокричал старик. – Вот вы где. Не возражаете, если я украду Терезу на несколько минут? Рутинный медицинский осмотр.

Это застало Илича врасплох. Вся тщательно выстроенная сдержанность с него слетела, в глазах полыхнуло раздражение. Даже гнев. Отчего Терезе сразу захотелось встать на сторону Кортазара.

– Ничего страшного, – сказала она Иличу. – Я потом все посмотрю.

Улыбка Илича вернулась на место.

– Не уверен, что…

Кортазар взял ее за руку:

– Это ненадолго. Скоро верну ее. Все хорошо.

Она позволила увести себя, охваченная то ли радостью, то ли гневом. На пепелище ее мира затеплился маленький красный уголек бунта. Не загасить бы. Кортазар что-то напевал под нос. От радостного предвкушения он разве что не прыгал. Подождав, когда они отойдут на безопасное расстояние, она спросила:

– Все хорошо?

– Прекрасно. Изумительно. У меня есть парочка идей по поводу случившегося. Ну, ты понимаешь. С высоким консулом. Хочу провести несколько тестов.

– Базовые уровни?

Улыбка Кортазара стала шире:

– Что-то вроде, да.

Вместе прошли они через Государственное Здание к секретному медицинскому крылу. Все охранники знали их. Ничто никого не встревожило. Чтобы не отстать от Кортазара, Терезе приходилось практически бежать.

Все было прекрасно, пока они не вошли в медицинский кабинет – тот самый, в котором она всю жизнь, сколько себя помнила, проходила ежегодные осмотры или обследовалась, когда заболевала, – и не увидели за врачебным рабочим столом доктора Окойе.

– Доктор Окойе. Боюсь, сейчас не самое подходящее время.

– Я наткнулась на некоторые записи, нам стоит их обсудить.

– Сейчас не самое подходящее время, – жестче, с нажимом в голосе повторил Кортазар. Бунтарский огонек, теплящийся в груди Терезы, сменился страхом. Почему сменился, не понятно, но наверняка не просто так. «Ты должна приглядывать за мной», – произнес где-то в памяти Холден. А следом послышался голос Кортазара: «Природа постоянно пожирает своих детей».

– Если с Терезой происходит что-то серьезное, – сказала Элви Окойе, – пожалуй, нам следует сообщить об этом адмиралу Трехо.

Момент затянулся. На миг Тереза вернулась в пещеру. Тимоти велел зажать руками уши. Ее дыхание участилось. Мир заискрился по краям, так ярко, что стал похож на тьму.

Кортазар повернулся к ней:

– Можешь идти. Сделаем все в другой раз.

Кивнув, Тереза развернулась и поспешила обратно в музей, к одноклассникам, чувствуя, что случилось что-то важное. Что-то опасное. Вот только она не понимала, что.

Переведено: grassa_green

 

Глава 32: Бобби

– «Белая ворона», на связь. План полёта скорректирован. Можете выдвигаться, sa sa?

– Приняли, подтверждаем, – ответила Бобби. – Спасибо, Контроль.

Лазерный канал к центру транспортного контроля Каллисто отключился, и Бобби двинула судёнышко, чувствуя, как ускорение мягко вжимает её в амортизатор, даже не шелохнувшийся в ответ на слабую тягу, которая отчетливо изменила их курс. Её дисплей отключили от общей сети, чтобы она, не опасаясь утечки данных, могла наблюдать за траекторией и основными вехами плана. Положением «Бури», местом появления «Шторма», и точкой, в которую нужно попасть.

Она потянулась, и мощный каркас лаконианской брони подчинился её движениям. Местами из-под царапин под чёрной краской проглядывала синева. Синий и черный для неё всегда были неправильными цветами. Её броне больше подошёл бы красный. Она открыла зашифрованный лазерный канал, и выждала положенные секунды согласования протоколов. Совсем недалеко, почти без световой задержки. Это будет не стратегия, и не тактика, а просто грязная заварушка где-то посередине между тем и этим.

– Капитан, – отозвалась Джиллиан Хьюстон.

– Получили разрешение транспортного контроля. Следите за нашей позицией, будьте готовы к выходу.

– Поняла. – Джиллиан сбросила соединение. Закрывать канал, как только он перестал быть нужен – признак хорошей дисциплины. Не то чтобы это имело большое значение. К моменту, когда лаконианские силы отследят сигнал, всё будет уже кончено. Или зайдет слишком далеко, чтобы это можно было остановить.

«Белая Ворона» – ужасная маленькая посудина. Даже направляя кораблик в бой, Бобби всё равно хотелось плотнее застегнуть скафандр. Ткань на переборках выцвела; на местах, где возраст и радиация совсем поистрепали её, белели царапины. Жёсткие амортизаторы с комковатым гелем едва реагировали на изменения вектора тяги. Поручни на стенах блестели, истёртые поколениями касаний, словно каменные ступени в средневековых соборах Земли. Корабль пережил своё время, но двигался, и Бобби не требовала от него большего.

Она пережила минуты, что кажутся бесконечными, но кончаются внезапно. Время ожидания перед битвой, сжимающееся вовне, растягивающееся вовнутрь. Правильное чувство.

– Как дела внизу, Рини?

Ответ из шлюза пришёл чуть быстрее ответа с Каллисто:

– Чувство такое, будто дёргаю дьявола за яйца, – сказала Рини. – А в целом... Вроде порядок.

Бобби осмотрела торпеду перед вылетом. Самая маленькая и быстрая из найденных, чёрная, угловатая, размером с ногу Бобби, но чуть подлинее. Рини сняла ненужные элементы и уменьшила массу боеголовки, чтобы выиграть несколько лишних миллисекунд тяги. Вместо подрыва маленького термоядерного заряда, датчик приближения отключит энергию в магнитной ловушке, отделяющей антивещество от остальной вселенной, и дальше сработает физика. Бобби надо просто подобраться поближе.

Она проверила траекторию полета. «Белая ворона» именно там, где и должна быть.

– Я готова выдернуть чеку. Если надо сбегать в туалет, сейчас самое время.

Смешок Рини был коротким и невесёлым:

– Я не переставая ссу кипятком с той секунды, как узнала план, кэп. Сейчас я просто удивляюсь, как это мой мочевой пузырь ещё не выпал.

– Осталось немного, – успокоила она, и переключилась на лазерный канал. – Статус?

– Выдвинемся по твоей команде, – сообщила Джиллиан.

Вот и момент. Последний момент. Сейчас Бобби ещё могла отступить. Провести «Белую ворону» по запланированной траектории полета, сказать команде, чтобы убегали куда глаза глядят, сбросить антивещество в гравитационный колодец Юпитера и насладиться фейерверком. В её жизни было не так много окончательных решающих моментов, чтобы она узнавала их сразу. Обычно всё выяснялось только постфактум.

– Выводи «Шторм», – скомандовала она.

– Есть, – отрапортовала Джиллиан. Всего один слог, острый и твёрдый, как брошенный камень.

Бобби глубоко вдохнула, выдохнула. Там внизу, на Каллисто, «Грозовой Шторм» пробудился от спячки, вырвался из своего тайного пристанища, прыгнул сквозь тонкую атмосферу к звёздам. Её команду вжало в амортизаторы, словно Бог опустил ладонь каждому на грудь. Всё, что ей осталось – сидеть и слушать открытый канал в ожидании того, кто первым заметит шлейф двигателя там, где его не должно быть.

Взвыл баззер тревоги, перекрыв гвалт испуганных голосов, военных приказов, требований назваться. Густо населенная система Юпитера, с десятками лун и миллионами людей, сконцентрированных в объеме меньше медленной зоны, только что стала полем битвы. Бобби запустила двигатель «Белой вороны», показывая наблюдателям, что маленькое суденышко собирается проследовать в укрытие. Её тело было тёплым и мягким. На тактическом дисплее «Буря» покинула предсказанный маршрут, и легла на ожидаемый ею вектор, переходя в атаку. На визуальном дисплее корабль выглядел крошечным позвонком, темнеющим на ярком фоне собственного шлейфа.

Дисплей отметил быстродвижущиеся объекты – только что выпущенные «Бурей» торпеды. И маленькие пятнышки света выстрелов систем ОТО, выдвинувшихся из отверстий в странной, напоминавшей кожу обшивке. Тонкий конус слепой зоны врага покатился по тактическому дисплею. Скоро она окажется там. Совсем скоро...

– Держись, Рини, – сказала она. – Сейчас полихачим.

– Жду не дождусь.

«Белая ворона» упала в радарную тень, и Бобби резко развернула корабль, врубая тягу и ускоряясь. Амортизатор врезался в спину. Броня высветила медицинское предупреждение, зарегистрировав резкое падение кровяного давления, и убрала его, когда давление нормализовалось. На тактическом экране появилось больше целей, чем она могла отследить. Джиллиан Хьюстон выпускала во врага всё, что мог предоставить «Шторм», а от «Бури» надвигался ответный шквал. Но никаких признаков работы генератора магнитного поля, так что их опасная игра пока окупалась. Бобби бросила «Белую ворону» на сближение, пытаясь сократить разрыв между ней и врагом. Ускорение было тяжелым. Внутренняя подкладка брони запульсировала в такт ударам сердца, не давая застояться крови. И всё же по краю зрения начала ползти чернота. Голоса радиообмена звучали словно музыка из соседней комнаты. Теперь она пряталась в слепом пятне «Бури». В самой безопасной точке посреди активных боевых действий. Но всё ещё недостаточно безопасной.

Она переключилась на внутреннюю связь, и остальная часть вселенной смолкла.

– Готовься запускать.

Она была уверена, что Рини проскрипела в ответ что-то утвердительное. Глянула на статус двигателя. Семь g. Значительно хуже, чем в прошлые семь g. Старость не радость.

Бобби не просто почувствовала удар, а услышала его, как звук, переданный сквозь всю массу корабля и её броню. Глубокий, глухой звон, похожий на гул треснувшего колокола.

– Думаю, в нас попали, – сказала она. – Рини, статус?

Рини не ответила. С трудом преодолев перегрузку, Бобби переключилась на сетевой дисплей. Силовая броня Рини оставалась подключенной, но все индикаторы высвечивали красный маркер ошибки. Слишком много красного там, где должен быть только зелёный. Бобби снова выкрикнула имя женщины, уже зная, что ответа не будет.

От шлюза её отделяла палуба, и шесть метров пути до лифтовой шахты. Если она вырубит тягу, «Белая Ворона» выпадет из слепой зоны и будет уничтожена снарядами ОТО «Бури». А если повреждена торпеда...

Случись так, и корабль уже разлетался бы облаком светящейся плазмы. Значит, антивещество не пострадало. Надежда ещё есть. А если есть надежда, не время отдыхать. Она переключила управление кораблём на интерфейс брони, проверила статусы замков и своё состояние – несколько медицинских показателей жёлтые, но ни одного красного – и отстегнулась от амортизатора. Когда она поднялась, броня застонала под собственным весом, а плечи заныли, словно их вот-вот вывихнет. Кровь схлынула к ногам, и подкладка брони сжалась на бёдрах, выталкивая её вверх. Бобби справилась с почти захлестнувшей волной тошноты, и сделала первый из восьми шагов к лифтовой шахте. Она смогла. Пришлось.

Низкое ворчание поднялось от палубы. Включились маневровые двигатели. Это не могло быть хорошо. Она наконец оказалась в лифте, и небольшое падение гравитации в момент спуска было похоже на одну каплю воды для человека, умирающего от жажды. Облегчение исчезло в момент остановки лифта.

Шлюз выглядел ужасно. Обе двери открыты прямо в космос. Переборку вывернуло в месте, куда попали снаряды ОТО. Рваные дыры зияли там, где кинетическая энергия удара вмяла внешний корпус внутрь шлюза. Торпеда лежала в дальнем углу, на стыке пола и переборки, там же, где тело Рини. Бобби подошла к ней и опустилась на колени, и дрожь пробежала по искусственным мускулам брони, напрягшимся под тяжестью ноши.

Рини умерла мгновенно. Вероятно, даже не успела понять, как это случилось. Её почти чёрная, – как и у Бобби, – броня, продолжала усердно трудиться над сохранением жизни, которая уже ушла. Пять дыр на спине и руке, и потоки крови, выталкиваемой из трупа гравитацией. Бобби отодвинула тело Рини прочь. Время траура наступит позже.

Рини уберегла торпеду от тяжелого ущерба, приняв на себя почти весь удар, но маленький двигатель всё-таки пострадал. Белый скол указывал место, где керамику вокруг двигателя посекло шрапнелью. Бобби попыталась поднять торпеду и оценить степень ущерба, но не сумела. Даже для силовой брони гравитация была слишком большой. Заныл позвоночник, а одно из рёбер, вывихнутых в каком-то другом тяжёлом ускорении, снова выскользнуло с места. Стало больно дышать.

«Белая ворона» выдала новое предупреждение. Маневровые двигатели исчерпали три четверти основной реакторной массы, и запрашивали разрешение на использование резерва. Через несколько секунд до Бобби дошла суть проблемы. Снаряды ОТО оторвали часть наружной обшивки. На большом корабле это не имело значения, но «Белая ворона» настолько мала, что центр масс сместился. Двигатели безостановочно корректируют курс, и будут продолжать, пока не иссякнут.

Её корабль поднял лазерный канал к «Шторму».

– Нужны хорошие новости, капитан, – голос Джиллиан был влажен и глух, они тоже испытывали перегрузки.

– Рини убита. Корабль и торпеда под угрозой. Мне нужно, чтобы ты остановила «Бурю». Я всё ещё могу выполнить миссию, но не при такой тяге.

На секунду повисла тишина.

– Как? – спросила Джиллиан, но на канал ворвался голос Алекса.

– Дай секунду, Бобби. Я сделаю всё, что тебе нужно.

Она закрыла глаза. Сознание плыло. Только воля заставила Бобби повернуться к её посылке. Четыре небольшие сферы: магнитное поле, вакуум, адское пламя. Датчик приближения. Выглядят целыми. Она проверила тактический дисплей. Всё ещё в слепой зоне. Она чуть развернула корабль, рассчитывая на маневровые двигатели. Если уж она сходит с курса, так пусть, по крайней мере, падает в нужную сторону. Мимо проскочил факел привода «Бури», из двери шлюза похожий на комету.

– Алекс? – позвала она. – Дай мне хоть что-нибудь.

И словно в ответ, ускорение «Белой вороны» исчезло. Бобби встала, пристегнула магнитные ботинки к палубе. Факел «Бури» тоже погас. Поток крови проскочил через всё тело, тошнота возникла и снова пропала, пока она отцепляла боеголовку и датчик приближения. «Белой вороне» конец. Торпеда превратилась в хлам. Но она ещё не закончила. Остался последний способ. Она подняла боеголовку, прижала к груди, шагнула к шлюзу, и не раздумывая больше ни секунды, выпрыгнула в космос.

Бобби запустила двигатели лаконианской брони, ускоряясь в сторону «Бури». Корабль походил на астероид, на странной формы скалу, что крутится по сложной орбите вокруг маленького и далекого солнца. Достаточно близко, чтобы рассмотреть без увеличения. Намного ближе, чем ей хотелось бы. Может, в сотне километров. Или меньше. Машина, которая поставила на колени Солнечную систему. Бессмертный дредноут Лаконии. И где-то там, слева от неё, «Шторм». Её корабль. Не совсем её, если уж честно, и не навсегда. Но во вселенной вообще нет ничего вечного. Только совпадающие на время вектора. Постоянство – лишь иллюзия.

Что-то вспыхнуло и погасло. Торпеда, сбитая ОТО «Бури». На фоне статичного и неизменного звездного поля она поймала маленький проблеск движения. Ещё одна. И ещё горстка. Яркие искры ответных торпед Бури. На таких огромных расстояниях их движение выглядело почти медленным.

– Держитесь, – сказала она, не включая связи. Это была скорее молитва, чем послание.

Бобби переключилась на тактический дисплей. Соединение с «Белой вороной» сохранялось, но связь на маленьком корабле не самая лучшая. Почти секунда понадобилась, чтобы маркеры на экране обновились.

Совладать с баллистикой было трудно. Она должна бросить боеголовку, словно дротик, и с километра попасть в кофейную чашку. Она проверила костюм и убедилась, что двигатели в порядке, пусть и расходуют топливо слишком быстро. «Буря» чуть выросла. Она отключила тягу, и развернулась к кораблю ногами. Как будто падает на врага с большой высоты. Прижала боеголовку к животу, проверила соединение и показатели в последний раз. Питание отключено? Да. Резервная батарея отсоединена? Да. Датчик приближения установлен на срабатывание при подходе к кораблю? Установлен.

Глубоко вздохнула. И ещё раз. Вывернутое ребро с тупым и болезненным щелчком встало на место, и она улыбнулась. Теперь «Буря» стала заметно больше. Скорость сближения была безумной, хотя Бобби едва её ощущала. Она проследила дальнейший путь, скорректировала, заставила костюм перепроверить рассчёты и нарисовать линию от её бронированных сапог до «Бури». Обхватила боеголовку, вытянула руки, и осторожно выпустила. Даже крошечная помеха при быстром падении на таких расстояниях станет катастрофой. Она долго висела рядом, почти касаясь боеголовки. Не дрейфует. Отлично.

Мягко подруливая двигателями костюма, она отплывала прочь, сантиметр за сантиметром, осторожно, чтобы не одно маленькое перышко выхлопа двигателей не коснулось её посылки. Отлетев метров на пять, включила двигатели на торможение, и боеголовка, казалось, рванула прочь. Собственное дыхание громом отзывалось в ушах. Как же близко. Костюм нагрелся, радиаторы изо всех сил старались сбросить лишнее тепло. Как известно, вакуум холоден только после твоей смерти.

Для неё слишком поздно. Отчасти она поняла это, едва увидев белый скол на двигателе торпеды, но теперь, когда дело сделано, появилось время для размышлений. Пойди всё по плану – она, Рини и «Белая ворона» удирали бы от «Бури» на всех парах сразу после сброса боеголовки. И это предполагая, что «Шторм» продолжит уводить врага ещё дальше, чего тоже не происходит. Так что...

Она крутанула бедрами, вытянулась... Звёзды галактического диска в безбрежном небе. Часть их света летела века. Тысячелетия. Дольше. Многие из этих звёзд угасли задолго до её рождения. Что за странная судьба для фотона, выплюнутого раскалённым ядром, и пролетевшего сквозь огромную межзвёздную пустоту, закончить свой путь на сетчатке глаза марсианского десантника, пытающегося решить, страшится она смерти, или готова к ней. Она делала это прежде, множество раз.

А «Буря» всё росла. Значит погасить ускорение полностью так и не удалось. Интересно, справится ли «Шторм»? В прямой схватке он обречён. Джиллиан и Алекс сейчас разыгрывают тактический эквивалент сражения «Росинанта» с линкором класса «доннаджер». Но пока «Буря» не использует двигатель, игра будет стоить свеч. Пирровы победы тоже победы, если обойдутся врагу дороже, чем им.

Бобби хотела связаться со «Штормом». Попрощаться. Но стоит ли их отвлекать? Лучше уж врага, а не союзников. Остальное баловство. Свою работу она сделала, но это ещё не конец.

Она проверила уровень боеприпасов. На максимуме. В двигателях ещё есть топливо, а кислорода хватит на тридцать минут, даже если не экономить. Она активировала оружие, переключила дисплей шлема в режим «местный/тактический», и ухмыльнулась. Кто я? Совершила ли что-то важное? Сделала лучше эту вселенную? Если я не вернусь, о чём мне жалеть? Чем гордиться?

– Спасибо за всё, – поблагодарила она вселенную, словно хозяйку особо удачной вечеринки, которая просто подходила к концу.

А потом развернулась к «Буре». Ещё одна искорка света. Ещё одна волна торпед, несущихся в темноту. Ещё одна угроза её кораблю и её людям.

– Ну ладно, уёбок. Хочешь потанцевать? Сейчас потанцуем.

Она зафиксировала систему наведения на линкоре, переключилась на свободный огонь, и врубила тягу. Пятьдесят семь секунд спустя она вышла из слепой зоны «Бури».

Переведено: Kee

 

Глава 33: Алекс

– Статус? – спросила Бобби. Звук её голоса на командной палубе только сильнее подчеркнул её отсутствие. Все вокруг, – все, кроме неё – на своих постах. Напряжение в воздухе почти осязаемо. Каждый взгляд, каждый вздох, каждый нервный смешок сводится лишь к одному: Просто охереть, мы и в правду это творим.

– Выдвинемся по твоей команде, – сообщила Джиллиан, поддёргивая воротничок кителя. Алекс помнил время, когда и сам был достаточно молод, чтобы заботиться о том, как выглядит перед битвой.

Каспар выстукивал нервную дробь по раме своего амортизатора. Джиллиан склонилась вперед, и ремни страховочной привязи сильно врезались ей в плечи. Алекс боролся с желанием стукнуться обо что-нибудь головой. Каждый справлялся с ожиданием и страхом по-своему.

Часы подготовки, в которые они тащили «Шторм» из скрытой шахты, зачищали лёжки и мастерские, проверяли каждую систему, – остались позади. Теперь «Грозовой Шторм» был отделен от открытого пространства лишь несколькими ветхими причальными дверьми, да приказом Бобби.

– Выводи «Шторм».

– Есть, – отрапортовала Джиллиан, и разорвала связь. – Камаль. Выводи нас.

Алекс нажал на кнопку запуска, наблюдая на мониторе, как открываются над ними двери. Маневровые двигатели мягко оттолкнули их от причала. Как только «Шторм» вышел из дока, Алекс врубил Эпштейн. Его тяжело вдавило в гель амортизатора, по рёбрам и шее пополз холодок. Каллисто отскочил, и там, где поверхность раскалилась от под факелом двигателя, запылали оранжевые и золотые отблески.

– Системы в пределах нормы, – отчитался Каспар, хотя никто не спрашивал. Пареньку просто надо было хоть чем-то заняться. – Мы... Так. Мне принять запрос связи от транспортного контроля Каллисто?

– Нет, пусть поудивляются, – сказала Джиллиан. – Что там с «Бурей»?

– Вижу, – ответил Алекс.

– Покажи.

Он сбросил карту системы Юпитера на главный дисплей. Их позиция, луны, внизу изогнутая дуга газового гиганта. Для неопытного глаза узор транспортных траекторий показался бы сложным, но Алекс читал его, как открытую книгу. Пути транспортников – серые, служба безопасности Лаконии золотистые. Бобби с «Белой вороной» – зеленая. И цель – «Буря» – ярко красная, цвета свежей крови.

Линии транзита с наименьшей потерей энергии зависели от непостоянной гравитации системы, и пути кораблей, курсирующих между лунами, смещались следом за ними, как железные опилки за линией магнитного поля. Для путешествий на такие расстояния не нужен был даже Эпштейн. Приличный корабль, управляемый любым чайником, мог добраться куда угодно. А сценарии, оставшиеся в памяти кораблей, создавали сложившийся рисунок. Обычное дело.

– Давай же... – пробормотала Джилиан, не обращаясь ни к кому на мостике. – Отрасти уже пару яиц, и иди сюда, здоровенный ублюдок.

– Предупреждение безопасности, пришло по открытому каналу, только что, – снова встрял Каспар. – Они знают, что мы здесь. «Буря» пришла в движение. Они идут за нами.

– Жми, Камаль, – Бравада в голосе Джиллиан была почти убедительна, но Каспар её, похоже, даже не заметил.

И Алекс выжал. На его мониторе зеленая траектория «Белой вороны» пролегла точно там, где он хотел. «Буря» последовала тем путем, которого он ожидал. Его челюсть заныла от перегрузки, а сок в кровотоке заставил его чувствовать себя так, словно он перепил и выпил недостаточно кофе одновременно. «Буря» массивна, но мощный двигатель позволяет ей игнорировать инерцию. «Шторм» меньше, легче и уступает в мощности, и, хотя он, вероятно, более манёвренный, на сей раз это не спасёт. Если он собирается провести Бобби через это игольное ушко, у него совсем нет степеней свободы.

И всё же, преимущество у них было. Главное – они убегали, а «Буря» догоняла. Шлейф двигателя «Шторма» создавал небольшое прикрытие. Торпедам, выпущенным «Бурей», приходилось заходить на корабль сбоку, чтобы не сгореть в шлейфе, и догонять «Шторм», пока тот ускорялся. А «Буря» сама неслась навстречу всему, что в неё выпускали. Это давало ОТО «Шторма» тот небольшой дополнительный промежуток времени на реакцию, которого не хватало «Буре». Полётный план Бобби для Алекса заключался в том, чтобы придерживаться дистанции, где «Буря» находилась под угрозой, а «Шторм» – за её пределами. В теории всё было здорово. А на практике оказалось сложней, потому что их всё ещё могли достать.

Могут.

– Быстродвижущиеся объекты, – выдохнул Каспар. – Очень много.

Джиллиан кашлянула. Даже звучало это болезненно. Алекс был уверен, что она перейдет на текстовые сообщения, но Джил собралась, и скомандовала вслух:

– ОТО на автоматику. Ответный огонь.

К общему шуму и дрожи ускорения добавилась мерная дробь ОТО. Словно ребенок, пытающийся сбежать от полицейского, «Шторм» скользнул мимо «Белой вороны», а «Буря» взбурлила двигателем где-то за ней. Алекс не мог понять, чем вызвана вибрация – гармониками привода, вошедшими в резонанс с палубой, его перегруженным кровотоком, или и тем и другим сразу. Маленький корабль Бобби тоже ускорился, входя в слепую зону врага.

Скоро. Всё это скоро закончится. Он заставил себя сглотнуть. Больно.

«Шторм» вздрогнул.

– Не попали, – выкрикнул Каспар. – Близко прошло, но мы увернулись.

– Увеличь дистанцию, Камаль, – скомандовала Джиллиан, но он не мог этого сделать, не спровоцировав «Бурю» на погоню. А Бобби было нужно, чтобы линкор сохранял текущий курс и вектор. Алекс слишком сосредоточился на ситуации, чтобы объяснять, почему приказ плохой, а потому просто проигнорировал его. Если «Шторму» суждено словить пару попаданий, с этим придётся смириться.

Залп «Бури» был похож на огромный распускающийся цветок. От линкора потянулись линии, изогнулись по направлению к ним и исчезли, когда «Шторм» отбил атаку. Алекс бросил взгляд на счетчик боеприпасов. Осталось больше, чем он ожидал. Его привычки формировались старыми технологиями, а лаконианская методика быстрой печати снарядов пока воспринималась не слишком интуитивно.

Если бы они действительно делали то, что хотели изобразить, – то есть улепётывали со всех ног к ближайшим вратам и выходу из системы – это было бы шагом отчаяния. Расстояние от Юпитера до кольца было огромным, а «Шторм» ограничивали как реакторная масса, так и хрупкость тел внутри корабля. Плюс опасность попасть из огня да в полымя, слишком быстро вломившись в медленную зону, не зная, какие там сейчас правила игры. Алексу пришлось бы оттормаживаться перед входом во врата, а тогда «Буря» легко догнала бы их. Если у Бобби ничего не выйдет, они всё ещё могли избрать этот путь. Алекс понял, что уже строит планы, – погрузиться в высокую атмосферу Юпитера и попытаться ободрать об неё «Бурю», провернуть петлю в направлении Солнца и заставить врага перегреться и отступить, чтобы обеспечить им возможность скрыться, – и одёрнул себя. Они ещё не на последнем издыхании.

– На подходе следующая волна, – выкрикнул Каспар. – Мы не сможем остановить всё.

– Уклонение, Камаль, – отрезала Джиллиан, и Алекс изменил траекторию их полёта, но только чуть-чуть. «Буря» не могла повернуться или сдвинуться, не разоблачив «Белую ворону». Чёрт побери, чем там вообще занимается Бобби?

– Держись, – сказал Каспар, а через секунду амортизатор взбрыкнул под Алексом, лягнув его, словно мул. Даже с прослойкой геля удар оказался таким сильным, что Алексу пришлось некоторое время восстанавливать дыхание. Он потерял пару секунд. Совершенно недопустимо, они не могут позволить себе такого ещё раз.

– Повреждения? – прохрипела Джиллиан, но никто не ответил.

Пришёл лазерный луч связи. Бобби наконец обозначилась.

– Нужны хорошие новости, капитан. – Лицо Джиллиан блестело от пота. Алекс ждал, с ужасом и надеждой.

– Рини убита. Корабль и торпеда под угрозой.

В голосе Бобби слышалось напряжение, и спокойный профессионализм женщины в своей естественной среде обитания. Тем же тоном она сообщила бы, что только что нашла способ уничтожить всех врагов сразу, или потеряла обе ноги.

– Мне нужно, чтобы ты остановила «Бурю». Я всё ещё могу выполнить миссию, но не при такой тяге.

Казалось, пауза длится вечно. Алекс уже просчитал манёвр переворота с ускорением, и просто ждал, когда Джиллиан отдаст команду.

Но всё, что Джил смогла выдать, было:

– Как?

– Дай секунду, Бобби, – сказал Алекс. – Я сделаю всё, что тебе нужно.

Привод отключился, вес ускорения исчез меньше чем за миг. Алекс перехватил контроль связи у Каспара и включил маяк «не приближаться». С позиции тактики это было абсолютно бессмысленно. Но на то он и рассчитывал.

– Что ты делаешь, Камаль? – спросила Джиллиан с возмущением, к которому примешивалась надежда, что ему известно что-то, чего не знает она.

– Имитирую бунт на корабле, – сказал он. – Поглядим, насколько их привлекает идея вернуть свою собственность.

Как он и надеялся, «Буря» тоже погасила привод. Они неслись сквозь тьму на совпадающих орбитах. Каллисто остался далеко позади. Даже Юпитер стал заметно меньше. Это было бы похоже на метафору одиночества, если бы каждый глаз в системе сейчас не следил за ними.

– Leche bao, – выругался под нос Каспар. – Они идут убивать нас.

– Пусть идут, пока делают это, не включая двигатель, – сказала Джиллиан, и Алекс почувствовал некоторую гордость за девочку. Она конечно зелёная, но учится. Почти минуту оба корабля провели в тишине напряжённого ожидания. Затем с «Бури» поступил запрос на связь. Джиллиан отклонила его. Алекс понял, что сидит, затаив дыхание.

– Быстродвижущиеся объекты, – доложил Каспар.

– Сбейте всё, что сумеете, и ответьте огнём, – скомандовала Джиллиан, – но курс не менять, и не давать им такого повода.

Алекс мог только наблюдать, как отстреливается команда. Если бы офицеры «Бури» хотели этого, с ними уже было бы покончено. Один массивный удар, и «Шторм» умрёт. Вместо этого, подобно борцу, медленно сгибающему сустав противника, они выталкивали вперед волны торпед, быстрее и ещё чуть быстрее, пока защита не будет сломлена. Они хотели вывести из строя корабль, и допросить команду. Но они не знали, кто такая Бобби. Или Джиллиан Хьюстон. Если дойдет до крайностей, они сами сожгут «Шторм». В любом случае, он смотрел на свою смерть.

Давай, Бобби, думал он. Я верю, ты сможешь.

* * *

– Мне кажется... это капитан? – сказал Каспар. – Мне кажется, это капитан!

Он сбросил на главный дисплей изображение с внешних датчиков. Картинка была немного зашумлённой, слишком резкой, но там, рядом с «Бурей», одинокая человеческая фигурка в силовой броне падала на корабль. Обе её руки венчались вспышками скоростных выстрелов, и два потока бесполезных снарядов неслись в корпус лаконианского дредноута. В сравнении с человеком, летящим мимо, размер линкора стал казаться просто ужасающим. Бобби напоминала разъярённое насекомое, пытающееся ужалить кита.

– Следите за приближающимися торпедами, – рявкнула Джиллиан. – Если это Дрейпер, значит у неё есть причина.

Крошечная фигурка летела по зубчатой, непредсказуемой траектории. Трассы высокоскоростных снарядов ОТО следовали за ней. Мухобойка для мухи. Невозможно было представить, что кто-то настолько маленький способен выстоять против размеров и мощи корабля, но раз это Бобби, так же невозможно было представить, что у неё не выйдет.

Алекс начал загружать полётный план с жёстким ускорением.

– Я могу добраться до неё, – говорил он. – Придётся подлететь чертовски близко к этой штуке, но...

Фигурка дёрнулась. Какое-то облако расцвело за её спиной. На экране она выглядела такой маленькой. Руки поднялись, ноги подогнулись. Испарения окутали её, разлетаясь в стороны. Воздух. Кровь.

– В неё попал снаряд ОТО, – сказала Джиллиан. – Её больше нет.

Алекс не слушал. Он слышал слова, но отказывался их понимать. Горе пронзило его, как электрический разряд, – гудящее, жестокое, разрушительное.

– Я могу добраться до неё, – сказал Алекс, отворачиваясь к пульту. Что-то не так с соком в амортизаторе. Он не мог вдохнуть. – Гнать придётся адски, но мы можем... мы можем...

Его пульт мигнул и заблокировался, когда Джиллиан перехватила контроль.

– Отдай нахуй управление! – заорал Алекс. – Мы заберем её!

– Алекс... – сказал Каспар, и мягкость его тона была просто невыносима. Силовая броня продолжала дрейфовать. Падать к «Буре». Инерция несла её к месту назначения, даже когда никакого назначения не осталось. Даже после того, как Бобби не стало. Он постучал по кнопкам, словно там был какой-то способ откатить время назад.

– Блядь. Блядь! – выкрикнул Алекс. Лимонный привкус рвоты поднялся к горлу, и он тяжело сглотнул, заталкивая её обратно. План провалился.

Бобби не стало.

– Что нам делать? – спросил Каспар, и в его голосе сквозила паника. Прежде чем Алекс успел ответить, с громким щелчком отключился дисплей сенсорного массива, и взвыла радиационная тревога.

«Сердце Бури» – корабль, который в одиночку выстоял против объединенного флота Земли, Марса и Пояса, и победил. Склонил всё человечество под иго Лаконии. Живой символ того, что любое сопротивление верховному консулу Дуарте всегда будет напрасным.

Когда сенсоры перезагрузились, оказалось, что «Бури» не стало тоже.

* * *

Без защиты жутковатой кожи «Шторма» выброс рентгеновского и гамма-излучения убил бы всех. А так, половина экипажа была просто слишком больна, чтобы подняться с амортизаторов. Медицинский отсек переполнился людьми, выхаркивающими слизистую желудочно-кишечного тракта. Корабельные запасы противорадиационных препаратов почти закончились, а если уровень заболеваемости раком будет соответствовать статистике, онкоциды закончатся следующими.

Корабль тоже пострадал. Даже не сломался. Был изранен. Регенерирующее покрытие «Шторма» пошло волдырями и местами утолщилось, как на первых стадиях рака кожи. Вакуумные каналы, направлявшие электроэнергию, отказывали без видимой причины, становясь настолько ненадежными, что ремонтные бригады начали тянуть резервные цепи из медного провода и металлической ленты, крепившейся прямо к стенам коридоров. Двигатель работал, хотя немного фонил.

Они победили. Сделали невозможное. И ушли живыми. Можно ли было просить о большем?

Алекса штормило. Регулярно бросало то в отупение, то в депрессию. Когда он мог выдержать, он просматривал новостные ленты со всей системы с записью взрыва, который не видел воочию, потому что был слишком близко, когда это произошло. Лучшая запись была с Земли. Ручная камера снимала детский конкурс воздушных змеев, и в правой части неба захватила участок, откуда пришёл свет. Яркая вспышка на голубом, словно маленькое недолговечное солнце, даже на таком расстоянии.

Все в системе наблюдали, как «Шторм» направляется к вратам. Ни у кого не хватило смелости пойти за ним. Ленты новостей полнились попытками анализа. Это месть за Цереру. Это работа инсайдеров, которая доказывает, что сам флот Лаконии изобилует скрытыми группировками и несогласными. Это первый шаг подполья по возвращению Солнечной системы, или акт подстрекательства, призванный подтолкнуть высокого консула к изоляции системы. В девяти из десяти случаев, выступавшие радовались поражению Лаконии. Были и другие истории: на Марсе и Рее возникли стихийные демонстрации с призывом к выводу лаконианцев. ТСЛ-5 официально сообщила, что должность коммисара Лаконии упраздняется до восстановления регулярной связи через сеть врат. Появились десятки пиратских лент, обвиняющих Лаконию в том, что её эксперименты в мертвых системах ставят под угрозу существование человеческой расы.

Не хаос, во всяком случае не больше чем всегда. Но расцвет надежды там, где не было даже её проблеска. Всё, как и планировала Бобби, за исключением одной детали.

Лучевая болезнь достала и Алекса, но физические страдания, по крайней мере, отвлекали. А когда он почувствовал себя в состоянии работать, сам присоединился к ремонтным бригадам. И не удивился, когда Джиллиан Хьюстон – теперь капитан Хьюстон – вызвала его к себе. Он этого ждал.

Каюта была маленькой и аскетичной. Лаконианским офицерам не пристало хвастаться. Ещё одна вещь, которую они унаследовали от Марса. Алекс вспомнил, как его собственные командиры исповедовали тот же аскетизм, а сам он был тогда другим человеком, и во вселенной имелся смысл. На столе лежало несколько украшений и вещей, принадлежавших Бобби. Джиллиан похудела, и выглядела бледнее, чем раньше. Лучевая болезнь сильно её подкосила, но остановить не смогла.

– Алекс, – сказала она. В её голосе теперь была необычная мягкость. Будто теперь, когда власть в её в руках, больше нет причин для агрессии. – Я хотела, чтобы ты... Я думаю... Она хотела бы, чтобы ты позаботился о её вещах.

– Спасибо, – сказал Алекс, и потянулся, чтобы их забрать.

– Присядь пожалуйста.

Он сел. Джиллиан наклонилась вперёд, сцепила пальцы.

– Нам нужен ремонт. Нужно перегруппироваться. И нужно залечь где-то, прежде чем Лакония очухается, и отправит за нами корабли.

– Хорошо, – ответил Алекс без эмоций. Сердце не желало откликаться на эти слова. Из-за болезни, или горя. Сложно было определить, – если вообще возможно, – где заканчивалось одно, и начиналось другое.

– Я решила, что мы пойдем обратно на Фрихолд. Там у нас будет поддержка. Там домашняя база «Шторма». Мы приведём корабль в порядок. В колонии пополним запасы. Спланируем следующие шаги.

Она смотрела так, словно ждала каких-то слов. А он не знал, что сказать. Он рассматривал вещи на столе. Туника. Небольшая благодарственная табличка из стекла и керамики, подписанная Крисьен Авасаралой, которую Бобби получила от ООН. Он удивлялся, что не нашлось больше никаких вещей, и одновременно, что их набралось так много.

– Думаю, план неплохой, – наконец сказал он. – Самая опасная часть – переход, но без «Медины» нам не придётся пробираться в грузовике. Будет попроще.

Когда Джиллиан снова заговорила, её голос немного посуровел, и в нём зазвучало что-то, похожее на страсть или печаль. Или ярость.

– Дрейпер была хорошим капитаном. Лучшим военным командиром. Этот корабль стал таким благодаря ей, и никто на «Шторме» не забудет ни её, ни её жертву.

– Спасибо, – поблагодарил Алекс.

– Но сейчас мне нужно превратить его в свой корабль. С её традициями и честью, но моей командой. Хотелось бы, чтобы было иначе, но... ты сам понимаешь.

– Понимаю.

– Хорошо. Потому что ты нужен мне тут, как старпом.

Алекс взглянул на неё. Он точно знал, и что ответит, и что будет делать, словно действительно обдумывал этот вопрос. Все дальнейшие шаги лежали прямо перед ним.

– Спасибо, – сказал он. – Но нет. Это твой корабль, и он твой по праву. А у меня есть свой.

Переведено: Kee

 

Глава 34: Элви

Элви проснулась почти задыхаясь.

– Эй, эй... Кошмар приснился? – спросил Фаиз, придвигаясь ближе. Он положил руку ей на спину, и от его касания сон немного развеялся. Она подалась назад, прижимаясь плотней.

– Хуже. Знаешь, такой сон, когда у тебя большой доклад, о котором ты забыл, и должен притворяться, что восемь месяцев работал над тем, о чём вообще не имеешь понятия.

– Cреди плохих снов этот – твой фаворит.

– Только обычно после пробуждения оказывается, что всё не так плохо, – сказала она, разглаживая волосы. – Отдала бы три пальца и глаз, чтобы мне пришлось переживать только за сорванный доклад.

Он завозился, и тепло его тела, двигающегося рядом с ней, было так знакомо.

– Как твой живот? – спросил он. А когда она не ответила, добавил: – Тебе нужно кушать, дорогуша.

– Я ела. Поем. Просто...

– Я знаю.

Она потянулась за тростью, но когда встала, переместила больше веса на больную ногу. Боль казалась правильной. Она сходила в ванную, потом стала натягивать одежду. Снаружи было ещё темно, не считая освещения Государственного здания, городских огней, и строительных платформ, мерцающих на фоне звёзд.

– Возвращайся в постель, – позвал Фаиз. – Ещё слишком рано.

– Я всё равно уже не засну. Пойду в университет. Кто рано встаёт, тому бог даёт.

– Тебе надо отдыхать.

– Отдохни за меня, – сказала она, целуя его в щеку, а потом в шею. Они замерли так на мгновение.

Когда Фаиз заговорил, из его голоса пропала обычная лёгкость.

– Я найду способ вытащить нас из всего этого, если смогу.

– Из всего этого?

– Из той части, где тебя окружают психопаты и политики. Украдём маленький корабль, отправимся в захолустную колонию, и проведем остаток жизни, пытаясь заставить огурцы расти в ядовитой среде. Это будет здорово.

– Это был бы рай, – согласилась она. – Поспи ещё немного. Я вернусь, как только смогу.

Ночью в Государственном здании было почти приятно. Видимо, из-за тишины – казалось, что это свобода. Охранников было не меньше, чем дронов наблюдения. Просто тысячелетия человеческой эволюции заставляли её поверить, что всё, происходящее во тьме, – скрыто, сакрально и особенно. Сунув руки в карманы, она пошла к столовой. Там обязательно что-нибудь найдётся – как минимум, кофе и подслащённый рис. Сейчас в ней в любом случае не удержится что-то большее.

Работа у Кортазара изнуряла. Лаборатория располагала несколькими неплохими программами для интерпретации контекста. Они помогали разобраться в заметках Кортазара, сформулированных с позиции наноинформатики – в сложно-мнимой потере данных, функциях Деринера, неявных множителях, – переводя их в понятия экзобиологии, такие как «функциональная регуляция устойчивых генов». Она не представляла, как любая из этих терминологий поможет растолковать суть проблемы адмиралу Трехо, но если уж она однажды смогла объяснить студентам конвергентную эволюцию, то и тут, наверное, что-нибудь придумает.

В столовой тоже было светло и тихо. При входе ей кивнул какой-то служащий. Или охранник. Без разницы. Элви взяла себе чашку чая, – от кофейного аппарата несло чем-то слишком кислым и агрессивным, когда она проходила мимо, – и бублик, с маслом и желе. Она не хотела идти в загон, или частную лабораторию Кортазара. Не хотела провести ещё один день с Карой и Заном. Не хотела оставаться и здесь. Но больше всего не хотела делать то, что должна. Рассказывать Трехо о Кортазаре.

Она хотела доказательств. Метафорического дымящегося пистолета в его заметках. Она перебрала всё, что смогла найти о трансфигурации Дуарте – её термин, не их! – в надежде найти что-то, что явно покажет: Кортазар не позволил бы Терезе пойти по стопам отца, он даже не собирался. Но там ничего не было. Либо он никогда не доверял такие мысли записям, либо вычистил их достаточно тщательно, чтобы она не сумела ничего найти.

В её ручном терминале имелась напоминалка. Программа предупреждала Элви о начале различных собраний, но там была и функция оповещения о том, что некая группа людей уже собралась вместе. Элви назначила фиктивную встречу с Кортазаром и Терезой на неопределенное время. И теперь, каждый раз, когда они оказывались в непосредственной близости, ей приходило уведомление, и будет приходить, пока один из них не обнаружит запись о встрече в своём графике, и не удалит её. Она была почти уверена, что её неожиданное появление в медицинском крыле – единственное, что помешало Кортазару продвинуть вперёд работу с Терезой.

И под словом «работа» она подразумевала вивисекцию.

Она дожевала бублик, запила его остатками чая. До рассвета ещё часы, и если тянуть, мужество её оставит. Она прибрала за собой, потянулась до боли в ногах, и подошла к служащему.

– Чем я могу вам помочь, мэм?

– Мне нужно поговорить с адмиралом Трехо.

* * *

Когда она добралась до кабинета Трехо, тот уже оделся. Ярко-зелёные глаза опухли от недосыпания, а рубашка выглядела мятой, ношеной слишком много дней подряд. На столе валялась кучка использованных одноразовых дисплеев – осколки потока важных отчётов изнутри системы, и из всех систем за её пределами. Он улыбался тёплой, хорошо отработанной, и, вероятно, совершенно неискренней улыбкой.

Элви тяжко трудилась, её вымотал весь этот калейдоскоп с обезумевшим императором, ученым-убийцей и монстрами – уничтожителями цивилизаций, сожравшими её команду, и откусившими кусок от неё самой. Но было довольно неудобно думать, что Трехо находится под ещё большим давлением, чем она.

– Доктор, – сказал Трехо. – Рано же вы встаёте.

– Как и вы.

Он указал на стул.

– Я наоборот припозднился. Координация с другими системами прошла... сложно. Я делегирую всё, что могу, но верховный консул не спит, а быть и им, и мной... очень утомляет.

– Когда вы в последний раз спали?

– Всю ночь? Честно говоря, чтобы ответить, мне потребуется немного посчитать.

Элви села, сложила на коленях руки. Тревога шипела и искрила в груди, как фейерверк. «Сон» казался словом из неизвестного языка. Никто из них уже не знал, что значит этот термин.

– Я могу вам чем-то помочь, доктор Окойе? – напомнил о себе Трехо. Элви поняла, что на мгновение отвлеклась.

– У меня нет веских доказательств, – сказала она, – но я думаю, что доктор Кортазар хочет нанести вред дочери высокого консула. Или даже убить.

Трехо вздохнул и опустил взгляд. Элви собралась. Она сама знала, насколько тонок аргумент. Даже появление Холдена с прямыми обвинениями не могло добавить веса её словам. Наоборот, то, что она прислушалась к преступнику, лишь подорвало бы её собственный статус, а не прибавило авторитета. Но Элви глубоко верила, что это правда. И готовилась воткнуть флаг, и защищать свою позицию до последнего, до тех пор, пока Трехо не воспримет её всерьёз.

Она ожидала услышать «какие доказательства у вас есть?» или «что заставило вас так думать?» или «а зачем ему это делать?». Но вместо этого адмирал лишь потянул шею, пока та не щёлкнула, и спросил:

– В состоянии высокого консула что-нибудь изменилось?

– Нет, насколько я заметила, – ответила она. – Но...

– Что мы можем сделать, чтобы привести его в чувство?

– Я не знаю. Честно говоря, не знаю даже, возможно ли это вообще.

– То, что с ним сделали изначально, – сказал Трехо. Его голос скрипел. От разочарования, или страха. Или от гнева. – Почему нельзя это обратить?

– По той же причине, по которой нельзя достать молоко из кофе, или собрать обратно яйцо. Физика полна вещей, которые работают только в одном направлении. Вот одна из них.

– Регенерация. Если мы восстановим его центральную нервную систему так же, как лечим травмы головы?

Элви смутилась. Она представляла несколько версий этого разговора, но ни одна не предполагала игнорирования её страхов, и перевода темы. Она не знала, как себя вести.

– Ну, хм... всё не совсем так. Клетки в его мозгу не повреждены. Кортазар изменил способ их функционирования. А восстановление тканей – это поиск повреждённых областей, и стимулирование роста новых клеток.

– Если мы намеренно повредим его мозг, и накачаем здоровыми клеточными линиями, он отрастёт?

– Простите?

– Сожжём его гиппокамп, и регенерируем его. Потом затылочную долю, или что там ещё. Переберём по частям его мозг, убьём то, что есть, и заменим свежей тканью, которая функционирует как нормальная человеческая. И так его восстановим. Это сработает?

– Я... я не знаю, – ответила Элви. – Это парадокс «корабля Тесея». Если заменить все части целого, останется ли оно тем же целым? Это из области философии. Но даже без парадокса, восстановление центральной нервной системы – очень сложная работа. Надо консультироваться с докторами медицинских наук. С врачами. А я биолог.

– Кортазар проконсультировался.

– Кортазар глубоко ущербен этически, – возразила Элви. – Я почти уверена, что он использовал Дуарте в качестве подопытного животного, чтобы обойти тонкие моменты, и выработать методику собственного лечения в будущем, и думаю, Терезой он планирует пожертвовать тоже. Это я и пытаюсь вам сказать.

– А что насчёт тех, кто атаковал пространство колец? Можем ли мы однозначно понять, представляют ли они постоянную угрозу или нет? Если я отправлю другой корабль на место «Медины», его сожрут? Или мы в безопасности, пока не взрываем нейтронные звёзды?

Элви не собиралась смеяться. Так само вышло. Профессиональная маска Трехо соскользнула лишь на миг, и под ней она увидела ярость и отчаяние.

– Как я могу это знать? – спросила она громче, чем ей хотелось, но она уже не сдерживалась. – Я не знаю, кто они, или как сожрали корабли, которые уже сожрали. Где наши отчеты? Где данные? Без них я не могу выдать ничего, кроме спекуляций. И какое отношение это имеет к Терезе Дуарте?

Трехо сдвинулся к столу, вызвал какое-то окно, и перекинул его на ручной терминал Элви. Она посмотрела на изображение, и узнала «Сердце Бури». Самый знаковый лаконианский корабль из существующих, в гиперреальном качестве съемки через телескоп с усиленной, стабилизированной и улучшенной оптикой. Вокруг «Бури» зажглось несколько блестящих искр.

– Был бой? – спросила она, а изображение внезапно стало настолько белым, что даже на маленький экран было больно смотреть.

– Это уже известно Солнечной системе. И станет известно всей империи. «Буря» уничтожена. Террористическая ячейка сепаратистов похитила секретную технологию Лаконии и использовала её против нас. Теперь у меня остался лишь один «магнетар», и тринадцать с лишним сотен врат, которые надо держать под контролем, а единственное место, где мы можем эффективно справиться с задачей, преследуется… – Он указал на ногу Элви. Какая бы там херня ни откусила часть её бедра.

– Понимаю... – сказала она.

– Мы не можем удержать ретрансляторы. Каждый раз, когда я их отправляю, какой-то камнемёт тут же их сбивает. Террористы обмениваются сообщениями через кольца, пользуясь технологическим эквивалентом консервных банок и жевательной резинки, а я не могу их остановить. Разместив флот в пространстве колец, я буду контролировать всё, потому что там критическая позиция. Ключевая точка. А если нельзя обеспечить там безопасность, о контроле над империей можно забыть.

– Если только не… – начала Элви, но Трехо уже несло. Слова вырывались из него как лавина. И раз она стронулась, её уже нельзя было остановить.

– Каждый – каждый! – на каждом корабле, станции и планете будет ждать ответного шага высокого консула. А он сейчас – вон, двумя коридорами дальше, машет руками, как чёртов студент в первом галлюциногенном трипе. Правительства существуют в уверенности. Не в свободе. Не в праведности. Не в силе. Существуют потому, что люди верят в их суть. И не задают вопросов. А Лакония сейчас заглядывает в жерло огромного количества вопросов, на которые мы не можем ответить.

К концу своей речи он почти кричал. Резко, пронзительно. А Элви внезапно и ярко вспомнила время своего юношества на Кархуле. Управляющий бакалейной лавки, в которую они с отцом ходили каждую неделю, узнал, что арендная плата выросла, и ему придется переезжать или закрываться. У него был точно такой же тон, тот же вид человека, побеждённого обстоятельствами, тот же гнев перед лицом непримиримой реальности. Было что-то странно утешительное в мысли, что проблемы скромного бакалейщика и самого влиятельного человека в галактической империи могут быть так фундаментально схожи. Не думая, она потянулась и взяла Трехо за руку. Он отдернул её, словно Элви его обожгла.

Трехо потребовалась пара длинных, нервных вздохов, чтобы восстановить самообладание. И когда он заговорил, он снова стал сам собой.

– Ваша проблема, доктор Окойе, в том, что вы считаете вопрос, стоящий непосредственно перед вами, самым неотложным. Вы ошибаетесь. Кем бы ни был Паоло Кортазар, – а у меня нет иллюзий на его счёт, – он незаменим.

Повисшая пауза растянулась в неловкое молчание. Элви чувствовала, что смотрит в пропасть, хотя раньше даже не понимала, что стоит на её краю.

– Вы говорите мне, что не видите в этом ничего страшного?

– Я постараюсь защитить девушку, – сказал Трехо. – Сделаю всё, что от меня зависит, чтобы эти двое не оставались наедине.

– Но если он придет сюда с её головой подмышкой, вы пожмёте плечами, и пустите это на самотёк?

Трехо развел руками.

– Если он пообещает исправить весь этот пиздец, пожертвовав ею, я сам дам ему нож. Это мой долг. Я офицер Лаконии... Как, впрочем, и вы.

В комнате стало душно. Элви никак не могла отдышаться. Но Трехо либо не видел её страданий, либо сознательно не замечал.

– Ваша задача, доктор Окойе, послужить второй точкой зрения, и предоставить свой опыт в помощь доктору Кортазару. В этой задаче вы с ним партнёры. И разногласий между вами не будет. Сочтёте ли вы это трудным, или неприятным, мне плевать. Мы находимся в критической точке истории, и вам придётся принять это.

– Она же ребёнок...

– Я согласен, что будет лучше, если она выживет. И сделаю всё, что смогу, – сказал Трехо. – Но между нами не может быть никакого недопонимания относительно наших приоритетов. Чем раньше вы с Кортазаром найдете способ вытащить обратно сливки из этого кофе, тем быстрее она будет в безопасности. Всё, что мешает исцелению Уинстона Дуарте – ваш враг. Всё, что помогает – друг. Надеюсь, теперь вам всё ясно?

Её «я ухожу в оставку» так и застряло в глубине горла. Она чувствовала эти слова почти физически. Знала их форму. И знала, что Трехо не даст ей уйти. Оттуда, куда она забралась, не уходят.

– Ясно, как божий день, – ответила она. – Кристально.

– Спасибо, что уделили время, доктор. Для вас моя дверь всегда открыта.

Ей показалось, что это такой ёрнический способ попросить её уйти.

Она поднялась, вышла в зал, затем в широкий вестибюль, и шагнула в темноту сада. Предвещая рассвет, на востоке гасли самые тусклые из звёзд. В воздухе пахло жжёной корицей. Наступило время спаривания для маленького наземного животного Лаконии, похожего на личинку. А на Земле запели бы птицы. Она долго стояла там, глубоко вдыхая.

Она десятилетиями занималась полевыми исследованиями, путешествуя по новым мирам со своими пакетами для образцов, и испытательными комплектами. Наверное, единственная из живущих, наблюдавшая столько вариаций развития жизни. Столько бесчисленных эволюционных решений под разными звёздами, созданных – более или менее – в ответ на одно и то же давление. Глаза – в каждом из миров, ведь способность воспринимать свет давала большую вероятность выживания. Рот рядом с органами чувств, потому что способные видеть, что ешь, справлялись лучше остальных. Во имя науки, она, вероятно, убила и вскрыла больше представителей отдельных видов, чем кто-либо в истории. И всё же не воспринимала себя как убийцу. Как соучастницу убийства. Как монстра.

На горизонте в небо поднялся шлейф, который выглядел почти как дым, но на самом деле состоял из миллионов крошечных зеленых червячков, взмывающих ввысь, и опускающихся обратно. Они мерцали всё ярче, во всей своей биолюминесцентной красе. Природа прекрасна везде, во всех проявлениях. И жестока. Элви не знала, почему продолжала надеяться, что человечество окажется другим. Зачем притворялась, что не скована теми же правилами, что действуют для горных львов и ос-паразитов. Кровь, на зубах и когтях, на каждом уровне. В Библии даже ангелы убивали детей человеческих, когда Бог просил их об этом.

Рой на горизонте заканчивал «шоу спаривающегося кластера», их свет гас, их тела серели. Облака роя поглощали розовый и красный, – цвет рассвета любой кислородной планеты, – чтобы выборочно рассеять его на более мягкие оттенки. Запах корицы усилился.

– Удачи, маленькие личинки, – сказала она. – Надеюсь, хоть у вас всё получится.

Она направилась обратно в Государственное Здание, и сквозь него к другой стороне комплекса, к ожидающей машине. Села, не обменявшись шуткой с водителем, и они двинулись в сторону большого города, где свет выключался только с восходом солнца. Высотки, улицы, склады и театры – всё это напоминало ей огромный улей.

В университете она прогулялась от парковки до загона пешком. Кортазар сидел на скамейке возле куба без окон, с чашкой кофе в руке, и кукурузным кексом на колене.

Он улыбнулся подходящей Элви.

– Прекрасное утро, не находите? – спросил он.

Тёмные глаза. Смуглая щека, с линией пёстро-белой щетины там, где он не сбривал её. Он выглядел как какой-то профессор химии, а не монстр.

– Нам пора приступать к работе, – сказала Элви.

Переведено: Kee

 

Глава 35: Наоми

Всю жизнь перед Наоми стояла проблема доверия к информации. В любом уголке и нише солнечной системы, среди миллиардов человек, имеющих доступ к сетям и такому количеству новостных лент, сколько нашлось бы источников, всегда можно было отыскать оратора, громогласно транслирующего любое возможное мнение.

Как только они наладили сеть ретрансляторов, снова стал доступен обмен новостями с отдалёнными мирами через врата, со световой задержкой, измеряемой часами. Для осознания новой реальности, Наоми пришлось бы обратиться к моделям древней истории, когда живой голос или заметки на физических носителях были единственным средством хранения и перемещения информации. В древней Северной Америке существовал так называемый «пони-экспресс». Целая сеть телег и животных развозила записанную от руки информацию по огромным пустошам. Ну, или так она понимала процесс, хотя никогда не видела ни пони, ни писем, написанных на бумаге. Животных заменили корабли и торпеды, буквы стали сжатыми пакетами данных, а пустоши – жёстким вакуумом пространства, с безлюдной медленной зоной в центре.

В результате, вести из дальних миров казались слегка ненадёжными. События на Обероне и в его системе приобретали преувеличенное значение, потому что она узнавала о них немедленно. А всё, происходящее в Бара Гаоне, Лаконии или Солнечной системе, на Фрихолде, Новом Кипре или в Гефене, имело налёт чуждой и экзотической диковинки.

Фраза «потеряно двое врат» значила, что врата Танджавура и Текомы уничтожены, а системы за ними отрезаны, что лишь добавляло ощущения неохватности событий, происходящих где-то очень далеко. Вселенная опять расширилась, и вещи, которые казались близкими, снова обрели дистанцию. А потому, поступающие с ретрансляторов отчёты были драгоценны, как воздух в дырявом корабле.

Известие из Солнечной системы о том, что «Буря» уничтожена, стало чуть ли не откровением.

И пришло оно не из подполья. Если Бобби и отправила отчёт, бутылка затерялась где-то, или замедлилась до такой степени, что её обогнали гражданские новости. Наоми услышала их в лаконианской государственной ленте, курируемой губернатором. По идее, возмущенный тон доклада должен был внушить страх. Террористы, убив лаконианского дипломата и украв военную технику, с её помощью уничтожили единственную защиту Солнечной системы. Опасность хаоса и бунтов в системе, если верить новостной подаче, просто апокалиптическая. Лаконианские силы готовятся защищать мирных граждан от волн репрессий и насилия, которые наверняка последуют.

Возможно, для лаконианских ушей это звучало убедительно. Непреодолимая зашоренность предпосылки, что все лаконианцы хорошие, а любая оппозиция – зло во плоти, походила на чёртово слепое пятно, когда дело касалось пропаганды. Но для Наоми и Чавы это стало разрешением неопределённости, – теперь они знали, как сработал план Бобби. А для обычных граждан Оберона это значило, что неудержимая лаконианская машина вполне остановима. Остановлена. И уверенность в имперском правлении дала трещину, через которую можно было прогнать корабль. Как это обычно и бывает, к добрым вестям прилагался целый список новых проблем. Хороших, таких, на которые они с Бобби надеялись, но всё же проблем.

– Слышала, удалили записи о поставках за пять лет? – спросила Чава. – Стёрли начисто.

– А разве это не наши?

– Из тех кого я знаю, нет. – Чава наливала кофе в чашку. – Ты разбираешься в сети лучше меня, но...

– Это просто значит, что они восстановят записи из резервной копии, – пояснила Наоми, принимая чашку.

Она привыкла к френч-прессу Чавы. Кофе крепкий, горьковатый, и иногда даже с гущей. И так ей нравилось больше, чем в корабельном варианте.

– Так что, похоже, кто-то мутит с доступом к бекапу. Загрузи туда всё, что нужно, а после восстановления данных это станет официальной информацией.

– Так я и думала. Одна из наших ячеек могла сработать сама по себе. Или гражданские проявили инициативу. Или криминалитет. Чёрт, да сами лаконианцы, чтобы скрыть что-то, а обвинить нас. Неважно кто, но раньше они такое проворачивать не рисковали, а теперь осмелели. И что это творится? Так, кстати, везде, в тех или иных вариациях.

Децентрализация власти, то, чем астеры занимались с самого начала, несколько поколений назад, когда способность передавать приказы превосходила возможности по их исполнению. Старая Рокку, в её радикальные годы говорила, что внутряки подобны мечу – бьют в одно место, нанося рану, способную убить. Пояс же – вода, что проталкивается изо всех щелей. Гибель «Бури» не изменила ничего для систем за пределами Солнечной. И не похоже, что Дуарте отправит корабль-убийцу расследовать какую-то подозрительную потерю данных. Изменилась уверенность людей в системе, и неопределенность создавала новые дыры, трещины и возможности.

Сила Лаконии была в едином видении, и одном блестящем разуме, стоящим за всем этим. А подполье, как вероятно, и АВП до него, имело столько же видений, сколько входящих в него людей, и как номинальный лидер, Наоми представляла лишь один из голосов. Аппарат Дуарте неповоротлив. Начни множество событий происходить одновременно, и они могут увязнуть. В этом была и их слабость, и сила.

– Кстати, появились новые контакты, – сказала Наоми. – По отчётам, почти дюжина с момента первого доклада.

– Хороший знак. Люди чувствуют новые веяния.

– Некоторые да, – согласилась Наоми. – А у некоторых другая цель. Я потратила месяцы, чтобы понять, как сделать так, чтобы их рекрутёры нанимали наших людей. Наверняка, они способны делать то же самое с нами.

– Я буду осторожна, – сказала Чава. – Проверки данных, наблюдение за новобранцами, тестовые задания. Весь набор. Никому не позволю проникнуть через кормовой шлюз.

– Для твоего же блага, – сказала Наоми. – Тех людей, которым доверяешь, тоже проверяй. И делай это случайно. И так, чтобы кто-то приглядывал и за тобой. Это как замки на скафандре. Все смотрят, чтобы у всех всё было в порядке. И будь готова к преследованиям. Они скоро начнутся.

Чава отпила кофе и кивнула.

– Хотела бы я, чтобы ты осталась. Конечно, здорово будет снова пригласить домой друзей, но... Мне было приятно, что ты здесь.

– Даже если моё присутствие могло тебя убить?

Чава была из людей того типа, что умеют хмуриться только лбом.

– Может, как раз поэтому. Думаю, во мне слишком много от адреналинового наркомана, чтобы выжить в качестве менеджера по прокату кораблей. И если бы не всё это, в отпусках лезла бы в незаконные гонки.

Наоми допила кофе, опустила свою белую фарфоровую чашку в последний раз, и обняла на прощанье Чаву. Её вещи уже ждали у двери в туго набитой сумке, которую легко подхватить при выходе. Она в последний раз оглядела комнаты Чавы. Кухня, гостиная, проход в спальню, которая так недолго побыла её личной. И тем не менее, за это время всё успело измениться как минимум дважды.

В груди комок, но не печаль о том, что она покидает это место. Чава ей нравилась, и жить у неё было приятно, но это не дом. А грустно было от мыслей о собственном доме. С людьми, которых знала дольше, чем несколько недель. И ещё хуже от того, что когда-то у неё был дом. И семья. Она никогда не перестанет по ним скучать.

На лунной базе Оберона, вагоны «трубы» ходили с интервалом в семь минут, а знаки и указатели чётко указывали путь. Совсем не трудно оказалось добраться от дома Чавы до доков, а оттуда до челнока, арендованного на вымышленное имя, связанное с придуманной корпорацией и застрахованное полисом, который никогда не используют.

Оберон становился очевидной целью, и не только потому, что был успешной колонией. Любой лаконианский анализ бутылочного обмена, который практиковало подполье, вскрыл бы повышенную активность во вратах Оберона. За уничтожение «Бури» последует ответ, и ни она, ни Чава, ни кто-либо из её контактов не сомневались, что часть этого ответа придётся на Оберон. А как известно, лучший способ пережить падение астероида – отсутствовать на планете.

Ожидая разрешения на вылет, Наоми открыла картинку с видом из телескопа. Просто ещё один сине-мраморный шарик в пустоте. Широкий ураганный фронт скрыл часть океана, который она никогда не увидит. Континенты в видимой части раскиданы хаотично, как костяшки, брошенные детворой при игре на заднем дворе. Огромная, красивая сфера, на которой так мало людей. Города с университетами, полными студентов, которые никогда не знали другого неба. Она сомневалась, что когда-нибудь увидит всё это снова, а потому смотрела и пыталась запомнить. Столько всего осталось без воспоминаний. А ведь знание, что какой-то момент уходит навсегда, драгоценно.

Канал связи с транспортным контролем ожил:

– Скиф восемнадцать сорок два, ваш транзит в Бара Гаон одобрен. Можете выходить.

– Подтверждаю, Контроль. Освободите зажимы.

Маленький кораблик, лёгкий, как пустая консервная банка, вздрогнул, когда убрались стыковочные зажимы, и Наоми вдавила кнопку запуска двигателя. Изображение Оберона в окне стало отдаляться, потом ещё, и ещё, пока она, наконец, не закрыла его. Момент ушёл.

* * *

Её скиф был слишком мал, чтобы как-то называться. Код транспондера, номер, да небрежная запись в документах, вот и всё. Тесный, словно гоночный корабль, только без маневренности и элитного амортизатора. Он предназначался для внутренних перелётов, обычно между планетами на совпадающих орбитах. И вести его через систему, во врата, и затем снова к звёздной гравитации – значило прилично выйти за рамки предполагаемого использования. Наоми это не пугало. За свою жизнь она заходила куда дальше, и в гораздо более опасных вещах. Несколько дней тяжелого ускорения, и вот она наконец в свободном полёте.

Она коротала часы, перепроверяя всё подряд: системы подачи воздушной смеси, реакторный отсек, баки с водой. Знать всё о своём маленьком пузырьке воздуха и жизни было утешительно. Попадёт микрометеорит, и разбираться будет поздно, лучше позаботиться об этом заранее. Как говорится, готовьтесь к худшему – и удивляться будете только приятно. В скифе не было тренажерного зала, зато у неё оставались эластичные ленты из её «напёрсточной игры». Она адаптировалась. Как и всегда.

Воображаемые диалоги с Сабой, Джимом, Бобби и Алексом продолжались. Надо принять несколько стратегических решений. Победа Бобби поставила Дуарте в затруднительное положение.

У лаконианцев остался последний «магнетар», и подполье вполне могло заставить их только обороняться. Даже запереть в собственной системе. Конечно, это означало, что нужно создать реальную и весомую угрозу для самой Лаконии, но это было возможно. И этого было недостаточно.

Когда-то Транспортный Союз и правительства Земли и Марса прочили Лаконии судьбу обычного мира-колонии: борьбу за выживание базы и стремление к самодостаточному сельскому хозяйству, в пределах поколения или нескольких. Но Дуарте забрал с собой протомолекулу и знания об её использовании, а потом нашёл строительные платформы, на которых собрал «Бурю» и «Шторм». И, очевидно, нашёл способ синтезировать антивещество. Только угрозы будет недостаточно. Наоми придется найти способ лишить их производственных мощностей. Если Лаконии суждено упасть, пусть падает жёстко. Поймёт, что мечта об исключительности закончилась навсегда. Только низведя её до уровня других миров, можно будет начать её возвращение. Реинтегрировать. И в этом вся соль. В глубоком уроке от Пояса и внутренних планет, АВП, и Транспортного Союза.

Вот единственный и главный аргумент, который вселенная предъявляла ей всю жизнь, и который она ясно поняла только сейчас: войны никогда не заканчиваются победой одной из сторон. Они заканчиваются только примирением врагов. Всё остальное – просто отсрочка следующего раунда насилия. Теперь это и стало её стратегией. Синтезом аргументов, её и Бобби. Ответом, который она хотела бы найти вместе с ней, покуда обе живы.

Как только она доберётся до Бара Гаона – другого очень успешного колониального мира – нужно будет подбить список военных кораблей, которые можно собрать, и согласовать время транзита. Был бы способ выманить силы Дуарте из системы Лаконии, а потом протолкнуть и рассредоточить там её флот, вышло бы здорово.

Она продолжала размышлять об этом, представляя возражения Сабы, Бобби или Джима, когда началось торможение. А через несколько часов, из Солнечной системы к вратам Оберона прошла «бутылка». Скиф подхватил зашифрованные данные, так же, как и система Чавы подхватит их на планетарной луне. На дешифровку ушло полдня, и только потом она снова услышала голос Алекса и узнала, чем они заплатили за свою победу.

Он стал... нет, не старше. Он не выглядел старым. Или усталым. Она не раз видела его усталым. А сейчас он был раздавлен, уменьшился. Горе словно стёрло цвет из его глаз.

«Получается, здесь я закончил, – говорил он в приватном сообщении только для неё. – Подготовил одного паренька, и он, похоже, готов меня заменить. Мы пойдём в... наш маленький сухой док. Ну ты знаешь. – Даже несмотря на три уровня шифрования, Алекс так и не сказал «Фрихолд». – А когда доберёмся, я уйду. Подумал, пора проведать нашего старикана. Убедиться, что никто там не свил себе гнезда. А дальше, даже не знаю. Думаю, ты могла бы сказать, раз уж это теперь твоё шоу. Не хочется срывать старика с места, не узнав твоего мнения. Мы с тобой теперь остались одни. Вот. Да. И прости меня. Я не хотел отпускать Бобби».

– Не извиняйся передо мной, – сказала Наоми экрану. В невесомости слёзы заполнили глаза, словно линзы. – Ох, милый Алекс, не извиняйся за это...

Но сообщение закончилось, а её переход через врата только начинался. И в медленную зону она вошла с тяжестью, которая не имела ничего общего с ускорением или гравитацией.

Это был её первый транзит с тех пор, как они потеряли «Медину». И Сабу. И знакомую модель человеческой цивилизации. Инопланетная станция в центре колец ярко светилась, словно маленькая звезда, всё ещё излучая энергию, поглощенную в результате гамма-выброса. Поверхность пространства колец, раньше представлявшаяся безликой чернотой, переливалась извилистыми всполохами, более странными и угрожающими, чем чернота. Но больше всего её напугали корабли.

Она ожидала, что пространство будет пустым. После всего, что произошло, она полагала, что движение между вратами будет практически нулевым. Но она ошиблась. Её маленький скиф засёк транспондеры почти двух десятков кораблей, и сигнатуры двигателей ещё нескольких. Лаконианский приказ о том, что пространство колец должно оставаться пустым, игнорировался в таких масштабах, которые не укладывались в голове, и от близкой опасности у неё перехватило дыхание. Без «Медины», контролирующей движение, шансы превратиться в летучий голландец возрастали многократно.

Она совершила переход расслабленно и бездумно, но легко могла просто исчезнуть, и никто никогда не понял бы, как. И это ещё исходя из предположения, что событие, уничтожившее «Медину» и «Тайфун», и разрушившее два кольца, не поменяло правил игры. Если порог исчезновения изменился, им никогда этого не узнать. Без испытаний.

Может, нужда заставила их доставить груз в страдающие колонии, или прельстила возможность перевезти товары без пошлины союзу. А может, человечество, получив свободу, снова забыло о последствиях, как и всегда. Независимо от мотива, это захватывало дух. Наоми впала в шок, а потому даже не заметила, что два корабля – лаконианские военные эсминцы вроде «Грозового Шторма», – направляются прямо к ней. За суетой всеобщего движения, и собственным смятением, она не замечала этого до тех пор, пока скиф не получил запрос на соединение от «Муссона».

В системе Наоми стояла программа искажения голоса и внешнего вида, но она раз пять проверила, что та включена, прежде чем принять запрос.

– Главный старшина Норман с «Муссона», – представился человек на экране. – Вы нарушаете карантин. Пожалуйста, немедленно покиньте пространство колец.

В его голосе звучало раздражение человека, совершающего самый ненавистный из ритуалов.

– Извините, – забормотала она. – Я не собиралась. Мой брат болен. Я должна была вернуться к нему ещё несколько недель назад. Клянусь, я не везу контрабанду.

– Мне всё равно, – оборвал её лаконианец. – Просто убирайтесь отсюда, и держитесь подальше. Скоро сюда прибудут постоянные войска, и за подобные выходки в людей начнут стрелять. И когда это произойдет, лучше будьте где-нибудь ещё.

– Да, сэр, – сказала она. – Я уже ухожу, сэр.

Соединение разорвалось. Ну что ж, вот лаконианцы и увязли. Больше того, у них в медленной зоне корабли, а останавливать их, чтобы контролировать пространство, никто не пытается. А значит, Лакония либо понимает риски, и сводит к минимуму возможность повторения катастрофы, убившей «Медину» и «Тайфун», либо охотится за более крупной дичью, либо и то, и другое. Проследив их курс, Наоми увидела, что эсминцы направляются в Оберон.

– Вы подобрались очень близко, – почти нежно сказала она. – Только останетесь без сладкого.

Ворота Бара Гаона находились на дуге, пересекавшейся с её курсом почти на половине расстояния до другого края пространства колец. И не совсем там, где их ожидала увидеть навигационная система. После разрушения колец в Танджавур и Текому, все остальные сдвинулись, не сильно, но достаточно, чтобы программа отметила несоответствие. Наоми собралась уже скорректировать курс вручную... и остановилась.

Мой брат болен, подумала она снова. А ведь и я тоже.

Она исправила курс, направляя скиф на Фрихолд. Домой.

Переведено: Kee

 

Глава 36: Тереза

День, в который Тереза наконец сломалась, начался с того же, с чего начиналось теперь большинство дней. С кошмара.

Она не спала до зари, смотрела старые фильмы и развлекательные шоу, уже не раз виденные. Пыталась выжать из них, давно знакомых, немного успокоения. Когда знаешь, что должно случиться, еще до того, как оно случится, истории становятся гораздо безопаснее. Не то что в ее настоящей жизни. Она не спала, пока позволяло тело. И когда бодрствовать становилось невозможно больше ни секунды, сны наливались все сразу, словно дожидались ее. Словно хотели утолить голод.

Они приходили в трех вариантах. В первом Тереза находилась в незнакомой части Государственного Здания, а отца – порой и маму – убивали в комнате где-то рядом, и она могла это остановить, найдя правильную дверь. Во втором планета Лакония заразилась какой-то болезнью, и куски земли начали проваливаться вглубь, в раскаленное ядро. Ничего стабильного, ничего безопасного не осталось. Третий являл собой что-то бесформенное и полное насилия, не столько сон, сколько вариации на тему убийства Тимоти Иличем.

Все варианты приходили настолько регулярно, что Тереза уже начала их узнавать. Даже обдумывать. Когда очередной ужас поднимал голову, она думала: «это прямо как в моих кошмарах, только теперь происходит на самом деле». От этого кошмары становились еще хуже, потому что казались неизбежными. Они часами отравляли Терезу. Насилие, страх, потери могли выплеснуться в любой момент из любого угла, и ни на что нельзя было положиться.

Самый кошмар заключался в том, что все кошмары были правдой.

Так и не выспавшись, она проснулась от звука тихих шагов слуги и возбужденного лая Крыски. Завтрак старая псина любила больше всего. Как, наверное, и любой другой прием пищи.

Слуга принес на белом керамическом подносе тарелку со сладким рисом и яйцами, стакан арбузного сока и сосиски с ее любимой темной зернистой горчицей. Когда-то любимой. Теперь еда перестала интересовать Терезу. Не так, как раньше. Она ковыряла рис и смотрела, как в официальных новостях с придыханием рассказывают, что лаконианские корабли предлагают правительствам на местах любую помощь в борьбе с сепаратистским насилием. Картинки с мужчинами и женщинами в синей лаконианской форме, ведущими серьезные разговоры с правителями Земли и Марса. Удивительно, что кто-то в это еще верит. Удивительно, что она сама верила раньше.

Тереза понимала, что если не будет есть, Трехо тут же доложат, что у нее срыв. Так уже было. Она взяла кусок яйца, но от резиноподобной текстуры белка ее затошнило. Риса вполне хватит. Должно хватить. Вчера вечером она едва впихнула в себя половину ужина. Она знала, что голод ей не на пользу, и что Иличу и Трехо это не понравится. Отчасти поэтому она и ела. Она положила в рот ложку риса, высосала сладкий густой соус, а зерно выплюнула. Адмирал Гуджарат докладывал о завершении строительства «Голоса Бури», и называл его новейшим кораблем магнетар-класса, будто он не был единственным. Будто оба других не погибли.

Она взяла сосиску. Запах жира и соли вызывал тошноту. Тереза видела лишь кашу из мертвых животных в тонкой оболочке. Которая полетела к Крыске. Вместо того, чтобы слопать сосиску, собака отвела от нее взгляд, посмотрела на Терезу, потом обратно, а потом заскулила.

– Можно, ешь, – сказала Тереза. – Я не собиралась ее есть. А теперь и подавно не собираюсь.

Крыска пару раз неуверенно махнула хвостом. Съела сосиску, вроде как стесняясь. Оцепенение на миг отпустило Терезу, на глаза навернулись слезы. Государственное Здание заполняли люди со всех миров империи. Ее окружали люди, чья единственная служба заключалась в готовке еды для нее, в ее обучении, в чистке и уборке ее одежды. Настоящая забота о Терезе не входила ни в чьи обязанности. Никто, кроме собаки, даже не замечал ее существования.

Голос в голове Терезы послышался так ясно, будто исходил от кого-то в той же комнате. Он напоминал ее собственный, только звучал спокойнее. Суше. Как-то взрослее, чем она сама себя воспринимала, словно будущая Тереза случайно заглянула назад во времени. «Крыске нравится Холден».

Голос не стал продолжать. Тереза посмотрела в умные карие глаза Крыски, и горе потеряло свою остроту.

– Похоже, дерьмовый у тебя нюх на друзей, – сказала Тереза. – Прости, собака.

В дверь снова постучали, и не открывая, она поняла, что пришел Илич. Прежде чем открыть, Тереза перемешала еду, чтобы казалось, что она съела больше. Как только Илич увидел Терезу, его улыбка дрогнула.

– Я знаю, – сказала она. – Очень важно поддерживать впечатление, что все нормально. Вы говорите так каждый день. – Она встала и раскинула руки. – Это нормально. Я нормальная!

– Конечно, – ответил Илич с выученной улыбкой, означавшей, что он вовсе не собирается с ней тягаться. – Твои сверстники вот-вот начнут занятия. Сегодня их собирается вести доктор Окойе, так что я могу встретиться с адмиралом Трехо.

То есть «могу заняться чем-то поважнее», значит. Пусть он этого и не сказал, Тереза услышала. Крыска запыхтела и завиляла хвостом в предвкушении приключений за стенами комнаты. Тереза пожала плечами и пошла к двери, не дожидаясь, пока Илич отойдет. Он отошел.

Государственное Здание оставалось таким же, как и всегда. Аркады, сады, колоннады. Ничего не изменилось. Это был ее дом и ее королевство. А Илич и остальные как-то умудрились превратить его в ее клетку. Ее уважали, относились с почтением и заботились только когда она делала что ей говорили и когда говорили. Ее мнение слушали, считали серьезным и веским, а потом игнорировали. Она направилась к аудитории, размышляя, что будет, если она войдет, возьмет микрофон и заорет: «Мозг моего отца мертв, и все в полном беспорядке». Мысли хватило, чтобы она улыбнулась.

Впрочем, оказалось, что эта фантазия не сработала бы. За день в аудитории сделали перестановку – шесть столов со сланцевыми крышками стояли рядами по три. Остальные студенты – так называемые сверстники – уже были здесь. Очевидно, потому и приходил Илич, что Тереза не замечала, что опаздывает.

В комнате густо воняло чем-то едким. Встроенные во все окна воздушные рециркуляторы адсорбировали летучие соединения и отдавали свежий воздух. На каждом столе стояло по два небольших подноса с разными скальпелями, пинцетами, иглами и тонкими ножницами. Элви Окойе расхаживала меж студентов, опираясь на трость и болтая на ходу. Тереза почувствовала, как в ней опять зашевелился гнев. Окойе должна была лечить отца, а не давать уроки кучке детей. Но Терезе, конечно, так говорить не разрешалось. Потому что это не выглядело бы нормально.

– Рада видеть тебя, Тереза, – сказала Элви, тронув ее руку. – Хорошо, что ты пришла.

Тереза пожала плечами, отошла и прислонилась к одному из столов. Теперь, подойдя ближе, она увидела распростертые на подносах приколотые булавками тела. Мертвые животные. Мертвые как Тимоти. Как мама. Как все люди в пространстве колец.

– Итак. Сегодня полковник Илич попросил меня эм… дать вам некое представление о параллельной эволюции. Поэтому мы рассмотрим два разных вида из двух разных древ жизни. Один – коренной для Лаконии, другой привезли с земли. Оба называются лягушками, поскольку заполняют одну и ту же экологическую нишу и имеют сходную анатомию. Так. Думаю, разделимся по три? Я буду рассказывать по ходу вскрытия.

Тереза посмотрела на лягушек. У обеих – бледные животы и более темная остальная кожа, причем кожа одной была гораздо темнее другой. Строение задних лап отличалось, и у одной лягушки имелось четыре передние лапы, а у второй – две. С точки зрения Терезы объединяло лягушек в основном то, что обе были мертвы. Она взяла скальпель в руку, осмотрела лезвие и подумала, сможет ли резать тела и удерживать рвоту. Хорошо хоть рвоты в животе не так много. Так что все прекрасно.

– Привет, – сказал Коннор.

Она не видела, как он подошел, но он стоял рядом. Песочные волосы и ласковые глаза. Она вспомнила, что дорожила его мнением. Вспомнила, как хотела поцеловать его, словно смотрела кино про свои чувства, которых не чувствовала.

Она зажала лезвие меж пальцев и протянула Коннору рукоять.

– Хочешь порезать?

Он взял скальпель и смущенно отвернулся. Вот и прекрасно. Шан Эллисон стала третьей в группе. Когда разобрались остальные, Элви Окойе включила объемный дисплей со схематическим изображением двух лягушек, тех же, что и на подносах.

– Хорошо, – сказала Окойе. – Итак, одним из общих для биомов Земли и Лаконии факторов является вода. Существуют животные, сумевшие найти преимущества жизни одновременно и в воде, и на суше. Мы называем их амфибиями. Обе ваши лягушки – амфибии. И в силу того, что вода химически идентична в обоих мирах, а представленным здесь взрослым особям необходим для дыхания воздух, то возникают некоторые проблемы, с которыми оба вида столкнулись в процессе эволюции. Какие-то решения выглядят похоже, какие-то разнятся дальше некуда. Что ж, давайте начнем с легких земной лягушки. Пусть каждая команда сделает первый разрез вот тут…

Медленно, шаг за шагом они принялись разбирать лягушек. Процесс, к удивлению Терезы, оказался интересным. Как лаконианская лягушка качает воду в грудную клетку и наружу, делая работу, с которой земная лягушка справляется с помощью диафрагмы. Механизмы переработки пищи – рот с пищеводом у земной лягушки, камерная структура рта и кишечника у лаконианской – служили одной и той же цели разными способами. У Терезы возникло чувство, что все это говорит о каких-то гораздо более глубоких, чем простая биология, вещах. О чем-то насчет нее самой и окружающих ее людях.

Она поняла, что задремывает, когда Коннор снова заговорил с ней. Тихим, неуверенным голосом.

– Моя мама.

Тереза посмотрела на Элви. Та стояла в другом конце комнаты, разговаривая с одной из групп.

– Что мама?

– Просто говорю, мама, она… Ну, знаешь. Смотрит новости. Про все, что происходит.

Он посмотрел на Терезу, потом отвел взгляд, словно застеснялся. Словно ляпнул что-то неловкое. Шан Эллисон наблюдала молча, но напряженно, как человек, ожидающий какой-то жестокости. Повисло странное ощущение незаконности происходящего, словно Коннор сказал первую часть пароля, а Тереза не знала продолжения.

Она поняла через миг. Он просил, чтобы она чем-то его обнадежила. Его родители боялись. Он боялся. А раз они учились в одном классе, и она была дочерью своего отца, он хотел от нее слов о том, что все будет в порядке. Что раз она знает то, что знает, и не боится, то и он бояться не станет.

Она облизнула губы и стала ждать, что из них выйдет.

– Ей не стоит тратить на новости столько времени, – сказала Тереза. – Я понимаю, все выглядит пугающе, но таких уж проблем нет. На отца трудятся лучшие умы империи, и с каждым днем они узнают все больше. Все всегда понимали, что неудач не избежать.

– Ага, – ответил Коннор. – Понимали.

Итак, она солгала. Интересно. Она говорила ему то, что он хотел услышать, и даже не для того, чтобы защитить его или поберечь. Теперь она понимала, зачем взрослые лгут детям. Не из-за любви. От усталости. И теперь она стала такой же как они. Они ее съели.

– Ты в порядке? – спросила Шан, и ее голос показался ближе, чем она сама.

Словно девушка говорила не с того конца стола, а шептала Терезе в ухо. Звучало мягко и странно интимно. Я в порядке, сказала Тереза. Только вот слова так и не вышли наружу.

У нее появилось чувство, что нужно уйти. Что если выпить воды и полежать минуту, дыхание перестанет казаться таким громким. Она почувствовала, что идет. Подойдя к двери, она испугалась, когда сбоку появилась чья-то рука. Оказалось, ее собственная. Тереза пошевелила рукой, очарованная тем, что может ей управлять, и эмоционально совершенно уверенная, что рука не ее.

И Элви Окойе была тут же, словно пришедшая из сна. Она что-то сказала, что-то спросила, но прежде чем ответить, Тереза забыла, что именно.

Интересно, не умираю ли я, подумала Тереза, и мысль не показалась ей неприятной.

* * *

Тереза на какое-то время потерялась. Обрушился шквал сенсорных впечатлений – голоса, движение. Кто-то щупал ее руки и шею. Светил ярким светом в глаза. Она пришла в себя и поняла, что лежит. Комната казалась знакомой, но пока Тереза не услышала голоса, которые узнала, не могла понять, где находится.

– Я не делаю никаких выводов, – сказал доктор. Не Кортазар. Ее старый педиатр, доктор Клейн. И говорил он с Элви Окойе. – Я говорю только, что она обезвожена и истощена. Может, потому что у нее какие-то проблемы с усваиванием. Может, у нее на что-то аллергическая реакция. Или столь высокий уровень стресса, что он перешел в соматику. Или – и я просто говорю, что это возможно – она морит себя голодом.

Тереза лежала на каталке в медицинском крыле Государственного Здания. От ее запястья к автодоку тянулись трубки. Она пошевелилась, почувствовала иглу под кожей и прохладу в руке, в том месте, где в нее вливалась жидкость.

– Я пропустила завтрак, – выпалила Тереза, голос снова звучал нормально. – Моя ошибка. Глупость. Просто потеряла счет времени.

Оба оказались рядом, не успела она договорить. Доктор Клейн был молодой мужчина с каштановыми вьющимися волосами и зелеными глазами, напомнившими ей Трехо. Клейн нравился Терезе, потому что угощал ее в детстве сладостями после осмотров и ещё потому, что никогда не говорил с ней свысока. Сейчас он смотрел на показания автодока и старался не встречаться с ней глазами. Элви с пепельным лицом стояла, опираясь на трость. Она смотрела прямо Терезе в глаза, Тереза отвечала тем же.

– Это лягушка виновата, – солгала Тереза. Вышло несложно. – Я для начала не поела, потом стали лягушек резать, вот голова и закружилась.

– Возможно, – сказал Клейн. – Но если мы имеем дело со скрытой гастроэнтерологической проблемой, нужно быстро ее решать. Некоторые лаконианские микробные формы могут выглядеть как грибковые инфекции. К этому не стоит относиться легкомысленно.

– Такого больше не повторится. Обещаю, – сказала Тереза. И добавила: – Могу я минутку поговорить с доктором Окойе?

На мгновение в воздухе повисла какая-то заминка, которой Тереза не поняла, словно Клейн мог отказать. Но…

– Конечно. – Он кивнул Элви. – Майор, – сказал он и отошел.

Как только он вышел за пределы слышимости, Тереза зло зашептала:

– Зачем вы его втянули? Предполагалось, что лишних людей в нашем круге не будет. Мой доктор – Кортазар.

– Он не врач, – ответила Элви. – У него степень по наноинформатике. Он не должен заниматься медициной больше, чем я

– Но он в курсе происходящего. Вы хотите, чтобы доктор Клейн начал задавать вопросы о том, почему у меня такой стресс? Хотите, чтобы он догадался?

Как приятно швырять им обратно в лицо то, что они же ей и говорили. Как чудесно передернуло Элви. Тереза видела, как Окойе с чем-то борется и затем принимает решение. Элви села на край каталки, вздохнула, когда с ноги ушла нагрузка. Провела рукой по лбу.

– Слушай. Я не должна тебе это говорить, но тебе нельзя доверять доктору Кортазару. Я почти уверена, что он намерен причинить тебе боль. Может, и убить, – и, помедлив: – Скорее всего убить.

На Терезу накатило головокружение, и автодок включил тревогу. Это просто потому, что ей надо было поесть. Попить, и вообще. Тереза потрясла головой

– Почему?

Элви набрала воздуху и мягко заговорила.

– Думаю, чтобы отдать ремонтным дронам хорошо изученный субъект и посмотреть, что будет. У него есть еще два, но с ними не проводили никакого сканирования или подготовки, как с тобой. И кроме того… он хочет для себя того же, что планируется для тебя и твоего отца. Тоже хочет жить вечно.

«Как лягушку, – подумала Тереза, и едва подавила злой, отчаянный смех. – Он хочет препарировать меня как лягушку. Природа постоянно пожирает своих детей».

И Холден знал. Пытался рассказать ей. Ее предупреждали два разных человека. Два разных человека, которым открылось одно и то же. Элви держала ее руку. Ту, в которой не было иглы.

– Я пыталась держать его подальше от тебя, – сказала Элви, – но Кортазар важный человек. Без него… восстановление твоего отца станет гораздо труднее. Все станет гораздо труднее.

– Мы должны рассказать Трехо.

– Он знает, – мрачно ответила Элви. – Я ему говорила. Мы сделаем что можем. Но ты тоже должна знать. Должна защищаться.

– Как?

Элви начала что-то говорить, замолчала, начала снова. В ее глазах стояли слезы, но голос остался тверд.

– Не знаю. Все это просто в голове не укладывается.

– Ага, – ответила Тереза. – Вот и у меня тоже.

Переведено: M0nt

 

Глава 37: Алекс

– Ты бы отдохнул, – сказал Каспар. – Это какая смена по счету?

– Не знаю, – ответил Алекс, прислонившись к переборке камбуза. – Но не чувствую, что ещё одна меня убьёт.

– И не почувствуешь, пока не помрёшь. Дело даже не в том, что ты вкалываешь как проклятый. Ты скоро начнешь лажать.

Алекс нахмурился. Только понимание, что Каспар не собирался его оскорблять, удержало его от злости. Или, по крайней мере, от её внешнего проявления.

– Вот когда поймаешь меня на том, что я налажал, тогда и остановлюсь, – пробурчал он. – А до тех пор...

Каспар примирительно вскинул руки, и Алекс вернулся к еде. Измельчённая дрожжевая паста и груша с водой. Это был его обед, если считать, что он работает во вторую смену, или завтрак, если в третью. В некотором смысле, для него это было и тем, и другим.

«Шторм» сбежал с большим ускорением, подальше от любых лаконианских сил, но за ним так и не погнались. Никто не осмелился. Судя по новостным лентам, почти никто не представлял, как была уничтожена «Буря», и не знал, можно ли такое повторить. И хорошо, ведь становилось всё яснее, насколько «Шторм» ослаблен собственной победой.

Каждая смена выявляла новые неожиданные ухудшения. Вакуумные каналы, не передающие энергию, регенерирующее покрытие, переставшее восстанавливаться, протечки, настолько неуловимые, что обнаруживались лишь по медленному и устойчивому падению давления. Алекс не был инженером, но пробыл на «Шторме» столько же, сколько любой другой член экипажа, а в космос попал задолго до того, как многие из них родились. Он работал не покладая рук, пытаясь не дать кораблю развалиться, и останавливался лишь тогда, когда истощение обещало быстрое, глубокое забытьё без сновидений.

Не впервые Алекс погружался в работу, чтобы удерживать чувства на привязи. То и дело в его жизни наступали времена, когда встречаться лицом к лицу с собственными эмоциями становилось слишком опасно. Некоторые напивались, ввязывались в драки, или до изнеможения изнуряли себя тренировками. Он тоже так поступал, но сейчас и покалеченного «Шторма» с израненным и больным экипажем хватало с лихвой. И он загружен, и кораблю польза.

Но и это средство было несовершенным. Он знал, что не исцелится, и даже не надеялся исцелиться. Боль подступала в странные моменты. Когда он просыпался или ложился спать, его мысли блуждали свободно. Тогда конечно. Но ещё, когда ползал в труднодоступных местах в поисках разрыва в линии, или в медицинском отсеке, получая ежедневный рацион лекарств, удерживавших слизистую кишечника от отслоения. Боль накатывала внезапно, и на несколько секунд он тонул в собственном океане скорби.

Дело, конечно, было в Бобби, но скорбь просачивалась дальше. В худшие моменты он думал о предстоящем браке Кита. Об их последнем совместном рейде на «Медине», когда схватили Холдена. О Талиссе, своей первой жене, и Жизель – второй. Вспоминал Амоса, самую большую из их потерь, потому что тот просто сгинул на вражеской территории. И может, Алексу не суждено узнать, что с ним случилось. Все его семьи, все способы, которыми он их потерял. Это было слишком тяжело, но он терпел из последних сил. Через несколько минут худший момент проходил, и он мог продолжить свой труд.

Транзит в систему Фрихолда прошел без осложнений. Алекс доверил Каспару взять на себя всю тяжелую работу. Парень всё равно скоро сменит его на посту, так пусть лишний раз попрактикуется. Лихо вломившись в медленную зону, они вильнули к вратам Фрихолда, и выскочили в нормальный космос. В теории, можно было войти в кольцо под таким углом, чтобы пересечь промежуточное пространство по прямой. На практике, траектория обычно получалась немного изогнутой, и Каспар справился отлично. Почти так же, как мог бы сам Алекс. На подходе они швырнули быструю торпеду в единственную вещь, выглядевшую как лаконианский сеносрный массив, распылив её прежде, чем выполнили последнюю коррекцию курса. И им удалось остаться настолько анонимными, насколько они могли позволить себе без игры в напёрстки.

Сам по себе, мир Фрихолда был откровенно мал. Лишь одна обитаемая планета, чуть поменьше Марса. Дальше ещё одна, побольше, с неприветливой атмосферой, и связка из трёх газовых гигантов, защищающих внутреннюю систему. Там и находился порт приписки «Шторма», в тени великана, которого все звали «Большим братом», когда хотели проявить уважение, и «Большим гадом» в других случаях. Лишь немногим крупнее Юпитера в Солнечной системе, с сине-зеленой вихрящейся атмосферой, и постоянными электрическими штормами, порождавшими дуги молний длиннее земного диаметра. Алекс наблюдал, как в телескопе «Шторма» вырастает и сама планета, и чёрная точка на её фоне – скалистая луна с их убежищем. Давно иссякшая вулканическая активность оставила за собой лавовые протоки, достаточно широкие, чтобы разместить под лунной поверхностью не только сам «Шторм», но даже небольшой флот из подобных кораблей. Туда они и направлялись – на постоянную базу инженеров-астеров, и оперативников подполья, которую Бобби звала «пит-стопом».

В дверь каюты постучали – вежливо, даже неуверенно. Каспар остался стоять в коридоре, придерживаясь за поручень.

– Привет, – сказал парень. – Ты как, идёшь?

– Куда это?

– На мостик. Ты должен нас посадить, да? Традиция. Пилот уходит в отставку – сам себя сажает в последний порт.

– Что ещё за традиция такая? – засмеялся Алекс. – Первый раз слышу.

– Только что придумал. Не могу побороть искушение завести собственную традицию.

– Сам справишься, – сказал Алекс. – Тебе всё равно надо практиковаться.

– Нет, – упёрся Каспар. – Или ты нас посадишь, или мы просто впилимся нахер в эту луну, и привет.

– Врёшь ты дерьмово, – сказал Алекс, тем не менее отстёгиваясь от амортизатора. – Тебе бы поработать над этим.

– Как и над всем остальным, – согласился Каспар. – Но ты и правда идешь?

– Иду, иду.

– Красавчик.

– И ты станешь. И я тебе для этого без надобности.

Он вылетел из каюты, где в мягкой гравитации торможения «низ» был скорее условностью, чем реальным положением. Направился к центральному лифту, а оттуда к мостику. Влетел на него в последний раз, и весь экипаж поднялся на ноги, приветствуя его. Позади захлопал Каспар, к нему присоединились остальные, и когда Алекс добрался до пилотского кресла, прятать слёзы ему уже не было нужды.

– Жду приказа, капитан, – отрапортовал он.

– Сажайте нас, мистер Камаль, – распорядилась Джилиан.

С технической точки зрения, посадка была плёвым делом. Несмотря на повреждения, «Шторм» сам знал расположение стен, и встроенных в них человеческих структур. Алекс чувствовал, как тяжёлый груз падает с его сердца. Самодельные стыковочные зажимы, которые они сделали, когда корабль только стал их военным трофеем, встали на места со звуком, слишком тихим, чтобы уловить ушами, и дрожью.

– С возвращением, пассажиры, – коммуникатор приветствовал их голосом с астерскими интонациями. – Похоже, вы нехило вздрючили собственный корабль?

– Зато и вам, ленивым лохам, будет теперь чем заняться, – парировала Джиллиан в той же манере, в какой могла ответить и Бобби. С той же подколкой. Алекс не мог объяснить, но казалось правильным, что девочка так много внимания уделяет тому, как Бобби вела дела. Даже когда не станет их всех, следующее поколение всё ещё будет их отголосками.

Шаттл до Фрихолда, транспорт без двойной обшивки, назывался «Драйбек». Начав жизнь как рудовоз, он дооснащался последние лет двадцать. Цвета владевшей им компании, – зелёный и жёлтый, – ещё встречались призраками полустёртых логотипов на переборках мостика. Двигатель, маленький и капризный, склонен был запинаться при изменениях вектора ускорения, и отличался совсем маленьким резервуаром с реакционной массой. В трюме установили несколько амортизаторов, и на них с полдюжины членов экипажа, больше всего пострадавших при взрыве «Бури», возвращались домой скорее в виде груза, чем как члены команды.

Долгий спуск от газовых гигантов проходил через область, которая в Солнечной системе считалась бы наиболее загруженным транспортным участком. Сотни кораблей сновали между Сатурном и Юпитером к внутренним планетам. А на Фрихолде таких набралось бы с полдюжины. Алекс планировал курс с растущим ощущением пустоты этой системы, которую не смогли заполнить и десятилетия. Слишком большая пустота. Всё это было слишком большим. Он сталкивался с ней раньше, первопроходцем на путях человечества к звёздам, и всё ещё не мог уложить в голове обширность этих пространств.

Он был удивлен, когда за несколько минут до отлёта на маленький мостик пришла Джиллиан, и села, не пристегиваясь, в соседний амортизатор.

– Собираешься с нами? – спросил Алекс.

Джиллиан долго смотрела на его, не говоря ни слова. Она казалась старше, чем он привык её воспринимать, словно командование, пусть даже такое недолгое, состарило её.

– Нет, – ответила она. – Семья хочет меня видеть, а я хочу видеть их. Но время для этого придёт после войны.

«Мне бы твой оптимизм», почти сказал Алекс, но мрачности вокруг и так хватало. Он не хотел сбивать её своим скептицизмом. Вместо этого он кивнул, и уклончиво хмыкнул.

– В порту тебя будет ждать вездеход, – сказала она. – С достаточным запасом воды, топлива и закваски для твоего путешествия.

– Очень великодушно с твоей стороны. Спасибо тебе.

– Это не альтруизм. Твой корабль... старый. Но это боевой корабль. И всяко лучше того, на чем привыкло гонять подполье.

– Может быть, – согласился Алекс. – А может уже давно стал гнездом для каких-нибудь птиц из пустыни. Это я и собирался выяснить, в числе прочего.

– Когда выяснишь, подтягивайся. Единственные, кто летает в одиночку – это гонщики и засранцы. А ты наверняка захочешь, чтобы кто-то прикрыл твою спину.

В коммуникационном канале щёлкнуло. Шаттл был готов к отправке. Алексу надо было только подтвердить вылет. Но он поставил его на ожидание.

– О чём ты говоришь?

– Мы ещё не закончили, – пояснила Джиллиан. – Только стали побеждать. Подполью нужны все корабли, которые есть, а твой – правда хорош. И если тебе потребуется команда, скажи. Я тебе её предоставлю.

Алекс не знал, что ответить. Честно говоря, у него не было никаких планов, кроме возвращения на «Росинант». Но она была права. Должно быть что-то и после этого. После Бобби. После Амоса. После Холдена. Что бы он ни собирался делать, он не планировал просто помереть там. Он хотел лишь восстановиться.

– Я дам тебе знать, как там обстановка, – решил он. – Разработаем план.

Джиллиан поднялась и протянула руку. Не отстёгиваясь от амортизатора, он протянул свою, и ответил на рукопожатие.

– Было здорово, – сказала Джиллиан. – Большое дело мы сделали.

– Кто посмел бы спорить.

Она ушла, а он прогнал последнюю проверку. Полёты на однокорпусных кораблях – что-то вроде рулетки, и Алекс обычно их избегал, но даже если они словят микрометеорит, то, наверное, выживут всё равно. Тем не менее, жизнь это риск.

Он включил коммуникатор.

– Это «Драйбек». Подтверждаю разрешение на запуск. Всё в силе?

– Отчаливай, «Драйбек», – ответили ему. – На твоем пути нечего взрывать, не в кого врезаться. На остальное воля божья, да? «Станция Дрейпер», отбой.

«Станция Дрейпер», думал Алекс, выводя корабль из лавового канала только на маневровых. Официальное название он слышал впервые. Звучное, ему нравилось.

* * *

На Фрихолде, как и на большинстве обитаемых планет, наличествовало множество разнообразных сред. На одном континенте располагались и соляные пустыни, и пышные горы, в которых он прятался, когда они появились здесь впервые, и поселение, выросшее в скромный город. Белые дюны и плато из красного песчаника протянулись от горизонта до горизонта. Кое-где высились конусы палаточных скал и тонкие ровные гребни, которые могли быть как артефактами инопланетных цивилизаций, так и просто красивыми геологическими образованиями. У рассветов был тёплый розовый оттенок, а закаты отливали золотым и зелёным. Алекс не знал почему. А по ночам пустыня пела. Пики температурных сдвигов заставляли песок звенеть, словно хрустальный бокал.

Вездеход оказался почти автономным, а навигацию строил на основании времени и текущего положения солнца, тем же способом, что и древние морские капитаны Земли. И никакие сигналы, входящие или исходящие, не могли выдать его местоположение. Широкие протекторы из титана и резины делали путешествие по бездорожью даже проще, чем полёт на корабле. И уединение, такое обширное и утешительное. Он ожидал, что будет тосковать в поездке, но ошибся. Оказалось, усилия по поддержанию порядка в команде «Шторма» изнуряли. А он и не знал, что прилагает их, пока не отпала необходимость. Он спал на маленькой койке в чреве вездехода, а дни коротал, сидя на его крыше – наблюдал за солнцем, небом и звездами, даже не включая взятую с собой музыку.

Дважды огромные неспешные животные с ногами, похожими на тонкие деревья, и шкурами, словно из желтого мха, сопровождали вездеход. Второй зверь шёл поблизости почти полдня, прежде чем трижды протрубил и наконец отстал. Алекс предполагал, что он единственный человек, когда-либо повстречавшийся с ними.

Он не раз задавался вопросом, почему Наоми решила жить в спрятанном грузовом контейнере, но теперь, здесь, ему казалось, что он понимает. Удовольствие от абсолютного одиночества переплавило его траур в нечто иное, более странное и гуманное.

Пещера, куда они загнали «Роси», располагалась в западной части пустыни. Алекс выбрал её потому, что рядом на поверхность выходила жила радиоактивной породы, которая дополнительно маскировала корабль от врагов, и служила ориентиром для него самого.

Его преследовал страх, что «Роси» не дождётся. Что навес, под которым он припарковал корабль, за время его отсутствия успел рухнуть. Или что плёнка, в которую они упаковали обшивку, порвалась или была погрызена пустынными животными, открыв судно, предназначенное для вакуума, эрозии ветров, песка и соли. И беспокойство росло час от часа. Пустынный пейзаж бежал мимо, пока вездеход не достиг пункта назначения на своём автоматическом курсе, и не остановился у огромного скального выступа.

Алекс взял флягу с водой, закрыл рот банданой, и спрыгнул на пресыщенный солью песок. В тени под камнем была прохлада. Он проследовал по стеклянному следу, оставленному двигателями «Роси», сплавившему песок при приземлении, и ему показалось, что в прошлый раз он был здесь целую жизнь назад.

И там, в темноте, в глубине пещеры, тихо и совершенно нетронутый, стоял старый марсианский корвет. Плёнку поцарапали, – может животные, может песчаные бури пустыни – но она была цела. Он чувствовал, что корабль приветствует его. Пусть это даже игра воображения. Это не имело значения.

Добрую часть дня Алекс прорубался сквозь плёнку, чтобы добраться до воздушного шлюза и заставить его отозваться на команды, зато потом дела пошли быстрее. Перед уходом они слили из резервуаров воду, но запасов вездехода оказалось достаточно, чтобы наполнить баки почти до половины. Пробудить систему рециркуляции было чуть сложнее. Он потратил полдня в проверках, прежде чем нашел поврежденную линию подачи. И ещё полдня ушло на её замену. Наоми, Амос или Кларисса справились бы за полчаса.

Он больше не ночевал в вездеходе, особенно когда на камбузе «Роси» сумел приготовить немного еды. С ограниченными запасами еда была спартанской, а из напитков – вода да зеленый чай. Корабль лежал брюхом на земле, и всё внутри было повернуто на девяносто градусов по сравнению с привычной ориентацией. До собственной каюты и амортизатора пришлось карабкаться.

Забываясь в работе или заботах по возвращению работоспособности корабля, он почти мог притвориться, что ждет старую команду. Что они, в мастерской или на полётной палубе, будут снова смеяться, спорить и закатывать глаза, как раньше. Неделю спустя, совсем измотанный, он упал на диван, даже не пообедав. Его разум скользил между сном и явью, в коридоре ему чудились голоса. Сухой шепот Клариссы, серьезный бубнёж Холдена, будто они действительно были там, и если бы он смог сконцентрироваться, разобрал бы и слова. Звякнул сигнал предупреждения об открытии шлюза, послышались знакомые шаги.

Когда из дверного проёма выступил силуэт, он всё ещё думал, что грезит. Но звук живого голоса, услышанного впервые с тех пор, как он уехал из Фрихолда, привел его в чувство.

– Привет, – сказала Наоми.

Переведено: Kee

 

Глава 38: Наоми

– Привет, – сказала Наоми.

Алекс сел в амортизаторе, карданы зашипели призрачно, словно обрывочное воспоминание. Он моргал, уставившись на неё растерянно и полусонно.

– Без балды? – спросил он.

– Без балды.

– Нет... я просто... я не знал, правда ли ты придёшь...

Простые слова. Банальные. Но такие важные.

Возраст и горе истончили черты Алекса, прочертили тёмные круги под глазами. Он улыбался радостно, но эта радость смешивалась с болью. С удовольствием и восторгом, доступным только тем, кто способен понять, насколько они драгоценны, и насколько хрупки. Наоми подумала, что выглядит точно так же.

– Получила твою весточку, и... были другие планы, но чем больше я размышляла, тем больше смысла видела в возвращении на «Роси».

– Так много размышляла?

– Ага. Десять, а то и все пятнадцать секунд.

Алекс хохотнул и поднялся. Наоми шагнула в комнату, и они обнялись. Их последние объятия состоялись на дальней транзитной станции в Солнечной системе. И в тот раз их было трое.

Спустя долгий момент, они отстранились. Удивляло, насколько естественно Алекс вписывался в привычную обстановку «Росинанта», даже несмотря на то, что корабль перевернут на девяносто градусов от обычной ориентации.

– Как ты сюда добралась? – спросил он, не прекращая улыбаться.

– В консервной банке с Эпштейном. Из Оберона аж досюда. В атмосфере только не летает, так что пришлось парковаться на транзитной станции, и ловить попутку.

– Значится, опять ты на поверхности планеты...

– И мои коленки её уже прокляли. Ладно, хоть внутри корабля, всё не так странно. Но даже не пытайся убеждать меня, что твоё «небо» не самая жутчайшая жесть. ​​Спасибо большое, мне нравится, когда свой объём воздуха я могу оценить визуально.

– Пить не хочешь? «Роси» пока не в лучшей форме, но чаю тебе приготовит легко. Сейчас уже может сподобиться даже на мате, в зависимости от состояния переработчиков.

– Как тут отказаться, – согласилась Наоми, и поскольку странно было оставить это невысказанным, добавила: – Мне очень жаль Бобби. Я проплакала весь день.

Алекс отвёл взгляд, вниз и в сторону. Его улыбка незаметно перетекла в гримасу.

– Я до сих пор иногда плачу. Это застигает меня врасплох, каждый раз словно впервые.

– Мысли о Джиме делают со мной тоже самое...

– Эх, ты бы видела её, старпом, – сказал Алекс, то ли смеясь, то ли сдерживая рыдания, – Прямо чёртова Валькирия, представляешь? Напрыгнула на толстозадого ублюдка, словно могла собственноручно его уничтожить.

– И ведь действительно смогла. Собственноручно и уничтожила.

Алекс кивнул, соглашаясь.

– Ну, раз ты теперь здесь, какие у нас планы?

Он не мог больше говорить о Бобби. Наоми поняла. И позволила теме уйти.

– Я пришла за тобой, – сказала она, разворачиваясь, чтобы вскарабкаться по переборке к центральному лифту, временно ставшему коридором. – Раз «Медины» и «Тайфуна» больше нет, нам снова открыт путь через врата.

– Да, появились некоторые возможности, – подтвердил Алекс. – Ну а в моем списке дел всего две вещи. Привести старикана в форму и выяснить, что делать дальше.

Они дошли до камбуза. Столы сейчас торчали из одной из стен, но на такой случай у «Роси» были специальные откидные сиденья. Наоми откинула два ближайших.

– Звучит прекрасно. Давай так и поступим.

Оказалось, первый пункт списка требовал нескольких дней работы. Алекс сделал уже многое, положив достойное начало процессу восстановления, но «Росинант» простоял без дела слишком долго. Самая длительная стоянка с момента сборки для марсианского флота, прекратившего своё существование. Многие системы поизносились, а новые запчасти никогда не подходили друг к другу так же хорошо, как оригинальные. Защитный кожух реактора чуть поржавел. Ничего, что нельзя было бы списать на возраст и срок эксплуатации, но теперь требовалось приглядывать за ним. Наоми чувствовала, что погружается в ритм, о существовании которого не подозревала, зато узнала безошибочно. Нормальность. Жизнь, какой она должна быть, словно всё, что она делала раньше, каким бы правильным это не казалось, было лишь отклонением.

* * *

День за днем, они с Алексом двигались по кораблю, проверяя, ремонтируя и пробуждая от спячки каждую из систем. Полная команда управилась бы часов за десять, а их было всего двое. Но они сумели – реактор, связь, энергосистема, двигатели, оружие. Некоторые процедуры обслуживания требовали бригады из четверых, но они находили обходные пути. Мало-помалу, «Росинант» возвращался к жизни.

Пока они работали, Наоми замечала, как пребывание на «Шторме» изменило Алекса. Знал он сам, или нет, но он стал лучше разбираться в электрических системах. Узнал некоторые трюки для проверки устойчивости карбон-силикатного волокна, которые внезапно и на ровном месте сэкономили им целых полдня.

Спали в своих старых каютах. Она не поручилась бы за Алекса, но могла сказать про себя. У неё никогда не было ничего, что она могла назвать «своим», но в её каюте возникало ощущение возвращения к какой-то другой, древней Наоми. Словно наткнуться на любимую игрушку из детства, и вспомнить обо всех полузабытых переживаниях, связанных с ней. Рубашки, которые она носила, потому что они нравились Джиму. Магнитные ботинки с дополнительным ремешком на икре, которые помогали стабилизировать колени. Сломанный ручной терминал, что она собиралась починить перед уходом, да так и не сподобилась.

На корабле были и другие каюты с личными вещами. Принадлежавшими Амосу и Бобби. Или даже Клариссе. Может Джиму. Следы обычной жизни. Ей хотелось увидеть и их, но она сдерживалась, не уверенная, что причины её желания правильные, а это почему-то казалось важным.

Как только запустилась связь, «Роси» начал получать тайные сообщения от подполья. С тех пор, как она покинула шаттл, через врата Фрихолда прошло три бутылки. Из Солнечной системы, Убежища, и Патрии. И ожидались ещё. В свободное от работы время, она разбирала информацию, и выслушивала доклады лидеров подполья. Её подполья.

Недели через полторы после прибытия, Наоми вышла полюбоваться закатом, сидя на песке пустыни. На самом деле, хоть она и любила жаловаться, как жутко ей на планетах, сюрреалистическое ощущение от пребывания под огромным воздушным куполом ей нравилось. Где-то через час ей придется вернуться внутрь, или она начнёт испытывать сильное беспокойство. Но первые тридцать минут были прекрасны. Солнечный свет тонул в песке, освещая его изнутри. Звёзды, расцветавшие над головой, были знакомы, пусть даже потоки воздуха в вышине лишали их неподвижности, заставляя мерцать и подмигивать.

Было очень странно находиться в таком тихом, мирном, пустынном месте, и одновременно – в самом центре войны.

Она услышала шаги Алекса, мягкие, ровные, словно мерный гул воздушного рециркулятора. Села, отряхнула песок со спины и локтей. Пилотный комбинезон стал ему теперь немного велик. Даже с обычной сияющей улыбкой, Алекс выглядел так, словно из него слегка выпустили воздух. Он хмыкнул, и присел на дюну рядом с ней.

– Как ты, в порядке? – спросил Алекс.

– Я в норме.

– Спрашиваю, потому что вижу, как много ты работаешь с «Роси», а потом сразу переходишь к отчетам и новостям. И понять не могу, когда же ты отдыхаешь.

Наоми почувствовала укол старого, хорошо знакомого раздражения, и ощущение было странно-восхитительным. Если уж к Алексу начали возвращаться привычки «курицы-наседки», значит, ему лучше. Он не восстановился, и может, никогда не восстановится, но он определенно приходит в себя.

– Отдыхаю, когда провожу совещания.

– А, так значит, координировать сопротивление авторитарной галактической империи – это хобби?

– Выбор-то невелик. Стола для «голго» у нас нет, и... Без обид? Даже будь он у нас, играешь ты как марсианин.

Наоми подкалывала любя, и Алекс усмехнулся, показывая, что понимает это.

– Уже решила, что им сказать? В следующем бутылочном послании из системы?

Сложный вопрос. Даже сосредоточившись на панелях и разводках «Росинанта», она не прекращала думать о главной стратегии подполья. О том, как ограничить ресурсы и власть Лаконии, как использовать возможности, вскрытые их ошибками.

И о цели – основной хитрости их главной стратегии. Даже составляя отдельные шаги, важно знать, где и чем должен закончиться путь.

Работа над «Роси» окончательно оформила мысли, возникшие ещё при переходе из Оберона. С занятыми руками, и свободно блуждающим умом, смутное видение возможного будущего переросло в уверенность. Лакония никогда не изживёт в себе угнетателя, не потеряв способности создавать такие корабли, как «Буря» и «Тайфун». Имперская мечта умрёт только тогда, когда будет разрушена ещё более древняя марсианская мечта о независимости за счет технологического превосходства.

Атака на Лаконию ставила перед ней с полдюжины неразрешимых задач, но Наоми успела найти решения по крайней мере для четырех...

– Есть кое-что. Я могу отослать сообщение через ретрансляторы Фрихолда на «Шторм». Даже если у входа в систему не окажется других кораблей, они смогут запустить одну из своих торпед. А если они занимаются тем, чем должны, то уже подобрали несколько «бутылок», болтавшихся у ворот.

– Скорость света всё ещё побыстрее самого лучшего из движков, – заявил Алекс, глубокомысленно кивая. – Отправка бутылки займет много времени. Но знаешь ли, есть один способ сэкономить пару секунд при доставке твоих сообщений.

Она повернулась и взглянула на него. Солнце село, и в серо-розовых сумерках он выглядел моложе. В ответ на его притворно-невинный взгляд, она вопросительно вздёрнула бровь, приглашая закончить мысль.

– Всё, что нам нужно сделать, это оказаться на пару световых секунд поближе к цели, правда?

Простота идеи принесла Наоми неожиданное облегчение. Она обратила взгляд к небу Фрихолда, и дальше, к звёздам.

– И правда, – согласилась она. – Давай-ка так и сделаем. Надоело ходить по стенам.

Через час они уже сидели, пристегнутые к амортизаторам. Работать с дисплеями «Росинанта», проверяя выходные профили маневровых двигателей, было всё равно что петь знакомую песню со старым другом. Реактор работал стабильно, выдавал положенную тягу. Энергосистема «Роси» осталась надёжной даже после долгого простоя.

– Всё в норме, – сказала Наоми. – Поднимай нас.

– О да!

Корабль дернулся, амортизаторы сместились. Наоми испытала знакомое чувство движения, когда они стронулись с места, и выскользнули из пещеры на одних маневровых. Палуба провернулась вокруг, принимая нормальное положение, и ускорение вдавило её в гель, когда Алекс рванул прочь от земли.

Когда включился двигатель, а корабль качнулся и вздрогнул, Наоми почувствовала укол, и прохладу сока, разлившуюся по венам, чтобы уберечь её от страданий ускорения. Алекс улыбался, словно ребенок в день рождения, снова поднимая старика в великую пустоту. Наоми наблюдала как они взмывают всё выше, как падает температура за бортом, как истончается атмосфера, пока воздуха не осталось совсем мало, и сила трения не перестала нагревать корпус. Дрожание прекратилось, и единственными звуками на палубе стало тихое пощелкивание рециркуляторов, да случайные резонансные гармоники двигателя. На тактическом дисплее планета удалялась от них, а они уже шли на второй космической. Пока ещё не на длинной орбите Фрихолда. Но уже предоставленные сами себе. Свободные.

Наоми гикнула, громко, празднично, радостно. Алекс подхватил. Откинувшись в амортизаторе, она позволила себе почувствовать, что она наконец-то дома. Хотя бы на мгновение.

«Роси» устарел, и ему никогда уже не быть современным кораблём. Но, как старый инструмент, удобный и ухоженный, он стал чем-то большим, чем просто обшивкой, проводами, кабельными каналами, хранилищами и сенсорными массивами. Старая Рокку говорила, что после пятидесяти лет полетов корабль обретает душу. В молодости это казалось Наоми милым суеверием. Теперь же – очевидной истиной.

– Боже, как я скучал, – сказал Алекс.

– Мне ли не знать.

Ещё час спустя Алекс отключил тягу, и Наоми отстегнулась. В пустынной системе Фрихолда отсуствовала необходимость в транспортном контроле. Никаких планов полёта или патрулей, отслеживающих корабли без транспондера. Она запустила диагностику, но по звуку двигателя и чистоте воздуха и так знала, что у них всё хорошо. Она переходила от станции к станции, проверяла дисплеи и органы управления, словно в их экипаже и правда был ещё кто-то, кому они скоро понадобятся.

Она не замечала, что настроение Алекса изменилось, пока он не заговорил.

– Я пытался уберечь её. Правда пытался. В самом конце, когда она высаживала магазины в здоровенного ублюдка, я хотел отправиться за ней. Прыгнуть на «Шторме» прямо туда, и постараться подобрать её. Но время вышло, – он всхлипнул, – И даже если бы получилось, я сделал бы только хуже.

Наоми зацепилась за поручень и подтянулась. Повернулась, чтобы взглянуть на него, и в этот раз он не отвёл взгляд.

– Она была замечательной женщиной, очень крутой. Нам повезло, что мы её знали.

– Меня не перестаёт мучить вопрос: как я смогу сказать Киту, что тётушки Бобби больше нет.

– Ещё не сказал?

– Нет. Там, в Солнечной системе, не хватило духу. А теперь... Так и не знаю, смогу ли. Я так скучаю по ней. По каждому из них... Но как уходила она, я видел сам, и... Чёрт...

– Я понимаю, – сказала Наоми. – Я много думала о ней. Это ведь я одобрила миссию.

– Ох, Наоми, нет. Это не твоя вина.

– Я знаю. Не всегда чувствую, что это правда, но знаю. Это странно, но хочешь скажу, как я успокаиваю себя? Думаю обо всех других способах, которыми она могла умереть. Рак, устойчивый к онкоцидам. Утечка в реакторе. Или просто старость, хрупкость, с которой уже не могут справиться анти-возрастные препараты...

– Жутковато, – сказал Алекс, но помолчав секунду, добавил: – Но да. Я отлично понимаю, что ты имеешь ввиду.

– Это же Бобби. Она знала, что никто из нас не будет жить вечно. И если бы сама могла выбирать путь, держу пари, этот способ уйти был бы в пятёрке фаворитов.

Алекс помолчал пару секунд, шмыгнул носом.

– Да, я скучаю по ней каждую минуту каждого дня, но, чёрт побери, это было чертовски правильно.

– Выйти одни на один, против корабля, с которым не справились объединенные силы Земли, Марса и Транспортного Союза? И победить?

– Ага. Если нам всем суждено умереть, думаю, это достойный путь. И всё же мне жаль, если нам суждено.

– Да уж... Умирать вообще хреново.

– А какой путь выбрала бы ты?

– Не знаю. Не задумывалась, – ответила Наоми, удивляясь тому, насколько важен для неё оказался этот аспект собственной смерти. – Всё равно, как это случится. Но есть вещи, которые я хочу успеть.

– Какие?

– Я хочу снова увидеть Джима. И Амоса. Хочу, чтобы война закончилась, и установился настоящий мир. И мне будет достаточно такого, где люди могут злиться и ненавидеть, но никому не придётся из-за этого умирать.

– Ага, – согласился Алекс. – Так и будет. Амоса я часто вспоминаю. Думаешь, он...

Оглушающе беззвучный хлопок – взрыв без самого взрыва, – бросил Наоми на пол. И она бы упала, если бы направление всё ещё существовало. Но всё исчезло, превратилось в электрический невнятный узор, что видят в темноте слишком сильно зажмуренные глаза. Никаких сигналов тревоги. Но поблизости кто-то кричал. Алекс. Или она сама.

Падая во все стороны сразу, она погружалась в яркую пустоту, где плавали световые фигуры, зазубренные, зыбкие, словно ореол мигрени. Она чувствовала, как что-то в ней исчезло, но не могла понять, что. Это пугало больше, чем внезапность и странность перехода – чувство отсутствия без объекта, потери без намёка на то, что потеряно. Она попыталась закрыть глаза, но ничего не изменилось. Попробовала вытянуть руку, но не к чему было тянуться. И нечем. Она даже не могла сказать, движется ли она к этому свету, или зависла в пустоте на часы.

Она соскальзывала в иное состояние. В сон, совсем не похожий на сон. И инстинктивно воспротивилась. Глубочайший страх охватил её, и она уцепилась за него, как за соломинку, которая могла спасти.

И вдруг, без каких либо признаков или изменений, всё прекратилось. Она снова была на лётной палубе «Росинанта». Парила в невесомости неподалёку от своего амортизатора. Где-то позади задыхался Алекс. Она ухватилась за поручень, подтянулась, чувствуя себя выжатой, как лимон, истощённой. Не спавшей слишком много дней подряд, с въевшейся глубоко в мышцы усталостью.

– Мы... – прохрипела она, и голос странно срезонировал в ушах. Она сглотнула и попыталась снова. – Мы... выпали из времени?

Она услышала, как пальцы Алекса мягко коснулись панели управления. Закрыла глаза, донельзя благодарная нормальной темноте под опустившимися веками. Тошнота нахлынула, и отступила.

– Да, – ответил Алекс. – Потеряли... почти двадцать минут.

Она оттолкнулась, подрулив к амортизатору скорее инстинктивно, чем осознанно. Пристегнулась, испытывая глубокое облегчение. Взглянула в лицо Алекса, посеревшее, словно он только что видел нечто ужасающее.

– Было не так... не так, как раньше, – выдавил он. – Иначе.

– Иначе, – согласилась Наоми.

Алекс проверил статус «Роси», и, казалось, слегка успокоился. Наоми чувствовала покалывание множества иголочек, как в оживающих от защемления нервах, только без конкретного расположения на теле. Словно медленно возвращался её разум. Крайне тревожное ощущение.

– Ёбаный Дуарте, – вырвалось у неё. – Ебучая Лакония, блядские эксперименты!

– Как думаешь, что они натворили на этот раз?

Переведено: Kee

 

Глава 39: Элви

Ручной терминал Элви зазвонил снова. Время давно вышло, но она не могла заставить себя уйти. Кроме того, у девочки в стеклянной клетке не было стула, и потому Элви уселась на пол рядом с ней. И теперь раздражала даже сама мысль о том, что придется подниматься с пола, с больной-то ногой.

– Значит, – спросила она, – способ мышления не изменился?

После момента жуткой неподвижности, отталкивающей паузы, которая теперь казалась обычным явлением, Кара покачала головой.

– Я не знаю, трудно объяснить, но я не чувствовала, что стала кем-то другим. Вот разве что библиотека...

«Библиотекой» Кара и Александр, – по-семейному просто Зан, – называли информацию, которая появилась в их мозгу после воссоздания ремонтными дронами. По их словам, это напоминало готовые знания без необходимости их изучения. Иногда информация была простой, вроде подробностей, касавшихся местной среды. А иногда непостижимой, как, например, факт, что сущности на уровне субстратов плохо преломляют свет видимого спектра. И это самый интересный из примеров, потому что Кара знала, что такое субстрат, что такое преломление, понимала, что за видимый спектр, но полная фраза не складывалась для неё ни во что осмысленное. Никаких связей с чем-то вроде еды, или деревьев, или воды. Или другими человеческими знаниями. Для Элви это было словно найти морскую черепаху, которая осознала теорему Гёделя о неполноте, при этом не имея никакого применения для неё в своей черепашьей жизни.

По большей части, именно эта когнитивная особенность и привёла Кортазара к выводу, что Кара и Зан не дети, которыми они были до своей «починки», а продукты инопланетной технологии, созданной с использованием человеческих трупов. Это был очень глубокий вопрос, мучительный для Элви. Очевидно, дети преобразованы, и то, что они не стареют и не развиваются, яркое тому доказательство. Чернота глаз и серый оттенок кожи ставили их на ступень, которая всё ещё отзывалась глубинной паникой где-то в затылке.

Но иногда, когда за ними не наблюдали, Зан клал голову на колени Каре, чтобы та потрепала его по волосам. Жест, отсылающий к приматам времён плейстоцена, более глубокий и узнаваемый, чем обычные проявления человечности. Иногда Кара шутила над вопросом Элви, и почти застенчиво улыбалась, видя, что Элви смеётся её шутке. Элви колебалась. В один момент она была уверена, что дети – марионетки непостижимых инопланетных технологий. А в другой казалось очевидным, что Кортазар объявил их нелюдями лишь для того, чтобы десятилетиями держать в клетке и ставить на них опыты. Элви не могла определиться, нравятся они ей, или пугают до жути. Проходят они свой тест Тьюринга, или она отказывает им в этом?

Но что интересно, похоже, ни одна из операций Кортазара над Дуарте не привела к тому, что высокий консул получил доступ к «библиотеке», и в отличие от него, странные отключения сознания не вредили ни Каре, ни Зану. И где-то здесь крылась подсказка. У неё был набор данных, и его просто требовалось поместить в правильную таблицу, чтобы паззл сложился. Она чувствовала это.

Её ручной терминал ожил снова. На сей раз он разродился сообщением: за ней прислали машину, потому что она опоздала на брифинг. Элви пробормотала что-то непристойное и начала подниматься.

– Мне уже пора идти.

– Мы будем здесь, когда ты вернёшься, – сказала Кара, и чуть погодя засмеялся Зан. Элви улыбнулась тоже. Выглядело немного глупо, она словно оправдывалась перед друзьями, обед с которыми приходится прервать пораньше. Иногда можно побыть и глупой.

Опираясь на трость, она вышла из лаборатории на свежий воздух. Нога болела. Наращивание ткани, простое само по себе, проходило очень медленно. Плохо. У Фаиза уже появилась новая ступня, с кожей, чуть бледней и мягче, новыми мышцами, всё ещё склонными к судорогам, когда он слишком много ходил. Но он уже отрастил и кости, и сухожилия, и нервы, а она всё ещё передвигалась с палкой.

В её понимании, разница объяснялась стрессом. Фаиз в их нынешней жизни был почти декорацией. Он спал, ел в Государственном Здании, общался с теми, с кем знакомился в саду, читал книги, смотрел старые развлекательные каналы. И выздоравливал. А Элви изучала записи Кортазара, или контролировала состояние Дуарте, или пыталась уберечь Терезу от участи быть убитой во имя любопытства, или перебирала собственные данные с «Сокола». Она почти не спала, а когда всё же получалось, словно кидала кубик, чтобы узнать, кошмар с каким привкусом ей выпадет на сей раз.

Наступит момент, когда чаша переполнится. Когда навязчивый образ Сагаля с исчезнувшим куском головы не позволит ей заставлять себя продолжать путь, или даже помыслить об этом ещё хоть раз. Когда она сломается. Момент ещё не настал, и ей пока не пришлось столкнуться с таким. Но она боялась, что уже близка к точке, которую Фаиз называл протоколом «или-сейчас-или-пиздец».

Хуже того, она была близка к тому, чтобы начать наслаждаться напряжением. За всю жизнь она погружалась в подобный стресс лишь однажды, во время инцидента на Илосе. Когда все ослепли, и из земли повылазили слизняки, покрытые нейротоксином, ожили инопланетные артефакты, а люди стали убивать друг друга из-за политических вопросов и личных амбиций. Тогда всё зависело от её таланта и остроты ума. И вот теперь снова. И для какой-то её части это было слаще сахара. Очень нездоровой части, надо полагать.

Поджидавший водитель молча раскрыл над ней зонт, чтобы оградить от легкого моросящего дождя. На подходе к машине, она склонилась в его сторону:

– Дайте знать Трехо, что я уже в пути.

– Он уже знает, доктор.

Персональные водители, – думала Элви, пока они трогались с места, – это какая-то странно жеманная прослойка. Куда легче просто прислать транспорт, и подобрать её без человеческого участия. Наличие кого-то, чьей задачей было выказывать почтительность, на самом деле только замедляло процесс. Как дополнительный слой обработки. Как та пауза у детей. А интересно, не похожа ли пауза на заикание? Надо почитать об этом. Может, обнаружится что полезное.

Государственное Здание окутывал туман. Обогрев машины не справлялся с холодным воздухом, поддувавшим из окна. Похоже, ранняя зима в Лаконии – по крайней мере, в этой её части – включала много холодных дней и горьких ночей. С закатом туман превращался во всеобъемлющий слой льда. Местные деревья втянули листья. А на привезенных растениях отмирал хлоропласт, оставляя красные, желтые и коричневые следы.

Внутри было тепло и сухо, климат контролировался, как на корабле, но из окон светило тускло и серо. Всё ещё пахло дождем. Один из служащих принял у неё куртку и спросил, не желает ли она, чтобы ей доставили перекусить или чашку чая в комнату для совещаний. По привычке она согласилась. Но её внимание уже разделилось между прошлым – то ли детьми, то ли марионетками чужой технологии, – и будущим – предстоящим отчетом и анализом самого недавнего события массовой потери сознания. В её уме буквально не осталось места для настоящего.

В переговорной было действительно красиво. Светильники, спрятанные за матовыми стёклами, встроенными в стенные панели из полированного розового дерева с тонкой золотой инкрустацией, не создавали теней. Трехо, Кортазар и Илич сидели за столом с малахитовой столешницей. Трехо смотрелся так же жалко, как и она, а Илич, возможно, даже хуже. Единственным из них, кто хорошо справлялся со стрессом, был Кортазар. Элви была совершенно уверена, что это потому, что ему абсолютно плевать, выживет ли кто-нибудь из них, или даже все они сразу.

– Извините за опоздание, – сказала она. – Уверена, вы понимаете.

– Мы все тут занятые, – буркнул Трехо, но Элви не поняла, было это шпилькой в её адрес, или нет. – Тем не менее, мы здесь. И должны сделать заявление об этом... последнем событии. Что сказал бы по этому поводу высокий консул? Что нам известно? Полковник Илич? Начнёте?

Илич откашлялся.

– Ну, мы пережили ещё одно событие, которое, похоже, затронуло всех. Всех в том смысле, что одно нелокальное событие произошло... одновременно везде. Докладывают по крайней мере о двух системах, кроме нашей.

Кортазар поднял руку, словно ребенок в начальной школе, и Трехо кивнул ему.

– А в пространстве колец? Там тоже?

– Неизвестно, – ответил Илич. – Наших кораблей там не было. По некоторым признакам, суда в пространстве колец могли быть... гм... съедены, если этот термин применим. Как «Тайфун» и «Медина». Но не точно. Кажется, в этот раз событие не связано с нашими действиями, но сейчас наш флот активно присутствует примерно в ста двадцати системах. Если что-то произошло в неподконтрольных нам мирах, мы можем просто не знать.

– Серьёзно? – спросил Трехо.

– Не описать, насколько разрушительной оказалась потеря «​​Медины», сэр. Контроль над этой ключевой точкой был поводком, позволявшим империи удерживать всех. Без него...

Трехо хмуро откинулся на спинку кресла. Взмахнул раскрытыми ладонями в сторону Элви и Кортазара, приглашая их высказаться. Кортазар, похоже, даже не заметил, а Элви обнаружила, что подалась вперёд, чтобы высказаться, словно что-то задолжала адмиралу.

– Что, если я попытаюсь изложить всё в более широком контексте?

– Сделайте одолжение.

– Поговорим о природе сознания.

– Это чуть более широкий контекст, чем я ожидал, майор.

– Минуту терпения. Не вдаваясь в религию, – а я точно не компетентна об этом рассуждать, – сознание, это свойство материи. Весьма тривиальное. Мы состоим из материи, и мы разумны. Мысль – это работа мозга. Со своей энергетической составляющей, ведь признак определенного мыслительного процесса, это нейронный импульс. Наблюдая за вашим мозгом, пока вы представляете себе песню или картину, я могу достоверно сказать, о чём именно вы думаете, исходя из того, слуховая или зрительная кора возбуждена.

– Хорошо, – сказал Трехо.

– Нет оснований считать, что такую комбинацию структуры и энергии используем только мы. Немало доказательств, что в мыслительной структуре строителей врат, – что тоже по сути мозг, – материальный компонент сильно отличался. Нам посчастливилось найти по крайней мере одну из таких конструкций – алмаз размером с Юпитер.

– Не представляю, что это значит, – заявил Трехо.

– Это как магнитная ловушка вместо стального резервуара в термоядерном реакторе. Магнитное поле берет на себя функцию материи. Похоже, сознание старой цивилизации развивалось в форме, больше зависимой от энергетических полей и неизвестной субстанции, отличной от той, из которой развился наш мозг. Если квантовые эффекты как-то влияют на нас, то можно предположить, что влияли и на них.

– Диссертация, над которой я работала до приезда сюда, развивала идею о том, что наш мозг – это скорее боевая версия сознания. Свистелок-перделок минимум, зато ради повышения устойчивости к отказу, сильно развиты механизмы наказания. Быстрая мобилизация. Когда квантовые связи, лежащие в основе наших переживаний, нарушаются, нашему мозгу относительно легко перезапуститься. Мысль понятна?

«Едва ли» Трехо почти слилось с «Естественно» Кортазара. Мужчины уставились друг на друга. Элви почувствовала раздражение к обоим, но продолжила.

– Таким образом, сценарий, который Джеймс Холден вынес из своего визита на инопланетную станцию, описывал систематическое разрушение сознания старой цивилизации. Её уничтожение. Создатели врат пытались избавляться от целых систем. Индуцировали сверхновые. И это не помогло. В конце концов они закрыли все врата, что тоже не решило проблемы, поскольку их всё равно убили.

– И вот появляемся мы. Наблюдаем вещи, – я видела их лично, – которые называем «пулями», «шрамами», или «постоянными нелокальными эффектами поля». В основном в таких местах, где наши ненавистники врат отключали сознание, на отдельной планете или в системе. Или во всех системах. Я подозреваю – и это только гипотеза – что противник представляет, как распространить эффект на все системы сразу, с активными вратами или без. И считаю, что наши путешествия через кольца раздражают этих существ. Или даже каким-то образом им вредят. Когда урон становится ощутимым, они реагируют.

– Значит, когда я уничтожил станцию ​​«Паллада» в Солнечной системе... – начал Трехо.

– ...вы также вмазали некому странному, афизическому тёмному богу по его гипотетическому носу, – подтвердила Элви. – И они ответили ожидаемо. Если вы заболели, а от пенициллинового укола вам стало лучше, то в следующий раз, когда вы заболеете, вы уколетесь ещё раз. Но тут оказывается, что наше сознание отличается от сознания строителей врат. Нас не так легко сломить, и оправляемся мы намного быстрей. То, что уничтожило старую цивилизацию, нас просто вырубает на несколько минут.

– Какое разочарование для тёмных богов, – сказал Трехо.

– Улавливаете? Но тогда выходит, они ещё не закончили. Особенно учитывая, – без обид, – что мы начали швыряться в них заминированными кораблями. Играть в «око за око». И что они должны почувствовать теперь? Свет и форму вместо гм.. гиперактивности?

– Да, улавливаю, – сухо подтвердил Трехо.

– Полагаю враг, кем бы он ни был, экспериментирует с новыми способами разрушения сознательных систем. Мозгов. А мы, получается, аналог резистентной к пенициллину инфекции, и последнее событие, которое мы испытали, было попыткой применить тетрациклин.

– И что послужило триггером? – спросил Трехо.

– Триггер не требуется, если враг перешёл в реактивную фазу. Может, мы наконец убедили их принять нас всерьез.

Трехо погрузился в обдумывание последствий.

– И это новая информация? – спросил Кортазар. – По-моему, мы уже рассматривали все эти вопросы. Я про то, что в них ничего действительно нового.

Трехо переглянулся с Иличем.

– Лично мне, – сказал Трехо, – сводка доктора Окойе кажется полезной. Так что да. Что у нас с прогрессом в исцелении высокого консула?

– Было бы полезно, – заявил Кортазар, – изучить жертву Илича. Полагаю, в деле поиска его останков тоже ничего нового?

Усилие, с которым Трехо заставил себя не вспылить, было заметно невооруженным глазом.

– Прежде чем мы перейдем к другим вопросам, почему бы сначала не обсудить здоровье высокого консула?

– Он стабилен, – ответил Кортазар. – Очень стабилен. Идеально.

– А улучшения?

– Нет.

Встрял Илич, его голос дрожал от напряжения:

– Да неужели нет способа его вернуть?

Элви больше не собиралась позволять Кортазару пороть чушь. Либо у него имелся план, который он не собирался раскрывать по личным причинам, либо у него не было вообще никакого плана. Она подалась вперед, и уложила руки на стол ладонями вниз, собираясь раскрыть карты.

– Я не вижу никакого реалистичного пути возвращения его в прежнее состояние.

Трехо кивнул ей и обратился к Кортазару:

– Вы согласны?

Кортазар скривился.

– Вернуть в прежнее состояние? Вероятно, нет. Перевести в новое – вот что звучит гораздо правдоподобнее. Это возможно, и легко. Более того, познавательно.

Трехо застыл в зловещей неподвижности. В дверь тихо постучали, и вошел служащий с закуской для Элви. А она даже забыла. Дверь закрылась, восстановилась их конфиденциальность, но Трехо даже не пошевелился. Бледное лицо, глаза уставились в пустоту: только через секунду Элви поняла, что это значит.

Трехо ни на минуту не прекращал надеяться. Верил, что его лидер возвратится, что праведный король восстанет, и вернёт трон. Несмотря на все её слова, адмирал полагал, что Кортазар, словно Мерлин, сможет вернуть его короля Артура из безумия. Она наблюдала, как Трехо настигло понимание, что он просто дал кому-то поиграться с трупом. Она чувствовала что-то среднее между ужасом за него, и облегчением от факта, что он наконец осознал то, о чём она твердила всё это время.

– Ясно... – протянул Трехо. И снова, ещё медленнее: – Ясно... Высокому консулу все равно придётся выступить с заявлением. Мы что-нибудь подготовим.

– Можно сказать, что мы провели ещё одно испытание, – сказал Илич. – Элитная команда высокого консула совершила прорыв. Новое оружие против врага.

– Или можно сказать им правду, – заявила Элви.

Трехо встал, сложил за спиной руки. Гнев и смятение на его лице были лишь отражением горя. Горе может свести с ума. Когда он заговорил, в его голосе звенела едва сдерживаемая ярость. Направленная даже не на Котазара. На неё.

– Думаю, вы не до конца понимаете, насколько нестабильна ситуация, доктор Окойе. Я веду войну на два фронта безо всяких фронтов. Момент совсем не подходящий, чтобы подрывать доверие наших войск, или потакать сепаратистскому террору. Только что вы наметили битву космического масштаба. И я не могу сражаться против ваших тёмных богов, пока партизаны уменьшают наши силы. Для этого нам придётся объединить человечество. Мы должны нанести единый удар. Мы больше не можем позволить себе дурачиться, занимаясь уничтожением способов связи друг друга. Это убьёт нас всех. Вы слышите, что я говорю?

– Я слышу, – ответила Элви, удивляясь стальным ноткам в своём голосе. Трехо тоже их уловил. – Я слышу, как вы говорите, что вам это не по плечу. Хотите, чтобы война с подпольем закончилась? Легко. Сдавайтесь.

– Вы очень несмешно шутите, – сказал он.

– А я не шучу.

Переведено: Kee

 

Глава 40: Тереза

Каждый вечер, ложась спать, Тереза надеялась, что следующий день вернет ей отца. Как в случае с ящиком Пандоры, все страхи и кошмары становились не так страшны, когда появлялась надежда. Каждое утро она просыпалась с ощущением, что все еще возможно, все наладится, просто не надо ни о чем спрашивать. Ведь Келли, личный камердинер отца, скажет, что ничего не изменилось, потому что, конечно же, не изменилось. И вновь ее раздавит разочарованием, но следом в голову придет все та же идиотская, дурацкая, как мультяшный персонаж с пустой ухмылкой, мысль: может, завтра? Вечное «может, завтра».

Комнаты отца не были роскошными. Никогда. Кровать из натурального дерева, тонкий матрас, на котором он отдыхал даже после того, как перестал спать. Письменный стол с запирающимися ящичками из металла и встроенным в столешницу экраном. Из украшений – ее детская фотография, фотография ее матери, когда та была еще жива, да простенькая стеклянная ваза под один цветок, Келли менял его каждый день. Уинстон Дуарте, высокий консул и создатель Лаконианской Империи, гордился тем, что у него простое мужское жилище. Величие Лаконии определялось не безвкусицей, а трудами. На фоне необъятных имперских амбиций мельчал любой человек. Даже он. Во всяком случае, она всегда воспринимала это так. Верила в это.

Сейчас он сидел за столом и водил головой, как будто следил за полетом видимых только ему насекомых. Его руки временами приподнимались, шаря по столу, и снова замирали, он словно что-то искал и тут же забывал о том. Келли принес ей плетеное кресло, поставил рядом. Тереза села, сложила руки на коленях и принялась разглядывать отца в поисках малейших признаков улучшения. В поисках любой надежды, что «сегодня» превратится в «завтра», и что ради этого стоит жить.

– Папа? – позвала она, и показалось, он отреагировал на звук. Чуть развернулся к ней, и хотя взгляд блуждал где-то далеко, губы его тронула слабая улыбка. Келли следил, чтобы отец всегда был аккуратно причесан, но сейчас казалось, что волосы у него поредели. Поседели еще больше. Засалились. Старые рубцы от акне на щеках огрубляли лицо, он выглядел дряхлее, чем на самом деле. И это вечное выражение удивления, словно вокруг сплошные чудеса, которые ему интереснее, чем родная дочь.

– Папа, – позвала она снова, – он хочет убить меня. Доктор Кортазар. Он собирается меня убить.

Он еще больше развернулся к ней, слегка нахмурился. Может, услышал, может, просто совпало. Протянул руку, чтобы погладить воздух возле ее головы, как делал иногда, но сейчас она обхватила его за пальцы и за руку притянула к себе:

– Ты там? Ты понимаешь, что я говорю? Он хочет меня убить. Он хочет распять меня на булавках, как лягушку, и препарировать. И никто мне не поможет. Никому дела нет.

Теперь она заплакала, и ненавидела себя за это.

– Вернись, – прошептала она. – Папочка, вернись.

Он приоткрыл рот, вроде бы собираясь заговорить, но издал лишь влажный чмокающий звук. С каким мясник швыряет на стол кусок мяса. Секунду он хмурился, а потом отвернулся к окну.

– Папа, – позвала она еще раз. И еще: – Папа!

Он вздрогнул на крик.

Позади отворилась дверь, послышалось вежливое покашливание Келли. Она выронила руку отца, вытерла глаза. Не то чтобы хотелось спрятать слезы. Но лучшее, что ей оставалось сейчас – перестать рыдать.

– Я могу вам чем-нибудь помочь, мисс? – спросил Келли. Он носил стандартную красную ливрею портье. Она знала его целую вечность, с тех пор как ребенком бегала по коридорам за щенком, который после вырос в Крыску. Он поил ее чаем, накрывал для нее стол. Она всегда смотрела на него как на дверь или картину на стене. Как на вещь. На функцию. Объект. И вот они вместе в этой комнате, и она впервые увидела в нем человека. Старика, преданного отцу, как никто другой. Старательно, как и она, скрывающего то, что произошло.

– Есть изменения? – спросила она. – Он хоть как-то поменялся?

Келли вскинул брови, подыскивая ответ. Вздохнул кротко, как бы извиняясь:

– Трудно сказать, мисс. Временами кажется, он понимает, где он. Понимает, кто я. Но, возможно, я принимаю желаемое за действительное.

Отец снова принялся следить за невидимыми жучками в воздухе. Лоб его разгладился. Даже если он слышал все и понял все, теперь его занимало что-то другое. Она поерзала, скрипнуло плетеное кресло.

– Я вернусь, – сказала она. – А если он изменится... Если ему станет легче…

– Я прослежу, чтобы вам немедленно сообщили, – пообещал Келли.

Она поднялась, чувствуя рассогласованность движений. Как будто она воздушный шарик с обрезанной веревочкой. Пока она шла к двери, Келли взял плетеный стул, собираясь вынести его из комнаты.

– Он был бы рад узнать, что вы приходили, – сказал Келли. – Не знаю, понял ли он, что вы здесь, но если бы понял, был бы рад. Я твердо верю.

Наверно, он хотел утешить, но Терезе было все равно. Она вышла, не поблагодарив, не обругав, она просто тупо переставляла одну ногу за другой, пока не покинула личные апартаменты отца.

В общественных частях Государственного Здания, где крутились шестеренки правительственных механизмов, по-прежнему кипела оживленная деятельность. Как в пчелином улье или термитнике, обитатели которого еще не знают, что их королева мертва. Никто не остановил Терезу, никто не посмотрел в глаза. Словно привидение, она прошествовала мимо и добрела до своих комнат. Хотелось лишь одного – запереться изнутри, заползти в кровать, молясь, чтобы уснуть без сновидений, и пусть сон перенесет ее в завтрашний день. Или позже. Куда угодно, только бы подальше от «сейчас».

Но когда она добралась к себе домой, дверь была открыта. На диване сидел полковник Илич. Он не поднял глаз, когда она вошла.

– Где Крыска? – спросила Тереза.

– В спальне. Ты пропустила урок этим утром, – сказал он приятным, нисколько не осуждающим и до тошноты фальшивым голосом.

Тереза сложила руки на груди:

– Я была с отцом.

– Похвально, но твой отец предпочел бы, чтобы ты выполняла свои обязанности. Все. В том числе обязанность учиться. – Илич встал, выпрямившись во весь рост, добавляя себе властности. – И завтракать.

– Я не голодна.

– Это не обсуждается. У нас…

– Опасные времена, – перебила Тереза. – Нестабильная ситуация. Мы должны блюсти наш внешний вид. Знаю. Все только об этом и твердят.

– Тогда прекращай вести себя, как мелкая паршивка, и делай, что положено.

Занятно, как изменилось сейчас его лицо. Она так привыкла, что он держит себя в руках, всегда профессионален и открыт, и дружелюбен. А тут – смятение, недовольно поджатые губы. Потом мелькнуло выражение удовольствия. Даже гордость. Всего на пару мгновений, но рассказать кое о чем успело.

– Ты, – отчитывал он, не давая ей рта раскрыть, – дочь высокого консула. Лицо всей семьи. Ты олицетворяешь стабильность империи.

– Да ваша империя в жопу катится! – выкрикнула Тереза. – Кругом все рушится. Что ты хочешь, чтобы я сделала?

Его голос снова затвердел, стал выдержан:

– Я хочу, чтобы ты ела. Я хочу, чтобы ты показывалась на уроках. Я хочу, чтобы ты всем и каждому излучала нормальность, стабильность и спокойствие. Таков твой долг перед отцом и империей.

Ее охватила такая ярость, что, казалось, еще немного, и тело воспарит над полом. Она не знала, что сейчас скажет. Не было ни аргументов, ни четко выработанной позиции, только переполняющий ее гнев.

– А тебе, значит, можно целыми днями рыскать по округе в поисках Тимоти? Тебе можно приглашать доктора Окойе вести уроки, ведь ничем важным она не занимается, то ли дело – добивать моих друзей? Ты со своими обязанностями тоже не справляешься, так что не тебе мне что-то указывать. Лицемер!

Илич посмотрел на нее, прямо в глаза, и усмехнулся. Потом протянул руку и погладил ей волосы, как она, бывало, ласкала Крыску, он даже почесал ее за ушами. Нежно и унизительно. Гнев Терезы испарился, сменившись стыдом. Лучше бы ее обуревал гнев.

– Бедное дитя. Так вот в чем дело? В шпионе? Это из-за него ты сходишь с ума?

– Я из-за всего схожу с ума, – буркнула она, но ярость уже ушла.

– Он не был тебе другом. Он был шпионом и убийцей. И прибыл сюда, чтобы убить нас. А та его пещера? Она должна была служить укрытием после подрыва портативной атомной бомбы. Гора являлась отметкой для эвакуационной команды.

– Неправда.

Он взял ее за плечо. Крепко, почти больно.

– Ты пропустила утренний урок. Мы это наверстаем. Тебе нужно кое-чему научиться.

Офисы службы безопасности были ей знакомы. Кабинеты такие же, как в других подразделениях, разве что двери укрепленные и с взрывоустойчивыми замками. Еще здесь были камеры для политических заключенных, но неизвестно, сидел ли в них кто-то, кроме Джеймса Холдена. А вот криминалистическая лаборатория оказалась чем-то новым. Просторное помещение с высоким потолком и подвижными перегородками, которые при необходимости могли опечатать секцию и атмосферу в ней. Вдоль одной из стен выстроились вытяжные шкафы с ручными манипуляторами за высокопрочным стеклом. Посередине комнаты столы, между ними оставлены проходы, чтобы, если понадобится, подкатить тележку со специальным оборудованием – химическим, биологическим, электронным или компьютерным. С полдесятка сотрудников стояло у рабочих станций. А на столах – вещи Тимоти. Вырезанные из дерева инструменты. Раскладушка. Его ящики и коробки. Даже один из ремонтных дронов, который, по-видимому, был поврежден во время перестрелки, а сейчас лежал на столе, словно мертвое животное.

Илич приказал очистить комнату и оставить их одних. Техники вышли, стараясь не слишком откровенно пялиться на Терезу. Их лица снедало любопытство. Что дочь высокого консула делала там? Что бы это значило? Любопытные взгляды тяжестью ложились на плечи, пригибали к земле.

Когда они остались одни, Илич усадил ее на табурет и принес диск с данными. Диск был ей знаком, она видела его в пещере Тимоти, но тогда не обратила на него внимания. Илич подключил его к монитору, вывел папки с файлами на экран и отступил назад, жестом приглашая: Валяй. Смотри.

Тереза вдруг поняла, что не хочет.

– Начни с заметок, – посоветовал Илич. – Увидишь, каким другом был тебе Тимоти.

Все записи были пронумерованы и датированы. Сперва она не увидела в них никакой закономерности, но ранее открытые файлы имели пометки от криминалиста. Оказалось, что файлам Тимоти соответствуют данные из журналов системы безопасности за те же даты. Он следил за охранниками Государственного Здания. Изучал их модели поведения и привычки. Искал бреши. И отслеживал Джеймса Холдена. Эти заметки были более сумбурны, поскольку Холден не придерживался четкого распорядка, блуждал по филиалам и садам, как вздумается, а Тимоти – Амос, его звали Амос – отмечал все разы, когда Холден оказывался в пределах видимости с наблюдательного поста на горе.

Начав просматривать заметки, она уже не могла остановиться. Открыла тактические карты и узнала схемы города и Государственного Здания. Нашла серию файлов, где были отмечены зоны поражения при подрыве небольшого ядерного устройства – если установить заряд у стены, если подорвать в городе, если тайно пронести в Государственное Здание. К ним прилагались цифры предполагаемых человеческих потерь и процент ущерба инфраструктуры. Она открыла документ, озаглавленный «Протокол эвакуации». Топографические карты показывали первичную точку эвакуации, как раз рядом с тем местом, где они впервые встретились, и вторичную, в дне пути отсюда, с примечаниями Тимоти – Амоса – о том, какие участки сети визуального наблюдения вывести из строя, чтобы добраться до каждой из точек.

Вот как он убил бы нас. Вот как потом ушел бы. Вот человек, которого он пришел спасать, и вот люди, которых он уничтожил бы ради него. Она ждала, что вернется гнев. Правда, ждала. А вместо этого вспомнился Холден. «Раз он сказал, что он тебе друг, значит, так и было».

– Теперь ты видишь? – спросил Илич. – Понимаешь, кем он был?

Все эти планы убить ее и отца. Перебить их всех. «Ты должна лечь на пол. Прижмись к нему изо всех сил. Закрой уши руками, ладно?». Разве такое говорят тому, кого хотят убить?

– Я понимаю, – солгала она. – Понимаю.

Илич вырубил монитор:

– Тогда мы с этим закончили.

Он снова взял ее за руку и повел прочь. Она не заметила, чтобы он что-то заказывал, но когда они вернулись в ее комнаты, там дожидалась еда. Белая протеиновая размазня, которой кормят больных. Кусок выращенного в чане мяса, по краям поджаристый до черноты, а в серединке розовый. Яйца. Фрукты и сыр. Сладкий рис с кусочками сушеной рыбы. Все на металлическом подносе, там же вилка и тупой нож. Крыска потрусила к ним, но почуяла, что что-то не так. Когда Илич протянул руку, собираясь почесать ее за ушами, собака увернулась от него и уселась Терезе на ноги.

– А теперь, – приказал Илич, – ешь свой завтрак. Сегодня вечером отдохни. Завтра придешь на урок вовремя. Мы будем в восточном саду, где нас смогут увидеть сотрудники, и ты будешь вести себя так, будто все нормально. Поняла?

– Я не хочу это есть. Я не голодна.

– Мне плевать. Ты все съешь.

Она посмотрела на еду перед собой. Неохотно взяла вилку. Вспомнился старый фильм о девочке из Солнечной системы. На Земле.

– Я не обязана есть. Свобода тела прописала в конституции.

– Не в нашей, – заявил Илич. – Ты все съешь, а я буду сидеть и смотреть. А потом мы с тобой просидим еще час, пока ты перевариваешь. Или же я позову доктора Кортазара с воронкой и зондом, и мы запихнем все в тебя силой. Я понятно объясняю?

Тереза наколола на вилку кусок мяса и положила в рот. Умом она понимала, что это вкусно. Когда она прожевала, Илич кивнул.

– Еще, – сказал он.

После его ухода, Тереза долго не могла шелохнуться. Сидела на диване, ощущая тяжесть в желудке. Так обильно она не ела целые недели, и сейчас чувствовала себя раздутой, ее мутило. Крыска почуяла, что ей плохо, пошла, положила мохнатую голову ей на колени, поглядела снизу добрыми карими глазами.

Тереза включила кино. То самое, которое любила в детстве. Безымянная марсианская девочка и злая фея Пинслип. Знакомые образы принесли что-то вроде утешения. В них, по крайней мере, была предсказуемость. Понятно, что в итоге девочка без имени сбежит из Страны Фей. Вернется в Иннис Дип к своей семье. А в последней сцене спрячет детские игрушки и отправится в университет, во взрослую жизнь. В знак того, что победила. Что отныне она вольна вести любую жизнь, пленницей эльфов ей не быть.

Тереза улеглась на диван, положила голову на подушку. Девочка снова попалась Пинслип и побежала, пытаясь вырваться из плена. И вырвалась. Тереза запустила кино сначала.

Заключенные и их дилеммы. Пока шел фильм, она взяла свой ручной компьютер. Нашла в старых записях таблицу, которую когда-то рисовал Илич.

==================================

| ТЕРЕЗА СОТРУДНИЧАЕТ | ДЖЕЙСОН СОТРУДНИЧАЕТ

==================================

ДЖЕЙСОН ПРЕДАЕТ | Т3, ДЖ3 | Т4, ДЖ0

==================================

ТЕРЕЗА ПРЕДАЕТ | T0, ДЖ4 | T2, ДЖ2

==================================

Пальцы легко прошлись по схеме. Она и забыла, что Илича зовут Джейсон. Она много чего забыла.

Загвоздка – неразрешимая ее часть – состояла в том, что предавать других по-любому выгоднее. Если она будет хорошей, у нее отберут преимущество. Если она будет плохой, все равно отберут. Ей надо было воспользоваться той же логикой, но она не воспользовалась. Все ее предали, а когда она отказалась сотрудничать, принудили силой. Так что предавать разумнее.

Пинслип обнаружила, что девочка выбралась из клетки, и заорала. Тонкие пальцы феи сжались в кулаки. Крыска шумно всхрапнула, прижалась к ней пушистым боком. Тереза опустила руку, погладила старую собаку. На черной морде и на кончиках ушей проглядывала седина. Горло сдавило, то, о чем не хотелось знать, перло наружу, как всплывающий с океанского дна пузырь. И когда он достигнет поверхности, жизнь уже не будет прежней. Все изменится, потому что она изменится.

А прорвался пузырь не криком, а еле слышным выдохом. Тереза наклонилась к вислому уху Крыски. И прошептала:

– Это больше не мой дом. Я не могу здесь оставаться. Я должна уйти.

Крыска подняла морду и лизнула Терезу в щеку, соглашаясь.

Переведено: grassa_green

 

Глава 41: Наоми

Врата Фрихолда, как и остальные, располагались стационарно относительно местного солнца. То, что они не падали на свою звезду, было лишь одним из множества чудес, но поскольку прицепить к вратам цепь и повесить на ней «Роси» не представлялось возможным, то и пользу извлечь из гравитационных свойств врат не выходило. Так что пришлось Алексу остановить корабль рядом с вратами и компенсировать притяжение солнца мягкой тягой эпштейна.

Полет к кольцевым вратам оставил жутковатое ощущение. «Росинант» служил Наоми домом дольше любого другого места. Большинство ночей в своей жизни она проспала в его амортизаторах, и съела в его камбузе больше еды, чем где-то ещё. Она вдыхала воздух, прошедший через его воздуховоды и фильтры, больше раз, чем могла сосчитать. И теперь ощущала присутствие остальных на корабле. Ее памяти о них. И что самое удивительное, это не вызывало боли.

Наоми ушла с «Роси» вскоре после того, как Амос получил свое секретное задание на Лаконии. Алекс присоединился к Бобби на «Шторме». Все думали, что Наоми соберёт временную команду и продолжит летать. А она не стала. И в то время едва ли смогла бы объяснить, почему. Она ещё помнила некоторые из логических обоснований: «Крейсер труднее спрятать, чем человека», или «Росинант» имеет большое символическое значение, он ценный приз, и использовать его – серьезный риск», и ещё «подполью на Фрихолде корабль может пригодиться для защиты в случае чего».

И все они были правдой, но ни одно не послужило настоящей причиной. Оглядываясь сейчас назад, Наоми видела, что ушла тогда, потому что остаться было бы хуже. Так она не позволила себе слишком глубоко переживать потерю Джима. Амоса. Клариссы. Бобби звала ее стать частью команды «Шторма», но Наоми отказалась, а Бобби не стала настаивать.

Теперь, болтаясь в ремнях внутри паукообразного каркаса аварийного меха, летящего к кольцу и несущего с собой два передатчика и бобину провода, она оглядывалась на корабль – ее корабль – и это все ещё причиняло боль. Но уже терпимую. Тогда она взяла свое горе и заперлась с ним подальше, потому что растеряла всю кожу. На тот момент она не могла найти лучшего способа сделать так, чтобы каждый новый день не сыпал новую порцию соли ей на раны. Но то была другая версия Наоми. Она горевала, но кроме того и менялась. Женщина, которой она чувствовала себя сейчас, и близко не напоминала ту, которую оставил Джим. И даже ту, которой делал предложение Дуарте. С потерей Сабы, с победой Бобби над «Бурей», Наоми переродилась так спокойно, что сама едва заметила. Единственным реальным свидетельством служило то, что она снова была с «Роси». Смогла вернуться домой.

– Ты почти на месте, – сказал Алекс. – Как оно выглядит?

– Большое, – ответила Наоми.

Кольцо имело всего тысячу километров в поперечнике. В такой близости от поверхности могло показаться, что это половина вселенной. Из-за удаления от солнца проекционному дисплею шлема пришлось немного подкрутить цвета и подсветку, так что Наоми ясно видела, с чем имеет дело. Она начала оттормаживаться. Времени до того, как орбита пройдет мимо, оставалось немного, но передатчики были уже связаны друг с другом. Наоми набрала код инициализации, и двигатели на сжатом азоте понесли их прочь. Первый передатчик пройдет сквозь врата, а второй займет стационарное относительно кольца положение, останется лишь медленный дрейф, который в итоге положит устройство на физическую поверхность самого кольца. Повторители имели простейшую конструкцию – буквально в шаге от связанных шнуром банок. Но их использование и не планировалось долгим.

– Как там дела?

– Я смотрю, – сказал Алекс. – Есть синхронизация с нашей стороны. Жду отклика от… ага, вот оно. Дела в порядке. Возвращайся.

– Принято. Иду. С лёгкой частью разобрались.

– Все в наших руках.

Наоми повернулась к «Росинанту» и включила тягу. Двигателям меха хватало запасов энергии на ещё несколько часов работы без всякого риска, но радовало, что это не понадобилось. Система охлаждения аппарата работала хуже, чем раньше, ну или Наоми стала чувствительнее к перегреву.

К тому времени, как она вернулась на корабль, прошла шлюз, надёжно упаковала мех и вплыла на полетную палубу, передатчик работал уже без малого три часа. Для начала в пассивном цикле поиска сигнала с любых кораблей в пространстве колец и идентификации их, насколько это возможно. Моментально нашлось около десятка кораблей, но все они принадлежали или Транспортному Союзу, или контрабандистам. Никаких сигналов или сигнатур двигателя корабля класса «Шторма», и ничего похожего на «Вихрь». Было бы ещё лучше, если бы там вовсе не оказалось кораблей, но обстановка и так вполне оправдывала надежды Наоми.

Первым реальным риском, на который она пошла, стал сигнал на запрос соединения. Если в пространстве колец торчали лаконианские датчики, этот шаг мог выдать, за какими вратами находятся активные ячейки подполья. Но если все пойдет так, как она надеялась, эта информация не будет иметь особого значения. Рассчитанный риск.

Пошла почти минута без ответа. Расстояние до самых дальних врат составляло чуть меньше миллиона километров. Световая задержка, ничего удивительного. На Наоми накатило дурное предчувствие – что, если они остались одни? Что, если план уже провалился? И тут начали приходить подтверждения связи. Сначала одно, потом горсть, затем небольшой поток. Всего пятьдесят три ответа. Пятьдесят три системы со снаряженными, готовыми к бою кораблями встали в строй под ее командованием. Вот тебе и сотни кораблей.

– Неплохо, – подал голос со своего амортизатора Алекс.

– Отлично, пока не начнёшь считать, – ответила Наоми. – Получается, девяносто шесть процентов все-таки не ответили. – Но говоря так, она улыбалась.

Ее план, что давным-давно разлетелся в бутылках от системы к системе, включал в себя гораздо больше, чем только Лаконию. Больше, чем пятьдесят три системы, отправляющие свои корабли в бой. Даже когда Наоми устанавливала ретранслятор, с пересадочной станции в Ньинчи Син пришел сигнал тревоги. Пираты вскрыли лаконианские хранилища на самой большой луне самого маленького газового гиганта в системе Санктуари. С новых верфей в системе Ясамал поступило сообщение о серьезной утечке данных. И скорее всего, десятки других мелких проблем и стычек в системах, в которых присутствовали «штормы». После гибели «Бури» силы Лаконии и связавшие свою судьбу с ними фракции очень нервничали. В этом направлении она и работала. Это позволило ей и ее людям отвлечь и истощить силы противника. Лаконианцам теперь приходилось выглядеть сильными во всех уголках империи, потому что по факту они уже были слабы.

Наступающая фаза не предполагала анонимности и безопасности бутылок. Ощущая себя выходящей из корабля под незнакомым небом, Наоми открыла первый запрос на связь. Послышалось шипение от помех и сжатия звука, оставленного многослойным шифрованием.

– Нагата на связи.

– Говорит Зомороди, – ответил через несколько секунд знакомый голос Эммы. – У нас есть «Кама», полдюжины рудовозов с приделанными к ним рельсовыми пушками и десяток противопиратских кораблей, недавно вызволенных у совета управления верфями на Ньюбейкере.

– Боеприпасы?

Задержка присутствовала, но не такая, чтобы приходилось обмениваться записанными сообщениями. Прямое общение ощущалось как что-то почти интимное.

– А, черт. Так и знала, что что-то забуду, – сказала Эмма, и Наоми по голосу поняла, что ее дразнят. – Ну конечно, полные трюмы. И «Кама» загружена под завязку. Если кого понадобится заправить, мы тут как тут. Пока нас всех не поубивают. Тогда, конечно, дела пойдут похуже.

– Логично. Отправь мне спецификации и коды транспондеров. А что случилось с капитаном Бёрнхемом?

– Досрочная пенсия, – сказала Эмма. – Получил расчет и купил долю в медклинике.

– Вот кто, похоже, умнее всех нас вместе взятых.

– Я больше склоняюсь к мнению, что это трусость.

– Рада слышать тебя, Эмма. Держи двигатели под парами. Я вышлю полетный план, как только разберусь со всеми.

– Жду приказа, адмирал.

Наоми сбросила соединение и перешла к следующему. Восемь кораблей с устаревшими стелс-материалами и внутренними теплоотводами. Пару поколений назад они считались королями космоса, но даже сейчас могли неплохо послужить. Следующая группа вытащила из нафталина линкор класса «доннаджер». Четверть миллиона тонн деталей контрабандой доставили на необитаемую луну и сварили, собрали как детскую модель в масштабе один к одному. Если повезёт, найдется ещё штуки три-четыре. Такое строительство было любимым проектом Сабы.

Саба все начал, но не дожил до того, чтобы увидеть развязку. Эти люди, с которыми говорила Наоми, чьи жизни она теперь ставила в условия, в лучшем случае рискованные, а в худшем – просто смертельные, все входили в сеть Сабы. Из них слагался меч, который выпал из его руки на поле боя, и который она подняла.

Пятьдесят три системы. Четыреста восемьдесят кораблей, в числе которых пять кораблей снабжения от Транспортного Союза, три линкора доннаджер-класса, и «Шторм» – израненный, но все еще способный летать, все еще в строю. Лучший молот, какой только смогло выковать подполье.

При этом не набиралось и половины сил, уничтоженных «Бурей» в Солнечной системе. Оставалось надеяться, что при правильном применении этого хватит. Если Наоми дурачит сама себя, им всем придется сурово расплачиваться. Но она была вполне уверена в своей правоте.

Получив все спецификации, она начала сортировать корабли по модели привода, массе и общему энергетическому профилю. Появился Алекс с тубой пряной чечевицы и грушей холодного чая. Наоми и не понимала, что голодна, пока не начала есть а когда начала, не могла остановиться. Сдвинув монитор в сторону, она скатала тубу в рулон, чтобы выдавить каждую крупинку пряной, насыщенной каши. Когда кончилось все, кроме жгучего послевкусия во рту и приятной тяжести в животе, Наоми вздохнула.

– Как в старые времена, – сказал Алекс, – Ты постоянно забываешь поесть, когда грызёшь хорошую, основательную проблему.

– Те проблемы ни в какое сравнение не идут с этой. Это тебе не расчет безопасного курса до ближайшего порта.

– А мы разве не этим самым занимаемся? – спросил Алекс с улыбкой.

– Никакого отношения к безопасности. Как раз то, чего я всегда избегала. Драться? Убивать людей? Да я и пушки-то в руках никогда не держала.

– Я так и подумал, – сказал Алекс, и его улыбка стала мягче. – Ещё не поздно. Отмени все, поворачивай в порт. Пусть наших людей примут в Ассоциацию Миров.

Наоми молчала. Ее разум противоречил ее сердцу, как нередко случалось. Алекс истолковал ее молчание по-своему.

– Я хоть и шучу, но наполовину, – сказал он. – Есть время все свернуть. Народ мы ни во что не втянули. Пока что.

– Нет, все решено. Осталось ли время… не знаю. Может, и так. Может, если бы я продолжала искать, нашла бы какой-то другой путь. Отличный от этого.

Запищала панель передатчика, входящее сообщение зажгло на ней мигающий оранжевый огонек. Обновление расчетного времени прибытия от «Шторма». Наоми сунула пустую тубу в карман. Закончит, тогда и бросит в утилизатор. Груша с чаем холодила пальцы и собирала тонкий слой конденсата из воздуха.

– Ты считаешь, что обязана им? – тихо спросил Алекс. – Бобби, Сабе, Амосу.

– Нет, – ответила Наоми. – И Джиму тоже нет. Это не вина. Это… возможность? Я не хочу драться. Не хочу никому нести боль. Смерть. Ни с нашей стороны, ни с какой другой. Я хочу мира. Вот почему Бобби всегда на меня злилась. Она хотела победы.

– Похоже, как и ты теперь.

– Проблема в том, что трудно заключать мир, если проиграл, – сказала Наоми. – Если кто-то берет всю власть, а ты пытаешься вернуть его на путь истинный – это капитуляция. Не думаю, что насилие что-то решает даже в этом случае. Но может, победа даст нам положение, в котором мы сможем быть милосердны.

– Пойдем Дуарте навстречу? – сказал Алекс

По голосу она поняла, что не убедила. И если и Алекса поколебать не получится, то, может, и вовсе надежды нет. Но она попыталась.

– Дадим ему место для маневра. Может, он им воспользуется, может нет. Может, его адмиралы увидят то, что не увидит он. Цель битвы не в крахе Лаконии, а в том, чтобы получить силы, которых хватит для сокращения дистанции между ними и всеми остальными. И может, кого-то придется наказать. Кому-то придется ответить за старые преступления. Но может, так мы и найдем какой-то путь вперед.

– Ты уверена, что ничем не обязана Холдену? – спросил Алекс. – Потому что твои интонации ужасно похожи на его. В этот момент все остальные закатывали глаза.

– Не знаю, – ответила она. – Может быть. Сейчас скорее нужен Саба, так что если придется, стану им. Но позже обязательно потребуется Джеймс Холден. И если к тому времени его здесь не окажется, придется нам отдуваться за него.

– А что с Наоми Нагатой?

– А ей, наверное, стоит уже решить проблему с управлением трафиком. Я не хочу больше никаких голландцев. Или ещё этих инцидентов с потерей во времени. Если сможем, надо научиться этого избегать, – сказала Наоми.

Передатчик запищал снова, и на этот раз она ответила.

– «Росинант» на связи.

– Говорит эсминец «Грозовой Шторм», – сказала женщина. Ее голос практически пел от гордости и предвкушения драки. – Запрашиваю разрешение на стыковку и переход команды.

Алекс поднял руку.

– Я займусь, адмирал.

Наоми передала управление Алексу.

– Здоров, Джиллиан. Здесь Алекс. Можете швартоваться, но убедись, что Каспар знает, как зайти сбоку. Может показаться, что у нас отключен привод, но это не так. Не хотелось бы, чтобы вы это поняли, когда я вас поджарю.

– Да неужто твой маленький движочек сможет нас прижечь, – сказала Хьюстон.

– Мне будет совестно, вот и все. Высылаю коды.

– Буду рада снова встретиться, старый, – сказал «Шторм» и сбросил соединение.

– Джиллиан Хьюстон, – сказал Алекс. – Милая детка. Станет отличным капитаном.

– Я помню ее папашу-мудака.

– Так и она вроде как вся в него.

* * *

Через три часа «Шторм» стоял рядом с «Росинантом», протянув к нему стыковочную трубу. Выглядело это странно – лаконианский корабль с инопланетными технологиями, но имеющий явно те же конструкционные корни, что и «Росинант». Наоми порой забывала, что Лакония во многих отношениях наследовала Марсу, пока что-то в этом роде не напоминало ей.

Она ещё вносила последние штрихи в приказы по транзиту, когда появилась новая команда, и Алексу пришлось расталкивать ее, чтобы она спустилась в шлюз. Он, конечно, был прав, но она почти закончила сложный проект, и оторваться от него требовало сил.

Костяк команды «Росинанта» много лет состоял из четырех человек, после увеличился до шестерых. Корабль строился для двадцати двух. Люди, которые в микрогравитации вплывали сейчас внутрь, представляли смешанную группу. Астеры, фрихольдцы, канонир из Новой Бразилии, взятый в команду на Ганимеде. Наоми познакомилась с каждым, кто поднялся на борт, в надежде, что сможет запомнить все имена и потом правильно сопоставлять их с лицами. Белинда Росс. Акация Киндерманн. Ян Кефилви. Джона Ли.

Наоми чувствовала себя немного странно из-за почтительности и официальности, с которыми они на нее смотрели. Они видели перед собой Наоми Нагату, а значит, не только своего капитана, но и адмирала флота и лидера подполья. Старого напарника капитана Дрейпер. И все их уважение Наоми никак не удавалось принять на свой счёт.

Ещё более странным казалось видеть среди них Алекса. Один парень – Каспар, так его звали – даже не собирался в команду «Роси». Просто пришел повидаться с Алексом. Восхищение на лице мальчишки трудно было не заметить. Они выглядели как большая семья, собравшаяся на свадьбе. Или на похоронах. Алекс устроил всем экскурсию по «Роси». Он назвал это «сориентироваться», но больше напоминало показ ценного имущества. Или нет. Не имущества. Части его жизни, про которую раньше он только рассказывал, а теперь мог показать во плоти.

Когда Алекс вел всех к машинному отделению, Наоми их покинула, вытянув себя на полетную палубу, к своей почти оконченной работе. На минуту новая команда ее отвлекла, заняв свое место в ходе мыслей. Оно оказалось меньше, чем она думала.

Она завела последние приказы. «Есть время все свернуть», – сказал Алекс в ее голове, пока настоящий палубой ниже показывал друзьям и товарищам, как, например, перезаряжаются ОТО «Росинанта», или как перенаправить ресурсы энергосистемы на килевую рельсовую пушку, или ещё что-то такое.

Далеко внизу кто-то засмеялся незнакомым голосом.

Вот чем занимался Алекс. Пока Наоми запиралась сама от себя, он ушел с Бобби и сколотил новую команду, новую семью. И сделал это так естественно, что и сам не заметил. Поразительно. Единственная причина, по которой никакое место не стало у них общим – он не захотел. Даже такой недолгий контакт показал Наоми, что они рады его видеть. Он построил себе ещё одно убежище во вселенной.

Она лишь надеялась, что из-за нее Алексу не придется это убежище потерять. Зашифровав приказы, она открыла трансляцию и начала рассылку.

Переведено: M0nt

 

Глава 42: Алекс

Сценарий был важной частью плана, только вот Алексу он всё равно не нравился. Неизвестно, что ждёт их на той стороне лаконианских врат. «Вихрь» мог затаиться прямо за кольцом, и взрывать их по одному, прямо по мере прохождения. Нет, по данным разведки, линкор предпочитал держаться рядом с главной планетой, но кто его знает. Поскорее бы уже перейти.

В теории всё было здорово, если не вдумываться, что объединенным силам пятидесяти трёх систем надо просочиться в медленную зону, перегруппироваться там, прежде чем первый корабль сможет пройти в Лаконию, а потом нырять во вражеские врата по очереди, и быстро, но так, чтобы не исчезнуть. Тогда план начинал немного нервировать.

– А здесь всегда так? – спросил Ян, их новый связист. Он родился и вырос на Фрихолде, и за свою жизнь оказывался максимально близко к другой системе, только когда посещал «Станцию Дрейпер». – Каспар сказал, что раньше было по-другому.

– Он прав, – подтвердил Алекс. – Было по-другому.

Инопланетная станция в центре медленной зоны потемнела за прошедшие недели. Остыла от солнечной белизны до угрожающего оранжевого оттенка. Поверхность самого пространства, обычно чёрная и безликая, всё ещё переливалась странными всполохами. Которые, на контрасте со станцией, словно стали даже ярче.

– Но связи «Освобождение», – донеслось из общего канала. – Завершили переход из Хамшалима.

– Принято, «Освобождение», – ответил Ян. – «Бенедикт», начинайте переход.

И через несколько секунд:

– Это «Бенедикт». Приняли, выдвигаемся.

Две сотни кораблей уже прошли. Как и «Роси», они стягивались к кольцу Лаконии. Остальные толпились снаружи своих врат, ожидая разрешения на переход. Чтобы не стать голландцем без контроля движения со стороны «Медины», им приходилось полагаться на сценарий Наоми, основанный на том, что несколько кораблей не должны переходить одновременно. И на том, что поведение врат не изменилось.

Но в медленной зоне теперь были и другие риски. Алекс помнил, как проходил через врата Солнечной системы впервые. Тогда пространство колец было местом тайн и ужасов, инопланетных артефактов и смерти. А позже стало казаться привычным и понятным, прирученным прошедшими годами. Пока не исчезла «Медина». То, что здесь оказались возможны изменения, недоступные для понимания, срывало корку с раны каждый раз, когда он об этом думал. Руки сами тянулись к управлению, чтобы убраться отсюда как можно быстрей, и как можно раньше. Он направлялся на битву с гораздо более сильным врагом, но тот, по крайней мере, был понятен. А мысль о том, что путь к нему пролегает через пасть дракона, приводила его в нервное нетерпение.

Это было что-то сродни эгоизму. Но только если смотреть в ретроспективе.

– Это «Бенедикт». Завершили переход из Хамшалима.

– Понял вас, «Бенедикт», – подтвердил Ян. – «Чет Лам», можете проходить.

Алекса потянулся к управлению, отпрянул.

– Ты в норме? – спросил Ян, когда Алекс стал отстёгиваться от амортизатора.

– Пойду возьму чаю. Тебе принести?

– Не хочу, спасибо, – ответил Ян, и Алекс направился к лифту. Хотел бы он, чтобы корабль шёл под тягой. Не только, чтобы побыстрее убраться отсюда, но и потому, что в невесомости слишком легко передвигаться по кораблю. Прилагаемые усилия хоть отвлекли бы его от беспокойства. А так, словно чешется что-то, что не почесать.

На камбузе он вытащил ручной терминал. В исходящих осталось сообщение, помеченное, как черновик. Алекс зацепился одной рукой за поручень, ногу воткнул в уступ, и размышляя, медленно подбрасывал терминал, закручивая в воздухе, как вертушку. Дисплей, считывая ориентацию, мерцал, пытаясь подстроиться. Через несколько секунд, Алекса начало раздражать и это. Он схватил устройство и открыл сообщение. На экране появилось его собственное лицо. Из динамика раздался его голос.

– Кит. Я собираюсь сделать кое-что, и, может так случиться, что я не вернусь. В любом случае, это рискованно. После того, как я делал подобное в последний раз, я много думал о тебе. Я знаю, мы с твоей мамой не очень ладим, и, наверное, я был для тебя не таким хорошим отцом, каким мог быть...

Он остановил воспроизведение, долго смотрел на застывшую картинку, потом удалил без отправки. Может ли одно сообщение оправдать все принятые решения? Он не сообщил Киту ничего нового. Если план Наоми сработает, Алекс вернётся, и лично скажет всё, что должен. А если нет, возможно, Киту лучше не получать послания от своего отца-мятежника.

Мимо прошли Белинда и Джона, окружённые скрытым, но заметным всем вокруг сиянием людей, наслаждающихся друг другом. Но у них впереди ещё часы, пока дойдёт до какой-то конкретики. Алекс помнил время, когда и сам утешал себя тем же. Они кивнули, и Алекс кивнул в ответ, сделав вид, что ни о чём не догадывается. Лёгкий роман на корабле, это скорее благо, если не вредит делу. Отношения Холдена и Наоми долгое время оставались негласным центром притяжения команды «Роси». Но они же стали причиной того, что с потерей Холдена всё развалилось на части.

И всё же вот он сам, и Наоми тоже на корабле, и они делают что-то опасное. Почти как в старые времена.

Зазвонил ручной терминал. А вот и Наоми.

– Адмирал?

– Хватит и капитана.

– Ага, ладно. А то чувствовал себя не в своей тарелке.

– Так. Я собираюсь толкнуть речь.

– Речь?

– Громогласную, воодушевляющую войска, адмиральскую речь.

– Забавненько, – засмеялся Алекс.

– Без шуток, всё серьезно, – одёрнула его Наоми безо всякой серьезности. – Ещё три транзита, и флот будет в сборе. Я уже отправила кораблям групповые задания. И подумала, что должна толкнуть речь. Для экипажа. Бобби же так делала?

Алекс задумался.

– Ну да, вроде того.

– А я так надеялась, что ты скажешь «нет».

– Мандражируешь?

– Настолько, что наверное предпочла бы, чтобы в меня стреляли.

– Ну, если всё пойдёт по плану, сможешь точнее определиться с предпочтениями. Это как, плюс?

– Вот даже не знаю.

– Ладно, сейчас подтянусь на своё место.

Алекс в последний раз глотнул из груши с чаем, выбросил остатки в переработчик, и оттолкнулся, направляя себя к центральной лифтовой шахте и лётной палубе. Беспокойство уходило, уступая место чему-то новому, пока не имевшему названия. Может, возбуждению. Может, страху.

Когда Алекс добрался до амортизатора, Ян уже закончил координировать движение. Парень казался мрачным: губы сжаты, кончики пальцев выплясывают на краю монитора, словно ищут, чем заняться. Алекс пристегнулся, и показал ему большой палец. Не подразумевая ничего конкретного, кроме общей эмоциональной поддержки.

На палубу вплыла Наоми. В черном комбинезоне, который выглядел как форма, хотя ею и не был. На тёмном фоне, её пепельные волосы уже не выглядели старыми. Наоборот, это смотрелось круто: серьезное и сосредоточенное лицо, сильные и плавные движения. Она уселась в амортизатор, взывала на экран станции тактическую сводку, просмотрела представленные там данные. Её корабли. Её флот. Все глаза на летной палубе теперь устремились на неё. Она взглянула на Яна.

– Открыть внутреннюю трансляцию, – скомандовала она.

– Да, капитан.

Наоми откашлялась. Звук эхом пронёсся по кораблю.

– Говорит Наоми Нагата, – начала она. – Скоро мы совершим наш транзит в Лаконию. В самое сердце вражеской территории. Все мы видели, что «Буря» сделала с объединенным флотом внутренних планет. Я знаю – эта картина и сейчас стоит у вас перед глазами. У меня тоже.

– Но сегодня всё будет иначе. Мы не смогли остановить «Бурю», когда она вторглась в Солнечную систему…

«Но отоварили её чуть позже», – выкрикнул кто-то палубой или двумя ниже. В ответ раздались одобрительные смешки и гиканье, но Наоми проигнорировала их.

– Мы не станем пытаться остановить «Вихрь». Мы попытаемся его загнать. Как именно это будет происходить, зависит от того, что мы найдем за вратами. Точная тактика определится на месте. Но основная стратегия уже определена. Мы разрушим строительные платформы. Инструмент, с помощью которого Дуарте создал «магнетары». Эсминцы, вроде «Шторма». Антивещество. Всему этому придёт конец. Как и имперским амбициям Лаконии. Вот чем мы займёмся.

– Каждый корабль флота сыграет свою роль. Самая опасная миссия – атака на платформы. Если всё сложится, это сделаем мы. В нашу боевую группу войдут: «Шторм» из Фрихолда, «Кассий» из системы Сигурта, «Куинн» и «Многоликий Князь» из Хазы. Всего пять кораблей, но мы будем не одиноки. Каждая боевая группа, каждый корабль, каждый член каждого экипажа будет стоять за нашими спинами.

– Битва будет долгой. Она будет тяжелой. Но мы победим. Если хотите есть, ешьте сейчас. Нужно в гальюн, у вас пять минут. А потом мы выдвигаемся.

Под восторженные вопли одобрения, она отключила канал. В невесомости нельзя величественно откинуться в амортизаторе, но Алекс был почти уверен, что если бы было можно, она бы так и сделала. Он активировал управление, выбрал уже загруженный профиль курса, и набрал ей сообщение.

ОТЛИЧНО ВЫСТУПИЛА. ВСЁ КАК НАДО.

Сообщение всплыло на её мониторе. Она слегка улыбнулась, и через несколько мгновений он получил ответ.

НЕНАВИЖУ ПУБЛИЧНЫЕ РЕЧИ. ПРОСТО НЕНАВИЖУ. В СЛЕДУЮЩИЙ РАЗ ТЫ БУДЕШЬ ВЫСТУПАТЬ.

ОБЕСПЕЧЬ МНЕ СЛЕДУЮЩИЙ РАЗ, – набил он. – И ВЫСТУПЛЮ.

Она не засмеялась, лишь слегка хихикнула. Но это уже была победа, заставить её настолько расслабиться. Странно было видеть её в роли Бобби. И сознавать, что он, оказывается, считает это ролью Бобби, а не Холдена. Интересно, какие ещё изменения прошли мимо его внимания.

– Хорошо, – сказала Наоми достаточно громко, чтобы услышал экипаж палубы. – Время пришло. Алекс?

– Так точно, кэп, – отрапортовал Алекс. Он включил внутрикорабельное предупреждение об ускорении, выждал двадцать секунд, чтобы отстающие смогли занять амортизаторы, и «Роси» рванул вперёд. Под спиной прожался гель, принеся приятную прохладу, и он понял, что усмехается. На дисплее высветился путь к вратам, а в голове всплыл вопрос о том, насколько плохо может оказаться на другой стороне. И пока исчезал страх остаться в медленной зоне, рос страх перед переходом в Лаконию.

Позади него вспыхнул факел привода другого корабля. «Шторм». А за ним «Куинн». И «Кассий». Они просчитали всё до секунды. Алекс ощутил укол, и всплеск сока в жилах. Для него ускорение было тяжёлым, но для астеров оно покажется адом. Для Наоми.

Он следил за статусом привода, за маневровыми двигателями. Они переходили намного быстрее, чем обычно, и любая ошибка манёвра могла сбить их с курса и выбросить в пустоту за краем медленной зоны. Он не знал, будет ли это хорошей смертью, но выяснять не собирался.

Без слежения через телескоп, тысяча километров диаметра кольца сжалась до пятнышка, остающегося на мониторе, пока они не пересекут его. Почти перед тем, как зарегистрировался переход, «Роси» стрельнул маневровыми двигателями. Амортизаторы даже не зашипели, они лязгнули, рванув вправо, и резко вернувшись назад. Поле зрения Алекса немного затуманилось по краям, когда кровь в его мозгу взболтало инерционным сдвигом.

Первым делом враги. Радар «Роси» уже сканировал систему, телескопы высматривали шлейфы приводов, радиостанция искала транспондеры лаконианских кораблей. Уже пять отметок было найдено, но идентифицировано, как корабли Транспортного Союза с законным бизнесом в системе. В Лаконии имелось не слишком много точек интереса. Мир слишком новый, чтобы обзавестись таким же количеством человеческих станций, как в Солнечной системе. И всё же несколько уже было. На ледяной луне возле единственного газового гиганта располагалась научная станция. На каменистой планете, одной из внутренних, уже лет пять добывали титан. Ходили слухи, что Дуарте отдал одну из карликовых планет размером с Цереру, под какой-то крупный художественный проект, который находился на стадии реализации. Первого настоящего врага «Роси» обнаружил почти на полпути к домашней планете империи. Пара эсминцев класса «Шторма» ускорялась в сторону врат. А ещё дальше, рядом с планетой, безошибочно угадывалась тепловая и энергетическая сигнатура линкора класса «магнетар».

Алекс с трудом сместил пальцы к панели управления, встроенной в амортизатор, и напечатал:

ВРАТА НЕ ОХРАНЯЮТСЯ. ОНИ НАС НЕ ЖДУТ.

Через пару минут Наоми ответила.

ИЛИ НЕ МОГУТ ПРЕДСТАВИТЬ, ЧТО КТО-ТО ОКАЖЕТСЯ НАСТОЛЬКО ТУПЫМ.

Не будь так трудно дышать, он бы рассмеялся. От самых врат они шли на восьми g. Он испытывал перегрузки и тяжелее, но тогда и он был моложе. «Шторм», «Куинн», «Кассий» и «Многоликий» шли позади, их общие траектории образовывали узкий веер. А из ворот в нормальное пространство вышел первый из линкоров класса «доннаджер», и лёг на вектор, отличный от их собственного. На модели Наоми медленно опускался уровень энергетического порога, показатели массы, энергии и безопасности. Когда цифры достигли низких значений, прибыл второй линкор. Световая задержка от кольца до материнской планеты составляла почти три часа. Всё, что наблюдал «Роси», уже стало прошлым. Но также это значило, что на ближайшем лаконианском корабле узнают об их прибытии только часа через полтора, а в самой Лаконии – через три. Алекс не отключал тягу. К моменту, когда последует хоть какая-то реакция, их флот должен рассыпаться по всей системе настолько, насколько вообще возможно.

Если сравнивать с футболом, у Лаконии имелся вратарь мирового класса и пара профессиональных нападающих, а против них выступала команда Наоми, состоящая из четырёхсот учеников начальной школы, и трёх футбольных фанатов-беспредельщиков класса «доннаджер». Любое прямое столкновение стало бы победой Дуарте. Очевидно, лучше избегать таких столкновений. Пока Наоми не решит, что они готовы.

Алекс переключился на изображение с телескопа и бросил взгляд на удаляющиеся врата. Они стали уже крошечными, но факелы проходящих кораблей, похожие на новорождённые звёзды, различались отчётливо. А за ними, настоящие звёзды и широкий, красивый мазок галактического диска. Того же самого, более или менее, что и всегда.

Тремя часами позже вражеские эсминцы отключили приводы. Учитывая световую задержку, можно было предположить, что они обнаружили вторжение в своё пространство и среагировали, а Алекс сейчас видел свидетельство реакции. Он задавался вопросом, отключили ли они двигатели, как только увидели, что прошёл «Роси», или потребовалось несколько нежданных факелов, высветивших их врата, чтобы заставить их занервничать. Специально озаботившись, он мог бы даже посчитать, и узнать ответ на свой вопрос. Но и без подсчетов он знал, что известие об их появлении ещё не дошло до Дуарте и столицы Лаконии, но это произойдёт уже очень и очень скоро.

В соседнем амортизаторе хрюкнул Ян. На мгновение Алекс испугался, что это медицинская проблема. Некоторые люди плохо реагировали на первое продолжительное ускорение с высоким g. Но следом пришло сообщение от Наоми.

СБРОСЬ ТЯГУ. ДЛЯ НАС ПЕРЕДАЧА.

Алекс сбросил тягу до половины g. Вокруг послышались всхлипы и вздохи облегчения. Он и сам всхлипнул немного.

– Кефилви, – скомандовала Наоми. – Запусти сообщение.

– Да, капитан, – ответил Ян. – Перекинуть на вашу станцию?

– Думаю, всем будет интересно.

На их мониторах появилась женщина не намного старше Яна. С острыми чертами лица, бледными губами, одетая в синюю форму Лаконии. Она сморщила лоб, скорее в смущении, чем в тревоге.

«Это капитан Кеннеди Ву с лаконианского эсминца «Пылевая Мгла» к неопознанному эсминцу и его эскорту. Вы совершили несанкционированный и незапланированный переход в пространство Лаконии. Пожалуйста, немедленно отключите двигатели. Если вам нужна помощь…»

Кто-то позади Кеннеди тревожно вскрикнул. Алексу послышалось что-то вроде «это Шторм» или «там Шторм». В следующее мгновение, смущение на лице лаконианского капитана сменилось страхом и гневом. Алекс попытался поставить себя на её место. Украденный корабль, уничтоживший гордость её флота, убивший бессмертного, теперь появился там, где ему не место. Алекс, как и Наоми, знал, что все запасы антивещества ушли на «Бурю», но наблюдал, как испугалась капитан Кеннеди, не знавшая этого.

«Внимание, «Грозовой Шторм». Немедленно отключите двигатели и передайте мне контроль. Любая попытка приблизиться к Лаконии будет рассматриваться как акт нападения и встретит незамедлительное и…»

Вскрикнул другой голос. На этот раз Алекс расслышал лучше. «Ещё корабли. Ох, какой здоровый.» Вероятно, они заметили переход одного из «доннаджеров». Капитан Кеннеди оглянулась назад, проверила что-то на другом мониторе, и сообщение оборвалось.

– Ну, – сказал Алекс. – Теперь они нас заметили.

– Тяжёлый у Высокого Консула Дуарте намечается денёк, а? – высказался Ян.

Наоми вызвала тактический дисплей. Обширность системы Лаконии свелась к кучке кораблей, входящих через врата, которые выглядели одним маленьким жёлтым пятнышком.

– Приказы? – спросил Алекс.

– Первым делом они рванут к «Шторму», – сказала она. – На небольшой тяге подтяни нас к газовому гиганту. Организуйте мне луч связи с капитаном Селлерс на «Гарсиа и Васкес». Пусть выглядит так, что мы собираемся драться, а «Неве Авивим» пусть на всех парах облетает вокруг, словно мы задумали взять их в клещи. Как только эсминцы клюнут на это, мы всё изменим.

– Есть, – ответил Ян.

Там, позади, новый корабль прошёл во врата. Сотни факелов двигателей, выгибаясь мелкими или широкими кривыми, разлетались в разных направлениях, как пыль на ветру.

Осада Лаконии началась.

Переведено: Kee

 

Глава 43: Элви

Будь возможность, Элви работала бы в другом месте. Если уж не в собственной лаборатории, так хотя бы в их с Фаизом комнатах. Но данные оставались в университете и Загоне, и идти всё равно приходилось туда. И прежде всего, это было обидно. Прорыв произошел, когда она наконец отложила в сторону Кортазаровскую работу по изменению Дуарте, и вернулась к собственным записям.

Отчёты из мертвых систем напоминали письма из прошлой жизни. Чувство, с которым перехватывало дух от того, что на полуобитаемой планете в Хароне в самом деле идут стеклянные дожди, теперь казалось почти детским. Оглядываясь назад, она вспоминала своё простодушное удивление чуду, даже ощущала его отзвук. Огромный хрустальный цветок с прожилками, бегущими в толще лепестков подобно вакуумным каналам, впитывал энергию системы Харон – нестабильную радиацию и магнитные поля, – так же, как ромашки впитали бы солнечный свет, будь они диаметром в тысячу километров. И она по-прежнему считала, что хрустальные цветы могут быть естественной межзвёздной жизнью. А огромный зелёный алмаз...

Его Элви рассматривала долго, а когда поняла, что за идея крутится у неё в голове, отнесла планшет с отчётами и данными в закрытую лабораторию Кортазара. Она ненавидела находиться с Кортазаром в одном помещении, чувствовать его у себя за спиной, но выбирать не приходилось.

– Да, – сказала Кара, посмотрев на картинку своими чёрными глазами. – Я знаю, что это.

Зан спал. Или отдыхал с закрытыми глазами, что с места, где сидела Элви, смотрелось одинаково. Кортазар из-за стола хмуро оглядел обеих, – Кару и Элви, – прислонившихся с разных сторон к пластику прозрачной клетки, словно девчонки из университета, сравнивающие обеды. И с неодобрительным видом вернулся к своему сэндвичу.

– А можешь рассказать мне о нём?

Кара нахмурилась. Даже в этом жесте был заметен момент дополнительной обработки, словно девушке, или тому, кем она стала, сначала пришлось вспомнить, как надо двигаться. Очень похоже на сбой в общей моторике. Нет, действительно однажды нужно копнуть эту тему поглубже...

– Он... записывает? – сказала Кара. – Нет, неправильное слово. Но похоже на память, точно. Только на всё сразу в один момент. Как фильм, где все картинки, это части истории, и они все там, даже если сейчас вы рассматриваете только одну? Я не знаю как объяснить.

– Гештальт*, – подсказала Элви.

* Гештальт (психология) – свойство психики воссоздавать «целостный образ», не равный сумме составляющих. Проще говоря, способность узнать мелодию по паре нот, или угадать в нарисованной фигуре круг, даже если это незаконченный набросок из пунктирных линий.

– Я не знаю такого слова.

Ручной терминал Элви звякнул одновременно с предупреждением, выскочившим на мониторе Кортазара. Трехо вызывал к себе на экстренное совещание через полчаса.

– Проблемы? – спросила Кара.

– Слишком много начальников и мало времени, – ответила Элви. – Я вернусь, как только смогу.

Кортазар уже подходил к двери, и его пришлось догонять. Водитель, ждавший снаружи, выглядел одновременно и угодливым, и нетерпеливым. От порывов морозного ветра с востока покалывало уши. Это была её первая зима в Лаконии, но Элви уже понимала, что станет только холодней, а тепло вернётся очень нескоро.

На заднем сидении машины Кортазар скрестил руки и хмуро глядел в окно. А город сверкал, украшенный растяжками к какому-то культурному празднеству – Элви не знала, к какому. По улицам, где они ехали, спешили куда-то одетые по погоде прохожие. Пара юнцов, держась за руки и смеясь, бежала рядом с машиной, пока охранник в синих цветах Лаконии на отогнал их прочь.

Порой забывалось, что по планете разбросана целая популяция – миллионы людей, строивших жизни в новых условиях, пока Элви сушила мозг в мире своих данных. В этом город ничем не отличался от многих других городов, в которых ей довелось побывать.

– Слышал, как вы говорили со старшей из подопытных – спросил Кортазар.

– Правда? Это поразительно, признайте.

Она понизила голос, добавив в него более грубых ноток, и марсианский акцент:

– Мы полагали, что это два случая, но это один и тот же случай!

Когда Кортазар ничего не ответил, она пояснила:

– Ну же, как в «Инспекторе Бильгуне», да? Он и Дороти всегда вели разные расследования, а потом оказывалось, что они связаны.

– Никогда не смотрел это шоу, – буркнул Кортазар. – Меня больше беспокоит ваше отношение к субъектам.

– К Каре и Зану?

– Это вы их так называете, – ответил Кортазар. – А они не люди.

– Но и не крысы. Я работала с крысами. Они совсем другие.

И опять он не понял шутки, или не нашёл её смешной.

– Это механизмы, созданные из трупов детей. Они делают некоторые вещи, присущие детям, потому именно с детскими телами пришлось работать ремонтным дронам. Эрос в маленьком масштабе. Одна логика, и в сути протомолекулы, и во всех связанных с ней технологиях. На Эросе, когда протомолекуле требовался насос, она адаптировала сердце. Когда требовался инструментарий для манипуляций, она перепрофилировала руки. Здесь тоже самое. Кара и Александр умерли, а дроны собрали из мертвой плоти нечто. Вы разговариваете с девушкой, которой там нет. Но возможно, есть что-то иное. Собранное из человеческих частей так же, как я могу собрать модель катапульты из куриных костей. Вы их очеловечиваете.

– И это плохо?

– Это неправильно, – ответил Кортазар. – Только и всего.

В Государственном Здании эскорт провел их в конференц-зал, где уже сидели Трехо и Илич. Илич выглядел хуже, чем обычно, и это само по себе уже что-то значило. С другой стороны, Трехо казался почти расслабленным. Он указал на стулья, и Элви с Кортазаром присели. Дисплей на стене показывал карту системы – звезда, планеты, луны и корабли – словно небольшой виртуальный планетарий. Элви показалось, что кораблей слишком много.

– Как исследования? – отрывисто спросил Трехо. – Подвижки есть?

– Работаем. Прогресс устойчивый, – ответил Кортазар.

– Подтверждаете, майор Окойе?

– Находим новые связи, – ответила она. – Конечно, что критически важно, а что просто круто, выясняется не сразу, но да. Прогресс есть.

– У нас тут ситуация, – сказал Трехо.

– Что случилось?

Так Элви узнала о начале полномасштабного вторжения подполья. Трехо наскоро ввёл их в курс дел, и предложил высказаться.

– Меня волнует, – сказал Илич, – что им известно больше нашего. В этом и проблема.

– Я разделяю вашу озабоченность, – Трехо, поднял ладонь, будто говоря: «Ой, ну прошу, перестань уже ныть».

– Во-первых, они видели, как «Буря» противостоит их флоту. И знали, на что та способна. А мы видели, как они уничтожили этот неубиваемый корабль. И понятия не имеем, на что способны они.

– Судя по данным взрыва в Солнечной системе, всю партию антивещества из нашей поставки они уже использовали, – сказал Кортазар.

– И больше ничего не пропадало, – добавил Трехо. – Остальное либо изолировано на строительных платформах, либо отправлено для наших кораблей-мин в другие системы. Если с момента потери «Тайфуна» у них и появилось что новое, нам об этом неизвестно.

– Так что же за туз у них в рукаве, – спросил Илич, – если они готовы бросить триста…

– Четыреста, – перебил Трехо. – Прибыли ещё.

– ...если они готовы бросить на нас четыреста кораблей? Если они внезапно не превратились в самоубийц, логично предположить, что они что-то знают.

Элви склонна была согласиться, если не с настроением Илича, так его с мнением. Теперь она понимала, почему Трехо казался таким спокойным. После всех инопланетных странностей и политических интриг, старая добрая войнушка со стрельбой была для него шагом в зону комфорта. Но не для Элви.

– Беспокоиться об этом предоставьте мне, – сказал Трехо. – У меня на связи адмирал Гуджарат. Готовность «Вихря» не сто процентов, но пока он остаётся в системе, он справится. А я не заинтересован отправлять наш последний «магнетар» через врата. Так что к вторжению мы готовы. В отличие от молчания высокого консула.

– Да, оно покажется странным, – согласился Кортазар.

– Секретное руководство оперативной группой, занимающейся тем, что уничтожило «Медину» – правдоподобно, – продолжил Трехо. – Даже обнадёживает. Молчание перед лицом вторжения – нет. Консул должен выступить лично. Без вариантов.

– Я не очень понимаю, как нам это сделать, – возразила Элви. – У него не было просветлений с тех пор, как...

– Мы сделаем это, – оборвал её Трехо. – Я понимаю, это немного ниже вашего докторского уровня, но мне не улыбается привлекать к этому вопросу медийную команду. Мы отсканируем высокого консула, возьмём записи его голоса, и сгенерируем обращение для врага и империи. У вас же есть некоторый опыт в работе с изображениями, да?

– В работе с кучей животных в пакетах для отбора проб. Это далеко не одно и то же.

– У нас всё получится, – обнадёжил Илич.

– Хорошо, – Трехо поднялся. На мгновение Элви показалось, что встреча приостановлена, и она направилась к двери.

– Доктор Окойе. Мы не можем ждать. Мы займёмся этим прямо сейчас.

Устройство не было громоздким, но комната Дуарте не слишком подходила для сканирования. Келли одел высокого консула в парадную форму и помог тому усесться на стул. Насколько Элви могла понять, сканирование человека вместе с униформой облегчит им создание ложной версии.

– Будут артефакты, заметные экспертам, – сказал Кортазар. – Всегда бывают.

– У нас очень хорошие программы обработки изображений, – ответил Трехо, прилаживая осветительный стержень на положенное место.

– У других тоже, – сказал Кортазар. – Я не против плана. Но будьте готовы дискредитировать людей, которые скажут, что это подделка.

– Уже готовы, – ответил Трехо, поднимаясь.

Осветительный стержень зажёгся, устройство пробежало по световому спектру, калибруясь, чтобы уловить все тонкости поверхности кожи и волос Уинстона Дуарте. В его глазах ещё можно было найти признаки разума, если не вглядываться пристально, однако за время болезни он похудел, его скулы заострились. Элви видела, как из-под кожи проступил череп, но не помнила, чтобы раньше этот момент привлекал внимание. Келли пригладил консулу волосы, чтобы тот выглядел обычно для публичных заявлений. Но Дуарте не сиделось спокойно. Его худые, серые, даже какие-то пыльные руки, постоянно двигались. Глаза дёргались, словно следя за бабочками, которых видел он один.

– Нельзя ли заставить его посидеть без движения минуту-другую?

– Иногда он так и сидит, – ответил Келли. – Но возбуждается в присутствии других людей. Дайте ему немного времени, он успокоится.

Трехо пробормотал что-то невнятное, но не возразил. Элви ждала вместе с остальными, наблюдая за человеком, который, пусть и недолго, но успел побыть королём-богом галактической империи. Сейчас она видела только потерянного мужчину. Она вспомнила, какой сильной личностью он казался в первую встречу, какое создавал ощущение присутствия чего-то жизненного и неотразимого. В линии подбородка угадывались черты Терезы. Как легко было забыть, что они тоже люди. Отец и дочь. С теми же сложными, глубокими отношениями, которыми руководствовались все человеческие существа с момента изобретения языка. Даже до этого, наверное.

Сама не понимая зачем, она шагнула вперёд, и взяла Дуарте за руку, похоже, приятно его удивив. Опустившись на колени, Элви мягко улыбнулась, и взгляд консула, плавающий в тёмных водах, в которых тот теперь жил, встретился с её взглядом.

– Нам просто нужно просканировать вас, сэр, – сказала она. – Больно не будет.

Он ответил улыбкой, мягкой и наполненной невысказанной любовью. Нежно сжал её пальцы и выпустил. Она отступила назад, выходя из светового круга и радиуса сканирования. Дуарте оглядывал комнату, словно благодетельный король при смерти, пока его внимание не задержалось на Кортазаре.

– Так, хорошо, – сказал Трехо. – Давайте приступим, пока не…

Дуарте поднялся, слегка наклонив набок голову, словно вспоминая что-то почти забытое. Отошел от стула. Илич разочарованно зашипел.

– Ну ладно, – сказал Трехо. – Всё в порядке. Давайте просто вернем его на место, и попробуем снова.

Дуарте подошел к Кортазару, и остановился прямо перед ним. Сейчас взгляд консула казался Элви более осмысленным, чем за весь период его болезни. Кортазар улыбнулся и тоже склонил голову, словно знал, как нужно себя вести. Челюсть Дуарте шевельнулась, рот открылся и закрылся, но единственным звуком, который он издал, было тихое «ох». А затем он мягко взмахнул рукой, словно разгоняя дым, и грудная клетка Кортазара взорвалась со спины. Всё произошло так медленно и плавно, что в первую секунду Элви даже не поняла, что видит.

Кортазар казался картинкой, спроецированной на туман, который рассеивается. Овеществлённое ничто водоворотом закружилось на его груди и лице. А позади него расцвели красные и розовые, серые и белые спирали, такие же тонкие и красивые, как разводы от чернил, упавших в воду. Воздух наполнился запахом железа. Крови. Ноги Кортазара подкосились, он осел на пол, и с длинным влажным всхлипом рухнул набок. Левая половина его головы отсутствовала от челюсти до макушки. Сердце ещё пыталось биться меж рёбер во вскрытой грудной клетке, но сам он уже был мёртв.

Все молча застыли. Дуарте поднял голову, отвлёкся на что-то, улыбнулся, словно ребенок, увидевший стрекозу, а его руки бесцельно поднялись. Трехо положил сканер на кровать, повернулся и тихо вышел из комнаты, таща за собой Элви. За ними последовал Илич, и Келли, закрывший дверь. Все были бледны. Элви чувствовала, как в такт её сердцу трясется и дрожит под ними Государственное Здание. Она пыталась отдышаться.

– Так... – сказал Илич. – Ладно. Это случилось. Просто случилось.

– Майор Окойе? – спросил Трехо. Его лицо, обычно смуглое, сейчас было бледным и серым.

– Я никогда не видела ничего подобного. Никогда, – сказала она. – Святое чёртово дерьмище.

– Согласен, – подтвердил Трехо.

– Он знал, – продолжила Элви. – Вот что это было. Знал о Терезе. Это вы сказали ему?

– А что с Терезой? – спросил Илич. – Что знал? Как Тереза связана со всем этим?

– Давайте не будем отвлекаться, народ, – Трехо прислонился к стене. – Мистер Келли, не сопроводите высокого консула в новые покои, пока мы не отчистим эти?

Келли посмотрел так, будто Трехо только что попросил его сунуть руку в мясорубку, чтобы проверить её работу. На мгновение Элви даже показалось, что он откажется, но лаконианцы – это специальная порода. Келли кивнул, и поплёлся прочь.

– Обойдёмся без консула, – сказал Трехо. – Я выступлю. Как его... исполняющий обязанности командующего. Рад принять должность. Спасибо за его веру в меня. Вроде того.

– Надо его застрелить, – вдруг выдал Илич. – Кто бы там сейчас ни был, это уже не высокий консул. Я без понятия, что там за демон, но единственная вменяемая вещь, которую может сделать любой из нас прямо сейчас, – это пустить пулю ему в башку.

Трехо достал из кобуры оружие, взял за дуло, и протянул Иличу.

– Если уверен, что убьёшь его этим, сделай милость.

Илич помялся, затем отвернулся. Трехо убрал пистолет в кобуру.

– Майор Окойе.

– Я поняла. Ещё один высший приоритет. И допуск. Только...

– Что?

– Я знаю, вы приказали Кортазару предоставить мне полный доступ. У меня никогда не было уверенности, что он его действительно дал.

Трехо задумался. За дверью что-то загрохотало. Упал сбитый кем-то предмет обстановки. Будь это предсмертный крик, он прозвучал бы едва ли не лучше. Трехо вытащил ручной терминал, отстучал код, и внёс какие-то корректировки, которых Элви не могла видеть.

– Майор Окойе, отныне вы – Паоло Кортазар. Хотите зайти в его комнаты, переворошить его нижнее белье, вперёд. Изучите, что он ел. Проверьте медицинские записи на предмет сексуальных проблем. Прочтите его письма к чёртовой матушке, мне всё равно. Начиная с этого момента, его жизнь для вас – открытая книга. Разыщите в ней что-то полезное.

– Сделаю, что смогу, – ответила Элви.

– И майор... Я знаю, до своего назначения вы были гражданским лицом. У вас не та подготовка, что у остальных, поэтому хочу прояснить. Ещё слово о капитуляции империи, и по законам военного времени я вас пристрелю. Сейчас война. Правила изменились.

– Поняла, – ответила Элви. – В последнее время они постоянно меняются.

– Ну разве же вы не чертовски правы? Полковник Илич – за мной. Подготовим объявление.

Элви побрела прочь из Государственного Здания, словно в дурном сне. Даже уколы ветра казались ей менее реальными. Шок, думала она. Я в эмоциональном шоке. Так случается, когда на твоих глазах умирают люди.

В лаборатории доктор Очида помахал ей издалека, и нахмурился, когда она не ответила. Ей бы остановиться, поговорить с ним, но она понятия не имела, что могла бы сказать. В закрытой лаборатории – теперь её – Зан и Кара в своей клетке коротали время за игрой в слова. Увидев входящую Элви, они прервались, но не спросили, что случилось. Это было неправильно.

Недоеденный сэндвич Кортазара в коричневой бумаге так и лежал на столе. Элви выбросила его в переработчик, и открыла привычную рабочую среду. Отчеты и потоки данных, над которыми она билась неделями. Разделив экран надвое, и, пользуясь новыми разрешениями, она вызвала записи Кортазара. Сравнила функциональные индексы.

Данные Кортазара были на сто восемнадцать записей длиннее. На Элви накатило что-то вроде гнева, и страха, и того горького удовольствия, что приходит всегда, когда оправдывается самая дерьмовая догадка.

– Вот же скотина, – сказала она.

Переведено: Kee

 

Глава 44: Наоми

Долгое, мучительное ускорение. Даже с учётом того, что амортизатор распределял давление по всем, каким можно, квадратным сантиметрам ее тела, эти часы доставляли Наоми настоящие страдания. Единственным утешением служили перерывы на еду и гальюн, но Наоми старалась их не затягивать.

В пределах лаконианской гелиосферы, чуть меньшей, чем у Солнечной системы, вращались девять планет, из которых только одна была пригодна для жизни. Вокруг единственного газового гиганта крутилось от восьмидесяти до ста лун, смотря как считать. Две большие планеты на дальней окраине и захваченная извне каменистая планетка чуть больше земной Луны, с сильно склоненной к плоскости эклиптики ретроградной орбитой. Пять ближних к солнцу планет, вторая из которых была их целью и сердцем империи. Транзитная станция у газового гиганта и инопланетные строительные платформы на орбите вокруг обитаемого мира. Все это стало для Наоми полем битвы, и она собиралась рассредоточить по нему силы. На стороне противника – «Голос Вихря» в самой Лаконии, «Пылевая Мгла» и ее брат-близнец, плюс четыре эсминца шторм-класса.

Амортизатор Наоми стоял обособленно, почти изолированно, как в ее старом контейнере. И время, пусть полное боли, принадлежало лишь ей. Она штудировала карты, пока не научилась видеть их даже закрытыми глазами.

Бобби ждала в глубине ее памяти. Десятилетия воспоминаний и традиций, десятилетия, в которые они делили друг с другом и воздух, и воду, и действовали как единый организм, сделали Бобби частью Наоми. И Бобби в ее голове было что сказать.

«Эта кампания – что-то вроде аргумента в споре. Тебе надо склонить противника к твоему мнению. Убедить. Прямо здесь и сейчас надо объяснить, что оставаться на месте опаснее, чем идти за вами. И чтобы это сработало, каждый урок должен поддерживать эту единственную мысль».

«Мамматус», эсминец шторм-класса, выполнил задачу в системе Аркадия и возвращался в Лаконию для пополнения запасов. Переход из Аркадии в пространство колец прошел штатно, если не считать уже знакомой досады из-за уничтожения последней партии ретрансляторов.

Транзит «Мамматуса» в Лаконию пошел совсем не так. Как только эсминец вышел в нормальное пространство, на его сенсорные массивы обрушились мощные помехи из множества источников. Полдюжины кораблей, расположившись сразу за кольцом врат, затопили «Мамматус» потоком радиоволн и света. На перезагрузку ушло меньше трех секунд, но этого хватило, чтобы пять уже запущенных, давно ждущих цели торпед врезались в корабль. Месяцы изучения угнанного «Шторма» не прошли даром, и торпеды нанесли катастрофический урон. «Мамматус» потерял маневровые двигатели по всему левому борту и шесть точек ОТО. Хуже того, он начал терять атмосферу.

Он нанес контрудар, запоздалый и слабый. Вражеские ОТО сбили новые торпеды на запуске, и, учтя свою ограниченную мобильность и повреждённый борт, эсминец предпочел бежать. Он начал ускоряться к Лаконии с целью укрыться, и именно такой стратегии от него и ждали, ее было легко предугадать. Израненный, он не сумел распознать поле покрытых стелс-композитом обломков на своем пути до тех пор, пока туча урановых микрометеоритов не начала сыпаться на его и без того избитый корпус, сдирая целые куски обшивки. Энергосистема попыталась уравновесить корабль, маневровый двигатель засбоил и отправил эсминец крутиться вокруг своей оси. Несмотря на все это, потребовалось ещё пять торпед и непрерывный огонь из ОТО, чтобы добить корабль. «Мамматус» долго, мучительно сопротивлялся, но все же погиб. Все в системе видели его последний час, и из-за световой задержки увидели слишком поздно, чтобы хоть что-то предпринять.

Урок первый: не полагайся на подкрепление.

* * *

Потянулись дни ускорения. Когда получалось, Наоми спала, когда нет – изучала перемещения противника и доклады от кораблей ее флота. Колени болели оттого, что ускорение выгибало их в обратную сторону. Оно не давило постоянно в одном направлении. Алекс менял вектор уже дважды. Не для полного разворота с торможением, а чтобы подвести корабль ближе к газовому гиганту. Лаконианские эсминцы по всей системе, включив тягу, пошли на перехват, и три линкора класса «доннаджер» из флота Наоми – «Каркассон», «Армстронг» и «Беллерофон» – перегруппировались, будто собираясь устроить крупномасштабное сражение прямо на пороге транзитной станции. А потом вдруг разошлись, разбежались, и в это же время дюжина мелких кораблей ринулась к солнцу, к внутренним планетам. «Вихрь», которому ничего не стоило расправиться с любым из них, не тронулся с места, предоставив погоню эсминцам.

Она ожидала, что линкоры оттянут на себя силы Лаконии, но вышло не так. Эсминцы начали преследование ее ударной группы, оттесняя на дугообразную длинную траекторию над плоскостью эклиптики. И быстро развернулись, не решившись пересечь орбиту газового гиганта. Такая расстановка Наоми не очень устраивала, но все сработало. Должно было сработать.

Когда тягу выключили, Наоми, прежде чем отстегнуться, пару минут посидела, просто наслаждаясь долгожданным облегчением в мягкой гравитации в половину g. И на дрожащих ногах пошла по коридору к камбузу. Шея болела.

Остальная команда – ее команда – уже сидела там, жадно поглощая лапшу с грибами из мисок, болтая и смеясь. Они подобрались и затихли, стоило ей появиться. Взрослая пришла. Командир. Кто она сама по себе – не имело значения.

Она не стала обращать внимания.

Алекс нашелся в грузовом отсеке, перед открытой панелью доступа. Он выглядел так, словно не мылся несколько дней. Да так, наверное, и было.

– Проблемы? – спросила Наоми.

– Не. Порядок. Просто в этот маневровый вода шла не с таким давлением, как мне хотелось. Решил подправить, пока можно.

– Правильно решил.

– Я надеялся, что к этому времени мы уже доберемся до внутренних планет.

– Поторопился, – ответила она. – Время еще есть.

* * *

«Бикаджи Кама» с распахнутым в вакуум трюмом неуклюже полз сквозь пустоту, отстав от других кораблей.

Две группы кораблей, восемь в одной, сорок в другой, запустили торпеды дальнего действия в транзитную станцию. Торпеды после жёсткого ускорения легли на баллистический курс. Без малого триста боеголовок пронзали тьму, нацеленные на станцию, и время прибытия у всех разнилось на пару секунд.

И все, конечно, перехватили. Большинство сбили ОТО станции, а небольшую часть настигли дальние ракеты-перехватчики с «Вихря». Он не использовал свой генератор поля, и не станет. Да, оружие эффективное, но ему придется работать на короткой дистанции, да и когда его применяли последний раз, вся Солнечная система выпала из сознания на три минуты. Лаконианцы не захотят рисковать своей обороноспособностью из-за обморока.

Когда угас последний торпедный залп, опустошенные охотничьи группы развернули корабли и устремились к «Каме». Там команды залезли в мехи и погрузчики, завели корабли в огромное чрево грузовика, и вышли из него с новым грузом торпед, воды и болванок для ОТО.

Через полторы недели после начала кампании, в указанное Наоми время, «Близкая Истина», близнец «Бикаджи Кама», совершил переход в систему и начал путь к противоположному ее краю, открыв трюм.

Урок второй: у нас тринадцать сотен систем, готовых нас поддержать. У вас одна.

* * *

– Они идут за «Штормом», – сказала Наоми. – Надо разделиться.

Джиллиан Хьюстон на экране нахмурилась.

– Когда придет время и ты выманишь этого кровожадного ублюдка с Лаконии, останется еще целая планетарная система обороны, которая постарается тебя сбить. Как минимум. Я пригожусь, чтобы тебе не пришлось самой отбиваться от зенитного огня.

– Если ты пойдешь с атакующей группой, «Вихрь» не сдвинется с места. Ни за что. Мне это нравится не больше, чем тебе, но твой корабль принадлежал им. Они понимают, что он – лучшая тачка в нашем гараже. И не спустят с него глаз. Они считают, что ты – главная угроза, потому что так оно и есть.

Девушка невольно улыбнулась.

– И они таки правы.

– Ты передислоцируешься. Идёшь в сопровождение к «Армстронгу». Когда придет пора…

– Буду частью приманки, – сказала Джиллиан. – Не нравится мне это.

– Это рискованно. Но стоит того.

– Поняла, – сказала Джиллиан и сбросила соединение.

Наоми потянулась, проверила систему. Ещё восемь минут до следующего ускорения. Она попробовала решить, чего хочет – помыться или чаю. Если не поторопиться с выбором, не останется времени ни на то, ни на то.

А может, получится и то, и другое?

– Алекс. Отложи-ка тягу на полчаса. Я хочу кое-что сделать.

– Не вопрос, – ответил Алекс.

Наоми отправилась к себе в каюту, в личную душевую, крутя в голове карту системы. Учитывая, что у них есть «Шторм», она могла перенаправить «Каркассон» и пятьдесят или около того кораблей помельче к транзитной станции. Угроза для «Роси», «Куинна», «Кассиуса» и «Многоликий Князь» в этом случае не будет серьезной, и они смогут пойти к солнцу по дуге, используя помощь гравитации внутренних планет.

Неплохой способ – представить весь процесс как игру в голго. Оценить, как после удара отскочит мяч, как закрутит другие мячи, как отреагирует следующий игрок. Как каждое решение изменит ситуацию на поле. Бобби, что жила у Наоми в голове, сказала: «Вызов для интеллекта, техники и мастерства».

Наоми увидела, насколько просто забыть, что на кону стоят человеческие жизни.

* * *

Когда столица Лаконии оказалась в окружении – корабли подполья и Транспортного Союза заполонили каждый уголок системы – начался обстрел. Транзитную станцию забыли. Не только ракеты дальнего действия, а еще и камни. Дешево и смертельно. Все корабли группы запускали ядерные заряды и ускоряющиеся титановые стержни и швыряли полные трюмы гравия на пересекающиеся орбиты. Какие-то двигались быстро, у каких-то путь до Лаконии занял бы месяцы – и это само по себе несло сообщение о том, насколько подполье готово затянуть битву. Никто не целился в крупные населенные пункты, но Лакония не могла знать этого наверняка. Для пущей безопасности им придется защищать все.

Обстрел продолжался день за днём. Гора за горой летела на перехват. Торпеда за торпедой – на поражение. Бесконечный угрожающий дождь, выматывающий силы час за часом. Вот и третий урок: играть в обороне – значит испытывать бесконечное давление. Рано или поздно что-то да просочится.

«Вихрь» не двигался с места, защищая гравитационный колодец Лаконии, но эсминцы уходили дальше и дальше. Когда враг подошел слишком близко, флот Наоми бросился врассыпную, как удирающие от полиции дети. Спаслись не все. Модернизированный на Аркадии для борьбы с пиратами рудовоз «Тукумкари» поймал торпеду в приводной конус и сгинул в огненном шаре. «Нанг Куак», устаревший на два поколения корабль-стелс, принадлежавший частной охранной компании, не сумел уклониться с линии огня ОТО. Обездвиженный, он попытался сдаться. Вместо этого лаконианский корабль его уничтожил. Были и другие. Горстка. И каждого из них было слишком много. И всякий раз, когда Наоми выпадал шанс нанести противнику ответный удар, выманить его и прикончить одного-двух, она упускала его. Это основное правило она разослала по всем кораблям, по всей системе. Лаконианские военные, которые пойдут за ними, должны вернуться домой целыми и невредимыми.

Потому что последний урок, преподанный врагу, заключался вот в чем: за нами гнаться безопасно. Так вы и победите.

И это была чистая ложь.

* * *

«Беллерофон» изменил сигнатуру двигателя – первый знак того, что в мышеловку положили свежий сыр. Линкор доннаджер-класса уходил от Лаконии примерно в направлении «Близкой Истины». Факел его привода был виден невооружённым глазом как неяркая движущаяся звезда.

А потом он на миг погас.

«Роси» и три корабля сопровождения шли по инерции, скользя вдоль противоположной от Лаконии стороны солнца. Наоми вела их к короне до тех пор, пока накопленный жар не достиг грани допустимого, несмотря на то, что в обшивку качали воду и позволяли ей испаряться. Хоть температура не выходила за пределы поля разрешения для штатной работы, жар спекал резину и керамику. Воздух пах непривычно, из-за чего Наоми и остальная команда нервничали и чувствовали себя неуютно. Зато они оказались в слепой зоне, когда лаконианские боевые корабли подлетели ближе к планете. Вне поля зрения.

Привод «Беллерофона» снова вспыхнул, но его свет казался грязным. Через полминуты он опять погас. Как высшие хищники заманивают мелких охотников, подражая голосу раненой жертвы, так и «Беллерофон» звал на помощь. И флот Наоми ответил. «Шторм», «Армстронг», «Каркассон» и почти четверть ее кораблей включили тягу и легли на пересекающийся с «Беллерофоном» курс. «Беллерофон» не прошел и полпути до «Близкой Истины», но световая задержка от него до Лаконии все ещё составляла больше семидесяти минут.

Неисправное судно могло заинтересовать Дуарте и его адмиралов. Но идущий к нему на помощь флот сопровождения выглядел намного интереснее. Он выглядел как ошибка. Как возможность.

– Давай, – сказала Наоми.

– Начинать? – спросил Алекс.

– Половина g, – ответила она.

Даже если не сработает, отсюда пора бы убираться. Ян, как офицер связи, передал приказ на остальные корабли, и Наоми почувствовала, как «Роси» рванулся из-под нее.

Через два часа зашевелился «Вихрь». Врубив тягу, он понесся к «Беллерофону» и сходящимся к нему кораблям сопровождения. Каждый, кто видел, как «Буря» разметала объединенные силы в Солнечной системе, мог сравнить «Вихрь» с акулой, плывущей к полному детей пляжу.

Ещё через три часа несколько охотничьих групп на другом краю гелиосферы начали ускорение к Лаконии, и эсминцы пошли на перехват, за куском своей личной славы.

Окно для Наоми открылось задолго до начала битвы. В него вошло не только время, нужное «Вихрю», чтобы вернуться к Лаконии, но и время на торможение, чтобы он мог хотя бы начать обратный путь. И то же касалось эсминцев. Время окна определялось массой, инерцией, маневренностью и хрупкостью человеческого тела. И чтобы добраться до группы Наоми, даже торпедам дальнего действия понадобилось бы время. Она пробежалась по расчетам и поняла, в какой момент противник увидит ее маленький флот, пикирующий от солнца. И насколько это окажется поздно.

– Алекс.

– Слушаю внимательно, – ответил он.

– Поехали.

Изматывающее ускорение длилось несколько часов. Расстояние от солнца до Лаконии составляло чуть меньше астрономической единицы. Если бы они шли на тяге весь этот путь, пронеслись бы мимо планеты, даже не успев заметить. На полпути они развернулись и начали торможение, такое же болезненное. И даже хуже, поскольку теперь их видела планетарная система обороны. К ним устремились торпеды, которые гибли в скоординированном огне ОТО четырех кораблей.

Планета сама по себе была прекрасна. Бело-голубая, как Земля, с зеленоватым, почти перламутровым, отливом по контуру. Наоми разглядывала облака. Формирующийся в южной гемисфере циклон. Изломанную черно-зелёную линию лесов на побережье. Наоми с трудом удавалось держать зрение в фокусе. Гравитация ускорения деформировала ее глаза.

«ВИХРЬ» РАЗВЕРНУЛСЯ. НАЧИНАЕТ ТОРМОЖЕНИЕ. СТРЕЛЯЕТ ДАЛЬНИМИ.

Сообщение пришло от оператора сенсорных массивов, одного из ее новых людей. Она все равно проверила сама, и согласилась. Если не сработает сейчас, не сработает и потом. Больше шансов у нее не будет. Больными пальцами она набрала сообщение Яну, страдающему в соседнем амортизаторе. ОБЪЯВЛЯЙ ЭВАКУАЦИЮ. ВСЕМ УХОДИТЬ К ВРАТАМ.

Она услышала его ворчание и поняла как согласие.

– Огонь из рельсового орудия. Зафиксироваться. Для маневра. Уклонения, – через силу закричал Алекс, задыхаясь от давящей на него гравитации.

«Роси» взбрыкнул, накренился. На такой дистанции выстрела из рельсовой пушки ещё получалось избежать. Станет труднее, когда они подойдут ближе. Наоми вызвала экран целеуказания, и из прекрасной сине-зелёной сферы выросло пять красных линий, изогнутых как ветки. Платформы. Цели.

НАВЕСТИ НА ПЛАТФОРМЫ ВСЕ, ЧТО ЕСТЬ, – набрала она. – ОГОНЬ ПО ГОТОВНОСТИ.

Рановато, но не намного. И так выходило больше шансов на удачный выстрел. Каждая секунда, проведенная в зоне поражения огнем с Лаконии, становилась новой возможностью погибнуть. Хуже, возможностью проиграть.

ТОРПЕДНАЯ УГРОЗА С «ВИХРЯ». ВРЕМЯ ПРИБЫТИЯ 140 МИНУТ. Наоми удалила сообщение. К тому времени все уже кончится.

– Прекратить торможение! – выкрикнула она. – Сейчас же.

«Роси» рухнул в невесомость и развернулся на сто восемьдесят, готовый снова врубить тягу. Бежать, как только придут враги. «Роси» мог пройти мимо планеты только раз. Если промахнутся – проиграют.

Корабль дернулся – Алекс увел их с траектории ещё одного выстрела рельсовой пушки. Стрекот ОТО пробежал по всему телу «Роси», словно корабль в гневе разговаривал сам с собой. У Наоми ныла челюсть от напряжения, страха и веселья. Тонкие неровные красные линии стали чуть больше.

– Капитан, – послышался голос Яна. – у меня тут что-то непонятное.

– Давай-ка поменьше слов, – огрызнулась Наоми. – Что у тебя?

– Не уверен, – сказал Ян, и передал на ее монитор управление связью.

С поверхности Лаконии пришло сообщение, закодированное по давно устаревшей схеме шифрования подполья. Запрос об эвакуации.

Запрос об эвакуации от Амоса.

– Алекс?

Корабль скакнул опять, хлопнуло слева, потом справа, и амортизатор Наоми завертелся, как сиденье ярмарочной карусели.

– Алекс?

– Вижу, – крикнул он, задыхаясь. – Что будем делать?

Переведено: M0nt

 

Глава 45: Тереза

«Мамматус» погиб, его растерзали вражеские корабли при переходе через врата Лаконии, как раз за двое суток до ее дня рождения. Празднование устроили в одном из небольших бальных залов, декорированном, как всегда, изысканно и скромно. Шелковые баннеры с яркими узорами, стеклянные свечи, которые ей нравились, когда ей было восемь лет, и которые с тех пор слегка поднадоели, и выращенные на гидропонных фермах города цветы.

Из скрытых динамиков лилась мягкая музыка, композиторы и исполнители – исключительно лаконианские. Одну половину гостей составляли политики и деятели культуры, которые пришли сюда отметиться и заодно посмотреть, кто сейчас в фаворе. Другую половину – ее одноклассники и их семьи. Все дети, как и она, одеты в официальный голубой. Радости от праздника никто, казалось, не испытывал. Можно понять. Для них это нудная обязанность, как дополнительные занятия после уроков. Но с ней все были милы. А как иначе?

Она испытывала чувство странного удовольствия, почти счастья. Лица взрослых улыбками напоминали маски. Можно подумать, не умирать пятнадцать лет подряд офигеть какое достижение и повод для гордости, с чем все дружно ее и поздравляли. А сами, пока изображали восхищение ее зрелостью и умением владеть собой, обшаривали глазами зал в поисках отца. Она тоже играла свою роль, во всяком случае, подыгрывала окружающим. Никто не говорил о вторжении. Даже Керри Фиск, облаченная в длинное платье цвета шампанского и с примерзшей к лицу улыбкой. Только все время оглядывалась, словно искала выход. Камины Драммер не было, и Тереза удивлялась, что с ней могло случиться. То ли потеряла контроль над Транспортным Союзом и стала никем, то ли причастна к вторжению, и тогда пусть радуется, если еще не в загонах.

Терезе, в общем, было все равно. Своих проблем хватало.

До подачи обеда оставалось еще тридцать бесконечных минут, когда полковник Илич сопроводил ее к возвышению в глубине зала. Толпа мгновенно притихла, словно по команде. Как будто их специально обучали. Ее тоже обучали. Она знала, что делать.

– Хочу поблагодарить вас всех за то, что пришли, – с улыбкой солгала она. – Для меня честь быть сегодня с вами, честь, что все эти годы я провела среди вас. Моя мать, как вы знаете, умерла, когда я была совсем маленькой. А мой отец несет бремя забот. Сегодня он не смог присутствовать, обязанности по отношению к нам с вами не оставляют времени даже для таких простых, искренних развлечений.

«И к тому же он, блядь, не в своем уме. Потерян для всех вас и для меня, но знаю об этом только я, жалкие вы идиоты». Она широко улыбнулась в ответ на негромкие аплодисменты. Извращенность ситуации доставляла некое злое удовлетворение.

В дальнем конце зала Тереза заметила Элви Окойе. Длинное желтое платье, рядом муж. Бокал она сжимала так, словно хотела сломать ножку. Тоже знала.

– Пока я росла, вы были мне семьей, – продолжала Тереза. Слова Илича звучали ненатурально, она никогда так не говорила, но никто тут не знал ее настолько хорошо, чтобы уловить разницу. – Я преклоняюсь перед вами. И я благодарна. – Снова всплеск аплодисментов, и Тереза склонила голову, словно в самом деле благодарна. Словно вражеские корабли, спешащие с другого конца системы, чтобы обратить каждого в этой комнате в прах, нисколько ее не заботили.

«Вы самые мерзкие люди из всех, кого я знаю». Она укуталась словами, как шалью, кивала и улыбалась, скрывая душившее ее презрение.

– Наслаждайтесь вечером, для нас с отцом вы дорогие гости, – закончила она и сошла с возвышения. Гости развернулись друг к другу, подавленные и встревоженные, тут же позабывшие о ней, все их мысли занимал «Грозовой Шторм» с пиратским флотом. Чтó было им детство Терезы Дуарте по сравнению со страшной гибелью «Сердца Бури»?

Тереза прошла через бальный зал, избегая Илича и Коннора с Мюриел. Элви с мужем она нашла недалеко от того места, где видела их во время речи. С возвышения Элви выглядела напряженной. Вблизи она выглядела сердитой.

– Все хорошо? – спросила Тереза.

Элви вздрогнула, голос Терезы выдернул ее откуда-то издалека. Секунду она молчала, а когда заговорила, звучали ее слова очень неубедительно:

– Прекрасно. Все прекрасно.

– Угу, – сказала Тереза. – За исключением.

Элви кивнула, но кивок вышел смазанным, казалось, она не столько соглашается, сколько готовится к удару:

– Да. За исключением.

Прозвенел звонок, приглашая самый привилегированный скот вселенной пройти в столовую. Когда все двинулись, Тереза задержалась возле Элви. Ее муж опирался на трость и морщился при ходьбе. Прекрасно. Терезе хотелось отстать.

– Мне кое-что интересно, доктор Окойе, – начала Тереза. – Насчет «Сокола».

И снова Элви понадобилась секунда, чтобы ответить:

– А что с ним?

– Мне интересно, как продвигается ремонт. Учитывая все, что происходит… Ну, корабль же сконструирован специально под высокую тягу. Оснащен погружными амортизаторами с дыхательной жидкостью.

Элви поежилась.

– Неприятная, кстати, штука, – заметил ее муж.

– И все же. Если бои приблизятся? Сможете воспользоваться им, чтобы сбежать?

Элви с мужем переглянулись, но Тереза не поняла о чем. Такое впечатление, что они вели между собой неслышный для других разговор.

– К несчастью, – сказала Элви, – «Сокол» очень, очень поврежден.

– Я получил новую ногу, пальчики с ногтями и все дела, – добавил ее муж, – а корабль по-прежнему в хлам.

– Не думаю, что дойдет до эвакуации, – продолжала Элви. – Ни один из этих кораблей даже не приблизится к планете. Адмирал Трехо бросит на нашу защиту все, что у него есть.

– Тогда вам, пожалуй, стоит поторопить их с ремонтом, – прозвучало резче, чем Тереза планировала, но Элви рассмеялась. Как интересно.

– Пожалуй, действительно стоит, – вздохнула она. Они зашли в столовую, и Терезу проводили к столу на возвышении, за которым сидели Илич и еще с полдесятка гостей, более почетных, чем Элви Окойе.

Обед был настоящим пиршеством. Хвосты лобстеров от настоящих лобстеров. Нежные стейки мраморной говядины, выращенной из лучших образцов. По центру столов стояли вазы с лаконианскими цветами, источая запах мяты, железа и смолы. Никто не спрашивал о докторе Кортазаре. Это, как понимала Тереза, одно из неписанных правил. Если кто-то исчезает – не спрашивай. Интересно, упомянет ли кто-нибудь о ней, когда она уйдет? Если, конечно, все получится.

Она взглянула на столик, за которым сидела Элви Окойе. Ее муж, к удовольствию всех сотрапезников, о чем-то увлеченно рассказывал, экспрессивно размахивая руками. Доктор витала в своих мыслях. Тереза задумалась, солгали они о «Соколе» или сказали ей правду? Неизвестно, а выяснить вряд ли удастся.

К сожалению, от плана сбежать вместе с ними во время вторжения придется отказаться. Надо придумать другой план.

* * *

Проходили дни. Недели. Справиться с вторжением оказалось сложнее, чем все рассчитывали. Новостные ленты излучали оптимизм, представляли угрозу досадной выходкой кучки недовольных идиотов, а не реальной опасностью, вставшей перед империей. У Терезы еще сохранился доступ к секретным военным сводкам и совещаниям, который ей предоставил отец, но и без них было ясно, что новости – чушь собачья.

За исключением школьных уроков, все иные занятия теперь прекратились. Илича она видела только за едой. Он не повторял угрозу накормить ее насильно, да и ни к чему. Таковы теперь новые правила их отношений. Утратив контроль почти над всем, он пытался компенсировать свое бессилие контролем над ней. Тут уж ничего не поделаешь.

– На сей раз они оступились, – рассуждал Илич. – Поддались панике. У того здоровенного корабля засбоила магнитная ловушка реактора, и они бросились на его защиту.

– Идея неплоха, – Тереза запихнула в рот очередную ложку кукурузной каши. Вроде должно быть вкусно, но консистенция слишком склизкая, и вкус приторный. Она сглотнула, умудрившись не подавиться.

Они сидели в закрытом дворике с плющом на стенах и искусственным светом, имитирующим солнце. Снаружи бушевала пурга, усыпала сады по щиколотку белым. Крыска уже успела побегать по снегу, ухмыляясь во всю морду, на шкуре у нее намерзли ледяные шарики. Пока они ели, Илич не подпускал собаку, поскольку от нее воняло мокрой псиной.

– Идея была бы вполне, будь у них хоть какой-то шанс организовать успешную оборону. Живы они только потому, что постоянно в бегах. Мы в любое время могли уничтожить их, но Трехо выжидал.

– Чего?

– Того, – Илич наслаждался звуком собственного голоса. Мудрый, терпеливый наставник, объясняющий невежественной маленькой девочке, как устроена вселенная. Столько лет это казалось добротой. Теперь это казалось снисхождением. – Три марсианских линкора – вот ядро их доморощенного флота. А когда обладаешь чем-то настолько важным, естественно пытаться его защитить. Но это эмоциональная реакция, а не тактика. Им придется за нее заплатить.

За завтраком – яйца, сладкий рис с рыбой, обжаренный с миндалем шпинат – он говорил то же самое, но она не мешала ему повторять. Его слова больше не имели значения.

– «Вихрь» пройдет сквозь них, как нож сквозь масло. Потом, конечно, придется проводить зачистку. Всех сразу мы не достанем. Но ради главных своих кораблей они рискнут даже «Штормом». Будет кровавая баня. И я…

Тренькнул его наручный компьютер. Илич нахмурился и принял вызов. Тереза положила ложку и отпила глоток воды. Голос Трехо был четким и уверенным, но в нем слышалось напряжение:

– Полковник, вы нужны мне в штабе на пару слов.

Илич ничего не сказал, только кивнул и, сразу поднявшись, вышел. О Терезе он мгновенно позабыл. Что ж, и прекрасно. Когда он скрылся за углом, она встала из-за стола и впустила Крыску. Собака потрусила внутрь, шумно пыхтя. Тереза достала карманный компьютер и открыла военные сводки.

На мгновение стало грустно. Такое с ней бывало иногда. Вспомнилось, как отец говорил, что она станет лидером, в котором все будут нуждаться. Как обучит ее всему, что знает, просто на всякий случай. Тогда она была совсем другой. Он был другим. Она скучала по той девочке и по отцу, каким он был прежде. Но боль потери сразу испарилась, не оставив и следа. Эта боль еще вернется.

Сводки о боях выглядели странно, понадобилось время, чтобы разобраться в них. Поврежденный крейсер как-то сумел восстановиться. А весь вражеский флот убегал, но не к дальним задворкам солнечной системы. Они спешили к вратам. Большинство, во всяком случае. Почти все.

Почти все, кроме четырех. И эти четверо шли к Лаконии. Самоубийство. Четыре корабля против «Вихря». Если только у них не припасено то секретное оружие, которое они использовали в Солнечной системе…

Но нет, «Вихрь» их не остановит. Он зашел слишком далеко, и даже на максимальном торможении не сможет резко поменять курс, а будет и дальше уходить от планеты. Он вынужден бороться с собственной массой и инерцией, как пловец с отливом. В том же положении и эсминцы. Их обманули. Выманили весь флот, заставили бросить планету под защитой одной лишь сети планетарной обороны.

Которая, по правде говоря, наверно, даже справится. Четыре корабля – немного, но причинить вред они успеют. Тем более что цель всего одна. Тереза как раз в ней сидит.

Наверно, следовало испугаться, но она не испугалась. Отложила наручный компьютер, потрепала Крыску, а сама размышляла. Она даже не решала проблему, а вроде как припоминала то, что давно знала. Подняла объемную карту звездной системы, добавила в нее вражеские корабли и скорость их хода. Многое зависело от того, как корабли проведут торможение, но Илич неплохо обучил ее военной тактике, она могла просчитать, чем все обернется. И разработать план. Если она просто позовет врага, те убьют ее или возьмут в плен. Нужно что-то предложить им в качестве оплаты. Вот только что?

И тут она поняла.

Когда она рассмеялась, Крыска подняла морду и уставилась на нее. Бам-бам-бам собачьего хвоста по полу очень ободряло. Машинально Тереза сунула в рот ложку каши, поморщилась и добавила в миску соли.

Следующая ложка на вкус была гораздо лучше.

* * *

Время неудачное, но могло быть хуже. Она выбралась через окно, как будто снова удрала на встречу с Тимоти. Обычная история. Встревожить не должно. Никогда ей больше не увидеть своей комнаты и своих вещей. Не поспать в кровати, в которой спала она все детство. Но отец несколько месяцев как мертв, она уже оплакала его.

Крыска заскулила, когда Тереза полезла через подоконник, заплясала, перебирая лапами.

– На этот раз тебе со мной нельзя, – сказала ей Тереза. – Прости.

Собака жалобно подвыла, подняла брови, с надеждой повиляла хвостом. Тереза наклонилась, обняла Крыску в последний раз. Затем выскользнула за окно и поспешила прочь, чтобы не передумать.

Первое, и, вообще-то, самое сложное – прорваться в камеру. Уже ночь. Снег еще сыпал, но нападало не выше колена. Выбраться будет не проблемой.

За камерами присматривали двое охранников, мужчина и женщина. Они вскочили, когда она вошла.

– Я желаю поговорить с заключенным, – объявила она.

Они переглянулись.

– Я не уверен… – начал мужчина.

Тереза нетерпеливо фыркнула.

– Трехо и раньше поручал мне допрашивать его. Это касается вторжения. У нас нет времени.

Страх решил дело. Враг у ворот, и им очень хотелось верить, что власти под силу все разрулить. Даже если олицетворяла власть девчонка, которой едва исполнилось пятнадцать. Они позволили ей войти в камеру. От волнения ее трясло. Она казалась себе героиней любимых приключенческих фильмов, вот только все происходило на самом деле. Она и вправду делала это.

Холден приподнялся и сел, подслеповато щурясь на включенный свет. Волосы его торчали во все стороны, на лице виднелись розовые отпечатки подушки. Тереза повернулась к охраннику-мужчине.

– Ты останься, – приказала она. Затем к женщине: – У тебя есть чем усмирять его? Электрическая дубинка?

– Да, – ответила та.

Тереза протянула руку, и женщина вытащила черное блестящее орудие с длинной рукоятью. Похожее на обгоревший кукурузный початок. Отдавая его Терезе, охранница показала, где предохранитель и как его включать.

– Не стоит, в самом деле, – попросил Холден. – К чему? Я не буду сопротивляться. Дубинка не понадобится.

– Это мне решать, – отрезала Тереза. Кивком приказала охраннице выйти. Теперь их осталось трое: Тереза, Холден и охранник-мужчина. Последний шанс отказаться. Еще не поздно передумать…

Тереза сняла дубинку с предохранителя.

Холден вздрогнул, готовясь к боли и шоку, а Тереза уперлась орудием стражнику в живот и нажала кнопку. Тот рухнул как подкошенный, не успев и дернуться.

– Так, – после долгого озадаченного молчания произнес Холден, – я ничего не понял.

– У нас мало времени. Ты идешь со мной.

– Э… нет. Вообще-то, неплохо бы объяснить, что… хм...

Терезу охватил гнев, но время поджимало. Она принялась снимать с охранника униформу, расстегивать молнии и пуговицы, дергать за рукава.

– Твои союзники близко. Твой старый корабль. Вторжение было уловкой, чтобы они смогли подобраться к нам.

– Вторжение? – переспросил Холден. Потом пояснил: – Мне почти ничего не рассказывают. Так ты, значит, спасаешь меня?

– Я использую тебя. Мне нужно уйти. Ты мой билет на их корабли. А сейчас поторопись. Времени нет.

Холден натянул форму охранника прямо поверх робы заключенного. В тюрьме он исхудал, так что дополнительная одежда под форму пришлась очень кстати, добавив объема. Тереза сняла с пояса поверженного охранника шокер и ключ-карту и открыла дверь. Женщина, сидевшая на посту охраны, даже успела удивиться, прежде чем Тереза вырубила и ее.

– Все происходит на самом деле, да? – спросил Холден, пока она вела его по коридору к криминалистическим лабораториям. – Если это сон, то очень реалистичный.

– На самом деле, – подтвердила Тереза. Имея в виду: «Я действительно вытворяю это». – В меня имплантирован маячок. Как только выберемся, за нами кинутся в погоню.

– Ясно.

– Сюда, – показала Тереза. Дверь была заперта, но электронная карта охранника разблокировала ее. Тереза шагнула внутрь, в полумрак. Вещи Тимоти за недели, прошедшие со дня, когда она видела их, успели переместить, но вынести их отсюда не могли. Она шла от стола к столу, ощупывая кончиками пальцев каждый контейнер. Та штука где-то здесь. Наверняка здесь. Ага, вот.

– Погоди, – сказал Холден. – Это же… портативная атомная бомба? Та самая, от Амоса?

– Да.

– А я стою рядом с ней.

– Именно.

– И тебя это нисколько не тревожит. Вот уж странная ночка.

Она нашла то, что искала. Засветился включенный экран. Почти ощутимо утекали секунды. Корабли повстанцев уже где-то над планетой, подходят все ближе. Уже сцепились с планетарной обороной. А вот и нужные файлы, блокировка и защита взломаны несколько недель назад. Она отыскала протокол эвакуации и, не колеблясь, переключила вызов на активный.

– Что это? – спросил Холден.

– Я запросила эвакуацию, – объяснила Тереза, наслаждаясь тем, как по-взрослому это звучит. Не «позвала на помощь», а «запросила эвакуацию». – Теперь осталось добраться до точки, откуда нас подберут.

– Конечно, – сказал Холден. – Плевое дело.

Переведено: grassa_green

 

Глава 46: Элви

Днями она изучала скрытые файлы Кортазара, узнавая шокирующие подробности. Уинстон Дуарте полагался на способности Кортазара, больше того, считал его союзником и верил его словам. Но эксперимент по изменению тела Дуарте с помощью прирученной протомолекулы оказался худшим проявлением научной практики – неконтролируемым, неэтичным, спекулятивным и рискованным. Кортазар завышал уверенность в результате, занижал риски, проводил терапию, основанную лишь на догадках, возникших при изучении Кары и Зана, и одержимо собирал данные. Разбирая записи и пометки, она словно читала роман ужасов.

Когда Дуарте неожиданно изменился, – перестал нуждаться во сне и развил новые чувства, – комментарии Кортазара изменились тоже. Похоже, этот человек сам не замечал, как в нём проступила жалкая черта – зависть ко всему, что он не мог испытать сам. В его разуме поселился голод, о котором он даже не подозревал.

Составить даже примерную хронологию оказалось непросто. Во-первых, вражеский флот в системе Лаконии выбил Элви из колеи. Трехо заверял, что антиматерия больше не проблема, а простые ядерные боеголовки, падающие на планету – банальная опасность, которой легко избежать. Элви стали сниться кошмары, и она почти перестала спать.

Во-вторых, хронологии в работе не придерживался и сам Кортазар. Заметки о об одном из первых шагов, – протомолекулярной модификации теломераз, – хранились в файлах с данными предварительного сканирования Терезы Дуарте. Результаты спектроскопии и томограммы Кары и Зана из первоначальных исследований содержали примечания о структуре белка в крови Дуарте, внесённые незадолго до Кортазаровской смерти.

Преимущества тоже были. Прыгая взад-вперёд во времени, Элви начала лучше чувствовать не только суть одержимости Кортазара, но и проделанный им путь. Изменение. Ранние заметки о Терезе, – с небольшими вариациями, – во многом напоминали план для Дуарте. Но решение убить её и отдать дронам было принято совсем недавно.

И оно было нехарактерным. Всё, что Элви узнала о Кортазаре, говорило за то, что он продвигался вперед, пробуя новые методы. Будучи исследователем до глубины души, он не любил возвращаться назад и проводить более основательные изыскания.

Прошло много времени, прежде чем она поняла, кто именно убедил Кортазара отойти от обычной стратегии.

А когда поняла, поделилась выводами только с Фаизом.

– Холден? – недоверчиво спросил муж. – Джеймс Холден подбил Кортазара убить Терезу?

– Я не знаю, – ответила Элви. – Думаю, что так. Возможно.

Они готовились к вечеринке по случаю дня рождения Терезы. Желтый цвет платья, заказанного Элви, прекрасно смотрелся на экране, но теперь вызывал некоторые сомнения. Фаиза она видела впервые за несколько дней, потому что отправлялась в лабораторию ни свет ни заря, а возвращалась совсем поздно. И продолжала бы в том же духе, если бы Трехо не настаивал на соблюдении приличий. Но между всё более заметным отсутствием Дуарте, и последними новостями об уничтожении эсминца под названием «Мамматус», соблюдать их становилось всё трудней.

– Но это же бессмыслица, – возразил Фаиз, хотя по тону было ясно, что он поверил. – Зачем ему это? Какая цель?

Примечание даже не было спрятано, оно обнаружилась среди медицинских сканов и анализов крови Терезы, простое и открытое, как напоминание купить новые носки. «Аргумент Холдена корректен? Рассмотреть перезапуск протокола с другим подопытным». И всё, каждая следующая заметка, где бы она ни нашлась, предполагала, что Тереза Дуарте к началу процесса будет уже мертва. Ещё одна запись, казалось, намечала ключевые точки для убеждения высокого консула.

«Вы всё равно её переживёте, учитывая продолжительность вашей жизни».

«Очень важно, чтобы её жертва не стала напрасной, и мы узнали максимум из возможного».

«В природе молодые особи гибнут постоянно. Здесь то же самое».

Но Элви продолжала возвращаться к первой заметке: «Аргумент Холдена корректен?»

– Она... наследует империю, – предположила Элви. – Превратить её в лабораторную крысу – значит дестабилизировать Лаконию. Убрать чёткую линию преемственности?

– Это слишком длинная игра, – сказал Фаиз, натягивая туфли. – Ладно, это объясняет, как Холден узнал. Но зачем тогда предупредил нас?

– Не смог с этим справиться? Холден порядочный. У таких людей всегда проблемы с убийством детей. Передумал. Засомневался. Не знаю. Я уже ничего не понимаю.

– То ли дело инопланетная биология и монстры из других измерений, – вздохнул Фаиз. – Те, по крайней мере, понимания не предполагают изначально.

Элви тоже вздохнула, соглашаясь, и посмотрелась в зеркало. Нога уже не болела, но место, где инопланетяне проделали в ней дыру, всё ещё отмечалось более светлым куском кожи с морщинистыми краями.

– Передай тросточку? – попросил Фаиз, и, принимая её, поинтересовался: – Трехо расскажешь?

– Не знаю. Скрывать нет причин, но... Кортазар мёртв, Холден и так под охраной. Трехо это ни к чему, на него уже достаточно навалено. Как я выгляжу? Не как конфета в фантике? В этой одежде чувствую себя шоколадным батончиком.

– Ты прекрасна, – сказал Фаиз, поднимаясь на ноги. – Как и всегда. Кроме того, разве тебе не всё равно, что любой их них думает о твоей привлекательности на самом деле?

– С чего ты взял, что я переживаю об их мнении? Я спрашивала тебя.

Фаиз засмеялся и подошел поближе. Она обвила его руками, положила голову ему на плечо, закрыла глаза.

– Ненавижу всё это, – прошептала она. – Просто ненавижу. Я так устала бояться и переживать.

– Я знаю. Я и сам чувствую, что с адреналином немного перебор. Может, нам стоит уехать?

Она усмехнулась.

– Предлагаешь подать в отставку? Говоришь, я и в другом месте смогу себя попробовать? Вернуться к преподаванию, например?

– Я серьезно. У тебя же остались командные коды «Сокола», да?

Она отстранилась и заглянула в его глаза. Он не шутил. Она знала все его улыбки, и сейчас видела одну из самых серьёзных.

– Там два разных флота, и оба готовы стрелять в нас.

– Может и так. Но что, если получится переметнуться на другую сторону. Или испытать удачу, и просто сбежать. Хуже не будет. Это место зиждется на фундаменте из дворцовых интриг и страха. И стало таким задолго до того, как подполье собралось переплавить его в стекло ядерными бомбами. Скажем, что собираемся исследовать какую-нибудь остаточную радиоактивную эктоплазму из другого измерения. Они не проверят. Забудут о нас, таких маленьких и старых, в пылу своей войнушки. А мы сбежим.

Безумная мысль, и что хуже – такая заманчивая. Элви представила, как просыпается под другим солнцем. В горной хижине в безымянном мире.

– Ты хотела сбежать с тех пор, как попала сюда, – сказал Фаиз. – Ты храбришься, и я тоже. Но это нас убивает, сантиметр за сантиметром.

– Дай мне чуть-чуть времени, – попросила Элви. – Я подумаю.

Рука об руку они прошли в бальный зал. Для Квинсенеры, – бала по случаю пятнадцатилетия девушки, – здесь было удивительно мало подростков. Воздух в большом зале казался Элви несвежим и спёртым. Она едва поняла, как в её руках оказался бокал. Со всем истощением, попытками понять Холдена, страхом перед боями в системе, и прекрасной мечтой о побеге, она словно бродила в тумане.

– Всё хорошо?

Оказалось, подошла Тереза Дуарте. Элви видела, как девушка говорит, но не слушала, и чуть не упустила смысл вопроса.

– Прекрасно. Всё прекрасно.

Тереза ухмыльнулась.

– Угу. За исключением.

– Да уж. За исключением.

Прозвенел звонок к ужину, Элви хотелось закончить беседу, но Тереза явно что-то задумала, и не спешила их покинуть. С фальшивой незаинтересованностью она спросила:

– Мне кое-что интересно, доктор Окойе. Насчёт «Сокола».

Укол страха был похож на озноб.

– А что с ним?

Девушка изобразила улыбку, которая должна была выглядеть успокаивающей. Безвредной.

– Мне интересно, как продвигается ремонт. Учитывая все, что происходит… Ну, корабль же сконструирован специально под высокую тягу. Оснащен погружными амортизаторами с дыхательной жидкостью

– Неприятная, кстати, штука, – сказал Фаиз, пытаясь перевести тему.

Но Тереза не купилась.

– И всё же. Если бои приблизятся? Сможете воспользоваться им, чтобы сбежать?

Элви взглянула на мужа. Никакого выражения на лице. Значит, его посетили те же мысли, что и её. Разговор происходил в их комнатах, но даже там за ними могли следить. Трехо всё знает? Это проверка?

– К несчастью, – сказала Элви, – «Сокол» очень, очень поврежден.

Фаиз поддержал игру:

– Я получил новую ногу, пальчики с ногтями и все дела, а корабль по-прежнему в хлам.

Элви не поняла, что значит новое выражение на лице Терезы, но продолжила изображать человека, никогда и не помышлявшего о побеге:

– Не думаю, что дойдет до эвакуации. Ни один из этих кораблей даже не приблизится к планете. Адмирал Трехо бросит на нашу защиту все, что у него есть.

– Тогда вам, пожалуй, стоит поторопить их с ремонтом, – резко сказала Тереза. Элви невольно усмехнулась абсурдности мысли. «Будто я могу хоть кого-нибудь поторопить».

– Пожалуй, действительно стоит, – вздохнула она. Они вошли в столовую, и Терезе, наконец, пришлось их оставить. А у Элви сложилось чёткое ощущение, что только им удалось чего-то избежать. Фаиз приобнял её за талию, и они направились к своему столу.

– Неловкая какая-то беседа, – заметил Фаиз.

– Не будь слишком мнительным, – ответила Элви, пока они усаживались. – Но и легкомысленным тоже.

Обед продолжался, разговоры больше не покидали безопасного русла. Элви выбросила из головы и Холдена, и его роль в Кортазаровском плане убийства. Она не вспоминала об этом следующие несколько недель, и к тому времени всё окончательно вышло из-под контроля.

* * *

– Холден сбежал! – орал Илич. Динамик её ручного терминала не выдержал такого уровня шума, и добавил в голос хрипоты. Она пыталась прийти в себя. Трудно было поверить, но она, похоже, действительно задремала, и ещё не совсем вырвалась из объятия снов.

– Нападение... – пробормотала Элви.

– Они здесь. Прямо сейчас идёт бой, а Холден на свободе.

Она села на кровати, по-прежнему одетая в форму, совсем мятую после сна. Потёрла ладонью шею. Холден покинул камеру в тот момент, когда ударные силы подполья напали на линии обороны. Это не совпадение. Она не знала как, но чувствовала – это случится. И Холден успел уйти до того, как на Государственное Здание упали первые бомбы.

Страх, который лишь усиливался с тех пор, как гамбит врага стал очевидным, сжал её кишки. Я умру. Фаиз умрёт. Нам не увидеть рассвета.

– Сообщите Трехо. Он должен узнать.

– Трехо занят, командует обороной. Холден вырубил охранников. Они всё ещё без сознания.

– Боже правый. Что же вы хотите от меня?

Илич замолчал на несколько секунд.

– Я не знаю, что делать...

– Усильте охрану переносной ядерной бомбы, которая хранится в этом же здании, возьмите охранников, и ищите его!

– Да, – ответил Илич. – Точно.

Он оборвал соединение. Фаиз, сидящий на краю кровати, уставился на Элви со страхом и тревогой.

– Ну и человек, – прокомментировала Элви, – Совсем не годится для кризиса. Я начинаю думать, что он совершенно не годится для своей должности...

– Элви, – сказал Фаиз. – Холден. Тереза.

Она запнулась всего на секунду.

– Вот дерьмо.

Она направилась к двери, Фаиз шёл следом. Снаружи было влажно, и обжигающе холодно. Лицо мгновенно оцепенело. Снежные хлопья, кружась, падали с неба, словно пепел огромного пожара. Вдали слышались раскаты рельсовых орудий, и в ответ на выстрелы, облака на севере расцвечивались красным и оранжевым. Высоко над ними шла битва. Элви пригнула голову, и побежала. Фаиз на отставал, звук его шагов то совпадал, то пересекался с её собственными.

Завыла тревога, звук прокатился по всем уголкам Государственного Здания, но Элви не представляла, о чем та предупреждает – о начавшейся войне, или о побеге заключённого.

Она стучала кулаком в дверь Терезиных покоев, выкрикивала имя, но единственным ответом был яростный лай. Грохот планетарной защиты становился все громче, всё оглушительней. Ужасная вспышка где-то над облаками на три долгих секунды высветила заснеженный пейзаж, как в яркий полдень.

– Нужно укрыться! – крикнул Фаиз, но Элви, не слушая, пнула дверь ногой. Тогда он присоединился тоже. Казалось, что у них не выйдет. Что они будут биться над дверью вечно, и безо всякого успеха. Но вот рама подалась, дверь рухнула внутрь, а из покоев Терезы, безумно лая, выскочила собака, и бросилась куда-то в ночь.

– Давай внутрь, – выкрикнул Фаиз, но Элви уже бежала за собакой. Та неслась сквозь выпавший снег, из-под лап, словно пыль, летела ледяная крошка. Требовательный рык вёл Элви за собой. Она почти не чувствовала ног, только жжение и боль в ране, и всё же они несли её вперёд.

Пурга и отблески боя превратили сад в адский пейзаж. Она не понимала, где она, в какой стороне Государственное Здание, не могла сказать, куда направляется, знала только, что следует за отпечатками лап и разрытым снегом.

У неё должен был быть пистолет. Она же майор. И попроси она, кто-то, да выдал бы ей один. А ещё лучше было позвать Илича и службу безопасности. Но теперь уже поздно. Она не могла повернуть назад, она хотела убедиться, что тот Джеймс Холден, которого она знала, выслушает её. Услышит. И остановит свой план, пока девушка не пострадала.

С воем и лаем, собака совсем исчезла во мраке впереди. Элви думала, что оказалась слишком глупа. Слишком утомлена. Дуарте, Кортазар, война, все эти штуки из запредельного времени и пространства. Они сбили её с толку, и она упустила из виду самое важное, самое очевидное – девушку, и мужчину, задумавшего её убить.

Вся паника, весь страх и жажда погони, всё переплавилось, выкристаллизовалось, стало этим моментом, её безумной гонкой, снегом и собачьим лаем.

И голосами.

– Стой! – заорала Элви охрипшим от бега голосом. – Холден, нет!

Тропа вывела почти к забору. Туда, где высоко в темноте вздымалась гора за Государственным Зданием, превращенная метелью и тьмой в огромную серую волну. Туда, где в заснеженном овраге стоял Джеймс Холден в черной униформе охранника. С растрёпанным волосами, бледной кожей, и двумя ярко-красными пятнами на щеках, тронутых морозом.

Собака скакала и взвизгивала рядом с ним, а Холден поднял руку, словно приветствуя неожиданного друга на вечеринке с коктейлями. Но говорил не он. Голос принадлежал Терезе, ругающий собаку и призывающей её не шуметь.

– Холден, – задыхаясь, позвала Элви. Теперь, замедлив ход, она чувствовала, что весь бок ноет так, словно по нему колотят молотком.

– Холден, остановись. Не надо. Тебе не обязательно это делать.

– Что делать? – спросил Холден, и спустя мгновение, поинтересовался: – Ты в порядке?

– Отпусти её. Ты ничего не исправишь, если навредишь ей.

Холден нахмурил лоб, и на мгновение она увидела того молодого человека, с которым встретилась впервые десятилетия назад, на другой планете. Элви из последних сил цеплялась за надежду, что в глубине души он всё ещё остался тем человеком.

– Кому наврежу? – спросил он, и указал на Терезу. – Ей?

– Я знаю, что ты сделал, – сказала она, пытаясь отдышаться. – Знаю, что ты подговорил Кортазара.

– Надо идти, – сказала Тереза. Только сейчас Элви заметила, чем занималась в овраге девушка. Оказалось, она раскапывала сугроб. Рукава Холдена обледенели, а значит и он делал то же самое.

– Она просто ребёнок, Холден. Каким бы ни был твой план, ей не обязательно в нём участвовать.

– В настоящий момент скорее я участвую в её плане.

– Нам надо идти! – прикрикнула Тереза. – У нас нет на это времени. Крыска! Заткнись!

Собака завиляла хвостом, радостно игнорируя приказ. Позади послышались шаги – наконец подоспел Фаиз, спотыкаясь в снегу. На севере хрястнуло, глубоко и раскатисто. Задрожала земля, и вспышки рельсовых орудий угасли. Без грохота выстрелов, ночь казалась до странности тихой.

– Что происходит? – спросил Фаиз.

– Я убегаю, – ответила Тереза. – Собираюсь обменять ценного пленника на свою свободу, и скрыться. За нами идёт корабль, и надо успеть к точке встречи.

– Он пытался тебя убить, – сказала Элви. – Ты не можешь ему доверять!

Усталость и горечь в ответе Терезы подошли бы гораздо более взрослой женщине:

– Я никому не могу доверять.

– Нет, – сказал Холден. – Дело было совсем не в Терезе. А в тебе. Привет, Фаиз.

– Привет, Холден, – ответил Фаиз, тяжело опускаясь на колени рядом с Элви. Снежинки приземлялись на его шевелюру, и оставались там, не тая.

– Я не понимаю.

– Дело всегда было только в тебе, – пояснил Холден. – Буквально с той секунды, когда я узнал, что на «Буре» обнаружился пространственный разрыв, я делал всё, чтобы убрать Кортазара, и поставить тебя на его место.

– А вот это? – Он указал на затихшее небо. – Об этом я ничего не знаю. Я ни с кем не связывался. И со мной тоже никто.

Элви покачала головой.

– Я не понимаю.

– Я устроил тебя на эту работу. Сказал Дуарте, что ты специализируешься на изучении того, что уничтожило создателей протомолекулы. И да, это я подбил Кортазара влезть в неприятности. А потом попытался его подставить. Это был единственный способ заставить Дуарте избавиться от своего безумного учёного. И поскольку ты оказалась нужным экспертом, ты и получила это повышение по службе.

Удар, что вышиб воздух из её груди, ощущался почти физически. Предательство. Её предали. Она видела, как из-за Холдена погибли Сагаль и Тревон. Из-за него она почти потеряла ногу, чуть не потеряла мужа, и выстрадала всё остальное.

– Зачем ты так поступил со мной?

– Мне нужно было, чтобы у руля оказался кто-нибудь нормальный и рассудительный, прежде чем Дуарте совершит что-то настолько глупое, что нельзя будет отыграть назад.

Он поднял руки, и позволил им безвольно упасть. Жест бессилия.

– Не уверен, что это сработало, но это всё, что я мог сделать.

Тереза ​​поднялась. Чёрный свитер стал белым от наледи.

– Мы пройдём. Места достаточно. Но как только я окажусь за пределами территории, служба безопасности узнает. И когда мы побежим, останавливаться будет нельзя.

Холден кивнул, но его взгляд не отрывался от Элви.

– Прости, – сказал он.

«Загладь свою вину. Мы уже здесь. Возьми нас с собой». И в другой половине её разума – лаборатория. Загон. «Сокол» и данные, которые она успела собрать на этом корабле, всё ещё ждущие изучения. Справится ли Очида, если она уйдет? Будет ли он лучше Кортазара?

Сможет ли она доверять хоть кому-нибудь больше, чем себе? И враг – настоящий их враг – уже пытается навредить. Ищет способ. Нога Элви запульсировала, словно напоминая ей о чёрных призраках из подпространства. Кто ещё остановит их?

Она взглянула Холдену в лицо. Он был из тех мужчин, что способны выглядеть мальчишками до самой смерти.

Иди ты на хуй, за то, что поставил меня в такое положение, подумала она. И иди на хуй за то, что для меня это стало правильным.

Но вслух она произнесла только:

– Иди.

Переведено: Kee

 

Глава 47: Наоми

– Алекс?

– Вижу, – прокричал он. – Что будем делать?

Палуба поплыла из-под ног Наоми, словно «Роси» так и шел в невесомости с прошлого раза. Наоми вызвала записи о задании Амоса, перепроверила, и корабль задрожал и запрыгал вокруг нее. Запрос был настоящим. Или по крайней мере очень убедительной подделкой.

План состоял в том, чтобы нанести удар по платформам, а потом удирать на жёсткой тяге, пока не вернулись силы противника. Наоми отвела на все про все довольно широкое окно. Добавка в виде приземления и эвакуации…

Но что, если они улетят, а там действительно ждёт Амос? Или Джим?

– Наоми, – снова спросил Алекс. – Что делать будем?

– Разносить платформы, – сказала она. И добавила: – Сначала… Сначала разберемся с платформами.

– Если будем садиться, надо сбросить скорость, – сказал Алекс.

Наоми требовалось время. Которого не было. «Роси» сильно дернулся, потом словно споткнулся, бросил ее в ремни, когда выстрелила их рельсовая пушка.

– Рассчитай варианты, – сказала Наоми.

– Уже, – ответил Алекс, и зазвучало оповещение о тяге.

Они летели над огнем противника, а Наоми решила тормозить.

– Ян! Передай остальным кораблям следовать нашим курсом. Мы жмём по тормозам.

Она подняла тактический дисплей, а проснувшийся двигатель вдавил ее в амортизатор, в прохладу геля. Непонятно, что вызвало у нее тошноту – маневры уклонения, перемена вектора тяги или ее собственное чувство обречённости – но это и не имело значения. Она включила дисплей, запустила его в системе «Роси» и начала молиться непонятно чему, чтобы решение нашлось.

Информация о сети обороны, которой владело подполье, собиралась по кусочкам с помощью кораблей Транспортного Союза, приходивших в систему. Пять орудийных платформ, не отражающих свет и невидимых на радарах. Их орбиты лежали выше орбит строительных платформ и накрывали всю планету сетью, которая позволяла держать любой приближающийся корабль в прямой видимости по крайней мере двух, а обычно трех огневых точек. Они уже открыли огонь по маленькому ударному отряду Наоми, и какую бы технологию они не использовали для компенсации энергии выстрела, могли стрелять без выбросов тепла или света, по которым можно было бы навести огонь.

Строительные платформы, вытянутые, сложной суставчатой формы, занимали более близкое к планете положение. От них отходили какие-то нити, похожие на те, что можно увидеть в капле грязной воды под микроскопом. Они мерцали. Их тоже было пять, и все на орбите, близкой к экваториальной.

План заключался в том, чтобы собрать поближе все корабли, сложить одну на всех оборону и распределить между ними огонь. Затем, подойдя ближе, разделиться – «Кассиус» и «Многоликий Князь» идут по вращению планеты, а «Роси» и «Куинн» зачищают орбиту против вращения. После этого все на жёсткой тяге летят к кольцу, а за ним – сотни миров, в которых можно укрыться.

Вот в чем состоял план изначально. И он не изменился, просто стал занимать больше времени. Больше времени под вражеским прицелом. Меньше шансов уйти невредимыми.

– «Кассиус» запрашивает разрешение на отделение. Они готовы начинать свою часть, – заорал Ян, перекрывая грохот ОТО, резонанс двигателя и хлопки маневровых.

– Подтверждаю, – прокричала в ответ Наоми. – Давай, работаем.

– С их уходом у плохих парней найдется больше пушек для нас, – сказал Алекс. – Вот уж когда придется реально попрыгать.

– А до сих это тогда какого хера было? – спросил Ян.

– А это мы по парку гуляли, парень, – ответил Алекс.

«Кассиус» на тактическом дисплее Наоми повернул, направив шлейф в сторону троих оставшихся, и поплыл к дальней стороне надвигающейся планеты. Через пару секунд его примеру последовал «Многоликий Князь». И только они ушли, как лаконианские укрепления выпустили новую волну скоростных объектов.

– Сколько ракет мы сможем сбить? – прокричала Наоми, и незнакомый голос заорал в ответ про шестьдесят процентов остатка в ОТО, будто это и был ответ.

– Мы сможем начать атаку через восемьдесят секунд, – сказал Алекс. – Семьдесят девять.

– Наведение на строительные платформы, – сказала Наоми.

Ноги, казалось, вот-вот сведёт судорогой. Монитор выдал три медицинских тревоги с низким приоритетом. Она не обратила внимания. Корабль резко лег на левый борт, уходя от выстрела рельсовой пушки. Они уже подошли настолько, что уклоняться от рельсовых пушек стало очень непросто.

– Разрешите выстрел по их орудиям, капитан?

– Нет. Прежде всего – строительные платформы.

Да, она могла погибнуть. Они все могли. Но проигрывать она не собиралась, даже погибнув.

Она боролась с искушением взять управление оружием на себя. Мышцы дрожали от страха и напряжения, корабль уворачивался все резче и жёстче. Ей хотелось хоть что-то контролировать. Подчинить своей воле следующую минуту. Доверяться команде, с которой едва знакома – все равно что лететь вслепую.

– «Многоликий Князь» докладывает, что в «Кассиус» попали из рельсовой пушки, – заорал Ян.

– Насколько серьезно? – спросила Наоми, в то же время подтягивая на дисплей данные сенсоров.

Когда Ян ответил, она уже знала.

– «Кассиуса» больше нет.

В ее мыслях снова побежали расчеты. Если отряд потеряет и «Многоликого Князя», придется петлять вокруг Лаконии, чтобы достать уцелевшие платформы. Она только что пошла на риск, сбавив скорость, и уже за это расплачивалась.

Она вызвала управление передатчиком и открыла канал к «Многоликому Князю». Как только канал установился, она начала говорить.

– Это Наоми Нагата с «Росинанта». Прекратить торможение. Вернуться к начальной стратегии. На текущей скорости разрушить строительные платформы и уходить к вратам на тяге. Скорость не снижать. Нас не ждать.

– П'нятн, «Росинант», – послышался голос с отчётливым церерским акцентом. – Чо, погнали, sa-sa? Помогай вам Аллах.

«Многоликий Князь» на тактическом дисплее погасил привод, и корабль словно рванулся вперёд, помчался к цели без всякого двигателя.

– Мы почти на позиции, – сказал Алекс.

– Мне все равно, сколько и как тебе придется плясать, – сказала Наоми. – Просто доведи нас туда.

– Ещё десять быстрых объектов со стороны защитных платформ, – сказал Ян. – ОТО заряжены на пятьдесят процентов.

– Алекс?

– Делаю что могу, – ответил тот. – Потерпи ещё тридцать секунд.

Наоми открыла канал «Куинна».

– Доложить.

– Получили несколько попаданий в инженерный отсек и машинное отделение, – ответил юношеский голос. – Пока все в порядке.

– «Росинант» готовится стрелять. Прикройте нас.

– Принято, – ответил «Куинн».

«Роси» завалился на борт, потом ещё раз. Амортизатор Наоми завертелся, чтобы удары приходились в спину, откуда бы ни прилетали.

– Очень. Хотелось бы. Чтобы рельсовых. Пушек у них было поменьше, – процедил Алекс сквозь стиснутые зубы.

– По крайней мере, мы пока можем уворачиваться, – ответила Наоми.

– Можем, но это только пока можем, – сказал Алекс, и «Роси» дернулся, выстрелив из своей рельсовой пушки.

Наоми увеличила изображение чужой платформы, все ещё слишком далекой, чтобы увидеть невооружённым глазом. «Роси» стабилизировал картинку, но она все равно дрожала и прыгала. Наоми наклонилась над экраном, моля, чтобы выстрел попал в цель. На такой дистанции даже выпавший кадр, случайная вибрация могли сбить прицел.

Изображение на секунду побелело, когда вражеская ракета взорвалась рядом с зоной видимости и ослепила сенсоры. Картинка вернулась в тот момент, когда платформа на изображении вздрогнула и начала двигаться. Казалось, сложная структура втягивается сама в себя, оборачиваясь вокруг пробоины. Платформа дернулась, будто пронзенная спазмом. Разноцветные всполохи заплясали вдоль хребта, перетекли в похожие на руки конструкции, и платформа начала расползаться. Она потеряла твердость, начала разматываться, словно брошенный в воду тугой моток ниток. Жёсткие очертания размякли, части платформы стали проваливаться друг в друга, посыпались в пустоту, в огромный океан Лаконии. Яркие энергетические линии вспыхивали меж падающих и исчезающих во тьме обломков как молнии, как нервные импульсы. «Роси» затрясся и задрожал, когда инопланетное сооружение мягко и грациозно умерло.

Во вздохе Алекса слышалось отчасти облегчение, отчасти благоговение. Наоми точно поняла его смысл. Она попыталась установить соединение с «Многоликим Князем», чтобы сообщить об успехе и проверить, как дела у них, но планета блокировала сигнал, а ретрансляторов в распоряжении Наоми не было. Отныне ей, наверное, стоило задуматься о вере.

Алекс отключил двигатель. Они достаточно затормозили. Если идти на приводе дальше, они начнут снова удаляться от планеты. Сейчас они заняли орбиту. С невесомостью должно было прийти облегчение. Она ощущалась как угроза.

– Где следующая? – спросила Наоми.

– Скоро будет, – ответил Алекс. – Пока за горизонтом. Увидим через восемь с половиной минут.

– Давай-ка завалим пару их орудийных платформ. Глядишь, поможет успокоиться.

«Роси» дернулся снова, и к трескотне ОТО прибавился глубокий, едва уловимый гул запускаемых торпед. Наоми обнаружила, что улыбается сквозь боль.

– Это что? – спросила она.

На поверхности, почти по центру одного из континентов, облака подсвечивал яркий свет. Городские огни. Столица. Лакония. А ровно к северу от нее с обжигающе-ярким светом поднимался сквозь атмосферу идеально прямой столб огня и дыма.

– О как, – сказал Алекс. – Это рельсовые пушки на поверхности.

– Они входили в план?

– Первый раз слышу.

– Они могут изрядно усложнить приземление.

– Это точно, – сказал Алекс и оттащил «Роси» в сторону от линии огня. – Если честно, хотелось бы проводить эвакуацию чуть подальше от самой охраняемой части планеты. Честно.

– Мы слишком долго собирались, – сказала Наоми. – Похоже, за это время они успели ещё немного обжиться.

Она проверила карты. Город сейчас лежал почти точно под ними. Первый раз за много лет она была так близко к Джиму. Если «Многоликий Князь» идёт по графику и попадает в цели, им остается только одна платформа. Монитор показал, как одна из лаконианских орудийных платформ взрывается, сраженная комбинацией выстрела рельсовой пушки «Куинна» с двумя уцелевшими торпедами «Роси».

Можно просто приказать: «Снижаемся». Упасть в плотный лаконианский воздух, подобрать своих, и сбить последнюю платформу на обратном пути.

Если бы только точно знать, что все получится. Набраться уверенности, чтобы рискнуть всем, чего они уже успели добиться. А уверенности не было никакой.

– Держи курс, Алекс, – сказала Наоми.

Похожий на взрыв резкий хлопок потряс корабль и оглушил ее. Она ждала свиста утекающего воздуха и тишины вакуума, но не дождалась.

– Это что было? – прокричала она.

– Космический мусор, – ответил Ян. – У нас пробоина во внешнем корпусе.

– Следить за давлением. Если начнутся утечки, доложить.

– Так точно.

– Вижу последнюю, – сказал Алекс.

Скоростные объекты сзади. ОТО тридцать процентов. Наоми включила визуальное слежение. Они подошли так близко, что она видела в прицел изгиб Лаконии и млечную дымку ее высокой атмосферы.

Поступил запрос на соединение. «Многоликий Князь» зачистил планету, вышел на прямую видимость и поднял линию лазерной связи. Наоми приняла вызов.

– Хочу хороших новостей, – сказала она.

– Смерть и забвенне, – ответил «Многоликий Князь». – Т'перь ты на коне, босс.

– Спасибо вам, – сказала Наоми.

Ещё один залп с поверхности.

* * *

– Дальш чо? – спросил «Многоликий Князь».

– В нас стреляют с поверхности, – сказала Наоми. – Это хорошо. Продолжайте действовать в соответствии с полетным планом. Убирайтесь отсюда. Живо.

– Мож, чо ещё сделать? – спросил «Многоликий Князь», но прежде чем она ответила, Алекс сказал:

– Прицел зафиксирован.

– Давай, – сказала Наоми.

«Росинант» опять встряхнуло. Болванка вылетела из пушки, оставив в почти отсутствующем воздухе еле видный светящийся след перегретого газа. Наоми задержала дыхание. Снаряд достиг отдаленной платформы, и сенсоры «Роси» отключились. Наоми вызвала отчёт о статусе корабля. Все сенсоры ушли в безопасный режим. Перегрузка.

– Что… – начала она, и корабль завопил. Наоми ухватилась за края бешено крутящегося амортизатора. Они кувыркались. Ударная волна прошла сквозь едва уловимую атмосферу, вышла за пределы турбопаузы, все ещё неся достаточно энергии, чтобы они завертелись, как игрушка, которую пнул ребенок. Свет вспыхнул, погас, включился опять. Ребра корабля трещали, маневровые в попытке стабилизировать корабль оглушали Алекса своим ревом. Сенсорные массивы пока перезагружались, и Наоми буквально чувствовала, как болванки вылетают из рельсовых пушек на поверхности, незамеченные. Она уже ждала, что вот-вот услышит, как те прошивают корпус корабля. Дырявят реактор. Кончают их.

Когда сенсоры ожили, строительная платформа исчезла. На ее месте плясала корона перегретого воздуха, зеленая с красным и золотым.

– Похоже, они там приготовили немножко антиматерии, – сказал Алекс сухо. – Сомневаюсь, что это была прекрасная идея.

Наоми не ответила. На поверхности что-то произошло. Сенсоры показывали позицию рельсовых орудий одним горячим пятном. Никто не стрелял. Наоми попыталась связать происходящее с гибелью платформы, но мозаика не складывалась. Что-то там случилось ещё.

Пришел запрос на связь. Снова «Многоликий Князь». Наоми ткнула соединение.

– Вы что-нибудь делали? Что именно?

– У нас щё полтрюма плазмнных торпед, ага? – ответили с другого корабля. – Нам не надо. Чо, сбросить их на вашу базу с пушками? Путь вам почистим. Тут вопрос, вы-то чо сделали? Атомную рванули?

– Ничего настолько обычного, – сказала Наоми. – Спасибо, «Князь». Мы в порядке. Теперь валите.

– Да уже, – ответил корабль и сбросил соединение.

Наоми подняла луч к «Куинну». Тот ответил мгновенно.

– Мы видим, что вражеские орудийные платформы введены из строя по всей гемисфере, – сказал юноша. – У нас в распоряжении получасовое окно до появления ещё кого-нибудь на этой стороне планеты.

– Уходите, – сказала Наоми. – Нам нужно кое-что подобрать с поверхности.

Последовало долгое молчание. Наоми уже подумала, что соединение разорвалось.

– Мы – ваше сопровождение, «Росинант». Делайте что надо, мы побудем тут. Если бы нас строили для атмосферных полетов, пошли бы с вами.

– Отставить, «Куинн», сказала Наоми. – Включайте тягу – и к вратам. Это приказ.

Через секунду факел привода «Куинна» расцвел большим ярким цветком, и «Росинант» остался один в широком небе над Лаконией. Наоми огляделась. В воздухе стоял дым, но сигнализация не включалась. Амортизатор вернул в норму одну из медицинских тревог, но две оставшиеся говорили о повышенном уровне кортизола и кровяного давления. В Наоми никто не стрелял, и ей было странно.

– Алекс, – сказала она. Мы готовы садиться?

– Проверяю, – ответил он. – Блядский мусор убил нам на хер всю аэродинамику, но… Я смогу заставить все работать. Потрясет адски.

– Ты давай не пугай, – сказала Наоми. – Сажай нас. И побыстрей, если можно.

Лакония лежала под ними, укутанная в ночь. Прекрасное зрелище. Виднелось только слабое биолюминиесцентное свечение вдали, там, где суша встречалась с океаном, а всю остальную землю покрывала тьма. Светились лишь облака. Вот примерно так выглядела Земля до первого электрического фонаря. До первого спутника, первого орбитального челнока. До Марса. До Цереры. До Пояса. Сердце галактической империи до сих пор было голым, как пустыня. Оберон и Бара Гаон строили больше городов. Земля хранила больше истории. Каждое место имело свою мечту о том, чем оно хочет стать.

Мечта – слишком хрупкий материал для строительства. Титан и керамика служат дольше.

– Капитан.

Она посмотрела на Яна. Мальчишка. Может, старше ее самой во время гибели «Кентерберри» и первых шагов по палубе «Росинанта», но все же мальчишка.

– Кефилви, – сказала она.

– Хотел узнать, можно ли забрать управление связью. Я… Это моя обязанность. Если вы…

– Да, извини, – сказала Наоми, скинув связь в его станцию. – Старая привычка. Неловко вышло.

– Просто пытаюсь почувствовать себя полезным, – сказал он с неуверенной улыбкой.

– Ну что, – сказал Алекс. – Мы подошли насколько возможно. Можем, конечно, подождать ещё, но это нам не поможет.

– Сажай, – сказала Наоми.

Включились маневровые двигатели, замедляя корабль, отправляя его в падение. Алекс, стуча пальцами по экрану управления,

опустил нос «Роси» и направил его обратно, к укрытому одеялом облаков городу, который уже унесло вращением планеты на сотни километров. Маневровые взревели снова.

Меньше чем через минуту «Росинант» врезался в воздух.

Переведено: M0nt

 

Глава 48: Тереза

Тереза, зябко съежившись, заставляла себя идти дальше сквозь холод и мрак сточного канала. Хлюпающая под ногами мерзлая вода насквозь пропитала ботинки и нижние края штанин. Голые руки закоченели, пальцы начали болеть. Пуститься в побег без перчаток казалось самой страшной ошибкой из длинной череды неправильных решений.

Позади скулила Крыска.

– А я говорила тебе – ступай назад, – буркнула ей Тереза, но собака не слушала. Только жалась поближе. А за Крыской тяжело топал Джеймс Холден, доносилось его хриплое дыхание.

Слякоть под ногами загустела, стала плотной. Еще несколько шагов – и вот она уже на льду.

– Мы почти там, – сказала она.

– Там?

– У другого конца канала.

– Оттуда нас подберут?

– Нет, надо добраться до горы.

– До горы. Ясно, – сказал Холден. – Ладно.

Впереди из мрака выплыл тонкий серый овал размером с подушку. Путь наружу преграждал сугроб, но разве это помеха? Она шагнула к нему, сгребла часть снега на землю, утоптала и чуть продвинулась вперед, а затем повторила все снова. Где-то в Государственном Здании сработала тревога. Служба безопасности узнала о побеге. Остается надеяться, что начавшаяся битва отвлечет их, позволит выиграть время.

– Так ты окончательно вымокнешь, – сказал Холден.

– Так я выберусь.

После этого он замолчал.

Она выкарабкалась в мир. Позади ограда Государственного Здания, впереди дикая глушь. Холден вылез гораздо медленнее, следом выскочила Крыска. Деревья давно спрятали листву, и голые облепленные снегом стволы стояли как толпа в безликих масках. Все здесь поменялось. Вроде то же самое, а вроде и нет. Впервые ее кольнула неуверенность. Это ее территория. Она знала тут все, ей знакомы все тропы. Во всяком случае, раньше были знакомы.

Она пошла по тропке. Белые клубы дыхания с каждым выдохом густели, но быстрая ходьба отогнала холод. Пусть бы над ними грохотало сражение, пусть бы сверкали вспышки, хоть подсветили бы дорогу. Она твердила себе, что спасательный корабль уже ждет в назначенном месте. Эта мысль подгоняла.

Тропинка в лесу казалась светлее неба над головой. Снежный покров здесь был толще, почти до колен. Крыска с фырканьем прокладывала дорогу рядом с ней, а Холден тащился сзади по протоптанным следам. Все еще сыпал снег. Маленькие твердые хлопья падали ей на щеки и таяли, превращаясь в слезы.

По снегу тянулись цепочки звериных следов, а на коре одного из деревьев виднелась длинная свежая царапина, что-то искало себе пищу в толще дремлющей зимней плоти. Любопытно, на других планетах животные поступают так же? На миг показалось, последствия всего, что она делает, вот-вот ее настигнут и захлестнут, но она отогнала эти мысли. Она не вернется назад. Даже если еще можно.

Слева в лесу что-то мелькнуло, и сразу накатила паническая волна. Костяной лось прыжком пересек тропу и исчез, лишь экзоскелет его лап продолжал греметь, как горсть сорвавшихся с холма камней. Ничего особенного.

А вот и последний, надо думать, правый поворот, и тропинка начала подниматься вверх. В темноте вырисовывалась гора. То есть, не совсем гора. Артефакт. Настолько древний, что покрылся камнем. А может, его исходно таким сделали. История его уходила в прошлое так глубоко, что поросла лесом, и времена года сменяли друг друга, как дни.

Она выбралась на прогалину, где должен был приземлиться спасательный корабль. Широкая и ровная поляна с одной стороны переходила в склон, восходящий к горе вдалеке, с другой стороны с нее открывался вид на Государственное Здание. Отсюда оно казалось дальше, чем на самом деле. Под падающим снегом из окон корпусов лился мягкий свет – вид, как из сказки. Огни и рев сражения стихли, все выглядело таким мирным. Это не так, конечно, но выглядело мирным.

Вслед за ней до поляны добрел Холден. В попытках согреться он засунул руки под рубашку, пустые рукава хлопали по бокам. Он присел на корточки прямо в снег.

– Ты как?

– Подрастерял форму, – сказал он. – В следующий раз буду больше тренироваться. Один угол камеры выделю под спортзал или типа того.

Поскольку беседовать с ним ей доводилось уже не раз, она понимала, что он шутит, хотя по голосу и не скажешь. Никто другой в ее окружении так не делал, и эта манера казалась глупой, раздражала. Простой обмен репликами всякий раз превращался в загадку, которую приходилось разгадывать, чтобы понять, искренен он или нет. Она отогнала раздражение. Люди часто делали то, что ей не нравилось. Пришло время учиться терпению.

– Здесь я повстречалась с ним, – поделилась она.

– С кем?

– С Тимоти. Амосом.

– О, – произнес Холден и огляделся. Помолчал немного. – Здесь красиво. То есть, тут странно, но и красиво. Жаль, что я почти не видел Лаконии. Кроме садов.

– Я тоже. – Она уставилась в низкое, серое небо. – Где же они?

Теперь, когда деревья не укрывали их от ветра, и больше не надо было прилагать усилия, чтобы идти по глубокому снегу, снова стал донимать холод. Холден скрючился, обхватил себя руками, а голову уткнул в колени. Крыска подошла и села рядом, в карих собачьих глазах читалась тревога.

Тереза знала, что такое переохлаждение. Себя она чувствовала вроде неплохо, но Холден старше, и долгое время провел в тюрьме. Заключение ослабило его. Наверно, стоит подойти и сесть рядом. Она помнила истории о том, как люди, застигнутые зимой в степи, делают из снега укрытия и греют друг друга телами, но она так не умела. Интересно, что сделают с ней, если Холден будет мертв, когда прилетит спасательный корабль?

С горы налетел порыв холодного ветра, поднял выпавший снег, закрутил его короткими вихрями. Тереза шагнула к Холдену. Может, отвести его в пещеру Тимоти? Только до прибытия корабля. А самой вернуться, и после привести к нему спасателей. Если будут спасатели. Если все получится.

Черной змейкой просочился внутрь страх. Все получится, обязательно.

– Мне жаль, что тебе пришлось обо всем узнать, – сказал Холден.

Тереза обернулась. Она не помнила, сопровождалось ли переохлаждение бредом, но похоже, что да.

– Узнать о чем?

– Про замыслы тебя убить. Про то, что я подталкивал к этому Кортазара. Тут не было ничего личного.

Тереза глядела на него. Несчастный человек, скорчившийся в снегу. Наверно, стоило разозлиться. В последние дни она только и делала, что злилась, на всех. Но сейчас вызвать в себе ярость она не могла. Могла только жалеть его.

Ее молчание Холден принял за что-то иное. Он продолжил:

– Ты бы не пострадала. Я лишь планировал вбить клин между твоим отцом и Кортазаром. Вот и все. Ты единственная, кто мог их рассорить. Все знали, как сильно он любил тебя.

– Неужели?

Холден кивнул так медленно, словно уже превратился в лед.

– Я знал одну женщину. Много лет. Она всегда говорила: не суди о людях по тому, что они говорят. Смотри, как они поступают.

– Говорила, значит.

– Узнаю иронию. Но я наблюдал за тем, как поступает она. Как заставляет людей любить себя. Бояться себя. Второе мне не очень удалось, а вот в первом я чертовски преуспел.

– Из-за нее?

– Отчасти. Я видел, как обращался с тобой отец. Как он баловал тебя. И использовал это. Прости.

– Да ну?

– Я не раскаиваюсь. Просто извиняюсь.

– Извиняешься за то, что в следующий раз поступил бы так же?

– Я бы действовал ловче, но да. Мне жаль, но это мой лучший ход.

Тереза снова посмотрела в облака. Из них, кружась, сыпал снег. Пальцы рук и ног начали гореть. Корабля по-прежнему не было.

– Все нормально, – сказала она. – Ты же враг. Поступаешь, как положено врагу. Хуже, когда так поступают друзья.

– Точно, – согласился Холден. А затем добавил: – Карт приближается.

Она прислушалась и тоже услышала. Электрическое повизгивание карта службы охраны. Поскольку снег глушил звук, карт наверно был уже совсем близко. Она оглянулась, ища, куда спрятаться, куда бежать, но снег выдаст, куда ни пойди, да и Холден бежать не в состоянии.

– Спокойно, – сказала она. – Я разберусь.

Миг спустя Холден поднялся на ноги, и Крыска обеспокоенно посмотрела на него. На собачьей морде читалось: «Может, сядешь? А то рухнешь еще». Холден почесал ей уши.

Уже слышались голоса. Разговаривали вроде двое. Или трое. Внизу, на тропе, что вела к Государственному Зданию, заплясал свет. Сквозь валивший снег быстро приближались фары. Карт выкатился на поляну и остановился. В нем сидело трое мужчин. Двое в форме охранников, такой же, как на Холдене. Третьим был полковник Илич.

Илич выпрыгнул, навел пистолет на Холдена.

– Подними руки! – прокричал он. – Живо!

– Хорошо. – Холден продел руки обратно в рукава и поднял ладони. – Я безоружен.

– Тереза, садись в карт.

– Сам садись в свой карт, – сказала Тереза. – Никуда я с тобой не поеду.

Изумленный Илич обернулся. Потом до него дошло, изумление сменилось гневом.

– А ну быстро полезай в карт, – прорычал он.

– Или что? Пристрелишь меня?

Двое охранников неуверенно переглянулись, а Илич шагнул к ней. Холдена он по-прежнему держал на мушке, но глаз не спускал с нее.

– Нет, тебя я не пристрелю. Но посажу под замок до конца твоих дней.

– Ты больше мной не командуешь, – выкрикнула ему Тереза, а Илич рассмеялся.

– Еще как командую. Это мой первейший долг. Проследить, чтобы девочка покушала. Проследить, чтобы девочка поспала. Учить ее. Общаться с ней. Да я тебе, блядь, мамочка родная, и я говорю тебе, капризная, избалованная, эгоистичная дрянь – садись в чертов карт!

– Не сяду, – она скрестила руки на груди.

Илич слегка сдулся. На секунду ей даже подумалось, что она победила.

– Сядешь, – сказал он. – Или я убью твоего пса.

Он перевел дуло пистолета ниже. Миру как будто резко убавили звук. Тереза все слышала, но словно издалека. Она ждала выстрела, уверенная, что он вот-вот прозвучит. Она бессильна что-то сделать. «Не надо, я пойду с тобой» застряло где-то в горле, слова пытались выбраться наружу, но она вся как оледенела. Ни звука произнести, ни переступить ногами. Илич склонил голову набок, сперва в одну сторону, потом медленно, по сантиметру, в другую. Перевел взгляд на Крыску, прицелился, но… выстрел так и не грянул.

Позади, у карта, что-то случилось. Тереза сперва даже не поняла, что. Охранники, что ли, сцепились друг с другом? Но один из них вдруг вывалился из карта и рухнул в снег, а драка в карте продолжалась. Краем глаза она видела, как Холден, все так же с поднятыми руками, вышел вперед и встал перед Крыской, закрывая ее собой, но Илич уже не обращал на них внимания.

– Капитан Эрдер! В чем дело? – рявкнул Илич, но никто не ответил. Только вскрикнул оставшийся в карте охранник. Потом что-то влажно хрустнуло, и крики прекратились. Все стихло. Илич сделал шаг по направлению к карту. Потом еще.

Из тени позади карта вылетел Тимоти и по снегу бросился вперед. Глаза его были черными, кожа серой. Илич выстрелил, на голых ребрах Тимоти расцвело черное пятно. Со всего маху Тимоти голым торсом врезался в Илича и повалил наземь, у того лишь ноги в воздухе мелькнули.

Все произошло слишком быстро. Непонятно, кому принадлежал пистолет – одному из охранников или Иличу, но в руке Тимоти он выглядел как игрушечный. Крыска залилась радостным лаем, завиляла хвостом, разметая снег.

Холден медленно опустил руки:

– Амос?

Тимоти – Амос – поднялся над Иличем, на какое-то мгновение замер абсолютно неподвижно, потом произнес:

– Привет, кэп. Паршиво выглядишь. – Под ним хрипло хватал ртом воздух Ильич, от жесткого столкновения у него перехватило дыхание.

– Да и ты был краше в былые времена.

– Э, сам знаешь, как оно иногда бывает. – Амос перевел взгляд темных глаз на нее. – И тебе привет, Кроха. – Он мотнул головой на снег, где все еще хрипел Илич: – Этот парень тебе друг?

Сначала Тереза хотела сказать да, потом нет, и только потом поняла, о чем он спрашивал.

– Нет, – ответила она. – Он не друг.

– Тогда лады. – И Амос дважды выстрелил. Вспышки ярче не было в целом мире.

– Как ты нашел нас? – спросил Холден. Его пошатывало.

– Следил за этим говнюком, – ответил Амос. – Всякий раз, когда он выходил за территорию. Решил, что рано или поздно, а подстрелить его надо. Вы неплохо отвлекли внимание.

– Тебе надо было его убить?

– Просто сравнял счет, вот и все. Уверен, что с тобой порядок, кэп? Видок у тебя – полный пиздец.

Десятки вопросов роились в голове у Терезы: где ты жил, как ты выжил без своих вещей, как сильно ты пострадал, почему ты не умер… но изо рта вырвалось только:

– Тебе не холодно?

Амос посмотрел на нее, задумался. Снежинки падали ему на голую грудь и таяли. Дыра в ребрах, куда его подстрелили, не кровоточила. Секунду спустя он пожал плечами:

– Жить буду.

Прежде чем Тереза успела сказать что-то еще, откуда-то сверху обрушился мощный, оглушающий рев. Сперва она решила, что на них идет лавина. И даже представила, как всех их сметает тоннами сошедшего с горы снега. А потом увидела огни в небе.

Амос взял ее за локоть, наклонился ближе и проорал в ухо:

– Надо отойти в лес.

Она дала увести себя, Холден с Крыской следовали сразу за ними, и тут из облаков вывалился огромный корабль. Выхлопы его маневровых в мгновение ока расплавили на поляне весь снег, сдули карт охраны прочь. Тереза спряталась за деревьями, прикрыла уши руками, но рев прекратился, и Амос тронул ее за плечо.

Это был быстроходный фрегат. Старая марсианская модель. На боках многочисленные заплаты из разных материалов, как лоскутное одеяло. Вокруг корпуса клубился пар, потрескивал остывающий металл и углеродно-силикатный каркас. С чувством благоговения, радости и глубокого удовлетворения Тереза шагнула к кораблю. Она справилась.

Раскрылся шлюз, выглянул человек в форме без опознавательных знаков, принялся всматриваться во мрак и клубящийся снежный туман.

– Есть кто? – позвал он.

– Алекс? – закричал Холден.

В ответ почти буднично прозвучало:

– Ох ты ж, блин.

Из шлюза опустилась хлипкая металлическая лестница. Холден первым полез наверх, сперва пошатываясь, но чем выше он поднимался, тем тверже ступал. Крыска беспокойно заметалась у подножия лестницы.

– А я про что, – сказала ей Тереза. – Вот потому-то я и говорила, оставайся дома.

– Полезай, – сказал Амос. – Я возьму ее.

Тереза взялась за блестящий металл и покарабкалась вверх, навстречу протягивающим руки чужакам, готовым подхватить ее и втянуть на борт. Амос поднимался следом, балансируя без рук, потому что нес собаку. Черная рана в боку, казалось, нисколько его не беспокоила. Поджидавший их человек засмеялся, увидев Крыску, и та робко вильнула хвостом.

Помещение выглядело так, словно лежало на боку, Холден с лысым смуглым мужчиной обнимались и улыбались друг другу. Тимоти... нет, Амос втянул лестницу внутрь, и дверь шлюза закрылась.

Она готовилась к этой минуте. «Я Тереза Дуарте, я возвращаю вам этого пленника в обмен на то, что вы вывезете меня из Лаконии». Но теперь, когда момент настал, никаких речей не понадобилось.

– Поднимайтесь на летную палубу, – сказал смуглый. Холден назвал его Алексом. – Пора уносить ноги, но я с вас двоих, сукины вы дети, глаз теперь не спущу.

Тереза последовала за ними, не зная, что еще делать. Амос вместе с ней прошел через боковую кабину лифта на летную палубу. Там ждала красивая немолодая женщина с вьющимися седыми волосами, почти занавесившими глаза. Увидев Холдена, она судорожно вздохнула. Пленник взял ее за руку.

– Так, – скомандовал Алекс. – Всем пристегнуться. Валим с этого комка грязи.

Вокруг зазвучали одобрительные возгласы, и Тереза к собственному удивлению, присоединилась к ним. Амос тронул ее за плечо и подвел к старому, сомнительно выглядящему амортизатору.

– Пристегнись-ка, Кроха. У меня есть идейка, что делать с ней, – он ткнул большим пальцем на Крыску. – Так что оставайся здесь с Наоми и капитаном.

– Наоми, – повторила Тереза. – Так это Наоми Нагата?

– А это «Росинант», – подтвердил Амос. – И хоть остальная часть команды мне незнакома, но, так или иначе, а мы дома.

И он ушел, уводя Крыску куда-то в брюхо корабля, а она осталась смотреть на монитор. Все странно, как во сне, но в то же время обыденно, будто заходишь в мало знакомую прихожую. Она здесь. Она улетает.

Корабль вздрогнул, зашипел и начал подниматься.

– Хочешь, запалю главный двигатель? – спросил Алекс, перекрикивая рев включенных маневровых. – Снесу к чертям весь дворец, если скажешь.

– Нет, – ответил Холден, – оставь. Там у нас остались друзья. Элви, например.

– О, – сказал Алекс. – Надо подобрать ее?

– Нет. Она там, где должна быть.

«Росинант» стартовал, вдавливая Терезу в прохладный голубой гель амортизатора. Корабль, поднимаясь, дрожал и гудел, а затем, когда они отошли от земли достаточно высоко, послышался новый, более глубокий гул, и они взмыли вверх. Во тьму космоса. Все осталось позади. Она закрыла глаза, пытаясь понять, что чувствует. Чувствует ли хоть что-нибудь, или, наоборот, все разом.

Родной дом и все, кого она знала, остались позади, но она не захочет сюда вернуться, она это твердо знала. Принцесса вырвалась из Волшебной Страны.

Резко зазвенел звонок тревоги и пилот, Алекс, тут же грязно выругался. Она оглянулась и увидела, что лицо его стало пепельно-серым.

– Алекс? – спросила женщина.

– Нас взяли на прицел, – ответил Алекс. – Мы слишком задержались. Это «Вихрь».

Переведено: grassa_green

 

Глава 49: Наоми

Поскольку «Росинант» был сконструирован, чтобы садиться на брюхо, на мостик Холден вошел по стене. Он похудел. Не просто похудел, он выглядел так, словно проболел несколько месяцев. Морщины вокруг рта стали глубже, и улыбка светилась не привычной легкой радостью, а, скорее, удивлением, что что-то хорошее еще случается. Он казался глубоко уязвленным, но и только. Не сломленным. Нисколько не сломленным.

Он встретился с ней взглядом, и в груди у нее что-то отпустило. Она судорожно вздохнула. Джим взял ее за руку. Она уже и не думала, что это когда-нибудь произойдет, и вот он снова прикасается к ней.

– Привет, – произнес он очень тихо, только для нее.

– Привет, – шепнула она.

Амос, шедший следом, выглядел странно. У него была серая кожа и черные глаза. Ей доводилось видеть, как молодежь на «Палладе» так же красится и татуирует склеры, но Амос не производил впечатления ярого модника.

А еще он тащил на руках большого черного пса с озадаченной седой мордой. Девочка рядом с ним показалась знакомой, но кто она, Наоми не могла вспомнить. Ладно, выслушивать рассказы будем позже.

Алекс забрался в амортизатор, усмехнулся.

– Так. Всем пристегнуться. Валим с этого комка грязи.

Команда радостно загудела, не то чтобы опьянев от успеха, но, пожалуй, слегка навеселе. А может, опьянела только она. Холден скользнул в другой амортизатор, держась поближе к девочке. Как бы защищая ее.

Корабль медленно выровнялся в нормальное, вертикальное положение.

– Хочешь, запалю главный двигатель? – спросил Алекс. – Снесу к чертям весь дворец, если скажешь.

Не успела Наоми ответить, как Холден уже распорядился:

– Нет, оставь. Там у нас остались друзья. Элви, например.

– О. Надо подобрать ее?

Холден отрицательно помотал головой, хотя Алекс на него не смотрел.

– Нет. Она там, где должна быть.

Он не пробыл на корабле и пятнадцати минут, а уже командовал, как капитан. Укажи она на это, и он пришел бы в ужас. Стал бы извиняться, и в иной ситуации она, возможно, ждала бы извинений. В конце концов, она глава подполья, координатор этой кампании и сотен других операций. Но счастье от того, что он вернулся, что все – она, Алекс и корабль – совсем как прежде, казалось просто невыразимым. Все равно что проснуться после долгого ночного кошмара и обнаружить, что то был всего лишь сон.

За всю ее долгую жизнь это, пожалуй, самый прекрасный момент.

Но он не мог длиться вечно.

Алекс вел корабль в атмосфере Лаконии, скользя над поверхностью, временами поднимаясь, чтобы не задеть выхлопом кого-нибудь внизу. Когда включился главный двигатель, они взмыли ввысь, промчались сквозь верхние слои атмосферы и выскочили под свет лаконианского солнца. Пока Алекс прокладывал курс к кольцевым вратам, Наоми проверила тактическую карту своего флота. Тяга, на которой все шли, была сущим наказанием. Буквально на пределе человеческих возможностей, но только так можно было снизить риск, что лаконианские корабли доберутся до них. А сами вражеские корабли...

Она вывела на экран изображение эсминцев и линкора класса «магнетар». И словно увидела у себя на руке сороконожку. Сработавшая тревога скальпелем полоснула по радости и веселью.

– Алекс?

– Нас взяли на прицел. Мы слишком задержались. Это «Вихрь».

Наоми наложила сенсорную ленту на тактический дисплей. Без увеличения «магнетар» пока был почти неразличим. Всего лишь мелкое темное пятнышко в центре неподвижной звезды, его шлейфа. При увеличении, однако, угадывалась та же жуткая, почти органическая форма, что и у «Бури». Бледный костяной позвонок невообразимо огромного животного. Такой корабль поставил на колени два флота. У одинокого фрегата с практически истраченным боезапасом не было ни единого шанса. Вся радость Наоми рассыпалась в прах. Как знать, позволит ли ей Дуарте видеться с Джимом, когда они окажутся в тюрьме? И будет ли у них возможность сдаться? Сражение с планетарной обороной измотало четыре корабля, а одному из них стоило жизни. Может и двум, как выяснится в ближайшие несколько минут.

По крайней мере, «Вихрь» последний из «магнетаров», других построено не будет. Она уничтожила строительные платформы, так что все не зря. И если ей суждено погибнуть… если всем им суждено погибнуть, Бобби все равно одобрила бы. Жертвы того стоили.

– От «Вихря» входящий луч с запросом на связь, – сообщил Ян. Голос его даже почти не дрожал.

– Принимай, – распорядилась Наоми, и Ян оглянулся на нее. В глазах его явно читалась неуверенность. Он не понимал, что она собирается делать: сдавать их всех или вести на смерть. Она и сама пока не знала. – Живее, Кефилви. От промедления лучше не станет.

Переговорщиком он оставил Наоми, но входящее сообщение вывел всем на личные дисплеи. То ли хотел надавить на нее, позволив команде следить за разговором, то ли просто напортачил от волнения, непонятно. Но это не имело значения.

На экране появилась темнокожая молодая женщина с прямыми, коротко стрижеными волосами. На ней была синяя лаконианская военная форма с адмиральскими знаками отличия, по стилю похожая на марсианскую. Ярость в глазах женщины лишила Наоми последней надежды.

– Я адмирал Сандрина Гуджарат, командир лаконианского линкора «Голос Вихря». У вас тридцать секунд на то, чтобы заглушить ядро, деактивировать системы вооружения и открыть нам входной шлюз. Откажетесь выполнить то, что вам говорят, и я уничтожу ваш корабль.

Тридцать секунд. Наоми с вызовом вздернула подбородок. Если ее возьмут в плен, то, в конечном итоге, выпытают все, что она знает. Сети и связные контакты в десятках звездных систем. Долгосрочные планы, стратегии. Все, что было создано ею, когда она работала на Сабу, и все, что было создано потом, когда она заняла его место. Для врага она ценный ресурс. Корабль и ее люди, затаив дыхание, ждали, что она решит – сдаст их или отправит на смерть. На нее словно навалилась сотня g и пополам с невесомостью.

Но ответивший голос принадлежал не ей. Он вообще был ей незнаком.

– Нет, адмирал Гуджарат. Никто не будет уничтожен. Вы немедленно отступите.

Глаза Гуджарат расширились от гнева, но все же в них мелькнуло замешательство. Наоми вытянула шею и посмотрела на заговорившую девочку. Та из своего амортизатора жестами просила переключить переговоры на нее. Поколебавшись секунду, Наоми согласилась. Когда «Роси» вывел изображение девочки на монитор, лицо лаконианской адмиральши побледнело.

– Вы знаете, кто я, адмирал?

– Я не… Дочь высокого…

– Да, дочь высокого консула и наследница, – отчеканила девочка. – Теперь вы в курсе. Хорошо. На «Росинанте» я по требованию отца. Ваша угроза нелепа, приказываю немедленно вернуться к предписанной вам миссии по защите родного дома.

Девочке нет и шестнадцати, а в голосе уже слышно высокомерие. Наоми обернулась к Джиму и спросила одними губами: «Правда, что ли?». В ответ он «пожал плечами» астерским жестом – руками.

– Мисс, – забормотала адмирал, непроизвольно склоняя голову, – вы не… Я не знала... Все это очень необычно, мисс. Боюсь, я не могу позволить этому кораблю уйти.

Девочка демонстративно закатила глаза:

– А как же протокол? У вас есть протокол безопасности?

– Простите?

– Если я окажусь в беде, если меня будут удерживать против воли, угрожать... и все такое. Существует ли фраза, которую я должна произнести, чтобы намекнуть на это? Что-то безобидное, что можно вставить в любой разговор, не привлекая внимания похитителей?

– Я… Ну…

– Простой вопрос, адмирал. Да или нет? Ну, давайте же, это не трудно. – Если она продолжит в том же духе, «Вихрь» точно разнесет их на атомы, из одного лишь желания избавиться от нахалки.

– Такая фраза существует, мисс, – ответила адмирал Гуджарат.

– А я ее произнесла?

– Нет.

– Тогда остается признать, что я здесь не по принуждению. Кое-что происходит между высоким консулом и лидером подполья, и оно доверено мне, не вам. Доходит? Возвращайтесь на свой пост!

Женщина на экране распрямила плечи:

– У меня приказ адмирала Трехо, в котором…

– Стоп, – оборвала девочка. – Как его зовут?

– Кого?

– Адмирала Антона Трехо. Как его фамилия?

– Трехо?

– Точно. – Девочка наклонилась ближе к камере, так что ее лицо заполнило весь экран, и произнесла с тихой, едва сдерживаемой яростью: – А моя – Дуарте!

– Прошу прощения мисс, – настаивала адмирал. – Но я не могу отпустить этот корабль.

– Нет? Тогда расстреляй меня нахер. – Она разорвала соединение и обернулась к Алексу, который таращился на нее, разинув рот. – Можем уходить. Сейчас она напугана до полусмерти.

– Готовимся к высокой тяге, – объявил по общекорабельной связи Алекс, а девочка кивнула и откинулась на спинку амортизатора.

– Джим? – спросила Наоми.

– Угм, – отозвался он. – Вот уж действительно странный день.

* * *

– Мы думали, ты погиб, – зайдя в лифт, сказала Наоми.

Амос моргнул жуткими черными глазами и пожал плечами.

– Да я вижу, босс. Ну, что могу сказать? Извиняй.

Восемь часов на полной тяге вывели их за пределы досягаемости «Вихря». Пятнадцать часов – и расстояние между ними и линкором увеличилось настолько, чтобы почувствовать себя в безопасности. Не в полной безопасности, конечно, но теперь она могла позволить себе оставить командный мостик, переосмыслить все, что произошло, выслушать истории про то, как вернулись Джим и Амос. И каким боком тут вписалась Тереза Дуарте.

А им, в свою очередь, поведать о том, что случилось за время их долгих скитаний. Об утратах. Теперь, когда все четверо снова собрались вместе, Алекс вызвался провести церемонию. Вселенная как раз предоставляла шанс, и Алекс боялся, что если его не использовать прямо сейчас, шанс ускользнет навсегда. И вот Наоми с Амосом снова вместе направлялись к шлюзу, как будто прошлое вернулось. Но оно вернулось другим.

Амос странно изменился. Кожа выглядела бледной и одновременно темной, как тонкий слой белой краски поверх черной. Глаза наполнены чернотой, и двигался он как-то непривычно. Но само то, что по прошествии стольких лет мысли о нем не несли тревоги и печали, превращало его перемены не более чем в занятный факт. Несравнимо с тем горем, которое терзало ее прежде. Когда она думала, что потеряла его.

– Я бы раньше вызвал вас, но... Короче, не готов был уйти. Решил немного погодить.

– Что случилось?

Он пожал плечами:

– То одно, то другое. Но вернуться здорово.

Лифт остановился, и она вышла. Амос следовал на шаг позади.

– Ты стал другим.

– Точняк, – дружески улыбнулся он. Сказано было ну совсем по-амосовки. В старой, знакомой манере.

– Бомба не сработала? – поинтересовалась она.

– Не, с бомбой ништяк.

– Так почему же ты не выполнил задание? Я не укоряю, просто… Что заставило тебя передумать?

Амос замер на мгновение, будто прислушивался к чему-то неслышному ей.

– Познакомился с малявкой, – сказал Амос. – Убивать ее показалось совсем поганым делом. Решил, что, пожалуй, неправильно это. – Он пожал плечами.

Наоми порывисто шагнула к нему, обняла. Все равно что обнимать стальную балку.

– Как хорошо, что ты вернулся.

Алекс и Холден стояли у внутренней двери шлюза. Алекс переоделся в форму марсианского военного флота. Осколок другой эпохи. Джим был в белой форменной рубашке. Волосы он вымыл и зачесал назад. Он выглядел торжественно и печально.

Гроб в шлюзе был всего лишь оболочкой, обычным мешком для трупов со слегка затвердевшими боками. И он был пуст.

– Мы всегда так делали, – начал Алекс, когда все собрались. – Когда теряли кого-то, а тело не могли найти. Но у нас будет миг прощания.

Он опустил глаза в палубу. Джим тоже. Лицо Амоса стало угрюмым, как всегда в подобные моменты. А ее захлестнула смесь разнообразных чувств. Радость вперемешку с печалью, и облегчение, и пустота утраты, которую уже ничем не заполнишь.

Алекс откашлялся и вытер глаза тыльной стороной ладони.

– Бобби Дрейпер была одним из лучших моих друзей. Настоящий морпех, до мозга костей. На том стояло все, что она делала. Она была отважной и благородной, она была сильной. Дьявол, а не капитан. Помню, как когда-то Фред Джонсон пытался сделать из нее посла, а она вместо того, чтобы играть в политика, называла вещи своими именами. Она всегда была такой. Бралась за невозможное и делала его возможным.

Он глубоко вздохнул, приоткрыл рот, собираясь продолжать, потом закрыл и покачал головой. Теперь и Джим заплакал. И она тоже. Новые черные глаза Амоса задвигались, словно читали невидимые строчки в воздухе, и он вздернул подбородок.

– Крутая была, – сказал он, потом помолчал немного и кивнул, удовлетворенный.

– Нам будет ее не хватать, – сказала Наоми. – Отныне и навсегда.

Они постояли минуту в тишине, потом Джим шагнул вперед и запустил открытие наружной двери. Когда та открылась, маленькие химические ускорители подкатили гроб к краю шлюза. А потом он исчез. Джим снова закрыл шлюз, развернулся, шагнул к ним и обхватил ее с Алексом руками. А миг спустя она почувствовала, как на плечи легла солидная тяжесть амосовской руки. Все четверо стояли, обнявшись, под гул и грохот «Росинанта». И стояли так еще очень долго.

* * *

Те из кораблей ее маленького разношерстного флота, которые были ближе к кольцевым вратам, прошли сквозь них задолго до того, как «Роси» одолел половину солнечной системы. Алекс вел корвет на изнурительной тяге, балансируя между оставшейся реактивной массой и расстоянием до системы Госснера, где находилась дружественная снабженческая база. А если они прерывали тягу чуть чаще и шли не так ходко, чем когда входили в систему, то лишь потому, что хотели поберечь топливо. А еще потому, что «Вихрь» с когортой эсминцев так и болтался возле Лаконии, сбивая торпеды и камни, которые люди Наоми направили к планете по длинной траектории. Только через три дня полного хода к вратам, кто-то где-то отрастил, наконец, яйца, чтобы отдать приказ, и «Вихрь» запустил полдесятка торпед вслед уходящему «Роси». ОТО легко с ними расправились, и больше «Роси» никто не преследовал.

За время, которое они провели в тяге, Наоми рассчитала безопасный транзитный график и по лучу передала его другим кораблям. От начала и до конца кампании они потеряли тридцать два корабля и почти двести жизней. Вернули Джима и Амоса, приобрели Терезу Дуарте и уничтожили завод по производству высокомощного военного флота Лаконии. «Вихрь» по-прежнему оставался страшной машиной-убийцей, способной завоевать любую звездную систему. Но то был один-единственный корабль. Уйти воевать через кольцо и оставить Лаконию без защиты он не мог. Теперь он на привязи.

«Шторм» добрался до кольца и, прежде чем пройти, передал Наоми официальное приветствие: Джиллиан Хьюстон возвращает корабль на станцию «Дрейпер» и ждет новых указаний. Это стало неожиданностью. Наоми так много умственной энергии потратила на завоевание победы, что совершенно не задумывалась о том, что будет делать после. Освобождение от Лаконии еще не означало… наверно не означало, что Транспортный Союз вернется к фактическому правлению. Во-первых, станции «Медина» больше нет, и создать постоянную базу в пространстве колец теперь невозможно. Во-вторых, все торговые и управляющие структуры Лакония давно заменила своими собственными.

Но все же были варианты. Удушающей хватки, как раньше, в пространстве колец больше нет, и там можно поместить сеть дешевых, легко заменяемых реле, передающих сведения о входящем и исходящем трафике. Это даст возможность судам до перехода высчитывать шансы превратиться в летучих голландцев. Если люди будут знать, что могут не выйти с другой стороны, то ходить через кольцо рискнут не все. Надо предоставить им полную информацию, и пусть решают сами. Но это проблема на потом. А пока она лишь смотрела, как шлейфы кораблей, разбивших Лаконию, касаются врат и исчезают один за другим, и твердила про себя: «Только бы прошли. Только бы прошли».

В перерывах между ускорениями экипаж праздновал и, к сожалению, переругивался. В период предбоевых волнений Ян Кефилви и еще один молодой человек, инженер по имени Сафван Корк, успели переспать, и теперь вступили на тернистый романтический путь выстраивания дальнейшего житья. Она старалась не вмешиваться, но однажды увидела, как Джим, сидя в опустевшем торпедном отсеке, выслушивает плачущего Яна. Это показалось очень правильным.

Корабль был всего в трех тысячах километрах от кольца, они уже шли на торможении, чтобы после перехода располагать временем и пространством для маневра, а не просто шлепнуться о ту сторону сферы и исчезнуть. Силы Лаконии их не преследовали. Даже торпед дальнего диапазона не запускали.

Тереза Дуарте оказалась потрясающим человеческим существом. Наоми попыталась наладить с ней контакт, но только однажды. Была передышка, Алекс вел их на мягкой четверти g, и Наоми собралась поужинать. Она все никак не могла привыкнуть к столпотворению на камбузе. По ее мнению «Роси» предназначался только для шестерых.

Тереза одиноко стояла у стены, с миской лапши в одной руке и палочками для еды в другой. Волосы она стянула на затылке, отчего ее лицо казалось жестче, чем обычно. Рядом никого. Никто с ней не заговаривал. Наверно, люди просто не знали, что сказать.

Наоми наложила себе в миску белых кибблов и уселась напротив девочки. Тереза подняла глаза, во взгляде мелькнуло раздражение, но она его быстро спрятала.

– Не помешаю? – спросила Наоми.

– Это твой корабль. Садись, где хочешь.

– Немного непривычно в подобном месте, да?

Тереза кивнула. Наоми откусила кусочек киббла, думая, что дальнейший ужин пройдет в молчании. Тереза покачала головой.

– Повсюду люди. И некуда уйти. Дома я могла побыть одна. Здесь никто никогда не бывает один.

– Ну, есть способы. – Наоми вспомнила про свой контейнер. – Но обычно тут меньше народу. Это сейчас слегка многолюдно.

– Экипаж рассчитан на двадцать два человека.

– Мы обычно обходились шестью. Иногда четырьмя.

– Мне здесь не нравится, – заявила Тереза и собралась уходить. – Когда прибудем, поищу себе другое место.

И ушла, не сказав больше ни слова. Миску с недоеденной пищей в утилизатор она не выбросила, поэтому Наоми, закончив ужин, прибрала за обеими и направилась по коридору к своей каюте.

К их каюте.

Джим лежал на койке-амортизаторе. Его комбинезон под мышками и на спине взмок от пота. Он посмотрел на нее и покачал головой.

– Я никогда, никогда не приду в форму. Я просто жалок.

– Ты поправишься, – пообещала она и прилегла рядом. Койка подстроилась под ее вес. Каждый раз, видя Джима, Наоми боялась поверить собственным глазам. Боялась поверить, что он действительно вернулся, что это не сон и не временная передышка. Ведь в любой момент вселенная могла отобрать его снова. Со временем становилось лучше, но полностью это вряд ли пройдет.

– Видела на камбузе твою подругу, – рассказала она. – По-моему, привыкать ей тяжело.

– Ну, только что она была единственным ребенком божественного императора всея галактики, а теперь жует овсянку на антикварном корвете. Перемены не из легких.

– Что будем делать, когда доберемся до базы? Ты же понимаешь, она слишком важна, чтобы просто отпустить ее, верно?

– Не знаю, как заставить ее остаться. Не можем же мы бросить ее в тюрьму. Но есть другие варианты.

– Какие?

– Не все марсиане ушли тогда с Дуарте. Наверняка отыщутся ее родственники. Если повезет, кто-то из них окажется психологом или консультантом. Или… Не знаю… Управляющим реабилитационного центра.

– А если нет?

– Если нет, тогда мы это организуем. В конце концов, копни поглубже, и выяснится, что все мы друг другу родня. Так что притормозим, пока к ней не подключатся нужные люди.

– Рассуждаешь, как Авасарала, – сказала Наоми.

– Я часто думаю о ней. Как будто маленькая версия Авасаралы живет у меня в голове. У тебя такое бывает?

– Знакомое чувство, – сказала Наоми. И немного спустя: – Терезе нужно не место, где жить, и не какие-то мутные родственники. Ей нужна любовь.

– У нее была любовь. Отец любил ее. По-настоящему любил. Чего у нее не было – так это чувства меры.

– А теперь ты притащил ее сюда.

– Она сама сюда притащилась, – поправил он. – Как и все мы. И для каждого из нас это был тот еще геморрой. Перерастать семью непросто и в гораздо лучших обстоятельствах. А сейчас обстоятельства далеко не лучшие.

Она лежала, удобно устроившись в его объятьях. Он весь пропотел, но ей было плевать. Кончиками пальцев она провела по его лбу, потом вниз по щеке. Он повернул голову, подставляясь под ласку, как кошка, которая хочет, чтобы ее погладили.

– Думаешь, с ней все будет хорошо? – спросила Наоми.

– Без понятия. Может, да, может, нет. В любом случае, теперь это зависит от нее. Хотя я уверен, она со всем разберется. Для нее это победа. А мы поможем, если получится. Если она позволит.

Прозвенело предупреждение. Через пять минут они войдут во врата. Джим вздохнул, встал и принялся переодеваться в свежую одежду.

– Как насчет тебя? – спросила Наоми.

– А что насчет меня?

– С тобой все будет хорошо?

Джим улыбнулся, и лишь легкий оттенок усталости виднелся в его глазах. Легкая грусть.

– Я разыгрывал долгую, трудную, проигрышную партию, и я победил. После того, как я победил, я вернулся домой. А завтра утром я проснусь подле тебя. У меня все просто идеально.

Переведено: grassa_green

 

Глава 50: Элви

Спустя день после побега Терезы, Элви коротала предрассветные часы, просматривая трансляции. Как только стихли бои, даже до того, как раненых отделили от мёртвых, история начала обретать форму. Государственные новости и данные отчетов, увиденных Элви позднее, повествовали о каких-то совершенно разных битвах. Сепаратистские группировки террористов, каждую из которых отследили на пути побега к вратам, отброшены непреодолимой силой лаконианского флота. Или – враг достиг всех очевидных целей, и убрался восвояси. Сеть платформ с орбитальными пушками и наземные рельсовые орудия успешно защитили Лаконию от отчаянной и самоубийственной атаки. Или – исходное предположение, что платформы и наземные орудия поддержат флот в бою, в пылу момента было проигнорировано, и потери противника оказались хоть и реальными, но совсем не катастрофическими. Враг бежит, и для окончательного устранения угрозы требуется чуть больше, чем лёгкая зачистка. Или – в обозримом будущем «Вихрю» придётся торчать у планеты, пока горстка эсминцев будет охотится за заблудившимися торпедами и летящими в планету скалами, ведь и то, и другое, может нанести непоправимый ущерб.

И самая вопиющая ложь – способная посрамить все остальные – что строительные платформы удалось спрятать до того, как до них добрались террористы, и благополучно развернуть в секретном месте, защищённом от дальнейших атак. Другие боевые истории ещё хоть как-то могли сойти за экстремальные трактовки реальных фактов, но строительных платформ больше не было. Как не было никакой версии реальности, подкреплявшей государственные заявления о том, что они уцелели. Бывшие верфи Лаконии стали грудой мусора, рассеянной по орбите над планетой, и никакая королевская конница или рать не сумела бы собрать их обратно.

Добавьте сюда всё, о чём новостные ленты просто не упоминали: что скоростной фрегат приземлился почти рядом с Государственным Зданием. Что дочь высокого консула сбежала с врагом – поистине новейшее слово в истории подростковых бунтов. Что заключённый, содержавшийся в Государственном Здании, также сбежал.

Или сбежал по крайней мере один...

– Майор? – позвал её молодой человек. – Адмирал Трехо готов с вами встретиться.

На диванах и стульях в широком пространстве вестибюля, украшенном колоннами цвета песчаника, легко разместилось бы человек сто. Элви была здесь одна.

– Доктор, – поправила она.

Молодой человек смутился.

– Прошу прощения?

– Я предпочитаю, чтобы меня называли доктор. Майор – всего-лишь почётное звание. А моя докторская степень заслужена.

– Да, доктор Окойе. Разумеется. Адмирал...

– ...готов со мной встретиться, – закончила она, поднимаясь, и одёргивая тунику. – Ведите.

Встретились они не в привычной переговорной. Ни тебе формальных столов, ни объемных экранов, ни маленькой толпы придворных, пресмыкающихся перед государственной властью, и интригующих ради своего места в ней. Только она и Трехо в закрытой столовой. Перед ним стоял простой завтрак – кофе, фрукты, сладкая выпечка, и такой же набор ожидал её. Окно, шириной почти со всю стену, выходило на заснеженные холмы и равнины до самого горизонта. Мысль о том, что ещё недавно всему этому грозило разрушение, казалась почти непристойной. И то, что встреча проходила не в подземном бункере повышенной защиты, напоминало ещё одну ложь.

– Адмирал, – поприветствовала она, усаживаясь. Молодой человек тут же исчез, и Трехо сам налил ей кофе.

– Мы нашли Илича, – сказал он вместо приветствия. – Ну, в любом случае, его тело. Сепаратисты убили его, и ещё двух охранников.

Элви прислушалась к своим чувствам. Умер знакомый – вдумчивый мужчина, профессионал, её сослуживец. И больше она его не увидит. Она теряла коллег и раньше. В университетские времена, задолго до получения майорского звания, трое преподавателей с её факультета умерли за один семестр. Она потеряла большую часть научного персонала «Сокола», и та потеря была по-настоящему опустошающей. А эта – нет. Вместо шока и грусти она чувствовала только океаническую глубину негодования. Элви не понимала даже, в чей адрес. Дуарте. Трехо. Холдена. Всех вместе.

– Печально, – сказала она только потому, что требовалось что-то сказать.

– Он был верен империи, – сказал Трехо. – Несмотря на все недостатки, он был верен.

Элви не знала, что ответить, и просто промолчала.

– Наша ситуация в очередной раз изменилась, – сказал Трехо, и подул на свой кофе. Он не просто выглядел обессиленным. Он выглядел на десяток лет старше себя самого в день прибытия, когда всё только начало безвозвратно ломаться. Ещё пара таких лет, и Трехо будет смотреться старейшим из живущих, независимо от возраста. Элви вспомнилась легенда о тех, кто желая вечной жизни, забывал попросить в придачу и молодость. В той истории они постепенно сморщивались и усыхали до размеров цикады. Интересно, понял бы Фаиз, о ком та легенда.

Трехо всё ещё ждал комментария, а Элви не понимала, что он хочет услышать, и ей было всё равно.

– С вами всё в порядке, майор?

– Доктор, – сказала она. – Думаю, будет лучше называть меня доктор. И я в порядке. Просто навалилось всего в последнее время. Уверена, вы понимаете.

– Разумеется. Кому ещё понять, как не мне. Строительные платформы. Каркасные луны, так их назвали. Они-то и привлекли внимание высокого консула к Лаконии. Вы знали? Он нашёл их в отчетах первой волны зондов, сразу после открытия врат. На одной верфи даже осталось что-то похожее на недостроенное судно.

– Я слышала истории, – ответила Элви. Кофе был хорош. А пирожное слишком приторное на её вкус.

– Платформы – фундамент лаконианской мощи.

Да боже ж мой, подумала Элви. Неужто он всегда был таким ханжой, а она не замечала? Или сейчас она просто слишком раздражена?

– Они украли у нас цель, – сказал он. – Отдаю им должное. Исполнили грязный трюк, а мы купились. Всего раз, и это больше не повторится. Мне нужно, чтобы вы отложили все свои исследования. До поры до времени. Знаю – вы собираетесь сказать: «ещё один приоритет».

– Да, пожалуй, с этого я бы и начала.

– Потеря платформ – это потеря самых мощных кораблей в истории человечества. Потеря производства антивещества. Регенеративных резервуаров. Без них мы теряем способность распространять свою власть за пределы системы. Неважно, воюем мы с террористами или с тем, кто стоит за вратами – эта способность нам необходима.

– Так что? То, чем стал высокий консул, откладывается? Выяснение природы врага и странных атак на все системы, откладывается. Секрет бессмертия тоже откладывается?

– Я слышу ваше разочарование, и разделяю его, – сказал Трехо, – но факт остаётся фактом…

– Да нет, я переживу. Но изготовление груды оружия не первоочередная задача, – Элви вынула комп, открыла заметки, и передала Трехо. – Видите? Вот мой главный приоритет.

Трехо нахмурился, словно она подсунула ему какое-то особо неприятное насекомое.

– Система Адро?

– Большой зелёный алмаз, который, похоже, хранит данные обо всей цивилизации протомолекулы. От взлёта до падения. И наилучших результатов в исследовании я бы добилась на отремонтированном «Соколе», укомплектованным специально отобранной командой. У меня есть несколько кандидатур. Я перешлю вам список.

– Доктор Окойе...

– Я понимаю, что не в состоянии принудить вас. Но я предпочитаю думать, что все проблемы, которые мы пытаемся решить, связаны, и это, – она указала на схему огромного алмаза – больше похоже на Розеттский камень, чем что-либо другое. Им-то я и займусь. По моему профессиональному мнению, в этом гораздо больше смысла, чем в попытках устроить взрыв помощнее, или в погоне за источником вечной молодости.

Трехо отбросил терминал. Его кофе выплеснулся за край чашки, запятнав белую манжету.

– Идёт война...

– Да, это вы тоже должны исправить.

– Простите?

– Война должна перестать идти. Отправьте подполью корзину с фруктами, или ещё что. Начните мирные переговоры. Я не знаю. Всё, что сработает. Я уже говорила раньше, и повторю снова: хотите мира, проиграйте с достоинством. У нас есть проблемы и посерьёзнее.

Она доела пирожное, запила остатками кофе. Вкус стал лучше, когда к приторной сладости добавилась горечь. Трехо застыл с каменным лицом. Она встала.

– Делайте, что должны. Я собираюсь подготовиться к работе, и отправится в университетскую лабораторию. Если хотите бросить меня в тюрьму за неподчинение, или что вы там ещё делаете на своей войне, ищите меня там. А если хотите всё исправить, дайте мне знать, когда «Сокол» будет готов, и я проинформирую вас обо всём, что выясню.

Трехо не ответил. Элви коротко кивнула и ушла. Она надеялась, что станет лучше. И правда стало. Немного.

Небесный простор Лаконии очистился. Снежные тучи развеялись, ясный и свежий воздух едва уловимо пах мятным ароматом свежеразрытой лаконианской земли. Стая – или рой – каких-то созданий парил в вышине, исчезая на фоне солнца, и вновь объявляясь на пути своей коллективной миграции на юг. Организмы, ведомые температурным градиентом, концентрацией питательных веществ, или другими, более экзотическими инстинктами, не известными ни Элви, ни кому-то ещё. Пока не известными.

Однажды очередь дойдёт и до них. Если Элви сможет всё исправить.

Когда она вернулась в их комнаты, Фаиз бодрствовал. Сидя на краю кровати в мягкой хлопковой пижаме, бесплатно выданной им империей, он массировал новую ступню, как показал ему врач. На Элви он взглянул с беспокойством. Он тоже не сомкнул глаз с прошлой ночи, когда они вернулись домой замёрзшими, усталыми, и шокированными тем, что Элви оказалась пешкой в шахматной игре Холдена, в которой тот довёл её до последней клетки, и превратил в королеву.

– Ну и? Как там Трехо? – слегка саркастически, но с надеждой спросил Фаиз. – Мы изгнанники?

– Держи карман шире, – ответила Элви. – Может позже.

– Мы всё ещё можем сбежать и самостоятельно.

Он шутил только наполовину. Элви представила, как это будет. Они заберут «Сокол». Да любой корабль, на самом-то деле. И если вырвутся из Лаконии, откроются все пути. Сейчас у Трехо не хватит ресурсов для преследования. Они смогут отправиться в Солнечную систему, или в Бара Гаон, или в одну из развивающихся колоний. Оставят позади всю эту херню.

Только вот нечто прямо сейчас ищет способ уничтожить их разум. И нет лучшего места для борьбы с ним, чем здесь. Её тюрьма не Лакония, а тюремщик – не Трехо. Выбора её лишила тайна, которую обязательно надо было разгадать, и для этой работы она годилась лучше всего.

Она поцеловала своего мужа, нежно и в губы, а когда отстранилась, юмор исчез из его глаз. Они пробыли вместе так долго, успели побыть такими разными людьми. Элви знала, что изменения снова наступят. Открывалась новая глава её жизни. Все истории о страхе перед властями уходили в прошлое. Власти были сломлены. Она оставалась здесь, потому что сделала собственный выбор, и это меняло всё.

– Прости, – сказала она. – Я знаю, ты надеялся на джентльменское отступление в какое-то место, принадлежащее только нам двоим.

– Или одному из нас. Я не жадный.

– У нас этого не будет. Мне правда жаль.

Фаиз вздохнул, скрестил ноги.

– Нет так нет. Но у меня же по-прежнему есть ты?

– Всегда.

– Этого хватит, – сказал он, и похлопал по матрацу рядом с собой.

– Мне надо идти.

– Какие противоречивые сигналы.

– Я вернусь после работы.

– Сейчас ты веришь в то, что говоришь, но я тебя знаю. Обнаружится что-то интересное, ты задержишься до полуночи, а когда придёшь домой, окажется, что опять пора уходить.

– Возможно, так и будет.

– Вот почему ты всем нужна, – сказал Фаиз. – Вот почему ты нужна и мне. Когда вернёшься, найдёшь меня здесь.

– Спасибо, – поблагодарила она.

– Прости, что не смогли сбежать вместе.

– Может в следующей жизни.

* * *

Вселенная куда страннее, чем думаешь.

И не важно, насколько широко её воображение, насколько цинично, радостно и открыто, насколько предсказуемо или сумасбродно. Вселенная всегда страннее. Каждая мечта, каждая игра ума, какими бы богатыми и невероятными они ни были, неизбежно уступает истине.

Элви родилась в системе с единственной звездой и несколькими планетами. Начала изучать экзобиологию, когда та ещё была теоретической. Самой большой мечтой новоиспеченного доктора наук было получить научную стажировку на Марсе и, может быть, – вершина самых смелых надежд – найти там веские доказательства независимого развития жизни. Она не представляла задачи важнее и поразительней. В научную историю она вошла бы женщиной, обнаружившей живые структуры, пришедшие откуда-то, кроме Земли.

Теперь та мечта казалась исчезающе незначительной.

В лабораториях она завела долгую беседу с Очидой. Ей хотелось получить краткое изложение всех исследований: где проводятся, кто возглавляет проекты, что они думают по поводу экспериментальных схем. Даже после смерти Котразара она не вела себя, как глава собственных лабораторий. Теперь же это смотрелось естественно, и Очида не возражал, что, вероятно, было лучшим подтверждением.

Во всяком случае, он рассказал ей всё, что она хотела знать, а Трехо не послал своих охранников, чтобы утащить её в тюрьму. Так что она эффективно контролировала самый передовой исследовательский центр в истории человечества. Если десятилетия академической науки и научили её чему-то, так это тому, что власть означает политику.

– Мы кое-что поменяем, – сказала она. – Мы закрываем Загон.

Очида даже остановился. Указание Элви, что отныне всем научным командам предписывается ходить на руках, и то не изумило бы его больше.

– Но протомолекула... Поставки...

– Нам хватит, – сказала она. – Будет лишний повод собрать то, что осталось от строительных платформ.

– Но... заключенные. Что нам делать с ними?

– Мы не палачи. И не должны ими быть, никогда. Когда придут охранники, скажите им, что мы больше не принимаем переводы в Загон. Если Трехо хочет ставить людей к стенке, и расстреливать, я не могу его остановить. Но могу сказать совершенно точно – мы это не поддержим. И не будем строить на этом исследования. С данного момента все должны выразить осознанное согласие, или будут работать только с дрожжами.

– Это же... это будет...

– Скорость – не единственная мера прогресса, доктор, – По глазам Очиды было видно, что он не понял. – Просто сделайте как я говорю. Хорошо?

– Да, доктор Окойе. Если считаете, что так нужно.

Он отступил почти с поклоном.

Вселенная всегда страннее, чем думаешь. Элви прошла в свою закрытую лабораторию. Впереди так много дел, так много возможных путей исследования. Она могла сохранить состояние Дуарте в секрете, или создать собственную исследовательскую группу, опираясь на лучшие умы Лаконии. Трехо, она, да Келли – вот все, к кому свёлся теперь заговор. И термин «государственная тайна» в применении к нему выглядел всё более нелепо, учитывая, что Тереза сбежала с Джеймсом мать-его Холденом.

Стул стал удобнее, когда стал её стулом. Конечно, изменилась не мебель, а она сама. Элви открыла входящие, пробежалась по ним. Последнее сообщение – внеплановый отчет верфи о состоянии ремонта «Сокола». Оливковая ветвь от Трехо.

Просматривая список, она чувствовала, что успокаивается. Сосредотачивается. Сложный, неясный мир политики и интриг исчез, уступая место сложному, неясному миру исследовательских протоколов и биологии пришельцев – прямо как возвращение домой. Фаиз прав. Если Элви не будет осторожна, то задержится здесь до утра. Но что бы она ни задумала, какой бы ни избрала путь, первый шаг очевиден. Даже если идея плоха, сделать его необходимо.

Дети с чёрными глазами наблюдали за её приближением. Как обычно, Кара поднялась и подошла к стеклу. И недоверчиво уставилась на дверь, когда Элви щёлкнула замком, отпирая клетку. К Каре подошёл младший брат, сунул маленькую ладошку в её руку. Элви отступила, кивая им. В первый раз за последние десятилетия двое детей вышли из клетки по собственной воле. Щуплая грудь Зана вздымалась от переполнявших его эмоций. А по сероватой щеке Кары скатилась слеза.

– Правда? – прошептала Кара. Она имела в виду, «мы правда свободны?».

– Есть вещи, которые мне придётся выяснить, – ответила Элви, и её голос тоже дрожал. – И я надеялась, что может быть ты захочешь помочь мне разобраться.

Переведено: Kee

 

Эпилог: Холден

Холден лежал с закрытыми глазами, пристёгнутый к автодоку. Корабль шел в дрейфе, экономя остатки реактивной массы. Холден не возражал. Невесомость ощутимо напоминала, что он больше не на Лаконии. И этим ему очень нравилась.

Агрегат щёлкал и гудел со смутно различимым неодобрением, словно пытался донести до Холдена, что тот должен больше заниматься и не перебарщивать с солью. Фоном слышались голоса. Последнее время чьи-то голоса слышались фоном всегда. После стольких лет полетов с костяком команды корабль с полным составом воспринимался как вечеринка, где слишком много народу, который не собирается расходиться.

В его левую руку воткнулась игла, и автодок запыхтел, накачивая Холдена своим причудливым коктейлем из онкоцидов, антивозрастных препаратов и стабилизаторов кровяного давления. И, может, чего-нибудь противострессового. Господь свидетель, немного противострессового Холден заслужил. От проникшей в него прохлады губы начало покалывать, а во рту появился вкус, который мозг попытался интерпретировать как вкус арахиса. Сделав дело, игла ушла на место, и из автодока выдвинулся тонкий сканирующий щуп на длинной штанге и поводил кончиком вокруг лица Холдена. На экране появилось изображение черепа с челюстями. Зелёного на картинке прибавилось.

– Ну что, все на своих местах? – спросила Наоми, стоя в дверях.

– В основном, – ответил Холден, и сканер пискнул с упрёком.

Холден лежал неподвижно, пока сканирование не закончилось. Как только штанга уехала, он сказал:

– В моем возрасте охренеть унизительно, когда режутся зубы.

– Ну, зуб-то тебе выбили, – сказала Наоми.

Она говорила мягко, но по тону Холден слышал, что она готова убивать. Он явно пытался свести все к шутке, но она понимала. Все время, пока его держали на Лаконии, он старался не дать ситуации победить его. Он установил для себя правила, чтобы его бессилие не переросло в отчаяние. Он строил козни и планы, он выискивал возможности. А теперь все кончилось, и его поджидало все то, чего он так долго старался не чувствовать.

– Отец говаривал кое-что, когда приходилось путешествовать, – сказал Холден после того, как автодок закончил проверку.

– Какой из них?

– Папа Цезарь. Он говорил, что когда едешь очень быстро и очень далеко, душе нужно какое-то время, чтобы тебя догнать.

Наоми нахмурилась.

– Я думала, религиозные фанатики именно на этом основании и утверждали, что у астеров нет души.

– Может, и такое бывало, – сказал Холден. – Папа Цезарь говорил о джетлаге. В общем, я думал об этом просто как о… перемене. Понимаешь?

Он не много рассказывал о дне ареста. Никому, кроме Наоми. Его взяли под стражу на станции Медина, допрашивали. Держали в неуверенности, проживет он всю оставшуюся жизнь в ящике или его расстреляют в назидание остальным. Губернатор Сингх отправил его в Лаконию для допроса о тех пришельцах, что построили кольца, и о тех, что убили строителей. С самого начала, и после, снова и снова, все то время, пока Холдена не было, он жил с ощущением, что все это происходит не на самом деле. Или на самом деле, но не с ним. А он стал кем-то другим. Плен немного свел его с ума, и он до сих пор не пришел в себя. Не совсем. Но с каждым днём, когда он просыпался рядом с Наоми на «Роси», в пилотском кресле которого сидел Алекс, он чувствовал себя чуть ближе к здравому рассудку. В широком метафорическом смысле, его душа становилась все ближе.

Наоми оттолкнулась, подплыла к нему и остановилась с бессознательной прирожденной грацией человека невесомости. Взяла его руку, как часто делала последние дни. И это Холдену тоже нравилось. Особенно когда он просыпался среди ночи и, ещё не опомнившись от сна и не понимая, где находится, начинал паниковать, что вот сейчас войдут охранники и его снова будут бить. Голос Наоми успокаивал, но ее рука помогала быстрее.

– Мы включаем тягу где-то через сорок минут, – сказала она.

– Жёсткую?

– Алекс говорит, около трёх четвертей g. Ничего страшного. Но я подумала, надо тебе сообщить.

– И нам не придется часами сидеть привязанными к одному амортизатору.

– Ну, по крайней мере, не из-за тяги, – сказала она.

Он не понял, искренен этот лукавый сексуальный стёб, или это очередной способ напомнить, что он дома. Его успокаивали оба варианта.

– Между нами, – сказал он, – я буду рад, когда корабль снова станет только нашим. Они отличные ребята, но они не семья, ты ж понимаешь.

– Понимаю, – ответила она. – Хотя… хотя может, стоит подумать о том, чтобы кого-нибудь нанять? Раз Клариссы и Бобби с нами больше нет.

– Ага, там поглядим.

Он имел в виду: «Но не сейчас. Позже. Когда я смогу справиться». Она все услышала.

– Я хочу проверить линию подачи хладагента, – сказала она. – Все эти ребятки выросли на новых кораблях. И не привыкли к нашим допускам по перегреву.

– Хорошо, – ответил Холден. – А я хочу закончить вот с этим и пойти на летную палубу.

– Звучит неплохо, – сказала Наоми, оттолкнулась и не отрывая от него взгляда, полетела вперед спиной, вылетела в дверь и не глядя за что-то ухватилась.

Она ушла, а автодок звякнул, разрешая отстегнуться. Холден двигался медленно, не из-за боли, просто ему нравилось ощущение свободы. Отчёт уже ждал его на экране. В общем Холден был практически цел. Он вызвал записи, сделанные сразу после возвращения на «Роси», и увидел, что линии тенденций идут в правильном направлении. Значит вот она, ясная, сияющая линия. Его душа на пути домой.

И хорошо бы снова почувствовать себя собой. Наоми увязла в разработке плана для перехода подполья к его следующей стадии. Но она ясно дала понять, что один полет в качестве капитана боевого корабля стоил ей больше целой жизни. Капитанское кресло «Роси» принадлежало Холдену. Правда, пока Наоми остаётся адмиралом флота сопротивления, его капитанство больше напоминает почетный титул. И все же вместе с ним приходит ответственность. Если не прямо сейчас, то скоро.

Он помедлил, затем вызвал запись по Амосу. Данные отсутствовали. Холден на миг задумался. Он не хотел говорить об этом, но придется. Если он собирается снова стать капитаном, ему придется снова стать капитаном.

Для начала он зашёл на камбуз, взять грушу кофе и длинный кусок чего-то с названием «грибной бекон», напечатанного системой. Трое из новой команды парили у стола, и Холден прямо чувствовал, как его разглядывают, как это всегда делали люди в любом баре и коридорах любой станции. «Это Джеймс Холден?» Раньше он умел не придавать этому значения. Теперь он ощущал их внимание, как направленный на него тепловой пистолет. Он притворился, что не заметил их интереса и отправился в машинное отделение.

Крыска плавала посреди помещения, одетая в сложный подгузник с дырой для хвоста, которым она завиляла, как только вошел Холден. Что заставило ее вращаться вокруг центра массы, состоящей из большого и в основном неподвижного тела и лёгкого, быстрого хвоста. Холден оторвал кусок бекона с палец, кинул Крыске, и та поймала его на лету.

– Вот, уже лучше, – сказал Холден шумно чавкающей собаке.

Все в машинном было чудесно знакомым. Запах высокосортной смазки, остаточное тепло машинных принтеров и старые таблички на своих местах. ОН ЗАБОТИТСЯ О ТЕБЕ, ТЫ ЗАБОТИШЬСЯ О НЕМ.

Из-под палубы донёсся лязг, два резких удара и ворчание. Звук от пролезающего в узкий проход тела.

– Здоров, кэп.

Амос выбрался из-под палубы с ключом в одной руке и воздушным фильтром в другой. Его кожа была все такой же болезненно серой, отчего он выглядел холодным. Как свежий утопленник.

– Все идёт по плану? – спросил Холден, с деланым весельем указывая на собаку.

– Вроде того. Оказалось, немало народу размышляло насчёт того, как держать на корабле собаку. Я просто посмотрел, как они решали проблемы.

Он отпустил инструмент и почесал собаку за ухом, придерживая ее за морду, чтобы не улетала.

– Выглядит непросто, – сказал Холден.

– Это не самое крутое. Я собираю Крохе дорожный набор. Думаю, ей пригодится, куда бы там она ни собралась. Самое сложное – фильтры. Оказывается, с собак сыпется уйма шерсти. Стандартные рециркуляторы забивает в момент, если сначала ее не выловить.

Холден ухватился за поручень. Крыска попыталась к нему повернуться, но не нашла опоры.

– Слышал что-нибудь о планах Терезы? – спросил Холден, отодвигая разговор, ради которого пришел.

Механик взял фильтр и начал вести пальцем по его краю, проверяя наощупь. Из-за черноты в глазах Амоса было трудно понять, куда именно он смотрит.

– Неа. Последний раз видел ее с Алексом, они обсуждали марсианские развлекательные каналы. Похоже, Кит в юности смотрел один из тех, которые нравятся ей. Думаю, Крохе нравится, что у нее находится с людьми что-то общее, даже если это просто одни и те же фильмы.

– Слушай, я только что из медотсека, – сказал Холден, – и заметил, что ты туда не заходил.

– Ну да. Автодок теперь не совсем понимает, что со мной делать.

– Ага, – сказал Холден, – я как раз об этом, – он замялся в сомнении, как спросить того, кто стоял перед ним, на самом ли деле он настоящий Амос.

– Ну, что там у тебя?

– Ты на самом деле настоящий Амос?

– А то.

– Не, я вот о чем. Амос… он мертв. Убили его. А потом ремонтные дроны взяли тело и… Мне надо знать, ты реально Амос Бертон? Тот Амос, которого я знал.

– Да по любому. Что-то ещё?

Холден кивнул, больше себе, чем ещё кому-то. Крыска заскулила и попыталась подплыть к нему, болтая в воздухе лапами. Он протянул руку, подтянул собаку к себе, прижал к колену и похлопал по спине.

– Просто подумал, это важно.

– Сдается мне, кэп, что тебе трудно принять за ответ простое «да». А я так смотрю. Да, я прошел через очень странное дерьмо. Знаю теперь кое-что, чего раньше не знал.

– Вроде чего? – спросил Холден, но Амос только отмахнулся.

– Слушай, но ведь и ты прошел через очень странное дерьмо. Тоже изменился. Узнал что-то, чего и сам не понимаешь. Наоми, Алекс – та же хрень. Черт, да Кроха, и та едва ли имеет хоть какое-то отношение к той, которую я первый раз встретил. Жизнь такая. – Амос пожал плечами. – Я вот думаю, собака не сильно изменилась, разве что морда поседела.

Крыска завиляла хвостом.

– Ты хочешь, чтобы это был философский вопрос, ну и прекрасно, – сказал Амос. – Но вот если ты спросишь меня, остался ли я собой, то да, остался.

Холден кивнул.

– Ладно. Я должен был спросить.

– Не вопрос, – ответил Амос.

Холден ещё раз почесал Крыску за ухом. Взлетело маленькое облако шерсти, ворсинки, цепляясь друг за друга, сплелись в сложную паутину, которая поплыла в сторону воздушного рециркулятора.

– Теперь понял, о чем ты. Алекс начнет торможение через двадцать пять-тридцать минут.

– К тому времени приму все меры безопасности, – ответил Амос.

Холден оттолкнулся, поплыл к двери. Уже на пороге его остановил голос Амоса.

– Хотя вот какая штука.

Холден зацепился за дверь. Амос смотрел прямо на него своими жутковатыми черными глазами.

– Так?

– Эта ерунда, которую разозлил Дуарте. Ну, та, что сожрала Медину.

– Я понял, что за ерунда, – сказал Холден.

– Одно из того, что я теперь знаю – она собирается всех убить.

Они помолчали.

– Да, – сказал Холден. – Это я тоже понял.

Переведено: M0nt

 

Посвящение

Хотя создание любой книги процесс не такой уж уединённый, как может показаться, «Экспансия», во всех ипостасях, включая эту, за последние несколько лет привлекла огромное количество людей. Книга не увидела бы свет без тяжкого труда и преданности Дэнни и Хизер Барор, Брэдли Энглерта, Тима Холмена, Энн Кларк, Эллен Райт, Алекса Ленчицки и всей блестящей команды «Орбит». Огромное спасибо Кэрри Вон за первичную вычитку, и банде Сейкривер: Тому, Майку Сейку, Майку Не-Сейку, Джим-ми, Портер, Скотту, Раджу, Джеффу, Марку, Дэну, Джо и Эрику Слейну, – за то, что не давали мячу остановиться.

К группе поддержки «Экспансии» присоединились сотрудники «Alcon Entertainment», а также актёры и съёмочная группа сериала «Экспансия». Мы особо признательны Алексу Кабреру-Арагону, Глентону Ричардсу и Джулианне Деймвуд, – спасибо вам.

Специальную благодарность выражаем Джеффу Безосу и его команде в «Amazon», за помощь проекту во всех проявлениях.

И как всегда, у нас ничего бы не вышло без поддержки и компании Джейн, Кэт и Скарлет.

Переведено: Kee