Будь возможность, Элви работала бы в другом месте. Если уж не в собственной лаборатории, так хотя бы в их с Фаизом комнатах. Но данные оставались в университете и Загоне, и идти всё равно приходилось туда. И прежде всего, это было обидно. Прорыв произошел, когда она наконец отложила в сторону Кортазаровскую работу по изменению Дуарте, и вернулась к собственным записям.

Отчёты из мертвых систем напоминали письма из прошлой жизни. Чувство, с которым перехватывало дух от того, что на полуобитаемой планете в Хароне в самом деле идут стеклянные дожди, теперь казалось почти детским. Оглядываясь назад, она вспоминала своё простодушное удивление чуду, даже ощущала его отзвук. Огромный хрустальный цветок с прожилками, бегущими в толще лепестков подобно вакуумным каналам, впитывал энергию системы Харон – нестабильную радиацию и магнитные поля, – так же, как ромашки впитали бы солнечный свет, будь они диаметром в тысячу километров. И она по-прежнему считала, что хрустальные цветы могут быть естественной межзвёздной жизнью. А огромный зелёный алмаз...

Его Элви рассматривала долго, а когда поняла, что за идея крутится у неё в голове, отнесла планшет с отчётами и данными в закрытую лабораторию Кортазара. Она ненавидела находиться с Кортазаром в одном помещении, чувствовать его у себя за спиной, но выбирать не приходилось.

– Да, – сказала Кара, посмотрев на картинку своими чёрными глазами. – Я знаю, что это.

Зан спал. Или отдыхал с закрытыми глазами, что с места, где сидела Элви, смотрелось одинаково. Кортазар из-за стола хмуро оглядел обеих, – Кару и Элви, – прислонившихся с разных сторон к пластику прозрачной клетки, словно девчонки из университета, сравнивающие обеды. И с неодобрительным видом вернулся к своему сэндвичу.

– А можешь рассказать мне о нём?

Кара нахмурилась. Даже в этом жесте был заметен момент дополнительной обработки, словно девушке, или тому, кем она стала, сначала пришлось вспомнить, как надо двигаться. Очень похоже на сбой в общей моторике. Нет, действительно однажды нужно копнуть эту тему поглубже...

– Он... записывает? – сказала Кара. – Нет, неправильное слово. Но похоже на память, точно. Только на всё сразу в один момент. Как фильм, где все картинки, это части истории, и они все там, даже если сейчас вы рассматриваете только одну? Я не знаю как объяснить.

– Гештальт*, – подсказала Элви.

* Гештальт (психология) – свойство психики воссоздавать «целостный образ», не равный сумме составляющих. Проще говоря, способность узнать мелодию по паре нот, или угадать в нарисованной фигуре круг, даже если это незаконченный набросок из пунктирных линий.

– Я не знаю такого слова.

Ручной терминал Элви звякнул одновременно с предупреждением, выскочившим на мониторе Кортазара. Трехо вызывал к себе на экстренное совещание через полчаса.

– Проблемы? – спросила Кара.

– Слишком много начальников и мало времени, – ответила Элви. – Я вернусь, как только смогу.

Кортазар уже подходил к двери, и его пришлось догонять. Водитель, ждавший снаружи, выглядел одновременно и угодливым, и нетерпеливым. От порывов морозного ветра с востока покалывало уши. Это была её первая зима в Лаконии, но Элви уже понимала, что станет только холодней, а тепло вернётся очень нескоро.

На заднем сидении машины Кортазар скрестил руки и хмуро глядел в окно. А город сверкал, украшенный растяжками к какому-то культурному празднеству – Элви не знала, к какому. По улицам, где они ехали, спешили куда-то одетые по погоде прохожие. Пара юнцов, держась за руки и смеясь, бежала рядом с машиной, пока охранник в синих цветах Лаконии на отогнал их прочь.

Порой забывалось, что по планете разбросана целая популяция – миллионы людей, строивших жизни в новых условиях, пока Элви сушила мозг в мире своих данных. В этом город ничем не отличался от многих других городов, в которых ей довелось побывать.

– Слышал, как вы говорили со старшей из подопытных – спросил Кортазар.

– Правда? Это поразительно, признайте.

Она понизила голос, добавив в него более грубых ноток, и марсианский акцент:

– Мы полагали, что это два случая, но это один и тот же случай!

Когда Кортазар ничего не ответил, она пояснила:

– Ну же, как в «Инспекторе Бильгуне», да? Он и Дороти всегда вели разные расследования, а потом оказывалось, что они связаны.

– Никогда не смотрел это шоу, – буркнул Кортазар. – Меня больше беспокоит ваше отношение к субъектам.

– К Каре и Зану?

– Это вы их так называете, – ответил Кортазар. – А они не люди.

– Но и не крысы. Я работала с крысами. Они совсем другие.

И опять он не понял шутки, или не нашёл её смешной.

– Это механизмы, созданные из трупов детей. Они делают некоторые вещи, присущие детям, потому именно с детскими телами пришлось работать ремонтным дронам. Эрос в маленьком масштабе. Одна логика, и в сути протомолекулы, и во всех связанных с ней технологиях. На Эросе, когда протомолекуле требовался насос, она адаптировала сердце. Когда требовался инструментарий для манипуляций, она перепрофилировала руки. Здесь тоже самое. Кара и Александр умерли, а дроны собрали из мертвой плоти нечто. Вы разговариваете с девушкой, которой там нет. Но возможно, есть что-то иное. Собранное из человеческих частей так же, как я могу собрать модель катапульты из куриных костей. Вы их очеловечиваете.

– И это плохо?

– Это неправильно, – ответил Кортазар. – Только и всего.

В Государственном Здании эскорт провел их в конференц-зал, где уже сидели Трехо и Илич. Илич выглядел хуже, чем обычно, и это само по себе уже что-то значило. С другой стороны, Трехо казался почти расслабленным. Он указал на стулья, и Элви с Кортазаром присели. Дисплей на стене показывал карту системы – звезда, планеты, луны и корабли – словно небольшой виртуальный планетарий. Элви показалось, что кораблей слишком много.

– Как исследования? – отрывисто спросил Трехо. – Подвижки есть?

– Работаем. Прогресс устойчивый, – ответил Кортазар.

– Подтверждаете, майор Окойе?

– Находим новые связи, – ответила она. – Конечно, что критически важно, а что просто круто, выясняется не сразу, но да. Прогресс есть.

– У нас тут ситуация, – сказал Трехо.

– Что случилось?

Так Элви узнала о начале полномасштабного вторжения подполья. Трехо наскоро ввёл их в курс дел, и предложил высказаться.

– Меня волнует, – сказал Илич, – что им известно больше нашего. В этом и проблема.

– Я разделяю вашу озабоченность, – Трехо, поднял ладонь, будто говоря: «Ой, ну прошу, перестань уже ныть».

– Во-первых, они видели, как «Буря» противостоит их флоту. И знали, на что та способна. А мы видели, как они уничтожили этот неубиваемый корабль. И понятия не имеем, на что способны они.

– Судя по данным взрыва в Солнечной системе, всю партию антивещества из нашей поставки они уже использовали, – сказал Кортазар.

– И больше ничего не пропадало, – добавил Трехо. – Остальное либо изолировано на строительных платформах, либо отправлено для наших кораблей-мин в другие системы. Если с момента потери «Тайфуна» у них и появилось что новое, нам об этом неизвестно.

– Так что же за туз у них в рукаве, – спросил Илич, – если они готовы бросить триста…

– Четыреста, – перебил Трехо. – Прибыли ещё.

– ...если они готовы бросить на нас четыреста кораблей? Если они внезапно не превратились в самоубийц, логично предположить, что они что-то знают.

Элви склонна была согласиться, если не с настроением Илича, так его с мнением. Теперь она понимала, почему Трехо казался таким спокойным. После всех инопланетных странностей и политических интриг, старая добрая войнушка со стрельбой была для него шагом в зону комфорта. Но не для Элви.

– Беспокоиться об этом предоставьте мне, – сказал Трехо. – У меня на связи адмирал Гуджарат. Готовность «Вихря» не сто процентов, но пока он остаётся в системе, он справится. А я не заинтересован отправлять наш последний «магнетар» через врата. Так что к вторжению мы готовы. В отличие от молчания высокого консула.

– Да, оно покажется странным, – согласился Кортазар.

– Секретное руководство оперативной группой, занимающейся тем, что уничтожило «Медину» – правдоподобно, – продолжил Трехо. – Даже обнадёживает. Молчание перед лицом вторжения – нет. Консул должен выступить лично. Без вариантов.

– Я не очень понимаю, как нам это сделать, – возразила Элви. – У него не было просветлений с тех пор, как...

– Мы сделаем это, – оборвал её Трехо. – Я понимаю, это немного ниже вашего докторского уровня, но мне не улыбается привлекать к этому вопросу медийную команду. Мы отсканируем высокого консула, возьмём записи его голоса, и сгенерируем обращение для врага и империи. У вас же есть некоторый опыт в работе с изображениями, да?

– В работе с кучей животных в пакетах для отбора проб. Это далеко не одно и то же.

– У нас всё получится, – обнадёжил Илич.

– Хорошо, – Трехо поднялся. На мгновение Элви показалось, что встреча приостановлена, и она направилась к двери.

– Доктор Окойе. Мы не можем ждать. Мы займёмся этим прямо сейчас.

Устройство не было громоздким, но комната Дуарте не слишком подходила для сканирования. Келли одел высокого консула в парадную форму и помог тому усесться на стул. Насколько Элви могла понять, сканирование человека вместе с униформой облегчит им создание ложной версии.

– Будут артефакты, заметные экспертам, – сказал Кортазар. – Всегда бывают.

– У нас очень хорошие программы обработки изображений, – ответил Трехо, прилаживая осветительный стержень на положенное место.

– У других тоже, – сказал Кортазар. – Я не против плана. Но будьте готовы дискредитировать людей, которые скажут, что это подделка.

– Уже готовы, – ответил Трехо, поднимаясь.

Осветительный стержень зажёгся, устройство пробежало по световому спектру, калибруясь, чтобы уловить все тонкости поверхности кожи и волос Уинстона Дуарте. В его глазах ещё можно было найти признаки разума, если не вглядываться пристально, однако за время болезни он похудел, его скулы заострились. Элви видела, как из-под кожи проступил череп, но не помнила, чтобы раньше этот момент привлекал внимание. Келли пригладил консулу волосы, чтобы тот выглядел обычно для публичных заявлений. Но Дуарте не сиделось спокойно. Его худые, серые, даже какие-то пыльные руки, постоянно двигались. Глаза дёргались, словно следя за бабочками, которых видел он один.

– Нельзя ли заставить его посидеть без движения минуту-другую?

– Иногда он так и сидит, – ответил Келли. – Но возбуждается в присутствии других людей. Дайте ему немного времени, он успокоится.

Трехо пробормотал что-то невнятное, но не возразил. Элви ждала вместе с остальными, наблюдая за человеком, который, пусть и недолго, но успел побыть королём-богом галактической империи. Сейчас она видела только потерянного мужчину. Она вспомнила, какой сильной личностью он казался в первую встречу, какое создавал ощущение присутствия чего-то жизненного и неотразимого. В линии подбородка угадывались черты Терезы. Как легко было забыть, что они тоже люди. Отец и дочь. С теми же сложными, глубокими отношениями, которыми руководствовались все человеческие существа с момента изобретения языка. Даже до этого, наверное.

Сама не понимая зачем, она шагнула вперёд, и взяла Дуарте за руку, похоже, приятно его удивив. Опустившись на колени, Элви мягко улыбнулась, и взгляд консула, плавающий в тёмных водах, в которых тот теперь жил, встретился с её взглядом.

– Нам просто нужно просканировать вас, сэр, – сказала она. – Больно не будет.

Он ответил улыбкой, мягкой и наполненной невысказанной любовью. Нежно сжал её пальцы и выпустил. Она отступила назад, выходя из светового круга и радиуса сканирования. Дуарте оглядывал комнату, словно благодетельный король при смерти, пока его внимание не задержалось на Кортазаре.

– Так, хорошо, – сказал Трехо. – Давайте приступим, пока не…

Дуарте поднялся, слегка наклонив набок голову, словно вспоминая что-то почти забытое. Отошел от стула. Илич разочарованно зашипел.

– Ну ладно, – сказал Трехо. – Всё в порядке. Давайте просто вернем его на место, и попробуем снова.

Дуарте подошел к Кортазару, и остановился прямо перед ним. Сейчас взгляд консула казался Элви более осмысленным, чем за весь период его болезни. Кортазар улыбнулся и тоже склонил голову, словно знал, как нужно себя вести. Челюсть Дуарте шевельнулась, рот открылся и закрылся, но единственным звуком, который он издал, было тихое «ох». А затем он мягко взмахнул рукой, словно разгоняя дым, и грудная клетка Кортазара взорвалась со спины. Всё произошло так медленно и плавно, что в первую секунду Элви даже не поняла, что видит.

Кортазар казался картинкой, спроецированной на туман, который рассеивается. Овеществлённое ничто водоворотом закружилось на его груди и лице. А позади него расцвели красные и розовые, серые и белые спирали, такие же тонкие и красивые, как разводы от чернил, упавших в воду. Воздух наполнился запахом железа. Крови. Ноги Кортазара подкосились, он осел на пол, и с длинным влажным всхлипом рухнул набок. Левая половина его головы отсутствовала от челюсти до макушки. Сердце ещё пыталось биться меж рёбер во вскрытой грудной клетке, но сам он уже был мёртв.

Все молча застыли. Дуарте поднял голову, отвлёкся на что-то, улыбнулся, словно ребенок, увидевший стрекозу, а его руки бесцельно поднялись. Трехо положил сканер на кровать, повернулся и тихо вышел из комнаты, таща за собой Элви. За ними последовал Илич, и Келли, закрывший дверь. Все были бледны. Элви чувствовала, как в такт её сердцу трясется и дрожит под ними Государственное Здание. Она пыталась отдышаться.

– Так... – сказал Илич. – Ладно. Это случилось. Просто случилось.

– Майор Окойе? – спросил Трехо. Его лицо, обычно смуглое, сейчас было бледным и серым.

– Я никогда не видела ничего подобного. Никогда, – сказала она. – Святое чёртово дерьмище.

– Согласен, – подтвердил Трехо.

– Он знал, – продолжила Элви. – Вот что это было. Знал о Терезе. Это вы сказали ему?

– А что с Терезой? – спросил Илич. – Что знал? Как Тереза связана со всем этим?

– Давайте не будем отвлекаться, народ, – Трехо прислонился к стене. – Мистер Келли, не сопроводите высокого консула в новые покои, пока мы не отчистим эти?

Келли посмотрел так, будто Трехо только что попросил его сунуть руку в мясорубку, чтобы проверить её работу. На мгновение Элви даже показалось, что он откажется, но лаконианцы – это специальная порода. Келли кивнул, и поплёлся прочь.

– Обойдёмся без консула, – сказал Трехо. – Я выступлю. Как его... исполняющий обязанности командующего. Рад принять должность. Спасибо за его веру в меня. Вроде того.

– Надо его застрелить, – вдруг выдал Илич. – Кто бы там сейчас ни был, это уже не высокий консул. Я без понятия, что там за демон, но единственная вменяемая вещь, которую может сделать любой из нас прямо сейчас, – это пустить пулю ему в башку.

Трехо достал из кобуры оружие, взял за дуло, и протянул Иличу.

– Если уверен, что убьёшь его этим, сделай милость.

Илич помялся, затем отвернулся. Трехо убрал пистолет в кобуру.

– Майор Окойе.

– Я поняла. Ещё один высший приоритет. И допуск. Только...

– Что?

– Я знаю, вы приказали Кортазару предоставить мне полный доступ. У меня никогда не было уверенности, что он его действительно дал.

Трехо задумался. За дверью что-то загрохотало. Упал сбитый кем-то предмет обстановки. Будь это предсмертный крик, он прозвучал бы едва ли не лучше. Трехо вытащил ручной терминал, отстучал код, и внёс какие-то корректировки, которых Элви не могла видеть.

– Майор Окойе, отныне вы – Паоло Кортазар. Хотите зайти в его комнаты, переворошить его нижнее белье, вперёд. Изучите, что он ел. Проверьте медицинские записи на предмет сексуальных проблем. Прочтите его письма к чёртовой матушке, мне всё равно. Начиная с этого момента, его жизнь для вас – открытая книга. Разыщите в ней что-то полезное.

– Сделаю, что смогу, – ответила Элви.

– И майор... Я знаю, до своего назначения вы были гражданским лицом. У вас не та подготовка, что у остальных, поэтому хочу прояснить. Ещё слово о капитуляции империи, и по законам военного времени я вас пристрелю. Сейчас война. Правила изменились.

– Поняла, – ответила Элви. – В последнее время они постоянно меняются.

– Ну разве же вы не чертовски правы? Полковник Илич – за мной. Подготовим объявление.

Элви побрела прочь из Государственного Здания, словно в дурном сне. Даже уколы ветра казались ей менее реальными. Шок, думала она. Я в эмоциональном шоке. Так случается, когда на твоих глазах умирают люди.

В лаборатории доктор Очида помахал ей издалека, и нахмурился, когда она не ответила. Ей бы остановиться, поговорить с ним, но она понятия не имела, что могла бы сказать. В закрытой лаборатории – теперь её – Зан и Кара в своей клетке коротали время за игрой в слова. Увидев входящую Элви, они прервались, но не спросили, что случилось. Это было неправильно.

Недоеденный сэндвич Кортазара в коричневой бумаге так и лежал на столе. Элви выбросила его в переработчик, и открыла привычную рабочую среду. Отчеты и потоки данных, над которыми она билась неделями. Разделив экран надвое, и, пользуясь новыми разрешениями, она вызвала записи Кортазара. Сравнила функциональные индексы.

Данные Кортазара были на сто восемнадцать записей длиннее. На Элви накатило что-то вроде гнева, и страха, и того горького удовольствия, что приходит всегда, когда оправдывается самая дерьмовая догадка.

– Вот же скотина, – сказала она.

Переведено: Kee