Реквизиты переводчика

Перевод: группа «Исторический роман» в 2018 г.

Книги, фильмы и сериалы.

Над переводом работали: gojungle, mrs_owl, nvs1408, Oigene, Scavenger и acefalcon

Домашняя страница группы В Контакте:

Поддержите нас: подписывайтесь на нашу группу В Контакте!

Благодарности за перевод можно направлять сюда:

ЯндексДеньги

410011291967296

WebMoney

рубли – R142755149665

доллары – Z309821822002

евро – E103339877377

 

Пролог

 

Намоно

Метеориты упали уже три месяца назад, и Намоно снова увидела кусочек голубого неба. Удар первого, в Лагуате, взметнул в воздух половину Сахары, потому Намоно долгие недели не видела ни луны, ни звезд. Три этих удара разрушили весь мир. Даже ржавый диск солнца с трудом тщился пробиться сквозь облака пыли. Песок вперемешку с пеплом сыпался на Абуджу, и ветер разносил его, придавая городу желтовато-серый оттенок, как у неба. Помогая командам волонтеров расчищать завалы из камней и ухаживать за ранеными, Намоно понимала — сильный кашель и темные сгустки мокроты появились от вдыхаемого зловония мертвечины.

Между Абуджей и кратером, оставшимся на месте Лагуата, пролегали три с половиной тысячи километров, но ударная волна выбила окна и разрушила дома. В ленте новостей говорилось, что в городе погибло двести человек, еще четыре тысячи получили ранения. Больницы переполнены пострадавшими, если ситуация не критическая — пожалуйста, оставайтесь дома.

Нехватка электроэнергии всё усиливалась: солнечный свет больше не питал солнечные батареи, а песчинки в воздухе выводили из строя ветрогенераторы быстрее, чем их успевали чистить бригады ремонтников. К тому моменту, как из верфей Киншасы притащили ядерный реактор, половина города провела две недели в темноте. Но даже после, учитывая первоочередность обеспечения гидропонных оранжерей, больниц и правительственных учреждений, дни по большей части проходили в темноте. Ручные терминалы ловили сеть неустойчиво и далеко не везде. Иногда люди были отрезаны от остального мира несколько дней подряд. Этого и следовало ожидать, говорила она себе, как будто кто-либо мог вообще предвидеть подобное.

И вот, спустя три месяца, в безбрежном грязном небе появился разрыв. По мере того, как покрасневшее солнце скользило к западу, на востоке постепенно проступали огни городов на Луне — бриллианты на голубом фоне. Да, грязное, да, не полностью очистившееся, но голубое, и на душе у Ноно полегчало.

Этот район был еще сравнительно молодым с исторической точки зрения. Лишь парочка строений могла похвастаться возрастом более сотни лет. Пристрастие предыдущего поколения к широким магистралям между узкими петляющими улочками и изогнутыми архитектурными формами оставило свой след на местных землях. Над всем нависала скала Зума — неизменная деталь пейзажа. Пепел и пыль испятнали камень, но не изменили. Родной дом Ноно. Место, где она выросла, куда перевезла свою крохотную семью в конце всех приключений. Дом её уютной старости.

Она невесело рассмеялась, а потом смех перешёл в кашель.

Центр помощи располагался в фургоне, припаркованном на краю общественного парка. На борту нарисован лист клевера — знак гидропонной фермы. Не ООН, даже не местной администрации. Бюрократические слои истончились под грузом обстоятельств. Но следовало радоваться и этому: в некоторые места фургончики вообще не приезжали.

Отлогие склоны холмов, на которых когда-то зеленела трава, покрывала корка из грязи и пепла. То тут, то там виднелись зазубренные трещины и борозды, похожие на следы гигантских змей – дети всё равно пытались играть, катаясь с горки, но сейчас там было пусто. Все стояли в очереди у фургона. Ноно заняла место и терпеливо ожидала в окружении соседей с пустыми взглядами. Шок, изнуренность и голод. А еще жажда. В международном районе имелись обширные норвежский и вьетнамский анклавы, но независимо от оттенка кожи и цвета волос, пепел и невзгоды превратили их в одно племя.

Борт фургончика распахнулся, и толпа нетерпеливо зашевелилась. Рацион еще на одну неделю, каким бы скудным он ни был. По мере приближения ее очереди Ноно ощутила укол совести: все жизнь она прожила, не прибегая к помощи базового пособия. Она всегда была одной из тех, кто зарабатывал для остальных, а не нуждался в помощи. Но теперь всё изменилось.

Ноно подошла к фургону, она раньше уже видела человека, выдающего рационы: широколицый, с бронзовой кожей с черными отметинами. Он спросил её адрес и, что-то пробормотав, отточенным до автоматизма движением выложил белый пластиковый пакет. Намоно забрала его — какой же он пугающе легкий. Мужчина посмотрел на нее, только когда она не двинулась с места.

— У меня есть жена, — произнесла она, — и дочь.

В глазах раздающего мелькнула вспышка гнева. Как пощечина.

— Если они могут заставить овес расти быстрее или наколдуют рис прямо из воздуха, то посылай их к нам. Иначе ты нас просто задерживаешь.

Намоно почувствовала, как глаза наполняются слезами.

— Один пакет на семью, — отрезал мужчина, — давай, двигай отсюда.

— Но...

— Проваливай! — выкрикнул он, тыча в нее пальцем, — за тобой еще стоят люди.

Она отошла, услышав, как широколицый пробормотал что-то неприличное вслед. Слез почти нет — даже вытирать нечего, но как же они режут глаза...

Ноно зажала пакет под мышкой, и как только в глазах достаточно прояснилось, опустила голову и поплелась домой. Она не могла задерживаться. Здесь есть и другие — более отчаянные или менее принципиальные, чем она, ждущие за углом или в дверных проемах возможности стырить у недотеп фильтры для воды и пищу. Если она будет бесцельно тащиться, то её могут принять за потенциальную жертву. Несколько кварталов её оголодавший и измученный мозг игрался с фантазиями о драке с ворами, как будто катарсис насилия мог как-то примирить её с собой.

Уходя из квартиры, она обещала Анне, что по пути домой зайдет к старому Джино и убедится, что старик доберется до фургончика, но, дойдя до поворота, продолжила шагать вперед. Усталость уже поразила её мозг, и перспектива поднимать старика и снова стоять с ним в очереди ее отпугивала. Она этого не вынесет. Можно сказать, что забыла. Это почти правда.

Идя по извилистому переулку, ведущему от широкого проспекта в тупичок с жилыми домами, она прогоняла в голове дикие фантазии: била воображаемых людей, пока те не просили пощады и не извинялись, но это были не воры, а всего лишь веснушчатый раздатчик из фургона с помощью. Если бы только они могли заставить овес расти быстрее. И вообще, что всё это значит? Или он в шутку предлагал удобрить их телами поля? Он что, угрожал ее семье? Кем, черт побери, он себя возомнил?

Нет, возразил голос у нее в голове, так явственно, будто это произнесла Анна. Нет, он был зол, потому что хотел помочь, но не мог. В этом его бремя – знать, что этого недостаточно, пусть даже ты отдаешь всё, что можешь. Вот и всё. Прости его.

Намоно знала, что так и должна поступить. Но не могла.

Они жили в маленьком доме — шесть комнат, прижатых друг к другу, словно ком влажного песка, сдавленный в кулачке ребенка. Ни одной прямой линии, ни одного квадратного угла. Это придавало ощущение чего-то природного — пещеры или грота, — а созданного искусственно. Намоно на секунду остановилась перед входом, пытаясь прояснить мысли. Солнце садилось за скалу Зума, а дым и песчинки в воздухе выделили его лучи. Скалу будто окутал нимб света. Пузырь света в сумеречном небе. Венера. Сегодня, может быть, будут видны звезды. Она ухватилась за эту мысль, как за спасательный круг. Сегодня, может быть, будут видны звезды.

Внутри дома царила чистота. Коврики выбиты, каменный пол подметен. Благодаря ароматической свече, подаренной одним из прихожан Анны, в воздухе пахло лилиями. Намоно смахнула остатки слёз. Она может притвориться, что покрасневшие глаза всего лишь от грязного воздуха. Даже если ей и не поверят, то могут хотя бы сделать вид.

— Привет, — позвала она, — есть кто дома?

В задней спальне вскрикнула Нами, босые ноги зашлепали по каменному полу, когда она устремилась к двери. Её маленькая девочка подросла. Теперь она уже достает Ноно до подмышки, а Анне — до плеча. Легкая ребяческая упитанность ребенка уступала место угловатой красоте юности. Кожа дочери была лишь чуть светлее, чем у Намоно, а волосы густые и курчавые, но улыбка — русская.

— Ты вернулась!

— Ну конечно же.

— И что у нас теперь есть?

Намоно взяла белый пакет с помощью и вложила его в руки дочери. С заговорщицкой улыбкой Ноно придвинулась ближе.

— Может, пойдешь разузнаешь, а потом расскажешь мне?

Нами тоже улыбнулась и вприпрыжку ускакала на кухню, как будто фильтры для воды и быстрорастущий овес — невероятно ценные подарки. Бурный энтузиазм девочки отчасти был непритворным, отчасти предназначался для убеждения матерей, что с ней всё в порядке и не надо беспокоиться. Часть их силы, даже все их силы, проистекали из желания защитить друг друга. Ноно не знала, становится ли от этого лучше или хуже.

В спальне на подушках лежала Анна, рядом валялся зачитанный пухлый томик Толстого. «Война и мир». Лицо Анны посерело и как-то вытянулось. Ноно осторожно села рядом и положила руку на обнаженное правое бедро жены чуть повыше раздробленного колена. Жар больше не чувствовался, да и барабанно-натянутой припухлости тоже нет. Хороший знак.

— Сегодня небо стало голубым, — произнесла Ноно, — ночью могут быть видны звезды.

Анна улыбнулась широкой русской улыбкой, одна из тех черт, что перешла к Нами. 

— Значит, хорошо. Какое-то улучшение.

— Бог знает, что из этого выйдет, — вздохнула Намоно, тут же пожалев о прозвучавшем в голосе унынии, и попыталась смягчить свои слова, взяв Анну за руку. — Ты тоже выглядишь лучше.

— Сегодня нет температуры.

— Вообще?

— Ну, совсем чуть-чуть.

— Много кто заходил? — спросила Ноно, пытаясь говорить бодро. 

После ранения Анны прихожане устроили целое столпотворение, принося подарки и предлагая помощь, и у Анны просто не было времени отдохнуть. Намоно решительно этому воспротивилась и отослала всех прочь. Анна не стала возражать: она думала, что этим сбережет своей пастве припасы, столь нужные им самим.

— Амири заходил, — продолжила Анна.

— Правда? И чего же хотел мой кузен?

— Завтра мы хотим помолиться, взявшись за руки. Человек десять, не больше. Нами помогла расчистить гостиную. Знаю, нужно было сначала спросить тебя, но...

Анна кивнула на свою раздутую опухшую ногу, как будто неспособность стоять за кафедрой проповедника — это худшее, что с ней произошло. А может, так и есть.

— Если ты выдержишь...

— Прости.

— Я прощаю тебя. Снова. Всегда.

— Ты очень добра ко мне, Ноно. — И тише, чтобы Нами не услышала, она добавила: — Была тревога, пока ты отсутствовала.

У Намоно похолодело в груди.

— Где же еще ударит...

— Не ударит. Перехватили. Но...

Наступило молчание. Еще один. Еще один камень, сброшенный в гравитационный колодец на хрупкие останки Земли.

— Я не говорила Нами, — сказала Анна, как будто попытка уберечь их ребенка от страха — еще один грех, требующий прощения.

— Всё правильно. Я скажу, если потребуется.

— Как там Джино?

«Я забыла», — эти слова уже готовы были сорваться с языка, но она не смогла солгать. Самой себе — возможно — но ясный взгляд Анны запрещал. 

— Сейчас к нему отправлюсь, — произнесла она вслух.

— Это важно, — подчеркнула Анна.

— Я знаю. Я просто так устала...

— Вот потому-то это и важно. Когда наступает кризис, мы поневоле держимся вместе. Тогда всё проще. А вот когда всё затягивается, тогда уже нужно прилагать усилия. Нужно быть уверенными — каждый видит, что мы держимся вместе.

Если только не прилетит другой метеорит, а космофлот не сумеет его вовремя перехватить. Если только гидропонные сады не грохнутся от нагрузки, и все не умрут от голода. Если только не подведут фильтры для воды. Если не произойдет еще тысяча других бед, каждая из которых означает смерть.

Но для Анны даже это — не конец. Нет, до тех пор, пока все останутся добры и щедры друг к другу. Если помогут друг другу донести свою ношу, значит, она следует своему предназначению. Возможно, она права.

— Конечно, — согласилась Намоно, — я просто хотела сначала принести припасы тебе.

Секундой позже ворвалась Нами, в каждой руке сжимая по фильтру для воды. 

— Смотрите! Еще одна блистательная неделя питья очищенной мочи и грязной дождевой воды! — ухмыльнулась девочка, и Намоно в миллионный раз поразилась, насколько же дочка вобрала в себя всё от своих матерей.

Остальное составляли овсяные брикеты быстрого приготовления, нечто, что на китайском и хинди обещало стать куриным бефстрогановым, и горстка таблеток. Витамины для всех и болеутоляющее для Анны. Хоть что-то.

Намоно села рядом с женой, держа её за руку, пока веки Анны не начали слипаться, а лицо не расслабилось — она заснула. За окном умирающие сумерки окрасились багряным и перешли в серый. Анны слегка расслабилась, морщины на лбу разгладились. Анна не жаловалась, но боль от раны и стресс от внезапной инвалидности смешивались с общим для всех страхом. Какая радость видеть, как всё это отступает, даже если и на мгновение. Анна всегда была привлекательной, но во сне она становилась просто красавицей.

Ноно подождала, пока дыхание жены не стало ровным и глубоким, а потом встала с кровати. Она уже почти подошла к двери, когда Анна заговорила хриплым со сна голосом:

— Не забудь про Джино.

— Иду прямо к нему, — тихо ответила Ноно, и дыхание Анны снова стало мерным и глубоким.

— Я могу пойти с тобой? — попросилась Нами, когда Ноно подошла к входной двери. — Ручные терминалы опять не ловят сигнал, так что дома нечем заняться.

Ноно задумалась и хотела сказать: «Там слишком опасно, и ты можешь понадобиться матери», но молящие глаза дочери не позволили.

— Хорошо, но надень туфли.

Прогулка обратно к Джино походила на танцы в полумраке. В половине домов, мимо которых они проходили, солнечных панелей аварийного освещения достигло достаточное количество солнечного света, потому дома светились изнутри. Не ярче огонька от свечи, но сильнее, чем раньше. Сам город оставался темным. Ни уличных огней, ни света в небоскребах, только пара ярких точек вдоль волнообразной аркологии на юге.

В памяти Намоно внезапно всплыли яркие воспоминания, когда она, будучи еще моложе своей дочери, впервые полетела на Луну. Нестерпимое сияние звезд и невыразимо прекрасный Млечный путь. Даже с учетом пыли, висящей в верхних слоях атмосферы, сейчас на небе виднелось больше звезд, чем когда они тонули в городском освещении. Светила луна: серебряный серпик в золотистой паутине. Ноно взяла дочь за руку.

Ее пальцы казались такими пухлыми и крепкими по сравнению с тем, что было раньше. Она росла. Уже не их малышка. Сколько же они строили планов в отношении ее учебы и совместных путешествий. Все пошло прахом. Мир, в котором они хотели ее вырастить, развалился. Она ощутила укол вины, как будто могла как-то это предотвратить. Как будто это каким-то образом и ее вина.

В сгущающейся темноте слышались голоса, хотя и не так много, как раньше. Когда-то в квартале бурлила ночная жизнь. Пабы, уличные фокусники и недавно вошедшая в моду гремящая музыка, выплескивавшаяся на улицу, как будто кто-то роняет кирпичи. Теперь люди ложились с наступлением темноты, а вставали с рассветом. Ноздри защекотал запах съестного. Странно, но вареная овсянка может стать свидетельством уюта. Она надеялась, что старик Джино сходил к фургону или что кто-то из прихода сходил за него. Иначе Анна настоит на том, чтобы отдать ему часть их припасов, и Намоно ей это позволит.

Но этого еще не произошло. Нет смысла беспокоиться о том, чего еще не случилось. Пока всё нормально. Когда они добрались до поворота на улицу Джино, остатки солнечного света померкли. Единственное, что отмечало скалу Зума — сгусток темноты, возносящийся над городом на тысячу метров. Земля вызывающе грозила небу кулаком.

— Ох, — скорее даже не слово, а выдох, — ты это видела? — спросила Нами.

— Видела что?

— Падающая звезда. А вот еще одна. Смотри!

Так и есть. Посреди неподвижно мерцающих звезд — быстрая полоса света. И еще одна. Пока они стояли, взявшись за руки, еще пять. Вот и всё, что она могла сделать: не отвернуться, не затолкать дочь в укрытие дверного проема, закрывая собой. Было предупреждение, но остатки флота ООН перехватили этот метеорит. Эти огненные пятна в верхней атмосфере, может, даже и не его осколки. А может, и его.

Когда-то падающие звезды считались красивыми. Чем-то невинным. Уже не будут. Не для нее. Ни для кого на Земле. Каждый яркий след — как дуновение смерти. Свист пули. Напоминание, громкое, как крик. Все может закончиться, но ты над этим не властна.

Еще один всплеск, яркий, как факел, вспухший в бесшумный огненный шарик размером с ноготь.

— Большой был, — прокомментировала Нами.

«Нет, — подумала Намоно, — не большой».

 

Глава первая

 

Па

— У вас, на хрен, нет на это никаких прав! — уже не в первый раз кричал владелец «Хорнблауэра». — Мы всё это заработали своим трудом. Это наше.

— Мы это уже проходили, сэр, — возразила Мичо Па, капитан «Коннота», — ваш корабль и груз здесь по мобилизационному распоряжению Вольного флота.

— Ваша говёная гуманитарная акция? Астерам нужны припасы? Так пусть покупают. Что моё, то моё.

— Так нужно. Если бы вы послушались приказа...

— Вы нас обстреляли! Пробили нам движок!

— Вы пытались уклониться. Ваши пассажиры и экипаж...

— Вольный флот, драть вас в жопу! Да вы просто воры. Пираты.

Слева от нее Эванс — старший помощник, недавнее пополнение семьи — застонал, как будто его ударили. Мичо глянула на него — и встретилась с его голубыми глазами. Помощник ухмыльнулся: белозубая улыбка и слишком смазливое лицо. Красавчик, и он это знает. Мичо выключила микрофон — брань с «Хорнблауэра» продолжала литься потоком — и кивнула Эвансу. В чем дело?

Эванс ткнул пальцем в консоль.

— Какой злющий. Как заденешь какого бедняжку койо, всегда так.

— Будь серьезнее, — попросила Мичо, но улыбнулась.

— Я серьезный. Но ранимый.

— Хрупкий? Ты?

— В глубине души, — Эванс прижал ладонь к мускулистой груди, — я маленький мальчик.

Владелец «Хорнблауэра» наконец-то выпустил пар. Если суммировать всё им сказанное, то Па — ворюга, шлюха, бессердечная тварь, которой всё равно, чьи дети умирают, пока лично ей платят жалование. Будь он ее отцом, то прибил бы, чтобы она не позорила семью. Эванс захихикал.

Поневоле засмеялась и Мичо. 

— А ты в курсе, что когда ты флиртуешь, твой акцент усиливается?

— Знаю. Я весь состою из сложного сплава жеманства и пороков. Но забудем о нем. Ты уже начала выходить из себя.

— Еще не вышла, — Па снова включила микрофон. — Сэр. Сэр! Можем мы хотя бы прийти к соглашению, что я пират, который предложил запереть вас в каюте до прибытия на Каллисто, а не выбросил в космос? Так пойдет?

На секунду в эфире воцарилось потрясенное молчание, сменившееся потоком бессвязной ярости, выразившейся в фразах типа «захлебнись своей долбаной астерской кровью» и «прибью, если посмеешь». Мичо подняла три пальца. С другой стороны рубки Оксана Буш махнула рукой в знак подтверждения и заклацала по панели управления вооружением.

«Коннот» не был астерским кораблем. Изначально его построили для космофлота Марсианской республики и оборудовали широким спектром вооружения и аналитических систем. Мичо и остальные провели на нем уже большую часть года, поначалу тренируясь втайне. А затем, когда настал тот День, повели его в битву. И теперь Мичо на своем мониторе наблюдала, как «Коннот» распознал и навел оружие на шесть точек дрейфующего грузовика, куда вонзится ливень снарядов орудий точечной обороны, вспарывая корпус. Лазеры прицелов уже очертили «Хорнблауэр». 

Мичо ждала. Улыбка Эванса слегка потухла. Убийство гражданских ему претило. Честно говоря, Мичо это тоже не нравилось, но «Хорнблауэр» все равно не продолжит путь за врата и далее к той чужой планете, которую они хотели колонизировать. Переговоры теперь касались только условий поражения.

— Хочешь пострелять, биг босс? — спросила Буш.

— Еще нет, — ответила Мичо, — следи за двигателем. Если они попробуют дать ход, вот тогда.

— Попробуй они раскочегарить эту железяку, нам и стрелять не потребуется, — насмешливо произнесла Буш.

— Люди надеются на этот груз.

— А то, — прокомментировала Буш и секундой позже добавила: — Они все еще холодные.

Радио щелкало и плевалось. На другом корабле кто-то кричал, но не на нее. Потом послышался другой голос, потом несколько, каждый пытался перекричать остальных. Выстрел, шум борьбы — переданные по радио, они казались тихими и не представляющими опасности.

Послышался новый голос:

— «Коннот» Вы здесь?

— Здесь, — отозвалась Мичо. — А с кем я говорю?

— Меня зовут Серджо Плант, — произнес голос, — исполняющий обязанности капитана «Хорнблауэра». Я готов сдаться. Только чтобы никто не пострадал, ладно?

Эванс улыбнулся с чувством триумфа и облегчения.

— Приятно слышать, капитан Плант, — произнесла Мичо, — я принимаю ваши условия. Прошу, подготовьтесь к стыковке.

И отрубила связь.

История, подумала Мичо, это длинная череда неожиданностей, которые в ретроспективе кажутся неизбежными. И что верно для государств, планет и огромных корпораций, зачастую применимо и крошечным судьбам людей. И наоборот. Как к Альянсу Внешних планет, Земле и Марсианской республике, так и к Оксане Буш, Эвансу Гарнеру-Чу и Мичо Па. То же самое можно сказать и о других, кто жил и служил на «Конноте» и других кораблях его класса.

Только потому, что она сидит на этом месте, командует и несет ответственность за жизнь и здоровье своего экипажа, а также его принадлежность к стану борцов за правое дело, личные судьбы команды «Коннота» имеют большее значение.

Первой из множества неожиданностей, что привели ее сюда, стало вступление в боевое крыло Пояса. В молодости она рассчитывала стать системным инженером или администратором на одной из крупных станций. Если бы она больше любила математику, так и могло случиться.

Она запихала себя в университет, поскольку думала, что так нужно, и провалилась, потому что это ей никак не подходило. Когда кураторы прислали сообщение, что ее отчислили, она испытала шок. Теперь же понятно, что это было неизбежно. Увеличительное стекло истории.

АВП подошел ей больше, по крайней мере, то крыло, куда она вступила. К концу первого месяца стало ясно, что Альянс Внешних Планет был не столько революционной бюрократией, сколько франшизой, принятой жителями Пояса, думающими, что должно появиться нечто подобное.

«Коллективный Вольтер» считал себя АВП, но так же делала и группа Фреда Джонсона, базирующаяся на станции Тихо. Андерсон Доуз действовал в качестве губернатора Цереры под знаменами рассеченного круга АВП, а Зиг Очоа под тем же знаком противостоял ему.

Долгие годы Мичо отождествляла себя с военной карьерой, но в глубине души знала, что ее продвижение по службе — штука весьма хрупкая. Со временем она инстинктивно отгородилась от отношений подчиненности — как со стороны нижестоящих, так и тех, кто выше. Именно это и привело Па в кресло первого помощника на «Бегемоте».

Именно это закинуло ее в медленную зону, когда человечество впервые прошло через врата к империи тринадцати сотен миров, наследниками которой они стали. Именно это и погубило ее возлюбленную Сэм Розенберг. После всего случившегося ее вера в командование стала не столь непоколебимой.

И опять это стало очевидным лишь постфактум.

А что стало второй неожиданностью, она и сама затруднялась сказать. Полигамный брак или ее вербовка Марко Инаросом, или вступление в командование новым кораблем и революционная операция Вольного флота. В жизни больше поворотных точек, чем звезд в небе. Даже оглядываясь назад, понимаешь, что не каждый поворот был очевиден.

— Абордажная команда готова, — доложил Кармунди, микрофон скафандра украл из голоса все эмоции. — Нам войти?

Как командир группы захвата, Кармунди технически напрямую подчинялся не Мичо, но он признал ее командиром, как только он и его бойцы зашли на борт. Пару лет Кармунди прожил на Марсе и не входил в число супругов полигамного брака, как основное ядро команды «Коннота», но оказался достаточно профессионален, чтобы принять свой статус «чужака». За это она его и любила, а больше и не за что.

— Позволим им побыть паиньками, — решила Мичо, — если начнут в нас стрелять, то сделай, что дОлжно.

— Заметано, — подтвердил Кармунди и переключил канал.

Оба корабля неподвижно висели в космосе, так что откинуться на сиденье оказалось невозможно. Она бы так и сделала, была бы такая возможность.

Когда распространилась новость, что Вольный флот берет под контроль всю систему и врата закрыты для прохода, флот колонистов, рвущийся к новым мирам, оказался перед выбором. Покориться и отдать припасы для перераспределения между наиболее нуждающимися станциями и кораблями. Тогда им позволят сохранить корабли. Или попробовать сбежать, и тогда корабли отберут.

«Хорнблауэр», как бог знает сколько еще кораблей, все прикинул и решил, что стоит рискнуть. Они отключили маячки, развернули корабль и втопили так, что в аду и то холоднее. Но ненадолго. Снова развернулись, ускорились, развернулись, ускорились. Хотару, так это называют.

Стратегия заключается в том, чтобы вспышка выдавала их ненадолго, а потом укрываться во тьме, надеясь, что безграничный космос спрячет их до тех пор, пока не поменяется политическая ситуация. На кораблях имелось достаточно провизии и припасов, чтобы будущие колонисты могли продержаться много лет. А Солнечная система так обширна, что если их не засекут сразу, то искать позже можно хоть целую жизнь.

Хвост выхлопа «Хорнблауэра» засекли системы слежения Вольного флота Ганимеда и Титана. Но Мичо больше всего выводило из себя то, что погоня увела их далеко от плоскости эклиптики. Бескрайняя бездна солнечной короны простиралась и сверху, и снизу тонкой плоскости, в которой на своих орбитах вращались планеты и астероиды. Мичо суеверно не любила эту область пространства, пустоту, нависающую над человеческой цивилизацией и сверху, и снизу.

Врата и необъятный простор за ними должны быть гораздо более непривычными, они таковыми и были, но Па еще с детства страшилась полетов вне эклиптики. Это часть ее внутренних «мифов», предвестник неудачи.

Она настроила монитор так, чтобы тот показывал изображения с камер группы захвата и проигрывал легкую музыку. «Хорнблауэр» показывался с двадцати различных точек, звук арф и небольших барабанов успокаивал. Темнокожий Эзер широко раскинул руки в шлюзе. Полдюжины камер на нем, в фокус попадали только стволы винтовок.

Остальные камеры двигались, наблюдая за движением по сторонам или вне корабля. Откуда-то появился мужчина, протянул руку и, взявшись за ручку, перевернулся, положив руки за спину в ожидании наручников. Натренированность движения дала Мичо повод задуматься, что капитана Планта — если его действительно капитан — раньше уже задерживали.

Группа захвата проникла на корабль, разделилась и настороженно разошлась разными коридорами. Движение на одном экране фактически дублировалось на другом. Когда они добрались до камбуза, навстречу с поднятыми руками выплыла команда «Хорнблауэра», готовая принять любую участь, уготованную ей «Коннотом». Даже на крохотных окошках монитора Па видела липкие следы слез, выкатывающихся из глаз пленников. Маски горя из слюны и напрягшихся лиц.

— Всё будет хорошо, — произнес Эванс, — так ведь? Это же наша работа, да?

— Я знаю, — отозвалась Мичо, не отрывая взгляда от монитора.

Группа захвата двигалась по палубам, беря их под контроль. Согласованность действий, как у единого двадцатиглазого организма. Общая уверенность профессионализма и муштры. Рубка выглядела неряшливой. Ручной терминал и груша для воды закружились от вихря движений.

Без силы притяжения кресла-амортизаторы застыли под разными углами. Это напомнило Па старое видео о кораблекрушениях на Земле. Корабль колонизаторов тонул в бескрайнем вакууме.

Она знала, что Кармунди позовет ее, еще до того, как он это сделал, и заранее приглушила музыку. С тихой трелью поступил вызов.

— Капитан, мы взяли корабль под контроль, — доложил Кармунди. Поскольку в этот момент за ним наблюдали два бойца, то Мичо с двух ракурсов смотрела, как двигаются его губы и челюсть. — Никакого сопротивления. Никаких проблем.

— Офицер Буш? — спросила Мичо.

— Их защита уже отключена, — подтвердила Оксана, — конец.

Мичо кивнула, скорее себе, чем Кармунди. 

— «Коннот» контролирует все системы корабля противника.

— Мы устанавливаем охрану и отделяем пленных. Стандартная процедура.

— Понятно, — сказала Па, а потом Эвансу: — Давай отойдем подальше, чтобы не оказаться в зоне поражения, если они скрывают ядерную бомбу в зернохранилищах.

— Выполняю, — подтвердил помощник.

Маневровые двигатели бросили ее вперед, на ремни — даже не одна десятая g, жалкая пара секунд ускорения. Брать то, что другие считают своим, — опасная работенка. «Коннот», разумеется, будет наблюдать за группой захвата, держа невидимые пальцы на всех пульсах.

Кроме того, Кармунди будет каждые полчаса выходить на связь с помощью одноразовых протоколов, а если не появится, Мичо превратит «Хорнблауэр» в облако раскаленного газа, давая четкий посыл другим кораблям, а тысячам человек на Каллисто, Ио и Европе останется лишь надеяться, что остальные «изъятия» Вольного флота пройдут гладко.

Пояс наконец-то сбросил с плеч ярмо внутренних планет, прямо у входа во врата расположилась астерская станция Медина, астерский флот — единственный, функционирующий в Солнечной системе, и миллионы астеров им благодарны. В отдаленной перспективе это — величайшее провозглашение независимости и свободы в истории. В ближайшей перспективе задача Мичо — сделать так, чтобы из-за этой победы все не умерли с голода.

В следующие два дня Кармунди и его люди проследят, чтобы потенциальные колонисты остались заперты на охраняемых палубах, откуда их можно переправить на орбиту Юпитера, а потом составят полный перечень содержимого «Хорнблауэра». После этого будет еще неделя в запасе, прежде чем установят другие двигатели. Всё это время «Коннот» будет рядом — охранник и тюремщик, а Мичо останется только сканировать темноту в поисках других беглецов.

Это вовсе не то, чего бы ей хотелось, как и другим членам семьи, но в голосе Оксаны послышалось нечто бо́льшее.

— Биг босс. Поступило подтверждение с Цереры.

— Хорошо, — подтвердила Мичо, интонацией показав, что поняла всё невысказанное Оксаной. 

Оксана Буш была ее женой почти все время существования группового брака. Они отлично улавливали настроения друг друга.

— Поступило и кое-что еще. Сообщение от Него.

— И чего же хочет Доуз?

— Не Доуз. Покрупнее.

— Инарос? Запусти сообщение.

— Только капитану. Я могу транслировать тебе в каюту или на терминал, если...

— Оксана, запусти сообщение.

На экране возник Марко Инарос. Судя по прическе, он находился на Церере или в ускорении. Фона позади него было слишком мало, чтобы сказать точно — на корабле он или в офисе. Обворожительная улыбка Марко затронула теплые темные глаза. Пульс Мичо участился, и она сказала самой себе, что это страх, а не влюбленность. По большей части, так и было. Хотя Марко — харизматичный ублюдок.

— Капитан Па, рад слышать, что вы чисто взяли «Хорнблауэр». Ты успешно прошла еще одно испытание. Мы верно поступили, поручив тебе заниматься «изъятиями». Пока всё идет неплохо, мы готовы приступить к следующим этапам плана.

Мичо кинула взгляд на Эванса и Оксану. Помощник оглаживал бородку, а Оксана старалась не смотреть на Мичо.

— Мы бы хотели отправить «Хорнблауэр» прямо на Цереру, — продолжал Марко, — а перед этим я созываю общую встречу. Только узкий круг. Ты, я, Доуз, Розенфельд и Санджрани. На Церере. — Улыбка Марко стала еще шире. — Теперь мы управляем Солнечной системой, так что пора сделать кое-какие изменения, а? «Пелла» говорит, ты можешь добраться сюда за две недели. Будет неплохо увидеть тебя вживую.

Марко размашисто отсалютовал. Приветствие Вольного флота, им же и придуманное. Экран погас. Накатила смесь смущения, облегчения и тревоги. Изменение задания, так быстро и без разъяснений, застигло ее врасплох. Предложение отправиться на встречу узкого круга носило легкий привкус опасности, как и до того, как Вольный флот открыто заявил о себе. Годы жизни в сумраке оставили привычку думать и чувствовать по-другому, и от нее трудно избавиться. Даже после победы. По крайней мере, они вернутся обратно в плоскость эклиптики, а не останутся где-то высоко в черноте, где происходит нечто зловещее. Нечто плохое.

«Нечто, — произнес тихий голос у нее в голове, — например, вызов на неожиданную встречу».

— Две недели? — спросила Мичо.

— Это возможно, — Буш почти опередила вопрос. Она уже разрабатывала план. — Но ускорение будет жестким. И ждать «Хорнблауэр» мы не сможем.

— Кармунди это не понравится.

— А что он возразит? Сам Марко приказал.

— Точно, — согласилась Мичо.

Эванс прокашлялся.

— Так что делаем?

Мичо сажала пальцы в кулак. 

— Это Инарос, — сказала она, и произнесенное имя прекратило спор в зародыше.

— Так, хорошо, — сказал Эванс, но интонация в его голосе говорила о другом.

— Что-то хочешь сказать? — поинтересовалась Па.

— Только то, что планы меняются уже не в первый раз.

Эванс поморщился от волнения, это его не красило, но он ее новый муж, и потому она оставила его слова без комментариев. Красивые мужчины могут быть такими хрупкими.

— Продолжай, — сказала она вслух.

— Ну, за Санджрани стоят деньги. А марсианский премьер весь на нервах после того, как половина Вольного флота пыталась его прикончить. А еще я слышал, что мы пытались убить Фреда Джонсона и Джеймса Холдена, но оба еще дышат и разгуливают на свободе. Это меня озадачивает.

— Что Марко, может, и не такой уж всепобеждающий, как прикидывается?

На мгновение Эванс задумался. Мичо решила уже, что он не ответит.

— Что-то в этом роде, — наконец выдал Эванс, — но если подумать, так легко это не отбросить.

— Похоже на то, — согласилась Мичо.

 

Глава вторая

 

Филип

Больше всего на свете он ненавидел Джеймса Холдена. Холдена-миротворца, чьи действия никогда не вели к миру. Холдена — защитника справедливости, ничем ради нее не пожертвовавшего. Джеймса Холдена, который летал вместе с марсианами и астерами (одной астеркой) с таким гонором, будто это делает его лучше остальных. Нейтрального Холдена, стоящего над схваткой, пока внутренние планеты отправляли ресурсы человечества на тысячу триста с лишним новых планет, оставив астеров вымирать. И вопреки всему, он не погиб на «Четземоке».

Фред Джонсон — землянин, ставший представителем астеров, был вторым по списку. Палач станции Андерсон, сделавший карьеру, убивая ни в чем не повинных астеров, а после этого начал им помогать, что все равно привело лишь к их многочисленным смертям — и личным, и как нации. И за это он заслужил ненависть и презрение. Но мать Филипа умерла не из-за Джонсона, и потому именно Холден, сука Холден, занимал первое место.

Прошло несколько месяцев с тех пор, как Филип колотил кулаками по двери шлюза, когда его мать, которой Холден совершенно вывихнул мозги, выбросилась в космос, прихватив с собой Кина. Дурацкая смерть. Бессмысленная. Вот почему ему так больно, говорил себе Филип. Потому что в ее смерти не было необходимости, но она всё равно предпочла смерть. Он разбил в кровь руки, пытаясь ее остановить, но это не помогло. Наоми Нагата предпочла жестокую смерть в вакууме вместо жизни со своим народом. И это доказывает, какую власть обрел над ней Холден. Как сильно промыл ей мозги, как слаб был ее разум с самого начала.

Филип не сказал никому на «Пелле», что мать снится ему каждую ночь: тот закрытый люк и понимание, что по другую сторону — нечто очень ценное и важное, и чувство страшной утраты, когда он не сумел открыть люк. Если бы остальные узнали, как сильно это на него давит, то сочли бы слабаком, а отец не берет с собой людей, не способных справиться с задачей. Даже если это сын. Либо Филип — настоящий астер и боец Вольного флота, либо может остаться на какой-нибудь станции, как обычный мальчишка. Теперь ему было почти семнадцать, и он помог уничтожить угнетателей с Земли. Детство давно в прошлом.

Станция Паллада была старейшей в Поясе. Тут открыли первые рудники, а за ними — и первые обогатительные комбинаты. За этим последовали новые заводы — именно здесь находилась индустриальная база. А кроме того, было проще использовать старые дробилки и сепараторы в качестве дополнительных мощностей. Да и просто по привычке. Паллада не вращалась. Гравитация здесь была естественной, основанной на массе астероида, хотя и небольшой — два процента от полной земной g. Просто направление дрейфа. Станция болталась вверх-вниз от плоскости эклиптики, словно пыталась нащупать путь прочь из Солнечной системы. Церера и Веста были крупнее и плотнее населены, но металл для обшивки кораблей и реакторов, для строительства станций и грузовых контейнеров, для орудий, торчащих из освобожденных кораблей Вольного флота, и снарядов, которыми они стреляли, добывали здесь. Если Ганимед — кормилец Пояса, то Паллада — его кузница.

Вольному флоту имело смысл пройти здесь в своем постоянном патрулировании освобожденной Солнечной системы — удостовериться, что все ресурсы под контролем.

— Шьяминда, ке? — спросил начальник космопорта, вплывая в широкий конец комнаты для переговоров. 

Комната выглядела по-астерски. Ни столов, ни стульев. Где верх, а где низ — тоже не поймешь. Проведя столько времени в корабле, построенном с учетом создаваемой ускорением гравитации, Филип почувствовал себя как дома. Здесь всё так знакомо, какими никогда не станут спроектированные марсианами помещения.

Начальник космопорта был тот же. Выше любого, кто провел детство при низкой и нестабильной гравитации. Голова — крупнее относительно тела, чем у Филипа, Марко или Карала. Левый глаз затянут бельмом и слеп — даже фармацевтический коктейль, делающий возможной жизнь без гравитации, не смог сохранить умирающие капилляры. Такой человек не выдержал бы жизнь на поверхности планеты, даже короткое время. Самый выраженный образец физиологии астеров. Именно из-за таких Вольный флот и восстал — чтобы защитить их и говорить от их имени.

Вот почему сейчас он, видимо, был растерян и чувствовал себя обманутым.

— И в чем проблема? — спросил Марко, по-астерски взмахнув руками.

Он предложил выкинуть содержимое складов в космос так, словно это обычное дело. В ответ на отцовское недоумение Филип поднял брови. Карал лишь бросил хмурый взгляд и сжал ладонь в кулак.

— В том и проблема, эса, — ответил начальник порта.

— Я знаю, это жизненно важные запасы, — сказал Марко. — В том-то и дело. Пока они здесь, Паллада будет мишенью для внутренних планет. А если уложить всё по контейнерам и запустить в космос, только мы будем знать траекторию. Мы отследим их и подберем, когда понадобятся. Важно не только сбыть их с рук, но и показать всем, что склады на станции пусты, прежде чем до них доберутся. Ясно?

— Но... — неуверенно прищурился начальник порта.

— Тебе за это заплатят, — встрял Филип. — Надежными чеками Вольного флота.

— Надежными, ага... Абер...

Он еще сильнее прищурился и покосился в сторону от Марко, словно адмирал первых астерских вооруженных сил висел в полуметре от того места, где был на самом деле.

— Абер? — передразнил Марко его акцент.

— Для сортировщиков нужны нойе ганга, ага.

— Если тебе нужны запчасти, так купи их, — буркнул Марко с угрозой в голосе.

— Абер... — Начальник порта запнулся.

— Но обычно ты покупал их на Земле, — догадался Марко. — А на наши деньги там ничего не купишь.

Начальник порта поднял кулак в знак согласия.

Марко широко и приветливо улыбнулся. Понимающе.

— Никто не будет ничего там покупать. Больше никогда. Теперь ты будешь покупать всё в Поясе. И только в Поясе.

— В Поясе не производят хорошие запчасти, — заныл начальник порта.

— Мы производим лучшие запчасти из доступных, — сказал Марко. — История сделала поворот, приятель. Постарайся идти с ней в ногу. И погрузи всё, чтобы было готово к отправке, са са?

Начальник космопорта встретился взглядом с Марко и поднял кулак в знак согласия. Можно подумать, у него был выбор. В том и заключается преимущество командира вооруженного до зубов флота, что как бы вежливо ты ни просил, это всё равно приказ. Марко отпрянул, и тело слегка согнулось в низкой гравитации Паллады. Он остановился, ухватившись за поручни рядом с начальником порта, а потом обнял его. Тот, однако, не обнял в ответ. Выглядел он как человек, затаивший дыхание в надежде, что опасный зверь пройдет мимо, не заметив его.

Ведущие от офиса начальника космопорта коридоры и проходы представляли собой мозаику древних керамических пластин и более нового углесиликатного кружева. Тонкий углесиликат отсвечивал призрачным радужным сиянием, когда они пролетали мимо, прямо как масло на поверхности воды. Это был один из первых новых материалов, которые начали производить после того, как появление протомолекулы подтолкнуло развитие физической химии на несколько поколений вперед. Материал был эластичнее керамики и титана, прочнее и гибче. Никто не знал, как он ведет себя со временем, хотя, если доверять отчетам из других миров, скорее всего, переживет своих создателей на порядок. Если они всё сделали правильно. А это уж трудно сказать.

Шаттл Паллады уже их ждал, Бастьен пристегнулся к креслу пилота.

— Бист бьен? — спросил он, пока Марко запирал за ними шлюз.

— Отлично, как мы и надеялись, — ответил Марко, оглядевшись в маленьком суденышке. 

Шесть кресел, не считая пилотского, Бастьена. Карал как раз пристегивался, Филип тоже. Но Марко медленно подлетел к полу шаттла, волосы легли ему на плечи. Он вопросительно поднял подбородок.

— Розенфельд уже там, — сказал Бастьен. — Уже три часа на «Пелле».

— Уже там? — спросил Марко с напряженными интонациями, которые мог распознать только Филип. Он скользнул в кресло и защелкнул ремни. — Хорошо. Давай к нему присоединимся.

Бастьен получил добро от системы портового контроля — скорее по привычке, чем по необходимости. Марко был капитаном «Пеллы», адмиралом Вольного флота, и его шаттл получил бы преимущество перед любыми другими кораблями. Но Бастьен всё равно запросил разрешение и еще раз проверил системы герметизации и жизнеобеспечения, наверное, уже в десятый раз. Для всех, выросших в Поясе, проверка наличия воздуха, воды, герметичности корабля и скафандров — это как дышать. Об этом даже не думаешь, просто данность. Те, кто так не делает, обычно быстро выбывают из генетической гонки.

Когда шаттл взлетел, они почувствовали увеличившийся вес, а потом шарниры кресел зашипели, как только Бастьен включил маневровые двигатели. Ускорение не достигло и четверти g, но они добрались на «Пеллу» всего за несколько минут, пришвартовались к шлюзу — тому самому, через который покончила с собой Наоми — и влетели в знакомую атмосферу «Пеллы».

Их ждал Розенфельд Гуолян.

Всю жизнь, с самого раннего детства, Пояс для Филипа означал Альянс Внешних Планет, а люди из АВП значили больше остальных. Его народ. Лишь когда он подрос, и отец позволил ему присутствовать при своих разговорах с другими взрослыми, Филип стал лучше понимать АВП, со всеми нюансами, и его народ стал ассоциироваться со словом «альянс». Не республика, не объединенное правительство, не нация. Альянс. АВП — это сплав многочисленных групп, распадающихся и снова объединяющихся, и все молча соглашались, что, каковы бы ни были соглашения между ними, у них одна общая цель — борьба против угнетения со стороны внутренних планет.

Внутри АВП имелось несколько наиболее крупных символов — станция Тихо под руководством Фреда Джонсона и Церера во главе с Андерсоном Доузом, оба с собственными вооруженными отрядами; а также идеологические провокаторы из «Коллективного Вольтера», откровенно преступная «Золотая ветвь» и миролюбивый, почти что коллаборационист, Маруттува Кулу. На каждую из этих групп приходились десятки, а может, даже сотни мелких организаций и ассоциаций с собственными политическими интересами. Но вместе их свело постоянное экономическое и военное подавление Пояса со стороны Земли и Марса.

Вольный флот не имел отношения к АВП, это и не предусматривалось. Вольный флот был мощнейшей силой старого миропорядка, скован так крепко, что не нуждался во враге для определения цели. Он обещал будущее, в котором ярмо прошлого не просто сбросят, но и сломают.

Это не значило, что они освободились от прошлого.

Тощий Розенфельд умудрялся сутулиться даже в невесомости. Темная кожа со странными неровностями и отметинами, глубоко запавшие глаза. У него были татуировки в виде разомкнутого круга АВП и похожей на острие ножа буквы V, символа «Коллективного Вольтера» и приветливая улыбка, он излучал готовность в любую секунду вступить в драку. Именно ради него отец Филипа прилетел на «Пеллу».

— Марко Инарос, — сказал Розенфельд, раскрывая объятья. — Ну и заварушку ты устроил, койо мис!

Марко бросился в его объятья, они завертелись, когда сошлись вместе, а потом чуть медленнее разлетелись. Всё недоверие Марко к Розенфельду растаяло. Точнее нет, не растаяло, было отброшено в сторону, чтобы ввести в заблуждение Филипа и Карала, да и самому получить неподдельное удовольствие от встречи.

— Хорошо выглядишь, приятель, — сказал Марко.

— Неа, — отозвался Розенфельд, — но спасибо, что соврал.

— Нам нужно перевезти твоих людей?

— Уже, — сказал Розенфельд.

Филип посмотрел на Карала и заметил легкое недовольство в изгибе его губ. Розенфельд — друг, союзник, человек из внутреннего круга Вольного флота, но он не должен приводить на корабль личную гвардию в отсутствие Марко. В конце концов, «Пелла» — флагман Вольного флота, и от искушения никуда не деться. Марко и Розенфельд потянулись друг к другу и замедлили вращение, ухватившись за поручни на шкафчиках, а потом, по-прежнему держась за руки, оттолкнулись и подрейфовали на корабль. Филип и Карал последовали за ними.

— Придется жестко ускориться, если хотим прибыть на Цереру к началу встречи, — сказал Марко.

— Сам виноват. Я бы мог полететь и на собственном корабле.

— Он не военный.

— Я всю жизнь прожил на мелких горнодобытчиках.

Даже видя только отцовский затылок, Филип услышал в его голосе улыбку.

— Да, до сих пор вся твоя жизнь была такой. Мы изменили правила игры. Высшее командование не может перемещаться без оружия. Даже здесь, пока с нами еще не все. Пока.

Они добрались до лифта, идущего по всей длине корабля, и вплыли туда головами вперед, а потом вниз, к жилой палубе. Карал оглянулся на командную и полетную палубы, словно чтобы убедиться в отсутствии на них людей Розенфельда.

— Потому я и ждал, — согласился Розенфельд. — Как примерный солдат. Жаль, что Джонсон и Смит благополучно добрались до Луны. Удалось обезвредить только одну цель из трех?

— Только Земля имеет значение, — ответил Марко. Впереди появилась Сарта, плывущая в сторону командной палубы. Она кивнула, пролетая мимо.

— Земля всегда была главной целью.

— Ну, генеральный секретарь Гао присоединилась к своим богам, и надеюсь, она умерла, вопя от боли, — Розенфельд сделал вид, будто плюют в сторону, — но ее место заняла Авасарала.

— Обычный бюрократ, — сказал Марко.

Они завернули за угол и оказались в столовой. Прикрученные к полу столы и стулья, запах марсианского военного пайка и еще недавно считавшиеся вражескими цвета. Всё так контрастировало с находящимися здесь людьми. Все они — астеры, и всё же Филип мог отличить гвардию Розенфельда от сослуживцев по Вольному флоту. Своих от не своих. Можно притворяться, что нет никакого разделения, но все знают — это не так. Всего с десяток человек, как будто смена караула. По одному из команды «Пеллы» на каждого бойца Розенфельда, а значит, не только Карал решил, что не помешает присмотреть за друзьями.

Один из бойцов гвардии бросил Розенфельду грушу. Кофе, чай, виски или вода — и не разберешь. Розенфельд поймал ее, не отвлекаясь от разговора.

— Похоже, бюрократ полон ненависти. Сумеешь с ней управиться? Ничего личного, койо, но твоя слабая сторона — недооценивать женщин.

Марко застыл. Рот Филипа тут же наполнился привкусом меди. Карал тихо хмыкнул, а когда Филип посмотрел на него, тот выдвинул челюсть и стиснул кулаки.

Розенфельд прислонился к стене, на его лице были написаны фальшивое сочувствие и извинения.

— Наверное, не стоило здесь этого говорить. Прости, что разбередил рану.

— Ничего страшного, — ответил Марко. — Еще обсудим по дороге на Цереру.

— Сбор всех племен, — сказал Розенфельд. — Жду не дождусь. Следующий этап, видимо, будет интересным.

— Уж точно будет. Карал разместит тебя и твоих бойцов в каютах. Оставайтесь там. Ускорение будет тяжелым.

— Есть, адмирал.

Марко выплыл из столовой в сторону машинного отделения и инженерной палубы, даже не посмотрев на Филипа.

Филип мгновение подождал в неуверенности, последовать ли за ним или остаться, свободен ли он или до сих пор на посту. Розенфельд улыбнулся и подмигнул набрякшим веком, а потом повернулся к своим. Здесь явно что-то произошло, Филип чувствовал это в воздухе и в манерах Карала. Что-то важное. И судя по поведению отца, Филип пришел к выводу, что это имеет к нему отношение.

Он положил руку на запястье Карала.

— В чем дело?

— Ни в чем, — плохо соврал Карал. — Ничего такого, о чем стоит беспокоиться.

— Карал?

Тот стиснул губы и потянул шею. На Филипа он не смотрел.

— Карал. Мне стоит их о чем-то спросить?

Карал медленно покачал головой. Нет, спрашивать не надо. Карал нервно облизал губы и снова покачал головой, вздохнул и заговорил тихим и спокойным голосом:

— Недавно пришло сообщение. Данные записей с... э-э-э... с «Четземоки». О том, почему корабли с Джонсоном и Смитом уцелели.

— И?

— И, — отозвался Карал, слово было плотным, как свинец.

А когда он продолжил, Филип Инарос прямо перед Розенфельдом и полудюжиной его ухмыляющихся бойцов узнал, что его мать жива. А еще то, что все на «Пелле» это знали — кроме него.

Когда включилась тяга, ему приснился сон.

Он стоял перед той же самой дверью. И хотя выглядела она по-другому, это была та же дверь. Он кричал и бил в нее кулаками, пытаясь войти. Раньше при этом ему было страшно, он погружался в печальный океан чувства утраты, в полный ужас. Теперь осталось лишь унижение. В нем полыхала огненная ярость, он рвался через эту дверь, но что бы там ни обнаружил, он собирался это не уберечь, а уничтожить.

От крика он проснулся. Сила тяжести полной g втопила его в гель. Вокруг мурлыкала «Пелла», вибрации двигателя и шорохи воздухоочистителей будто шептали что-то, но слишком тихо, чтобы разобрать. Он попытался вытереть слезы. Не слезы печали. Для этого нужно было огорчиться. А его наполняла уверенность.

Уверенность в том, что одного человека он ненавидит больше Холдена.

 

Глава третья

 

Холден

Все-таки в жизни, не предполагающей участия в продолжительных допросах, есть свои плюсы. С этой точки зрения Холден жил не так уж хорошо. Соглашаясь вместе с остальной командой «Росинанта» дать показания, он сразу предполагал, что вопросы будут касаться не только атаки Земли Вольным флотом. В конце концов, поговорить было о чем. Главный инженер станции Тихо, оказавшийся кротом Марко Инароса, похищение Моники Стюарт, потеря образца протомолекулы, нападение, в котором едва не погиб Фред Джонсон. И это только его часть истории. У Наоми, Алекса и даже Амоса имелись собственные.

Но он не ожидал, что допросы, как газ, заполнят собой все свободное пространство. Уже несколько недель он ежедневно по двенадцать-шестнадцать часов обсуждал мельчайшие подробности своей жизни. Имена и биографии всех восьми его родителей. Успеваемость в школе. Неудавшаяся карьера во флоте. Что он знает о Наоми, Алексе, Фреде Джонсоне. Отношения с АВП, Дмитрием Хэвлоком, детективом Миллером. Даже после многочасовых разборов он не был уверен насчет последнего, и, сидя в маленькой комнатке перед следователями ООН, изо всех сил старался разобрать свою жизнь по кусочкам и предъявить им на обозрение.

Процесс доводил Холдена до белого каления. Вопросы шли по кругу, перескакивали с одного на другое, будто его пытались поймать на лжи. Порой они забредали в какие-то странные тупики — как звали его сослуживцев во флоте? Что он знает о каждом из них? — и оставались там намного дольше необходимого. В основном его допрашивала высокая светлокожая женщина с серьезным вытянутым лицом по фамилии Маркова и низенький пухлый тип, Гленндининг, с волосами и кожей одного оттенка коричневого. Они поочередно давили на него и налаживали контакт, слегка оскорбляли, чтобы разозлить и посмотреть, не сболтнет ли он лишнего, и тут же становились неумеренно любезными.

Они приносили ему то кривобокие жирные сэндвичи, то свежую выпечку с великолепным кофе. Убавляли освещение до минимума или врубали ослепляющий свет. Они прогуливались подпрыгивающей лунной походкой по коридорам, ведущим из доков, или оставались в крошечной стальной коробке. Холден чувствовал, что его биографию выжимают досуха, как лайм в дешевом баре. Если в нем осталась еще хоть капля сока, они ее как-нибудь добудут. Нетрудно было забыть, что это его союзники, что он сам согласился. Не раз, свернувшись на койке после долгого дня, он обнаруживал, что неосознанно строит планы побега.

Никак не помогало и то, что в темном небе над ними сантиметр за сантиметром умирала Земля. Остававшиеся новостные каналы в основном переместились на станции в точках Лагранжа и Луну, но несколько еще вещало с поверхности планеты. Между сном и допросами у Холдена оставалось не так много времени на просмотр новостей, но того, что он слышал из коротких нарезок, было достаточно. Перегруженная инфраструктура, ущерб экосистеме, химические изменения в атмосфере и океане. На перенаселенной Земле проживало тридцать миллиардов человек, полностью зависимых от автоматизированных систем, не дающих им умереть с голоду или утонуть в мусоре. По более пессимистичным оценкам, треть из них уже погибла. Холден посмотрел несколько секунд репортажа о том, как подсчет жертв в Западной Европе ведут с помощью атмосферных проб. Концентрация метана и кадаверина позволяла делать предположения о том, сколько человеческих останков гниет на улицах разрушенных городов. Наглядная иллюстрация масштаба трагедии.

Выключая трансляцию, он ощутил укол вины. Он хотя бы должен был это увидеть. Присутствовать при том, как рушится экосфера, вырастившая его, его семью и всех остальных. Земля этого заслуживала. Но он устал и боялся. Даже выключив новости, уснуть он не мог.

Не все известия были плохими. Мама Элиза сумела передать сообщение, что их ферма в Монтане хоть и сильно пострадала, но все же могла поддерживать жизнь его родителей. У них даже оставалось кое-что для помощи спасателям в Бозмане. И по мере того, как грязевые облака оседали в океаны, отравляя их, все больше кораблей с гуманитарной помощью спускались по колодцу и возвращались обратно, набитые беженцами.

Однако возможности Базы Луна уже исчерпывались. Воздухоочистители работали на пределе, и каждый вдох казался Холдену только что вышедшим из чужого рта. Фуд-корты и общественные пространства сменились койками и палатками. Команда «Росинанта» перебралась из квартир на станции обратно на корабль, чтобы освободить место. А еще — чтобы жить в собственном пузыре чистого воздуха и воды, если быть честным. Лишь тишина выключенного реактора и призрачное присутствие Клариссы Мао не давали Холдену в полной мере почувствовать уют пустого, тихого и знакомого корабля.

— Почему она тебя так волнует? — спросила Наоми, когда они лежали в своей каюте, удерживаемые слабой лунной гравитацией и собственной усталостью.

— Она убила кучу людей. — Бессонница не давала Холдену собраться с мыслями. — Разве этого недостаточно? Мне кажется, вполне.

Освещение каюты стояло на минимуме. Он ощущал дыхание Наоми, знакомое, теплое, успокаивающее. В ее голосе слышалась та же невнятная мягкость — они оба слишком устали, чтобы спать:

— Тогда она была другой.

— Похоже, все в этом уверены. Не понимаю, как так получилось.

— Ну, кажется, Алекс еще сомневается.

— Но Амос — нет. И ты.

Она издала низкий гортанный звук. Даже в полумраке Холден видел темноту ее сомкнутых век. На секунду он решил, что она уснула, но потом Наоми заговорила: 

— Я должна верить, что она может измениться. Что люди могут.

— Ты не такая, как она. Даже когда... когда умирали люди, ты не была такой. Ты не хладнокровная убийца.

— А Амос — да.

— Согласен. Но Амос — это Амос. Для меня это совсем другое.

— Почему?

— Потому что это Амос. Он как питбуль. Ты в курсе, что он может разорвать тебе глотку, но он так беззаветно предан, что его хочется лишь обнять.

Наоми медленно улыбнулась. Она это умела. Легкое движение лицевых мышц, и Холден полон надежды и даже какого-то мрачного оптимизма. Вселенная не может быть совсем дерьмовой, если в ней есть такие женщины. Он положил руку на ее бедро. 

— Ты же полюбила меня не за твердые этические принципы?

— Скорее вопреки, — хихикнула она. — У тебя была симпатичная задница.

— Была? В прошедшем времени?

— Мне нужно заняться системой, — сказала она, меняя тему. — Смотри, чтобы я не уснула, пока не проверю обновления.

— Пропавшие корабли? — спросил Холден, и она кивнула.

Как бы ни были тяжелы его допросы, Наоми приходилось хуже. Она никогда не распространялась о своем прошлом, о том, как стала такой, какая есть. Теперь она обменяла это молчание на амнистию для всей команды и для себя. Ее двойники Марковой и Гленндининга спрашивали не о провале флотской карьеры и работе на Фреда Джонсона. Она была для них нитью, ведущей к Марко Инаросу. Его любовница, мать его сына — факт, который Холден до сих пор пытался уложить в голове. Ее держали в плену на корабле Инароса до и после нападения на Землю. Холден знал, чего ему стоят марафонские допросы. Ей должно было быть в тысячу раз хуже.

И, наверное, поэтому она занялась тайной пропавших кораблей. Наоми первая заметила, что корабли, исчезнувшие во время прохода через врата, и краденые марсианские корабли, ставшие Вольным флотом, не пересекаются. Одни украли Марко с командой, другие просто исчезли без следа. Одновременно происходило два процесса, и Холден не мог сердиться на нее за то, что ей хотелось посвятить свое время второму.

Но она должна спать. Хотя бы для того, чтобы он тоже мог уснуть.

— Не могу ничего обещать, — сказал он.

— Ладно. Тогда разбуди меня пораньше, чтобы я успела все проверить до следующей сессии.

— Это обещаю.

Он лежал в темноте рядом с ней, пока ее дыхание не стало реже и глубже. Через пять минут он понял, что не уснет, и встал. На секунду она затихла, пытаясь проснуться, но затем глубокое дыхание вернулось. Холден вышел из каюты.

В коридорах «Росинанта» также царил полумрак. Холден направился к лифту. С камбуза доносились добродушный бас Амоса и высокий тонкий голос Клариссы. Он остановился, прислушался, потом взобрался по трапу в рубку. Пользоваться лифтом при низкой лунной гравитации казалось глупым, поэтому он просто поднимался, перекладина за перекладиной, рука за рукой, пока не добрался. В темной рубке лишь отблески экранов освещали Алекса.

— Привет, — протянул Алекс, когда Холден устроился в кресле, — не спится?

— Очевидно, нет, — вздохнул Холден. — А тебе?

— Ненавижу здешнюю гравитацию. Такое чувство, что мы слишком медленно движемся, и мне все время хочется включить двигатели на полную. Но мы-то никуда не летим. Меня должно удерживать ускорение, а не какой-то огромный камень, — Алекс махнул на экран, где без звука шли новости. В камеру что-то горячо вещала женщина в ярко-красном хиджабе. Холден знал, что это известная марсианская журналистка, но никак не мог вспомнить имя. — Все так и продолжается. Это называют мятежом. Всё талдычат о нарушении долга, оставлении постов и продажах вооружения на черном рынке.

— Звучит паршиво.

— Звучит лучше, чем оно есть, — возразил Алекс. — Это был переворот. Гражданская война, только вместо драки пятая часть военных просто свалила через врата со всем нашим добром. Ну, то есть, всем добром, которое они не успели продать засранцам из Вольного флота.

— Известно, куда они направлялись?

— Неа. По крайней мере, не говорят.

Женщина в хиджабе — ее звали Фатима Уилсон — исчезла, но на экране продолжали крутиться кадры пустых доков на Марсе, затем групп протестующих, что-то выкрикивающих в камеру. Холден не мог понять, за что или против чего они выступают. Возможно, они и сами не знали.

— Если они когда-нибудь вернутся, их обвинят в измене, — сказал Алекс. — Что-то мне подсказывает, что в ближайшее время они не собираются домой.

— Итак, — подвел итог Холден. — Марсианский переворот. Вольный флот, выбивающий дерьмо из Земли. Пираты, грабящие корабли колонистов. Отключившая связь станция Медина. И бог-знает-что, съедающее корабли, прошедшие сквозь врата.

Алекс уже открыл рот для ответа, но экран моргнул и зазвенел. Запрос связи с самого верха.

— Беда никогда не приходит одна, — сказал Алекс, принимая вызов.

На экране появилась Крисьен Авасарала. Безупречная прическа, изумрудное мерцающее сари. Только глаза и плотно сжатые губы выдавали усталость.

— Капитан Холден, мне нужно встретиться с вами и вашей командой. Немедленно.

— Наоми спит, — не подумав, ответил Джеймс. 

Авасарала улыбнулась. Нельзя сказать, что улыбка была приятной.

— Пойду ее разбужу. Скоро будем.

— Спасибо, капитан, — сказала действующая правительница Земли и отключилась.

Палубу заполнила тишина. 

— Заметил, что она не сказала ничего неприличного или оскорбительного? — спросил Холден.

— Ага, заметил.

— Это не к добру, — вздохнул Джим.

Конференц-зал находился у поверхности Луны. Он напоминал школьный класс или церковь: подиум в передней части и ряды стульев перед ним. Но сейчас подиум был пуст, а десяток стульев расставлен в подобие круга. Авасарала сидела с Фредом Джонсоном, главой станции Тихо и бывшим официальным представителем АВП, и премьер-министром Марса Смитом слева от нее и Бобби Драпер справа. Смит и Джонсон были без пиджаков, все выглядели уставшими. Холден, Наоми, Алекс и Амос сидели напротив, пара стульев с обеих сторон обозначала границу. Холден не сразу понял, что Клариссы Мао нет. Ему и в голову не приходило взять ее с собой. В конце концов, встречу назначили команде «Росинанта», а она...

Авасарала что-то набрала на ручном терминале, и в центре круга появилась схема. Земля, Луна, станции у точек Лагранжа горели золотым. Корабли флота, блокирующего атаки Вольного флота — зеленым. Отдельная модель показывала внутреннюю систему — Солнце, Меркурий, Венеру, Землю, Марс, основные станции Пояса, такие как Церера и Паллада, и россыпь красных точек.

— Красные — это Вольный флот, — пояснила Авасарала. Вживую ее голос звучал хрипло, будто она кашляет. Холден не мог понять, то ли она просто слишком много говорила, то ли надышалась лунной пыли, такой мелкой, что ее не задерживают самые лучшие фильтры, так что воздух на станции имел привкус пороха. — Мы следим за их передвижениями и обнаружили аномалию. Вот здесь.

Она ткнула в экран терминала, и две картинки соединились, показывая теперь один и тот же участок космоса. В стороне от станций и планет в безбрежной пустоте плавала красная точка. Наоми подалась вперед, пытаясь сфокусировать взгляд. Она слишком устала для всего этого.

— Что он там делает? — спросила Наоми вполне четким голосом.

— Шпионит, — сказал Фред. — Маячок выключен, но, похоже, это корабль-разведчик, «Лазурный дракон» с Цереры. Экипаж состоит из радикалов АВП.

— То есть, сейчас он, вероятно, часть Вольного флота. И камни, которые они швыряли... — начал Холден.

— ...наводит этот отморозок, — закончила за него Авасарала. — Мы так думаем, — устало пожала плечами она, — знаем мы только то, что пока эти скоты сбрасывают на нас камни, мы в ловушке. Наши корабли не смеют двинуться с места, и Марко Инарос может требовать с внешних планет все, что пожелает.

Подавшись вперед, Смит заговорил спокойным, почти извиняющимся тоном:

— Если разведка Крисьен права и этот корабль направляет атаки, значит, это самое слабое место Вольного флота. Вы знаете, что полковник Джонсон, генеральный секретарь Авасарала и я формируем опергруппу? Ее первой задачей станет захватить или уничтожить «Лазурного дракона» и лишить противника возможности атаковать Землю. Дать нашему объединенному флоту возможность вздохнуть.

Холден впервые услышал термин «объединенный флот», и он ему понравился.

Не ему одному.

— Вот дерьмо, — сказал Амос. — А я тут прохлаждаюсь, ковыряясь в носу.

— Знаешь, твои развлечения нас не интересуют, — сказала Авасарала, — но ты мог бы продолжить и в кресле-амортизаторе. «Росинант» не входит в состав флота, поэтому не оставит дыру в нашей обороне. И я так поняла, на нем есть кое-какие усовершенствования...

— Килевая рельсовая пушка, — ухмыльнулся Алекс.

— ...которая просто кричит о гиперкомпенсации за крошечные пенисы, но может оказаться полезной. Командующий операцией затребовал вас и ваш корабль, и хотя, честно говоря, все вы ни хрена не стоите, кроме мисс Нагаты...

— Погодите, — перебил Холден, — командующий операцией? Нет.

Авасарала уставилась на него твердым, как гранит, взглядом.

— Нет?

Холден не дрогнул.

— «Росинантом» не командует никто, кроме нас. Я понимаю, это большая объединенная опергруппа, и все такое. Но «Роси» не просто корабль, это наш дом. Хотите нанять нас, отлично. Мы возьмемся за работу и выполним ее. Если хотите поставить над нами командира, я отвечу «нет».

— Капитан Холден, — начала Авасарала.

— Я не торгуюсь. Просто рассказываю, как все будет, — перебил Холден.

Трое самых могущественных людей в Солнечной системе, главы основных фракций, поколениями боровшихся друг с другом, переглянулись. Брови Смита поползли вверх, он тревожно оглядел комнату. Фред подался вперед, уставившись на Холдена так, будто разочаровался в нем. Только в глазах Авасаралы плясали огоньки веселья. Холден взглянул на свою команду. Наоми скрестила руки, Алекс выпятил подбородок. Амос улыбался, как всегда. Выступают единым фронтом.

Бобби кашлянула.

— Это я.

— Чего «я»? — спросил Холден.

— Я, — повторила Бобби. — Я командую миссией. Но если вы в самом деле не хотите...

— О, — сказал Холден, — нет. Нет, это все меняет.

— Да, — сказал Алекс, а Наоми опустила руки. 

Бобби расслабилась.

— Надо было сразу сказать, Крисси, — посоветовал Амос.

— Пошел ты, Бартон. Я как раз собиралась.

— Итак, Бобби, как ты хочешь это сделать? — спросил Холден.

 

Глава четвёртая

 

Салис

— Стой-стой-стой! — прокричал Салис в микрофон скафандра. 

Основание рельсовой пушки диаметром в десять метров имело форму шестиугольника и весило больше некрупного корабля. Шесть домкратов-ремонтников у огромной махины немедленно отреагировали на его слова выбросом топлива в вакуум. Калибратор меха Салиса сбросился до нуля, движение тяжёлого объекта полностью прекратилось. Теперь они плыли вместе — нечеловечески огромное орудие, мягко светящаяся инопланетная станция и Салис в мехе защитно-жёлтого цвета, напоминающем паука.

— Что такое, койо? — раздался в ухе Салиса голос Якульски, главного техника.

— Смещение показаний, — сказал Салис, его лазерные измерители уже обшаривали рельсовую пушку и гнездо, предназначенное для её установки. Подогнать к инопланетной станции три широких ленты из керамики, углесиликатной ткани и стали было совсем не просто. Сейчас она напоминала огромный синий мяч, опоясанный резиновыми лентами, каждая под прямым углом к двум другим. А на пересечениях размещались турели ускорителя. Оказалось, что бурение на инопланетной станции невозможно. Сварка не работала, поскольку поверхность не плавилась. Так что обернуть чёртово крепление вокруг оставалось единственным вариантом.

— Ну что? — спросил Якульски.

— Смещение, минута десять секунд по Z, минус восемь секунд по Y.

— Понял, — сказал Якульски.

Затарахтели конструкционные двигатели вокруг пушки, толчок, движение. Небо вокруг со всех сторон пестрело светящимися точками — более тринадцати сотен врат, уныло, пусто и пугающе симметрично. Единственный отличный от них объект, станция Медина, была так далека, что, вытянув палец, Салис мог бы накрыть им всю конструкцию — цилиндр, двигатель и командный отсек. Это место до сих пор звали медленной зоной. Несмотря на то, что таинственные ограничения скорости пропали, имя есть имя, и оно несло нечто странное и тревожное. Бо́льшую часть работы Салис делал внутри Медины. Выходы в вакуум случались редко, и сейчас ему здесь не особенно нравилось. Он по-прежнему продолжал отвлекаться от дела, вглядываясь в чёрную пустоту. Где-то в конце первой недели работы Салис понял, что высматривает Млечный путь, хотя здесь его и нет.

— Порядок? — спросил Якульски.

— Момент.

Салис снова стал проверять показания лазеров. Пока мех опять трудился над изменениями на поверхности объекта и гнезда, он окинул взглядом огромный ствол. Несколько виденных им прежде рельсовых пушек были сделаны из керамики и титана. Однако в этой использованы ультра новые материалы, которые отправил Дуарте через врата Лаконии. И дело не только в радужном плетении углесиликатной оболочки. Энергогенераторы, запускающие орудия, и бесфрикционная система подачи боеприпасов были... очень необычными.

Конструкция безусловно изящная. Однако это просто магнитные рельсы, запитанные от ядра, как на любом корабле. Они выполняли своё предназначение, но в целом всё выглядело как-то не так и казалось скорее опытным образцом. Его неуклюжесть и красота больше напоминали Салису растение, чем машину. И не только из-за использования новых материалов. С тех пор как от Венеры отделилось кольцо врат, постоянно появлялось то одно, то другое. Дело скорее в масштабе. А может, и в чём-то ином.

Измерительные лазеры выдали результат.

— Бьен, — сказал Салис. — Так. Загоняем эту заразу на место.

Якульски не отвечал, но двигатели заработали. Салис продолжал держать на экране установочное гнездо и пушку и постоянно считывал показатели. Обычно он оставлял такую работу системе меха, но в новых материалах что-нибудь могло вызвать сбой. Так что надёжнее самому всё проверить. Все годы, с тех пор как открылись врата, станция была словно камень. Однако это не значило, что вдалбливание в неё этого огромного чёртова механизма не вызовет ответной реакции.

Установка тяжёлого объекта заняла бо́льшую часть смены, но в конце концов всё встало на место. Турель закрепилась, поглотив последние слабые толчки. Вокруг неё сомкнулось гнездо, и в голове Салиса всплыл мерзкий образ чудовищных губ, медленно сжимающих огромную соломинку.

— Отходим, — сказал Салис.

— Проверка. Готов?

— Момент, — ответил Салис, отплывая от станции. 

Он вышел в космос, где в своих мехах ждали Робертс и Вандеркост. Двигатель ориентации меха подвёл Салиса к ним и развернул, давая возможность оценить работу. Он услышал бормотание Робертс по общему каналу.

— Смахивает на бактерию, — сказала она, довольно метко. 

С привязанными сверху и снизу по всем трём осям пушками станция напоминала нечто, увиденное под микроскопом. Например, макровирус. Или минималистичный стрептококк.

— На месте, — сказал Салис. — Готов к проверке.

— Три, — произнёс Якульски, — два, один.

Пушка под ними зашевелилась в креплении, как будто просыпалась от сна. На миг показалось, что она смещается, как тростник, подхваченный ветром. Потом пушка одним щелчком встала на место, так быстро сменив состояние, что глаза Салиса не успели уловить движение — будто насекомое дёрнуло лапкой. Она поворачивалась, выбирая цель среди попавших в поле обзора врат. По проекту, по крайней мере две пушки способны были охватить все врата, а в обзор еще трех попадала бо́льшая часть. Салис видел изображения старинных укреплений, обращённых к морю, — там, на Земле. Раньше они его не интересовали — слишком всё оно плоско, чтобы ему пригодиться — но выглядели они в точности так же. В его груди бурлили чувства — гордость, а может, и страх.

— Нормально, — сказал Якульски. В голосе слышалось что-то похожее на удивление. Как будто он ожидал, что орудия оторвутся и полетят в пустое небо. — Отходите, боевая стрельба.

— Есть отходить, — ответил ему Вандеркост. — В нас не пальнёшь, са са?

— Ага, а вы дадите мне знать, как оно, идёт? — засмеялся Якульски.

Ему-то легко, не то, что им здесь. И кроме того, не похоже, что эти орудия способны заодно разнести и Медину. Салис с командой отступили на пятьдесят километров, сбросили скорость и добавили ещё пятьдесят. Темнота раздражала. С другой стороны врат никогда не случалось такого, там всегда были солнце и звёзды.

— Остановились и закрепились, — сказала Робертс. — Ты отметил, что мы свои?

— Конечно. По вам пальнёт, только если что-то пойдёт не так. Установка цели, — ответил Якульски, и Салис повысил увеличение на обзорном экране меха. 

Инопланетная станция отображалась на нём в нереальных цветах индикации. На таком отдалении он видел три из шести орудий. 

— Есть сенсорная решётка. Огонь через три, два, один...

Орудие плюнуло струйкой пара — газ быстро расширился в стволе и придал снаряду чуть больше скорости. Мех Салиса задрожал, магнитное поле рельсовой пушки повлияло на его системы даже на таком расстоянии. Он не видел вылетевших снарядов. За то время, которое понадобилось, чтобы он услышал щелчок выстрела по радио, вольфрамовый снаряд уже прошил цель — врата. Или то странное антипространство между ними. На мониторе с неестественными цветами инопланетная станция пошла рябью, словно была шаром парящей воды и до него кто-то дотронулся. Рябь тут же затухла.

— Что видел? — спросил Якульски.

— Ничего, — сказал Салис. — Выглядит прекрасно. — А у тебя?

— Только станция светится, — ответил Якульски.

На всех тестах единственной реакцией станции на толчок от выстрела рельсовой пушки был поток фотонов.

— Больше ничего?

— Ничего.

— Сдвиг?

— Без смещения.

Всё как они и хотели. Такие рельсовые пушки настолько большие и мощные, что при установке на корабле это затрудняло стрельбу. Смонтированные, как это обычно делалось, на турелях, они играли роль двигателей в той же мере, что и оружия, двигаясь в противоположном стрельбе направлении так, что нелегко компенсировать.

На станции — другое дело.

Инопланетная станция почему-то не проявляла ни прямой, ни обратной реакции. Выделяемой энергии хватало только на выброс небольшого количества света, и похоже, никаких мер предпринимать тут не требовалось. Однако Салис совсем не жаждал возвращаться и проверять базу и посадочные гнёзда.

— Слыхали, что говорил Кэсил? — спросил Вандеркост. — Насчёт того, почему она не движется, когда мы толкаем?

— Нет, — ответила Робертс.

— Сказал, она движется, но вместе с ней смещается и пространство кольца, потому мы и не видим, как это происходит.

— Кэсил рехнулся.

— Ага.

— Нам возвращаться? — спросил Салис по радиосвязи.

— Момент, — ответил Якульски. — Бьен. Разрешаю. Будьте внимательны, там что-то не так.

«Не так» могло означать трещины в корпусе, протечку в ёмкостях с горючим, сбой в реакторе или в подаче боеприпасов.

Или что за ними следят глаза древнего бога. А то и чего похуже.

— Принято. — Салис проверил двигатели. — Выдвигаемся.

Три меха сорвались с места и двинули назад, в сторону станции. Медина плыла справа от них — по-прежнему молчащий движок, вращающийся барабан купола. Салис смотрел дальше, словно ожидая увидеть что-то знакомое, но звёзд там по-прежнему не было.

Во внутренней части купола станции Медина имелось своё солнце, освещавшее по прямой всю длину оси вращения, от командного центра до инженерных палуб. Полноспектральный свет лился вниз, на изогнутое сельскохозяйственное пространство и обширное озеро, которые когда-то предназначались для перемещения к звёздам поселений правоверных мормонов. Салис сидел в баре под открытым небом вместе с Робертс и Вандеркостом. Они пили пиво и ели белый киббл со вкусом сырного порошка и грибов. Ландшафт перед ними и позади изгибался, уходя вверх и теряясь в свечении яркого луча солнца. Справа и слева на всю длину тянулся вращающийся барабан, создавая силу тяжести, примерно как на Луне. В затылок им с оси вращения дул лёгкий ветерок — всё как всегда.

Мальчишкой Салис видел Большие пещеры Япета, прогуливался под фальшивым небом Цереры. Но из всего, что он мог представить, барабан Медины больше всего напоминал ему Землю, какой она, видимо, была прежде, чем упали метеориты — нерегулируемая атмосфера сверху и тонкая кора мантии под ногами, над ядром из расплавленной лавы. Сколько бы Салис сюда ни возвращался, это выглядело экзотически.

— Наверху опять летуны, — щурясь от света сказала Робертс. 

Салис взглянул вверх. На ярком солнце, раскинув руки и ноги, парили пять силуэтов. Казалось, они выплывали откуда-то позади Салиса, как изгибающиеся поля кукурузы и сои, хотя на самом деле не двигались. Несколько месяцев назад какой-то молодой идиот додумался до того, как проложить временную дорожку и разгоняться до скорости вращения барабана в противоположном направлении, оказываясь таким образом в невесомости. Наверное, хорошее развлечение — до тех пор, пока никто не подлетел слишком близко к искусственному солнцу или не ошибся с ускорением.

От инженерных палуб к летунам протянулись две газовых полосы, и Салис указал на них:

— Ага, до них добралась служба безопасности.

— Смертники, — Вандеркост покачал лохматой седой головой.

— Молодые и глупые. Ну, дети есть дети. — В голосе Робертс звучало больше сочувствия, но она и по возрасту была ближе к этим нарушителям. — А вы что, с детства такие трезвые и порядочные?

— Мы законопослушные, — сказал Вандеркост. — Моя дурь убивает только меня самого.

Робертс сдалась, лишь пожав плечами в ответ. На корабле — на настоящем, с правильной стороны врат, безопасность всего вокруг — всегда первоочередное дело. Дважды проверить то, что уже проверено дважды, очистить всё, что уже очищено. Безответственность и ненадёжность — самый быстрый путь к собственной смерти, гибели семьи и всего экипажа. А на больших станциях — Церере, Гигейе, Ганимеде, а теперь и Медине — есть нечто, позволяющее детишкам расти тупыми. Беспечными.

Стабильность, решил Салис. Большое пространство вроде этого барабана как-то на них влияет. Он и сам это чувствовал — барабан казался слишком большим, чтобы сломаться. На самом деле размер не важен. Сломать можно что угодно. Сломалась даже Земля. Действуя так, словно риск — это пустяки, подвергаешь опасности всех.

Но всё-таки в глубине души он жалел, что охрана станции наказывает летунов. Дети есть дети. У них всегда должно быть место для игр. Оно было у марсиан, у землян. Только астерам потребовалось угробить не одно поколение ради того, чтобы и у их глупых детишек появилась возможность играть.

Он щурился, глядя в яркое небо. Охрана и летуны уже спускались к поверхности, дымные следы скафандровых двигателей становились шире и медленно оборачивались спиралями вокруг сияющего луча солнца.

— Досадно, — сказал он.

Вандеркост фыркнул.

— Слышал про души в секции F? — спросила Робертс. — Опять закрыты.

— Всё проектировалось под полную g, — сказал Вандеркост. — То же и с фермами. Поля не осушаются как положено. Если бы барабан вращался, как рассчитывали мормоны, всё бы работало.

Робертс рассмеялась.

— Может, и работало бы. А вот мы — нет. Нас бы по стенке размазало.

— Надо бы этим заняться, — Вандеркост пожевал киббл.

— Мы много делаем, чтобы всё заработало, — сказал Салис. — С таким-то запасом мощности? Да если не справимся, значит, мы того и не стоим.

Он допил остатки пива, встал, поднял ладонь, чтобы спросить, хотят ли сослуживцы ещё порцию. Вандеркост хотел, Робертс — нет. Салис пошёл к стойке, ступая по грязной земле. Это тоже часть жизни, подумал он. Растения, фальшивое солнце, ветерок, пахнущий листьями, гнилью и свежей травой. Медина — единственное место из всех, в которых он когда-либо жил, где можно ступать по земле. Не просто по грязи и пыли — их-то хватало повсюду — по настоящей почве. Салис сам не знал, в чём тут разница, но это совсем другое.

Бармен сменил грушу Салиса на полную и дал вторую для Вандеркоста. Когда Салис вернулся к столику, разговор перешёл от летунов к колониям. Невелика разница. От тех, кто глупо рискует, к тем, кто рискует бессмысленно.

— Алдо говорит, через Иерусалимские ворота опять пришли угрозы, — рассказывала Робертс. — Либо мы отправляем им ядро реактора, либо они явятся и возьмут сами.

— Если явятся, мы их удивим, — Вандеркост взял у Салиса свежую грушу пива. — Поднимем пушки — и делу конец.

— Возможно, — ответила Робертс, потом покашляла. — А может, лучше отдать?

— С чего это? — нахмурился Вандеркост.

— Они нуждаются, а у нас всё это есть.

Вандеркост пренебрежительно отмахнулся. Кого колышет, в чём там они нуждаются? Но что-то в интонациях Робертс привлекло внимание Салиса. Как будто она сказала нечто большее. Он встретился с взглядом её тёмных глаз, в знак вопроса вздёрнул вверх подбородок. Она заговорила, кивая головой в такт словам:

— Мы ведь можем помочь, если захотим? Вполне можем, почему бы и нет? Нет причины отказывать, ведь мы теперь не те, кем были раньше. — Вандеркост хмурился, но Робертс продолжила: — Мы это сделали. Именно мы. Сегодня.

— Кто это мы? — вставил Вандеркост. 

Слова прозвучали грубо, но если Робертс и слышала, прерываться не стала. Глаза блестели, как будто она вот-вот расплачется. Её речь текла, как вода из лопнувшей трубы. Запинаясь, она опять продолжала:

— Мы вечно искали дом. Церера, Паллада, большие станции в точках Лагранжа, которые так и не были построены. Моя тётя вечно твердила про создание станции астеров, столицы космоса. Теперь она есть. Её построили астеры. Астеры здесь живут. Они — её власть и сила. С пушками, которые мы поставили, она наша навек. Сегодня мы сделали это место домом. Не только для нас — для всех. Для астеров. Теперь наша родина здесь. И всё из-за нас троих.

По её щекам катились слёзы — медленно, с одной-то шестой g. Счастье освещало её изнутри, как горящий огонь, и Салиса это смущало. Смотреть на Робертс в таком состоянии было неловко, как случайно наткнуться на кого-то в туалете. Но когда он отвёл взгляд, повсюду над ними раскинулся барабан купола. Растения, почва, земля смотрели сверху, как с неба.

Салис работал на Медине уже около пятнадцати месяцев. Дольше, чем на какой-либо другой станции за всю свою жизнь. Он прибыл сюда потому, что Марко Инаросу и Вольному флоту нужны были люди. Не слишком об этом задумываясь, в душе Салис знал одно: АВП с Вольным флотом — нечто большее, чем просто АВП, и кажется, только сейчас начинал понимать, что за этим стоит. Не война навсегда, а дом.

— Родина, — произнёс он, старательно и осторожно выговаривая слово, как будто оно стеклянное, и если сказать его слишком резко, оно может ранить. — И всё из-за рельсовых пушек.

— Из-за того, что теперь у нас есть что-то своё. — ответила Робертс. — И потому, что теперь никто у нас этого не отнимет.

Что-то поднималось в груди Салиса, и он позволил себе принять это чувство. Да, гордость. Им есть чем гордиться. Он попробовал изобразить улыбку, глядя на Робертс, и она улыбнулась в ответ. Робертс права, теперь это место принадлежит им. Что бы ни происходило дальше, у них есть Медина.

Вандеркост пожал плечами, сделал длинный глоток из груши, рыгнул.

— Ну, значит, слава нам, — сказал он. — И всё для чего? Теперь они её точно никогда обратно не получат.

 

Глава пятая

 

Па

— Что-то у меня всё это доверия не вызывает, — сказала Мичо Па.

Джозеф зевнул и приподнялся на локте, глядя на неё сверху вниз. Красивый мужчина, правда, малость потрёпанный. Тёмные волосы длиннее, чем привычный ёжик, но не до плеч, и седина только чуть заметна. С годами кожа огрубела, чернила татуировок на ней рассказывали историю жизни — разомкнутый круг АВП на шее перекрывал изображение поднятого кулака, символ давно рассыпавшейся радикальной группы. Изящный крест, начертанный на плече в момент веры, так и остался там после того, как вера рухнула. Фразы, идущие по рукам от запястий — «С водой покончено, время огня», «Любить — это видеть тебя таким, каким создал Бог» и прочие — напоминали о тех разных людях, которыми он становился на своём пути. О его воплощениях. Отчасти поэтому Па ощущала его таким близким. Она была младше почти на десятилетие, но тоже прошла перевоплощения.

— Что «это»? — спросил он. — Есть немало такого, чему не стоит доверять.

— Инарос созывает кланы.

Она накинула на себя одеяло. Она не чувствовала неловкости и голой, но теперь, после близости, была готова опять вернуться к более формальному тону. Или что-то вроде того. Джозеф понял и без лишних слов перешёл от роли одного из мужей Па к обязанностям её главного инженера. Он скрестил руки и облокотился о стену.

— Собранию не доверяешь или этому типу?

— И тому, и другому, — сказала она. — Тут что-то не так.

— Раз ты так говоришь, я верю.

— Я просто знаю. Со мной постоянно так. Главный койо меняет планы, и я начинаю присматриваться, выискивать в нём нового Ашфорда. Очередного Фреда мать его Джонсона. Такая у меня схема.

— Понятно. Не факт, что неправильная. О чём ты думаешь?

Па наклонилась к нему, прикусив губу. Мысли расплывались как незрячие рыбы, тыкались в поисках слов, способных придать им форму. Джозеф ждал.

По условиям ктубы их брак состоял из семи человек — Па, Джозеф, Надя, Бертольд, Лаура, Эванс и Оксана. Все они сохраняли свои фамилии и составляли постоянную часть экипажа «Коннота». Остальные, служившие под её началом, приходили и уходили, уважая её как капитана, чьи приказы справедливы, не выказывающего явного предпочтения своим супругам. Но понимание, что ядро экипажа составляет её семья, всегда оставалось неизменным и непоколебимым. Идея отделения экипажа от семьи была выдумкой обитателей внутренних планет, одним из бессмысленных предрассудков, заставлявших марсиан и землян относиться к жизни на корабле как к чему-то, оторванному от реальности.

Стоило закрыться люку — и правила жизни для них менялись, даже если сами они этого не сознавали. А для астеров разницы не существовало. Па слышала, это называлось «принципом единого корабля». Всё сущее — единый огромный корабль, состоящий из бесчисленного множества частей, как тело из клеток. Такими частичками были и «Коннот», и прочие разношёрстные корабли, состоявшие под её началом — «Панчин», «Солано», «Аэндорская волшебница», «Серрио Маль» и ещё десяток. Флот Па входил в Вольный флот — громадный живой организм, чьи клетки обменивались между собой информацией при помощи узкополосной связи и радио, поглощающий еду и горючее, неспешно исполняя своё предназначение в скопище планет, как огромная рыба в необъятном небесном море.

Согласно некоторым интерпретациям, даже земные и марсианские корабли являлись частями общего единого организма, но слыша об этом, Па всегда вспоминала о раке и прочих аутоиммунных сбоях, и такая метафора для неё не работала.

Однако сейчас она почему-то об этом вспомнила.

— У нас нет координации, — заговорила она, тщательно выверяя каждое слово. — Когда отталкиваешься ногой, ты и рукой себе помогаешь. Единым движением. У нас выходит не так. Инарос — войско. Санджрани — деньги. Розенфельд — добыча и производство. Всё это мы. Пока ещё не единое целое.

— Мы же тут новички, — сказал Джозеф. 

Он пытался ей возразить, успокоить. Поддержка с его стороны помогала Па собраться с мыслями.

— Возможно, — согласилась она. — Но трудно сказать наверняка. А может, мы просто марионетки, и ниточки ведут к «Пелле». Он меняет решения, мы скачем.

Джозеф расправил плечи, тёплые глаза сузились.

— Он делает своё дело. Корабли, горючее, боеприпасы, движки. Свобода. Он выполняет свой долг, как обещал. 

В его словах Па услышала осторожный вызов, именно это ей и было нужно.

— Он сделал то, что, по его словам, обещал. Реальные факты не так хороши. Джонсон жив. Смит уцелел. Ганимед занял нейтральную позицию. Мы всё швыряем на Землю камни, но не ждём, что в обозримом будущем она попросит пощады. Оглянись на его прошлые обещания, это совсем не то, чем он нас сейчас кормит.

— Политики вечно такие, иммер и навсегда. А он всё же сделал для Пояса куда больше, чем кто-то другой. Внутряки потеряли инициативу, мы наступаем им на пятки. А с «Хорнблауэром» и прочими подобными кораблями мы будем обеспечены до скончания веков. Это наша часть дела. Чтобы у всех была еда, припасы и воздух. Дать нам возможность строить Пояс без сапога на шее.

Па вздохнула и почесала коленку — ногти сухо, как по песку, царапнули кожу. Очиститель воздуха гудел и пощёлкивал. Движение тянуло их вниз, к подрагивающей палубе.

— Да, — сказала она.

— И что?

— Ничего, — сказала она, оставляя вопрос без ответа. Облечь тревогу в какие-то иные слова не удавалось. Возможно, они придут к ней со временем, или она смирится, и их станет незачем произносить.

Джозеф подвинулся, кивнул в сторону амортизационного кресла.

— Хочешь, чтобы я остался?

Па задумалась. Любезнее было бы сейчас сказать «да», но правда в том, что с кем бы она ни делила тело, спалось ей лучше одной. Улыбка Джозефа означала, что он и без слов услышал ответ. Отчасти и потому она так его любила. Шагнув вперёд, он поцеловал её в лоб, туда, где начиналась линия роста волос, и стал натягивать комбинезон.

— А может быть, чаю?

— Не хочется.

— А надо бы, — сказал Джозеф. Он был настойчивее, чем обычно.

— Ладно.

Па сбросила одеяло, расправила и тоже натянула одежду. Джозеф вошел на камбуз марсианского штурмовика, она вслед за ним. Никого из чужих членов экипажа там не оказалось. Только Оксана и Лаура приканчивали грибы под соусом. Только семья. Джозеф выбрал другую скамью, и Па позволила ему расположиться чуть в сторонке от жён. Оксана над чем-то смеялась, Лаура говорила что-то резкое и язвительное, но не горячилась. Слов уловить не удавалось.

Джозеф наполнил чаем груши для них обоих, и они сидели рядом в дружелюбном молчании. Она понемногу пила, и терпкий вкус чая, смешиваясь с послевкусием секса, успокаивал, хотя она и не думала, что расстроена. Па вздохнула, и муж поднял брови.

— Да, — сказала она. — Ты такой умный. Это именно то, что мне было нужно.

Джозеф изобразил поклон, а после заговорил серьёзно:

— Ты думаешь о том, что мне говорила? Насчёт координации?

— Не волнуйся, — сказала она, но Джозеф не унимался.

— Тебя предавали те, кто считался нашими лидерами. Джонсон, когда мы были в АВП. Ашфорд на «Бегемоте». Окульски с объединением. Поэтому мы и стали независимыми, ведь так? Но теперь мы перестали быть независимыми. Теперь мы часть Вольного флота, Инарос нас убедил. Не только тебя. Всех нас.

— Ты прав, — ответила Па. — Возможно, я всё ещё спорю с тем, что уже случилось. Мне следует отпустить прошлое.

— Но не отказывайся от своего опыта. Вселенная кучу времени пыталась о чём-то тебе сказать. Теперь ты во всём сомневаешься. Может быть, случившееся должно было подготовить тебя к настоящему.

Комок в груди Па сжался ещё чуть туже.

— Ты и сам ему не доверяешь.

— Я? Ну, не стоит судить по мне. Я и самому Богу не доверяю.

— Ты худший мистик на свете, — рассмеялась Па.

— Знаю, — Джозеф покачал головой. — Как пророк я не состоялся, печаль. Но, — он поднял палец, — тебя-то я знаю. Ты из тех, кто предпочтёт сделать вид, что не знает того, что ему известно, лишь бы не создавать проблем. И поэтому, если думаешь, что могла ошибиться, будешь снова всё проверять — вдруг и правда всё в норме. Нож во вселенной появляется там, где он нужен. И поверь, острее не бывает.

— А если окажется, что эта вселенная — просто куча химии и энергий, которые до скончания веков будут биться друг с другом?

— Тогда опыт и использование стандартных схем — вполне годный способ не оказаться битым, — ответил он. — Ты скажи, может, и Он тоже предсказуем? Ты об этом знаешь побольше меня.

— Сомневаюсь, —ответила Па, но взяла его руку. 

Он удержал её в своей. Спустя секунду к ним подошла Лаура и села рядом, а за ней и Оксана. Разговор свернул на менее опасные темы — насколько марсианские проекты слабее астерских, последние вести от «Аэндорской волшебницы», захватившей ещё один корабль колонистов, отчёт Кармунди об осмотре «Хорнблауэра», о делах на «Конноте». Но внутри Па оставался твердый узелок, не дающий забыть — что-то идёт не так.

В каюту Па вернулась одна. Она повалилась в кресло-амортизатор, натянула на голову одеяло и увидела во сне огромную хлипкую тварь, плывущую по течению в глубине моря. Только море состояло из звёзд, зверь собран из кораблей, и один из них был её.

***

Такое значительное событие, как революция, никогда не происходит само собой. Освобождение станции Церера — или, по версии внешних, захват — стало предвестником появления Марко Инароса и Вольного флота. А если оглянуться ещё дальше назад, случившееся с грузовым кораблём-водовозом выглядит ничтожным для того, чтобы, пусть ненадолго, вызвать противостояние Земли и Марса, однако его оказалось достаточно. А когда те, кто вечно угнетал Пояс, для разнообразия направили оружие друг на друга, в игру вступила АВП, захватив контроль над главным портом пояса астероидов.

Тогда никто не думал, что это надолго. Рано или поздно Марс и Земля опять встанут на ноги, и тогда Церера падёт. Андерсон Доуз, фактический глава станции, потерял бы захваченную власть, либо перешёл бы к какой-то иной схеме правления, либо превратился бы в мученика за идею. Любая независимость временна.

Однако падения Цереры не произошло.

Разрушение Ганимеда и обнародование программы исследования протомолекулы Мао-Квиковски отвлекли внимание власть имущих. А потом на Венере возникли огромные и загадочные структуры, создавшие первые врата. Пока «Бегемот» в сопровождении объединённых сил Земли и Марса отправился исследовать врата и обсуждался всеобъемлющий сложный комплекс взаимодействий, Андерсон Доуз ткал свою сеть. Корпорации на Луне и Марсе, станции в точках Лагранжа, Пояс и спутники Юпитера — никто не мог позволить себе на годы остановить торговлю ради захвата порта. За время развития человечества, с тех самых пор, когда на шумерских табличках был нацарапан самый первый контракт, временные примирения тянулись так долго, что делались незаметными.

А когда за вратами открылись врата и людской поток хлынул к новым планетам, появились силы, заинтересованные в сохранении текущего состояния Цереры. Андерсон Доуз знал, чью лапу подмазать и когда уступить, чтобы сохранить непрерывным движение через порт.

С помощью длительных и осторожных манипуляций этот хитрый торговец перерос свой статус мятежника, сделавшись политиком. Доуз приобрёл статус, а Церера стала главным городом астеров как раз в то время, когда это никого не волновало.

А потом появился Вольный флот, который столкнул в волны весь тщательно выстроенный замок из песка. Доуз, как и любой политик, взвешивал силы, шансы и обстоятельства. История станции Церера из триумфа приспособленчества и политической ловкости превратилась в историю предтечи Вольного флота. Доуз принял новую версию и себя, и своей станции. Он выбрал сторону в этой игре, как и она его.

Теперь, стоя в доке, Доуз ждал, когда Па выйдет из «Коннота». Гравитация вращения станции зажала корабль в тиски. Даже при силовом сбое инерция удержала бы его от падения в чёрную бездну. Однако Па всё-таки не хотела оставлять корабль снаружи — ни к чему этот риск.

— Мичо, — лучезарно улыбаясь, Доуз взял её за руку. — Как приятно видеть тебя во плоти.

— Я рада, — сказала Па.

Это не было правдой. Слишком долго Доуз оставался союзником Фреда Джонсона, от этого ему никогда до конца не отмыться. Однако он оставался неизбежным злом и, возможно, в лучшие дни больше помогал Поясу, чем компрометировал его. 

Доуз указал на электрический кар с двумя охранниками в лёгком снаряжении.

— Я что, арестована? — спросила Па, стараясь, чтобы это прозвучало как шутка.

Они уже шли к машине. 

— С тех пор как упали метеориты, охрана усилена, — усмехнулся Доуз в ответ. Покрытые шрамами от угревой сыпи щёки окаменели, лицо стало мрачным. — На Церере живут миллионы. Не все в восторге от случившегося.

— Возникли проблемы? — спросила Па, когда они уже подходили к кару.

— Проблемы всегда случаются, — ответил Доуз и после минутного колебания добавил: — Но их прибавилось.

Кар качнулся, сворачивая на широкую эстакаду, ведущую вверх, внутрь станции. Они отдалялись от доков, пружинистые устойчивые колёса издавали что-то среднее между шуршанием и хрустом. Па оглянулась на причал «Коннота». Может, стоило захватить собственную охрану? Люди Кармунди до сих пор оставались на «Хорнблауэре», но Бертольд и Надя имели боевую подготовку. Теперь уже поздно.

Административные уровни располагались ближе к оболочке станции — там, где сила Кориолиса ощущалась слабее. После захвата станции Альянсом туннели и коридоры перестроили, но всё же они производили впечатление старых. Доуз вёл беседу на незначительные или лёгкие темы, стараясь успокоить гостью, причём вполне успешно. Если уж они в самом деле говорят о том, в каком ресторане подают лучшие колбасы и чёрный соус и что произошло, когда церковное общество забронировало те же залы, что и музыкальный фестиваль раи — значит, ситуация не особо опасна. Ни один из них не упоминал причину, по которой они оказались здесь. Имя Инароса не прозвучало ни разу.

Встреча проводилась в саду административного уровня. Под высоким сводчатым потолком ярко горели светильники полного спектра. Колонны и стены были задрапированы плющом, похожие на журавлей папоротники тянулись к свету, широко раскинув массивные лапы. В воздухе носились запахи подкормки для гидропонных растений. Еще не успев обогнуть угол, Па услышала высокий пронзительный голос Санджрани: «...без правильной организации учёта базы минеральных удобрений на каждой станции действующие вещества на основе азота будут расходоваться нерационально». Ещё одна вариация на его любимую тему, но сейчас Па была даже рада её услышать. Доуз тронул её за локоть, указывая на дорожку между маленьким фонтаном и спиралевидным папоротником. Там они и расположились — пять лидеров Вольного флота. Нико Санджрани, больше похожий на лавочника средних лет, чем на главного экономиста подающей надежды империи. Розенфельд Гуолян с неровной смуглой кожей и чересчур приветливой улыбкой, второй человек во флоте и индустриальный магнат. И Марко Инарос, устроившийся в плетёном кресле, — тот, кто за всем этим стоит.

Победа его украшала. Волосы волной стекали на плечи, в повадках сквозила звериная лёгкость. Когда он поднялся, приветствуя Па и Доуза, его радость эхом отозвалась в её сердце. Каким бы этот человек ни был, его обаяние способно справиться даже с ядом змеи. Должно быть, именно этот дар помог Инаросу выторговать у марсиан корабли и оружие, которые и позволили осуществить революцию. Единственным посторонним здесь был тощий сынок Инароса, Филип, мальчишка с безумным взглядом. Па постаралась не фиксировать на нём внимание — в парне было что-то тревожащее, от такого проще отстраниться, чем иметь с ним дело.

— Блистательная Мичо Па! — произнёс Марко. — Прекрасно! Теперь мы все в сборе. Мы, основатели нашего государства.

— У вас имеются данные по новым приобретениям? — тут же спросил её Санджрани, то ли не понимающий, что перебивает Марко, то ли попросту равнодушный к его спектаклю. — Я должен получить полный отчёт.

— Кармунди над этим работает, — отозвалась Па.

— Надеюсь, он поторопится.

— Нико, дорогой, — заговорил Розенфельд. — Не будь грубияном. Сначала скажи капитану Па «здрасьте».

Санджрани хмуро посмотрел на него, потом на Инароса и, наконец, опять обернувшись к ней, кратко кивнул.

— Добрый день.

— Ну вот, собрался весь ближний круг, — сказал Доуз. — Возможно, вы уже слышали, что привело сюда всех нас? Конечно, быть с вами рядом — само по себе удовольствие, однако...

За его спиной Марко улыбнулся сыну, возившемуся с кобурой пистолета. 

— Мы уничтожили Землю и разбили Марс. АВП Джонсона проявил себя как шайка предателей, каким всегда был. Мы выполнили всё, что намеревались. Пора приступать к третьей фазе.

«Всё, что намеревались — кроме уничтожения Смита и Фреда Джонсона», — подумала Па, но вслух ничего не сказала. Однако молчание остальных выглядело иначе.

Когда заговорил Доуз, в голосе звучали старательно выверенные учтивость и беззаботность.

— Не знал, что у тебя в планах имелась и третья фаза.

Ухмылку Марко можно было счесть и злобной, и довольной — то ли ярость, то ли удовлетворение.

— Теперь знаешь.

 

Глава шестая

 

Холден

— Такое чувство, что мы должны перешептываться, — сказал Холден. — И ходить на цыпочках.

— Мы в невесомости, — возразила Наоми.

— На метафорических цыпочках.

Темноту рубки нарушал лишь отсвет мониторов. Алекс спал в каюте, оставив на вахте Холдена и Наоми. Бобби и Амос обходили корабль, проверяя все, кроме систем связи — орудия точечной обороны, маневровые двигатели, килевую рельсовую пушку, системы жизнеобеспечения. С самого начала миссии Бобби вела себя скромно, стараясь, чтобы Холден не чувствовал себя так, будто она захватила корабль, но все же не настолько, чтобы не освежить в памяти каждый сантиметр «Роси» до начала схватки. Даже когда они обсуждали, как Амос переделал водоснабжение камбуза, казалось, что эта парочка толкует о вооружении. Серьезный разговор профессионалов, понимающих, что работают со смертоносным оборудованием. У Холдена от этого появлялось ощущение, что он слишком фамильярен с кораблем.

Кларисса... он не знал, где она. С последнего ускорения он видел ее лишь мимоходом, будто она какой-то дух, не выносящий прямого взгляда. Все, что он слышал о ней — что она набирается сил, нелегальные импланты уже не вызывают такую тошноту, и она нашла неисправный разъем, из-за которого свет в мастерской был тусклым — он слышал от других членов команды. Ему это не нравилось, но по крайней мере, не приходилось с ней разговаривать.

План был прост. «Лазурный дракон» — не военный корабль, а всего лишь геологоразведчик. Вся его защита заключалась в том, что космос велик, а корабль мал, и его орбита достаточно далеко от Земли и Луны, чтобы в случае чего успеть рвануть к Поясу или спутникам Юпитера. Все его активные системы — маячок, радар, лидар, радио — были выключены. С отраженным от корпуса светом и тепловым излучением поделать ничего было нельзя, но корабль старался быть тише воды ниже травы, что оставляло ему лишь пассивные сенсоры и направленный луч. Достаточно, чтобы направлять на Землю камни, но все же он был полуслепым.

На это Бобби и рассчитывала.

Они легли на курс, который приведет к «Лазурному дракону», а потом организовали перестроение объединенного флота, чтобы скрыть следы их ускорения. Всё дело в балансе между тем, как подобраться к врагу быстро и при этом не засветиться. Они развили скорость, которую могли легко погасить, когда подойдут ближе, а потом «Роси» лег в дрейф. В отсутствии активных сенсоров «Лазурный дракон» должен был бы увидеть их визуально — крошечную точку в бесконечном пространстве — и даже без радара или лидара идентифицировать как угрозу.

Так наверняка и будет. Но к тому времени, если все пойдет по плану Бобби, это уже не будет иметь значения.

Холден не припоминал такого медленного сближения за все время, что они летали на «Роси», отчего все ерзали в нетерпении.

От лифта донеслись голоса: серьезный, резкий, профессиональный голос Бобби и добродушный, жизнерадостный Амоса. Они вплыли на палубу, сначала Бобби, потом Амос. Бобби ухватилась за поручень и остановилась. Амос ударился о палубу лодыжкой и погасил свое ускорение, уперевшись ногами в потолок. Он парил вверх ногами. Обычно «Роси» шел на неполной g, чтобы беречь топливо и ради Наоми, но почти всегда у них была гравитация. Идти в полной невесомости было странно.

— Как оно? — спросила Бобби.

Холден махнул на экран:

— Ничего нового. Похоже, они нас еще не заметили.

— Их реакторы еще выключены?

— Тепловая сигнатура не изменилась.

Бобби сжала губы и кивнула:

— Долго это не продлится.

— Можем подстрелить их, — предложил Амос. — Решать, конечно, не мне, но по моему опыту, тот, кто нанес первый удар, обычно выигрывает.

— Покажите мне расчетную дальность, — сказала Бобби. 

Холден запросил информацию от системы пассивных сенсоров. «Лазурный дракон» находился примерно в четырех миллионах км, то есть в десять раз дальше, чем Луна от Земли. Вряд ли на нем больше десятка человек. В бесконечном звездном поле его никак не разглядеть невооружённым взглядом. Даже если враг пойдет на полном ходу, выхлоп двигателей покажется лишь еще одной светящейся точкой среди миллиардов.

— Какая точность?

— Не знаю, — ответил Холден, — обычно мы используем лидар.

— Плюс-минус десять процентов, — сказала Наоми. — На таком расстоянии ошибки пассивных измерений растут очень быстро.

— А с лидаром? — спросила Бобби.

— В пределах метра, — ответила Наоми.

— Вы когда-нибудь думали, сколько вокруг летает боеприпасов? — поинтересовался Амос, дотрагиваясь до пола пальцами рук, отчего он почти незаметно поплыл к потолку и в то же время стал поворачиваться ближе к нормальному вертикальному положению. — Представьте все эти снаряды орудий точечной обороны, так никуда и не попавшие, болванки рельсовых пушек, пробившие корабли или не пробившие. Все они там, снаружи, несутся куда-то с той же скоростью, что и в момент выстрела.

— Если мы их подстрелим, они все равно станут искать, кто это сделал, — сказала Наоми.

— А может, и нет, — возразил Амос.

Наоми взглянула на Бобби.

— Нам скоро придется включить торможение, или пролетим мимо.

— Когда? — спросила Бобби.

— Через три часа. Иначе придется идти на соке или рисковать, что от перегрузок лопнут сосуды, которые лучше бы иметь в целости.

Бобби побарабанила пальцами правой руки, затем кивнула, больше себе, чем остальным.

— Хрен с ним. Мне надоело ждать. Пойду разбужу Алекса. Давайте покончим с этим.

***

— Ладно, девочки и мальчики, — протянул Алекс. — Все пристегнулись и приготовились?

— Проверка, — сказал Холден по открытому каналу и выслушал доклады остальных. Включая Клариссу Мао. 

Пусть это была иллюзия, вызванная предвкушением, но Джиму казалось, что огни горят ярче, будто после недель, проведенных в доках, «Роси» радовался возможности сделать что-то стоящее.

— Реактор в порядке, — доложил Амос из машинного отделения.

Алекс откашлялся.

— Ладно. Стартуем через десять... девять...

— Нас засекли, — сказала Наоми. — Они включили маневровые.

— Вот и отлично. Три-два-один, — сказал Алекс, и Холдена вжало в кресло.

Корабль басовито заворчал, сбрасывая скорость. Для «Лазурного дракона» это должно было выглядеть так, будто появилась новая яркая звезда. Суперновая в нескольких световых годах от них. Или что-то менее опасное, но ближе, гораздо ближе.

— Лидар включен, — сказала Наоми, — И... я нащупала частоту.

— Их реактор работает? — спросил Холден.

— Переведи на меня управление огнем, — одновременно с ним сказала Бобби.

Наоми ответила обоим:

— Их двигатель разогревается, у нас примерно полминуты. Бобби, управление у тебя.

— Холден, — рявкнула Бобби, — пожалуйста, позвони им в дверь. — Алекс, переключись с маневрирования на стрельбу.

— Готово, — ответил Алекс.

Холден переключился на направленный луч. «Роси» тут же нашел их частоту.

— «Лазурный дракон», это «Росинант». Вероятно, вы слышали о нас. Мы на подходе. Сдавайтесь...

Гравитация ускорения прекратилась, и кресла-амортизаторы зашипели, когда корабль завращался вокруг двух осей.

— Немедленно сдавайтесь и приготовьтесь к стыковке.

Голос Наоми был спокоен и сосредоточен:

— Вражеский реактор разогревается.

Корабль будто споткнулся, подбросив Холдена и Наоми в креслах. Килевая рельсовая пушка толкнула корабль назад в строгом математическом соответствии с массой двухкилограммовой вольфрамовой болванки, движущейся со скоростью, довольно близкой к световой. Третий закон Ньютона в действии. У Холдена скрутило живот, и он попытался наклониться вперед. Тянулись долгие секунды.

Наоми удовлетворенно хмыкнула:

— Так, их реактор выключается. Они сбрасывают ядро. В выхлопе не видно азота. Не думаю, чтобы они теряли воздух.

— Отличный выстрел, — сказал Алекс по открытому каналу.

— Черт побери, — буркнула Бобби, когда «Роси» вернулся на курс. — Я охренительно промахнулась.

Гравитация вернулась, толкнув Холдена обратно в кресло, пока они медленно приближались к дрейфующему исследовательскому кораблю. Стало тяжелее — челюстью и затылком он ощущал полные две g.

— «Лазурный дракон», ответьте, или мы выстрелим снова, — сказал он.

— Как-то это неправильно, — сказала Наоми.

— Они первые начали, — донесся сверху голос Алекса. — В каждом упавшем камне есть и их рука.

Холден не был уверен, что Наоми имела в виду именно это, но она не продолжила, так что, может, и это.

— Никакого ответа, Бобби. Что дальше?

Вместо ответа бывшая марсианская десантница спустилась с поста наведения по трапу, перебирая руками перекладины. В условиях высокой гравитации ее мышцы натянулись как канаты, на лице отразились одновременно боль от усилий и удовольствие.

— Дайте им знать, что если откроют по нам огонь, в тюрьму они отправятся без кресел-амортизаторов, — сказала она, — направляясь к шлюзу. — Пойду переоденусь во что-нибудь поудобнее.

Кресла немного сдвинулись, когда Алекс изменил траекторию так, чтобы не превратить «Лазурного дракона» в шлак выхлопом двигателей. Бобби хмыкнула и снова ухватилась за поручни.

— Ты в курсе, что здесь есть лифт? — поинтересовался Холден.

— А как же веселье? — ответила Бобби, скрываясь из виду.

Наоми повернулась так, что он мог видеть ее лицо. Ее улыбка выражала одновременно дискомфорт, радость и нечто похожее на предчувствие.

— Значит, вот как бывает, когда она срывается с поводка.

Сброс скорости и совмещение орбит — дело не быстрое. Холден вполуха слушал, как Алекс, Амос и Наоми координируют системы «Роси». Иногда вклинивалась Бобби — когда не собирала свой бронескафандр и не проверяла его системы. Основную часть его внимания занимал вражеский корабль. «Лазурный дракон» плыл в тишине. Облако радиоактивного газа, бывшее ранее ядром его реактора, медленно рассеивалось, пока не стало едва плотнее окружающего вакуума. Ни аварийного маячка. Ни объявления о сдаче. Ни ответа на его запросы. Жутковатое молчание.

— Не думаю, что мы их убили, — сказал Холден. — Мы же не убили их, да?

— Это вряд ли, — ответила Наоми, — но скоро узнаем точно. В худшем случае, если все-таки мы это сделали, тем проще будет не давать камням падать на Землю.

Что-то в ее голосе его зацепило. Она смотрела в монитор, но, похоже, находилась в миллионе километров отсюда.

— Все нормально?

Наоми моргнула, тряхнула головой, будто пытаясь ее прочистить, и чуть натянуто улыбнулась.

— Просто как-то странно оказаться здесь снова. И я не могу не думать о том, есть ли на этом корабле знакомые. Раньше мне такое в голову особо не приходило.

— Всё меняется, – сказал Холден.

— Да уж. Раньше знаменитостью у нас был ты, — ее улыбка стала чуть менее натянутой, — а теперь лучшие следователи бьются за право поговорить со мной.

Алекс объявил, что состыковался со шлюзом «Лазурного дракона». Пришло время захвата. Бобби подтвердила, что готова к высадке. Она вернется, когда враг будет зачищен. Все это звучало так по-военному, так по-марсиански. В их голосах слышалось возбуждение. Отчасти оно прикрывало страх, но лишь отчасти. Впервые Холден задумался, как все это звучит для Наоми. Ее друзья готовились атаковать и, возможно, убить людей, выросших в тех же условиях, что она. В условиях, которые никто другой на «Росинанте» никогда до конца не поймет.

Они работали на всех полюсах запутанного клубка, в который человечество превратило Пояс и россыпь колоний за ним. Дрались с пиратами для АВП. Подписывали контракты с Землей, Марсом и частными корпорациями. Мысль о Наоми — о ней как продукте той жизни, которую она прожила — жизни, которую она только собиралась открыть Холдену — изменила его взгляд на всё. Включая его самого.

— Мы должны были их остановить, — сказал он.

Она недоуменно обернулась к нему:

— Кого? Этих гадов? Конечно, должны были. 

По кораблю разнесся звон металла — шлюзы состыковались. На экране Холдена появилось предупреждение, но он пропустил его мимо ушей. Наоми слегка наклонила голову набок, будто Холден был загадкой, которую она никак не могла разгадать. 

— Ты что, думал, мне их жалко?

— Нет. То есть да, но не совсем. На том корабле все тоже уверены, что делают правое дело. Когда они швыряют на Землю камни, это... это чтобы защитить детей на кораблях, где слишком мало воздуха или плохие фильтры. Или людей, потерявших свои корабли из-за того, что ООН изменила пошлины.

— Или им просто нравится убивать, — сказала Наоми. — Не стоит их романтизировать лишь потому, что их предлоги...

Снова звякнул металл, громче, чем в первый раз. Глаза Наоми расширились, а у Холдена свело живот. Звук не предвещал ничего хорошего.

— Алекс? Что это было?

— Думаю, у нас небольшие проблемы, ребята.

— У меня порядок, — сказала Бобби так, что всем стало ясно — это не просто формальность.

Наоми с крепко сжатыми губами обернулась к монитору:

— Что там, Алекс?

— Мина-ловушка, — ответил пилот, — Похоже на какой-то магнитный замок с их стороны. И Бобби...

— Я застряла между их шлюзом и нашим, — сказала Бобби. — Все нормально. Я просто проломлю себе...

— Нет, — вмешалась Наоми, и Холден посмотрел на предупреждение, все еще мигавшее на мониторе. — Ты можешь повредить оба шлюза. Просто сиди и жди, а я посмотрю, что можно сделать, чтобы тебя вытащить.

— Эй, — сказал Холден, — кто-нибудь знает, почему мы только что лишились сенсоров? — на экране выскочило еще одно предупреждение. В голове Джима запульсировала паника. — Или орудий точечной обороны?

Остальные замолчали, и секунд шесть, показавшихся ему часами, слышалось только щелканье пальцев по панелям управления и щебет «Росинанта», докладывающего в ответ на запросы. Он уже знал ответ. Внешняя камера осмотрела поверхность «Роси». Прижавшийся к нему «Лазурный дракон» был больше похож на паразита, чем на пленника. Сверкнули желтые искры. Холден переместил камеру. Три похожих на пауков строительных меха вгрызались в корпус «Росинанта» сварочными огнями.

— Они нас раздевают, — сказал Холден.

Когда Алекс заговорил, его притворная вежливость не смогла скрыть ярость:

— Если желаете, могу поддать газу. Сожжем их в выхлопе, да и дело с концом...

— Тебе придется сложить шлюз, — оборвал его Холден, — и он раздавит Бобби.

— Да. Ладно, значит, это плохая идея.

Холден перевел на себя управление орудиями точечной обороны и попытался поймать один из мехов, но они были слишком близко. Появилось новое предупреждение. Они вгрызались глубже. Очень скоро они нанесут реальный ущерб. А если сумеют пролезть между обшивками...

— Что будет, если Бобби проломит стыковочную трубу? — рявкнул Холден.

— В лучшем случае, мы не сможем ее использовать, пока не починим, — ответила Наоми. — В худшем — они установили вторую ловушку, которая убьет Бобби и выпустит наш воздух.

— Нормально, — сказала Бобби. — Я могу принять на себя такой риск. Дайте мне секунду...

— Нет, — вмешался Холден. — Нет, погоди. Мы можем найти выход. Никто не умрет. У нас есть время.

Но не так уж много. Снова загорелся огонек сварки. Когда заговорил Амос, его голос звучал как-то неправильно. Слишком тихо, слишком близко:

— Кэп, у нас есть еще один шлюз. В грузовом отсеке рядом с машинным отделением.

До Холдена дошло: Амос уже надел скафандр и говорил в микрофон шлема.

— Что ты задумал, Амос?

— Да ничего сверхъестественного. Выскочим наружу, убьем несколько засранцев, которые этого заслуживают, а когда управимся, все залатаем.

Наоми встретилась с ним взглядом и кивнула. Годы, проведенные вместе, и бесконечные кризисы выстроили между ними своего рода телепатию. Наоми останется и вызволит Бобби из ловушки. Холден пойдет с Амосом и будет сдерживать врага.

— Ладно, — сказал Холден, расстегивая ремни, — готовь скафандр. Я спускаюсь.

— Я оставлю тебе один. Но думаю, мы рванем без тебя.

— Погоди-ка. Мы?

— Мы выходим, — прозвучал голос Клариссы Мао. — Пожелайте нам удачи.

 

Глава седьмая

 

Кларисса

На втором году заключения Кларисса согласилась участвовать в поэтическом кружке, который вел местный капеллан. Она ни на что не надеялась, просто теперь полчаса в неделю могла сидеть в серо-зеленой комнате с привинченными к полу железными стульями вместе с шестью такими же заключенными и заниматься чем-то, кроме просмотра цензурированных новостей или сна.

С самого начала это было просто ужасно.

Из всех, кто приходил туда каждую неделю, только она да капеллан учились в университете. Две женщины были так накачаны успокоительным, что едва понимали, где находятся. Один из мужчин — серийный насильник, убивший своих приемных дочерей, — так впечатлился «Опытом о человеке» Александра Поупа, что слагал эпические вирши длиною в час, где толком не было рифмы. В основном они посвящались несправедливости законов, не позволявших его персонажу и ему самому блеснуть сексуальной удалью. А круглолицый мальчик, казавшийся слишком юным, чтобы совершить что-то, заслуживавшее жизни в «Яме», писал сонеты о садах и лучах солнца, причинявшие самую сильную боль, хоть и по другой причине.

Сначала Кларисса почти не участвовала. Она попытала счастья с вольным стихом о возможности искупления, но по настоянию своего учителя прочла Карлоса Пиньяни и Аннеке Свайнхарт и поняла, что он плох. Хуже того, она поняла, почему он плох — она не верила в собственные утверждения. Несколько раз она пробовала обратиться к иным предметам — родители, сожаление, горе — получилось больше похоже на сухой репортаж, чем на откровение. Ее жизнь разбазарена попусту, неважно, скажет она об этом пятистопным ямбом или нет.

Она бросила занятия из-за кошмаров. Кларисса никому о них не рассказывала, но врачи узнали. Содержание снов она могла бы оставить в тайне, но медицинский монитор регистрировал ее сердцебиение и активность в различных зонах мозга. От поэзии кошмары участились и стали более яркими. Обычно она рылась в чем-то омерзительном – дерьме, гниющем мясе и тому подобном — пытаясь кого-то выкопать оттуда, пока не кончится воздух. Когда она бросила кружок, кошмары стали приходить реже. Скажем, раз в неделю, а не ежедневно.

Хотя нельзя сказать, что занятия не принесли плодов. Через три недели после того, как она сказала капеллану, что больше не хочет участвовать, она проснулась среди ночи, выспавшаяся и спокойная, со строчкой в голове, столь отчетливой, будто только что ее услышала. «Я убила, но я не убийца. Убийца — монстр, а монстры не боятся». Она никогда не произносила эти слова вслух и не записывала, но они стали ее мантрой, тайной молитвой, слишком священной, чтобы облекать в вещественную форму. Она возвращалась к ним, когда чувствовала необходимость.

Я убила, но я не убийца...

— Мы выходим, — сказала она пересохшими губами. Сердце выпрыгивало из груди.

...Убийца — монстр...

— Пожелайте нам удачи.

...а монстры не боятся.

Кларисса оборвала связь, вскинула винтовку, стреляющую без отдачи, и кивнула Амосу. Он ответил мальчишеской безмятежной улыбкой, полускрытой за изгибом шлема. Внешняя дверь шлюза бесшумно скользнула, открыв звездную бездну. Амос высунулся из-за края шлюза и тут же нырнул назад, на случай, если там кто-то приготовился стрелять. Когда никто не появился, он ухватился за поручень и рывком вылетел наружу, закрутившись так, чтобы магнитные ботинки скафандра приземлились на обшивку корабля. Кларисса последовала за ним, не так грациозно. И не так уверенно.

Почувствовав под ногами поверхность «Росинанта», она огляделась. Твердый и гладкий корпус был там и сям утыкан орудиями точечной обороны, маневровыми двигателями, черными глазка́ми сенсоров. Винтовку она держала наготове, палец у спускового крючка, но не на нем — как научила марсианская десантница. Кларисса пожалела, что не она заперта в шлюзе, а Бобби Драпер не находится здесь.

— Идем вперед, Персик. Прикрывай нам спину.

— Поняла, — ответила она и начала медленно пятиться. 

Ботинки прилипали к кораблю, отцеплялись и прилипали снова, будто сам «Росинант» старался не дать ей улететь к звездам. Никто не появился, когда они обогнули обвод корабля, только справа от нее показался «Лазурный дракон», будто всплывающий из глубин кит. Так близко к «Роси», что она могла бы отключить ботинки и перепрыгнуть на него. Струившийся снизу солнечный свет отбрасывал грубые тени на корпус, поцарапанный и растрескавшийся в тех местах, где годы жесткого излучения превратили покрытие в белую хрупкую глазурь. В сравнении с ним «Роси» выглядел крепким и новеньким. Позади нее что-то блеснуло, отбросив перед ней тени, ее и Амоса. Она медленно и судорожно вздохнула. Пока на них никто не нападал.

Это они нападали.

— Ну дерьмо, — сказал Амос.

И тут же по общему каналу отозвался голос Наоми:

— Что ты видишь, Амос?

В углу шлема Клариссы появилось маленькое окошко, показывающее участок корпуса позади нее. Три ярко-желтых паука копошились в облаке искр. Двое ухватились за обшивку, готовясь оторвать лист керамики и стали, пока третий вырезал его.

— Так, — сказала Наоми, — они собираются просочиться между обшивками.

— Нет, если мы с Персиком возражаем. Так ведь, Персик?

— Так, — сказала Клариса, повернувшись, чтобы видеть врага собственными глазами. Яркость сварки заставила ее шлем включить затемнение, защищая глаза. Казалось, три меха остались прежними, и только звезды вокруг померкли. Не осталось ничего, кроме людей, которые хотят убить ее с Амосом, и темноты.

— Готова? — спросил Амос.

— А это что-то меняет?

— Не особо. Давай посмотрим, что мы успеем до того, как они заметят.

Кларисса приникла к корпусу и подняла винтовку, глядя в прицел. С включенным увеличением она видела человеческую фигуру внутри меха — руки, ноги, голова в скафандре, не слишком отличавшемся от ее собственного. Она пометила шлем красной точкой прицела и нажала на спуск. Шлем дернулся, и оставшиеся два меха повернулись и направили на них желтые стальные ноги.

— Шевелись! — заорал Амос, прыгнув в черное небо. Кларисса отключила магнитные ботинки и рванула за ним, едва не опоздав. Там, где она только что стояла, на корпусе появилась белая линия, пуля прошла между ними еще до того, как скафандр успел ее предупредить. Включились двигатели, унося ее по непредсказуемой траектории, уворачиваясь от очереди пуль, которую она видела лишь в виде линий на экране своего дисплея.

— Развлеки их пока, Персик. Я сейчас вернусь.

Он рванул вперед, огибая корпус «Лазурного дракона». Кларисса повернулась, позволив скафандру толкать ее в противоположном направлении. Сердце стучало в ушах, она вся тряслась. Пометив красной точкой мех, она нажала на спуск, но промахнулась. Вторая пуля попала в цель, и мех чуть качнулся. Ее скафандр выдал сигнал тревоги. Она подумала, что это какой-то сбой, пока не увидела кровь на ноге. Ее ранили. Мысль была какой-то отстраненной, будто о предмете, представляющем чисто интеллектуальный интерес.

— Докладывайте! — крикнула Наоми. 

Кларисса хотела ответить, но мехи семенили по корпусу к ней, и ей пришлось отходить и отстреливаться.

— У меня тут абордажная команда, готовая к высадке, — сказал Амос.

— Сколько? — гаркнула Наоми.

— Пятеро, — ответил Амос. — Четверо. Уже трое.

Звезды возвращались, но казались не такими яркими, как раньше. Корпус сиял в свете солнца, теперь находившегося почти над головой. Мехи ползли к ней еще быстрее, будто в ночном кошмаре. Один оказался рядом с орудием точечной обороны и исчез.

— Один готов, — сказал Алекс, и Кларисса засмеялась. 

Но она отвлеклась и отлетела слишком далеко от корпуса. Нужно возвращаться под его прикрытие. Она нырнула к «Роси», но слишком быстро. Приземлившись на ноги, она попыталась перекатиться, как ее учили на курсах самообороны в детстве. Ощущение верха и низа поплыло, и мгновение она падала в звездную бездну.

— Как дела, Персик? — спросил Амос.

Но она была в движении. Убегала от оставшегося меха. Неожиданная гибель товарища замедлила его, сделала более осторожным. Она продвинулась дальше вокруг «Роси», остановилась, чтобы прицелиться, и подождала, пока враг выйдет на линию огня. Было тяжело. Солнце светило в глаза, и шлем изо всех сил пытался не дать ему ослепить ее. Нога ныла, но было не очень больно. Она задумалась, нормально ли это. В зоне видимости появился мех, она выстрелила, заставив его скрыться. Сколько пуль она уже израсходовала? Это должно быть где-то на дисплее, но она не могла вспомнить где. Она выстрелила еще раз и увидела, как маленькая зеленая шестерка превратилась в пятерку. Значит, осталось пять. Она подождала. У нее получится. Красная точка дрожала и смещалась. Она постаралась вернуть ее на место. У нее получится...

— Персик! — заорал Амос, — Сзади!

Кларисса резко обернулась. Позади нее солнце висело высоко над «Лазурным драконом». Она забежала слишком далеко, сделав круг. Над вражеским кораблем показались два ярких движущихся силуэта. Команда «Лазурного дракона» не смогла пробраться на «Росинант», но могла отомстить за это Клариссе. Ей негде было укрыться. Она могла лишь стоять здесь и встречать лицом к лицу остатки абордажной команды или рвануть под пули последнего меха.

— Амос?

— Иди к шлюзу! Возвращайся внутрь!

Она подняла винтовку, прицелившись в одну из приближающихся фигур. Когда она выстрелила, они уклонились. Шлемный дисплей наконец доложил о приближающихся штурмовиках. Пора было уходить. Она повернулась к соплам двигателя — они оказались дальше, чем она ожидала. Включились двигатели скафандра, и она понеслась вперед в метре над корпусом, как птица, летящая над поверхностью озера. В руке что-то взорвалось, закрутив ее. Дисплей сообщил то, что она и так знала — еще одна рана. Скафандр уже сжимал ее плечо, чтобы остановить кровь. Слева мелькнуло что-то желтое. Мех. Она уронила винтовку, и та улетела куда-то позади нее. Все равно одной рукой не прицелиться, а чуть меньше массы означало чуть больше скорости.

Вот оно как. Значит, вот так она умрет. Странно, но эта мысль утешала. Она встретит свой конец здесь, под миллиардами звезд, в бесконечном свете солнца, сражаясь за друзей. Героическая, яркая смерть. Не то холодное угасание на жесткой серой кровати в тюремном изоляторе, которого она ожидала. Как странно считать такое победой. Время замедлилось, и она решила, что случайно активировала импланты. Это было бы глупо — вся ее скорость сейчас зависела только от двигателей скафандра. Но нет. Это всего лишь страх и уверенность, что она несется навстречу смерти.

В ушах раздавались крики Наоми и Алекса. И Амоса. Она не могла ничего разобрать. В голову пришла отстраненная, будто чужая мысль: наверное, Амос расстроится, когда она умрет. Надо было сказать ему, как она благодарна за каждый день свободы, что он ей подарил. Шлем выбросил предупреждение: нужно тормозить, или она пролетит мимо корабля. Она выключила двигатели и кувыркнулась, больше из чувства долга, чем действительно надеясь выжить. Один из двух штурмовиков летел к солнцу, беспорядочно размахивая руками и ногами. Второй, над ней, повернулся спиной, чтобы встретить быстро движущуюся фигуру — вероятно, Амоса. Мех подбирался ближе. Когда она затормозила, он будто резко рванул к ней — иллюзия относительной скорости, но тем не менее, вполне достаточной, чтобы ее прикончить.

Внезапно человек в мехе тяжело повис на ремнях. Лапы меха бесконтрольно замахали, одна вдруг опустилась вниз и пропахала по корпусу. Кларисса непонимающе смотрела, как желтая громадина, кружась, удаляется по направлению к звездам, пока чья-то рука не схватила ее за неповрежденное плечо, а вторая обняла за спину. В ярком солнечном свете шлем второго скафандра был затемнен. Она не могла понять, что случилось, пока не услышала голос:

— Все нормально, — сказал Холден, — я тебя держу.

***

Ее разбудил Амос. Его широкое лицо и лысая голова казались сном. Вероятно, лекарства затуманили чувства.

Регенерирующий коктейль всегда странно действовал на ее мозг. Если выбирать между отупением и болью, она предпочитала боль. Широкие эластичные ремни удерживали ее на койке медицинского отсека. Автодок накачивал тело всем необходимым, лишь иногда выдавая ошибки, смущенный утечками из ее нелегальной эндокринной системы. Раздробленная плечевая кость уже срасталась. Первая пуля проделала десятисантиметровую борозду в мышцах бедра и задела кость, но не сломала ее.

— Как ты, Персик? Я принес еду и хотел просто оставить ее здесь, но ты... Ты выглядела... — он неопределенно помахал рукой.

— Всё нормально, — сказала она. — Ну, то есть, я вся в раздрае, конечно, но всё нормально.

Он сел на край койки, и Кларисса поняла, что тяга включена. Искусственный персиковый пирог пах одновременно притягательно и тошнотворно. Она отстегнула ремни и приподнялась на здоровом локте.

— Мы победили?

— Ох, черт, да. Два пленника. Данные с «Лазурного дракона». Они пытались их уничтожить, но Наоми и «Роси» всё восстановят. Бобби в ярости от того, что всё пропустила.

— Может, в следующий раз, — сказала она, и в комнату вошел Холден.

Они с Амосом кивнули друг другу, и здоровяк вышел.

— Наверное, нам надо было поговорить раньше, — начал Холден.

Капитан «Росинанта» стоял у ее кровати, будто не решаясь сесть. То ли из-за травмы, то ли от лекарств, но к ее удивлению, Холден показался не таким, каким она его помнила. Его скулы должны были быть выше, челюсть шире. Голубизна глаз холоднее. Этот человек выглядел... нет, не старше. Просто иначе. Волосы в беспорядке, вокруг глаз и губ наметились морщины. Виски тронуты сединой. Но не это делало его другим. Джеймс Холден, король ее личной мифологии, был самоуверен, а этот человек — смущен до крайности.

— Ладно, — она не знала, что еще сказать.

Холден скрестил руки на груди.

— Я... Ну, я не ожидал увидеть тебя на этом корабле. Мне от этого некомфортно.

— Я знаю. Мне жаль.

Он отмахнулся.

— Ты вынуждаешь меня опустить эту часть, а я не должен. Так что я продолжу, ладно? Я знаю, что после падения метеоритов вы с Амосом прошагали через половину Северной Америки, и ты вела себя замечательно. И ты опытная по части кораблей.

Опытный террорист и убийца — этого он не сказал.

— Все дело в том, — продолжил он, — что ты не готовилась к такому. Выход с оружием в невесомость сильно отличается от того, как это происходит на земле. Или от работы техника на корабле. У тебя есть импланты, но если использовать их снаружи, ты вырубишься и задохнешься в собственной рвоте, так?

— Вероятно.

— Так что тебе не нужно было выходить. Амос взял тебя, чтобы... чтобы ты почувствовала себя здесь своей.

— Но я не своя. Вот что ты хочешь сказать.

— Не везде, куда отправляется Амос, — ответил Холден, впервые встретившись с ней взглядом. Он выглядел грустным, и она никак не могла понять почему. — Но пока ты на моем корабле, ты член команды. Защищать тебя — моя работа. И я облажался. Ты больше не пойдешь в бой в скафандре. По крайней мере, пока я не решу, что ты достаточно тренирована. Это приказ. Понятно?

— Понятно, — ответила она. И продолжила, будто пробуя слова на вкус: — Есть, сэр.

Ее бывший заклятый враг. Символ ее неудач. Даже в некотором роде ставший символом жизни, которую она могла бы прожить, если бы избрала другой путь. Он был всего лишь мужчиной раннего среднего возраста, едва знакомым, хотя у них имелось несколько общих друзей. Он робко улыбнулся, и она ответила. Такая малость. Такая важная.

После его ухода Кларисса доела пирог, закрыла глаза и не поняла, что уснула, пока не увидела сон.

Она копалась в склизком, черном липком дерьме, пытаясь добраться до погребенных под ним. Нужно было спешить, у них кончался воздух. Во сне она чувствовала пальцами влажный холод, к горлу подступало отвращение. И страх. И душераздирающее чувство утраты оттого, что она знала — ей не успеть.

 

Глава восьмая

 

Доуз

Первая сессия импровизированного саммита Марко началась с прибытия Мичо Па, которая выглядела в равной мере обаятельной и жестокой. Её корабль припарковался в середине дневного цикла, и поэтому собрание продлилось лишь несколько часов. Последующие три дня оказались более насыщенными — сессии больше тринадцати часов, даже без перерыва на перекус. Собравшиеся ели прямо за столом переговоров, а Марко тем временем рисовал перед ними картину развития величественной астерской цивилизации, сетью охватывающую всю систему.

Свободно вращающиеся станции, автоматизированные фабрики и фермы, силовые станции, расположенные близко к Солнцу и посылающие энергию в места обитания человечества, масштабная зачистка биологических ресурсов с трупа Земли. Картина выглядела столь прекрасной и грандиозной, что затмевала даже марсианские проекты терраформирования. А Марко Инарос подавал всё это с таким жёстким напором, что возникавшие у слушателей возражения выглядели мелкими и беспомощными.

Санджрани хотел узнать, как будет обучаться рабочая сила, необходимая для формирования городов в вакууме, сложных комплексов наподобие снежинок. Марко отмахнулся от этой проблемы. Астеры уже приспособились к работе и жизни в космосе, эти знания с рождения уже заложены в их хрупких костях. Па задала вопрос о поступлениях продовольствия и медикаментов на станции и корабли, поскольку нехватка поступавших с Земли припасов ощущалась уже сейчас. Марко согласился, что, возможно, их ждут нелёгкие времена, однако заверил Па, что её опасения преувеличены относительно реальной проблемы. Ни одно из высказанных собравшимися возражений не поколебало его решимости. После завершения встреч уставший до смерти Доуз отправлялся домой, а Марко шёл в пабы, бары и общественные залы, где напрямую общался с гражданами Цереры. Если он и спал, Доуз понятия не имел, когда.

На пятый день они взяли тайм-аут, и это выглядело как упадок сил после длинного забега.

Реакция Розенфельда тоже не радовала.

— Этот койо — псих. Он не остановится.

— И что дальше? — спросил Доуз.

Смуглый собеседник пожал плечами и нерадостно улыбнулся в ответ. 

— Поживём — увидим. Инарос — выдающаяся личность. Для наших целей нужна огромная сила. Нормальному человеку с этим не справиться.

Они сидели в саду губернаторского особняка. Ароматы растений и почвы смешивались с запахами текстурированного протеина и поджаренного на гриле перца, который обожал Розенфельд. Склонившийся над столом Доуз потягивал из груши горячий чай с молоком. Розенфельда Гуоляна он знал уже почти тридцать лет и доверял ему как никому другому. Впрочем, тоже не до конца.

— Если, как ты сказал, он не в себе, — заговорил Доуз, — это проблема.

— Не проблема. Таково требование к его работе, — отвечал Розенфельд, отмахиваясь от беспокойства, как от комара. — Он уничтожил миллиарды людей и изменил форму человеческой цивилизации. Никто не способен совершить деяние такого масштаба и после этого остаться совершенно нормальным. Он мнит себя богом, или, может быть, дьяволом, но ни за что не согласится считать себя тем же красавчиком, чья харизма случайно совпала с открывшимися возможностями. Но эта горячка пройдёт. Он прекратит говорить, что первые объединения мы создадим уже через неделю, и начнёт проповедовать, как праправнуки завершат наше дело. Никто не смог бы сменить пластинку увереннее, чем наш крутой Марко. Можешь не волноваться.

— Мне это непросто.

— Ну ладно. Можешь — самую малость. — Розенфельд откусил здоровенный кусок протеина с перцем. С опущенными тяжёлыми веками он выглядел сонным. — Все мы здесь потому, что он в нас нуждается. Я не знаю силы, способной ему противостоять — кроме, может быть, Фреда Джонсона. Санджрани — придурок, но так управляется с запутанной экономикой станции Европа, что все считают его гением. И кто знает, может, так оно и есть. Ты контролируешь портовый город Пояса. Па — олицетворение инакомыслия, отделилась от АВП из нравственных соображений и теперь играет роль доброго Санта-Клауса при распределении богатства среди народных масс, она привлечёт к нам сторонников старого Альянса. Марко собрал команду. Выступая единым фронтом, мы сумеем не дать ему улететь в заоблачную высь собственного величия.

— Надеюсь, ты прав.

Розенфельду удавалось жевать и улыбаться одновременно.

— Я и сам надеюсь.

Андерсон Доуз стал частью АВП ещё до рождения. Стараясь заслужить одобрение глав корпорации, родители назвали его в честь компании по добыче руды. А позже устроенная Фредом Джонсоном бойня сделала это имя символом одного из величайших преступлений против Пояса. Андерсон привык считать Пояс домом, а его обитателей — пусть разных и разобщённых — своей роднёй. Отец его был инструктором, мать — профсоюзным юристом. О том, что вся человеческая природа заключена в умении договариваться, он узнал раньше, чем научился читать. С тех пор в его жизни всё шло по единому плану — гнуть свою линию, но так, чтобы не терять почву под ногами и никогда не упускать возможностей.

Доуз всегда стремился к тому, чтобы Пояс занял достойное место, хотел покончить с постоянной эксплуатацией его жителей и ресурсов. В том, как именно это произойдёт, он доверялся Вселенной. Он сотрудничал с Объединением корпораций Персидского залива при перестройке станции на L-4 и устанавливал контакты с сообществом иммигрантов. Он стал представителем АВП на Церере, первым появлялся на каждом митинге, внимательно слушал прежде, чем заговорить, и прилагал усилия, чтобы его имя узнали нужные люди.

Насилие всегда присутствовало в его окружении. Если он считал нужным кого-то убить, этот человек умирал. Когда находил перспективного молодого специалиста, то знал, как его переманить. Он понимал, когда старый враг дозрел и готов переметнуться. Все считали безумием, когда он привёл в лоно АВП Фреда Джонсона, Палача станции Андерсон, а потом, когда с его помощью утёр нос ООН, Доуз принимал поздравления. Позже, когда стало ясно, что Джонсон не желает сотрудничать с новым режимом, Доуз согласился покончить с ним. Если превращение его тёзки из средненькой горнодобывающей астерской станции в боевой лозунг их революции чему-то и научило Доуза, это звучало так: жизнь меняется, и если слишком крепко держаться за прошлое — это тебя убьёт.

Поэтому, когда Марко Инарос провернул сделку с чернейшим из чёрных рынков Марса ради создания преемника Альянса Внешних Планет, Доуз видел два возможных пути: принять новую реальность или умереть вместе с прошлым. Он предпочёл тот, что выбирал всегда, именно потому и присутствовал за столом переговоров. Иногда приходилось по тринадцать часов выслушивать утопические разглагольствования Инароса, но всё-таки он за столом.

Однако в глубине души Доуз хотел бы, чтобы Уинстон Дуарте выбрал кого-то другого для своих мефистофельских манипуляций с поставками оружия.

Он взял ещё кусочек завтрака, но перец стал холодным и дряблым, а протеин уже начинал застывать. Он бросил вилку.

— Есть вести с Медины?

Розенфельд пожал плечами.

— Ты про станцию или про то, что за ней?

— Да хоть что-нибудь.

— Станция в порядке, — сказал Розенфельд. — Укрепления на месте, всё как надо. А за ней... ну, кто ж это знает, са са? Дуарте делает всё возможное, отправляет из Лаконии транспорты с оружием и оборудованием. У других колоний...

— Проблемы, — сказал Доуз. В этом он не сомневался.

Розенфельд хмуро глядел в тарелку, избегая встречаться с ним взглядом, впервые с начала их неофициальной встречи.

— Границы — опасное место. Кое-кто говорит, что там разбудили какие-то силы, но никто не шлёт корабли посмотреть. И правда, у кого на это есть время? Надо закончить войну здесь. Тогда мы сможем заглянуть за границы.

— А «Баркит»?

Взгляд Розенфельда сосредоточился на перце.

— Люди Дуарте говорят, они с этим разбираются. Не волнуйся. Нас не обвиняют.

Всё поведение собеседника подсказывало Доузу не нажимать дальше, и он почти согласился сдаться. По крайней мере, стоило изменить угол атаки.

— Как получается, что все другие колонии изо всех сил стараются вырастить урожай побольше, и чтобы системы гидропоники не разрушились, как на Велкере, а Лакония уже получила производственную базу?

— Значит, там просто лучше планирование. Больше финансов. Ты не понимаешь, что этот чертов марсианин Дуарте...

Ручной терминал Доуза издал сигнал предупреждения. Запрос высокоприоритетного соединения. Этот канал он использовал при неотложных ситуациях на станции. Подняв палец, Доуз попросил Розенфельда подождать минуту и принял вызов.

— В чём дело? — произнёс он вместо приветствия.

Шаддид сидела за своим рабочим столом. Он узнал стену у неё за спиной.

— Ты нужен мне здесь. Один из моих людей в больнице. Врач говорит, он может не выкарабкаться. Стрелок под арестом.

— Хорошо, что вы его схватили.

— Его имя — Филип Инарос.

Доуз похолодел от ужаса.

— Сейчас приеду.

Шаддид поместила мальчишку в отдельный отсек, и это было разумно. Войдя на пост охраны, Доуз ощущал потрясение и ярость, как заряд в атмосфере. Стрелять в офицера охраны на Церере — прямая дорога в шлюз. Вернее, так было бы для большинства людей.

— Я включила автоматическое слежение за ним, — сказала Шаддид. — Настроила на свою систему. Никто другой не имеет к ней доступа.

— Зачем? — спросил Доуз.

Теперь он сидел за её столом. Она, конечно, глава охраны, но он — губернатор Цереры.

— Они бы её вырубили, — сказала Шаддид. — Тогда ты больше не увидел бы этот мелкий кусок дерьма живым. И между нами — оказал бы этим вселенной большое одолжение.

На экране Филип Инарос сидел, прислонившись к стене камеры, откинув назад голову и прикрыв глаза. Совсем молодой человек. Или взрослый ребёнок. Мальчишка потянулся, обхватил себя руками и, ни разу не оглянувшись, опустился на место. Доуз не мог бы сказать — это движение человека, уверенного в собственной неприкосновенности, или боящегося, что это не так. Он видел сходство Филипа с Марко, но в отличие от отца, излучавшего обаяние и уверенность в себе, сын казался уязвимым и полным злости, что заставляло Доуза думать о душевных ранах и шрамах. В других обстоятельствах он мог бы почувствовать жалость к пленнику.

— Как это случилось? — спросил Доуз.

Шаддид постучала по кнопкам ручного терминала и вывела на экран данные. Коридор перед ночным клубом, ближе к центру вращения. Дверь распахнулась, и появились трое, все астеры. Мужчина и женщина, чьи руки соприкасаются так, словно они уже наедине, и ещё один молодой человек. Мгновением позже дверь снова открылась, и вышел Филип Инарос. Звука не было, так что Доуз не знал, что кричит Филип вслед уходящим троим, он это только видел. Одинокий молодой человек повернул обратно, а пара осталась. Филип откинул голову, выпятил грудь. Уже не одно поколение человечество было свободно от гравитационного колодца внутренних планет, но позы молодых людей, лезущих в драку, не изменились.

На экране появилась ещё одна фигура. Мужчина в форме охранника. Филип обернулся к нему и что-то крикнул. Охранник крикнул в ответ и указал на стену, приказывая Филипу остановиться. Пара развернулась обратно, сделав вид, что они тут ни при чём. Молодой человек, который возвращался, чтобы подраться, потихоньку отступил — не отвернулся, но явно хотел дать противникам возможность разбираться между собой. Филип держался ужасающе спокойно. Доуз с трудом заставлял себя не отворачиваться.

Человек в форме охранника потянулся за оружием, и в руке Филипа мгновенно появился пистолет — волшебство, выработанное сотнями часов практики. А потом, как продолжение того же быстрого движения — вспышка из дула.

— Чёрт побери, — произнёс Доуз.

— Тут всё просто, — сказала Шаддид. — Офицер охраны отдал ему приказ. Он не подчинился и выстрелил в представителя власти. Любой другой на его месте сейчас уже был бы питательной средой для грибов.

Доуз зажал рот ладонью и тёр губы, пока они не начали гореть. Должен же быть хоть какой-то выход. Способ вернуть всё назад.

— Как твой раненый?

Шаддид не сразу ответила. Она понимала, о чём он спрашивает на самом деле.

— Стабилен.

— Опасности уже нет?

— Но и радоваться пока рано, — ответила она. Потом добавила: — Я не могу выполнять свои обязанности, зная, что можно безнаказанно стрелять в охрану. Я понимаю, тут вопрос дипломатии, но, со всем уважением, это твоя работа. Моя — каждый божий день следить за тем, чтобы шесть миллионов человек не перебили друг друга.

Моя работа не так уж от этого и отличается, подумал Доуз. Однако говорить такое сейчас не время.

— Свяжись с Марко Инаросом. Он, видимо, на «Пелле» , в доке 65-C, — сказал Доуз. — Передай, чтобы встретился со мной здесь.

Иногда под конец особенно паршивого дня Андерсон Доуз наливал себе стаканчик виски и отдыхал, держа в руках предмет своей гордости — печатный том Марка Аврелия, принадлежавший ещё его бабке. «Размышления», частные мысли сильной личности, императора, в чей власти было уничтожить любого, чьё слово было законом и по чьему приказу в его постели могла оказаться любая женщина. Или мужчина — если он того пожелает. Тоненькие страницы наполняло стремление Аврелия быть достойным человеком, вопреки неудовлетворённости этим миром. На протяжении всей истории человечества стремление оставаться нравственным и нежелание быть втянутым в чужие игры и преступления становилось несчастьем наделённых интеллектом людей.

При всей его личной философии, Доуз десятилетиями ощущал этот гнёт. Дрянные люди повсюду — тупые и жадные, гордые и спесивые. А ему приходилось всё разруливать, если за этим стояла хоть тень надежды на лучшую жизнь для астеров. Не то чтобы сейчас дела пошли хуже, чем прежде, Просто лучше не становилось.

Он полагал, что сегодня вечером неплохо бы опять обратиться к Аврелию.

***

Марко по-хозяйски ворвался на пост станционной охраны. Его улыбки, смех, само полное животной чувственности присутствие, заполнили всё пространство. Охранники подсознательно старались держаться поближе к стенам и не смотреть ему в глаза. Выйдя, чтобы проводить Инароса в офис Шаддид, Доуз вдруг понял, что на глазах у всех старательно пожимает этому человеку руку. Он совершенно не собирался так делать.

— Да, вышло неловко, — Марко словно соглашался с чем-то уже сказанным. — Я прослежу, чтобы такого не повторилось.

— Твой сын чуть не убил одного из моих людей, — сказал Доуз.

Марко опустился в кресло и развёл руками — эмоциональный жест, намерение снизить градус того, что могут сказать остальные. 

— Началась потасовка, дело вышло из-под контроля. Скажи мне, Доуз, разве до сих пор у вас ничего подобного не случалось?

— Никогда не видел ничего подобного, — ответил Доуз. Голос звучал жёстко и холодно, и впервые с лица Марко исчезло добродушие.

— Но ты же не собираешься создавать из этого проблему? — Марко заговорил тише. — Нам предстоит много дел. Настоящей работы. Ходят слухи, что Земля захватила «Лазурного дракона». Нужно пересмотреть стратегию относительно ближних к Солнцу планет.

Доуз слышал об этом впервые, и у него появилось чувство, что Марко придержал информацию, чтобы прибегнуть к ней, когда потребуется сменить тему. Что ж, пусть знает, что Доуза не так просто отвлечь.

— И пересмотрим. Но я тебя вызвал не ради этого.

Шаддид закашлялась, и Марко бросил на неё хмурый взгляд. Когда он опять обратился к Доузу, выражение изменилось. Улыбка такая же широкая, лицо открытое и приветливое, но что-то в его глазах заставило Доуза сжаться.

— Согласен, — ответил Марко. — Итак, койо мис. Чего ради вы меня сюда вызвали?

— Твой сын больше не может оставаться на моей станции, — начал Доуз. — Иначе его придётся отдать под суд. Защитить от тех, кто может проявить нетерпение. — Он помолчал. — Если приговор будет вынесен, придётся его исполнить.

Марко затих — копия сына с видео про нападение. Доуз старался не дёргаться.

— Это звучит как угроза, Андерсон.

— Лишь объяснение, почему тебе нужно забрать мальчика с нашей станции и больше никогда сюда не привозить. Я делаю это в качестве одолжения. С любым другим всё пошло бы своим чередом.

Марко глубоко и неспешно вдохнул, и сквозь зубы выдохнул.

— Понимаю.

— Он стрелял в офицера охраны. Мог убить.

— Мы убили целый мир, — отмахнулся Марко. Но потом, словно о чём-то вспомнив, кивнул, скорее самому себе, чем Доузу или Шаддид. — Однако я очень ценю, что вы делаете для меня исключение. И для него. Я этого так не спущу. С сыном придётся серьёзно поговорить.

— Хорошо, — сказал Доуз. — Капитан Шаддид освободит его и передаст тебе. Если хочешь привести кого-нибудь из своих людей прежде, чем она...

— В этом нет необходимости, — перебил Марко. Ни к чему вызвать эскорт. Никто из службы охраны не посмеет противостоять Марко Инаросу из Вольного флота. — И самое скверное — Доуз знал, что всё так и есть. — Завтра у нас собрание. Насчёт «Лазурного дракона» и Земли. Следующий шаг.

— Следующий шаг, — согласился Доуз и встал. — Я надеюсь, ты понимаешь, это не временно. Филип никогда больше не сможет ступить на Цереру.

Марко неожиданно и широко улыбнулся в ответ. Тёмные глаза вспыхнули.

— Не беспокойся, дружище. Раз вы не желаете видеть здесь Филипа, его здесь не будет. Даю слово.

 

Глава девятая

 

Холден

Звуки слышались даже на камбузе — глухой стук, пауза и еще один стук. И с каждым стуком Холден слегка прищуривался. Наоми и Алекс сидели рядом, пытаясь не обращать на звуки внимания, но о чем бы они ни говорили — о состоянии корабля, успехе миссии, отдаться ли на волю судьбы и превратить часть кают команды в карцер — разговор замирал от этих медленных и нескончаемых ударов.

— Может, мне с ней поговорить? — сказал Холден. — Наверное, стоит поговорить.

— С чего это ты так решил? — возразил Алекс.

Наоми только пожала плечами. Холден проглотил последний кусок искусственной баранины, вытер губы салфеткой и выбросил всё в утилизатор. В глубине души он надеялся, что кто-нибудь его остановит. Но никто не остановил.

Спортзал «Росинанта» выдавал свой возраст. Две ленты эспандера отличались по цвету, на серо-зеленых матах в тех местах, где материя истончилась, виднелись белые полосы, а в воздухе чувствовался застарелый запах пота. Бобби закрепила тяжелую боксерскую грушу между полом и потолком. Ее плотно сидящий серый спортивный костюм промок от пота. Волосы были связаны сзади, а взгляд не отрывался от груши, вокруг которой она скакала на мысках. Когда вошел Холден, она повернулась влево и вложила всю силу в прямой удар с ноги. С этого расстояния звук был такой, будто уронили что-то тяжелое. Система сообщила, что сила удара составила чуть меньше девяноста пяти килограмм на квадратный сантиметр. Бобби оттанцевала обратно, не отводя глаз от груши. Она переместилась вправо и ударила другой ногой. Звук оказался чуть тише, но показатели увеличились на три кило. Бобби снова отпрыгнула. Ее голени покраснели и покрылись ссадинами.

— Привет, — сказала она, не повернув головы.

Удар. Отскок.

— Привет, — отозвался Холден. — Как дела?

— Отлично.

Удар. Отскок.

— Ни о чем не хочешь поговорить?

Удар. Отскок.

— Неа.

— Ладно. Отлично. Если ты... — Удар. Отскок. — передумаешь...

— Я тебя найду.

Удар. Отскок. Удар.

— Прекрасно, — сказал Холден и вышел.

Бобби так на него и не посмотрела.

На кухне Наоми приготовила для него грушу с кофе. Он сел напротив, а Алекс наконец выкинул остатки еды в утилизатор. Холден глотнул кофе. Раз в неделю кофеварка «Роси» проходила калибровку, а перед отлетом с Луны они загрузили запасы кофе, так что наверняка только его воображение придало напитку излишнюю горечь. Но Холден все равно высыпал в кофе щепотку соли и покрутил грушу, чтобы размешать.

— Вы знали, что ничего не выйдет, — сказал он.

— Я этого ожидала, — ответила Наоми, — но не знала.

— Просто подозревала.

— Всерьез подозревала, — сказала она почти извиняющимся тоном. — Меня бы это не удивило.

— Стоит оставить Бобби в покое, кэп, — сказал Алекс. — Она вынырнет с другой стороны.

— Просто... мне просто хочется понять, что ее так беспокоит.

Алекс прищурился.

— Она еще на Ио мечтала вступить в схватку с говнюками. И наконец, один из них оказался рядом, а она застряла в четырех стенах, пока мы стреляли.

— Но мы победили.

— Да, — сказала Наоми. — А она просто смотрела, как мы пытаемся вытащить ее из ловушки. К тому времени, как она была на свободе, всё закончилась.

Холден снова глотнул кофе. Вкус улучшился только чуть-чуть. Не помогло.

— Ладно, я просто хотел понять, что ее беспокоит, в надежде чем-то помочь.

— Мы знаем, — ответила Наоми. — Но понимаем, и насколько это сложно.

По внутренней связи донесся голос Амоса:

— Есть кто? Я уже десять минут пытаюсь связаться с командной палубой.

Алекс включил систему.

— Уже иду.

— Ладно. Кажется, я нашел пробоину. Скажи, на что похоже с твоей стороны.

— Ага.

Алекс кивнул. Холден и Наоми и направился к командной палубе, заняться ремонтом. Команда «Лазурного дракона» не успела добраться до рубки, но она и не пыталась действовать прицельно. Куда проще отрезать часть корпуса, когда тебе плевать, что именно ты при этом сломаешь. Но сейчас любое повреждение корабля — это как зуд, когда не можешь почесаться. Частично это происходило от понимания, насколько верфи Луны стеснены в средствах. Дни, когда можно было заскочить на Тихо, где корабль починили бы люди Фреда Джонсона, вероятно, уже миновали, а на Луне земной флот имел преимущество перед Холденом и его командой.

Но дело заключалось не только в этом. А еще и в том же, что подтолкнуло Холдена поговорить с Бобби. А перед этим — с Клариссой Мао. Он хотел, чтобы все было как надо, а чувствовал, что это не так. И не будет.

— А что насчет тебя? — спросила Наоми, глядя из-под завесы темных кудряшек. — Хочешь поговорить?

Холден хмыкнул.

— Хочу, но не знаю, что сказать. Мы вроде как герои-победители, захватили пленных и важные данные, но чего-то не хватает.

— Да.

— Как всегда, так утешительно.

— Я в том смысле, что ты не ошибся. Тебе не по себе не из-за того, что с тобой что-то не так. Всё это выбивает из колеи. Ты не облажался. Просто такова ситуация.

— Но от этого не... Знаешь, а вообще-то от этого мне слегка полегчало.

— Вот и хорошо. Потому что я должна знать, что дело не в Марко и Филипе. Что... из-за них тебе тяжело видеть меня рядом.

— Нет. С этим мы разобрались.

— И потом разберемся еще лучше, когда всё закончится. Но ты и правда так думаешь?

— Я бы выкинул в шлюз кого угодно, лишь бы ты была рядом. Так что дело не в этом. По поводу Марко Инароса я беспокоюсь лишь об одном — что он снова попытается тебе навредить.

— Приятно это слышать.

— Я люблю тебя. И всегда буду любить.

Холден ответил на тот вопрос, который, как он считал, ей хотелось задать, но Наоми резко отвернулась. Ее улыбка была печальной, но подлинной.

— Всегда — долгий срок.

— Я капитан этого корабля. Если говорить о формальностях, то могу жениться на тебе хоть сейчас.

Она засмеялась.

— А ты хотел бы?

— Я простой человек. Мне это кажется излишним. Отношения мужа и жены выглядят менее интересными и вдохновляющими, чем отношения Холдена и Наоми. Ты же знаешь, он не может победить.

— Еще как может. Марко сам решает, когда ему побеждать.

— Нет, я над этим размышлял. Вольный флот... это всё глупости. Они нанесли много ущерба. Убили кучу людей. Но всё дело во вратах. Если бы не люди, бросившиеся осваивать новые колонии, Марс бы не погибал. Астеры не беспокоились бы, что их оттеснят на грань вымирания. Не случилось бы ничего, что дало бы Марко точку опоры. Но врата никуда не делись. И он пытается бороться с лавиной? Она его сметет. Люди всё равно хотят добраться до новых планет и найдут способ это сделать. А уже существующие колонии хотят поддерживать с нами контакты и торговать. По крайней мере, пока не встанут на ноги, а на это могут потребоваться поколения.

— Ты считаешь, что он сражается против хода истории.

— Да, — сказал Холден.

— Тогда что сказать о людях вроде меня? Я выросла в Поясе. Мне бы не хотелось жить в гравитационном колодце. Врата никуда не денутся, как и астеры. Или денутся?

— Ты о чем?

Он пожала плечами.

— В истории человечества не раз случался геноцид. Если ты прав, то в будущем останутся либо врата, либо астеры. Астеры... Мы люди. Мы не железные. Мы можем умереть. А врата? Даже если бы люди сумели их уничтожить, то не стали бы. Слишком много недвижимости.

Холден опустил взгляд.

— Ладно. Это была моя очередь.

Наоми вопросительно подняла бровь.

— Я сказал нечто гораздо менее утешительное, чем намеревался, — пояснил Холден. — Извини.

— Да ничего. И вообще, я имела в виду совсем другое, сказав, что Марко сам решает, когда выигрывать. Ты не понимаешь, насколько он скользкий тип. Что бы ни случилось, он вывернет всё так, будто с самого начала это и планировал. Если бы он остался последним человеком в мире, то представил бы так, будто апокалипсис был необходим, и объявил о победе. Вот он какой.

***

Хотя они действовали по воле Крисьен Авасаралы, «Росинанту» и «Лазурному дракону» потребовалось семнадцать часов, чтобы получить место в доках Луны. Когда это наконец удалось, они оказались на военной верфи рядом с комплексом Пацаева, где стояли гражданские спасательные корабли. Доки кишели людьми — кучками и растянувшимися в очередь, некоторые тупо таращились в пространство, как жертвы эпидемии, некоторые рыдали от облегчения или истощения, а может, от того и другого одновременно. Воздух провонял потом и затхлостью, даже в тех местах, где создавали легкий ветерок поглотители.

Комплекс лунной станции — доки и конференц-залы, отели и жилые дома, школы, офисные здания и склады — мог вместить сотню миллионов человек, но система жизнеобеспечения начинала испытывать перегрузки и при половине от этого количества, несмотря на то, что благодаря массе и условиям на поверхности Луна поглощала избыточное тепло. Станции в точках Лагранжа имели меньше возможностей. Пробивая путь через толпу, Холден пытался сделать мысленные подсчеты. По некоторым оценкам, половина населения Земли уже погибла. Пятнадцать миллиардов умерли или умрут, потому что их не успеют спасти. Из выживших две трети «в крайне сложной ситуации», как называют это в новостях. Десять миллиардов человек нуждаются в пище, воде или крыше над головой. А выше гравитационного колодца найдется место, может, для четверти миллиона. Две с половиной тысячных процента от необходимого. Он не мог поверить в правильность выводов и пересчитал снова. Цифры вышли такими же.

И тысячи миров за пределами Солнечной системы, по другую сторону врат. Главным образом враждебные миры, но не более враждебные, чем сейчас Земля. Если нашелся бы способ телепортировать людей из Бостона, Лиссабона и Бангкока, может, они бы спаслись. Может, они создали бы из руин Земли нечто новое и прекрасное, ведь существуют тысячи возможностей.

Вот только этого не случится из-за транспортных сложностей. И люди умрут, потому что их невозможно достаточно быстро переместить в место получше.

— Всё в порядке, кэп? — спросил Амос.

— Всё отлично. А что?

— Выглядишь так, будто хочешь дать кому-нибудь в морду.

— Нет, — ответил Холден. — Это бы всё равно не помогло.

— Сюда, — сказала Бобби.

Охранники перед зданием администрации были в бронежилетах и с автоматами. Они посторонились и пропустили Бобби в большую серую дверь, а остальные последовали за ней, как выводок утят. Офисы как будто принадлежали другому миру. Освещение полного спектра напомнило Холдену летний полдень. Свисающие с воздухоочистителей мхи и плющ колыхались на слабом ветерке. Коридоры были на полметра шире, чем на «Росинанте», и гораздо роскошней. Лишь слабый запах лунной пыли, похожий на порох, и гравитация в одну десятую g напоминали о Луне. Всё остальное выглядело в точности как кабинеты в ООН или в Гааге.

Бобби вела их так, словно знала дорогу, по коридору мимо еще двух вооруженных охранников, через несколько дверей из матового стекла. Комната была похожа на зону для отдыха — кресла, диваны и низкие столики. В ней находилось человек восемь-десять — попарно и мелкими группами, и несколько секунд Холден не мог сообразить, кто это.

Когда-то всё здесь было черно-белым, лишь время оставило всплески цвета. Коричневый кружок от чашки с кофе на подушке, зеленоватая царапина на боку кресла. В дальнем конце комнаты стояла Авасарала, ее оранжевое сари сияло факелом. Она разговаривала с седой темнокожей женщиной с узкими бедрами. Когда Авасарала с улыбкой подняла на него взгляд, женщина обернулась. Холден споткнулся.

— Мама Софи? — сказал он, а потом, словно оптика наконец сфокусировалась, узнал и всех остальных. Годы их изменили, а видеть людей с экрана и через камеры — это совсем другое. Отец Том набрал лишний вес, а отец Сесар похудел, но они шли к нему, рука об руку. Отец Антон облысел, а мама Элиза выглядела старше и более хрупкой, чем на экране. И ниже. Все выглядели ниже, потому что компьютер на ферме стоял на столе. Много лет Холдену приходилось смотреть на них снизу вверх, и он осознал это только сейчас.

Все восемь его родителей столпились вокруг, слегка напирая и взявшись за руки, прямо как в детстве. И Холден заплакал, снова став маленьким мальчиком, окруженным заботой любящих и сильных восьми родителей. А теперь он стоял среди них, самый сильный из всех, потрясенный любовью, радостью и кошмарным пониманием, что и тот мальчик, которым он когда-то был, и родители вокруг него, какими они когда-то были, уже исчезли и никогда не вернутся. Они тоже рыдали. Отец Димитрий, мама Тамара, отец Джозеф. И новая семья Холдена.

Наоми прижала руку к губам, словно пыталась сдержать слова или эмоции. Алекс улыбался так же широко, как и родные Холдена, его глаза сверкали. Авасарала и Бобби выглядели довольными, как люди, устроившие отличный сюрприз. Удивительно, но Кларисса Мао с перебинтованной рукой, стоявшая в одиночестве, содрогалась от едва сдерживаемых рыданий. Амос посмотрел на всех так, будто вошел, когда как раз досказывали анекдот, пожал плечами и решил не вмешиваться в это не пойми что. Холдена накрыл прилив теплых чувств к нему.

— Стойте, стойте, — сказал он. — Вы должны познакомиться... кое с кем. Наверное. Это Наоми.

Все родители повернулись к ней. Глаза Наоми слегка расширились. Вероятно, только Холден заметил, как ее ноздри чуть-чуть раздулись в панике. Повисла неожиданная пауза, неловкий момент, когда он увидел Наоми их глазами. Вот астерка, с которой спит их сын. Вот бывшая любовница человека, уничтожившего весь мир, олицетворение всего случившегося. Одна из них. Это длилось одну секунду, потом еще одну. Огромную, как космос между мирами.

— Я так много о тебе слышала, дорогая, — сказала мама Элиза, подошла к Наоми и обняла ее.

Остальные последовали за ней, выстроившись в очередь, чтобы поздороваться. Но Холдену не померещилось. Те секунды были. Даже когда обе семьи слились — отец Димитрий, отец Антон и Алекс разговаривали о кораблях, мама Тамара и Амос смотрели друг на друга с чем-то вроде приятного замешательства — Холден ощущал сомнения. Родители полюбят ее, если он попросит, но она не из их породы.

Он почти не замечал стоящую рядом Бобби, пока та не заговорила.

— Такая уж у нее манера. Она находит способы отплатить.

Она кивнула вглубь комнаты. Авасарала стояла там в одиночестве и смотрела на них, улыбаясь одними губами. Холден подошел к ней.

— Они уверяли меня, что у них всё нормально, — сказал он. — Когда мы разговаривали, они утверждали, что опасность им не грозит.

— И до сих пор это было правдой, — ответила Авасарала. — Реакторы там пока работают. И у них больше запасов провизии, чем у других. Они протянули бы еще... возможно, месяц? Откуда мне знать? Консервы. Да кто на хрен теперь сам делает консервы?

— Но ты их эвакуировала.

— Еще неделю или еще месяц. Но не год. Они не были бы в безопасности вечно, а когда поняли бы, что дело труба, все места были бы заняты. Я дала им приоритет в эвакуации. Я это могу. Я же теперь босс.

— А где...

Она пожала плечами.

— Они получат жилье здесь или на L-4. Не такое огромное, как в Монтане, но они будут вместе. Это я могу устроить. Может, когда-нибудь они даже вернутся на ферму, когда всё закончится. Случались и более удивительные события.

Холден пожал ей руку — холодную и более сильную, чем он ожидал. Авасарала впервые посмотрела ему в глаза. Теперь и ее глаза улыбались.

— Спасибо, — сказал он. — Теперь я твой должник.

Ее улыбка перестала быть официальной, холодной и отстраненной. Авасарала тихо хмыкнула.

— Это уж точно, — сказала она.

 

Глава десятая

 

Авасарала

Она больше не спала. Ну, или сон просто не помогал. Ее тело не погружалось в пружинистый матрас, как привыкло за годы, прожитые при нормальной гравитации, и он казался слишком жестким и слишком мягким одновременно. Сон предполагал отдых, а отдыху больше не было места. Она закрывала глаза, и разум будто летел кубарем вниз со звезды. Уровень смертности, поставки, рапорты службы безопасности — все, что наполняло так называемые дневные часы, заполнило и ночи. Уснуть означало лишь растерять остатки способности рассуждать логически. Сон не был похож на сон, скорее на пару часов кататонии, а потом возвращение к вменяемому состоянию на восемнадцать-двадцать часов, прежде чем снова сойти с ума. Дерьмово. Но надо было что-то делать, и она делала.

У нее хотя бы был душ.

— Похоже, Бобби Драпер удалось не дать Холдену испоганить миссию, — сказала она, пока сушила волосы. Апартаменты мягко светились голубым, будто обещая рассвет. Хотя рассветы на Земле теперь выглядели не так. — Мне она нравится. Я за нее волнуюсь. Она слишком долго просидела за столом. Ей это не подходит.

Она просмотрела сари в шкафу, пробегая пальцами по ткани и прислушиваясь к звуку, и остановилась на зеленом, переливавшемся, как панцирь жука. Золотая вышивка по краям, сверкающая под искусственным солнечным светом, придавала ему одновременно жизнерадостности и величественности. И у нее имелось подходящее янтарное ожерелье с нефритом. Человечество в полной заднице, а она должна волноваться о том, как выглядит на встречах. Смехотворно.

Вслух она сказала:

— Сегодня объявились Гиес и Басрат. Их считали погибшими, но они укрылись под горой где-то в Юлийских Альпах. Наверное, не собирались высовывать нос, пока все не утрясется, но ты же знаешь Аманду. Не успокоится, пока все не признают, что она лучшая. Не понимаю, чем они тебе нравились.

Она слишком поздно заметила ошибку, и что-то огромное и опасное шевельнулось в ее сердце. Она глубоко вздохнула, прикусила губу и продолжила заворачиваться в сари.

— Когда возьмем под контроль Вольный флот, нужно будет что-то делать с эмиграцией. Никто не захочет оставаться на Земле. Я сама могла бы улететь. Жить на пенсии на берегу какого-нибудь чужого океана, где не буду чувствовать ответственность за то, чтобы волны поднимались и опускались. Марс никогда не разберется со своими делами. Смит? Он делает хорошую мину при плохой игре, но никакой он не премьер-министр. Он сиделка в хосписе, где умирает республика. Когда мне начинает казаться, что у меня плохая работа, достаточно просто с ним выпить, чтобы полегчало.

Все это она уже говорила раньше, в той или иной вариации. Каждый день приносил что-то новое: рапорты с поверхности планеты, с дронов-наблюдателей вокруг Венеры, от ее агентов на Япете, Церере и Палладе. Пока Вольный флот изо всех сил старался сделать так, чтобы АВП на его фоне выглядел разумным и рациональным, Фред Джонсон мог быть полезен, налаживая контакты с жителями Пояса, понимающими, как опасен Марко Инарос и как уже причиненный вред может вырасти в геометрической прогрессии. Господь свидетель, он ни разу не приносил добрых вестей. Но несмотря на все новости, на неумолимое тиканье часов, были темы, к которым она возвращалась снова и снова, как к любимой книге. Или поэме. Слова, которые она говорила потому, что уже говорила их раньше.

— Ты как-то читал мне одну вещь. О черных соснах, — сказала Авасарала, копаясь в шкатулке с украшениями в поисках ожерелья и золотых браслетов, подходящих к вышивке. — Помнишь? «Все, что было, прошло, ля-ля-ля-ля-ля-ля, проложив мне дорогу в рай». О том, что семенам нужен огонь, чтобы прорасти. Я еще сказала, что это похоже на вирши второкурсницы о расставании с дружком-уродом, но с претензией на глубокомысленность. Те стихи. Я не могу выкинуть их из головы, и вспомнить тоже не могу. Это бесит.

Она надела браслеты. Ожерелье казалось слишком легким. Она села у стола, подкрасила глаза, нанесла почти гомеопатическую дозу румян на щеки. Ровно столько, чтобы выглядеть более живой, чем она себя ощущала. Но недостаточно, чтобы все увидели, что она нанесла макияж. Запах румян напомнил о квартире в Дании, в которой она жила в университетские годы. Боже, что только не лезет в голову. Закончив, она посмотрела на ручной терминал. Индикатор записи все еще горел. Авасарала улыбнулась в камеру.

— Пора надевать маску и идти. Тебя еще не нашли, но я говорю себе, что найдут. Что я бы знала, если бы ты умер. Я этого не знаю, значит, этого не случилось. Но становится все тяжелее, любовь моя. И если ты не вернешься в ближайшее время, я запишу столько сообщений, что ты будешь просматривать их полсеместра.

Если, подумала Авасарала, будут какие-то семестры. Или курсы поэзии. Или хоть что-то, что составляло ее жизнь до падения метеоритов. «Всегда будет поэзия», — прозвучал в ее голове голос Арджуна.

— Я люблю тебя, — сказала она в терминал. — И всегда буду любить. Даже... — она не говорила этого раньше. Не позволяла себе думать. Все когда-то бывает в первый раз. И в последний. — Даже если тебя больше нет.

Авасарала выключила запись, исправила ущерб, нанесенный слезами макияжу, и поклонилась будто актер, выходящий на сцену. Когда она вновь подняла взгляд, он стал жестче. Она набрала Саида, и он тут же ответил. Он ждал.

— Доброе утро, мадам секретарь.

— Брось ты эту хрень. Что за свежее дерьмо поджидает нас сегодня?

— Через полчаса у вас встреча с Горманом Ли из научной службы. Затем завтрак с премьер-министром Смитом. Интервью с Каролем Степановым из «Восточного экономического вестника», а потом встреча с комитетом по стратегии. Она продлится до ланча, мэм.

— Степанов. Тот, что получил премию Чийдема Токера три года назад за статью о Дашиель Мораге?

— Я... я могу проверить, мэм.

— Твою же мать, Саид. Держи уже руку на пульсе. Уверена, что это он. Мне нужно поговорить с его женой до встречи с ним. Можем мы куда-нибудь его втиснуть в районе обеда?

— Могу найти местечко, мэм.

— Давай. И убедись, чтобы встреча со Смитом прошла в приватной обстановке. Мне надоело, что меня разглядывают под микроскопом. Если вдруг у меня в заднице вырастет полип, я узнаю об этом из «Ле Монд».

— Как пожелаете, мэм.

— Так я желаю. Пришли кар, и давай покончим с этим.

Горман Ли был худым человеком со светло-каштановыми седеющими волосами и нефритово-зелеными глазами. Авасарала решила, что это косметика. После падения метеоритов его слишком резко повысили, и это до сих пор ощущалось в его чрезмерно серьезных манерах.

— Корабли, которым... не удалось завершить проход, склонны иметь бо́льшую массу, — сказал он. — «Олеандер-Свифт», «Барбатана де Тубар» и «Гармония» вписываются в шаблон. Однако «Синий дом» — нет.

Научная служба всегда широко присутствовала на Луне. Здесь построили первый телескоп широкого спектра, чтобы избежать атмосферных помех. Первая лунная база в равной мере служила военным и исследовательским целям. Но за прошедшие поколения научная служба Луны сильно отстала от тех мест, где происходили главные события: Ганимеда, Титана, Япета, Фебы, спаси их Господь. Лунной базе остались в основном административные функции да проекты по популяризации науки. 

Они встретились в серо-зеленом конференц-зале с помутневшими настенными экранами и креслами из искусственной кожи.

— Я так понимаю, вы говорите, что никакого шаблона нет, — сказала Авасарала.

Горман Ли сжал челюсти и в отчаянии взмахнул руками.

— Есть. Множество шаблонов. У всех двигатели построены в промежутке длиной в двадцать месяцев. У всех реактор работает на топливе с Сатурна. Все пропали в период интенсивного движения. У всех есть последовательность четыре-три-два-один в регистрационном коде. С такими вводными я вам найду сколько хотите шаблонов, в которые впишутся все пропавшие корабли. Но который из них важен? Я не могу сказать.

— Хоть один корабль с кодом четыре-три-два-один прошел?

Горман Ли фыркнул, как рассерженный хомяк, опустил взгляд и покраснел.

— «Жакенетта», зарегистрирована на Ганимеде. Прошла между «Олеандер-Свифтом» и «Гармонией». Доложила о благополучном прибытии на Уолтон.

— Что ж, — сказала Авасарала, позабавленная тем, что он в самом деле это проверил. — Тогда как минимум можно сказать, что не этот.

— Да, мэм. Мэм, если бы могли получить еще данные... Уверен, что на станции Медина есть записи обо всех этих кораблях. Возможно, и о других. И о тех, кто прошел без проблем. Если бы мы...

— Если бы мы контролировали станцию Медина, — перебила Авасарала, — многое шло бы иначе. Что говорят наши марсианские друзья о том, почему их взбесившийся флот так заинтересовался вратами Лаконии?

— Ничего. Они даже не подтверждают, что именно туда ушли сбежавшие корабли.

— Держат коленки вместе после того, как их уже трахнули. Как это типично. Я поговорю со Смитом. Мы не можем добраться до Медины, но уж к собственным-то грёбаным данным должны иметь доступ.

— Благодарю вас, мэм, — сказал Горман Ли ей в спину. Она уже выходила.

Движение помогало. Ощущение действия, прогресса, решения проблем — если их можно было решить — не давало погрузиться в отчаяние. Смиту приходилось тяжелее. Он находился вдали от дома и своего аппарата, а на Луне располагалось совсем немного марсианских структур. Когда он не участвовал во встречах и не обменивался сообщениями с двенадцатиминутной задержкой, то просто сидел в номере и смотрел новости, где его называли идиотом, клоуном и человеком, позволившим продать флот Марсианской республики террористам и пиратам. И он даже не руководил ликвидацией последствий крупнейшей в истории человечества катастрофы, чтобы отвлечься от жалости к себе.

Он встретил Авасаралу у двери. В простых песочных слаксах и белой рубашке с закатанными рукавами он мог бы быть торговым агентом или мелким священнослужителем. Улыбка оставалась профессионально теплой и искренней, как всегда. Она вошла в комнату и огляделась. Никого, даже охраны. Самая что ни на есть приватная аудиенция. Очко в пользу Саида.

Завтрак поджидал их в столовой — яйца всмятку и толстые ломти поджаренного хлеба с маслом. Простая, элегантная трапеза, которой в ее воображении веками наслаждались короли, пока умирали люди, которыми они правили. На полу у дивана она обнаружила ополовиненную бутылку вина. Настенный экран показывал слегка фривольную комедию, вышедшую три года назад. Голые Шэннон По и Лакеш Хедайят пытаются прикрыться одним пляжным полотенцем, не глядя друг на друга и не соприкасаясь. Возможно, в контексте фильма это было забавно. Смит проследил за ее взглядом и выключил экран.

— Смех, — пояснил он. — Лекарство в трудные времена.

— Надо и мне попробовать. — Она позволила ему пододвинуть ей стул. — Мне нужно поделиться с вами кое-чем, но сперва вот что. Я понимаю, почему ваша разведка скрывает информацию о Дуарте, но какого хрена вы не делитесь данными о пропавших кораблях? Хотите обменять их на сексуальные услуги? Кроме них мы и ослиного дерьма не можем предложить.

— Яйца очень хороши, — сказал Смит.

— Хотите яйца? Я велю подоить курицу. Мне нужны данные по кораблям.

Смит улыбнулся и кивнул, будто она сказала что-то вежливое. Он заляпал желтком рубашку, но, по всей видимости, не заметил.

— Так что же? — спросила Авасарала.

— Я... Вам придется обсудить это с моим преемником. До меня дошли слухи. Оппозиция собирается голосовать за вотум недоверия. К вечеру меня вышвырнут.

Авасарала глубоко вдохнула и выпустила воздух сквозь зубы. Повисло тяжелое молчание, которое она в конце концов нарушила:

— Вот дерьмо.

— Они рассержены и испуганы. Им нужен козел отпущения, и выбор тут очевиден.

— Кого они поставят?

— Упоминали Оливию Лиу и Чахайю Нельсона. Но будет Эмили Ричардс.

Авасарала пожевала яйцо, но вкуса не почувствовала. Эмили Ричардс. Не так уж плохо. Она хотя бы серьезная. Лиу и Нельсон слишком застряли в прошлом Марса. Они не готовы к будущему. А эта Ричардс — хороший политик.

— Мне жаль, — сказала она. — Вам, должно быть, тяжело.

— Политики — азартные игроки, — ответил Смит. — Мы изо всех сил стараемся изменить шансы, но вселенная делает то, что считает нужным.

Чушь собачья, подумала она. Политики — это мозг всей политической системы. «Вселенная делает то, что считает нужным». Без Смита будет лучше. Но не сейчас.

— У вас есть целый день. Отдайте мне данные, пока не стало слишком поздно.

— Крисьен...

— Чего они хотят? Уволить вас? Так надерите им задницу, отдайте мне данные, чтобы я решила проблему. Если что, я предоставлю вам политическое убежище.

Он рассмеялся и откинулся на спинку стула. Посмотрел на мертвый экран, потом снова на нее. Она задумалась, была ли бутылка у дивана первой за сегодня.

— Обещаете? — будто в шутку спросил он. 

Она улыбнулась.

***

Комитет по стратегии. Адмиралы Пикиор и Саузер. Перис Кантер из Кадрового департамента. Майкл Харроу из Аквакультуры. Барри Ли и Самон Гутьерес из Транспорта и тарифов. Не команда мечты, но лучшее из оставшегося. Все они, сидящие вокруг темного стеклянного стола, выглядели такими же уставшими, как она. Хорошо. Так и должно быть.

— Марс, — сказала Авасарала. — Смита выкинули к хренам. Будет Эмили Ричардс. Я пытаюсь с ней связаться. Не знаю, будет ли она более открытой, но я бы на это не рассчитывала. А у вас что?

Первым заговорил Ли. От усталости он сильнее шепелявил, но в глазах светился ум.

— Мы выстраиваем спасательные маршруты в Африке и Европе. Следующим фокусом станет Восточная Азия.

— Там ничего не падало, — перебила Авасарала.

— Да, но у них осела бо́льшая честь пепла. Мои люди прорабатывают маршруты и возможные потребности. Информация с поверхности весьма отрывочная.

— Пояс? — спросила она.

— Пояс есть Пояс, — ответил Пикиор. — Широкое разнообразие откликов. Ганимед пока держит нейтралитет, но он крепко сидит в зоне контроля Вольного флота. Если мы сможем предложить защиту, скорее всего они будут за нас. АВП разделился. Только станции Тихо, Келсо и Рея осудили действия Вольного флота. Троя и Япет молчат. Бо́льшая часть остальных... они за Вольный флот. Пока им будут обещать провизию, сырье и защиту, заставить астеров организоваться будет трудно, даже если предположить, что они этого хотят.

Саузер откашлялся. Его высокий голос напоминал пение. 

— Мы проанализировали записи передач «Лазурного дракона». Они указывают на то, что прямо сейчас на Церере идет встреча руководства Вольного флота. Инарос и четыре его капитана.

— Что за встреча? — рявкнула Авасарала.

— Похоже, никто не знает. Но у нас нет подтверждений о наличии второго корабля-наводчика. Мы смогли определить еще семь метеоритов, направляющихся к Земле, следим за ними и готовы перехватить.

То есть, они наконец свободны. Авасарала подалась вперед, прижав пальцы к губам. Ее разум заметался по всей Солнечной системе. Станция Медина. Рея, выступившая против Вольного флота. Продовольствие и поставки с Ганимеда. Голод и смерть на Земле. Марсианский флот, разделившийся между таинственным Дуарте и Смитом. Теперь Ричардс. Потерянные колонии. АВП Фреда Джонсона и фракции, которые он не контролирует. Корабли колонистов, страдающие от нападений пиратов Вольного флота, и станции и астероиды, получающие прибыль от пиратства. И пропавшие корабли. И украденный образец протомолекулы.

Она перебирала десяток возможностей — передислоцировать силы на станцию Тихо и поддержать Ганимед, блокировать Палладу и попытаться отрезать Вольный флот от поставок, организовать защищенную зону для кораблей колонистов — и отбрасывала их. Тысячи дорог, и никак не узнать, куда они приведут. Если она выберет не ту, это может означать крушение всего, что еще оставалось.

Но Марко Инарос со своими капитанами находятся в одном месте, и ее флот свободен.

— Удача любит смелых, так? — сказала она. — Хрен с ним. Давайте вернем Цереру.

 

Глава одиннадцатая

 

Па

За семь десятилетий до рождения Мичо Па Земля и Марс пересмотрели соглашение о тарифах на необработанную руду с Пояса. Официально причиной объявили поддержку создания и расширения перерабатывающих предприятий в Поясе, а также около Юпитера и Сатурна. Возможно, это даже сработало. Но в краткосрочной перспективе это значило, что разведчики недр Пояса и шахтёры с астероидов, которые и так существовали на грани выживания, соскользнули за край, в бездну. Одни суда были арестованы, владельцам других пришлось перейти на нелегальное положение; некоторые, будучи не в состоянии платить за своевременный ремонт и обслуживание, исчезали вовсе. Земля и Марс в те времена шли рука об руку, и для Пояса единственной надеждой получить хоть какое-то правосудие оставалось только создание собственных вооружённых сил.

Это происходило неофициально. Альянс Внешних Планет выживал, будучи нелегальным и разобщённым. Однако начало было положено именно тогда. Создание группировки, построение командной структуры, формирование тонкого, но прочного скелета, которому ещё предстояло обрасти мускулами, стать ответом на продвижение власти внутренних планет туда, где Солнце казалось лишь самой яркой звездой.

Когда Мичо Па исполнилось двадцать два, Фред Джонсон, Палач станции Андерсон, стал для неё чем-то вроде луча надежды. Землянин, сражающийся за Пояс. Идущий против собственной выгоды. Ей, тогда совсем юной и ветреной, это придавало стойкости. Она нашла место на станции Тихо, и, сначала установив контакты, стала приверженцем его дела. Обучалась в полувоенном формировании, образованном Джонсоном. Взрослела.

Тогда Па была истинно верующей. Маленькая наивная формалистка. Но это до «Бегемота».

Назначение старшим помощником на первый настоящий военный корабль Пояса стало для неё исполнением мечты. Этот тип кораблей не предназначался для боя, но его экипаж был готов сражаться. Так она себе говорила.

Командование принял капитан Ашфорд, Па стала его помощником. Третьим за ними, начальником службы безопасности, назначили личного друга Фреда Джонсона, Карлоса де Бака. Быка. Её наставника, которому предстояло взять управление на себя, как только она в первый раз ошибётся. Па его возненавидела. Она использовала каждую доступную возможность его унизить. Отслеживала и вытаскивала на свет любую его оплошность. «Бегемот» шёл к кольцу, чтобы нагнать страху на Землю и Марс. Чтобы показать, что Пояс — сила, с которой нужно считаться. Всем, и наверху, и внизу. А Па сочла своим долгом показать Быку, что она лучше него.

И потому её сильно ранило то, что Сэм приняла его сторону.

Они же всё обсуждали, она и Сэм. Как важно сохранить в тайне их отношения. Как не дать никому — особенно из командования — о них догадаться. И Сэм соглашалась, может быть, потому, что на самом деле не была против. А может быть, для того, чтобы успокоить неуверенную в себе Мичо. А потом Сэм и Бык стали играть с бюджетом. Па восприняла это как предательство, глубочайшее из возможных. Сэм, её Сэм действует заодно с землянином. С землянином, которого подослал Фред Джонсон, присматривать за никчёмными астерами.

Это стало первой её ошибкой в цепи многих последующих. Мичо позволяла эмоциям ослепить себя, игнорируя мудрость и опыт Быка до тех пор, пока дела не пошли из рук вон плохо. Несмотря на все потери после той катастрофы, она не смогла распознать в ярости и неустойчивой психике Ашфорда симптомы повреждения мозга. Не смогла отстраниться от своей веры в иерархическую цепочку командования.

И она не успела помириться с Сэм прежде, чем Ашфорд ее убил.

Фред Джонсон послал её в этот вихрь потому, что она из астеров, а ему понадобилась марионетка. Па не была готова, но оказалась кстати. И из-за этого погибли люди.

«Бегемот» не вернулся через врата. Его разобрали, перестроили магнитный барабан и опять переименовали в станцию Медина. Мичо Па отправили обратно, на станцию Тихо, на марсианском военном корабле — после больших потерь в медленной зоне там появилось много пустых кают. Едва добравшись до дома, она тут же подала в отставку. Даже душ не успела принять. Па уволилась отовсюду — со своей официальной работы на Тихо, с военной должности в ополчении АВП. Фред Джонсон слал ей личные сообщения. Мичо даже не знала, что в них, удаляла их не читая.

Она растерянно хваталась то за одну работу, то за другую. Старалась скрывать ночные кошмары и сдерживать плач. Она водила корабль утилизационной компании, иногда промышлявшей пиратством. Руководила торговым кооперативом, не прописанным в тарифных ведомостях — фактически контрабандой. Управляла складским комплексом на Рее для полукриминальной группировки с Титана, там её и нашли Надя и Бертольд. Через полгода Па поняла, что влюблена в обоих, и ещё через четыре месяца — что и они к ней неравнодушны. День, когда они впервые поселились вместе в дешёвой дыре с разреженным воздухом в полукилометре от поверхности спутника, стал одним из лучших в её жизни.

Остальные пришли к ним каждый по-своему. Лаура и Оксана — вместе. Потом Джозеф. Эванс. Вступление каждого из новичков в их брак она воспринимала как расширение своего клана. Они — её близкие. Не политики, не военачальники, не люди, облечённые властью. Они оказались по разные стороны — Пояс с его борьбой и вратами, которые Па помогла открыть, и члены её семьи, их голоса и тепло тел.

Однако мечта не умерла. Идея о сильном астерском флоте, который когда-нибудь сможет тягаться с флотом Земли и Марса и потребовать уважения, тлела где-то в глубине подсознания, но продолжала жить.

Поэтому, когда к ней пришёл с предложением Марко Инарос, она его выслушала. Астеры ещё помнили Па как капитана, побывавшего в медленной зоне. Её уважали. Придёт время, Инаросу потребуется человек, который сможет координировать окружение кораблей колонистов, удерживая их за медленной зоной, и проследить, чтобы их припасы пошли на нужды астеров. Отбирать у богатых внутренних и отдавать беднякам в Поясе до тех пор, пока счёт не сравняется. Пока мир не станет идеальным.

Но пока не время. Сейчас ему нужно только маленькое одолжение. Доставка контрабандой кое-чего на Ганимед. Контроль над перемещением заключённых. Помощь в установке тайных ретрансляторов за пределами Юпитера. Он обрабатывал Па грандиозными картинами — и маленькими шажками.

И после этого она должна была соблазниться.

— Сколько наших кораблей идут сейчас на Цереру? — спросил он, шагая следом. На административном уровне станции Церера пахло живыми растениями, полированные пол и стены нагло блестели. Мичо ощущала себя здесь чужой, а вот Марко — нет. Повсюду, где бы ни оказался, он умудрялся чувствовать себя как рыба в воде.

— Семь, — сказала она. Ближайший — «Алистер Раух». Немного задерживается. Должен пришвартоваться через три дня. «Хорнблауэр» — дальше всех, но если надо, Кармунди может включить ускорение. Я стараюсь заботиться о сохранении реакторной массы.

— И это неплохо. — Марко положил руку ей на плечо. Его телохранитель остановился у двери в конференц-зал, и Мичо пошла мимо них, но Марко её задержал. — Нам потребуется перераспределить корабли.

— Перераспределить?

— Направить в другие порты. Или законсервировать и где-нибудь придержать.

Мичо покачала головой. Это не был отказ, скорее она не могла скрыть растерянность. На ум пришло разом не меньше полудюжины возражений — всем им потребуется где-то заправиться, на наших станциях на исходе запасы еды и удобрений, которые как раз уже здесь, и — ты не шутишь?

— Зачем? — спросила она.

Улыбка Марко стала тёплой и обаятельной. Радостной и сияющей. Па вдруг поняла, что тоже улыбается, сама не зная чему.

— Ситуация изменилась, — ответил он и прошёл в конференц-зал впереди неё. 

Охранник кивнул, пропуская Па, и она на мгновение удивилась — куда-то делся сын Марко.

Все остальные уже собрались за столом. Стена, где Марко несколько дней набрасывал образы своего ви́дения будущего Пояса, была очищена, на месте схем появилась картина с изображением древнего воина — темнокожего, с волнистой бородой и усами, в тюрбане и мягко спадающей длинной белой рубахе, которую обвивал малиновый пояс с тремя клинками. В руках воин держал старинную винтовку.

— Вы опоздали, — мягко упрекнул Марко Доуз, пока Мичо занимала своё место. 

Марко проигнорировал их обоих.

— Посмотрим на Афганистан, — произнёс он. — Хозяева всей свалки империй. Сам Александр Великий не смог поработить тамошний народ. Самые могучие силы, пытавшиеся это сделать, терпели неудачи и истощались.

— Но они не имели нормальной экономики, — вставил Санджрани. 

Розенфельд коснулся руки соседа и приложил к губам палец.

Марко расхаживал перед картиной.

— Как же им это удавалось? Как могли разобщённые люди, вооружённые примитивной техникой, столетиями противостоять величайшим силам этого мира? — Он обернулся к слушателям. — Вы знаете?

Никто не ответил. От них этого и не требовалось. Перед ними разыгрывался спектакль. Улыбка Марко сделалась ещё шире. Он воздел вверх руку.

— Они заботились о другом, — сказал он. — Противники сражались за территорию. Захват. Оккупация. Для этих великих воинов речь шла о контроле пространства, которым они не владели. Когда орды англичан, готовые вступить в битву, подошли к афганскому городу, они обнаружили... пустоту. Враги рассеялись по горам, расселились в местах, не представлявших для противника интереса. Для англичан город был ценностью, которую следует захватить. Для афганцев он был не дороже, чем горы, поля и пустыни.

— Многовато романтики, вам не кажется? — подал реплику Розенфельд, но Марко его не слушал.

— Это храбрые люди, астеры своего века и места. Наши отцы по духу. Пришло время почтить их. Друзья мои, «Лазурный дракон» пал, и мы знали, что в конце концов это случится. Земля, с её страданиями и невежеством, готовится атаковать.

— Вы что-то узнали? — спросил его Доуз. Его лицо побледнело.

— Ничего нового, — сказал Марко. — Мы всегда знали, что Церера — их цель. С тех пор как станцию захватил АВП, они дожидались своего часа, но наш братец Андерсон старался склонять их к миру. Да станция их особо и не волновала. До сих пор. Флот ООН разворачивается. Они нацелились на Цереру. Но что будет, когда они сюда подойдут?..

Марко прижал к губам сжатые кулаки, дунул на них — и раскинул пальцы. Иллюзия, но Мичо показалось, что она видит разлетающийся из рук пепел.

— Но вы же не... — потрясённо произнёс Доуз.

— Я уже начал эвакуацию, — сказал Марко. — Все наши бойцы и техника покинут станцию задолго до их прибытия.

— На станции шесть миллионов человек, — сказал Розенфельд. — Не думаю, что мы сможем забрать всех.

— Конечно нет, — согласился Марко. — Это военные действия. Мы заберём военные корабли, необходимые ресурсы, а территорию оставим Земле. Они не дадут Церере умереть с голода. Строить из себя жертву, вызывая сочувствие простаков — последнее, что у них оставалось. Если не возьмут на себя заботу о Церере — лишатся и этого. А мы? Мы окажемся в космосе, в нашем родном доме. Недосягаемыми.

— Но, — Санджрани едва не плакал, — это же основа всей экономики.

— Не беспокойтесь, — сказал ему Марко. — Впереди нас ждёт всё, что мы обсуждали. Только сперва позволим врагам поднапрячься, обессилеть и пасть. Это всегда входило в мой план.

Доуз поднялся на ноги. Лицо стало пепельно-серым, только на щеках горели два ярко-красных пятна. Руки тряслись.

— Это из-за Филипа? Вы мстите мне?

— Филип Инарос здесь ни при чём, — сказал Марко, но восторг и волнение больше не слышались в голосе. — Дело в Филиппе Македонском. А также в том, чтобы усвоить уроки истории. — Последовала ужасающе-длинная пауза. Доуз рухнул назад в кресло. — Итак. Мы с Мичо уже обсудили изменение маршрута прибывающих кораблей. Давайте поговорим о логистике очистки самой станции. Согласны?

То, как внутряки сбегали с кораблей, стоило им только оказаться в порту, служило источником шуток среди астеров. Как внутряки выбирают корабельное меню на обед? В доке. Как можно определить, что внутряк долго не был в порту? После швартовки он сразу бежит в док посрать. Если дать землянину возможность выбора — остаться на борту корабля и спасти жизнь любимой или сойти в док и больше никогда не полюбить, то куда девать ее тело? Таков их образ мыслей. Корабль — не реальность, реальна только планета. Или спутник. Или астероид. Они не могли избавиться от мысли, что жизнь обязательно включает камни и почву. Вот почему они такие коротышки.

К тому времени, как через туннель дока Мичо вошла в люк своего корабля, на «Конноте» собрались ещё не все, но большинство. Те, кто ещё оставался снаружи, скорее всего, вернутся ночевать в свои койки. Никому не покажется странным, что здесь вся её семья. Ну, может, слегка, но ничего особенного.

Она спускалась на лифте со странным чувством — словно смотрела на корабль впервые. Всё было как в резком фокусе, как будто она ступила на незнакомую станцию. Так непривычно. Зелёные и красные индикаторы состояния лифта. Мелкий белый текст на каждой панели, информация о том, что скрывается за ней и когда установлено. Изящный логотип марсианского флота ещё различим на полу, несмотря на все усилия его оттереть. Из камбуза пахло чёрной лапшой, но Мичо не останавливалась. Если она сейчас и заставит себя что-то съесть, её всё равно вырвет.

Все члены экипажа разместились отдельно — все, кроме её семьи. Когда «Коннот» оказался в их распоряжении, Бертольд первым делом убрал перегородки между тремя каютами, чтобы образовалось обширное пространство с креслами-амортизаторами, где они могли собираться вместе. Марсианские дизайнеры проектировали корабль так, что люди могли находиться либо в одиночестве, либо вместе. Только астерам могла прийти в голову потребность быть и отдельно, и вместе. Оксана и Лаура сидели на палубе, их арфы почти соприкасались. Они играли старинную кельтскую мелодию. Бледность Оксаны и смуглая кожа Лауры делали их похожими на персонажей волшебной сказки. Джозеф, развалившись в кресле, что-то набирал на ручном терминале, покачивая ногой в такт музыке. Эванс сидел рядом с ним, стараясь не показывать, что нервничает. Надя, похожая на пра-пра-правнучку великих афганских воинов Марко, нежно поглаживала редеющие тёмные волосы Бертольда, стоя за его креслом.

Мичо опустилась в оставленное для неё кресло, сидела и молча слушала, пока музыка не завершилась чередой звучных, но нестройных аккордов. Все отложили и арфы, и ручные терминалы. Бертольд пошире открыл единственный зрячий глаз.

— Спасибо, что собрались, — сказала Мичо.

— Всегда пожалуйста, — ответила Лаура.

— Хочу уточнить, — спросил Джозеф. — Сейчас ты наш капитан или наша жена?

— Я ваша жена. Я думаю... кажется, я...

И она разрыдалась. Опустила голову, закрыла лицо руками. Тугой узел сдавливал горло. Она попыталась откашляться, но получались всхлипы. Пальцы Лауры коснулись её ступни. Потом рука Бертольда обвила её спину, он обнял Па и привлёк к себе. Откуда-то издалека, как из другого мира, до неё донёсся ласковый шёпот Оксаны:

— Ничего, дорогая, всё хорошо.

Это всё уже чересчур. Это слишком.

— Что я наделала, — наконец сумела сказать Мичо. — Это всё я, опять. Я подставила нас, привела под командование Марко, а он... Он — второй Ашфорд. Ещё один Фред мать его Джонсон. Я изо всех сил старалась, чтобы больше такого не случилось, и не справилась. И ещё увлекла за собой всех вас. Я так... Мне так жаль.

Семья окружила её, Мичо обнимали, касались, поглаживали. Старались утешить. Без слов говорили ей, что они здесь, рядом. Эванс плакал с ней, сам не зная о чём. От слёз какое-то время было горько и стыдно. Потом стало легче. Яснее. Худшее позади. А когда Па снова пришла в себя, заговорил Джозеф:

— Расскажи нам всю эту историю. Тогда в ней останется меньше горечи.

— Он бросает Цереру. Уводит весь Вольный флот, а людей оставляет внутрякам. Помните, мы захватили корабли колонистов? Он хочет законсервировать их за эклиптикой вместо того, чтобы доставить припасы на станцию.

— Ох, — задохнулась Надя. — Значит, вот он какой?

— Измениться нелегко, — сказал Джозеф. — Если долго называть себя воином, начинаешь этому верить. Тогда всё становится едино — что жизнь, что и смерть. Такое саморазрушение личности.

— Слегка отвлечённо, милый, — ответила Надя.

Джозеф поднял на неё взгляд и невесело улыбнулся.

— Конкретнее. Ты права. Как всегда.

— Мне так жаль, — повторила Мичо. — Я опять сделала всё не так. Доверилась этому человеку. Я пошла под его командование и... Я тупица. Просто дура.

— Как и все мы, — хмуро произнесла Оксана. — Мы все ему верили.

— Вы поверили, потому что я вас уговорила, — возразила Мичо. — Это моя вина.

— Ну-ка, Мичо, — сказала Оксана. — Какое у нас волшебное слово?

Мичо рассмеялась — против своей воли. Старая шутка, часть того, что делало их семьёй.

— Волшебное слово — упс, — сказала она и спустя мгновение повторила: — Упс!

Бертольду понадобилась минутка, чтобы высморкаться и утереть последние слёзы.

— Ну ладно. И что же нам теперь делать?

— Мы не станем больше работать на эту сволочь, — сказала Оксана.

— И не можем остаться здесь, дожидаться землян, — кивнула Надя.

Не сговариваясь, все посмотрели на Мичо, их жену. Но также и капитана. Она прерывисто и протяжно вздохнула.

— Чего он от нас хотел? Собрать корабли колонистов и раздавать еду и припасы астерам, которые в них нуждаются. Вот это и надо делать. Для этой цели у нас всё ещё есть боевой корабль. Возможно, на других кораблях кто-то думает так же, как мы. Итак, мы либо доводим миссию до конца, либо подыскиваем тихое местечко, ложимся на дно и исчезаем прежде, чем Инарос поймёт, что нас нет.

Семья молчала, казалось, довольно долго, хотя это были всего лишь несколько вздохов, один за другим. Бертольд тёр слепой глаз. Оксана и Надя обменялись взглядами, которые, видимо, что-то значили. Лаура покашляла.

— Скрываться — не значит быть в безопасности. Только не сейчас.

— Верно, — заговорил Бертольд. — Я за то, чтобы мы сделали, что обещали, и плевать на всё остальное. Предательства случались и раньше, и нас это не убило.

— А мы? — сказал Джозеф. — Разве мы сейчас не меняем сторону?

— Да, — сказал Эванс. — Меняем.

Джозеф обернулся и теперь смотрел прямо в лицо Мичо. Его лицо излучало добродушие и любовь, как тепло, исходящее от радиатора. 

— Мы дрались с угнетателям. И продолжаем драться. Мы шли на зов наших сердец. Подчинимся ему и сейчас. Обстоятельства изменяются, но это не значит, что меняемся мы.

— Прекрасно. — Мичо взяла его за руку.

— Хотя и слегка отвлечённо, — добавила Надя, но в её голосе тоже звучала любовь.

— Всё, что ты совершала, — сказал Джозеф, — все ошибки, потери и раны. Всё вело тебя к этому, и как только за всем этим увидишь Его, ты будешь готова действовать. Может, и неудачно. Всё прошедшее было ступенькой к сегодняшнему.

— Что за чушь, — сказала Мичо. — Но спасибо тебе.

— Если вселенной нужен нож, она и создаёт нож, — пожал плечами Джозеф. — Если ей нужна королева пиратов — появляется Мичо Па.

 

Глава двенадцатая

 

Холден

Настенный экран в зале ожидания доков был настроен на развлекательный канал. Кто-то невидимый брал интервью у сногсшибательно красивой девушки, чье веко было то ли накрашено красным, то ли с татуировкой. Бегущая строка внизу экрана сообщала ее имя — Зедина Раэль. Холден не знал, кто она такая. Звук был включен, но неразборчив из-за гула шныряющих по залу толп. Субтитры шли на хинди. Раэль покачала головой, и по ее щеке скатилась крупная слеза, а на экране возникло изображение разрушенного города под грязно-бурым небом. Значит, это про ситуацию на Земле.

Нетрудно забыть, что индустрия развлечений — музыканты, актеры и просто разного рода знаменитости — так же пострадали от катастрофы, как и все остальные. Такое чувство, что эта часть реальности существует отдельно. Нетронутой. Эпидемии, войны и бедствия не должны посягать на искусственный мир индустрии развлечений, но конечно же, они его затрагивали. Зедина Раэль, чем бы она ни развлекала публику, тоже человек. И возможно, потеряла любимых при падении метеоритов. И скорее всего, потеряет еще кого-то.

— Капитан Холден? — спросил широкоплечий темноволосый человек с острой бородкой, на его лице были написаны усталость и добродушие.

В руке он держал ручной терминал. Судя по форме, он работал в портовом контроле, на бейдже значилось имя — Бейтс.

— Прошу прощения. Давно ждете?

— Нет, — отозвался Холден и взял протянутый терминал. — Всего несколько минут.

— Здесь столько дел... — протянул Бейтс.

— Ничего страшного, — сказал Холден, прижимая большой палец к считывающему устройству. Терминал пискнул. Тонкий и радостный звук, как будто терминал счастлив, что Холден разрешил доставку.

— Встретимся в доке H-15? — спросил Бейтс. — Освободим его для вас. Кто ваш координатор по ремонту?

— У нас есть собственный. Наоми Нагата.

— Да. Ну конечно.

Мужчина кивнул и ушел. Зедину Раэль на экране сменила Ифра Маккой с грубоватыми чертами лица. Холден хотя бы знал, кто это. Невидимый ведущий что-то произнес, и пауза в окружающем шуме позволила Холдену услышать слова Ифры: «Мы должны ответить. Мы должны выстоять». Боль и отчаяние в голосе Ифры встревожила Холдена, он не знал — потому ли это, что он с ней согласен, или потому, что боится того, к чему приведет этот ответ. Он развернулся к верфи и ведущимся там работам.

На вращающейся станции вроде Тихо или станциях на точках Лагранжа корабль бы пришвартовали в вакууме. Луна — совершенно другое дело. Длинные доки верфи с буксировщиками для кораблей, выдвижными шлюзами и воздухом вгрызались глубоко в грунт. «Росинант» стоял прямо, сопло двигателя направлено к центру Луны, а сужающиеся в остриё верхние палубы торчали в сторону звезд. Удерживала его паутина лесов. Док был достаточно обширен, чтобы в нем поместился и корабль втрое крупнее, его наполнял пригодный для дыхания воздух.

У стены громоздились ремонтные мехи, а четыре работали на «Росинанте», тихо ползая по его корпусу, как пауки. В одном сидела Наоми, в другом Амос. В третьем — Сандра Ип, ее вместе с другим инженером Фред Джонсон привел в команду «Роси» на время полета до Луны, когда настоящая команда, за исключением Холдена, рассеялась по всему космосу.

Алекс и Бобби стояли на приподнятой платформе и смотрели на корабль. Нанесенные Вольным флотом повреждения выглядели ярким шрамом. Вокруг корабля на лесах возвышались широкие панели — недавно доставленные секции корпуса, их перемещали лапы манипулятора. Алекс протянул наушники, Холден подсоединил их к своему ручному терминалу и подключился к каналу увеличенного экипажа.

— И как всё выглядит? — спросил он.

— Они прилично нас потрепали, — отозвалась Наоми. — Я под впечатлением.

— Ломать — не строить, — сказал Холден.

— Это уж точно, — сказала Наоми, по-астерски подняв кулак в знак согласия. — И эти секции для замены...

— Есть проблемы?

Ответила Сандра Ип. Звук незнакомого голоса немного раздражал.

— Они из углесиликата. Прямо-таки произведение искусства. Идущий по касательной снаряд ОТО от них отскакивает.

Едва различимые оборонительные нотки в голосе дали Холлдену понять, что тема всплывает уже не в первый раз.

— Пока что отскакивает, — сказала Наоми.

Холден переключил микрофон только на канал команды «Росинанта», но продолжал слышать всех остальных.

— Ну что, только по-семейному? Что за дела с новыми панелями?

— Да ничего такого, — ответила Наоми. — Они отличные. Всё в точности, как о них и говорят. Но через пять лет или через десять?..

— Они быстро изнашиваются?

— Ну, в том-то и дело, — протянул Алекс. — Пока что нет ни одной старше десяти лет. С появлением протомолекулы ученые получили грандиозный пинок под зад. Напридумывали кучу новых игрушек. Как эти тонкие панели. Теоретически, они должны быть прочными, как настоящие. А на практике... на практике они испытываются на нас. Я кучу времени уговаривал «Роси», что их вес правильный. Теперь им придется управлять по-другому.

Холден скрестил руки на груди. Над его головой лапа меха переместила новую секцию корпуса и приставила его к борту «Роси». 

— А нам точно это надо? Мы могли бы настоять на обычных панелях.

— Не могли бы, если хотим в ближайшее время отчалить на станцию Тихо, — сказала Наоми. — Идет война.

— Можем отказаться от контракта, — сказал Холден. — Фред подыскал бы для нас другое задание.

— Ну, не знаю, кэп, — вставил Амос. — При таком положении дел неплохо иметь работу. В смысле, пока деньги еще что-то значат. — Он помолчал. — Эй, а деньги еще что-то значат?

— Будут, если мы победим, — откликнулась Наоми. — Но в портах Вольного флота нас в любом случае не станут заправлять и чинить.

— Точно, — сказал Амос. — Так что неплохо иметь работу.

Два меха поспешили к краю новой панели корпуса. Разгорелись похожие на маленькое солнце сварочные аппараты, спаивая вместе старую и новую технологию. Было в этом нечто, что Холдену не нравилось, чему он не доверял. Но и нечто потрясающее. Сам этот материал не существовал, когда родился Холден, и вот он здесь.

Протомолекулу создал грандиозный разум, а с ней и кольца, и странные, безжалостные руины, покрывающие новые миры. Их можно истребить, но можно и встроить в человеческое знание — понять, на что всё это способно и как себя ведет. Родившийся сегодня ребенок вырастет в мире, где углесиликатная ткань так же буднична, как титан или стекло. Сотрудничество между человечеством и призраками могучего инопланетного разума пойдет людям на пользу. Холден был представителем того поколения счастливчиков, которые перешагнули через порог, границу между «до того» и после того, что прямо сейчас воплощают в жизнь Наоми, Ип и Амос, и Холдена восхищало, насколько это круто. Страшновато, но круто.

— Это будущее, — сказал он. — Стоит к нему привыкнуть.

Остальные из временной команды Фреда Джонсона либо были уже на «Росинанте» вместе с Клариссой, либо в пути из своих квартир на Луне. Все с нетерпением ждали предстоящее задание. Впервые все они — Земля, Марс и даже наименее радикальное крыло АВП — вместе схватятся с Вольным флотом. Основное бремя ляжет на Землю и Марс, но «Росинант» присоединится в качестве корабля-наблюдателя, на котором полетит Фред Джонсон — представитель Пояса, пусть и не идеальный. Они готовы.

Вот только Холден готов не был.

В особенности сейчас, когда родители поднялись из гравитационного колодца Земли, желание быть рядом с ними его удивило. Бо́льшую часть сознательной жизни он провел вне планеты. Если бы кто-нибудь спросил, он бы ответил, что не скучает по Земле. Только по некоторым людям. Может, по некоторым местам из детства. Но он не тосковал по планете. И лишь теперь, когда ее атаковали, Холдену хотелось ее защитить. Может, так было всегда. Он вырос из дома своего детства, но в глубине души по-прежнему считал, не осознавая этого, что принадлежит Земле. Он изменился. Повзрослел. Но всё равно его место там. Только теперь этого места больше не существовало. Желание остаться было сродни желанию переместиться в прошлое, когда ничего этого еще не случилось.

Пришло сообщение от Фреда Джонсона. Он закончил встречу с техниками по оружию Сун И Штайнбергом и Гором Дрогой. Как только сварят новый корпус и проведут испытания давлением, можно отчаливать. Если у Холдена еще остались дела на Луне, самое время ими заняться.

У Холдена осталось дело на Луне.

Сварочный аппарат вспыхивал и угасал. «Росинант» стал немного другим, как снова и снова происходило уже многие годы. И с каждой переменой корабль двигался от прошлого в будущее. Как и люди на нем.

— Всё нормально? — спросила Бобби.

— Что? — встрепенулся Холден.

— Ты вздыхаешь.

— С ним это бывает, — сказал Алекс.

— Правда? — отозвался Холден, сообразив, что Бобби подключена к каналу команды «Росинанта». И он был этому рад. — Я и не знал.

— Не переживай, — сказала Наоми. — Это мило.

— Так когда вы закончите, Наоми? — спросил Холден. — Фред уже на подходе.

— Ага, — ответила она, и возможно, Холден лишь вообразил в ее голосе ужас. — Всё готово.

***

Кар, на котором они ехали в сторону лагеря беженцев, двигался на электромагнитной подушке, удерживающей колеса на поверхности. 

Он издавал не то ворчание, не то посвистывание — но звук был достаточно громким, чтобы Холдену пришлось повысить голос.

— Если ей по-прежнему будут платить ООН или Марс, это совсем другое, — сказал он. — Если мы предложим ей постоянное место в команде, нужно сделать это аккуратно.

— Она молодец, — сказала Наоми. — Готовилась к работе как раз на корабле вроде «Роси», чего не скажешь о любом из нас. И с командой ладит. Почему бы не взять Бобби на борт?

Воздух в более глубоких коридорах стал сырым и спертым. Системы жизнеобеспечения работали на полную мощность, даже чуть больше. Люди шарахались от кара, некоторые рассматривали его пассажиров, а некоторые как будто вообще ни на что не смотрели.

В лагере беженцев пахло утратами и ожиданием. Почти все проходящие мимо потеряли целую жизнь и все свои корни. Холдену и Наоми по сравнению с ними повезло. У них был дом, пускай он и слегка изменился.

— Дело не в Бобби, — сказал Холден. — Конечно, я хочу взять Бобби. Дело в условиях... Мы будем ей платить? Сделаем ее совладелицей «Роси», чтобы она получала одинаковую долю с нами? Мне это не кажется хорошей идеей.

Наоми посмотрела на него и подняла бровь.

— Почему?

— Потому что, если мы поступим так с Бобби, то придется и со всеми остальными, кого принимаем на борт.

— То есть с Клариссой?

— Мне не хочется делать Клариссу совладелицей «Роси». Просто... Она здесь, ну ладно, пускай. Мне всё равно неспокойно, но я могу это пережить. И я хочу взять Бобби в команду, но просто... просто не могу. Не могу согласиться с тем, чтобы Кларисса когда-нибудь назвала мой корабль домом. Одно дело — позволить ей здесь находиться, а другое — сделать вид, будто она похожа на Бобби. Или на тебя. Или на меня.

— Никакого прощения? — спросила Наоми, наполовину с подтруниванием, наполовину всерьез.

— Море прощения. Океан прощения. Но есть определенные пределы.

Кар свернул влево и остановился. Жужжание постепенно затихло. У порога ждал отец Антон, улыбаясь и кивая, когда они вышли и двинулись вперед широкими прыжками. Жилье у родителей Холдена было получше, чем у большинства остальных. Квартира оказалась тесноватой, но отдельной. Его матерям и отцам не пришлось делить жилье с другой семьей. В воздухе пахло желтым карри мамы Тамары. Отец Том и отец Сесар стояли в дверях одной из спален, обнимая друг друга за талию. Отец Димитрий прислонился к подлокотнику старого дивана, а мама Элиза и мама Тамара появились из кухни. Отец Джозеф и мама Софи сидели на кушетке, между ними стояла доска с магнитными шахматами, рядом валялись выбывшие из игры фигуры. Все улыбались, включая Холдена, хотя и непроизвольно.

Ведь это снова прощание. Когда Холден собирался отслужить свой печальный срок на флоте, тоже происходило нечто похожее. Прощание, чье скрытое значение никто до конца не понимал. Может, он вернется через пару недель. А может, и никогда. Может, они будут жить на Луне, а может, переберутся на L-4. Или случится что-то еще. Без фермы и десятилетий привычной жизни, связывающих их вместе, возможно, они вообще разойдутся. И Холдена затопил океан печали, он с трудом этого не показал, снова ограждая родителей от неприятных эмоций. Как и они ограждали его.

Они обнялись — сначала по очереди, а потом группами. Мама Элиза взяла Наоми за руку и велела беречь своего мальчика. Наоми торжественно поклялась сделать всё, что в ее силах. Возможно, Холден в последний раз видел всех родителей вместе, и он был рад, что здесь и Наоми, рад ровно до того момента, когда отец Сесар начал прощаться.

Кожа Сесара была сморщенная, как у черепахи, и темная, как свежевспаханная земля. Когда он взял Холдена за руку, в его глазах выступили слезы.

— Молодец, малыш. Мы все тобой гордимся.

— Спасибо, — сказал Холден.

— Ты же задашь жару гребаным доходягам, да?

Стоящая за левым плечом Сесара Наоми застыла. Теплая и радостная улыбка превратилась в просто вежливую. Холден чувствовал себя так, словно его ударили под дых. Но Сесар, похоже, даже не понял, что сказал гадость. Холден оказался в ловушке — то ли попросить отца извиниться, то ли сохранить впечатления от последней встречи. Разговаривающая с мамой Тамарой Наоми дернула головой и сбросила волосы на глаза.

Вот дерьмо!

— Понимаешь, — сказал Холден, — так...

— Так он и сделает, — вклинилась Наоми. — Можете на него рассчитывать.

В ее темных глазах сверкнула решимость. «Не усложняй всё еще больше», — было ясно написано во взгляде. Холден улыбнулся, еще раз обнял отца Сесара и отступил к двери, к кару, к «Росинанту». Все восемь родителей столпились в двери, чтобы его проводить. Он ощущал, что они там, даже когда кар повернул за угол и начал подниматься к докам. Наоми сидела молча. Холден вздохнул.

— Ладно, — сказал он. — Теперь я понимаю, почему ты не хотела идти. Прости за...

— Не надо. Давай не будем.

— Мне кажется, ты заслужила извинений.

Она изменила позу и посмотрела прямо на него.

— Извиниться должен был твой отец. Один из отцов. Но я решила снять его с крючка.

— Ну ладно.

Кар свернул вправо. Мужчина с густой бородой отскочил с дороги.

— Я хотел тебя защитить, — сказал Холден.

— Я знаю.

— Я просто... Просто должен был.

— Я знаю. И тогда из-за меня всё пошло бы наперекосяк, все из кожи вон бы лезли, чтобы объяснить, как они уважают астеров и что он не имел в виду меня. А ты их сын, и они тебя любят. И любят друг друга. И кто бы что ни сказал, виноватой всё равно оказалась бы я.

— Да, — согласился Холден. — Но тогда я не чувствовал бы себя так хреново. А мне хреново.

— Придется нести этот крест, милый, — устало произнесла Наоми.

В доке команда Фреда Джонсона загружала последние припасы через грузовой шлюз. Новые углесиликатные панели корпуса на бортах «Росинанта» выглядели шрамами. Высадив пассажиров, кар попыхтел и посвистел дальше. Холден секунду помедлил, рассматривая корабль. На сердце было неспокойно.

— Что? — спросила Наоми.

— Ничего, — ответил Холден и добавил мгновение спустя: — Было время, когда я считал, что мир устроен просто. По крайней мере, кое-что в мире.

— Он не имел в виду меня. Правда. Потому что я для него — человек, а доходяги и астеры... они не люди. У меня были друзья на «Пелле». Настоящие друзья. Люди, вместе с которыми я выросла. Люди, которые мне небезразличны. Люди, которых я любила. Они в точности такие же. Они убивали не людей, они убивали землян. Марсиан. Пыльников. Обрубков.

— Обрубков?

— Ага.

— Не слышал такого.

Наоми взяла его за руку и придвинулась ближе, прижавшись подбородком к его груди.

— Это считается грубым словом.

Холден прижался к ней, насколько позволяла слабая гравитация. Он почувствовал тепло ее тела. Почувствовал, как она дышит.

— Мы не люди, — сказал он. — Мы просто истории, которые о нас рассказывают. Астеры — безумные террористы. Земляне — ленивые обжоры. Марсиане — винтики в большой машине.

— Мужчины — бойцы, — откликнулась Наоми и мрачно добавила: — Женщины — матери, они милые и сидят дома с детьми. Так было всегда. Мы всегда судим людей по историям о них, а не по тому, какие они на самом деле.

— И посмотри, куда нас это завело.

 

Глава тринадцатая

 

Пракс

Когда все изменилось, больше всего его поразило, как мало все изменилось. Между завершающейся реконструкцией и поднимающейся волной научных проектов Пракс порой днями и неделями не заглядывал в новости. Обо всем, что происходит с человечеством, он узнавал из чужих разговоров. Услышав, что управляющий совет объявляет о нейтралитете, он решил, что речь об ограничениях поставок газа. Он даже не знал, что идет война, пока ему не сказала Карвонидес.

Ганимед уже слишком много знал о том, что значит быть полем битвы. Слишком свежи были воспоминания в коллективной памяти, шрамы еще не зажили. После последней вспышки насилия раскопали еще не все забитые льдом коридоры — еще до врат, до открытия тринадцати сотен новых миров. Никто не хотел повторения. И поэтому Ганимед объявил, что не имеет значения, кто правит, до тех пор, пока можно продолжать исследования, ухаживать за людьми в больницах, жить своей жизнью. Всеобщее «Мы заняты, вы там сами как-нибудь решите, что делать со вселенной».

А потом... ничего. Никто не претендовал на них, не угрожал. Никто не сбрасывал на них ядерные бомбы, либо те просто не достигли цели и не попали в новости. Поскольку Ганимед обеспечивал себя продовольствием, никто не переживал по поводу голода. Пракс беспокоился о финансировании исследований, но прекратил попытки говорить об этом после того, как от него несколько раз отмахнулись. Все ждали. Не высовывались, делали то, что и всегда, и надеялись, что никто не заметит.

И потому ежедневный маршрут Пракса между его норой, школой Мэй и работой остался до странности неизменным. С тележки на станции всё так же продавали жареную кукурузу и горький чай. По понедельникам всё так же проходили встречи проектных команд. Поколения растений, грибов, дрожжей и бактерий жили и умирали, и их анализировали так же, как всегда, будто никто не калечил Землю. Или не убивал ее.

Когда на углах стали появляться люди в комбинезонах Вольного флота, никто ничего не сказал. Когда корабли Инароса стали требовать пополнения запасов, их чеки добавили в список одобренных валют и подписали контракты. Когда лоялисты, кричавшие о поддержке Земли, замолчали, никто не говорил об этом. Все всё понимали. Нейтралитет Ганимеда будет продолжаться, пока это устраивает Вольный флот. Может, Марко Инарос — о котором Пракс никогда не слышал до падения метеоритов — и не контролировал базу, но усердно отсекал тех, кто контролировал, пока структура управления не приняла нужную ему форму. Плати дань Вольному флоту и живи на свое усмотрение. Взбунтуйся — и умрешь.

Так что все шло по-прежнему, и в то же время иначе. Напряжение ощущалось везде. В каждом разговоре, даже самом будничном. И порой оно прорывалось странным образом. Например, при просмотре результатов испытаний.

— Хрен с этими испытаниями на животных, — сердито сказала Карвонидес. — Забудьте о них. Всё готово к производству.

Хана скрестил руки, зло уставившись на нее. Смущенный Пракс мог лишь углубиться в отчет. Штамм 18, последовательность 10 дрожжевых грибов показывал очень хорошие результаты. Показатели сахара и белка даже чуть выше ожидаемого. Жиры в пределах погрешности. Это успех. Но...

Кабинет Пракса был тесным и скудно обставленным. Первый кабинет во время его работы на комитет по реконструкции, тот самый, что он занял, когда привез Мэй с Луны. Другие уже переехали в просторные помещения с бамбуковыми панелями и освещением расширенного спектра, но Праксу здесь нравилось. Знакомое всегда успокаивало. Если бы Хана и Карвонидес работали в другой секции, сидели бы сейчас на диване или в мягких креслах. Лабораторные стулья в кабинете Пракса не поменялись с первого дня после его возвращения.

— Я... — начал Пракс и закашлялся, опустив взгляд. — Я не вижу причин нарушать протокол. Это представляется мне... э-э-э...

— Абсолютно безответственным? — перебил Хана. — Ты ведь это хотел сказать?

— Безответственно сидеть на этих результатах, — вспыхнула Карвонидес. — Два дополнения к геному, пятьдесят поколений — то есть менее трех дней — и у нас будут образцы, превосходящие хлоропласты по части производства сахара на свету. Плюс белки и микроэлементы. Если использовать их как защиту реактора, можно отключать переработчик.

— Это преувеличение, — заявил Хана. — И это протомолекулярная технология. Если ты думаешь...

— Нет! В 18-10 нет буквально ничего от инопланетного образца. Мы посмотрели на протомолекулу и придумали, как обойтись собственными силами. Здешняя ДНК. Здешние катализаторы. Ничто, имеющее хоть какое-то отношение к Фебе или кольцам, или Илосу, Ро или Нью-Лондону даже не прикасалось к ним.

— Это... э-э-э, — протянул Пракс, — тем не менее, это не означает, что они безопасны. Протокол испытаний на животных...

— Безопасны? — накинулась на него Карвонидес. — На Земле люди умирают от голода. Насколько они в безопасности?

Ого, подумал Пракс. Так это не гнев. Это горе. Горе Пракс понимал хорошо.

Хана подался вперед, сжав кулаки. Но прежде, чем он успел что-то сказать, Пракс поднял руку. В конце концов, он тут главный. Время от времени можно и воспользоваться своими полномочиями.

— Мы продолжим испытания на животных. Это более научно.

— Мы можем спасти жизни, — голос Карвонидес стал мягче: — Одно сообщение. У меня есть подруга в комплексе Гуандун. Она сможет их воссоздать.

— Я не буду это обсуждать, — Хана так резко захлопнул за собой дверь, что защелка не выдержала, и дверь снова распахнулась, будто кто-то невидимый вошел, чтобы занять его место.

Карвонидес сидела, положив руки на стол Пракса.

— Доктор Менг, прежде чем вы скажете «нет», вам стоит пойти со мной. Вечером будет встреча, всего несколько человек. Выслушайте нас. И если вы не захотите помочь, я больше не стану говорить об этом. Клянусь.

В ее темных глазах отсутствовала граница между радужкой и зрачком. Пракс вернулся к отчету. Вероятно, она по-своему права. Гибрид 18-10 — не первые дрожжи, модифицированные радиопла́стами, а многомесячные испытания на животных гибрида 18-08 и большей часть гибрида 17 не выявили значимых побочных эффектов. Учитывая ситуацию на Земле, риск, что 18-10 имеют нежелательные свойства, совершенно точно ниже опасности голода. У Пракса засосало под ложечкой. Он хотел уйти.

— Они запатентованы, — он слышал в собственном голосе виноватые нотки. — Даже если с этической стороны мы могли бы отдать их, юридические последствия, не только для нас, для всей лаборатории, будут...

— Просто приходите нас послушать, — сказала Карвонидес. — Вам ничего не нужно будет говорить. Можете вообще молчать.

Пракс фыркнул, как рассерженная крыса.

— У меня есть дочь, — сказал он.

Она помолчала.

— Конечно, сэр. Я понимаю.

Она встала, провезя стулом по полу. Дешевый звук. В груди билось желание что-то сказать, но пока он искал слова, Карвонидес уже ушла. Она закрыла дверь мягче, чем Хана, но как-то более окончательно. Пракс посидел, поскреб руку, хотя она не чесалась, и закрыл отчет.

Остаток дня Пракс заполнил собственной работой в гидропонных лабораториях. Его новым проектом был модифицированный папоротник, предназначенный для очистки воздуха и воды. Растения стояли ровными рядами, листы колыхались на постоянном, хорошо отрегулированном ветерке. Такие зеленые, что казались черными, они пахли знакомо и приятно. Встроенные сенсоры собирали данные со вчерашнего дня, и он просмотрел их, будто сидя со старым другом. Растения гораздо проще людей.

Закончив все дела, он забежал в свой кабинет, ответил на десяток сообщений, просмотрел встречи, назначенные на завтрашнее утро. Ежедневная рутина. То же, чем он занимался до падения метеоритов. Своего рода ритуал.

Однако сегодня он сделал лишний шаг, наложив административный запрет на данные по гибриду 18-10. Пракс старался не раздумывать, почему так поступил. В голове билась смутная мысль — нужно показать, что он сделал все возможное. Он и сам не знал, перед кем собрался защищаться, и не хотел думать об этом.

По пути к станции «трубы» он ощущал беспокойство. Светлые плиточные стены, арочный потолок над платформой — ничего не изменилось. Однако они казались зловещими из-за мыслей, крутившихся в его голове. Ожидая свой экспресс, он купил кулек жареных бобов с оливковым маслом и солью. Продавец-землянин отрастил бороду и длинные волосы, чтобы походить на большеголовых астеров. На темной коже его рук и шеи татуировки АВП выделялись не так сильно. Мимикрия, подумал Пракс, когда звонок возвестил о прибытии экспресса. Вероятно, неплохая идея. Интересно наблюдать, как человечество использует стратегии, повсеместно встречающиеся в живой природе. В конце концов, мы и есть часть природы. Хищники.

Мэй уже была дома. Из игровой комнаты доносился ее щебет и чуть более высокий голосок Натальи. Пракс закрыл за собой дверь и пошел в кухню. Джуна, готовившая салат на ужин и одновременно что-то читавшая на своем терминале, улыбнулась ему. Он поцеловал ее в плечо, пошел к холодильнику и взял пиво.

— А разве не моя очередь готовить ужин?

— Ты поменялся со мной на завтра из-за моего собрания...— Увидев в его руке пиво, Джуна остановилась. — Тяжелый день?

— Отличный, — соврал он, не убедив даже себя. 

Он хотел рассказать ей, но это было бы эгоистично. У Джуны свои заботы и своя работа. Она ничем не поможет с Карвонидес и гибридом 18-10. А значит, незачем ее обременять. И кроме того, если будут спрашивать, она сможет честно ответить, что ничего не знала.

За ужином они говорили о более безопасных областях работы. Его растения, ее биоплёнка. Мэй с Натальей сегодня больше походили на лучших подруг, чем на сводных сестер, и наперебой рассказывали о школьных делах. Дэвиду Гутмансдоттиру стало плохо от этих новых ланчей, и ему пришлось идти к медсестре, тест по математике начался с опозданием, они получили одинаковые баллы, но это нормально, ведь они ошиблись в разных вопросах, и мистер Сет понял, что они не списывали, и завтра у них «День красного», и надо приготовить правильную одежду, и...

Пракс слушал, как они перескакивают с предмета на предмет, будто несутся с горки. Наталья унаследовала темную кожу Джуны, высокие скулы и широкий нос. По сравнению с ней Мэй казалась бледной и круглой, как Луна на старых картинах. Сегодня была очередь Мэй убирать после ужина, и он немного помог ей. По правде говоря, она в этом не нуждалась, но ему нравилось быть с ней рядом. Пройдет совсем немного времени, и она повзрослеет и начнет отдаляться от семьи. Затем наступил час уроков, потом ванна и сон. Мэй с Натальей болтали друг с другом в своих спальнях, пока Джуна не закрыла соединявшую их дверь. И даже тогда девочки продолжили разговаривать, словно не могли уснуть, пока не освободят место для впечатлений нового дня.

Пракс лежал рядом с Джуной, спавшей у него на плече, и думал о Карвонидес. Где она сейчас. Удачно ли прошла ее встреча. Может, ему стоило принять ее приглашение. Так он хотя бы знал, что происходит...

Он не заметил, как уснул. Его разбудил звонок в дверь. Пракс сел, плохо соображая со сна. Джуна смотрела на него круглыми от страха глазами. Звонок повторился, и он наконец сообразил, что нужно открыть, пока не разбудили девочек.

— Не ходи, — попросила Джуна, но он уже крался через спальню. 

Он сгреб свой халат, спотыкаясь в темноте, завязал пояс. Системные часы показывали чуть больше полуночи. Снова звонок, а затем глубокий мягкий стук, будто массивный кулак использовал лишь часть силы. Пракс услышал вскрик Мэй и по опыту понял, что она еще спит, но вскоре проснется. Кожа Пракса покрылась мурашками, и лишь отчасти в этом был виноват прохладный воздух.

— Кто там? — спросил он сквозь закрытую дверь.

— Доктор Праксидик Менг? — отозвался мужской голос.

— Да. А кто вы?

— Служба безопасности. Пожалуйста, откройте дверь.

«Какой службы безопасности?» — хотелось спросить Праксу. Станции Ганимед или Вольного флота? Но было уже поздно. Если это люди со станции, будет разумно открыть дверь. Если Вольный флот, их не остановит, если он не откроет. Что бы он ни сделал, ничего не изменится.

— Конечно, — сказал он и тяжело сглотнул.

За дверью оказалось двое мужчин в серо-голубой форме. Служба безопасности станции. Затопившее его облегчение показало, насколько сильно он был испуган. Как сильно он боялся все эти дни.

— Чем могу помочь?

***

В морге пахло лабораторией. Химическая вонь фенольного мыла щипала нос. Тарахтение воздушных фильтров. Больничный свет. Все это напомнило ему годы учебы. Он тогда посещал анатомический театр. Однако тело, которое он тогда резал, было залито консервирующим составом. Не такое свежее. Но выглядело куда лучше.

— Идентификация полная, — сказал один из безопасников. — Все метрики и маркеры совпадают, ID тоже. Но вы же понимаете. Родственников на станции нет, а у профсоюза есть правила.

— В самом деле? — спросил Пракс. 

Он спрашивал буквально, но высказанный вслух, вопрос получил неожиданный оттенок. Какое значение имеет профсоюз, если у них и правительства-то фактически нет? Остались ли вообще какие-то правила? Безопасник поморщился.

— Так делается всегда, — сказал он, и Пракс уловил в голосе оборонительные нотки и сдерживаемый гнев. Будто Пракс виноват во всех этих переменах.

Карвонидес лежала на столе, прикрытая куском черной прорезиненной ткани. Лицо ее было безмятежным. На шее и виске — безобразные раны, но при отсутствии свежей крови они выглядели несерьезными. В нее стреляли четыре раза. Он задумался, не лежат ли остальные участники собрания в других комнатах, на других столах, ожидая опознания.

— Я подтверждаю, — сказал он.

— Благодарю вас, — сказал второй безопасник и протянул ручной терминал. 

Пракс взял его и прижал ладонь к экрану. Закончив запись, терминал чирикнул. Неуместно веселый звук, учитывая обстоятельства. Пракс вернул терминал и всмотрелся в лицо покойной, стараясь понять, что чувствует. Ему казалось, что нужно заплакать, но не хотелось. В его представлении она стала не жертвой преступления, а свидетельством того, во что превратился мир. Ее смерть не начало расследования, а его конец. Результат однозначен. Что будет, если ты выступишь? Тебя уберут.

— Мы можем задать вам пару вопросов о погибшей, доктор Менг?

— Конечно.

— Как давно вы ее знали?

— Два с половиной года.

— В каком качестве?

— Она работала у меня в лаборатории. Хм. Нужно не забыть собрать ее данные. Могу я сделать заметку, или мне следует подождать, пока закончится допрос?

— Это не допрос, сэр. Прошу, делайте, что вам нужно.

— Спасибо. — Пракс вынул свой терминал и добавил запись в список дел на утро. Ему показалось, что дисплей барахлит, но это дрожала его рука. Он сунул терминал в карман. — Спасибо, — повторил он.

— У вас есть предположения, кто мог ее убить? Или почему?

Вольный флот, подумал Пракс. Потому что она выступила против них. Она сделала это, потому что люди голодали, страдали и умирали, и в ее власти было помешать этому. Они узнали и убили ее. Так же, как убьют меня, если я стану доставлять им неудобства.

Он посмотрел в глаза безопасника. Так же, как убьют тебя, подумал он.

— Что вы можете ответить, сэр? Любая мелочь может пригодиться.

— Ничего. Я понятия не имею.

 

Глава четырнадцатая

 

Филип

Доки станции Церера располагались приблизительно по экватору, широким поясом из титана, керамики и стали. Движение карликовой планеты затрудняло стыковку, но едва защёлки срабатывали, благодаря вращению корабли получали преимущество в треть g, даже при выключенных двигателях. При таком большом радиусе вращения силы Кориолиса можно было не принимать во внимание. На «Пелле» это ощущалось как умеренные импульсы тяги, не более того. Но что-то не давало Филипу покоя. Чувство, будто что-то не так — с кораблём или с ним самим.

Он дважды украдкой пробирался в медицинский отсек, запускал диагностику, а потом, прочитав, удалял результаты. Они ничего не показывали. Но, может быть, он просто привык к жизни при постоянной тяге, так что импульсов ускорения оказывается достаточно, чтобы выбить из колеи. Или, возможно, всё дело в том, что корабль был пуст, Филип на нём один. В подсознании слабо, но постоянно крутилось грызущее предположение, что это всё как-то связано с человеком, в которого он стрелял, однако оно казалось бессмысленным. Филип вместе с отцом убил миллиарды человек. Выстрелить в одного, который даже не умер, для него сущий пустяк. Видимо, дело всё-таки в Кориолисе.

Отец ясно дал понять, что мир Филипа теперь ограничен шлюзом. «Пелла» и всё в ней принадлежали ему, как всегда, но станция Церера теперь хуже вакуума. К счастью или нет, для Филипа она теперь навсегда закрыта. Такую сделку Марко заключил с губернатором из АВП, Доузом. Все остальные могли принимать активное участие в эвакуации, а Филип — лишь наблюдать. Поэтому он ходил по коридорам, ездил вверх-вниз на лифте, спал, ел, тренировался и ждал, пока все, кого он знал, обдирают до костей станцию Церера. Если бы мог, он бы тоже участвовал. Может быть, именно то, что он сидел тут без дела, пока другие работают, и не давало Филипу покоя. Это выглядело правдоподобнее, чем Кориолис. Или тот тип, в которого он стрелял.

Вообще-то он мало что помнил из произошедшего. Он находился снаружи, примерно с десятком бойцов Вольного флота и какими-то местными прилипалами. По старым правилам он был ещё слишком молод для борделей и баров, но он ведь Филип Инарос, и никто не посмел его останавливать. Он танцевал с местной девушкой, восхищался её тату, покупал ей выпивку. И сам напивался вместе с ней, стакан за стаканом. Он чувствовал, что нравится ей. И неважно, что музыка слишком громкая, он всё равно говорил.

Её интересовал не столько он сам, сколько история о нем. Сын Марко Инароса. Карал предупреждал Филипа. И Марко предупреждал. Найдутся люди, которых привлечёт именно то, чей он сын. Всегда нужно быть осторожным, не забывать о своей семье. Не дать завлечь себя или соблазнить. Сейчас Вольный флот в силе, но на Церере до сих пор остаются люди, больше чем наполовину склонные к старым порядкам.

— Когда мы имеем дело с врагами, то по крайней мере понимаем, где они, — говорил отец, когда они только прибыли на Цереру. — Но никто не может быть ненадёжнее полуастеров. 

Марко не сказал прямо, но явно имел в виду мать Филипа и людей вроде неё. Астеров, которые позволили себе отвернуться от Пояса и опуститься до уровня Фреда Джонсона, землянина, делавшего вид, что беспокоится за них. Умеренный АВП — лишь ещё одно имя предательства. И потому Филип, хоть и пил с девчонкой, знал, что доверять ей нельзя. Он слишком много выпил. И когда девчонка ушла, ничего ему не сказав, он почувствовал унижение и досаду. Происходящее потом он толком почти и не помнил, охранники забрали его и вызвали отца. Ещё одно унижение.

Они даже не поговорили. Марко велел ему оставаться на корабле, вот он здесь и остался. Может быть, они и не будут больше об этом упоминать. А может, их разговор еще не закончен. Возможно — он ведь не знает, откуда взялось чувство, что всё не так. Филип не понимал. И был зол оттого, что не понимает.

Он сел перед орудийным пультом, синхронизировал экран со своим терминалом и включил питание. Некто на фоне старорежимного флага АВП кричал о том, что Вольный флот остаётся последней и лучшей надеждой на освобождение астеров. Узколицый койо, усевшийся чересчур близко к камере, болтал о последствиях прекращения поставок биологических припасов с Земли. Какое-то крутое порно в интерьере, напоминавшем не то водоочистительную станцию, не то вестибюль отеля. Старенький сериал «Саббу Ре», когда-то заставлявший его балдеть от Санджита Сангре, пока тот ещё был офигенным. Помехи. Всё это и было помехи, шум и картинки, и Филип оставлял их почти без внимания. Они вызывали смутное чувство ярости и победы над всем этим, одержанной им и его отцом. Гнев и злость сопровождали уходящий во тьму старый мир.

Когда Филип вырубил динамики, на «Пелле» вдруг стало тихо, как никогда не бывает на корабле. Двигатель отключён, не слышно тихого гула или случайных звуков, которые всегда были фоном жизни. Только сочленения палуб всё еще поскрипывали и стучали, когда нагревались и остывали платы. Воздухоочиститель шипел, фыркал и снова шипел. Может, из-за этого и кажется, будто что-то не так. Корабль под тягой звучал совсем не так, как в доке, изменилась еле слышная музыка его жизни, и это тревожило. Что-то давило на Филипа изнутри, душевная тревога, как зуд, причиняла неудобство, в какой бы позе он ни сидел или ни стоял. Боль в челюсти, боль в плечах. Может, это естественная реакция человека, привычного к движению, но вынужденного оставаться пассивным. Только и всего. И ничего больше.

Мать сказала: «Найди меня, прежде чем убивать себя».

Филип встал, жестом отключил питание и пошёл к тренажёрному залу. Большой плюс одиночества — никто не занимал ни один тренажёр. Филип не потрудился разогреться, сразу опустил эластичные ленты, пристегнутся и потянул. Он наслаждался тем, как вжимаются в ладони ручки, как, преодолевая сопротивление, напрягаются мышцы, делаясь крепче с каждым усилием. Между упражнениями он включил музыку — громкое агрессивное даи-бхангра — и почти сразу же выключил, прервавшись на середине следующего упражнения.

Все желания надоедали, едва зародившись. Интересно, вышло бы так же с той девушкой, думал он. Если бы она тогда осталась и они перепихнулись, потом он захотел бы, чтобы она ушла. Выключилась, как музыка. Филип не знал, что сделать, чтобы опять чувствовать себя в норме. Пожалуй, не мешало бы поскорее свалить с Цереры.

Послышались голоса, громкие и довольные, и знакомые, как хлебный суп тёти Мишель. Карал, Сарта, Крылья, Кеннет и Джози. Экипаж возвращался на борт. Может, и отец уже здесь, но Филип не знал, хочет ли тот его видеть.

— Бист бьен, — сказал Крылья. — Ещё пару секунд.

Чуть пошатываясь, старик вошёл в тренажёрный зал. Зализанные на пробор волосы свисали по бокам, как всегда, но чуть менее гладкие, чем обычно. По-настоящему его звали Алекс, но из-за этой причёски кто-то прозвал его Крылья. Глаза у него налились кровью, а походка была чересчур расслабленная и неустойчивая. В руках Крылья нёс мятую лиловую сумку.

— Филипито! — он неуклюже пробирался вперёд. — А я всё высматриваю, где ты.

— Ну, вот ты меня и нашёл, — сказал Филип. — Теперь всё гут, да?

— Да-да, — Крылья не услышал язвительного укола в ответе Филипа. Он опустился на пол и теперь вяло наблюдал, как Филип, дрожа от усилий, подтягивается на эластичных лентах. — Готово. Аллес комплит. Все идём домой на... на ночлег. Или... не на ночлег. Летим, са са? Мы улетаем в огромную пустоту.

— Отлично, — сказал Филип. 

Он в последний раз потянулся и упорно удерживал ленты, пока руки не начали гореть и дрожать от усилия. Ленты дёрнулись на несколько сантиметров вверх, потом медленно вернулись на место. Филип сжал кулаки. Крылья протянул ему сумку.

— Тебе.

Филип посмотрел на сумку, потом перевёл взгляд на Крылья, который подталкивал её, предлагая взять. На вид похоже на пластик, но на ощупь бумага, и так же мнётся в руках. То что лежало внутри, тяжело и безвольно качнулось, как дохлый зверёк.

— Нет смысла ничего оставлять эти уродам внутрякам, — сказал Крылья. — Конфискация по всей станции. Берём всё, что не приколочено, и половину всего остального. Вот я про тебя и вспомнил. Ну как?

Филип открыл клапан сумки. Внутри лежало что-то тёмное, плотное, одновременно и правильной формы, и смятое. Он открыл пошире, развернул тяжёлый материал. Ничего подобного он никогда прежде не видел. Расправил.

— Это... жилет?

— Для тебя, — сказал Крылья. — Кожа. Аллигатора. Настоящего, с Земли. Взяли в фирменном магазинчике, возле дворца губернатора. Для богачей. Для тебя — всё самое лучшее, да?

Филип не удержался от искушения понюхать. Он поднёс к носу жёсткую чешую мёртвого зверя, вдохнул. В запахе кожи ощущалось что-то неуловимо прекрасное — не сладкое и не кислое, насыщенное и глубокое. Он надел жилет и почувствовал его тяжесть на ещё влажных от пота плечах. Крылья радостно захлопал в ладоши.

— Ты знаешь, сколько эса кост? — Больше денег, чем мы с тобой оба за пять лет увидим. Вот за это. За какое-то барахло. Внутряки хвастают перед Поясом, показывают, что они могут такое носить, а мы, значит, нет? А теперь мы — Вольный флот. Никого нет круче. Никого.

Филип, чувствовал, что чуть улыбается. Он уже представлял себя в баре, в этом жилете, как у самого богатого богача. Да, у астера должна быть такая вещь. Символ всего, чем Земля пыталась указывать им, что они ниже. Слабее. Они ничего не стоят. Ну, и кто теперь его носит?

— Спасибо, — сказал Филип.

— Пожалуйста. На здоровье, — отмахнулся Крылья. — Тебе вещичка, а мне удовольствие. Хорошая сделка, и аллес.

— Так сколько же она стоила? — спросил Филип, отчасти чтобы дать Крыльям похвастаться, отчасти чтобы потом похвастаться самому. Но Крылья опять сел на палубу и прикрыл руками глаза.

Пожал плечами.

— Да ничего. Неважно. Чего ради платить? Магазин закрыт. И новый товар они вряд ли получат, согласен? Это последний кожаный жилет с Земли. Конец.

Вольный флот сыпался со станции Церера, словно споры из тела гриба. Огни шлейфов двигателей вспыхивали и мерцали, как на картинках, которые видел Филип — как бабочки на Земле. Если только там, на Земле, до сих пор оставались бабочки.

И поскольку каждый корабль Вольного флота уносил с собой лишь несколько гражданских, станцию покидали не только военные корабли. Как только выяснились намерения Марко, волна гражданских кораблей тоже приготовилась к бегству. Геологоразведчики и старатели, паршивенькие полулегальные транспортники — все по самые переборки заполнялись людьми, отчаянно стремившимися вырваться из величайшего города Пояса, пока тот не попал в лапы Земли и Марса. Заодно из резервуаров выбрасывались огромные потоки воды. Запасы воды улетали со станции, превращаясь в лед, чтобы вскоре оказаться на дальних краях галактики, истощиться и рассеяться в безбрежной черноте Пояса. А потом лёд терялся среди холодного мерцания звёзд.

Брошенные доки лежали в руинах. Выключенные реакторы сломаны и ободраны. Демонтированы электрическая сеть и система гидравлики. Сеть обороны затихла, оружейные склады распахнуты и пусты. Массивы сенсоров и трансмиттеров разобраны и разбиты вдрызг. Медицинские центры разграблены и опустошены, для лечения пациентов оставлена самая малость. Марко сказал, что забрать и это было бы слишком жестоко.

Из шести миллионов людей Цереры до прихода врагов могли сбежать, может быть, полтора. Тем, кто останется, поддерживать жизнь в оболочке из титана и камня ненамного проще, чем было бы на пустом астероиде.

Если земляне возьмутся за восстановление Цереры, на это уйдут годы, и они окажутся приколотыми к станции, как насекомые к доске. Если Земля атакует Вольный флот, придётся стрелять в корабли, везущие беженцев. А если земляне бросят станцию, по их вине умрут миллионы астеров, и это подтолкнёт любого приверженца старых порядков к новым. Что бы Земля ни делала, это приведёт к победе Вольного флота. Им не победить. Таков гений Марко.

Жизнь на «Пелле» быстро вернулась к прежнему рабочему распорядку, но теперь Филип видел разницу. Станция Церера его изменила. С одной стороны, выпивка стала лучше. Джамил всю каюту забил полированными ящиками из настоящего дерева, полными бутылок. Одна только упаковка стоила, наверное, больше, чем Филип получил бы за три года работы, не говоря уже о самом виски. Дина вернулась с полудюжиной шёлковых шарфов с ручной росписью, конфискованных из особняка землян, и носила их как птичка, гордая своим хохолком.

Все теперь носили золотые безделушки с бриллиантами и хризолитами, но ценнее всего был янтарь. Все прочие камни можно добыть в шахтах Пояса, а для янтаря нужно дерево и несколько миллионов лет. Только этот камень напоминал о Земле, и если ты его носишь — это говорит о том, кем ты теперь стал, красноречивей, чем все духи, приправы и кожаные жилеты, какие только бывают на свете. Роскошь, ради которой Земля и Марс обескровили Пояс, теперь принадлежала Вольному флоту. Возращена Поясу, как и подобает.

Всё было бы замечательно, если бы не отец.

Филип заметил, что невольно избегает отца с того момента, как он вернулся на корабль вместе с Розенфельдом. После первых дней ускорения он понял, что ждёт вызова. Лёжа без сна в своей койке, Филип представлял, как под суровым взглядом отца ему придётся отвечать за всё, что натворил на Церере. Бормоча потихоньку себе под нос, чтобы никто не услышал, он репетировал, что мог бы сказать в оправдание. Во всём виноват тот тип из охраны. А Филип, конечно, напрасно повёлся на оскорбление от местной девчонки. Просто несчастный случай. Он должен быть оправдан. Образ девушки из клуба постепенно менялся в памяти Филипа, пока она не стала казаться чем-то вроде воплощения дьявола. А охранник, в которого он стрелял, стал в его пересказе болтуном и бездельником, да ещё и сочувствующим внутрякам.

Но когда встреча, которой он так боялся, наконец-то произошла, вышло совсем не похоже на то, чего он ожидал. Поздно ночью дверь его каюты открылась и вошёл Марко, небрежно, как будто к себе. Филип сел в постели и заморгал, отгоняя сон, а отец опустился в ногах его койки. Ускорение мягко вжимало их вниз, примерно с четвертью g. Он махнул рукой, и система включила свет.

Марко склонился вперёд, сцепив пальцы. Волосы он закрепил сзади, высоким тугим узлом, так что кожа на висках натянулась. На щеках темнела щетина, глаза как будто слегка прищурены. Печальный, подумал Филип. Он знал, временами отец уходит в себя. Так он выглядел, и когда всё это случилось. Филип подтянул колени к груди и стал ждать.

Марко вздохнул. А когда он заговорил, акцент в речи слышался сильнее обычного.

— Видимость, — сказал он. — Усекаешь? Политика, и война, и мир, и всё остальное. Всё это только внешняя сторона.

— Тебе виднее.

— Оставив Цереру, мы поступили правильно. Гениальный ход. Всякий подтвердит. Ну, а что внутряки, та старая сука с Земли и новая, с Марса? Они-то скажут иначе. Может, назовут это бегством. Отступлением. Победой над Вольным флотом и всем, что стоит за ним.

— Этому не бывать.

— Знаю. Но намерен им показать. Продемонстрировать силу. Не дам... — Марко со вздохом откинулся назад. — Я не дам им времени.

— Значит, его у них и не будет, — сказал Филип.

Отец усмехнулся. Тихо и мягко. Шершавая тёплая ладонь легла на колено Филипа.

— Ох, Филипито. Сынок. Только с тобой я могу говорить по душам.

Филип раздулся от гордости, но не позволил себе улыбнуться. Лишь кивнул, серьёзно, по-взрослому, как военный советник. Марко откинулся на переборку, прикрыл глаза. Он казался таким уязвимым. Всё такой же — его отец, предводитель Вольного флота, но измученный и беззащитный. Никогда Филип не любил его сильнее.

— Так мы и сделаем, — заговорил Марко. Покажем силу. Позволим им занять станцию, а после дадим понять, что они у нас ничего не выиграли. Это не так уж трудно.

— Совсем нет, — сказал Филип, а Марко уже встал и направился к двери. 

Когда он уже был готов выйти в коридор, Филип заговорил снова.

— Что-то ещё, отец?

Марко обернулся — брови подняты, губы плотно сжаты. Мгновение они рассматривали друг друга. Филип слышал, как стучит его сердце. Все заранее подготовленные слова растаяли под мягким взглядом карих глаз отца.

— Нет, — ответил Марко и вышел. 

Дверь с щелчком захлопнулась, и Филип опустил голову на колени. Его ошибка на станции стёрта. Забыта. Необъяснимое разочарование омрачало подступившее чувство облегчения, но только чуть-чуть. Да, он едва не убил человека, ну и ладно. Ничего плохого из-за этого с ним не случится. Почти как прощение.

«Кто-то должен был это предотвратить», — прошептал в его голове голос матери.

Филип оттолкнул от себя эту мысль, снова выключил свет и стал дожидаться сна.

 

Глава пятнадцатая

 

Па

Мягкий маркер предназначался для отметок на настиле во время постройки корабля, и Мичо использовала его почти для такой же цели. Она помечала не ход инвентаризации и не результаты проверки, и строила она сейчас не корабль. Но тем не менее. Перед ней на стене каюты был длинный пустой прямоугольник. Литография, прежде вмонтированная в стену — оригинальный оттиск Табиты Тоява на основе из искусственного коралла из серии «Сто лиц Европы», теперь вместе с рамой покоилась на кресле Па и как будто наблюдала за ней.

Вдоль одной стороны стены Па выписала имена основных поселений внешних планет — Церера, Паллада, Веста, Япет, Ганимед и так далее. Одни размещались на спутниках, другие — в туннелях глубоко выработанных астероидов, а некоторые, как станция Тихо, комплекс Ширацу-Ма, Колдвотер и Келсо, были свободно плавающими станциями вращения. Она записывала, в чём, по её мнению, они нуждаются: вода — там, где не было своего льда, комплекс биопрепаратов — всем, кроме Ганимеда, строительные материалы, продукты, медикаменты. Когда текст стал слишком плотным, так что трудно читать, она всё стёрла ребром ладони. Остались только размытые пятна.

В среднем столбце — корабли колонистов, которые она захватила вместе со своим флотом: «Бедьядат Джедида» с Луны, «Джон Голт» и «Марк Уитни» с Марса. «Хелен Р.» и «Якоб Эйч Кантер», спонсированные обществом «Нер Шалом». «Сан-Пьетро» корпорации «Де Варгас». «Каспиан», «Хорнблауэр» и «Зимородок», работавшие как независимые чартеры. Все с грузом припасов для создания поселений во враждебных новых мирах. На некоторых припасов едва хватило бы для поддержки существования кучки людей. Другие везли столько, что сотня человек могла прожить на это три года. Достаточно, чтобы на время обеспечить жизнь Пояса, пока не будет установлена полная независимость от Земли и Марса. В надежде, что это случится.

А с другого края стены — собственная флотилия Па. «Серрио Маль» с капитаном Сюзанной Фойл, «Панчин» Эцио Родригеса, «Аэндорская волшебница» Карла эль-Даджайли и дальше, вниз по стене. Каждый корабль укомплектован оружием. И все подчиняются ей — до тех пор, пока не узнают о принятом ею решении. А тогда... Ладно. Тогда посмотрим.

Она сжимала и разжимала маркер, он легко щёлкал по кончикам её пальцев, как будто кто-то стучался в дверь. С каждой новой сделанной отметкой страх понемногу уходил из её груди. Он не исчез — не так это просто — но ощущался теперь не так остро и сильно. Мичо закрыла страх, заперла в своём сердце, чтобы приглушить боль потери и неудачи. Ну, хоть на время. Как поиск нужного ритма, когда встаёшь на беговую дорожку. Нужно собрать воедино тело, разум и дух. И догнать время.

Когда Па начинала, в глубине души оставалась надежда, что найдётся причина не идти на этот мятеж. Но теперь увлеклась, и сомнение было забыто. Где-то в процессе она перешла от вопросов, а надо ли так поступить, к размышлениям, как она собирается это сделать. Мичо даже не замечала, что здесь Надя, пока та не заговорила.

— Бертольд до сих пор не разрешает тебе включать систему?

Мичо вздохнула и покачала головой.

— Не хочет, чтобы хоть что-то шло через компьютеры пока мы не объявим о разрыве с Инаросом. Бертольд принимает локальные меры, готов к обновлению. Но ты же знаешь, каково это. Они могут раскрыть наши карты.

— Думаешь, Марко так пристально наблюдает за кораблём?

— Нет, — сказала Мичо, а потом, помолчав добавила: — Не знаю. Может быть. Ну и ладно. Мне это даже нравится. Так более... даже не знаю. Более ощутимо?

— Ну, посмотрим, — ответила Надя. — Приближаемся.

— Мне нужно не больше секунды световой задержки, — сказала Мичо. — Я не могу обмениваться записанными сообщениями. Нужна возможность поговорить.

— Приближаемся, — повторила Надя на полтона тише. Она поняла.

Мичо сжала и отпустила свой маркер. Щелчок.

— Долго ещё?

— Уже вечером. 

Надя подошла ближе и стала разглядывать стену со всеми пометками. Она была на полголовы ниже Мичо, на висках уже поблёскивала первая седина. Надя вздыхала, кивала сама себе.

— Проверяешь мою работу? — чуть поддразнивая, спросила Мичо.

— Да, — Надя говорила серьёзно. — У нас и раньше случались сложные ситуации. Сейчас нам предстоит кое-что посерьёзнее. В такие времена следует проверять все печати, даже то, что уже проверено.

Мичо опустилась на свою койку, чтобы не мешать жене пройтись по всем кораблям и станциям. Подбоченившись, Надя изучала стену, время от времени издавая негромкие звуки. Для Мичо это выглядело как одобрение. Конечно, проще было бы переложить построение этой схемы на систему корабля, способную отобразить корабли и их направления в едином интерфейсе. Хотя её стена расписана очень тщательно, оставались другие списки — и немалые — критически важной информации. Военные корабли, подконтрольные Марко. Элитные силы охраны, резерв Розенфельда. Тысячи контейнеров с припасами с Паллады, Каллисто и Весты, которые уже спрятаны где-то в неведомой пустоте. Мичо потянулась — торможение в одну треть g вызывало боль между рёбрами.

— И когда мы намерены всё это украсть? — спросила Надя.

— Когда я поговорю с Кармунди, — ответила Мичо. — Если поспешим — Инарос может заметить. Опоздаем — его могут предупредить.

— Этот Кармунди, — вздохнула Надя. — Меня он тревожит.

— Меня тоже, — сказала Мичо.

Надя отвернулась от стены, чтобы взглянуть на жену. Но всё равно словно продолжала проверку.

— Что тебя беспокоит?

— Вот это всё, — Мичо кивнула на стену. — То, что я собираюсь сделать.

— Думаешь, это неправильно?

— Не уверена, что это имеет значение. Марко поступает так, как правильно с его точки зрения. И Доуз. И Земля. Все делают то, что считают верным, и при этом уверены, что они порядочные люди, исполняющие свой долг. За каждым сотворённым с нами зверством стоит кто-то, считающий свои действия оправданными. Вот так же и я. Порядочный человек, у которого в руках власть это сделать. Потому что это оправдано.

— Ага, — ответила Надя. — Думаешь, Кармунди к нам не присоединится.

— Боюсь, что так. И тогда на его примере придется показать другим, что ко мне следует относиться серьёзно.

— Королева пиратов не должна оставлять в покое выживших, — сказала Надя. — Впрочем, в одном ты не права. Не всё зло на свете делают праведники. Некоторые совершают зверства просто для удовольствия. Но меня беспокоит не это.

Мичо подняла руку в знак вопроса.

— Насчет работы с Кармунди, — сказала Надя. — Я сама не знаю, в чём дело. Этот тип меня раздражает.

Запищали оба их терминала — запрос на соединение от Лауры, по семейному выделенному каналу. Надя кивнула Мичо, чтобы та приняла, а сама устроилась рядом — вместе смотреть на экран. Лаура была на командной палубе, подсветка её экрана выплёскивалась на щёки, огоньками плясала в глазах. По бокам появились иконки всех остальных членов семьи — кроме Нади.

— В чём дело? — спросила Надя.

— Только что пришла лента новостей, — сказала Лаура. — Внутряки взяли Цереру. Делают объявление.

Мгновение все молчали. Удар облегчало то, что они его ожидали, но всё же Мичо его почувствовала.

— Проиграй ленту.

Лаура кивнула, подвинулась ближе к панели и исчезла с экрана. Её место заняла лента новостей. Военные корабли Земли и Марса швартуются на причалах Цереры. Зрелище соприкосновения таких несовместимых и чужеродных объектов сбивало с толку. Мичо знала, что это произойдёт, но всё-таки смотрела с тяжёлым чувством.

«...приблизительно около четырёх с половиной миллионов, с резервами, которых хватит для поддержания станции максимум на две недели. В настоящий момент объединённый флот разрабатывает стратегию помощи, в том числе экстренное нормирование и запросы еды и воды с других станций Пояса и системы Юпитера».

Картинка задрожала и оборвалась — небрежное непрофессиональное редактирование. А потом экран заполнило его лицо. Фред мать его Джонсон. Внутри у Мичо всё сжалось. Так вот что у них за игра. Землянин начнёт говорить за Пояс. Опять. Глаза Джонсона смотрели печально и мягко. Коротко стриженые волосы совсем побелели. На тёмных щеках заметна седая щетина. Бегущий по краю экрана текст сообщал: Фред Джонсон — представитель АВП/корпорации Тихо.

Не полковник Фред Джонсон. Не Палач станции Андерсон. Предатель. Представитель Пояса перед камерами Земли.

— Мичо?

— Всё нормально.

«Вся культура внешних планет, — заговорил Джонсон, — основана на взаимной поддержке. Состояние станций и кораблей всегда было показателем развития инженерной мысли и знаний человечества. Я долгие годы работал в Альянсе внешних планет и никогда не видел более глубокого предательства идеалов Пояса».

— Да, — сказала Мичо. — Ты права, я больше не могу. Выключи это.

Надя провела по экрану, и лента исчезла. Мичо на долгую минуту застыла. Она не заметила, как сломался маркер — теперь в руке были липкие крошки. Она взяла в ванной полотенце и попыталась оттереть пальцы. Кресло качнуло — в него опустилась Надя. Когда Мичо взяла себя в руки, жена обернулась к ней. Долгие годы близости позволяли Мичо прочесть с десяток её мыслей по выражению лица.

— Он нам не союзник, — сказала Мичо. — Враг моего врага — мой друг? Это чушь. Сторон всегда больше двух. Именно притворство помогло этому сукину сыну приобрести вес в АВП и продержаться так долго.

— Он держится до сих пор, — сказала Надя. — Ему многие доверяют. У него есть корабли.

— Я добуду нам корабли. А в его протекции мы не нуждаемся.

— Как скажешь, — ответила Надя. И добавила, тише: — Может, он нуждается в нашей.

— Он уже большой мальчик. Может сам о себе позаботиться.

— Но четыре с половиной миллиона — это куча народа.

— Земля хотела станцию. Получила. Удачи, — но голос Мичо звучал уже далеко не так уверенно, даже для неё самой. — Земля сумеет о ней позаботиться.

— Им понадобится пища. Вода.

Мичо ткнула в нацарапанный на стене список. Пальцы потемнели от краски. 

— Каждой базе из этого списка тоже понадобятся еда и вода. Медикаменты. Топливо для реакторов. Строительные материалы. Всё. Всем нужно всё. Я не собираюсь ставить Цереру во главе нашего списка. Они уже получили помощь.

— Они ограблены, — сказала Надя. — Нами.

— Не нами. Марко.

Надя улыбнулась и отвела взгляд, как делала всегда, если хотела закончить спор, но не согласна, что проиграла. Мичо не могла этого допустить. Слова теснились, рвались. Она должна была ответить Наде.

— Дело не только во Фреде Джонсоне.

— Если Церера начнёт вымирать от голода, — Надя закончила вопрос как утверждение.

— Отлично, — сказала Мичо. — Если Церера начнёт голодать. Если у них будут перебои с водой. Я помогу людям Цереры. Не для Джонсона, не для АВП. Но людям я помогу.

Надя кивнула, но смотрела всё ещё влево, как будто на пустом экране до сих пор мерцала картинка. Мичо даже присмотрелась, но там была лишь пустота.

— А Земля? — задала вопрос Надя.

— Что такое с Землёй?

— Люди там умирают от голода.

— Нет, — сказала Мичо. — Я не отправлю наши припасы на Землю. Они столетиями могли помочь нам, но не помогали.

Улыбка Нади стала на миллиметр шире, она поднялась на ноги. Поцеловала Мичо в щёку и вышла. Мгновением позже её голос послышался в коридоре, Эванс ответил. Жизнь на корабле продолжалась, несмотря на то, что менялось всё вокруг. Мичо вернулась к своему списку, но сосредоточиться больше не удавалось. Мысли возвращались назад, к мягкому усталому взгляду Джонсона. «Я никогда не видел предательства, подобного этому». Склонившись к стене, она провела кончиками пальцев по слову «Церера». Сквозь буквы проглянула серая поверхность стены. Но Мичо их не стёрла.

Когда спустя восемь часов «Коннот» наконец подошёл к «Хорнблауэру» на расстояние световой секунды, ленту новостей целиком заполнило взятие Цереры. Слова «объединённый флот» стали собирательным термином для земных и марсианских боевых кораблей, сбившихся в кучу рядом с горсткой потрёпанных астерских судёнышек. Это выглядело как возвращение в прежние дни, до Эроса, когда союз внутренних планет казался непоколебимым. Разумеется, в речах обозревателей сквозила некоторая ностальгия, в репортажах с Земли и Марса — плач о золотом веке и перспективе эксплуатации Пояса. На Лондрес-Нове вспыхнул мятеж, заседание марсианского парламента сорвано, а лучшая новость с Земли — кривая роста смертности из экспоненциальной стала линейной, что позволяет надеяться на выравнивание ситуации, когда на земном шаре вымрут наконец самые слабые и те, кто сильнее всего пострадал.

Марко притих. Мичо полагала, что он занят планированием новых шагов с какой-то группкой своих приверженцев, в которую она не входит. И это её совершенно устраивало. Ей и без того есть о чём думать.

Она уже записала послание к капитанам, находящимся под её командованием. Запись готова к передаче в любой момент, по одному её слову, и как только это произойдёт, вернуть уже ничего будет нельзя. Ничто, даже разговор с Кармунди, не казалось столь необратимым.

Так почему же запрос на соединение с «Хорнблауэром» для Мичо подобен выходу в шлюз?

Кармунди принял соединение, его лицо, широкое и безмятежное, появилось на экране вместе со значком защищённого соединения. У другого человека такое выражение выглядело бы безобидным, но Кармунди уже убивал по её приказу. Мичо ему не обмануть.

— Капитан, — сказал он. — Я ждал, когда вас услышу. Аллес гут, а?

— Ну, во всяком случае, всё интересно, — сказала Мичо, с улыбкой, которая, к её удивлению, вышла почти настоящей. — Рассматриваем некоторые изменения планов.

Сообщение уходит на «Хорнблауэр» и возвращается. Одна секунда задержки. Что заставляет Кармунди осторожно и тщательно выбирать слова для ответа. Иллюзия света и расстояния.

— Я слышал. Церера. Чёрт знает что.

— Да, — сказала она. — И даже хуже. Я понимаю, технически ты подчиняешься Розенфельду, но я намерена отдать некоторые приказы тебе и твоей команде. Надеюсь, вы им подчинитесь.

Секунда. Две. Брови Кармунди поползли вверх. Ещё секунда.

— Интересно, са са. Говори.

Ты ещё можешь остановиться. Ты пока не сказала. Не знает никто, только твоя семья, а они поддержат всегда, даже если свернёшь обратно. Опять доверься Инаросу. Либо найди другого командующего и займи место в его строю, это всегда сработает.

— Я перенаправляю «Хорнблауэр» на Рею. Отпускаю пленных. Перераспределяю груз.

Секунда. Две. Или на этот раз чуть быстрее? Как близко сейчас корабли?

— Рея ведь не из наших?

— Да, — ответила Мичо. — Она не поддерживает Вольный флот. Потому я её и выбрала.

Секунда. Нет, сообщения определённо доходят быстрее. Кармунди кивнул, облизнул губы, прищурился. Она увидела, что он всё понял, и ждала реакции.

— Значит, мятеж?

— Для меня он будет не первым, — сказала она с лёгкостью, которой на самом деле не чувствовала. — Беру под командование все корабли — те, что пойдут за мной. Миссия та же. Захватываем корабли колонистов, поддерживаем Пояс. Всё по-прежнему.

Кажется, пауза длится вечно.

— По-прежнему, — произносит Кармунди и пожимает плечами. — Ты хочешь, чтобы мы их вели, или нам вернуться на борт?

В глубине сознания Мичо прозвучал тревожный сигнал. Это неправильно. Она покачала головой.

— Ох, Кармунди. Всё могло бы сложиться как надо. Возвращайтесь на борт. Ты, и все твои люди. Заходите парами, оставляйте броню и оружие.

Пауза.

— Вот это да, капитан. Не понимаю, как такое возможно.

— У меня есть два варианта, — сказала Мичо. — Но впустить тебя и твою команду в корабль с оружием и снаряжением, потому что я так уверена в твоей преданности мне, а не Марко? Нет, это не один из них.

Пауза и улыбка, которую Мичо прочесть не смогла. Кармунди наклонился, приблизился к камере. На экране не были видны его руки, но она представила их сложенными на столе. Когда он заговорил, голос звучал дружелюбно, может быть, чересчур.

— И каковы твои варианты?

— Либо ты со своими идёшь сюда, и мы, как и обещали, доставляем припасы на Пояс, либо я уничтожаю «Хорнблауэр». Предупреждаю эль-Даджайли, Фойл, и остальных — это серьёзно.

На этот раз пауза длилась дольше двух секунд. Даже дольше трех. Мичо старалась держаться спокойно, хотя сердце колотилось о рёбра, будто рвалось наружу.

— Вот что я скажу, — начал Кармунди. — Я разворачиваю этот паршивый корабль на Палладу. Ты идешь своей дорогой, я своей. Что случилось между тобой и Инаросом — это дело твоё и Инароса. А с тобой мы расходимся, со всем уважением.

«Да» рвалось с её губ, она готова была согласиться. Так хотелось с этим покончить. Мичо ненавидела стычки. Как она дожила до такого?

— Нет, — сказала она. — Ваша броня и оружие вылетает из шлюза кучей, в течение часа. Иначе мы опять попортим «Хорнблауэр». И на этот раз — очень серьёзно. 

Мичо пожала плечами. Ждала. На этот раз около секунды.

— Ты убьёшь нас за просто так?

— Убью, чтобы потом не пришлось убивать многих других. Приятнее, когда тебя любят, чем когда ненавидят, но ничего не поделаешь. Мир полон зла.

Пауза.

— Ты не можешь помешать мне сообщить об этом, — сказал Кармунди.

Мичо вздохнула, переключила питание и отправила сообщение. То, что начиналось словами: «Вы пришли под моё командование из преданности Поясу, и ради Пояса я надеюсь, мы останемся вместе».

Вот и всё. Её время с Марко Инаросом кончилось. Мичо Па, бывший член АВП, бывший капитан Вольного флота, теперь одна со своим кораблём во вселенной, где всё против них. Несмотря на возможные последствия происходящего сейчас, несмотря на боль и потери, которые она только что навлекла, она всё же чувствовала облегчение. Как будто стала тем, кем должна быть.

— Они знают, — сказала она Кармунди. — Ну, теперь переходим к той части, где ты сдаёшься, или ты по-прежнему настаиваешь, чтобы я вас прикончила?

 

Глава шестнадцатая

 

Алекс

— Что, правда? — спросил Арнольд Мфуме, один из запасных пилотов Фреда Джонсона. — Ты использовал рельсовую пушку вместо двигателя? Чтобы столкнуть корабль с нестабильной орбиты?

Алекс пожал плечами, но в груди все равно разлилось тепло гордости.

— Наоми всё рассчитала, — сказал он. — Я просто нянчился с «Роси», выполняя ее приказы. Но... да, это верно.

— Охренеть! Просто безумие, — засмеялся Арнольд.

— Другого выбора не было, — объяснил Алекс. — Пришлось импровизировать, то так, то эдак.

Сидящая за столом напротив Сандра Ип улыбнулась. Алекс не мог сказать, что означает направленный на него взгляд — то ли она просто набралась, то ли заигрывает, то ли и то и другое понемногу. Но он всё равно улыбнулся в ответ.

— Хотел бы я при этом присутствовать, — сказал Мфуме.

— А я бы не хотел, — хмыкнул Алекс. — Сейчас-то звучит забавно, потому что больше так делать не придется. А тогда это было что-то вроде «мама дорогая, мы все умрем».

— Таковы все настоящие приключения, — сказала Бобби, и рассеянная улыбка Ип адресовалась и ей, особенно не изменившись. Наверное, она все-таки пьяна. — Из таких дерьмовых событий потом выходят отличные байки.

— А ты, как я слышал, схватилась в рукопашную с бойцом, созданным протомолекулой, — сказал Мфуме.

— Это так себе байка, — ответила Бобби.

Ее улыбка избавила от момента неловкости, но эта тема определенно была закрыта. Мфуме поерзал, и Алекс заметил, что ему хочется поднажать. Может, заставить Бобби рассказать подробности, даже если их совсем немного.

— Ну, если хочешь услышать о полетах, — сказал Алекс, — то лучше послушай, как мы с Бобби удирали от Вольного флота.

— Об этом мы уж точно рассказывали, — сказала Бобби.

Алекс прищурился и уставился в стакан. Она права. Он об этом уже рассказывал, и с тех пор как они сели за стол, напилась не только Ип. 

— Точно. В таком случае, если хочешь поговорить о полетах, стоит еще выпить.

Он поднял руку и откинулся назад, пытаясь поймать взгляд официанта.

Портовый бар «Синяя лягушка», по всей видимости, знавал лучшие времена. Круглые столы были втиснуты между стенками с дополнительным освещением, к которым и прислонялись Алекс и остальные. Правда, подсветка выглядела грязноватой, а столы обшарпанными. Разные меню предлагали закуски, выпивку, таблетки и секс. Пустая сцена обещала живую музыку, выступления комиков или караоке, но позже. Не сейчас. А помимо всего прочего — запах. Не то чтобы отталкивающий, и гнильем не воняло, но пахло какой-то усталостью. Как отработанная смазка или старый уплотнитель.

Увеличившаяся команда «Росинанта» расселась за тремя столами. Справа от Алекса ухмылялся Амос, как слегка сердитый Будда, рядом с ним — Кларисса Мао, Сун И Штайнберг и молодой человек с голым торсом, как подозревал Алекс, заказанный из меню. Слева от Алекса оживленно беседовали Наоми и Чава Ломбау, а Гор Дрога и Зак Казандзакис откинулись назад, не принимая участие в разговоре. Соседние столы оккупировали команды землян и марсиан. Военная форма с иголочки и аккуратные стрижки выглядели неуместными, словно укором местному заведению. Тут и там кучковались местные, будто заняли оборону в осаде. Косые взгляды на выходцев с Цереры не несли угрозу, только замешательство. Из невидимых динамиков лилась музыка, не мешающая разговору, ритм был и не бравурным, и не печальным.

Темнокожий управляющий с холодными голубыми глазами и приклеенной улыбкой перехватил взгляд Алекса, кивнул и послал официантку. Улыбка на ее лице выглядела почти натуральной. Алекс заказал на всех, и когда он снова подключился к разговору, тема уже сменилась.

— По этому поводу на флоте есть определенные правила, — сказала Бобби.

— Но их ведь можно обойти? — спросила Ип. — В смысле, ты же не хочешь сказать, будто в марсианском флоте никто не трахается.

Бобби пожала плечами.

— Если у тебя роман с кем-нибудь выше или ниже по должности, тут не до шуток. Выгонят с позором и без сохранения льгот, может, даже в тюрьме окажешься. Удовольствия мало. Но я не служила во флоте. Я была морским пехотинцем. Если между нами и флотскими завязывались романы на совместных учениях, это не становилось проблемой, пока не мешало проводить операции.

— Я слышал, им в еду подсыпают всякую химию, чтоб уменьшить либидо, — сказал Арнольд.

Бобби опять пожала плечами.

— Если и так, то маловато подсыпают.

— А что насчет «Росинанта»? — спросила Ип, не сводя глаз с Алекса. Теперь в вопросе явно звучала не только выпивка. — Ваши правила запрещают несерьезные братские объятья?

Алекс хихикнул, не зная точно — то ли ему неловко, то ли ему это нравится.

— Капитан и его помощник вместе с тех самых пор, когда мы получили корабль. Было бы сложно ввести такие правила для остальных.

Улыбка Ип дернулась.

— Ты ведь когда-то служил в марсианском флоте, верно? У вас с ней когда-нибудь...

Алекс пожалел, что заказал еще по одной. Очень скоро ему понадобится хорошо соображать.

— У меня с Бобби? Нет. Ничего не было.

— Кстати, мы мало летали вместе, — отозвалась Бобби. — Да и вообще... Без обид, Алекс.

— Я и не обижаюсь.

— Правда? — Ип подалась вперед. Ее колено коснулось колена Алекса, как будто совершенно случайно. Только это не было случайностью, уж точно. — И даже никогда не хотелось?

— Ну... — протянула Бобби. — Был один вечер на Марсе. Думаю, нам обоим было одиноко. Наверное, я бы согласилась, если бы он предложил.

— Я не знал, — произнес Алекс, и на него вдруг накатила волна жара, он не осмелился посмотреть Бобби в глаза. — Ты мне не говорила.

Ип не убрала ногу и мотнула головой в его сторону. Очевидный вопрос: «Ты что, еще хочешь этого добиться?» Алекс улыбнулся в ответ: «Нет, я об этом никогда и не думал».

Наоми повысила голос, он стал слышен среди общего разговора и музыки. Она наклонилась над столом и пьяно ткнула пальцем в Чаву. Алекс не разобрал слова, но умел различать ее интонации и понял, что это не злость. Во всяком случае, не настоящая. Для этого Наоми слишком спокойна.

Снова появилась официантка со стаканами на подносе, Сандра Ип потянулась за своим, но не вернулась к прежней позе. Алекс немного расслабился. Давненько он уже не совершал подобную ошибку. И похоже, ему никуда не деться.

— Простите, я на минутку, — сказал он. — Нужно найти сортир.

— Давай быстрее, — сказала Ип.

— Уж постараюсь.

Пересекая бар в сторону дальнего коридора, Алекс думал о том, что все это — какая-то грязная шуточка. Бойцы, разбивающиеся по парам после сражения — старый и потрепанный как мир сценарий. Но по этому пути всё идет не просто так. Напряжение во время схватки не сравнить ни с одним другим чувством, а облегчение, когда всё заканчивается, пробирает до костей и отравляет. Дело не только в нем и Ип. И дело даже не в сексе. Он знавал на флоте людей, собранных и аккуратных, как на картинке из учебника, которые после сражения часами рыдали или блевали.

Один пилот по имени Жене страдала от хронической бессонницы, помогала только медитация. Каждую ночь она просыпалась часа в два или три. И только после сражения спала как младенец всю ночь напролет. Вот что значит произойти от приматов, чьи тела созданы для жизни в плейстоценовой саванне. Страх, облегчение, вожделение и радость — все связаны в одну сеть нервов где-то глубоко в мозжечке и иногда пересекаются.

***

Полет с Земли был коротким и тяжелым, и как будто длился целую вечность. Сенсоры дальней дистанции не показывали угроз между портами Луны и Пояса, но всю дорогу в воздухе словно дымная пелена висела одна мысль: а ведь с Земли не заметили падающие метеориты. А если они упадут на Марс? Не находится ли Марко Инарос на шаг впереди, как, похоже, и было? Даже Фред Джонсон выглядел озабоченным, расхаживая по коридорам со сложенными за спиной руками. Приближалось сражение за Цереру. Первое сражение в этой войне после изначального удара из засады. Объединенный флот выяснит, на что на самом деле способна кучка астеров, пилотирующая украденные марсианские корабли, и были основания полагать, что она способна на многое.

Когда пламя двигателей высветило контуры Цереры, Алекс ощутил комок в горле. Сражение с дальней дистанции. Торпеды, выпущенные издалека и идущие по непредсказуемой траектории, на самой высокой скорости, в надежде увернуться от снарядов точечной обороны. Он гадал, создал ли Марс по-настоящему хорошие невидимые торпеды, а если таковые есть, не продали ли их предатели Вольному флоту. Он часами сидел в кресле-амортизаторе, проверяя каждую аномалию в данных сенсоров, пускай даже они не показывали угроз. Когда он все-таки засыпал, то видел сны только об этом.

Когда данные показали, что корабли Вольного флота удаляются, разлетевшись подобно семенам, Алекс, как и каждый пилот объединенного флота, пытался разгадать стратегию противников. Петли гравитации и включенных двигателей должны показать, где произойдет сражение и что задумали враги. Когда он ничего не находил, это выглядело как угроза. Наверняка есть какие-то признаки, а ему просто не хватает ума их разглядеть, и это свербило в затылке до рези в глазах. Утешало лишь то, что экипажи земных и марсианских кораблей, для которых сражаться — что дышать, были так же разочарованы, как и он. Когда ловушка Вольного флота захлопнется, они все вместе удивятся и вместе умрут.

Вот только этого не случилось.

Когда первые корабли достигли доков — два транспортника с Земли и один с Марса — Алекс задержал дыхание. Церера принадлежала Поясу и осталась без защиты — натуральная наживка в мышеловке. Портовая служба дала разрешение на посадку. Бойцы объединенного флота заняли места, солдаты высыпали в док, настал решительный момент... и тут же закончился. Фреду Джонсону стали поступать сообщения. Вольный флот улетел. Вооруженного сопротивления нет. Никаких солдат, лишь горстка идиотских ловушек, пустые склады и водные резервуары, а служба безопасности раздета до трусов и готова сдаться любому, кто пожелает.

Сражение за Цереру так и не состоялось. Вместо этого объединенный флот и местные инженеры собрали группу для починки агонизирующей системы жизнеобеспечения и перерабатывающих заводов, чтобы станция не прекратила существование. Перед посадкой «Росинанта» Фред Джонсон занимался только тем, что обменивался сообщениями по шифрованным каналам с Авасаралой на Луне и с кем-то на Марсе, где вотум недоверия Смиту перерос в полномасштабный конституционный кризис. После посадки Фред скрылся в водовороте встреч с местными группировками АВП, профсоюзами и жалкими перепуганными остатками управленческого персонала.

Остальная команда направилась в бар.

Поначалу было странным — и до сих пор странно, стоило об этом подумать, — смотреть, как жители станции Церера реагируют на чужаков. Все, кого встречал Алекс, казалось, состояли из замешательства, облегчения, злости и чего-то вроде неясной печали, распространяющейся по коридорам станции как испарения. Церера была крупным портом, независимым от внутренних планет уже многие годы, а теперь, возможно, они ее захватят. А может, спасут. Никто, похоже, не знал, что означает визит объединенного флота — то ли это карающий меч с Земли, то ли доказательство, что АВП Фреда Джонсона — легитимная политическая сила. А может, произойдет что-то еще более странное и значительное.

Улыбки местных были осторожными, а в глазах отражались гнев и боль. Даже здесь, в «Синей лягушке», где привечали экипажи и подавали все, что сумели наскрести, флотские и местные жители держались порознь, не зная, чего друг от друга ожидать. Разделенные по собственному выбору и по воле истории. Алекс относил сидящих за столами к внутрякам, а работников бара — к астерам, но это было не так. Ип, Мфуме и остальные — люди Фреда из АВП. Даже деление людей на своих и чужих было новым, и никто, похоже, точно не знал, какие негласные правила тут применить.

Алекс вышел из мужского туалета и наткнулся на стену звуков. За несколько минут его отсутствия кто-то врубил караоке и орал пьяную версию песни Ноко Дады «Я не вернусь», правда, без намека на мелодичность. Алекс задержался в дальнем конце бара и оглядел столы, в надежде отыскать укромный уголок, где сможет перемолвиться словечком с Сандрой Ип.

Холден сидел один, с хмурым выражением лица, сгорбившись над белой кружкой. Алекса кольнуло беспокойство. За его столом Ип и Бобби болтали друг с другом, а Мфуме смеялся. Ип посмотрела на Алекса, заулыбалась и похлопала по сиденью рядом с ней. Он поднял палец — погоди минуту — и наклонился к Холдену.

— Здоро́во, компаньон, — сказал Алекс. — Всё путем?

Холден посмотрел на него, а потом огляделся, как будто с удивлением, что обнаружил себя в этом месте. А через мгновение ответил:

— Да. Нет. А как же.

Алекс наклонил голову.

— Похоже, ты сказал кое-что совершенно противоположное.

— Я... Ах да. Да, разве? Всё нормально. — Он кивнул на золотистый пакетик в руке Алекса. — Это что?

Алекс показал. Он взял его в торговом автомате из мужского туалета. На обертке была нарисована голова дракона и еще какая-то чушь иероглифами, ничего не означавшая.

— Таблетки для вытрезвления? — нахмурился Холден.

Алекс почувствовал, что краснеет, и постарался скрыть это под улыбкой.

— Ну, я тут подумал, может, очень скоро сложится такая ситуация, что я не должен буду ударить в грязь лицом.

— Как всегда джентльмен.

— Мама правильно меня воспитала. Но если серьезно, у тебя всё в порядке? Потому что ты пялишься в кофе с таким видом, как будто кружка тебя материт.

Холден снова посмотрел на кружку. Песня подошла к финальной трели. Последовали жидкие и редкие аплодисменты. Холден покрутил кружку с кофе, и черная поверхность заплясала. Фарфор царапнул стол, пока не раздались аккорды новой мелодии, а женский голос не затянул астерский вариант песни Чеба Халеда. Когда Холден заговорил, его голос едва слышался на фоне музыки.

— Я всё думаю о том, как отец назвал астеров доходягами прямо перед Наоми. И как она это восприняла.

— Родные могут вести себя грубовато, — сказал Алекс. — В особенности на пределе эмоций.

— Верно, но я не о... — Холден развел руками в недоумении. — Я всегда думал, что если предоставить людям полную информацию, они поступят правильно, понимаешь? Может, и не всегда, но в большинстве случаев. Гораздо чаще, чем решат сделать что-то ужасное.

— Порой все бывают наивны, — сказал Алекс и тут же почувствовал, что не вполне понимает слова Холдена. Может, стоило принять протрезвляющую таблетку еще в туалете.

— Я про факты, — продолжил Холден, будто и не слышал Алекса. — Я думал, что если рассказать людям все факты, они сделают собственные выводы, и раз факты правдивы, то и выводы будут в основном такими же. Но мы не опираемся на факты. Нами правят разные байки. О людях. Наоми сказала, что когда упали метеориты, люди на корабле Инароса ликовали. Они были счастливы.

— Ну да, — сказал Алекс, потеребив верхнюю губу. — Я так и думал, что они просто говнюки.

— Они не считали, что убивают людей. Они нанесли удар за свою свободу и независимость. Или сделали это ради детишек с Пояса, которым дают дрянные гормоны роста. Отомстили за все корабли, конфискованные из-за недоплаченных пошлин. И у нас дома то же самое. Отец Сесар — хороший человек. Добрый и мягкий, и веселый, но для него все астеры — это Вольный флот и радикалы из АВП. Если бы кто-нибудь уничтожил Палладу, он бы забеспокоился о снижении мощностей перерабатывающих заводов, и только потом задумался бы о том, сколько на станции было дошкольников. Или о том, что сын управляющего станцией любил писать стихи. Или о том, что Энни из главной бухгалтерии станции Паллада не устроит грандиозную вечеринку на день рождения.

— Энни?

— Я ее выдумал. Да, неважно. Важно то, что я не ошибался, когда считал, что нужно говорить людям правду. В этом я был прав. Но я ошибался в том, что они им нужно знать. И... и может, я сумею это исправить. То есть, хотя бы попробую.

— Ладно, — кивнул Алекс. Он был уверен, что потерял нить разговора, но Холден выглядел уже менее задумчивым. — Так это означат, ты что-то задумал?

Холден медленно кивнул и одним глотком допил остаток кофе, поставил кружку на стол и хлопнул Алекса по плечу.

— Ага. Точно. Спасибо.

— Рад, что помог, — сказал Алекс и добавил в спину удаляющемуся Холдену: — По крайней мере, я так думаю.

Когда он вернулся за стол, Сандра Ип переключилась на содовую. Бобби и Арнольд рассказывали друг другу байки о походах на разной гравитации, а Наоми и Кларисса Мао стояли на краю сцены, готовясь спеть. Ип глянула на пакетик в руке Алекса, а ее улыбка пообещала, что для него всё сложится очень, очень хорошо. И все-таки она явно прочла что-то по его лицу, когда он садился.

— Всё нормально? — спросила она.

— Скажу, когда сам разберусь, — пожал плечами Алекс.

 

Глава семнадцатая

 

Холден

Со своими ста девяносто двумя сантиметрами роста девочка нависала бы над ним, если бы не сидела. Волосы коротко стрижены, вероятно, по нынешней моде среди подростков-астеров. Холден как-то не следил за последними тенденциями. А может, она бунтарь и эта прическа — ее собственное изобретение. В любом случае, это делало ее слегка увеличенную голову не такой заметной. Она сидела на краешке лавки, оглядывая камбуз «Росинанта» с таким видом, будто жалела, что пришла. Пожилая женщина, которую она называла тетей, хмуро подпирала стену. Дуэнья, недовольная всем, что видит.

— Одну секунду, — сказал Холден. Программное обеспечение, присланное Моникой Стюарт, предполагало уровень профессионализма, которым он не обладал, и он как-то умудрился сбить первоначальные настройки. Девочка кивнула и принялась теребить сари. Холден надеялся, что его улыбка вышла успокаивающей. Ну или хотя бы забавной. — Серьезно. Я сейчас...Так, так, так. Готово.

На экране его терминала появилось ее лицо и крошечные кнопки для коррекции цвета, звука и какого-то неведомого ДС/3. Ну, выглядела она хорошо.

— Ладно, — сказал Холден. — Итак, полагаю, все, кто это смотрит, знают, кто я такой. Может быть, ты представишься?

— Алис Каспар, — бесцветным голосом сказала она. Будто какой-то политзаключённый. Да, пока всё шло не так гладко.

— Отлично, — сказал он. — Ладно, где ты живешь?

— На станции Церера. Район Салюторг, — добавила она после неловкой паузы.

— И... э-э-э... чем ты занимаешься?

Она кивнула, потихоньку осваиваясь.

— С тех пор как Церера вышла из-под контроля Земли, моя семья работает в сфере финансовых услуг. Мы конвертируем чеки разных корпораций и государств в сравнимые. Мы мирные люди. Давление внутренних планет на Пояс — это не вина...

— Позволь перебить тебя на секунду, — вмешался Холден. 

Алис замолчала, опустив взгляд. Моника как-то умудрялась делать это легко. Теперь Холден начал понимать, что это было результатом многолетней практики, и с наскока у него вряд ли что-то получится. Только времени у него все равно нет, так что он рванул дальше.

— Когда мы встретились... примерно четыре часа назад... ты была с друзьями. В коридоре, помнишь?

Алис смущенно моргнула и посмотрела на тетю. С тех пор как девочка поднялась на борт, она впервые стала похожа на себя.

— Это было потрясающе, — сказал Холден. — В смысле, я шел мимо и увидел вас. И просто обалдел. Можешь рассказать подробнее?

— Про шин-син? — спросила Алис.

— Так вы её называете? Ту штуку со стеклянными шариками?

— Не стеклянными, — сказала Алис. — Резиновыми.

— Да? Ну ладно, — жизнерадостно согласился Холден. Пытаться заразить ее энтузиазмом — всё равно что лить воду на сухую губку. Он просто впитывался и исчезал. Но вдруг Алис хихикнула. Не важно, что скорее над ним, чем вместе с ним. — Ты можешь повторить это? Сейчас?

Она засмеялась, прикрыв рот рукой. На секунду он решил, что на этом всё и закончится. Но потом она порылась в маленькой сумке и вынула четыре ярких прозрачных сферы, чуть больше и мягче, чем камушки, которыми Холден играл в детстве. Алис аккуратно разместила их между пальцами и завела высокий неровный напев, но остановилась и засмеялась, качая головой.

— Я не могу, не могу.

— Пожалуйста, постарайся. Это совершенно потрясающе.

— Это глупо, — возразила она. — Просто детская забава.

— А я... я и есть большой ребенок.

Она взглянула на тетку. Пожилая женщина все так же хмурилась, но в глазах заблестели искорки веселья. Алис собралась, засмеялась, собралась снова и запела. Когда ритм стал устойчивым, она начала мягко хлопать в ладоши, перебрасывая сферы из руки в руку, заставляя их танцевать перед собой. Иногда на синкопированных нотах один из шариков падал ей в ладонь, и она перекидывала его на другую и снова зажимала пальцами. Допев до конца, она остановилась, застенчиво посмотрела на Холдена и покачала головой.

— Лучше вдвоем.

— Как партнеры?

— Дуи.

Она бросила едва заметный взгляд на тетю. Холден обернулся к хмурой дуэнье, с каменным лицом вздернувшей бровь.

— Вы умеете? — спросил он.

Она убийственно-презрительно фыркнула. Алис подвинулась и протянула ей две сферы. Между толстыми пальцами тетки они казались меньше. Женщина вздернула подбородок, и на секунду Холден увидел, какой она была в возрасте Алис.

На этот раз напев был более сложным, ритм одного голоса поддерживал рисунок другого. Они хлопали в такт, и прозрачные цветные сферы танцевали между ними. На синкопированных нотах они перебрасывали сферы друг другу, ловя их костяшками пальцев. К концу обе уже широко улыбались. Тетка подбросила шарики один за одним так быстро, что они все оказались в воздухе одновременно, и поймала их одной рукой. При полной g такой фокус бы не прошел.

Холден захлопал, и пожилая женщина кивнула, принимая аплодисменты с видом королевы.

— Это поразительно. Прекрасно. Как вы этому научились?

Алис недоверчиво покачала головой, глядя на странного землянина и его детские восторги.

— Это же просто шин-син, — сказала она и вдруг побледнела, широко распахнув глаза.

— Мистер Холден, — сказал Фред Джонсон, — вы сможете уделить мне минутку?

— Да-да, конечно, — ответил Джим. — Мы просто... Сейчас, через пару секунд.

— Я буду в рубке. — Фред улыбнулся и кивнул двум женщинам: — Дамы.

Холден закрыл программу, поблагодарил Алис с ее теткой и проводил их в доки. Потом он просмотрел видео — девочка и женщина играют друг с другом голосом и руками, и камушки вьются между ними, будто третий игрок. Все получилось так, как он надеялся. Он сжал видео и отослал на Тихо Монике Стюарт, так же, как и предыдущие.

Он надеялся сделать гораздо больше. Он взял интервью у исследователя-самоучки с Цереры, выучившегося по размещенным в сети руководствам. Джим накачивал старика дрожжевым пивом, пока тот не расслабился настолько, чтобы начать любовно рассуждать о красоте тихоходок. Диетолог с гидропонных ферм согласилась побеседовать с ним лишь при условии, что он позволит рассказать о нехватке воды на Церере, и в итоге оказалась чистейшим голосом горя и страха из всех, что он слышал. Человек, претендовавший на звание самого старого астера на станции, поведал ему длинную и, вероятно, вымышленную историю о первом лицензированном борделе.

И на этом всё. Четыре не особенно длинных интервью. Он надеялся, что Монике хватит материала для работы. Она обещала, что сможет многое исправить редактурой.

В доках было не так оживленно, как он привык. После тесноты и хаоса Луны Церера казалась израненной, все еще нетвердо стоящей на ногах после нанесенных ей ударов. Кары и погрузочные мехи простаивали в ожидании прибытия кораблей с припасами или заказа от какого-нибудь склада на станции, у которого еще оставалось что-то на экспорт.

Холден как-то слышал о перфузионных повреждениях. Когда долго сдавливаемую конечность вновь наполняет кровь, ее напор может порвать сосуды и вызвать кровотечение в ткани. Он помнил, как подумал — до чего же это странно, что нечто жизненно необходимое, нормальное, может причинить вред, просто возвращаясь назад. Вот такой сейчас была Церера, только он не мог сказать, был ли этим восстанавливающимся кровотоком Объединенный флот или должен появиться какой-то другой, чтобы Церера сумела оценить, насколько сильно ранена.

На пути назад он миновал Гора Дрогу и Амоса, занятых поисками короткого замыкания, из-за которого один из вентиляторов в раздевалке работал медленно. Кларисса Мао переговаривалась с ними из инженерного отсека. То, что на полностью укомплектованном корабле у команды появились свободные вахты, оказалось некоторой проблемой. У лифта ему пришлось подождать, пока мимо протиснется Чава Ломбау.

По правде говоря, команда «Росинанта» и теперь оставалась неполной. Виной тому, что корабль казался Холдену перенаселенным, были его привычки, а не конструкция «Роси». С полной командой будет еще теснее и больше похоже на нормальный флот. Холден знал это. Он знал и то, что в определенном смысле иметь больше людей безопаснее. На «Росинанте» дублировались все системы, и в команде предполагалось то же самое. Но так не выходило. Другой механик не мог стать Амосом, а другой пилот Алексом. Люди — не просто функции, их невозможно заменить. И что верно для «Росинанта», верно и в масштабе всего человечества.

Лифт остановился. Фред Джонсон оторвал взгляд от контрольной панели корабля и кивнул. Освещение стояло на минимуме, как любил Алекс, и в отстветах экранов кожа Фреда казалась темнее. Напротив него сидела в наушниках Маура Патель, на ее дисплее пробегали данные диагностики систем связи. Холден плюхнулся в кресло рядом с Фредом и повернулся к нему.

— Звал?

— На пару моментов. Пока что я обоснуюсь на Церере. Авасарала собирается признать меня и.о. губернатора, — ответил Фред. — Я уже всех своих должников обзвонил, всех, у кого есть хоть капля авторитета внутри АВП — собираюсь собрать их всех тут.

— Похоже на приглашение убить тебя.

— Это необходимый риск. Не знаю, останется ли моя команда здесь или вернется на Тихо. Я жду решения Драммер. В любом случае я избавлю тебя от них.

— Это... ну, то есть, ладно. Хотя я уже начал к ним привыкать. Так о чем ты хотел поговорить на самом деле?

Фред коротко кивнул.

— Думаешь, Драпер сможет говорить от имени Марса?

Холден засмеялся.

— В смысле, говорить как посол? Вести переговоры с АВП? Мне почему-то казалось, что это Марсу решать.

— Нам недосуг ждать, когда они соберутся с мыслями. Смит выбыл из игры, на его место села Ричардс, но сформировалась оппозиционная коалиция, желающая поставить расследование в армии на первое место.

— Хочешь сказать, поставить выше, чем ведение войны?

— В том числе. Ричардс и Авасарала работают над этим, но мне нужно марсианское лицо рядом со мной, чтобы держать вместе этот Объединенный флот. Со своим прошлым я смогу представлять лучшую часть Земли перед Поясом. Я занимался этим много лет и заслужил доверие. Но без представителя Марса я не внесу в переговоры ничего нового. Особенно когда на марсианских кораблях летает Вольный флот. Акции Инароса сейчас котируются весьма высоко.

— Серьезно? А он вроде как только что сдал самый крупный порт в Поясе.

Фред пожал плечами:

— Его защитники отлично работают. И все меркнет перед тем, что он сотворил с Землей. Сорренто-Джиллис, Гао, все они. Они недооценивали гнев Пояса. И отчаяние. Люди хотят видеть Инароса героем, и что бы он ни сделал, считают героизмом.

— Даже бегство?

— Он не просто сбежал. Понятия не имею, что у него на уме, но точно не уход от дел. А станция Церера... Сейчас она как белый слон. Даже просто поддерживать работу систем жизнеобеспечения уже будет непросто. Нам нужно объединяться. Физически собирать людей вместе и забросить некоторые части станции. И все сочтут, что это Марс и Земля вышвыривают астеров из собственных домов руками Инароса и его клики.

Холден провел рукой по волосам.

— Да уж, всё здорово запуталось.

— Это политика. Вот поэтому нам нужен АВП. Нас поддерживают в Поясе, но поддержку нужно развивать. У нас есть некоторые плюсы. Они называют себя флотом, но они новички. Ковбои, считающие дисциплину наказанием. Поговаривают, что некоторые уже не согласны с Марко, вероятно, из-за его тактики с Церерой. Никак не пойму, почему Доуз позволил ему убраться со станции, но... ну, в общем, он позволил. И Авасарала держит в руках Землю. Если бы ООН развалилась подобно Марсу, не представляю, что бы мы делали.

— То же самое, — сказал Холден, — Пытались бы найти союзников. Именно то, чем ты собираешься заняться, только с меньшей надеждой на успех.

С хрустом потянувшись всем телом, Фред расслаблено откинулся в кресле. На панели связи мигнули огоньки, сообщая об окончании проверки систем. Патель раскрыла отчет о найденных ошибках. На Холдена и Фреда, расположившихся рядом с ней, она не обращала никакого внимания.

— Вероятно, ты прав. Но я рад, что не стало еще хуже. Пока, по крайней мере.

— А вдруг нам повезет и Инарос как-нибудь помрет без нашего участия?

— Этого мало, — ответил Фред. — Земля сломлена, и длиться это будет поколениями. Марс еще может выдержать, но врата никуда не исчезли. Как не исчезли планеты-колонии. Давление на астеров, ставящее их на грань голодной смерти, по-прежнему присутствует, а их ценность еще уменьшилась. Нет, к былому нам уже не вернуться. Пора двигаться дальше. И здесь снова встает вопрос о Драпер. Ты с ней работал, вот и скажи мне — она справится?

— Сказать честно, лучше всего спросить ее саму. Мы все ее знаем и любим, я бы доверил ей свой корабль, чего не могу сказать о тебе. Если она думает, что справится — то я с ней соглашусь.

— А если она думает, что не справится?

— Тогда спроси Авасаралу.

— Мне уже известно ее мнение. Ну, ладно, спасибо. И... наверное, я пожалею о вопросе, но... Мне нужно знать, чем ты занимался на камбузе с теми двумя женщинами?

Маура Патель шевельнулась. Единственный признак, что она их слышала.

— Снимал их. Эта штука с шариками и хлопками визуально очень интересна, Моника говорила, именно такое и нужно искать. Я записываю интервью, а она помогает редактировать и распространять их.

— И зачем?

— Знаешь, из-за чего все пошло наперекосяк? Мы не видим друг друга как людей. Даже в новостях всегда показывают странности, отклонения. Протесты, бунты, сбой системы. О простой, нормальной жизни люди на Земле и Марсе ничего не слышат.

— И ты... — Фред закрыл глаза и потер переносицу. — Ты снова выпускаешь несанкционированные пресс-релизы? Помнишь, как ты развязал войну таким образом?

— Именно. Я тогда говорил об отклонениях, считая, что именно о них нужно знать людям. Но им нужен весь контекст. Каково переживать первую подростковую любовь на Церере. Или беспокоиться о стареющем отце на Палладе. То, что делает людей людьми, где бы они ни жили.

— Астеры ниспослали на Землю ад, — медленно проговорил Фред, — и в ответ ты пытаешься очеловечить их? За такое многие назовут тебя предателем.

— На Земле я буду делать то же самое, просто сейчас я здесь. Пусть называют, как хотят. Я просто хочу, чтобы людям стало не так легко убивать друг друга.

Фред посмотрел и смахнул выскочившее на экране предупреждение.

— Знаешь, если кто-нибудь другой возник бы с идеей, что нужно влезть в гущу войны, петь песни, держаться за руки и сеять мир во всем мире, я назвал бы это нарциссическим оппортунизмом. Или мегаломанией.

— Но это не кто-нибудь другой, так что все в порядке?

Фред поднял руки. Жест, в равной степени выражавший веселье и отчаяние.

— Мне нужно конфиденциально поговорить с Драпер.

— Я ей передам.

— Я могу обратиться к ней сам. И Холден....

Он обернулся. В полумраке радужка и зрачки Фреда казались одинаково черными. Он выглядел старым. Уставшим. Сосредоточенным.

— Что? — отозвался Холден.

— Переведи слова песни, прежде чем выпускать в эфир. Просто на всякий случай.

 

Глава восемнадцатая

 

Филип

Пелла плыла сквозь тьму — центральный узел невидимой сети кораблей, которые обменивались лучами сообщений, сравнивали стратегии и строили планы. Строго говоря, утаить тут ничего не получится. Враг сканирует небесный свод, не спуская глаз с Вольного флота — как и они отслеживают шлейфы двигателей кораблей и Земли, и Марса, да и всех остальных в системе. В космосе миллионы неизменно светящихся точек — звёзд и галактик, простирающихся сквозь пространство и время, чьи потоки фотонов изгибаются от гравитации, фокусируются и смещаются скоростью расширения Вселенной. Мигание двигателя легко пропустить, принять за другой источник света или не заметить за астероидами, покрывающим систему, как пылинки огромный собор.

Неизвестно, сколько их кораблей внутрякам удалось опознать и выследить. Никакой уверенности нет и в том, что их собственные сенсоры наведены на корабли так называемого объединённого флота. Одного масштаба пространства достаточно, чтобы создать неопределённость.

С внутряками понятнее, поскольку к Церере мчалось множество их кораблей. Но кто знает, может быть, где-то в вакууме шныряют яростные охотники? В Вольном флоте у Марко таких полно, по крайней мере, так утверждал Карал. Кораблей, не участвовавших даже в первых атаках, кружащих по собственным орбитам как тёплые астероиды. Кораблей, ждущих своего часа. Может быть, так и есть, хотя до сих пор Филип не слышал такого от отца. А ему нравилось думать, что отец говорит ему всё.

Дни тянулись долго, и проходили впустую. Всё вращалось вокруг главного и единственного вопроса. Ответный удар. Атака, которая покажет, что отступление с Цереры — только тактический шаг, а не демонстрация слабости. Это будет событие, которое яснее, чем всё предыдущее, продемонстрирует, что Вольный флот непобедим. Так говорил Марко, и Филип ему верил. Экипаж обсуждал эту тему всюду — и в камбузе, и в тренажёрке. Станция Тихо стала центром коллаборационистского крыла АВП. Марсу мало досталось при первой атаке, он заслуживает такого же наказания, как и Земля. Луна превратилась в новую базу ООН. Станции Келсо и Рея показали своё истинное лицо, отвергли Вольный флот.

А ещё по всему Поясу оставались шахты, работающие на синдикаты с Земли. Они были лёгкой добычей и не могли защищаться. А можно взять под контроль Ганимед, изымать продовольствие для Пояса. Болтали даже об отправке сил эвакуации через кольцо. Отбирать у колоний то, что нужнее другим. Или поставить платформы над новыми планетами и собирать с них дань. Перевернуть политический строй и посадить этих ублюдков на цепи на дне их колодцев.

Филип на это лишь улыбался и пожимал плечами, делал вид, что знает больше, чем на самом деле.

А потом пришло сообщение.

«Я всегда вас уважала» — так оно начиналось. Мичо Па, глава части флота, отвечающей за изъятия. Филип её помнил, но до сих пор не имел о ней своего мнения. Компетентный лидер, немного известна тем, что когда капитан «Бегемота» лишился рассудка в медленной зоне, заняла его место. Отец ценил её за ненависть к Фреду Джонсону, которого она покинула, а ещё потому, что Па была астеркой и привлекательной женщиной, и достойно выглядела в роли представителя Пояса, разносившего в клочья корабли колонистов и вырывавшего у них сокровища. Но сейчас она смотрела в камеру своего корабля, волосы стянуты на затылке, темные глаза серьёзны. Она не выглядела привлекательно.

«Я всегда уважала вас, сэр. То, что вы сделали, имело решающее значение для независимости Пояса, и я горжусь, что тоже в этом участвовала. Прежде, чем мы уйдём, я хотела бы с предельной точностью пояснить, что моя преданность нашему делу остаётся полной и непоколебимой. По трезвом размышлении и после тщательного обдумывания я поняла, что не согласна с изменениями в планах, касающихся мобилизации ресурсов. Хотя я понимаю стратегическую важность изъятия материальных средств противника, я не могу с чистой совестью отнимать их у граждан Пояса, имеющих неотложные нужды. Вследствие этого я приняла решение продолжать выполнение своих обязательств, как это планировалось изначально.

Технически это неповиновение приказу, однако я очень надеюсь — вспомнив о том, что именно нужды нашего народа привели нас к созданию Вольного флота, вы согласитесь, что это лучший способ движения вперёд».

Она закончила передачу салютом Вольного флота. Тем, что разработал его отец, когда строил всё остальное. Филип опять запустил запись с начала и досматривал до конца, волнуясь из-за пристального взгляда Марко не меньше, чем из-за женщины на экране. Камбуз вокруг них был пуст. Нет, не просто пуст — опустошён. Неизвестно, поступал приказ или нет, только экипаж «Пеллы» очистил пространство, оставив Марко и Филипа вдвоём. Если бы не витавший в воздухе запах карри и пятна кофе на столе, можно было подумать, что они одни на пустом корабле.

Он не знал, сколько раз отец запускал сообщение, как воспринял его, когда смотрел в первый раз, не знал и того, что кроется сейчас за внешним спокойствием. Неуверенность узлом стягивала живот. Демонстрация сообщения явно была проверкой, а Филип не был уверен в том, что ему следует делать.

После того, как Мичо Па во второй раз отсалютовала, Марко расправил плечи — знак того, что чем бы ни была их беседа, они переходят к следующей её части.

— Это бунт, — сказал Филип.

— Согласен, — ответил Марко. Голос звучал холодно и размеренно. — Ты думаешь, что она права?

В горло Филипа рванулось «нет», но там и осталось. Ответ чересчур очевиден. Он попытался представить «да», ощущая пристальное внимание отца как излучаемое тепло. «Да» он тоже отбросил.

— Не важно, — наконец заговорил он. Права она или нет — неважно, к делу не относится. Она подрывает твой авторитет.

Марко потянулся и легонько щёлкнул Филипа по носу, совсем как в то время, когда они были не командующим и лейтенантом, а просто отцом и сыном. Взгляд Марко стал мягче, куда-то сместился. Филип почувствовал внезапный и беспричинный укол тоски.

— Да, — сказал Марко. — Даже если она права — это не так, но допустим — как я могу позволять такое? Это означало бы допустить хаос. Хаос. 

Он усмехнулся и покачал головой. Гнев выглядел бы менее пугающим.

В душе Филипа поднимались неуверенность и тревога. Значит, они разбиты? Всё разваливается? Картина будущего, созданная его отцом — города в вакууме, новый процветающий Пояс, свободный от давления Земли и Марса, Вольный флот, владеющий миром — шаталась. Он увидел тень другого возможного будущего — смерть, нищета и войны. Труп Земли, город-призрак Марс и осколки Вольного флота, терзающие друг друга, пока последние из них не исчезнут. Вот что имел в виду Марко, упоминая хаос. Кто-то должен это предотвратить. Филип покачал головой.

— Совсем скоро, — сказал Марко и повторил, так и не закончив мысль: — Скоро.

— Мы справимся? — спросил Филип.

Марко развёл руками.

— Пора прекратить доверять женщинам, — он оттолкнулся ногой от стены, разворачиваясь к выходу. Филип наблюдал, как отец подтянулся, ухватившись за поручень и направился по коридору к своей каюте. Вопросы, на которые он не ответил, незримо плыли за ним.

Оставшись один, Филип вырубил звук и опять запустил сообщение. Он встречался с этой женщиной. Она была рядом, он слышал её голос и не видел в ней предателя. Не видел агента хаоса. Она отдавала честь, а Филип пытался разглядеть в её жесте страх. Или преступный замысел. Что-то большее, чем служебный рапорт, который, как она знала, будет плохо воспринят. Филип ещё раз прокрутил послание. Взгляд её тёмных глаз полон ненависти, а может, ожесточён опасностью. Во всех жестах сквозило презрение, а может, напряжение, как у бойца, готового проиграть матч.

Он понимал — ещё немного, и при желании он разглядит в ней всё, что угодно.

За спиной послышался тихий звук. Ногами вперёд в камбуз ввалилась Сарта, пристегнув лодыжку, закрепилась за ножной поручень на стене, погасила коленями инерцию. В её улыбке читалась та же растерянность, какую чувствовал Филип, и мысль о том, что она догадается, на мгновение разозлила его. От медленно поднимающегося лифта приглушённо донёсся встревоженный голос Карала. Ему отвечал Розенфельд, тоже тихо, слов не разобрать. Значит, узнали, что Марко ушёл. Частная аудиенция завершилась.

Сарта дёрнула подбородком, указывая на экран. 

— Вот же дрянь, да? 

Вынюхивает, старается узнать то, что Марко не счёл нужным ей рассказать. Или кому-то ещё.

— Он это предвидел, — сказал Филип. Тут он даже не врал. Может, Марко такого и не говорил, но всё-таки это правда. Филипп постучал себя по виску. — Знал, чего стоит ждать. Так что всё даже к лучшему.

Спустя ещё три дня дрейфа Филип понял, что волнуется не только экипаж «Пеллы». Число запросов на соединение, казалось, увеличивалось с каждым часом. Со всех сторон к «Пелле» летели лучи шифрованных сообщений. Ответов Марко дожидалась уже целая очередь. Розенфельд, как член ближнего круга, влезал всюду, где только мог. Дошло до того, что он устроил из командной палубы что-то вроде личного офиса. Этакий теневой штаб в отсутствие Марко — «пока он не вернётся к делу», что бы это ни значило.

Филипу приходилось стараться выглядеть уверенным в себе. Да, у отца есть план. Он успешно вёл их до сих пор, и, без сомнения, поведёт дальше, к победе. Остальные с ним соглашались — или, по крайней мере, делали вид, что согласны, когда он рядом. Он не знал, что они говорят за его спиной. Они вместе сражались. Они разделяли и победы, и долгие часы ожидания, когда сработают их ловушки. Сейчас всё иначе. Ожидание осталось таким же, но неуверенность в том, чего они ждут, заставляла думать, будто это напрасно. Всех, даже его.

Ближе к вечеру третьего дня Розенфельд попросил Филипа присоединиться к нему на командном посту. Старик казался усталым, но выражение его лица, морщинистого и огрубевшего, прочесть было непросто. Розенфельд отключил все экраны. Без горящих дисплеев, создававших иллюзию света и глубины, командный пост сделался ещё теснее. Розенфельд парил за одним из кресел, чуть наклонившись. От этого он выглядел выше и даже слегка угрожающе.

— Итак, Инарос-младший, — начал Розенфельд, — похоже, у нас проблема.

— Не вижу никакой проблемы, — ответил Филип, но усмешка в глазах старика дала ему понять, как неубедительно прозвучали эти слова. 

Розенфельд сделал вид, что не слышал.

— Как долго ещё нам тянуть с ответом на... назовём это изменением ситуации? Чем дольше это длится, тем появляется больше сомнений, согласен? Инарос-старший — лицо и голос Вольного флота. Был им с самого начала. Ведь это его дело, верно? Его особый талант. Но, — Розенфельд развёл руками, — но его с нами нет.

— У него есть план, — сказал Филип.

— А у нас есть проблема. Мы больше не можем его ждать. Не отвечать никому. Позволять расползаться слухам. С проблемой следует разобраться сегодня же, а не завтра. Теперь даже из-за самой малой задержки мы можем опоздать навсегда.

— В чём дело? — спросил Филип.

— «Аэндорская волшебница». Возле Паллады. Помнишь про оставленные нами в вакууме закладки с припасами? Капитан эль-Даджайли начал их собирать. Утверждает, что по приказу своего командования, и имеет в виду не нас. Это пятый корабль, перешедший к Па. А тем временем Палач на Церере греет зад в кресле Доуза. Созывает собрание кланов АВП. «Черное небо». Карлос Уокер. Администрация Реи намерена послать делегацию. Вольный флот заявил о себе, когда мы сбросили цепи Земли. Мы сказали, что наша революция завершилась. Что мы победили. А теперь, возможно, и нет.

Филип изо всех сил старался держаться спокойно. Горло жёг гнев, выталкивая челюсть вперёд, словно опухоль. Он толком не знал, на кого злится, но ярость уже стала глубокой и сильной. Должно быть, Розенфельд заметил — его голос изменился, сделался мягче.

— Твой отец великий человек. Великий, не такой, как ты или я. У таких людей другие потребности. Другой ритм жизни. Тем они и отличаются. А про нас они забывают. Тут нужны люди вроде меня. Проследить, чтобы движок не заглох. Чтобы фильтры держали чистыми. Делать нужные и простые вещи, пока великий человек к нам опять не вернётся.

— Да, — ответил Филип. Гнев, подступавший к горлу, ширился, заполняя сознание.

— Ждать — худшее, что мы можем делать, — продолжал Розенфельд. — Лучше направить все корабли не в ту сторону, чем, дрейфовать слишком долго, как мы сейчас. Если потом исправлять это и возвращать назад, люди решат, что баланс сил изменился. Если сейчас задать направление и включить ускорение — будут знать, что у них есть цель.

— Да, — ответил Филип. — Да. Понимаю.

— Пришло время это сказать, и если не он, то придётся мне. Да, за него, но мне. И неплохо было бы, если бы ты меня поддержал. Дал всем знать, что я говорю от его имени, а не как ещё одна Па.

— Вы хотите приказывать Вольному флоту?

— Я хочу, чтобы приказ был отдан, — сказал Розенфельд. — Не имеет значения, кто это сделает. И не слишком важно, какой приказ. Важен просто приказ.

— Кроме него — никто, — сказал Филип. Его голос слегка дрожал. Руки ныли, и он не понимал почему, пока, опустив взгляд, не увидел стиснутые кулаки. — Мой отец создал Вольный флот. Только он отдаёт приказы.

— Значит, он должен отдать приказ, немедленно. А меня он слушать не станет.

— Я поговорю с ним, — ответил Филип. 

Розенфельд поднял руку в знак благодарности, прикрыл сморщенные тяжёлые веки.

— Ему повезло, что у него есть ты, — сказал он. 

Филип не стал отвечать, просто ухватился за поручень, развернулся и поплыл к горловине корабля, туда, где поднимался и падал вниз лифт, когда кому-нибудь нужно было подняться или спуститься. В голове у него мешались разные чувства. Гнев на Мичо Па. Недоверие к Розенфельду. Вина неясно за что, он не мог дать ей имени. Страх. И даже что-то вроде эйфории отчаяния, как удовольствие, только не слишком приятное. Мимо скользили стены трубы лифта, Филипа неотвратимо сносило вправо. Если получится добраться до палубы экипажа, ни разу не коснувшись стены, тогда всё будет в порядке. Нелепая мысль.

И всё же, когда ни разу не скорректировав путь, он взялся за поручень и выскользнул в коридор, ведущий к каюте Марко, то почувствовал себя чуть полегче. А добравшись до двери отца, обнаружил, что вполне обоснованно. Страх, что отец расстроен предательством — небритый, с остекленевшим взглядом, может, даже рыдает — не имел никакого отношения к человеку, открывшему дверь каюты. Да, круги под глазами чуть темнее обычного. Да, в комнате стоял запах пота и железа. Но улыбка сияла, и взгляд был ясным.

Филип с удивлением гадал, что заставляло его так долго оставаться здесь, взаперти. Но если его и грызла досада — она тут же растаяла от радости при виде отца. Полоска ткани, выглядывающая из одного из шкафов за спиной Марко, говорила о чём-то светлом и женском. Интересно, кто из членов экипажа утешал отца, и долго ли.

Марко слушал отчёт Филипа внимательно и спокойно, кивая во всех важных моментах. Он дал Филипу высказаться — Фред Джонсон, «Аэндорская волшебница», намек на угрозу со стороны Розенфельда забрать бразды правления — и не перебивал. Филип говорил и чувствовал, как уходит страх, исчезает напряжение и угасает тревога. В конце он смахнул слезу — не печали, а облегчения. Марко положил руку Филипу на плечо, мягко обнял, привлёк к себе.

— Мы делаем паузу, когда время отдыхать, и бьём, когда время бить, — сказал Марко.

— Я понимаю, — ответил Филип. — Это только... — он не знал, как закончить мысль, но отец улыбнулся так, будто понял.

Марко жестом приказал системе каюты отправить запрос на соединение с Розенфельдом. Человек с бугристым лицом появился на экране почти немедленно. 

— Рад, что ты снова вернулся в ряды живых, Марко.

— Сошёл в преисподнюю и вернулся умудрённым, — резко ответил Марко. — Ты напуган моим отсутствием?

— Нет, поскольку ты возвратился, — сквозь грубый смех сказал Розенфельд. — У нас слишком много забот, мой друг. Слишком многое нужно сделать. 

У Филипа появилось чувство, что он не вполне понимает второй, скрытый смысл разговора, но он лишь молчал и слушал.

— Не так быстро, — ответил Марко. — Отправь мне данные слежения по всем кораблям, которые до сих пор подчиняются Па. Кораблям обороны Паллады сообщи, что «Аэндорская волшебница» теперь вне закона. Окружить, уничтожить, данные о сражении переслать нам. Никакой пощады предателям.

Розенфельд кивнул.

— А Фред Джонсон?

— Кровь Палача прольётся в своё время, — ответил Марко. — Не волнуйся. Война ещё только начинается.

 

Глава девятнадцатая

 

Па

Станция Япет размещалась не на спутнике, а на замкнутой орбите вокруг него. Устаревшая конструкция — два длинных вращающихся в противоположных направлениях рычага поддерживают жилое кольцо, стыковочный порт на оси. На поверхности спутника поблёскивают автоматические станции, которые добывают и режут лёд. На подходе к ним нашлась точка, в которой и станция, и спутник, и опоясанная кольцами туша Сатурна за ними отображаются на экране примерно в одном размере. Иллюзия перспективы.

Доки почти полностью забиты древними водовозами, которым раньше тарифы мешали собирать со спутника урожай. Теперь никто больше не заставлял платить пошлины, и все корабли старались воспользоваться моментом. Летающие развалины поднимались с поверхности и опускались вниз. Полные льда контейнеры облепляли корпуса буксиров, словно корка соли. Администрация Япета не примкнула ни к Марко, ни к Вольному флоту, ни к их противникам, однако не упустила шанс сбросить иго Земли и Марса. Мичо изучала данные контроля трафика, стараясь видеть во всём этом прежде всего свободу воли, а не грабёж и растаскивание всего, что плохо лежит.

Запрос по каналу связи. Служба контроля Япета. Па могла бы позволить ответить Оксане, но нетерпение победило.

— Это «Коннот», — сказала она.

— Бьен, «Коннот». Япет бай хир. Мы втыкаем «Хорнблауэр» в док шестнадцать. Пойдёт через полчаса?

— Годится.

— На нём пленные?

— Полно. И беженцы. И первый экипаж «Хорнблауэра».

— Небось злые?

— Не особенно счастливы, — сказала Мичо. — Но понимают — надо радоваться, что не сидят в каютах, заваренных наглухо. Ваша служба снабжения сказала, вы можете их принять.

— Можно пристроить здесь, можно договориться об отправке за Землю и Марс. Или как сами беженцы захотят. Пленные — другое дело.

— Вреда им не причинять, — сказала Мичо. — Но и на свободу не отпускать.

— Гости станции, значит, — сказала служба контроля. — Всё понял. Порядок. И... только между нами, идёт? Кое-чего впридачу. У нас большой напряг с поставками гидропоники с Земли.

— Рада, что мы можем помочь, — согласилась Мичо, и разорвала соединение.

Это правда. Приятно знать, что людям, которые без неё пострадали бы, теперь станет хоть чуточку легче. В груди у неё появилось приятное, тёплое чувство. Па провела больше времени на Рее, чем на Япете, но этого опыта достаточно для понимания того, что означает нехватка гидропоники для такой станции. Ее поставка для них будет означать разницу между неопределённостью и стабильностью. Даже между жизнью и смертью.

Если бы Поясу дали развиваться и стать независимым, такого бы не происходило. Но Земля и Марс держали здешнюю рабочую силу на привязи из структурированной почвы и сложной органики. Теперь благодаря Марко у Пояса появился шанс вырваться к экологической независимости в будущем. Если только благодаря Марко Пояс не вымрет с голода по дороге.

С тех пор, как она скомандовала своим кораблям не подчиняться его приказам, Па не получила от него ответа. Повиновение подтвердили восемь из её шестнадцати кораблей. Признание — ещё четыре. Только «Андо» и «Дагни Таггарт» открыто её отвергли, но даже они пока ничего не предпринимали. Все остальные ждали, какое заявление сделает Марко. В том числе и она сама. И с каждым часом росла вероятность, что не дождутся.

Зато поступали другие запросы. И немало. Независимой группе поисковых кораблей с Титана требовались запчасти для двигателей. Грузовой корабль, который также являлся домом для семейного экипажа из двадцати человек, пострадал при поломке силовой системы эпштейновского двигателя, и теперь дрейфовал. Веста перевела своё население на протеиновый рацион до тех пор, пока наконец не прибудет обещанная Мичо продовольственная помощь. Станция Кензо в приступе иррационального альтруизма отправила на Землю гуманитарную помощь и сейчас испытывала нехватку воды и гелия-3 для реакторов.

Столетия прогресса и развития технологий позволили человечеству создать для себя места обитания в космическом вакууме и радиации, но так и не смогли справиться с энтропией, идейными соображениями или ошибочными представлениями. Миллионы измученных сложных систем из солёной воды и минералов — тела людей, живущих по всему Поясу — продолжали нуждаться в пище и воздухе, чистой воде, энергии и убежищах. Им нужно иметь возможность не утонуть в собственном дерьме и не свариться в тепловом выхлопе реакторов. И благодаря неудачному совпадению — харизме Марко и её собственному идеализму, Па оказалась ответственной за всё это.

Но она старалась. Теперь «Хорнблауэр» вместо того, чтобы навсегда улететь за врата, обеспечит провизией Япет и позволит этой станции оказать помощь другим. «Конноту» и прочим кораблям не нужно разбираться с распределением. Только добыть припасы, передать их и позволить механизмам торговли и общественной природе Пояса выполнить остальное.

Она надеялась, что этого будет достаточно.

Оксана за своим пультом чему-то смеялась. Не весело, скорее изумлённо и недоверчиво.

— Ке? — спросил Эванс.

Оксана покачала головой. Мичо хорошо её знала и в этом жесте увидела тень смущения. «Нет, пока я на посту». Сохранять дистанцию между семейными отношениями в нерабочее время и службой Оксане всегда было важно. Обычно и Мичо тоже, но во время ожидания доступа в док и неприятных вестей от Марко любая возможность отвлечься — просто подарок.

— В чём дело, Оксана? — спросила Мичо.

— Да просто кое-что необычное в новостной ленте с Цереры, сэр.

— Что ж, надеюсь они не собираются нас подорвать. Выведи на экран.

— Есть, сэр, — сказала Оксана, и кнопки управления на экране Мичо сменились профессионально сделанной видеосъёмкой из ленты новостей, с бегущей строкой снизу и параметрами фильтрации с одной стороны. С экрана на неё глядело открытое и честное лицо Джеймса Холдена. На миг Мичо опять оказалась на «Бегемоте», но тут же вернулась обратно. Джеймс Холден, словно давно забытый вкус или запах еды из детства, принёс с собой отзвуки чувства вины и страх, напоминание о вспышке насилия.

Джеймс говорил, картинки менялись — ужасающе старый астер со смеющимися глазами, две женщины, постарше и молодая, хлопающие в ладоши как при игре в «ладушки», темнокожая женщина в рабочем комбинезоне, со спокойным лицом, стоявшая у ёмкости с гидропоникой, пока камера не отдалилась настолько, что та слилась с фоном станции. «Меня зовут Джеймс Холден, и я хочу познакомить вас с некоторыми людьми, которых встретил здесь, на Церере. Я хочу, чтобы вы услышали их истории. Давайте узнаем их, как наших сослуживцев по кораблю или соседей. Надеюсь, вы, как и я, не останетесь равнодушными к этим людям».

— Что за хрень? — усмехнулся Эванс. — Смешно смотреть, как дрессированные астеры пляшут под его дудку?

— Нет, это же Холден, — сказала Оксана. — Он вместе с АВП.

— Серьёзно?

— АВП Джонсона, — возразила Мичо. — Он и Земле служит. И Марсу.

Холден на экране протягивал древнему старику грушу с пивом. Щёки астера уже немного порозовели, но речь оставалась внятной. «...Тогда на каждую женщину на станции приходилось по пять мужчин. Пять на одну».

— Ты летала с ним, са? — спросила Оксана. — Тогда, в медленной зоне?

— Немного, — ответила Мичо. — А ещё он спит с матерью Филипа Инароса. Знаете, кого Марко никак не удаётся убить? Вот, это он.

— И ещё объявляет Инаросу и аллес, где он сейчас? — сказала Оксана. — Надо же. Такой храбрец или чокнутый?

— Не мне его осуждать, — сказала Па и тут же содрогнулась от ужаса.

Долю секунды она даже не осознавала отчего, а потом поняла, что увидела. Бегущая строка по низу экрана уже ускользнула вбок. «Аэндорская волшебница». Она ухватила ползунок и перетащила назад. Корабль, уничтоженный Вольным флотом, опознан как «Аэндорская волшебница».

Она включила питание. Экран засветился. Холден и старый астер смеялись над тем, какой была когда-то Церера, но Па их уже не слушала. На её экране разворачивалась гиперреалистичная картинка с разведывательного телескопа — корабль под большим ускорением, шлейфы от двигателей как будто гнулись, когда корабль ускорялся на поворотах. По форме кривых Па понимала, что он вытягивал почти десять g. Картинка не показывала то, от чего они убегали — торпеда, способная пробить защиту, движется слишком быстро, её невозможно увидеть. Корабль дёрнулся, закружился на долю секунды и превратился во вспышку света. «Неясно, — говорил комментатор, — почему силам Вольного флота пришлось атаковать собственный корабль, но доклады подтверждают выхлопы двигателей и на некоторых других известных локациях противника на векторах, несовместимых с атакой сил объединенного флота...»

— Сэр? — переспросила Оксана, и Мичо поняла, что, должно быть, произнесла что-то вслух.

Она встретила почтительный и твёрдый взгляд Оксаны. И глаза Эванса, мягкие и встревоженные. Её экипаж и её семья.

— Мы получили ответ от Марко, — сказала Мичо.

— Да, изменение языка — это изменение сознания, — сказал Джозеф. Он был в спортивном костюме, как и Мичо. Только пристёгнут к креслу-амортизатору. Сложный график отображал состояние солнечной системы — насколько она её знала. Красным — корабли, подчинённые внутрякам, сгрудившиеся у Земли, Цереры и Марса. Вольный флот под командованием Марко — синим. Горстка её пиратов-идеалистов — зелёным. А золотая россыпь поверх всего этого отмечала места, где Марко хранил сундуки с сокровищами.

— Мышление складывается из аналогий, — вещал Джордж, не особо нуждавшийся, чтобы она поддерживала беседу. — Проходит время, меняется оболочка. Прежде были внутренние против внешних. Теперь объединённые против разъединённых. Вольный флот. Объединённый флот. Те, кто сбрасывает цепи, против тех, кто сам себя связывает.

Перспектива битвы с Марко лицом к лицу как-то не впечатляла. Кораблей у него слишком много, а обращения Мичо к Розенфельду, Доузу и Санджрани не удостоились ни единого ответа. Правда, и отклонены не были. Пока только Марко открыто объявил её предательницей их общего дела. Она полагала, что остальные просто следуют за вождём.

За последнее время ситуация не улучшилась.

Она чертила маршруты и включения двигателей своих зелёных кораблей, дуги, которые должны увести их из зоны поражения Вольного флота, но всё же дать возможность доставить припасы туда, где в них больше всего нуждались. Это походило на решение сложной математической головоломки, без уверенности, что оптимальное решение вообще существует. Поиск наименее неудачного ответа.

— Мы — свободнейшие из свободных. Разобщённые среди разобщённых, — продолжал Джозеф. — И потому мы вступаем в объединение. Отчуждённые из-за нашей приверженности к сообществу, понимаешь? Ян внутри инь, свет, растущий внутри темноты. Шиката га най. Тут ничего не поделать. Поскольку у нас есть лишь один выбор. Такова форма замысла Бога. Минимум и максимум соединяются в одну кривую. В оболочку, сотканную из объяснений.

Мичо сохранила в личных файлах данные с тактического дисплея, дотянулась до поручня и перебралась к креслу. Джозеф с детской радостью глазел на неё. Зрачки так расширились, что глаза казались чёрными.

— Надо кое-что сделать, — сказала она. — Обойдёшься без няньки?

Джозеф фыркнул.

— Я был мыслящим человеком ещё до твоего рождения, детка. Я могу вечно плыть в пустоте, не помру.

— Ладно, сказала она и заблокировала паролем ремни на кресле. — Я установлю систему наблюдения за твоим состоянием. Может, Лаура придёт с тобой посидеть.

— Скажи, чтобы прихватила коробку с го. Когда я под кайфом, играю получше.

— Я скажу, — ответила Мичо. 

Джозеф взял её руку в свою, нежно сжал пальцы. Он пытался что-то сказать — что-то глубокое, нежное, но возможно, непостижимое трезвым умом. Па видела в этом только любовь. Она приглушила свет, включила тихую музыку — арфа и женский голос, такой прекрасный, что казался искусственным — и оставила его в одиночестве. По пути вверх, на командную палубу, Мичо отправила сообщение Лауре и получила ответ. Джозеф, возможно, и не нуждался в присмотре, но лучше перестраховаться. Затормозив лодыжкой о ножной поручень, она посмеивалась над собой. Заботиться о мелочах, пренебрегая серьёзными проблемами.

В кресле Па сидел Бертольд, из-под наушников на его голове доносилась музыка, а монитор с индикаторами состояния корабля радостно светился зелёным. Всё прекрасно — до тех пор, пока Па не заглядывает чересчур далеко вперёд.

Бертольд кивнул ей, и Мичо опустилась на место Оксаны. Она всё ещё странно чувствовала себя на марсианском корабле, построенном с такой тщательностью, что она до сих пор не могла во всём разобраться — по-военному дотошно и строго. Предположительно, всё от того, что разработчики выросли в условиях постоянной гравитации, тянущей вниз, но возможно, это не так. Может, он такой просто потому, что с Марса. Не внутренние против внешних, а негнущиеся и ломкие против парящих свободно.

—Ну, как там? Порядок? — спросил Бертольд, пока она открывала тактические схемы.

— Всё хорошо. Только Джозеф решил обдолбаться, а моя работа не слишком хорошо идёт под наркотический мистицизм.

Едва сказав это, Мичо ощутила укол сожаления, хотя знала, что Бертольд поймёт её резкость. И всё же, если посреди всеобщего разрушения распадётся и её семья, она этого просто не вынесет. Она нуждалась в опоре.

И хорошо, что она у Мичо есть.

— Ты хочешь, чтобы и я... — спросил Бертольд, и она продублировала ему свой дисплей. 

Все корабли, все маршруты. Последнее опровержение теории единого корабля. Человечество со всеми его разногласиям и противоречиями. Мичо вернулась к своим расчетам. Распределить четверть необходимых ресурсов и потерять только два корабля. Доставить десятую часть, но не тем, кто больше всего нуждается в припасах. Или же сохранить корабли — и не достичь больше ничего.

— Похоже на амёбу, рожающую близнецов, — сказал Бертольд. — Зер фео.

— И правда, уродство, — сказала Мичо, загружая другой вариант. — Бессмысленно, расточительно и жестоко.

Бертольд вздохнул. Когда они только поженились, Мичо до безумия была влюблена и в него, и в Надю. Они разделяли с ней страсть, теперь переросшую в близость, которую она ценила больше, чем секс. Доверие, позволявшее ей говорить всё, что думает. Услышать горькую правду, сказанную её собственным голосом.

— Если мы собираемся этим заняться, мне придётся кое-что сделать, такое, что мне не нравится.

— Знали ведь, на что шли, разве нет?

— Не знали деталей.

— Всё так плохо?

В ответ она сбросила параметры на тактическом мониторе. Теперь появились новые, которых не было прежде — покрыть шестьдесят процентов и не потерять ничего. Припасы для пяти станций с самым большим риском коллапса и возможность удерживать Марко подальше от Япета. Контроль доступа к Ганимеду, по меньшей мере на несколько недель. Бертольд всё больше хмурился, разбираясь с тем, что сделала Мичо и каким образом. И вздохнул, когда понял.

— Это утопия, — сказал он.

— Нет, соглашение. Два врага готовы его соблюдать до тех пор, пока совпадают их интересы.

— Так ты подставляешь себя Палачу станции Андерсон.

— Ну да. Это так. Но я знаю, что он из себя представляет. Я не повторю ошибки, не доверюсь ему. Он попытается нас использовать — если сможет. С моей стороны глупо не отплатить ему тем же. Если бы Марко на нас не нацелился, всё было бы по-другому, но он охотится за нашими кораблями.

— Задета его гордость, са са?

— Всё, что нам нужно — чтобы Объединённый флот согласился не палить в нас, а мы по нему, и это откроет нам зону, куда Марко нет доступа. Безопасную гавань.

— Безопасность означает забиться под крыло Джонсона. И ждать, когда он обратит оружие в нашу сторону.

— Я знаю, — сказала Мичо. — А время Джонсона ещё придёт. И тогда нас там не будет.

— План паршивый, капитан.

Но голос Бертольда звучал мягко. Он уже понял.

— Всё так. Это лучший план из плохих.

Он вздохнул.

— Да.

— Что ж, — сказала она. — Попробуем действовать методом Марко.

— Не думаю, что получится, — сказал Бертольд.

— Я тоже.

— А как насчёт станций и кораблей, которые мы снабжаем? На многих наверняка есть орудия. Есть охрана.

— Оставить без помощи, если не станут драться и умирать за нас? — спросила Мичо. — Пусть мрут от голода, если откажутся? Я не говорю «нет», я тебя спрашиваю. Что хуже — требовать от людей стать солдатами ради нас, или торговаться с Фредом мать его Джонсоном?

Бертольд прижал ладонь ко лбу.

— У этой монеты нет третьей стороны?

— Умереть с честью? — предложила Мичо.

Бертольд рассмеялся, потом заговорил серьёзно.

— Зависит от того, чего хочет Палач.

— Согласна. Значит, нужно его спросить.

— Вот чёрт, — сказал Бертольд. В его глазах отражался её собственный страх, гнев, унижение. Он видел, как тяжело ей даже планировать это. Безжалостность, с которой она заставляла себя принять необходимое решение. — Я люблю тебя. Ты же знаешь. Всегда.

— Я тоже, — сказала она.

— Ну вот, мы же всегда можем договориться, да?

— Вперёд, — сказала Мичо, вызвала управление связью и запросила контакт с Церерой.

 

Глава двадцатая

 

Наоми

— Опасность преувеличена, — сказала Бобби, нависая над столом, так что он стал казаться меньше в размерах. — Они нас подначивают. Мы заработали пару легких побед, и это искушает пойти дальше, попытаться их сломить. Выглядит так, будто они отступают. Но на самом деле мы только оцениваем его силы. А он наблюдает за нами.

— И что нам делать? — спросила Наоми, передавая миску с яйцами и тофу под острым соусом.

Бобби зачерпнула немного и задумчиво пожевала. Наоми сидела напротив нее и тоже пыталась жевать. После того как Маура Патель модифицировала систему приготовления пищи, острый соус на «Роси» слегка изменил вкус, но Наоми уже начала к нему привыкать. Есть своя прелесть в новизне. Но она ощущала и привкус ностальгии по утраченному. И не только в еде. Так во всем.

— Вряд ли кто-нибудь знает, — сказала Бобби. — Мой наставник по тактике в учебном лагере, сержант Капур, был энтомологом...

— Сержант в учебном лагере был энтомологом?

— Это же Марс, — пожала плечами Бобби. — Там это в порядке вещей. В общем, он говорил, что перемена стратегии — это как середина метаморфозы у насекомых. Когда гусеница сплетает кокон, она растворяется. Становится жидкой. А потом остатки гусеницы собираются вместе и образуют мотылька, бабочку или что там еще. Нужно найти новый способ собрать существующие части и получить нечто другое.

— Похоже на протомолекулу.

— Хм... Ага. Типа того.

Бобби снова зачерпнула яйца, уставившись на дальнюю стену. Она так долго молчала, что Наоми не могла понять, слушает ли она вообще.

— Но он же имел в виду тактику? — спросила она.

— Да. Изменение стратегии похоже на это. Ты думаешь о ситуации под определенным углом, а потом что-то меняется. И либо ты застрянешь с прежними идеями, либо посмотришь на всё по-другому и найдешь новую форму. Мы как раз на пути к поиску новой формы. Авасарала изо всех сил пытается сохранить остатки Земли после экологической катастрофы, но как только положение стабилизируется, постарается захватить Инароса и всех, кто дышит с ним одним воздухом, и поставить их перед судом. Она хочет, чтобы это было преступлением.

Из лифта появилась Сандра Ип, кивнула им и взяла грушу с чаем из распределителя.

— И почему, по-твоему? — спросила Наоми. — В смысле, почему она считает это преступлением, а не военными действиями?

— Думаю, чтобы показать свое презрение. Но тем временем Марс... даже не знаю. Похоже, стало ясно, что несмотря на всю нашу силу, мы очень хрупки. Не знаю, как мы из этого выкарабкаемся, но прежними уже никогда не будем. Как и Земля. А Фред? Он пытается создать коалиции и прийти к согласию, потому что занимался этим много десятилетий.

— Но ты считаешь, что у него не выйдет.

Это не был вопрос. Ип покинула камбуз, и под угасающий звук ее шагов Бобби задумалась.

— Мне кажется, объединять людей — это правильно. Обычно это полезно. Но... Наверное, мне не стоит об этом говорить. Я вроде как представитель Марса. Посольская лига юниоров.

— Но он пытается восстановить свою гусеницу, когда нам нужна бабочка, — сказала Наоми.

Бобби вздохнула, положила в рот последнюю порцию яиц и выбросила миску в утилизатор.

— Я могу и ошибаться, — сказала она. — Может, это и сработает.

— Будем надеяться.

Ручной терминал Бобби чирикнул. Она просмотрела входящее сообщение и нахмурилась. Все ее жесты, даже такие незначительные, как сейчас, излучали силу и натренированность. Но не только. Еще и раздражение.

— Вот радость-то, — сухо сказала Бобби. — Еще одна важная встреча.

— Цена командного поста.

— Да уж, — протянула Бобби, поднимаясь. — Вернусь, как смогу. Еще раз спасибо, что позволили мне здесь поселиться.

Когда Бобби шагнула к выходу, Наоми прикоснулась к ее руке. Остановила ее. Она и сама точно не знала, что собирается сказать, пока не произнесла эти слова. Только то, что они будут о команде и семье, и о том, чтобы быть собой.

— Ты правда хочешь быть послом лиги юниоров?

— Не знаю. Наверное, так надо. После Ио я пытаюсь собрать себя заново. Может, после Ганимеда. Мне нравилось работать с ветеранами, но теперь я не скучаю по той работе. И думаю, с этим будет так же. Это просто занятие. А что?

— Нет нужды благодарить кого-либо за то, что ты здесь поселилась. Если тебе нравится каюта, она твоя.

Бобби прищурилась с несчастной улыбкой. Она отступила на полшага, но не повернулась. Как будто колебалась. Наоми не стала нарушать затянувшуюся паузу.

— Мне это нравится, — сказала Бобби. — Но включать нового человека в команду — это серьезно. Не знаю, что думает об этом Холден.

— Мы это обсуждали. Он уже считает тебя частью команды.

— Но я же «посол-юниор» и всё такое...

— Ага. Он считает, что наш артиллерист — посол Фреда с Марса.

Наоми понимала, что немного приукрасила действительность, но оно того стоило. Бобби помолчала мгновение. Потом еще одно.

— Я этого не знала, — сказала она и, не добавив ничего больше, двинулась к лифту, к шлюзу и к станции Церера. Наоми проводила ее взглядом.

Пожар на корабле крайне опасен. Некоторые процессы на корабле могли привести к возгоранию в результате спонтанного окисления. Фокус заключался в том, чтобы знать — когда ветерок раздует огонь, а когда наоборот. Иногда поговорить с Бобби — это как положить руку на керамическую панель, чтобы пощупать ее температуру. Попробовать угадать, остудит ли ветерок Бобби или раздует пламя.

Оставшись в камбузе в одиночестве, Наоми занялась привычным техобслуживанием: протерла столы и скамейки, проверила статус воздушных фильтров, очистила утилизатор. На корабле было столько людей, что она никак не могла привыкнуть, как быстро они потребляют припасы. Пристрастие Гора Дроги к чаю опустошило их запас заменителя чая. Сун И Штайнберг предпочитал цитрусовый напиток, состоявший из кислот и текстурированных протеинов. Кларисса Мао питалось кибблом, запивая его водой. Тюремный рацион.

Посмотрев на уровень припасов, Наоми напомнила себе, что команда на «Роси» увеличилась втрое. И спецификации корабля это вполне позволяют. «Тачи» предназначался для двух полных экипажей, не считая морских пехотинцев. И другое имя этого не изменило. Поменялись только ее ожидания. Но так или иначе, в скором времени придется пополнять запасы.

Ароматизаторы и специи, необходимые для всех, кроме Клариссы, будет трудно добыть. На Церере с припасами туго. Да и вообще в Поясе, а теперь и на внутренних планетах. Любую сложную органику, которую поставляла Земля, можно синтезировать в лабораториях или вырастить на гидропонных фермах Ганимеда, Цереры и Паллады. Даже на туристических курортах Титана. Проблема в мощностях, думала она, заменяя форсунку на кофемашине, Можно сделать что угодно, но не сразу. Человечеству придется довольствоваться минимумом, пока не увеличится производство, и многие, и без того живущие на грани, просто не протянут. Да, многие умрут на Земле, но и поддержка Пояса тоже не будет тривиальной задачей.

Она выбросила старую форсунку в утилизатор, гадая, подумал ли об этом Марко, когда грезил о славе, и разработал ли он какой-нибудь реалистичный план поддержания жизни, в которую вторгся. У нее было предположение на этот счет. Марко — любитель широких жестов. Он всегда разглагольствовал о величайшем моменте, который все изменит, а не о моментах, возникающих после этого. Сейчас где-то в Солнечной системе Карал, Крылья или Филип (одна мысль о нем причиняла боль) занимаются на «Пелле» таким же техобслуживанием, какое делает она. И скоро ли они поймут, что военные трофеи не вечно будут снабжать их корабли?

Вероятно, и не сообразят, пока всё не израсходуют. Короли всегда последними ощущают голод. И не только в Поясе. Так было на протяжении всей истории. О военных потерях говорят те, чья жизнь резко изменилась. Они платят первыми. Люди вроде Марко могут дирижировать сражениями, разрушать и грабить целые миры, но у них никогда не истощится запас кофе.

Когда Наоми закончила с камбузом, то поднялась на лифте до рубки. Пришли результаты анализа данных о пропавших во вратах кораблях. Не новые данные, просто обработка старых. Увлеченность этой темой вырастала от страха. Она проходила через врата, путешествовала через странное антипространство, соединяющее солнечные системы, и все грозящие там опасности просто исчезли, так ее и не затронув. А с несколькими сотнями человек, может, и больше, что-то случилось. Этим занимались лучшие умы Марса и Земли из тех, кто не пытался наладить жизнеобеспечение и управление. Наоми не обладала такими же ресурсами или достаточным опытом, но и ее опыт годился. Она может разглядеть то, что пропустили. они.

И она искала. Как детектив-любитель, она следовала за ниточками и интуицией и, как многие исследователи такого рода, ничего не находила. В новом чате по этому поводу звучала теория о том, что сигнатура двигателя «Синего дома» показывает неверную конфигурацию реактора, но не считая этой детской ошибки, переводящей много энергии в тепловой выхлоп, Наоми ничего не видела. Это уж точно не причина для исчезновения кораблей.

Последовали догадки о том, не могли ли сломанные сенсоры «Синего дома» увеличить давление в защитном поле реактора (это она предполагала с самого начала). И тут пискнул ручной терминал. Бобби. Наоми приняла соединение, и на экране появилось лицо Бобби. Наоми кольнуло тревожное предчувствие.

— Что такое? — спросила она.

Бобби покачала головой. Вероятно, чтобы снять напряжение, но жест напомнил Наоми видеозапись с готовым броситься в бой быком.

— Ты знаешь, где Холден? Он не отвечает на вызов.

— Может, спит. Он допоздна занимался своими интервью вместе с Моникой.

— Можешь его разбудить? — спросила Бобби.

Она говорила на фоне каменной стены и с приглушенным освещением. Наоми решила, что это резиденция губернатора. Далекий и раздраженный голос Фреда Джонсона это подтвердил.

Наоми встала и взяла с собой терминал.

— Уже иду, — сказала она. — А что происходит?

***

— Не понимаю, какое ты имеешь к этому отношение, — сказал Фред Джонсон.

Сидящий напротив него Джим по-прежнему выглядел сонным. Веки припухли, а волосы примяты после кресла-амортизатора. Бобби со скрещенными руками сидела рядом. Пока Джим обдумывал ответ, она вмешалась:

— Он знал капитана Па. Работал с ней на Медине, еще до того, как станция стала Мединой.

— Тогда она была у меня в подчинении, — объяснил Джонсон. — Она — не какая-то неизвестная величина. Она из моей группы. Я лично назначил ее на тот корабль. И мне не нужно рассказывать, кто она такая и что о ней думать.

Бобби помрачнела.

— Справедливо. Я привела Холдена в надежде, что ты к нему прислушаешься.

Джим поднял палец.

— Вообще-то, я даже не знаю, что происходит. Ну, вы понимаете. Так что происходит?

— Мичо Па входит во внутренний круг Инароса, — объяснила Бобби. — Только похоже, она-таки раскусила, какой он козел, потому что отказалась подчиняться. Начала посылать гуманитарную помощь в разные места без приказа Вольного флота. А теперь Инарос ее обстреливает, и она просит нашей поддержки.

— Гуманитарную помощь? — каменным тоном спросил Фред. — Ты так это называешь?

— Это она ее так называет, — укусила его Бобби в ответ.

Джим посмотрел на Наоми с написанным на лице выражением «хреновые дела».

Наоми улыбнулась. «А то я не знаю».

— Мичо Па захватывала для Вольного флота корабли колонистов, — сказал Фред. — Даже если она не виновна в разрушении Земли, на ней кровь всех колонистов, погибших от рук пиратов. Никакая это не гуманитарная помощь. Это военные трофеи. В войне против нас.

— Марко ее обстреливает? — спросил Джим, пытаясь взять нить разговора в свои руки. 

Но Фред смотрел только на Бобби и не купился на это.

— Это лучший для меня сценарий, Драпер. Коалиция Инароса разваливается. Они стреляют друг в друга, а не в нас. Если Па ослабит флот Инароса, то нам будет легче с ним справиться. Каждый корабль Па, который уничтожит Инарос, означает, что он не будет гоняться за невинными людьми и красть их имущество. Для меня, Земли или Марса нет никаких преимуществ в том, чтобы в это влезать, и я лично возражаю против того, чтобы ты вызывала друзей на подмогу, пытаясь заставить меня решить иначе.

— Ты тут не единственный с военной подготовкой, — возразила Бобби. — И не единственный, кто колеблется, нужны ли такие сомнительные союзники. Ты не единственный с опытом командования. Но ты единственный в этой комнате, кто охрененно ошибается.

Фред поднялся, и Наоми откинулась на спинку кресла. Бобби шагнула к нему, сжав руки в кулаки и выставив вперед подбородок. Фред прищурился.

— Мне это не интересно, — начал он.

— Если хочешь, чтобы я надела марсианскую форму и внимала всем твоим словам как марионетка, то ты выбрал не того человека, — сказала Бобби, почти перейдя на крик. — Думаешь, твоя пижамная вечеринка с коалицией АВП всё волшебным образом поправит? Ты получил Цереру и флот, а меня используешь как манекен на витрине, но этого недостаточно. Хватит уже вести себя так, будто достаточно!

Эти слова словно ударили Фреда. Он слегка отшатнулся, качнувшись на каблуках, и стиснул губы. «Интересно, — подумала Наоми, — коалиция Марко распадалась в точности так же?»

— Теперь я понимаю, почему ты так нравишься Авасарале, — сказал Фред — спокойно, но холодно.

— Это правда? — спросил Холден. Теперь его наконец услышали. — Собрания АВП не будет?

— Это займет немного больше времени, чем я рассчитывал. Возможно, придется изменить место. Найти какое-нибудь на нейтральной территории.

— На нейтральной территории, — скептически повторил Джим.

— Некоторые из этих людей всю жизнь считали внутренние планеты врагами, — сказал Фред. — Объединенный флот их нервирует. Нужно убедить их, что наша цель — Вольный флот, а не они. Вот и всё.

Фред и Бобби неловко застыли, приступ гнева прошел, но ни один не хотел отступить первым. Наоми кашлянула, встала и подошла к приставному столику, налить стакан воды. Этого оказалось достаточно. Бобби села на место, а мгновение спустя ее примеру последовал и Фред. Джим опустил плечи. Наоми налила стакан и для него и передала, когда садилась обратно.

— Капитан Па имеет влияние, — сказала Бобби, обращаясь к Джиму. — Если мы сумеем обеспечить ее безопасность, она готова дать ценные сведения, которые помогут разгромить Инароса.

Фред покачал головой. Гнев из его голоса пропал, но не решимость.

— Па ненадежна. За ней стоит долгая история мятежей и измен.

— Когда она взбунтовалась в последний раз, то спасла мне жизнь, — заметил Холден. — И наверное, всю человеческую цивилизацию. Всё зависит от контекста.

— Она пришла к нам не как союзник. Она не обещает прекратить заниматься пиратством или хотя бы уменьшить его масштабы. Сотрудничество с ней означает, что с этого момента за каждый захваченный корабль будем отвечать и мы!

Конец этой тирады Фред подчеркнул, хлопнув массивной рукой по столу.

— Она предлагает снабжать Цереру, — сказала Бобби.

— Тем, что она украла. Возможно, убивая при этом.

Фред развел руками, но Джим не смотрел на него. Наоми отхлебнула воды. Та оказалась холодной, с привкусом минералов, и не могла растворить комок в ее горле. Наоми подавила порыв накинуть волосы на глаза. Бобби привела сюда Джима, чтобы поддержал ее. Как человека, которого знает и уважает Фред Джонсон. Но Бобби не знала Джима так же хорошо, как Наоми. Даже преданность, даже любовь не заставят его поступиться своими принципами, своим понятием о том, что такое хорошо и что такое плохо. Интересно, останется ли после этого Бобби на «Росинанте»? Наоми надеялась, что да.

Любой, кто не знал его так же хорошо, сказал бы, что он выглядит задумчивым. Наоми заметила печаль в уголках его губ и в изгибе бровей. Чувство потери. Она поставила стакан и взяла Джима за руку. Он посмотрел на нее так, будто только что вспомнил о ее присутствии. Наоми заглянула ему в глаза, и ей показалось, что в них промелькнула искра света. Нет, не промелькнула. Скрылась под броней. Или сожалениями.

— Так, — сказал он. — И каким образом мы свяжемся с Па?

Наоми прищурилась. На лице Фреда тоже отразились удивление и смятение.

— Ты что, собираешься действовать у меня за спиной? — спросил он. — Мы не будем этого делать.

— Если считаешь нужным, можешь забрать своих людей с «Роси», — сказал Джим и кивнул, словно с чем-то соглашаясь.

Фред нахмурился, давая понять, что идея поговорить с Па — хуже некуда.

— Если придется действовать в одиночку, это будет сложнее. Но мы сделаем, что сумеем.

— Мы сделаем?— спросила Наоми.

Холден сжал ее пальцы.

— Нам понадобится человек вроде нее, — мягко произнес он, словно нашептывал любовную балладу.

Наоми точно не поняла, о чем он, и потому ей совсем не полегчало.

 

Глава двадцать первая

 

Якульски

— Пор фавор, — произнес Шулуй, — больше никогда ничего не попрошу, нада аллес. Просто сделай это для меня, са-са?

Якульски затряс руками, отмахиваясь от слов молодого человека. Поскольку Келси ушла в штаб, они остались одни в техцентре Медины, который располагался вне барабана и был единственным местом на станции, где всегда царила невесомость. Кресла прикрутили к тому, что должно по идее быть полом, если станция когда-нибудь куда-то полетит. Облаченные в голубое с золотом ангелы толкали арки к богу, который в невесомости как будто смотрел на них сбоку. Для Якульски из всех картинок только звезды что-то да значили.

С Шулуя можно было ваять скульптуру «Отчаяние»: губы крепко стиснуты, руки сложены на груди, глаза умоляюще смотрят на Якульски. Набухший воспаленный ячмень на верхнем веке левого глаза выглядел как из Книги Йова.

— Не могу, — ответил Якульски, — пообещал команде, что сегодня вечером я плачУ.

— Я заплачу вместо тебя. Очисть сус таб, у аллес ла, — предложил Шулуй, — фавор.

Он уже отстоял длинную вахту, и, по правде говоря, Якульски с нетерпением ждал, когда сядет где-нибудь в местечке с низкой гравитацией и приличным скотчем. И белым кибблом в кафе, куда обычно ходили Салис и Вандеркост, чтобы вспомнить детство. Перспектива остаться еще на полвахты, да в тесном мундире Вольного флота, чтобы он мог заменить Шулуя на торжественной церемонии, никак его не радовала.

Но огорчение юноши было столь велико, что неловко даже смотреть. Будь Вандеркост побойчее, то просто продолжал бы говорить «нет» и продержался, пока бы не вернется Келси. С кем-то еще в помещении будет полегче. Удержит Шулуя от унижения. «Не могу. Прости». И всё.

— С чего это? — спросил Якульски. — Там же просто приветственная церемония?

Шулуй смущенно указал на воспаленный глаз.

— Там будет и Риндай. Увидит вот это. Фавор, брат.

— Ха! Все еще к ней принюхиваешься? Она ж тебя не укусит. Поговори с ней.

— Поговорю. Только после того, как эса гадина заживет, окей?

— Бист бьен, — согласился Якульски, мотнув головой, и выдохнул: — Фавор.

На мгновение он подумал, что Шулуй его обнимет, но, к счастью, тот лишь тронул за плечо и резко кивнул, в манере, которую считал мужественной. Юность унизительна. А влюбленная юность — еще хуже. Когда-то он сам был юным щенком, переполненным теми же желаниями и страхами, как и сотни поколений до него. То, что он вырос из всего этого, не означает, что он не помнит, каково это. И черт побери, на этот гнойный глаз просто невозможно смотреть.

Он послал сообщение команде техников — Салису, Вандеркосту, Робертс, что его назначили на дополнительную вахту, и потому он встретится с ними позднее, если сможет. Вандеркост общими фразами подтвердил получение. Вот, наверное, и всё, что от них пришло. Может, он сумеет быстро улизнуть с церемонии и встретиться с остальными. Прикрыть Шулуя, но так, чтобы остальные не решили, будто он ставит себя выше. Усидеть сразу на двух стульях. Если все удастся, то вечер выдастся непростым, но так бывает.

Люди. Неважно, куда он пойдет, неважно, что сделает — они всё равно останутся людьми.

Из штаба вернулась Келси и заняла свое место в центральном кресле. Ангелы заглядывали ей через плечо. Когда Якульски сообщил, что ему нужно уйти с дежурства на пару минут раньше, чтобы добраться до каюты и переодеться, Шулуй подскочил и сказал, что все нормально, он сделает всё, что требуется.

Из командного центра наверху корабля в барабан вел длинный изгибающийся пандус, и Якульски съехал по нему на каре, который сцеплялся с полом при любой g, спустился по внутренней поверхности барабана, а потом еще ниже, направляясь под фальшпалубу, прямо как пещерный человек, ныряющий в подземный мир.

Его каюта располагалась за машинным отделением. Если бы он знал, что отправится на встречу «Протея» и шишек с Лаконии, то изначально взял бы с собой парадный мундир, а сейчас бы воспользовался лифтом, идущим по внешнему изгибу барабана, но уйти пораньше — ничуть не хуже.

Огромное тело барабана изначально построили как для станции, а не корабля. Как будто заранее знали, чем он станет. Длинные коридоры и свет полного спектра, как на Земле до того, как Марко сбросил на нее камни.

Якульски свернул в диагональный коридор, изгибающийся в сторону его каюты по гипотенузе транспортной сети барабана, и немного пофилософствовал на тему, что огни Медины — образец света, пережившего то, что вдохновило на его создание. Свет, что есть у астеров. Астер-свет. Забавная идея, хотя и немного меланхоличная. Все красивые вещи должны нести в себе кусочек сожалений. Тогда это делает их реальными.

Его каюта предназначалась для неженатого молодого мормона, но ему пространства хватало. Якульски снял комбинезон, бросил его в переработку, причесался и достал из шкафа мундир Вольного флота, а потом транслировал изображение на стенной экран, чтобы оценить, как он выглядит. Чертовски неудобный клочок материи, проклятая хрень. Но, тем не менее, Якульски пришлось признать, что выглядит в нем весьма элегантно. Выдающийся человек, старейшина, вот он кто.

К своему удивлению, Якульски обнаружил, что почти с нетерпением ждет торжественной встречи.

С тех пор как пришли новости, что Па и ее корабли — вне закона, Медина балансировала на грани. Но совсем чуть-чуть. Все здесь входили в АВП перед тем, как перешли в Вольный флот. А наряду с АВП они входили и в «Коллективный Вольтер». Или «Черное небо». Или «Золотую ветвь». Или в профсоюз. Фракции внутри фракций с фракциями. Иногда очень разные группы, претендующие на одно название. Всё так по-астерски. Как красный киббл или грибное виски.

Так что в какой-то степени раскол в Вольном флоте успокаивал. Не потому, что это означало, что всё хорошо, наоборот — всё катится в пропасть, но в привычной манере. Па сыграла ради статуса. Марко собирался врезать ей с тыла. Человечность все еще как-то работала. Но в любом случае, стрельба происходила внутри орбиты Юпитера. Никто не хотел лезть в медленную зону. Если Дуарте и нервничал по этому поводу, то только потому, что он не здешний. Что бы он и его приспешники ни делали на той стороне врат Лаконии, они были марсианами, когда отправились за врата, и всё еще оставались ими.

Дуарте хочет отправить на Медину больше ресурсов? Отлично. Он хочет оставить на станции советников и убедиться в том, что местные умеют обращаться с оборудованием, которые он поставляет? Отлично. Чем больше для Медины, тем лучше всем. А кроме того, «Протей» все это привезет. А все хотели взглянуть на «Протей».

Первый корабль, что выйдет из врат, прежде не зайдя в них. Наивысшее достижение из того, что создали там Дуарте и его люди. Будь у него выбор, Якульски сидел бы в кафе со своей командой, слегка бы перебрал и флиртовал. Но поскольку этого не произошло, то посмотреть на прибытие отряда советников тоже сойдет.

«Протей» прошел через врата еще днем — достаточно быстро, чтобы добраться до Медины, не включая эпштейновский двигатель, и достаточно медленно, чтобы его маневровые двигатели пришвартовали корабль под инженерной палубой. Якульски слышал, что марсиане стараются не пользоваться эпштейном, чтобы никто не мог срисовать сигнатуру, но не видел в этом смысла. Паранойя, слухи и подозрения правили бал.

«Протей», похоже, первый корабль, построенный на верфи по ту сторону врат, но это просто корабль. Они же не на спине дракона прилетели.

Капитан Сэмюэльс командовала Мединой, потому что приходилась кузиной Розенфельду Гуоляну, но всё же хороший администратор. Она облачилась в парадный мундир Вольного флота. Джон Амаш представлял силы безопасности. Там же полыхала рыжая коса темнокожей системщицы Шошаны Риндай. А Шулуй не промах. Будь Якульски на тридцать лет моложе, он бы тоже за ней приударил.

Сэмюэльс нахмурилась, но это ничего не значило.

— Ты от техников?

Якульски утвердительно поднял кулак и занял свое место в ряду дрейфующих командиров, готовый показать, что в Вольном флоте такие же дисциплинированные военные, как и любом другом. Когда-то Медина задумывалась как корабль для многих поколений, и это все еще проглядывало в конструкции. Не так-то много возможностей принять гостей в бескрайней пустоте космоса между звездами, поэтому инженерная палуба открывалась в пустую, чисто функциональную палубу с белыми светодиодными лампами и рядом желто-оранжевых мехов вдоль стены. Пахло сваркой и силиконовой смазкой.

Риндай взглянула на него, кивнув в знак приветствия.

— А Шулуй не придет? — спросила она, но Якульски не успел ответить — шлюз распахнулся, и вошли марсиане. 

Якульски сперва подумал, чисто рефлекторно, что для великих спасителей они выглядят как-то непрезентабельно.

Капитан «Протея» — темнокожий, с широко расставленными глазами и пухлыми чувственными губами, носил мундир марсианского флота, только без герба Марса. Не выше Якульски ростом, при нулевой g он двигался весьма ловко. Шестеро за ним носили гражданские комбинезоны, но ширина плеч и короткие стрижки говорили, что это военные, независимо от того, что на них надето. Сэмюэльс кивнула, но не отсалютовала. Койо с «Протея» зацепился лодыжкой за поручень и остановился с грациозностью астера.

— Разрешите подняться на борт, капитан? — спросил гость.

— Рад приветствовать вас здесь, капитан Монтмайер, — произнесла Сэмюэльс, — эса ес начальники моих департаментов. Амаш. Риндай. Якульски. Они помогут вам с монтажом и вооружением оборонительной станции.

Оборонительной станции? Якульски протяжно вздохнул. Шулуй об этом ничего не говорил, и Якульски задумался: а если вдруг причина не в том, что Шулуй не хотел показываться Риндай с воспаленным глазом, а просто хотел, чтобы этот проект поручили кому-то другому. С такой же вероятностью Шулуй тоже ничего не знал...

— Вовсе нет, сэр, — ответил Монтмайер, — это мы поможем вам. Адмирал Дуарте специально попросил сообщить, что мы искренне верим в вашу способность противостоять любой нестабильности, идущей из Солнечной системы. Мы просто желаем помочь вам и всеми силами поддержать наших союзников на Медине.

— Ценю это, — ответила Сэмюэльс, и Якульски показалось, что она слегка расслабилась. 

Похоже, она ожидала, что это будет менее приятным, а потому ее успокоило, что марсианский койо первым делом показал свое уязвимое место. Якульски посмотрел на шестерку гражданских, гадая, с кем из них ему придется работать и над чем именно.

— Давайте выпьем, — предложила Сэмюэльс, хлопнув Монтмайера по руке, как если бы они были старинными друзьями. — Мы дадим вам эскорт до ваших кают.

***

— Повторяется случай с Каллисто, — произнесла Робертс.

— Да ты еще даже не родилась, когда на Каллисто возникли эти проблемы, — парировал Салис. — Почему снова Каллисто?

Якульски отклонился назад, его вдавило вращение барабана. Где-то пятью уровнями ниже, на четверть километра ближе к корме и на десять градусов дальше по часовой стрелке, находилась его каюта, а в ней удобная одежда. После того как марсиан поприветствовали, угостили выпивкой и все прочее, Якульски поспешил в кафе, надеясь застать там друзей, а потому не зашел переодеться, и теперь мундир даже с расстегнутым воротником натирал шею.

Вся команда техников до сих пор зависала в кафе. Как будто приросли к стульям.

— Не нужно быть здесь, чтобы понять — война ведется чужими руками, — продолжила Робертс, — три поколения моей семьи прожили на Каллисто. Я знаю, каково это, даже если меня там и не было. Земля посылает охранников. Марс посылает советников. Прямо все тут как тут, чтобы помочь этому профсоюзу или тому торговому сообществу. Но когда дело дойдет до войны, то Земля и Марс швырнут в пекло жизни астеров, чтобы не пришлось рисковать собственными.

Он думал, что никого уже не застанет — его смена закончилась, ему давно было уже пора спать, но искусственное солнце ярко сияло в вышине, и даже после проживших в темноте многих поколений какая-то атавистическая часть мозга говорила ему, что это означает полдень. В барабане всегда стоял полдень. Вчера, сегодня, завтра.

А с непрерывными сменами, поддерживающими Медину в рабочем состоянии, неважно, какое сейчас время: кто-то приходил на ранний завтрак или поздний обед, кто-то перехватывал стаканчик перед сном. Или как они — прожигали ночь. Всё в одно время. Человечество само избирало, по какому расписанию жить, не привязываясь к двадцати четырем часам в сутках Земли и Марса. Время астеров.

— Может, если они сами заявятся... — сказал Салис, — тогда посмотрим. Но я слышал другое.

— Слышал другое? — рассмеялась Робертс. — Вот уж не знала, что у тебя есть камеры в спальнях всяких шишек. Информация из первых рук, да?

Салис сделал неприличный жест, но при этом улыбался. Якульски глотнул пива, удивившись, что груша почти опустела.

— Друзья в службе связи, — сказал Салис. — Слышал, что это Марко пригласил к нам Дуарте. Не Лакония прилетела дергать нас за ниточки. Это они пляшут под дудку Вольного флота.

— И с какого хрена всё это? — спросил Якульски. 

Он задал вопрос вместо Робертс, как будто дал Салису по яйцам, но отчасти он хотел, чтобы Салис его убедил. Уставший Якульски не мог прекратить думать о шести советниках с телами марсиан под гражданской одеждой.

— Это всё равно, что перепрятать деньги на съёмной хате, когда твой бойфренд съехал, — сказал Салис. — Подумай над этим. Мичо Па была одной из его пятерки. Высокопоставленной. Может, Марко оставил ее на Медине в неведении, а проделал всё через Розенфельда.

Похоже, все знали всего понемногу. Теперь Па ведет свою игру, так что весьма умно всё поменять. Она думает, что знает, как защищены рельсовые пушки? Тогда Марко поменяет их защиту. Всё просто.

— А теперь Марко, Розенфельд и Доуз в смятении, Дуарте присылает «советников», когда ему нужно, может навести рельсовые пушки на Медину и сообщить, что он желает на завтрак, — сказала Робертс.

Якульски поднял руку, подзывая официанта, и указал на свою пустую грушу. От еще одной хуже уже не станет. И всё за счет долбаного Шулуя. Пусть расплатится. Сидящий напротив Вандеркост заметил официанта и поднял свою грушу.

Официант махнул рукой и вернулся к своим делам. Мимо промелькнула птица с крыльями размахом с ладонь Якульски: дуновение воздуха и голубая вспышка. Она парила в воздухе, как будто все еще находилась на планете, где горизонт изгибается вниз, а не вверх. Все-таки прекрасно, когда вокруг хватает пространства для полета.

— Ты что-то сказал? — спросил он Вандеркоста.

— Ничего не говорил, са са? — ответил пожилой техник, лениво почесывая на запястье татуировку с рассеченным кругом. — Выпьем.

Якульски сощурился. В мозгу лениво свербило любопытство. Он слишком устал. Ему следовало пойти в каюту, спать, но официант уже шел к ним с двумя новыми грушами с пивом, а Якульски проделал немалый путь, чтобы посидеть с приятелями. 

— Тогда попробуй догадайся. Дуарте опутывает Медину обязательствами, чтобы взять ее под контроль? Марко использует Лаконию против Па? Что происходит?

— Лучшая догадка — я ни хрена не знаю, — дружелюбно произнес Вандеркост и так махнул рукой, что стало понятно — он очень пьян. — Это война. Но войны — они не такие.

— Не такие? — переспросила Робертс.

— Не такие, как о них рассказывают, — решительно ответил Вандеркост, — истории о войнах появляются потом. Например, о том, как Цинь Шихуанди объединил Китай, или когда ты смотришь и говоришь: это привело к тому, а это — к сему, но только когда всё уже кончено. Как всё началось? Война началась, когда Марко нанес удар по Земле? Когда Земля нанесла удар по станции Андерсон? А закончится, когда погибнут Земля и Марс? Когда астеры обретут дом? Когда все решат, что она закончилась?

Робертс закатила глаза, но Салис, барабаня пальцами по колену, наклонился вперед. Якульски взял новую грушу с пивом и отпил. Оно было холодным и с богатым вкусом, но почему-то он пожалел, что остался его выпить. Марсиане на Медине, Па сама по себе, а Фред Джонсон забрал себе Цереру. Такое чувство, что кто-то строит самую большую в Солнечной системе мышеловку. И Якульски подумалось, что, возможно, он живет внутри сыра.

 

Глава двадцать вторая

 

Холден

С тех пор как Фред предоставил «Росинанту» команду для полета на Луну, прошло вроде бы не так много времени, и всё же целая вечность. Теперь, когда набранный на Тихо экипаж ушел, корабль казался больше. Пустым. Как под конец долгой вечеринки, когда разъехались гости. Холден не мог решить, чувствует ли он себя одиноким или радуется. Теперь у них будет только один пилот. Один инженер. Правда, механиков все-таки два, похоже, теперь это стало официальной должностью Клариссы. После многих лет полетов только с этой маленькой семьей казалось странным ощущать утрату, но в глубине души что-то твердило ему — нужно иметь замену для каждого человека. Как будто присутствие на борту Чавы Ломбау утешит, если Алекс погибнет от очереди снарядов точечной обороны или от инсульта во время ускорения на больших g, или еще от тысячи причин, которые могут случиться в космосе. Как будто Сандра Ип могла бы занять место Наоми.

С одной стороны, это было немыслимо. С другой — разумно. Алекс есть Алекс, и никто им не станет. Но если что-то пойдет не так, им понадобится пилот. А вероятность этого «не так» весьма высока.

Когда-то «Минский» возил колонистов с Луны на деньги «Ройял чартер энерджи». Та же компания высадила людей на Илосе, Лонгдюне и Новом Египте. Если бы всё пошло так, как они планировали, они бы прошли через врата по пути к системе под названием Сан-Эстебан. А вместо этого их захватил «Серрио Маль», ограбил и отправил на Цереру, с тем что осталось от команды и припасов после встречи с людьми Мичо Па. Вода и провизия, гидропоника и медикаменты, строительные мехи и научное оборудование, а также люди, умеющие его использовать. А рядом летел корабль Вольного флота в качестве эскорта. Возможно, из эскадры Па. И может быть, это даже не ловушка.

И может быть, Фред даже не превратит его в облако радиоактивного газа. Возможно.

Оставшись в одиночестве на командной палубе, Холден вызвал на экран данные по запасам «Роси», а на ручной терминал — последнюю редакцию видео от Моники. Опись запасов «Росинанта» пискнула и обновилась. Холден за секунду нашел новые данные.

— Алекс?

— Я здесь, — отозвался Алекс по внутренней связи из рубки.

— «Сок» в твоем кресле залит полностью?

Через мгновение Алекс ответил:

— У меня такое количество этого дерьмового синтетического «сока», что мигрень и понос гарантированы, если использовать дольше восьми часов.

— Правда?

— На «Кентербери» у нас был получше.

— А почему у нас третьесортный «сок»? — заволновался Холден.

Наоми вклинилась в разговор, как будто находилась рядом, а не была пристегнула к погрузочному меху в доке:

— Потому что иначе пришлось бы заправлять инжекторы морфином, чтобы тебе было плевать, насколько тебя расплющило. Идет война, видишь ли.

— Так, значит, — сказал Холден, и опись пискнула новым апдейтом.

— У нас восемьдесят процентов снарядов ОТО, — сообщил Амос.

— Показывает восемьдесят один и семь десятых, — сказал Холден.

— Правда? Уверен, что это неправильно.

— Погоди. Я дам тебе знать, если корабль изменит свое мнение.

— Заметано. Мы проследим.

Мы. То есть и Кларисса. Холдену в самом деле хотелось уже с этим смириться. Он чувствовал себя виноватым, что до сих пор не смирился, но не мог понять, как избавиться от беспокойства. Он просто убрал это из списка приоритетных задач, как всегда делал. Но кто знает? Может, они погибнут под обстрелом, так что и беспокоиться об этом больше не придется.

На его ручном терминале мелькала последняя редакция видео. Уже десятого ролика. По большей части это было интервью с парой музыкантов, которых он встретил в самой паршивой секции станции. Два астера с таким густым арго, что пришлось скормить их речь программе-переводчику, но их голоса звучали музыкально, в них слышались подлинные чувства. Моника переделала субтитры и наложила поверх изображения, так что слова оказались рядом с лицами, так близко, чтобы увидеть выражение. Они смотрелись как дед и внук, но называли друг друга кузенами.

На видео они болтали о музыкальном пейзаже Цереры, разницей между живой музыкой и записью, между голосом и микрофоном. Они не говорили о Земле или Марсе, об АВП или Вольном флоте. А Холден и не спрашивал и несколько раз, когда они дрейфовали в сторону политики, возвращался к теме музыки. Еще одно напоминание о том, что не все, живущие за пределами гравитационного колодца, сбрасывали на Землю метеориты. Ему понравилось видео и хотелось одобрить его для выпуска еще до того, как они покинут док. На всякий случай, хотя он не стал задумываться, на какой. Просто на всякий случай.

Первые девять видео, которые он выпустил, получили определенную поддержку. Частично из-за его имени, он это понимал. Он как-никак знаменитость, и это имеет свои преимущества, а одно из них заключается в том, что любой его проект получает небольшую, но надежную аудиторию. Более того, у него появились подражатели. Блоггеры с Титана, Луны и Земли тоже брали интервью и показывали будничную жизнь, как на его видео.

А может, они всегда этим занимались, это Холден их скопировал. Просто заметил их только сейчас.

— Кэп? — позвал Амос, и Холден осознал, что уже не в первый раз. — Там всё нормально?

— Я тут. Всё в норме. Просто отвлекся. Что там у тебя?

— Один из счетчиков не обнулился, — ответила за него Кларисса. — Мы нашли ошибку. Цифры подтверждены.

— Отлично, — сказал Холден.

На экране его ручного терминала старик взял аккорд на гитаре, а юнец засмеялся. Холден закрыл файл. Трудно сказать, сработает ли это. Он и представить себе не мог, чем всё это обернется, когда начал этим заниматься. Будет ли та человечность, которую он разглядел, что-нибудь значить для кого-то с Земли, Марса или кораблей колонистов. Или по ту сторону врат.

Он услышал приближение Наоми еще до того, как увидел ее. Холден оглянулся через плечо, когда она вышла из лифта. На ее комбинезоне еще виднелись следы пота в тех местах, где находились ремни меха-погрузчика, и когда она наклонилась, чтобы поцеловать Холдена в лоб, он взял ее за руку. Ее глаза немного покраснели, как от усталости. Она посмотрела на него и засмеялась.

— Что такое?

— Ты такая красивая, — сказал Холден. — Надеюсь, я достаточно часто тебе это говорю.

— Да.

— Тогда надеюсь, что говорю не слишком часто, чтобы это не стало раздражать.

— Не слишком, — сказала она и села в соседнее кресло-амортизатор, вытянув руку, чтобы не выпустить его пальцы. — Всё хорошо?

— Слегка переутомился.

— Только слегка?

— Ну, галлюцинаций у меня пока нет.

Наоми покачала головой. Всего на несколько миллиметров в одну и другую сторону. 

— Знаешь, ты же не обязан налаживать всё на свете.

— Спасение человечества от самого себя — это коллективное дело, точно. А вообще, я лишь пытаюсь показать всем на Земле, Марсе, Поясе, Медине и в колониях, что мы по-прежнему одно племя.

— То есть пытаешься перешагнуть через весь человеческий опыт, начиная с зари нашей истории?

— Ту часть, где мы убиваем друг друга, я сведу к минимуму. Это будет несложно.

— Ты хотя бы знаешь, от чего устал.

Наоми сжала его пальцы и выпустила их, подтянув тактический дисплей с Церерой и космосом вокруг нее. Станция и окружающие ее корабли флота напоминали облако синих светлячков — отмечены как дружеские. Корабли колонистов и их эскорт были желтыми — статус неизвестен, но представляет интерес. До встречи оставалось несколько часов.

— В глубине души я надеюсь, что Фред нас не выпустит, — сказал Холден. — Мы попросим разрешение на взлет, нам скажут «нет», и мы останемся здесь.

— А тем временем корабль колонистов в последнюю минуту ускользнет и со всей скоростью полетит в порт, где взорвется ядерным грибом, — сказала Наоми.

Холден взял свой ручной терминал и послал Монике на Тихо свое согласие. Даже на скорости света она получит сообщение только через несколько минут.

— Этот вариант не выглядит вдохновляющим.

За их спинами с жужжанием включился лифт. Алекс, чей голос доносился одновременно через наушники и по воздуху, закончил проверку с Амосом и Клариссой. Холден положил ручной терминал в специальное отделение кресла, предохраняющее от перегрузок. Если что-то пойдет не так, ему бы не хотелось слушать жужжание терминала на командной палубе.

— Могу я кое о чем спросить? — тихо, но решительно сказала Наоми.

— Конечно.

— Почему ты это делаешь?

Холдену хотелось бы сейчас мыслить яснее. Он уже дошел до того состояния, когда слова вырываются изо рта, не проходя через мозговые центры. 

— Потому что мы просто не можем надеяться, что всё само утрясется. Нужно иметь больше инструментов под рукой.

Из лифта вышла Бобби. Было в ней что-то странное, но Холден не мог определить, что именно. Она была в черном костюме, но на ней он всё равно выглядел как военная форма. Сжатые в кулаки руки выдавали скорее не злость, а тревогу. Это не предвещало ничего хорошего.

— Привет, — сказал Холден.

— Сэр.

— Пожалуйста, не называй меня «сэр». На этом корабле так не принято. Всё в порядке? Фред чего-то хотел?

— Джонсон меня не присылал, — ответила Бобби. — Мы отчаливаем, и я прибыла на службу.

— Ясно. Можешь заняться тактическим оружием отсюда, а можешь сесть на место артиллериста рядом с Алексом. Как тебе удобней.

Бобби глубоко вздохнула, и на ее широком лице появилось выражение, которое Холден не мог расшифровать.

— Я сяду с Алексом, — наконец сказала она и стала подниматься в рубку. 

Ее ноги скрылись наверху, и Холден так нахмурил брови, что даже стало немного больно.

— Это... Что это было?

— Решающий момент, — сказала Наоми.

— Хороший или плохой?

— Очень хороший.

— Вот дерьмо, — сказал Холден. — Опять я всё пропустил.

— Так, все пристегнулись? — спросил Алекс.

Один за другим, вся команда отозвалась. Они готовы. По крайней мере, готовы, насколько могли. Холден откинул голову в гель и переключил экран на то же изображение, что и у Наоми. Сейчас рядом с Церерой висела просто туча кораблей. Алекс попросил разрешения сбросить портовые зажимы. Несколько долгих болезненных секунд портовая служба Цереры не отвечала. А потом раздалось «Разрешаю, «Росинант». Вылет разрешен».

Корабль вздрогнул, и гравитация Цереры исчезла, как только Алекс позволил импульсу вращения станции вытолкнуть «Росинант» в космос. На экране Холдена они были белой точкой, летящей по касательной к массивному изгибу станции. Он переключился на внешние камеры и наблюдал за отдаляющимся диском карликовой планеты.

— Ну вот, — сказала Наоми. — Похоже, Фред не особо возражал против нашего отбытия.

— Ага. Надеюсь, он знает, что делает, доверив такую тонкую работу сеятелям хаоса вроде нас.

Амос хихикнул, и Холден понял, что говорил по общему каналу.

— Можешь быть уверен, он и сам в этом специалист, — сказал Амос. — Да и вообще, в худшем случае нас всех убьют, и он будет чувствовать себя самым умным, потому что не отправил с нами своих людей. Для него ситуация в любом случае беспроигрышная.

Потом заговорила Бобби, и Холден услышал в ее голосе улыбку, вопреки смыслу слов:

— Никто не умрет на вахте, пока не получит разрешения командира.

— Как скажешь, Бобби, — согласился Амос.

— Держитесь, — сказал Алекс. — Ложусь на курс.

Обычно Холден почти не замечал перемещения корабля с маневровыми двигателями. Едва заметный танец корпуса и перегрузка стали частью его жизни с тех пор, как он покинул Землю. Просто он слишком устал, был слишком обеспокоен и выпил слишком много кофе, потому это его и раздражало. С каждым движением верх и низ слегка смещались, а потом снова возвращалась невесомость. Когда Алекс на несколько секунд включил эпштейна, «Роси» запел, корпус мелодично звенел, как церковный колокол.

— Только не слишком усердствуй, Алекс, — сказал Холден. — Мы же не хотим никого расплавить при торможении. Ну, мне так кажется.

— Нет проблем, — отозвался Алекс. — Мы подойдем на хорошей скорости, пока не окажемся точно над ними. И во время торможения никто не окажется в выхлопной струе.

— И держите наготове торпеды и ОТО. Просто на всякий случай.

— А как же, — ответила Бобби. — Нас высвечивают лазерными дальномерами.

— Кто? — спросил Холден, убрав вид с внешней камеры и вернувшись к тактическому экрану. 

Россыпь кораблей флота. Оборона Цереры. И медленно приближающийся захваченный корабль колонистов вместе с конвоем Вольного флота.

— Ого, — сказала Наоми, просматривая список, не помещающийся на экран. — Да почти все.

— Корабли конвоя?

— И они тоже.

На экране Холдена приближающиеся корабли подергивались, данные рядом с ними обновлялись по мере того, как они включали торможение, появляясь из-за облаков раскаленного газа. Сенсоры «Роси» проверили контуры и тепловые следы и немедленно подтвердили данные. Корабль побольше — «Минский», громоздкий и нескладный, облепленный похожими на бородавки спутниками связи, которым предстояло создать сеть вокруг новой планеты. Корабль поменьше — марсианский корвет новейшего поколения, чуть легче «Роси», более обтекаемый, для лучшего входа в атмосферу, и, вероятно, с тем же набором орудий. Его маячок не отвечал.

— Ненавижу такое, — сказал Алекс. — Два отличных марсианских корабля готовы вступить в схватку? Это неправильно.

— Ну... — протянул Холден. — Кто знает? Может, мы на одной стороне.

— Если это схватка, — вклинилась Бобби, — так давайте ее выиграем. Разрешаешь взять прицел?

— А мы на прицеле? — спросил Холден.

— Пока нет, — ответила Наоми.

— Тогда пока не надо. Не хочу начинать первым.

На экране Холдена появился запрос на входящее соединение от Фреда Джонсона. На миг Холден с удивлением решил, что Фред на корвете, а потом увидел, что сигнал идет по шифрованному каналу с Цереры. Когда все это закончится, нужно как следует отоспаться. Холден ответил на запрос, и в отдельном окошке в углу экрана появился Фред.

— Уже жалеешь? — спросил Фред.

— Чуть-чуть, — признался Холден. — А ты?

— Хочу кое-что прояснить. Если... Если ты завладеешь тем кораблем колонистов, ни при каких обстоятельствах не приводи его ближе трех тысяч км от моего порта. Если на борту кому-то понадобится медицинская помощь, пусть эти люди останутся на корабле, мы поможем им там. Никто и ничто не покинет этот корабль, пока мы его не осмотрим, не проверим, не перезагрузим, не дезинфицируем и не окропим святой водой того священника, который окажется под рукой. Мне не нужен здесь троянский конь.

— Понял.

— Я позволил тебе это сделать по одной причине — это шанс вернуть пленников Вольного флота живыми.

— И это единственная причина? — спросил Холден. — Так ты вернешь все припасы с корабля прежним владельцам, а не используешь их для спасения Цереры?

Фред мягко и тепло улыбнулся.

— Не будь кретином.

— Так, — вмешалась Бобби. — Они нас высвечивают. Разрешаешь сделать ответную любезность?

— Разрешаю.

Бобби сказала что-то едва слышно, Холден не разобрал слов, но она явно была довольна.

— Осторожней, Холден, — сказал Фред. — Всё это мне совершенно не нравится.

— Ну, если это ловушка, можешь потом сказать нашим останкам, что предупреждал.

— У меня тридцать кораблей, так что можешь быть уверен, я устрою тебе такой атомный погребальный костер, что через четыре года его увидят и на Проксиме Центавра. Ну, если там кто-то есть.

— Не очень-то утешительно.

— Нужно открыть каналы связи, — сказала Наоми.

— Фред, мне пора. Дам тебе знать, как всё прошло.

Фред кивнул. Связь оборвалась. Холден проглотил стоящий в горле комок.

— На какой мы дистанции?

— Подходящей для торпедной атаки, — отозвалась Бобби. — А через восемь минут и десять секунд будем на дистанции ОТО.

— Рельсовая пушка разогрета?

— Еще бы.

— Отлично, — сказал Холден. — Наоми, открой мне канал.

Секундой спустя на его экране появился новый кадр. Темный, но с желтыми границами, означающими открытое соединение. Они находились так близко, что задержки сигнала не будет. Одно это вызывало тревогу.

— Внимание, неопознанный корабль. Говорит Джеймс Холден, капитан корвета «Росинант». Мы прибыли для передачи судна «Минский». Надеемся, что и вы здесь за этим. Буду признателен, если обозначите себя.

Экран оставался темным. По спине Холдена поползли мурашки. Тянулись секунды тишины. Что-то не так. Не шевелясь, он мысленно отрепетировал, что скажет Алексу: «Выводи нас отсюда. Сейчас что-то взорвется». И что скажет Бобби: «Главное — защити «Роси». Обезвредь корвет, если сумеешь. Уничтожь всех, если понадобится».

Картинка моргнула. На долю секунды на экране появилась незнакомая блондинка с резкими чертами лица, а потом картинка тут же сменилась на женщину с собранными на затылке темными волосами. Холден понял, что долго задерживал дыхание, и наконец выдохнул.

— «Росинант», это Мичо Па с «Коннота». Как же удивительно снова тебя видеть, капитан Холден.

 

Глава двадцать третья

 

Па

Вторым погиб «Манро». Силы Марко перехватили его возле скрытой в космосе закладки с оборудованием и медикаментами. Насколько выяснила Мичо, с горнодобытчика под названием «Корвид» поступила мольба о помощи. На корабле, где было пять семей, произошла вспышка менингита, детей пришлось ввести в медицинскую кому. «Манро», шедшему на помощь, перекрыли путь два корвета Вольного флота, убегая, он наткнулся на двух других. Марко записал обращение капитана — средних лет человека по имени Леви Уоттс, которого Мичо почти не знала до тех пор, пока он не пришёл под её командование. Уоттс умолял сохранить экипажу жизнь, прежде чем уничтожать корабль.

Это выглядело недостойно и закончилось перестрелкой. Копии записи разошлись по десятку анонимных каналов, с приложением перечня остальных кораблей, которым уготована та же участь.

Маячок «Корвида» пропал. Обсуждение — был ли он уничтожен, как «Манро», или его превратили в приманку — ни к чему не привело. Это означало всё то же: никто не смеет предавать Вольный флот, а Вольный флот — это Марко Инарос. Эванс и Надя взялись переделывать протоколы связи для остатков флота Мичо. Она видела в их глазах тревогу, слышала дрожь в голосах. За это она любила их ещё больше, но сейчас в её любви появилась некая отстранённость. Холодок. Мичо не знала, как долго сможет сдерживать горе и гнев, но сейчас единственным проявлением её скорби оставался холодный и беспощадный расчёт.

Возможно, их тревожило именно это.

«Минский» летел где-то далеко за эклиптикой, по орбите, которая спустя несколько месяцев привела бы его к кольцу врат, где он мог скрыться от кораблей Вольного флота в медленной зоне. Поэтому, захватив «Минского», капитан Фойл на «Серрио Мале» спасла жизни всем на борту. Если бы корабль прошёл сквозь врата, спустя всего несколько минут рельсовая пушка разнесла бы его в клочья. Правда, колонисты об этом не знали. А Мичо говорить не стала.

Фойл знала, что добыча перенаправлена на Цереру, в руки врага, но несмотря на это, всё же вызвалась сопровождать «Минский». Мичо хотелось позволить ей, но это был бы неверный ход. Протянуть руку Фреду Джонсону было её решением. Если что-то пойдёт не так — разбираться с этим должна только она сама.

Перемещение прошло скрытно и быстро, на кратких включениях высоких g. «Минский» и «Коннот» вместе направлялись к Церере, уходя от скопления сил Марко.

Когда-то, целую вечность назад, назначая Мичо возглавлять ветвь снабжения Вольного флота, Марко отдал ей самые маленькие и лёгкие корабли. Конечно, вооружённые, но не предназначавшиеся для серьёзного боя. Такие могли обгонять громоздкие ледовозы, превращённые теперь в корабли колонистов — неповоротливые, легко уязвимые. Марко и Розенфельд, сражавшиеся против внутренних планет, больше нуждались в серьёзных боевых кораблях. Они в этой войне были кувалдой, а Мичо — скальпелем.

Теперь ей предстояло выяснить, сработает ли её план пробиться туда, где до них не сможет дотянуться великий Марко Инарос. Иначе их мятеж окажется недолгим и печально закончится.

Она вспомнила слова Джозефа — у вселенной есть на тебя план. Ты не зашла бы так далеко, не прошла через такое количество опасностей, если бы была здесь не нужна.

Все твердят себе такую же сладкую чушь. Что они особенные. Что у них особое предназначение. Что некий великий разум, расположенный за гранью реальности, беспокоится о том, что с ними происходит. Но на протяжении всей истории человеческого рода всё равно все умирают.

— Внимание, неопознанный корабль. Говорит Джеймс Холден, капитан корвета «Росинант». Мы прибыли для передачи судна «Минский». Надеемся, что и вы здесь за этим. Буду признателен, если обозначите себя.

— Вот дерьмо, — сказала Мичо.

— Капитан? — спросила Оксана.

Джеймс Холден. Пожалуй, самая неоднозначная личность во всей системе. Землянин, работавший на Фреда Джонсона и АВП. Бунтарь, затеявший мятеж против Ашфорда во время экспедиции в медленную зону. Человек, которого Марко Инарос ненавидел всеми фибрами души. Посол Марсианской республики и ООН на Илосе. Любимая пешка всех и каждого. Если бы она могла предвидеть, что именно его голос раздастся в этот момент, Джозеф бы объявил это знаком свыше. Но знаком чего? Без понятия.

На ее экране отображалась Церера, окруженная иконками вражеских кораблей, словно стаей насекомых, изготовившихся к нападению. Мичо не сомневалась, что по всей системе разбросаны датчики и оптические телескопы, сфокусированные целиком на ней, на «Минском» и на корабле, медленно продвигающимся вперед.

Где-то там это видел Марко — видел ее шанс уничтожить Джеймса Холдена. Пожелай Господь дать ей шанс отступиться от своего мятежа и вернуться к былому, лучшего момента нельзя было и желать. Ее системы наведены на его корабль. Пусть она погибнет, пусть все погибнут, у других кораблей ее флотилии будет шанс вернуться в объятия Вольного флота. Больше не повторятся «Аэндорская волшебница» или «Манро».

Совпадения не случайны, мысленно услышала она Джозефа. Случайны. На то они и совпадения.

— Приказы, капитан? — спросила Оксана.

— Открыть канал связи.

На экране Мичо вспыхнула картинка. Холден с тревогой вглядывался в камеру. Годы его пощадили: Приятные черты лица с легкой тенью грусти и юмора, которая ему весьма шла. Интересно, подумалось ей, его команда тоже на «Росинанте» или же он предпочел оставить Наоми Нагату где-нибудь в стороне, подальше от Марко?

— «Росинант», это Мичо Па с «Коннота». Как же удивительно снова тебя видеть, капитан Холден.

При виде ее Холден по-мальчишески ухмыльнулся, и непроизвольно, удивляясь самой себе, она улыбнулась в ответ — не с удовольствием, а с озорством, вызванным страхом. Сердце будто бы в нетерпении отстукивало по ребрам, пытаясь привлечь ее внимание.

«Я могу его убить. И он может убить меня».

Оба варианта были обоснованы: на «Росинанте» стояла рельсовая пушка. Пока Мичо поймет, что по ней выстрелили, будет уже поздно. Но он вряд ли выстрелит. И она тоже.

— И тебя тоже, капитан Па. Кто бы мог подумать.

Она неестественно рассмеялась, и Эванс с тревогой бросил на нее взгляд, оставшийся без ответа.

— Заметила, что у тебя там немало кораблей, чьи орудия смотрят прямо на меня, — беспечно сказала она.

— У людей нервы шалят, — ответил Холден.

— Тот факт, что парламентером выбрали тебя, несет какой-то глубокий смысл?

— Да не. Просто короткую спичку вытянул.

Жутковато говорить с кем-то из своих противников, когда даже нет временно́й задержки. Хотелось развернуться и на максимальной тяге убраться отсюда. Каждая секунда приближала ее к Церере, Объединенному флоту и Фреду, мать его, Джонсону. От каждой точки на тактическом дисплее бросало в дрожь. Они такие же враги, как и Марко. Но враг ее врага сейчас, по крайней мере, всё хорошо разыграл.

Никаких резких движений, никаких внезапных действий. Все получится.

— Мы готовы передать управление «Минским» вашим людям, — сказала она. — Все пассажиры на борту в своих каютах. Я также отправлю накладную с полным перечнем груза.

Холден кивнул.

— Так что... нас ведь никто не собирается подрывать, надеюсь? Никаких там... ловушек? А то, знаешь ли, некоторые умные люди за доверие к тебе полагают меня идиотом.

— У меня тут полно таких же. От наших слов ничего не изменится. Нужно просто попробовать, и посмотрим на результат.

Внезапно рядом с ней раздался голос Оксаны:

— С Цереры на высокой скорости движутся объекты! Шесть торпед, до удара пятьдесят секунд.

Страх, настолько сильный, что походил на спокойствие, вышиб из Мичо весь воздух. Открыть огонь из всех орудий, развернуться и бежать — что бы она ни приказала, решать надо сейчас.

Но она глядела прямо на Холдена и видела в его глазах такое же изумление, даже шок.

Даже злость.

Она обязана была отдать приказ. Открыть огонь, иначе погибнет вся ее семья. Если она выстрелит, в ответ начнут стрелять все. Надо бежать. Развернуться и гнать изо всех сил, расплавив всё позади себя.

Стой, подумала она. Умирать — так умирать. Стой.

Почему злится Холден?

— Холден? — дрожащим голосом произнесла она. — Что за проблемы?

— Да, мать твою, еще как разрешаю, — рявкнул Холден. Она не сразу поняла, что капитан обращался не к ней.

— «Росинант» открыл огонь из ОТО, — высоким, резким голосом доложила Оксана. Страх отражался от всех поверхностей.

— Запускаю наши ОТО, — сообщил Эванс.

— Стоять, — крикнула Мичо, еще не осознав до конца свой приказ. В гробовой тишине она добавила: — Чуть только тронешь управление огнем — и мы все мертвы. Вам понятно, мистер Эванс? Все, кто вам дорог, погибнут, и вина будет целиком ваша.

Эванс непонимающе смотрел на нее. Его пальцы подрагивали над панелью управления огнем и тянулись вперед.

— Оксана, по кому стреляет «Росинант»?

— Нет, нет и нет, — раздался голос Холдена. — Их заберем мы, а не вы! Какого черта вы там удумали!..

— Ведут огонь по торпедам, вышедшим с Цереры. Поражение через... всё, капитан. «Росинант» сбил все ракеты.

Мичо кивнула. Кровь толчками стучала в жилах. Руки дрожали. Она осознавала панику у себя в голове, как будто слышала голоса в соседней комнате, но не чувствовала ее. Она вообще ничего не чувствовала.

— Эванс, — произнесла она, — опусти руки.

Эванс посмотрел на свои пальцы как будто с удивлением, затем медленно убрал руки. В его глазах мелькнуло понимание: если бы он начал стрелять, флот противника тоже открыл бы огонь. Может, не «Росинант», но все остальные. Инстинкт остановил его на волосок от того, чтобы прикончить всех. Эванс застонал, как пьяный или больной, отстегнулся и оттолкнулся. Его кресло медленно вращалось, пока Эванс покидал рубку. Мичо его не остановила.

На ее экране Холден склонился над камерой. Совсем немного, подсознательное защитное движение. Мичо заставила себя расслабиться. Медленно тянулись секунды, пока она ждала повторения атаки. Сердце отстукивало их, но ничего не происходило.

— Хорошо, — сказала она.

— Ага, — отозвался Холден.

Пролетела еще секунда. Мичо услышала голос позади Холдена. Наоми Нагата. Сами слова плохо различимы, но таким тоном можно сдирать краску со стен. Значит, он не спрятал её в каком-нибудь безопасном месте. Ну и правильно. Возможно, сейчас везде небезопасно. Мичо накрыли первые признаки мощного выброса адреналина: легкая тошнота, наваливающаяся усталость, печаль. Она их проигнорировала.

— Я тут говорила, — голос Мичо звучал спокойнее, чем она ожидала, — что у нас «Минский», и о его грузе. Готовы передать вам контроль. Затем мы поворачиваем обратно, прежде чем кто еще не начал по нам палить.

— Это был не Фред, — ответил Холден, — не знаю, кто выпустил эти торпеды, но мы найдем его.

Губы Мичо налились тяжестью, как будто окаменели. Не важно, кто нажал на кнопку пуска торпед с Цереры. Оглянись назад и увидишь за ним Марко Инароса.

— Ценю это, — сказала Мичо, — дайте знать, когда будете готовы к удаленному управлению.

Ответ Марко не занял и часа. Он грустно покачал головой, глядя в камеру большими темными глазами. Его харизму ограничивали рамки экрана, но не убирали окончательно. Доказательство, что предатель Мичо Па работает с Землей.

Подрывая усилия Вольного флота защитить и перестроить Пояс. Беззастенчиво отдавая врагу припасы. Его голос вибрировал от негодования за предательство его людей и презрения за коллаборационизм. И не важно, что «враги» включали в себя и миллионы астеров, которых он бросил. Мичо гадала, будет ли это что-то значить для тех, кто это смотрит.

Видео включало в себя и изображение «Росинанта», защищающего «Коннот». Последнее доказательство, если оно кому-то нужно, что Па связалась с теми, кто сильнее всего хочет поражения Вольного флота и Пояса.

Мичо смотрела это на командной палубе. Десяток ответов крутились у нее в голове. Она дошла даже до того, что один из них записала, но произнесенные в гневе предложения не складывались, и в конце концов смотрящая на нее с экрана женщина стала казаться столь же безумной, какой описал ее Марко.

Они шли прочь от Цереры, но без сильного ускорения. Просто чтобы оказаться внутри зоны, контролируемой внутряками, и чтобы при этом их еще и не подстрелили. Показать другим кораблям, сохраняющим ей верность, и кучке независимых кораблей, которые больше склонялись к ее образу мыслей, чем к Марко, что существуют безопасные зоны.

Сбежать в новую, крохотную безопасную гавань как можно скорее — вот что она хотела всеми фибрами души, но не для этого она сюда прилетела. Не за этим она рисковала своим кораблем, своей семьей и своей жизнью. Итак, треть g, движение по инерции, изменение направления, снова ускорение. Чем дальше она убиралась от пушек Фреда Джонсона, тем сильнее старалась усложнить Марко отслеживание перемещений «Коннота».

В ту ночь к ней в каюту пришла Оксана, не как офицер, а как жена. Она принесла бутылку виски с серебристым дозатором на конце и две груши. Поначалу Мичо не хотела общения, но когда Оксана пришла, отчаянно его захотела. По опыту Мичо, секс — это как музыка. Или язык. Он может выразить что угодно. Теперь это были ярость, горечь и отчаянная жажда.

После, пристегнувшись вместе с Оксаной в кресле-амортизаторе, Мичо вслушивалась в ее дыхание, глубокое и ровное, такими Мичо представляла себе волны. На сердце у нее было тяжелее, чем утром. Осторожно, чтобы не разбудить жену, она вытянулась, нащупала ручной терминал и запустила разоблачение Марко. Свет маленького экрана заполнил комнату, Мичо уменьшила звук так, что от него остались лишь ритм твердых согласных. В этом ракурсе вырисовывался узор речи Марко. Ритм его голоса напоминал биение сердца. Раньше она этого не замечала.

Па пробежалась по сохраненным копиям сообщений и форумов, наполненных мнениями и реакцией аудитории. Осуждением Мичо и ее семьи. Открытой ненавистью к ней. Угрозами убить. Ничего неожиданного. И ради того, чтобы накормить и поддержать этих людей, она рисковала всем.

Хорошо еще, что она занималась этим не ради популярности.

Поступил сигнал. Уточнение позиции и ускорение. Па переключила терминал на основные системы «Коннота». Надя замыслила сложный маневр — поворот по всем трем осям с разнонаправленным ускорением, чтобы в результате только некто с очень-очень мощным сенсором смог бы отследить весь путь и хоть с какой-то определенностью предположить, куда они направляются.

Начался отсчет, ускорение плавно прижало их с Оксаной друг к другу, изменив угол наклона кресла сначала в одном направлении, потом в другом, потом обратно. Низкое урчание эпштейна походило на негромкое покашливание Бога.

Оксана зевнула, потянулась и положила руку Мичо на плечо.

— Здравия желаю, капитан, — произнесла она глухим от сонливости и сексуального утомления голосом. 

Мичо вздохнула, улыбаясь.

— Штурман Буш, — ответила она, подражая шутливой формальности Оксаны и переплетая пальцы. — Тебе нужно поспать.

— Как и тебе. А получится?

— Нет. Если это превратится в проблему, я вколю что-нибудь из аптечки.

— Какой статус?

У Мичо чуть не сорвалось с языка «статус чего»? Но только потому, что она не подумала хорошенько. Она знала, что Оксана подразумевает реакцию Вольного флота. Устремились ли к ним их корветы? Запущены ли по ним дальнобойные торпеды с кораблей и станций Пояса, в надежде подкрасться достаточно быстро и незаметно, чтобы преодолеть их ОТО? Мичо склонилась, чтобы поцеловать ее в лоб. Волосы Оксаны пахли мускусом и искусственной ванилью. Восхитительный запах.

— Все нас ненавидят, но никто еще не стреляет.

— Но будут.

— Будут. Но мы создали островки безопасности. Раз уж они приняли наше подношение, то теперь мы можем отправиться на Цереру или другую станцию Фреда, мать его, Джонсона, без Марко, висящего на хвосте. Если только Инарос не готов к полномасштабной битве с внутряками.

— А в этом случае уже не важно, где мы будем, — прошептала Оксана, ее губы щекотали скулу Мичо. — А ты? С тобой всё в порядке?

«Коннот» совершал сложные спиралеобразные ускорения, и кресло-амортизатор отклонялось туда-сюда. Казалось, вселенная кружится вокруг их неподвижных тел. Мичо пожала в темноте плечами.

— Не знаю. Я знаю, что я делаю. Даю астерам то, что им нужно, и даю именно тем, кто сильнее всего в этом нуждается. Но... никто нас за это не поблагодарит.

— Некоторые поблагодарят. — А через секунду он поправилась: — В смысле, не те, кто у власти.

— Разве мы не этим занимаемся, а?

— Чем? — переспросила Оксана, помассировав глаза и прогоняя остатки сна.

— Если властьпредержащие нас не любят, так давай создадим свою собственную, мать ее, власть.

 

Глава двадцать четвёртая

 

Пракс

Утро прошло как обычно. Пракс встал первым, в халате и тапочках прошлепал на кухню и принялся заваривать чай и готовить завтрак. Блины и бекон для девочек, яйца и красный рис для него и Джуны. Он включил музыку. Как обычно, что-то спокойное и расслабляющее, Джуна звала ее музыка-для-массажа. К тому моменту, как рис сварился, а бекон поджарился, он услышал шум душа Джуны и голоса Мэй и Натальи. Сегодня девочки мило щебетали друг с другом. В другие дни они могли огрызаться и спорить.

Когда шум воды стих, он вылил на одну сковороду первый блин, на другую разбил два яйца, чтобы потом перевернуть всё одновременно двумя руками. Дурачество, но Мэй всегда смеялась, когда видела, как он это делает. Из коридора донесся грозный голос Джуны, поторапливавшей девочек с их утренним ритуалом — умыться, причесаться, одеться. Когда все собирались за столом, Пракс один оставался в домашней одежде. Девочки подсмеивались над ним за то, что прохлаждается в халате, хотя именно он делал большую часть работы, и Пракс притворялся оскорбленным.

После завтрака Джуна по пути на работу отводила девочек в школу, а он в одиночестве убирал посуду, принимал душ и готовился к трудовому дню. Они никогда это не обсуждали, просто их домашние обычаи так сами собой сложились. Праксу это нравилось. Приключений в его жизни уже было более чем достаточно, а в спокойной предсказуемой обстановке работалось лучше.

Он подсластил свой чай тем же сиропом, что и блины, поставил тарелки с едой на стол и хотел было приняться за рис и яйца, когда вошла Джуна, подгоняя девочек как пастух, подобно матерям всех времен и народов.

Мэй была чуть спокойнее обычного, а Наталья чуть жизнерадостнее, но в целом в пределах нормы. Джуна сделала музыку тише. Пракс не заметил, когда разговор свернул в опасное русло.

— Что такое сопротивление? — спросила Наталья с серьезным, и от того немного комичным выражением лица.

— Оно показывает, как электроны протекают через вещество, — ответил Пракс. — Понимаешь, мы представляем себе, что ток идет по проводам так же, как вода течет по трубам. На самом деле все сложнее, если углубляться до квантового уровня, но модель очень хороша.

— И с помощью моделей мы понимаем, как что работает, — сказала Наталья, гордясь тем, что вспомнила фразу, которую так часто повторяли девочкам родители. 

Пракс сомневался, что она уже понимает значение, но когда-нибудь поймет. А Мэй порой удивляла его своими открытиями.

— Да, — сказал Пракс, — именно. Так вот, сопротивление показывает, насколько легко или трудно электронам протекать сквозь что-то.

Наталья нахмурила лобик. Мэй смотрела в сторону, а Джуна застыла. Очень странно. Но он видел, что девочки его не поняли, и попробовал снова:

— Представь толстую соломинку, — сказал он, иллюстрируя слова жестом. — Через нее очень легко пить сок. А если ты возьмешь тонкую соломинку, то придется сильно потрудиться, чтобы выпить через нее столько же сока. Большая соломинка похожа на что-то с низким сопротивлением, а маленькая — с высоким.

Наталья серьезно кивнула.

— А это хорошо или плохо? — спросила она.

Пракс засмеялся.

— Не хорошо и не плохо. Просто такова природа вселенной. Хотя, если тебе нужна цепь с низким сопротивлением, а оно высокое, то это плохо. Но лишь потому, что оно не такое, как нужно тебе. Если тебе нужно что-то с высоким сопротивлением, то эта цепь отлично подойдет. Тут нет правильного и неправильного, просто так оно работает.

— Нам пора, — резко сказала Джуна. 

В ее голосе Пракс услышал беспокойство. Да и до выхода на самом деле оставалось добрых пятнадцать минут. Может, в лаборатории биопленок какие-то проблемы, о которых ему неизвестно.

Когда они ушли, он снова включил музыку, убрал со стола, принял душ и оделся. Без семьи дом казался ему каким-то неправильным, а время, проведенное наедине с собой, пустым и зловещим. Всю дорогу к станции экспресса он переживал, не забыла ли Мэй принять лекарство. В пути он планировал просмотреть новые данные по дрожжевым грибам, но постоянно отвлекался на экраны, висевшие напротив. Шли новости, но сквозь шум поезда и голоса пассажиров он не мог разобрать слова. Космический бой непонятно где. Земля. Япет. Паллада. Церера. Марс. Где-то в далеком космосе. Любой из вариантов возможен. Разве что точно не на Ганимеде, и то лишь потому, что не завывали тревожные сирены.

На центральной станции половина пассажиров вышла, освободив место новому потоку. Среди вошедших оказалось шестеро мужчин в комбинезонах Вольного флота. Люди Инароса начали в открытую носить оружие. С ними кокетничали и смеялись две гражданских девушки. Старшей было слегка за двадцать. Ненамного старше Мэй на самом-то деле. Пракс переключил внимание обратно на новости, а затем на свой терминал. Он так и не сумел на нем сосредоточиться, но что-то в тех мужчинах заставляло его не поднимать глаз. Сердце билось чуть быстрее, спина напряглась. Он не сделал ничего плохого, но ощущения угрозы и вины так переплелись, что всегда приходили вместе

В университете он должен был выбрать какой-нибудь гуманитарный курс — литература, драма, живопись, что-нибудь, что сделает его гармоничной личностью. Он записался на философию, надеясь найти в ней хоть какую-то точность. Большую часть он забыл, воспоминания унесли десятилетия нейропластического регулирования, остались лишь размытые фрагменты. Но здесь, под вибрирующий в позвоночнике грохот экспресса, повернувшего ближе к поверхности, и нарочитый смех солдат, Пракс живо вспомнил один момент. Его профессор — тучный лысеющий мужчина с пропитым лицом и до крайности умным видом — поднял руку и сказал: «Ужас обыденного». Пракс был почти уверен, что это о Хайдеггере, но здесь и сейчас понял эту фразу гораздо лучше, чем тогда.

Так теперь обстояли дела. Это стало обыденностью.

Он надеялся посвятить утро собственным исследованиям, но по пути в лабораторию его нагнали Хана и Брайс.

— Я просматривал открытые записи, и, похоже, у нас проблемы с передачей данных, — сказал Хана. — В папке по гибриду 18 информация лишь по девятому прогону.

— Да-да, — ответил Пракс, — я в курсе. Я просто еще не успел их передать. Я собирался, но отвлекся.

Брайс хмыкнула. Пракс понял ее, и он ей не завидовал. После гибели Карвонидес Брайс делала двойную работу, свою и ее. Каждый день Пракс собирался перенести все важные данные в открытый раздел. Он даже не мог сказать, что его останавливало. Просто все время что-нибудь мешало.

— Босс, — сказал Хана, — нам нужны последние данные по гибриду 18-10, если не хотите, чтобы мы сделали прогон заново.

— Вы не можете начать новый прогон, — сказал Пракс.

Они подошли к двери своей лаборатории. Хана сунул руки в карманы и стиснул зубы, глядя куда-то сантиметров на десять левее Пракса.

— Я знаю. Но...

— Я сейчас всё сделаю, — сказал Пракс. — Дайте мне полчаса.

Он нырнул к себе и закрыл дверь. Хана и Брайс какое-то время маячили за матовым стеклом, потом всё же ушли. Пракс сел за стол. Он хотел проверить уровень воды и взять новые образцы с гидропоники. Он был бы рад занять этим несколько минут, отложив просмотр данных Карвонидес. Но он обещал, да и в самом деле пора начать испытания на животных.

Он ввел код доступа к служебному разделу и подождал, пока система завершит биометрическую проверку. Затем с глубоким вздохом и растущим страхом зашел в файлы покойной. Это его работа. Не о чем волноваться.

Два массива данных были заблокированы для редактирования, и ему пришлось сначала закрыть их. Несложно, но заняло несколько лишних секунд. Нужно будет просмотреть ее почту. Убедиться, что все важное передано Брайс или Макконнеллу. Личные сообщения можно просто проигнорировать. Ему не следовало, да и, наверное, не хотелось лезть не в свое дело. Однако в одном из сообщений упоминался Джеймс Холден. «НОВОЕ ВИДЕО ДЖЕЙМСА ХОЛДЕНА С ЦЕРЕРЫ», так оно называлось. Джеймс Холден, спасший Мэй. И самого Пракса. И всех. Пракс не собирался открывать видео, просто сработал рефлекс.

Как и обещал заголовок, в камеру смотрел Джеймс Холден. С одной стороны, съемка выглядела профессионально. Видео не дрожало и не спотыкалось, голос Джима был чист и ясен, цвета тщательно выверены. Но в манере Холдена чувствовалась та самая знакомая неуклюжая искренность, будто Пракс снова видел его во плоти.

«Это Джеймс Холден со станции Церера. Сегодня я представляю наш третий выпуск и надеюсь, что вы его ждете. Особенно все мои друзья и семья на Земле и Марсе. Я говорю это каждый раз, но тем не менее. Мы делаем эти клипы и интервью, чтобы для жителей внутренних планет люди Пояса обрели реальные лица и голоса. И... ладно. В общем, позвольте представить вам...»

На экране появилась девочка-подросток, сидящая в камбузе «Росинанта». Пракс подался вперед. Когда-то, в худший момент своей жизни, он сидел ровно на этом месте. Он ощутил прилив ностальгии — будто увидел свою студенческую квартиру или какое-нибудь другое знакомое и важное в прошлом место — тут же разбившийся о новизну этой незнакомой девочки.

«Алис Каспар».

«Отлично. Ладно, где ты живешь?»

«На станции Церера. Район Салюторг».

Пракс досмотрел до конца. Хлопанье в ладоши и жонглирование шин-син, по всей видимости, завораживало и приводило землянина в восторг. Девочка смущалась, а Холден, кажется, не замечал. Пожилая женщина, которую они называли тетей, флиртовавшая с ним. Это было... очаровательно. По сравнению с новостями о войне и смерти, о кораблях, пожирающих друг друга, оставляя лишь куски металла и керамики, о телах погибших на Земле, видео Холдена было пустяком. Приятным. Бессмысленным. Даже милым.

Клип закончился, и Пракс с удивлением обнаружил, что плачет. Он вытер щеки рукавом и вздрогнул, когда самопроизвольно включилось видео из следующего сообщения. В камеру улыбалась женщина с худым лицом и кожей темнее, чем у Джуны, но с такими же ореховыми глазами.

«Меня зовут Фатима Крехан, и я посылаю это видео Джеймсу Холдену и всем добрым людям Пояса. Мы находимся в лагере беженцев, организованном губернатором Арекипы, и сегодня я хочу представить вам женщину, чью каузу просто обожает весь город».

Пракс завороженно смотрел. А потом еще одно видео, из Шанхая, где старик в ермолке брал интервью у музыкальной группы, состоявшей из парней-ханьцев, а затем снимал, как они играют на аллее под плывущими облаками цвета грязи. Пракс не мог отвести глаз.

В дверь осторожно постучали, и в кабинет заглянула Брайс:

— Простите, что мешаю, сэр, но...

— Нет-нет-нет. Я как раз переношу данные, — Пракс схватил отчеты Карвонидес и перетащил в открытый раздел. — Сейчас они должны быть вам доступны.

— Спасибо, сэр, — сказала Брайс и замялась. — У вас все в порядке?

— Всё нормально, — ответил Пракс, снова вытирая глаза. — Продолжайте работу.

Она закрыла дверь. Из жизни каким-то образом выпали два часа, и ему следовало поторопиться, чтобы выбрать все образцы до обеда.

Мы можем спасти жизни. Одно сообщение.

Пракс закрыл папку покойной Карвонидес и поставил администраторский пароль. Времени подумать о чем-то еще уже не оставалось, ему нужно работать. Чтобы наверстать время, он просмотрел образцы в обеденный перерыв, быстро перекусив грибами с рисом перед совещанием руководства. Потом настала пора забирать Мэй и Наталью из школы, но он послал сообщение одному из членов родительского комитета. Девочки могут поиграть с другими детьми, пока Джуна не вернется домой. Он остался на работе, проверил, как идут дела у Брайс и Ханы, и убедился, что данные доступны всем, кому необходимо.

Он чувствовал странную легкость, как во сне, и будто наблюдал за собой со стороны. В офисе он перепроверил анализ сегодняшних образцов. Сколько в воде углекислого газа, сколько азота, кальция, марганца. Растения развивались хорошо, но пока не будет получена вся статистика, он не может быть в этом уверен.

Он устоял против искушения снова открыть папку Карвонидес и найти остальные видео Холдена и его последователей. Вместо этого он ждал, работал, поглядывая через стекло. Осталась одна Брайс, ее рабочее место располагалось далеко от него, вдоль по извилистому коридору. Он закрыл терминал, отметил уход с работы, пошел в мужской туалет и стал ждать. Вымыл руки. Подождал. Потом, наконец, вышел на первый этаж, открыл один из общих терминалов с гостевым паролем и получил доступ к данным и протоколам, которые руководитель подразделения Праксидик Менг так беспечно оставил в открытом разделе. На экране появился бледно-голубой логотип — флаг Ганимеда. Он послал копии Сэмюэлю Джабари и Ингрид Динеяхзе на Землю и Горману Ли на Луну. Сообщение содержало лишь одну строку: «Подтвердите эти результаты».

Закрыв терминал, он вышел в общие коридоры. Все казалось ярче, чем обычно. Пракс не мог понять, устал ли он или перевозбудился. Или и то, и другое.

По пути домой он остановился у киоска и купил лапшу себе и Джуне, а девочкам жареный тофу. И рисовое вино — необычную роскошь. И керамический контейнер мороженого со вкусом зеленого чая на десерт. Дома Наталья скулила, не желая учить таблицу времен, а Мэй заперлась у себя в комнате, чтобы переписываться с подружками и смотреть развлекательные видео мальчиков года на три-четыре постарше. В другой вечер он заставил бы всех сесть за стол вместе, но сегодня ему не хотелось ничего менять.

Он выложил лапшу в одноразовые керамические миски с рисунком из воробьев на ветках, одну отнес Наталье, сидевшей за рабочим столом, другую валявшейся на кровати Мэй. Его малышка, которая никак не должна была выжить, и вот, посмотрите на нее теперь. Когда он чмокнул ее в макушку, она вопросительно подняла взгляд. Пракс лишь мотнул головой в сторону ее экрана с какими-то томными юношами.

Они с Джуной сидели за столом вдвоем, будто у них снова свидание. Он посмотрел на нее: линия скул, маленький шрам на пальце, выступающие ключицы. Словно пытался запомнить образ на будущее, когда ее не будет рядом. Или его.

Рисовое вино обжигало рот. Может, оно всегда согревало и охлаждало одновременно, а он просто не обращал внимания. Джуна рассказывала, как прошел ее день, о политических играх и дворцовых интригах в мире биопленок, а он слушал ее речь, будто музыку. Когда он собрался убрать со стола и распечатать мороженое, она потянулась и взяла его за руку.

— У тебя всё нормально? Ты какой-то странный.

— Всё хорошо.

— Неудачный день на работе?

— Нет, не думаю, — ответил он. — Возможно, очень даже удачный.

 

Глава двадцать пятая

 

Фред

«Джеймс Холден только что легализовал пиратство, — заявила находящаяся на Луне Авасарала, а потом помедлила. Она вздернула брови и кивнула, как будто пытается добиться понимания от несмышленого ребенка. — Он принял захваченное пиратами судно. От пиратки. А потом еще поблагодарил ее за выделенную долю награбленного и помахал ручкой на прощание. А ты, Палач станции Андерсон, великий вождь АВП, мать твою? Ты сидел на жопе и позволил ему это. Я понимаю, Холден есть Холден, но я разрешила тебе наложить лапы на Цереру, потому что считала большим мальчиком».

Она отпрянула от камеры, покачала головой и разломала скорлупу фисташки.

«Я была о тебе лучшего мнения, Джонсон. Серьезно. Моя жизнь превратилась в одно сплошное откровение — оказывается, я была недостаточно цинична».

Сейчас он был вполне уверен — она говорит это, только чтобы услышать собственный голос, это ее успокаивает. Фред проверил данные сообщения. Еще десять минут. Авасарала могла сказать что-то важное, и потому он оставил запись проигрываться, войдя в спальню. Ее резкие согласные и хрипловатые гласные звуки создавали своего рода фоновую музыку. Фред потянулся за вечерними лекарствами, стоящими у кровати. Пять таблеток и стакан воды. Таблетки были горькими, с привкусом мела, и даже после того, как он смыл их вниз по пищеводу, осталось послевкусие.

Работа по двадцать часов в день — это для молодых. Иногда он еще для этого годился, но только когда его решимость противостоять всей вселенной была необходимой. Один лишь гнев поддерживал его на ногах, и может, усталость была наказанием, искуплением грехов. Теперь он жил на кофе и таблетках от давления, пытаясь не дать Солнечной системе развалиться окончательно. Выглядело это менее романтичным.

«Похоже, Ричардс подмяла под себя то, что осталось от марсианского парламента, — сказала Авасарала, — надеюсь, мы сумеем чего-нибудь от нее добиться. Хотя бы заверений, что она не угробит всю нашу стратегию. Саузер присматривается к Рее и Палладе, в зависимости от того, захотим ли мы поддержать нынешних союзников, пусть они и засранцы, или лишить Инароса производственной базы. Адмирал Стейси возражает, опасаясь слишком сильно растягивать флот».

Обе стратегии ошибочны. Нужно четко дать ей это понять. Авасарала приложила пальцы ко лбу и вздохнула, коротко и резко. На мгновение она словно уменьшилась в размерах. Стала выглядеть уязвимой. Странно видеть ее такой.

«Мы обнаружили еще два метеорита. Один со стелс-покрытием, но мы его засекли. На этот раз. Я велела прошерстить весь массив данных, чтобы засечь другие. Но отправить астероид на пересекающуюся орбиту очень легко, Инарос может сделать сотни таких. Бомбардировать нас ими месяц за месяцем. Годами. Даже лет через сто мы будем смотреть на сбившиеся с орбиты на плоскости эклиптики астероиды с мыслью «Вот блин, похоже, этот от Вольного флота». Это дерьмо будут разгребать внуки моих внуков».

— Надеюсь. Если мы победим, — сказал экрану Фред.

Правда, запись не могла его слышать. Он переместился в ванную, и экран повернулся в его сторону.

Самым большим преимуществом апартаментов губернатора был душ. Широкий, как ливень, а пол сделан в виде сетки, чтобы служил стоком даже при трети g. Фред разделся и смыл пот и грязь дня, Авасарала же тем временем перешла к последним разведданным о состоянии дел на колонизированных планетах (никаких определенных сведений, но скорее всего, всё плохо), рапортам о кораблях, пропавших во время прохода через врата (несколько теорий и надежда, что записи о полетах с Медины помогут, если их получится обнаружить), и о ситуации на Земле (она ожидала вторую волну смертей из-за нехватки продовольствия, антисанитарии и начинающей разрушаться медицинской инфраструктуры).

Фред вытерся и надел свежую рубашку, чистые брюки и плотные мягкие носки. Маленькие бытовые удовольствия. Авасарала продолжала отчет, утонув в ненужных подробностях, заодно рассказывая о своем одиночестве и как не может выносить пустоту и тишину квартиры на Луне. Но даже Авасарала не может говорить вечно.

«Жду твоего ответа, — сказала она. — И я серьезно, мать твою. Не позволяй. Холдену. Создавать. Новые. Законы».

Фред сел на край кровати, закрыл глаза и спрятал голову в ладони. Он не спал уже больше тридцати часов, а впереди его ждал новый раунд. Переговоры с профсоюзами, пересмотр контрактов десятилетней давности в соответствии с новым положением дел. Нужно переселить астеров из их нор, закрыть некоторые коридоры станции, чтобы сохранить имеющиеся припасы. Часть его мозга обрабатывала эти запросы как аварийные. Словно кровотечение, которое нужно остановить и дождаться приезда скорой. Три или четыре раза за смену он вспоминал, что помощи не будет. Что принятые сегодня решения — на многие годы. Навсегда.

Его охватило искушение лечь, положить голову на подушку и позволить усталым, словно забитым песком глазам закрыться, искушение сильное, как голод, как сексуальное желание четыре десятка лет назад. И под весом этой мысли он клонился к постели. Глупо, тем более в его возрасте, работать с таким упорством, а постель губернатора была такой мягкой и желанной, с чистыми и накрахмаленными простынями. Но если лечь, глаза откроются, стоит только голове прикоснуться к подушке. Его скрутит беспокойство, связав простыни узлом вокруг ног, пока Фред не плюнет на это и не встанет после двух или трех потерянных часов. Еще одна смена, и он устанет настолько, что таблетки наконец сработают. Фред начал тонуть в черноте под закрытыми глазами, сознание мерцало. Но нет, еще рано.

Его первая любовь, Дайана Редстоун, так ее звали, говорила про такие моменты: «Сладок лес, но долг есть долг». А потом они вставали с постели и шли работать. Фред не понимал, откуда взялась эта фраза, пока не прошло много лет после их расставания. А когда он прочитал стихотворение Роберта Фроста, то ничего не мог поделать со своей иррациональной неприязнью к поэту.

Он вытащил ручной терминал, осмотрел свое изображение через крохотную камеру и нажал «запись».

«Сообщение получено. Сделаю всё возможное, чтобы держать нашего общего знакомого в рамках. Но хочу также заметить, что было бы глупо попытаться от него отмахнуться. Ни ты, ни я не в состоянии сделать то, что могут сделать Холден и его команда. В том числе я имею в виду и спасенный груз «Минского». Это большой корабль, загруженный под завязку. В моей власти как действующего губернатора Цереры объявить чрезвычайное положение и реквизировать эту собственность для блага населения. Это не «закон Холдена», это просто закон. Я пошлю корабль с третью груза на Землю, с «Огюстом Маршаном» и «Бетани Томас» в качестве конвоя. Там достаточно припасов, чтобы поддерживать на плаву целый город среднего размера. Капля в море, понимаю, но только так можно наполнить море».

Он задумался, что еще можно добавить, но не мог решить — то ли сказал мало, то ли слишком много. В любом случае, это может подождать. Фред прослушал сообщение, зашифровал и отправил, а потом поднялся с кровати. Поспит потом.

С другой стороны двери его встретил телохранитель и проводил до каров в главном коридоре. Кар Фреда был покрыт пуленепробиваемым стеклом и напоминал круглый аквариум. Но пока Фред не удостоверится, что среди миллионов добропорядочных граждан не затесались люди Инароса, придется терпеть. А поскольку он никогда не удостоверится, то, видимо, придется привыкнуть. Они свернули в коридор — один кар охраны впереди, второй сзади, на достаточном расстоянии, чтобы бомбисту было сложно попасть во все три разом. Логика поля сражения. А теперь всё превратилось в поле сражения.

Жители Цереры расступались перед ними, прижимаясь к стенам и наблюдая. Создавалось впечатление, что Фреду нужно преклонить перед ними колено или помахать. Станцией много лет управлял Андерсон Доуз, его старый друг и враг. Фред не мог представить, как Доуз это перенес. Но теперь Церера стала совсем другой.

Дворец губернатора находился неподалеку от доков, ближе к оболочке станции, где самая большая гравитация и низкая сила Кориолиса. «Росинант» стоял у собственного причала, в том же доке, что и «Минский», и когда кар Фреда остановился у грузового дока, Джеймс Холден его уже ждал.

— Вот думал, появишься ли ты, — сказал Холден, когда Фред вылез из кара. — Потому что не мог не заметить, как нас обстреляли.

— Серьезно? — ответил Фред. — Я думал, они стреляют по пиратам.

Холден стиснул губы, его лицо слегка омрачилось. Но потом он передернул плечами.

— Ладно, это справедливо, но всё равно погано.

— Это были не мои люди, — сказал Фред и двинулся к шлюзу «Росинанта».

Холден понял намек и последовал за ним.

— Я так и понял, увидев, что не все корабли флота последовали этому примеру. И кстати, спасибо тебе за это.

— Не за что.

Они вошли в грузовой трюм. Широкоплечий и дружелюбный Амос Бартон остановил мех, которым управлял, чтобы дать им пройти, и кивнул. Фред никогда не встречался с печально известной Клариссой Мао, но несомненно, это была она — девушка шмыгнула из лифта в машинное отделение. Не самый странный союз из тех, что он видел, но близко к тому. Фред дождался, пока Холден тоже войдет в лифт, и нажал кнопку жилой палубы. Когда их уже не мог никто услышать, Фред продолжил:

— Мне нужно кое-что с тобой обсудить.

— Это насчет того, кто в нас стрелял? Я всё никак не могу перестать об этом думать.

— Я этим занимаюсь. Мы знаем, что это были сочувствующие Вольному флоту, и знаем, на каком складе они раздобыли боеприпасы, но я пришел не поэтому.

— Хочешь арестовать меня за помощь пиратам?

— Это приходило мне в голову, но тоже нет, — хмыкнул Фред.

— Бобби? Потому что я не уверен, что она довольна ролью посла.

— И не это. Как ты знаешь, я готовлю большую встречу на высшем уровне, все ветви АВП, не присягнувшие Вольному флоту.

— Пижамная вечеринка.

Фред поморщился.

— Не стоит ее так называть.

— Прости. Мне просто понравился образ. Твоя очень серьезная встреча с лидерами АВП.

Лифт остановился на жилой палубе. Фред вышел и свернул к каюте Холдена. Шаги по палубе звучали громче, чем в прошлый раз, вероятно потому, что здесь уже не было большой команды, создающей фоновые шумы. Никаких разговоров, музыки и смеха. А может, Фреду просто показалось.

— Они не приедут на Цереру, — вздохнул Фред. — Не приедут, пока здесь флот.

— Не могу посоветовать услать отсюда флот.

— Нет, до такого не дойдет. Мы договорились о станции Тихо, но только при условии, что там не будет кораблей ООН или Марса.

Холден помедлил у двери каюты и нахмурился. Так он выглядел моложе.

— Мы же идем ко мне в каюту, потому что у меня есть твое любимое виски?

— Точно, — ответил Фред.

Холден поразмыслил секунду, пожал плечами и вошел. Капитанская каюта была больше остальных на корвете, но казалась меньше из-за того, что в ней находились и вещи Наоми Нагаты. Холден открыл шкафчик, вытащил фляжку и две груши и наполнил их со словами:

— А каковы шансы устроить подобную встречу так, чтобы о ней не прознал Марко?

— Слабые, — ответил Фред, беря протянутую грушу. — Но так будет в любом случае, что бы мы ни пытались организовать. АВП — не разведслужба. Всё основано на слухах и личных отношениях.

— А в разведслужбах не так? — спросил Холден, и Фред засмеялся.

— Ладно, АВП немного похож на разведслужбу. Я считаю, что информация утечет, это да, может, не во всех подробностях, но широкими мазками. Пытаться сохранить это в тайне — бесполезные потуги. И контрпродуктивные. Если мы будем ходить перед Вольным флотом на цыпочках, создастся впечатление, что мы его боимся. Если эти люди увидят, что я передвигаюсь без опаски, это усилит мои позиции. Не нужно вести себя совсем уж глупо, но и бояться не стоит.

— Например, полететь на военном корабле, — сказал Холден. — Но не на принадлежащем Земле или Марсу. Может, на независимом, который время от времени выполняет кое-какие задания для АВП. На том, который Марко пару раз уже пытался уничтожить, но неудачно.

Виски и впрямь было отличное. Богатый и сложный вкус с ароматами дубовой бочки и приятным послевкусием. Фред протянул грушу обратно Холдену и покачал головой, когда тот предложил снова ее наполнить. Холден опустошил свою грушу, секунду поразмыслил, снова долил и опять выпил.

— Ты же знаешь, — сказал Холден, отправляя груши и фляжку обратно в шкафчик, — что Инарос захочет помешать этой встрече.

— Вот почему я не посылал тебе сообщения по системе связи. Я не знаю, кому доверять, а лишние предосторожности никогда не помешают. Но по правде говоря, если нам удастся скрыть от него подробности, я надеюсь, что он попытается. Ничто не оставляет таким беззащитным, как нападение в гневе. А если он нас атакует, это даст Па возможность вздохнуть свободней.

— Я думал, ты против объединения с ней.

— Я против. Это было неверное решение, и мы еще за него заплатим. Но раз уж мы это сделали, то нужно из этого выкарабкиваться. Лучше действовать решительно и ошибаться, чем позволить им видеть наши колебания.

Холден прислонился к стене, скрестил руки на груди и нахмурился. Фред выжидал.

— И чем всё это закончится? — спросил Холден.

— Постараемся вынудить его ошибиться. А он будет вынуждать нас. Проиграет тот, кто облажается первым. А кто облажается вторым, победит. Такова война.

— Не уверен, что спрашивал про войну, — сказал Холден.

— Да? А о чем?

— Ты всегда говорил, что тебе нужно место за столом. Как мы установим мир? Чем это кончится?

Фред долго молчал, в его груди разрасталась печаль, густая и болезненная.

— По-честному? Я не знаю, чем всё кончится. Не знаю даже, кончится ли вообще. Всю жизнь я посвятил этой борьбе. Сначала с одной стороны, потом с другой. И посмотри на всё вокруг? Что случилось с вратами. Что случилось с Землей. Я больше не узнаю этот мир. Но продолжаю делать, что могу, потому что просто не знаю, чем еще заняться.

Холден глубоко вздохнул и выдохнул сквозь зубы.

— Когда нужно отчаливать?

— Я сказал Драммер, что оставлю здесь дела на пару недель. Мне хотелось бы вылететь через четыре дня. Пока люди Марко, узнав об этом, еще строят планы. Нужно заставить их действовать до того, как они будут готовы.

— Ладно, — кивнул Холден. — Мы тебя доставим.

— Мои люди к твоим услугам, как только понадобятся. Ну, я пошел.

Фред кивнул и направился к лифту.

По пути вниз он закрыл глаза и ощутил слабую вибрацию механизма в подошвах и вверх по ноющему позвоночнику, до самой макушки. Нужно еще столько сделать до отлета с Цереры. Например, встретиться с экипажем «Минского», а еще он обещал посоветоваться с генеральным прокурором Авасаралы, чтобы случайно не связать Землю обязательствами, произнеся не ту фразу. А еще хотел установить смены патрулей хотя бы на месяц, чтобы во время его неожиданного отсутствия не понадобилось ничего менять. И он хотел спать.

Когда Фред вышел из шлюза в док, чирикнул ручной терминал. С Земли поступило новое сообщение. От Авасаралы. Фред остановился в широком пространстве доков. Слышались гул воздухоочистителей и клацанье погрузчиков. В воздухе висел запах смазки и пыли. Телохранитель уже шел к нему, чтобы сопроводить в кар-аквариум. Фред отмахнулся от него и открыл сообщение.

Авасарала быстро перемещалась по коридору в низкой лунной гравитации. Она выглядела такой же усталой, как и он, но на ее лице играла тонкая довольная улыбка. Фред не знал никого другого, кто может получать такое удовольствие, разочаровавшись в человечестве.

— Я отдала твой список координатору по гуманитарной помощи, — сказала она. Когда это было? Восемь минут назад? Десять? Раньше Фред умел быстро подсчитать световую задержку. — Не то чтобы это довело его до оргазма, но он наверняка пригласит тебя выпить, когда будешь здесь. Будь с ним аккуратен. У него шаловливые ручонки.

Кто-то ее отвлек. Авасарала отвела взгляд от камеры и покачала головой.

— Мне что, и жопу ему подтереть? Его работа — принимать решения, а не спрашивать меня, какие решения принимать.

Отрывистый и почтительный голос произнес что-то вроде «да, мэм», и Авасарала вновь заговорила.

Фред поймал себя на улыбке. Когда они враждовали, она была хорошим врагом. А теперь они союзники, и хотя ведет она себя в точности так же, кажется гораздо более человечной.

— О чем это я? Ах да, о так называемой гуманитарной помощи. Я посылаю список самого необходимого на Земле. Если тебе выпадет возможность передать его Па, то будь добр, сделай это. Теперь мы все стали гребаными пиратами.

 

Глава двадцать шестая

 

Филип

В ночь перед тем, как «Пелла» покинула станцию Паллада, Розенфельд организовал ужин для Марко и других капитанов. В помещении, изначально спланированном как производственный отсек, а теперь превращённом во что-то вроде тронного зала с нулевой g, не оставалось свободного места. Звучала тихая музыка, мелодичная, как бегущая вода. Сервировочные платформы ощетинились сверкающей керамикой груш, раскрашенных во все цвета радуги, как масло на воде, наполненных вином и напитками. Дуновение очистителей воздуха колыхало длинные золотые и алые ленты. По стенам между поручнями протянулись огромные полосы трепещущей бумажной бахромы. Экипаж «Пеллы» и отряд Розенфельда с Паллады перемешались, на фоне простой гражданской одежды местных резко выделялась военная форма Вольного флота. По воздуху медленно плавали молодые люди и девушки в развевающихся алых и синих одеждах, разносящие закуски — бобово-зерновой пирог, контейнеры со свежими креветками и чесночную колбасу из настоящего мяса.

Ни один элемент дизайна не указывал, где верх или низ. Архитектуре Земли или Марса не сделали ни единой уступки. Соединение традиционной эстетики астеров со всей этой пышной роскошью слегка одурманило Филипа ещё до того, как он начал пить.

— Я не знаю, что ты подразумевал под очищением, — сквозь смех говорил его отец, — если не избавление от грязи.

Розенфельд сдержанно усмехнулся в ответ. После нескольких недель полёта с этим человеком Филип до сих пор не был уверен, что способен прочесть выражение его лица.

— Ты утверждаешь, что так и планировал?

— Предвидел. При таких масштабных изменениях мироустройства всегда есть риск, что люди потеряют перспективу. Опьянеют от открывшихся возможностей. Вот Па и повело — проехала на волне и решила, что теперь может командовать приливом. Я не знал наверняка, что она сломается, но был к этому готов.

Розенфельд закивал.

Две женщины громко, на весь зал, пропели несколько куплетов знакомой Филипу песни и растворились в общем веселье. Он окидывал взглядом зал в надежде, что кто-нибудь обернётся. Может, на Филипа, с которым совещаются величайшие умы Вольного флота, заглядится какая-нибудь девушка. Но никто не обращал на него внимания.

Отец продолжал говорить, но понизил голос. Теперь он звучал так же обходительно и дружелюбно, скорее с укоризной.

— Я разработал план на случай, если кто-нибудь сломается. Па, Санджрани, Доуз, ты. Когда я нанесу следующий удар, все поймут, как она слаба. И вся её поддержка сгорит быстрее вдоха.

— Ты уверен, — сказал Розенфельд, и это прозвучало и как вопрос, и как утверждение.

Он отпил из своей груши, покашлял. Филип видел — отец ждёт, когда этот тип с бугристой кожей закончит мысль. Розенфельд вздохнул, покачал головой. За этим жестом Филипу чудился какой-то иной, ускользающий смысл. 

— Она ведь просто кормила людей. Гражданским такое нравится, си?

— Дармовым товаром всякий может купить голоса, — вставил Филип.

Розенфельд обернулся к нему, как будто впервые заметил.

— Джонсон и его наскоро сляпанный флот, — сказал Марко, — сидят на Церере, вытаращив глаза. Не могут двинуться вперёд, не подставившись. И бросить Цереру не могут. Они в ловушке. Как я вам и говорил.

— Верно, — сказал Розенфельд, и в воздухе повисло невысказанное «верно, но...». 

Весь его скептицизм тянулся следом, как летящая по ветру лента. Верно, но прошло уже много времени с тех пор, как мы сдали Цереру и показали этим свою слабость... Верно, но один из твоих генералов откололся, и ты не можешь заставить её подчиниться... Верно, только Фред Джонсон издаёт приказы в губернаторском особняке на Церере, а ты нет. Каждый пункт Филип воспринимал как удар, но поскольку они оставались невысказанными, он не мог возразить. Как не мог и отец. Розенфельд взял новый напиток, подхватил у проходящего официанта палочку искусственно выращенного мяса и, балансируя свободной рукой, остановил движение. Выражение лица оставалось мягким, но он не сводил взгляда с Марко.

— Выжидание подходящего момента — признак великих стратегов, — заговорил Марко. — Сейчас мы свободно можем проходить мимо внутренних планет — и Марса, и Земли, и Луны, и даже Цереры. Они прячутся за стенами, пока мы движемся по широким просторам космоса, как хозяева вакуума. Чем больше они будут осознавать, что теперь здесь не главные, тем глубже будет их отчаяние. А нам остаётся только ждать подходящей возможности, и она наступит.

— Фред Джонсон, — сказал Розенфельд. — Он уже установил контакт с Карлосом Уокером и Ляном Гудфорчуном. С Эйми Остман.

— Пусть поговорят с ним, — отвечал Марко, и впервые голос зазвучал резко.— Пусть увидят, каким ничтожеством он стал. Мне известны его привычки, и я знаю, о чём ты говоришь.

— Ничего я не говорю, койо, — сказал Розенфельд. — Кроме, может, того, что мы слишком много выпили.

— Я уже тебе говорил — Джонсон будет выведен из игры. Так оно и случится. Мы не взяли его на Тихо — так возьмём в другом месте. Он — мой белый кит, и я буду преследовать его до конца.

Розенфельд смотрел вниз, в свою грушу, сгорбившись и всем телом демонстрируя покорность. Филип ощущал победу отца как свою.

— Наверное, ты так и не дочитал ту книгу? — негромко спросил Розенфельд.

***

Марко называл корабли тремя волками. «Пелла», конечно, была вожаком этой стаи, а «Кото» и «Шинсакуто» шли рядом на низкой орбите, поддержкой. Выдвижение кораблей на позиции было непростым делом. Занятие Марко не предполагало наличия кораблей-невидимок. Ближе всего к ним находились обычные корветы с краденым антирадарным покрытием поверх корпуса. Марсианская техника, не предназначенная для такой работы и удержания остаточного тепла, была тут не особенно эффективна.

Но в Поясе всегда жили контрабандисты, пираты и воры. Они знали способы спрятаться даже в самой преисподней. Полёты без маячков были только одним из них. Они покинули Палладу на большом ускорении. Их часами вжимало в кресла-амортизаторы, по венам струился сок, но всё же они шли вперёд на грани потери сознания.

А потом — пассивный полёт. Без шлейфов от двигателей, которые могли бы их выдать, «Пелла» и остальные охотники — просто тёплые астероиды, пересекающие пустоту между станцией Церера на внутреннем Поясе и станцией Тихо на её собственной глубокой орбите. «Кото» рискнул затормозить и поместиться между попутными астероидами, чтобы использовать массу камней и льда как объяснение ответа на сигналы радаров. «Пелла» и «Шинсакуто» остались в дрейфе, их маршрут совпадал с обширным потоком обломков астероидов Пояса. Никакого открытого вещания. Связь только узконаправленными сигналами.

Они понемногу сбрасывали газ, чтобы охладить внешний корпус и помешать тепловому обнаружению. Сам вакуум становился их другом. Даже в самом густонаселённом уголке Пояса с многочисленными астероидами приходилось вооружаться телескопом, чтобы увидеть ближайших соседей. «Пелла» была просто тёплой щепкой из керамики и металла среди триллионов квадратных километров — меньше, чем ноготок в океане.

Даже если «Церера» их видела — за долгие недели безмолвной охоты такое могло случиться — они были неотличимы от тысяч других нелегальных искателей, контрабандистов и семей астеров-фермеров. Чтобы их отыскать, Джонсону и его союзникам с внутренних планет надо знать, куда смотреть. И даже если бы один корабль обнаружили, ещё двое ждали своего часа.

До отчаянной попытки Джонсона собрать остатки АВП оставалось несколько недель, но Марко держал корабли в укрытии, ожидая момента, когда Фреду понадобится покинуть безопасную Цереру. Людям свойственны шаблоны поведения, говорил он. Фред Джонсон обычно использует дезориентацию с последующим нападением превосходящими силами. Источники утверждали, что земной флот прикован к Церере. Раз превосходящих сил больше нет, остается дезориентация. А тем временем корабли Марко лежали в дрейфе, пассивные сенсоры наблюдали за Церерой и Тихо, как чересчур умный ребёнок за руками бродячего фокусника. Когда Фред Джонсон обратится с призывом к тем оборванцам из АВП, что ещё ему подчиняются, говорил Марко, он об этом узнает. И когда предполагаемые союзники Джонсона увидят его смерть...

Да, Мичо Па они потеряли. Но Марко легко сможет заменить её сотней других. Сила притягивает людей так же крепко, как гравитация. Иногда даже сильнее.

Каждый день Марко проводил многие часы, пристегнувшись к креслу-амортизатору, словно ускорение может включиться в любой момент, скользя взглядом по данным сенсоров, и всё же оставался энергичным и жизнерадостным. Филип не обладал безумной отцовской выносливостью. В первые несколько дней он не уступал Марко в сосредоточенности и готовности к бою, но даже тогда, к тому времени, как он отправлялся в тренажёрный зал, столовую или в свою каюту, его воодушевление отступало, сменяясь чем-то вроде тревоги. Или гнева. Он и сам не знал, что его беспокоит или кто так разозлил.

Когда «Минский» в сопровождении «Коннота» подошёл к Церере, Филип решил, что момент настал. Там была Па, объединённый флот ждал её совсем рядом, как кошку, радостно несущую домой дохлую мышь. Филип всей душой ощущал, что расправа близка. Великое, сияющее подтверждение того, что Вольный флот сильнее своих врагов. И, похоже, не он один. Кажется, весь экипаж «Пеллы» — Джози, Карал, Бастьен и все остальные затаили дыхание, приготовившись к бою.

Все, кроме Марко.

Для него всё оставалось как прежде, он продолжал наблюдать поток данных из кресла на командном посту. Атака Цереры, оборона «Коннота» «Росинантом». Казалось, всё это оставляло Марко равнодушным и ничего не значило. Он просто фиксировал перемещение кораблей. Он как будто проснулся лишь на мгновение, записывая обвинение Па, где объявлял её марионеткой внутряков — но только пока шла запись. Как только камера отключилась, он снова ушёл в себя. Филип утешался тем, что это всё же не те апатия и безразличие, которые охватили «Пеллу», когда они ушли с Цереры. Марко наблюдал, как хищник в засаде, а «Пелла» плыла по орбите вокруг далёкого солнца, словно прикованная к Церере.

Спустя несколько дней после ухода «Коннота» Филипу приснилась Земля. Только это была не Земля, а мощный корабль, весь покрытый сетью рабочих платформ и лесов, уходящих куда-то вниз. В ядре пылал огромный огонь, а Филип блуждал, пытаясь что-то найти. Что-то ценное, что имел и утратил, или это от него спрятали. И ещё его кто-то преследовал, и в своих поисках он то превращался из охотника в жертву, то опять становился охотником.

В том сне он плыл по длинному коридору. Со всех сторон на стенах мелькали поручни, только он не мог до них дотянуться. И запах там стоял сильный и жаркий. Открытое ядро Земли. Её пылающее сердце. Но в самом конце туннеля ожидало что-то ещё. Его мать и армия мертвецов, те, кого он убил. В стуке костлявых пальцев по палубе слышались и угроза, и обещание. Филип с криком очнулся от сна, вцепившись в ремни кресла, словно они хотели его задушить.

Снова раздался стук пальцев, дверь каюты тихо открылась. В дверном проёме появился Карал, и взгляд у него был встревоженный. А может быть, возбуждённый.

— Привет, Филипито. Бист бьен?

— Порядок, — сказал Филип. 

Интересно, который час? Похоже, проснулся посреди цикла, хотя трудно судить. В последнее время он так много спал, что легко потерять счёт времени. С тех пор как стало нечем заняться, лишь ждать — неважно, как проходят часы. Но спать слишком долго — то же самое, что недосып. После этого он оставался усталым и разбитым.

— Тебя зовёт Марко. Командная палуба, слышь?

Филип махнул в знак согласия левой рукой, расстёгивая правой ремни.

— Зачем? — спросил он. — Что-то случилось?

Встревоженный взгляд Карала сменился грубой ухмылкой.

— Ага, — сказал он. — Но пусть Марко покажет сам.

Подтягиваясь вверх по колодцу лифта, Филип слушал стук в груди. Неприятное, не до конца рассеявшееся ощущение из того сна перетекало во вполне реальный корабль под его руками. Тревога и возбуждение рядились в одежды друг друга, говорили единым голосом. Когда он добрался до командной палубы, горело боевое освещение, экипаж рассаживался по креслам — Сарта застёгивала ремни, Крылья уже на месте, из кабины нёсся голос Бастьена. Филипа захлестнуло предчувствие надвигающейся атаки. Слова звучали резко и кратко. Воздух словно очистился, как будто Филип видел всё впервые.

Марко потянулся, развернул на шарнирах кресло, встречая Филипа. В глазах отца плясали отблески огоньков монитора. Филип отдал честь, Марко развёл руки.

— Наш час наконец настал, Филип. Все ожидание, все наши жертвы вели сюда, к этой минуте. 

В такие моменты он всегда начинал говорить почти как землянин. Филип кивнул, сердце забилось быстрее. Он не знал, смотреть ли ему на Марко или правильнее было бы обратиться к экрану. Марко рассмеялся, привлёк его к себе. Он указывал на светящуюся точку — тактический индикатор.

Если бы Филип смотрел на неё не из корабля, невооружённым глазом или через камеры, улавливающие тот же спектр, мерцание огонька корабля потерялось бы в звёздном небе. Даже Церера показалась бы просто кусочком тьмы, поглотившим свечение звёзд. На экране нужный огонёк подсвечивался, размечался путь. Филип бросил взгляд на Марко, спрашивая разрешения, тот кивнул в ответ, и он уменьшил масштаб, чтобы увидеть полную траекторию корабля.

Одинокий корабль, мчащийся с Цереры на Тихо.

— Фред Джонсон, — сказал Филип.

— Ещё лучше, — спокойно ответил Марко, казавшийся одурманенным от удовольствия. — Посмотри на сигнатуру движка.

Филип взглянул — и не поверил глазам. Дыхание перехватило. Соответствует «Росинанту». Корабль Джеймса Холдена. Его предательница-мать. Средоточие всего, что он так ненавидел, всего, что нужно преодолеть. И вот его преподносят им на блюде.

— Я их отследил. Они уже вышли из диапазона защиты, орудия с Цереры их больше не прикрывают. В ближайшем космосе нет никого кроме них — и нас.

Улыбка Марко оставалась блаженной, но выражение тёмных глаз изменилось. Вместо того, чтобы тонуть в наслаждении моментом, он наблюдал за Филипом. Не просто смотрел — заглядывал в душу.

— Карал, — окликнул Марко. Тот замер, наполовину пристегнувшись к креслу. Марко чуть подался к нему. — Ты нужен на техническом обеспечении. Контроль повреждений, ты не забыл?

Карал пожал плечами и отстегнулся. Марко перевёл взгляд на Филипа, кивнул в сторону кресла — это твоё место. Займи его. Когда ноги Карала наконец скрылись в лифте, Филип подтянулся к креслу. Экран заполняли контроллеры управления оружием. Торпедами. Орудиями точечной обороны. Меч «Пеллы» теперь оказался в его руках.

Где-то далеко раздался вой сирены предупреждения. «Пелла» просыпалась после долгих недель дрейфа. Игла кольнула, входя в его вену, холодный бодрящий поток энергии обжег Филипа. Он как будто он сам становился огнём, пожирающим всё, к чему прикасается.

На тактическом поле появились две новые точки. Новые звёзды в полной огоньков темноте, обе помечены как свои. «Кото» и «Шинсакуто» вышли из укрытия и объявили об атаке. «Пелла» вокруг Филипа подпрыгивала, и с ней все кресла командной палубы. Бастьен разворачивался, и подвески в унисон заскрипели — кресла всегда следовали новому направлению, которое выбирали двигатели. По кораблю сквозь кости Филипа нёсся грохот приводов. Вокруг тела растекался гель кресла-амортизатора. Как будто наблюдая со стороны за кем-то другим, он стал вводить данные для стрельбы. Один корабль против трёх. «Росинанту» не спастись.

— Он нас заметил! — выкрикнул Бастьен. — Навёл на нас лазер!

— Филип, — сказал Марко.

— Са са, — ответил Филип, направляя ОТО в сторону далёкого мерцающего огонька — врага, готовясь отразить любую торпеду. 

«Пелла» сделала новый рывок вперёд, гравитация стала ещё сильнее. Филип прижал руки к бокам, держа пальцы на кнопках пульта управления. Попытался вдохнуть. Пять g. Шесть, и ускорение нарастает. Волки вырвались на свободу. Стая гонит добычу.

Зрение сузилось, с периферии подступали тени, как мёртвые из его сна. У Филипа появилось странное чувство — как будто она сейчас здесь. Наоми Нагата. Нет, дело только в кошмарном сне и пяти g, будоражащих кровь. Кресло-амортизатор влило новую дозу сока, сознание прояснилось. Губы Филипа всё сильнее немели, не слушались. Он больше не мог оторвать от кресла голову. Как будто сам сделался кораблём. Или корабль становился им.

Филип слышал, как отец пытается говорить, но ускорение влияло и на него. Корабль ревел, его структура менялась, подстраиваясь и прогибаясь под ускорение. Раздался высокий гармоничный звук, похожий на удар колокола.

На мониторе Филипа всплыло сообщение. От отца. От капитана. Командующего Вольным флотом и освободителя Пояса.

«Огонь по готовности».

 

Глава двадцать седьмая

 

Бобби

— Подтверждаю, еще четыре движущихся объекта, — сказал Алекс, его голос звучал одновременно напряженно и спокойно.

— Вижу, — отозвалась Бобби, ее челюсть ныла от тяжести ускорения. 

Панель управления орудиями распознала новые торпеды, добавив их к уже выпущенным шести. Три приближающихся к ним корабля распознаны как «Пелла», «Кото» и «Шинсакуто». Личный корабль Марко Инароса и два корабля прикрытия. А у «Роси» за спиной ничего кроме раскаленного выхлопа. Враги еще далеко — миллионы км. «Роси» уже прошел мимо них. Они как бегущий за мячом ребенок на футбольном поле, а три игрока команды соперников стартовали на перехват. Только у игроков еще и пушки.

Когда «Роси» достигнет математического равновесия скорости, массы и середины дистанции, придется сделать нелегкий выбор. Развернуться и начать торможение, которое должно окончиться на Тихо, или увлечь погоню в бесконечность. Если они позволят преследователям загнать себя в пустынные зоны, где нет баз и станций, то погоня обернется борьбой за выживание: у кого первым закончатся припасы или топливо для ядерного реактора. Принимая во внимание, в каком состоянии сейчас внешняя система, разумнее начать торможение в сторону Тихо в надежде, что подкрепление со станции сможет добраться до них до того, как Вольный флот размажет их в лепешку из стали и крови.

Задача Бобби и Алекса состояла в том, чтобы они прожили достаточно долго и сумели решить эту проблему. Бобби отследила торпеды. Если повезет, они окажутся стандартными: пока что торпеды двигались по прямой без маневров уклонения. Когда торпеды войдут в радиус поражения, «Роси» порвет их в клочья. Потоки вольфрамовых снарядов ничего от них не оставят. Если бы их было только шесть, Бобби точно бы с ними справилась, но десять сразу — немного сложнее, хотя, если не ударят все одновременно, она справится.

Голос Холдена у нее в ухе звучал встревоженно:

— И скоро мы сможем отстреливаться?

— Эти шустрые рыбки войдут в зону поражения ОТО через шестьдесят восемь минут. У нас есть ответ с Цереры? Потому что если они метнут парочку дальних торпед в этих сволочей, я неслабо обрадуюсь.

Раздался голос Фреда Джонсона. Спокойный и деловитый:

— Я над этим работаю.

— Наши новые друзья приближаются, — заметил Алекс, — нам может стать немного неуютно.

— Это точно, — согласился Холден.

«Росинант» уже мчался на трех g, которые Бобби ощущала каждой мышцей и костью. Дерьмовый «сок» уже сочился по венам, давая о себе знать легкой головной болью и привкусом формальдегида во рту. Внизу оставшаяся команда как Джонсона, так и Холдена приготовилась к бою. Из наушников Алекса она слышала голос Сандры Ип — они говорили по закрытому каналу. Наоми тоже с кем-то общалась — ее голос доносился откуда-то снизу.

Страх и ком в животе знакомы, как популярная песенка. На экранах разворачивалась логика тактики и нападения, Бобби обнаружила, что как будто читает будущее. Если Церера даст залп ракетами или дальнобойными торпедами, «Шинсакуто» наверняка отвернет, чтобы сбить их. Бобби уже предвкушала, как Алекс маневрирует, чтобы выжать несколько дополнительных секунд между приближающимися торпедами Вольного флота.

Вектора вражеских кораблей что-то шептали ее подсознанию о безрассудности и агрессии. Бобби знала, что на каждом приближающемся корабле летят люди, чей мозг занят такой же аналитикой и приходит к тем же выводам. Замечая что-то, чего не заметила она, или упуская деталь, которую она учла. Врагам нужна от них лишь одна критическая ошибка, и тогда они все пленники или мертвецы. Одна оплошность противника, и они спасутся.

А наряду со всем этим — дерьмовым «соком», страхом перед боем, отчаянными усилиями мыслить ясно, когда кровь стучит в голове — было и что-то еще. Тепло. Чувство общности. Команда полагалась на неё, а ее жизнь зависела от того, как каждый из них выполнит свою работу. Эффективно, профессионально и без колебаний.

Если она и умрет, то лучше именно так. А не на больничной койке, как ее бабка. И не в жалкой дыре на Марсе с пушкой во рту или наглотавшись таблеток, как множество ветеранов. Она хотела победить, защитить своих близких и стереть врагов в кровавую пыль. Но даже если и не получится, она хотела умереть, пытаясь что-то сделать. В голове промелькнул обрывок когда-то прочитанного: Достоин вечной славы тот, кто сам ее принять готов, За пепел пращуров своих, За храм своих богов». Да. Точно. Именно так.

— Вот дерьмо, — произнес Алекс, — еще шесть. К нам плывет уже шестнадцать рыбок.

— Вижу, — подтвердила Бобби.

— Почему они их запускают именно так? — спросил Холден.

— «Шинсакуто» готовится повернуть и ускориться, — заметила Бобби, — думаю, Фред уговорил Цереру нам помочь.

— Именно так, — подтвердил Фред, — мне только что подтвердили.

— Если наши ОТО получат шанс покрошить этих ушлепков, я их уделаю, — сказал Алекс.

— Все в креслах? — спросил Холден, послышался хор утвердительных возгласов. Никто не сказал «нет». — Делай, что нужно, Алекс.

Алекс посмотрел на неё. Кресла пилота и наводчика стояли рядом. Так сделали специально, чтобы они могли докричаться друг до друга, если вдруг откажут системы. Они должны иметь возможность координировать свои действия, потому что с этого момента и до конца сражения больше ничто другое не имеет значения. Все остальные люди на этом корабле — просто груз.

— Как ты, стрелок?

— Давай замочим этих говнюков, — отозвалась Бобби.

«Росинант» рванулся вперед, вдавив ее в кресло, руки влипли в гель, пальцы с трудом перемещались по приборной панели. Изображение начало расплываться, глаза не справлялись с фокусировкой. Бобби напрягла руки и ноги, чтобы вернуть кровь к мозгу. Кресло звякнуло, свежая порция «сока» врезалась в кровь. Она как будто задыхалась. Сколько же? Восемь g? Может, больше? Всё это длится уже слишком долго.

Казалось, миновала вечность, а потом сигнал дал ей понять, что первая группа торпед вошла в зону поражения ОТО, и автоприцел захватил их. Алекс накренил «Роси», заставив атакующих перестроиться и выгадав долю секунды. ОТО открыли огонь, окрашиваясь золотым на ее мониторе. Глубокий стрекот пронзил палубу как музыка. Четыре торпеды моментально испарились, еще шесть изящным па увернулись от потоков металла и по спирали приближались к кораблю. Алекс заложил крутой вираж, поймав еще одну в выхлопную струю, оставшиеся пять перегруппировались. Бобби поймала еще четыре. Последняя увернулась, избежав снарядов, приблизилась...

Алекс хотел закричать, но издал лишь пронзительный вопль. Корабль накренился еще на три градуса, вводя в действие дополнительную турель ОТО, и последняя вражеская торпеда разлетелась позади них на яркие осколки, испарившиеся в реактивной струе «Роси».

На ее экране появилось сообщение от Алекса: «Отправить к ним?»

Два корабля кинулись на «Роси», жестко ускоряясь, чтобы сократить дистанцию. Бобби не знала, упрямство это или глупость. Они, наверное, тоже не знали. Астерские корабли не любят летать на высоких g, но сейчас шла война. Приходится идти на риск. Но третий корабль отделился. А ее первый сержант постоянно повторял, что два противника дают возможность. Эти два гада шли слишком близко друг к другу.

«Готтово», написала она в ответ, даже не потрудившись исправить опечатку.

Бобби звездочкой выпустила пять торпед в пространство между «Пеллой» и «Кото». Корабли Вольного флота поливали «Росинант» из ОТО. На экране снаряды отображались как нитки жемчуга. Алекс с легкостью маневрировал между ними. С тактической точки зрения, для ОТО расстояние еще слишком большое, но возможно, астеры об этом не знали. Или просто так их дразнили.

Бобби видела, как дуги снарядов ОТО изогнулись, стараясь нащупать ее торпеды, несущиеся к гипотетической линии между двумя кораблями. Минус две торпеды. Минус еще одна. И еще. Но последняя ворвётся в пространство между «Кото» и «Пеллой», где программное обеспечение ОТО решит, что огонь по торпеде может поразить и дружеский корабль. Два корабля рванули прочь, и «Кото» выпустил торпеду, успевшую перехватить торпеду Бобби всего за пару секунд до столкновения.

Этот маневр купил им эти пару секунд, но ценой четверти запаса всех торпед. При такой высокой первой ставке она не могла продолжать игру в том же стиле. Но она уже придумала кое-что другое и отослала идею Алексу.

К его чести, он не стал задавать вопросов. В то же мгновение гравитация исчезла. Тяга двигателя обнулилась. Кресло бросило в сторону, мощная тяга маневровых мгновенно развернула «Роси». От выстрела сделанной на заказ килевой рельсовой пушки корабль подпрыгнул. Единственное нехарактерное для марсианского корвета оружие на борту «Роси». Вращение сохранялось, пока они не вернулись на свой прежний курс, а потом ускорение в десять g вдавило Бобби в кресло, а маневровые выровняли корабль.

Скоростной разворот на триста шестьдесят градусов с одновременным выстрелом из рельсовой пушки в середине цикла не относился к стандартной тактике марсианских фрегатов, но она подумала, что ее бывший инструктор по тактике это бы одобрил.

С внезапной, ошеломляющей силой тяги пришла и тошнота, сердце колотилось, борясь с давлением и гидродинамикой. Похоже, на мгновение она потеряла сознание, потому что пропустила момент попадания в «Кото». Только сияющий плюмаж перегретого газа позади — там, где он сбросил стержень. Размазанная по креслу, она всё же выдавила из себя улыбку. Она ожидала, что «Пелла» отвернет, отправится на помощь подбитому товарищу.

Не отправилась.

Бобби послала Алексу еще одно сообщение, они попытались проделать это снова. Невесомость, вращение, пинок рельсовой пушки, тяжесть, вдавливающая в кресло. Но теперь «Пелла» знала этот трюк. На той огромной дистанции, что их разделяла, даже доли секунды, необходимой для разворота «Росинанта», хватило врагу, чтобы предвосхитить маневр и уклониться. Бобби метнула еще две торпеды, но их сбили еще до того, как они смогли причинить хоть какой-то ущерб.

«Пелла» дала еще один торпедный залп, но без «Шинсакуто» и «Кото» Бобби это не беспокоило. Похоже, трудности битвы закончились. Теперь всё стало дольше, проще и хуже. В горле что-то застряло, и Бобби кашлянула, от чего закружилась голова.

Вот этим всё и завершится. Долгая отчаянная погоня: у кого первого кончатся снаряды к ОТО или торпеды. У кого достаточно близко есть союзники, которые могут осложнить ситуацию. Но помимо этого есть еще порог торможения. Точка невозврата, в которой им уже не хватит топлива, чтобы погасить набранное ускорение. В этом случае они станут пленниками невероятно длинной орбиты, отдаваясь на милость любого, кто до них доберется. Это четкая граница.

С трудом совладав с пальцами, Бобби отправила Холдену сообщение: «Отвлеки их».

Секундой позже пришел ответ из одних вопросительных знаков.

«Отвлеки их».

Бобби ждала неизбежных просьб прояснить и приятно удивилась, когда ожила линия связи. Направленный пучок на «Пеллу». Она увидела, что запрос на связь принят. Отлично. Она попыталась начать обратный отсчет от пяти, но на трех уже сбилась. Бобби дышала сквозь до боли стиснутые зубы и переслала боевую схему. Невесомость, поворот, огонь и вдавливание в кресло, позвоночник трещит, мозг балансирует на грани потери сознания. Ничего путного. «Пелла» снова увернулась.

Но должен же быть выход. Она не могла позволить врагу их загнать. Не могла снова подвести команду. Должен быть выход. Можно выстрелить на долю секунды раньше... но пушка ни киле означала, что «Роси» способен стрелять только вперед. Из глаза выкатилась слеза, сорвалась и как камень врезалась в кресло возле ее уха. Они всё еще идут на восьми g? Бобби еще раз посмотрела на боевую схему. Должен быть выход. Другой способ прочертить прямую между двумя точками.

Она могла попытаться еще раз, но «Пелла» снова увернется, как и раньше. Поскольку рельсовая пушка может стрелять только по прямой, «Пелла» уже знает, для чего они разворачиваются, и ее компьютеры с легкостью высчитают траекторию снаряда и скорректируют курс.

Вот. Что-то в этом есть. Легкий проблеск идеи. «Пелла» будет уворачиваться, как и раньше.

А как она уклонялась раньше?

Когда Бобби стала снова проигрывать запись боя, запястье хрустнуло от усилий. Дважды «Пелла» уворачивалась от рельсовой пушки. И оба раза — запуская все маневровые движки по левому борту, отходя в сторону и снова возвращаясь обратно. Таким образом она летела, не меняя курса. Но если это привычный сценарий...

Бобби еще раз загрузила боевую схему. Тошнотворное вращение, толчок рельсовой пушки, скрип кресла. «Пелла» всё повторила. Повторяемость, которая дает дыру в защите. Туда она нож и воткнет.

Во рту стоял тяжелый химический привкус формальдегида. Они вне зоны ОТО, но это лишь условность. Снаряды ОТО не исчезали сами по себе и не замедлялись. Всякая вольфрамовая болванка, что не попала в цель в бою, всё еще продолжала лететь где-то в черноте космоса с прежней скоростью. Только необъятность космоса уберегала корабли от случайных попаданий.

Хотя это все не так уж и случайно.

Пальцы болели. Голова болела. Это всё не важно. Она сравнила скорости всех типов оружия. ОТО — огого как много метров в секунду. Торпеды сначала медлительные, а потом резкое ускорение. Рельсовая пушка... она перепроверила данные. Отлично. Эти пташки летят о-о-очень быстро.

Это пазл. Всего лишь пазл. В нем кроется ответ, и она может его найти. У них будет только одна попытка. Бобби ввела новую боевую схему, сплавив всё воедино.

Попался, кусок дерьма. Теперь ты мой.

Она отправила схему.

«Росинант» задрожал, ускорение усиливало вибрацию ОТО. На ее экране снаряды выглядели как золотистое облако. Тысячи снарядов, вылетевшие сразиться с несуществующими торпедами. Слишком неприцельные, чтобы поразить «Пеллу» с такой дистанции, да и направлены не туда. Похоже на выстрелы по ошибке. Сбой. Какая-то ерунда. Затем запуск торпед. Три стрелы в сторону «Пеллы». Очевидная опасность. Белые всполохи двигателей, ускорение в сторону цели — левого борта «Пеллы», чьи орудия ОТО выплюнули бусины снарядов в приближающиеся торпеды. Тянулись томительные минуты, и вот кусочки ее пазла встали на место.

Это не сработает. Они всё заметят. Раз это очевидно для нее, то и они догадаются.

Торпеды ускорились, нацеливаясь в борт «Пеллы» и навстречу губительному огню ОТО. «Пелла» тоже выпустила три торпеды. Золотистый дождь снарядов ОТО, выпущенных Бобби, почти достиг отведенного ему места.

Алекс заглушил реактор, как и раньше. Оборот. Рельсовая пушка выстрелила на долю секунды раньше, чем в прицел попала «Пелла», «Роси» заскрипел. Прежде чем Бобби увидела результат, они завершили маневр и вернулись на прежний курс. А «Пелла», флагман Вольного флота и личный корабль Марко Инароса, как и несколько раз до этого уклонилась от снаряда рельсовой пушки. Всё как и раньше. Отошла прочь от торпедной атаки, на левый борт.

И прямо в облако летящих снарядов ОТО.

Непонятно, сколько из них попало в цель, но «Пелла» сбилась с курса, ее эпштейн давал полную тягу, даже пока корабль разворачивался практически перпендикулярно курсу «Роси». Алекс сбросил тягу, и три g ощущались уже почти как невесомость. Бобби проверила вооружение, отметила, что она израсходовала половину запаса торпед, и отправила половину оставшихся (пять штук) в «Пеллу». Одну за одной в поврежденный реактор. «Пелла» потеряла как минимум один маневровый двигатель по правому борту и пыталась ввести в действие ОТО.

А потом было трудно разглядеть, что случилось, потому что «Пелла» летела в противоположную сторону, они видели лишь ее выхлоп. «Пелла» удалялась за плоскость эклиптики, к безмятежным звездам. Алекс заглушил реактор, отправив корабль в дрейф. У Бобби взмок затылок — не то от пота, не то от стекающих на подголовник слез. А может, треснул череп, и она лежит в своей крови. Неважно что это, но это было потрясающе.

Алекс круглыми от удивления глазами уставился на неё, покачивая головой, улыбка медленно растягивала его губы. А потом он засмеялся, а Бобби подхватила. Ее ребра болели. Горло саднило, а когда попыталась шевельнуть левой рукой, то ее пронзила боль — как будто локтевой сустав выскочил из сумки и теперь встал обратно.

— Вот дерьмо, — произнес Алекс, — в смысле, офигенное дерьмо.

— Я поняла.

— Это было великолепно! — Алекс заулюлюкал и ткнул кулаком в воздух. — Мы это сделали! Надрали им задницу!

— Надрали, — Бобби закрыла глаза и медленно и глубоко вдохнула. Грудина затрещала, как петарды, и Бобби снова рассмеялась. 

Тихий звук ворвался в ее сознание. Она поняла, что слышала его уже какое-то время, но в пылу битвы не обращала внимания. Но услышав сейчас, она сразу его узнала.

Медицинская тревога.

 

Глава двадцать восьмая

 

Холден

Когда Холден покинул земной флот, это было позорное увольнение с лишением всех прав и привилегий. Только облегчение и праведный гнев не дали ему сломаться. В то время он считал, что величайшая ирония в его новых жизненных обстоятельствах заключена в том, что хотя его карьерные перспективы сейчас существенно сузились, а статус сильно упал, он чувствует себя свободнее. Теперь же он понял — свобода занимала только второе место после подсознательного, почти неощутимого облегчения, что он больше не увидит сражения одного корабля с другим.

С тех пор, как «Росинант» стал его домом, он преследовал пиратов по приказу АВП. Сражался за Ио. В медленной зоне. На Илосе. Если бы он тогда стал подлизываться и остался на службе, его жизнь была бы в тысячу раз спокойнее. Всё это уже случалось с ним и раньше. Во всех предыдущих сражениях он командовал. За много лет полетов с минимальной командой из четырех человек сумасшедшая активность стала нормой. Сейчас же, когда на борту его экипаж и команда Джонсона, все посты были заняты и наготове ждали еще люди, чтобы заменить павших. Даже когда ускорение вдавливало Холдена в кресло с такой силой, что он едва мог дышать, ему хотелось еще что-то сделать. Взять под свой контроль хоть кусочек битвы. Хоть как-то повлиять.

Но правда в том, что начни он делать хоть что-то, то кому-то помешает. Разглядывать тактическую карту и стараться не потерять сознание — вот и всё, что он мог. Даже обратиться на Цереру за помощью — не его задача. И Фред, сидящий в кресле в дальнем углу, сделал это лучше него. Когда возник сбой в электропитании и включились резервные цепи, не то Амос, не то Кларисса пометили проблему еще до того, как Холден вспомнил, как вызвать экран повреждений.

Мфуме и Штайнберг заняли позицию на миделе, Ломбау и Дрога — в инженерной секции, две команды из пилота и наводчика изготовились занять место, если кораблям Вольного флота удастся отколоть боевую рубку от остального корабля. А потому Холден сначала наблюдал, как «Шинсакуто» отделился на перехват дальнобойных торпед с Цереры, а затем переключился на «Кото» и «Пеллу», флагман Инароса, которые по-акульи бросились к ним снизу.

Наоми прерывисто дышала в соседнем кресле. Он хотел с ней поговорить, спросить, всё ли у неё в порядке, как-то успокоить. И попытался представить ее ответ. Что-то вроде «я ценю твою заботу, но не стоит говорить о моем эмоциональном благополучии во время сражения». Просто очередная попытка повлиять хоть на что-то. Что-то улучшить. Что угодно. Она от него в метре и одновременно в миллионе км.

Когда реактор заглох и корабль начал разворачиваться, Холден понял, что они покойники. Потом ускорение снова вдавило его в кресло. Пару секунд он думал, не почудилось ли это ему или у него уже галлюцинации, но потом увидел, как внизу удаляется «Кото». Но всё равно понял, что произошло, лишь спустя пару секунд, когда маневр повторился. Наоми вскрикнула, когда ускорение снова вдавило всех в кресла.

Он хотел приказать Бобби прекратить это. Что на корабле люди, в том числе и астеры. Никто из них не вырос при гравитации, позволяющей запросто отмахнуться от восьмикратных перегрузок с третьесортным «соком». Но даже этого он не мог, потому что раз Бобби это делала, значит, вероятно, так нужно. Он мог лишь ненавидеть сложившуюся ситуацию и терпеть.

Именно поэтому, когда Холден наконец мог что-то сделать, он чуть не потерял сознание от облегчения.

Отвлеки их.

Холден уставился на сообщение. Глаза болели, изображение расплывалось. Кого Бобби просила отвлечь? Команду? Врага? Только приложив усилие, он сумел напечатать пару вопросительных знаков в ответ.

В ту же секунду пришел ответ. 

«Отвлеки их».

Холден уставился на эти слова. Как бы он ни хотел помочь, они уже делали всё возможное. Системы радиопротиводействия посылали помехи к преследующему их кораблю, стараясь сбить прицел торпед. Лазер связи на максимальной мощности старался ослепить сенсоры «Пеллы». Что касается попыток отвлечь, «Роси» делал уже всё возможное. Холден с трудом вдохнул.

С другой стороны, а что еще он делает? И при мысли о лазере связи его озарило.

Он подтянул панель связи и послал вызов на «Пеллу». Может, они подумают, что он хочет просить их о сдаче. Или сам сдастся. Умом он понимал, что должен ощущать дискомфорт. Марко Инарос. Человек, погубивший Землю. Человек, пытавшийся захватить Наоми, а его самого убить. Но боль ускорения и «сок» заглушили всё.

Луч достиг цели, последовала пауза, пока отрегулировалась длина волны и протокол связи. Вызов приняли, и Холден увидел глаза Марко Инароса. Он уже видел его фото и видео пресс-релизов. Он знал это лицо, как будто Инарос — захудалая знаменитость. Ускорение пригладило Инаросу волосы, разгладило кожу, втянуло щеки. Он выглядел моложе своего возраста. Холден надеялся, что и сам выглядит так же.

Холден не рассчитывал, что «Пелла» сбавит скорость ради этого разговора. Что бы он ни собирался сделать, придется набирать текст. Но теперь, глядя на Инароса, он решил, что достаточно и этого.

Экран находился всего в шестидесяти сантиметрах от Холдена. У Марко так же. Это создавало иллюзию близости. Холден разглядел проплешинку в волосах, капилляры у него в глазах. Интимная картина. Это смущало. Из-за их неподвижности возникало ощущение, будто смотришься в зеркало, но из зеркала на тебя тоже смотрят. Там, прямо перед ним, сидит человек, занимающийся судьбой человечества, словно он на временной подработке. Так близко, что можно прикоснуться.

Трудно с уверенностью сказать, что в действительности выражало лицо Марко, а что Холден вообразил. Вызывающая ухмылка. Смущение. Возможно, всё вместе, а может, он просто ожидал их увидеть. В одном он был уверен — злобная искорка в глазах в самом конце. На лице Марко отразились усилия от нажатий по клавиатуре, и Холден ожидал сообщение. Насмешку, обвинение. Он ошибся.

Марко щелкнул кнопкой, и появилось другое лицо. Моложе. Темнее. Вытянутое ускорением, но узнаваемое. Филип Инарос. Юноша не смотрел на Холдена, даже не знал о нем. Похоже, Холден на его экране не отображался. Марко просто дал взглянуть на сына.

Холден не понимал, что должен был увидеть. Может, это вульгарное мужское хвастовство. Пусть она сейчас и с тобой, но я трахнул её первым. Вот это уровень Инароса. Может, он хотел показать, что сын ненавидит их так же, как и отец. Но глядя на Марко, Холден ощутил неловкость, а при взгляде не Филипа — испытал потрясение. Холден невольно искал в юношеском лице черты Наоми. Монголоидная складка в уголке глаз, очертания щек и форма губ. Его движения напомнили поведение Наоми при ускорении.

Сильнее всего Холдена поразило, насколько тот молод. В его годы Холден еще не улетел с Земли. Всё еще просыпался на ранчо в Монтане, завтракал со своими многочисленными родителями, перед тем как пойти чинить ограду или проверять ветрогенераторы. Мечтал о военном флоте, поскольку Бренда Кауфманн порвала с ним, и он думал, что никогда не сможет ее забыть.

Есть ошибки, сделанные по молодости. Все их делают.

Ускорение прекратилось. Кресло Холдена снова качнулось в сторону, дернулось при выстреле рельсовой пушки, впилось в спину. Глаза парнишки на экране расширились, когда его кресло тоже дернулось. На «Пелле» что-то произошло. Кто-то кричал. Громкий визг медицинской сирены. Луч связи оборвался, когда на «Роси» снова включилась тяга. Сильнее обычной, но после восьми g тело отреагировало с благодарностью.

Наоми застонала, одновременно от боли и облегчения. Все вокруг кричали от возбуждения и восхищения. Во рту ощущался привкус крови. Холден потянулся к монитору, чтобы переключиться на тактическую карту, локоть болел. До него донесся голос Амоса, приглушенный, как будто они оба под водой. Великолепно. Мы это сделали. Мы пнули их по заднице.

«Пелла» улепётывала прочь, на большой тяге, но прочь. За ней гналась волна торпед с «Росинанта». Не задумываясь, Холден отключил им взрыватели.

Пальцы зависли над экраном, голова ничего не соображала, потом всё прояснялось и снова расплывалось. Как и всегда после длительного ускорения. Прилив крови к мозгу вызывал странные мимолетные ощущения. Левая нога чувствовала влагу и холод, как будто он стоит в реке. Запах паленых волос. Внезапно промелькнуло чувство ни на кого не направленного праведного гнева. Холден прижал руки к глазам и кашлянул. Позвоночник стрельнуло болью. В ушах звенело. Непрерывный звон.

Нет. Не в ушах.

— Джим.

Он оглянулся, борясь с неестественным весом своего тела. Наоми извивалась в кресле, безуспешно пытаясь встать при большой g. Её лицо посерело. Не до конца пробудившийся мозг запаниковал. Что-то не так. Это моя вина.

— Что? — спросил он глухо и хрипло. — Что случилось?

Сверху спустилась Бобби, на каждой перекладине ее мышцы вздувались. Наоми переводила взгляд с Холдена на Бобби. Не в силах произнести ни слова, она указывала на что-то.

— Фред, — прохрипела она, — у него инсульт.

— Вот черт, — произнес Холден, но Бобби уже рванулась вперед, расстегнув ремни и приподнимая Фреда. При этом ускорении старик весил больше двухсот кило. Бобби покачнулась, но всё же устояла, обхватив Фреда за туловище и пытаясь вытащить его из кресла. Холден попытался приподняться и крикнул:

— Алекс! Вырубай реактор. Дальше пойдем на трети g.

— Враги всё еще...

— Если они начнут стрелять в нас, придумай что-нибудь умное. У нас критическая ситуация.

Сила тяжести снова пропала. Боль в позвоночнике утихла. Колени как будто опухли. Бобби уже несла Фреда, поднимаясь в медицинский отсек. В ее объятиях Фред выглядел младенцем, глаза закрыты. Холден убеждал себя, что рука старика, обвитая вокруг шеи Бобби, цепляется за нее. В руке есть сила. Он не знал, так ли это на самом деле.

В голову ворвалась какофония голосов. Каждый спрашивал, что случилось, что происходит.

— Штайнберг! — рявкнул Холден. — Отвечаешь за оборону. Патель — на тебе связь. 

Затем он сорвал с головы наушники. Лифт уже опускался вниз, тихое жужжание почти терялось в шуме корабля, но он слышал только его. Если бы лифт мог ехать быстрее.

Наоми положила руку ему на плечо.

— Всё будет хорошо.

— Правда?

— Не знаю, — Наоми пожала плечами.

Лифт прибыл. Они загрузились, спустились на жилую палубу. Если «Пелла» восстановит управление, то всё может повториться. В любую секунду сражение может возобновиться, а они не в креслах. Холден знал, что сейчас им с полным ускорением нужно мчаться к Тихо. Они прошли по тесному коридору в медицинский отсек. Как будто на другом корабле. Вроде всё как обычно, но казалось иным. Новым. Чужим.

Обнаженный до пояса Фред лежал на столе. Автодок закреплен на предлечье, иглы в венах. Джонсон выглядел странно уязвимым, съежился, что ли, за то время, пока его несли сюда. Бобби нависала над ним, скрестив руки на груди, сияющая, как ангел из Ветхого Завета. Грозный ангел. Ангел, который не пускает тебя в рай или за ночь побивает целые армии. Бобби на них даже не взглянула.

— Насколько всё плохо? — спросил Холден.

Бобби пожала плечами, каким-то образом в этом жесте чувствовался гнев.

— Он умер.

***

Холден не знал, почему телом занимались именно Амос и Кларисса, но в любом случае, сделали они это неплохо. Амос его раздел, Кларисса протерла тело влажной губкой. Холдену не требовалось тут находиться. Не нужно было смотреть. Но он смотрел.

Они не разговаривали. Не шутили. Кларисса протирала тело Фреда спокойно и деловито. С сочувствием, но без сентиментальности. Амос помогал, когда требовалось повернуть Фреда и одеть в новый мундир, и когда Клариссе пришлось подсунуть мешок для трупа. На всё ушёл почти час.

Холден не знал, быстро это или долго. Кларисса что-то тихо напевала себе под нос. Незнакомая мелодия, из тех, что не имеют определенной тональности — ни мажорной, ни минорной. Её худощавое бледное лицо отлично контрастировало с круглолицым Амосом. Когда мешок закрыли, Амос поднял его. При трети g это элементарно.

Выходя из медотсека, Кларисса кивнула Холдену. На шее и руках у нее расплылись синяки — во время ускорения там застаивалась кровь. 

— Мы позаботимся о нем, — сказала она.

— Он был важным человеком, — ответил Холден, его голос дрогнул.

В глазах Клариссы промелькнуло сожаление, а может, удивление.

— Я провела кучу времени с мертвецами. С ним всё будет хорошо. Позаботься об остальных, кто пережил этот бой.

Амос дружелюбно улыбнулся и вынес мешок.

— Если тебе нужно выпить или подраться на кулаках, просто дай знать.

— Да, — ответил Холден, — все в порядке.

После их ухода Холден остался у пустого медицинского стола. Он сам неоднократно лежал на нем. И Наоми, и Алекс, и Амос. В этой комнате Амосу регенерировали часть руки. Эта неожиданная смерть, глупая смерть казалась непристойной, хотя была достаточно обыденной. Инсульты случаются. Фред постарел. Он страдал от гипертонии. Он давно не спал, заставляя себя работать. «Сок» на «Роси» отстойный. Сражение длилось долго, они сильно ускорялись. Всё так и есть. Всё имело значение. И ничто не имело.

Команда на своих местах, но скоро узнает о случившемся. Через какое-то время ему придется поговорить с ними лицом к лицу. Он не знал, что сказать команде Фреда. «Мне так жаль?»

Он погладил матрас, слушая шорох кожи по пластику, оказавшемуся холоднее, чем он предполагал. Через секунду Холден осознал, что это испаряется влага от губки Клариссы. Он узнал шаги Наоми.

— Ты помнишь, что было, когда узнали, что Фред работает на АВП? — спросил Холден.

— Помню.

— По всем каналам только об этом и говорили целую... Я не знаю. Неделю? Все говорили, что он предатель и просто позорище. Говорили, а не следует ли провести расследование. Можно ли предъявить ему обвинение, хотя он уже давно вышел в отставку.

— Я слышала нечто более двусмысленное, — возразила Наоми, она вошла в помещение и оперлась о другой стол. Говоря это, Наоми набросила волосы на глаза вуалью, потом нахмурилась и отбросила их обратно. — Мои знакомые считали его кротом, думали, что земляне пытаются внедрить его в организацию, как Троянского коня.

— Когда ты еще считала Альянс своей организацией?

— Да. Тогда.

Холден обернулся и сел на стол. Автодок, ощутив вес, приветливо зажегся, с надеждой помигал несколько секунд и выключился.

— Не могу даже вспомнить времена, когда Фред Джонсон был кем-то незначительным. Это...

Наоми вздохнула. Холден посмотрел на нее. На ее лице появились морщинки, которых не было, когда они только познакомились. Изменились очертания подбородка. Она красива. И смертна. Думать об этом не хотелось.

— Все фракции АВП, которые Фред смог запугать, упросить или задобрить, уже ждут нас на Тихо, — произнес Холден, — а мы собираемся рассказать им, что Марко победил.

— Он не победил, — возразила Наоми.

— Нам придется рассказать, что мы попали в засаду, Фред умер, но Марко всё же не победил.

Наоми улыбнулась. Засмеялась. Странно, но тьма стала не столь пугающей. Она не рассеялась. Просто стала другой. 

— Ну хорошо, раз ты так говоришь. Смотри, худший сценарий — это что мы не сможем привлечь их на свою сторону. Я не говорю, что не круто иметь на своей стороне больше астеров. Но если мы не сумеем убедить их сотрудничать с нами, значит, не сумеем. Но мы всё равно можем победить.

— Только в войне, — заметил Холден, — не самый значимый кусок.

 

Глава двадцать девятая

 

Авасарала

Горман Ли моргнул, потер неестественно зеленые глаза и стал ждать ее ответа.

— И вы не знаете, откуда оно пришло? – сказала Авасарала.

— Ну, с Ганимеда. Данные передачи совершенно определенно указывают на Ганимед.

— Но мы не знаем, от кого.

— Нет, — кивнул он в подтверждение ее слов. 

Ну что за идиотский способ выражать свои мысли!

Они находились в малой переговорной комплекса Нектарис. Холодный свет, брашированные керамические стены по моде тридцатилетней давности. Благодаря собственным системам жизнеобеспечения, в воздухе здесь не чувствовался привкус чужого дыхания, как на всей Луне в последнее время. А к пороховому запаху лунной пыли она так привыкла, что даже не могла понять, есть ли он.

Горман Ли сидел, сгорбившись, как школьник, позабыв о стакане воды в руке. На нем был тот же костюм, что и вчера, и позавчера. Авасарале подумалось, что он специально каждый раз доставал его из шкафа, собираясь на встречу с ней. От него веяло усталостью, как от врача в последний час четырехдневной смены. Но было и что-то еще. Что-то, чего она в последнее время не видела. Волнение. Надежда.

Плохо. Надежда в эти дни оказывалась ядом.

— То есть, эта схема, или как там вы ее называете, может быть настоящей, — сказала она. — Или это попытка Вольного флота потрепать нам нервы. Или... что?

— Пищевые дрожжи с улучшенными радиопла́стами. Мы изучали, как протомолекула растет под воздействием некоторых видов ионизирующего излучения? — Восходящая интонация превратила утверждение в вопрос, будто он просил у нее разрешения, а не вводил в курс дела. — Неионизирующего тоже, но это совсем просто. Свет — тоже неионизирующая радиация, и растения используют его с незапамятных времен. Но...

Авасарала подняла руку. Губы Ли шевелились еще несколько секунд.

— На хрен подробности, — сказала она. — Переходите к сути.

— Если данные верны, мы можем накормить еще примерно полмиллиона человек. Первые испытания дали очень хорошие результаты. Но если они не масштабируются, и фермы потерпят производительность, мы потеряем время, вычищая все обратно.

— А люди будут голодать.

Горман снова кивнул. Может, это движение вообще ничего не значило. 

— Перезагрузка определенно приведет к не достижению целей по производству.

Авасарала подалась вперед, вынула у него из рук стакан и посмотрела прямо в глаза:

— И люди будут голодать. Тут все взрослые. Вы должны иметь смелость сказать это вслух.

— Люди будут голодать.

Авасарала кивнула и откинулась обратно. Ужас в том, что ее спине стало лучше. Она так долго жила при одной десятой g, что начала привыкать. Когда она снова спустится по колодцу, придется акклиматизироваться. Когда. Не если. Горман смотрел на нее, стиснув зубы и раздувая ноздри, как перепуганная лошадь. Она едва удержалась, чтобы не потрепать его по голове. Ей страшно хотелось гребаных фисташек.

— В какой области у вас научная степень? — спросила она.

— Э-э-э... Структурная биохимия?

— А знаете, в какой у меня?

Для разнообразия он покачал головой.

— Не структурная биохимия, — мягко сказала она. — Я ничего не знаю о том, лажа эти ваши волшебные дрожжи, или нет. И если уж вы не можете этого сказать, я тем более. Так зачем мы здесь?

— Я не знаю, что делать, — он выглядел молодым и растерянным.

В Авасарале боролись желания укусить его и обнять. Она закрыла глаза, и, черт возьми, это было приятно. С утра она провела совещание со станциями в точках Лагранжа о беженцах, затем со службой безопасности о правилах для людей, все еще прибывающих из колодца. За обедом она выслушала доклад о вооруженном восстании в том месте, что осталось от Севастополя — люди паниковали, глядя, как заканчиваются вода и продовольствие. Все это оставляло в ее мозгу утомительное ощущение бесконечной тревоги.

Ей хотелось рассердиться на Ли, но она слишком хорошо понимала его ледяную панику или просто не могла больше злиться.

— Шансы высокие?

— Думаю, да, — почти сразу ответил он, — данные выглядят...

— Тогда начинайте работать. Если не получится, можете свалить всё на меня.

— Я не это... я хотел сказать... Если более масштабное производство здесь заработает, нам нужно послать это вниз по колодцу. На Землю. Где люди голодают еще сильнее.

Она открыла глаза, и что-то в них заставило Гормана отвести взгляд.

— Да, мэм. Я прослежу, чтобы это сделали.

Она встала. Встреча окончена. Только по пути к кару она вспомнила, что нужно было как-то приободрить Ли. Похлопать по плечу. Сказать доброе слово. Она прессовала его просто по привычке, не потому, что это требовалось для дела. Раньше она справлялась лучше.

Когда кар тронулся, Авасарала вызвала Саида. Он появился в маленьком окошке, оставив место календарю и заметкам. Таком маленьком, что она различала лишь треугольное лицо и шапку кудрей над голубой рубашкой без воротника:

— Мэм?

— Что там у нас?

— Вас ждет доклад адмирала Пикиора о ситуации на Энцеладе.

— Там есть что-то кроме «Вольный флот свалил до того, как мы добрались туда, и теперь нам нужно кормить еще больше людей», или я уже ухватила его суть?

— Ухватили. С нашей стороны есть жертвы. И «Эдварду Карру» требуется серьезный ремонт.

Она кивнула. Еще одна хренова битва. Все равно что носить воду в решете. Кар свернул в туннель. Двое охранников кивнули, когда она проезжала мимо. Кар перестроился на скоростную дорогу к правительственным и административным центрам у Олдрина, и снова повернул так, что она заглянула обратно в туннель. Серые стены с белыми арками убегают назад и вверх. Воздух как бесконечный выдох. Архитектура казалась мелкой и незначительной в сравнении с проблемами Земли и Луны. Авасарала уцепилась за них, как за спасительную соломинку.

— С Цереры сообщают, что на «Росинант» устроили засаду, но он спасся и сейчас на пути к станции Тихо.

— Мило с его стороны, — сказала она.

— У вас также назначена личная встреча, мэм.

Личная встреча? Она никак не могла сообразить, о чем это он, пока на очередном повороте туннеля не вспомнила, что ее хотела видеть Ашанти. Дочери как-то удалось уговорить Саида внести встречу в расписание.

— Отмени, — сказала Авасарала.

— Уверены, мэм?

— Не хочу провести полчаса, слушая поучения девчонки, которой я меняла подгузники. Скажи, что я устала и легла отдохнуть.

— Да, мэм.

— Вы хотите что-то сказать, мистер Саид?

Он кашлянул.

— Она ваша дочь, мэм.

Авасарала улыбнулась. Саид впервые выразил свое несогласие. Может, мелкий ублюдок небезнадежен.

— Ладно. Запиши ее на ближайший свободный ужин.

— Это через три дня.

— Значит, через три дня.

Скорость перестала расти, и она неслась по эвакуационному туннелю на скольких-то там сотнях километров в час. Достаточно, чтобы за полчаса оказаться на поверхности Луны. Движущееся тело остается в движении. Метафора. Нужно оставаться в движении, потому что, если остановиться, она не представляла, как заставит себя снова шевелиться.

Авасарала не помнила, когда последний раз медитировала. Обычно, когда дела шли плохо, она проводила за этим занятием больше времени, а не меньше. Прислушивалась к собственному дыханию, находясь в глубоком единении с телом, и все беды как-то устаканивались. Если бы она продолжала в том же духе, то не забыла бы приободрить Гормана Ли, например. Ей не хотелось думать о том, сколько других мелких промахов остались незамеченными.

Туннель сделал поворот, слегка прижав Авасаралу к двери кара. Она сказала себе, что между войной и миром просто слишком много дел. В общем-то, так оно и было, если бы только она не знала себя слишком хорошо. Медитация возвращала ее к себе, давала прочувствовать, что значит быть Крисьен Авасаралой. И поскольку Крисьен Авасарала прямо сейчас была переполнена печалью, то и хрен бы с ней. Глубокая медитация, дававшая возможность ясно ощутить злость, одиночество, боль и ужас, откровенно проигрывала крепкому джин-тонику и дополнительному часу работы.

Она побудет слабой потом, когда все будет под контролем.

Кар только начал тормозить, когда звякнул ручной терминал. Саид выглядел виновато, но не настолько, чтобы оставить ее в покое.

— Важное сообщение с «Росинанта», мэм.

— Какого хрена нужно Джонсону на этот раз?

— Это не от полковника Джонсона. Его прислал капитан Холден.

Она поколебалась. Саид на экране ждал.

— Перешли его мне.

Саид кивнул, она отключилась и вывела сообщение на экран кара. Что бы там ни было, она хотела это видеть, не щурясь от напряжения. Сообщение было помечено красным. Она все поняла, как только его открыла. Смерть ясно читалась на лице Холдена, в его осторожных, контролируемых интонациях. Больничный тон. Похоронный.

Он коротко рассказал о том, что произошло, не вдаваясь в ненужные подробности. Атаку вела «Пелла». Они смогли сдержать Вольный флот. Фред Джонсон мертв. И потом, будто Холдена самого хватил удар, он долго смотрел в камеру, глядя ей прямо в глаза.

«Все группировки АВП, созванные Фредом Джонсоном, ждут на Тихо. Мы на пути туда и начинаем торможение. Но я не уверен, стоит ли нам лететь, или вы хотели бы послать кого-то другого. И долго ли они будут ждать. Я не знаю, что делать дальше».

Он покачал головой. Холден выглядел совсем юным. Он всегда выглядел молодым и импульсивным, и нынешнее потерянное выражение глаз — это что-то новенькое. Если только ей не показалось. Может, она просто видит то, что чувствует сама.

Сообщение закончилось. Терминал вынуждал ответить, но Авасарала просто сидела, пока не закончилась скоростная дорога и кар не свернул в знакомые коридоры. Она посмотрела на свои руки, будто не узнавая их. Попыталась заплакать, но вышло ненатурально. Будь она за рулем, въехала бы в стену или свернула бы в случайный туннель. Но кар знал дорогу, и ей не пришло в голову перейти на ручное управление.

Фред Джонсон. Палач станции Андерсон. Герой флота ООН и предательский голос АВП. Она много лет знала его лично и его репутацию. Он был ее врагом и противником, а порой ненадежным союзником. Часть её сознания, сохранившая способность думать, поразилась тому, как же странно, как невероятно то, что именно его смерть стала для нее последней каплей. Она потеряла свой мир. Свой дом. Мужа. Останься у нее хоть что-то, может, новость не сбила бы ее с ног.

У нее ныла грудная клетка. По-настоящему, будто от ушиба. Авасарала ощупала границы боли пальцами, словно ребенок, исследующий умирающее насекомое. Она заметила, что кар остановился, только когда Саид открыл дверь.

— Мэм?

Она встала. Лунная гравитация казалась лишь тенью сил природы. Будто она могла преодолеть ее простым усилием воли или биением сердца. Авасарала снова заметила Саида, и заметила, что забыла о нем. На его лице была официальная, слишком красивая печаль.

— Пожалуйста, отмени всё. Я буду у себя.

— Вам что-нибудь нужно? Вызвать вам врача?

Она нахмурилась, мышцы лица казались чужими. Она вела свое тело, словно мех с барахлившим управлением.

— И чем это поможет?

У себя в комнате она села на диван, положив руки на колени ладонями вверх, будто что-то держала. Вентилятор воздухоочистителя тихо и неровно шумел, как ветер, проходящий сквозь бутылочное горлышко. Бессмысленная, идиотская музыка. Она задалась вопросом, замечала ли её раньше. В голове было пусто, и она не знала, означает ли это приближение чего-то, какого-то мощного потока, что унесет ее прочь. Или просто она стала такой. Пустой оболочкой.

Авасарала проигнорировала стук в дверь. Кто бы там ни был, пусть они уйдут. Но они не ушли. Дверь открылась на несколько сантиметров, потом еще чуть-чуть. Наверное, Саид. Или кто-то из адмиралов. Или чиновник из правительства, вроде Гормана Ли, явился попросить ее понести вместо них груз неуверенности и потерь. Но это оказались не они.

Кики уже не была маленькой девочкой. Ее внучка стала настоящей молодой женщиной. Темно-коричневая кожа, как у отца, но глаза и нос Ашанти. Проблеск Арджуна в цвете глаз. Авасарала любила Кики меньше других внуков, хотя старалась скрывать это. С девочкой всегда было непросто из-за присущей ей рассудительности и наблюдательности. Кики кашлянула, и они просто долго смотрели друг на друга.

— Что ты здесь делаешь? — спросила Авасарала, надеясь отпугнуть внучку, но та не ушла. Кики ступила в комнату и закрыла за собой дверь.

— Мама расстроилась из-за того, что ты снова отложила встречу с нами.

Авасарала всплеснула руками с растопыренными пальцами. Злость, не подпитываемая никакой энергией.

— Она прислала тебя воспитывать меня?

– Нет.

— Что тогда?

— Я за тебя беспокоюсь.

Авасарала презрительно фыркнула.

— С чего бы? Сейчас я самый могущественный человек в системе.

— Именно поэтому.

«Не твое собачье дело», — хотела сказать она, но не могла. Боль в груди ушла глубже, проникая сквозь кости и хрящи. Зрение стало размытым, слезы застилали глаза, не имея веса, чтобы стекать по лицу. Кики с непроницаемым лицом стояла у двери. Школьница, ожидающая выволочки директора. Не говоря ни слова, она скользнула вперед, села рядом с Авасаралой и положила голову ей на колени.

— Мама тебя любит, — сказала Кики. — Она просто не знает, как об этом сказать.

— Ей никогда не приходилось этого делать, — Авасарала пригладила волосы внучки так же, как когда-то дочери, когда все они были моложе. Когда мир еще не развалился у них под ногами. — Любовь всегда была работой твоего дедушки. Я... — у нее перехватило дыхание, — я его очень любила.

— Он был хорошим человеком, — сказала Кики.

— Да, — ответила она, пробегая пальцами по волосам девушки.

Шли минуты. Кики едва заметно пошевелилась. Бабушка и внучка молчали. Слезы в глазах Авасаралы стали высыхать, и когда она их сморгнула, новые не появились. Она внимательно рассматривала изгиб ушной раковины Кики, как когда-то Ашанти, когда та была маленькой. И Чарнапала, когда он был ребенком. Когда он еще был жив.

— Я стараюсь, как могу, — сказала она.

— Я знаю.

— Этого недостаточно.

— Я знаю.

На нее снизошло странное умиротворение. Будто Арджун снова здесь. Будто он прочел ей прекрасную поэму, а вовсе не наименее любимая внучка только что признала ее несовершенства. В каждом есть красота и свой способ выражать ее. Ей трудно любить Кики потому, что они так похожи. Совершенно одинаковые, если быть честной. Поэтому любить ее порой слишком опасно. Авасарала слишком хорошо знала, чего ей стоит быть собой, и видя свое отражение в Кики, боялась за девушку. Она глубоко вздохнула и взяла внучку за плечо.

— Иди, скажи матери, что я закончу с делами, и мы вместе поедим. Саиду тоже скажи.

— Это он меня впустил, — сказала Кики, выпрямляясь.

— Этот чертов проныра должен прекратить совать нос в мои дела. Но сегодня я этому рада.

– Значит, ты его не накажешь?

— Конечно, накажу, — ответила она и неожиданно для самой себя поцеловала Кики в гладкий лоб. — Только на этот раз не всерьез. Теперь иди, мне нужно кое-что сделать.

Она ожидала, что макияж будет испорчен, но понадобилось лишь чуть обновить подводку для глаз и заправить выбившуюся прядь волос. Она снова включила сообщение Холдена, пока собиралась с мыслями перед камерой.

Когда прозвучал сигнал ответить, она расправила плечи, представляя, что смотрит Холдену в глаза, и начала запись.

«Мне жаль Фреда. Он был хорошим человеком. Неидеальным, но кто идеален? Я буду скучать по нему. Наша следующая задача проста. Ты тащишь свою жалкую задницу на станцию Тихо и делаешь так, чтобы все получилось».

 

Глава тридцатая

 

Филип

«Пелла» тащилась на трети g. Но после долгого ускорения Филип даже это ощущал коленями и позвоночником. Или всё от того, что он до сих пор разбит после ужасного боя, оставшегося теперь позади.

После битвы, которую они проиграли.

Он стоял в камбузе, держа в руках миску приготовленной по-марсиански рисовой лапши с грибами, и высматривал, куда бы сесть, но все скамейки были заполнены. «Кото» пострадал сильнее, чем «Пелла» — рельсовая пушка повредила реактор, и корпус треснул по всей длине. Большинство известных Филипу кораблей погибли бы сразу же, но марсианский флот создавался для боя. За едва уловимую долю секунды «Кото» успел среагировать на удар и сбросить стержень, оставив беспомощный экипаж запертым в ловушке, с единственной резервным аккумулятором, который и позволил им остаться в живых.

За «Шинсакуто» погнались боевые корабли и торпеды Цереры и объединённого флота. Если бы «Росинант» довёл свою работу с «Пеллой» до конца, экипаж «Кото» так и остался бы в дрейфе. Возможно, теперь они бы уже были мертвы — очистители воздуха перестали бы работать, оставив их задыхаться, кашлять и бросаться друг на друга в приступе паники. Однако все они оказались на «Пелле», спали посменно с основным экипажем, занимали места в столовой и демонстративно старались не смотреть на Филипа, искавшего, куда сесть.

Здесь был и его экипаж. Люди, с которыми он летал задолго до того, как всё началось. Ааман. Мирал, Крылья. Карал. Джози. Они тоже отводили взгляды, как и остальные. Только половина из них была в форме Вольного флота. «Кото» и «Пелла» опять перешли на простую и удобную одежду, какую мог бы носить любой экипаж, а те, кто ещё надевал форму, закатывали рукава или оставляли расстёгнутыми воротнички. Филип вспомнил, что на нём новенький, хрустящий, застёгнутый до самого горла мундир, и впервые почувствовал себя в нём малость глупо. Как ребёнок, вырядившийся для игры в отцовскую одежду.

Приглушённый звук голосов отгораживал его как стена. Он колебался. Можно просто взять миску к себе в каюту. В самом деле — ведь они не хотели его прогонять. Это всё оттого, что им здесь так тесно и они расстроены проигранным боем. Он сделал шажок к коридору, собираясь уйти. Но остановился и оглянулся — вдруг где-то найдётся щель, уголок скамьи, который он пропустил. Место для него.

Он поймал взгляд Мирала. Тот кивнул, и, как с облегчением увидел Филип, подвинулся, освобождая рядом немного места. Филип не бросился туда как мальчишка, просто быстро пошёл, опасаясь, что просвет закроется прежде, чем он туда доберётся.

Напротив Мирала сидели Карал и другие, зажатые меж незнакомцами. Женщина с тёмной кожей и шрамом поперёк верхней губы. Тощий тип с татуировкой на шее. Женщина постарше — седые короткие волосы, кривая недобрая улыбка. Только Карал, он один, признал Филипа, и то лишь буркнул что-то невнятное и кивнул.

Когда пожилая женщина заговорила, она, казалось, продолжала начатый до прихода Филипа разговор, но с наигранной, неслучайной небрежностью.

— Если верить мис койо с «Шинсакуто», на Церере их флот навсегда. Земля далеко от Земли.

— Навсегда — это долгий срок, — сказал Мирал, окидывая взглядом стол, будто оценивал ситуацию. — Мы можем думать, будто знаем, что случится за год, два или три, абер это всё только вздор и догадки.

— Будущее не узнать, — ответила женщина. — Зато мы знаем, что там сейчас, так?

Филип сунул в рот ложку чересчур солёной лапши. Он слишком долго ждал, собираясь есть, и лапша уже наполовину раскисла. Пожилая женщина улыбнулась — она выиграла очко, и склонилась вперёд, облокотившись о стол, так что стала заметна татуировка на запястье — разомкнутое кольцо АВП. Как будто она её демонстрировала.

— Я только хочу сказать, что, может, пора уже хоть что-то завоевать? Церера, Энцелада. А то до сих пор удавалось пнуть только Мичо Па, да и то не ее саму.

— Мы разбили Землю, — произнёс Филип. 

Он хотел, чтобы это выглядело как небрежная реплика, случайно брошенная в разговоре. Но вышло резко, как будто он огрызался, защищая возможно даже себя. Слова безнадёжно повисли в воздухе. Пожилая женщина холодно и неприятно улыбнулась в ответ. Или, может, это ему показалось. Так или иначе, она убрала со стола локти и поднялась. И ушла, всем видом подчёркивая, что стоит на своём, что бы это ни значило.

Карал откашлялся, покачал головой.

— Не волнуйся ты так, Филипито.

— Да с чего бы? — спросил Филип, набирая ещё лапши.

Карал развёл руками — вот всё это и все вокруг.

— Это результат боя, видишь?

— Да, — сказал Филип. — Бист бьен. Я понял.

Мирал и Карал переглянулись, он сделал вид, что не заметил. Остальной экипаж «Кото» сидел в молчании.

— Брось, койо, — Мирал тронул Филипа за плечо. — Доедай и пойдём. Поможешь мне кое-что починить, да? Есть кое-какие проблемы между корпусами.

Филип кончиками пальцев оттолкнул от себя миску.

— Да я уже всё. Идём.

Повреждения «Пелле» нанёс не один удар, а плотная группа снарядов ОТО. Если бы они прошли прямо — было бы легче. Верхние части корабля над рубкой и командной палубой были скошены и дополнительно укреплены — как раз для такого случая. Ну, отогнуло бы кусок обшивки на корпусе, а удар вышел бы чертовки громкий, но нутро корабля уцелело бы. То, как всё получилось — поток снарядов пришёлся в борт корабля — оказалось значительно хуже. Пострадали размещённые там маневровые двигатели «Пеллы», ОТО, сенсоры и внешние антенны. Как будто кто-то продрал большим острым скребком по боку корабля, оторвав при этом всё, что только можно. В результате повреждения в их орудийной защите появилось слепое пятно, однако прорвавшаяся через него торпеда не взорвалась. Если бы детонатор сработал, корабль просто переломился бы пополам, и той старой суке из камбуза оставалось бы только надеяться на милосердие внутряков, чтобы её дряхлая задница не потонула в их собственном отработанном воздухе.

Но всё же торпеда довольно серьёзно повредила внешний корпус «Пеллы». И теперь предстояла долгая и нудная работа — поиск каждого болтающегося кусочка. Оставленные между корпусами обломки керамики и металла могли привести к катастрофе при любом включении маневровых двигателей. Поэтому Филип и Мирал натянули скафандры, проверили герметичность, кислородные баллоны и респираторы, и полезли в тесное пространство между корпусами. Марсианские конструкторы спланировали всё весьма тщательно и упорядоченно — всюду виднелась разметка с данными проверки и сроков замены. В белом свете ламп Филип рассматривал погнутую панель наружной обшивки и зазубренную пробоину, сквозь которую виднелись звёзды. Из чёрной темноты поднималась плоскость галактики, сияющая золотым и белым. Трудно не остановиться и не заглядеться.

Смотреть на реальные звёзды — совсем не то, что на точки, светящиеся на экране. Филип всю жизнь провёл в кораблях и на станциях. Поглядеть своими глазами на миллионы немигающих огоньков удавалось, только когда он выходил наружу — для ремонтных работ или на операцию. Это всегда казалось прекрасным и вечно тревожило. А на этот раз выглядело почти обещанием. Вокруг них простиралась бесконечная бездна, шепчущая, что вселенная куда обширнее корабля. Больше, чем все корабли на свете. Человечество сможет водрузить свой флаг на тринадцать сотен из всего множества этих точек — меньше миллионной доли процента. Империя внутряков сражается и умирает за контроль над ними. А в сотни тысяч раз больше звезд глядит на них сверху.

— Эй, Филипито, — сказал Мирал по внутренней связи. — Очнись. Кажется, у меня тут есть кое-что.

— Сейчас иду.

Мирал нагнулся над проводкой массива сенсоров. Свет его фонаря чуть поблёскивал на внутреннем корпусе. Короткая, яркая полоса там, где что-то его процарапало. Мирал тронул её перчаткой, полоска размазалась. Значит, керамика.

— Так, гадёныш, — сказал Филип, проводя лампой вдоль провода. — Куда же ты делся?

— Смотрим дальше, — ответил Мирал, цепляясь за поручни.

Когда они достигнут Паллады, ремонтники займутся более полным обследованием. У них есть инструменты, чтобы загнать в каждую трещину корабля азот и аргон и выдуть всё, что застряло. Однако лучше сделать побольше до возвращения. И между обшивками нет никого, кроме них. Из всех работ на «Пелле» эта — самая уединённая. Одной этой причины достаточно.

Короткий довольный выдох Мирала привлёк внимание, и Филип подобрался поближе, туда, где тот сгорбился над находкой. Мирал вытащил из-за пояса плоскогубцы, наложил на проводку, где зиял разрыв, потом отстранился. Сквозь щиток шлема Филип видел его ухмылку. Обломок размером с ноготь, одна сторона зазубрена, другая гладкая.

— Здоровенный, — почтительно присвистнул Филип.

— А то, — ответил Мирал. — Оставить эса дрянь здесь болтаться — что из пушки пальнуть, да?

— Одним меньше, — сказал Филип. — Посмотрим, сколько ещё мы найдём.

Мирал сжал кулак в знак согласия, потом сунул осколок в карман.

— А знаешь, кем я был в твоём возрасте? Пьяницей был. Проводил время с одним койо, который вечно болтал о драках. О том, как часто сам в них встревал. Любил подраться, надо думать.

— Ага, — Филип спускался всё дальше, водя лучом фонаря по креплениям маневровых двигателей. Он не понимал, куда клонит Мирал.

— Тот койо говорил, что чаще всего всё закручивалось потому, что ему приходилось выделывался перед другими, понимаешь? Даже если не хотелось махать кулаками, он просто не знал, как вырулить, чтобы команда слабаком не считала.

Филип нахмурился. Может, Мирал намекает на то, что произошло на Церере? Временами это до сих пор тревожило Филипа. Уже не ярость, оставались только слабые всполохи унижения из-за того, что девушка его бросила. И ему совсем не хотелось тратить время на рассуждения.

— Что с того? — сказал он, надеясь что этого будет достаточно.

Но Мирал продолжил:

— Мужик делает так, когда боится потерять лицо, понимаешь? Из-за этого и болтает про то, чего делать не собирается. Делает сам не зная чего.

Я-то знал, что делал, подумал Филип, только вслух не сказал. Снова сделал бы, если бы всё повторилось.

Он ощущал это как болезненное прикосновение к свежей ссадине, он сегодня уже один раз повел себя, как глупый ребёнок. Лучше уж оставить всё при себе. Оказалось, Мирал совсем не это имел в виду.

— Твой отец? Человек он хороший. Такой астер до мозга костей, да? Просто этот ублюдок Холден для него как открытая рана. Ну напился — с кем не бывает, все болтают лишнее, обычное дело. Не хорошо и не плохо. Так устроены мужчины. Не принимай близко к сердцу.

Филип помолчал. Обернулся.

— Не принимать близко к сердцу? — повторил он, превращая слова в вопрос. Требование, чтобы Мирал пояснил, что имел в виду.

— А то, — сказал Мирал. — Твой отец совсем не имеет в виду то, чего говорит.

Филип направил фонарь на Мирала, свет прошёл сквозь щиток шлема. Мирал сощурился, поднял руку, защищая глаза.

— Ну и что же он говорит? — спросил Филип.

***

Жильё Марко вычистили до безупречности. Свежеотполированные стены сверкали. Тёмные пятна, вечно окружавшие поручни возле двери — следы прикосновения сотен рук — отмыли начисто. На мониторе ни пылинки. Аромат поддельного сандала из очистителя воздуха не до конца перебивал запахи дезинфекции и фунгицидов. Даже подвеска кресла-амортизатора поблескивала в неярком свете.

Отец Филипа, глядевший на монитор, тоже выглядел ухоженным до жутковатого совершенства. Волосы вымыты и идеально уложены. Мундир сверкает как новенький — чёткие линии, ровные складки. Швы идеально выровнены, как будто силой воли он хотел подтянуть до своего уровня весь остальной корабль. Казалось, здесь сконцентрирована вся воля Марко. Каждый атом воздуха находился на своём месте.

С монитора смотрел Розенфельд. Прежде чем Марко остановил воспроизведение и обернулся, Филип успел уловить слова о других возможностях.

— Ну? — спросил Марко.

Филип не смог бы сказать, что звучит в его голосе. Спокойствие. Но у Марко тысяча вариаций спокойствия, и не все означают, что всё в порядке. Филипа беспокоило, что после сражения они так по-настоящему и не поговорили.

— Ты говорил с Миралом? — Филип скрестил руки, прислоняясь к дверному косяку. Марко не шелохнулся. Не кивнул, не взглянул в ответ. Тёмные глаза отца внушали Филипу неуверенность и чувство незащищённости, но отступать было некуда. — Говорит, ты сказал, что случившееся — моя вина.

— Потому что так и есть.

Совсем простые слова. Констатация факта. Ни горячности, ни насмешки, ни обвинения. Филип принял их как удар.

— Ясно, — сказал он. — Бьен.

— Ты был стрелком в том бою, а они ушли, — Марко развёл руки, едва заметно пожал плечами. — В чём вопрос? Или, может, ты хочешь сказать, что это моя вина, раз я решил, что ты способен справиться?

Филип изо всех сил старался совладать с голосом. Слова застревали в глотке.

— Не я подставил нас под обстрел. Я стрелок. А не пилот. И рельсовой пушки у меня не было, да? А у чёртова Холдена есть.

Отец склонил голову на бок.

— Я сказал только, что ты не справился. А теперь назови мне причину — почему твой промах в порядке вещей? Разве так и должно быть?

Теперь Филип понимал, что стоит за его спокойствием.

— Нет, — ответил он. И добавил: — Нет, сэр.

— Хорошо. И довольно того, что ты облажался. Не начинай ещё и хныкать по этому поводу.

— Нет, — сказал Филип, но к глазам подступали слёзы. Стыд кипел в крови, как дрянной наркотик, заставлял дрожать. — Я не хнычу. Нет.

— Так признай это. Скажи как мужчина. Скажи: «Я не справился».

Нет, думал Филип. Я не виноват.

— Да, я не справился.

— Вот и ладно, — ответил Марко. — Я занят. Прикрой за собой дверь.

— Да, хорошо.

Едва Филип развернулся, Марко опять перевёл взгляд на монитор. Голос прозвучал мягко, как вздох.

— Слёзы и оправдания — это для девчонок, Филип.

— Извини, — сказал Филип и закрыл за собой дверь.

Он шёл по узкому коридору. Голоса из лифта. Голоса из столовой. Два экипажа в пространстве для одного, и ни к кому нельзя подойти. Даже к Миралу. Особенно к Миралу.

Он меня подставил, думал Филип. Как и сказал Мирал. Они не удержали Цереру, потом Па оскорбила его своим уходом. Тот бой должен был показать, что с Вольным флотом шутки плохи, но все три их волка в стае оказались неспособны остановить сволочной «Росинант».

Марко унизили. Всё вышло поперёк, ничего не попишешь. Только под рёбрами у Филипа болело, как будто ударили кулаком. Случившееся — не его вина. Он не хныкал, не просил прощения. Хотя только что именно это и сделал.

Он включил свет в своей каюте. Там в эту смену спал один из техников, который теперь, как мышонок, моргал от яркого света.

— В чём дело?

— Я устал, — сказал Филип.

— Иди уставай в другом месте, — ответил техник. — У меня ещё больше двух часов.

Филип пнул ногой кресло-амортизатор, так что оно развернулось. Техник вытянул руку, остановил вращение и начал отстёгиваться.

— Ладно. Раз ты так чертовски устал, тогда спи, — сказал он.

Ворча что-то себе под нос, техник подобрал одежду и вышел. Филип запер за ним дверь и свернулся на кресле — прямо в комбинезоне, воняющем потом и изоляцией вакуумного скафандра. Слёзы рвались наружу, но он загонял их обратно, запихивал боль всё глубже, пока она не обернулась чем-то иным.

Марко кривил душой. Он чувствовал себя оскорблённым — его обошли и Холден, и Наоми, и Джонсон. Всё в точности, как говорил Мирал. Бывает, что люди так поступают — говорят то, чего не хотели. Делают то, что не сделали бы, хорошенько подумав.

Нет, Филип не облажался. Это Марко неправ, вот и всё. В этот раз он сам сделал всё неправильно.

В памяти вдруг всплыли слова, так ясно, как будто сказаны вслух. Голосом матери, хотя Филип никогда от неё их не слышал. «Задумайся, что ещё с ним не так».

 

Глава тридцать первая

 

Па

Евгения — отвратительное место для оперативной базы. Это скорее не астероид, а запутанная куча отдельных обломков и черных булыжников, странствующих вместе. Ни сам астероид, ни обращающийся вокруг него крохотный спутник никогда не испытывали силы гравитации, способной сжать их вместе, или жара, способного их сплавить. Евгения и подобные ей даньяреты, «песочные миры», не предоставляла твердой поверхности, на которой можно строить, или внутренней структуры, в которую можно зарыться. Здесь даже полезные ископаемые добывать тяжело — части астероида слишком быстро смещаются и разваливаются. Построишь купол — воздух утечет сквозь поверхность, на которой он стоит. Попытаешься раскрутить — развалится. Научная станция, построенная здесь Землей три поколения назад и уже заброшенная, оставалась всего лишь развалиной из герметичного бетона и осыпающейся керамики. Призрачный город Пояса.

Единственное обстоятельство в ее пользу — она необитаема, а орбита не слишком далека от Цереры и сомнительной защиты объединенного флота. Но даже эта близость лишь временная. Поскольку период обращения Цереры по орбите на несколько процентов меньше, чем у Евгении, каждый день немного увеличивал расстояние между ними, растягивая пузырь безопасности до тех пор, пока он в конце концов не лопнет. Сказать по правде, если они будут продолжать прятаться от Вольного флота, пользуясь тем, что Евгения и Церера находятся по разные стороны Солнца, то получат еще больше проблем.

Вместо попыток отстроиться на поверхности астероида маленький флот Мичо начал собирать порт наклие на орбите вокруг основного массива Евгении: из транспортных контейнеров сварили переходы, склады, шлюзы. Крохотный реактор позволял поддерживать циркуляцию воздуха и давал достаточно тепла, чтобы компенсировать потери от излучения. Конструкция была изначально временной по проекту. Недорогая, быстрая в сборке и сделанная из столь стандартизированных и обыденных материалов, что это решение можно применить в тысяче других ситуаций. Она выросла из трех-четырех контейнеров, разрастаясь, соединяясь, укрепляясь, отдаляясь, где это необходимо, скучиваясь в других местах. Будто снежинка испортившегося герметика.

Рассказывали, что самые нищие астеры жили в наклие годами. Но чаще их использовали так же, как и Мичо — для складирования и заправки. Дрейфующие склады, которые не вгрызаются налогами и тарифами в оперативный бюджет геологоразведчиков. Гипердистиллированная вода, чтобы снабдить пиратов реактивной массой, питьевой водой и кислородом. Старшие братья разбросанных Вольным флотом по космосу складов снабжения. На мониторе наклие выглядел будто древнее морское существо, все еще экспериментирующее с многоклеточностью. А позади — «Панчин», компактный и изящный.

Корабль так точно подогнал орбиту, что казался неподвижным за станцией, будто они соединены. Обшивку станции усеивали вспышки рабочего освещения и сварочных аппаратов, паучьи тени мехов, переносящих припасы с «Панчина». «Коннот» вырубил эпштейн еще несколько часов назад, чтобы не сжечь наклие и «Панчина», после чего спокойно вышел на плавную орбиту на маневровых. Торможение создавало скорее не силу тяжести, а намек на нее, так что Мичо свернулась в кресле-амортизаторе калачиком.

— Они нам сигналят. Ответить? — спросил Эванс.

Теперь у него все вызывало вопросы. После кошмара на Церере его самоуверенность разлетелась в клочья. Это проблема. Но как ее исправить, а равно и множество других, Мичо толком не знала.

— Ответь, пожалуйста. Дай им знать, что я заскочу.

— Так точно, — ответил Эванс, повернувшись к монитору. 

Мичо вытянулась, разогнав кровь по сосудам. Она не знала, почему чувствует тревогу перед новой встречей с Эцио Родригесом. Пусть они редко встречались, но она знала его много лет. Еще один партнер в затяжной борьбе против того, чтобы Пояс использовали и выбросили на помойку внутряки и их союзники. Но теперь он принял ее сторону против Вольного флота. Ей первый раз предстоит дышать одним воздухом с ним после того, как ее спасательная операция вылилась в то, во что вылилась. Чего заслуживает встреча с человеком, который согласен с тобой настолько, чтобы рисковать жизнями — своей и команды? Открытки с благодарностью?

Мичо рассмеялась, Оксана обернулась. Мичо покачала головой. Вслух это не смешно.

— «Панчин» подтверждает, — доложил Эванс. — Капитан Родригес в порту.

— Тогда в порт, — решила Мичо, выбираясь из ремней. — Оксана, корабль твой.

— Так точно, — отрапортовала Оксана, но в словах слышалось некое разочарование. 

Оксана тоже хотела бы отправиться с ней, но кому-то надо присматривать за Эвансом, а эти двое последнее время сблизились. Может, проведя немного времени с Оксаной, Эванса расскажет о том, что его беспокоит. Лучше бы, если инициатива оказалась его собственной. Приказать кому-то раскрыть личные страхи — не лучшая форма лидерства. И неважно, что Мичо его жена. Она еще и его капитан.

«Коннот» завис меньше чем в километре от «Панчина» и порта Евгении. Оксана немножко выпендривалась, но Мичо не возражала. Благодаря этому перебраться в порт будет быстро и просто. Скафандр у нее был марсианский — бронированный, но не силовой. Хорошего качества, как и всё, что выменял Марко. С ней отправились Бертольд и Надя, оба с личным оружием. Они вылетели из воздушного шлюза «Коннота» в прогал — медленно, чтобы сэкономить топливо — и обсуждали, чья сегодня очередь готовить, пока звезды скользили у них под ногами. Мичо почувствовала неожиданный прилив счастья. Удивительно, что люди могут всю жизнь прожить на поверхности планеты и ни разу не испытать подобного момента — близость дружной семьи и пустота, соперничающая с Богом в одном мгновении.

Воздушный шлюз сделали на полпути в одном из транспортных контейнеров, его стены отрезали простор галактики еще до того, как они достигли двери. Все трое залетели внутрь по очереди. Как только индикатор загорелся зеленым, Мичо запросила подтверждения у своего скафандра, отключила подачу кислорода и спешно расстегнула швы.

Воздух внутри вонял газопламенной сваркой и перегретым металлом. Ударные инструменты чьей-то музыки разносились дальше остальной мелодии, слегка сотрясая станцию. Равномерный, механический ритм. Огни — ничем не смягченные светодиоды, от которых по керамическим стенам ползли резкие тени, пока гости пробирались по длинным коридорам. Магнитные паллеты прилипали к поверхностям, без различий между стенами, полом и потолком. К каждой был прикреплен старый ручной терминал, показывая содержимое и его происхождение.

Женщина — оператор транспортного меха сдвинулась в сторону, когда они пролетали, а манипуляторы машины поджались, будто лапы паука. Она поприветствовала Мичо, Бертольда и Надю одинаково. Ее вид показывал — она не знает, кто они, и ей все равно. Пока все на одной стороне, они ей не мешают.

Капитана Родригеса они нашли в одном из хабов. В каждом из шести направлений раскрывали свои пасти по девять контейнеров, а всего пятьдесят четыре. Предполагалось, что они все должны быть полны. Мичо с первого взгляда стало ясно, что это не так. Эцио Родригес был узколицым мужчиной, в чьей подстриженной бороде виднелась седина, хотя лицо в целом выглядело молодо, с выбритой головой. Скафандр у него, как и у Мичо, был марсианского производства. Но в отличие от нее, свой он доработал: герб в виде звездной вспышки на спине между лопатками и разомкнутый круг АВП, какие носят на нарукавных повязках. Полдюжины человек перемещали паллеты в контейнерах вокруг, крича друг другу вместо того, чтобы пользоваться радио. Их голоса отдавались эхом.

— Капитан Па, — поприветствовал Родригес. — Бьен авизе. Мы заждались

— Капитан, — ответила Мичо. — «Коннот» пришел вам на смену. Наша очередь строить и охранять, са са?

— Добро пожаловать, — Родригес раскинул руки — Тут не много, но и не пустота.

В маленьком флоте Мичо каждый, один или в паре, должен был в свою очередь охранять и отстраивать порт, пока остальные охотились на колонистов или собирали разбросанные в пространстве припасы, попутно уворачиваясь от кораблей Марко. «Солано» захватил ещё один корабль колонистов — «Сияющий Ирис» с Луны— и теперь сопровождал его на Цереру, отдать оброк кесарю. Да и всё равно, порт Евгении слишком мал, чтобы держать такой огромный корабль. С другой стороны, «Серрио Маль» собирал припрятанные контейнеры, выброшенные с Цереры и Паллады. Они предназначались Евгении, а через неё — тем кто сильнее нуждался. Доставка припасов на Келсо и Япет была самой опасной, и Мичо взяла её на себя.

Хуже только совсем не лететь.

— Что-то выглядит скудно, — сказала она.

— Как уж есть, — ответил Родригеc. — В последние несколько раз небогато. Не то, что раньше. Хотя кое-что взяли.

— И много?

Родригеc расхохотался, как будто она выдала шутку. 

— Ну, есть кое-то интересное. Как раз для тебя.

Мичо почувствовала, как шевелятся волосы у неё на затылке. Она чуяла что-то плохое. Улыбнулась.

— Не стоило.

— Не мог упустить, — ответил Родригеc, включая двигатель своего скафандра и подруливая к проходу. — Сюда. Я покажу.

Он не просил оставить Бертольда и Надю, что уже хорошо. Она бы и не оставила. Но сама не знала, успокаивало ли её то, что он не старался отделаться от её охраны, или пугало — возможно, они уже не имеют значения.

— Бертольд, — позвала она, направляясь за другим капитаном.

— Понял, — ответил он. 

Его рука как будто случайно скользнула к прикладу оружия. Надя сделала то же самое. Перейти в состояние боевой тревоги для них всё равно что моргнуть. Добравшись до стен порта, Родригеc шумно приземлился, включил магниты на ботинках и погасил коленом инерцию. Музыка, которую они слышали до сих пор, смолкла, а Родригес оглядывался, словно хотел убедиться, что за ними никто не следит. Или наоборот, что следит.

— Заставляешь меня нервничать, койо, — сказала Мичо, догоняя Родригеса. — Ничего не хочешь сказать?

— Скажу кое-что, но не здесь. — Веселье и лёгкость голоса сменила мрачная напряжённость. — Везли его контрабандой мимо контрабандистов.

— Пока что не легче.

— Хочешь ты или нет, дело сделано.

Контейнер, к которому он их подвёл, имел небольшой выступ сбоку. Приваренный собственный шлюз. Родригес сам ввёл код доступа. Бертольд протянул руки и выдохнул, как штангист, собравшийся взять большой вес.

— Люблю вас, — спокойно сказала Надя, как будто совсем не думала, что эти слова могут стать последними.

Шлюз открылся, из него выскочил человек. Тонкая кость, кудрявые чёрные волосы.

— Она здесь? — сказал он, а потом: — А, вот и ты.

Шок, неожиданность, мучительная неопределённость, ожидание угрозы или всё же чего-то поинтереснее.

— Санджрани.

— Нико, Нико, — Родригеc принялся заталкивать Санджрани обратно в шлюз. Не крути тут задницей будто флагом. Лезь обратно, пока не увидели. 

Когда Санджрани скрылся, Родригеc обернулся к Мичо, махнул, чтобы тоже лезла за ним. Увидев, что она колеблется, поднял вверх скрещенные руки. 

— Я без оружия. Если что-то пойдёт не так, твои могут меня пристрелить.

— Вполне, — согласился Бертольд. 

Он вытащил пистолет, но не поднял. Пока.

— Ну, тогда ладно, — сказала Мичо, ступая вперёд. Магнитные защёлки притягивали к полу, удерживали и отпускали при каждом шаге.

В тесном пространстве Санджрани сел, пристегнувшись к стулу перед хлипким столиком. Напротив него стоял другой стул. Ловушки Мичо не видела. И не понимала, что происходит.

— Решил сменить сторону? — спросила она.

Санджрани глубоко и нервно вздохнул.

— Я здесь, чтобы поговорить с тобой, потому что вы убиваете всех на несчастном Поясе. Вы оба, и ты, и Марко. И это вы двое должны быть на моей стороне.

— Он знает, что ты здесь?

— Я что, уже покойник? Нет, он не знает. Видишь, до чего я дошёл. Я пытался поговорить с Розенфельдом, но он подчиняется только Марко. Никто не знает, куда пропал Доуз. А меня не послушают, — в натянутом, как струна, высоком и тоненьком голосе звучало отчаяние.

— Ну ладно, — Мичо подвинула стул и пристегнулась. — Я слушаю.

Санджрани выдохнул и вывел на настольный дисплей диаграмму. Куча каких-то кривых, бегущих между осями.

— Мы делали допущения, когда начинали всё это, — сказал он. — Мы строили планы. По-моему, неплохие. Но мы им не последовали.

— Точно, — сказала она.

— Первым делом мы разрушили самый большой источник благосостояния и сложной органики в системе. Единственный источник сложной органики, работающей с нашим метаболизмом. Миры с другой стороны кольца? Другие генетические коды. Другая химия. Это мы не можем импортировать и есть. Но ладно. Прогнозы были совсем неплохими. Мы создали бы новую экономику, собрали по кусочкам инфраструктуру, совместно построили бы устойчивую сеть микроэкологии. Основали денежный оборот на...

— Нико, — сказала она.

— Верно, верно. Надо было начинать всё это строить сразу же, когда сбросили камни.

— Я знаю.

— Не знаешь. — По его щекам, цепляясь за кожу, катились слёзы. — Нет полного процесса переработки. Всё деградирует. Корабли колонистов? Припасы? Это лишь временные меры. И мера того, сколько ещё нам придётся поддерживать жизнь на Поясе. Вот, посмотри. Зелёная кривая — ожидаемая мощность новой экономической модели. Той, которой мы не следуем, понимаешь? А это, — он указал на нисходящую красную линию, — как долго мы, в лучшем случае, продержимся на конфискате. Вот, этот уровень. Ещё пять лет.

— Ясно.

— А эта линия — базовый уровень, который понадобится, чтобы сохранить жизнь населению Пояса.

— Мы держимся выше.

— Могли бы, — сказал Санджрани, — если бы следовали нашему плану. — А вот где мы сейчас.

Он сместил зелёную линию. У Мичо встал комок в горле — она поняла, на что смотрит.

— Сейчас мы в порядке, — продолжал Санджрани. — И будем ещё три года. Может, три с половиной. А после система переработки больше не сможет удовлетворять спрос. У нас не будет готова инфраструктура, чтобы заполнить провал. И тогда мы начнём умирать от голода. Не только Земля, не только Марс. Пояс тоже. И если начнём — обратно пути не будет.

— Понятно, — сказала Мичо. — И как нам это поправить?

— Не знаю, — сказал Санджрани.

«Панчин» отбыл через день, забрав с собой Санджрани и то немногое, что ещё оставалось от душевного равновесия Мичо. Её экипаж делал свою работу, наращивал порт, прокладывал новые связи. В антенны «Коннота» просачивались сообщения, часть из них — для неё. Япету требовалась пищевая магнезия. Группа исследовательских кораблей выработала фильтры и нуждалась в замене. Вольный флот изливал то, что у них звалось новостями, некоторые касались того, как много припасов, предназначавшихся астерам, Па отдала врагу.

Стоило ей попытаться заснуть, в сердце волной поднимался страх. Когда придёт тяжёлое время, начнётся голод — это произойдёт неизбежно. Трудно создавать новый сияющий город в космосе, если те люди, которые проектируют, строят его и живут в нём, умирают в нужде. Гибнут из-за того, что они с Марко грызли друг другу глотки вместо того, чтобы следовать плану.

Приходилось напоминать себе, что такой выбор сделала не она. Марко прежде неё вышел за рамки сценария. Она внесла раскол потому, что он внес свой. И она старалась помочь. Но едва закрыв глаза, Мичо видела красную линию, уходящую вниз, в никуда, без ответной зелёной вверх. Три года. Может, три с половиной. Но чтобы всё заработало, нужно начать сейчас. Они уже должны были начать.

Либо нужен совсем новый план, но ни она, ни Санджрани не знали какой.

Другие старались её не трогать — давали пищу, воду и место для размышлений. Она просыпалась одна, работала в свою смену, засыпала одна и не ощущала недостатка в общении. И поэтому удивилась, когда Лаура отыскала её в спортзале.

— Для тебя есть сообщение, капитан, — сказала она. 

Не Мичо, а «капитан». Значит, сейчас Лаура была не женой, а офицером связи на вахте.

Мичо отпустила эластичные ленты, вытерла полотенцем пот.

— В чём дело?

— Луч ретранслирован через Цереру, — пояснила Лаура. — С «Росинанта», по пути на станцию Тихо. Помечено «от капитана для капитана».

Мичо собиралась просить Лауру запустить сообщение. Они семья, у них нет секретов. Опасный порыв. И она его подавила.

— Я просмотрю сообщение в своей каюте.

Когда она открыла послание, с экрана смотрел Джеймс Холден. Первая мысль была — как паршиво он выглядит. Вторая — возможно, Мичо и сама не лучше. Она сунула в утилизатор промокшее от пота полотенце. Нет полного процесса переработки. Мичо вздрогнула, но тут заговорил Холден.

— Капитан Па, надеюсь, сообщение дошло к тебе быстро. И что всё в порядке с твоим кораблём, экипажем, и... Ладно. В любом случае, я попал в странную ситуацию и, честно говоря, рассчитывал, что смогу попросить тебя об одолжении.

Он попробовал улыбнуться, но взгляд оставался тревожным.

— Скажу правду, — продолжил он. — Я здесь, можно сказать, в отчаянии.

 

Глава тридцать вторая

 

Вандеркост

Охранники устали его пинать, втолкнули в камеру и запечатали дверь.

Некоторое время он лежал без сознания — пять минут, может, час. Не больше. Он сел. Спина и рёбра болели, но не очень сильно, и кости, похоже, не сломаны. Камера освещалась единственной встроенной лампой на стыке потолка и задней стены. Полумрак скрадывал цвета, так что трудно сказать — рубашка в потёках крови или только кажется тёмной.

Делать нечего, он потихоньку принялся инспектировать своё тело — ссадины на щеке и рёбрах, глаз заплыл, на запястьях царапины от наручников. В целом ничего страшного. От друзей ему иногда доставалось и крепче. И он не первый раз под арестом. Даже не в первый раз под арестом за то, чего не совершал. Хотя до сих пор его арестовывали внутряки.

Чем больше всё изменяется, тем больше остаётся по-прежнему, думал он. Он нашёл местечко в углу поудобнее, куда можно прислонить голову, закрыл глаза и стал ждать — вдруг удастся хоть ненадолго уснуть. Тревога оказалась сильнее, но всё-таки он чуть подремал, пока дверь не открыли. Два охранника в броне и с оружием. С ними какая-то шишка, тоже в броне. Все с эмблемами Вольного флота.

Возможно, оно и неплохо. Люди обычно не наряжаются для убийства.

— Эмиль Жаккард Вандеркост?

— Воды, — попросил он.

Старшим был щекастый мальчишка с тёмной кожей и такого же цвета глазами. По-своему даже красивый, но чересчур молод на вкус Вандеркоста. Он вступил в тот возраст, когда секс — это уже не о том, с кем ложишься в постель, а скорее, с кем рядом проснёшься после, а диапазон тех, кого Вандеркост считал детьми, расширился и включал мужчин чуть за тридцать.

Симпатичный ребёнок нахмурился — то ли на Вандеркоста, то ли из-за того, как с ним обращаются. Заперли дверь и держали его в темноте. Заставляли страдать от жажды.

— Так мне можно воды?

— Коммст, — сказал юноша. 

Вандеркост поднялся. Избитые мышцы ныли, но не настолько, чтобы помешать двигаться. Охранники перестроились — один впереди, другой сзади, а мальчик возглавил эту маленькую нерадостную процессию. Комната, куда его привели, была посветлее и поприличнее, хоть и ненамного. Металлический табурет, приваренный к полу, оказался для Вандеркоста чересчур низок и заставил ощутить себя школьником, которого усадили за парту для шестилетки. За свою жизнь он не раз подвергался подобным допросам и потому понимал, что это намеренное дополнительное унижение. Охранник принёс ему половину груши тепловатой воды, проследил, как он выпил, и забрал.

Охранники вышли, дверь за ними закрылась. Паренек встал у стола и смотрел на него сверху вниз сквозь плавающий экран. Голографический дисплей сзади выглядел как освещённый туман.

Вандеркост ждал. Парень вытащил из кармана плоскую жёлтую пастилку. Таблетка для концентрации внимания, решил Вандеркост. Парень сунул её под язык, пососал. Передёрнулся.

— Вчера вы пропустили боевую тревогу, — сказал он.

— Пропустил.

— Можете объяснить?

Вандеркост пожал плечами.

— Напился, заснул. Не слышал. Даже не соображал, что случилось, пока всё не закончилось.

— Теперь знаете?

— Кое-что слышал, да.

— Тогда давайте перейдём к тому, что вы слышали.

Вандеркост кивнул — не то себе, не то парню. Пора осторожнее хвататься за поручни. Что бы там ни затеяли, он вляпается, если скажет не те слова.

— Из колоний пришла группа кораблей, вот что я слышал. Четырнадцать или пятнадцать, все прошли через кольца разом. И быстро. Пытались захватить Медину, но рельсовые пушки с ними расправились, да? Ну, успели они не много. Тех, в ком не понаделали дыр пушки, уничтожила станционная оборона. Пара обломков попали в корпус барабана, абер ничего непоправимого.

Парень кивнул, сделал какую-то пометку в светящемся воздухе между ними.

— Так четырнадцать или пятнадцать?

— Ну да.

Парень прищурил глаза.

— Что именно вы слышали — их было четырнадцать или пятнадцать?

Вандеркост нахмурился. Что-то в реакции парнишки не так. Если бы они играли в покер, он выждал бы, выяснил, что у противника — сильная карта или слабая, а потом за остаток ночи обобрал бы его до нитки. Только они не играли в карты.

— Слышал про четырнадцать или пятнадцать. Фраза такая. Восемь или десять. Шесть или семь. Точной цифры не знаю.

— Через какие кольца они пришли?

— Я не знаю.

— Смотреть на меня, — сказал парень, и Вандеркост взглянул в светло-карие глаза. — Через какие кольца они пришли?

— Не понимаю. Не знаю.

Глаза парня сверкнули, он отвёл взгляд. Вандеркост поскрёб руку, хотя она и не чесалась. Просто чтобы сделать хоть что-нибудь.

— Все появились друг за другом с интервалом в пятнадцать секунд, — сказал юноша. — И шли они быстро. Что вы об этом думаете, мистер Вандеркост?

— Координация, — сказал он. — Выглядит так, словно они общались между собой, са са? Планировали.

Вот оно что. Это значило, они нашли способ преодолевать скорость света, искривлять время и определять координаты в бесконечной галактике. Или же они связывались через кольца. Через Медину. Значит, кто-то на станции работает против Вольного флота. Он же прекрасно знал — не может такого быть, чтобы арестовали за пропущенную тревогу. И теперь стало немного яснее, что пытался вызнать этот парнишка. Вандеркост увидел — парень понял, что он догадался.

— Кто вам сказал про атаку?

— Я услышал в своей бригаде. Якульски. Салис. Робертс. Обычная болтовня за кофе.

Ещё одна пометка на экране.

— Как считаете, мне следует что-то знать о них?

По спине пронесся холодок, не имевший никакого отношения к температуре, по телу побежали мурашки. Может, дело не только в том, что он спал во время тревоги. Он был пьян. Пьяный проспит что угодно. Но если не подал сигнал и был рядом с кем-то, кому есть что скрывать...

У Салиса есть друзья в службе связи. Он ими всё время хвастается — как узнал, что происходило между Инаросом и Дуарте, какое нытьё и лай доносятся из-за врат. Если атаку на Медину кто-то координировал, то почему бы не кто-то из связистов? Вполне возможно. А Робертс рассказывала про Каллисто и про войны чужими руками. Как люди Дуарте используют астеров против Земли и Марса и как противно, что они оказались меж двух огней. Из тех, кого знал Вандеркост, ей меньше всех нравилось, что советники с Лаконии участвуют в установке на станции рельсовых пушек. Возможно, чтобы стряхнуть Лаконию, ради независимости Медины, Робертс стала бы сотрудничать с колониями. И разве Якульски не был на приёме по случаю прибытия советников? Он говорил, что делает одолжение кому-то из сотрудников, но может, просто использовал шанс увидеть врага?

На Медине живут и работают тысячи. И все они астеры, более или менее. Большинство раньше состояли в АВП, а теперь в Вольном флоте. Но кое-кто из них не мог понять, что происходит. Может, у кого-то семья до сих пор на Земле, погибает под падающими камнями. Он не знал ничего о матери Якульски, братьях и сестрах Салиса, прежних любовниках Робертс. Все они могли вести себя как сторонники Вольного флота, поскольку не быть ими — прямая дорога в ад.

Парень поднял голову, посасывая таблетку. Вандеркост сцепил пальцы, заставил себя усмехнуться.

— Когда койо становится параноиком, это сразу заметно.

— Почему бы нам не обсудить всё это с самого начала?

Казалось, допрос длился несколько часов. Ни ручного терминала. Ни экрана, который он мог бы видеть. Вандеркост мог судить лишь по физиологическим ритмам своего тела. Как давно он уже не пил. И не ел. Когда начинал засыпать. Когда понадобилось посетить туалет. Он провёл своего мучителя через всю ночь перед тем нападением. Где он был. Кто ещё был с ним. Что он пил. Как вернулся в свою квартиру. Парень снова и снова задавал вопросы, обращая внимание на то, не говорил ли Вандеркост в прошлый раз немного иначе, заставляя вспоминать забытое и набрасываясь на него, когда какие-то мелочи не совпадали. Парень расспрашивал про Робертс, Салиса, Якульски. Кого Вандеркост знал по эту сторону врат. Что ему известно о Мичо Па, Сюзанне Фойл, Эцио Родригесе. Когда он был на станции Тихо. На Церере. На Рее. На Ганимеде.

Вандеркосту показали записи атаки. Корабли появлялись из врат по всей протяжённости огромной сферы. Он смотрел на их гибель, как на учебные картинки. Сделанная с помощью телескопа запись реальной смерти реальных людей. Потом с ним опять говорили и опять показывали эти картинки. У него появилось чувство, что во второй раз показания приборов были слегка другими — ещё одна попытка на чём-то его поймать — но он не смог бы сказать, в чём разница.

Это было утомительно. Видимо, как и предполагалось. Спустя некоторое время он перестал осторожничать в ответах. Он достаточно знал о допросах, чтобы понимать: всё это — выматывание, заморочки и грубость — лишь мягкая часть возможного спектра. И у него не было причин защищать друзей, кроме смутного стадного чувства да совместной работы. Если они невиновны — правда станет для них защитой. И для них, и для него.

Его отвели назад в камеру. Бить на этот раз не стали. Просто сильно толкнули, так что он растянулся и приложился о стену щекой. Он немного поспал, проснулся в темноте и заснул опять. Когда снова очнулся, у двери стояла остывшая миска бобов с грибами. Вандеркост всё же поел. Как знать, сколько он здесь пробудет. Как долго это продлится. И не станет ли ещё хуже.

Дверь открылась ещё раз, вошли пятеро в форме Вольного флота. Парня с карими глазами среди них не было, и на мгновение это заставило Вандеркоста занервничать. Как будто он ожидал старого друга и не увидел. Главная новой группы чему-то смеялась вместе с одним из своих подчинённых, подносила к лицу ручной терминал, и, не обращая внимания на Вандеркоста, постукивала по экрану.

— Ты можешь идти, дедуля, — бросила она, уже уходя. — А то опоздаешь на смену.

Они оставили дверь открытой, и спустя минуту Вандеркост уже вышел из камеры и прошёл через пост охраны в широкий коридор барабана. Тело ощущалось, будто старая изношенная тряпка. Он был уверен, что воняет застарелым потом, как больная обезьяна. Охранница не ошиблась, время его смены почти подошло, но он всё же направился в свою дыру, принял душ, побрился и переоделся. Провёл несколько долгих минут, разглядывая синяки на лице и боках. Для молодого человека это были бы признаки выносливости. Он же видел в зеркале лишь старика, которому слишком досталось от чужих сапог. Так что на смену он опоздал. У него имелась причина. Маленький личный бунт.

В глубине служебного коридора он нашёл Робертс и Салиса, проверявших сток канализации для резервной системы переработки. Глаза Робертс вспыхнули при его приближении, она крепко обняла Вандеркоста.

— Дружище, — выдохнула она ему в ухо. — Ты как? Мы волновались.

— Правда? — сказал Салис, потянувшись через стол за соевыми бобами с васаби. — Избили тебя — и всё?

Смена кончилась, и они втроём пошли в привычный бар. Ветерок, как всегда, дул по направлению вращения барабана. Над головами тянулся тонкий луч солнечного света. Вандеркост подтолкнул миску поближе к пальцам Салиса.

— Служба безопасности — это та же полиция, а полиция везде одинаковая.

— Да уж, — сказала Робертс. — Чего ради отбиваться от внутряков, если вместо них на твою шею наступит сапогом астер?

— Не стоит так говорить, — сказал Вандеркост и выпил. Правда, воды. Возможно, пройдёт много времени, прежде чем он опять выпьет чего покрепче. — Беспокойное сейчас время.

— Я об этом и говорю, — ответила Робертс, но уже помягче. Она переключилась на свой ручной терминал. На заставке внутреннего вещания Вандеркост увидел зелёный цвет и серебро — как до Вольного флота. Он подумал — почему заставку не сменили? Может, это давало чувство стабильности. Конечно, всё в терминалах проверено. Сила станции Медина держалась на том, что она так и не стала частью ни одной из систем по разные стороны врат. Плата за это — поступление информации только из одного источника. Где-нибудь в Солнечной системе есть много каналов, куча станций вещания, даже накопители для хранения и передачи данных. Всё это контролировать трудно, может, и невозможно. А установленные на Медине глушители сразу блокировали каждый нелицензированный приёмник или передатчик

Вместо ягнёнка и говядины официантка принесла ему гирос — текстурированные грибы и соевый творог. Огуречный йогурт с веточкой мяты. Вандеркост потянулся к еде и чуть застонал, ощутив внезапную боль. Это не самые сильные побои в его жизни, но ещё несколько дней будет болеть.

— А почему тебя отпустили? — спросил Салис. — Шпрехт э ла?

— Нет, не сказали, — ответил Вандеркост. — И не обещали, что снова не заберут. Может, я просто на работе понадобился, чтобы вы вдвоём не вылетели из графика.

Он пропустил две полные смены и пришёл к середине третьей. Почти три дня потеряны в тёмной камере. Ни адвоката, ни представителя профсоюза. Он мог бы потребовать, по закону имел право, но твёрдо знал — получил бы только больше синяков. Возможно, и перелом в придачу. Вандеркост знал и законы, и человеческую природу достаточно хорошо, чтобы понимать, где правила больше не действуют. Он откусил кусок сандвича, отложил и начал жевать. Доест и пойдёт домой. И спать будет в своей постели. Звучит как обещание рая. Кончиками пальцев он погладил разомкнутый круг на запястье. Когда-то это был символ восстания. Теперь разве что напоминает о возрасте. И ещё о выборе стороны в прошедшей битве.

— Хочешь знать, что говорит мой приятель из связи? — болтал Салис. — Нашли скрытый блок в ядре данных. Защищённый. Думают, его использовали для координации действий колоний. Перед атакой пришли подтверждения о проходе от всех врат. А знаешь, что интересно? Два корабля через врата не проходили.

Брови Салиса взметнулись чуть не до линии роста волос.

Вандеркост усмехнулся.

— Меня выспрашивали, сколько кораблей прошло сквозь врата. Хотели точную цифру.

— Возможно, как раз поэтому. Посмотреть, не знаешь ли ты, сколько прошло или сколько должно было. Попался бы — значит, замешан.

— А мне и сказать было нечего, — Вандеркост постучал по лбу двумя пальцами. — Оно и к лучшему.

Салис накрыл его руку своей ладонью. Молодой человек казался расстроенным. Или больным, только не так, как Вандеркост. Не физически.

— Позволь, я куплю тебе выпивку, койо. Паршивая у тебя выдалась неделя.

Вандеркост пожал плечами. Он не знал, как всё объяснить Салису и Робертс. Они молодые. Не видели того, что видел он. С ними-то не сделали того, что досталось ему — схватили охранники, уволокли, избивали, допрашивали. Нет, самих охранников Вандеркост не боялся. Они пугали его своими речами о том, что будет дальше. Они пугали его, потому что их присутствие означало — Медина не стала началом новой истории. На ней всё было и будет так же безнадёжно, как и всюду, где живут люди.

Робертс резко выпрямилась от терминала, глаза округлились. 

— Его поймали!

Салис опустил руку и обернулся к ней.

— Кого?

— Крота! Координатора. Его нашли.

Она развернула к ним терминал. На нём маршировали восемь охранников в форме Вольного флота, со всех сторон окружая плотного широкоплечего человека с тёмными волосами и всклокоченной бородой. Вандеркосту он показался знакомым, но вспомнить не удалось. Изображение перепрыгнуло на капитана Сэмюэльс, за ней, чуть сбоку, стоял Джон Амаш. Политическая власть и служба безопасности, рука об руку и плечом к плечу.

Губы Сэмюэльс зашевелились.

— Включи звук, — попросил Салис. 

Робертс повозилась с терминалом и пристроилась рядом с ними, чтобы все могли видеть экран.

— ...связанный не только с поселениями, агрессивно настроенными против нас, но и с реакционными силами в Солнечной системе. Перед казнью он будет надлежащим образом допрошен. С учётом всего, что мне стало известно, могу заверить — до тех пор, пока мы сохраняем бдительность, непосредственная опасность станции Медина не грозит.

— Казнь, — произнесла Робертс.

Салис пожал плечами.

— Когда рискуешь кораблем, такое случается. Эти ублюдки из колоний явились не в кости играть и веселиться.

— По крайней мере, всё кончено, — сказал Вандеркост.

— Вот почему тебя отпустили, — Робертс качнула ручным терминалом. — Его нашли. Поняли, что ты ни при чём.

«Или выбрали другого козла отпущения», — подумал Вандеркост. — Хорошо, что не меня».

Но это ведь вслух не скажешь. Не то нынче время.

 

Глава тридцать третья

 

Холден

Прихожая была больше кают-компании «Росинанта». Широкие столы со встроенными мониторами и металлическими стульями. Мягкое рассеянное освещение особого спектра, напомнившее Холдену утро на Земле его детства. У него не было мундира, да и звания не было, но рабочий корабельный комбинезон показался не подходящим случаю. Холден выбрал темную рубашку без воротничка и брюки, чем-то напоминающие военную форму, но без претензий и опознавательных знаков.

Входящая через желтые двойные двери Наоми выглядела под стать, но Холдену почему-то казалось, что на ней такая одежда смотрится лучше. Итак, из всей троицы только Бобби была в форме, хотя и без опознавательных знаков. Правда, и крой, и посадка буквально орали, что она из марсианской морской пехоты. А собирающиеся дальше по коридору люди, с которыми им предстояло встретиться, всё равно знали, кто она такая.

— Ты постоянно одергиваешь рукав, — сказала Бобби. — С ним-что-то не так?

— С рукавом? Нет, с ним всё в порядке. Это со мной что-то не так. Знаешь, сколько раз я занимался подобной дипломатией? Я бывал в сражениях и записывал видео, но чтобы вот так войти, сесть за стол вместе с кучей людей из АВП и объяснять им, что они должны ко мне прислушаться? Этим я занимался ровно ноль раз. Никогда.

— Илос, — сказала Наоми.

— Ты про то, как один парень убил другого прямо на улице и сжег живьем кучу людей?

— Да, про это, — вздохнула Наоми.

Бобби положила ладони на встроенный в стол экран. Тот на мгновение вспыхнул в ожидании команды, но когда ее не последовало, снова потух. У двери раздались приглушенные голоса. Женщина с астерским акцентом спрашивала что-то насчет стульев. Ей ответил мужчина, но слишком тихо, чтобы разобрать. 

— Я уже бывала в подобных местах, — сказала Бобби. — Политика. У каждого свои интересы, и никто не говорит вслух, чего хочет на самом деле.

— Да? — протянул Холден.

— Полное дерьмо.

Сбрасывая скорость, набранную по время сражения, «Росинант» затормозил у станции Тихо резче, чем они планировали, и все чувствовали себя не в своей тарелке, как будто из-за недомогания или печали. Холден устроил в кают-компании небольшую церемонию, все поделились своими воспоминаниями о Фреде Джонсоне и погоревали вместе. Молчали только Амос, дружелюбно улыбаясь, как обычно, и Кларисса — она сосредоточенно сдвинула брови, словно пыталась решить головоломку.

Когда все разошлись, Холден обратил внимание на то, что Алекс и Сандра Ип вышли вместе, но у него не было ни времени, ни морального настроя для беспокойства об их сближении. С каждым часом они еще на несколько тысяч км приближались к Тихо и этой встрече. Холден проводил всё свободное время у себя в каюте за закрытой дверью, посылая в пустоту Солнечной системы сообщения. Мичо Па. Драммер на Тихо. Дэмиану Шорту, взявшему в свои руки бразды правления на Церере. Но в основном Крисьен Авасарале.

Каждый долгий и тяжелый день он обменивался сообщениями с Луной. Длинные лекции Авасаралы о том, как вести себя на встрече, как представить себя и свои аргументы. А что еще важнее, как услышать, что говорят и не говорят другие. Она послала Холдену досье на всех главных игроков АВП, которые могут там быть: Эйми Остман, Мику эль-Даджайли, Ляна Гудфорчуна, Карлоса Уокера. Всё, что известно о них Авасарале — семьи, чем занимались их фракции и что, как она подозревала, они совершили. За ними тянулся огромный шлейф пересекающихся и расходящихся интересов, личных обид, влияющих на политические решения, и политических решений, влияющих на личные связи. И вместе с этим Авасарала вливала в его уши поток отшлифованных всей ее жизнью политика озарений, пока Холден не пьянел от этих разговоров до тошноты.

«Выступать с точки зрения сильного или просто задиры, капитулировать или напроситься на оскорбления — годятся только смешанные стратегии. Всё это слишком личное, но и они это знают. Попытку подольститься они чуют с такой же ясностью, как если бы кто-то пёрнул. Если обращаться с ними как с драгоценностью в тот момент, когда можешь перегнуть их об колено, ничего не выйдет, ты уже облажался. Они неверно тебя оценивают, так воспользуйся этим».

Войдя в переговорную комнату станции Тихо, Холден решил прикинуться упрощенной версией Авасаралы, живущей в его подкорке. Это как за несколько недель сделать работу, планируемую на десятилетия, и в какой-то степени так оно и было. Холден не мог спать, но и бодрствовать не мог. Когда они наконец добрались до станции Тихо, он не знал, что сильнее — страх или чувство облегчения.

Прогулка по обитаемому кольцу Тихо в первый раз после возвращения вызывала ощущения призрачности. Всё так знакомо — бледные пенистые стены, терпковатый запах в воздухе, звуки музыки в стиле бангра, просачивающиеся из далеких мастерских, но сейчас всё это приобрело другое значение. Станция Тихо была домом Фреда Джонсона, а теперь перестала. Холдена не покидало чувство, что кого-то не хватает, а потом он вспоминал кого.

Драммер не показывала свою печаль на публике. Встречая их, она была всё той же главой службы безопасности, как и раньше — резкой, настороженной и деловой. Она встретила их в доках с вереницей каров, в каждом по паре вооруженных охранников. От этого Холдену уж точно не полегчало.

— Кто теперь здесь за главного? — спросил он, когда они остановились у перегородки, за которой находилась административная секция.

— Официально — Бредон Тихо и совет директоров, — ответила она. — Вот только они в основном на Земле и Луне. Даже носа сюда не показывали. Всегда боялись замарать руки. А мы здесь, так что пока кто-нибудь не явится и не докажет свои претензии, то управляем станцией мы.

— Мы?

Драммер кивнула. Ее взгляд посуровел, не то от горя, не то от гнева.

— Джонсон хотел, чтобы я присматривала за станцией до его возвращения. Так я и планирую поступить.

***

Его должны были ждать четверо.

А их оказалось пятеро.

Холден узнал всех, о ком ему говорила Авасарала. Широкоплечий и круглолицый Карлос Уокер, ростом даже ниже Клариссы, выглядел неестественно невозмутимым. Эйми Остман сошла бы за школьную учительницу, но несла ответственность за большее число атак на военные объекты внутренних планет, чем все остальные вместе взятые. Лян Гудфорчун, которого Фреду удалось завлечь за стол переговоров только обещанием амнистии для его дочери, бывшей важной шишке в АВП, ныне содержащейся в секретной тюрьме на Луне. Мика эль-Даджайли с мясистым, пронизанным венами носом пропойцы полжизни занимался координацией независимых школ и больниц в Поясе. Его брат был капитаном «Аэндорской волшебницы», когда ее уничтожил Вольный флот.

Пятым оказался седовласый человек с щербатым лицом и уважительной улыбкой, почти извиняющейся, хотя и не совсем. Холден явно его знал, но не мог вспомнить откуда. Он попытался сохранить бесстрастное выражение лица, но тот человек без труда заметил его усилия.

— Андерсон Доуз, — представился он. — Не думаю, что мы встречались, но Фред часто о вас рассказывал. И конечно, мне известна ваша репутация.

Холден пожал руку бывшему губернатору Цереры, вхожему во внутренний круг Марко Инароса, но его мысли беспорядочно скакали.

— Я гадал, увижу ли вас здесь, — сказал он.

— Я не объявил о своем приезде. Тихо — рискованное место для человека моего положения. Я полагался на Фреда в качестве поручителя. Мы много лет работали вместе. Печально слышать о нем такие новости.

— Это большая потеря, — сказал Холден. — Фред был отличным человеком. Мне его не хватает.

— Как и всем нам, — кивнул Доуз. — Надеюсь, вы не возражаете против моего неожиданного появления. Эйми связалась со мной, когда решила лететь, и я напросился с ней вместе.

«Отлично, чем больше народу, тем лучше», — подумал Холден, но воображаемая версия Авасаралы нахмурилась.

— Я рад, что вы здесь, но вы не сможете присутствовать на встрече.

— Я могу за него поручиться, — сказала Эйми Остман.

Холден кивнул, пытаясь представить, что сказала бы Авасарала, но в голове вспыхнул только почти забытый голос Миллера.

— Так дела не делаются. Надеюсь, вы не возражаете подождать снаружи, мистер Доуз. Наоми, ты не могла бы устроить его поудобней?

Наоми шагнула вперед. Доуз удивленно качнулся на пятках. «Это твой дом, — произнесла Авасарала в голове у Холдена. — Если они не уважают тебя здесь, то нигде не будут уважать». Доуз взял со стола ручной терминал и белую керамическую чашку, а потом удалился, кивнув Холдену с напряженной улыбкой. Холден занял свое место, радуясь, что рядом такая надежная и грозная Бобби. Эйми Остман поджала губы. Если желаешь взаимного уважения, нужно сначала спрашивать, а уж потом приглашать кого-то на тайную встречу. Но высказать это вслух было бы грубовато.

— Если желаешь взаимного уважения, нужно сначала спрашивать, а уж потом приглашать кого-то на тайную встречу.

Эйми Остман откашлялась и отвернулась.

— Ладно, — сказал Холден. — Предполагалось, что это будет выступление Фреда Джонсона, но его больше нет. Я знаю, вы все приехали сюда из-за силы его убеждения и его репутации. И я знаю, вы все встревожены из-за Марко Инароса и Вольного флота. Но я также знаю, что со мной вы встречаетесь впервые и наверняка не вполне доверяете.

— Вы Джеймс Холден, — произнес Лян Гудфорчун таким тоном, будто хотел сказать «Уж конечно, не вполне доверяем».

— Я взял на себя смелость устроить так, чтобы меня вам представили, — сказал Холден, переводя сообщение со своего ручного терминала на встроенные мониторы.

На всех экранах появилась Мичо Па. За ее спиной сверкала командная палуба «Коннота». 

«Друзья, — сказала она. — Как вы знаете, я больше не вхожу во внутренний круг Вольного флота, потому что увиденное убедило меня и многих людей под моим командованием — Марко Инарос не тот лидер, который нужен Поясу. Вольный флот отказался от первоначальной цели поддерживать и отстраивать Пояс, не позволять тем предприятиям, которые кормят астеров, переключаться на обслуживание новых колоний, но я осталась на прежних позициях. Вы это знаете. Из-за этого я потеряла друзей. Я рискнула своей жизнью и жизнями тех, кто мне дорог. Я служу с настоящими героями Пояса. Меня не в чем упрекнуть».

Бобби толкнула Холдена локтем и мотнула головой в сторону Мики эль-Даджайли. В его глазах блестели слезы. Холден кивнул. Он тоже это заметил.

«С тех пор, как наши пути с Вольным флотом разошлись, я работала вместе с Фредом Джонсоном над понятным планом, который гарантировал бы Поясу безопасность и процветание. — Па замолчала и глубоко вздохнула. Холден гадал, делает ли она так каждый раз, когда врет, или только когда врет так нагло. — На этой встрече мы собирались представить этот план, а капитан Холден — его незаменимая часть. К сожалению, хотя Фред Джонсон видел дорогу вперед, он не сможет проделать этот путь вместе с нами. Как верный гражданин Пояса и слуга народа, я прошу вас прислушаться к капитану Холдену и вместе с нами шагнуть в жизнеспособное будущее. Спасибо».

За каждое слово в ее заявлении пришлось торговаться. Холден потерял счет, сколько раз они вели переговоры, Па что-то просила, Авасарала объясняла, что это значит на самом деле, а он метался между ними как гонец, но с каждым разом узнавал чуть больше. Па согласилась сказать, что они вместе работали над планом, но не что составили план. Она сказала, что Холден — незаменимая часть плана, но не центральная фигура. Весь этот процесс был ему ненавистен — копаться в деталях и нюансах, бороться за каждую фразу, оборот и порядок слов, изобретая нечто не полностью фальшивое, но так, чтобы это поняли неправильно. Политика в самом крайнем своем проявлении.

Холден смотрел на лица четырех собеседников за столом и пытался понять, сработало ли это. Эйми Остман выглядела задумчивой и серьезной. Мика эль-Даджайли еще не пришел в себя, его до глубины души тронуло напоминание о том, что его брат уже пожертвовал собой ради общего дела. Карлос Уокер молча застыл с таким же нечитаемым выражением лица, как неизвестный алфавит. Лян Гудфорчун откашлялся.

— Похоже, у Инароса вошло в привычку терять женщин и отдавать их вам, капитан, — сказал он.

Уокер хмыкнул. «Они попытаются тебя смутить, чтобы посмотреть на реакцию. Не пытайся их превзойти, иначе они попробуют поднажать чуть позже. Не отвлекайся от темы». Сзади появилась Наоми и села рядом.

— Потеря Фреда стала тяжелым ударом, — сказал Холден. — Он был моим другом. Но это не изменит положение. Он составил план, и я собираюсь его придерживаться. Фред позвал вас, считая, что вам есть что предложить, а также что вы получите благодаря этому плану кое-какие преимущества.

Карлос Уокер встрепенулся, как будто наконец-то услышал что-то интересное. Холден кивнул ему, намеренно двусмысленно. Потом повернулся к Бобби. Ее очередь.

— В плане существуют военные аспекты, — сказала она. — Его не выполнить без определенного риска, но мы уверены, что награда того стоит.

— Вы сказали, это представитель Марса? — спросила Эйми Остман.

— Сержант Драпер была посредником между Землей и Марсом в нескольких ситуациях, — ответил Холден. — Сегодня она здесь в качестве члена моей команды.

Прозвучало странно. Бобби слегка напряглась при этих словах, собралась и выпрямила спину. Когда она снова заговорила, то почти таким же тоном, как и раньше, не громче и не грубее, но в нем появилось какое-то ожесточение. 

— У меня есть боевой опыт. Я командовала отрядами в сражениях. По моему профессиональному мнению, предложение Фреда Джонсона — наша самая большая надежда на долгосрочную стабильность и безопасность в Поясе.

— Трудновато в это поверить, — сказала Эйми Остман. — Как по мне, капитан Холден забрал всех женщин, а Инарос забрал все станции.

Прежде чем Холден успел ответить, Мика эль-Даджайли огрызнулся:

— Как по мне, Инарос так же плохо умеет удерживать территории, как и женщин.

— Хватит уже этих глупостей про женщин. Что за детские выходки! — сказал Карлос Уокер. Его голос удивил Холдена — тонкий и мелодичный. Как у певца. И никакого астерского акцента. — Он потерял и Доуза. Потерял всех, кто сейчас в этой комнате, прежде чем даже начал, иначе нас бы здесь не было. Вместо сердца у Инароса открытая рана, и мы все это знаем. Но я хочу услышать, как вы намерены изменить положение. Каждый раз, когда вы пытаетесь его достать, он отбрасывает вас за пределы досягаемости. Ваш объединенный флот очень скоро будет слишком сильно растянут. Мы для этого понадобились? В качестве пушечного мяса?

— Я пока не готов обсуждать детали, — сказал Холден. — Первым делом мы должны думать о безопасности.

— Зачем вы собрали нас здесь, если не хотите рассказать о своих намерениях? — спросила Эйми Остман.

— Медина, — заговорил Лян Гудфорчун, не обращая на нее внимания. — Вы собираетесь захватить Медину.

«Что-то пойдет не так. Это всегда случается. Они разглядят то, что не должны были увидеть, и поставят ловушку там, где ты ее не ждешь. Они умны, и каждый преследует собственные интересы. Когда это случится, не «если», а «когда», то нет ничего хуже, чем запаниковать. А на втором месте — клюнуть на удочку».

Холден подался вперед.

— Хочу дать всем вам возможность обсудить это, прежде чем мы перейдем к тактике, — сказал он. — Я поговорил с шефом службы безопасности. Она предлагает вам остаться на станции или вернуться на свои корабли. Можете свободно разговаривать друг с другом или с любым, с кем считаете нужным. У всех вас есть доступ к системам связи на станции, без слежки, а может, вы предпочтете систему связи на собственных кораблях, где вас точно не запишут и не заглушат. Если вам интересен этот план, встретимся здесь через двадцать часов. Тогда я буду готов рассказать все подробности, но ожидаю от вас взамен преданности и определенных обязательств. Если вас это не устраивает, то в этот промежуток времени вы можете беспрепятственно покинуть Тихо.

— А после этого? — поинтересовался Карлос Уокер.

— А после этого тут будет совсем другая страна, — ответил Холден. — Тут всё изменится.

Холден, Наоми и Бобби встали. Остальные четверо поднялись секундой позже. Холден наблюдал, как каждый из них прощается или не прощается. Когда за четырьмя эмиссарами закрылась дверь, и он остался наедине с Наоми и Бобби, Холден снова плюхнулся в кресло.

— Охренеть, — сказал он. — И как она занимается этим весь день? Каждый день? От начала и до конца прошло-то всего минут двадцать, а я уже чувствую себя так, словно мой мозг окунули в хлорку.

— Я же говорила, это полное дерьмо, — сказала Бобби, опершись о стол. — Ты уверен, что давать им полную свободу на станции — это хорошая идея? Мы не знаем, с кем они решат поговорить.

— Мы всё равно не смогли бы им помешать, — возразила Наоми. — А так это вроде как жест доброй воли с нашей стороны.

— Значит, спектакль и дворцовые интриги, — сказала Бобби.

— Это на время, — сказал Холден. — Только пока они не купятся. А как только они согласятся, займемся нашим планом.

— Планом Джонсона, — поправила Бобби, а потом добавила: — Ладно, между нами. А у Фреда Джонсона и правда был план?

— Уверен, что был, — ответил Холден, слегка расслабившись. — Только я не знаю, в чем он заключался.

— Так что мы продаем?

— Я как раз пытаюсь это придумать.

 

Глава тридцать четвёртая

 

Доуз

Прощания с телом не было — Фред Джонсон, Палач станции Андерсон, завещал переработать своё тело в системе станции Тихо. Должно быть, вода, бывшая прежде его кровью, уже прошла через краны станции. Кальций его костей войдёт в цикл питания гидропоники. Более сложным липидам и протеинам потребуется больше времени чтобы превратиться в гумус на грибных фермах. Фред Джонсон, как и все умершие до него, распался на компоненты и снова вернулся в мир, изменённый и неузнаваемый.

Его образ воплощали фотографии на стенах часовни. Портрет зрелого мужчины, полковника на Земле. Изображение старика, черты лица ещё твёрдые, но в глаза уже вкралась усталость. Нескладный мальчишка, лет десяти, не больше, в одной руке держит книжку и машет другой, лицо расплылось в счастливой детской улыбке. Те же уши и разрез глаз, но Доузу как-то трудно было поверить, что этот счастливый ребёнок вырос в того сложного человека, которого он, Доуз, знал, которого называл другом и предал.

Поминальную службу устроили в небольшой часовне, настолько агрессивно межконфессиональной, что не отличить от зала ожидания. Вместо религиозных символов её украшали сдержанные абстрактные формы. Золотые круги, травянисто-зелёные квадраты. Нарочито-пустые международные атрибуты, заполняющие место, где могло находиться что-то значимое. В логотипе промышленной корпорации «Тихо» в полумиле отсюда — и то смысла больше.

Скамьи были из текстурированного бамбука и производили впечатление настоящего дерева — сосны, ясеня или дуба. Доуз видел живые деревья лишь на картинках. Он не отличил бы одно от другого, но деревянное покрытие придавало маленькому помещению солидный вид. Он не стал садиться, а расхаживал у портретов Джонсона, заглядывая в глаза, не возвращающие взгляда в ответ. Что-то в груди Доуза мешало ему дышать — что-то тяжелое и неясное.

— Я подготовил речь, — сказал он. Голос эхом отозвался в пустоте, придавая ей глубину. — Очень продуманную. Тебе бы понравилась. Насчёт природы политики и прекраснейшей способности человеческого существа меняться, подстраиваясь под окружающую среду. Мы, как вселенная, осознанно перестраиваем себя. При этом неизбежны провалы, победы и отступления, — он невесело усмехнулся. Это прозвучало как всхлип. — На самом деле я хотел сказать «прости». Мне не просто досадно, что поставил не на ту лошадь. Я об этом жалею, да. Но прошу прощения за то, что при этом дискредитировал тебя.

Он помедлил, как будто Фред мог ответить, потом покачал головой.

— Я подумал, речь будет кстати. У нас с тобой позади так много. Это кажется странным. Когда-то я наставлял тебя. Что ж, колосс на глиняных ногах. Ты понимаешь, о чём я. И всё-таки, думаю, ты оценил бы, если бы я вернулся. Но этот выскочка Холден... — Доуз покачал головой. — Паршивое время ты выбрал для смерти, друг мой.

За спиной Доуза открылась дверь. Вошла молодая женщина в заляпанном смазкой рабочем комбинезоне станции Тихо и тёмно-зелёном хиджабе, кивнула ему, выбрала на скамье место и преклонила голову. Доуз отступил от портрета покойного. Он хотел бы сказать ещё много. Наверное, всегда будет что сказать.

Он сел через проход от женщины, сложил руки на коленях и опустил голову. В разделённом горе есть нечто глубинно-привычное. Тут правила так же прочны, как любой человеческий этикет, и они не позволяли Доузу продолжать свой односторонний разговор. По крайней мере, не вслух.

Вольный флот мог бы и должен был стать моментом великой славы для Пояса. Инарос создал для них целую армию из ничего, как по волшебству. Доуз всегда говорил себе, что недостатки Инароса в роли политика не составят проблемы. Это даже скорее возможности. Доуз, как член ближнего окружения, мог бы оказывать на него влияние. Стать серым кардиналом. Да, цена была высока, но и награда поистине фантастическая. Независимый Пояс, освободившийся от внешних планет. Контроль над угрозой со стороны сети врат. Да, Инарос — позёр, прокладывавший себе путь с помощью харизмы и насилия. Да, от Розенфельда всегда слегка несло серой. Но Санджрани умён, а Па — способна и преданна общему делу. А если бы Доуз всё же сказал «нет» — всё равно было бы так же, но без него.

Так он говорил себе. Так он всё это оправдывал. Было бы намного лучше, если бы кораблями распоряжался кто-то другой, не Инарос. И ещё — если бы он входил в круг советников Инароса. А что же третье?

После того, как Цереру бросили, Доуз на некоторое время перешёл к роли мудрого опытного политика — до тех пор, пока после восстания Па не стало невозможным делать вид, что всё идёт как надо. Когда пришло сообщение Эйми Остман о том, что Фред Джонсон собирает встречу на Тихо, это показалось возможностью стать посредником в установлении мира. Если не между Землёй и Вольным флотом, то хотя бы с остатками АВП. За столом переговоров можно было отлично использовать их с Фредом Джонсоном отношения.

Вошла ещё одна женщина и села рядом с первой, в хиджабе. Они тихонько обменялись несколькими словами. Позади них сели двое пришедших вместе мужчин. Наступал час пересменка. Скорбящие будут заходить по пути с работы или на работу. Доуз почувствовал укол огорчения оттого, что ему не дали побыть в церкви одному. Иррациональная обида, и он это понимал.

В любом случае, Фред Джонсон ясно дал понять, чего хотел, даже если не намеревался. И Доуз по-прежнему кое-чем обязан полковнику.

***

— Всё это — хрень собачья, — сказала Эйми Остман. — И вонючий Джеймс Холден может идти в жопу.

Доуз кивал, потягивая эспрессо. Первым делом Холден ее унизил. И Доуз понимал причину. Но всё-таки ей тяжело было потерять лицо.

— Я ему это прощаю, — сказал Доуз. — Ты тоже должна.

— Чего ради?

Эйми Остман нахмурилась, потирая подбородок. Её квартира на станции была просторной и роскошной. Одну стену полностью занимал экран, связанный с внешней камерой — прекрасное решение, настоящее окно в космос. Диван безупречно мягкий, воздух насыщен мельчайшими частицами, имитирующими ароматы сандалового дерева и ванили. Доуз обвёл интерьер чашкой с кофе.

— Только взгляни на это. Комната для посла. Для президента.

— И что?

— И он её тебе предоставил, — сказал Доуз и сделал ещё глоток. — А значит, тебе оказана честь. Лучшие апартаменты на станции.

— Он плюнул тебе в лицо, — Эйми Остин сложила указательный и средний пальцы, изобразив дуло пистолета. — Он тебя вышиб.

Доуз засмеялся и пожал плечами, приглашая её присоединиться. Это ранило его душу, но так надо.

— Я явился без приглашения. С моей стороны это грубо. Холден прав. Как бы тебе понравилось, если бы я, не предупредив тебя, привёл его в банкетный зал Апекса?

Она хмуро смотрела куда-то влево и вниз.

— Ему следовало быть повежливее.

— Возможно. Но по этой части он новичок.

Она села напротив, скрестила руки. Глаза оставались мрачнее тучи. Но Доуз и не ждал другого. Однако тучи всё же не были грозовыми.

— Возможно, — неохотно согласилась она. — Но я не останусь. После этого — ни за что.

— Ты должна хорошенько подумать, — ответил Доуз. — Если план исходит от Фреда Джонсона, он будет надёжным. И лучше, чтобы ты в нём участвовала.

Она возмущенно фыркнула, но в уголках рта появился намёк на улыбку. Начало положено. Доуз поспешил закрепить успех.

— В зале обязательно должен быть кто-то взрослый, — сказал он. — Холден просто щенок, мы оба это знаем. Ты нужна нам, чтобы не дать ему всё развалить.

***

— Холден — один из самых опытных людей в системе, — продолжил Доуз. — Он бывал на Медине. Проходил мимо неё к колониям. Ушёл со станции Эрос прежде, чем та пробудилась. Он сражался с пиратами ради нас. Выполнял для нас дипломатические миссии. Его корабль стоял в доке станции Тихо дольше, чем где-либо ещё с тех пор, как был украден у Марса. Холден годами сотрудничал с АВП.

— Есть АВП, — говорил Лян Гудфорчун, сворачивая по коридору влево с такой скоростью, что Доузу пришлось перейти на рысь, чтобы не отставать, — а есть и другой АВП.

Станция Тихо была не так обширна и глубока, как Церера. Каждый здесь имел работу или разрешение на работу. Все бордели лицензированы, все лекарства — только в аптеках, все казино платят налоги. Но кроме того станция служила домом для людей, живших в молчаливом протесте против внутренних планет, что означало существование некоего полусвета. Работники земных корпораций, преданные Поясу. И потому здесь были клубы, где пели астерские песни, где выпивка и закуски не имели отношения к фермам под открытым солнцем, где вместо покера и бильярда играли в шасташ и голго. Лян Гудфорчун чувствовал себя тут как дома.

— Эта был АВП Джонсона, — сказал Доуз. — Он был честным союзником.

— Для землянина, — ответил Лян Гудфорчун. — А это не много значит. И Холден такой же. Ещё один землянин, помогающий нам? Ты сам прекрасно всё понимаешь, Андерсон. Холден работал на Джонсона и на Землю.

— Но в интересах Пояса, — возразил Доуз. — Из флота ООН его вышвырнули ещё до того, как всё началось. Он не пожелал служить имперской Земле и предпочёл карьеру водовоза. Койо не может изменить место, где родился и вырос, но живёт он в полёте. И любовница у него из наших.

— Ты решил, будто он из наших, потому, что спит с Наоми Нагатой? А может, это она изменяет Поясу со своим коротышкой? Нож направляет тот, в чьих руках рукоять.

— Холден в одиночку вёл кампанию в пользу Пояса. — Доуз повысил голос, чтобы перекричать громкую музыку в ночном клубе.

— Эти его дилетантские антропологические разглагольствования? Снисходительная высокомерная дрянь, — заявил Лян Гудфорчун.

— Он действует из лучших побуждений. И это куда больше, чем сделал бы на его месте любой другой. Холден — человек действия.

Они вошли в зал побольше. У бара кружились огни, басы гудели так, что сдавило грудь. Доузу пришлось наклоняться, он почти касался губами уха Гудфорчуна.

— Думаю, если в системе и есть кто-то более подходящий для того, чтобы противостоять Инаросу, тебе его не найти, да и мне тоже. Либо ты объединяешься с ним, либо снимаешь шляпу перед Вольным флотом и соглашаешься принимать объедки с их стола. Только решай быстрее — ставлю всё, что у меня есть, что даже если Джеймсу Холдену придётся вести эту войну в одиночку, Марко Инароса он уничтожит.

***

— Один он не справится, — развёл руками Доуз.

Корабль «Желание Бхагавати» тридцать лет служил Карлосу Уокеру, и его своеобразный вкус отпечатался в каждой детали. Противоударные покрытия стен серые, но текстурированы поблёскивающими на свету контурами, которые поднимались и падали, как холмы в безбрежной пустыне или смутные людские силуэты. Кресла на командной палубе обычного серого цвета, но украшены керамикой и бронзой, не имевшей ничего общего с реальным металлом. Из динамиков лилась музыка, такая тихая, что вполне могла звучать и в воображении Доуза — арфа, флейта, шуршание барабана. Всё это больше напоминало храм, чем пиратский корабль. А возможно, здесь находило место и то и другое.

— Это совершенно не значит, что я должен иметь с ним дело, — сказал Карлос Уокер, передавая Доузу грушу. 

Доуз сделал глоток. Виски с богатым, насыщенным и сложным вкусом. Карлос Уокер улыбался, ожидая, что Доуз оценит. 

— Я прилетел из уважения к Джонсону. Из уважения и остался. Но этого уважения недостаточно, чтобы умирать за Холдена. Ты сам говоришь, Медина слишком хорошо укреплена.

— Я бы сказал, что Медина хорошо укреплена, — сказал Доуз.

— Рельсовые пушки уничтожат любой корабль, проходящий через кольцо.

— Возможно, — согласился Доуз. — Но не забывай, это план Фреда Джонсона. А Фред заполучил Мичо Па и всё, что ей известно об обороне станции.

Карлос Уокер колебался, хотя проявлялось это лишь в чуть затянувшемся молчании, потом покачал головой.

— Конечно, опасно позволять Марко Инаросу и его Вольному флоту набирать обороты. Есть риск, что он пойдёт против нас. Но только Холден требует повести мой корабль под огонь рельсовой пушки. Я не могу согласиться.

— Не все битвы выигрывают на поле боя, — сказал Доуз. — Я уважаю твою осторожность, но Холден не просит тебя идти в авангарде. Не думаю, что он намерен требовать самопожертвования и героизма. Мне известна его репутация, но в тех ситуациях, с которыми он справлялся, никто не смог бы выжить без осторожности и предусмотрительности. Более того, без стратегии. Да, Холден временами выглядит безответственным, но голова у него варит. Всё, что он делает, глубоко продуманно.

***

— Ты думаешь, он не разгневан? — вопрошал Доуз. — Холденом движет месть в той же мере, что и тобой. Этот человек действует по зову души и сердца, прежде чем разум успеет вмешаться.

В церкви не было никого кроме них, только портреты Джонсона. Казалось бы, неправильно говорить о насилии и возмездии в святом месте, пусть и таком невнятном, но горе принимает разные формы. Всё началось с демонстрации уважения к смерти. Мика эль-Даджайли склонил голову, положив руки на скамью впереди. Глаза налились кровью.

— Карл говорил со мной, — заговорил он. — Сказал, что не может сложа руки смотреть, как Пояс вымирает от голода. И за это Инарос его убил.

— И пытался убить жену Холдена, — ответил Доуз. Он знал, что это не вполне правда, но в такой момент можно и опустить детали. — И не потому, что она представляла угрозу. Не от того, что имела какое-то стратегическое значение. Просто потому, что задела его гордость, а у него появилась возможность убить.

— Инарос — не тот, кем казался. Все до сих пор считают его героем. Смотрят на Землю, на Марс и аплодируют. До сих пор.

— Кое-кто да, — согласился Доуз. По всей системе Инароса до сих пор любили столько же людей, сколько от него отвернулось. Может быть, даже больше. — Но всё-таки не его. Образ, идею. Человека, который заступился за Пояс. Единственного, кто решился восстать. Они видят его таким.

— Этот Холден может ему как следует вмазать?

— Марко Инарос мучается всякий раз, когда Холден делает вдох, — сказал Доуз. Возможно, из всего, что он говорил за последние пару дней, это было ближе всего к чистой правде.

Мика медленно кивнул, пошатываясь как пьяный, поднялся на ноги и обхватил Доуза руками. Объятие затянулось, Доуз чувствовал себя неловко. Он уже подумал, не отрубился ли этот тип, но тут Мика на шаг отступил, резко отдал салют АВП и вышел из церкви, утирая глаза тыльной стороной запястья. Доуз опустился на скамью.

Закончилась очередная смена, а для него почти наступила полночь. Три Фреда Джонсона всё так украшали переднюю стену. Ребёнок, взрослый, и человек, не ведающий, что его путь подошел к концу. Фред Джонсон, каким он был. Но лучше всего Доуз помнил их первую встречу — свой гнев и вспышку разочарования в глазах Фреда, когда тот понял, что Доуз не намерен его убивать.

Они прошли через чёртову кучу сражений — друг против друга, плечом к плечу и снова друг против друга. Война империй, но теперь он уже не смог бы сказать, где проходят границы. Всё, что они оба делали, привело их сюда — одного покойным, другого живым, но с трудом справляющимся с этой жизнью.

Человечество не изменилось, однако стало иным. Продажность и благородство, жестокость и милосердие — всё осталось по-прежнему. Но какие-то ускользающие оттенки стали другими. То, ради чего он сражался, словно принадлежало теперь другому человеку, другому времени. Что ж, ладно. Для факела естественно догорать. Ни к чему об этом печалиться. И всё же он был опечален.

— Ну, вот и всё, — сказал он в пустоту. — Последний парад серого кардинала. Чертовски надеюсь, ты знал, что делал. Надеюсь, Джеймс Холден — именно тот, кем тебе казался.

Спустя ещё почти целый час дверь снова открылась, вошёл молодой человек. Тёмные жёсткие кудри, тёмные широко расставленные глаза, тонкие усики, виноватый вид. Доуз кивнул ему, тот кивнул в ответ. Минуту оба молчали.

— Прошу прощения, — заговорил вошедший. — Не стану вас торопить. Но только я уже должен это убрать. Это... у нас расписание.

Доуз кивнул, пропуская его вперёд. Незнакомец сначала действовал нерешительно, но чувство долга всё-таки победило. Работа — это просто работа. Полковник спустился вниз первым, за ним глава АВП. Улыбающийся мальчик с книжкой до последнего оставался на стенке.

Когда-то, десятилетия назад, этот ребёнок махал, глядя в камеру, не зная, что это его будущий последний жест. И мальчик, и Палач — оба ушли навсегда. Служитель сложил фотографии, свернул все вместе и сунул в пакет из дешёвого зелёного пластика.

Уходя он оглянулся.

— С вами всё хорошо? Я могу чем-нибудь помочь?

— Всё в порядке, — ответил Доуз. — Просто я хотел бы побыть здесь ещё немного. Если можно.

 

Глава тридцать пятая

 

Амос

Секс относился к тем вещам, которые работали с ним не так, как предполагалось. Амос знал всю эту ерунду про любовь и нежность, и она казалась ему лишь прикрытием. Он понимал про прикрытие. И он понимал, как люди говорят об этом, и мог болтать так же, чтобы не выбиваться из общей массы.

На самом деле он признавал силу, таившуюся в соединении с другим телом, и уважал её. Напряжение, нараставшее за недели и месяцы полета, напоминало голод или жажду, только росло медленнее. И оно не убьет, если его игнорировать. Амос никак не боролся с ним. Во-первых, это глупо, во-вторых, бесполезно. Он просто отмечал его и следил. Признавал, что оно где-то тут, так же, как поступал бы с чем-то мощным и опасным, делящим с ним рабочее пространство.

Попав в какой-нибудь достаточно крупный порт, имеющий лицензированный бордель, он отправлялся туда. Не потому, что это безопасно — уж он-то знал все опасности подобных мест, и его не застать врасплох. Там он делал всё необходимое и на некоторое время избавлялся от проблемы.

Может, у других все иначе, но с ним это работало.

Но обычно он мог после этого спать. По-настоящему. Глубоко, без сновидений, не просыпаясь. А сейчас он просто лежал, глядя в потолок. Последняя девушка — Мэдди — свернулась калачиком рядом с ним, положив руку под подушку, и легонько похрапывала. Если брать комнату на всю ночь, тебе дают тихую, подальше от входа. Амос уже брал Мэдди раньше, когда «Роси» бывал на Тихо, и она ему нравилась, насколько вообще мог нравиться человек не из его клана. То, что она считала безопасным спать рядом с ним, растапливало что-то у него в животе. Что-то, обычно остававшееся холодным.

У нее была щербинка между передними зубами и самая белая кожа из всех, кого он встречал. Она умела сознательно краснеть — отличный трюк — и занималась своим ремеслом с детства. До того, как прилетела на Тихо, чтобы заниматься этим законно. Собственное детство, проведенное в нелегальном борделе, облегчало Амосу разговоры с ней, а для нее означало, что он не станет заводить душеспасительную бодягу вроде «ты достойна большего», не начнет от стыда называть ее сучкой и грубить, как некоторые клиенты. Ему нравилось болтать с ней после того, как всё закончилось, и обычно ее сопение не мешало ему уснуть.

И он знал, что сейчас не спит вовсе не из-за этого.

Амос тихонько выбрался из постели, стараясь не разбудить девушку. Он уже заплатил ей и снял комнату на всю ночь, и вряд ли заведение сделает ему возврат, так что пусть она немного отдохнет. Собрав свои вещи, он выскользнул в коридор, чтобы одеться. Направлявшийся к выходу клиент смущенно кивнул, встретившись с ним взглядом, и Амос дружелюбно улыбнулся и посторонился. Застегнув комбинезон, он тоже вышел и отправился к докам.

На Тихо «Роси» провел больше времени, чем в любом другом порту, как правило, зализывая раны после очередного приключения. Не дом — ничто, кроме «Роси», не могло быть домом — но все же достаточно знакомое место, чтобы Амос мог чувствовать перемены. В том, как люди говорят друг с другом в коридорах. В сюжетах новостей. Он уже видел, как место может измениться безвозвратно. Как Земля. Теперь вот Тихо. Будто от места падения метеоритов медленно расходились круги по воде и распространялись по всем местам обитания человечества.

Кое-кто на Тихо узнавал его. Не так, как узнавали Холдена. Тот не мог войти в комнату, чтобы народ не начал шушукаться, таращиться и показывать пальцем. Амос чувствовал, что рано или поздно это превратится в проблему, но не знал, как ее решить. И даже в чем именно она будет выражаться.

На корабле он направился к себе в машинное отделение. «Роси» сообщил ему, что Холден на камбузе с Бобби, Наоми отдыхает, а Персик меняет уплотнение люков, о котором они говорили. Он пометил себе перепроверить, когда она закончит, хотя и знал, что всё будет в порядке. Персик оказалась отличным работником. Умная, сосредоточенная, никогда не жаловалась на тяготы корабельной жизни, и, похоже, ей действительно нравилось что-нибудь ремонтировать. Он решил, что всё зависит от перспективы. Самый дерьмовый корабль лучше самой распрекрасной камеры, хотя бы тем, что ты сам выбираешь, находиться на нем или нет.

Он скользнул в кресло, вывел технические отчеты и прокрутил их, как раньше. Не то чтобы он ожидал найти что-то новое. Просто проверить, будет ли какая-то реакция, когда он дойдет до того странного куска. Он посидел некоторое время, глядя на данные. Торпеды, которые выпустила Бобби. Их траектории. Записи об ошибках. То же самое чувство. Что-то его беспокоило.

Он выключил терминал.

— Привет, — произнесла Персик, появившаяся из инженерного отсека с контейнером жидкого полимера на плече.

— Привет. Как оно?

Она все еще слишком тощая, самый маленький комбинезон висит мешком. Пришлось внести изменения в программу, чтобы убедить «Роси», что кто-то на борту может быть таким легким. Однако от работы она окрепла.

Кларисса открыла шкафчик, поставила контейнер на место и рухнула в свое кресло.

— Подправила все уплотнители, но мне не нравится внутренняя дверь шлюза в грузовом отсеке. Ошибок не выдает, но питание нестабильное.

— Совсем-совсем нестабильное? Или в пределах погрешности, но тебя это бесит?

— Второе, — ухмыльнулась Персик, но ее улыбка быстро померкла. — У тебя всё нормально?

— С чего ты спрашиваешь? — улыбнулся он.

— С того, что явно не всё.

Амос откинулся в кресле, поерзал, чтобы щелкнули шейные позвонки. Ему хотелось поговорить с ней о торпедах, но это было бы скорее поступком Холдена. И поэтому Амос просто пожал плечами:

— Надо кое-что обсудить с капитаном.

***

— Значит, возвращаемся к плану «бросаем на них корабли, пока у них не кончатся боеприпасы», — голос Бобби был ясным и резким. Человек, не знающий ее, решил бы, что она раздражена, но Амос был уверен, что все отлично. 

Он помялся за дверью камбуза. По правде говоря, даже если они решат немедленно на всех парах идти к Медине, все равно пробудут в порту еще пару дней. Еще будет время задать вопрос, не вмешиваясь в процесс планирования. Но он хотел наконец-то нормально поспать.

Они склонились над столом, сидя друг напротив друга, как пара школьников, режущих лягушку. Экран между ними светился голубым и золотом. Холден выглядел усталым, но Амос видел его и в худшем состоянии. Холден из тех ребят, что сжигают себя дотла, если считают это правильным.

— Надо снова поговорить с Па, — сказал Джим, кивая Амосу. — Если отправимся на станцию, рискуем потерять кучу людей.

Амос расслабленно прошелся до автоматов с едой. Они были только что заправлены, предоставляя большой выбор. В глубине души ему больше нравилось, когда выбор почти отсутствовал.

— На то она и война, сэр, — сказала Бобби. В слове «сэр» скрывалось жало, напоминание о том, что они больше не одни. — Нам известна скорость стрельбы и наводки, можем всё рассчитать. Если сумеем отправить хотя бы маленькую группу на поверхность...

— ...инопланетной станции, о которой мы ни черта не знаем, но куда напихали кучу артиллерии, — продолжил Холден, но Бобби не позволила себя перебить.

— ... сможем взять их под контроль. Слабая защита станции — мой лучший шанс.

Амос таки сделал свой выбор — суп с лапшой, и автомат заурчал.

Холден вопросительно приподнял бровь.

— Твой шанс?

— Я поведу отряд, — объяснила Бобби.

— Ну нет, слушай, отправлять тебя туда только лишь ради желания пострелять...

— Не дури. Назови мне хоть одного человека, который лучше подходит для боевых действий на враждебной станции — и я уступлю, без проблем.

Холден открыл рот. Замер, напоминая выброшенную на берег рыбу. Закрыл рот и лишь обреченно пожал плечами.

Амос усмехнулся. Холден и Бобби обернулись на звук, и одновременно из автомата с едой показалась дымящаяся миска, распространившая вокруг запах соли и заменителя лука.

— Чтобы вот так заткнуть нашему кэпу рот, надо и самому быть очень крутым, — заметил Амос, вооружаясь ложкой. — Слушайте, я вот ни разу не командир и всё такое, но держать Бобби в тылу, при ее-то талантах? Нужно заварить шов — берем сварку. Нужно кого-нибудь грохнуть — берем пушку. Нужно профессионально завалить толпу засранцев — берем Бобби Драпер.

— Инструмент хорошо работает в умелых руках, — произнесла Бобби. От нее это прозвучало как благодарность.

— Мы говорим не об инструментах, — сказал Холден. Вздохнув, признался: — Но и вы правы. Ладно. Дайте только посоветоваться с Па, Авасаралой и советом АВП или как их там теперь звать. Вдруг у кого еще светлые мысли появятся.

Амос втянул в себя накрученную на ложку лапшу и с усмешкой начал жевать.

— Ладно, — согласилась Бобби. — Только одно замечание — неплохой план здесь и сейчас однозначно лучше гениального плана, когда уже поздно.

— Понятно, — ответил Холден.

— Ладно, — повторила Бобби. — А что насчет того козла Дуарте? Что считает Авасарала, какая может быть реакция?

— Слушай, — прервал ее Амос с полным ртом лапши. — Извиняюсь, что перебил, но мне бы с кэпом обсудить кое-что тет-а-тет.

— Проблемы? — спросил Холден.

— Не вопрос, — одновременно с ним ответила Бобби.

— Тут мелочь одна просто, — улыбаясь, пояснил Амос.

Холден обратился к Бобби:

— Иди отдыхай. Я отправлю наши замечания. Если хорошенько выспимся и не спеша позавтракаем, может, даже получим ответ.

— Хорошо, — ответила Бобби. — Сам не забудь поспать.

— Буду дрыхнуть как убитый, — пообещал Холден. — Но сначала дела.

Бобби встала и направилась к выходу, по пути хлопнув Амоса по плечу. Молчаливая благодарность. Она ему нравилась, но поддержал ее он вовсе не из-за этого. Если нужно забить гвоздь, бери хренов молоток, всего и делов.

Амос сел на освободившееся место боком, протянув одну ногу вдоль скамьи. Его терминал звякнул. Системное сообщение о каком-то обновлении, которое устанавливает Персик. И еще одно: Алекс снова на борту. Амос закрыл оба.

Холден выглядел хреново. Не просто уставшим, это уж точно. Восковая кожа и запавшие глаза – это не утомление, что-то еще. Он был похож на ребенка, сиганувшего в глубокую половину бассейна и пытавшегося решить — не то опозориться, позвав на помощь, не то потонуть, сохранив достоинство.

— Ты как? — спросил Холден, опередив не успевшего собраться с мыслями Амоса.

— Я? Да отлично, кэп. Ты же помнишь — последний уцелевший и все такое. Сам как?

Холден неопределенно махнул рукой, сумев охватить этим жестом все подряд — переборки, потолок, станцию и вселенную.

— Ничего.

— Ну понятно. Короче, мы с Персиком тут наводили порядок.

— И?

— Я проверял записи, сделанные в ходе боя, по обычной схеме — убедиться, что «Роси» делает все, что надо, и так далее. Чтобы не было задержек, неполадок. В том числе проверяется и эффективность орудийных систем.

Челюсть Холдена чуть двинулась. Не настолько, чтобы выдать его за покерным столом, но Амос заметил и запомнил. Он зачерпнул еще ложку супа.

– Те торпеды, что выпустила Бобби в конце, — продолжил он. — Одна из них попала в цель.

— Я не знал.

— Ясно.

— Я не проверял.

— Она попала, но не взорвалась. Это серьезная проблема, и я стал искать причину.

– Я их отключил, — сказал Холден.

Амос опустил миску, забыв в ней ложку. Дисплей, на который смотрели Холден и Бобби, засветился, не понимая, что нужно показать.

— Но так было правильно. 

Слова Амоса прозвучали не как вопрос. Утверждение, с которым Холден мог согласиться. Или нет. Амос не хотел показать, что это важно. Холден провел рукой по волосам с таким видом, будто находится где-то далеко. И Амос не знал где.

– Он показал мне ее ребенка, — сказал Джим. — Марко показал мне сына Наоми. Показал, что он на корабле. И... я не знаю. Он похож на нее. Не копия, но семейное сходство есть. Я не мог забрать его у нее, не мог убить.

— Это понятно. Она — одна из нас, а мы заботимся о своих, — отозвался Амос. — Я спрашиваю только потому, что мы снова собираемся драться с теми плохими парнями. И если не хотим выиграть бой, то зачем премся на ринг?

Холден кивнул и проглотил комок в горле. Дисплей отключился, и на камбузе стало чуть темнее.

— Это было до того, как мы добрались сюда.

— Ага, — осторожно сказал Амос. — Внезапно стало сложновато понять, кто входит в твое племя. Если ты новый Фред Джонсон, то решив не взрывать людей, изменишь и представление о том, кто в твоем племени.

— Это точно, – горестно согласился Холден. — Не знаю, поступил бы я сейчас иначе или нет. Я не жалею о том, что сделал. Но знаю, что такого больше не повторится.

— Наоми, наверное, тоже с этим справится.

— Я собирался поговорить с ней. Но что-то как-то все откладывал.

— И пришлось спросить мне, — сказал Амос.

— Да уж.

— Ты уверен, что подходишь для этой работы?

— Нет, — ответил Холден. — Но я ее получил и намерен выполнить.

Амос подождал пару секунд, анализируя, устраивает ли его такой ответ.

— Ладно, — наконец сказал он и встал. Суп остыл и подернулся пленкой. Амос бросил его в утилизатор. — Рад, что мы это прояснили. Что делать нам с Персиком? Мне кажется, надо бы осмотреть вооружение Бобби.

— Уверен, она уже сто раз сделала это сама, — выдавил улыбку Холден.

— Может, и так. Ну, ладно тогда.

Амос направился к двери, но его остановил голос Джима:

— Спасибо.

Он оглянулся. Холден показался ему сгорбленным, будто защищавшим что-то. Или будто кто-то пнул его в грудь. Забавно, что по мере того, как образ Джима становился значительнее в чужих глазах, сам он начал казаться меньше. 

— На здоровье, — ответил Амос, толком не понимая, за что его благодарят. — И вот еще что. Если хочешь, я изменю настройки доступа, и ты больше не сможешь обезвреживать торпеды. Ну, если тебе так будет легче.

– Не надо. Со мной всё в порядке.

— Ну и славно, — сказал Амос и вышел.

В машинном отделении Персик убирала инструменты и просматривала последние данные диагностики.

— Проверила новые уплотнители, — сообщила она.

— Все хорошо?

— Терпимо. — На ее языке это означало, что всё в порядке. — Завтра перепроверю еще раз, когда полимеризация полностью завершится.

— Ладно.

Система звякнула, Персик прочла сообщение, нажала «ОК» и выключила дисплей. — Пойдешь на станцию?

– Не-а, — ответил Амос. 

Теперь, когда он удосужился обратить внимание, он ощущал себя медлительным и отяжелевшим, как бывает после слишком долгой горячей ванны. Интересно, проснулась ли Мэдди? Если поторопиться, он может закончить ночь там. Хотя нет. К тому времени, как он начнет клевать носом, она уже заступит на смену и решит, что он пришел снова перепихнуться. Будет неудобно. Если только не... Он поразмыслил, не хочет ли еще раз, потом тряхнул головой. 

— Не, я только вернулся. Пойду вздремну чуток.

— Рано вернулся?

— Да. Не мог уснуть. Но теперь смогу.

 

Глава тридцать шестая

 

Филип

Чинить свой корабль — это значит быть астером. Земляне лениво проживают свой век, проедают правительственное пособие и эксплуатируют Пояс. Марсиане-пыльники жертвуют своими и чужими жизнями ради вечной мечты превращения Марса в новую Землю, несмотря на то, что ненавидят старую. А что остаётся астерам? Они чинят свои корабли. Добывают руду на спутниках и астероидах. Заставляют каждый обломок служить дольше, чем ему предназначено. Они используют все свои знания, ум и способности, чтобы выжить в вакууме, словно горстка цветов, растущих в дикой пустыне. Взяться за ремонт «Пеллы» — это правильно и естественно, точно вдох после выдоха.

Филип ненавидел себя за то, что ему не хочется этого делать.

В первые дни речь шла о простой работе, на ходу. Но даже тогда он постоянно ощущал на себе взгляды, а разговоры стихали, когда он подходил поближе. Занимаясь сваркой между корпусами, Джози и Сарта, не зная, что и он на их частоте, говорили про опасность кумовства, а когда он показался, сделали вид, что ничего такого не было. В столовой компанию Филипу составляли только новости с искалеченной ими Земли. Отец его не вызывал и обязанности не ограничивал. Но и это было бы лучше, чем такая неопределённость. Если бы его наказали — по крайней мере, он мог бы утешиться тем, что страдает безвинно. Вместо этого он просыпался в свою смену, шёл помогать с ремонтом и жаждал оказаться где-нибудь в другом месте.

Необходимость лететь в док возникла, только когда выяснилось, что для повреждённого двигателя требуется новый кожух. В другой жизни они попытались бы дойти до Цереры или Тихо, но станции второго порядка ещё неплохо функционировали. Рея, Паллада, Веста. Но ими они не воспользовались. Поступивший от отца приказ направил их к Каллисто.

Подошёл новый эскорт с орудиями наготове, готовый защитить «Пеллу» от торпед и атак вражеских кораблей. Но хотя и Земля, и Марс, и АВП Фреда Джонсона, возможно, следили за «Пеллой», они не позволяли себе отдаляться от своих баз и флота. «Пелла» оставалась добычей, но никто не хотел из-за неё рисковать.

Лёжа в своём аварийном кресле, Филип смотрел канал с Европы о группах нью-таараб, полдюжины плохих секс-комедий — только потому, что в них играла Сильви Кай — и мечтал о новой атаке. Напасть на какой-нибудь мелкий флот с «Росинантом» во главе. Гребаный Джеймс Холден и сука-предательница, мать Филипа, командуют, вопят за своими торпедами и рельсовыми пушками. Иногда фантазии кончались тем, что «Пелле» достаётся ещё больше от кого-то другого, и тогда все понимают, как непросто выиграть битву. Иногда — уничтожением «Росинанта», разорванного, превращённого в облако газа и обломки металла. А иногда Филип представлял, что они сами проиграли и погибли. И в этом последнем, самом мрачном сне, сливались самые мрачные мысли: это станет концом корабля, они никогда не доберутся до Каллисто.

Уцелевшая верфь Каллисто располагалась не обращённом в противоположную сторону от Юпитера полушарии спутника. Прожекторы отбрасывали длинные, не изменяющиеся тени на поверхность и руины соседней верфи, давно разрушенной марсианской базы. Уничтоженной одной из первых акций Вольного флота. Первой, которую возглавил Филип. Пыль и крошечные обломки, потревоженные людьми, медленно опускались на Каллисто, создавая иллюзию тумана там, где совсем не было воды, а атмосфера ничтожна. Филип наблюдал, как всё ярче и длиннее делались блики света на поверхности спутника — белые, сверкающие, как будто в пыль бросили горсти звёзд. Раздался гулкий удар и скрип зажимов, это «Пелла» стала в ремонтный док. Филип отстегнулся и поспешил к шлюзу.

Там уже был Джози — узкое лицо, жёлтые зубы, зачесанные назад длинные седеющие волосы. Джози, который вместе с Филипом участвовал в нападении на Каллисто, был под его командованием. Он поднял бровь, глядя, как Филип запускает цикл шлюза.

— Ты чего-то без формы, — сказал Джози, правда, с лёгкой насмешкой в голосе.

— Я не на вахте.

— Ту хаст увольнение, берег?

— Никто мне не запрещал, — Филип не мог скрыть раздражения. Взгляд Джози стал жёстче, но он только отвернулся. Давление выровнялось, ну, почти. Внешний люк «Пеллы» открылся с лёгким щелчком. Достаточно громко, чтобы Филип услышал изменение состояния, но не раздражающе. В доке ждала охрана —в лёгкой броне с обшарпанными участками на груди и плечах, где ещё проступали тенью полустёртые логотипы «Пинкуотер». Филип махнул им в знак приветствия и пошёл вперёд, наполовину боясь, что его остановят, наполовину желая этого.

До своего первого рейда Филип никогда не бывал на Каллисто. Никогда не видел станцию, пока не отдал команду ее разрушить. Он не знал, какой она была прежде, но всё же видел, что уцелевшая половина покрыта шрамами. По дороге из дока в жилой район он замечал заменённые стены. На настилах тут и там виднелись заплатки другого цвета, кое-где герметик выглядел более свежим. Неглубокие шрамы. Их можно и не заметить, если не знаешь, куда смотреть.

Однако всё справедливо. Необходимо было заполучить у марсиан антирадарное покрытие ради того, чтобы сброшенные на Землю камни стали невидимыми. Это часть войны. И всё-таки ведь он не старался разрушить Каллисто. Просто она оказалась совсем рядом с врагом. Это вина станции. Не его.

В просторном и высоком главном зале стоял гомон и шум голосов. Кары сигналили людям, требуя освободить дорогу. Сновали рабочие в серых комбинезонах с эмблемами Вольного флота и татуировками АВП на запястьях. В воздухе воняло мочой и сыростью. Филип отыскал местечко возле стены, прислонился спиной и наблюдал, будто ждал чего-то. Кого-то, кто заметит его, остановит, обвиняюще ткнёт в него пальцем. Это ты пытался разрушить верфи! Ты уничтожил нашу защиту! Знаешь, сколько нас здесь погибло?

Он ждал, когда что-то случится, но никто не обращал на него никакого внимания. Он для них никто. Просто парень, стоящий возле стены.

Бар, куда его в конце концов занесло, располагался в дальнем конце ремонтного комплекса, возле туннелей, ведущих в жилые кварталы на нижних уровнях и прямому проезду к юпитерианской обсерватории на другой стороне спутника. За столиками из прессованного пластика сидели не только работяги из доков. Там были и девушки его возраста в ярких одеждах, пришедшие снизу, из жилых уровней. Были помятые люди учёного вида, горбившиеся над своими ручными терминалами и пивом. Филип смутно помнил, что где-то здесь, на Каллисто, был хороший университет, что-то связанное с техническими институтами Марса. В его сознании это отчего-то никак не ассоциировалось с местом, на которое он совершал налёт.

Он сел за украшенный горшком с живой зеленью ярко-розовый столик в стороне от всех. Отсюда он мог видеть на большом, во всю стену, экране, ленту новостей, бормотавшую что-то невнятное, как недовольный пьяница, или разглядывать ярких, как птички, девушек, которые болтали и старались не глядеть в его сторону. Он заказал чёрную лапшу в арахисовом соусе и крепкое пиво из меню на столе, расплатился чеком Вольного флота. На один долгий миг Филип испугался, что стол не примет оплату — скажет, что деньги негодные, и всё при девчонках. Но столик весело звякнул, взял деньги и выставил таймер заказа. Двенадцать минут. Поэтому двенадцать минут Филип смотрел новости.

Земля по-прежнему доминировала, несмотря на свои беды. Картины опустошения чередовались с изображениями серьёзных дикторов, глядящих в камеру или берущих интервью у других людей — серьёзных и льстивых или злобно визжащих, будто другие койо трахают их возлюбленных. Яркие девушки не обращали внимания на экран, но Филип не переставал наблюдать — улица, так глубоко покрытая пеплом, что женщина расчищает её потрепанной лопатой для снега. Замученный чёрный медведь, бросающийся то в одну сторону, то в другую, растерянный и несчастный. Какие-то чиновники из правительства полумёртвой Земли на заполненном мешками с трупами стадионе. Подоспели лапша и пиво, и Филип начал есть, почти не сознавая, что делает. Он смотрел на сменяющиеся картинки, жевал, глотал, пил. Как будто его тело — корабль, чей экипаж молча делает своё дело.

Он еще чувствовал гордость за разорение Земли. Мертвецы — это из-за него. Города, утонувшие в пепле, чернеющие моря и озёра, небоскрёб, горящий как факел, потому что некому потушить. Укрепления и храмы его врагов лежали в руинах и под слоем пыли, и всё это сделал он. Тот набег, который он тогда совершил на Каллисто, позволил этому произойти.

Сейчас рядом были и конец, и начало, одно проглядывало сквозь другое, как сложенные вместе два листа пластика. Как плотно сжатое время. Всё та же победа, всё так же его победа, но теперь к ней примешивался странный привкус — как к молоку, которое вот-вот прокиснет.

Признай это как мужчина. Скажи, что ты не справился. Но нет. Это была не его ошибка.

Весёлые девушки поднялись стайкой, смеясь, касаясь рук и, целуясь в щеки. Потом разбежались. Глядя им вслед с желанием и безнадёжно, Филип увидел входящего Карала. Этот старый астер мог бы быть водителем меха, техником или сварщиком. Седые редкие волосы коротко пострижены. Плечи, лицо и руки покрыты шрамами, следами прожитых лет. Он постоял с минуту, осматриваясь, явно не задумываясь, что ищет, а потом заковылял к столу Филипа и уселся напротив, как будто явился на встречу.

— Привет, — сказал старик, преодолевая неловкость.

— Это он тебя прислал? — спросил Филип.

— Да никто меня не посылал, абер я смекнул, что вот надо пойти.

Филип поковырял лапшу. Миска не опустела и наполовину, но аппетит уже прошёл. Как будто медленно подступающий изнутри гнев заполнил место, предназначавшееся для еды.

— Напрасно. Я твёрд как камень. Ещё вдвое крепче.

Это прозвучало как хвастовство. Как обвинение. Филип сам не знал, что хотел сказать, но только не это. Он бросил вилку на кучку лапши и соуса и отодвинул миску на край стола, чтобы забрала обслуга. Но пиво оставил.

— Да я ж ничего такого, — сказал Карал. — Но и я когда-то был в твоём возрасте. Давно, но я не забыл. У нас с отцом так бывало. Случалось, он обдолбается, а я напьюсь, и мы целыми днями орали друг на друга, спорили, кто тупее. Иногда даже дрались. Я как-то раз и нож вытащил, да. — Карал усмехнулся. — Ну, он мне отплатил в другой раз. Но вы с твоим — это ж совсем другое.

— Тебе виднее, — сказал Филип.

— Твой отец? Ну, он не просто твой отец. Он — Марко Инарос, лидер Вольного флота. Большой человек. Так много лежит на его плечах. Столько мыслей, забот и планов. Не то, что я или ты, или все остальные, нам с этим не справиться.

— Да дело не в этом, — сказал Филип.

— Не в этом? Бист бьен. А в чём? — спросил Карал, и голос звучал тепло и мягко, успокаивающе.

Гнев, который чувствовал Филип, казался непостоянным, неустойчивым, как корка на гноящейся ране. Первая и справедливая ярость теперь стала менее достоверной, внутри неё словно появилось нечто иное, гораздо худшее. Он до боли сжимал кулаки, но больше не мог сдержаться. Гнев — даже не гнев, раздражение — ускользал, его место заполняло необъятное чувство вины, такое огромное и болезненное, что невозможно сосредоточиться.

Он сожалел не о том, что без разрешения оставил корабль, не об упущенной возможности сбить «Росинант», не об уничтожении Земли и не о ранах Каллисто. Его сожаление было обширнее. Оно заполняло собой вселенную. Вина больше Солнца и звёзд, и космоса между ними. Что бы там ни было, всё это — его вина и его ошибки. Он не просто сделал нечто ужасное. Прежний Филип остался лишь оболочкой, заполненной чувством потери — подобно тому, как превращается в камень плоть древнего ископаемого.

— Я... я ошибся? — произнёс Филип, выбирая слова, чтобы описать нечто большее, чем позволял язык. — Я чувствую... это как будто...

— Вот чёрт, — хрипло выдохнул Карал. 

Его взгляд остановился за спиной Филипа. Выхватил что-то в ленте новостей. Филип обернулся, вытянул шею, чтобы лучше видеть экран. Со стены смотрел Джонсон — темноглазый, спокойный и мрачный. Внизу, на красной полоске, текст: «Признан погибшим при атаке Вольного флота». Развернувшись обратно, Филип увидел, что Карал уже вытащил ручной терминал и торопливо, насколько позволяют скрюченные пальцы, листает ленты новостей. Филип подождал, потом извлёк свой терминал. Новость оказалось несложно найти. Она заполняла все ленты — и Пояса, и внутренних планет. Источники из корпорации «Тихо» на Земле подтверждали гибель Фредерика Джонсона, в прошлом служившего во флоте ООН, известного политического деятеля, общественного организатора и представителя Альянса Внешних планет. Скончался в результате травм, полученных при внезапном нападении сил Вольного флота...

Филип читал, боясь, что чего-то недопонимает. Это был просто поток слов и картинок, не имеющий отношения к его жизни — до тех пор, пока сидевший напротив Карал не ухмыльнулся и не заговорил.

— Мои поздравления, Филипито. Выходит, ты его всё же достал.

На «Пелле» из всех корабельных динамиков неслась весёлая музыка — барабаны, гитары, радостные торжествующие голоса. Сарта, первая, кого Филип встретил, выйдя из шлюза, обхватила его, прижимаясь щекой к щеке, оставив у него чувство неловкости от прикосновения её груди. Она поцеловала его — быстро, но в губы, и Филип ощутил привкус дешёвого мятного ликёра.

Столовая была заполнена как на вечеринке. Похоже, перед лентой, объявляющей о гибели Палача станции Андерсон, собрался весь экипаж. Комната казалась душной от жара тел. Его отец, улыбаясь, расхаживал между людьми, с важным видом похлопывал по плечам — как счастливый жених на свадьбе. С его лица исчезло выражение угрозы и недовольства. Едва увидев вошедшего в набитую комнату Филипа, он сложил у сердца обе руки — удвоенный жест поздравления.

Филип понимал — после атаки на Землю это стало их первой настоящей победой. Да, Марко продолжал говорить об успехах, но они отступали, беспорядочно дрались или казнили мятежников, вроде «Аэндорской волшебницы». С той поры, как они оставили Цереру, Вольный флот нуждался в прочном, неоспоримом успехе, и вот этот момент настал. За него сейчас наверняка пили даже самые трезвенники.

Программа новостей исчезла, на её месте появился логотип Вольного флота, и рёв экипажа стал ещё громче — каждый говорил соседу, чтобы тот вёл себя тише. Кто-то вырубил музыку и вместо неё включил звук на экране. Когда там появился Марко, ещё более горделивый и важный, чем тот, что в комнате, его голос загремел по всей «Пелле».

— Фред Джонсон утверждал, что представляет интересы тех, кого подавлял. Он начал карьеру с убийства астеров, а потом объявил о желании стать их голосом. Те годы, когда он представлял АВП, отмечены просьбами о снисходительности и терпении и постоянными отсрочками освобождения Пояса. Его судьба постигнет каждого, кто поднимется против нас. Вольный флот будет защищать Пояс и охранять от врагов, как внутренних, так и внешних, отныне и навсегда.

Речь ещё продолжалась, но экипаж зааплодировал так громко, что Филип больше не слышал слов. Марко поднял руки — не призывал к тишине, просто купался в шуме. Его сияющий взгляд снова нашёл Филипа. Отец заговорил, и Филип прочёл по губам: «Мы это сделали».

Мы, думал Филип. В него врезался Ааман, сунул в руку грушу с каким-то спиртным. Мы это сделали. Когда он говорил об ошибке, она была только моей. А победа — наша.

Он затих посреди бурлящего шторма веселья. В памяти мелькнула картинка, яркая и отчётливая, как во сне. Он не мог припомнить, откуда она, и подумал — должно быть, старый фильм, драма. Ослепительно красивая женщина, глядя в камеру сквозь туман, произнесла странным голосом: «Он замарал кровью и мои руки. Решил, что так проще мной управлять».

 

Глава тридцать седьмая

 

Алекс

— Доброе утро, солнышко, — сказала Сандра Ип.

Алекс моргнул, закрыл глаза, а потом приоткрыл левый. Ему как раз снился сон, когда в систему охлаждения корабля, похожего одновременно и на «Росинант», и на его первый корабль в марсианском флоте, поступал яблочный сок. И хотя подробности потускнели, осталось ощущение, что нужно всё исправить. Обнаженная Сандра улыбнулась и замолчала, а 

Алекс прекратил цепляться за сон.

— И тебе привет, малыш, — прорычал он. 

После сна голос звучал хрипло и неровно. Алекс приставил ладони к изголовью кровати и потянулся, чтобы почувствовать напряжение между лопатками. Пальцы ног высунулись из-под одеяла, и Сандра игриво ущипнула его по пути в душ. Алекс поднял голову, чтобы посмотреть на нее, а она оглянулась посмотреть, как он смотрит.

— Ты куда? — спросил он, частично потому, что и правда хотел знать, а частично просто чтобы задержать ее еще на несколько секунд.

— Сегодня у меня смена на «Джемми Ракшасе», — сказала Сандра. — Драммер хочет, чтобы все шишки из АВП видели, как о них заботятся.

— «Джемми Ракшаса», — произнес Алекс, снова откинув голову. — До чего же странное название для корабля.

— Это что-то вроде шутки Гудфорчуна. Но корабль приличный. — Ее голос из ванной немного отдавался эхом. — Самый странный корабль из тех, что я видела, назывался «Обратная петля». Горнодобытчик, переделанный из роскошной трофейной яхты. У капитана был бзик по поводу открытых пространств, поэтому они снесли все переборки и палубы кроме необходимого минимума.

Алекс нахмурился, глядя в потолок.

— Серьезно?

— Когда он включал тягу, то можно было кинуть в рубке гайку и услышать, как она пролетит все палубы до самого реактора. Это как запустить воздушный шар, набитый палками.

— Так нельзя.

— Капитана звали Йетс Пратканис. С заскоками, но команда его любила. Ничего похожего на то дерьмо, которое люди делают ради капитана, когда закрывают глаза на то, какой он урод.

— А вот это похоже на правду.

Звук льющейся на металл воды дал понять, что Сандра включила душ, но, судя по мелодии, еще не встала под воду. Алекс снова поднял голову и увидел Сандру у двери, с поднятыми к притолоке руками. Она была совсем ненамного его моложе, годы уже сказались на ее теле. Вдоль живота и груди тянулись едва заметные серебристые растяжки. На левой ноге — смазанная татуировка в виде водопада. А на правой руке — неровный шрам. Красота не юности, а опыта, как и у него. И всё же Алекс видел девушку, которой она когда-то была — в том, как она поднимала брови или как опиралась на бедро.

— Хочешь принять душ, солнышко? — спросила она с деланной невинностью.

— Еще как, — отозвался Алекс, вытаскивая себя из постели. — Ага, хочу.

После той первой ночи на Церере они с Сандрой провели немало часов в обществе друг друга. На «Роси» они делили время между его каютой и ее. Здесь, на Тихо, переместились в ее жилье. Сандра прожила на станции достаточно долго, и по правилам профсоюза ей выделили две комнаты с отдельной ванной и кроватью, куда более подходящей для двоих, чем кресло-амортизатор.

Поначалу Алекса удивили эти отношения и слегка насторожили. В постели Сандра была игривой и раскрепощенной. Ему потребовалось некоторое время, чтобы стряхнуть ржавчину и вступить в игру. До женитьбы у него было мало возлюбленных — вообще-то, всего одна — и пара романов после. Он совершенно не ожидал снова получить полное и восторженное внимание женщины. Но как только он убедил себя, что это происходит на самом деле, то бросился в эти отношения с головой, как шестнадцатилетка.

После душа они насухо вытерли друг друга, и Алекс нанес на спину Сандры крем — куда она не могла дотянуться и на те места, куда она, вероятно, дотянуться могла. Она надела форму, связала волосы на затылке и почистила зубы, а Алекс забрался обратно в постель.

— Что, опять будешь лениться? — спросила она.

— Я пилот, а лететь мне некуда, — ответил он, поднимая руки в жесте «Я не виноват».

Сандра засмеялась.

— Вот почему я не пилот. Инженерам всегда есть чем заняться.

— Тебе стоит научиться расслабляться.

— Ну, — сказала она с нотками гортанного мурлыканья, которое использовала во время флирта, — ты всё время показываешь мне пример, и может, кое-что мне и передашь.

— Может, после твоей смены закажем еду на дом?

— Хороший план, — сказала Сандра, проверила время по ручному терминалу и хмыкнула. — Ладно. Мне пора бежать.

— Я запру квартиру, когда уйду.

— Ты будешь храпеть в моей постели целый день, как лев.

— Не исключено.

Перед уходом Сандра его поцеловала. После того как дверь закрылась, Алекс утонул в подушках и немного полежал, а потом встал и собрал с пола свою одежду. Жилье Сандры было слишком уютным, он к этому не привык. В изножье кровати лежало бледно-голубое покрывало с рисунком и кружевной отделкой.

Сандра повесила по углам драпировку, чтобы смягчить освещение и скрыть углы. На ее столе стояла вазочка с засушенными розами. Острый запах духов въедался в одежду, пока Алекс здесь находился, так что и через несколько часов, когда он просматривал чертежи, запах внезапно напоминал о теле Сандры.

Женщины, рядом с которыми он прожил последние годы — Наоми, Бобби, даже Кларисса Мао — не были любительницами финтифлюшек и нежностей, плюшевых подушек и розовой воды. Подобная женственность была ему вполне знакома, и он чувствовал себя комфортно, но всё же выглядела слишком экзотично, чтобы полностью погрузиться в эти отношения. Он все-таки хотел оставить что-то, принадлежащее только ему.

А может, думал он, натягивая тот же носок, что носил вчера, дело даже не в этом. Может, он просто знает, как многое может отнять у них война, и Сандра Ип — его шанс заполнить пустоту в сердце и теле, пока для этого еще есть время. Место для нежности, привязанности и удовольствия, находящееся как будто в центре урагана. Алекс надеялся, что и она чувствует то же. И они с Сандрой собирают хорошие воспоминания, несмотря на творящиеся вокруг ужасы.

На «Росинанте» становилось всё труднее и труднее избавиться от неприятного чувства. Со дня прибытия на Тихо Холден без конца пропадал на встречах. Когда он не сражался с Карлосом Уокером по поводу того, какие припасы и поддержку может обеспечить АВП, то обменивался долгими записанными сообщениями с Мичо Па о дальности стрельбы рельсовых пушек Вольного флота в медленной зоне. Когда он не отчитывался или не получал отчетов от Авасаралы, они вместе с Наоми и Бобби сравнивали позиционные карты Солнечной системы с теми, что имелись у Эми Остман и Мики эль-Даджайли. Казалось, Холден никогда не теряет самообладания и никогда не отдыхает. Каждый раз при встрече Холден улыбался и вел себя безупречно. Если бы Алекс не прожил с ним бок о бок столько лет, то мог бы даже поверить, что всё идет прекрасно.

Но человек, присутствующий на этих встречах, расхаживающий по коридорам «Росинанта» и докам рядом с кораблем или склоняющийся над своим ручным терминалом, был не Джеймсом Холденом. Как будто Холден стал актером и играет роль Джеймса Холдена. И изображает то, что необходимо в эту минуту. Это не тот человек, которого знал Алекс. За каждым словом Холдена Алекс чувствовал звенящую бездну отчаяния.

В других это тоже проглядывало. Наоми стала молчаливой и более сосредоточенной. Как будто постоянно разгадывала какую-то неразрешимую задачку. Даже Амос находился на грани срыва, хотя настолько незаметно, что Алекс не вполне был уверен. Возможно, он просто проецирует собственные страхи на невозмутимость Амоса. А если Бобби и Клариссу это как будто не затрагивало, то лишь потому, что они появились на корабле недавно и не чувствовали ритм «Росинанта» настолько хорошо, чтобы различить, когда он слегка сбивался с такта.

И каждая история о Вольном флоте — еще один захваченный или уничтоженный корабль, еще один схваченный и казненный на Палладе, Ганимеде или станции Холл шпион с Земли, еще один перехваченный в падении на Землю метеорит — оставляла новую зарубку. Объединенный флот должен что-то предпринять. И поскорее.

***

Он сидел в ресторанчике чуть в стороне от главного коридора. Яркое освещение немного более красноватого спектра, чем солнечное. Сбивающаяся с ритма мелодия цимбал и арфы — видимо, последняя мода. Высокие табуреты у белой барной стойки из керамики. Блюдо, чем-то напоминающее куриное карри, оказалось лучше всяких ожиданий. Сандра показала ему это место в их первый вечер на Тихо, и Алекс сюда зачастил.

Чирикнул вызов на ручном терминале, и Алекс принял его, нажав большим пальцем. На экране появился Холден. Может, дело было только в тусклом освещении командной палубы или голубоватом свечении монитора, перед которым сидел капитан, но его лицо приобрело восковой оттенок, взгляд был безжизненным и истощенным.

— Привет, — сказал Холден. — Я ни от чего тебя не отвлекаю?

— Спасибо, что спросил, — ответил Алекс, может, чересчур бодро. В последние дни ему казалось, что при разговоре с Холденом нужно вдыхать в разговор побольше энергии. Если бы этой бодростью можно было впрыснуть в Холдена чуть больше здоровья! — Только что прикончил завтрак. В чем дело?

— Хм. — Холден прищурился и на мгновение показался как будто удивленным. Словно Алекс сказал что-то неприятное. — Мы хотим отчалить часов через тридцать. Кларисса и Амос сейчас спят, но через четыре часа я созываю общий сбор, чтобы всё подготовить.

Он произнес это как бы извиняясь. Слова падали, словно ледяная жидкость в пустой желудок.

— Я буду, — сказал Алекс.

— Всё путем?

— Кэп, — сказал Алекс. — Это же «Роси». Я уж позаботился, чтобы мы были загружены припасами под завязку и готовы к вылету, как только отойдут швартовы. Можем вылететь хоть через пять минут.

Улыбка Холдена намекнула, что он понял подтекст.

— И всё-таки проверь всё как следует еще разок.

— Безусловно, — согласился Алекс. — Четыре часа?

— Четыре с мелочью. Если Амос спит, то не хочу его будить.

— Тогда увидимся на борту — сказал Алекс и отсоединился.

Он проглотил еще одну ложку карри. Вкус был уже не так хорош. Алекс бросил миску и приборы в утилизатор, встал и подождал несколько секунд, он еще не был готов встретиться с Сандрой.

А потом пошел ее искать.

Несмотря на название, «Джемми Ракшаса» выглядел вполне заурядно. Широкий спереди, угловатый, с торчащими на корпусе орудиями точечной обороны и соплами маневровых двигателей, что говорило о том, сколько поколений его уже использовало и сколько модификаций он претерпел, конструкция расширялась и менялась, оставляя свидетельства прежних воплощений, как дом меняет архитектуру с каждым жильцом, но всё же не совсем теряет первоначальный вид. Астерский корабль. Если бы не усиленные меры безопасности, и в доке, и вокруг корабля, Алекс бы усомнился, что попал на нужный.

Он подождал снаружи шлюза, паря в невесомости и держась за стену одной рукой. Алекс увидел Сандру раньше, чем она заметила его. На стенном мониторе плыли семь инженеров и техников, ведя четыре отдельных разговора. Волосы Сандры были забраны в хвост, развевающийся как флаг, когда она нетерпеливо качала головой в ответ на реплику собеседника. Когда она посмотрела в сторону Алекса, то немного запоздала с реакцией. Сначала начала улыбаться, но улыбка быстро увяла. Сандра завершила разговор, оттолкнулась и скользнула в его сторону. Когда она схватилась за поручень и остановилась, то в глазах уже светилось понимание.

— Что, поступили приказы? — спросила она.

— Ага.

Выражение ее лица смягчилось вместе со взглядом. Алекс смотрел на нее, запоминая форму ее глаз, губ, маленький шрам на виске, родинку за самым ухом. Все детали ее тела. Дурная привычка, угнездившаяся в подсознании, уговаривала его сказать кучу всяких глупостей: «Ты должна лететь с нами. Я могу уйти с корабля и остаться здесь, с тобой. Я вернусь, дождись меня». Все те слова, от которых она сейчас почувствует себя лучше, но позже возненавидит его за обман. Всё то, что он говорил женщинам, которых любил, хотя вовсе не собирался так поступать. Сандра тихо засмеялась, как будто подслушала его мысли.

— Я не искала мужа, — сказала она. — У меня были мужья. Но всегда оказывались не такими, какими себя преподносили.

— Я уж точно был бы говеным мужем, судя по прошлому опыту.

— Я рада, что ты мой друг, — сказала она. — Ты отличный друг.

— А ты отличная любовница.

— Ага, ты тоже. И когда?

— Капитан созывает общий сбор. — Алекс сверил время. — Через три часа с небольшим. Говорит, мы улетаем меньше чем через тридцать.

— Ты знаешь куда?

— Надеюсь, он скажет на собрании, — сказал Алекс и взял ее за руку.

Сандра слегка пожала его пальцы и выпустила их.

— Часа через полтора у меня будет обеденный перерыв, — сказала она. Обыденные слова, но произнесенные осторожно. Как будто, если она поднажмет, то может их сломать. — Могу отпроситься чуть раньше. Хочешь, встретимся у меня? Освежим впечатления в последний раз перед отлетом?

Алекс приложил ладонь к ее щеке. Сандра зацепилась ногой за стену, чтобы прижать его ладонь сильнее. Сколько миллионов раз люди вели в точности такой разговор? Сколько войн сближали двух людей на мгновение, а потом разводили их врозь? Наверное, это традиция. Тайная история уязвимости и желания — всего того, что обещает, но лишь иногда дает секс. Они просто еще одна пара среди бесчисленных других. Так больно лишь потому, что это касается их.

— Да, — сказал он. — С радостью.

***

Камбуз «Росинанта» пах кофе и кленовым сиропом. Когда Алекс вошел, Наоми подвинулась на скамейке, освобождая ему место. Амос сидел с другой стороны, глядя в пространство и двумя пальцами подбирая яичницу из миски. Его глаза еще припухли после сна, но выглядел он бодро. В дверях стояла Кларисса, несмотря на свою неуверенность, она всё равно пришла. Алекс подумывал взять что-нибудь поесть, но не был голоден. Ему просто хотелось чем-то занять руки.

Из лифта слышались отголоски разговора Холдена и Бобби, голоса звучали твердо, по-деловому. Пожалуй, даже слишком уверенно. В воздухе висело предвкушение, не сказать, чтобы радостное, но и не печальное.

Когда они вошли, меланхолия в груди и горле Алекса слегка отступила, Бобби заняла место напротив, а Холден пошел за кофе. Алекс покидал жилище Сандры с чувством утраты. Он до сих пор его ощущал. Оно продлится несколько дней или недель, а может, останется навсегда. Но не будет таким сильным. А его семья здесь. Его команда, его корабль. Самая жгучая боль уже прошла, а нежность, наверное, останется. У него. Может, и у Сандры. Это были чудесные моменты с чудесной женщиной. Но и вернуться домой тоже приятно.

Холден глотнул кофе, кашлянул и сделал еще один глоток. Кларисса села за Амосом, словно пыталась за ним спрятаться. Когда Холден неторопливо двинулся к столу, опустив голову и погрузившись в свои мысли, Бобби похлопала Алекса по руке.

— Ты как?

— Всё путем, — сказал он. — Я уже попрощался.

Бобби кивнула. Холден сел боком, чтобы всех видеть. Волосы в беспорядке, взгляд сфокусирован на только ему известном объекте. Все в комнате — Наоми, Амос, Алекс — повернулись к нему. У Алекса в груди зашевелилось древнее и знакомое предвкушение, как воспоминания о первых школьных годах.

— Так что, кэп, — сказал он, — каков план?

 

Глава тридцать восьмая

 

Авасарала

Авасарала вопила.

Дыхание вырывалось из горла, обдирая плоть. Во рту ощущался вкус желчи, ноги тряслись, болели и горели, пока она старалась поднять стальную плиту еще на сантиметр.

— Давай, — сказал Питер, — ты сможешь.

Она снова закричала, и плита подалась, ноги почти распрямились. Она подавила порыв рывком выпрямить колени. Скорее всего, они вывернулись бы в обратную сторону, но эти муки хотя бы закончились.

— Одиннадцать, — сказал Питер. — Давай двенадцатый. Еще разок.

— Твою же мать.

— Давай. Еще один раз. Я помогу, если что.

— Ты засранец, никто тебя не любит, — выдохнула она, наклоняя голову. 

Хуже всего была тошнота. В дни работы с ногами ее всегда тошнило. Питеру было наплевать. Ему за это и платили.

— Через двенадцать дней ты спускаешься по колодцу, — сказал он. — Если хочешь, чтобы лидера Земли, надежду и опору цивилизации выкатили из шаттла в инвалидной коляске, можешь остановиться. А если хочешь, чтобы она пронеслась перед объективами камер, как валькирия, готовая к битве, то попробуешь сделать двенадцать.

— Вонючий садист.

— Это ты отстала от расписания тренировок.

— Я спасала хреново человечество.

— Это не помогает от потери плотности костной ткани и мышечной дистрофии. Ты тянешь время. Давай еще раз.

— Ненавижу тебя, — буркнула она, сгибая колени и опуская стальную плиту. 

Ей хотелось плакать. Хотелось заблевать все его чистенькие беленькие кроссовки. Да что угодно, только не это!

— Знаю, дорогая. Но ты можешь. Давай.

Авасарала завопила и толкнула плиту.

Потом она сидела в раздевалке, уронив голову на руки, пока мысль о движениях не перестала вызывать отвращение. Когда она наконец встала, женщина в зеркале показалась незнакомой. Не совсем чужая, но уж точно это не она. Более худая, под мышками и на груди пятна пота. Седые волосы не столько спадают на плечи, сколько плавают вокруг головы — лунная гравитация слишком слаба. Женщина в зеркале оценивающе оглядела Авасаралу с головы до ног.

— Валькирия ты хренова, — сказала Авасарала и потопала в душ. — Тебе придется это сделать.

Хорошие новости заключались лишь в том, что Марс наконец преодолел конституционный кризис и совершил очевидное, поставив Эмили Ричардс премьер-министром. Нет, так не совсем честно. Были и другие. Бунты в Париже взяты под контроль, расистские ячейки в Колумбии изолированы и убийства прекратились. Санкт-Петербург решил проблему с водой, хотя бы временно. Таинственные дрожжи Гормана Ли работали так же, как и в пробирке, что серьезно увеличило поставки продовольствия для выживших, а реакторы в Каире и Сеуле снова запущены. Меньше смертей, по крайней мере, прямо сейчас. А до следующей недели еще дожить надо.

Однако плохие вести по-прежнему преобладали. Вторая волна смертей не спадала. Медицинская инфраструктура задыхалась. Каждую неделю гибли тысячи людей, которых год назад легко бы вылечили. Не утихало насилие из-за нехватки ресурсов. Бостон и Мумбаи патрулировали отряды добровольцев. Сообщалось о целых полицейских подразделениях, занимавшихся сокрытием поставок гуманитарной помощи в Денвере и Фениксе. В океанах, покрытых слоем пыли и мусора, который утонул не так скоро, как предсказывали модели, гибли светолюбивые растения и микроорганизмы. Если бы такая куча народу не перегружала пищевые сети последние пару столетий, система была бы устойчивее. Или нет, кто знает. У них же нет второй Земли в качестве контрольного образца. Сама история по сути есть невоспроизводимый эксперимент на одном объекте. Поэтому-то из нее так сложно извлекать уроки.

После душа Авасарала облачилась в зеленое сари, уложила волосы и нанесла макияж. Самочувствие немного улучшилось. Она уже заметила, что во время тренировки чувствует себя кошмарно, но потом остаток дня проходит немного легче. Даже если это плацебо-эффект, сойдёт. Надо брать все, что можно, пусть это всего лишь шалости собственного мозга.

Приготовившись к трудам праведным, Авасарала открыла аудиосвязь с Саидом.

— И что у нас плохого? — поинтересовалась она вместо приветствия.

— Группа безопасности с Марса заканчивает трапезу, — без промедления сообщил Саид. — Они будут в конференц-зале через полчаса. С вами будет адмирал Саузер, если нужно.

— Всегда приятно иметь под рукой какого-нибудь хрена в военной форме, — язвительно заметила Авасарала. — Иначе меня не будут воспринимать серьезно.

— Как скажете, мэм.

— Это шутка.

— Как скажете, мэм. Также поступил доклад с Цереры. Адмирал Коэн подтверждает, что «Джамбаттиста» находится в пути, как и обещала Эйми Остман.

Авасарала вдела в левое ухо жемчужную сережку, поразмыслила. Красивая. Но не подходит к сари.

— Прошу прощения, мэм? — озадаченно переспросил Саид.

— Я ничего не говорила.

— Вы... э-э-э... вы рыкнули.

— Да? Вероятно, хотела выразить радость от того, что мы теперь доверяем треклятому АВП. Не обращай внимания и продолжай.

— Это всё на сегодня, — почти извиняющимся тоном сказал он. — Вы просили оставить вечер свободным на случай, если брифинг по безопасности затянется.

— Так и есть, – она примерила пару сапфировых гвоздиков. Гораздо лучше. — Есть известия из Гааги?

— Они говорят, что ваши люди и основной персонал будут готовы. Работы по возвращению правительства на поверхность планеты идут по расписанию.

Ей почудилась в голосе Саида некоторая гордость. Что ж, хорошо, ему есть чем гордиться. Им всем есть. Может, Земля нынче представляет собой гору дерьма и трупов, но это их гора, и ей надоело взирать на нее с Луны.

— Очень своевременно. Ладно, скажи Саузеру, что я иду. И пусть захватит мне сэндвич или что-нибудь еще.

— Какой вы хотите? Я могу встретить вас...

— Нет, скажи Саузеру. Он обрадуется.

Конференц-зал был самой защищенной комнатой во всей Солнечной системе, но по его виду этого никак не скажешь. Достаточно маленький, чтобы с комфортом разместить шесть человек. Красные занавески на стенах скрывают системы отопления и воздухоочистки. Широкий темный стол, чуть ниже обычного, чтобы оставить побольше места голографическому дисплею, который никто никогда не использовал. Красиво, но не функционально. Марсианский военный атташе Роудс Чен прибыл не для того, чтобы восторгаться графическим дизайном, и тем нравился Авасарале.

Он сидел у стола между своими секретарем и помощником. Саузер тоже был тут, перешучивался с Роудсом, откинувшись в кресле. Ее ждала маленькая оловянная тарелка – белый хлеб и огурцы. Увидев Авасаралу, Чен встал, и остальные последовали его примеру. Она жестом пригласила их сесть.

— Спасибо, что пришли, — начала она. — Я хотела убедиться, что наши марсианские союзники в полной мере владеют информацией о ситуации с Вольным флотом.

— Премьер-министр Ричардс приносит свои извинения, — сказал Чен, усаживаясь. — Дома еще не спокойно, и она не может позволить себе физически отсутствовать.

— Я понимаю. А как ваша жена Микаэла? Ей лучше?

Чен моргнул.

— Э-э-э... да. Да, ей намного лучше, спасибо.

Авасарала повернулась к Саузеру.

— Жена адмирала Чена ходила в одну школу с моей дочерью Ашанти, — пояснила она. 

Вряд ли Чен помнил или вообще знал об этом. Честно говоря, девочки не были особенно близки, но надо играть теми картами, которые сдает тебе вселенная. Авасарала взяла сэндвич, откусила кусок и положила обратно, давая Чену время прийти в себя.

— Мне придется попросить ваших людей выйти, — сказала она.

— Это доверенные лица, — сказал Чен, кивнув, будто бы согласился.

— Но не мои, — возразила Авасарала. — Мы ничего им не сделаем, но остаться они не могут.

Чен вздохнул. Его секретарь и помощник собрали свои вещи, любезно кивнули Саузеру и Авасарале и удалились. Саузер наклонил голову, ожидая отчета системы, не оставил ли кто-то из них что-нибудь. Глупо будет зайти так далеко и не заметить жучка. Через секунду он помотал головой.

— Итак, — сказала Авасарала, — не перейти ли нам к делу?

Чен не возразил, и Саузер вывел схематическое изображение Солнечной системы в ее нынешнем состоянии. На главной оси — Солнце и кольцо врат, остальные планеты, их спутники, станции и астероиды рассыпаны по местам, куда их поместила орбитальная механика. Пропорции немного искажены ради лучшей видимости, как на любой тактической карте такого масштаба. На самом деле все дети человечества жили на камешках меньше пылинки на поверхности океана. Этот факт скрывали графиками, подсвеченными названиями кораблей и векторами. Если сохранить масштаб, на карте нечего было бы смотреть. Даже Земля, на которой сейчас страдали миллиарды человек, оказалась бы не больше точки.

Вольный флот был показан желтым, объединенный флот — красным. Беглые корабли Мичо Па и их так называемые новые союзники из АВП — золотым. Саузер вытащил указку и привлек их внимание к вратам у края системы.

— Наша цель — станция Медина, – сказал он своим до странности высоким, мелодичным голосом. — Тому есть несколько причин, но главная в том, что это узкое место для прохода к колонизированным системам, включая Лаконию, где, по всей видимости, открыл свой магазин бывший марсианский адмирал Уинстон Дуарте. Кто владеет Мединой, тот контролирует врата и трафик через них. Для нас это снова откроет дорогу торговым кораблям колонистов, а Инаросу отрежет поставки.

Чен подался вперед, поставив локти на стол. В глазах играли блики от дисплея. Он никак не отреагировал на фамилию Дуарте, поскольку ожидал его услышать и приготовился. Ричардс не пытается отрицать роль марсианского флота в нынешнем бардаке. Это хорошо. Авасарала откусила еще кусок сэндвича и пожалела, что не догадалась принести фисташек. Сразу после силовых тренировок аппетит пропадал, но, возвращаясь, становился просто волчьим.

— До сих пор методы Инароса заключались в стратегическом отступлении, – продолжил Саузер. — Он не пытается удерживать территории, а просто грабит их и уходит, оставляя живущих там людей на попечение объединенного флота. Эти методы хорошо работали, потому что мы не хотели слишком растягивать наши силы, и Вольный флот имел возможность проводить свои рейды и атаковать флот Земли и Марса, а также собственные оппозиционные фракции.

— Пиратов, — вставил Чен.

— Пиратов, — согласилась Авасарала. Нет необходимости спорить о терминологии.

— Мы полагаем, что с Мединой эта стратегия не сработает, — сказал Саузер. – Значение станции слишком велико, чтобы Вольный флот мог ее бросить. А если мы ошиблись, и он уйдет... Что ж, тогда у нас будут все преимущества, на которые мы надеялись, а он будет выглядеть дураком.

— Он ее не оставит, – сказала Авасарала.

— А что насчет рельсовых пушек? — спросил Чен. 

Интересный ход, показывающий, что Марсу уже известно об оборонительной артиллерии. Авасарала пока не поняла, чего они хотели достичь, сообщая ей об этом. Саузер взглянул на нее, и она кивнула. Нет нужды притворяться.

– Наши разведданные получены от перебежчиков из Вольного флота. Капитан Па с «Коннота» входила в ближний круг Инароса. Как мы понимаем, рельсовые пушки, установленные на инопланетной станции, являются первой линией обороны Медины. На станции также есть орудия точечной обороны и запас торпед, оставленный Дуарте, но рельсовые пушки установлены, чтобы уничтожать любые чужие корабли, проходящие сквозь врата.

— Похоже, это проблема, — сказал Чен. — Как думаете решать ее?

— Мы собираемся послать сквозь врата хренову тучу кораблей, — сказала Авасарала, пока Саузер переключался с карты на изображение «Джамбаттисты». Не слишком красивый корабль, большой, приземистый, неуклюжий.

— Это переделанный водовоз с командой из фракции Остман-Ясински Альянса внешних планет, — пояснил Саузер. — На нем около четырех тысяч мелких суденышек. Бурильщики, маленькие транспортники, геологоразведчики. Адская смесь. Мы зовем его нашей суринамской жабой, но в реестре корабль записан под именем «Джамбаттиста».

– Значит, на нем четыре тысячи реакторов? – спросил Чен.

— Нет. Большинство двигателей работает на химическом ракетном топливе или сжатом газе. Многие не слишком отличаются от скафандрового двигателя, присобаченного к стальному ящику. Это одна из причин, по которым мы везем их к кольцу — это не дальнобойные суда. Полагаю, половина из них и от кольцевых врат до Медины едва долетит. Кроме них есть несколько тысяч торпед с разными, но в основном маломощными боеголовками.

— Пушечное мясо, значит, — заметил Чен.

— Люди будут далеко не на всех кораблях, — сказала Авасарала. — Даже члены АВП не настолько самоубийцы.

Саузер продолжил:

— На лучших кораблях будут десантные отряды, чьей задачей станет взять под контроль не саму Медину, а рельсовые пушки. Как только они это сделают, мы рассчитываем, что Медина капитулирует. И поскольку пушки должны были оборонять Медину от тринадцати сотен врат, а мы сосредоточимся лишь на вратах в Солнечную систему и к Лаконии, то получим довольно сильную оборонительную позицию и сможем укрепить ее не только из Солнечной системы, но и кораблями колонистов, которые захотят и смогут прийти нам на помощь.

— Ясно, — заметил Чен.

— Я чувствую скептицизм, — сказала Авасарала.

— Не поймите меня неправильно, мэм, но тут что-то не вяжется. Если бы Инарос пытался заставить нас слишком растянуть флот, то этот полет к краю системы для него просто мечта. Если только вы не планируете отправить тот корабль без охраны, но тогда с тем же успехом его можно вообще не отправлять.

— Сопровождать их будет бывший марсианский корвет с собственной килевой рельсовой пушкой, — пояснил Саузер. — «Росинант» уже идет наперехват со станции Тихо. Относительно недалеко.

— В том, чтобы иметь этот актив на Медине, когда мы ее возьмем, есть свои преимущества, — сказала Авасарала.

Слабый смешок Чена не внушал надежды. Авасарала потянула правую ногу, прислушиваясь к боли в ней. Утром будет хуже. Силовые тренировки — это аргумент против существования милосердия Божьего. Если, конечно, тому нужны еще какие-то подтверждения.

— К чему вообще утруждаться? — спросил Чен. — Единственный корабль сопровождения и старый ледовоз отправляются к главной стратегической точке системы? Не хочу показаться грубым, но, кажется, вы не слишком дорожите людьми на этих кораблях. Вольный флот превратит их в шлак, не успеют они и на миллион км подойти к вратам.

— Это мы еще посмотрим, — возразил Саузер.

Будь Чен собакой, его уши сейчас встали бы торчком. Авасарала видела это на его лице и в развороте плеч.

— Именно поэтому нам нужно было поговорить. Тайно. Мне нужны гарантии, что гниль в сердце вашего флота полностью выжжена. Я верю, что Эмили Ричардс позаботится о своих интересах и интересах Марса. Именно в таком порядке. И я провела тщательное расследование в отношении вас.

— Вы... что?

Авасарала развела руки примерно на метр.

— У меня есть досье на вас вот такой толщины. Я знаю про каждый прыщ, вскочивший у вас с тех пор, как начал ломаться голос. Всё. Хорошее, плохое, нейтральное. Всё-всё. Я влезла в ваши личные дела так глубоко, что вы и представить не можете.

Чен побелел, потом побагровел.

— И? — сказал он.

— Мне наплевать абсолютно на всё, кроме одного — не замазаны ли вы с Дуарте. И нет, вы не замазаны. Поэтому вы здесь. Я доверю передать эту информацию Ричардс только вам и больше никому. И я должна знать, доверяете ли вы Марсу.

Тишина в комнате оглушала. Чен прижал пальцы ко рту.

— В этом смысле? Скорее да. Как я понял, вы хотите что-то попросить. Тогда вам следует выразиться совершенно ясно и открыто.

— Мне нужно, чтобы Ричардс приказала остаткам марсианского флота — кораблям из объединенного флота и тем, что у вас в резерве — тесно сотрудничать с Землей и чертовым пиратским флотом АВП.

— Для чего?

— Отвлекающий маневр, — сказал Саузер.

Авасарала отмахнулась от него и с улыбкой склонилась ближе к Чену.

— Инарос не погонится за «Джамбаттистой» и «Росинантом», потому что будет отвлечен самым крупным и агрессивным наступлением флота в истории, которое запинает его яйца прямо в глотку. К тому времени как он поймет, что происходит на самом деле, будет уже поздно. Но мне нужно знать, что вы с нами.

Чен моргнул. Его сдержанность чуточку ослабла.

— Ну, — сказал он, — если речь идет об этом...

 

Глава тридцать девятая

 

Наоми

«Росинант» шёл на ускорении, но не прямо к кольцу врат. Это было бы чересчур очевидно. Они намеревались встретиться с «Джамбаттистой» на пока ещё неопределённой орбите, чтобы наблюдатели не понимали, готовятся ли они к продолжительному полёту к Сатурну, свернут к научной станции на Нептуне или пойдут к вратам. Дать Марко немного подумать, отвлечь внимание. Если он, конечно, следил, куда идёт «Роси».

Наоми не сомневалась, что Марко не сводит с «Роси» глаз. Как и все остальные. Она понимала, как много старых друзей теперь её ненавидят.

Даже сейчас, в минуты относительного покоя, Джим по десять-двенадцать часов проводил у системы связи, если не принимал или отправлял сообщения, то просматривал ленты новостей. Возрастало присутствие Вольного флота на Ганимеде и Титане. Объединённый флот разделился, чтобы отправить на Тихо корабли охраны. Гневные голоса с Паллады, осуждающие предателей, которые объединяются с внутренними планетами, уже не только Мичо Па и её пиратский флот, но и фракции АВП, собранные Фредом Джонсоном. Таким способом Джим пытался контролировать то, что на самом деле, ему неподвластно. Сообщения, которые он читал и пересылал, стали для него чем-то вроде молитвы, хотя сам он в этом и не признался бы. Они успокаивали, создавали иллюзию, будто ситуация, в которую они попали, оказалась не настолько грандиознее их желаний, намерений и надежд.

Поэтому, даже когда такое поведение Джима действовало Наоми на нервы, она ему не мешала. Она привыкла засыпать в своей каюте под музыкальные позывные земных новостных программ и просыпаться от резких голосов Крисьен Авасаралы и Мичо Па.

— Полетим, когда это сделает объединённый флот, — смутно слышала она в полусне слова Па. Далёкий голос звучал так устало, что Наоми снова клонило в сон. — Понимаю, это непопулярное решение, но я не допущу, чтобы из моих людей сделали червяка на крючке Земли.

— Никогда я этого не понимала, — сказала Наоми. Джим с виноватым лицом закрыл экран терминала и опустил на шею наушники. Наоми подвинулась, и кресло прогнулось под ними, как гамаки, в каких она спала в детстве. — И вообще, как используют глистов в рыбной ловле?

— Не глистов, — сказал Джим. — Червяков, земляных. Или же насекомых. Сверчков. Насаживаешь его на металлический крюк с шипом на конце, привязываешь крюк к тоненькой леске и забрасываешь всю конструкцию в озеро или реку. Ждёшь, когда рыбка съест червяка и крючок зацепится у неё во рту, а после вытаскиваешь из воды.

— Мне кажется, это неэффективно и неоправданно жестоко.

— Так и есть.

— Тебе этого недостаёт?

— Рыбной ловли? Нисколько. А вот стоять на краю озера или сидеть в лодке, когда солнце только встаёт — это да, немножко.

Вот что ещё он делал — предавался воспоминаниям о своем детстве на Земле и говорил об этом, словно она тоже переживала такое. Как будто она способна это понять, потому что его любит. Наоми притворилась, что понимает, но старалась сменить тему разговора.

— Я долго спала?

— Ещё шесть часов до того, как начнём парковаться, — Джим, не переспрашивая, ответил на её настоящий вопрос. — Бобби в машинном отсеке, вместе с Клариссой и Амосом, делают какой-то срочный ремонт её боевой брони. Мне кажется, она намерена надеть снаряжение и оставаться в нём до Медины.

— Наверное, для нее странно вести бойцов АВП.

Джим опустился в гель кресла, закинул руку за голову. Наоми положила руку ему на грудь, как раз под ключицей. Кожа у него была тёплая. В сумерках он выглядел уязвимым. Растерянным.

— Она сама тебе это сказала? — спросил он.

— Нет. Я просто подумала. Большую часть жизни она считала астеров своими врагами, а теперь собирается на корабль АВП, полный бойцов АВП. Мы не её команда. Или до сих пор ею не были.

Джим кивнул, сжал ей руку, потом выскользнул из кресла. Почти минуту Наоми молча смотрела, как он одевается.

— Что такое? — спросила она.

— Ничего.

— Джим, — сказала Наоми. Потом помягче: — Ну что ты?

Он тихонько вздохнул, сдаваясь, и она поняла, что Джим оставляет попытки её защитить от... чего бы там ни было. Он натянул майку и прислонился к стене.

— Я хотел кое о чём с тобой поговорить. Насчёт той засады, когда погиб Фред. Ты не против?

— Давай.

Джим заговорил. Как соединился с «Пеллой», пытаясь отвлечь Марко, увидел Филипа, заблокировал торпеды. Он произнёс это виновато, словно ребёнок, сознающийся, что съел последний кусок пирога. Даже когда Наоми включила в каюте свет и тоже начала одеваться, он старался не встречаться с ней взглядом. Амос говорил с ним об этом, предложил заблокировать ему контроль над торпедами. Джим отказался. 

На минуту Наоми застыла, наблюдая за собственными эмоциями — их словно разбросало на неожиданном повороте. Ужас от мысли, что Филип возможно мёртв. Злость на Марко, толкающего их сына на путь зла. Вина, не только перед Филипом, но и перед Джимом. За то положение, в котором он по её вине оказался, и за непроизвольные компромиссы, на которые вынужден идти из-за неё. Она чувствовали и раздражение. Не от слов Джима, не из-за Филипа или самой себя. Из-за того, что приходится горевать о том, что она уже много раз оплакала прежде.

Сердце билось часто и тяжело.

— Спасибо, — сказала она. — Спасибо тебе за заботу. За то, что пытаешься предостеречь. Но я уже потеряла Филипа. Я не сумела сохранить его, когда он был младенцем. И не могу теперь, когда он уже фактически мужчина. Это случилось дважды, и всё на этом. Я никогда не перестану надеяться, что среди всего этого с ним всё же как-то обойдётся. Но если он захочет спастись, ему придётся самому себе помогать.

Она смахнула предательскую слезу. Джим на полшага приблизился к ней.

— Ему придётся самому это сделать, — повторила она чуть жёстче, чтобы не дать Джиму прикоснуться к себе или сказать что-то ласковое и утешающее. — Как и всем остальным.

***

«Джамбаттиста», вошедший в зону видимости, оказался не слишком красивым. Длиннее, чем когда-то был «Кентербери», правда, толще посередине, с множеством массивных грузовых отсеков, открывающихся прямо в вакуум, где хранился лёд, собранный на кольцах Сатурна, с комет или ещё из каких-нибудь источников Солнечной системы. Между освещёнными рабочими палубами помещались ангары для внешних мехов, двигатели ориентации, массивы сенсоров и антенны. Почти без защиты, так что даже слабый взрыв разорвал бы грузовик в клочья. Ни торпед, ни точечной обороны. В огромном корабле спрятаны тысячи крошечных суденышек, и ничего для защиты, кроме обаятельной улыбки и личного оружия.

На командной палубе Бобби положила руки на плечи Наоми и Холдена.

— Ну что, до сих пор волнуетесь?

— У меня всё отлично, — произнесла Наоми в тот же миг, когда Джим сказал «да».

Бобби ободряюще улыбнулась. С тех пор, как она вернулась к ним на корабль, Наоми впервые видела её такой довольной. Она прошлась по палубе, магниты ботинок щёлкали при каждом контакте. Это заставляло Наоми нервничать. Если что-то заставит «Роси» резко дёрнуться, эти ботинки либо удержат её на палубе, и она переломает голени, либо бросят об стену корабля. Правда, реальной опасности не было. Просто она волновалась, как и Джим. По крайней мере, немножко.

Она отслеживал тормозной путь «Джамбаттисты». Отключение главных двигателей, шлейф охлаждается, тает. Корабль скользит к ним. Шесть тысяч км. Пять и три четверти. Пять с половиной.

— Порядок, — сказал Алекс по корабельной связи. — Держитесь все. Маневрируем на стыковку.

Наоми с облегчением услышала, что Бобби пристёгивается в кресле сзади. Амос и Кларисса подтвердили, они в креслах.

— Постучаться можешь? — спросил её Джим.

Она открыла узконаправленное соединение. После долгой минуты ожидания оказалась лицом к лицу с мужчиной, борода и волосы цвета «соль с перцем» делали его похожим на персонажа из детской сказки про волка в человечьем обличье.

— Привет, «Джамбаттиста», — сказала она. — «Росинант» вир. Стыковка ес гут аллес ла?

Волк ухмыльнулся.

— Бист гут, сеньора Нагата. Давайте нам вашу девчонку-воина. Пнём их по яйцам. Ланвер а пакис.

Наоми рассмеялась, не столько из-за возникшей в голове вульгарной картинки, сколько из-за злого веселья, с которым старик это сказал. 

— Бьен. Готовьтесь к стыковке. — Она разорвала соединение и обратилась к Алексу: — У нас есть разрешение на стыковку.

Позади неё Бобби мурлыкала незнакомую Наоми мелодию — ритмичную, даже игривую. «Роси» качнулся, кресла сдвинулись на несколько градусов, компенсируя крен. Орбиты уже почти совпадали. Еще несколько метров дрейфа, и двигатели под рукой Алекса постепенно свели расстояние меж кораблями на нет.

— Он знал твоё имя, — сказал Джим.

— Не одного тебя люди узнаю́т, — сказала она. 

Стыковочный цилиндр с «Роси» выдвинулся в сторону «Джамбаттисты» и закрепился на его внешнем шлюзе. Рядом с ледовозом их корвет выглядел маленьким. Будто слепень и лошадь. Наоми затаила дыхание, ощутив масштаб того, что они собирались сделать. Эти два корабля — ничтожно малая сила. Такую легко проглядеть в раздираемой войной системе. Мелкая и незаметная — они все на это надеялись. И всё же огромная.

— Надеюсь, мы не станем больше тянуть? — спросила Бобби. — А то я уже собираюсь одеваться и сваливать.

— Надеваешь силовую броню только ради того, чтобы пройти через стыковочный шлюз? — спросил Алекс.

— Ты же сам знаешь, каково это, — ответила Бобби. — Второго шанса произвести первое впечатление никогда не случается.

— Круто, — ответил Алекс.

— Я встречу тебя у шлюза, — сказал Амос.

Наоми бросила взгляд на Джима. Тот нахмурился.

— Повтори, Амос.

— Повторяю, — ответил Амос. — Думаю, я иду с Бобби. Эти засранцы из АВП нам друзья, всё такое, только мы — это мы, а они — они. Так что кто-то должен прикрывать Бобби тыл, пока она с ними. Кроме того, открутить голову я сумею не хуже любого из них.

— Можешь понадобиться на «Роси», силач, — неуверенно сказал Джим. — Идя в бой, я хотел бы, чтобы наш механик был рядом.

Бобби, подтягиваясь на руках, уже спускалась по шахте лифта, ноги скрылись последними.

— Очень приятно, кэп, только я тебе не так уж и нужен, — ответил Амос. — Персик здесь, она знает корабль не хуже меня. Сможет сделать всё, что потребуется.

Джим что-то проворчал, Наоми взялась за край его кресла, развернула к себе. По её лицу Джим прочёл, что она хотела сказать.

— Понял тебя, Амос, — сказал он. — Бобби? Постарайся принести от него обратно побольше, чтобы мы смогли нарастить недостающие части.

— Поняла. Выполняю, — ответила Бобби. Голос звучал громко и близко — она уже надела шлем. Наоми хотелось, чтобы и её успокоила радость Бобби в предвкушении боя, но не получалось. Оставалось сидеть тихо и ждать, что случится дальше. По крайней мере, такой навык у неё есть.

В течение следующего часа Бобби и Амос инспектировали новых союзников — корабельные отчёты и логи, корабли на причалах, истребители, которые им предстояло вести в атаку. Наоми тем временем следила за всем через камеру на скафандре Бобби и фиксировала увиденное. Стойки с оружием и ящики с боеприпасами. Пёстрый ассортимент кораблей и бойцов. Оценки Бобби были выдержанными, рациональными и профессиональными и всё больше усиливали опасения Наоми.

Её мысли блуждали вокруг одних и тех же моментов. У войн и насилия человеческой расы фрактальная природа, одинаковая в любом масштабе — от драки в баре до мировой войны. Накопление обид на протяжении вечера или столетия, потеря лица. Пинок — и пинок в ответ, и ни одна из сторон не хотела эскалации, но уже не знает, как это остановить. Всё это с самого начала присутствовало в истории и внутренних планет, и Пояса. А потом Марко провел запрещённый приём, заставив систему пошатнуться. С тех пор все манёвры и мелкие стычки предназначались лишь для того, чтобы определить лучшую позицию и проверить противника

После сброшенных на Землю камней всё стало подготовкой к контратаке, всерьёз и без оговорок. Каждая сторона надеялась придумать, как нанести удар неожиданно для противника. Ударить откуда не ждали. Может, это у них в костях и в крови. Общечеловеческое наследие. Шаблон, который теперь они перенесли на звёзды. Наоми устала об этом думать.

— Ну, это не то, что я бы сама выбрала, но лучше, чем я ожидала, — сказала Бобби из своей новой тесной каюты на «Джамбаттисте». Фоном Наоми различала громкий голос Амоса, над чем-то смеющегося вместе с другими. Вписывается в новую группу. Или нет, не так. Заставляет новую группу думать, что он вписался. У неё было ужасное предчувствие, что он не вернётся на «Росинант» — пустой страх, вызванный тревогой и нетерпением.

— Хочешь проверить корабли получше? — спросила Наоми.

— Нет, — ответила Бобби. — В деле проверю. Спускай курок. Начнём этот апокалипсис.

— Поняла, — сказала Наоми. — Береги себя.

— Удачной охоты. Удачи всем нам.

— Ну, удачной охоты.

Слова казались недостаточно сильными. Наоми разорвала соединение, отстегнулась и потянула спину, цепляясь за поручни на стене. И поняла, что разминается как перед тренировкой. Готовится к большому рывку.

Она вышла в столовую, где ели Алекс, Джим и Кларисса. Все дружно посмотрели на нее. 

— Бобби говорит, мы готовы.

— Ну, ни пуха, — сказал Алекс.

Джим вытащил из кармана ручной терминал, ввёл последовательность команд, в том числе одну с дублированным паролем, потом нажал кнопку.

— Есть, — сказал он. — Сигнал выдан. Как только начнётся бой, мы вылетаем к кольцу. Будем надеяться, что на нас не обратят внимания.

Все на минуту притихли. Наоми подумала — тут должны бы звучать фанфары. Гонги и трубы, возвещающие приход смерти и разрушения. Но это же просто камбуз, здесь только они вчетвером, шум очистителя воздуха и запах курятины.

— Похоже, паршивая выдастся ночка для сна, — сказала Наоми. — Я собираюсь следить за лентами новостей.

Джим молчал. В глазах стояла усталость. И что-то ещё. Не страх. Хуже страха. Покорность. Наоми прижалась к нему, взяла за руку. Он сумел улыбнуться.

— Я принесу выпить и какую-нибудь закуску. Будем смотреть фейерверк.

— Даже не знаю, — ответил Джим.

— Я не обижусь, если мы будем всё делать вместе, старик, — сказал Алекс. И добавил, уже Наоми: — Можешь на меня рассчитывать.

— И на меня, — сказала Кларисса и не добавила «если я приглашена». На фоне войны — это сущая мелочь, но Наоми она обрадовала.

— Да, — сказал Джим. — Спасибо.

Это длилось часами. По всей системе зажглись шлейфы двигателей. Оставив оборонительные позиции, объединённый флот с Цереры, Марса и Тихо стекался к Поясу. К ним присоединилась небольшая группа пиратского флота Мичо Па и АВП. К тому времени, как последние из них доложили, что включили тягу, Вольный флот начал реагировать. «Росинант» отслеживал векторы и перемещение групп кораблей, нити света исчерчивали пустоту между станциями и планетами. Боевой порядок. Ленты новостей разрывались — граждан, правительства, корпорации и объединения тревожило происходящее, все старались понять, что всё это значит.

Сразу после полуночи по корабельному времени «Роси» поднял тревогу.

— Что там у нас, Алекс? — спросил Джим.

— Плохие новости. Вижу два боевых корабля, идут к нам на скорости от Ганимеда.

— Да, вот тебе и остались мы незамеченными. Как скоро они нас догонят? — спросил Джим, но Наоми уже запросила систему.

— Пять дней, если они намерены выпустить в нас торпеды и смыться, и двенадцать, если попытаются догнать нас.

— Мы можем их победить? — спросила Кларисса.

— Если бы дело было только за нами — могли бы, — ответил Алекс. Проблема в том, что мы охраняем эту корову. Но если сильно ускоримся — можем успеть к кольцу до того, как они нас достанут.

— Разберёмся по ходу, — сказал Джим. — Надо сейчас же поднимать «Джамбаттисту» и лететь как можно быстрее, но чтобы Бобби могла заниматься своим инспектированием.

— При контакте с врагом ни один план не работает, — Алекс отстегнулся и двинулся к мостику. — Начну прогревать двигатель.

— Я скажу нашим друзьям с той стороны сделать то же самое, — сказал Холден, включая связь.

На мониторе Наоми тысячи тонких, как волоски, линий отмечали, где идут бои и где скоро будут. Она импульсивно отключила тактические данные, оставив только разбросанные по всей системе шлейфы движков, потом добавила звёздное небо.

Самая массивная и скоординированная атака из всех, какие когда-либо происходили. Сотни кораблей, по меньшей мере четыре группировки. Десятки станций, миллионы жизней.

А среди звёзд всё это почти незаметно.

 

Глава сороковая

 

Пракс

Чем дальше, тем яснее становилось, насколько мало значит официальный нейтралитет Ганимеда. В доках и на орбите появлялось всё больше кораблей Вольного флота и всё меньше остальных. Всё чаще на станциях экспресса, рынках, общественных холлах и коридорах встречались солдаты в комбинезонах Вольного флота. Сначала они ходили поодиночке с нарочитой расслабленностью гражданских, потом группами побольше, и манеры стали более агрессивными. А потом на них появились бронежилеты, позволявшие безопасно подстрелить кого захочется.

Джуна теперь не разрешала ему смотреть новости за завтраком по выходным. Слишком много рассказов о найденных в плачевном состоянии телах. Слишком много пропавших людей, обвинений в шпионаже, напоминаний от пока еще официального подразделения безопасности, что «Пинкуотер» является независимой корпорацией без политической окраски, заботящейся лишь о безопасности и благополучии граждан Ганимеда.

Пракса больше беспокоили не официальные новости и вооруженные солдаты. Он замечал разные мелочи. Как девочки перестали возмущаться комендантским часом. Задумчивые разговоры Джуны о том, чтобы найти работу где-нибудь еще и эмигрировать с Ганимеда, которые ничем не заканчивались. Мелочи значили много. Да, диссидентские кружки уничтожили. Да, люди исчезали. Но кроме Карвонидес, это были незнакомые люди. А изменения на станции меняли его семью. И его самого.

Пракс продолжал работать, потому что больше делать было нечего. Лежанием в кровати ничего не исправить, а видимость нормальности порой не хуже, чем реальность. Поэтому утром он ходил на совещания, а днем работал с растениями. Некоторые исследования пришлось сократить — приоритетом сейчас было производство продовольствия для военных кораблей, а не развитие. Пракс считал, что это недальновидно. Такие прорывы говорили в пользу расширения исследований, особенно тех радиопла́стов, на которые подали заявку Хана и Брайс. Он даже задал вопрос, нет ли в Вольном флоте человека, с кем лаборатория могла бы поговорить об этом. Но никто не выразил энтузиазма, его тоже уничтожила оккупация.

Подо всем этим всегда таился страх из-за того, что он совершил, отправив данные на Землю. Когда служба безопасности наконец появилась, он даже ощутил некоторое облегчение.

В полдень он находился в гидропонных лабораториях. К свету ламп тянулись ряды растений с черными листьями. Пробившиеся сквозь насыщенный водой гель корни были белыми как снег. Надев голубые резиновые перчатки, Пракс шел от растения к растению, бережно осматривая каждый лист в поисках оранжевых и желтых пятен на месте мертвых радиопла́стов. День шел довольно неплохо, пока он не услышал свое имя.

— Доктор Менг?

Четверо мужчин, на двоих простые комбинезоны с логотипом «Пинкуотера» на груди и плече. Двое других из Вольного флота. Пракс почувствовал, как от адреналина забилось сердце, но постарался выглядеть лишь слегка обеспокоенным. Каждый станет волноваться, если за ним придет Вольный флот, даже невиновный. Он так считал.

— Чем могу помочь?

— Вы должны пойти с нами, — сказал тот, что повыше, из Вольного флота.

— Я не могу, – Пракс обвел руками растения, которые не успел осмотреть. Как будто это что-нибудь объясняло.

Они подошли ближе, окружая его. У всех оружие, наручники, паралитический спрей.

— Вы должны пойти с нами, — повторил высокий.

— Мне... мне нужен представитель профсоюза? — спросил Пракс, но не особо удивился, когда второй человек из Вольного флота подтолкнул его в поясницу. 

«Я могу побежать, — подумал он. — Это не поможет, но я могу».

Его провели через административный офис. Попавшаяся навстречу Брайс отвернулась, сделав вид, что не заметила. Приемная оказалась пуста, всем срочно потребовалось в туалет или захотелось кофе. Никто из сослуживцев не видел, как его уводят. Вот так власть может заставить человека исчезнуть. Выходя в последний раз из дверей лаборатории, он ощутил прозрение. Просматривая новости, он удивлялся, как столько людей могли пропасть на станции, полной народу и камер видеонаблюдения. Теперь он понимал.

Нужно всего лишь сделать так, чтобы смотреть стало слишком опасно.

Его запихнули в кар, повезли по главному коридору к южному съезду и дальше в хорошо освещенный бетонный туннель. Пракса внезапно накрыло воспоминание: он ждал здесь, когда рухнули зеркала и вопрос о выживании станции Ганимед оставался открытым. Он ждал прямо здесь, пытаясь найти Мэй. А теперь она будет гадать, что с ним произошло. Симметрия.

В офисе «Пинкуотера» его отвели в маленькую холодную комнату. Зеленые стены. Зеленый пол. Все пропахло промышленным чистящим средством. Тем, что используют, чтобы смыть слюну и кровь. Биологически опасное. Перед дешевым пластиковым столом к полу привинчен стул. Черные точки на стене следят за ним, как паучьи глаза. Не камеры, а многочастотные системы, такие же, как он использовал в лаборатории. Достаточно чувствительные, чтобы уловить пульс по изменениям кожи и отследить температуру всех частей его тела. Он много работал с ними во время прошлогодних экспериментов с соевыми бобами, и видеть их здесь казалось предательством.

Вошел высокий человек из Вольного флота и с ним темнокожая женщина в форме «Пинкуотера». Пракс поднял взгляд. Он так часто бессонными ночами представлял себе этот момент, что сейчас почти ощущал любопытство, насколько всё будет похоже. Будут ли его бить? Грозить пытками? Угрожать Мэй, Джуне и Наталье? Он слышал, что иногда заключенных подсаживали на наркотики, а потом обещали устроить ломку.

— Доктор Менг, — сказал Высокий, усаживаясь напротив. 

Принимают ли они фокусирующие препараты? Пракс слышал о таких, но не знал, как они работают. 

— Вы были руководителем Кианы Карвонидес? В отчете сказано, что вы опознали ее тело.

— Да, — ответил Пракс. 

Можно ли как-то выпутаться? Поверят ли они, если он станет всё отрицать? Или так он выдаст себя? Черные механические глаза неотрывно следили за ним, так же как светло-карие глаза Высокого. Только сотрудница «Пинкуотера» смотрела в свой терминал. 

— Да, это так. У Карвонидес, кажется, не было родственников на станции. Хотя точно не знаю. Что-то случилось?

– Она работала над дрожжевыми грибами, верно?

— Это один из наших проектов, — кивнул Пракс. 

Он слишком нервничает. Они заметят.

— Над ними работала именно она?

У Пракса пересохло во рту, холод комнаты пробирался по ногам к позвоночнику. Что он наделал? Зачем поднял голову? Но нет, это неправильно. У него были причины. И он знал, что есть риски. Оказаться в этой комнате — хотя он и не знал заранее, в какой конкретно комнате это будет — один из рисков. Интересно, наблюдают ли за ним сейчас живые люди, или паучьи глаза передают данные в какую-то программу, которая анализирует их и выдает ответы?

— Доктор Менг?

— Да, простите. Да, она работала над культурой дрожжей. Это такой организм, который поглощает широкий спектр электромагнитного излучения, как растение поглощает свет. Мы сконструировали его на основе данных протомолекулы. Дрожжи вырабатывают собственные сахара из радиопла́стов, а потом, э-э-э... их системы могут преобразовать их в более сложные питательные вещества.

Двое тюремщиков обменялись взглядами. Пракс не понял, что это означает. Как Мэй будет жить без него? Она стала старше, почти девушка. Скоро она и так начнет отделяться от семьи. Может, сейчас не так страшно его потерять. Бросят ли его тело в утилизатор? Вряд ли. Еще не сейчас.

— Что вы можете рассказать о гибриде 18-10? — спросила женщина, и Праксу показалось, будто она видит его насквозь. Видит его кости, кровеносные сосуды. Он никогда не чувствовал себя настолько обнаженным. Он попытался откинуться на стуле, покачаться на нем, но болты только заскрипели. На стенах были выбоины и царапины, которых он раньше не заметил. Закрашенные, но тем не менее. Ему не хотелось думать о том, откуда они взялись.

— Это десятая вариация по протоколу восемнадцать, — ответил он. — Я не имею права говорить об этом, простите.

— Зачем вы перенесли данные об этом гибриде из файлов Карвонидес?

Вот оно, им все известно. Он вдохнул и ощутил, как дрожит горло. Им не нужны фокусирующие препараты или компьютеры, его и так можно читать как открытую книгу. Зря он мечтал избежать худшего, теперь оставалось лишь смотреть, как разыгрывается этот спектакль. Он чувствовал крошечную, безрассудную надежду. Должен быть какой-то способ. Он должен вернуться домой, иначе кто же будет печь девочкам блины?

— Я перенес их по запросу других инженеров, работавших над проектом. После смерти Карвонидес им нужен был доступ к данным, иначе невозможно было продолжать исследования. Поэтому я перенес их в раздел с общим доступом.

— Вы перепроверили доступ к этому разделу?

— Информация была закрыта, — сказал Пракс, цепляясь за идею как утопающий за соломинку. Она казалась слабой даже ему самому.

Высокий подался вперед.

— Данные были переданы на Землю. Мы отследили их, они взяты оттуда, куда поместили их вы.

В голове кружились варианты лжи и отрицания. Кто угодно мог получить к ним доступ. Я был небрежен. Возможно, я проявил беспечность, вот и всё. Я не сделал ничего плохого.

Внутренним взглядом он вновь увидел Карвонидес, раны на ее шее и голове. Да, он может снова все отрицать, но это ничего не изменит. Они уже знают или близки к этому. Они будут его пытать, и он расколется. Не важно, что он сейчас скажет, он уже мертв. Больше никаких блинов, никаких уговоров делать уроки, никаких поздний валяний в кровати с Джуной по воскресеньям. Кому-то придется продолжить его исследования. Всё, что он любил, ради чего он жил, пропало.

К своему удивлению он ощутил не страх, а ужасающую свободу. Он может говорить что угодно. Включая правду.

— Вам нужно понять одну вещь, — его грудь распирала иррациональная, опьяняющая смелость. — Биологическое равновесие. Непростая штука, и никогда не была простой.

— Равновесие, — повторил Высокий.

— Да, именно. Все думают, что это легко. Приходят новые виды, имеющие преимущества, и побеждают, так? Но есть и другая часть истории. Местная среда всегда сопротивляется, всегда. Да, может, безуспешно. Может, не до конца понимая, как справиться с изменениями. Я не говорю, что все идеально, но это есть. Даже если чуждый вид побеждает, ему приходится преодолевать уравновешивающий процесс. И... 

Высокий нахмурился, и Праксу захотелось говорить быстрее. Успеть высказать все, что на душе, пока не опустился молот.

— И этот процесс глубоко вшит в живые системы, он присутствует всегда. Как бы замечательно ни был сконструирован новый вид, какими бы преимуществами не обладал, сопротивление будет всегда. Преодолеешь одно, на смену придет другое. Вы понимаете? Сородичи побеждены? Отлично, вот вам наступление бактерий и вирусов. Адаптировались к ним? Получите уровень микроэлементов, солей и света. И главное, даже если новый вид победил, занял все ниши, эта борьба уже изменила его. Если уничтожил или ассимилировал местную среду, он уже изменился. Даже вымершие предшествующие организмы оставляют следы. Их нельзя, никак невозможно полностью стереть.

Пракс сидел прямо, высоко подняв голову, часто и глубоко дыша. Можете меня убить. Можете стереть со страниц истории. Но вам никогда не стереть мой след. Я выступил против вас, и даже если вы убьете меня, это не изменит того, что я сделал.

Высокий нахмурился еще сильнее:

— Мы сейчас говорим о дрожжах?

— Да, — ответил Пракс. — Конечно, о дрожжах.

— Ладно. Это очень интересно, но нам нужно знать, кто имел доступ к той информации.

— Что?

— Раздел, куда вы поместили данные, — сказала женщина. — Кто мог к нему подсоединиться?

— Кто угодно с доступом к компьютерам исследовательской группы. Какое это имеет значение?

Терминал Высокого звякнул, и он вытащил его из кармана. Из-за красного отсвета сигнала тревоги казалось, что Высокий залился румянцем, но когда он спрятал терминал обратно, лицо его было бледным.

— Мне нужно отойти, — напряженно сказал он. — Закончи сама, ладно? 

Праксу показалось, что Высокий дрожит. Женщина кивнула и проверила собственный терминал. Сбитый с толку Пракс проводил мужчину взглядом, почти желая окликнуть его и настоять, чтобы они закончили. Это было важно. Это его мученичество во славу свободы и науки. Инквизитор не может так просто взять и выйти посреди допроса. Когда дверь закрылась, он повернулся к женщине, но она так и смотрела в терминал. Новости, что-то про войну.

Женщина тихо присвистнула, глаза широко распахнулись. Подняв взгляд на Пракса, она как будто удивилась, увидев его здесь.

— Данные о дрожжах, — напомнил он.

— Доктор Менг, вам следует быть осторожнее, больше такое не должно повториться.

— Повториться что?

Нетерпеливая улыбка женщины не затронула глаза.

— Нельзя помещать данные, которые могут помочь врагу, в общий доступ. Я знаю, что они закрыты, но кто-то их слил, и мы ведем расследование, кто бы это мог быть.

— Но... Нет, вы не понимаете.

— Доктор Менг, — отрезала она. — Я знаю, что вам не нравится, когда мы указываем вам, как вести дела в лаборатории, но сейчас сложное время. Я прошу вас уделить пристальное внимание безопасности, чтобы нам не пришлось иметь менее приятных бесед в будущем. Вы понимаете?

— Да, конечно.

— Вот и хорошо, — сказала женщина с таким видом, будто выиграла спор. — Можете идти.

Пракс не знал, что делать. Секунду он сидел, не зная, как попросить объяснений. Женщина посмотрела в терминал, потом обратно на Пракса.

— Доктор Менг, — раздраженно сказала она, — мы закончили. Если будут еще вопросы, мы вас найдем.

— Я должен уйти?

— Да.

И Пракс ушел. Он шел по коридорам как во сне. В животе было пусто. Он не чувствовал голода, только какой-то большой пузырь внутри, где что-то должно было быть — боль, страх, отчаяние, надежда. Он взял кар и поехал к станции экспресса. Весь инцидент занял так мало времени, что его смена еще не кончилась. Но закончится, пока он доберется до лаборатории, поэтому он отправился домой.

В новостях показывали те же военные действия, что и на терминале женщины из службы безопасности. Пракс пытался что-то понять, но, похоже, слова потеряли для него свой смысл. Он поймал себя на том, что бездумно таращится на молодого человека, сидящего напротив, и с усилием отвел взгляд. Он мог думать только о темнокожей женщине, говорящей: «Вы можете идти».

Дома Джуна сидела на диване, положив голову на руки. Глаза покраснели, на щеках красные пятна от слез. Когда он остановился в дверях кухни и поднял руку в знак приветствия, она секунду недоуменно смотрела на него, потом вскочила, подбежала и обняла. После долгой паузы он обнял ее в ответ.

— Лесли прислала сообщение, — сказала Джуна со слезами в голосе. — Сказала, что за тобой в офис пришли. Что безопасники тебя забрали. Я пыталась найти какого-нибудь адвоката. Я отправила девочек к Дориан. Не знала, что им сказать.

— Нормально. Все нормально.

Джуна откинулась назад, пристально глядя ему в глаза, будто пытаясь в них что-то прочесть.

— Что случилось?

— Я признался. Я сказал им... сказал им всё. И они меня отпустили.

— Они что?

— Сказали больше так не делать и велели уйти. Не такой реакции я ожидал.

 

Глава сорок первая

 

Па

— У меня тут торпеды, — сказал Эванс. — Пять... погоди... уже семь.

— Откуда? — спросила Па, хотя точно знала ответ. 

Атаки по всему Поясу уже оттянули боевиков Вольного флота к другим конфликтам и истощили оборону Паллады. Надо отдать должное Холдену. Он не пытался использовать её корабли как пушечное мясо.

— Станция Паллада, — подтвердил Эванс. — С кораблей никто не стреляет.

— Они на прицеле, — сказала Лаура. — Разрешение на огонь?

— Разрешаю, — сказала Мичо. — Оксана, маневрируй по ситуации. Покажи мерзавцам, как мы танцуем.

— Да, капитан, — Оксана закусила губу в сосредоточенном наслаждении. Спустя мгновение «Коннот» дёрнулся и задрожал. И над гулом систем взвился бессловесный боевой вопль Джозефа.

Фойл называла их «четыре всадника апокалипсиса». «Коннот», «Серрио Маль», «Панчин» и «Солано» — самые опытные из раскольничьего флота Па. Они шли к Палладе с четырёх сторон, стараясь заставить оборону станции как можно сильнее растянуть силы. Будь у него время, Марко и с Паллады утащил бы ресурсы, разрушил производственную структуру, а всех, кто не сумел выбраться самостоятельно оставил бы Па — спасать или дать умереть от голода по её вине.

Если бы, конечно, Вольному флоту ещё было куда бежать.

— Две готовы, — сказала Лаура. — Пять на подходе.

— Лучше поспешить, чем опоздать, — сказала Мичо.

Керамика и металл трещали и звенели от напряжения, «Коннот» разворачивался, набирал скорость, потом сбросил ускорение и лёг в дрейф, давая орудиям пространство для стрельбы. Пушки Лауры гудели, сотрясая корабль. Сбиты ещё три торпеды, несмотря на то, что корабль шел на них с фланга. Впереди поблёскивала поверхность астероида — мишень и враг Па, но также и дом десятков тысяч человек. Она оставила безопасную жизнь и карьеру ради того, чтобы помочь им и защитить.

— Если возможно, старайся не бить по станции.

— Делаю всё, что могу, капитан, — ответила Лаура, но подтекст ясен — или мы, или они, таков расклад. Мичо не могла с ней не согласиться.

— «Панчин» под огнём, — доложил Эванс. — И «Серрио Маль».

— А как «Солано»? — спросила Мичо.

Когда они отделились от флота Марко, «Солано» получил самые тяжёлые повреждения в боях и набегах. Именно потому его и выбрали жертвой — сняли с него экипаж и всё полезное. Это был центральным пунктом боевого плана Па. Три корабля отвлекают и обезвреживают Палладу, даже если при этом все корпуса будут в пробоинах,  чтобы станция не смогла распылить «Солано» в мусор, неспособный причинить докам никакого вреда.

— Пока ещё далеко, он не под прицелом, — сказала Оксана.

— Ещё четыре готовы, — подала голос Лаура. — Последняя — скользкая сволочь... Есть!

— Капитан, — сказала Оксана, — если мы не хотим подойти чересчур близко к станции, нужно вернуть тормозной импульс.

— Давай, —подтвердила Мичо. — Я на связи.

— Понял, — подал голос Эванс. — Поймал вторую волну приближающихся торпед. И мы подходим к границе диапазона эффективной дальности огня.

Мичо настроила передатчик. Так близко у станции световой задержки быть не должно. Все услышат её почти сразу. После долгого нахождения там, где задержка исчислялась минутами, это казалось странным. Пока Оксана разворачивала корабль и включала торможение, Па рассматривала себя в камеру. Потом начала вещание.

— Это капитан Па с «Коннота». Обращаюсь ко всем жителям станции Паллада. Примите к сведению — мы здесь, чтобы скинуть фальшивое правительство Вольного флота и вернуть контроль над станцией её гражданам. Немедленно эвакуируйте доки. Повторяю, ради вашей собственной безопасности, немедленно покиньте все уровни доков. Мы призываем руководство Вольного флота сдаться, немедленно и безоговорочно. Если мы не получим подтверждения через пятнадцать минут, спасать судоремонтные верфи и доки будет уже поздно. Ради вашей собственной безопасности сейчас же эвакуируйтесь.

На экране связи появилось сообщение об ошибке. Её сигнал заглушили. Она усилила его, насколько позволяли трансмиттеры «Коннота», и запустила повтор. Па не особенно надеялась на мирное разрешение ситуации, но делала, что могла.

Корабль снова дернулся, рванул вперёд, вжимая её спину в кресло. Лаура выкрикивала какие-то ругательства, однако корабль не взорвался. Что бы ни произошло, на этот раз они увернулись.

— «Панчин» пропустил удар, — доложил Эванс. — Из ОТО. Выглядит ничего. «Солано» до сих пор не в приоритете угроз для Паллады. — Он помедлил, перепроверил данные на мониторе. — Работает.

— Спасибо, — сказала Мичо. — Начинаем выводить из строя их ОТО.

— Уже на прицеле, — сказала Лаура. — Как только я отобьюсь от этих торпед... — Она умолкла, концентрируясь. Мичо ее не прерывала.

Она этого не хотела. Никогда не хотела. Вся эта дрянь началась из-за мечты о Поясе для астеров — независимая жизнь без эксплуатации превосходящими силами системы тогда так много значила. И вот теперь она сражается на стороне Земли и Марса. Против астеров.

Санджрани дал им три года. Три с половиной. Потом — голодная смерть. А она собиралась взорвать доки главного порта, чтобы Джеймс Холден смог всех обыграть, опять открыв путь колонистам. Она согласилась это сделать. Это её часть войны за то, чтобы остановить Марко и попытаться сохранить Пояс, пусть даже тот, каким он станет через три года.

Каждый шаг на её пути был исполнен смысла, и всё же теперь она оказалась здесь. Все, с кем она имела дело, поначалу выглядели порядочными, компетентными и преданными. И все стали разочарованием. А теперь она сама собирается поступить так же. Мичо так много раз меняла сторону, что уже и не знает, кто она.

Если сейчас она не последует плану, если отступит...

Мы дрались с угнетателям. И продолжаем драться. Мы шли на зов наших сердец. Подчинимся ему и сейчас. Обстоятельства изменяются, но это не значит, что меняемся мы.

Чёрт.

— Эванс, — заговорила она. — Каков сейчас статус «Солано»?

— Следует намеченным курсом, капитан.

— У нас есть над ним контроль?

Эванс взглянул на неё. Глаза широко распахнутые, неуверенные. Паника.

— Да, телеметрия есть.

— Замедляй его, — она включила шифрованный канал связи с «Панчиным» и «Серрио Малем». — Дай нам больше времени, чтобы уничтожить их оборону.

Капитан Фойл вышла на связь первой, следом за ней — Родригес. В отдельных окнах на экране они выглядели как инвертированное отображение друг друга — его бледная кожа и её тёмная, но оба с одинаковыми редеющими и короткими волосами. На картинки накладывались несовпадающие помехи, поскольку «Панчин» и «Серрио Маль» уворачивались от ударов.

— У нас изменение плана, — сказала Мичо. — «Солано» не будет таранить станцию. Поставим его задним ходом в док, внутри зоны безопасности, разогреем эпштейн и будем сжигать всё, что выходит из порта. Блокада.

Глаза у Фойл оставались холодными и застывшими, выражение лица не изменилось. За покерным столом с ней было бы нелегко.

Родригес поджал губы.

— Как так? Уже поздно переделывать план.

— Лучше поздно, чем никогда, — сказала Мичо. — Астеры с Паллады нам не враги. И я не хочу сделать их врагами. Действуйте аккуратно. Уничтожить орудия. Разбить пушки и торпедные шахты. Сенсоры. Мне нужно, чтобы станция ослепла и лишилась когтей.

Минуту оба капитана молчали. Она сама слышала все возражения в собственном голосе. Мичо утраивала опасность миссии. Она тратила куда больше вооружения — торпед и орудийных снарядов, чем требовалось для сопровождения одного корабля-жертвы. Своих капитанов, их экипажи и семьи она подвергала смертельному риску ради сохранения станции, которая активно пыталась их уничтожить.

— Вы должны мне довериться, — сказала она. 

Громкий хлопок возвестил, что снаряд ОТО пробил корпус «Коннота». Оксана кричала что-то о герметизации палубы. Мичо не отводила взгляд от экрана. Пусть видят, что она тоже рискует.

— Согласна, — прокуренным голосом прихрипела Фойл. — Ты командуешь, капитан, мы подчиняемся.

Родригес покачал головой, бормоча какие-то ругательства, устало посмотрел в камеру.

— Отлично.

Мичо разорвала соединение. Когда она снова проверила управление огнём, Лаура уже изменила настройки. Каждое орудие на поверхности станции помечено красным, они — мишени для уничтожения. Но не доки. Эванс оставил кресло-амортизатор и сейчас заливал герметиком дыру в том месте, где корпус пробил снаряд. Удар прошёл сквозь командную палубу, примерно в метре от головы Па. Она могла умереть. И любой из её людей. Это знание разрывало её на части. Одна была в ужасе от того, что могли пострадать Лаура, Эванс или Оксана. Другая просто отмахивалась от того, чего не случилось. Это просто работа. Она сделала такой выбор, и он правильный.

Два последующих долгих часа корабль уворачивался и дёргался, поливая огнём снарядов поверхность Паллады. То, что должно было стать молниеносной атакой, превратилось в затяжную схватку, где вопрос решали скорее выносливость и количество вооружения, чем разумная тактика. «Панчин» и «Серрио Маль» не отставали, нанося удар за ударом, как молотом по наковальне. Глушители радиосигнала были установлены так глубоко в камне, что даже торпедами выбить непросто, и всякий раз, как изгиб астероида скрывал из вида её корабли, Мичо боялась того, что могло случиться. Что она больше их не увидит. После особенно длинного пропуска «Панчин» появился с зияющим шрамом и одной отогнутой секцией на корпусе.

Вокруг доков постепенно проступало слепое пятно. Подходы к Палладе из космоса больше не защищены. Эванс медленно, метр за метром, подводил к станции «Солано», пока тот не оказался зафиксирован на орбите Паллады всего одним толчком маневровых двигателей.

— Они найдут способ его уничтожить, сэр, — сказала Оксана. — Это займёт часы или дни, но такую блокаду долго не удержать.

— Дай мне линию прямой связи с «Панчиным», Оксана.

— Сэр.

На экране появился ухмыляющийся Родригес. Что само по себе неплохой признак.

— Как твой корабль, капитан Родригес? — спросила Мичо, через силу возвращая улыбку.

— Пробит, погнут, оттрахан, поддат и ещё далеко от дома, — засмеялся Эцио. — Парочка в лазарете, один в морге, но дело мы сделали, да? Выдрал станции все зубы, выбили половину глаз, мы, считай, лос чемпионс.

— Это точно, — сказала Мичо. — А теперь вы должны это охранять. Отойдите настолько, чтобы вас ничем не достали с Паллады. И возьмите под свой контроль «Солано».

— Присмотреть за ним?

— И замотай себе корпус как конфетку в бумажку, Эцио. Я не отпущу тебя на Титан.

Благослови Бог этого человека, выглядел он расстроенным.

— Бист бьен. Будем держать оборону. Но вы с Фойл отдайте нам торпеды, сколько осталось. Про запас. С помощью орудий и моей неотразимой улыбки мы справимся с чем угодно.

— Спорить не стану, — сказала Мичо.

— Что скажешь, когда я могу его запалить, чтобы сжечь мерзавцев?

— Когда будешь знать, что уничтожаешь Вольный флот, а не простых людей. Лучше уж потерять этот корабль, чем убивать гражданских. Убивать людей просто за то, что они попались на пути — это для внутряков. Для уродов из Вольного флота. Мы не такие.

— Да, чёрт возьми, не такие, — вздохнул Родригес. 

Когда он отдал честь, на пальцах виднелась кровь.

Мичо перенаправила запрос вызова на один из менее повреждённых узлов станции, хотя и не была уверена, что это хорошая идея. Даже если полуразбитое оборудование функционирует, ей незачем принимать это сообщение. Но она приняла.

На мониторе появилось знакомое лицо, тёмное и рябое. Он смотрел на нее из хорошо оснащённого офиса, светлого, и, должно быть, расположенного глубоко в недрах станции, куда не достать без ядерного оружия или без взрыва всей станции путём разгона реактора.

— Капитан Па, — заговорил он. — Похоже, ты переходишь от одного подлого дела к другому?

— Розенфельд, — ответила Па.

— Когда ты порвала с Инаросом, я это понял. Я даже отнёсся к этому с уважением. Я был разочарован, когда ты обратилась к Джонсону. Но это? Стать марионеткой Крисьен Авасаралы и Эмили Ричардс. И Холдена? — он покачал головой. — Что с тобой стало, Мичо? Ты изменилась.

— Ситуация изменилась. А я всё та же. И вот что случится дальше. У меня в вашем доке — разогретый двигатель Эпштейна. Если я увижу любую активность — расстреляю всё и подорву доки. Если увижу любые поднимающиеся с поверхности корабли — я собью их и подорву доки. Если замечу хоть что-то, напоминающую попытку подобраться к «Солано», я просто подорву доки. Если хоть один корабль Вольного флота приблизится к Палладе на сто тысяч км, я подорву доки. И ты окажешься губернатором старой разбитой станции, которая не в состоянии ни получать, ни вывозить припасы.

— Принято к сведению, — сухо сказал Розенфельд.

Говорить больше было не о чем, но она не разрывала соединение. Пока. Потом добавила:

— Используй возможности.

— Что, извини?

— Ты же прирождённый политик. Используй эту возможность. Я даю тебе повод выйти из этой битвы. Можешь сказать Марко, что я тебя вынудила. Тебе даже врать не понадобится. Даже если он уничтожит всех нас, ты же знаешь — он не может управлять системой. А твой план?

— Мой план? Что за план?

— Тот, где ты встаёшь позади трона. Марко — лицо на публику, марионетка, а ты — реальная сила. Только этот план не сработает. Он не даст себя контролировать. Он с трудом предсказуем. Я тебя не виню. Я сделала ту же ошибку. Увидела в нём то, что хотела видеть. Но я ошибалась, как и ты. — Лицо Розенфельда осталось невозмутимым. Мичо кивнула. — Ты знаешь волшебное слово?

— Нет. — В голосе слышалось презрение. — Какое ещё волшебное слово?

— Упс. Тебе нужно бы сказать «упс», Розенфельд. И признать, что сделал ошибку. Что мой корабль нацелен задницей прямо на тебя. Это твой шанс исправить то, что ты выбрал неверную сторону.

— Хочешь, чтобы я тебя за это благодарил?

— Лучше проследи за тем, чтобы у всех на станции были вода и пища. Обеспечить им безопасность, пока всё не закончится.

— А когда это произойдёт?

— Я не знаю, — сказала Мичо и разорвала соединение.

Она несколько долгих минут неподвижно сидела в кресле, пристёгнутая ремнями, и слушала знакомые голоса и звуки. Челюсть ныла — так сильно она стиснула зубы. На ключице появился синяк, и она не смогла вспомнить откуда. Мичо прикрыла глаза. Лаура сообщала Бертольду, сколько у них осталось снарядов ОТО. Оксана и Эванс смеялись, просто так — стряхнуть напряжение, порадоваться, что они в каком-то смысле всё-таки выиграли бой. Пахло горячей сваркой и герметиком — на корпусе латали пробоины. Её дом. Её люди. Всё это наполняло ее легкие.

Дисплей связи призывно защебетал. Запрос от «Серрио Маля». Мичо приняла его. На экране появилась Сюзанна Фойл.

— Капитан Па, — сказала она.

— Капитан Фойл.

— Родригес сказал, что в итоге мы не забираем все три корабля на Титан.

— Верно.

— При этой миссии не предполагалось использование такого большого объёма боеприпасов, — продолжала Фойл.

— Тоже верно.

— Выходит, мы останемся в меньшинстве и разоружёнными.

Это звучало не как упрёк, скорее, просто констатация фактов.

— Мы не окажемся здесь единственными кораблями, — ответила Па. — У нас будет поддержка.

Спокойствие на лице Фойл впервые сменилось гримасой.

— Коротышки и пыльники. Ни на кого из них мы не можем рассчитывать.

— Мы все повязаны, — сказала Па, и Фойл кашлянула в ответ.

— Пока ты идёшь впереди, мы будем следовать за тобой. Лёгкой жизни нам и не обещано. Заплатки на месте, раны перевязаны. Если ты готова лететь, значит, и мы с тобой.

— Благодарю.

Фойл кивнула и разорвала соединение. Па вывела на экран широкомасштабную тактическую карту со всеми сражениями в системе. Пакет обновлений с Весты. Гонка между боевиками Вольного флота и десятком марсианских военных кораблей, когда силы Марко попытались покружить возле Марса. Силы обороны Цереры, преследующие Вольный флот. Орбитальная защита Земли перешла в состояние повышенной готовности, большинство патрульных кораблей покинули позиции и атакуют. Присутствие всей человеческой расы в Солнечной системе свелось к насилию. На самом краю дисплея, чуть не за гранью, едва не потерянные — «Джамбаттиста» и «Росинант», уже замедляющиеся перед кольцом врат, и два быстроходных боевых корабля, спешащие их перехватить.

«Удачи тебе, паршивец, — подумала Мичо, коснувшись рукой крошечной золотистой точки, отмечающей «Росинант». — Только не заставляй меня жалеть, что тебе доверилась».

А потом сказала по корабельному радио:

— Сообщение всем постам. Следуем к месту нового боя. Не задерживаемся.

 

Глава сорок вторая

 

Марко

— Мои койо! — выкрикивал с экрана Мика эль-Даджайли. — Ты и твои солдатен! Я к тебе обращаюсь, Инарос. Что ты сделал с моей семьёй?

Марко прикрутил звук. Где-то рядом это видел кто-то ещё. Эль-Даджайли продолжал приглушённо ругаться и ныть, а тем временем «Пелла» поднималась с Каллисто в окружении полудюжины кораблей.

— Есть захват цели?

Не отводя сосредоточенного взгляда от монитора, Джози вздёрнул руку в знак подтверждения. Они шли всего на одной g, Но Марко мучила головная боль где-то в основании черепа. Неважно. Подумаешь — легкая боль, только и всего. У него ещё будет время с ней разобраться — когда враги перестанут отравлять воздух. Вокруг него командная палуба «Паллады» кишела людьми. Джози на контроле оружия. Карал на связи. Мирал что-то бормочет в головной телефон кому-то на инженерной палубе. Они — волки, стая хищников, готовая наброситься. Эль-Даджайли вопил что-то о мести. Что-то о предательстве Пояса ради собственной славы.

— Давайте заткнём придурка, — небрежно бросил Марко. — Всё спалить.

Предупреждение из системы Юпитера поступило как раз вовремя. Земля, Марс, предательница Мичо Па, Холден. Наоми. Все его враги запалили факелы, подняли на него вилы и вышли на тропу войны. Марко это не удивляло. Его предупредили, он наблюдал за ними и был готов к встрече. Правда, он не ожидал, что это случится вот так, сразу со всех сторон. Объединённый флот повалил и с Цереры, и с Земли, и с Марса. Они шли на скорости, застав врасплох по дороге кое-какие силы Вольного флота. Но пространство и расстояние были естественными союзниками Марко. Нужно время, чтобы пролететь полмиллиарда километров с Марса, а система Юпитера оставалась вотчиной астеров. А значит, и Вольного флота, и не важно, что там тявкают мелкие шавки вроде Мики эль-Даджайли и что пыталась изобразить Эйми Остман. К тому времени, как земные союзники доберутся до эль-Даджайли, он уже станет трупом, а все идущие рядом с ним корабли уничтожены.

— Огонь, — сказал Джози.

«Пелла» загрохотала орудиями и торпедными механизмами. Вибрация передавалась по корпусу, от чего весь корабль звенел, как боевой колокол. Марко смаковал этот звук — лёд и железо. Прекрасно.

— Эй, капитан, — позвал Карал. — Есть входящие сообщения. С других кораблей интересуются — им тоже стрелять?

— Да, — подтвердил Марко. — Скажи, чтобы все открывали огонь.

— И те, которые идут с Ганимеда? Неэффективное расстояние для огня.

Марко перевёл на Карала пристальный взгляд. Головная боль всё усиливалась. Он знал Карала не один десяток лет и доверял ему. Но сейчас в его голосе Марко слышал сомнение. Хуже, чем сомнение. Дерзость.

— Все. Огонь. Пусть эль-Даджайли наворачивает круги, выковыривая торпеды из задницы. И заткнёт наконец свою болтливую пасть.

— Понял.

Карал склонился над передатчиком и заговорил — настойчиво и чересчур тихо, но Марко не трудился прислушиваться.

Это происходило повсюду. Веста. Паллада. Титан. Станция Гигея. Доки Фисбы. Европа. Большие мишени и мелкие. Враги шли на него, полагая, что сумеют смести Вольный флот единой волной. Да, он несёт потери. Паллада блокирована. Веста пала. Одна только армия, которая мчится сейчас к Титану, возможно, самая большая в истории, но Марко не сказал бы, что для него важна эта победа. Она почти не имеет значения. Тут главное, что он вовлек их в драку. Заставил испытывать гнев и страх. В этом рецепт его хитрости. Теперь, после покорной и трусливой ответной реакции Земли и Марса, он испытывал облегчение.

Пусть они явятся. Пусть одержат свою маленькую победу. Вольный флот поступит умнее — заберёт всё, что сможет, рассеется во мраке, а потом вернется и нанесёт удар в незащищённую спину. Марко знал — они сделают эту ошибку. За все века своего доминирования внутренние планеты только воображали, что умеют сражаться и побеждать. Марко знал и нечто большее. В этой войне нельзя победить или проиграть. До сих пор — до него — Земля и Марс считали, что живут в мире, поскольку всё насилие изливалось на Пояс и не возвращалось обратно. Их вина. Их недальновидность. У них был свой час победы, и теперь он истёк. А эта битва — судорожный припадок, пустой план, обещавший им тысячи новых.

Пояс примет от них удары. Но никогда больше они не останутся безответными. И в этом его победа.

— Первая волна сбита, — сказал Джози. — Они отразили все наши торпеды. Ни одного попадания. Попробовать снова?

— Нет, — сказал Марко. — Позволим им думать, что они могут с нами справиться. А потом разобьём.

— Бьен, — сказал Джози. 

Карал бормотал по связи что-то невнятное. Стрельба прекратилась, но корабль до сих пор гремел. Марко потянул шею, стараясь сбросить накопившееся напряжение, но всё в нем так и стремилось в сторону эль-Даджайли. Он уже убил Фреда Джонсона собственными руками, и теперь все фракции АВП, настолько тупые, что стремятся к Земле, увидят, какое зерно посеяли.

Он вызвал на монитор тактический экран. Восемь вражеских кораблей, во главе с «Торнгарсаком» эль-Даджайли шли довольно разбросанно, двоих одной торпедой не сбить, но в то же время достаточно близко, чтобы поддерживать друг друга орудийным огнём. Несмотря на всю свою злобную болтовню, эль-Даджайли не настолько вышел из себя, чтобы лишиться здравого смысла.

«Пелла» и шесть других кораблей Вольного флота с верфи Каллисто держали строй свободнее, но шире по фронту. Сейчас они в меньшинстве, но с десятью кораблями, идущими на большом ускорении от Ганимеда, это уже ненадолго. Марко ухмыльнулся.

— Сбрось до четверти g, — сказал он. — Вели кораблям с Ганимеда скоординировать торможение и быть начеку. Если враг подождёт, числом мы его превзойдём. Атакует сейчас — будь готов к развороту. Вытаскивай его из строя.

— Бьен, — ответил Джози. — Абер... Они стреляют.

— Давай! — крикнул Марко, командуя «Пеллой» как частью своего тела. Как будто она могла выбирать путь только с помощью силы его намерения.

— На четверть? — взвизгнул Карал, и Марко с рычанием выдернул у него рычаги управления. Под его руками «Пелла» рванулась вперёд, и его качнуло назад. Корпус корабля скрипел и трещал, но Марко видел, как целится Джози, слышал тяжёлый уверенный грохот орудий, смотрел на дуги очередей — они пока ещё далеко и не представляют реальной угрозы, но уже достаточно близко, чтобы сбить врага с курса перед тем, как размазать торпедой. И ещё далеко, но уже приближается плотно сплетённый, как верёвка, след торпед кораблей с Ганимеда. Они сойдутся и обрушатся на врага. Огонь, металл и кровь. Как музыка.

Он менял курс «Пеллы», то включая маневровые двигатели на все сто, то совсем отключая. В крови бурлило предвкушение победы, а скрипучие подвески кресла старались удержать равновесие на крутых поворотах. Кто-то стрелял, но Марко сейчас ничего не слышал. Это бой. Восторг, наслаждение, сила.

Сработали датчики приближения, и орудия «Пеллы» автоматически навелись, плюясь во вражескую торпеду, затерявшуюся в перекрёстном огне. Марко рассмеялся. Второй его корабль, выполняя предписанную ему роль, свернул в сторону «Торнгарсака». Один из кораблей эль-Даджайли ошибся, получил в бок торпеду от корабля с Ганимеда и смялся, выпустив воздух. Один корабль Марко лишился маневрового двигателя, и три врага окружали его, дружно паля из ОТО — как львы, преследующие хромую газель. Но даже в момент потери и гнева Марко чувствовал радость битвы.

Он действовал резко, жёстко, уверенно. Никаких разумных решений и хитрых уловок. Драка лицом к лицу, пока кто-нибудь не упадёт. Древний зов человечества бить друг друга камнями и палками, проливать кровь, пока не останется только одна сторона. Сторона Марко. Вольный флот, и к чёрту всех остальных.

«Торнгарсак» пал последним. Корабль плясал меж потоков огня ОТО, эль-Даджайли выкрикивал по радио ругань и непристойности. А потом всё закончилось. «Торнгарсак» потерял управление, безвольно поплыл и взорвался, как маленькое недолговечное солнце. Марко откинулся в кресле, впервые вспомнив, как давно на него действует гравитация. На тактическом дисплее отображались два удирающих вражеских корабля. Марко не заметил, как они бросились в бегство, но теперь их уже не достать. Бегут со всех ног. Он улыбнулся и почувствовал кровь на губах. Прикусил щёку и не помнил когда.

Сознание как будто медленно расширялось. Есть не один только монитор — и его кресло, и его тело. Где-то слышался рёв сирены. Запах дыма, вонь средств тушения. Головная боль стала пульсировать ещё сильнее, а он не заметил когда. А пальцы как будто вывихнуты и только начинают приходить в норму. Он окинул взглядом палубу. На него смотрели Джози, Мирал и Карал. Марко поднял сжатый кулак.

— Победа, — выдохнул он.

Но победа дорого обошлась. Два корабля из его пополнения с Ганимеда разбиты в клочья, экипажи погибли. Трём кораблям с Каллисто потребуется ремонт. У «Пеллы» вышел из строя регенератор воздуха — поломка болезненная, но обыденная. Однако из-за неё придётся на несколько дней опять возвратиться на верфь для починки и тестирования. АВП, прихвостень Джонсона, пострадал сильнее и кораблей потерял больше, но всё-таки такого рода успех Марко больше не может себе позволить.

И в придачу к этому — оскорбление, нанесённое нотациями Нико Санджрани.

— Это следует прекратить, — заявил с экрана мелкий экономист. — Ущерб, наносимый инфраструктуре, становится больше, и чем сильнее отклоняется эта кривая, тем тяжелее, практически невозможно будет её поправить.

Марко, сидевший в своём офисе на Каллисто, который приспособил для командования Вольным флотом, откинулся на спинку кресла и прикрыл глаза. Сообщение отправили с глубоким шифрованием, путь и адрес отправителя скрыты под слоем цифр. Наверняка он мог сказать лишь одно — судя по световой задержке, Санджрани находится достаточно далеко, и ограничения оборудования не позволяют ему общаться в реальном времени. Чему Марко был несказанно рад.

— Я повторно переслал данные, — верещал Санджрани. — Но ситуация ухудшается ещё быстрее, чем показывают вычисления. Ты должен изменить ее всеми средствами. Если в ближайшее время мы не начнём налаживать самостоятельную рыночную экономику — а под «ближайшим временем» я понимаю вчера — нам, возможно, придётся пересматривать весь проект. Возможно, нам вообще не удастся полностью отказаться от валюты внутренних планет. Тогда мы сможем иметь столько политической независимости, сколько хотим, но будем финансово ограничены внутренними планетами, а именно от этого мы в первую очередь пытались избавиться.

Санджрани казался усталым. Измученным. Кожа болезненно-бледная, глаза ввалились. С учётом того, что от боя он прятался в какой-то безопасной дыре, всё это выглядело немного наигранно. Марко остановил воспроизведение — в сообщении оставалось ещё двадцать минут — и стал составлять ответ. Он получился недлинным.

— Нико, — мягко начал он. — Ты возлагаешь на меня чересчур большие надежды. Никто не в состоянии контролировать злодеяния, которые Земля, Марс и их заблудшие союзники с Пояса совершат, чтобы нас остановить. Мы можем только придерживаться своих принципов и идеалов. Придёт время, и мы одержим победу. Когда внутряки сложат оружие и оставят Пояс в покое, мы найдём силы остановить падение экономики. До тех пор выбор у нас лишь один — защищать себя или дать нашим людям погибнуть, а этого ты, как я знаю, не хочешь.

Вот так. Тридцатисекундный ответ на тридцать минут болтовни паникёра. Вот, что значит эффективность. Он отправил сообщение обратно по извилистому пути, проверил новости — сражение на Титане ведётся уже второй день, имеются новые жертвы с обеих сторон, но всё же пока неясно, кто выиграл или победил. Рабочие отчёты по его кораблям — «Пелла» готова к полёту, но без сопровождения, по крайней мере, ещё на три дня. А потом он поднялся и отправился в переговорную.

Чем бы ни было это помещение раньше — машинным залом, служебным помещением охраны или хранилищем — теперь здесь разместился военный совет Вольного флота. Карал, Крылья, Филип и Сарта с «Пеллы», капитан Листер с «Серебряной монеты» и капитан Чу с «Ляна» сидели в белых матерчатых креслах, форма придавала им официальный вид. При виде вошедшего Марко все встали. Кроме Филипа, который просто кивнул, как сын отцу.

— Спасибо, что собрались, — сказал Марко. — Нам нужно разработать план. Это нападение не должно пройти безнаказанным. Мы должны нанести ответный удар и показать внутрякам, что мы не напуганы. Продемонстрировать силу.

По комнате пробежал шепоток согласия, но слух не ответил никто. Лишь бы не высунуться.

К его удивлению — кроме Филипа.

— Ещё один? — произнёс его сын. — Что, последний шикарный жест удался?

Марко застыл. Гневный, больше того, презрительный голос Филипа прозвучал как пощёчина. Все остальные затихли.

— Ты что-то сказал, Филипито? — поинтересовался Марко. В его тихом спокойном тоне была явно заметна угроза. Но Филип её будто не слышал.

— Да так, кое-что. Мы ведь уже говорили то же самое прежде? Ушли с Цереры, сказав, что нам нужен план — показать нашу силу. План контратаки. Пусть они нас боятся. Мы всё это уже делали — и вот, опять начинаем. — Филип залился краской, дыхание участилось и стало тяжёлым, как будто он сюда прибежал. — Только в тот раз это, кажется, не были эса койо? Розенфельд, Санджрани. И Па, ведь так? Внутренний круг. Сердце Вольного флота. Часть великого плана.

— Ты устал, Филип, — сказал Марко. — Пойди отдохни.

— Ответь, — сказал Филип, — в чём разница с тем, что ты говорил в прошлый раз?

В груди Марко рос гнев, наполняя голову туманом и жаром. Он ощущал его дух, как запах огня.

— Я хочу знать, — голос Филипа дрогнул — Этот план, сегодняшний. И тот, что был до него. И перед ним. А который из них настоящий? Он существует? Или мы просто падаем, притворяясь, что так и задумано?

Марко улыбался. Когда он шагнул к сыну, Филип приготовился встретить удар — стиснул челюсти, сжал кулаки. Марко взъерошил ему волосы.

— Мальчишки, — улыбнулся он остальным. — Дети и их истерики. Капитан Чу. Можем мы выслушать ваш отчёт?

Чу откашлялся.

— У нас имеется несколько потенциальных целей, — начал он, извлекая ручной терминал и выводя с него данные на настенный экран. — В зависимости от того, насколько они соответствуют глобальной стратегии.

Филип побледнел, челюсть выдвинулась вперёд. Чу продолжал говорить, указывая на стенной экран, перечислял свои планы и предложения. Марко не сводил взгляда с сына, позволяя остальным делать вид, что ничего не произошло, обычная встреча. Если ведёшь себя как ребёнок — будь готов к тому, что к тебе и относятся как к ребёнку. Ты меня компрометируешь — я сделаю с тобой то же самое.

Филип проглотил комок в горле, развернулся и вышел, расправив плечи и высоко держа голову. Дверь захлопнулась, и Марко рассмеялся вслед — настолько громко, чтобы Филип наверняка услышал.

Он повернулся к экрану на стене.

— Ты не включил в список Тихо, — сказал он. — Почему?

Чу глянул на свой перечень, потом перевёл взгляд на Марко.

— Ты хочешь взять Тихо?

— Почему нет? — сказал Марко. — Разве мы не ведём войну? Разве внутряки не натравили нас друг против друга? Хитростью вынудили убивать своих. Астеры против астеров, а ради чего? Чтобы мы не могли одолеть Землю и Марс. Они никогда не станут смотреть на нас, как на равных. Но Эйми Остман? Карлос Уокер? Они должны быть на нашей стороне. И были бы, если бы до сих пор не цеплялись за давным-давно ушедшее прошлое.

— Как скажешь.

Чу кивнул. Но невесело.

— Станция Тихо всегда была украшением Пояса. Источник нашей гордости, символ успеха. Вот почему Фред Джонсон засел там на долгие годы. А теперь на ней другой землянин, вообразивший себя спасителем бедного убогого Пояса. Почему мы должны позволять Джеймсу Холдену захватывать то, что никогда не было его собственностью? — Марко ухмыльнулся, последующие несколько слогов утонули в этой улыбке. — Станция Тихо. Соберём все корабли, какие есть, и бросим туда все силы, пока внутряки не успели перегруппироваться. Мы быстрее их. И умнее. А когда мы придём на Тихо, люди выйдут приветствовать нас и вышвырнут Джеймса Холдена в шлюз. Я вам обещаю.

Листер откашлялся.

— Но ведь «Росинант» не на Тихо.

Марко нахмурился, ощутив в сердце лёгкий укол смущения, даже обиды.

— Что?

— Помнишь, лос дуос корабли, что мы посылали за ледовозом Остман? «Джамбаттистой». Ретрансляторов нет, но они подошли достаточно близко, чтобы прочесть сигнатуру двигателя корабля эскорта. Эса эс ла «Росинант».

В комнате повисла тишина. По спине Марко скользнул холодок. Все прошедшие годы он следил за тем, где Наоми и что она делает, а теперь она и её любовник ускользнули от его взгляда. Это выглядело как угроза. Ловушка.

— «Росинант», — тщательно выговаривал он каждое слово, — сопровождает старый драный ледовоз Остман?

— Похоже на то, — ответил Листер.

Что-то явно не так с воздухоочистителем. Марко стало не хватать кислорода. Сердце заколотилось, дыхание стало чаще.

— И куда они направляются?

 

Глава сорок третья

 

Холден

Инерция стала первой проблемой. Местоположение — второй.

«Джамбаттиста» — тяжёлый корабль, с трудом набирал скорость и медленно сбрасывал. Подтверждение неудобств большой массы и первый закон Ньютона. Ледовоз уже тормозил перед кольцом врат, выбрасывая энергию и реакторную массу, чтобы выйти на подходящую орбиту. Зная эти два параметра — куда они идут и как быстро корабль будет тормозить, чтобы туда попасть — атакующие их быстрые штурмовики почти точно могли подсчитать, где и когда они окажутся.

Расчёты Холдена основывались на неизвестных величинах. Какую нагрузку сможет выдержать «Джамбаттиста» на большом ускорении? Какое число кораблей в его огромном брюхе будет из-за этого потеряно? Хладнокровные подсчёты скорости, энергообмена и относительного перемещения давали идеальные кривые для любых сценариев, но опыт постоянно и неотвратимо добавлял к ним «если не произойдёт ничего неожиданного, а тогда — кто знает».

— Как-по твоему, Алекс? — спросил Холден. — Чего нам ждать?

Алекс провёл ладонью по редеющим волосам и огорчённо фыркнул под нос. На камбузе пахло ромашковым чаем и корицей, но Наоми и Кларисса сидели с пустыми руками. «Роси» тормозил на полутора g, сравниваясь «Джамбаттистой». От этого Холден постоянно чувствовал себя уставшим.

— На их месте, — начал Алекс, — я бы спланировал обгон. Рассчитал бы скорость, чтобы прийти к кольцу как раз перед этим здоровенным паршивцем. Сгруппировал бы оба корабля вместе, поскольку во время прохода возможна атака. Сбросил бы кучу торпед в надежде хоть на несколько удачных попаданий. Они используют ускорение в качестве дополнительной тяги, но после начала торможения торпедам придется с ним бороться, теряя скорость, так что я бы уже поберёг их, пока не заторможу полностью. А потом добил бы то, что осталось после первой атаки.

— Выглядит вполне реально, — сказала Наоми. — А что бы ты делал на нашем месте?

— Добирался бы до кольца, чем скорее, тем лучше, — на этот раз Алекс ответил куда быстрее. — Заставил бы их поторопиться, догоняя нас, тогда и тормозить им придется дольше. Дал бы возможность Бобби и её силам пройти сквозь врата и расправиться с рельсовыми пушками и потащил бы нашу задницу в медленную зону, чтобы Бобби могла встретить ублюдков, когда те пойдут обратно.

— Непросто будет сохранить «Джамбаттисту», когда они пойдут обратно, — сказала Кларисса. — Их двое. Мы одни. И эта корова — большая мишень.

— Ладно, — сказал Холден. А что насчёт шлейфов их двигателей? Если при торможении они направлены в нашу сторону, насколько это опасно?

Алекс покачал головой. 

— Если попадём на такой скорости, нас захлестнёт.

— Мы что, самоубийство планируем? — тихонько спросила Кларисса.

Алекс остановился.

— Ну, значит... Да, нехорошо выходит.

— Если «Джамбаттиста» получит повреждения на слишком большом ускорении, — заговорила Наоми, мы можем атаковать отсюда. Мы уже выгружаем первую волну перед вратами. Ничто не мешает выпустить здесь и вторую. Экипаж вряд ли больше, чем когда-то на «Кентербери». Если понадобится, эвакуируем их на «Роси».

— Если нам не помешают вывести эти суденышки, — сказала Кларисса. — А когда атакующие корабли вернутся, мы с Наоми пойдём вытаскивать команду Бобби со сварочными аппаратами, никому мало не покажется.

Странно слышать из уст Клариссы дикую хохму Амоса. Хотя эти двое столько времени провели вместе, что неудивительно.

Холден потёр ладонь о холодную поверхность стола. Тяжесть момента давила на его плечи. 

— Я поговорю с Бобби и Амосом. Они там. Могут изложить наши доводы. Сейчас же прекращаем торможение, дрейфуем до последней минуты, потом рвём вперёд как черти. Заставим их нас догонять.

— Будет непросто впарить такое астерам, — сказала Наоми. — Мой народ — не фанаты высокой g.

— Надеюсь, торпедные удары в качестве альтернативы — убедительный аргумент.

— Это да, — пожала плечами Наоми.

Потом часы потянулись медленно. Поспать казалось отличной идеей, но не получалось. Холден трудился в спортзале, тянул эластичные ленты до тех пор, пока боль не отвлекала мысли от приближающихся атакующих кораблей. Но стоило остановиться — и всё возвращалось. Выберет ли враг «Джамбаттисту», как бо́льшую мишень, или нацелится на «Росинант», как на более серьёзную угрозу. Сработает ли план захватить Медину. Получится ли это вовремя. Что сделает Вольный флот, если это сработает. Что, если нет.

Если они выиграют и для колонистов снова откроется проход к новым мирам, что это будет значить для астеров, для Земли, для Марса. Какую форму примет история человечества, если Вольный флот их уничтожит. Предчувствия сменялись тревогой и страхом, потом нетерпением, и снова возвращались на тот же круг. Обычно на «Роси» было уютно, как в старой рубашке. На этот раз, под прицелом орудия, Холден ощущал ограниченность пространства. Клаустрофобию. Теперь он не мог забыть, что «Роси» — только металлический пузырёк с воздухом в невообразимо огромном пустом пространстве.

Наоми пришла к нему в каюту после занятий в спортзале. Волосы убраны от лица, глаза спокойные и серьёзные.

— Я тебя искала.

— Я тут, — бодро ответил он.

— Ты как, в порядке?

— Не знаю, — он беспомощно развёл руками. — Не знаю, почему в этот раз всё так сложно. Вроде бы я не в первый раз начинаю войну.

Её смех прозвучал тепло и сочувственно. Наоми пересекла комнату и ухватилась за поручень, чтобы через его плечо заглянуть в монитор. «Джамбаттиста» и «Роси». Красное поле там, где начнётся ускорение. Белая линия — место, где «Роси» мог ждать атаки. Первой атаки. Применение силы, отображённое в изящном графическом дизайне.

— Эту начал не ты, — сказала она. — А Марко.

— Возможно, — ответил Холден. — Или Дуарте. Или протомолекула. Или Земля и Марс, своим наплевательским отношением к Поясу в течение пары последних столетий. Я уж и не знаю. Я вроде бы понимаю, что должен делать в следующие... не знаю... Пять минут. Может, десять. Если заглядывать дальше — всё смутно.

— Этого хватит, — сказала Наоми. — Пока видишь каждый следующий шаг, ты можешь пройти весь путь.

Она положила руку ему на плечо, ладонь казалась тёплой на его коже. Он переплёл свои пальцы с пальцами Наоми, привлекая её к себе. Простой манёвр, который они миллион раз проделывали. Следствие давней близости.

— Я всё думаю, было ли это так неизбежно, — заговорил он. — Мы многое могли бы сделать иначе. И может, тогда до такого бы не дошло.

— «Мы» это ты и я или всё человечество?

— Я думал о человечестве. Но мы с тобой тоже. Если бы ты убила Марко, когда в юности вы были вместе. Если бы я придержал свой нрав и меня не выперли бы с военного флота. Если бы... Я не знаю. Если бы не произошло многое, что привело нас сюда — может, ничего этого не было бы?

— Не представляю, как такое возможно.

Два вражеских корабля ползли по экрану к ним, а они не слишком быстро продвигались к красной зоне ускорения. 

— Я всё-таки думаю, так и было бы, — продолжал Холден. — Если бы не я и не ты, не Амос и Алекс, не «Роси» — значит, кто-то другой. Или что-то. Проблемы Пояса — не из-за тебя и меня. Что бы ни создало протомолекулу, её бросили на нас не из-за того, что мы сделали.

—Учти, что в то время мы были еще одноклеточными.

— Правда? Ну, детали могут быть разными, но... форма у всего этого та же.

— Проблема в том, что ничего нельзя сделать дважды, — сказала Наоми. — Даже не узнать, как было бы, если бы пошло по другому пути.

— Не узнать. Но можно увидеть, что если не сделать что-то иначе, это случится снова. И снова. И будет повторяться, пока что-то не изменит игру.

— Как протомолекула?

— Она ничего не изменила. Мы те же и делаем то же, что раньше. Мы получили поле боя размером побольше. Некоторые стороны изменились. Но мы творим ту же дрянь, что и первый человек, заточивший камень.

Наоми прижалась к нему, положила голову на плечо. Возможно, люди и это делали с начала времён, просто не в свободном полёте.

— Ты изменился, — сказала она. — Тот, кого я встретила на «Кентербери», не стал бы говорить, что это касается всех. Что каждый имеет значение.

— Да. С тех пор в меня стреляло много людей.

— И ты слегка повзрослел. Это нормально. Я тоже. И мы продолжаем взрослеть. Этого не остановить, пока человек жив.

— М-м-м, — протянул Холден. — Я так понимаю, тебя это не беспокоит?

— Природа истории? Нет, нисколько.

— Почему?

Он почувствовал, как стоящая у него за спиной Наоми пожала плечами — как будто сам это сделал.

— Я знаю, с чем мне нужно разобраться в ближайшее время. К моей заднице подбираются два атакующих корабля, готовые уничтожить меня и людей, которых я люблю больше всего. И если у них получится, мой бывший любовник сокрушит всю систему, загонит цивилизацию в новое средневековье.

— Да. Этот тип — та ещё сволочь.

— Ага.

Они наблюдали приближение опасности, они были к ней готовы. Но от этого она не становилась менее пугающей.

Алекс поставил «Роси» чуть впереди носа «Джамбаттисты», отступив ровно настолько, чтобы не плавить его выхлопом, но достаточно близко, чтобы, если понадобится, остановить удар вражеской торпеды. Два приближающихся двигателя светились ярко и неподвижно, как звёзды. Холден вспомнил, как мальчишкой в Монтане учился ловить баскетбольный мяч. Если мяч кажется неподвижным в полёте, значит, летит прямо на тебя. То же самое.

— Состояние? — спросил Холден.

— Шестьдесят три секунды до входа в зону поражения, — сказала Наоми. — «Роси» их отслеживает.

Холден выдохнул. Капитан «Джамбаттисты» настаивал, что его корабль не выдержит больше трёх с половиной g, и значит, это всё, что у них есть. Враги сбросили почти до восьми, но всё же шли быстро, войдут в зону через считанные секунды.

— Сорок, — Наоми закашлялась. 

Болезненный звук заставил горло Холдена сжаться. Может, всё же следовало идти на соке. Кольцо врат позади них теперь можно было видеть невооружённым глазом. Даже при самом ничтожном увеличении становятся различимыми его странные нематериальные контуры, движущиеся и неподвижные одновременно, как живые. Через тысячи километров диаметра кольца просачивался целый океан волн — радио, свет, электромагнитный спектр, искажаясь и принимая странные формы. А за кольцом ждали рельсовые пушки, готовые всех уничтожить.

— Начинаю думать, что план был не самый удачный, — сказал он.

— Пять секунд. Четыре...

Холден сосредоточился. Он не рассчитывал, что это поможет, просто не мог иначе. Через внешние камеры было видно, как шлейфы вражеских движков становились крупнее, толще и ярче и вдруг в один миг исчезли. «Росинант» резко дёрнулся, вдавив Холдена в кресло как при падении. Корабль оглушительно зазвенел, будто ударили в гонг. На секунду Холдену показалось, что их сбило выхлопом вражеского корабля и они сейчас опрокинутся.

«Роси» пришёл в равновесие. Громко и требовательно зазвенел сигнал тревоги.

— Что у нас? — крикнул Холден.

— Я не знаю, — прокричала в ответ Кларисса. — Не дольше тебя на это смотрю. Похоже... Да. Кажется, мы словили пару снарядов ОТО или... Нет, погоди. Тут что-то не так.

Сирена смолкла. Тишина казалась ещё тревожнее. Может, та встряска — не попытка маневровых двигателей «Роси» увернуться. Может быть, в них попали. И воздух уже извергается в вакуум.

— «Что-то не так» — не то, что надо, Кларисса, — он попытался обратить панику в шутку. — Было бы здорово получить какое-нибудь подтверждение, что мы не умрем.

— Ну, нас немножко подбили, — сказала Кларисса. — Я думала, это снаряд ОТО, но... Нет. Мы сбили торпеду, совсем рядом. И нас зацепило осколками.

— Они выпустили четыре торпеды в нас и две в «Джамбаттисту», — ответила из-за его спины Наоми. — Мы всё отразили, но обоим кораблям нанесён небольшой ущерб. Я жду полный отчёт от Амоса.

Один миг, думал Холден. Тот момент встряски и был всей битвой, слишком краткой, чтобы её мог отследить человеческий мозг. Не уверен, удивительно это или ужасно. Может быть, и то и другое.

— Ну, хоть не умираем, — сказал Холден.

—Во всяком случае, не быстрее обычного, — подтвердила Кларисса. Когда будет возможность, придется мне заменить кое-какие сенсоры и залатать пару дырок во внешнем корпусе

— Алекс? — спросил Холден. — Что там у тебя?

— У меня кровь из носа, — смущённо ответил Алекс, как будто такое нормально в детстве, а сейчас как-то неловко.

— Мне очень жаль, но я больше думал о кораблях, которые пытались нас убить.

— Да, — Алекс шмыгнул носом, втягивая кровь. — как я уже говорил, первое окно закрыто. Теперь, что бы они в нас ни кинули, мы легко отобьёмся. И не похоже, что они жмут на полную.

— Сколько времени нам это даёт?

Алекс снова шмыгнул.

— До заданной точки перед вратами мы дойдём меньше чем за час. Если наши маленькие друзья пойдут к нам по прямой и на том же ускорении? У нас шесть с половиной часов. Если разойдутся, чтобы подобраться с разных сторон, тогда ненамного больше.

— Какой максимум?

— Восемь, — ответил Алекс. В лучшем случае, у нас есть восемь часов, чтобы провести народ сквозь врата под прикрытием нашей новой блистательной рельсовой пушки. Семь — более реальное время. Повезёт, если уложимся в шесть.

— Амос говорит, их немножко побило, но потеряли только часть обшивки на грузовых палубах и, может, с полдюжины суденышек, — сказала Наоми. — Бобби считает это победой. Они готовят первую волну.

После трёх с половиной g и оборонительного рывка «Роси» у Холдена ныли спина и челюсть. Он даже представить не мог, как тяжело это для Наоми и астеров с «Джамбаттисты». Включая и команду первой волны, которую Бобби собиралась вести прямо в глотку врага. Одна волна — для захвата рельсовых пушек, вторая — чтобы взять контроль над Мединой. А к тому времени он, возможно, поймёт, что же делать дальше.

Если дело не выгорит, они попытаются сохранять живыми «Джамбаттисту» и тех бойцов АВП, что ещё на нём останутся, пока не придут к какому-то новому плану.

Кольцо врат росло, приближалось, пока, наконец, корабли не стали казаться рядом с ним крошечными. Тысяча километров от края до края, а за ним — загадочная пустота медленной зоны, другие врата, тридцать сотен миров, руины империи, которые человечество пыталось использовать. Наоми права. Не важно, служат они какой-нибудь великой идее или как отдельные личности следуют собственному выбору. Это не меняет того, что они должны сделать.

«Джамбаттиста» сбросил скорость до минимума и заглушил реактор. Спустя пару секунд то же самое сделал «Роси», но к тому времени уже открылся бок гигантского корабля. В свете звёзд тысячи дешёвых суденышек почти неразличимых цветов и форм походили на споры, которые выбрасывает на ветер чудовищный тёмный гриб. Рядом с вратами они выглядели совсем крошечными. Холден не мог отвести взгляд от огромного тусклого глаза, слепо вытаращенного на почти неотличимое от миллионов ярких звёзд солнце.

На мониторе всплыл запрос входящего соединения. Бобби Драпер. Он принял, на экране появилось её лицо. Из-за тяжёлой усиленной брони голова казалась маленькой. Голос у неё за спиной говорил что-то на астерском арго, так быстро, что Холден не мог разобрать слова.

— Первая волна готова, — сказала Бобби. — Разрешаешь запуск?

— Разрешаю, — ответил Холден. — Только, Бобби, пожалуйста, постарайся там не погибнуть.

— Никто не живёт вечно, сэр, — ответила Бобби, — но я буду стараться выжить — пока это не ставит миссию под угрозу.

— Спасибо.

Одна за другой, а потом маленькими неровными группами, начали зажигаться слабые выхлопные следы. Даже собранные все вместе они не имели бы силы реактора «Роси», но им она и ни к чему. Вся их жизнь — расстояние от ворот до станции в центре медленной зоны. Для большинства — даже меньше. Только вот на одном из них Бобби, Амос и их штурмовая группа. Как и ожидал Холден, суденышки, словно стая скворцов, сбились вместе, как подвижная форма под невидимым ветром, и рванули к вратам.

А потом через них.

 

Глава сорок четвёртая

 

Робертс

Она знала, что это случится. Еще до того, как они выудили точную информацию у Якульски, она понимала — что-то произойдёт. Это было похоже на ощущения после страшного сна, от которого никак не избавиться. Предчувствие или просто страх, постоянный, отчётливый и неотступный. Новость о том, что на Медину надвигается война, принесла едва ли не облегчение. По крайней мере, теперь Робертс хоть в общих чертах понимала, чего бояться.

Этот страх заставлял воспринимать мелкие изменения как что-то серьёзное. Когда Якульски принёс им новость, что рабочий график меняется, Робертс не могла не истолковывать перемены как карты Таро. Поиск маячка внутри барабана отложили на месяц, должно быть, капитан Сэмюэльс решила, что это не самое важное для обороны при вторжении. Реконструкция водоснабжения под низкую g продолжалась, видимо, хотели подготовить запасы на случай повреждения экологической системы. Несколько дней они устанавливали лазеры дополнительной связи, чтобы всегда иметь возможность переговорить с Монтемайором и прочими советниками Дуарте, а также охраной союзников. Всё это для Робертс вписывалось в идею укрепления обороны перед грядущей войной и доказывало, что её страх вполне обоснован. И чем очевиднее это делалось, тем больше она видела подтверждений.

И не она одна. Все остальные в её рабочей группе страдали от тех же кошмаров. Якульски теперь чаще отсутствовал, чем был на месте, и не руководил, только вначале говорил, что им делать, а в конце спрашивал, всё ли готово. И уходя после смены, нередко исчезал без объяснений, просто сказав «дела».

Салис стал больше пить, приходил на смену с похмелья и злой, а когда день заканчивался, не хотел возвращаться домой. Вандеркост... ну, после той ложной тревоги с кротом Вандеркост измельчал. Не фигурой, а образом жизни. Осторожный, ответственный, ушедший в себя, как улитка. Однажды, сразу после новостей о том, что со стороны врат в Солнечную систему летит ледовоз, они сидели в баре. Какие-то нализавшиеся юные койо принялись орать, что планеты с колониями не заслужили ни помощи, ни внимания.

«Если им не по нраву, как с ними обращаются, не надо было так вести себя с нами». «Они не лучше, чем Марс, только без камней за спиной», и «Пройдёт поколений пять, и мы с ними рассчитаемся». Вандеркост быстро прикончил свою выпивку и ушёл не прощаясь. Он теперь избегал любых разговоров о политике, даже той, с которой все соглашались.

И всё-таки Робертс нуждалась в этой компании. Когда просочившиеся данные и слухи стали совсем неутешительными, капитан Сэмуэльс сделала заявление — враги, объединённые с фракциями АВП, не входящими в Вольный флот, направили к нам большой грузовой корабль и вооружённый эскорт. Их намерения нам неизвестны. Вольный флот послал корабли для поддержки Медины, но поскольку в системе ведутся тяжёлые бои, это минимум сил. Робертс чувствовала облегчение. По крайней мере, теперь они могли говорить об этом в открытую и не бояться подставить Якульски.

Поскольку опасность приближалась, на Медине прекратили почти все работы. Оставались расписания, графики и отчёты, но к вратам подходил враг. Якульски не появился, чтоб отдать дневные приказы, но даже свобода казалась угрожающей. Они перебрались в бар, где настенный экран был настроен на канал местной службы безопасности — последние новости о текущей осаде станции Медина.

Диаграммы с позициями вражеских кораблей и своих — Вольного флота. Анализ того, кто такие Эйми Остман и Карлос Уокер и почему они не присоединились к Вольному флоту. Подтверждение, что корабль эскорта — «Росинант» Джеймса Холдена. Пиво. Сушёный тофу с порошком васаби. Товарищество толпы. Это напоминало сборище футбольных болельщиков, только полем стал их дом, и проигрыш нёс смерть многим людям. Обещанные Вольным флотом независимость и свобода теперь висели на волоске.

— Но их же перехватят? — с придыханием спросил Салис. — Мы их прикончим?

Робертс потянулась через стол и сжала его руку, ожидая, когда сменится лента новостей. Она думала только о свежей информации. В этом жесте не было ни романтики, ни сексуального вызова. Просто не нашлось лучшего способа выразить одновременно и надежду, и страх, и проклятие. По всему бару человек тридцать, а может и больше, не сводили глаз с расплывчатого изображения, идущего из-за врат. Если бы не прямая трансляция, картинку почистили бы, и странное влияние врат исчезло. Но лучше видеть все неровности и искажения прямо сейчас, чем нечто подчищенное потом.

«Росинант». Вспышка, расплывающийся огонёк. Народ в зале затаил дыхание. Но хотя свет угас, враг остался. Салис прошипел какую-то непристойность и стряхнул руку Робертс. Корабли Вольного флота уже исчезли с экрана, неслись через темноту, чтобы перехватить «Джамбаттисту» и «Росинант» прежде, чем те дойдут до врат. Нужно покончить с ними, несмотря ни на что.

— Ну, так и хорошо же? — сказал Вандеркост. — Пальнуть по ним, сбить. Главное — заставить убраться. Не подпускать к медленной зоне.

— Ты не знаешь, что на том корабле, — сказала Робертс. — Может быть что угодно.

Вандеркост покачал головой, сжимая большим и указательным пальцами кусочек тофу, пока тот не раскрошился.

— Что бы там ни было, у нас против этого поставлены рельсовые пушки, всё сотрут в порошок, — он протянул испачканный зелёной пылью палец как иллюстрацию своей мысли. 

Робертс закивала в ответ, так быстро и часто, что это больше походило на раскачивание взад-вперёд.

— Точно, — сказала она, страстно желая поверить. Нуждаясь в этом. 

Расплывчатое изображение массивного ледовоза на экране замерло с дальней стороны от врат, как раз там, где его не достать рельсовой пушке. Значит, они знают, что там оружие, и стараются не лезть на рожон. Печально, если так.

— Что это они делают? — произнёс Салис, не ожидая ответа. 

В ленте новостей вокруг ледовоза расцвела сотня новых звёзд, изменчивых и мерцающих. Потом тысяча. Потом ещё вдвое больше. Робертс застыла от неожиданности.

— Как много, — выдохнула она. — Это шлейфы от двигателей?

Точки света одновременно взвились и задвигались. Рой блестящих ос, кружа и извиваясь, проходил сквозь кольцо врат в их пространство. В её пространство. То тут, то там одна из тысяч светящихся точек рассыпалась и гасла, но бо́льшая часть неуклонно плыла вперёд, бортовые системы оценивали ситуацию — их позиции, инопланетную станцию, Медину, кольца.

Вокруг станции оставались слепые участки, куда не могли стрелять рельсовые пушки. Не потому, что были закрыты — здесь, в медленной зоне, кроме самой Медины прятаться не за чем. Но снаряды рельсовых пушек не остановятся, пролетев через крошечные атакующие корабли. Любой враг, которому удастся попасть на прямые участки между орудием и кольцом врат или самой Мединой, окажется в безопасности. По крайней мере, до тех пор, пока его не собьют снаряды или торпеды со станции Медина.

Подобно тому, как железные стружки показывают магнитное поле, рой выстраивался в линии, за которыми явно прослеживались порядок и тактика. Во всяком случае, большинство. Несколько беспомощно кружили в пространстве, не угрожая уже ничему. Но остальные...

— Эти торопыги — не корабли, — сказал Салис. — Это торпеды.

Ручной терминал Робертс подал сигнал тревоги одновременно с терминалами Вандеркоста и Салиса. Она первой выдернула свой из кармана. Экран заполняла красная надпись. Боевая тревога. Она подтвердила получение и доложила о том, где находится. Ее назначили в оперативную команду контроля повреждений. Якульски и остальным старшим техникам следовало ожидать, где они понадобятся. Где появятся повреждения. Это было хуже твердого назначения — кровь кипела желанием бежать прочь или сражаться, а идти пока некуда. Если бы Робертс могла побежать на пост, то притворилась бы, что чем-то занята. Что может как-то повлиять на надвигающуюся волну разрушения.

— Ага! — сказал Вандеркост. — Началось!

На настенном экране разворачивались рельсовые пушки. Сначала одно движение, дрожь — установка орудий — её орудий, это она их монтировала. Потом лента новостей перестала успевать за траекториями снарядов — яркие линии вспыхивали на экране, исчезали и опять появлялись, и с каждой вспышкой один из врагов погибал. Роберт стиснула зубы так, что болела челюсть, и не могла расслабиться. Салис издал сдавленный звук, лицо у него стало встревоженным.

— Что? — спросила Робертс.

— Лучше бы мы так не делали, — сказал он.

— Что не делали?

Он кивнул на экран.

— Не посылали материю через врата. Туда, где она исчезает.

Она понимала, что он имел в виду. Беззвёздное нечто — даже не космос — по другую сторону врат казалось зловещим, если думать о нём слишком долго. Материя и энергия могли перетекать друг в друга, но ведь не исчезать. А значит, когда что-нибудь, казалось бы, исчезало, уходя за пределы медленной зоны, оно должно где-то появиться или стать чем-то иным. Но никто не знал чем.

— Без вариантов, — сказала она. — Те койо нас вынуждают.

— Ну да, только так...

Тянулись минуты, долгие и кошмарные. Робертс впала отчасти в панику, отчасти в транс. На экране вспыхивали новые линии. Ещё один сбитый враг. Ещё один вольфрамовый снаряд, унёсшийся в темноту, которая непонятнее космоса. Теперь, когда она видела это глазами Салиса, ей стало ещё страшнее. Так просто было не думать, как странно всё вокруг. Они здесь живут, это место стало их домом, а значит, они должны его защищать. Но есть ещё и тайна, внутри которой они живут.

Она потеряла счёт времени, но её сосредоточенное внимание разбилось, когда по летящему рою прошло что-то вроде дрожи. Сердце Робертс застучало вдвое быстрее. По шлейфам двигателей проходило вращательное движение, даже когда они гасли. Шум в баре сделался громче.

— С какой скоростью они летят? — с ужасом спросил Вандеркост. Он переключил свой ручной терминал с окна предупреждения о тревоге на запись данных.

— Эса не может нести экипаж. С соком или без сока — на такой скорости там внутри только желе и обломки.

Медина вздрогнула. Вибрация не особенно сильная, но очевидная. Первый враг вошёл в зону поражения. На экране к вспышкам рельсовых пушек присоединились арки огня орудий точечной обороны и горящие точки торпед с Медины. Робертс вдруг поняла, что бормочет проклятия, словно молитвы, и неизвестно, сколько уже это продолжается. Мерцание вражеских двигателей начало уплотняться, сливаясь единой яркой стрелой, прочерчивая линию между инопланетной станцией и Мединой.

— Они выстраиваются между нами, — заговорила она. — Их надо остановить. Они идут к нам, они хотят нас захватить.

— Там никого, — опять заворчал Вандеркост. — Это не корабли. Это просто кулаки с двигателями. Тараны.

— Мы продолжаем их бить, — вставил Салис. — Гляди, как рельсовые пушки палят.

Это правда. Выстрелы аккуратные и опасные. Они скользили так близко к барабану Медины, что Робертс казалось, будто слышен их свист и шипение. Враги продолжали гибнуть, взрываясь клочьями пара. Волна торпед уже схлынула, обратившись в осколки и злые намерения. А корабли всё ближе и ближе, но их меньше с каждой минутой.

— У нас есть попадания, — Вандеркост хмуро глядел в ручной терминал.

Робертс извлекла свой. В верхних слоях барабана начинало падать давление. Неравномерно, местами. Помещение в одном месте, ангар в другом. Пробили водной резервуар, ось вращения барабана закрутила выброшенные пар и лёд. Мормоны строили внешние части барабана толстыми, чтобы защититься от радиации в космосе. Но никто не погиб. Пока нет.

— Как они в нас попали?

— Осколками, — ответил Салис. — Обломки, остатки торпед. Это ерунда.

Может, это и вправду только осколки, но уж точно не ерунда. Робертс увидела новый сигнал тревоги, назначения, вызовы. Их команду пока не звали. Она подумала, что и не позовут, пока не закончится бомбардировка или не произойдёт что-то важное, стоящее того, чтобы рисковать тремя жизнями. Люди вокруг шумно радовались, а она смотрела, как сквозь гибнущий рой расползалась сфера взрыва. Тяжёлый удар, детонация уничтожает несколько ближайших объектов.

Тысячный рой ос теперь поредел. Две, может три сотни, и с каждой минутой всё меньше. Те, что прорывались к Медине, уворачивались от арок орудийных очередей, убегали от торпедных ударов, выскальзывали из безопасной зоны — и гибли, разорванные в клочья рельсовыми пушками. Когда гас очередной огонёк, у Робертс сжимало горло. Смех получался чуть слышным, к глазам подступали слёзы, что-то тёплое поднималось внутри.

Они пришли взять Медину и потерпели крах. Да, станция приняла их удары. Да, это кровавые раны. Но она устояла. Медина теперь — Вольный флот, и будет вольной всегда. Салис тоже улыбался. Вокруг них все веселились, вскакивая при каждом попадании рельсовой пушки, сносившем новых врагов. Только Вандеркост выглядел озадаченным.

— Что с тобой? — спросила у него Робертс. — Вид такой, будто пытаешься почесать локтем задницу.

Вандеркост покачал головой.

Ещё одна вспышка рельсовой пушки, сгорел ещё один враг.

— Они продолжают лететь, — сказал Вандеркост. — Смотри. Вон они в тени, да? Станция от них далеко, рельсовые пушки одним щелчком накроют и их, и нас. Но потом они... похоже, дрейфуют. Летят туда, где пушки могут их разнести. А зачем?

— Какая разница, раз они погибнут? — спросил улыбающийся во весь рот Салис.

— Может, они хотят, чтобы их убили, — вставила Робертс. Шутка. Она же просто пошутила.

Слова повисли в воздухе, поплыли над столиком словно дым, как знак, что удача готова от них отвернуться. Она опять переключила внимание на экран, но радость и облегчение уже исчезли, как ни бывало. Холодок вползал в сердце и лёгкие — совсем иной страх, непохожий на ожидание перед атакой. Ещё один корабль, который должен был погибнуть от орудий или торпед Медины, уничтожен рельсовой пушкой.

— Так что происходит, Вандеркост? — вопрос Робертс прозвучал резко, но голос дрогнул.

Вандеркост не ответил. Сгорбившись над своим терминалом, он листал что-то грубыми натруженными пальцами.

Ещё корабль. И ещё. Меньше сотни врагов, и они всё вспыхивали, как распускающиеся цветы. Даже не пытались удержать курс на Медину. Комнату взрывали выкрики и поздравления. И сквозь всю эту какофонию она еле услышала, как Вандеркост произнес: «Чёрт».

Она жестом спросила, в чём дело, и он протянул ей свой терминал. Этот бой с самого начала выглядел странно. Тысячи следов двигателей, проходящих сквозь кольцо врат. Большинство — почти все — уверенно прорывались к Медине.

Почти все. Но некоторые терялись. Движение сбивалось, маневренные двигатели заставляли их кружить колесом. Робертс помнила, как смотрела на них, уже не принимая в расчёт. Врагов так много, и они шли так кучно, ничего удивительного, что среди многих тысяч нашлось несколько неисправных. Что означало только одно — об этой горстке можно больше не волноваться.

Но Вандеркост пометил один из них. Экран вспыхивал синим, бой продолжался. Рельсовые пушки охотились за торпедами, нацеленными на Медину. Пушки били. Враги погибали. Но не маленький повреждённый объект, помеченный зеленым. Он дрейфовал, кувыркающийся и безжизненный.

Вот только он не дрейфовал.

Когда его двигатель снова вернулся к жизни, он не полетел к Медине и не отступил назад, в Солнечную систему. Он метнулся к инопланетной сфере. Слабо светящийся синий объект прямо в центре медленной зоны, и на нём размещены их пушки. Теперь Робертс так трясло, что зелёная точка, казалось, плясала в её руках, оставляя за собой яркий след. Тень того, как их обманули. Тысячи кораблей и торпед, идущих сквозь пустоту, это просто взмах руки фокусника для отвода глаз. И, чёрт возьми, это сработало.

Она вернула Вандеркосту ручной терминал и отправила запрос срочной связи Якульски. Каждая секунда, пока он не ответил, ощущалась, как ещё один ком земли, падающий на гроб. Когда он появился, она увидела, что он в административном офисе снаружи барабана, в невесомости. Довольная улыбка говорила о том, что даже капитан Самуэльс пока ни о чём не догадывается.

— Чего тебе, Робертс? — спросил Якульски, и на мгновение она лишилась способности говорить. 

В горле комом поднялась жажда оставаться в том мире, где сейчас Якульски и все остальные, где они победили. И слова не могли прорваться.

Но всё-таки прорвались.

— Свяжись с Мондрагоном.

— С кем?

— Нет. Вот чёрт. С Монтмайером. Да неважно, как там этого койо. С людьми Дуарте. Предупреди его. Предупреди всех.

Якульски нахмурился. Он склонился к камере, хотя там, где он находился, наклоняться, кажется, было некуда.

— Не шути со мной.

— Эти сволочи из объединённого флота только что приземлились на инопланетную станцию. Они явились не брать Медину. Они пришли за рельсовыми пушками.

 

Глава сорок пятая

 

Бобби

— Не жалеешь, что полетел с нами? — крикнула Бобби сквозь грохот корабля.

Сидящий напротив Амос пожал плечами и крикнул в ответ:

— Не. Кэпу с Персиком полезно провести время вместе. Это поможет им привыкнуть друг к другу. Да и вообще, тут тоже весело.

— Если мы победим.

— Это веселее, чем проиграть, — сказал он, и Бобби рассмеялась.

Суденышко оказалось дерьмовым.

Когда-то это был грузовой контейнер. Даже не настоящий, сделанный по стандартам для меха или автоматизированного дока, как тысячи других с одинаковыми размерами, поручнями и дверями. Этот — ручная работа, сколоченный на Поясе из хлама и хитрости в равных количествах. Второй корпус добавили позже, сварочные швы ещё блестели на уголках. Аварийные кресла не настоящие, просто толстые пластиковые листы с гелем, приклеенные к стенам, с ремнями, напоминающими амуницию скалолазов.

В придачу к этому у них не было активных сенсоров, их трясло, десяток летящих вместе с ними человек неважно обучены и, возможно, половина из них в недалёком прошлом участвовала в заговоре против Земли и Марса, оружие у них старое, а броня собрана из нескольких источников. И, конечно, если вражеская пушка обратит внимание на их корабль, после первого же предупреждения они все покойники. Бобби было с чего паниковать.

А она чувствовала себя как рыба в воде. Неважно, что тревожная и невнятная речь этих бойцов — астерская многоязычная мешанина и она едва могла разобрать половину. Бобби знала, о чем они говорят. Лекарства от тошноты сдерживали головокружение даже на самых крутых поворотах, а их горький привкус был как возвращение домой, в юность, к знакомым местам и хорошим воспоминаниям. Ей нравился «Росинант» — как и все остальные места, где она побывала после Ганимеда. Там хорошие люди, теперь, как ни странно — даже её друзья. Бойцы вокруг неё — не друзья и никогда ими не станут. Это её команда, пусть ненадолго, и рядом с ними она чувствовала себя на своём месте.

Динамики в скафандре заверещали. Активную связь она сочла стоящей риска. Пора узнать, было ли это верным решением. С помощью подбородка она приняла вызов.

Всплеск помех, за ними странный свист, как будто ветер дует через горлышко бутылки, опять помехи, и, наконец, встревоженный голос:

— Бобби? Как там у вас?

— Полёт нормальный, — сказала она, на всякий случай проверив внешние камеры. 

Синее сияние инопланетной станции поднималось слева, внизу поля обзора. Поблёскивало звёздное поле ракет. Тусклый отсвет Медины казался меньше пивной банки. Датчики приближения выполняли двойной обратный отсчёт — один для момента прохода под аркой рельсовой пушки, второй — до того, как они врежутся в станцию. Оба быстро убывали. 

— Будем на поверхности через... три минуты.

— Отряд готов?

Бобби усмехнулась и подключила групповой канал.

— Эй, придурки, готовы к бою?

Ответный гул одобрительных возгласов превысил мощность динамика. Она вернула соединение только с «Росинантом».

— Хороший ответ, — сказал Холден, но как-то глухо. 

Снова раздался свист. Искажение от кольца. При переходе Бобби ничего не почувствовала. Ни разрыва, ни головокружения. Однако кольцо докопалось до связи и сенсоров.

— Миссия идёт по графику, сэр, — доложила она. — Мы получим контроль над орудиями и впустим вас.

— Алекс говорит, атакующие корабли развернулись и опять идут в нашу сторону.

— Мы всё сделаем быстро, — сказала Бобби.

— Знаю, — ответил Холден. — Извини. Удачной охоты.

— Спасибо, — сказала Бобби, и соединение разорвалось. 

Индикатор связи покраснел. Она вернулась к внешним камерам, переключила корректировку обзора. На этот раз картинка стала устойчивой, метание корабля проявлялось только тремя слепыми пятнами с рваными краями, похожими на мультяшных летучих мышей. Лодок-приманок теперь поубавилось, но еще оставались. Они уже достаточно приблизились и теперь находились в зоне поражения всего двух рельсовых пушек. Пока эти пушки не проявят к ним интереса, как к торпедам и пустым лодкам, летящим к Медине, все в порядке. Вот только...

Она захватила и приблизила картинку. Недалеко от основания ближайшей рельсовой пушки, метрах в десяти от массивного, направленного в небо ствола, размещена серая низенькая конструкция. Круглая, как монета, и скошена так, что под каким углом ни ударят осколки или струя газа, она только твёрже стояла бы на своём месте. Её устройство Бобби знала вдоль и поперёк. Сейчас следовало бы испугаться, но она почувствовала только что-то вроде мрачной решимости.

— Амос, — выкрикнула она, пересылая ему копию изображения. — Взгляни на это.

Здоровяк посмотрел в свой ручной терминал.

— Хм. Да, это усложняет дело.

Бобби щелчком открыла общий канал.

— Новая информация. Донесение разведки, что рельсовые пушки не охраняются, могло оказаться неточным. Я только что видела армейский бункер марсианского производства. Если так, там могут быть и другие.

Хор расстроенных и встревоженных голосов. Бобби переключила каналы, заглушив все микрофоны, кроме своего.

— Не хныкать. Мы знали, что это возможно. Не хотите участвовать — можете отказаться прямо сейчас. Если нет — проверяйте оружие и снаряжение и будьте готовы драться, когда мы окажемся на поверхности. Наша работа — захватить контроль над этими пушками.

Она включила их микрофоны как раз вовремя, чтобы услышать «да, сэр», сказанное нестройным хором, и голос какой-то женщины, назвавшей её сукой. Если бы у неё было время преподать урок дисциплины, Бобби этого так не спустила бы, но сейчас ничего не поделаешь. Обстановка тяжёлая, а бойцы АВП — не морская пехота. Будем работать с тем, что есть.

Следуя собственному совету, она взялась проверять оружие. Встроенный в руку многоствольный пулемет, полный магазин, две тысячи бронебойных и разрывных патронов. Закреплённая на спине одноразовая ракетная установка с лазерным прицелом в скафандре. Полностью заряженная силовая броня. Бобби не сомневалась, что в её маленьком десантном отряде только она представляет серьёзную опасность. И значит, она пойдёт первой.

Корабль сообщил, что они опустились ниже уровня зоны поражения рельсовой пушки. Компьютер включил режим корректировки маневровыми двигателями чтобы остановить падение, и запустил основной. Ускорение вдавило Бобби в гель. Зрение сузилось, руки и ноги пришлось напрягать, заставляя циркулировать кровь. Это место до сих пор звали медленной зоной, но теперь единственное реальное ограничение скорости заключалось лишь в том, чтобы всех не расплющило насмерть энергией торможения.

Корабль с силой ударился о поверхность, подпрыгнул и снова плюхнулся. Бобби отстегнула ремни и нажала кнопку подрыва двери. Как бы ни обернулось дело, обратно они на нём не полетят. Ландшафт снаружи выглядел нереальным, как сон. Ровный синий цвет, ярче земного неба, блестящий и однородный. На корабль и её бойцов падала тень — ноги до пояса освещены, лица и плечи в темноте.

Впереди длинной полосой тянулась толстая, почти в метр высотой, металлокерамическая полоса, похожая на низкую стену и исчезающая за чересчур близким горизонтом. Впереди возвышалась устремлённая в жуткое беззвёздное небо рельсовая пушка, чье основание скрывал изгиб станции. Пульсацию её стрельбы и радиопомехи Бобби ощущала как изменения давление или приступы тошноты.

Она смотрела видео из медленной зоны, но не была готова к собственному инстинктивному её неприятию и к тому, насколько нереальной она окажется. Даже в самых сложных искусственных пространствах, какие Бобби случалось видеть — собор Эппинг на Марсе, здание ООН на Земле — присутствовало ощущение жизни. Станция и кольцо врат за ней были ни на что не похожи. Как корабль, только невообразимо огромный. От такого сочетания нереальности и чудовищного пространства просто волосы дыбом вставали.

Но сейчас не время думать об этом.

— У нас нет прикрытия, — рявкнула она. — Рассредоточиться. Живо, чтобы эти гады нас не достали. Пошли! Вперёд!

Они врассыпную рванули вперёд, скафандровых двигателей было более чем достаточно, чтобы справиться с едва ощутимой гравитацией синей зловещей сферы. Идти таким рваным непредсказуемым строем — хорошая тактика, даже если это не план, а недостаточная дисциплина. Впереди — тёмная линия горизонта. Вторая стена сходилась с первой у рельсовой пушки. Сразу за ней должен быть плоский пузырь бункера. Бобби надеялась, что их высадку не заметили. Она сумеет провести своих спецов к основанию пушки и захватить контроль над системами прежде, чем враг успеет понять...

— Берегись! — выкрикнул Амос.

Противник ударил, когда до угла, где встречались стены, оставалось ещё метров двадцать. Вражеский отряд в снаряжении, похожем на броню марсиан, целился в них, воспользовался стеной как прикрытием. У Бобби екнуло сердце. О них узнали и приготовились к бою. Её отряд погибнет, штурмуя стены, чтобы добраться до основания рельсовой пушки.

— Отступаем, — скомандовала она, потом выпустила пару сотен патронов поверх стены — головы исчезли. На лицах бойцов читалась растерянность. Есть погибшие, пока невозможно понять сколько. Но бойцы АВП подчинились приказам. Никто не пытался спрятаться, никто не играл в геройство. Единственное укрытие, в котором Бобби могла быть уверена — изгиб самой станции. Мимо неё пролетали пули. Там, где они ударялись о станцию, на синем проступали искрящиеся ярко-жёлтые полосы, а потом медленно угасали, возвращаясь к синему цвету. Рельсовая пушка продолжала палить.

Когда дальняя стена скрылась за изгибом станции, Бобби скомандовала остановиться рядом с их кораблем и двинулась вверх, чтобы увидеть за изгибом станции верхний край стены. Настроила оптику на высокий контраст, подсвечивающий неоном любое движение. Вскоре что-то там зашевелилось. Кто-то набрался смелости высунуть голову и осмотреться. Бобби прицелилась, выстрелила. Исчез. Мёртв или увернулся? Сказать невозможно, скрывает чёртова железная стенка. Изгиб станции защищает её, но точно так же и их. Других марсиан. Тех, кто, как она уверена, предал своих и служит Вольному флоту. Но стоит ли ждать, что кто-то из них потеряет бдительность и сунется ближе?

Амос беспрекословно следовал за ней, остальные держались на приличном расстоянии позади него, куда не долетали вражеские пули, и постепенно продвигались вперёд. Стальная лента, намотанная врагами на станцию, была толстенной, метров восемь в ширину. Достаточно места. Они могли продвигаться по ней, отбрасывая врага сантиметр за сантиметром. Если их самих не столкнут обратно. Если у предателей-марсиан нет шлюпки, способной скользнуть поверху и всех их размазать.

Она жестом приказала бойцам быть начеку и открыла соединение с «Росинантом». Помехи стали сильнее, по времени они совпадали с выстрелами пушки. Но потом опять раздался дикий свист и появился Холден. Картинка размыта, как через вуаль.

— Как у вас дела, Бобби?

— Дерьмово, — сказала она. — Мы столкнулись с хорошо вооружённым сопротивлением на укреплённых позициях.

— Понятно. Сколько времени вам понадобится, чтобы прорваться? Я спрашиваю только потому, что те два нападающих корабля вернутся к нам меньше чем через два часа. Хорошо бы, чтобы к этому времени нас здесь уже не было.

— Похоже, это будет непросто, сэр, — ответила Бобби. Вспышка огня сказала ей, что с вражеской стороны кто-то попытался предпринять бросок, но уже отступил, когда она оглянулась. — Вообще-то, нам не помешала бы поддержка с воздуха.

— Не знаю, что мы тут можем сделать, — сказал Холден.

В разговор вмешалась Наоми.

— Фактически, мы уже потеряли весь флот приманок. А тех, что ещё летают, раскрошат в киббл прежде, чем они доберутся до вас.

— Ясно, — сказала Бобби. — Я рада любым предложениям.

Амос замахал ей, указывая вперёд, на движущуюся рельсовую пушку. Бобби переключилась на приватное соединение с ним.

— Что насчёт источника питания? — сказал он. — Нужно много энергии, чтобы запустить эти пушки, ещё больше для остановки. А с тех пор, как мы прошли сквозь врата, они стреляют без перерыва. Тут где-то должен быть термоядерный реактор, обеспечивающий питание. Может, стянутый с корабля. Что-то вроде пары контейнеров.

— И где мне его искать? — спросила Бобби.

— На их месте, я разместил бы его под одной из пушек, так меньше вероятность, что реактор подстрелят. А может, у каждой свой.

Бобби снова переключилась на «Росинант».

— Что происходит? — сказал Холден. — Амос в порядке?

— У нас кое-что есть, — ответила Бобби. — Я доложу.

И разорвала соединение. Она махнула бойцам, приказывая выдвигаться вперёд, и переключилась на групповой канал. 

— Удерживайте этот участок. Бдительность и осторожность.

— Са са, — сказал один, она не поняла кто. — И долго?

— Пока я не вернусь, — ответила Бобби. — Или пока вас не убьют, — тихо добавила она, направляясь к упавшему кораблю.

Дверь выбита, корпус смялся, когда они врезались в станцию. Но суденышку и ни к чему хорошо выглядеть, лишь бы летало. Сможет, по крайней мере, недолго. Когда Бобби поднялась над поверхностью станции, враги несколько раз по ней выстрелили. Бессмысленно с обычным оружием. Может, корпус у этой лодки и дрянь, но способен пережить даже удары метеоритов. Скафандр вибрировал от рёва двигателей. Она бросила своих людей, и это ее нервировало. Но так было нужно. Не время для колебаний.

Станция изгибалась так круто, что трудно было держаться в укрытии. Теперь рельсовые пушки её обнаружили. Если высунуть голову — они её срежут. Она включила все сенсоры и как можно быстрее осматривала станцию. Пушки размещались на всех пересечениях трёх стальных лент, опоясывающих станцию как мяч. Их нетрудно найти. И все они излучали тепло с невиданной интенсивностью, так что инфрасенсоры зашкаливало. Но одна — та, что напротив врат в Солнечную систему, выглядела чуть горячее других. Если там единственный головной реактор, это лучшая цель. Бобби установила курс суденышка, отключила аварийные контроллеры приближения и, как только лодка-камикадзе нырнула вниз, отстегнула ремни и выпрыгнула из шлюза.

При настоящем полёте её сжёг бы шлейф двигателя. Вместо этого одновременно сработали все температурные датчики на броне. Лицевая панель сделалась непрозрачной. Изоляция на рукаве лопнула, и пока надулся второй слой, Бобби успела больно обжечь кожу у локтя. На одну долгую и ужасную секунду ослеплённая и уязвимая Бобби повисла над станцией. Когда зрение вернулось, она увидела белый пузырь бункера врагов и отблески выстрелов на лицевых щитках. Бобби навела на бункер лазер, выпустила из-за спины ракету, одновременно включила двигатели скафандра и на самой большой скорости понеслась вниз. Удар о поверхность оказался сильнее, чем она ожидала — зубы клацнули, во рту появился вкус крови. Яркую вспышку и взрыв ракеты почти сразу же перекрыл второй, от удара суденышка в реактор рельсовых пушек.

Лицевой щиток скафандра Бобби опять стал прозрачным, но вместо полуночной черноты в глаза ударил огонь шлейфа двигателя, отсвечивая бурым. На мониторе мигал красный трилистник радиационной тревоги. Но настоящую, дикую панику вызывал ветер. Мимо неё, отталкивая от поверхности, пронеслась тонкая струя газа.

Когда спустя пару секунд щиток очистился, из-за горизонта тянулось светящееся облако, туман постепенно превращался в прежнюю черноту. Поверхность станции больше не была синей, цвет сменился на кислотный ядовито-зелёный.

«Ого, — подумала Бобби, когда зелёная поверхность стала пульсировать — белый, чёрный и снова зелёный. — Возможно, это была очень и очень плохая идея».

С опоясывающими станцию стальными лентами было что-то не так. Сначала Бобби не понимала, что именно, но потом разглядела провал между металлом и поверхностью, как кольцо на огромный палец. Она переключилась на магнитометрию и инфравидение, но они сгорели при взрыве реактора. Станция постепенно возвращалась к синему цвету. У Бобби было иррациональное чувство, что этот объект о ней знает. Что она раздражает станцию, привлекая её внимание. С помощью скафандровых двигателей и ничтожной силы тяжести Бобби спустилась к поверхности, опасаясь, что её сцапают и затащат внутрь для наказания. Но обошлось.

Её радио уцелело и даже работало.

— Это сержант Драпер, — сказала Бобби. — Рельсовая пушка ещё стреляет?

— Чё за херню ты устроила!!! — завопил высокий и испуганный мужской голос. 

Она отключила все их микрофоны.

— Самой интересно, — ответила Бобби и переключилась на приватную линию. — Амос?

— Не знаю, что ты сделала, Бэбс, но отлично сработано. Рельсовая пушка, похоже, вырубилась, несколько уцелевших гадов уползли в нору, и, мне кажется, эти стальные ленты, на которых всё установлено, немного движутся.

— Да, я их, похоже, выбила.

— Впечатляет, — ответил Амос. — Слушай, мне тут надо пойти кое-кого подстрелить.

— Без проблем, — ответила Бобби и переключила связь на «Росинант». — Привет, ребята. Вы ещё там?

— Гады уже совсем-совсем близко, — ответил Холден. — Скажи мне, что у тебя хорошие новости.

— У меня хорошие новости, — сказала Бобби. — Можете лететь сквозь кольцо. И кстати, если подойдёте сюда и слегка поддержите нас с воздуха, мы будем очень признательны.

Раздался общий ликующий вопль, невнятный из-за помех кольца. И кажется, помехи стали сильнее?

— Вы их взяли? — спросил Холден, и она услышала, что он улыбается. — Захватили рельсовые пушки? Мы их контролируем?

Сенсоры на её скафандре показывали, что ближайшая к ней стальная стена начала смещаться. Всего на несколько сантиметров, но определённо заметно движение. Она сломана. Вся система сломана. Эти рельсовые пушки не скоро смогут кого-нибудь защищать.

— Мы их не контролируем, — сказала она. — Их никто не контролирует.

 

Глава сорок шестая

 

Холден

— Знаешь, чего бы мне хотелось? — прокричал Алекс из рубки.

— Если мы отсюда выберемся? — отозвался Холден.

— Если мы отсюда выберемся. А такими темпами будем сидеть здесь со спущенными штанами, когда вернутся эти гады, — сказал Алекс. — Недаром их корабли называют быстрыми штурмовиками.

Хотя Наоми была пристегнула к креслу рядом с Холденом, она ответила через наушники, так ей по крайней мере не пришлось кричать:

— «Джамбаттиста» — большой корабль, Алекс. Ты просто капризничаешь, потому что много лет не управлял такой коровой.

— Вот дерьмо, — сказал Алекс. — Пока эта корова разворачивается, я мог бы дважды повернуть «Кентербери» вокруг своей оси.

Судя по вздоху, Наоми почти с ними согласилась.

— Ну, ты умеешь делать свою работу.

На экране «Джамбаттиста» медленно и боком скользил к вратам. Повреждения от первой атаки каким-то образом затронули маневровые двигатели, поэтому приходилось разворачивать грузовик, а потом дожидаться, пока неповрежденные маневровые двигатели окажутся в нужном положении. Уже можно было разглядеть выхлопы возвращающегося противника. Вскоре уже последует новый торпедный залп, если только Вольный флот не решит сблизиться на расстояние ближнего боя.

Враги разделились под углом примерно в сто градусов. Не так уж и плохо. Если бы они чуть подождали и начали атаку с противоположных сторон, «Роси» никак бы не смог защитить «Джамбаттисту». С другой стороны, заход на эти позиции потребовал бы времени, за которое «Джамбаттиста» сумел бы уже уйти за врата. Похоже, противнику пришлось найти точку равновесия в сложном уравнении с инерцией, ускорением и кучей погибших.

«Джамбаттиста» запустил главный реактор, мощный выхлоп заслонил корабль. Алекс приветственно завопил.

— Вовремя, — прокомментировала Наоми, — я выравниваю курс. Пройдем через двадцать минут.

Холден отправил Бобби запрос. Секунды тянулись так долго, что в животе недобро ёкнуло. Соединение разорвалось и снова установилось, когда Наоми сказала:

— Один из них хочет пройти через врата вместе с нами.

Он к этому готов.

— Мы пройдем через врата минут через двадцать. Вы сейчас где?

Странное влияние врат до неузнаваемости исказило голос Бобби. Она тяжело дышала и только потом смогла что-то произнести. Холден представил ее задыхающейся в невесомости. Или скользящей куда-то по поверхности станции. Он уже хотел переключиться на Амоса, когда Бобби заговорила:

— Амос удерживает позиции. Я почти к ним вернулась. В броне сели аккумуляторы, так что я топаю пешком.

— Бежишь снова подраться?

— Можешь назвать это молниеносным ковылянием, — произнесла она между вдохами, — но всё в порядке. Они выстоят. Большая металлическая дорога. Ведет прямо к ним.

— Хорошо. Поддержим вас как только, так сразу. Просто не позвольте прибить вас до нашего прихода.

— Никаких обещаний, сэр.

Холден мог поклясться, что в этот момент она улыбалась. Помехи. Соединение прервалось.

— Ну ладно, что там у нас? — поинтересовался Холден.

— Оба в нас палят, — ответила Наоми.

— Похоже, ты этим не обеспокоена.

Она обернулась. От ее мимолетной яркой улыбки сердце забилось чаще. 

— Это у них от отчаяния. Не столько атака, сколько попытка сбить нас с толку.

— Ясно. Об этом беспокоиться не стоит. Тогда о чем же?

Наоми развернула на его экране вектора движения преследователей. Ближайший корабль уже скорректировал курс, и проекция кривой следовала через врата и в медленную зону на пять минут позже «Роси» и «Джамбаттисты». Они не тормозили. Это плохо.

— Есть идеи, что с этим нам делать?

— Голосую за то, чтобы подстрелить их, — ответил Алекс по общей связи.

— Поддерживаю, — секундой позже включилась Кларисса.

Холден кивнул сам себе. Слышать ее до сих пор было странно. Может, так останется навсегда.

— Хорошо, давайте подготовим план боя.

— Уже сделала, пока ты с Бобби трепался, — ответила Наоми.

На секунду включились орудия точечной обороны, отбивая безнадежную атаку. Холден вытер ладони о ляжки. Соединил пальцы рук. Вызвал тактическую карту, чтобы видеть кольцо, инопланетную станцию, Медину и атакующих.

— У нас хватит сил для обороны, даже если за нами последуют оба?

— Еще как.

На изображении с внешних камер кольцо словно стирало все звезды. Алекс ненадолго резко затормозил, развернул нос в сторону врат и сужающегося круга звезд по его краям. «Джамбаттиста» поворачивал и ускорялся, из уцелевших дюз маневровых вырывалось пламя — жалкие светлячки на фоне бескрайнего выхлопа эпштейновского реактора.

Холден наблюдал, как сначала парочка, затем десяток, а затем сотня кораблей рванули к Медине. АВП спешил закончить работу. Оставшиеся десантные шлюпки раскинулись по широкой дуге. На такой дистанции ОТО Медины бессильны, а «Роси», скорее всего, перехватит любые торпеды. Но если станция и откроет огонь, то собьет только горстку солдат, а не всю армию.

Он попытался связаться с приближающимся кораблём противника, но помехи от кольца слишком мешали, поэтому Холден переключился на широкополосное вещание.

— Внимание, атакующий корабль. — Наоми вопросительно взглянула на него, но без беспокойства или тревоги. Она ему доверяла. — Это Джеймс Холден с «Росинанта». Прекратите сближение. Мы этого не позволим.

Джим подождал. Тактический дисплей показывал сейчас лишь небольшой кусочек карты. О происходящем в Солнечной системе они знали только то, что просачивалось через врата. Атакующий корабль Вольного флота не ответил, просто устремился на них.

— Он явно не обдумывает твоё предложение, босс, — прокричал Алекс. — Что мне делать?

— Дай им шанс, — попросил Холден.

— А если они им не воспользуются?

— Ну, нет, так нет.

По мере удаления кольцо уменьшалось, как будто они смотрят на небо со дна колодца. Атакующий корабль резко тормозил, приближаясь к кольцу. Когда вторая волна десанта с «Джамбаттисты» уже почти достигла Медины и инопланетной станции, корабль Вольного флота прошел сквозь врата и выпустил шесть торпед, а потом взорвался, как сверхновая, когда снаряд рельсовой пушки с «Роси» пробил магнитную ловушку реактора. Холден молча наблюдал разлетающееся облако газа, когда-то бывшее набитым людьми кораблем.

Он постарался ощутить вкус победы, но это казалось нелепым. Медленная зона, врата, даже сами корабли, что унесли их так далеко — всё это чудо. Вселенная наполнена загадками, красотой и чудесами, а они занимаются только вот этим. Охотятся друг на друга, выясняя, кто быстрее выхватывает пистолет.

Всё в медленной зоне — «Джамбаттиста», рой атакующих десантных кораблей, станция Медина, «Росинант» — как будто замерли на мгновение. Тишину разорвал вызов от Бобби, Холден ответил.

— Здесь всё под контролем, — доложила Бобби, всё еще тяжело дыша, — враг сдался.

— Оставили их в живых?

— Некоторых, — вклинился Амос.

— Они сражались как бешеные, даже когда проиграли, — заметила Бобби, — у нас тоже есть потери.

— Мне жаль, — ответил Холден и сам удивился, насколько это искренне, а не просто дежурные слова, — жаль, что всё нельзя разрешить как-то иначе.

— Да, сэр, — согласилась Бобби, — я собираюсь приглядеть за погрузкой пленных в транспорт. Но тебе следует кое-что знать.

— И?

— Здесь окопался не Вольный флот. Рельсовые пушки защищали марсиане.

Холден впитал информацию. 

— Из отступников? Люди Дуарте?

— Они ничего не сказали, это лишь моё предположение. Но это может быть важным.

— Присмотри, чтобы с ними хорошо обращались.

— Уже.

И Бобби отключилась.

Холден переключился на вид с внешних камер и увидел «Джамбаттисту», станцию чужаков и станцию Медина — так далеко, что она казалась просто отблеском металла, а без сенсоров «Роси» — и просто невидимкой. Холден потер подбородок, включил подсветку всех десантных шлюпок и самоделок, наблюдая, как дисплей накрывает облако бледно-зеленого текста, потом выключил ее и уставился в черноту. В глаза как песка насыпали. Похоже, всё беспокойство и напряжение, накопившееся за время гонки к кольцу, отпустило, обернувшись чем-то еще.

— Ты в порядке? — поинтересовалась Наоми.

— Думал о Фреде. Вот это всё — именно этим он и занимался. Вёл армии. Захватывал станции. Такова была его жизнь.

— Он от этого отошел, — возразила Наоми. — Когда начал уговаривать людей вместо того, чтобы стрелять в них. Именно это — его наследие.

— Ну, посмотрим, как это работает. 

Холден поправил камеру, посмотрел, как он выглядит на экране, пригладил волосы. Чуть лучше, но всё же изнуренный. Уставший. Но лучше. Он включил широкополосное вещание.

— Станция Медина. Это Джеймс Холден с «Росинанта». Мы прибыли, чтобы забрать у Вольного флота управление станцией, медленной зоной и вратами. Если хотите, мы можем сначала пострелять по вашим орудиям точечной обороны и торпедным шахтам, а затем высадим десант. Мы собрали кучу людей с пушками. Думаю, вы тоже. Можем убивать друга еще какое-то время, но я всё же предпочитаю сделать это без дополнительных жертв. Сдавайтесь, сложите оружие, и я обещаю гуманное обращение для офицеров Вольного флота и любых других пленных.

Он постарался придумать еще что-нибудь. Увлекательную речь, что все они люди и могут изменить ход истории. Что могут объединиться и сделать нечто новое. Но всё, что ему приходило в голову, звучало фальшиво и неубедительно, даже для него самого, так что Холден просто прекратил передачу и стал ждать любых результатов.

Наоми соскользнула с кресла, подлетела к лифту и спустилась. Через пару минут она вернулась с грушей с чаем, скользнула обратно в кресло. Стала ждать. Холден знал, что если ожидание затянется, ему придется начать атаку, потому что все эти десантные суденышки конструировались только для курсирования между кораблями, и вскоре на них закончится воздух и топливо. Но, может, еще пара минут...

Пришел ответ. Четкий и незашифрованный сигнал, как и его послание. Женщина в форме Вольного флота парила в очень знакомой комнате. Религиозные картины на стенах — прямо как повторяющийся сон о насилии, крови и утратах.

Но в этот раз всё может быть по-другому.

— Капитан Холден, это капитан Вольного флота Кристина Хуанг Сэмюэльс. Я принимаю предложенные вами условия капитуляции, если вы гарантируете безопасность и гуманное обращение с моими людьми. Мы оставляем за собой право записывать и передавать в эфир ваши действия, чтобы всё человечество могло засвидетельствовать ваше поведение. Я делаю это по необходимости и из верности моим людям. Вольный флот — это вооруженная ветвь жителей Пояса, и я не стану приносить в жертву своих людей или штатских жителей Медины, когда в этом нет никакой пользы. Но я всегда буду выступать против тирании внутренних планет, их эксплуатации и геноцида моего народа.

Она отсалютовала в камеру, и сообщение оборвалось. Холден вздохнул и снова включил передачу.

— Звучит неплохо, мы сейчас прибудем.

И отключился.

— Что, правда? — спросил сверху Алекс, — Звучит неплохо, мы сейчас прибудем?

— Я уже сыт по горло этой работенкой, — крикнул в ответ Холден.

— Думаю, это было мило, — сообщила Кларисса по корабельной связи.

Капитуляция Медины заняла двадцать часов, начиная от высадки первой десантной партии и до заключения в камеру последнего бойца Вольного флота. Тюрьма Медины не отличалась большими размерами, так что ее использовали для руководителей высшего звена: старших офицеров, глав отделов, сотрудников управления безопасности. Остальных же — в основном техников и обслуживающий персонал — заперли в своих каютах, принудительно заблокировав двери снаружи. Запер Холден. Он не мог избавиться от ощущения, будто только что отправил тысячи людей в свои каюты, велев им поразмыслить над тем, что натворили.

Холден сделал своим командным пунктом центральный офис службы безопасности в барабане. Гравитация вращения не настолько высока, чтобы мешать Наоми, но все-таки приятно рухнуть в кресло и посмотреть новости с Земли.

Бобби Драпер — теперь уже исполняющая обязанности главы службы безопасности Медины — развалилась за столом, положив на него ноги, а руки заложив за голову. Она не выглядела такой расслабленной с тех пор, как вместе с Амосом снова зашла на «Росинант». Один рукав закатан — яркий ожог опоясывал локоть, повторяя швы скафандра. Она легонько его почесала. Нежно. Было нечто расслабляющее-сексуальное в ее ответной реакции на насилие.

Алекс и Амос расположились в комнате по соседству с Наоми, которая распутывала технические сообщения станции вместе с инженером АВП по имени Костас и спорила о чем-то, включающем в себя йогурт и черные бобы. На станцию не пришла только Кларисса, а Холден не спрашивал почему. У него самого хватало недобрых воспоминаний о «Бегемоте». Её же воспоминаний он даже вообразить не мог.

В новостях Гаага выглядела побитой и побуревшей версией самой себя. Небо над зданиями ООН белое и в дымке, но не темное. Авасарала стояла без трибуны. Ее ярко-оранжевое сари выглядело как знамя победы.

— Освобождение Медины означает нечто большее, чем просто освобождение еще одной станции от жестокой тирании, — произнесла она, достигнув крещендо в своей получасовой речи. — Это означает, что путь в колонии и во все миры, который блокировал Вольный флот, снова открыт. Это означает воссоединение с движущей силой истории и доказательство, что дух человечество никогда не склонится перед страхом и жестокостью. И раз уж вы вели себя как паиньки, я отвечу на пару вопросов. Такеши?

Поднялся тощий репортер в сером костюме, тростинка в рядах его профессионального братства.

— Вот дерьмо, — прокомментировал Алекс от дверей, — где-то есть еще репортеры, или она всех там собрала?

Бобби шикнула на него.

— Госпожа генеральный секретарь, вы сказали, что нападение на Землю — это не акт войны, а преступный заговор. Теперь, когда вы захватили пленных, что с ними будет?

— Заговорщиков перевезут на Луну и предоставят адвокатов. Следующий вопр...

— Только тех, что с Медины? Или с Паллады и Европы тоже? Не создаст ли это непосильную нагрузку на судебную систему? — напирал седовласый.

Авасарала слащаво улыбнулась.

— Кранты этому парню, — заметила Бобби.

— Это точно, — согласился Холден.

— На это потребуется какое-то время, — ответила Авасарала, — но вина в этой задержке лежит и на Вольном флоте. Если они хотели быстрого процесса, то не следовало разрушать так много судов. Следующий вопрос. Линдси?

— Ей не следует так уж эксплуатировать эту тему, — произнесла Бобби, когда место седовласого заняла блондинка и спросила что-то о восстановлении и роли АВП. — Её покусают.

— Это крупнейшая однозначная победа, которую мы одержали над Инаросом, — сказал Холден, — все остальные станции он обобрал до нитки и свалил. Или оставил нас ползать, убирая его мины-ловушки. Даже на Титане всё обошлось нам недешево. Земле нужна победа. Чёрт, да и Марсу нужна победа. Я очень рад, что в ней на нашей стороне сражались и астеры.

— Но если она слишком это разрекламирует, то всё станет очень плохо, когда мы снова потеряем Медину.

— А почему ты думаешь, что мы ее потеряем?

— Потому что мне пришлось грохнуть рельсовые пушки, — ответила Бобби, — а предполагалось, что мы их захватим, чтобы удержать станцию. Мы не смогли. Мы уничтожили ее оборону. Если мы сумеем заполучить с десяток кораблей вроде «Роси» или парочку линкоров класса «Доннаджер», то удержимся. Но их нужно еще сюда пригнать. При этом следует предполагать, что Инарос закинул побольше бомб и снарядов во все доступные корабли, чтобы примчаться сюда и дать нам по заднице. Это если его патрон за вратами Лаконии еще не отправил украденные им марсианские корабли, чтобы нас вышвырнуть.

Узел в животе Холдена, который начал уже исчезать после того, как он ступил на Медину, снова затянулся. 

— Ого. Итак. У нас есть какой-то план?

— Драться как одержимые и надеяться, что гады будут убивать нас так долго, что не успеют всё восстановить к тому времени, как сюда доберутся те, кого пришлют Авасарала или Ричардс.

— Хм.

— Мы в полной заднице с той самой минуты, как я разнесла тот реактор. Не умаляет естественного величия ситуации. И это отличный холм.

— Что?

Бобби оглянулась, удивленная, что он не понял выражение.

— Отличный холм, чтобы умереть.

 

Глава сорок седьмая

 

Филип

— Ты о чём? — спросил Филип, стараясь, чтобы это звучало небрежно.

Девушку звали Марта. Лицо широкое, по скуле разбросаны несколько родинок, словно она чем-то забрызгалась. Волосы светлее, чем кожа. Кажется, из всех присутствующих в клубе одна она снисходительно отнеслась к новому парню. Когда начали петь караоке, она протянула ему микрофон, хотя Филип и не хотел его брать. А когда клуб переполнился, предложила место на краю своего стола. Не рядом с ней, но и не без неё. Девушка выросла на Каллисто, здесь и родилась. Работала контролёром на складе. Она оказалась примерно на год старше Филипа. Когда это случилось, ей было шестнадцать.

Она прищурилась, наклонила голову.

— На что похожа атака? Как это?

— Даже не знаю, — пожал он плечами. 

В клубе было довольно темно, и возможно, она не увидела, что он покраснел.

Марта покачала головой, оглянулась. Кто-то, направляясь к бару, наткнулся на спину Филипа. Он уже подыскивал слова извинения, но тут девушка заговорила.

— Знаешь, был айн день. Проснулась утром, всё как всегда. Собиралась в школу. Мама сделала хаш и кофе на завтрак. Просто день, совсем как другие. Болтали с друзьями в общей комнате, и вдруг всё как затряслось, представляешь? Прям вот сразу. Сперва не сильно, но все почувствовали. Все спрашивали друг друга, в чем дело. Потом пришёл учитель, сказал, что всем надо идти в убежище. Что-то происходило снаружи, на марсианских верфях. Думали, взорвался реактор. Понимали, как это страшно. Мы уже почти дошли до укрытия, и тут снова грохнуло, сильнее. Намного сильнее.

— Но ведь это всё было на марсианской верфи, — сказал Филип.

— Камень тот же, — Марта пожала плечами и засмеялась. — Нельзя пнуть только половину мячика. В общем, сирены воют, все кричат. А потом всё кончилось, и нас повели обратно. Марсианскую верфь разгромили и половину нашей тоже. Это как... нет. Как будто до этого было одно, а потом стало другим.

— Но ведь с тобой ничего не случилось.

Марта чуть заметно покачала головой.

— Мама погибла. Убежище, где она пряталась, обвалилось.

— Мне жаль. — Слова жгли Филипу грудь.

— Говорили, это произошло быстро. Она даже не успела понять.

— Да, — вздохнул Филип. Его ручной терминал звякнул, уже в четвёртый раз за последний час.

— Уверен, что не хочешь ответить? — спросила Марта. — Твоя девушка очень хочет с тобой поговорить.

— Нет. Всё нормально, — ответил он. И добавил: — У меня тоже нет матери.

— Что случилось с твоей?

— Они с отцом разошлись, когда я был младенцем. Папа всегда говорил, что спрятал меня от неё, потому что она была чокнутая. Но не знаю. Несколько месяцев назад мы с ней впервые встретились, только она снова ушла.

— А тебе она показалась чокнутой?

— Да, — сказал Филип. Потом поправился: — Нет. Мне показалась, она просто не хотела быть с ним.

— Жесть.

— Она сказала, что единственное право, которое у тебя есть в отношениях, это право уйти.

Марта недоверчиво усмехнулась.

— Что за сука — говорить такое сыну?

Вход в клуб напоминал шлюз с внешней и внутренней дверью, отгораживающими короткий проход, который не пропускал свет из внешнего коридора. Когда обе двери открывались одновременно, показывались силуэты входящих. Филип раздумывал, не сказать ли девушке больше. «Мне казалось, что вижу, как она покончила с собой, но только оказалось, что она не умерла. Просто снова ушла». Это было правдой, но выглядело неправдоподобно. Кое-что не получится рассказать никому кроме тех, кто там был. Ручной терминал Филипа снова звякнул.

Кто-то сильно его толкнул. Стул Филипа пошатнулся, и он ухватился за столик, чтобы не упасть. Марта взвизгнула и вскочила на ноги с криком:

— Берман! Что ты делаешь?

Филип медленно обернулся. Толкнувший его был примерно того же возраста, может, на пару лет старше. Тёмно-зелёный комбинезон с логотипом грузовой компании на рукаве. Подбородок выдвинут, грудь выпячена, руки наизготовку. Всё в нём говорило, что он нарывается на драку, только Филипа он не ударил.

— Тебя как звать? — спросил незнакомец.

— Филип.

Тяжесть пистолета в кармане тревожила, будто звала. Медленно и осторожно он разжал ладонь, уже сжимавшую рукоять. Марта встала между ними, раскинув руки. Она вопила, что Берман — должно быть, этот тип со вздёрнутым подбородком — совсем рехнулся. Что он тупица. Что она просто разговаривала с этим койо, а Берман — безмозглый ревнивец, и к тому же вконец охреневший. Берман продолжал вертеть головой, чтобы из-за её спины таращиться на Филипа. А гнев Филипа раздувался, как дым над огнём. Вытащить пистолет, подержать подольше этого типа под прицелом — пусть поймет, что происходит. А потом — выстрел, и всё. Он Филип Инарос. Он убил миллионы. Он убил мать Марты.

— Ничего страшного, — сказал Филип и поднялся. — Недоразумение. Без обид, са са?

— Вот и вали отсюда, засранец, — выкрикнул Берман в спину Филипу, а потом Марта опять что-то завопила, а Берман заорал на неё. 

Филип вошёл в поддельный шлюз, толкнул дверь и оказался в общественном коридоре. Горел яркий свет. Запахи спиртного и дыма держались вокруг Филипа ещё пару минут, пока лёгкий ветерок из системы очистки не унёс их прочь. Филипа трясло. И ему так нужно было ударить кого-нибудь или что-нибудь, что заболели руки. Он побрёл сам не зная куда, просто чтобы идти. Дать утихнуть тому, что бурлило в крови.

Вокруг него тянулась Каллисто. Тусклые коридоры, шире, чем на любой другой станции или корабле, где ему случалось бывать. Сетчатые, как соты, узоры на закруглённых стенах напоминали о футболе. Тлеющие на потолке блоки обогревателей тревожно постукивали, посылая лучи тепла ему на макушку, а с пола крался вверх холод поверхности спутника. Люди шли пешком, ехали на велосипедах и карах. Филип спрашивал себя, сколько из них потеряли близких во время нападения на Каллисто. В его версии той атаки гибли лишь марсиане. Солдаты, чья работа — держать голову Пояса под водой, покуда тот не захлебнётся. А ещё в этой его версии, отец вёл Пояс к объединению, против всего, что ломало и уничтожало их будущее и стирало прошлое.

Филип и теперь так думал. Он верил, даже когда сомневался. Только всё в его мире как будто стало двойным. Одна Каллисто была мишенью при их нападении. Его важнейшей победой, которая привела к бомбардировке Земли и освобождению Пояса. Другая Каллисто, по которой он шёл сейчас, — та, где простые люди потеряли матерей, детей, супругов и друзей в катастрофе. Эти два места казались совсем разными, не связанными друг с другом. Как два по-разному устроенных корабля с одним именем.

И отцов у него теперь тоже стало два. Один — тот, которой сражается против внутряков, которого Филип обожал, как травинка свет. И другой, тот, что изворачивается, отказывается от всего, что пошло не так, и винит в этом кого угодно, только не себя. Вольный флот, ставший первой реальной надеждой Пояса, и распавшийся Вольный флот. Меняющий своих генералов и лидеров чаще, чем воздушные фильтры. Обе версии никак не могли существовать вместе, а Филип не мог выбрать одну.

Ручной терминал снова запищал. Филип выдернул его из кармана. Запрос соединения от Карала с «Пеллы». Уже двенадцатый. Филип его принял.

— Филипито! — заговорил Карал. — Где, чёрт возьми, ты шляешься, койо? 

Карал был на командной палубе и в форменном комбинезоне. Даже воротничок прицепил, чего обычно не делал. Правда, это всё равно не превратило его в военного. Карал походил на себя, только ряженого.

— Тут, недалеко.

— Недалеко, — покачал головой Карал. — Давай, иди на корабль. Сейчас же.

— Зачем это?

Карал склонился к экрану, как будто хотел что-то прошептать по секрету.

— С Медины просочились записи боя, понял? Рельсовые пушки разбиты. Медину охраняет один корабль. Один, и это...

— «Росинант», — сказал Филип.

— Марко собирает все корабли, от которых осталось больше, чем полкорпуса. Летим возвращать Медину, как на пожар.

— Понял.

— Получаем свежий сок. Пополняем реакторную массу. И тут же отходим. По дороге встречаемся с остальным флотом. Слушай, но твой отец... никогда не видел его таким...

За спиной Карала рявкнул голос, отвлёкший его от Филипа.

— Ты его разыскал?

— А как же, — ответил Карал. Не Филипу.

Картинка запрыгала, переключаясь с одной камеры на другую. Пустое кресло-амортизатор с туманной тенью у края. Тень упала назад и обрела чёткость, превратившись в его отца. Филип сжался, готовый к оскорблениям и унижению. Несмотря на всё свое презрение, он страдал. Скажи это как мужчина. Скажи «я не справился». Живот скрутило.

Марко радостно улыбался ему, глаза сияли.

— Слышал? Карал тебе сказал?

— Про Медину и тот корабль? — Филип отчего-то не мог произнести вслух «Росинант». Он чувствовал, что это было бы не к добру.

— Это наш час, Филипито. Всё наконец-то сошлось. Мы их бьём и уходим, бьём — и исчезаем во тьме, пока они не рехнутся. Они выползли за линию обороны, теперь мы можем ударить по ним, как молот.

Они. Он имел в виду не Землю и Марс. Не правительства внутренних планет. Неизвестно, понимает он сам или нет, но Филип был уверен, как никогда: «они» — это Джеймс Холден и Наоми Нагата.

— Хорошо, — сказал Филип.

— Хорошо? — воскликнул отец. — Это он! Наш шанс, который мы ждали. Так мы их и разобьём. Всех лживых сук АВП, прихвостней Фреда Джонсона. Па, Остман, Уокера — всех. Всем придёт конец вместе с Холденом — мы его у них заберём, уничтожим, как Джонсона. Накажем их за измену.

Филип ощущал лёгкий трепет волнения. Мысль о победе — триумфальной, громкой и заключительной — пьянила. Радость отца подбадривала и его, обещая навсегда смыть злость и сомнения. Но появился другой, новый Филип, который с отвращением наблюдал за этим растущим энтузиазмом.

Выманить на Медину Наоми вместе с её любовником, уничтожить их — таков теперь план. Более того, и убийство Джонсона, и оставленная Церера — тоже части этого плана. Мощные и скоординированные удары объединённого флота разбил Вольный флот ради блестящего отцовского замысла, только чтобы их выманить.

А если план не удастся, если что-то пойдёт не так — у отца всегда есть план и на этот случай. Появятся новые генералы, с каждой чисткой они становятся лучше. А когда всё станет так скверно, что уже никак не притвориться, будто это победа — найдётся тот, кто ошибся. Кто-то другой, не отец. Возможно, и Филип.

— Нас ждёт небывалое, самое высокое ускорение, — вещал Марко, — но оно того стоит. Но нельзя терять время. Вылетаем в течение часа. Все экипажи. Все корабли. Расплавим долбаное кольцо тормозными импульсами, спалим Холдена в пепел.

Марко захлопал в ладоши, наслаждаясь грядущей перспективой. Филип улыбался и кивал.

— Уходим, как только пополним припасы, — сказал Марко, уже чуть серьёзнее. — Чтобы через полчаса был на корабле, ясно?

— Ясно, — ответил Филип.

Марко с экрана глянул ему в глаза. Лицо светилось от радости. Чувственное удовольствие, почти неотличимое от любви.

— Это будет великолепно, — сказал отец. — Они навсегда запомнят.

А потом, как актёр, подавший со сцены последнюю реплику, Марко разорвал соединение.

Филип отвёл взгляд от терминала, словно очнулся от сна. Он был где-то, с кем-то. А теперь опять оказался здесь, в коридоре станции. Если пойдёт обратно, то вернется в клуб. Отчего-то ему стало казаться странным, что героический боевой план отца и общий коридор верфи Каллисто существуют в одной вселенной. Может быть оттого, что это не так.

Доки располагались недалеко. С ближайшей станции подземки он добрался бы за пять минут, но пешком потребуется гораздо больше получаса. Ручной терминал Филип сунул обратно в карман, и при каждом шаге он чуть слышно звякал о пистолет.

Путь из жилых коридоров в доки был отмечен тысячей мелких знаков. Здесь совсем не встречались молоденькие девушки, а на большинстве несущихся через перекрёстки людей были рабочие комбинезоны и пояса с инструментами. Воздух пах по-другому. Даже если фильтры использовались те же самые, в доках всегда пахло сваркой, синтетическим маслом и холодом. У Филипа оставалось ещё двадцать минут.

Площадь между военной и гражданской верфями имела форму большой буквы Y. Кому-то на станции пришло в голову поставить там, где сливались две дорожки, массивную статую — что-то вроде абстрактного Минотавра из матированной стали. Расположенный прямо над этим чудищем экран показывал список причалов и кораблей. На военной стороне стояли семь кораблей Вольного флота, грузовик с Земли, захваченный при взятии станции, а три причала пустовали. На пару секунд Филип задержал взгляд на слове «Пелла», как будто это такое же произведение искусства, как уродливый человекообразный бык под ним. На гражданской стороне — с десяток кораблей. Старатели, транспортники, шахтёры. Медицинская скорая помощь. Он подумал — если бы не война, кораблей тут было бы больше.

Другой экран, на противоположной стене, показывал изменение курсов не то пятидесяти, то ли шестидесяти видов валют — акционерных, государственных, объединённых, товарных. По полу под экраном пробежала маленькая серая крыса, скользнула в дыру, которую Филип даже не замечал в тени. Ручной терминал звенел, но он его игнорировал. Доки уже совсем рядом.

Чуть дальше по коридору к гражданским докам была зона ожидания с шестью рядами неудобных керамических лавок и ярко-оранжевым утилизатором в конце каждого ряда. Старик в пальто из искусственной кожи и грязных штанах безучастно глядел в сторону Филипа, видя его и не видя. Вдоль стены тянулся ряд серых киосков. Ларёк с лапшой. Общественный терминал. Два офиса профсоюзов. Агенты по поиску жилья и работы. Филип разглядывал всё это так же отстранённо, как и дисплей с номерами причалов.

Ручной терминал опять зазвонил. Филип извлёк его из кармана, перебросил не глядя в другую руку и достал пистолет. Теперь взгляд старика стал чуть менее равнодушным. Он наблюдал, как Филип прошёл вдоль ряда кресел и отправил в утилизатор сначала оружие, потом терминал. Филип кивнул старику, и спустя долгий миг тот кивнул в ответ.

Киоск брокера по найму рабочей силы был заметно потрёпан, края стойки до металла вытерты миллионами усталых локтей. Противоударное стекло во вмятинах, крошечных, будто звёзды. За стеклом седая, стриженная под ежик женщина. Филип подошёл к стойке и поставил локти на край.

— Мне нужна работа. — Как будто кто-то другой произнёс это вместо него.

Седая женщина бросила на него взгляд и опять опустила глаза.

— А что ты умеешь?

— Поддержка внешнего оборудования. Механика.

— Что-то одно или и то и другое?

— Как угодно. Мне просто нужна работа.

Стойка осветилась. Виртуальная клавиатура и форма для заполнения. Филип заглянул в неё, и у него ёкнуло сердце.

— Введите ваш идентификатор работника, — сказал седая женщина.

— У меня его нет.

На этот раз взгляд задержался на нём подольше.

— Профсоюзный билет?

— Я не в профсоюзе.

— Ни номера, ни профсоюзного документа. Ты пролетаешь, малыш.

Ещё не поздно. Он мог побежать. Мог застать «Пеллу», пока та не ушла. Отец дождётся, они рванут на Медину. Вернут свой Пояс для астеров, и это будет прекрасно. Сердце заколотилось, но он вцепился в край стойки. Сжал, словно хотел сам себя удержать на месте.

— Пожалуйста. Мне очень нужна работа.

— Я веду дела по закону, малыш.

— Прошу вас.

Она не поднимала взгляд. Он не уходил. Наконец, уголок её рта изогнулся, словно жил независимо от остального лица. Стойка мигнула, появилась новая форма, короче прежней.

Имя. Фамилия. Местожительство. Номер для связи.

— Я посмотрю, что тут можно сделать, — сказала она, не поднимая глаз.

Он показал пальцем на «номер для связи».

— У меня нет ручного терминала.

— Можно вписать потом, — ответила она, словно это обычное дело.

Имя: Филип.

Фамилия:

— Ты там не заснул, малыш? — жёсткий взгляд на него.

Он кивнул.

Фамилия: Нагата.

 

Глава сорок восьмая

 

Па

Бледно-оранжевая дымка под ярким солнечным светом обращалась в полуденный сумрак. Яркое пятно указывало на место солнца. Где-то на дальней стороне атмосферы Титана висел Сатурн, а рядом — обломки сотен кораблей. Мичо помнила миг, когда в хаосе боя увидела на экране Сатурн. Он казался так близко, что она могла различить структуру колец. Она это помнила, но возможно, этого и не происходило. У неё остались обрывочные воспоминания о том бое.

Их пристанище выглядело изумительно. Купол поднимался на пятьдесят метров над землёй, титановые завитки и плющ на усиленном стекле спадали по поверхности вниз, как висячие сады. Изогнутые террасы вздымались вверх, создавая захватывающий дыхание вид на это подёрнутое дымкой неяркое небо. То тут, то там яркими бликами носились в воздухе зяблики, такие же чужие этом спутнике, как и она. Как все они. Со своего места Мичо видела бассейн и внутренний дворик, вымощенный поддельным кирпичом и украшенный папоротниками. Сразу за роскошным баром сверкали фольгой временные палатки. Раненых укладывали в шезлонги и на кушетки, поскольку все кровати в больнице были заполнены.

Комплекс под куполом десятилетия назад построили для богачей Земли и Марса. Место отдыха для капитанов из финансовых и промышленных отраслей во время развития поселений на спутниках Сатурна и доставки льда с его колец. Экзотический уголок для туристов, где они могли ощутить жизнь внешних планет, на самом деле не её не ощущая.

Дела здесь шли неплохо, и не только с внутряками. Для астеров этот курорт был настолько приближен к опыту земной жизни, несколько возможно. Открытый воздух. Свободная, открытая атмосфера, правда, лишь посмотреть, не для дыхания. Вода и пища, импортированные с Земли и Марса. Получилось такое место на полпути — и гавань для землян на внешних планетах, и местная версия Земли на радость астерам. Интересно, думала Мичо, находят ли его земляне таким же непохожим на Землю, как она — на Пояс? Возможно, недостаток достоверности — единственное, что было для них здесь общее.

Она никогда не бывала здесь раньше и, будь её воля, никогда сюда не вернётся.

Позади неё на террасе раздались шаги. Мичо попыталась обернуться, вздрогнула, но всё-таки развернулась, невзирая на боль. Боль в спине теперь притихала, только если она не двигалась. Мичо боялась, что, несмотря на уверения докторов, образуются рубцы и она потеряет способность двигаться, если не станет растягивать раны.

Улыбка Нади была усталой, но искренней. В одной руке она несла свежие бинты и белый тюбик крема, а в другой — терминал. Мичо скривилась, потом невесело засмеялась.

— Что, уже опять пора?

— Что поделать, — сказала Надя, — такова жизнь. Но я принесла кое-что, это тебя отвлечёт.

— Что-то хорошее?

— Нет, — ответила Надя, садясь за её спиной. — Та женщина с Земли опять хочет с тобой поговорить.

Мичо стянула больничную бумажную рубашку и наклонилась вперёд. Надя передала ей терминал и начала проверять краешки искусственной кожи, которой покрыли раны. Живая повязка успокаивала нервные окончания, позволяя Мичо ощущать только лёгкие прикосновения. Всё равно как быть ободранным заживо и бесчувственным одновременно. Мичо стиснула зубы. Ждала. Сделав полный круг по её спине и вернувшись к левой руке и боку, Надя вздохнула.

— Неплохо выглядит? — спросила Мичо.

— Ужасно выглядит, но хорошо заживает. Рост базальных клеток со всех сторон.

— Ну ладно, — сказала Мичо. — Благодарение Богу и за маленькие одолжения.

Надя тихонько фыркнула — и не согласие, и не возражение. 

С легким щелчком она открыла тюбик с лекарством. Мичо подобрала ручной терминал, открыла очередь входящих. Её ожидало новое сообщение с Земли, помеченное как важное. Крисьен Авасарала. Лидер Земли и величайший враг Мичо Па. И вот, пожалуйста.

— Неправильно это, — сказала она.

— Что? — спросила Надя.

Мичо подняла терминал, чтобы Надя могла увидеть.

— Мы сотрудничаем с людьми, с которыми всегда воевали.

— Позже ещё повоюем, — ответила Надя, словно обещала ребёнку конфетку, но только после того, как тот съест настоящую еду. — Ну, ты готова?

Мичо кивнула, и Надя выдавила на пальцы первую порцию мази. Боль была такая, как будто Мичо снова горит. Она запустила сообщение Авасаралы и постаралась сосредоточиться.

На экране появилась пожилая женщина за письменным столом. Мичо не впервые получила сообщение непосредственно от неё или от нового премьер-министра Марса, но чаще к ней обращались их генералы и чиновники. Казалось, они учитывают её мнение, только когда просят о чем-то серьезном, давая понять, что она наименее важная персона за их столом.

«Капитан Па, — произнесла Авасарала. Если в голосе и слышался лёгкий оттенок презрения, то лишь потому, что Мичо этого ожидала. Надя переместилась ниже по её спине, и боль, уже начинавшая утихать, вспыхнула с новой силой. — Ситуация на Медине приобретает угрожающую форму. Холдену и силам АВП удалось удержать станцию, но рельсовые пушки пришлось уничтожить. Что оставило их без защиты. Вольный флот собрал все остатки боевых кораблей, всего пятнадцать, они на полном ускорении идут к вратам. Хорошая новость в том, что Инарос, по сути, отступает из всех остальных портов и баз системы. Плохая — разумеется, то, что он намерен взять обратно Медину и восстановит поставки с Лаконии. Если, конечно, мы не найдем способ его остановить».

Авасарала сделала глубокий вдох, опустила взгляд, а когда опять подняла глаза, что-то в выражении лица изменилось. Казалось, она стала выглядеть старше. Более усталой. Более решительной.

«Я очень, очень сожалею о понесённых вами потерях. Мне это знакомо. Я тоже лишилась в этой войне мужа. Не могу даже представить опустошения от потери сразу двоих. Я не стала бы просить вас, если бы ситуация не была столь критичной, но если у вас ещё есть корабли или влияние в каких-нибудь фракциях, которые могли бы помочь нам остановить Инароса, пока тот не дошёл до врат, мы нуждаемся в вашей помощи. Ничто из того, что я могу вам предложить, не возместит тех жертв, которые вы уже принесли, но надеюсь, вы пройдёте со мной этот последний участок пути. Тогда мы сумеем с этим покончить. Прошу вас, дайте ответ как можно скорее. Вольный флот уже приближается».

Сообщение закончилось, терминал опять переключился на список входящих. Надя двигалась по её спине, Мичо вздрагивала от боли.

— Почти всё, — сказала Надя.

— Уже второй раз враги просят вытащить их из огня.

— Мы опять это сделаем?

— В прошлый раз мы чуть сами не поджарились.

Она понимала — возможно, случившееся стало платой за оставленный ими «Панчин». Титан — самый крупный из спутников Сатурна. А там самые большие силы Вольного флота в системе Юпитера, угрожающие Энцеладу, Рее, Япету. Сборщикам льда на кольце. Контроль космоса без его захвата.

***

«Коннот» и «Серрио Маль» шли на скорости, улетая вверх из плоскости эклиптики, чтобы атаковать корабли Вольного флота с неожиданной стороны. Ускорение получилось не таким сильным, как надеялась Мичо. У них не было возможности пополнить реакторную массу, и она опасалась, что проиграв бой у Титана, они не смогут отступить. В том районе базировались пятнадцать кораблей Вольного флота. Большую часть жизни она не сочла бы такое количество слишком большим. Но после столь долгой войны, после того, как множество людей увели суда сквозь кольцо к новым системам, такая группировка выглядела значительной. И превосходила силами те девять кораблей, которые бросил против них объединённый флот. Однако победа и не была смыслом той атаки. Она должна была отвлечь Марко от двух кораблей, летевших к Медине.

До Мичо в битву вступил флот Марсианской Республики, пытаясь увести Вольный флот с позиций, и она рассчитывала на внезапность своей атаки. Она помнила, как Оксана вывела тактический дисплей. Пятнадцать кораблей врага, девять дружественных. Оксана в шутку сказала, что, возможно, все корабли в этой битве построены на одной верфи. Эванс рассмеялся, потом серьёзно сказал, что на них наведён лазер.

Начиная с этого момента воспоминания Мичо становились менее отчётливыми. Она пролистала записи. Ранние все на месте, но тот удар словно пробил её жизнь. В ней зияла теперь большая дыра, а заблудившиеся кусочки событий скользили по времени вперёд и назад. Она помнила, как отдавала приказ отступать, как Джозеф сказал, что они потеряли ядро двигателя, но не помнила удара, который заставил её бежать. Помнила запах своих горящих волос и одежды. Но тот длинный ужасный момент между ударом торпеды в корму «Коннота» и проявлением его последствий начисто стёрся из памяти.

Из записей боя она узнала, что «Серрио Маль» и «Коннот» стреляли в самое сердце формирования Вольного флота, отвлекли на себя огонь врага и рассеяли строй, открыв проходы там, где вражеские орудия не защищали друг друга. Подошедшие марсианские корабли выпустили массивный поток торпед и вывели их строя два корабля Вольных. Она не знала, принадлежал ли снаряд, поразивший двигатель её корабля, Вольному флоту или заблудившемуся марсианину, но торпеда нашла свой путь через её оборону и выбила из сознания Мичо несколько часов.

У неё осталось отчётливое воспоминание о широкоплечем человеке с бритой головой и тёмной кожей, говорящим, что он намерен остановить боль, но она должна опустить нож, однако не могла разобраться, когда это происходило. Она живо помнила пробуждение в больничной палате, а потом ещё одно, но понятия не имела, как провалилась в сон между ними.

То, что она называла «после», началось когда Мичо пришла в себя. Бертольд сидел на краешке её койки, массировал ей ноги и мурлыкал под нос заунывную песню. Сначала она спросила о Лауре — теперь, вспоминая об этом, она думала, что должно быть, всё-таки помнила, что с ней что-то случилось.

Бертольд сказал, что Лаура ранена. Она в медицинской коме. Нуждается в восстановлении части печени и одной почки, но Лаура — жена королевы пиратов, и доктора обещали, что с ней всё будет в порядке, это лишь вопрос времени.

Потом он сказал про Оксану и Эванса, и они плакали вместе, пока она не уснула.

Квартира, предназначенная для новой, уменьшенной версии её семьи, оказалась прекрасной. Три спальни с широкими кроватями, мягкими, как кресла-амортизаторы, удобными, роскошными и непривычными. Яркий хромированный пищевой блок с меньшим выбором опций, чем на «Конноте». То, что у них называлось «уголок для беседы» походило на длинный, углублённый в пол угловой диван. Стеклянная крыша пропускала хвастливый естественный свет. Большая ванна, где помещались двое. Всё это разделяли с Мичо только Бертольд, Надя и Джозеф. Казалось, здесь им слишком просторно, но в тоже время и слишком тесно.

***

Она подождала, пока мазь не впитается поглубже в новую искусственную кожу, потом натянула то, что звала своим новым капитанским мундиром. На самом деле — просто рубашку обычного кроя и жакет с чуть заметным налётом военного стиля. Мичо надела даже ботинки и брюки, хотя в отправляемом сообщении их никак не увидеть. Сознание до сих пор оставалось размытым от боли, и она не вполне сознавала, почему в этом сообщении ей так важен формальный вид, пока не села, поймала себя в кадр и начала запись.

Важен потому, что это капитуляция.

— Мадам Генеральный секретарь, мне очень жаль говорить, что я не в силах предоставить вам помощь. Корабли, которыми я командовала, либо уничтожены, либо сильно повреждены, либо разбросаны так далеко от кольца врат, что не успеют перехватить «Пеллу», не погубив весь экипаж.

Её двойник на экране выглядел измученным. Бертольд коротко остриг ей волосы, чтобы скрыть, как они обгорели. Ей не нравился собственный вид. На Мичо накатила волна горя, как теперь с ней часто случалось. И как будет на протяжении всей её оставшейся жизни.

— Я благодарю вас за добрые слова о наших погибших. Они знали, на что идут, приступая к этой задаче. Они были готовы отдать жизнь за Пояс. Я хотела бы, чтобы этого не случилось. Предпочла бы, чтобы они были рядом со мной. Я хотела бы иметь возможность сделать больше.

Прибавить было нечего, и Мичо отправила сообщение. Потом, словно чтобы ещё больше растревожить ноющую рану, вызвала на экран тактический отчёт. Перед ней развернулась система. «Панчин», ещё живой, как и горстка других. Наклие на Евгении. А вот и «Пелла», направляющаяся из системы Юпитера в сторону кольца. Остатки Вольного флота. Ещё две случайных точки на пересечении маршрутов, но когда она проверила курс, стало ясно, что они идут с той же миссией. Марко и его верноподданные сумеют прорваться через врата. Непреодолимая сила. Если бы рельсовые пушки ещё оставалась на месте, это ещё могло бы вылиться в серьёзную битву. Без неё это просто бойня.

Мичо пролистывала всю систему — станция за станцией, корабль за кораблём. Получался аналог сетки, которую когда-то в другой жизни она нацарапала маркером на стене корабля, превратившегося теперь в осколки и болезненные воспоминания. Всё, что необходимо людям для жизни. Фильтры. Гидропоника. Центрифуги для переработки руды. Центрифуги для проверки воды. Для работы с кровью.

Она думала о том, остались ли где-то корабли колонистов, скрытые в темноте космоса и с ужасом наблюдающие, как человечество рвёт себя на части. Она вспоминала «Доктрину единого корабля». Вспоминала, как думала обо всех кораблях Пояса как о клетках единого существа. Теперь она уже смотрела на это иначе. Все они в лучшем случае — отчаянные бактерии, плавающие в море вакуума, которому всё равно, живы ли они, и которое не замечает их смерти.

И если прав Санджрани, худший кошмар ещё только предстоит.

Дверь из общего коридора открылась, ввалился Джозеф. Надя поцеловала его и ушла в постель. Теперь они спали посменно. Один сидит с Лаурой, один с ней, один спит. Цикл разделённого горя. Джозеф прошёл в пищеблок, открыл панель, которую Мичо не замечала, и налил себе виски, а потом сел напротив неё на кушетку.

— Твоё здоровье, — Джозеф поднял стакан. 

Край звякал о зубы, пока он пил. Минуту оба сидели в молчании.

— Упс, — сказала она.

— Волшебное слово, — поднял брови Джозеф.

— Это всё я, — она вытерла глаза манжетом рубашки. — Я сделала всё, как всегда, и отправила нас в этот ад.

Глаза у Джозефа глубоко запали. Усталая кожа и опущенные плечи выдавали его утомление.

— Что-то я не уловил твою мысль.

— Я нахожу нечто, во что готова поверить, и иду за своей верой. А потом всё золото обращается в грязь. Джонсон, Ашфорд, Инарос. А теперь Холден. Не пойму, как я могла не видеть, но снова в это вляпалась. А теперь...

— Теперь, — кивнул Джозеф.

— А знаешь, что мне кажется самым нелепым? — голос взвился вверх, стал тонким и резким, как пиликанье скрипки. — Из того, что я пыталась сделать, не вышло совсем ничего. Я хотела создать Пояс для астеров, его нет. Хотела построить место, в котором мы могли бы жить, называя своим, и его тоже нет. Нет даже надежды, что когда-нибудь будет. И уже не припомню, как вышло, что я оказалась на стороне Холдена. Чтобы снова открыть врата? Пропустить поток колонистов? Чтобы не выжил никто из тех, о ком я заботилась?

Джозеф кивал, задумчиво и отстранённо.

— А какое это имело бы значение, если всё это тебе только снится?

— Что снится? — Мичо подвигалась, пока не разболелась спина, а после ещё чуть-чуть.

— Да это вот, — сказал он. — Что ты дралась за Инароса, потом за Холдена. Что потеряла близких и оказалась на лечении в роскошном месте.

— Это просто чушь.

Джозеф хмыкнул.

— А может, предназначение.

— Скорее всего, вселенной плевать на нас, и на всё, что мы делаем, а всё это твоё мистическое дерьмо — просто способ спрятаться от реальности.

— Возможно, и так, — согласился он с таким самообладанием, что она устыдилась своих слов. 

Джозеф сделал ещё глоток виски, поставил стакан на пол и развалился на изогнутой кушетке, удобно устроив голову у неё на коленях. Его улыбка была такой тёплой и прекрасной, полной нежности и понимания, что у Мичо заныло сердце.

— Никогда мы не следовали за Холденом. Да, мы пошли против Марко, и Холден встал рядом с тобой. Но ты никогда не подчинялась ему. Мы дрались с Марко не ради Холдена. Мы сражались с Марко потому, что он выдавал себя за лидера, защитника, в котором нуждался Пояс, но оказался другим.

— Да, — сказала она, поглаживая его волосы.

Джозеф устало прикрыл глаза.

— Абер, чёрт возьми, как же нам нужен лидер.

 

Глава сорок девятая

 

Наоми

Системные логи Медины оказались куда обширнее, чем ожидала Наоми. И, что ещё хуже, не слишком хорошо упорядоченными. В некотором смысле — просто исторический артефакт. Дизайн разрабатывался для корабля многих поколений, плывущего по неведомому океану в межзвёздном пространстве, но логика систем была переделана Фредом Джонсоном на военный лад, а потом ещё раз, когда из военного корабля Медина превратилась в постоянный город в космосе. При захвате станции Вольным флотом систему защиты взломали не полностью, поэтому тут и там встречались неполные записи, оставленные множеством инженеров, пытавшихся подчинить запутанную систему своей воле.

Как старые города на Земле, где строения каждой новой эпохи слой за слоем накладывались на предыдущие, системы Медины исходно были сформированы давно забытыми силами. Идеи, стоявшие за каждым решением, давно потеряны в клубке иерархий баз данных и комплексов ссылок. Найти что-то интересное было легко — в каком-то смысле всё это весьма интересно. А вот найти какую-то конкретную информацию и выяснить, является ли данная версия самой новой или наиболее полной — очень и очень сложно.

Наоми засела в офисе службы безопасности, как средневековый монах в своей келье — уходила на «Росинант», только чтобы поспать, и возвращалась сразу после пробуждения. Вместо копирования древних текстов с помощью пера и чернил она исследовала наборы данных, рылась в системах, запрашивала у Медины поиск объектов и разбиралась, что и где не найдено. Всё, что могло оказаться полезным, она копировала или вырезала, а потом рассылала. На Землю и Марс отправлялись логи отчётов тех времен, когда станцию контролировал Вольный флот. Посадочные документы с информацией о потоках поставок в Лаконию и обратно. Сообщения о несчастных случаях от медицинских систем. Журналы учёта трафика связи с приходящими и уходящими кораблями. Полезным могло оказаться что угодно, поэтому она подбирала всё и со скоростью света посылала на Землю, Луну, Марс и Цереру.

Это помогало сдерживать страх. Не идеально, конечно, но кроме смерти страх ничем не заглушить. Однако, как бы она ни углублялась в дела, в глубине сознания продолжал тикать таймер. Отсчитывать дни и часы до того, как прибудет Марко и его корабли. Существуют и другие опасности — на станции до сих пор остаются приверженцы Вольного флота, от врат Лаконии до сих пор идет только зацикленный сигнал «не приближаться» — но с появлением Марко всё станет неважно. Это подталкивало Наоми работать быстрее и эффективнее. Пока не появилась следующая проблема, она должна быть уверена, что работа выполнена.

Но иногда она останавливалась. Как-то она обнаружила личный дневник, запрятанный среди отчётов об окружающей обстановке. Записи молодого человека о борьбе с желаниями, амбициями и ощущением предательства. В другой раз, пытаясь восстановить всё возможное из полустёртых записей, она наткнулась на короткое видео. Маленькая, лет четырёх, девочка прыгает на кровати где-то на станции, падает на подушки и заливается смехом. Воспроизводя логи контроля трафика, Наоми слышала голоса отчаявшихся людей из систем с дальней стороны кольца врат. Они требовали, просили и умоляли отдать необходимые для выживания припасы, которые считали своими.

Наоми впервые начала понимать масштаб разрушений, причинённых Марко. Все жизни, которые он сломал или уничтожил, все разрушенные им планы. Большую часть времени она старалась не зацикливаться на таких ужасных и печальных вещах, но найденные записи помогали постичь этот кошмар.

И это вылилось в некоторые решения.

— Ну что, дорогая, — Джим заглянул в дверь её кабинета. — Кажется, ты собираешься отправлять данные по всем кольцам? Я заметил, ты посылаешь всё и всем.

— Собираюсь, — Наоми откинула с лица прядь волос. Подходила к концу её вторая смена. Спина ныла от долгого сидения в одной позе, глаза как песком засыпаны. — Я не знаю, что окажется полезным. Или кому. И поскольку похоже, мы не останемся на Медине так долго, чтобы во всём разобраться, я решила разослать всем копии. Дать шанс другим найти то, что я пропустила.

— Это...

— Я знаю, — сказала она. — Наверное, я провела с тобой слишком много времени. Начинаю мыслить, как ты. То есть, так, как ты думал раньше.

— Я и сейчас так думаю. — Джим уселся на стул рядом с ней. Голову он положил на её плечо, и когда он говорил, Наоми кожей чувствовала вибрации звуков в его горле. — Я не столько боюсь того неожиданного и ужасного, что может произойти, сколько своей ответственности, но по-прежнему так думаю.

— Непоколебимая вера в человечество.

— Верно, — кивнул он. Или, может, устроился поудобнее. — Несмотря на очевидные обстоятельства, я продолжаю считать мерзавцев лишь исключением.

Она наклонила к нему голову, чувствуя радость от одного его присутствия. Его особенный запах, приятный и едва заметный, похожий на запах почвы. Она никогда не обращала на это внимания. И он давно не брился. Щетина, как кошачий язык, щекотала ей ухо. Объём данных на мониторе увеличился ещё на десять процентов. Где-то в офисе говорила Бобби, голос знакомый и громкий. Очиститель воздуха пощёлкивал и гудел, лёгкий ветерок пах пылью и пластиком.

Наоми не хотела задавать этот вопрос, но не смогла удержаться.

— Есть новости из дома?

Она ощутила, как Джим напрягся. Он сел прямо, и без него коже сделалось холоднее. Наоми развернула кресло, чтобы смотреть на него. На лице было наигранное спокойствие — он старался пренебрегать угрозой, словно этим мог уменьшить её. Наоми много раз видела это его выражение и понимала, что оно означает, несмотря на слова.

— Они приближаются. Вольный флот. Признаков активности Лаконии пока нет, но Авасарала отслеживает пятнадцать кораблей, летящих к вратам. В основном со спутников Юпитера.

— Есть шанс, что они пойдут через врата по одному, и Бобби с Алексом их перестреляют? — спросила она с поддельной наивностью. 

Сработало, как она и надеялась. Джим рассмеялся.

— Уверен, они пойдут кучно, как футбольная команда. Если бы я мог опять пустить в ход пару рельсовых пушек со станции, думаю, у нас был бы шанс. Да, и ещё бы снарядов для них. Оказывается, когда собьёшь пару тысяч целей, боеприпасов сильно убавляется.

— А у нас есть план?

— Даже два, — сказал Джим.

— Годные?

— Нет. Вообще нет. Просто разной степени паршивости.

Звякнул сигнал передачи данных. Пакет отправлен, ожидание, когда Наоми выберет следующий. Больше сообщений, больше брошенных в море бутылок.

— Понятно. И что за планы?

— Классика. Драться или улетать. Возьмём «Роси» и уцелевшие десантные шлюпки и двинем на них. Один вариант — укомплектовать их экипажами, разместить по периметру кольца и попытаться бросить людей на абордаж кораблей Вольного флота. В ближнем бою не важно, что у них в десять раз больше торпед. А «Роси» и оборона Медины добьют тех, кто вырвется. Серьёзная свалка, и будем надеяться, что сумеем одержать верх.

— Есть шанс, что получится?

— Дело плохо. Совсем небольшой. План во всех отношениях дурацкий. Куда более вероятно, что ОТО Марко превратят наши корабли в обломки железа ещё до того, как приблизятся. А если им и удастся, на тех кораблях экипажи больше, они отобьются.

— А улетать?

— Загрузить «Роси» припасами, выбрать врата и быстро линять, пока враги не показались на горизонте.

— И бросить Медину?

— Медину. «Джамбаттисту». Всё. Поджать хвост и удирать со всех ног. Отдать Вольному флоту вход в медленную зону и надеяться, что следующая волна кораблей объединённого флота сумеет их снова выгнать и в следующий раз удержит.

— А где сейчас «Пелла»?

Джим вздохнул.

— Ведёт волчью стаю.

Наоми обернулась к экрану.

— Значит, мы остаёмся здесь.

— Я ещё не решил, — сказал Холден.

— Нет, ты просто пока себе этого не сказал. Ты же знаешь, если уйдём, Марко за нами погонится. Может, если бы мы были на другом корабле, или Марко вдруг изменился, так бы не обернулось. Наш выбор — драться здесь, с малым числом союзников и припасов, или воевать на другой стороне кольца, с ещё меньшей поддержкой. Единственное различие.

— Я... ну да... — Джим сделал глубокий вдох, резко выдохнул. — Чёрт.

— Сколько мы сможем собрать обломков от той волны ложных целей?

— Всё, что не улетело сквозь кольца, — сказал Холден. — Хочешь поместить их сразу у кольца в Солнечную систему, чтобы Вольный флот в них влетел?

— Врата не так велики, — сказала Наоми.

— Три четверти миллиона квадратных кэмэ, — ответил Холден. — И через них пойдут пятнадцать кораблей. Даже если мы превратим все обломки в песок, более вероятно, что Вольный флот пройдёт мимо них и даже не заметит.

— Знаю, — сказала Наоми. — Но, может быть, хоть один получит хороший удар. И тогда станет на один корабль меньше. Если мы не играем на перспективу, значит, сдаёмся. Надежда — всё, что у нас осталось. И если мы проиграем...

— Я не рассматриваю...

— Если мы проиграем, — продолжала Наоми, — важно то, как это произойдёт. Знаю, ты не старался стать символом чего бы то ни было. Но вот так уж случилось. И ты сам этим пользовался. Помнишь все те видеозарисовки, которые ты делал, стараясь показать, что люди с Цереры — такие же, как и все остальные?

— Дело тут не во мне, — сказал Джим, но виноватые интонации голоса говорили, что сам он в это не верил.

— Знаменитого капитана Холдена использовали, чтобы заставить людей взглянуть на то, что они должны были видеть. Не стыдись этого. Это было правильно. Подумай обо всех тех, кто смотрел. Кто сделал выводы и, возможно, напомнил другим, что война — не только корабли, торпеды и линии фронта. Если мы должны... — У неё сжало горло, слова застряли. — Если предстоит умереть, надо сделать так, чтобы наша смерть означала не меньше тех твоих маленьких видео.

— Не знаю, был ли в них смысл, — сказал Джим. — Какой от них толк?

— Ты не можешь этого знать, — отвечала Наоми. — Может да, может нет. Ты записывал их не для того, чтобы тебе говорили, как это важно и как на многое повлияло. Ты старался изменить взгляды людей. Вызвать действия. Даже если не вышло, попытка была хорошая. И, может, это сработало. Может, спасло кого-нибудь, а если так — это куда важнее твоего знания.

Джим задумался. Маска, которую он носил ещё с Тихо, чуть соскользнула с лица, и под ней проступило отчаяние.

— Не надо было мне сюда лететь, — сказал он.

— Ты взялся за это потому, что это рисковое дело, — возразила Наоми. — Потому, что его надо было выполнить. Ты не стал просить людей брать риск на себя, просто взялся сам. Как с «Агатой Кинг». Ты не меняешься, Джим. И я понимаю, что нам предстоит. Мы все знаем. Мы так думаем, но знаем, что можем и ошибаться. Такое случалось. Но теперь нужно выполнить всё как полагается.

— И мы погибнем. Вот что случится дальше.

— Знаю, — сказала она.

Оба смолкли. Далёкий, как звёзды, голос Бобби ненадолго перешёл в смех.

— Те видео были просто маленькими наивными арт-проектами, — сказал Джим. — Смерть — это не арт-проект.

— Может, должна им стать.

Он опустил голову, Наоми накрыла ладонью его ладонь, чувствуя кончиками пальцев отдельные волоски. Слёзы не жгли — текли мягко, ручейком. Наоми не знала, как сказать ему обо всём. О своей вине в том, что привела их всех на орбиту Марко. Об уверенности, что если бы вовремя разглядела, кто такой Марко Инарос, ни один из них не оказался бы сейчас в таком положении. Если бы она так сказала, Джим, скорее всего, начал бы её успокаивать, а ей такого не вынести. Он готов замкнуться в себе. Или нет. Не в себе. В Джеймсе Холдене. А она больше любит Джима. Долгий вздох. И ещё один. Прекрасный момент единения.

— Эй, — в комнату ввалилась Бобби. — Кто-нибудь из вас... Ой. Извините.

— Ничего страшного, — сказал Джим, вытирая глаза тыльной стороной ладони. — Что такое?

Бобби подняла свой ручной терминал.

— Никто не знает, мы отправили на Луну отчёт о потерянных кораблях? Авасарала говорит, её учёные обезьяны сгорают от нетерпения.

Наоми сделал длинный дрожащий вдох, потом улыбнулась. Прекрасный момент закончился. Вернёмся к работе. 

— Сейчас сделаю.

—Отлично, — Бобби шагнула к двери. — Простите, если... ну, вы меня поняли.

— А ты уже ела? — Джим встал. — Кажется, у меня во рту ни крошки не было после завтрака.

— Хотела пойти, как закончу здесь.

— Может, кто-то из вас двоих принесёт мне миску чего-нибудь? — спросила Наоми, опять отворачиваясь от них к своему монитору.

Она получила сообщение «пакет сформирован» и вернулась к своим запросам файловой системы. Пролистала логи, пока Джим и Бобби вернулись на Роси. Перемешанные голоса всех четверых — Джима, Амоса, Алекса, Бобби. Короткие разговоры о еде и пиве, о том, чтобы побыть вместе или отдельно. Пришлось заставить себя сосредоточиться. Структура логов была беспорядочной, один записан так, второй по-другому.

Почти час ушёл на проверку, собрала ли она данные по всем случаям исчезновения кораблей. Некоторые она уже видела на Луне, но большинство — нет. Пропало почти два десятка, включая украденный у марсиан корабль, который перегоняли в Лаконию. Корабли из колоний. И один из транспортников Вольного флота. Все стороны что-то потеряли.

Интересно.

Она подготовила пакет данных для Луны. Зашифровала. Но отправив, опять принялась пересматривать свой экземпляр. Большие корабли пропадали чаще, но не всегда. И похоже, они исчезали, когда трафик был наиболее велик...

Алекс принёс ей миску лапши с грибами и бутылку сваренного на Медине пива. Во время еды Наоми была совершенно уверена, что не забыла его поблагодарить. И ошибалась. Если построить график соотношения времени, трафика и инцидентов — можно увидеть связь... Нет. Всё не так. Она смотрела не под тем углом. Нужно отслеживать не только когда происходили исчезновения. Нужно оценить, в каком состоянии при этом была Медина — размер трафика, наличие кораблей с большой массой, сбои реакторов. Ничего особенного. Она собрала весь раздел с полётными данными и начала тоже пересылать на Луну, но не могла избавиться от мыслей об этом.

Спина ныла. Глаза болели. Наоми не обращала на это внимания. Вот подборка периодов с высоким трафиком с исчезновением кораблей и без. Вот карта энергетических выбросов и масс потерянных кораблей, сравнение с благополучно прошедшими кораблями. Пришло сообщение, что пересылка данных на Луну завершилась — казалось, ужасно быстро. Пока она не проверила, сколько времени здесь сидит.

Пять переменных — предшествующая масса, предшествующая энергия, масса корабля, энергия корабля и время. Не единственное решение, а диапазон. Подвижная система кривых, поднимающихся в зависимости от предшествующих массы и энергии, падающих со временем, и в точках пересечений с кривыми массы и энергии текущего корабля — его исчезновение. Как будто трафик, проходящий через врата, оставлял след, и когда после этого в них попадал объект с достаточно крупными массой и энергией, тот исчезал.

Когда она полезла в карман за ручным терминалом, руки тряслись. Наоми не знала — от возбуждения, от усталости, или просто лапша с грибами съедены так давно, что пора опять подкрепиться. Едва она успела отправить запрос, Джим сразу принял соединение.

— Эй, — сказал он. — У тебя там всё нормально? Вчера ты не пришла ночевать на корабль.

— Нет, — сказала она. 

Нет, она не вернулась на корабль, и нет, не всё нормально. Она отмахнулась от неточного слова. 

— Кажется, я тут нашла кое-что интересное. Нужно, чтобы кто-то посмотрел на это вместе со мной, на случай, если у меня галлюцинации от усталости.

— Сейчас приду. Захватить кого-то ещё? Что там за «кое-что интересное»?

— Насчёт потерянных кораблей.

Джим на маленьком экране вздёрнул брови. Глаза слегка округлились.

— Ты выяснила, что их пожирает?

Она прищурилась. Перед ней на экране два уравнения, пять переменных. Выдержки из логов трафика за много лет. Всё сходится. Луна наверняка подтвердит.

Но знает ли она, что их пожирает?

— Нет, — сказала она. — Я знаю кое-что получше.

 

Глава пятидесятая

 

Холден

— Это не слишком обширная выборка, — Наоми дошла до края комнаты, развернулась и зашагала обратно к нему. — Думаю, больше нам здесь и не получить.

— Это проблема? — спросил Холден.

Она остановилась, посмотрела на него, развела руками. Универсальный жест — конечно, проблема. 

— Дело тут не в масштабе. Возможно, есть и другие переменные, которые не сыграли в этих примерах. Если бы ты захотел, чтобы я построила двигатель на такой основе, я бы не стала. Чёрт возьми, двигатель. Я не доверилась бы и лестнице, построенной на таком основании. Вот только...

Она снова принялась расхаживать взад-вперёд и грызть ноготь большого пальца. Каково бы ни было то исключение, её мысли уже мчались дальше. Холден сложил руки и ждал. Он достаточно хорошо её знал и понимал, когда Наоми нуждалась в ментальном пространстве. Он взглянул на экран с графиками. Они напоминали данные с кардиомонитора, но формы кривых очень разные. Холден был совершенно уверен, что, как и на ЭКГ, первоначальный всплеск опускается до уровня базовой линии. Судя по всему, происходил быстрый подъём, а потом постепенный медленный спад.

Больше никто пока не явился в офис службы безопасности. Возможно, все до сих пор на «Росинанте», завтракают в камбузе. Или остановились у одного из мелких киосков в доках, где местные ещё принимают их деньги.

Наоми остановилась за его спиной, пристально глядя в экран, как и Холден. Губы подёргивались, словно она ведет напряжённые переговоры с самой собой, на которые не приглашён больше никто. Даже он. Она качала головой — не соглашалась. Сейчас она выглядела спокойнее, чем когда только позвала его, но чем дольше они это обсуждали, тем сильнее Наоми нервничала. Даже боялась.

Похоже, у неё появилась надежда.

— Значит, так. Мы можем это как-то использовать?

— Я не знаю, что это. Не пойму механизм. Понятия не имею. Этот шаблон — всё, что у нас есть, но он выглядит очень устойчивым.

Холден попробовал еще раз.

— И можно твоим устойчивым шаблоном воспользоваться? Если конкретно — есть ли в нём что-нибудь, что дало бы нам третий вариант при выборе между «остаться здесь и быть уничтоженными» и «бежать сквозь врата и быть уничтоженными»?

Она глубоко вздохнула и медленно, сквозь зубы, выдохнула. Холден был готов услышать, как она рассмеётся, но она не смеялась, а снова села за компьютер и вывела на экран систему непонятных Холдену уравнений.

— Я думаю, — сказала она, — мы можем воспроизвести интервал с повышенным трафиком. Сложить в «Джамбаттисту» столько хлама, сколько поместится. Малость перегрузить реактор, чтобы он генерировал больше энергии. И когда прогоним его сквозь кольцо — она постучала пальцами по взмывающей вверх и падающей кривой, — получим вот это. Не слишком большую, конечно. Даже самый тяжёлый корабль — это только один корабль...

— А что значит «это»?

— Преграда. То, во что может врезаться Вольный флот. Если энергия и масса их кораблей окажутся достаточно велики, и эта линия пересечётся с кривой, пока всплеск не спал... я думаю, это их остановит.

— Хочешь сказать, они канут туда же, куда и все прочие съеденные кольцом корабли?

Наоми кивнула.

— Нужно как можно больше нагрузить «Джамбаттисту». После атаки остались лодки. У некоторых в движках ещё есть горючее. Если разом пустить все их через кольцо, это немного усилит кривую. А Марко почти наверняка поведёт все свои корабли разом, что нам тоже поможет. Только я не пойму механизм...

— Эй, — сказал Холден. — Знаешь, что такое постоянная Планка?

— Шесть целых шестьсот двадцать шесть на десять в минус тридцать четвёртой джоулей в секунду?

— Именно так, — Холден поднял палец. — Но ты знаешь, почему именно так, а не шесть целых и семь десятых и всё-как-там-его остальное?

Наоми покачала головой.

— Вот. Никто не знает, и это ещё называется наукой. Большая часть из того, что нам известно, не о том, почему всё такое, как есть. Мы просто понимаем, как это работает, и способны предугадать, что случится дальше. Вот что у нас есть. Достаточно, чтобы предугадать. И если ты думаешь, что не ошиблась, значит, и я тоже. Так что давай это сделаем.

Наоми покачала головой, но не в качестве возражения.

— Одно исследование с массивом из n совпадений и исходной гипотезой, что всех убьют.

— Не обязательно, — сказал Холден. — У них кораблей-то всего пятнадцать на один наш. Вполне ещё можем справиться. У нас есть Бобби и Амос.

На этот раз Наоми рассмеялась. Холден взял её под руку, она приникла к нему. 

— Если и не сработает — хуже, чем сейчас, всё равно не будет, — сказала она.

— Пожалуй, — согласился Холден. — Думаю, если дикая и опасная инопланетная технология, механизма которой мы не понимаем, сметёт корабли врага без следа и без объяснения, это не так уж страшно, согласна?

***

«Пелла» и еще четырнадцать боевых кораблей — все остатки Вольного флота — приближались к кольцу, уже прошли полпути и начинали торможение. Авасарала выслала перечень действий, предпринятых ею днём ранее, чтобы остановить или замедлить атаку. Ещё при планировании она понимала, что это ни к чему не приведёт. Сообщение заканчивалось словами «я сделала, что могла, но, похоже, вам всё равно отомстят. Мне очень жаль». 

«Интересно, что бы она сказала об открытии Наоми и об их плане?» — подумал Холден.

Он чувствовал, как с каждым часом Инарос и его стая становятся чуточку ближе. Его будто толкали в спину, напоминая, чтобы поторапливался. Лучше бы ожидание продлилось часы, а не дни. По крайней мере, всё было бы кончено.

Капитан «Джамбаттисты» сперва ничего не понял, решил, что его корабль пропадёт за вратами, неведомо где, как другие. Наоми четыре раза пришлось объяснять, что если всё пройдёт хорошо, «Джамбаттиста» просто войдёт в одну из других систем, поболтается там несколько дней и вернётся назад невредимым. Как только она убедила его, что даже если всё сложится неудачно, он и его экипаж пропустят всю битву, возражения испарились.

Наоми координировала всё — загрузку лодок на места в трюме, настройку реактора, чтобы тот работал почти на грани возможностей. Она взяла с собой Амоса и Клариссу, чтобы перенастраивать внутренний силовой контур «Джамбаттисты» почти до состояния перегрузки, но без сбоев. Это напомнило Ходдену детство, слова папы Тома про медведей. «Если на ранчо забрёл чёрный медведь, надо распахнуть плащ, поднять руки над головой, кричать и шуметь. Если гризли, можно только убраться как можно тише и дальше». Похоже, сейчас они шумели на гризли, в надежде, что тот слопает кого-то другого.

Наоми занималась приготовлениями, и Холден тоже старался быть чем-то полезным.

Из колоний скопилось множество не отвеченных сообщений. Отчёты о ситуации, мольбы и угрозы. Человечество распространилось на много миров, и это действовало отрезвляюще. Как много семян они посеяли в чужих землях. Только когда пошли потоки информации от Наоми, колонисты начали понимать, почему оказались отрезанными. Только теперь узнали о том, что случилось с Землёй. Сообщения переполняли буфер обмена гневом и горем, угрозами мести и предложениями помощи.

Читать последние оказалось тяжелее всего. Новые колонии с трудом прокладывали свой путь в местных экосистемах, таких экзотических, что люди с трудом к ним приспосабливались, изолированные, измученные, часто на грани выживания. И они хотели прислать Земле помощь. Холден слушал их голоса, видел боль в глазах. Он не мог их хоть немного не полюбить.

Бедствия и эпидемии случались во все времена. И всегда появлялись вымогатели и мошенники, те, кто закрывал двери, оставляя несчастных замерзать и умирать от голода. Но были и порывы помочь. Разделить тяжесть ноши, даже в ущерб себе. Человечество прошло долгий путь войн, насилия и геноцида. История утопает в крови. Но существуют и единство, и щедрость, и доброта. Одного нет без другого, в этом Холден находил утешение. Несмотря на всё ужасные ошибки, совершённые человечеством, всё же больше того, что заслуживает восхищения.

Он делал всё возможное, чтобы хоть кратко ответить на самые неотложные сообщения от имени станции Медина. Координация поставок во все колонии была ему не по силам — это работа с полной загрузкой по меньшей мере для десятка человек, а он один на один с передатчиком. Но погружение в работу промежуточного хаба для тысячи далёких систем давало смутное чувство надежды на будущее.

Он был прав. Это ниша.

Обеспечить планирование. Выживание. Позаботиться о том, чтобы один из миллиона изменяющихся параметров, о которых он до сих пор даже не задумывался, внезапно не разрушил все планы. Что-то всегда остаётся в тени. Появляется то, чего ты не заметил. Хотелось надеяться, что произойдёт нечто, не замеченное Марко Инаросом.

— Ну и надолго это окно, или всплеск, или что мы там пробиваем? — спросил Амос.

Время уже почти вышло. Теперь вопрос только в том, как скоро ждать Инароса после того, как они пройдут через врата. Если он прекратит тормозной импульс и пройдёт быстро, это может сбить тайминг. Если «Джамбаттиста» пройдет через врата Аркадии чересчур поздно, может оказаться, что быстро и тихо исчезнет именно он. Если же слишком рано — кривые графика Наоми успеют сойти на нет, и Вольный флот беспрепятственно войдёт в медленную зону.

Они вернулись на «Росинант». Алекс и Бобби в кабине, готовые к сражению, если оно начнётся. Наоми и Холден пристёгнуты к креслам на командной палубе. Болтающийся в воздухе Амос явился, скорее, ради компании, чем по делу. Они еще не разошлись по боевым постам. Если до этого дойдет, возможно, сегодня Холден последний раз видит Амоса во плоти. Он старался об этом не думать.

— Может, всё займёт минут пять, — сказала Наоми. — Отчасти это будет зависеть от массы и энергии их кораблей. Если нам повезёт... Или десять?

— Совсем немного, — ласково ухмыльнулся Амос, держащийся за лестницу, чтобы не уплывать. — Вы там как?

— Лучше некуда, — сказал Алекс.

— Как думаете, если трюк Наоми не выгорит, мы сумеем с ними справиться? — спросил Амос.

— Со всеми, возможно, и нет, — отозвалась Бобби. — Но с несколькими — точно.

Из лифта появилась улыбающаяся Кларисса. Она провела в невесомости уже достаточно времени и теперь вполне уверенно двигалась вдоль стены, цепляясь за поручни, словно родилась астером. Добравшись до Холдена, она протянула ему захваченную с камбуза грушу.

— Ты сказал, что не мог заснуть. Я подумала, тебе не помешает немного кофе.

Холден взял кофе, улыбка Клариссы стала чуточку шире. Груша нагрелась в её руке. Возможно, она не отравлена. Наверное, больше Кларисса никогда никого не отравит. Ему понадобилось небольшое усилие, чтобы сделать глоток.

Станция Медина в руках бойцов АВП с «Джамбаттисты», но проку в этом немного. Большая часть их ОТО и торпед потрачены на защиту от Холдена. Остатки куда меньше необходимого для того, чтобы отбиться от Инароса. «Роси» ждал, почти укрывшись за синей станцией, в центре медленной зоны. Если Холден сейчас наведёт камеры корабля на станцию, то увидит остатки рельсовых пушек так ясно, как если бы стоял среди них.

— Из Лаконии ничего? — спросил он.

— У нас нет ретранслятора с дальней стороны этих врат, а что подсмотришь через эту замочную скважину? — сказала Наоми. — Никаких признаков. Ни следа двигателей.

«Роси» выдал сигнал. Холден открыл сообщение.

— Есть что, кэп? — спросил Амос.

— Приближающиеся корабли слегка изменили скорость. Прибудут немедленно.

— И рано, — сказала Наоми, словно превозмогая боль. «Роси» запустил таймер обратного отсчёта, оценив время ожидания прохода врага сквозь кольцо в двадцать минут. Холден заливал комок в горле клариссиным кофе.

Кларисса подтянулась к креслу Наоми и нахмурилась. Наоми взглянула снизу вверх, утёрла глаза. Подхваченная потоком регенератора слезинка поплыла по воздуху.

— Всё будет хорошо, — сказала Наоми. — Это из-за того, что мой сын на одном из тех кораблей.

Глаза Клариссы тоже заблестели, она накрыла ладонью руку Наоми.

— Знаю. Если я буду нужна, ты знаешь, где меня найти.

— Всё нормально, Персик, — подал голос Амос. — Мы с капитаном всё обсудили. Порядок, — он радостно показал Холдену поднятые вверх большие пальцы.

Таймер отщёлкивал секунды. Холден сделал глубокий вдох и открыл канал связи с «Джамбаттистой».

— Итак. Это капитан Холден с «Росинанта». Пожалуйста, начинайте проход. Мне нужно, чтобы вы прошли сквозь врата, — он проверил таймер, — через восемнадцать минут.

— Пока, ребята! — ответил капитан «Джамбаттисты». — Увидимся.

Соединение разорвалось. «Джамбаттиста» выдал на экран сообщение о старте на ускорении. Холден навёл на него фокус. Одинокая яркая точка в темноте. Шлейф двигателя шире, чем положено ледовозу. Хотелось верить, что в его цвете есть что-то необычное, как будто повышающая выброс энергии настройка, сделанная Наоми, стала для него видимой, но это только игра воображения. На экране появился новый отсчёт. Время ожидания прохода «Джамбаттисты» через кольцо Аркадии изменилось с семнадцати минут на шестнадцать. Прибытие Вольного флота через врата Солнечной системы, если они не сменили курс, — через девятнадцать. Восемнадцать.

Холден напрягся, задышал неровно, и сделал ещё глоток кофе. Открыл второе окно, датчики врат Солнечной системы. Вольный флот им ещё не виден. Пока. Немного другой угол обзора.

— Рельсовая пушка готова на случай, если они пройдут?

— Да, сэр, — с готовностью подтвердила Бобби.

— Что ж, — сказал Амос. — Нам с Персиком лучше бы пристегнуться. Ну, так. На всякий.

Кларисса в последний раз тронула плечо Наоми и бросилась за Амосом к лифту на инженерную палубу. Холден сделал последний большой глоток и отложил в сторону грушу. Он хотел, чтобы всё закончилось. И чтобы этот момент длился вечно, если он в последний раз видит Наоми. И Алекса, и Амоса. И Бобби. Черт возьми, даже Клариссу. Невозможно пробыть на «Роси» так долго и не измениться. Чтобы он не стал твоим домом.

Наоми откашлялась, и Холден решил, что она хочет с ним поговорить.

— «Джамбаттиста», — сказала она. — Это «Росинант». Я не вижу, чтобы ваша внутренняя энергонагрузка выбилась за пределы нормы.

— Пердона, — отвечал женский голос. — Сейчас поправлю.

— Благодарю, «Джамбаттиста». — Наоми разорвала соединение и улыбнулась Холдену. Ужас ситуации проступал только в морщинке возле её губ, но ему всё равно было больно смотреть. — Любители. Можно подумать, никогда не делали такого раньше.

Он засмеялся, а вслед за ним и она. Таймер отстукивал время. «Джамбаттиста» достиг нуля. Яркий шлейф двигателя погас за изгибом кольца Аркадии в глубине неведомого пространства. Вместо таймера Наоми вывела на экран свою математическую модель. Пик от прохода «Джамбаттисты» уже начинал спадать.

Линия на графике скользила вниз, а таймер отсчитывал секунды до появления Марко. Бобби что-то сказала Алексу, тот ответил. Холден не мог разобрать слова. Дыхание Наоми стало частым, поверхностным. Он хотел до неё дотянуться. Взять за руку. Но это значило отвести глаза от монитора, и он не стал.

Врата в Солнечную систему засветились. Холден увеличил масштаб, и кольцо заполнило весь экран. Казалось, сама эта неведомая, возможно, живая структура движется и изменяется. Игра света. У края кольца появились шлейфы двигателей кораблей Вольного флота, сбитые так кучно, что казались огнём единого факела, который движется к центру.

— Хотите, я в них пальну? — спросила Бобби. — Может, рельсовая пушка отсюда добьёт.

— Нет, — сказала Наоми прежде, чем Холден успел ответить. — Я не знаю, что сейчас может сделать масса, посылаемая сквозь кольцо.

Внизу её графика появилась новая линия. Смещается в сторону угасающей кривой всплеска. Кольцо врат всё ярче освещалось тормозными импульсами врагов, пока не стало похоже на негативное изображение глаза — чёрный, усыпанный точками звёзд белок и сияющий ярко-белый зрачок. Таймер достиг нуля. Сияние усилилось.

 

Глава пятьдесят первая

 

Марко

У Марко болела челюсть. Ныло в груди. В позвоночнике словно выбиты все диски. Высокое ускорение наносило удары, и он приветствовал боль. Давление и дискомфорт — цена, которую платит тело. Они замедлились на подходе. Ядро Вольного флота должно было беспрепятственно подойти к Медине, их и в самом деле никто не пытался остановить.

На приличной скорости — восемь-десять g, с участками движения по инерции для сохранения реактивной массы, путешествие к кольцу врат заняло бы месяцы. У него не было месяцев. Всё зависело от того, доберётся ли он до Медины раньше, чем разбросанные в космосе силы объединённого флота доберутся до него самого. Да, это значило, что придётся вести корабли на грани возможного. Да, это значило, что для возвращения обратно в систему понадобится забрать кое-какие резервы Медины, а её жителям придётся потуже затянуть пояса, пока он не сможет стабилизировать ситуацию и пополнить припасы.

Таково военное время. Безопасные дни, когда можно было сберегать и экономить, остались позади. Мир — время эффективности. Война — время силы. И если приходится вести бойцов по лезвию бритвы, на грани возможного — что ж, значит, так нужно для победы. Те, кто придерживает резервы на завтра, скорее всего, ее не увидят. И если цена — долгие дни невыносимого дискомфорта и боли, он заплатит и будет её приветствовать. Сейчас идет перерождение, стирание всех мелких оплошностей, очищение и, наконец, вечная и окончательная победа. Она скоро настанет.

Его ошибка — теперь он это ясно видел — в том, что он мыслил чересчур мелко.

Революцию, за которую воевал Вольный флот, Марко представлял уравниванием весов. Внутряки брали, и брали, и брали у Пояса, а когда он стал больше не нужен — бросили и переключились на новенькую сверкающую игрушку. Марко намеревался исправить несправедливость. Пусть в нужде теперь окажутся внутряки, а Пояс получит их силу и независимость. Гнев помешал ему многое разглядеть. Праведный, справедливый гнев. Но в то же время и ослепляющий.

Медина всегда была, да и осталась ключом. Но только теперь он понял, от чего этот ключ. Марко собирался закрыть врата, заставить внутряков устранить последствия многолетней несправедливости. Теперь, вспоминая об этом, он чувствовал разве что ностальгию. Думал о прошлых поколениях. Он совершил классическую ошибку, и поскольку не настолько самодоволен, чтобы этого не признавать, пытался на новом поле боя сражаться в уже прошедшей войне. Власть над Мединой — не для того, чтобы остановить утечку денег и материалов в иные миры. Она для того, чтобы контролировать этот поток.

Судьба Пояса — не Сатурн и Юпитер, вернее, не только они. Она в каждой из тринадцати сотен систем, к которым вели врата, где наверняка есть планеты столь же уязвимые, как и Земля. Пояс может расшириться до этих систем, плыть, как король, над этими подчинёнными ему мирами. Если бы Марко мог начать всё сначала, он бы сбросил на Землю втрое больше камней, разрушил бы Марс и забрал его корабли и людей в колонизированные миры, где не было остатков флота и возможности объединения. Имея в распоряжении лишь Медину и пятьдесят кораблей, он мог властвовать над всеми теми мирами. Это только вопрос дислокации, дерзости и желания.

Марко нужно найти способ уговорить Дуарте дать ему ещё корабли. До сих пор ему удавалось получить от Дуарте всё необходимое в обмен на обещание не трогать Лаконию, и он считал, что ещё один небольшой запрос — это не чересчур, особенно с учётом того, сколь многим пришлось пожертвовать. А если Дуарте нацелился...

«Пелла» содрогнулась — двигатель прошёл через какой-то частотный резонанс. Обычное дело, но не на высоком ускорении. Странно, как иногда то, что на трети g кажется просто лёгким звоном, на двух с половиной превращается в колокол грядущего апокалипсиса. Марко отстучал сообщение Джози на инженерную палубу: «Держи нас в целости и сохранности».

Спустя несколько секунд от Джози пришла в ответ непристойность, и Марко фыркнул, несмотря на стиснутое горло.

Последнюю передышку перед боем они сделали пятью часами ранее — на пятнадцать минут сбросили скорость до трёх четвертей g, чтобы люди могли поесть и посетить туалет. При более длинной паузе пришлось бы прибавлять скорость, а они и так мчались на грани допустимого. Но преимущества неожиданного марш-броска использовали все великие военные стратеги в истории. Земле и Марсу оставалось только прижаться к телескопам и рыдать. Да и Медине тоже.

А на Медине — Наоми и её никчёмный дружок-землянин. Джеймс Холден, идущий по стопам Фреда Джонсона, снисходительный и высокомерный герой убогого беспомощного Пояса. Когда он умрёт, вместе с ним сдохнет и история о Поясе, который должны спасти лживые самодовольные земляне. Туда ему и дорога. А вот Наоми...

Марко не знал, что делать с Наоми. Она для него так и осталась загадкой. Сильная там, где должна бы проявить слабость. Как будто и родилась неправильной. Но что-то в ней было. Даже после всех этих лет ему всё так же хотелось её приручить. Она уже дважды от него ускользала. Как бы там ни было, третьего раза не будет. О когда Наоми окажется в его руках, вернётся и Филип. Тут беспокоиться не о чем.

Марко не удивился, когда сын пропустил вылет с Каллисто. Мальчишка психовал уже не одну неделю. Это нормально. Пожалуй, даже чуть поздно. Марко испытывал авторитет Рокку, будучи куда младше, чем сейчас Филип. Рокку сказал ему, когда явиться на борт перед полётом, а Марко нарочно опоздал и пришёл к пустому причалу. Пришлось ему семь месяцев самому заботиться о себе на Палладе, пока корабль Рокку не вернулся. Капитан встретил его в порту и отлупил так, что кровь лилась отовсюду, но всё же взял Марко обратно. Если Филип захотел получить такой опыт — что ж, прекрасно.

Нет, бить его Марко не станет. Лучше слегка посмеётся, потреплет мальчишке волосы. Унижение всегда лучше насилия. Изобьешь кого-то, даже до смерти — только докажешь что ты воспринимаешь его всерьёз, как мужчину. Хотя, если припомнить, Филип начал хулиганить ещё на Церере, когда пальнул в того койо, охранника. 

Господи, как же болит челюсть!

Он шевельнул пальцами, вызвал таймер. Теперь до кольца врат оставалось несколько минут. «Пелла» с каждой секундой сбрасывала ускорение, чтобы, проходя сквозь врата, не попасть в ловушку. Холден будет их ждать. Высматривать шлейфы двигателей. Но они ещё не настолько близко к опасности. Даже если прямо сейчас Холден выстрелит из рельсовой пушки, «Пелла» сумеет вовремя среагировать и увернуться. Правда, это уже ненадолго. Сжатое скоростью сердце забилось немного быстрее. Болезненно ноющие губы искривились в лёгкой улыбке.

Но неудобства — родной дом для воина, и сейчас, и во все времена Марко говорил себе, что принимает их и приветствует. И всё же обрадуется, когда с этим будет покончено.

Он набрал общевойсковой приказ, собирая все корабли так близко, что шлейфы двигателей накладывались друг на друга, чтобы использовать огромное облако выхлопов как прикрытие. Учитывая это и помехи от кольца, Холден будет стрелять почти вслепую. По крайней мере, на это была надежда. В худшем случае, Холден мог захватить два-три корабля прежде, чем они успеют пройти сквозь кольцо. Но как только они подойдут настолько близко, чтобы взять «Росинант» на прицел, калечить его станет уже ни к чему. Не уничтожать, разве только если им совсем уж чертовски не повезёт. Захватить знаменитый корабль Джеймса Холдена, сделать частью Вольного флота — это слишком хорошая возможность, такую нельзя упускать. Вот чего не хватало Санджрани и Доузу. Лидерство требует наличия некоего ореола. Стиля.

Пятнадцать минут. Сейчас за ними наблюдают миллиарды человек. «Пелла» и еще четырнадцать боевых кораблей со скоростью потока фотонов появятся во всех лентах новостей, на каждом ручном терминале, на каждом мониторе в системе. До поворотного момента истории осталось пятнадцать минут. Четырнадцать.

Марко проверил строй. При входе на вражескую территорию очень важно, чтобы корабли не располагались ни чересчур близко друг к другу, чтобы Холден одним удачным ударом не нанес ущерб сразу нескольким кораблям, ни слишком разбросаны, чтобы не дать ему времени сделать больше выстрелов. Но они шли как надо. Порядок.

Сейчас Марко жалел, что не подумал вести прямое вещание. Это же прекрасный момент. Даже лучше, чем его первый призыв к борьбе. Он думал обо всех астерах — о тех, кто встал рядом с Вольным флотом, и о тех, кто оказался слишком труслив или введён в заблуждение, даже об осколках предательского АВП, объединившихся с Па против собственных интересов. Надо полагать, у них есть чувство гордости. До него все астеры были рабами во всём, кроме имени, а теперь они сила, равная или даже превосходящая самые могущественные империи человечества. Как же им не восхищаться? Как не радоваться?

Кольцо приблизилось так, что стало видимо без увеличения. Такое же обширное, как станция Церера, и всё-таки крошечное среди бесконечной тьмы, где даже солнце казалось все лишь необычно яркой звездой. Корабли сближались, маневрировали, менялись местами, как наперстки на столе портового жулика. Марко снова проверил строй, настучал гневное сообщение кораблю, тащившемуся сзади. Кольцо медленно приближалось. Он добавил увеличение и искусственный свет. Материал, из которого состояло кольцо, до сих пор оставался вызовом лучшим умам человечества. Конечно, Марко его не видел. Картинку на его мониторе перекрывали шлейфы их двигателей. Сказать по правде, он не глядел на кольцо, повернувшись в сторону слабого тусклого солнца. Он покоился в кресле, будто в ладони Бога.

На мониторе появилось сообщение Карала:

— Все системы проверены. Удачи всем нам.

Марко тут же ответил, и не одному Каралу, а всему экипажу «Пеллы»:

— Удачной охоты.

Еще пять минут, чтобы пройти сквозь кольцо, и начинается бой за Медину. Короткий, жестокий, последний бой, который переопределит место Вольного флота. Мысленно Марко посылал их вперед, вопреки всем законам физики. Вкус победы. Зов крови. Минуты тянулись, словно часы, и всё же пролетали чересчур быстро. Две минуты. Одна.

Ещё одно сообщение Карала:

— У нас всё получится.

Рядом — кольцо в увеличенном корабельными системами приближении. Маленькая синяя точка, наверное, станция с рельсовыми пушками. Едва заметное пятнышко рядом с ней, совсем немного светлее тьмы — должно быть, корабль. «Росинант».

Всё сознание Марко сосредоточилось сейчас в этой крошечной серой точке. Наоми. Прячась от него, она сбежала из Солнечной системы, но вот он здесь. Перед внутренним взором вставало её лицо. Равнодушное и пустое, она всегда старалась остаться бесстрастной. Растянутые в усмешке губы ныли. Болело всё тело. Но та крошечная серая точка всё искупала. Вот только...

С монитором произошло что-то странное. Сначала Марко показалось, что картинка стала зернистой, разрешение низким, но это было не так. Картинка оставалась всё той же, только теперь он мог разглядеть, из чего она состоит. Он видел не «Росинант», а поток фотонов, текущий с листа наэлектризованного пластика. Цепочки полимеров загорались, тускнели и снова вспыхивали. Как будто издали, через весь зал, смотришь на изображённое на картине женское тело, а приблизившись, вдруг видишь только мазки краски. И Наоми здесь не было.

Он вскрикнул и ощутил, как давление волной рвётся из горла. Облачка молекул, составляющих пальцы, порхали вокруг того, что было контрольной панелью. Он хотел набрать сообщение, приказать стрелять, убивать, пока у них ещё остаётся шанс, но не мог разобрать букв в растёкшихся по экрану всплесках фотонов. Слишком много деталей.

Марко уже не различал очертаний своего кресла. Связь между телом и сознанием становилась расплывчатой. С самого детства он знал, что в атомах больше пустоты, чем материи, и что на том, самом низком уровне, атомы существуют в постоянном движении. Но никогда не видел этого прежде. Марко никогда не задумывался, что он сам — просто выброс энергии. Вибрация несуществующей гитарной струны.

Внезапно сквозь облако на него надвинулось что-то тёмное.

***

С «Росинанта» кольцо врат казалось всё ярче от тормозных импульсов вражеских кораблей, пока не стало похоже на негативное изображение глаза — чёрная, с вкраплениями звёзд склера и ярко-белая сияющая радужка. Таймер достиг нуля. Свет нарастал. Потом ярко вспыхнул — и исчез.

Холден проверил сенсоры. Там, где несколько секунд назад шли пятнадцать вражеских кораблей, теперь просто ничего не было.

— Ух ты, — сказал Амос по корабельной связи. — Надо же, жуть какая.

 

Глава пятьдесят вторая

 

Па

— Ну вот мы и снова здесь, — произнесла Мичо, выходя в док станции Церера.

— Ага, — согласился шагающий рядом Джозеф.

Когда они улетали отсюда, она восставала против восстания. Теперь, хотя и не хочется признавать, вернулась просить свободу у власти Земли и Марса. Казалось, и сами доки должны были измениться. Постареть, износиться, как и её душа. Но отзвуки музыки, состоящей из лязга мехов, звяканья инструментов и гомона голосов, остались всё теми же. В воздухе витали прежние резкие запахи озона и углеродной смазки.

Новый слой краски даже сделал старую станцию моложе и ярче, более полной надежд, чем когда Мичо её покидала. Надписи заменили. Те же самые коридоры и лифты, но украшены новыми буквами на полудюжине языков. Мичо понимала — это сделано для колонистов и беженцев с Земли, но ее задевало, что среди языков отсутствовал астерский креольский. Земля опять подчинила себе Цереру, как до событий на Эросе, превратила станцию в свой парк развлечений. Охрана по большей части выглядела формальной, но Мичо готова была чем угодно поклясться, что оружие заряжено. Непростое дело — приветствовать одновременно и врага, и союзника. Так что она им не завидовала.

Прошло уже полгода после невероятной гибели Марко Инароса и большей части остатков Вольного флота. Полгода ушло только на то, чтобы собрать для разговора оставшихся игроков. Интересно, размышляла она, сколько же времени потребуется, чтобы сделать хоть что-то реальное. И что случится, когда время закончится. В глубинах её сознания как будто засел крошечный Нико Санджрани, подсчитывающий часы до того момента, когда Поясу — нет, когда всему человечеству потребуются фермы, медицинские центры, шахты и перерабатывающие предприятия, которых нет, потому что все были слишком заняты дракой. Иногда это не давало ей спать по ночам. В иные ночи мешало другое.

Она почти ожидала, что её поселят в апартаментах, которые занимал Марко Инарос, где она в последний раз выслушивала его планы для Пояса. Но хотя секция станции была та же, комнаты оказались другими. Напоследок эскорт заверил, что если им что-то понадобится, обслуга тут же всё выполнит. Охранники кивнули у двери и удалились. Мичо опустилась на диван в гостиной, а Джозеф пошёл по комнатам, заглядывая за каждую дверь, проверяя, высматривая оборудование для наблюдения, которое, как они оба были уверены, здесь, конечно же, имелось, но, разумеется, установленное слишком профессионально, чтобы найти.

Надя, Бертольд и Лаура ещё оставались на их новом корабле — переделанном грузовике-ледовозе, одолженном у кузена Бертольда — до тех пор, пока они не отыщут возможности за него расплатиться. После совершенства и мощи «Коннота» корабль казался непрочным и хрупким. Но он нёс её семью, а значит, стал домом, как и этот диван, которого сейчас касалась её щека — обивка из натурального шёлка в тюремной камере.

Послышался хриплый смех Джозефа. Он вошёл в комнату и протянул ей какой-то кремовый прямоугольник. Не бумага, а плотная карточка, гладкая, как поверхность дивана. Надпись выглядела изящно и строго.

«Капитан Па!

Благодарим Вас за то, что прибыли на конференцию, а также за мужество, проявленное Вами в схватках, которые мы все вместе выдержали. Сотрудничество и добрая воля помогут нам продолжать путь вперёд».

И подпись — Крисьен Авасарала.

Сдвинув брови, Мичо бросила взгляд на Джозефа.

— Серьёзно? Вообще на неё не похоже.

— Согласен, — ответил он. — И пойди взгляни! Там ещё есть корзинка с фруктами.

Если войны и начинаются с ярости, то заканчиваются они изнеможением.

Сторонники Вольного флота восприняли результаты широкомасштабного сражения и загадочное происшествие у кольца как огромную несправедливость. Как будто исчезновение «Пеллы» и её боевого отряда было результатом неправильного решения судьи на футбольном матче, и они пытались отменить его, взывая к рефери. Но понимание, что война окончена, постепенно распространялось по станциям — Палладе, Церере, Ганимеду, Тихо и десяткам прочих. Война закончилась, и они её проиграли. Какая-то группа с Паллады провозгласила себя Новым Вольным флотом и заложила пару бомб, когда объединенный флот явился брать контроль над станцией. Система Юпитера — Каллисто, Европа, Ганимед и другие помельче всегда были самой прочной базой Вольного флота и меньше других пострадали в войне. Несколько произошедших там вспышек сопротивления показывали, что насилие может продлиться ещё несколько недель, даже месяцев, однако исход его предрешён.

Марс больше всего беспокоили призрак врат Лаконии и Уинстон Дуарте. Марсианская идентичность — гордые винтики в машине победоносного терраформирования — не сообразовывалась с военными переворотами и массовым дезертирством. Марс хотел получить ответы, Лакония его пренебрежительно игнорировала. После гибели Вольного флота единственной коммуникацией оставались зацикленные заявления с той стороны врат. Мужской голос с профессиональными дикторскими модуляциями вещал: «Лакония находится под управлением суверенной власти. Любая попытка прохода через врата считается посягательством на суверенитет и будет пресечена. Лакония находится под управлением суверенной власти...».

Это сообщение стало поводом для бесконечных дебатов в марсианском парламенте, а Земля тем временем ввела два из своих трёх оставшихся линкоров в медленную зону и припарковала их вместе с допотопными, но вполне эффективными рельсовыми пушками и ядерными торпедами у врат Лаконии, приготовившись превратить всё, что выйдет оттуда, в обломки и газ. Авасарала называла это политикой сдерживания, а Мичо считала, что это самое здравое решение. Нового боя Земле не выдержать.

К тому времени, как Розенфельд Гуолян предстал перед трибуналом в Гааге — первое резонансное обвинение в убийстве миллиардов землян — огромное и противоречивое человеческое сообщество было настроено с этим покончить. Андерсон Доуз арестован. Нико Санджрани явился с повинной на Тихо. Изо всего первоначального ближнего круга Марко Инароса одна только Мичо Па не в камере и не мертва. И ее пригласили на прием с коктейлями.

Конференц-центр во дворце губернатора состоял из трёх уровней с лестницами между ними и множеством растений. Люди в военной форме или строгой одежде стояли парами, небольшими группами или поодиночке с ручными терминалами, официанты предлагали подносы с закусками и напитками. Если кому-то хотелось чего-то особенного — закусок, выпивки, да хоть новую обувь — достаточно только попросить. Сплошная роскошь. Высший круг сильных и влиятельных.

Это было настоящее, во что Марко Инарос мог только играть. Отполированные каменные стены поддерживали колонны из полосатого камня, привезённого с Земли ради хвастовства. «Мы так богаты, что даже не используем местный камень». Мичо никогда раньше не замечала этих колонн, а теперь на знала, вызывают ли у неё их вид изумление, гнев или, может, печаль.

— Мичо, — раздался женский голос. — Рада вас видеть. Как Лаура?

Пожилая дама в оранжевом сари взяла Мичо за локоть, и только через три шага та поняла, что это Авасарала. Вживую старуха-землянка выглядела совсем по-другому — меньше ростом, кожа более глубокого коричневого цвета, седые волосы выше убраны от лица.

— Ей гораздо лучше, — сказала Мичо. — Осталась на корабле.

— Вместе с Надей и Бертольдом? А Джозеф остался в номере? Мы очень рады приветствовать их. Чёрт возьми, какая уродливая архитектура, вы не находите? — продолжила Авасарала. — Я видела, вы рассматривали колонны.

— Да, — согласилась Мичо.

Авасарала придвинулась ближе, глаза блеснули, как у девчонки.

— Ненастоящие. Думаете, это камень? Сделаны с помощью центрифуги и цветного песка. Я знала строителя. Он тоже насквозь фальшивый. Хотя очень милый. Спаси нас всех, Боже, от красивых мужчин.

К своему собственному удивлению, Мичо рассмеялась. Старуха просто прелесть. Мичо понимала, что это лишь демонстрация гостеприимства. Шоу. Однако это сработало — она почувствовала себя гораздо свободнее. Приближается время, совсем скоро, когда Мичо придётся просить эту женщину об амнистии. Просить землянку простить её и её семью за преступления Марко. В этот момент Мичо показалась, что ей скажут «да». Надежда — ужасная вещь. Мичо её не хотела и всё же надеялась.

Она не знала, что говорить, пока не сказала: «Я так сожалею». Что значило — я сожалею, что не остановила атаку, убившую вашего мужа. Я сожалею, что не поняла раньше, кто такой Инарос, и если бы могла вернуть время вспять и начать сначала, я бы всё сделала по-другому.

Авасарала помедлила, пристально глядя Мичо в глаза, как будто видела, что за маской. Увиденное её потрясло. Когда она снова заговорила, Мичо показалось, что она всё поняла.

— Политика есть искусство возможного, капитан Па. Когда игра идёт на нашем уровне, обиды уносят жизни.

Джеймс Холден на другом конце внутреннего дворика обернулся, потом поспешил к ним. Он, по крайней мере, оказался такого же роста, как и помнила Мичо. Выглядел немного старше, чем был, когда они сражались против Ашфорда на «Бегемоте». Давно, в старые добрые времена. Она увидела удивление и радость на его лице — Холден её узнал.

— Капитан Холден, — сказала она. — Мне до сих пор странно вас видеть.

— Правда? — Мальчишеская улыбка Холдена казалась совершенно искренней. Он обернулся к Авасарале. — Могу я отвлечь тебя на минутку? Один вопрос.

Авасарала стиснула руку Мичо и выпустила ее.

— Прости, — сказала она. — Холден и член свой не найдет, если ему не покажут.

Они отошли, доверительно сблизив головы. За раскинувшимся плющом Мичо заметила высокую темнокожую женщину. Чуть наклонившись вперёд, она беседовала с марсианским премьер-министром и чему-то смеялась. Наоми Нагата. Она выглядела... обычной? Непримечательной. Мичо встречалась с ней раньше и всё же вполне могла не узнать, если бы та шла мимо по общему коридору или ехала в вагоне метро. Но эту женщину Марко силой увёз перед атакой на Землю. Она бросила Марко, когда оба были почти детьми. Мичо не могла бы сказать, насколько решение штурмовать Медину остатками Вольного флота было обусловлено тактическими причинами, а насколько тем, что там находилась Наоми Нагата. Мелочно и ничтожно, но Мичо нетрудно в это поверить. Когда игра идёт на нашем уровне, обиды уносят жизни.

Карлос Уокер прошёл через проём арки, поймал взгляд Мичо и улыбнулся. В основном она знала его по слухам, ещё когда входила в АВП Фреда мать его Джонсона. Карлос Уокер с его плейбойскими манерами и странной религиозностью, в искренность которой никто особо не верил. Он подхватил два высоких бокала шампанского с проплывающего мимо подноса и направился к ней.

— Выглядите задумчивой, капитан Па.

— Разве? — спросила она, принимая бокал. — Что ж, может быть, так и есть. А вы? Каково это — быть неизбранным представителем Пояса?

— То же самое я мог бы спросить у вас, — улыбнулся Уокер.

Она засмеялась.

— Я не представляю здесь никого, кроме самой себя.

— В самом деле? Тогда что вы здесь делаете?

Мичо не знала, что ответить.

Менее чем через час негромкий звонок и появление персональных помощников и ассистентов возвестили начало деловой части собрания. С растущей тревогой Па позволила проводить себя. Зал заседаний оказался меньше, чем она ожидала, и имел форму треугольника. С одной стороны расположились Авасарала, узколицый мужчина в строгом костюме и двое в военной форме. Эмили Ричардс, марсианский премьер-министр, села с другой, вокруг неё, как мотыльки у огня, порхала свита. Вдоль третьей расселись Карлос Уокер, Наоми Нагата, Джеймс Холден и сама Мичо.

Второй ряд кресел заполняли десятки человек, чьих ролей Мичо не знала. Сенаторы, бизнесмены, банкиры, военные. Ей пришло в голову, что будь у неё бомба, она могла бы лишить человечество остатков властных структур, уничтожив сейчас эту комнату.

 — Итак, — резким, как клаксон, голосом заговорила Авасарала, — для начала мне хотелось бы поблагодарить всех вас за то, что собрались здесь. И нам есть что обсудить. Я разработала предложение... — она помолчала, набирая команду на ручном терминале, и терминал Мичо звякнул в ответ, как и у всех остальных присутствующих,  — по поводу того, как всё исправить. Это только предварительно, но надо же с чего-то начать.

Мичо открыла документ. В нём оказалось больше тысячи страниц, причём первые десять занимали плотно заполненные таблицы с содержанием, подразделами и условными обозначениями каждой главы. Мичо почувствовала лёгкое головокружение.

— Краткий обзор таков, — продолжила Авасарала. — У нас есть длинный список проблем, но присутствующий здесь капитан Холден считает, что нашёл способ использовать некоторые из них для решения остальных. Капитан?

Сидящий рядом с Мичо Холден поднялся, как будто понял, что больше никто не собирается говорить, пожал плечами и не спеша вышел вперёд.

— Дело в том, что Вольный флот не так уж и ошибался. После открытия множества новых систем начала исчезать потребность в той нише, которую заполнял Пояс. На тех планетах хватает своих резервов, нам не нужно возить туда воздух или создавать гравитацию. В этом они превосходят Пояс. Так что, без сомнения, до сих пор будущее Пояса выглядело нерадужным. Огромная популяция астеров не в состоянии спускаться в гравитационный колодец. Их бы просто бросили. Оставили вымирать. И поскольку всё это не слишком отличается от того, как с астерами обходились до сих пор, неудивительно, что Инарос получил политическую поддержку.

— Не сказала бы, что дело только в политике, — протянула марсианский премьер-министр. — Еще ему очень помогло наличие кучи моих кораблей.

По комнате прокатился смешок.

— Но проблема в том, — продолжал Холден, что тут мы все ошибались. Существуют проблемы трафика, о которых мы понятия не имели. С неправильными параметрами проходить через врата небезопасно. Что мы и обнаружили, когда пропало множество кораблей. И если, в соответствии с планом, сквозь врата пойдут все, кто хочет, и когда хочет, пропадёт ещё больше. Кто-то должен всё это регулировать. И благодаря Наоми Нагата теперь нам известен предел нагрузки врат.

Он прервался, окинул комнату взглядом, словно ожидая аплодисментов. Потом продолжил:

— Итак, у нас есть две проблемы. Отсутствие ниши для Пояса и необходимость контроля трафика сквозь врата. Добавим к этому тот факт, что Земле, Марсу — на самом деле, всем нам — за последние годы нанесён такой серьёзный ущерб, что инфраструктура с трудом выдерживает. Чтобы найти способы производить необходимую еду, воду и чистый воздух, потребуется не меньше года, может, и два. И возможно, мы вообще не сумеем сделать этого в Солнечной системе, если только большая часть населения просто не вымрет. Нам нужен быстрый и эффективный способ торговли с колониями и получения сырья. Именно поэтому я предлагаю создать независимое объединение для координации потока кораблей сквозь врата. Люди, привыкшие жить на планетах, так и продолжат там жить. Но в Поясе есть огромная популяция, приспособленная к жизни вне гравитационного колодца. Безопасное перемещение людей и товаров между системами — это новая ниша. И мы можем заполнить её быстро и эффективно. Я назвал это космическим сопровождением, но не настаиваю на этом названии.

Седой мужчина, сидящий в двух рядах позади Эмили Ричардс, откашлялся и заговорил:

— Вы предлагаете превратить всё население Пояса в единую транспортную компанию?

— Да, в единую сеть кораблей, станций техобслуживания и прочих сервисов, необходимых для перемещения людей и грузов между вратами, — ответил Холден. — Не забывайте, обслуживать придётся тысячу триста семьдесят три солнечных системы. Работы прилично. Ну, точнее, тысячу триста семьдесят две. Без Лаконии.

— А что вы предлагаете делать с Лаконией? — спросила женщина за Авасаралой.

— Не знаю, — ответил Холден. — Я с этим только начал.

Авасарала махнула ему, чтобы сел, и он нехотя подчинился. Наоми наклонилась, зашептала что-то ему на ухо, и Холден кивнул.

— Предлагаемая структура объединения, — взяла слово Авасарала, — весьма стандартна. Ограниченный суверенитет в обмен на регламентированный взнос от ведущих правительственных органов. Я имею в виду Эмили и того, кто будет выбран на моё место.

— Ограниченный суверенитет? — переспросил Карлос Уокер.

— Ограниченный, — подтвердила Авасарала. — И не уговаривай меня дать на первом свидании, Уокер. Я не из таких девушек. Конечно, объединению потребуется поддержка Пояса. Первый президент объединения взвалит на себя огромное бремя, но думаю, все согласны, что это уникальная возможность. Им должен стать кто-то хорошо известный и в Поясе, и на внутренних планетах.

Холден кивнул. Мичо смотрела на него. Яркие глаза, твёрдая линия подбородка.

— Кто-то, — продолжала Авасарала, — стоящий выше фракций и политики, или, по крайней мере, вне их. Надёжный, проверенный, с нравственным ориентиром и хорошим послужным списком, способный принять правильное решение, даже если оно непопулярно.

Холден улыбался, кивая своим мыслям. Он выглядел таким довольным. Мичо попала не на собрание, а на коронацию. Она вдруг почувствовала себя глубоко расстроенной. Возможно, это и увеличит её шанс получить амнистию, но...

— Вот почему, — сказала Авасарала, — на этот пост нужно выдвинуть Джеймса Холдена.

Холден подскочил как укушенный. 

— Что? Погодите. Нет, это неправильно. Никуда не годная идея.

Авасарала нахмурилась.

— Тогда...

— Слушайте, — Холден опять поднялся. — Проблема именно в этом. Мы так и продолжаем навязывать астерам правила и руководителей, вместо того, чтобы позволить им решать самим.

По комнате пробежал смутный ропот, но Холден продолжал говорить.

— Если позволите, я хотел бы воспользоваться моментом и выдвинуть кое-кого вместо себя. Того, кто обладает всеми качествами, только что перечисленными мадам Авасаралой, и даже более того. Человека чести, обладающего прямотой и лидерскими качествами, и в придачу принадлежащего к тому сообществу, которое предстоит возглавить.

И отчего-то — Мичо не понимала, как такое могло произойти — Холден указал на неё.

— Итак, я предлагаю на этот пост Мичо Па.

 

Глава пятьдесят третья

 

Наоми

«Синяя лягушка» закрылась на реконструкцию, поэтому, когда встреча закончилась, они взяли кар до бара двумя уровнями выше и чуть ближе к оси вращения. Рядом с дверью висела дешёвая стальная табличка с выжженной вручную надписью «Четырнадцатый кооператив». Наоми не знала, имело название какую-либо историю или это просто новая мода наименования клубов. Декор за дверью гораздо меньше напоминал об индустриальном стиле. Столики сверкали яркими и чистыми красками, стены украшали жгуты связанных и переплетённых проводов, напоминающие водопад на старинной картине. Невысокая сцена с установкой для караоке гудела и кружилась сама по себе, в ожидании, пока кто-нибудь сломает лёд. В зале хватило бы место для сотни человек, но, считая её и Джима, посетителей вряд ли более двадцати. Однако сейчас время затишья, так что трудно судить.

Экипаж уже ждал, и, судя по пустым бутылкам, которые убирал официант, довольно давно. Когда они подошли, Джим немного расслабился. Четверо радостно их приветствовали и подвинулись, освобождая место для двух новых стульев.

— Что случилось? — спросила Бобби. — Мы ждали вас несколько часов назад.

— На меня набросилась Авасарала, — сказал Джим, и ничего не выражающая добродушная улыбка Амоса сделалась чуточку шире. Джим засмеялся и покачал головой. — Нет, в смысле, она пыталась назначить меня главой космического сопровождения.

— А ты решил, что это тебе не подходит? — сказал Алекс.

— Постой, так что она сделала? — спросила Бобби.

Джим беспомощно раскинул руками.

— Она рассказала о плане, потом я произнёс свою небольшую речь на эту тему, а после — бац! Прямо перед всеми заявила, что именно я должен собрать всех воедино. Первый президент объединения. Потребовалось почти два часа убеждать, что это не моё.

— А почему бы тебе и не занять это место? — спросила Кларисса. Она казалась искренне удивлённой.

— Потому что тогда мне придётся заняться этой работой, — ответил Джим, подзывая жестом официанта.

— Возможно, ей был нужен человек, чьи приказы она сама сможет контролировать, — сказал Алекс.

— Авасарала не считает, что способна контролировать Холдена, — ответила Бобби. — Но она также думает, что и никто другой не сможет. Возможно, просто хотела кого-то с Земли, хотя бы как номинального руководителя. Заставить объединение войти в её круг влияния. Фред Джонсон был предан АВП до мозга костей, но всё-таки оставался землянином. И так до конца от этого и не избавился.

К ним подбежал официант с заказом Джима. Наоми перегнулась через него, чтобы видеть лицо Бобби, пока та говорит.

— Мы думаем вот как. Если мы хотим, чтобы это работало, значит, Поясу нужно знать, что это нечто его собственное, не очередная подачка, которую бросили внутряки. — Пальцы подошедшего официанта едва не коснулись её плеча. — Ваш лучший портер, — сказала Наоми, он кивнул и исчез. Она повернулась обратно. — В общем, на ту амбразуру мы бросили Мичо Па.

— Она идеально подходит, — сказал Холден. — Знает всех игроков в Поясе. Не боится работать с Землёй и Марсом. Она реально бывший начальник станции Медина. Ну, допустим, ещё до того, как Медину сделали станцией, но с этим кораблём прекрасно знакома. И посмотрите, чем она занималась после того, как порвала с Инаросом. Именно той работой, которую мы сейчас и рассматриваем.

— Да, — сказал Алекс. — Только, надеюсь, на этот раз без пиратства.

— И она согласилась? — спросила Бобби.

— Раздумывает, — сказала Наоми. — Собрание было долгим.

— А как насчёт нас? — спросила Кларисса. В голосе слышался страх. Растерянность. — Что мы теперь будем делать?

— Присоединимся к объединению, — ответил Джим. — То есть здесь, в семье, мы, конечно, проголосуем. Но было бы странно сначала настаивать на новой структуре для обмена с колониями, а потом не стать её частью. И для хорошего корабля там найдётся много работы. А у нас хороший корабль.

Кларисса на миг подняла взгляд на Наоми и отвернулась с едва заметной улыбкой. Джим не понял, о чём она спрашивала на самом деле. Теперь, когда война кончилась, для меня ещё есть здесь место? Он сам не знал, что ответил «да». Было у него свойство говорить с такой уверенностью, что Кларисса на него полагалась. Наоми протянула девчонке салфетку, чтобы та перестала тыкать в глаза рукавом.

— По-моему, — сказал Алекс, — нам следует присмотреться к сопровождению кораблей. Проверять, чтобы руда, или чем там торгуют колонии, шла куда надо.

— Внутри системы тоже вовсю идет торговля, — ответил Амос. — За врата ходить незачем.

— Да, — согласился Алекс. — Но там больше планет, чем я сумею увидеть за всю жизнь. А хотелось бы увидеть хоть несколько.

Официант принёс джин с тоником для Джима и её пиво. Когда Наоми попыталась заплатить, транзакция оказалась уже обнулённой. Официант улыбнулся, покачал головой и сказал: 

— За счёт заведения. 

Наоми кивнула в знак благодарности. Джим уже пил.

Только Бобби как будто притихла, сжимая в пальцах стакан. Алекс и Амос рассказывали Клариссе про Новую Терру и переход к новым мирам. Джим пил, временами вставляя слово, мысли о политическом собрании отступали, и он понемногу расслаблялся, опускал плечи. Но Бобби что-то решала сама с собой, до тех пор, пока Наоми не прикончила второй напиток и не взяла её за руку.

— Всё нормально? — спросила Наоми.

— Да, — ответила Бобби голосом, который означал «нет». — Просто... получается, это конец проекта терраформирования? То есть, я понимаю, но... Не знаю. Пока мы старались покончить с войной, это меня отвлекало. Но соглашение всё меняет. Отныне мир больше не будет прежним.

— Да, — кивнула Наоми. — Теперь всё будет иначе.

— Изменение Марса — это вся моя жизнь. Построение жизнеспособной экосистемы... это просто было всегда. Слышать о новых законах, правилах и системах, понимать, что это никогда не вернётся... Я не знаю. То, что это и правда закончено, для меня настоящий удар.

— Может, и так, — сказала Наоми.

Но Бобби продолжала, как будто не слыша. Как будто впервые произносила всё это вслух. Узнавала свои мысли, произнесённые её собственным голосом.

— Инарос и весь его Вольный флот сражались ведь не за права Пояса, не за политическое признание. Они дрались за свое прошлое. Чтобы вернуть прежний мир. Может, конечно, во главе с ними, но... Земля теперь не будет домом всего человечества. Марсу не быть больше Марсом, каким я его знала. И астеры тоже теперь не астеры. Они станут... кем? Кораблестроительными магнатами? Даже не знаю.

— Никто не знает, — Наоми повела Бобби к сцене. Марсианка, похоже и не понимала, что они куда-то идут. — Но мы это выясним.

— Я больше не знаю, кто я в этом мире.

— Я тоже. Никто из нас это не знает. Но мне известно, что у меня есть корабль. И моя маленькая семья.

— Да. Звучит неплохо.

— Вот и отлично, — Наоми сунула микрофон в руку Бобби. — Давай-ка, выбери песню.

Подходило время пересменка, бар наполнялся, но на этот раз на Холдена и остальных никто особо не обращал внимания. Даже когда Наоми сорвала аплодисменты за сильно перевранную версию «Одиночества вместе» Дэви Андерсона, никто как будто не узнал экипаж «Росинанта» — просто какая-то компания за столиком номер шесть. Хорошо, что иногда такое случается. К концу ночи на сцену в свою очередь вышла даже Кларисса. Оказалось, у неё хороший певческий голос, и когда она вернулась за столик, местный парень с татуировками группировки «Лока Гриега» пытался за ней приударить, пока Бобби аккуратно не объяснила ему, что ничего не выйдет.

До дока они поехали на метро, заполнили почти полвагона, ещё немного навеселе, слишком громко болтали и смеялись без повода. Алекс всё больше пьянел, Бобби его передразнивала и подначивала, пока оба не превратились в пародию на самих себя. Джим, меньше всех участвовавший в веселье, но как-то умудрившийся оставаться в его центре, сидел с полуприкрытыми глазами, прислонившись к трясущейся стенке вагона и заложив за голову руки. Наоми не понимала, что же так повлияло на неё, и Джима, и остальных — пока они не оказались на корабле. Встретиться с «Росинантом», стоящим на приколе в доке — всё равно что падать в объятья знакомых рук. Они валяли дурака, потому что Джим был беспечен. А Джим радовался, что на этот раз ему едва удалось избежать ответственности за будущее всей человеческой расы.

Неплохой ведь повод для праздника.

Оказавшись на борту, вся компания направилась вместе в столовую, не готовая к тому, чтобы день закончился. Кларисса сделала себе чай, но спиртное больше не пили. Просто сидели и смеялись вшестером в столовой, предназначенной для большого экипажа. Прислонившись к стене, Алекс рассказывал, как когда-то был на стажировке, на марсианской горе Олимп, и туда явилась мамаша одного из рекрутов с жалобой, что сержант слишком уж груб с её сыном на строевой подготовке. Это навело Бобби на воспоминания о том, как она и весь её взвод отравились одной и той же едой, но подначивали друг друга идти назавтра на тренировку несмотря ни на что, и как потом их весь день рвало в шлемы. Они со смехом делились друг с другом частями той жизни, что была до прихода сюда. До того, как «Росинант» стал их домом.

В итоге, не прерывая беседы, Алекс наготовил для всех цыплят с арахисовым соусом и передавал миски, а Кларисса тем временем рассказывала на удивление смешную историю о тюремном литературном кружке. Наоми прижалась к Джиму и ковыряла вилкой цыплёнка. Соус вышел совсем не такой, как астерский, но тоже довольно вкусный.

Она чувствовала, что Джим устал и уже на грани. Он ничего не говорил, но она всё понимала по звуку его дыхания, по тому, как он беспокойно постукивал ногой — словно ребёнок, старающийся не заснуть. Весёлое возбуждение, оставшееся после паба, начало угасать, и его тело постепенно охватывала глубокая сумрачная усталость. И как всегда, когда все собирались вместе, ей не хотелось, чтобы этот момент заканчивался, несмотря на то, что неизбежно закончится. Нет, не «несмотря». Потому что.

Потому что в конце концов всё проходит. Ничто не длится вечно. Ни мир. Ни война. Ничего.

Она поднялась первой, собрала миски — свою, Джима и Бобби, потому что та покончила с едой — и сунула их в утилизатор. Наоми потянулась, зевнула, протянула Джиму руку. Он понял намёк. Алекс, рассказывавший о музыкальном спектакле, который смотрел на Титане, когда ещё служил, кивнул им, желая спокойной ночи. Наоми увела Джима в лифт, потом в их каюту, и чем дальше, тем тише слышались всплески смеха из камбуза. Но не затихли. Пока ещё нет.

Джим повалился в кресло-амортизатор, как марионетка с обрезанными нитками, прикрыл рукой глаза и застонал. В таком освещении он снова выглядел юным. Щетина на шее и на щеке казалась тонкой и редкой, словно выросла впервые. Наоми ещё не забыла то время, когда взгляд на Джима действовал на неё как наркотик. Так сильно, что она рискнула быть с ним. Он не знал тогда, какой это для нее был серьезный шаг. Может, и до сих пор не знает. Кое-что остается тайной даже после того, как сказано вслух. Он снова застонал, убрал руку и взглянул на неё. В его улыбке было поровну усталости и удовольствия. Усталость — оттого, через что им пришлось пройти. Радость оттого, что всё получилось. И оттого, что они сейчас вместе.

— Как думаешь, Па возьмётся за эту работу? — с сомнением спросил он.

— В конце концов — да, — сказала Наоми. — А ты долго это планировал?

— Идею объединения или конкретно Па?

— Именно Па.

Джим пожал плечами.

— С самого начала было понятно, что под руководством землянина это не заработает. Я думал, Фред подыщет кого-нибудь. Но, кажется, я уже тогда смотрел на неё. Сознательно, то есть. Она подходила почти идеально. Порвала с Вольным флотом ради помощи Поясу. Никто больше так не поступал, по крайней мере, в открытую. И она выигрывала все битвы, куда вела своих людей. Думаю, все, кто надо, примут её всерьёз.

Наоми присела на краешек кресла, оно скрипнуло, сместился центр тяжести, и Джим на пару сантиметров придвинулся к ней. Он протянул к ней руки, и она устроилась рядом.

— Как ты думаешь, она этому рада?

— Не знаю. Я бы возненавидел эту работу, но она, возможно, совсем другая. Главное — я считаю, учитывая её сильные стороны, она подходит для этого. По крайней мере, я не знаю никого лучше.

— Надеюсь, ты прав, — сказала Наоми. — Ты в самом деле думаешь, что не справился бы?

— Я вообще тут не вариант. Слишком долгая это история. Может, спустя поколения три, когда ситуация переменится, землянин и сможет работать на этом посту.

Рассмеявшись, Наоми подвинула голову поближе к нему.

— К тому времени случится что-то другое.

— Да, — сказал Холден. — Верно. Но думаю, на ближайшее время она — лучшая кандидатура для этой работы. Я просто счастлив, что она с нами. А моим вторым вариантом была ты.

Наоми вскочила в постели, заглянула в его глаза — убедиться, что он не шутит. Где-то далеко Амос смеялся так громко, что до неё долетало эхо. На лице Джима она видела нечто среднее между досадой и изумлением.

Господи, он не шутил.

— Ты вполне справилась бы, — начал Холден. — Ты умная. И ты астер. Твоё сопротивление Вольному флоту так же сильно, как и у Па, или даже больше. Твоя репутация достаточна и для Земли, и для Марса, и ты связана с Поясом достаточно крепко, чтобы внушать им доверие.

— Ты же понимаешь, что я бы на это не согласилась?

— Да, — в голосе Джима слышалось что-то, похожее на сожаление. — Я знаю, ты бы не захотела. Знаю, что ты бы это возненавидела. Но если надо — ты справилась бы. Если бы не нашлось никого другого. Слишком много людей в этом нуждаются, ты не смогла бы от них отвернуться.

Она опять легла рядом с ним и содрогнулась, представляя такую перспективу.

— Я ведь не ошибаюсь? — спросил Джим. — Ну, как ты?

Она осторожно взяла его руку и обернула вокруг себя, как одеяло. С тех пор как война закончилась, он это часто спрашивал. Как она? Казалось бы, безобидный вопрос, но в нём заключалось многое. Она убила своего бывшего любовника, старых друзей. Она со страстным, как жажда, желанием искала способ спасти своего сына. Джим не спрашивал, всё ли в порядке или очень ли ей сейчас плохо. Ответа тут быть не могло. «Я буду нести эту вину всю оставшуюся жизнь» было такой же правдой, как и «я много лет назад потеряла своего сына». Её утешало лишь то, что она до сих пор жива. И Джим. И Амос, Алекс, Бобби, Кларисса.

Она монстр, какими когда-то были Кларисса и Амос. И сумела сохранить избранных, свою маленькую семью, когда, казалось бы, всё потеряно. Эти чувства не сочетались друг с другом, но существовали в ней одновременно. Боль и облегчение. Скорбь и удовлетворённость. И зло, и его искупление укрывались у неё в сердце, жили вместе, и ни один не облегчал жизни другому.

Джим всё понимал. Он спрашивал не потому, что нуждался в ответе. Он спрашивал, чтобы Наоми знала — ему важен её ответ. Вот и всё.

— Со мной всё в порядке, — сказала она. Ровно как и всегда. 

Джим вытянул другую руку и погасил свет. Наоми закрыла глаза. Им обоим так было спокойнее. По дыханию Джима она понимала, что он не спит. О чём-то думал.

Наоми постаралась не засыпать. Дождаться его. У края сознания уже плясали отблески сна, и она то и дело теряла связь с реальностью.

— Как ты думаешь, нам нужно идти в колонии? — спросил он. — А похоже, придётся. Я хочу сказать, мы ведь были на Илосе. Может, нам следует первыми проложить туда путь? Расчистить? Возможно, тогда Па станет легче взять на себя ответственность, рисковать кораблями астеров?

— Может быть, — согласилась она.

— Понимаешь, есть ведь и другие дела, и мы можем остаться здесь, тут потребуется много работы. Реконструкция. Укрепление Медины до того, как вернётся Дуарте. Ты же знаешь, что бы он там ни делал, это всё равно станет проблемой. Я не знаю, куда нам двигаться дальше.

Наоми кивнула. Джим перекатился поближе к ней. Её успокаивало его тепло, запах кожи.

— Давай просто минутку побудем здесь, — сказала она.

 

Эпилог

 

Анна

«Как для астрономии трудность признания движения земли состояла в том, чтобы отказаться от непосредственного чувства неподвижности земли и такого же чувства движения планет, так и для истории трудность признания подчиненности личности законам пространства, времени и причин состоит в том, чтобы отказаться от непосредственного чувства независимости своей личности. Но, как в астрономии новое воззрение говорило: «Правда, мы не чувствуем движения земли, но, допустив ее неподвижность, мы приходим к бессмыслице; допустив же движение, которого мы не чувствуем, мы приходим к законам», — так и в истории новое воззрение говорит: «И правда, мы не чувствуем нашей зависимости, но, допустив нашу свободу, мы приходим к бессмыслице; допустив же свою зависимость от внешнего мира, времени и причин, приходим к законам».

В первом случае надо было отказаться от сознания несуществующей неподвижности в пространстве и признать неощущаемое нами движение; в настоящем случае — точно так же необходимо отказаться от несуществующей свободы и признать неощущаемую нами зависимость».

Анна наслаждалась моментом. Потом закрыла окно с текстом и издала короткий и тихий звук — как всегда, дочитав книгу. Анна любила Библию и всегда находила в ней утешение и поддержку, но Толстой, безусловно, находился на втором месте.

Принято считать, что слово «религия» происходит от латинского religere, означающего объединение, но Цицерон утверждал, что настоящий корень этого слова — relegere, «пересматривать». На самом деле, ей нравились оба ответа. Чувство любви и общности, объединяющее людей, и порыв вернуться к любимой книге для неё мало чем отличались. Оба давали ощущение покоя и обновления. Ноно говорила — это значит, что она интроверт и экстраверт одновременно. На это Анна ничего не могла возразить.

Официально корабль лунной корпорации «Трахтман» носил им «Абд ар-Рахман Бадави», но на борту его называли «Эбби». Вся история этого корабля отпечаталась в его теле. Коридоры имели разную форму — в зависимости от стиля того времени, когда их добавили, или от того, что удалось извлечь со списанного в утиль старья. В воздухе постоянно пахло новым пластиком. Ради экономии реакторной массы гравитационная тяга поддерживалась на ничтожной одной десятой g. Высокие, как собор, грузовые палубы, расположенные много ниже той, где сейчас находилась Анна, были полностью забиты всевозможными вещами, которые могли понадобиться новой колонии на Евдокии — палатками, пищевыми утилизаторами, двумя маленькими термоядерными реакторами и огромным количеством биологических и сельскохозяйственных объектов. На Евдокии имелись еще два поселения. В этом, одном из самых населенных колонистских миров, жила уже почти тысяча человек.

Когда «Эбби» прибудет на место, популяция утроится, и Анна, Ноно и Нами тоже станут её частью. Проживут там остаток жизни, будут учиться выращивать то, что годится в пищу, и узнавать свой новый, неведомый, обширный Эдем. И может быть, строить общественные институты, которые навсегда определят форму присутствия человечества в этом мире. Первый университет, первую больницу, первый собор. Всё это ожидало Анну и других колонистов, чтобы воплотиться в реальность.

Не на такую пенсию рассчитывала Анна, не такого будущего она ждала. Иногда по ночам ей становилось страшно. Не столько за себя, как за дочь. Она всегда думала, что Нами будет расти в Абудже, с кузинами, поступит в университет в Санкт-Петербурге или Москве. Теперь её охватывала тоска при мысли, что Нами никогда не узнает жизни в среде огромного современного города. Что они с Ноно не будут стареть вдвоём в маленьком домике возле скалы Зума. Что когда придёт черёд уходить, её прах развеют над незнакомой водой. Зато в Абудже голодных ртов стало на несколько тысяч меньше. Для оставшихся на Земле миллиардов это ничто, но ведь если мелочи сложить вместе, что-нибудь да получится.

Её каюта была меньше, чем дом — две крошечные спальни, маленькая гостиная с потрёпанным настенным экраном, места еле хватало для хранения личных вещей. В их коридоре помещалось двадцать таких же кают, с общей ванной в одном конце и столовой в другом. На каждой палубе по четыре одинаковых коридора.

Десять палуб на корабле. Ноно сейчас находилась на третьей, пела вместе с блуграсс-квартетом. Младший из музыкантов, худой рыжеволосый человек по имени Жак Харбингер, занял своими цимбалами почти всю выделенную ему долю личного пространства. Нами скоро должна вернуться из школы на палубе номер восемь, где Керр Аккерман использовала корабельные пособия по Евдокии для обучения примерно двух сотен детей биологии и техникам выживания.

После того, как обе вернутся и они вместе поужинают в своей столовой, Анна собиралась на встречу гуманистического общества, на вторую палубу, где уже успела заслужить репутацию стойкого оппозиционера пары молодых атеистов и участников общества, Джорджа и Тани Ли. Анна не обманывалась относительно того, что собственной верой можно изменить мировоззрение другого человека. Но путешествие долгое, а хорошая философская дискуссия — приятное времяпровождение. А потом — домой, писать проповедь на следующую неделю.

Анна вспомнила прочитанную когда-то историю о жизни в древней Греции. Личное пространство у людей там тоже было крошечным, и они проводили время на улицах и во внутренних двориках Афин, Коринфа и Фив. Слово «убежище» означало для них не замок, а общую спальню. Это было утомительно, но в то же время подбадривало. И она уже видела первые контуры будущей общины.

Может, её старания возымеют эффект потом, когда они достигнут планеты, их нового дома. Решения, принимаемые при создании поселения, дадут начало городу, который когда-нибудь поднимется на его месте. Несколько сотен лет — и работа Анны над тем, чтобы сделать их группу думающей, доброй и сплочённой, повлияет на форму нового мира.

А разве это не стоит некоторых дополнительных усилий?

Ещё до того, как открылась дверь, она услышала голос Нами, серьёзный и настойчивый — как всегда, когда она была на чём-то сосредоточена. Дочь нечасто говорила сама с собой, и Анна решила, что с ней кто-то из школы. Когда дверь распахнулась, она увидела подтверждение своей догадки.

Нами вошла в их маленькую гостиную, практически втащив за собой угрюмого мальчика-араба. Он чуть вздрогнул, увидев Анну. Она улыбнулась, не показывая зубов, стараясь не смотреть в глаза и не двигаясь. За последние годы ей пришлось узнать о травмированных людях куда больше, чем хотелось бы, и это привело к пониманию, что люди — домашние животные, как собаки и кошки. Они плохо реагируют на угрозы, но готовы принять постепенно выстраиваемое доверие. Это несложно понять, но легко забыть.

— Это Саладин, — сказала Нами. — У нас групповой проект.

— Приятно познакомиться, Саладин, — сказала Анна. — Рада тебя видеть.

Мальчик кивнул, глядя в сторону. Анна постаралась сдержать желание расспрашивать — где он живёт, кто родители, нравится ли ему школа. Ей всегда не терпелось помогать людям, даже когда они не готовы принимать помощь. Может, особенно тогда.

Болтая о роли личности в истории, технологиях и времени железных дорог, словно старалась заинтересовать их обоих разговором, Нами вышла в свою спальню и вернулась со школьным планшетом. Анна подняла бровь.

— Он весь день здесь был?

— Я его забыла, — сказала Нами. — Пока, мам.

И вышла за дверь.

Саладин колебался, удивлённый тем, что остался один со взрослым. Анна смотрела на него внимательно, но не откровенно. Мальчик кивнул и нырнул в дверь вслед за её дочерью. Она подождала секунду, а потом, понимая, что это нехорошо, тихонько подошла к двери и выглянула наружу. Нами и Саладин шли совсем рядом по узкому корабельному коридору, его правая рука в её левой. Насколько Анна могла видеть, Нами по-прежнему о чём-то оживлённо рассказывала, а Саладин восторженно слушал.

***

— Так что у тебя за групповой проект? — спросила Анна.

Тем вечером они ужинали почти настоящими острыми бобами и рисом. Ноно устала после репетиции, а Анна предполагала, что встреча гуманистического общества окажется насыщенной и даже слегка утомительной. Поэтому они взяли еду к себе в комнаты вместо того, чтобы есть в столовой. Нами уселась на пол, скрестив ноги и прислонившись к двери спиной. Ноно развернула приставные стулья у стен, и хотя они с Анной сидели с противоположных сторон комнаты, в тесноте их колени соприкасались. На «Эбби» им предстояло прожить почти год. К тому времени, как доберутся до Евдокии, они успеют забыть, что такое простор.

— История, — сказала Нами.

— Серьёзная тема, — отозвалась Анна. — Какая-то определённая часть истории?

Ноно, нахмурившись, бросила на неё взгляд — должно быть, Анне не удалось спросить так небрежно и беззаботно, как ей хотелось бы. Однако Нами, кажется, ничего не заметила.

— Нет. Вся история. Речь не о том, что происходило, а о том, что такое история. Ну, понимаете, — она описала ложкой круг, — для истории важны люди, совершавшие поступки, но если бы тех людей не было, произошли бы те же самые события с другими людьми? Это как математика.

— Математика? — переспросила Анна.

— Точно, — сказала Нами. — Два разных человека получат один и тот же результат вычислений. Может, и всё остальное так же. Может, неважно, кто ведёт войну, потому, что причины войны — не в лидерах. Войны происходят из-за денег, из-за земли, ресурсов, чего-то ещё. Этот раздел пишу я. А часть Саладина — о роли личности в истории, но эта теория устарела, ведь в ней говорится только о мужчинах.

— Вот как, — Анна чувствовала досаду от того, что не умела скрыть свои чувства. — И Саладин пишет об этом?

— Про идею о том, что без Цезаря не было бы Римской империи. Или без Иисуса не было бы христианства.

— Против этого трудно спорить, — сказала Ноно.

— Это урок истории. Мы не обсуждаем вопросы религии. А ещё Лилиана делает часть про прогресс технологий. Суть в том, что меняются наши представления о том, как создавать лекарства, ядерные бомбы и эпштейновские движки. А вся история повторяется. Снова и снова происходят те же события, но они кажутся нам различными, потому что орудия в наших руках другие. — Нами нахмурилась. — Я эту часть пока не совсем понимаю. Но это не моя секция.

— А ты что думаешь? — спросила Анна.

Нами покачала головой и подобрала ложкой остатки почти настоящих бобов. 

— Глупо это вот так разграничивать. На самом деле всё по-другому. Что бы ни происходило, всегда есть и тот, кто делает. Ну, понимаешь, завоёвывает Европу или решает, что хорошо бы построить свинцовые водопроводы, или разбирается, как координировать радиоволны. Одно без другого никогда не бывает. Всё равно, что противопоставлять природу и воспитание. Где вы видели одно без другого?

— Верная мысль, — сказала Анна. — Так как же устроен проект?

Нами закатила глаза. О боже, она уже вошла в возраст сомнений. Казалось, совсем недавно её малышка не знала, что такое пренебрежение.

— Нет, мам, всё не так.

— Что не так?

— Мама. Саладин мне не бойфренд. Его родители погибли в Каире, а здесь он с тётей и дядей. Ему просто нужны друзья, и кроме того, он нравится Лилиане, так что я и не стала бы. Мы должны заботиться друг о друге. Мы проводим рядом всю жизнь, и поэтому должны быть добрее. Если всё испортить, школу так просто не поменяешь.

— Ого, — удивилась Анна. — Это вас в школе так учат?

Нами опять закатила глаза. Второй раз за вечер.

— Это ты, мам. Ты всегда мне так говоришь.

— Надеюсь, что так, — согласилась Анна.

Они закончили ужин, Нами собрала миски, ложки и питьевые груши и отнесла в столовую — отголосок того, как убирала после ужина дома. Когда дом ещё был. Потом Нами ушла заниматься с Лилианой и, как теперь знала Анна, с Саладином. Теперь настала очередь Ноно побыть в одиночестве. Анна отправилась к лифту, потом на вторую палубу, к своему гуманистическому сообществу. Она касалась руками стен узкого коридора, как будто искала поддержки.

Нам следует отказаться от мнимой свободы, — думала Анна, — принять зависимость, которой мы не сознаём. Само собой, это было правильно.

Но кроме того, ошибкой было бы упускать из вида и личную жизнь, и выбор, и всплески слепой удачи — всё то, что завело человечество так далеко. Она думала, что историю лучше рассматривать как великую импровизацию, огромную и полную смысла. А может быть, как мечту.

Конечно, проблема противопоставления природы и разума в том, что в обоих случаях это выбор детерминизма. Нами, кажется, поняла инстинктивно, а вот Анне пришлось себе об этом напомнить. Возможно, так и следует смотреть на историю. Теория о том, что события должны были развиваться единственно возможным образом, основанная на взгляде назад.

Томас Майерс, невысокий крепыш в строгой белой рубашке, придержал для неё лифт, и она прибавила шаг, чтобы не показаться неблагодарной. При подъёме лифт немного покачивало.

— На встречу гуманистического сообщества? — спросил Майерс.

— Как в новый бой, — улыбнулась она в ответ.

Анна чувствовала, как её первые мысли о еженедельной проповеди начинают понемногу обретать форму. Размышляя о выборе, который все они сделали, оказавшись на «Эбби», она возвращалась к идее Толстого о неосознаваемой зависимости и к тому, что сказала Нами. «Мы проводим рядом всю жизнь, и поэтому должны быть добрее».

Это вечная истина. «Эбби» и Евдокия так малы, что здесь её игнорировать невозможно, но даже на Земле, переполненной миллионами, мы проводили рядом всю жизнь. Значит, нужно быть добрым. И понимающим. И внимательным. Это было истиной и в глубинах веков, и на вершине власти Земли, и по-прежнему остаётся ею теперь, когда люди рассеяны вокруг тысячи новых солнц.

Может быть, если люди научатся быть добрее друг к другу, звёзды станут добрее к ним.

Благодарности за перевод можно направлять сюда:

ЯндексДеньги

410011291967296

WebMoney

рубли – R142755149665

доллары – Z309821822002

евро – E103339877377