Слышно было даже в камбузе: глухой стук, пауза и еще один удар. Холден каждый раз поеживался. Наоми с Алексом сидели здесь же, притворяясь, будто не слышат, но о чем бы ни заговаривали: о состоянии корабля, об успешном выполнении задания, о том, покориться ли судьбе, устроив на корабле карцер, – разговор замирал под этими бесконечными размеренными ударами.

– Может, надо мне с ней поговорить? – сказал Холден. – По-моему, надо.

– Не понимаю, откуда такая мысль, – возразил Алекс.

Наоми пожала плечами – воздержалась. Холден доел поддельную баранину, утер губы салфеткой и сбросил все в утилизатор. В душе он надеялся, что его кто-нибудь остановит. Никто не остановил.

В тренажерной «Росинанта» сказывался возраст. Ни одной одинаковой пары эспандеров, серо-зеленые маты протерлись до белой основы, воздух мягкий от застарелого запашка пота. Бобби подвесила между полом и потолком тяжелый мешок на натянутом тросе. Ее облегающий серый тренировочный костюм пропитался потом. Волосы она стянула в хвост, взглядом приросла к мешку, пританцовывая перед ним на носках. Когда вошел Холден, она как раз разворачивалась влево, отводя ногу. Вблизи удар прозвучал так, будто уронили что-то тяжелое. Система доложила: девяносто пять кило на квадратный сантиметр. Бобби легко отскочила, не отводя взгляда от мешка, сместилась вправо и ударила другой ногой. Удар прозвучал чуть глуше, но показания выросли на три кило. Бобби отскочила, перезагрузилась. Набитая кожа икр горела.

– Привет, – поздоровалась она, не оборачиваясь. Удар, перезагрузка.

– Привет, – ответил Холден. – Как дела?

– Хорошо. – Удар, перезагрузка.

– Поговорить ни о чем не хочешь?

Удар, перезагрузка.

– Не-а.

– Ну… ладно. Если… – удар, перезагрузка, – передумаешь…

– Я тебя найду.

Удар, перезагрузка, удар..

– Отлично, – сказал Холден и вышел, пятясь. Бобби ни разу на него не взглянула.

Наоми ждала его в камбузе с грушей кофе наготове. Холден сел напротив. Алекс уже сбрасывал остатки своего завтрака в утилизатор. Холден пил. Процессоры «Роси» юстировались раз в неделю, а загрузились они перед вылетом с Луны, так что наверняка ему только чудилось, что кофе горчит сильнее обычного. Все же он бросил в него щепотку соли и покрутил грушей, перемешивая.

– Ты знала, что ничего не выйдет, – укорил он.

– Ожидала, – поправила Наоми, – но не знала.

– Только подозревала.

– Сильно подозревала, – почти виновато призналась она. – Но могла ведь ошибиться.

– Оставь ты Бобби в покое, кэп, – посоветовал Алекс. – Пройдет и выйдет с другой стороны.

– Просто я… хотел бы я понять, что ее так мучает.

Алекс моргнул.

– Так ведь ей после Ио ни разу не довелось подраться с плохими парнями. И вот подвернулась драчка, а она застряла в ящике, пока другие стреляли.

– Но мы же победили.

– Мы-то победили, – вздохнула Наоми. – А она смотрела, как мы побеждаем и пытаемся вытащить ее из ловушки. Пока она освободилась, все кончилось.

Холден отхлебнул кофе. Этот глоток оказался немножко лучше на вкус. А толку-то?

– Хорошо, но когда я спрашивал, что ее беспокоит, я имел в виду, не могу ли чем-нибудь помочь.

– Мы поняли, – сказала Наоми. – Понимаем, в чем проблема.

По внутренней связи разнесся голос Амоса:

– Там есть кто-нибудь? Я уже десять минут стучусь в рубку.

Алекс включил систему.

– Сейчас поднимусь.

– Давай. Кажется, нашарил последнюю утечку. Как оно видится с твоей стороны?

– Сойдет. – Алекс кивнул и направился к оперативной палубе – навстречу ремонту. Времени у «Лазурного дракона» было не слишком много, но диверсанты хорошо потрудились. Отрывать куски обшивки проще, когда тебя не волнует, что еще при этом отломается. У Холдена от сознания, что корабль не в порядке, словно кожа зудела там, куда не дотянуться почесать. Добавляла беспокойства и мысль, что верфи на Луне завалены работой. Времена, когда можно было побездельничать на Тихо, пока люди Фреда Джонсона латали корабль, видимо, миновали навсегда, а для Луны земной флот был важнее команды Холдена.

Впрочем, не только в этом дело. Было еще кое-что – что толкнуло его на разговор с Бобби. А до того – с Клариссой Мао. Хотелось, чтобы все было в порядке, а он все сильнее ощущал, что до порядка далеко. И в ближайшем времени не предвидится.

– А ты как? – спросила Наоми, выглянув из-под копны темных, мягко кудрявящихся волос. – Хочешь поговорить?

Он хихикнул.

– Хочу, да не знаю, что сказать. Мы тут герои-победители, взяли пленных и ядро с данными, а все кажется, что этого мало.

– Этого мало.

– Умеешь ты утешить.

– Я к тому, что дело не в тебе. Ты не потому не находишь себе места, что с тобой что-то неладно. Ты в норме. Положение паршивое.

– Это не… знаешь, а и вправду немножко утешает.

– Хорошо, – кивнула Наоми. – Потому что мне важно было знать, что это не из-за Марко и Филипа. И не… потому что тебе тяжело быть со мной рядом.

– Нет, – сказал Холден. – С этим мы разобрались.

– И еще разберемся, когда все кончится, не сомневаюсь. Но не мог бы ты иногда это повторять?

– Я бы вышвырнул из шлюза все на свете, лишь бы ты была рядом. Это не потому. Насчет Марко Инароса меня заботит одно: что он снова попытается до тебя добраться.

– Приятно это слышать.

– Я тебя по-прежнему люблю. Я всегда буду тебя любить.

Он думал, что отвечает на ее вопрос, но взгляд Наоми ушел в сторону. Она улыбнулась с горечью – но все же улыбнулась.

– Всегда – это долго.

– Я капитан корабля. Теоретически я мог бы заключить с тобой брак сию минуту.

Вот теперь она рассмеялась.

– А тебе бы хотелось?

– Мне и так неплохо. Брак – это нудятина. Отношения мужа и жены скучнее и не так надежны, как отношения Холдена и Наоми, – ответил Холден. – Знаешь, он не сможет победить.

– Еще как сможет. Марко сам решает, когда он победил.

– Нет, я это обдумал. Свободный флот… необороняем. Он причиняет большой ущерб, он убивает много народу. Но все это завязалось из-за врат. Если бы люди не ринулись к новым колониям, Марс бы удержался. Астеры не боялись бы, что их вытеснят из жизни. Не случилось бы ничего из того, за что уцепился Марко. Но врата никуда не денутся. Значит, все, против чего он сражается, переживет его. Люди все равно будут стремиться к новым звездам и находить пути. А новые колонии постараются поддерживать с нами связь и торговлю. Во всяком случае, пока не встанут на ноги, а это не на одно поколение.

– Ты думаешь, что он промахнулся с историческим выбором?

– Да.

– Тогда что ты скажешь о таких, как я? Я выросла в Поясе. Я бы не захотела жить в гравитационном колодце. Врата никуда не денутся, но ведь и астеры тоже. Пока они еще остались…

– Это в каком смысле?

Наоми пожала плечами.

– Человеческая история навидалась геноцидов. Если ты прав, значит, в конечном счете либо врата, либо астеры. А астеры… мы люди… мы хрупкие. Мы умираем. А врата? Даже знай мы, как их уничтожить, мы бы не стали. Слишком большой объем недвижимости…

Холден опустил глаза.

– Все правильно. Была моя очередь.

Наоми недоуменно подняла бровь.

– Утешение вышло не таким удачным, как задумывалось, – объяснил он. – Извини.

– Ничего. Между прочим, я не то имела в виду, когда сказала, что Марко сам решает, когда победил. Ты не представляешь, какой он верткий. Что бы ни случилось, вывернет так, будто все идет по его плану. Останься он последним человеком на свете, скажет, что задумывал апокалипсис, и провозгласит победу. Он такой.

* * *

Даже им, исполнявшим волю Крисьен Авасаралы, пришлось семнадцать часов дожидаться свободных причалов для «Росинанта» и «Лазурного дракона». Наконец им дали посадку на военных верфях перед комплексом Пацаева – там садились гражданские спасательные корабли. Доки были забиты – люди толпились и выстраивались в очереди. Одни смотрели пустыми глазами, как в бреду, другие плакали от облегчения, или от усталости, или от всего вместе. Воздух пропах потом и казался застоявшимся даже под вентиляцией.

Комплекс станции Луна – корабельные верфи и дворцы съездов, отели и жилые отсеки, школы, офисы, склады – по размерам мог бы вместить сотни миллионов тел, но инфраструктура не справлялась уже на половине этого количества, несмотря на выигрыш, который давали лунная масса и проводимость для оттока тепла. Вместимость станций Лагранж была еще меньше. Прокладывая дорогу сквозь толпу, Холден подсчитывал в уме. Половина землян, согласно оценкам, уже погибла. Пятнадцать миллиардов ушли или уходят так быстро, что их уже не спасти. Из выживших две трети находятся, как выражаются в новостях, в «катастрофических условиях». Десяти миллиардам людей не хватает пищи, или воды, или крыши над головой. А за пределами колодца место есть, может, на четверть миллиона. На два с половиной стотысячной процента нуждающихся в спасении. Он не поверил себе и пересчитал. Вышло то же число.

И тысяча миров там, сразу за вратами. Враждебных миров в большинстве, но не враждебнее, чем теперь Земля. Если бы найти способ телепортировать людей из Бостона, Лиссабона и Бангкока, они бы, может быть, спаслись. Могли бы жить дальше, чтобы создать на руинах Земли что-то новое и прекрасное, а если в одной системе не выживут, останется еще тысяча шансов.

Только этого не случится – слишком сложна перевозка. Они умрут на месте, потому что нет средства достаточно быстро доставить их в другое место.

– Ты в порядке, кэп? – спросил Амос.

– В полном, а что?

– Вид у тебя, будто ищешь, кому бы врезать.

– Не буду, – ответил Холден. – Не поможет.

– Вон туда, – сказала Бобби.

Охрана перед помещением администрации была вооружена маленькими автоматами, одета в бронежилеты. Отступив, охранники пропустили Бобби в широкую серую дверь. Остальные утятами потянулись за ней. Офис был как из другого мира. Освещение полного спектра вызвало в памяти Холдена летние вечера. Плющ и папоротники раскачивались под ветерком из воздуховодов. Коридоры были на полметра шире, чем на «Росинанте», – ощутимая роскошь. Если бы не запашок пороха от лунной пыли и не одна шестая g – не скажешь, что на Луне. В остальном как дома, в помещениях ООН в Гааге.

Бобби вела остальных, будто знала, куда идти: до конца коридора, мимо еще двух вооруженных стражей, за двери из матового стекла. Помещение было обставлено как терраса: кресла и диванчики вокруг низких столов. Человек восемь или десять, разбившись на пары и маленькие компании, рассыпались по комнате, и Холден не враз сообразил, кто это.

В какой-то момент все стало черно-белым, потом начали проступать пятна цвета. Коричневый круг от кофейной чашки на валике, зеленоватая ленточка на обивке кресла. Авасарала стояла у дальней стены, ее оранжевое сари пылало факелом. Она разговаривала с седой темнокожей узкобедрой женщиной. Заметив, что Авасарала улыбается кому-то, женщина обернулась. Холден запнулся.

– Мама Софи?

И тут же, словно навели фокус, он узнал остальных. Годы изменили всех, а видеть их через объективы, на экране – не то же самое. Отец Том набрал вес, а отец Цезарь сбросил, но это были они – подходили к нему рука об руку. Отец Антон облысел, а мать Элиза постарела и выглядела более хрупкой, чем на экране. И ниже ростом. Ниже ростом казались все, потому что у них на ферме система стояла на столе. Он много лет смотрел на них снизу вверх, с этого десктопа, и только сейчас понял.

Восемь родителей обступили его, ласково прикасались, сплетали руки – как в детстве. Холден заметил, что плачет, – память малыша, окруженного и защищенного телами любящих взрослых, накрыла его волной. Теперь он стоял среди них, самый сильный, пораженный любовью, и радостью, и страшным осознанием, что ни мальчика, которым был он, ни мужчин и женщин, которыми были они, уже не вернуть. Они тоже плакали. Отец Дмитрий, мать Тамара, отец Джозеф. И его новая семья тоже плакала.

Наоми зажимала рот ладонью, словно силилась сдержать слова или чувства. Алекс улыбался шире всех родителей, глаза у него сияли. Авасарала и Бобби выглядели довольными, как будто подготовили приятный сюрприз на вечеринке. Страшновато было смотреть на Клариссу Мао, которая, обхватив себя израненными руками, содрогалась от сдерживаемых рыданий. Амос поглядел на всех, словно застал последнюю фразу анекдота, пожал плечами и предоставил компании веселиться. На Холдена накатила волна любви к этому человеку.

– Постойте, – заговорил он. – Подождите, все. Мне надо познакомить вас… со всеми остальными, наверное. Все, вот это Наоми.

Все его родители обернулись к ней. У Наоми чуточку округлились глаза. Пожалуй, только он заметил, как дрогнули в панике ее ноздри. Он не ожидал этой паузы, этой короткой заминки, когда увидел ее их глазами: вот астерская девушка, с которой спит сын. Вот бывшая любовница человека, убившего их мир, воплощение всего, что случилось. Одна из них. Это длилось мгновение и еще мгновение. Огромные, как межпланетное пространство.

– Я так много о тебе слышала, милая, – заговорила мать Элиза, подходя и заключая Наоми в широкие объятия. Подтянулись остальные, выстроились в очередь, чтобы приветствовать ее в лоне семьи. Но ему не почудилось: то мгновение было на самом деле. И пока две его семьи смешивались и сплавлялись: отец Дмитрий с отцом Антоном и Алексом заговорили о кораблях, мать Тамара с Амосом с веселым изумлением разглядывали друг друга, – Холден ощущал сопротивление. Они ее полюбят, если он попросит, но она не одна из них.

Он почти забыл о Бобби, пока та не оказалась рядом.

– Вот она какая. Находит способ с тобой расплатиться.

Она кивнула в дальний конец комнаты. Авасарала стояла одна и наблюдала за происходящим с улыбкой, не затронувшей глаз. Холден подошел к ней.

– Они говорили мне, что у них все хорошо, – сказал он. – Когда я с ними связался, сказали, что вне опасности.

– Это на тот момент было правдой, – ответила Авасарала. – Реактор там еще действует. И еды они запасли больше других. Могли бы протянуть еще… месяц? Откуда мне знать? Консервы, охренеть! Кто в наше время закатывает домашние консервы?

– Но вы их эвакуировали.

– Еще неделю – или месяц. Но не год. Они не могли держаться до бесконечности, а пока сообразили бы, что дело плохо, мест бы уже не осталось. Я поставила им приоритет на эвакуацию. Я это могу, я босс.

– Куда…

Она пожала плечами.

– Есть места здесь, на Л-4. Не так просторно, как было у них в Монтане, зато вместе. Это я могу. Может, они даже вернутся на свою ферму – когда-нибудь, когда все останется позади. И не такие чудеса случались.

Холден взял ее за руку. Ладонь была прохладной, твердой и неожиданно сильной. Она обернулась, впервые с тех пор, как он вошел в комнату, взглянула ему в глаза. Улыбка коснулась уголков глаз.

– Спасибо, – сказал Холден. – Я у вас в долгу.

Улыбка изменилась, утратила официальную холодность и отстраненность, которую скрывала под собой. Авасарала гортанно захихикала.

– Знаю, – сказала она.