Они сидели на полу, прижавшись спинами к ряду лишившихся игроков автоматов патинко, и наблюдали за приливами и отливами насилия, будто за футбольным матчем. Миллер приспособил свою шляпчонку на согнутое колено. Он спиной чувствовал вибрацию, когда автомат выходил в начало игровой программы. Мигали и переливались огоньки. Холден рядом с ним тяжело отдувался, словно после гонки. Перед ними творилось что-то из Иеронима Босха — казино готовилось к смерти.
Попытка бунта уже затухала. Мужчины и женщины сбивались в тесные группки. Между ними расхаживали охранники, разгоняли слишком большие или непокорные скопления людей угрозами. Где-то что-то горело настолько сильно, что воздухоочистители не справлялись с запахом расплавленной пластмассы. С криками, воплями и стонами отчаяния сливались мелодии Бхангры. Какой-то идиот орал на кого-то из тех, кого считал копами: он, видите ли, адвокат, он записал все на видео, виновным это даром не пройдет. Миллер наблюдал, как на крик стягиваются люди. Парень в шлеме послушал, кивнул и прострелил адвокату коленную чашечку. Толпа рассеялась, только одна женщина, жена или подруга адвоката, склонилась над кричащим мужчиной. А в голове у Миллера все медленно рассыпалось на куски.
Он сознавал, что в нем поселились два разных человека. Один — знакомый ему Миллер. Тот, который обдумывал, что делать, когда они выберутся отсюда, какие предпринять шаги, чтобы связать точки между Фебой, Церерой, Эросом и Джульеттой Мао, как раскрыть дело. Эта часть сознания наблюдала за толпой, как он, бывало, рассматривал место преступления, ожидая проявления подробностей, изменений, которые стоят внимания, подскажут ему разгадку тайны. Близорукая, тупая часть, не желавшая смириться с тем, что впредь его не будет, и уверенная, что наверняка, наверняка остается какое-то «после».
Второй Миллер был иным. Спокойнее. Грустноватый, возможно, зато безмятежный. Много лет назад он прочел стихотворение, называвшееся «Тяга к смерти», но только сейчас понял эти слова. Узел в его душе распускался. Высвобождалась вся энергия, связывавшая воедино его мир: Цереру, его жену, карьеру, его самого. Он за один этот день застрелил больше людей, чем за всю свою службу в охране. Он начал — всего лишь начал — сознавать, что влюблен в объект розыска, только после того, как нашел ее мертвой. Он без тени сомнений видел, что хаос, который он всю жизнь пытался сдержать, сильнее, обширнее и могущественнее, чем он был или когда-нибудь станет. Никакие компромиссы не помогли бы. Тяга к смерти разворачивалась в нем, легко распускала темные лепестки. Она приносила облегчение, расслабление, как долгий медленный выдох для того, кто всю жизнь сдерживал дыхание.
Он разваливался, но это ничего не значило, так как он умирал.
— Эй, — позвал Холден. Миллер не ожидал услышать такую силу в его голосе.
— Да?
— Ты в детстве смотрел «Миско и Мариско»?
Миллер нахмурился.
— Детскую передачу, что ли?
— Это где пять динозавров и злодей в большой розовой шляпе, — напомнил Холден и принялся напевать веселенький скачущий мотив. Миллер прикрыл глаза и вдруг начал подпевать. Когда-то он помнил и слова. Теперь остались только взлеты и падения мелодии, бегущей вверх и вниз по широкой гамме, где каждый диссонанс разрешался следующей нотой.
— Верно, смотрел, — сказал Миллер, когда они допели.
— Я с ума сходил от этой передачи. Наверно, мне лет восемь или девять было, когда я последний раз смотрел, — сказал Холден. — Забавно, как эта ерунда остается в памяти.
— Точно, — согласился Миллер, закашлялся, отвернулся и сплюнул красным. — Ты как, держишься?
— Я в порядке, — сказал Холден и, помолчав, добавил: — Пока не надо вставать.
— Тошнит?
— Есть немного.
— Меня тоже.
— Что же это такое? — спросил Холден. — Я хочу сказать, за каким чертом это делается? Зачем?
Законный вопрос. Прикончить Эрос — как и любую станцию Пояса — было довольно просто. Всякий, владеющий основами орбитальной механики, нашел бы способ расколоть станцию, сбросив камень подходящего размера с подходящей скоростью. «Протоген», затратив не больше усилий, мог испортить систему циркуляции воздуха или отравить ее — да что угодно. Здесь творилось не убийство. Даже не геноцид.
Да еще вся эта аппаратура наблюдения. Камеры, установки связи, сенсоры для анализа воды и воздуха. Для такой затеи могло быть всего две причины. Или какой-то сумасшедший ублюдок из «Протогена» вздумал полюбоваться, как гибнут люди, или…
— Они не знают, — сказал Миллер.
— Чего?
Он повернулся к Холдену. Теперь им правил первый Миллер, детектив и оптимист, которому все нужно было знать. Тяга к смерти не противилась — конечно, нет. Она вообще не имела способности к сопротивлению. Миллер поднял руку, словно наставлял новичка.
— Они не знают, зачем это… или, понимаешь, не знают, что из этого выйдет. Тут даже не камера пыток. За всем этим наблюдают, верно? Сенсоры воды и воздуха. Это чашка Петри. Они не знают, что делает с людьми та дрянь, что убила Джули, и теперь собираются узнать.
Холден нахмурился.
— У них что, лабораторий нет? Можно ведь было испытать это дерьмо на животных или еще как. Для эксперимента все это выглядит грязновато.
— Может, им нужна была большая подборка образцов, — сказал Миллер. — А может, речь не о людях. Они хотят выяснить, что случится со станцией.
— Веселенькие у тебя мысли, — заметил Холден.
Джули Мао в сознании Миллера откинула с глаз локон. Она хмурилась, казалась задумчивой, заинтересованной, озабоченной. Во всем этом должен был таиться какой-то смысл. Это как одна из задач в курсе орбитальной механики — движения и повороты выглядят беспорядочными, пока не расставишь по местам все переменные. Тогда необъяснимое становится единственно возможным. Джули улыбнулась ему. Джули как она есть. Джули, какой он ее выдумал. Тот Миллер, что не смирился со смертью, улыбнулся в ответ. И когда она исчезла, его сознание переключилось на шум автоматов патинко и низкое дьявольское завывание толпы.
Еще одна группа — двадцать пригнувшихся, как полузащитники на футбольном поле, мужчин — рванулась к стражам, прикрывающим выход в порт. Стрелки скосили всех.
— Будь у нас достаточно людей, — заговорил Холден, когда очереди смолкли, — мы бы пробились. Не могут же они убить всех.
— Для того эти громилы и патрулируют толпу, — возразил Миллер. — Чтобы не дать организоваться группе прорыва. Помешивают кашу в горшке.
— Но даже толпа, если она достаточно велика…
— Возможно, — согласился Миллер. В груди щелкнуло что-то, чего минуту назад там не было. Он медленно глубоко вздохнул, и щелчок повторился. Где-то в левом легком.
— Хоть Наоми выбралась, — сказал Холден.
— Это хорошо.
— Она потрясающая. Ни за что не подвергла бы опасности Амоса и Алекса, если б могла ее избежать. Понимаешь, она серьезный профессионал. Она сильная, понимаешь? То есть действительно, по-настоящему…
— И хорошенькая, — вставил Миллер. — Прекрасные волосы. И глаза мне нравятся.
— Да я не об этом, — сказал Холден.
— По-твоему, она не красавица?
— Она мой старпом, — объяснил Холден. — Она… знаешь…
— За чертой?
Холден вздохнул.
— Она ведь выберется?
— Почти наверняка.
Они замолчали. Один из «полузащитников» закашлялся, встал и потащился обратно в казино, поливая пол кровью из дыры в ребрах. Бхангра сменилась попурри из афропоп-мелодий; низкий сладкий голос пел на незнакомом Миллеру языке.
— Она бы нас подождала, — сказал Холден. — Ты не думаешь, что она бы нас подождала?
— Почти наверняка, — откликнулась за Миллера тяга к смерти, которой было все равно, правда это или ложь.
Он долго обдумывал, наконец снова повернулся к Холдену.
— Слушай, тебе надо знать: я сейчас не то чтобы в лучшей форме.
— Понял.
— Вот и хорошо.
Тусклые оранжевые лампы стоп-сигнала станции «трубы» в дальнем конце зала переключились на зеленый свет. Миллер заинтересованно подался вперед. Спина казалась липкой, но, может быть, это просто от пота. Не он один заметил перемену. Внимание толпы, как течение воды в баке, повернуло от цепи наемников на выходе в порт к блестящей стальной двери станции.
Дверь открылась, и появились первые зомби. Мужчины и женщины со стеклянными глазами и расслабленными мускулами, спотыкаясь, проходили в открытую дверь. Во время обучения на станции Церера Миллер видел документальный фильм о геморрагической лихорадке. Эти двигались так же: бессмысленно, жестко и машинально. Как бешеные собаки, уже сдавшиеся болезни.
— Эй! — Миллер положил руку на плечо Холдену. — Эй, вот оно и случилось.
Пожилой человек в форме медика скорой помощи двинулся навстречу шаркающей толпе пришельцев, выставив перед собой руки, словно надеялся сдержать их одной силой воли. Первый из зомби обратил к нему пустой взгляд и выблевал струю очень знакомой бурой жижи.
— Смотри, — сказал Холден.
— Вижу.
— Нет, смотри!
По всему уровню казино сигналы «Заперто» сменялись на «Открыто». Двери распахивались. Люди устремлялись к открытым «трубам», манившим надеждой на спасение, и снова отшатывались от потока мертвецов, выходивших из вагонов.
— Блюющие зомби, — сказал Миллер.
— Из убежищ, — добавил Холден. — Та тварь, организм… она при радиации развивается быстрее, да? Вот почему эта твоя, как ее, била лампочки и таскалась в вакуумном скафандре.
— Ее зовут Джули. И да, для того и устроили инкубаторы. Прямо здесь. — Миллер вздохнул при мысли, что надо бы встать. — Ну вот, значит, мы умрем не от лучевой болезни.
— Почему было не распылить эту дрянь в воздухе? — спросил Холден.
— Она анаэробная, не забыл? Избыток кислорода ее убивает.
Забрызганный рвотой медик упорно пытался обращаться с шаркающими зомби как с пациентами. Словно те еще оставались людьми. Пятна бурой жижи виднелись на стенах, на одежде. Дверь «трубы» снова открылась, и Миллер увидел, как человек десять нырнули в вагон, залитый бурым. Толпа колебалась, клубилась на месте, коллективный разум отказал.
Один из копов выскочил вперед и начал поливать зомби автоматными очередями. Из входных и выходных отверстий вырывались тонкие петли черных нитей, и зомби падали. Миллер захихикал, не успев еще понять, что его насмешило. Холден оглянулся на него.
— Они не знали, — объяснил Миллер. — Эти, в нашем снаряжении, — их и не собирались отсюда вытаскивать. Мясо для Машины, как все мы.
Холден согласно хмыкнул. Миллер покивал, но какая-то мысль забилась в подсознании. Гангстеров в снаряжении церерской службы принесли в жертву. Но это не значит, что пожертвовали всеми. Он выглянул из укрытия. В коридоре к порту еще оставались люди. Наемники держали цепь, не опускали оружия. Пожалуй, сейчас они выглядели более дисциплинированными, чем прежде. Миллер видел, как парень в черном, с дополнительной нашивкой на рукаве, рявкает что-то в микрофон.
Он решил, что надежда умерла. Подумал было, что шансов не осталось, и тогда сучья надежда за шкирку вытащила себя из могилы.
— Вставай, — велел Миллер.
— Что?
— Вставай. Они сейчас отойдут.
— Кто?
Миллер кивнул на наемников.
— Они знали, — сказал он. — Погляди на них. Они не паникуют. Ни малейшей растерянности. Они этого ждали.
— Ты думаешь, это значит, что они уйдут?
— А ты думаешь, они рискнут здесь застрять? Вставай.
Миллер со стоном и скрипом поднялся на ноги, словно повинуясь собственному приказу. Колени и позвоночник мучительно ныли. Щелчки в легких стали заметней. Живот издавал тихие сложные звуки, которые при иных обстоятельствах встревожили бы его. Едва начав двигаться, он ощутил, как далеко зашла лучевая болезнь. Кожа пока не болела, но чувство было такое, как ощущается серьезный ожог, прежде чем вздуется пузырем. Если Миллер выживет, плохо ему придется.
Если он выживет, не только ему придется плохо.
Тяга к смерти тащила его обратно. Почувствовать облегчение, покой потери всего, что было дорого. А дребезжащий, деловитый как машина разум все крутился со скрежетом, толкая вперед обмякшую, натертую до мозолей сердцевину души, взывавшую: «Погоди, присядь, подожди, пока все само решится».
— Чего мы ждем? — спросил Холден. Он стоял на ногах. В левом глазу у него лопнули сосуды, и белок окрасился в мясной красный цвет.
«Чего ждать?» — откликнулась тяга к смерти.
— Они отступят, — сказал Миллер, отвечая первому. — Пойдем за ними. За пределами выстрела, чтобы последние нас не пристрелили.
— А если то же самое сделают все? Ведь когда они уйдут, все рванутся к порту?
— Думаю, что так, — признал Миллер. — Поэтому постараемся опередить основной поток. Вот, смотри…
Ничего особенного не произошло. Лишь легкая перемена в позах наемников, сдвиг их общего центра тяжести. Миллер кашлянул. Кашлять было очень больно.
«Чего ты ждешь? — все назойливее твердила тяга к смерти. — Ответа? Справедливости? Еще одного пинка по яйцам от вселенной? Что такое ты надеешься найти за этой аркой? Разве пуля в твоем пистолете не быстрее, не чище, не менее мучительна?»
Капитан наемников непринужденно отступил на шаг и зашагал по коридору, пока не скрылся из вида. На его месте возникла Джули Мао, глядевшая капитану вслед. Она обернулась к Миллеру, махнула ему.
— Рано, — сказал он.
— Когда? — спросил Холден, спугнув видение Джули и вернув Миллера к реальности.
— Уже скоро, — ответил он.
Надо бы предупредить парня. Это только честно. Если ты на срыве, должен хоть поставить в известность напарника. Миллер прочистил горло. Оно тоже отозвалось болью.
«Возможно, я начну галлюцинировать или попытаюсь покончить с собой. Возможно, тебе придется меня пристрелить».
Холден оглянулся на него. Автоматы патинко озарили их голубым и зеленым сиянием, завопили в поддельном восторге.
— Что? — спросил Холден.
— Ничего. Собираюсь с силами, — сказал Миллер.
За ними закричала женщина. Оглянувшись, Миллер увидел, как она отталкивает от себя блюющего зомби, а густая бурая жижа уже заливает живое тело. Наемники под аркой резко развернулись и стали уходить по коридору.
— Пошли, — сказал Миллер.
Они с Холденом направились к арке. Миллер натянул шляпу на голову. Громкие голоса, вопли, низкий жидкий звук внезапной жестокой болезни. Очистители воздуха отказывали, появился густой вязкий запах говяжьего бульона и кислоты. Миллеру казалось, что в ботинке у него камешек, но он не сомневался — если посмотреть, найдет только красное пятно на месте, где начала лопаться кожа.
Никто в них не выстрелил. Никто не приказал остановиться. У арки Миллер отвел Холдена к стене и, пригнувшись, заглянул за угол. Доли секунды хватило, чтобы убедиться: длинный широкий коридор пуст. Наемники сделали свое дело и предоставили Эрос его судьбе. Окно было открыто, путь свободен.
«Последний шанс», — подумал он, подразумевая и шанс выжить, и шанс умереть.
— Миллер?
— Да, — отозвался он. — Похоже, все хорошо. Пошли, пока никто не додумался до того же.