Жилое кольцо перевалочной станции Лагранж‑5 в три раза превосходило диаметром то, в котором полжизни назад Драммер жила на Тихо. Размером ПСЛ‑5 тянула на маленький городок, а в остальном те же стены под мрамор в мягком освещении полного спектра, те же койки- амортизаторы и душевые с водоснабжением. Воздух вечно попахивал терпенами: не станция, а самая огромная на свете хризантема. Центральный купол располагал причалами на сотни кораблей, а чтобы заполнить склады, пришлось бы выжать Землю, как питьевую грушу. Все причалы и склады сейчас простаивали, но только до завтра. Завтра ПСЛ‑5 приступала к работе, и Драммер, вопреки усталости и досаде на необходимость тащиться через всю систему, чтобы перерезать ленточку, ждала открытия не без волнения. Мать-Земля после трех десятилетий борьбы за выживание снова в деле.
Планета мерцала на стенном экране в завитушках высотных облаков и проблесках все еще зеленоватого океана. Подползал терминатор, натягивал за собой одеяло темноты с огоньками городов. Вокруг плавали корабли коалиции Земля – Марс – темные точки, разбросанные над воздушным океаном. Драммер не особо любила бывать внизу, а теперь, после подписания договора от лица Союза, и не побывает. Оно и к лучшему. И без того колени порой дают о себе знать. Но как художественный объект Терра была практически вне конкуренции. Человечество всеми средствами норовило покончить с яйцом, из которого проклюнулось. Перенаселение, безжалостная эксплуатация, загрязнение океана и атмосферы, а под занавес военный удар – три метеоритные атаки, из которых любой хватило бы покончить с динозаврами. Но Земля выстояла – как солдат. Вся в шрамах, разбитая, но восстановила репутацию, отстроилась, ожила.
Считается, что время лечит любые раны. Драммер понимала это так, что, если подольше подождать, все, что казалось ей важным, сотрется. Во всяком случае, станет не так важно.
Время, и опыт незавершенного терраформирования Марса, и беспощадное управление политическим сектором Земли, и огромный рынок – тысяча триста миров, нуждающихся в биосубстратах, чтобы растить на них съедобную для человека пищу – все это мало-помалу вытянуло, оживило Землю.
Система тренькнула – деликатно, тихонько, словно переломили бамбуковую палочку. За звонком прозвучал голос ее секретаря – как глоток виски:
– Мадам президент?
– Минутку, Воган, – попросила она.
– Да, мэм. Но генеральный секретарь Ли хотел бы поговорить с вами до церемонии.
– Коалиция Земля – Марс потерпит до распития коктейлей. Я не для того открываю станцию, чтобы подскакивать на каждый чих КЗМ. Нечего приучать.
– Учел. Я все улажу.
Система снова глухо звякнула, сообщая, что ее оставили в покое. Драммер откинулась на спинку стула, рассматривая картинки, вделанные в стену позади стола. Все президенты Союза перевозчиков подряд: Мичо Па, за ней Тьон, Вокер, Санджрани и, наконец, ее худое суровое лицо. Она терпеть не могла этого снимка. Выглядела на нем, словно наелась кислятины. Но предыдущий вариант походил на фото с форума одиноких сердец. Здесь хоть какое-то достоинство просматривается.
Большинство членов Союза перевозчиков только по этому фото ее и знали. Тринадцать сотен миров, и через десяток лет чуть не на каждом появятся такие станции. Свободные зоны, отмечающие пузырек пространства, где кончается юрисдикция планеты и начинается власть Союза. Все, что требуется колониям от родины человечества и друг от друга, поднимают из гравитационных колодцев. Вот в чем была беда внутряков. Перевозками из системы в систему распоряжались астеры. Устаревшие термины: внутряки, астеры. Держатся, потому что язык меняется медленнее, чем реальность.
Коалиция Земля – Марс была когда-то ядром человечества – внутряками из внутряков. Теперь она – важная спица в колесе, но ступицей стала станция Медина. Сфера чужаков посреди вне-пространства, связывающего кольца-врата. Там Драммер, когда не посещает космические города, держит свой штаб. Там ждет Саба, если не летит вместе с ней. Станция Медина – ее дом.
И все-таки даже для нее черно-голубой диск Земли на экране – тоже дом. Возможно, так было не всегда. Уже доросли до возраста голосования дети, не знающие, как это: иметь одно-единственное солнце. Ей не представить, что для них означают слова Земля, Марс, Сол. Может быть, атавистическая грусть, живущая у нее за грудиной, вымрет вместе с ее поколением.
А может, она просто устала, вот и чудит, и надо всего лишь выспаться.
Снова щелкнула бамбучина.
– Мэм?
– Иду.
– Да, мэм. Но у нас срочное сообщение от диспетчера Медины.
Драммер подалась вперед, остудила ладони прохладной столешницей. Дерьмо! Дерьмо-дерьмо-дерьмо.
– Опять пропажа?
– Нет, мэм. Корабли не пропадали.
Ужас чуть отпустил се. Но не совсем.
– Тогда что?
– Сообщают о внеплановом переходе. Грузовик без транспондера.
– Серьезно? – удивилась она. – Они что, думали, мы не заметим?
– Ничего не могу сказать, – ответил Воган.
Драммер вывела на экран административные данные по Медине. Ей и здесь были доступны все сведения по ее владениям: контроль движения, состояние среды, выход энергии, данные сенсоров по всем участкам электромагнитного спектра. Только вот все это из-за светового лага устаревало на четыре с лишним часа. Любой отданный ею приказ будет принят через восемь – восемь с половиной часов после запроса. Великий инопланетный разум, сконструировавший врата-кольца и оставивший величественные руины в системах за вратами, совладал с пространством, а вот скорость света осталась скоростью света, и, похоже, это навсегда.
Пролистав журнал, Драммер нашла нужную запись, включила воспроизведение.
«Говорит Медина. Прошу подтверждения» – обычный спокойный голос диспетчерской.
В ответ примешались помехи. Наводка от врат. «На подходе легкий грузовик „Дикая посадка“ с Кастилии, Медина. Передаем статус».
Выскочило новое окно. Статус легкого грузовика. Марсианский проект. Старый, но не устаревший. Диспетчерская отозвалась через несколько секунд.
«Визе бьен, „Дикая посадка“. Переход разрешаю. Код… черт! Отказ, „Дикая посадка“! Переход запрещен!»
Внезапный всплеск на кривой безопасности и красный сигнал тревоги. На табло управления Медины загорелся новый двигатель, конус в беззвездной темноте медленной зоны.
Все уже кончилось. Все произошло несколько часов назад, но у Драммер все равно частило сердце. Диспетчерская требовала от нового корабля назваться, ожили рельсовые пушки. Если бы они дали залп, на неопознанном корабле не осталось бы живых.
Всплеск на кривой выравнивался, отклонение, вызванное массой и энергией проходящего сквозь Кольцо корабля, сглаживалось, выходя на пороговое значение. Самозванец разворачивался, брал мощный разгон и нырял в другие врата, снова поднимая кривую следом своего бегства.
Диспетчерская бранилась на разных языках, рассылала приказы ждать трем находившимся на подходе кораблям. «Дикая посадка» молчала, но их система сообщала о жестком торможении, прерывающем переход через врата Кастилии.
Драммер отмотала назад, пустила аварийную ситуацию в обратном направлении. Безмозглый негодяй заходил с Фригольда к Оберону. Ушли, конечно. Всплеск излучения от Оберона доказывал, что корабль проскочил. На волосок от критической точки, но все же не попал в летучие голландцы. А вот пройди «Дикая посадка» по расписанию, один из кораблей, а то и оба канули бы туда, куда попадают корабли при неудачном переходе.
Короче говоря, «Дикую посадку» теперь придется как- то втискивать в график. Опоздания пойдут пачками. Десяткам кораблей придется вносить поправки в ускорение, подстраиваясь к новому расписанию. Не то чтобы угроза, но заноза в заднице. И нехороший прецедент.
– Мне отвечать? – спросил Воган. – Или вы лично этим займетесь, мэм?
Отличный вопрос. Политика – храповик без обратного хода. Прикажи сейчас Драммер превратить следующего нарушителя в осколки металла и раскаяния, назад не отмотаешь. Когда-то человек, разбиравшийся в этих делах куда лучше нее, советовал с большой осторожностью решаться на поступки, которых она не намерена повторять отныне и впредь.
Но, боже мой, какое искушение…
– Сообщите Медине, чтобы внесли переход в список, выставили полную стоимость Фригольду и Оберону, а также штрафы за задержки в расписании.
– Да, мэм, – отозвался Воган. – Что-то еще?
«Да, – подумала она, – только я пока не знаю что».
* * *
Конференц-зал возводился специально для этой минуты. Сводчатый потолок торжественный, как в соборе. Ли – генеральный секретарь Земли – стоял на кафедре, обращая серьезный, но довольный лик к камерам – к десяткам камер тщательно отобранных новостных каналов. Драммер, как умела, повторяла его движения.
– Президент Драммер! – окликнул один из репортеров, поднимая руку движением, не изменившимся с римских форумов. Экран ее кафедры подсказал, что это Карлайс Хайям из церерской конторы Мунхва Илбо. Дюжина других тоже требовали ее внимания.
– Хайям, – улыбнулась Драммер, и остальные притихли. По правде сказать, эта роль ей, пожалуй, нравилась. Взывала к давно забытым мечтам об актерской карьере, к тому же здесь она – редкий случай – в самом деле владела ситуацией. Большей частью ее деятельность напоминала попытки запихнуть воздух обратно в пробитый баллон.
– Что вы думаете относительно опасений Мартина Каржчека по поводу перевалочных станций?
– Я их еще не слышала, – ответила Драммер. – В сутках у меня часов не больше, чем у вас.
Репортер хихикнул, до Драммер донеслись довольные смешки. Да, они открывают первую станцию свободной зоны. Да, оправившаяся от многолетнего кризиса Земля готова восстановить активную торговлю с колониями. И единственное, чего всем не хватает, – это маленькой перепалки между политиканами.
Это хорошо. Пока они отвлекаются на мелочи, она может спокойно заниматься серьезными делами.
Генеральный секретарь Ли, круглолицый мужчина с пышными усами и рабочими, мозолистым руками, прочистил горло.
– С вашего позволения, – заговорил он. – Всегда находятся люди, опасающиеся перемен. И это хорошо. Перемены необходимо отслеживать, умерять, подвергать сомнению. Но консерваторы не в состоянии обуздать прогресс и остановить развитие. Земля – первый, самый надежный дом человечества. Почва, на которой все мы выросли, в какой бы системе ни обитали теперь. Земля всегда, всегда будет центром любого проекта космического человечества.
С присвистом через кладбище! Земля отмечает большую веху в своей истории, и в программе Драммер это, пожалуй, третье по значимости событие. Но как скажешь целой планете, что прошло ее время? Лучше уж кивать и улыбаться, радоваться сегодняшнему дню и наслаждаться шампанским. А потом вернуться к работе.
Пока задавались ожидаемые вопросы: будет ли тарифное соглашение пересмотрено Драммер или экс-президентом Санджрани, сохранит ли Союз перевозчиков нейтралитет в жаркой предвыборной борьбе на Новой Каталонии, состоятся ли переговоры по статусу Ганимеда на Луне или на Медине… Кто-то даже спросил о мертвых системах – Хароне, Ардо и Нараке: за их кольцами-вратами обнаружились вещи куда удивительнее пригодных для обитания планетных систем. Этот вопрос принял на себя Ли – к радости Драммер, у которой от мертвых систем мурашки шли по коже.
Покончив с игрой в вопрос-ответ, Драммер попозировала для фотографий с генеральным секретарем, с высокопоставленными администраторами КЗМ, со знаменитостями разных планет: темнокожей женщиной в ярком голубом сари, бледным мужчиной в строгом костюме, с парой до смешного одинаковых близнецов в одинаковых золотых сюртуках.
Эта часть церемонии ей тоже нравилась. Драммер подозревала, что удовольствие при виде землян, теснящихся, чтобы заполучить открытку на память о встрече с главой астеров, не красит ее в духовном смысле. Она выросла в мире, где люди вроде нее были расходным материалом, и дожила до времени, когда колесо фортуны вознесло ее выше земных небес. Теперь все хотели дружить с астера- ми – теперь, когда это слово означало не просто горстку мусора в пространстве между Землей и Марсом. Для родившихся сегодня детей Пояс – это то, что связывает человечество воедино. Семантический сдвиг и политические перемены. Если худшее, к чему они приведут, – легкое злорадство с ее стороны, Драммер это как-нибудь переживет.
Воган ждал в маленькой приемной. Сеть глубоких морщин на его лице оказала бы честь горному хребту, но он умудрялся обратить это в свою пользу. Его официальный костюм был стилизован под крой вакуумного скафандра. Память угнетенных, обращенная в высокую моду. Время лечит все раны, но не столько стирает шрамы, сколько декорирует их.
– До приема у вас есть час, мэм, – обратился он к Драммер, присевшей на кушетку, чтобы растереть себе ступни.
– Понятно.
– Вам что-нибудь нужно?
– Шифрованный луч и чтобы мне не мешали.
– Да, мэм. – Он и глазом не моргнул.
Когда за ним задвинулась дверь, Драммер повернулась к камере системы и собралась с силами. План складывался в голове по ходу церемонии. Все детали, необходимые, чтобы вышло как надо. И лучше раньше, чем позже. Наказание действеннее всего, если следует непосредственно за проступком, во всяком случае так ей говорили. Однако есть свои плюсы и в том, чтобы дать преступнику время раскаяться.
А лучше всего совместить первое и второе.
Она нажала «запись».
– Капитан Холден. Я связываюсь с вами по поводу неопознанного корабля, совершившего сегодня переход из Фригольда на Оберон. Открываю вам доступ к сведениям безопасности но системе Фригольда. Там не много. Одна обитаемая планета чуть поменьше Марса и еще одна, пригодная к использованию, если вы не против избытка в воздухе азота и цианидов. Губернатора зовут…
Она заглянула в сводку и закашлялась от презрительного смеха.
– …Пэйн Хьюстон. Полагаю, имечко он сам выбрал, а не получил от мамы. Посылаю вам мандат, чтобы вы могли заняться им прямо сейчас. К тому времени, как вы туда доберетесь, я поставлю на колени Эмили Сантос- Баку с комитетом безопасности, так что все будет нормально. Официально вам поручается передать, что неоднократное нарушение Фригольдом требований Союза перевозчиков привело к штрафным санкциям и я на три года закрываю всякое сообщение с Фригольдом. Он спросит, имеются ли в виду земные годы – отвечайте «да». Для него это будет важно, такой уж он идиот. Неофициально вам поручается не спешить. Пусть Фригольд и ему подобные системы неделями любуются надвигающимся кораблем и гадают, что он им несет. Я поручу своим сотрудникам набросать обычное рабочее соглашение. Если вы не можете взяться за эту работу, сообщите как можно скорей. В ином случае вношу вас в план на заправку и переход в ближайшие пятнадцать часов.
Пересмотрев сообщение, она отправила копию Ахмеду Маккалиллу, возглавлявшему комитет безопасности. Потом запросила для «Росинанта» срочную заправку и поставила его в голову очереди на переход. А потом в дверь скромно постучался Воган.
Он правильно понял ее недовольное ворчание как разрешение войти.
– Генеральный секретарь Ли осведомляется о вашем здоровье, мэм, – сообщил он. – Он начинает беспокоиться.
Драммер посмотрела на время. Отведенный на отдых час миновал уже минут двадцать назад.
– Скажите ему, что я иду, – попросила она. – Есть во что переодеться?
– Все в шкафу, мэм. – Воган выскользнул за дверь бесшумно, как призрак.
Драммер быстро сменила костюм: строгий жакет и мягкие брюки на блузку из бамбукового шелка и юбку-самокройку из нейроволокнистой ткани, равняющейся по интеллекту насекомому и подстраивающейся по фигуре. Посмотрелась в зеркало и осталась довольна. Жаль только, с ней нет Сабы. Хотя он слишком часто подшучивает в стиле «консорт при королеве». Закрыв функцию зеркала, она вернула на экран изображение Земли.
Теперь темной была большая часть планеты, бело-голубым остался узенький полумесяц. Как ни силились астеры убить Землю, а она все вертится. Они пытались сжечь флот внутренних планет, но корабли КЗМ летают как ни в чем не бывало.
А с другой стороны, Земля поколениями душила астеров, однако вот она, Драммер. Время сделало их союзниками в великой звездной экспансии.
Пока еще что-нибудь не случилось.