Сперва она не заметила перемену. Перемена сказывалась в мелочах. Палуба, на которой раньше она спала как убитая, теперь стала жестковата. Она чаще задумывалась, что делает в своей камере ее отец в пяти миллиардах километров отсюда, если не в другой Вселенной. Она постукивала руками по решетке, чтобы услышать разницу в тоне звучания прутьев. И она ненавидела.

Ненависть была для нее не внове. Она жила с ней так долго, что все прошлое окрасилось в цвета праведного гнева. Только раньше она ненавидела Джима Холдена, а теперь ненавидела Клариссу Мао. В ненависти к себе была чистота, восхищавшая так сильно, что это казалось катарсисом. Джим Холден вывернулся из-под удара ее ненависти, не дал ей себя поглотить. А она жила в пламени и знала, что заслужила ожоги. Это походило на игру в поддавки.

Она постучала по решетке. Между звучанием прутьев было слишком мало разницы. Больше всего она мечтала на что-нибудь отвлечься. Задумалась, хватит ли силы ее имплантов, чтобы погнуть решетку или сорвать с петель дверь. Хотя это было ни к чему. Выйдя из камеры, она в лучшем случае попала бы под выстрелы астерской охраны. В худшем — оказалась бы на свободе.

Хорошо хоть, капитан перестал с ней заговаривать. Она видела, что к нему потоком ходят посетители. Она более или менее представляла, кто из охраны отвечает за него. Приходили двое марсиан в военной форме, несколько офицеров ООН. Приходили и переговаривались с капитаном Ашфордом тихими голосами людей, относящихся к себе и ко всему, что их окружает, всерьез. Такие голоса она помнила с тех пор, как подслушивала переговоры отца. И помнила, какое впечатление они когда-то производили на нее. Теперь при этом воспоминании ей становилось смешно.

Она мерила шагами свой крошечный мир. Отжималась, приседала — исполняла все бессмысленные упражнения, какие позволяла небольшая сила тяжести. И ждала кары или конца света. Во сне ее караулил Рен, поэтому она старалась поменьше спать.

И понемногу, с нарастающим ужасом сознавала, в чем состоит перемена. Она возвращалась в себя. После неудачи на «Росинанте» ей было в какой-то мере спокойно. Она от всего отключилась. Да и прежде все немного напоминало сон. Она не взялась бы сказать, началось это с убийства Рена или с того дня, как она приняла имя Мелбы Кох. Может, еще раньше. С известия, что отец арестован. Она не помнила, когда потеряла себя, но теперь возвращалась, и онемевшую совесть словно кололо иголками. Это было хуже боли, и это заставляло ее метаться по кругу.

Размышляя, она все яснее сознавала игру, которую вела с ней рыжая священница. Священница и Тилли Фэган, пожалуй, тоже. Может, Анна решила, что, если поманить ее прощением, словно подвешенной перед носом морковкой, она признается? Тогда она дважды глупа: во-первых, потому, что вообразила, будто Кларисса откажется от сделанного, а во-вторых, потому, что решила, будто ей нужно прощение. Что она его примет.

«Я хотела бы еще поговорить с тобой», — сказала Анна, и в тот момент это прозвучало искренне. Но она больше не приходила. Рассудком, сколько у Клариссы осталось рассудка, она понимала, что времени миновало не так много. В камере менялось восприятие времени и обострялось чувство одиночества. Для того камеры и придуманы. А все же Анна не пришла. И Холден тоже. И Наоми, которую Кларисса чуть не убила. О ней забыли — а почему бы и нет? Клариссе нечего было им предложить. Разве что предупреждение, что власть на корабле вот-вот перейдет в другие руки, — если это имело значение. Смешно было беспокоиться о том, кому сидеть в капитанском кресле обреченного корабля. Все равно что спорить, кто самая хорошенькая девушка в концлагере.

Но больше отвлечься было не на что, поэтому она наблюдала.

Голоса в соседней камере зазвучали по-новому. Настойчиво. Изящно одетый мужчина еще не успел подойти к ее двери, а она уже знала, что маленький спектакль движется к концу. Он остановился у решетки, заглянул внутрь. Блестящая седина, уложенная в идеальную прическу, старила мужчину. В его профессионально-отеческом взгляде скрывалась темнота. Мужчина взялся руками за решетку — словно он был здесь заключенным, а не Кларисса.

— Ты меня, наверное, не помнишь? — В его голосе слышались грусть и ласка.

— Отец Кортес, — возразила она, — я вас помню. Вы когда-то играли в гольф с моим отцом.

Он горестно хмыкнул и переступил ногами, почти прижавшись лбом к прутьям.

— Верно, только это происходило очень давно. Тебе было не больше… семи?

— Я и потом видела вас в новостях.

— А, — кивнул он, рассеянно глядя перед собой, — кажется, и это было очень давно. Я сейчас говорил с капитаном. По его словам, он пытался убедить тебя присоединиться к нам, но не слишком преуспел.

Вдоль ряда клеток шли два охранника. Кларисса узнала в обоих союзников Ашфорда. Кортес на них даже не взглянул.

— Не преуспел, — согласилась она и добавила: — Он много лжет.

Кортес поднял брови.

— Лжет?

— Сказал, что добьется для меня амнистии. Что, когда мы вернемся домой, доставит меня на Цереру, под покровительство АВП. Только он этого не сумеет.

Кортес медленно вдохнул и снова выдохнул.

— Нет. Не сумеет. Можно быть с тобой откровенным?

— Не вижу, как я способна вам помешать, — ответила Кларисса.

— Я думаю, у нас с тобой много общего. У тебя на руках кровь. Кровь невинных.

Она хотела презрительно фыркнуть, отвернуться с пренебрежением, но от этого почувствовала себя еще моложе и беззащитнее. Кортес продолжал, словно ничего не заметив. Может быть, он действительно не заметил.

— Я послужил… орудием, которое провело нас за врата. Единой силой, представляющей все три части человечества, со славой… — Его слова были темными от горечи, но Кортес улыбнулся, и Кларисса подумала, что он, пожалуй, так же болен, как она. — Тщеславие — профессиональное заболевание у людей моего ремесла. Боюсь, я боролся с ним не слишком успешно.

— Это я загнала Холдена в Кольцо, — сказала Кларисса, сама не зная, признаётся в преступлении или предлагает оправдание Кортесу.

— Да. А я повел за ним других. И они умерли потому, что я скрыл от них опасность. Я привел мое стадо на бойню. Думал, что полагаюсь на волю провидения, но…

Глаза его наполнились слезами, лицо застыло.

— Отец? — напомнила о себе Кларисса.

— Когда я был мальчиком, — заговорил Кортес, — мой кузен нашел покойника. В овраге за нашим участком. Он подбил меня посмотреть на него. Я до смерти испугался, но пошел и высоко держал голову, притворяясь, что мне это ничего не стоит. Прибывшие медики установили, что человек умер от геморрагической лихорадки. Остаток лета меня продержали на антивирусах. Так что, возможно, во мне это всегда было. Я думал, что полагаюсь на провидение, а сам просто скрывал страх. И мой страх привел к гибели множество людей.

— Это не ваша вина.

— Но мое дело. И, возможно, моя ошибка послужит ко благу. Ты права, девочка. Ни для тебя, ни для меня не будет амнистии. Но не потому, почему ты думаешь.

Кларисса встала. Взгляд Кортеса тяжело давил на нее. Его интимное признание, страх и горе, которые старик нес с таким достоинством, внушали уважение, несмотря на то, что она никогда не любила Кортеса.

— Чужаки представляют слишком большую угрозу. Надежда, что мы сумеем использовать их или общаться на равных, — гордыня, из-за которой все прежние смерти могут показаться каплей в океане. Мы отдались в руки дьявола. Не каждый это поймет, но у тебя, по-моему, получится.

К своему удивлению, Кларисса почувствовала заливающий горло ужас. В дальнем конце коридора лязгнул металл — клетка Ашфорда открылась. Что-то проговорил охранник, но Кортес не отвел от нее взгляда, словно лившего на ожог холодную воду.

— Думаю, что получится, — тихо согласилась она.

— Это я освободил капитана Ашфорда — потому что мы с ним сходимся во взглядах, а найти взаимопонимание с нынешним капитаном я не сумел. Они, чтобы собрать здесь команды со всех кораблей, создали новое оружие.

— Оружие здесь не работает.

— Свет движется, и они сделали оружие из света. У коммутационного лазера достаточно мощности, чтобы прожечь обшивку. И его можно еще усилить. Как мы полагаем, его силы хватит, чтобы уничтожить Кольцо и закрыть врата.

— Тогда мы останемся здесь, — напомнила Кларисса.

— Да. Но, если промедлить, сюда придут другие. Это искушение. «Если мы научимся использовать врата, — скажут они, — нас ждет слава!» Я так и слышу подобные слова.

— Вы сами их говорили. Вы были таким.

— Был, и я получил ужасный урок. А тебя привела сюда ненависть, не так ли?

Ашфорд рассмеялся.

— С возвращением, капитан, — сказал один из охранников.

Кларисса постучала пальцами по решетке, послушала звон.

— Мы ошибались, — говорил Кортес, — но теперь нам выпал шанс все исправить. Мы спасем человечество от повторения нашей ошибки. Мы защитим людей. Но понадобится жертва.

— Мы станем жертвой. Мы все.

— Да. Мы умрем во тьме, отрезанные от всего, что нам дорого. И те, кто будут здесь, рядом с нами, станут проклинать нас. Возможно, накажут. Даже казнят. — Он коснулся ее руки. Касание кожи о кожу пронзило ее электрическим разрядом. — Я не лгу тебе, Кларисса. То, о чем я прошу, не принесет награды в этой жизни.

— О чем вы просите? — удивилась она. — Зачем я вам нужна?

— Нас попытаются остановить. Например, попробуют убить капитана. Как я понимаю, твое тело наделено выдающимися физическими возможностями. Идем с нами. Защищай капитана, не дай его остановить. Скорее всего, от тебя ничего не потребуется, кроме как быть свидетелем. Или именно ты превратишь поражение в победу.

— В любом случае мне не жить.

— Да. Но ты выбираешь между просто смертью и смертью со смыслом.

Капитан Ашфорд с охранниками двинулись к ним. Каблуки стучали по металлической палубе, напоминая тиканье больших часов. Время кончалось, и в ней шевельнулось раздражение. Клариссе не нужен был Ашфорд. Ей хотелось остаться на месте, поговорить с преподобным о жертве и гибели. О грузе зла, настолько тяжкого, что его не уравновесить всей жизнью.

Губы у Кортеса были плотно сжаты, но его голубые глаза улыбались ей. Он вовсе не походил на ее отца. Слишком мягкое лицо, слишком широкий подбородок. И он держался очень искренне, а отец всегда смеялся над миром из-под маски. Однако сейчас Кларисса видела в священнике Жюля-Пьера Мао.

— Те, кого мы убили, — сказала она. — Если мы это сделаем, значит, они умерли не напрасно.

— Ради благороднейшей из целей, — согласился Кортес.

— Пора идти, — позвал Ашфорд, и Кортес отступил от решетки, сложив руки на груди. Ашфорд обернулся к девушке. Крупноватая голова и тонкое тело астера придавали ему сходство с фигурой из кошмара. — Последнее предложение, — сказал он.

— Я иду, — ответила Кларисса.

Ашфорд поднял брови, перевел взгляд на Кортеса, затем снова на нее и медленно растянул губы в улыбке.

— Уверена? — спросил он, и по голосу стало ясно, что капитан слишком доволен, чтобы интересоваться ее мыслями и мотивами.

— Я позабочусь, чтобы вас никто не остановил, — сказала она.

Ашфорд задержал взгляд на Кортесе, всем видом давая понять, что впечатлен. Потом отдал ей честь, и Кларисса неумело отсалютовала в ответ.

Шагнув из клетки, она ощутила короткое головокружение, в котором виновата была не тяга и не сила Кориолиса. Это оказался ее первый шаг после «Росинанта».

Ашфорд шел впереди, двое сопровождавших обсуждали боевую группу и блокаду «Бегемота». Машинное и командное отделения располагались вне вращающегося барабана, так что им предстало захватить переходники на южном и северном концах и соединяющие их наружные лифты. Мужчины толковали, как не всполошить людей в барабане, кто выслеживает врагов, кто уже верен, а кого предстоит убеждать. Кларисса почти не слушала. Она остро чувствовала идущего рядом Кортеса, и еще ей казалось, что она оставила груз вины позади, в своей камере. Она умрет и этим исправит все, что сделала дурного. Каждый ребенок, родившийся на Земле, на Марсе и в Поясе, будет огражден от протомолекулы, если они добьются своего. А Соледад, Боб, Станни, отец, мать, братья — все услышат, что она умерла. Все, кого знал и любил Рен, будут спать немного спокойней, понимая, что убийца понесла наказание. Она сама спала бы спокойнее — если бы ей еще случилось уснуть.

— У нее стоят боевые импланты, — произнес Ашфорд, ткнув кулаком через плечо.

Один из охранников обернулся. Тот, что с бесцветными глазами и со шрамом на подбородке. Йохо.

— Вы уверены, что она наша, капитан?

— Враг моего врага, Йохо, — процитировал Ашфорд.

— Я за нее поручусь, — сказал Кортес.

«Напрасно», — подумала Кларисса, но промолчала.

— Кларо. — Йохо сделал движение, заменяющее астерам пожатие плеч. — Она пойдет на командную палубу с ту алле ту.

— Отлично, — согласился Ашфорд.

Перед ними открылся широкий коридор. Яркие светодиодки заливали его хирургической белизной. Вдоль стен сидели в электрокарах или стояли мужчины и женщины, дюжина человек, вооруженных метателями. Клариссе хотелось бы, чтобы самый воздух здесь пах иначе, но этого не было. Пахло все тем же нагретым пластиком. Капитан Ашфорд с тремя вооруженными спутниками занял переднюю тележку.

— Потребуется время, корабль под охраной, — сказал Кортес. — Нам надо будет оповестить всех сторонников, которых сумеем найти. Подавить сопротивление. Когда мы соберем все, что нужно, и покинем барабан, остановить нас уже не сумеют. — Он словно уговаривал сам себя. — Не бойся. Все это не напрасно. Тому, кто верует, нечего бояться.

— Я не боюсь, — сказала Кларисса. Кортес с улыбкой в глазах посмотрел на нее, встретил ее взгляд, и улыбка погасла. Он отвернулся.