Мишка Павлов очень нервничал перед свадьбой.

Вся его предыдущая жизнь состояла из любви к старенькой трудолюбивой маме и холостяцких кутежей. Мишке нравилась такая жизнь. Мы, его друзья и собутыльники, все были моложе, и Мишке льстила роль вожака и застрельщика.

Теперь, накануне свадьбы, он пустился во все тяжкие. Не просыхал абсолютно. И каждый вечер менял показания о постигшем его счастье.

Первое время Мишка рассказывал о большой любви, которая случилась в далеком городе Чита. Вот что значит оторваться от родных уральских корней, плакал Мишка. Большое чистое чувство помутило будто бы Мишкин рассудок, и он дал слово жениться.

Последующие мальчишники внесли в эту картину массу новых штрихов. Большая любовь преподносилась уже как романтическое постельное приключение с неромантическими последствиями – беременностью. Вследствие которой Мишка, как честный человек, просто обязан закабалить себя супружеством.

За считанные дни перед торжественным обрядом Мишка коснеющим языком принялся обвинять невесту в злом умысле – дескать, и приключение она подстроила, и забеременела назло.

Мы жалели Мишку. Как бы то ни было, он грудью шел на амбразуру. Он провожал в небытие и оплакивал все, что было нам близко и дорого.

За день до свадьбы наш друг волевым усилием вынырнул из пучины пьянства и пришел в себя. Он сделался холодным, отрешенным и неприступным. Последние часы своей вольной жизни Мишка честно потратил на подготовку к экзекуции. Он шел в загс с гордо поднятой головой, в лучшем костюме, с улыбкой на лице. Он женился по высшему разряду.

Основная часть торжества проходила в ресторане, едва вместившем гостей. Пока не началось, Мишка извлек меня из сутолоки для важного разговора.

– Понимаешь, – сказал он, – я хочу, чтобы все было по-королевски. Чтобы самая последняя сволочь подтвердила: да, Мишка Павлов женился так женился.. Я хочу, чтобы любой подонок до конца дней считал, что Мишка Павлов так женился, как никто не женился. И перед невестой я не хочу краснеть за эту свадьбу всю мою оставшуюся проклятую жизнь. Улавливаешь?

Я сосредоточенно кивнул.

– Ты должен мне помочь, – продолжал Мишка. – У меня есть дядя, зовут его Витей. Он алкоголик. Я не мог жениться без него. Он бы меня сначала проклял, а потом начал бы звонить мне каждую ночь и крыть матом. Это страшный человек, ей-богу.

Я сдвинул брови и слушал дальше.

– Ты должен сесть за стол рядом с дядей Витей и следить за ним в оба. Как только увидишь, что он уже хорош, твоя главная задача – больше ему не наливать. Для него лишние 50 граммов – это для нас непоправимая трагедия. Перебрав, он непредсказуем. Он способен на все. Сделаешь?

– Сделаю, – тихо, но твердо произнес я и пошел в зал.

Дядя Витя уже отирался у стола. Это был маленький, невзрачный человечек с оттопыренными ушами. На нем колоколом висел мятый, но чистенький пиджак, из-под которого неярко синели тренировочные штаны с пузырями на коленях. Я подобрался поближе, прошелся несколько раз, присмотрелся, принюхался. Клиент держался бодрячком, пах неявно и невнятно, ведь нельзя же человеку совсем ничем не пахнуть. Любой медэксперт заключил бы, что дядя Витя был в ту минуту кристально, стопроцентно, невероятно трезв.

Мы уселись за стол.

– Виктор, – церемонно представился он даме слева.

– Витя, – пожал он мне руку и сноровистыми движениями наполнил тарелку близлежащей снедью. Затем потянулся к бутылке.

Я немедленно пресек это поползновение и взял инициативу в свои руки. Недрогнувшей рукой наполнил дядивитину рюмку наполовину. Снял реакцию. Из кругленьких, с копеечную монетку, глазок соседа проливался невинный, хрустальный свет.

Тем временем скалоподобная женщина-тамада начала первый тост. Она вкратце описала добродетели жениха и невесты, обрисовала обстоятельства их знакомства и крупными мазками обозначила глубину их взаимной любви. Всем не терпелось выпить, и речь тамады пару раз прерывали овациями. Однако женщина-скала методично продолжала восхвалять брачующихся.

Наконец, тост достиг кульминации. Закруглив его пронзительной аллегорией о двух влюбленных птицах, тамада быстрее всех опрокинула в необъятное нутро содержимое рюмки и загудела: «Горько!».

Гости тоже энергично выпили и подхватили клич тамады. Жених и невеста, слегка раскрасневшись, поднялись и заключили друг друга в объятья. Мишкины губы почти коснулись губ невесты, и мне на миг показалось, что все его пьяные сожаления на мальчишниках – это пустое, наигранное, придуманное…

Но в этот самый момент, сладкий момент преддверия брачного поцелуя, что-то оглушительно грохнуло совсем рядом со мной. Грохот перекрыл и подавил все шумы и крики.

Дядя Витя, в секунду опьяневший до беспамятства, сначала плашмя рухнул на стол, в салаты, а теперь, весь перемазанный, сползал под стол, увлекая за собой скатерть. Громкому падению дяди Вити аккомпанировали стекло, фарфор и железо, щедро сыпавшиеся наземь.

Мишка остолбенел, продолжая обнимать невесту. На меня, только на меня устремлен был отчаянный Мишкин взгляд. И в нем читалось все, что произойдет через час, месяц и годы. То, что я напьюсь на этой свадьбе, украду невесту, и озверевший, тоже хмельной Мишка будет со мной драться. То, что видеться мы с ним станем все реже и реже. То, что его жена не уживется с его мамой, и мама покинет их семью. То, что жена возненавидит нас, и Мишка постепенно спрячется от всех нас, его друзей, не желая утешений и сочувствия. То, что несчастлив и одинок окажется Мишка Павлов, а после и вовсе пропадет куда-то бесследно, и никто не сможет отыскать его следов.

И до сих пор мне не по себе от этого Мишкиного взгляда.