Скажите мне, пожалуйста: вы когда-нибудь катались на карусели? Конечно, катались! Вы, конечно, помните ощущение счастья и легкого головокружения, когда катишься в пестрой люльке или на деревянном коне по кругу, все время вперед и вперед и все время возвращаясь на то же место, под легкое, но мощное поскрипывание колеса, где-нибудь в парке в солнечный день, когда под вами и вокруг мелькают блики и тени, и люди, и собаки, и деревья, и цветы, а над головой кружатся солнце и облака? Помните это ощущение счастья и полноты в сердце? Вот такое чувство осталось у меня от тех дней на даче! Я сравниваю то время с солнечной каруселью... Солнечная карусель! Даже в счастливом детстве не всегда бывает солнечная карусель! Солнечная карусель – это классическое воплощение счастливого детства! Именно такая карусель была у меня в то лето. Главными в этой карусели были я и Гизи, а все остальное было вокруг нас и для нас – только для нас! Все было для нас! Я был счастлив, и Гизи тоже – я это видел по ее глазам! Но я был еще больше счастлив оттого, что счастлива была Гизи, что ей все так нравилось. Она прямо на глазах расцвела, как говорила моя мама; она уже не была бледным фарфоровым заморышем, как тогда, когда я впервые увидел ее в нашем дворе, потому что надышалась воздуха, и накупалась, и напилась парного молока. Она загорела и окрепла... Солнечная карусель сделала свое дело! С утра мы с Гизи начинали самозабвенно кружиться в этой карусели, и вместе с нами кружились солнце, и облака, и поле, и лес, и река, и дома, и деревья, и цветы, и травы! И птицы кружились с нами, и бабочки, и жуки, и рыбы, и раки, и собаки, и коровы, и лошади – весь мир! То мы кружились на поляне в цветах, то во ржи среди васильков, то на берегу реки, то в воде среди солнечных брызг, то вдруг высоко-высоко, под самым небом, – в колючем и пахучем сене на Ваниной телеге. Ваня часто катал нас, когда возил на Мальчике сено с лугов. Туда мы ехали порожняком и быстро, трясясь на тарахтящих досках в пыли, а назад мы ехали медленно и высоко под голубым небом, раскачиваясь в зеленом травяном облаке. Небесные облака плыли рядом, тоже покачиваясь, как возы с белым сеном... А еще мы кружились в этой золотисто-синей карусели по вечерам, но это уже была не солнечная карусель, а звездная, лунная карусель, медленно затихающая, пока мы не ложились спать, карусель под керосиновой лампой в доме, возле открытого окна, в которое влетали ночные бабочки и начинали кружиться вокруг лампы, опаляя над ней свои пыльные бархатные крылья, а дом вокруг поскрипывал рассохшимися бревнами, несясь с нами куда-то вдаль, в сонное пространство, вместе со всей Землей, которая тоже поскрипывала и потрескивала от ночного звездного электричества. И сверчки тянули свою бесконечную скрипящую песенку, пока мы так сидели в летящем доме, глядя на мерцающие в темном окне звезды... А иногда мы и вечером летели на сене – только уже не на Ваниной телеге, а в сарае, под острой крышей, возле слухового окна, в которое светили те же летящие с нами звезды и где нам пели свою скрипящую песенку те же сверчки... Я часто тогда думал, что сверчки, наверное, самые древние певцы на земле, потому они и поют такими скрипящими от старости голосами, и как хорошо эти голоса подходят к вечерней карусели, к вздохам и скрипам ее невидимых колес! Как здорово она кем-то придумана, эта карусельная музыка ночи!

А иногда в такие вечера пела Гизи. Ведь у нее был замечательный голос – мы узнали об этом на даче, потому что тут мы с ней по-настоящему подружились, тут она сама нам раскрылась, она осмелела, войдя в эту солнечно-звездную карусель со своими немецкими песнями...