– Куда это их баба повела? – наблюдали за теплой черно-белой компашкой с того берега фээсбэшники.
– Станок приличный! – произнес Железнов.
– Думаешь, станок для печатания поддельных денег волокут? – приник к биноклю Иван Крутой.
– Да это он про телку базарит, – подсказал капитану Буратино.
– А-а-а! – стал разглядывать «станок» фээсбэшник. – Идем параллельным курсом, – отдал он команду.
– Черно-белая компашка, прошлепав примерно половину пути до моста, заметила за собой слежку.
– Какой-то метр в кепке за нами идет, – глянув на негров, произнесла доярка.
– Срисовали уже, – обернулся к преследователю Джек, но никого не увидел. Только у самой воды трепыхались кусты.
– Шарик, наверное, – подняв каменюку, швырнул его в кустарник Билл.
Там что-то хрюкнуло, кусты буйно затряслись, но через минуту все стихло, и больше их никто не преследовал.
Зато почти у моста натолкнулись на странную парочку. Один амбал возвышался у самой воды, а другой рядом с ним стоял раком.
– Обойдем педерастов, – предложил Джек.
– Вот и у вас появились, – с удовлетворением в голосе произнес Билл.
– Да это не наши, это какие-то залетные… у деда Пашки живут, – внесла ясность в «голубой» вопрос Дуняха. – Нашим мужикам, кроме выпивона, уже ничего не надо…
– Бляха-муха! – тихонько пнул в гузку Джонни-Дорофея Джинн-Толик, указывая на агентов ФБР.
– И бляха, и муха, и еще кто-то с ними, – подтвердил тот.
– Ой, мамочки, тут мне страшно, я пойду рядом, – перейдя мост, пристроилась между мужчинами роскошная доярка.
Билл с грозным видом оглядывался по сторонам, внутренне надеясь, что встретится тот, кто попытается испугать его любовь.
– Вон там какие-то отблески между деревьев, – враз осевшим голосом прошептала Дунька и прижалась к гиганту Биллу.
– Со мной, как это по-русски – не дрейфь, – тоже осипшим голосом прошептал он, ощущая телом теплое и податливое женское бедро.
Джек, чтоб не быть голословным, шустро зарядил М-16 и положил в карманы парочку гранат.
– Хенде хох! – решил поиграть в немецких захватчиков хромоногий латинос, но едва успел скрыться за толстым стволом от пуль, выпущенных вздрогнувшим агентом Джеком.
Дунька, чтоб не участвовать в таком ужасе, мигом потеряла сознание и оказалась на руках у Билла.
– Я пошути-и-л! – подал голос хромоногий, доставая из-за пояса «Магнум» сорок пятого колибра.
– Из винтореза одиночными шмальнули, – по звуку определил Иван Крутой, доставая из наплечной кобуры пистолет «Стечкина». – Вмешиваться пока не станем.
– Были бы мы без дамы, я бы сделал из этого шутника хронического меланхолика, а теперь, Джеки, бежим вперед по тропинке.
Латинос залег и, громыхнув оружием, послал пулю на звук шагов. Проскользнув рядом с ногой Джека, пуля полетела дальше по заданной траектории и, счастливо избежав встречи с деревьями, нашла свою жертву в лице Буратино. И ладно бы в лице, а то сквозное отверстие образовалось точно между ног деревянного умника.
– Мать моя – родина, – только и успел произнести бедненький Буратинка, как какая-то сила, закрутив его винтом, хряпнула о дерево, прилепив носом к стволу.
– Чего это пацан раскувыркался? – удивился Иван Крутой.
– Нашел время цирковое представление устраивать, – прислушиваясь к хрусту ломаемых веток, недовольно заметил Железнов и отпрыгнул с тропы, прячась за дерево, так как прямо на него выбежали шпионы, тащившие бабу.
– Куда дальше-то? – одышливо произнес Билл.
– А вон указатель висит, – кивнул Джек на пришпиленного к березе Буратино, колпачок которого торчал в сторону сторожки.
Когда шпионы исчезли в указанном им направлении, Егор Железнов спрятал в кобуру пистолет и, отряхивая брюки, позвал:
– Господин Буратино, хватит маскироваться…
Но деревянный чекист ничего не ответил.
– В жмурки, что ли, играет? – тоже отряхиваясь, произнес Крутой, направляясь к замершему коллеге.
– Скорее – в жмурики! – высказал свое мнение старлей. – Ба-а! Да у него дополнительное отверстие образовалось… – засунул он мизинец в пулевую пробоину.
– Ну ты че куда не след пальцы-то суешь? Гинеколог тоже нашелся… – пожалел раненного собрата Крутой и, поднапрягшись, сдернул его с дерева, оставив в стволе березы нос.
– Тогда уж не гинеколог, а проктолог, – поправил шефа старлей. – Блин! Да он еще и сифилитик… – хохотнул Железнов, – все сорок удовольствий.
– Да-а-а! – задумался капитан, поворачивая деревянного чекиста то одной, то другой стороной и бормоча: – Гинеколог, проктолог… У всех руки в тепле и деньги в кармане… А ту-у-т?.. – внимательно оглядел росшую рядом сосну без верхушки и, сорвав две небольшие шишки, заткнул раны.
– Нижнюю дырку неправильно заткнул! – сделал хирургу замечание Железнов. – Как будто у него хвост растет… Воткни инородное тело с другой стороны, чтоб на мужика стал похож.
Через минуту пришедший в себя Буратино с ужасом ощутил вместо прекрасного, гладкого, острого носа какой-то шершавый отросток.
– Папин партсигар! – пробормотал он, опустив глаза книзу и увидев там торчавшую из штанов молодую зеленую шишку.
– По-моему, малый от твоих экспериментов опять отключился, – сообщил другу старлей.
– Ну-у, Мальвины у нас нет, чтоб в чувство его привести, потащим раненого на руках, как те два негритоса свою бабу, – направились они следом за шпионами.
Счастливый, словно наткнулся на заросшую маком поляну, латинос, прячась в кустарнике, наслаждался видом изувеченного противника, выставив в его сторону средний палец правой руки.
Мишаня, услышав пальбу, чертыхнулся, снял со стены ружье, не отрывая взгляда от телевизора, где транслировали «Ментов». «А вдруг дело долгое?» – отключил он телик и вышел на улицу.
– Тьфу! Пропасть тебя возьми… на самом интересном месте, – стучала ногами по шифоньеру Кумоха.
– Сапожни-и-к! Судью на мыло-о! – завопил Ерофей, скрываясь в дымоходе и через секунду выныривая из трубы. – О-о! Здорово, Леха! – поприветствовал брякнувшегося на крышу лешего. – Чего тужим?
– Да все эти, то-о-у-у-ри-и-сты! Вот упыри! Костры жгут… Стреляют… Дак и до пожара недалеко…
– Али до смертоубийства… – указал домовой на бездыханную Дуняху, прижавшуюся к негру.
«А это что за юные натуралисты?» – вглядывался в негритосов и их ношу Мишаня и вдруг понял, кого они несли.
– Что с ней? – задохнувшись, бросился к ним.
– Да ничего со мной не случилось… просто сердце обмерло, как стрельбу услыхала, – стукнула по плечу Билла, чтоб опустил на землю. – Мы по делам к тебе, – покраснев, одернула платье.
– А это кто такие? – неприязненно разглядывал негров Мишаня.
Особую антипатию вызвал у него Билл.
«Рикша черномазый», – вспомнил иностранное слово из общеобразовательной географической передачи.
– Наш-то… Уме-е-н!.. Куды-ы та-а-м! – похвалился перед Лехой домовой. Не то что твои забулдыги, десятком слов пользуются, остальные за ненадобностью забыли.
– Ох, толста… толста девка… – высунула из трубы всклокоченную голову Кумоха.
– А на мой так скус… и ничего… – заступился за Дуняху леший.
– На твой скус и синие русалки хороши… – съязвила Кумоха.
– А некоторые, – глянул на нее Ероха, – так и от зеленых тащатся… – дальше договорить не успел, потому как разъяренная Мумоховна, пробкой вылетевшая из трубы, поднатужившись, ухватила за химок Ерошку и зашвырнула в дымоход.
– Ты че, Мумуковна? – отсел подальше леший. – Домовыми швыряисси?.. А зеленый цвет мне ндравнтся… Листики там… Травка всякая… Я про Мишаню хотел сказать, что он доллары любит… – оправдываясь, высунулся из трубы Ероха.
– Мы есть то-о-у-у-ри-сты-ы… – выступил вперед Джек, догадываясь, что стоявший перед ним симпатичный парень с кустистыми бровями неровно дышит к сельской пастушке, вернее, доярке.
– Ребята несколько дней отдыхают за селом на природе, – окончательно пришла в себя Дуня, – сильно потратились и, случайно встретив меня у реки, куда шли поужинать, попросили свести их с покупателем…
– Ноу-ноу-ноу – покупать, – замахал рукой Джек. – Мы есть меняться, – перебил он затянувшееся вступление посредницы. – Вот автоматическая винтовка М-16, – продемонстрировал оружие, – патроны и парочка гранат.
У Мишани второй раз за вечер, выражаясь поэтически, в зобу дыханье сперло.
– Классный винторез, – забыв про изменщицу, схватил он винтовку и, пощелкав затвором, прицелился в сторону крыши.
Ахнув, Кумоха Мумоховна нырнула в трубу, Леха ловко провалился сквозь рубероид, лишь один Ероха, разодрав на груди рубаху, как недавно видел по «ящику», подставил свою волосатую грудь под винтовочный ствол.
– На что меняешь? – задал материально-практический вопрос бывший десантник, прикидывая, что с этой американской «дурой» будет намного безопаснее.
«А то полон лес посторонних», – подбросил на ладони гранату.
– Два мешка картошки, – стал загибать пальцы Джек.
– Луку, луку проси, – подсказал Билл, облизывая губу.
– Пшена пару-тройку килов, – отмахнулся от него Джек.
– Огурчиков, огурчиков не забудь, – волновался агент Билл, с шумом сглатывая слюну.
– Пер-р-екуем мечи на орала! – вспомнил советский лозунг Мишаня.
– Когда я на тебя орала? – обиделась Дунька.
Но егерь опять уже щелкал затвором.
– Ржавая! – сделал вывод. – На один мешок картошки тянет…
После долгого торга ударили по рукам.
– А у меня для тебя подарок! – вспомнил о подруге Мишаня и помчался в дом, через минуту появившись оттуда с дятлом. – Это тебе! – разжал ладонь, и пернатый стукач тут же взлетел и сел высоко на ствол дерева, просигналив оттуда:
– Позор-р пр-р-едателю!
– Гуля-гуля-гуля! – позвал его хозяин, но дятел осуждающе покосился на него единственным глазом и гордо отвернулся.
– О-о! Кутузов прилетел! – высказала свое необъективное мнение вездесущая, словно журналист-криминальщик, кукушка.
«Трахнуть бы тебя как следует… о дерево! – замечталось дятлу. – Навсегда про кукуй бы забыла…»
Видя, что птичку не достать, Мишаня стал собираться к матери за хаваниной для голодающей Америки. Что туристы из США, он ничуть не сомневался…
«Штаты сейчас дружественная страна, – думал он, – хотя прапорщик Барабас в это до сих пор не верит».
– Уже темнеет, поплывем на лодке, – отдал распоряжение. – Причем я буду капитаном, а вы – гребцами, – на правах владельца плавсредства распределил роли.
– Мишаня, а кем же буду я? – капризным голоском, чтоб напомнить о себе, произнесла Дуняха.
– Пассажиркой, естес-с-твенно!..
– Не хочу пассажиркой, хочу рулевой.
– Слушай, Дунька! Еще одно слово, и ты станешь водоплавающей княжной Степана Разина… Недосуг мне сейчас… – обидел доярку.
– Паразит ты, Мишаня.
Не успели скупщик, посредница и продавцы оружия отчалить от пристани, точнее, от трухлявого пня, к которому толстенной цепью была прикована подтекающая каравелла «Дуня», как мимо сторожки, по направлению зюйд-зюйд-вест, проследовали чекисты с раненным Буратиной.
– Мамоньки-кумохоньки, – всплеснула руками Кумоха Мумоховна, – никак нашего знакомца тащуть…
На наблюдательном пункте тут же возник Ерошка.
– Левин жук! – ошалело произнес он, почесывая пониже живота. – Брачный период у него, что ль, наступил? Шишки по всему организму торчат…
– Ну что ты чешешься, как вшивый леший, – сделала Мумоховна замечание домовому, заодно плюнув в душу Лехе.
«Батюшки-и! Да и взаправду!.. Я, как девушка скромная, на такую порнуху глядеть не могу», – шмыгнула в трубу и тут же появилась на заборе, поближе к эротическим предметам.
Мишаня, расплатившись с поставщиками оружия, вернулся обратно, даже не попрощавшись с Дунькой.
Обидевшись на ревнивого ухажера, доярка от своих щедрот одарила грузчика Билла, тащившего ее в лесу, целым пакетом пирожков, которые приготовила Мишане. И пока простяга Джек готовил на костре похлебку, жадоба Билл, отойдя на безопасное расстояние, уплетал за обе щеки жареные пирожки.
Заволновавшись, что приятеля долго нет – уж не попал ли в лапы Евсея, – Джек выглянул из двери и обомлел, наблюдая, как лучший друг жрет и не подавится домашнюю выпечку. Обомлевание, однако, исчезло, когда в ненасытной пасти исчезло еще одно кулинарное изделие.
– Напарник! С чем пирожки? – закипая от гнева, произнес он.
– С котятами. Ты такие не любишь… – алчно набивал рот Билл.
Бросившись на обжору, Джек сумел отбить один целый и еще половинку пирожка, которую вырвал из практически бездонной утробы.
Чекисты тоже поужинали и прилегли вздремнуть после лесных приключений. Когда они захрапели, расстроенный Буратино, вытащив из рюкзака небольшое зеркальце, долго крутился перед ним, меняя местами шершавую темно-коричневую верхнюю шишку и зеленую нижнюю.
«Нашли подопытного хомячка…» – матерился он.
Не придя ни к какому решению, понуро побрел к берегу и забил влажным песком заднюю дырку, как следует его утрамбовав методом трения о дерево.
«По-моему, аж дым пошел, – прекратил он елозить гузкой по стволу. – Так и сгоришь на работе!..» – пожалел себя, направляясь к палатке. «Уже проснулись! – вздохнул он. – Сейчас начнут отпускать свои гадские шуточки…» – стоически двигался к костру, который расшуровали фээсбэшники.
– А вот и простреленный боец! – обрадовался Железнов. – Я уж подумал, ты утопился… – жизнерадостно сообщил он, подкладывая в костер ветку.
– За дровами ходил? – намного ласковее произнес Крутой, вынесший с поля боя товарища.
– Зачем ему дрова? Он и сам может нести людям тепло, – плотоядно ухмыльнулся старлей.
– Ну-ну! – остудил его начальник. – Под трибунал пойдешь! О-о! Добренький-предобренький Буратинка… не сходить ли тебе на разведку к Мишане, чтоб разнюхать, чего это он приобрел? – ерничая, предложил подчиненному капитан.
«Совсем авторитета не стало, как на войне продырявили…» – молча страдал Буратино, но, собрав всю волю в кулак и кое-как успокоившись, дал согласие. «А то все равно своими приколами достанут», – мысленно вспыхнул он.
– Хиппуешь, дружище?! – встретил беднягу Леха, завистливо разглядывая сосновые причиндалы.
– Прикрой срам-то! – заворчала Кумоха, но, впрочем, беззлобно, скорее, по обязанности старой девы.
– Залазь к нам! – пригласил гостя Ероха, хлопая около себя по верхней крышке шифоньера, и подвинулся, уступая место.
Дабы не ударить перед друзьями лицом в грязь, Буратино принялся рассказывать леденящую душу историю о неизвестных врагах, боестолкновении, где он отмудохал одной левой пятерых, но, в конце концов, многочисленные враги одолели и он потерял в бою нос.
– Зато приобрел кое-что другое, – завистливо поглядел на зеленую сосновую шишку леший.
Героический эпос в самом интересном месте прервала Кумоха:
– Белоснежкой буду… Ероха, из тебя песок сыплется!..
Буратино сразу просек ситуацию, и его фас, да и профиль тоже, стали цвета благородного красного дерева. Незаметно заткнув пальцем нижнее отверстие, он подумал: «Вот, голова садовая… Ведь видел же у Железяки пробку от сухого вина», – принял отвлеченно-рассеянный вид похмельного ежика, отстраненно наблюдая, как перепуганный домовой, приподняв одну нижнюю половинку тулова, достал песчинку, понюхал ее, попробовал на зуб и высказал выстраданное свое мнение:
– Сомнений нет! Натуральный речной песок…
– Это не старость! – попытался подбодрить его Буратино. – Это просто мочекаменная болезнь…
– Это я что? – совсем сник домовой. – Скоро буду камнями… эта… на двор ходить?
– Да нет! – успокоила его Кумоха. – Просто у тебя в почках песок образовалси.
– Да с чего-о? Окромя чая, ничего не пью!.. Ладно бы у Лехи… С алкашами самогонку жрет безмерно…
– Но! Но! Не надо переходить на личности, – как-то чересчур уж болезненно отреагировал лешак.
– Хоть я и из неблагополучной семьи, – заткнул складками штанишек отверстие Буратино, освободив палец, – но вот, однако ж, не спился… и Леху пронесет…
– Это в каком смысле? – насторожился леший.
– Станешь еще председателем шалопутовского общества трезвости, – обнадежил его Буратино.
– Ха! – по своей бабской привычке все опошлить взяла слово Кумоха. – А председателем общества дружбы народов Шалопутовки и Гвинеи-Бисау он не станет?..
Почувствовав, что разговор принимает нежелательный оборот, Буратино решил откланяться, так ничего и не выяснив о цели визита к егерю папуасов из этой, как ее, Гвинеи-Бисау.
«Век воли не видать и не есть гималайской пиццы, коли я постепенно не превращаюсь из Буратино в песочные часы с разбитым стеклом», – думал он по дороге к типа друзьям.