Над Шалопутовкой вставало хмурое серое утро.

Хмурые, невыспавшиеся шалопутовцы поднимались с постелей и мыли под умывальниками хмурые, серые лица. Черный ужас терзал похмельные души мужского населения деревни – ужас трезвого дня.

«Узнать бы, кто заложил участковому самогонно-питьевую базу… СПБ, если коротко», – размышляли они.

Но, как во всех русских правилах, были в деревне и исключения… Под первым номером проходил пастух Евсей, волосатую душу которого грел шелк шпионского парашюта, купол которого приметил ночью. Поэтому он на час раньше прошел по селу с громогласным своим барабанчиком, созывая на семинар по растениеводству парнокопытных обитателей хлевов. Нарушил он утренний режим и на образцово-показательной ферме им. 13-го партсъезда.

Зиту и Гиту выгнал недоенными, огрел кнутом инфантильного Мишку и пинком вышвырнул на улицу козла Яшку.

Под вторым и третьим номерами значились жизнелюбцы: дядька Кузьма и флагман российского флота – Филимон.

Их окрыляла жажда жестокой мести.

Доехав на скрипучих велосипедах до Лопуховки и выслушав от жителей леденящие душу, разум, сердце и живот рассказы о танках, бэтээрах, бээмпэшках, тракторах и луноходах, гремевших ночью по улицам деревни, они стали заводить моторы своей боевой техники.

Генерал после ресторана, и особенно прыжков с парашютом, несколько подустал и поэтому начало захвата вражеских лазутчиков перенес на более позднее время.

Майор Буратино, пока главный шеф спал в палатке, провел среди подчиненных утреннюю поверку и самозабвенно занимался с ними гимнастикой, заставляя бегать вдоль берега, прыгать, махать руками, а закончил разминку водными процедурами.

Пока натренированные им фээсбэшники тряслись у костра, он на всякий случай держался от них и огня подальше.

Пастух Евсей с беспокойством в душе, разуме, сердце и животе вел наблюдение за бегающими на другом берегу людьми. Но, когда понял, что они вовсе даже и не ищут парашют, а просто чумятся, все органы его организма успокоились, и он стал плести из зелени маскировочный венок, под которым надумал переправляться через Глюкалку.

Тем временем речные волки – Мишаня с боцманом Барабасом – подогнали яхту «Дуня» к месту дислокации группы захвата и ждали пробуждения его высочества.

Когда оно, наконец, случилось, группа, во главе с генералом, разместилась на корабле, и под мощное чихание Барабаса вместо гудка плавсредство двинулось по направлению к противоположному берегу.

На середине реки произошла историческая «встреча на Эльбе», когда лодка чуть не столкнулась с дрейфующей копной травы и цветов.

Со словами «Плавает тут всякая екибана!» боцман мощным ударом весла затопил гербарий вместе с Евсеем.

Когда лодка проплыла с десяток метров, гербарий всплыл на поверхность и поверг сидевшего к нему лицом Барабаса в недоумение, граничащее с шоком, так как оказался с ногами.

«Чего только с утра не померещится», – потряс башкой боцман, еще раз глянув на пятки и разведенные в разные стороны ступни, торчавшие из-под переплетеной зелени и цветов. Словом, боцман Барабас одним взмахом весла вывел из исключения «первый номер» и загнал его в рамки устава.

В стане лазутчиков в это раннее утро царило веселье. Правда, смеялись и радовались только две трети состава шпионского гнезда, точнее – фэбээровцы.

Церэушник же плакал горькими слезами, так как чувствовал острую резь при отправлении естественной надобности.

Если его коллеги, отойдя на три метра от стены фермы, запросто добивали до нее из брандспойтов, то рыцарь трико и фингала, как ни тужился, сумел обмочить лишь концы своих войлочных штиблет.

– Переусердствовал на работе в Тарасове, – заржал над ним агент Джек.

– Издержки производства, как говорят у русских, – поддержал друга агент Билл.

– Мне за вредность молоко должны давать, – с трудом выдавил еще одну каплю на войлочный ботинок полуслепой шпион.

Но радость фэбээровцев была недолгой…

Судьба вновь погрозила им атрофированным пальцем пастуха Евсея. Плотоядно урча двигателями, к ним приближались комбайн и трактор «Кировец».

Джек сразу почувствовал, что дело – табак.

Агент Билл, отвлекаемый от действительности мыслями о Дуньке, не придал приближающимся монстрам значения.

«Дуни-и-а-а! Я лублу-у тебя-а», – пела наивная его душа.

– Дво-о-е-е влюбленны-ы-х лежали-и во ржи-и, – накручивал штурвал дядька Кузьма и бормотал под нос очень актуальную на данный момент песню, – рядо-о-м комбайн стоял у межи-и; тихо-о завелся-я, тихо-о поше-е-л… Кто-то в буханке-е запчасти-и наше-е-л… – направил зерноуборочный таран на двух черных амбалов.

Филимон на «Кировце» занялся злосчастным больным, отнявшим намедни его гармонь.

– Сдава-а-а-йтесь! – гудком паровоза затрубил дядька Кузьма, но один из черных выставил в его сторону средний палец, а другой пальнул из пистолета по колесу. – Сметливые, как два барана, – на секунду отпустил руль дядька Кузьма и показал неграм руку от локтя.

Немного поразмыслив, с криком:

– Вот вам русский размер! – передвинул левую с локтя на плечо и помахал правой ручищей.

«Явно с пальцем не сравнить! – отпрыгнул от комбайна и забежал в помещение фермы агент Джек. – Пусть даже это атрофированный перст пастуха Евсея».

Филимон, почему-то вспомнив первого президента, с криком:

– Консенсуса мы не сыщем! – загнал другого шпиона внутрь фермы.

Билл, с именем Дуньки на устах, какое-то время палил по скатам, но, видя, что агрегаты наседают на него и вот-вот раздавят, последовал примеру коллег по шпионскому ремеслу.

Рыча моторами у забрызганной стены, дядька Кузьма и Филимон по-быстрому перекурили, поплевали на ладони и ринулись на штурм шпионской цитадели.

Группа захвата, форсировав водную преграду под гениальным руководством генерала, сверявшего по компасу направление, начала перебежками подбираться к точке «ф».

«Что там за странные звуки? – думал Потапов, сверяя по карте маршрут движения. – Может, у них самолет, и они хотят улететь?» – начал волноваться он.

В этот момент с адским грохотом произошло разрушение стены, и из пыли выскочили три фигуры, шустро ломанувшие в сторону реки.

«На ловца и зверь бежит», – возликовал генерал, поднимаясь во весь рост и размахивая рукой с пистолетом, как видел в кино про Отечественную войну.

Обалдев от грохота рухнувшей стены, бык Мишка крутил балдой то в сторону бегущих от фермы людей, то глазел на тех, кто двигался по направлению к ферме.

«Не дают спокойно травку пощипать! – стала закипать в нем дурная кровь. – А ведь в этом коровнике я родился!» – громко засопел и начал копытом рыть землю.

Зита и Гита, видя, что их окружают, испуганно жались друг к дружке. Грубо разбуженный и оттого злой как скорпион козел Яшка только и ждал, на ком бы сорвать свою козлиную злость.

«Ме-е-е, ме-е-е-сть!» – мемекнул он, ринувшись бодать нарядное пугало с побрякушками на груди.

Но на его пути возникло деревянное препятствие в колпачке и с шишкой вместо носа. «Препятствие» схватилось деревянными пальчиками за рога и закрыло всю видимость, болтаясь на козлиной морде.

Включив пятую скорость, Яшка разогнался, намереваясь утопить противника в Глюкалке, но его садистским намерениям помешал родственник Буратино – столб, о который и долбанулся козлище с деревянным халдеем на борту. К ужасу Яшки, от удара из нижней части оболтуса выскочил зеленый отросток и выбил козляре шатающийся передний зуб.

Отпустив козлиную морду, Буратино спрыгнул на землю и, схватив Яшку за бороду, сунул кулачком ему в нос.

– Смотри у меня, козел вонючий… – предупредил он противника и кинулся на помощь своим.

Получив от Яшки боевой импульс и намек, чью группировку топтать, бычара ринулся на фээсбэшников, но затормозил перед мужиком в медалях. Вспомнив телячьи годы, проведенные на ВДНХ, он решил, что это – знатный пастух, а может даже – геройский председатель колхоза. Обогнув «председателя», кинулся на человека в берете. Перед взглядом Барабаса тоже пронеслось босоногое детство, пионерская юность и служба в рядах воздушно-десантных войск, которая и вдохновила его на битву с шалопутовским Минотавром.

Собрав всю мошь в правом кулаке и внушив, что перед ним мыльный пузырь, кхекнув, он нанес пятитонный удар промеж рогов. Бык встал как вкопанный и мысленно переместился в довэдээнховское детство, ощутив во рту вкус материнского молока. Потом перед его взором предстала мать, а потом вдруг он взлетел и стал парить в воздухе.

Глянув на рухнувшее животное, Барабас, с победным кличем «Десант непобедим!», резко выбросил вперед и вверх правую руку. Мишаня поддержал его клич, и они, обогнав несколько растерявшегося генерала, бросились наперерез трем бегущим в их сторону фигурам, заметив, как из-под обломков стены, в клубах пыли, с ревом и грохотом вынырнули комбайн и трактор «Кировец».

Несмотря на спущенные скаты, грозная техника неумолимо приближалась к убегавшим шпионам.

– Бра-а-ть живы-ы-ми-и! – что есть мочи заорал Потапов, с содроганием представляя налитые кровью бычьи глаза и изогнутые рога на широкой башке.

Железнов с Крутым, особо не торопясь, двигались в форватере боцманского зада.

Растерявшиеся шпионы остановились, оглянувшись на приближающуюся с тыла урчащую технику и на бегущих к ним с фронта двух здоровяков.

– Умрем, но не сдадимся! – выдал лозунг момента инфицированный шпион, поднимая вверх руки и прикидывая, к кому выгоднее попасть в плен.

Взгляд его упал на орденоносного генерала.

«Вот ему-то я и сдамся!» – обрадовалось бактериологическое оружие ЦРУ.

Прикинув, что фэбээровцы вступили в рукопашную схватку с двумя русскими громилами, ломанул в обход и лоб в лоб столкнулся с двумя крепкими фээсбэшниками.

– Гитле-е-р капу-у-т! – заорал он.

– Еще издевается, морда шпионская! – обиделся Крутой, ставя для симметрии фонарь под другой глаз церэушника.

Рассыпая вокруг искры, слепой шпион поднял вверх руки и заголосил:

– Хэпи-и без дэ-э-й ту-у ю-у… хэ-э-пи бе-е-з дэ-э-й ту-у ю-у-у…

Но так как у него от страха нарушилась дикция и к тому же он словил в челюсть от Железнова, то у него появился русский акцент, и «ту-у ю-у» он стал произносить как нечто, что в переводе означает: «Кто вы?»

Однако русские не стали вникать в перевод, а восприняли сказанное прямолинейно, в результате чего иностранный агент постепенно стал превращаться в покемона – чудо-юдо по-русски.

Десантники же наткнулись на отчаянное сопротивление.

Агент Билл лысой своей башкой звезданул Мишаню в нос, и хотя тот успел отдернуть голову, все же получил болезненный тычок – и нос тут же распух. В гневе он махнул кулаком, но чернокожий противник увернулся, и удар не достиг цели. Мишаня вслед нанес удар ногой, но встретил блок, и сам еле-еле успел избежать толчка ножищей в грудь. «Занятно!» – выбросил он вперед кулак и с радостью почувствовал приятный хруст челюсти. Пяткой врезал врагу в колено и понял, что победа близка.

Барабас в это время молотил чернокожего молодца Джека. Негр приседал, уклонялся, падал, подпрыгивал, но все же пропускал удары, гася их блоками.

Скумекав, что надолго его не хватит, с воплем «Гудба-а-й, Америка-а!» он попытался впиться зубами в плечо русского бойца.

Чувствительным ударом по темечку Карп Барабас сумел спасти предплечье от укуса, но зубастый негр, вспомнив недавнюю тактику Шарика, намертво захватив ртом материю куртки, прочно повис на плече бравого Барабаса.

Что только тот ни делал с бульдогом – бил его под дых, стучал лбом о лоб, отвешивал щелбаны и подзатыльники – все было тщетно.

«Хоть форму снимай! – растерялся бывший прапорщик. – Но ведь это же стыд – оголиться перед врагом… Хужей, чем знамя пропить», – задумчиво глядел, как генерал бренчавшей грудью заслонял бойцов от наезда техники.

– Глуши мотор-р-ры! Ма-а-ть вашу в комбайн ети-и, в трактор «Кировец» растуды-ы-т!..

Услышав родную речь, дядька Кузьма с Филимоном пришли в себя и застопорили двигатели.

Через минуту сникший от безысходности Барабас обозрел другую грудь, пышную и мягкую, которая заслонила от ефрейтора Бурундукова противника.

– Мишаня. Если ты тронешь его хоть пальцем… – проникновенно произнесла Дунька, откидывая ведро, в которое собиралась доить коров, то я-а-а выца-а-ра-а-паю-у твои-и зе-е-нки-и!.. – вдруг завизжала она. – Я-а люблю-у его, слышишь? Люблю! И выхожу за него замуж! – при всех обняла тяжело дышавшего Билла и крепко поцеловала в толстые губы.

– Ду-у-нька-а! – опешил Мишаня. – Что ты делаешь, ведь он – шпио-о-н…

– Он мой! И я выхожу за него замуж, – с вызовом повторила она.

– Представь, Дунька, ведь и дети у тебя шпионы будут… и внуки-и… – попытался урезонить ее Мишаня, понимая в душе, что это бесполезно, но почему-то не испытывая сожаления и боли.

Неожиданно для себя он почувствовал даже облегчение и какую-то внутреннюю свободу.

«Неужели я не любил ее?» – подумал он, без ревности наблюдая, как доярка обтирает потное, черное лицо и целует его в глаза и губы.

– Тьфу! – сплюнул, глядя на происходящий разврат, дядька Кузьма.

Мысленно вместе с ним был и будущий таежник.

– Такое сражение испортила, – плюнул с высоты Леха, исполнявший на данный момент функции фронтовой разведывательной авиации и с интересом наблюдавший за битвой гигантов, по его мнению, стоявшей на втором месте после Ледового побоища.

Затем лесной самолет-невидимка помчался в сторожку докладывать друзьям об увиденном. «Надо держать лапу на пульсе времени», – размышлял во время полета леший.

Фээсбэшники, держа под руки озабоченного шпиона, встали рядом с генералом, изумленно глядевшим на зеленый отросток, проклюнувшийся в нижней части майора Буратино.

– Что это у вас, товарищ майор? – указал он на зеленую шишку.

– Антенна! – выкрутился из щекотливого положения деревянный офицер ФСБ, строго глянув на своих подчиненных, и, когда генерал отвернулся, с разбега налетел на комбайн для маскировки зеленой улики.

– А сфотографируй-ка нас на память, – велел Потапов целомудренному уже Буратино, подзывая к себе Барабаса с повисшим на нем Джеком и Мишаню, державшего за локоть агента Билла.

В Чекушкинске в этот момент идущий на работу следователь прокуратуры вдруг увидел бегущего в его сторону человека в сандалиях, кричавшего через каждые пять шагов: «Вай, вай, оборотень!»

– Стоять, прокуратура! – выставил в его сторону служебное удостоверение следователь, но был сбит с ног и практически затоптан бегущим.

Проезжавший мимо в автобусе взвод ОМОНа, прибывший из Тарасова на учения по теме: «Нейтрализация террористов», горохом высыпал из автобуса и принял деятельное участие в поимке предполагаемого преступника.

Взвод, пыхтя и гремя касками, подсумками, наручниками и автоматами, рассредоточившись, гнался за потенциальным террористом от улицы им. Карла Либкнехта до Провансальской. Оттуда повернули в проулок братьев Вайнеров, доведя там до инфаркта все поголовье местных собак, и почти схватили беглеца на площади олигарха Березовского, обещавшего чекушкинцам выстроить двадцатиэтажную школу и детсадик на сорок тысяч голов. Но Гогия, понимая, что сейчас будет схвачен, так поднаддал, что запросто обставил ОМОН, и лишь незнание причуд местных архитектурных мэтров загнало его в тупик, куда упирался бульвар Тарасовских капуцинов с одной стороны и улица им. Запорожских казаков, взявших Бастилию – с другой.

Здесь-то запыхавшийся, но радостно улюлюкаюший ОМОН и нагнал его, с чувством исполненного долга поколотив беднягу «демократизаторами» и от души набрызгав в рожу слезоточивого газа «Черемуха».

Через десяток минут дергающий ногами преступник был доставлен в прокуратуру и посажен в обезьянник, где, немного придя в себя, занялся бегом на месте.

О погоне тут же пронюхали журналисты, и районный журнал «Чекушкинск тудей-растудей» поместил в газете статью о том, что в городе пойман человек-кенгуру.

Другой радиожурналист, бравший интервью у Гогии, озаглавил свою передачу: «Лопуховский танк», добросовестно и не без фантазии описав все приключения чемпиона по бегу. В обед выяснивший личность Гогии следователь отпустил его на все четыре стороны, и тот, с радостным: «Вай-вай», направился в пробег вокруг земного шара.

Генерал связался по мобильному телефону с тарасовским отделом ФСБ и вызвал транспорт.

Пока авто не подошло, он решил отконвоировать задержанных лазутчиков в сельсовет, намереваясь приступить там к первоначальному допросу. В конвой Потапов определил младшего лейтенанта Барабаса, старшего лейтенанта Железнова и капитана Крутого, отправив майора Буратино с добровольными помощниками на другой берег за вещами.

«Во-о какие у наших контрразведчиков приборы есть», – уважительно разглядывали деревянного начальника сексоты – дядька Кузьма и браконьер Филимон, – дружно работая веслами.

Капитан корабля Мишаня сидел на корме и прикидывал, как теперь назовет шхуну. По всему выходило: «Мария».

Переправившись на другой берег, Буратино и группа поддержки столкнулись с неопознанным явлением, до сих пор не известным науке – йети, который таскал на башке огромный венок из травы и водорослей, а в руках держал купол от парашюта. Он не выходил с людьми на контакт, а только мычал. Вслушиваясь в однообразное мычание, бывший полиглот Буратино разобрал текст, носивший, по его мнению, осмысленный характер.

«Баб Тоня… баб Тоня…» – бубнил йети.

Во всем остальном у него была полная амнезия. Он не помнил свое имя, не знал, сколько ему лет и где живет.

Сняв с головы снежного человека букет, дядька Кузьма признал в йети пастуха Евсея.

По-быстрому проанализировав словосочетание: «баб Тоня, баб Тоня», он сглотнул слюну, которая вожжей побежала изо рта, и взялся за шестьдесят рублей вылечить йети от амнезии.

Буратино, покопавшись в кошельке капитана Крутого, выдал требуемую сумму, но с условием, что прежде «врачи – психиатры» упакуют вещи и погрузят их в лодку.

Обратно дядька Кузьма с Филимоном гребли как бешеные и, побив мировой рекорд скорости на байдарках и каноэ, подхватив йети под белы ручки, лупанули по дороге в сторону населенного пункта Гадюкино, присоединив к компании встретившуюся по пути ворожею, которая нюхом чувствовала, где назревало превращение йети в человека, и наоборот.

Экстрасенсорные способности очень в этом помогали.

С венком из растений снежный человек расстался легко, но вот парашют не давал никому, а чтоб не отняли, обмотался им наподобие индуса.

– Это что за «харя Кришна?» – напугалась баб Тоня, когда в ее дом затащили человеческий полуфабрикат.

Пропустив первый стопарик, йети вздрогнул и надолго задумался. Но после реплики баб Тони: «Общительный он у вас, как глухой отшельник» помесь йети с человеком всхлипнула, икнула и, воззрившись на самогонщицу, хрипло произнесла:

– А это что за Дюймовочка на пенсии?..

– Жить будет! – пришел к умозаключению дядька Кузьма, наливая йети второй стопарик лекарства.

Оставив майора Буратино сторожить на берегу поклажу до прихода автотранспорта, Мишаня пошел домой позавтракать, а заодно и пообедать.

Василиса Трофимовна бросилась к сыну с пылким желанием узнать, что на ферме гремело и видел ли он Дуняшу, которая пошла доить коров.

– О Рогожиной мне больше не говори, – нахмурил брови Мишаня, – твоя Дуняха в негра втюрилась по самые конопатые уши, так что скоро по Шалопутовке папуасики с копьями будут бегать…

– Да как же так, батюшки?! – всплеснула руками Василиса Трофимовна.

Отконвоировав лазутчиков в сельсовет, Барабас вышел перекурить на свежий воздух, и тут же в его рукав вцепился Павлик Морозов.

– Дяденька милиционег, дяденька милиционег, – трепал он Барабаса за руку.

Вздохнув и поняв, что просто так от пионера не отделаться, участковый полез в карман и со вторым, более глубоким вздохом протянул юному члену добровольной народной дружины кровный стукаческий рубль.

– Дяденька, за ваш губль у меня даже волдыгь на попе не вскочит…

– Ща-а он у тебя забесплатно там появится, – с угрозой пообещал Барабас, хватаясь за ремень.

– Ну ладно, ладно, чуть что, сгазу биться… Там вдали, за гекой… кто-то бомбу взогвал… – указал он в сторону моста.

– И ты знаешь кто? – отцепив наконец липкие пальчики, поинтересовался Барабас.

– Да у вас, дяденька, загплаты не хватит, – стреканул от него Павлуша. Тяжело вздохнув в третий раз, в результате чего на пыльной дороге образовался небольшой смерч, Барабас направился к мосту и углубился в лес. Место ночной трагедии он нашел неожиданно легко. Грузовик лежал вверх колесами, а около него копошились латиносы. Из деревенских присутствовал лишь некурящий мужик.

– Вы че тут, как навозные жуки, шебуршитесь? – строго глянул на студентов из института дружбы народов участковый.

– Мы-ы не навозные жуки, мы-ы менеджеры по удобрениям, – отмочил обгорелый Педро.

– Ишь ты… А это шо-о за головня? – обратился к нему Барабас.

– Утилизируем отходы… – бубнил свое студенческий староста.

– Не знаю, что вы там делаете с отходами, а зовут как?

– Педро.

– Педро-Головня! – райкомовским мерином заржал Барабас.

Некурящий мужичок подхалимски вторил ему надтреснутым дискантом.

– Ну ладно, – отсмеявшись, вновь стал серьезным участковый и достал из кармана лист чистой бумаги и авторучку. – Свидетели аварии е-е? Шо-о, нема? – смотрел он, как народ активно покидает место происшествия. – Тогда приступим к протоколу…

Через час адских усилий и головной боли он создал милицейский шедевр: «Ехала машина с баянами… В результате аварии все баяны в гармошку…»

«Ну и работенка у меня, – направился в сельсовет, чтоб оттуда позвонить прокурорскому работнику, – оружия натащили, шпионы на подведомственной территории завелись, теракт вот… и все Барабас. Так шо, не до самогонщиков теперича… Зря рупь пацану отдал».