если ты пьешь с ворами, опасайся за свой кошелек если ты пьешь с ворами, опасайся за свой кошелек если ты ходишь по грязной дороге, ты не сможешь не выпачкать ног если ты выдернешь волосы, ты их не вставишь назад если ты выдернешь волосы, ты их не вставишь назад и твоя голова всегда в ответе за то, куда сядет твой зад правда всегда одна — это сказал фараон он был очень умен, и за это его называли Тутанхамон я знал одну женщину, она всегда выходила в окно в ее доме было десять тысяч дверей, но она всегда выходила в окно она разбивалась насмерть, но ей было все равно если бы ты знал эту женщину, ты бы не стал пить с ворами если бы ты знал эту женщину, ты бы не стал пить с ворами ты бы не стал ходить по грязи и разбрасываться волосами

я видел секретные карты, я знаю, куда мы плывем капитан, я пришел попрощаться с тобой и твоим кораблем я спускался в трюм, я беседовал там с г-ном Начальником Крыс крысы сходят на берег в ближайшем порту, в надежде спастись на верхней палубе играет оркестр, и пары танцуют фокстрот, стюард разливает огонь по бокалам и смотрит, как плавится лед он глядит на танцоров, забывших о том, что каждый из них умрет но никто не хочет и думать об этом, пока «Титаник» плывет никто не хочет и думать об этом, пока «Титаник» плывет наши матросы продали винт эскимосам за бочку вина, и судья со священником спорят всю ночь, выясняя, чья это вина и судья говорит, что все дело в законе, а священник — что дело в любви, но при свете молнии становится ясно: у каждого руки в крови я видел акул за кормою — акулы глотали слюну капитан, все акулы в курсе, что мы скоро пойдем ко дну: впереди встает холодной стеною арктический лед

негодяй и ангел сошлись как-то раз за одним и тем же столом негодяю пришло четыре туза, а ангел остался с вальтом и он отстегнул свои крылья от плеч и бросил на зелень сукна; небо с улыбкой смотрело на них сквозь муть и плесень стекла негодяй засунул крылья в карман и понес их сдавать в ломбард и на эти деньги купил себе колоду крапленых карт возвратился назад и ему предложил снова поставить на кон, а небо украдкой смотрело на них из-за высоких окон все кончилось так, как должно было быть — у сказок счастливый конец: дракон умирает, пронзенный копьем, царевна идет под венец негодяй торгует на рынке пером и пухом из ангельских крыл, а ангел летит высоко-высоко, такой же крылатый, как был какая у этой басни мораль? а морали нет никакой один родится рогатым, брат, пернат родится другой, но каким ты был, таким ты и будешь: видать, ты нужен такой небу, которое смотрит на нас с радостью и тоской

когда они окружили дом и в каждой руке был ствол, он вышел в окно с красной розой в руке и по воздуху плавно пошел и хотя его руки были в крови, они светились, как два крыла, и порох в стволах превратился в песок, узнав про такие дела воздух выдержит только тех, только тех, кто верит в себя, ветер дует туда, куда прикажет тот, кто верит в себя они стояли и ждали, когда он упадет с небес, но красная роза в его руках была похожа на крест и что-то включилось само собой в кармане полковничьих брюк, и чей-то голос сказал так громко, что слышали все вокруг: «воздух выдержит только тех, только тех, кто верит в себя, ветер дует туда, куда прикажет тот, кто верит в себя» а полковник думал мысли и разглядывал пыль на ремне: «если воры ходят по небесам, что мы делаем здесь, на земле? дети смотрят на нас свысока, и собаки плюют нам вслед, но если никто мне не задал вопрос, откуда я знаю ответ, что воздух выдержит только тех, только тех, кто верит в себя, ветер дует туда, куда прикажет тот, кто верит в себя»

под колесами любви: это знала Ева, это знал Адам — колеса любви едут прямо по нам на каждой спине виден след колеи, мы ложимся, как хворост, под колеса любви под колесами любви: утром и вечером, ночью и днем, по дороге с работы, по пути в гастроном если ты не тормоз, если ты не облом, хвост держи пистолетом, а грудь держи колесом под колесами любви: это знали Христос, Ленин и Магомет — колеса любви едут прямо на свет Чингисхан и Гитлер купались в крови, но их тоже намотало на колеса любви под колесами любви: утром и вечером, ночью и днем по дороге с работы, по пути в гастроном если ты не кондуктор, если ты не рулевой, тебя догонят колеса, и ты уже никакой

ты снимаешь вечернее платье, стоя лицом к стене, и я вижу свежие шрамы на гладкой, как бархат, спине мне хочется плакать от боли или забыться во сне — где твои крылья, которые так нравились мне? где твои крылья, которые нравились мне? где твои крылья, которые нравились мне? раньше у нас было время, теперь у нас есть дела — доказывать, что сильный жрет слабых, доказывать, что сажа бела мы все потеряли что-то на этой безумной войне, кстати, где твои крылья, которые нравились мне? я не спрашиваю, сколько у тебя денег, не спрашиваю, сколько мужей я вижу — ты боишься открытых окон и верхних этажей и если завтра начнется пожар и все здание будет в огне, мы погибнем без этих крыльев, которые нравились мне

я просыпаюсь в холодном поту, я просыпаюсь в кошмарном бреду: как будто дом наш залило водой, и что в живых остались только мы с тобой и что над нами километры воды, и что над нами бьют хвостами киты, и кислорода не хватит на двоих я лежу в темноте, слушая наше дыхание я слушаю наше дыхание я раньше и не думал, что у нас на двоих с тобой одно лишь дыхание, дыхание я пытаюсь разучиться дышать, чтоб тебе хоть на минуту отдать того газа, что не умели ценить но ты спишь и не знаешь, что над нами километры воды, и что над нами бьют хвостами киты, и кислорода не хватит на двоих я лежу в темноте

последний поезд на небо отправится в полночь с полустанка, покрытого шапкой снегов железнодорожник вернется в каморку, уляжется в койку, не сняв сапогов посмотрит на чье-то увядшее фото, / в пластмассовой рамке / нальет и закусит соленой слезой, откроет окошко, достанет берданку и будет сшибать с / небосвода / звезду за звездой а поезд на небо уходит все дальше, по лунной дороге уносится прочь а поезд на небо увозит отсюда всех тех, кому можно хоть как-то помочь железнодорожник из мятых карманов поношенной формы достанет на свет помятую трешку, железную ложку и на отъехавший поезд билет и когда на востоке покажется солнце и разгонит лучами ночную тоску, он прочистит берданку, насыплет картечи и приложит железо к больному виску а поезд на небо уходит все дальше, по светлой дороге уносится прочь а поезд на небо увозит отсюда всех тех, кому можно хоть как-то помочь

да, ты можешь быть скучной ты можешь быть злой но когда твой номер молчит, я беседую мысленно только с тобой и никто нас не разъединит если я не один — разве это беда? если нужно — она подождет я же слышу, как страшно трещит под тобой ненадежный октябрьский лед есть одна любовь — та, что здесь и сейчас есть другая — та, что всегда есть вода, которую пьют, чтобы жить, и есть живая вода да, он смел, как бог я бы сам так не смог — целый день ходить, как в кино не твоя вина, что ты хочешь вина и что он имеет вино но когда твои губы сухи поутру, чем ты смоешь с них пепел побед? и когда все дороги замкнутся в кольцо, как ты выйдешь на правильный след? есть одна любовь — та что здесь и сейчас…

если ты хочешь любить меня, полюби и мою тень, открой для нее дверь впусти ее в /свой/ дом тонкая длинная черная тварь прилипла к моим ногам — она ненавидит свет, но без света ее нет если ты хочешь, сделай белой мою тень если ты можешь, сделай белой мою тень кто еще, кроме тебя? кто еще, если не ты? если ты хочешь любить меня, приготовь для нее кров слова ее все ложь, но это мои слова от долгих ночных бесед под утро болит голова и слезы падают в чай, но чай нам горек без слез

ты говоришь, что небо — это стена я говорю, что небо — это окно ты говоришь, что небо — это вода ты говоришь, что ныряла и видела дно может быть, это и так, может быть, ты права, но я видел своими глазами, как тянется к небу трава ты говоришь, что нет любви, есть только пряник и плеть я говорю, что цветы цветут, потому что не верят в смерть ты говоришь, что не хочешь быть никому никогда рабой я говорю — значит, будет рабом тот, кто будет с тобой стоит ли спорить с тобою всю ночь и не спать до утра? может быть, я не прав, может быть, ты права, к чему эти споры — наступит день, и ты убедишься сама, есть ли у неба дно, и зачем тянется к небу трава

Певчая птица, ангел попавший в силки, Радужный пленник коварной и ловкой руки, Посланница неба, прости, что я Поймал тебя, что ты моя. Клетка твоя встанет вблизи окна. Песня твоя птицам другим слышна. Кто-то в ней слышит смех, Кто-то в ней слышит плач, А кто-то в ней слышит шаги у дверей — Это пришел палач. И птица поет, пока жив птицелов, И жив птицелов, пока птица поет. Птица и птицелов понимают без слов, Когда обсуждают грядущий полет — Совместный полет. Радуйся крыльям за то, что крепки. Радуйся прутьям за то, что в груди. Старуха приходит в начале весны, Ее веки красны. Она выпускает из клеток на волю Вещие сны. И птица поет, пока жив птицелов, И жив птицелов, пока птица поет. Кто из нас птица, а кто птицелов? Знающим Слово не надобно слов, Не надобно слов.

в последнем месяце лета я встретил тебя в последнем месяце лета ты стала моей в последнем месяце лета речная вода еще хранила тепло июльских дождей и мы вошли в эту воду однажды, в которую нельзя войти дважды с тех пор я пил из тысячи рек, но не смог утолить этой жажды первая любовь была слепа, первая любовь была как зверь — ломала свои хрупкие кости, когда ломилась сдуру в открытую дверь и мы вошли в эту воду однажды… в последнем месяце мы распрощались с тобой, в последнем месяце мы не сумели не простить, в последнем месяце лета жестокие дети умеют влюбляться, не умеют любить и мы вошли в эту воду однажды…

Человек на Луне устал быть чужим лицом, устал улыбаться по воле хозяйки-Луны, играть по ночам с алмазным ее обручальным кольцом, видеть под утро печальные лунные сны он хотел бы покинуть тайком царицу ночей, но боится остаться без тела, как всякая тень и пока он готовится сделать решительный шаг, / и когда готов он сделать свой решительный шаг / петушиный крик возвещает, что начался день и я в таком же положении, как Человек на Луне, и поэтому он улыбается мне мы с ним друг друга понимаем вполне — я и Человек на Луне Человек на Луне посылает мне свой привет, я открою окно и подставлю пустой стакан — он нальет мне в него обжигающий лунный джин к утру я вновь буду пьян, к утру я забуду, что я в таком же положении, как Человек на Луне, и поэтому он улыбается мне мы с ним друг друга понимаем вполне — я и Человек на Луне

одинокая птица, ты паришь высоко в антрацитовом небе безлунных ночей, повергая в смятенье бродяг и собак красотой и размахом крылатых плечей у тебя нет птенцов, у тебя нет гнезда, тебя манит незримая миру звезда а в глазах у тебя — неземная печаль ты — сильная птица, но мне тебя жаль одинокая птица, ты летаешь высоко, и лишь безумец был способен так влюбиться, за тобою вслед подняться, за тобою вслед подняться, чтобы вместе с тобой разбиться с тобою вместе черный ангел печали, давай отдохнем, посидим на ветвях, помолчим в тишине что на небе такого, что стоит того, чтобы рухнуть на камни тебе или мне?

я вдыхаю известь и мел там, где белятся старые стены я смотрю на кисть маляра, сливаюсь я с рекой белизны — я ухожу я любуюсь ростом пятна, забвением и просветлением и, чем шире откроешь глаза, тем чаще видятся сны — я ухожу я ухожу в Абсолютное Белое, я ухожу в Абсолютное Белое, я ухожу в Абсолютное Белое — навсегда новорожденный смотрит на свет пристальным взглядом бога весь его безымянный мир — облака или белый дым — я ухожу на каждом чистом листе найдешь при желании много никем не написанных слов, и это все будет твоим, а я ухожу

Я стою у окна, я смотрю за окно, Я считаю шаги — Еще вчера я видел дома на другом Берегу неподвижной реки. Но опустился туман, Больше нет ничего. Не видно — Ничего не видно, и нет огней. Я стою с тобой перед белой стеной, Мы стоим одни: Белая стена — смотри — не смотри, И пой ей песню — не пой — Она не расскажет тебе Того, что будет со мной И что же, Что же приключится с тобой и со мной… Я закрою глаза рукой, Чтобы память вернула мне (Вернула хотя бы во сне) Воду в реке, дома за рекой. Мы стоим перед белой стеной, Стоим перед белой стеной, Стоим перед белой стеной… Я открываю окно, я впускаю туман, Я шепчу имена: Одну звали — лето, другую — осень, А третью, бесспорно, весна. Но они вошли в туман И не вышли назад. Попробуй, Попробуй их догони… Мы стоим с тобой перед белой стеной, Перед белой стеной одни: Белая стена — кричи — не кричи, И бей кулаками — не бей — Она не расскажет тебе Того, что есть там за ней И есть ли хоть что-то, Хоть что-то за ней… Я закрою глаза рукой, Чтобы память вернула мне (Вернула хотя бы во сне) Воду в реке, дома за рекой. Но ты остаешься со мной, Белая перед белой стеной, Ты остаешься со мной… Я стою у окна, я смотрю за окно, Я считаю шаги — Я стою с тобой перед белой стеной, Мы стоим одни.

на стенах написаны злые слова, за стеклами — злые глаза, по небу Луна плывет, как слеза последнего ангела дождь в луче фонарей становится жидким огнем я — как маленький мальчик с занозою в сердце, и она болит все сильней с каждым днем я так искал новых рук, я был согласен даже на смерть, только бы вырвать с корнем этот посторонний предмет — но каждые новые пальцы делают только больней… я родился с этой занозой, и я умираю с ней… я родился с этой занозой, и я умираю с ней… я знаю — я был не прав, я знаю — я часто грешил, если Ты остановишь дождь, может быть, мне хватит сил выйти на улицу и попытаться стать счастливым еще один раз, но Ты не слышишь моих молитв, а дождь идет все сильней…

я открою тебе самый страшный секрет я так долго молчал, но теперь я готов я — Создатель всего, что ты видишь вокруг, а ты, моя радость, ты — матерь богов этот город убийц, город шлюх и воров существует, покуда мы верим в него, а откроем глаза — и его уже нет, и мы снова стоим у начала веков матерь богов, матерь богов мы гуляли весь день под мелким дождем твои мокрые джинсы комком лежат на полу так возьмемся скорее за дело, матерь богов мы в который уж раз создаем этот мир, ищем вновь имена для зверей и цветов несмотря ни на что, побеждает любовь так забьем и закурим, матерь богов я рождался сто раз и сто раз умирал я заглядывал в карты — у дьявола нет козырей они входят в наш дом, но что они сделают нам? мы с тобою бессмертны — не так ли, матерь богов?

я не помню, как звали этот маленький город, я не помню, в каком это было столетье, но я взял тебя в руки, как бедную птицу, которую ранили глупые дети я нашептывал сказки про далекие страны, я хотел тебе сделать хоть немного приятно, я тебе обещал, что вернусь через месяц, хотя знал, что уже не приеду обратно как мы делаем больно тем, кому дарим небо, и за сладкие речи нам придется стыдиться и в груди моей клетка, а в ней вместо сердца бьется, крылья ломая, эта бедная птица я пил сладкие вина, чтобы смыть эту горечь, забывал все, что было, — начинал все сначала, но на мягких постелях не узнал я покоя, потому что во сне эта птица кричала в странном месте, где тени снова встретят друг друга, после долгой дороги, после жизни постылой, одного попрошу я у доброго Бога — чтобы бедная птица меня простила

мы лежим под одуванчиковым солнцем, и под нами крутится земля она больше, чем моя голова в ней хватит места для тебя и меня мы лежим на склоне холма, кверху ногами на склоне холма люди на холме кричат и сходят с ума о том, кто сидит на вершине холма но у холма нет вершины — у холма нет вершины он круглый, как эта земля иногда мне кажется, что я должен встать и отнести тебя, как дитя, броситься сверху с вершины холма так будет лучше для тебя и меня но мы лежим на склоне холма, и мне кажется, что это все ерунда люди на холме кричат и сходят с ума, разбиваются, падая с вершины холма но у холма нет вершины у холма нет вершины об этом знаем ты и я у холма нет вершины у холма нет вершины у холма нет вершины я люблю тебя

я придумал тебя, придумал тебя от нечего делать во время дождя пить до утра в ожиданье рассвета — какая тоска! — я зажмурил глаза и придумал тебя ты стоишь у порога в белом плаще, с черных волос на паркет стекает вода слишком поздно пытаться тебя придумать назад — твои тонкие пальцы лежат на кнопке звонка что мне делать с тобой? что нам делать теперь? звонок прозвенит — откроется дверь ты войдешь в этот дом и останешься в нем навсегда у тебя больше нет никого, кроме того, кто придумал тебя моя жизнь как вокзал этот хлам на полу — память о тех, кто ждал здесь свои поезда а тебе больше некуда ехать — выпей вина — как жестоко с моей стороны придумать тебя во время дождя я же знал, что любовь это игры с огнем, но как жить без огня, если дождь за окном? ты войдешь в этот дом и останешься в нем навсегда ты исчезнешь навек вместе с тем, кто придумал тебя

словно странники в ночи, мы по улице прошли и расстались навсегда, словно странники в ночи в чем был смысл этих встреч, я не знаю, хоть убей но я знаю — мы умрем, чтобы встретиться опять и по улице пройти, и друг друга не узнать мы расстались навсегда возле желтых фонарей и пошли своим путем (словно странники в ночи), не жалея ни о чем (словно странники в ночи) но я верю — мы умрем, чтобы встретиться опять и по улице пройти, и друг друга не узнать, и пойти своим путем (словно странники в ночи), не жалея ни о чем (словно странники в ночи)

у реки, где со смертью назначена встреча, у моста, где готовятся к страшным прыжкам, кто-то нежно кладет тебе руки на плечи и подносит огонь к побелевшим губам это сестры печали, живущие в ивах, их глаза словно свечи, а речи — туман в эту ночь ты поймешь, как они терпеливы, как они снисходительны к грешным и праведным нам жены радости пьют твое время, как воду, а сестры печали внезапны, как дождь женам радости в тягость дороги свободы, а сестры печали идут за тобою, пока не умрешь если ты попадешь туда, где воздух так тонок, смело их позови — я не буду мешать посмотри на них так, как смотрит ребенок, передай им привет и останься у них ночевать / там, где нет телефонов, где нет обязательств и долга, они снова научат тебя без оглядки любить, и принять свое тело, как лучший подарок у Бога, и напиться их влаги, чтоб дальше неправильно жить /

три царя на улицах древней Москвы три царя видят на небе звезду три царя боятся шагов за углом — они проникли нелегально в эту страну у них темная кожа и крючками носы они прячут миро с ладаном подальше в трусы у них такая работа — им на все наплевать каждый год они приходят в этот город опять а слева — поп с пистолетом, справа — в рясе бандит а младенец в подвале, младенец — он спит у младенца под носом тараканьи усы — три царя подальше прячут ладан с миро — в трусы три царя на улицах темной Москвы, а на клиросе умильно спiвают менты сколько песен им петь, сколько водки им пить — не дождаться конца тому, кто просто хочет жить три царя видят на небе звезду черный князь проходит с охраной в кабак и пока вы не откажетесь лизать ему зад, все на свете будет, ребята, не так слева — поп с пистолетом справа — в рясе бандит а младенец в подвале, младенец — он спит слышен голос откуда-то: «Чурки, стоять!» и три царя понимают, что попались опять

мы остались с тобой в этом баре одни, за стеклом почему-то мелькают огни и качается стойка, как будто мы едем в вагоне через Черную степь, где кочует Орда, через Темные горы куда-то туда, в города, где никто нас не ждет на перроне этот странный китаец с выбритым лбом смотрит так на меня, словно я с ним знаком и, возможно, он знает, зачем и куда едет поезд он протирает стаканы и наливает еще, смотрит узкими глазками мне за плечо вероятно, он видит, что там впереди будет пропасть девятый скотч за одну эту ночь нам уже никто не сможет помочь лед в стаканах стучит все быстрей и быстрей девятый скотч за одну эту ночь пол из-под ног уносится прочь и уже невозможно дойти до дверей положи свою голову мне на плечо в этом мире случайного нет ничего это тайная миссия, но только в чем ее смысл? я сегодня забыл, а когда-то я знал: то ли где-то прочел, то ли кто-то сказал но под действием виски так трудно сконцентрировать мысль девятый скотч за одну эту ночь нам уже никто не сможет помочь стены падают вниз, и по комнате пепел летает а китаец мне пристально смотрит в глаза, и по желтой щеке вдруг стекает слеза, и я вдруг понимаю, что китайцы тоже не знают

холоден ветер в открытом окне, длинные тени лежат на столе я таинственный гость в серебристом плаще, и ты знаешь, зачем я явился к тебе: дать тебе силу, дать тебе власть, целовать тебя в шею, целовать тебя всласть, как нежный вампир, нежный вампир, как невинный младенец, как нежный вампир встань! подруги твои нюхают клей с каждым днем они становятся немного глупей в этой стране, вязкой, как грязь, ты можешь стать толстой, ты можешь пропасть но я разожгу огонь твоих глаз я даю тебе силу, даю тебе власть я делаю тебя не такою как все как агнец на закланье, я явился к тебе и ты знаешь, зачем…

ты не умеешь ходить по воде, ты не умеешь творить чудеса когда тебе больно — ты плачешь, когда тебе стыдно — опускаешь глаза но в твоих пальцах мое одиночество, сгорая, обращается в дым и все, что ты можешь, и все, что ты знаешь, — это делать мое сердце большим делать это сердце большим делать это сердце большим ты ничего не просишь взамен, да и что я могу тебе дать? ты утверждаешь, что вещи нужны лишь тем, кто не умеет терять когда я считал себя здоровым и сильным, ты знала, что я был больным, ты вошла в мою грудь и сломала все ребра, чтобы сделать это сердце большим сделать это сердце большим сделать это сердце большим

я узнáю тебя по тайному знаку, ты узнáешь меня по перстню на пальце наша память хранит забытые песни, мы умеем плясать первобытные танцы сколько лет я не слышал язык этот древний этот шепот любви, никому не понятный на какую-то ночь в нашем вечном бессмертье мы вернемся с тобой в Атлантиду обратно где-то там под водой спит наш город старинный в тишине первозданной он хранит наши тайны мы любили друг друга — потому и спаслись мне не хочется думать, что это случайно будет серое утро, и, влекомы судьбою, мы опять превратимся в одиноких скитальцев и никто не узнает, что свели нас с тобою эти тайные знаки, эти перстни на пальцах но, пока длится ночь, я хочу слышать этот позабытый язык, никому не понятный я так ждал тебя долгих десять тысячелетий, чтоб вернуться с тобой в Атлантиду обратно

в твоих глазах горит апельсиновый свет в твоих глазах горит апельсиновый свет я боялся, что мне показалось, но нет — в твоих глазах горит апельсиновый свет твой поезд сошел с пути — порви обратный билет останься здесь насовсем порви обратный билет — здесь так много людей, у которых в глазах горит апельсиновый свет это апельсиновый день кто знает, что будет потом? в апельсиновый день апельсиновые люди не думают почти ни о чем мы выйдем с тобой на крышу и сядем на велосипед это самая высокая крыша и очень быстрый велосипед — он увезет нас с тобою туда, где всегда горит апельсиновый свет

мы были свободны в лазоревых водах морей, мы дышали всем телом кто первый решился надеть на себя скорлупу и взялся за дело? чтобы жить вдвоем, нам нужен свой дом, нам нужна кубатура четыре стены и пол с потолком — архитектура за каждой стеною шевелится кто-то живой — ракушки и слизни мы спаяны известью, смешанной с нашей слюной, по гроб нашей жизни чтобы жить вдвоем, нам нужен свой дом, нам нужна кубатура четыре стены и пол с потолком — архитектура четыре стены и пол с потолком — архитектура

грохот в ночи — гремят чугунные спицы, но никто не слышит, и дома как могилы ты один в постели, и тебе не спится подойди к окну, собрав последние силы подойди к окну — ты совершенно нормален это не предвестия сумасшедшего дома, это не привидения супружеских спален, не начало войны и не отзвуки грома это просто мчится колесница свободы по лунному броду через мертвые воды давит колесами сильных и слабых, прокладывая путь для крови и пота возница с лицом, закрытым каменной маской, подгоняет коней, едящих свежее мясо кружатся спицы в искрящейся пляске, и стучит метроном смертоносного вальса

здесь — на путях стальных, здесь — на путях Твоих здесь, здесь я должен стоять и встречать Твой экспресс он сбивает меня с ног, но не дает мне упасть он уносит мою жизнь, но не дает мне пропасть он проходит сквозь меня и оставляет свой дым он невидим, и éдок, и невыносим я устал входить в туман, претендующий быть если нечем кусать, то могли бы хоть выть здесь стены из мыла и дождь шел с утра вы на тех же путях, но для вас все игра расписанье неизменно, но читать недосуг две тысячи лет на умывание рук, две тысячи раз с того жаркого дня вы распинали Его, но убивали меня

когда о тебе говорят — всегда понижают голос и не могут найти нужных слов, чтобы выразить весь свой ужас мастера намеков — даже они бессильны объяснить за стаканом чая, что же в тебе такого этот город слишком мал для твоей любви, так мал для твоей любви когда я пришел к тебе, я ожидал увидеть наркотическую пантеру, неоновую Венеру, мурлыкающую на шкурах, лижущую кровь последней невинной жертвы, и очередь бледных безумцев, ждущих в твоей прихожей но все, что я увидел в клетке твоей квартиры — маленькую смелую птицу с ясными, как небо, глазами, сидящую на подоконнике с гордо сомкнутым клювом и ждущую с нетерпеньем любого попутного ветра

какой-то солдат уходит на войну, чтоб никогда не вернуться назад его сердце надраено пастой зеленой и готово идти на парад о! о! бедные люди — те, кто не знают, что сердце — это бляха с номером медным о! о! бедные люди не понимают, что смерть всегда приходит последней маленький город, и все девочки плачут, пряча игрушки под мягкие подушки пружины стальные рвутся, как нитки, серым утром после душной пирушки солдаты уходят, потому что так трудно поймать здесь теплый кусочек свинца, здесь почти невозможно воскреснуть на Пасху, но значительно легче дождаться конца о! о! бедные люди — те, кто не знают, что сердце — это бляха с номером медным о! о! бедные люди не понимают, что солдат всегда погибает последним маленький город и все девочки плачут, пряча игрушки под мягкие подушки пружины стальные рвутся, как нитки, серым утром после душной пирушки о! о! бедные люди — те, кто не знают, что уходят навсегда, чтоб остаться навечно о! о! маленький город — все эти милые встречи с маленькими руками, надраившими это сердце…

фразы не говорили, и они застревали в горле взглядов не поднимали — бурчали себе под нос в дом приносили большую ложь: вот тебе нож, отрежь да положь на примере лишних людей учили писать донос стеклянные семьи, картонные стены, глиняные дома когда я вдыхаю запахи детства, я снова схожу с ума каждый из нас был ранен осколком родительской ласки хотя, когда разбивались сердца, на нас надевали каски тени отцов стоят за спиной и ждут, когда крикнет петух голос отцов, застрявший в ушах, заменяет собственный слух на старых кирпичах кровавые брызги — из них страшно строить дом тени отцов сойдут с чердаков и снова поселятся в нем тени отцов, тени отцов — страх перед ликами в церкви, боязнь естественных слов дети, бегите к восходу, бегите, в конце концов чем выше поднимется солнце, тем будут короче тени отцов, тени отцов

стальная звезда рвет плотные шторы, вонзается прямо в глаза стальная звезда стучится в окно твердым пальцем, просит открыть в хлебе, который я ем, лезвия бритвы между губами — кончик ножа что тебе нужно, что тебе нужно здесь? я завидую зверю, который глядит на тебя и не знает о том, что ты есть, что тебе нужно здесь? стальная звезда бросает тяжелую тень, танком проходит по крыше, будит детей, роняет вишневые искры, зажигает стога, оставляет цепи и клепки на тех, кто идет за ней железные руки вяжут узлами стволы тополей что тебе нужно, что тебе нужно здесь? ты ищешь детей кузнеца, чтобы шепнуть им на ухо холодную весть что тебе нужно здесь?..

если вы живете по привычке жить, это можно понять и можно простить если будет пища, значит, будет день если солнце погаснет, вам полюбится тень под замками пословиц, за решеткой табу не услышать, когда на небе дунут в трубу все простится: стирка, пиво, водка, хоккей, если вы перестанете рожать детей площадки лестниц, скамейки парков птенцы атакуют, чтобы сделалось жарко сбиваются в стайки, чтобы стать волками они теряют крылья, чтобы сделаться вами девчонок манят маньяки, мальчишек дразнят сирены они лезут, чтоб разбиться, на прозрачные стены беспомощный писк в удивленных газетах за долгой зимой будет жаркое лето учителя учат книгам, а улицы — правде сто монументов во славу вчера, ни одного во славу завтра все видят то, что есть, но говорят то, что надо и в каждой аллее поджидает засада понимаю жестокость тех, кто видит жестокость зачем светофор тем, кто идет через пропасть девчонки пудрятся пылью ночей они знают печаль опоздавших матерей отправляется поезд не при штиле — при шторме вся страна замялась с багажом на платформе мальчик лезет на подножки, мальчик лезет на сумки кто виноват, что его не научили быть умным завтра кончится все или начнется нечто вам уже не узнать, вы застыли навечно и все бы хорошо, и живите, как хотите, но я боюсь за детей, которых вы родите

бессонными ночами печальными он изменял ей в своей голове с ее подругами и печальными созданиями из тех, что во сне порхают над изголовьями волчицами плененных волков, рождаются из молчания случайных телефонных звонков он смотрел на нее и гадал про себя, не те же ли ей снятся сны, вглядывался долго в глаза темноты и слушал голоса тишины однажды он подумал в отчаянье, что не вынесет новую ночь, и прощение только в прощании со всем, чего не превозмочь собрал свои вещи и ушел навсегда на изломе тридцать первой весны, и закрылись вслед за дверью глаза темноты, и умолкли голоса тишины и она понять ничего не могла и ничего не могла объяснить: для нее темнота неживою была, и тишина не могла говорить

женщины, с которыми я не был никогда, построили клетку и заперли душу и, пока я не спою о каждой из них, они не позволят мне выйти наружу но и сами они обратятся в гипс, и сами они не смогут сделать и шагу, пока я не верну им вторую жизнь, положив их нежно на эту бумагу меня страшит пустота за моими плечами она как камень на шее и карманы мои полны кирпичами женщины, с которыми я не был никогда, и мужчины, которым я не был представлен, населяют, как призраки, мои города, живут и умирают в темноте моих спален и для них никогда не будет меня, но для меня они навсегда в этом мире — стоят за спиной, как стальная стена, и стена с каждым годом становится шире

земля немыслимых слез, земля бессмысленных грез, земля возвышенных слов и убогих затей, недалеких людей когда я уйду, я стану этой землей, холодной, как лед, неприступной, как взгляд ее богов и вождей возьми ее в горсть — и тут же выступит кровь, плесни святою водой и смотри, как растекается грязь когда я вернусь, она не станет другой — ее уже не спасет ни крестовый поход, ни сиятельный князь эту землю трясет: она пытается встать, словно кошка, но переломан хребет эту землю знобит: она простыла, составляя в нетопленных избах длинный список обид на сход сбирается сброд: разврат, разбой и разброд разврат всех поит вином, разбой идет на погром, разброд приблизит разгром я воскресал столько раз, но умирал в тот же час, не успевая понять, откуда пули летят, откуда слышится гром и отпевали меня, и хоронили меня и засыпали землей и уверяли, что мне будет пухом земля но это ложе на лжи, душа к нему не лежит, я прорастал как росток, потому что не мог видеть подлые сны ведь эту землю знобит, она горит со стыда, но промерзла до мозга костей и в ней никто не заснет, в ней каждый мертвый живет и, вцепившись в живых, не дает им уйти из гостей

кто кричал в моем сне? почему я проснулся? разве что-то не так? чья это тень на стене? почему облака так похожи на порванный флаг? кто кричал в моем сне? почему этот голос мне до боли знаком? кто оставил босые следы в глубоком снегу под окном? крик в темноте, крик в середине сна, крик в темноте, крик без лица… коридоры наполнены мглой она течет из ванных комнат холодной водой кто стоит рядом со мной, ничем не прикрытый, нагой и босой? всадник без головы, телевизор, в котором разбит кинескоп мой одинокий двойник, опечатанная дверь, заколоченный гроб

кукушка зовет бездомных, бездетных, безумных по следу Луны, в самую чащу кукушкины слезы сжигают лишайник по запаху дыма находят кукушку если я остался один, если ты осталась одна, она научит нас считать так, как умеет только она кукушка считает бездомным, бездетным, безумным, гадает она на звездной гуще кукушкины игры для самых робких, стоящих в страхе у первых деревьев

в пустую комнату я вошел, в пустую комнату я попал в комнате я ничего не нашел, в комнате я никого не застал шесть погасших черных свечей, шесть безлунных ночей с шести сторон «кто здесь живет», — мой голос сказал все шесть отвечали: «ты и твой сон» «но в ком же, в ком заключен мой дух, кто проснется, когда нас придут будить?» «только один, один из двух а кто — вам самим предстоит решить» и монета упала ко мне в ладонь во тьме даже пальцы — и те не видны и только на ощупь я понял, что у монеты нет одной стороны нет одной стороны, лишь одной, но какой? шесть стен молчат, молчат как на грех тут сон завладел моею рукой и бросил монету куда-то вверх мы ждали молча — я и мой сон, когда к нам вернется серебряный звон мы ждали так долго, что кончилась ночь, шесть черных зеркал сгинуло прочь в своей постели проснулся я, в своей постели открыл глаза сидел в моем кресле слепой судья, катилась по белой щеке слеза я сказал: «не рыдайте, Ваша Честь!» он ответил: «встаньте, суд идет!» я спросил: «а когда я смогу присесть?» судья сказал невпопад: «она еще упадет»

ожидая поезда, мы стоим на станции поезд появляется, замедляя ход и неотвратимо к нам поезд приближается, поезд приближается, да совсем не тот не грохочут сцепки, не стучат колеса и тихо окна светятся неживым огнем, расцветают черные розы на откосах, мертвецы таращатся в полночь за окном поезд мертвецов замедляет ход может быть, расстреляны, может быть, замучены, может, сами померли — кто их разберет едет безымянное на колесах кладбище — рельсы, змеи белые, холодны как лед мы стоим, притихшие: может, мимо станции медленно проследует по дороге в ад? промелькнет видением, ветерком развеется, разобьется вдребезги, не придет назад? поезд мертвецов замедляет ход но ложится тень на все на четыре стороны, мертвецы уверенно сходят на перрон с черных башен времени объявляют вороны наступленье скорое новых похорон поезд мертвецов замедляет ход

отдайся солнцу и стань бронзой, унеси песок на золотой коже солнце — это я, песок — это демоны блестящей слюды стань нашей, стань нашей возле прозрачной воды отдайся солнцу и стань бронзой, отдайся солнцу и стань нашей, отдайся солнцу и стань бронзой колдун сжигает сухую траву и волосы кошки, изгоняет из тебя колючие ночи чтобы вернуть тело грому, осколком кремня срежет родимые пятна

они уходят потому, что больше нечего жечь они уходят потому, что больше нечего грабить они уходят потому, что больше некого сечь те, кто остаются, с этим справятся сами и ржавеет под окном их чугунный след, где земля расцарапана кривыми когтями, и по каплям сквозь туман пробивается свет, искривляется, плутая кривыми путями они ушли не умирать — менять свою кожу их тени остались сторожить солнце родимыми пятнами мечены спины, чтобы найти отбившихся от стад и позабывших зов секретные знаки светятся на груди, в небе витает патруль безымянных орлов

я не буду пугать тебя своим лицом для тебя — это лес, для меня — это дом но какой тропой ни отправишься ты, у тебя за спиной слышен шорох листвы даже если забудешь, что такое листва, среди свалки, асфальта, стали и стекла, среди горящей мертвящим огнем красоты, у тебя за спиной слышен шорох листвы вцепится когтями в затылок шорох листвы, и пальцы обожгут неведомые костры проснешься, и на шее следы клыков, пойдешь и почувствуешь незримый контроль, сила чужая завладеет твоей рукой, ты сорвешь с себя все, что пахнет человечьим жильем

вечность течет через нас, как вода мы — словно камни, и нам — по тысяче лет птица садится у края потока на лист тростника смотрит на нас и не видит — нас уже нет и японская бабочка с тонким крылом пролетает над нами, как рисунок пером я слышу голос воды, он говорит со мной о важных вещах: о святых, и пророках, и о том, что мы с тобой никогда не умрем люди на холме кричат и сходят с ума: им хочется знать, зачем мы живем у них в руках рычаги от электронных чудес, но им и этого мало, им нужно что-то еще а я не знаю ничего, и мне хорошо я видел это все и забыл, для чего

я умылся из крана холодной водой, смыл с ресниц и бровей серый пепел камней я не знаю и сам, отчего так устал хотя, кажется, жил только несколько дней пил вино жарким летом — очнулся в снегу, спать ложился брюнетом — проснулся седым что случилось со мной — сам понять не могу, а на сердце печаль, и над городом дым это наша дорога сгорает у нас за спиной сколько нужно ей дней, чтоб совсем до конца догореть? золотой дирижабль в ожиданье висит надо мной я еще не хочу умирать я уже не боюсь умереть где-то в сердце Европы с дубовых столов важный кельнер сотрет нашу черную тень докурив сигареты, мы выходим за дверь, и сгущается дым, и кончается день

еще одна любовь, один минутный каприз на простынях — Карибский кризис, но в сердцах — легкий бриз еще одна походка, чтобы вспомнить через годы в толпе и все пролетает, как радиоджаз в попутной машине на случайной волне люди играют для нас, но они не знакомы ни тебе и не мне СПАСИ МЕНЯ!.. мир сорвался с оси мир убегает из-под ног, он похож на каток, арбузную корку или мыла кусок мы падаем на спину и смеемся друг над другом мы падаем на спину и смеемся друг над другом мы падаем на спину… еще один Спаситель, зашедший в наш храм, еще одно лицо, чтобы заполнить экран еще один ангел во всем обвиняет чертей и соль наших дней как радиоречи мы не слушаем слов, но за нас говорят пока я ищу в темноте твои смуглые плечи СПАСИ МЕНЯ!..

дерево, под которым ты стала моей, еще растет в его густую тень снова кто-то придет слушать шум зеленой листвы, выдумывать новые сны там, где мы были, и там, где нас нет только для нас гаснет свет, только для нас я заглянул в стакан воды, как в океан, как в глубокий колодец, на дне которого светит звезда, как в темный тоннель, в бетонные стены которого намертво влиты года, как в открытую дверь, над которой написано слово «всегда» шум зеленой листвы, вечнозеленые сны там, где мы были, и там, где нас нет только для нас гаснет свет…

да кто тебя разбудил в такую раннюю рань? течет по улицам грязь, а с неба валится дрянь смотри, как снег почернел под этим красным дождем давай закроем глаза, давай его переждем я хочу быть чистым, послушай я хочу спасти свою душу я хочу остаться невинным знаешь, я не выйду наружу да кто тебе нашептал, что это время надежд? смотри, готовится бал для подлецов и невежд в большой вишневый пирог легко втыкается нож на руки капает сок… на что же он так похож? я хочу быть чистым, послушай…

Большинство людей не знают, зачем они живут Большинство людей не знают, когда они умрут Большинство людей приходит, чтобы уйти Я тоже уйду — может нам по пути? позволь проводить тебя через пляж, через волны, через эти острова, через домик, через тени на белых простынях, через вечер, если сможешь, через теплую ночь если мы простимся раньше — чем тут можно помочь? Большинство людей читает объявления в газетах, Большинство людей дождется нового рассвета Большинство людей живут по проекту Творца если ты умеешь ждать — то дождись до конца Света — и хотя бы до конца лета. позволь подождать с тобой эту старость, эту радость, этот полный отбой, слезы Луны и влагу на жемчужных губах через вечер, если хочешь, через темную ночь если ты устанешь ждать — то чем тут можно помочь? Большинство людей не знают про тебя и меня Большинство людей не знают ничего про себя Большинство людей играет, чтобы проиграть Мы играем вместе с ними, нам нетрудно понять позволь проиграть с тобой

напряженье растет, водосточные трубы искрят венки на асфальте пропитаны потом солдат жадность и зависть сидят по темным пивным — ждут Гинденбурга и того, кто бывает за ним тяжелые времена в жлобском городе, знакомые имена в жлобском городе беглецы четвертой волны начинают свой танец, и в порту эмигрантов ждет Летучий Голландец капитан, проверяющий визы, не подаст им и вида, что этот город зовется Помпеи, а континент — Атлантида контролеры в трамваях ставят на лица печать, изолентой заклеив глаза, чтобы не замечать скелет на скелете коня, въезжающий в город у него очень много имен и одно из них — голод

куда идет дождь? он идет сверху вниз ты идешь под дождем запах мокрых волос — это запах дождя у тебя нету денег, но дождь ничего не стоит, а тебе ничего не нужно, кроме дождя прозрачные пальцы скользят у тебя по спине дождь сводит тебя с ума, он касается губ и сосков — и он шепчет слова, он шепчет на ухо слова чего хочет дождь? он хочет тебя почему ты раньше не замечала его? он большой и сильный, он приходит с небес, не задавая ненужных вопросов целует твои глаза что может быть проще — целует твои глаза что может быть проще — целует твои глаза кто может быть лучше, чем дождь?

Катерина сгорает быстрее свечей, Катерина угасает быстрее, чем свет, Катерина убегает от нас, как ручей, никогда не доедая шоколадных конфет она стареет в день на тысячу лет, но лицом молодеет за часом час у нее есть наверное какой-то секрет, недоступный для нас Катерина родилась еще до пирамид, Катерина созерцает двухтысячный век если верить всему что она говорит, ей известно все, что делает любой человек я коснусь ее груди, я коснусь ее бедра она скажет: оставь, мне надоела игра это то же, что я видела позавчера зачем повторять еще раз я учусь у нее не страдать от жажды, я учусь парить, не цепляясь за вещи а когда я по привычке что-то делаю дважды, то я слышу ее голос вещий

оставь все эти дела — сколько денег еще не хватает тебе, чтоб купить бутылку вина и выпить вместе со мной? наша судьба снова в чьих-то холодных руках, но мы уже сыты по горло войной все, что здесь можно спасти, это ты и я все, что здесь стоит любви, это ты и я стеклянный ковчег стоит на горе и ждет большого дождя люди смотрят нам прямо в глаза, но что они знают о нас? дети играют в прятки в саду, но что им до нас? весь этот мир нарисован на тонкой бумаге, а любовь — это способ не видеть, что это обман

когда наступит зима, когда похолодает в домах, когда умрут все цветы и дети закопают их в снег, когда начнется новый мир в голодных искалеченных снах, когда сгорит под окном пропитанный теплом человек роза разорвет мне грудь осколками железных шипов, роза иссушит мне кровь от имени погибших цветов одна только вера, никаких надежд на завтрашний день одно только завтра, потому что вчера не вернуть и нет такой вины, которая стоит войны, но война, несмотря ни на что, отправляется в путь она настолько же ненависть, насколько любовь и ее нельзя — увы — подарить никому

когда ей было двадцать, она могла танцевать нагой среди святых друзей теперь она служит в конторе, которая пахнет, как ветеринарный музей Секси Квин — так ее звали на странном жаргоне позолоченных дней Секси Квин — теперь ей больше, чем тридцать лет Секси Квин — я помню мертвых и знаю живых, не забывших о ней ты знаешь сам: она жива, но ее уже нет слушая опоздавшую музыку, вспоминая все, что украдено, поджидая прошлогодние новости по вечно вчерашнему радио когда ей было двадцать, она могла проводить всю ночь за слушаньем странных речей теперь ее ночи не более, чем ксерокопии тех ночей Секси Квин — разве мы знали, что это время придет так поздно Секси Квин — ты ждала больше, чем можно ждать, Секси Квин — тебе стало сложно повторить все то, что так просто ты знаешь сам, что легче теперь — взять или отдать

первобытная ночь только вверх глубока, только вниз высока — ты меня понимаешь, волчица? ни домашним животным, ни диким не спится только люди способны ее прозевать, прохрапеть, проморгать достижимые звезды царапают наши макушки, и могилы приятно подушечки лап холодят удивительна мудрость растущих на гнили опят боги если хоть что-нибудь слышат, то только молитву лягушки от кошмаров вселенной, от жути больших расстояний черепахи жилищ зарываются в глины долин серый войлок камней остывающих, неопалим, укрывает от сумрака крайнюю плоть Хорасана брызжет семя богов, разлетаются метеориты — огневое — не то, что привычная падали слизь… ствол корявой арчи подпирает тяжелую высь, и горят неземные разряды на медной игле эвкалипта

преходящая сила жары заклубится в пыли дождем птица знает, и птица ждет и кричит беспрестанно Имя над тропинкою, над путем, по которому мы идем, говоря постоянно мимо, наслаждаясь слепой стрельбой и не слушая это имя, погребенное под слюной а у птицы другого нет звука, чтобы излить им душу, освежиться восторгом в сушу птица Имя твердит навзрыд, Имя радости невесомой хорошо ей у Бога дома, ну а нам — во дворцовой тоске в ожиданье хозяйской подачки над решеньем эллинской задачки — все круги да круги на песке

над водой ива в белом платье, под водой омут ждет невесту тяжело камнем с неба падать, но в твоем мире мне будет тесно посмотрел в спину как ударил, подарил жернов и веревку под волной сгинет моя память без тебя, милый, мне будет ловко ты принеси мне на прощанье пышный букет мертвых цветов железный венок с траурной лентой строгой, как смерть, но только ты принеси… не роняй слезы в горький виски — прошлым днем долго сыт не будешь я читать стала твои мысли ты меня больше не позабудешь и все же ты принеси мне на прощанье пышный букет мертвых цветов, железный венок с траурной лентой строгой, как смерть, но только ты принеси

Сегодня мы ловим скорость. Мы вышли с сетями и с именем Божьим. Мы вышли с баграми и с верой, что можем Схватить ее, юркую, прежде, Чем будет отброшен хвост. Сегодня мы ловим скорость. Приманкой послужит нам юное тело: Мы роль исполняем блесны и живца — Зверь сам бежит на ловца. Сегодня мы ловим скорость. И звук Последней Трубы вспугнет нас Из колоссальной постели, Которую мы расстелим От Балтики и до Тихого. Время бежать — встань ближе, руку на пояс, Другая поднята — о, ты пахнешь смолой и бензином! — Пыль садится, как пудра, на щеки — путешествуя автостопом — Домой? — Нет! Как твое имя? — какая разница я не хочу казаться никем я — самая Обнаженная в мире я могу снять не только одежду, если ты смотришь шире. Такая жара, а как много надето на мне. Видишь — вот это Страна — теперь грудь дышит свободнее — Видишь — вот это Флаг — теперь ты можешь видеть бедра. О! Я хочу подвесить себя к гребню водопада, я не хочу жить на листике кувшинки, я хочу видеть, как Вечность будет падать, обтекая вокруг нашей машины…

на перекрестке дорог мне повстречался дьявол на перекрестке дорог мне повстречался дьявол он сказал: ты будешь петь, но потеряешь душу ты продашь мне душу и получишь процент с продажи это было, когда моя луна стала черной это было, когда моя луна смотрела как череп на перекрестке дорог мне повстречался дьявол он подарил мне струны из жил Иуды когда я играю, я помню, что сказал мне дьявол и когда я пою, я помню, что сказал мне дьявол он обещал вернуться за мной и найти мое тело в грязной канаве я выпил слишком много виски, я раздвигал слишком много ног я выпил слишком много виски, я раздвигал слишком много ног, с тех пор как мне повстречался дьявол, на перекрестке дорог

Павел шел по пустыне, а плотник плясал перед ним Павел шел по пустыне, а плотник плясал перед ним Павел ловил его сетью, а тот ускользал, словно дым «чего ты мечешься, плотник? я построю тебе дворец с колокольней из белого камня и с колоколами сердец!» «Павел, ты был слепым, а теперь ты сошел с ума… ты был слепым, словно черный блюзмен, а теперь ты сошел с ума… если церковь будет из камня, то это уже тюрьма!»

мир такой, каким мы его знали, никогда не существовал мы смотрим старое кино и ищем взглядом себя увы! мы не попали в кадр… а может, нас там просто не было? что отличает старика от младенца? придуманное прошлое… как-то раз я проснулся и не смог вспомнить, кто я такой «Кто я такой?» — спросил я, но никто не ответил: отвечать-то было некому никогда я еще не был так молод, как тогда

две категории людей недоступны моему пониманию: люди, которым нравится повелевать, и люди, которым нравится подчиняться очевидно, я лишен какого-то органа, позволяющего получать наслаждение от власти и подчинения точно так же, как кастраты с детства недоумевают над тайной секса, я недоумеваю над тайной власти разумеется, как любой человек, время от времени я выступаю в роли то начальника, то подчиненного, но получаю от этого не больше удовольствия, чем фаллоимитатор от своей работы

когда заходящее солнце коснулось края земли, его последний луч превратился в рубиновый столб, бивший вертикально, словно кровь из перерезанных жил, раскроивший почерневшее небо поперечной чертой; женственная промежность космоса открылась бесстыжим глазам случайных свидетелей тайных родов; земля была опутана пленками, земля была покрыта слизью, она не хотела рождаться, она кричала и ты кричала вместе с землей, вцепившись пальцами в мое плечо: что это? что это? что это? всего лишь падение солнца всего лишь падение солнца в далекий океан; солнце падает, как охваченный огнем дирижабль, ударяется о дно там, где спит, затянут ракушками и щупальцами древний Атлантис, и поднимает волну сгустившейся крови, ставшей тяжелой, как ртуть

сплю под покровом из тонкого льна, и на ресницах застыла смола там, где нет ночи, и там, где нет дня, жду я того, кто разбудит меня золото тускло мерцает кругом, но не за золотом явится он: львица крылатая с женским лицом дверь отворит лишь тому, кто влюблен десять тысяч лет падает лунный свет на грани пирамиды десять тысяч лет камни хранят секрет того, кому пути открыты десять тысяч лет десять тысяч лет десять тысяч лет он прикоснется губами ко мне, тайное слово прошепчет во тьме, и, разрывая оковы теней, мумия встанет с холодных камней

я в Армии Свободы выполняю секретный приказ секретный приказ, он известен любому из нас: быть всегда в походе к великой желтой реке Армия Свободы, армия следов на песке армия погибших вчера, армия магических сил тебе не страшно командовать теми, кого ты вчера хоронил тебе не страшно приказывать тем, кого ты вчера закопал Армия Свободы состоит из солдат, но каждый из них генерал мы в Армии Свободы мы старается глубже дышать и здесь убитые годы — это то, чего у нас не отнять мы плывем в кислороде на корабликах болотных огней Армия Свободы, армия поющих теней скажи, тебе не страшно слышать голос Звезды, когда он шепчет тебе о том, что люди безумно просты? и поют, словно птицы у тебя на руке, продолжая поход к великой желтой реке Армия Свободы, армия следов на песке

чтобы отмыться от липких, как слизь, вязких, как грязь и жадных, как черви, чтобы окрасить в приятный цвет бледных и цепких, как ногти смерти, ниспошли нам свинцовый душ ниспошли нам свинцовый душ чтобы ударить сверканьем лучей в глаза землероек и в губы рыб, чтобы одеть в роскошную ткань птиц, порезавших молнией крылья, ниспошли нам стеклянный дождь ниспошли нам стеклянный дождь чтобы не ждать твоего прихода среди скотов и среди овец, подойди с огнем, горящим в ладони к воротам, открытым твоим копьем ниспошли нам огненный дождь ниспошли нам огненный дождь

на бетонной развязке пустого шоссе, на втором этаже моего миража я касаюсь рукой серебристых орлов, которые нам угрожают, кружа я смотрю на крыши, смотрю на огни, я считаю наши последние дни их осталось, быть может, на тысячу лет, но ты скажешь при встрече, что кончился свет светопреставление совершилось, это представление завершилось неужели ты веришь, что мы еще живы после всего? ты все еще веришь? это смешно! на бетонной развязке большого пути, над моими любимыми, которые спят, я смотрю, как покрыли бетонные пни шляпки ржавых надежд, словно шляпки опят я смотрю с моста, как с боевого поста, на танец гремучей змеи без хвоста близорукие смотрят в голубое стекло, и, не видя себя, видят так далеко если я не ошибся — то движения нет если я не ошибся — то учение — тьма если нас не свяжут — то прозрение — свет мы слишком умны, и мы сходим с ума белый джип застрял среди верблюжьих песков новый день причесок афро и темно-медных сосков люди цвета свежей глины в голубых кимоно напылят нам новый кремний на подложку мозгов

спички для снега я прошу у тебя в эту ночь у тебя на груди спичек для снега десять месяцев снега, два месяца страха новой зимы спички для снега в холодильнике радио, ком голосов, ледяной язык дедов в гортанях отцов если наступит двухтысячный год прежде, чем время закончит свой бег, и спички для снега растопят весь лед, весь мир будет плавать, как Ноев ковчег

я иду со снегами навстречу огням, горными ночами под мертвой луной, прячусь в пещере на краю ледника, поджидая детей — невинных детей, сладких, как сахар, детей серое солнце освещает мой след, уходящий в горы и опасный для пса спящие дети у меня на руках видят наяву кристаллический сон, хрупкий кристаллический сон идите, дети, за снежным йети, не бойтесь, дети, снежного йети лед на вершинах звонок и чист, снежные дэвы смеются и пальцы немеют, снежные змеи свиваются в толстый клубок, охраняя хрустальный воздух от чада долин

я так долго ждал… если б ты знал, как долго я ждал, сжимая пружину… я подскакивал, если мне говорили, что время пришло глотая слюну и зажмурив глаза, я делал шаг я всегда был здесь, всегда наготове, проколотый стрелкой часов с моментальной улыбкой, как вспышка сверхновой я знал, что это приказ, отданный мне: войти и сказать несколько слов несколько слов — ни больше ни меньше несколько слов — ни больше ни меньше, несколько слов я ждал, я ждал, я перестал верить, но меня толкнули в плечо я сделал вдох, посмотрел на застывшие лица и промолчал знаешь, мне стало страшно, знаешь, мне было скучно помнишь, я, кажется, что-то был должен сказать? несколько слов? ни больше ни меньше? несколько слов? я промолчал… я промолчал…

глупая глупая-глупая девочка зачем ты пришла, глупая-глупая девочка? твои глаза чисты, как небеса твои слова, как птичьи голоса, но я сошел с ума я не вижу и не слышу тебя мне слишком часто чудятся шаги за стеной, мне нужен постоянно кто-то рядом со мной, но я сошел с ума и я боюсь тебя глупая глупая-глупая девочка глупая глупая-глупая девочка ты говоришь, что ты хочешь и любишь меня ты раздеваешься поспешно на фоне окна а у меня в груди растет пустота она давит, она душит, она мучит меня

демоны в каждом вздохе, демоны в черном кофе, демоны в огне папиросы, демоны на кончиках опытных пальцев твои красивые губы и сильные руки выжимают мое сердце, как красный лимон демоны шпионят за нами, демоны за каждым углом, демоны шпионят за нами, демоны за каждым углом что мы будем делать сегодня ночью на улицах города, освещенных синей луной? разбрасывать бомбы? убивать прохожих? я готов потерять свою душу, если ты будешь рядом со мной… демоны шпионят за нами, демоны за каждым углом, демоны демоны демоны повсюду, демоны за каждым углом

одиночество — словно камень на шее, одиночество — словно шаг с моста одиночество — это пьяный разбойник, распятый по правую руку Христа мы танцуем странные танцы, мы боимся прикоснуться друг к другу протяни мне руку навстречу, и ты сразу почувствуешь, как упруго одиночество скользкое, словно рыба одиночество круглое, как Луна одиночество — это большой супермаркет, в котором есть все кроме тебя звонки телефонов в четыре утра чем больше разговоров, тем меньше значенья имеют слова если мы умрем, коснувшись друг друга, разве это так страшно? разве это, в сущности, не все, что мы можем? но мы танцуем странные танцы, мы боимся показаться смешными и одиночество смеется над нами одиночество знает, как заставить нас остаться такими одиночество…

не иди за мной: это было бы слишком просто слишком много теней стоит у меня за спиной я хочу тебя видеть в сегодняшнем сне, я хочу тебя видеть на белой стене, я хочу повторять твое имя, вернувшись домой это сладкая боль — знать, что ты существуешь на свете, это сладкая боль — знать, что ты можешь жить без меня, это сладкая боль — знать, что мы можем встретиться где-то это сладкая боль — не увидеть тебя никогда мне легко одному просыпаться в холодной постели и смотреть на Луну и сходить постепенно с ума ты танцуешь, как пламя в моей голове я пишу тебе письма на оконном стекле и читаю их сам и стираю дыханьем слова это сладкая боль…

Если я пялюсь в телевизор И кидаюсь бутылкой в экран, Не делай из этого шума: Возможно, я несколько пьян. Если я, встречаясь с ворами, Мечтаю всадить в них свинец, Не делай из этого темы: Возможно, я сошел с ума, наконец. Усталость, Это просто усталость, Усталые нервы, Усталость металла. Как устает металл, Если б ты только знала… Завтра все будет в порядке, Я куплю себе BMW, Я куплю себе автоответчик, Чтобы лгать, изменяя тебе. И когда мы выйдем на крышу, Перед тем, как броситься вниз, Рядом всегда найдется фотограф, Который попросит нас сказать «cheese!»

черным дождем выпала ночь, пролилась на каменные крыши гаснут огни — стены кругом на глазах становятся все выше все до одной закрыты двери, и за спиной — ночные звери в том сне, где нет тебя лунным лучом, белым, как снег, оберну разбитые ладони каждый мой шаг — это мой след, и нигде не скрыться от погони никто не ждет в конце дороги, колючий лед покрыл пороги в том сне, где нет тебя