Никто из ниоткуда. Киносценарий

Ночь, пассажирский лайнер посреди океана. Окна кают темны, только сигнальные служебные огни мерцают от земли до самого неба. В тишине движется грузное корабельное тело над черной водой.

Отворилась дверь, и на палубу, на узкую дорожку, вышел человек. Оглянулся, звучно икнул, сам этому звуку испугавшись, и неуверенной походкой двинулся вперед. Впереди, однако, хода не было. Человек двинулся обратно, но опять далеко не ушел, напоролся на загородку. Тогда он встал, удивленно озираясь в поисках выхода. Никакого выхода не было, вместо него было маленькое оконце, за которым сидел малаец в морской форме и с таким лицом, что смотреть на него не хотелось.

Чтобы не видеть малайца, он поднял глаза к небу и, завороженный, застыл. Там, высоко над линией горизонта, висела невиданная звезда. Из яркого ее центра исходило несколько ослепительных зеленых лучей, медленно кружащихся вокруг невидимой оси…

— Вот это да… — прошептал он и, словно повинуясь гипнотическому приказу, пошел на небесный маяк. Незаметно для себя он ступил на приваленные к борту сходни, на путь, ведущий в пустоту.

Залопотал, запричитал из своего окошечка малаец, на что человек отозвался совершенно бессмысленным, механическим бормотанием. Изумленный малаец видел, как шагнул в пустоту и скрылся за бортом новый очарованный странник. Малаец с озадаченным лицом подошел к месту исчезновения и уставился вниз. А над затылком малайца горела удивительная звезда.

Ни малаец, ни пьяный человек не заметили того, что все это время за ними с верхней палубы следили удивительные глаза на странном лице. Когда все было кончено, обладатель этих странных глаз тихо захихикал, удовлетворенный, повернулся и растворился в тропической темноте.

А звезда продолжала гореть, но уже не на небосводе, а на многочисленных экранах в бункере, набитом аппаратурой и военными, которые на эти экраны смотрели. Один из них быстро печатал что-то на телетайпе.

На верхнем этаже некоего небоскреба другой телетайп строчил сообщение. Служащий вырвал бумагу из аппарата, бросился бежать по длинному коридору…

Удивительная звезда надвигалась, росла, но уже не на тропическом небе, а на цветной фотографии, которую рассматривали двое мужчин явно военной породы, но в штатском…

— Итак, объект подает сигналы через равные промежутки времени, — сказал первый…

— В Маунт-Паломаре это объясняют отражением земного радиоизлучения от кристаллической поверхности обычного астероида.

— Ты веришь профессорам астрономии?

Второй из военных скептически ухмыльнулся. Телетайп скептически достучал свое сообщение.

— Посмотри…

— Это от криптографов.

— И что, есть какой-нибудь смысл?

— Есть, и еще какой!

Первый дочитал телетайпограмму, молча положил ее в папочку и после минутного молчания сухо произнес:

— Это придется засекретить по высшей форме.

«НИКТО ИЗ НИОТКУДА»

Песчаный пляж, облизанный прибоем. Могучая волна выбросила на песок человека, того самого, который упал за борт. Он с трудом поднялся на ноги, обернулся и увидел надвигающуюся за спиной очередную волну. Задыхаясь, рванулся прочь от нее. Наконец, добежав до линии прибоя, сорвал с себя отяжелевшую от воды одежду, и только тут ему удалось посмотреть, куда же его занесло. Перед ним лежал остров. Остров настолько маленький, что его целиком можно было окинуть одним взглядом. В центре его, на пригорке, среди небогатой, обтрепанной штормами растительности, виднелась плоская крыша, ощетинившаяся странными антеннами.

Человек наклонился, подобрал с земли свою мокрую одежду. Рядом, в песке, что-то блеснуло. Он подобрал этот предмет, в руке его лежал ключ. Повертел его перед носом, но не выбросил. Сгреб под мышку одежду и побрел к дому, оставляя на песке босые следы.

Он стоял пред низкой бронированной дверью, рядом с которой нелепо торчала из стены кнопка обыкновенного квартирного звонка. Человека такая картинка несколько озадачила, он даже ключ на пальце вертеть перестал, завороженно потянул руку, нажал на кнопку. Ни единого звука в ответ не последовало. Подергал дверь, медленно прошелся вдоль стены, попрыгал перед чем-то непрозрачным, хоть и напоминающим окно…

Толку от всего этого не было. Он стоял перед закрытой дверью и думал, вертя ключ на пальце, пока не сообразил, что в руках-то ключ!

Замок свободно впустил в себя тонкую металлическую пластинку и мягко щелкнул.

Он стоял перед черным проемом, за которым зияла тьма кромешная, и не знал, что делать. Войти не решался. Но и уходить было некуда.

В этот момент у него из-под ног раздался какой-то шорох. Он вздрогнул, посмотрел вниз.

Рядом совершенно спокойно сидел кролик, серый.

Сидел и боялся. Кролик смотрел в темноту. Посмотрел и мягким движением продвинулся к двери. Человек почему-то этого движения испугался. Не хотелось ему, чтобы ушел такой милый кролик в черную дыру. Стараясь не испугать зверька, он зачем-то сложил пальцы щепоткой и сказал:

— Кис-кис.

Кролик совершил еще одно движение, человек хотел его предостеречь, не пустить: кролик прыгнул вперед, человек автоматически рванулся следом, оба одновременно скрылись в темноте, из которой тут же донесся шум упавшего тела…

Темный коридор загромождали невнятные и оттого угрожающие тени. Что-то вставало под потолок угрюмыми колоннами, что-то торчало над головой нависшими дубинами, но что именно, разобрать было невозможно.

Человек лежал, прижавшись щекой к полу, и смотрел вперед. Там, беззаботно поводя ушами, на которых играли неприятные красные блики, сидел кролик. Сидел, будто поджидал приотставшего товарища по вторжению. Кролик посидел и мягко двинулся вперед. И тут же кровавый свет невидимой лампы упал на него, человек рванулся к зверьку, но тот прыгнул в темноту. Теперь человек был освещен откуда-то снизу. Там горела зарешеченная лампа аварийного освещения.

Посреди довольно просторного зала, загроможденного непонятно чем, стоял человек и смотрел на кролика, а кролик стоял у стенки, над головой у него горела маленькая лампочка, на которой значилось: «Power».

Теперь он уже не сомневался, кнопку надо было нажать.

И все равно испугался, когда яркий электрический свет залил и его самого, и кролика, и просторную комнату, беспорядочно заставленную чем попало. Наваленными друг на друга упаковками баночного пива, обступившими со всех сторон роскошную широченную кровать; возвышавшимися вдоль стены оружейными пирамидами, уставленными самым разнообразным стрелковым оружием, среди которого нелепо торчал огромный холодильник; а у противоположной стены все пространство занимала какая-то аппаратура.

Большой современный пульт.

И посреди всего этого строя он стоял с кроликом на руках.

Сами собой с мягким щелчком ожили огни пульта, завертелись бобины на большом магнитофоне и комната наполнилась сперва завыванием и многоязыким гомоном эфира, а вслед за тем неприятным, неживым, пульсирующим электронным булькотеньем.

Оно смолкло так же внезапно, как началось, а он так и стоял, только крепче прижал к себе кролика.

Пентагон. Совещание Комитета начальников штабов.

Десяток поджарых генералов, каждый из которых отдаленно напоминал Ронни Рейгана или кого-то в этом роде.

Человек, сидевший во главе собрания четырехзвездочных, снял очки в золотой оправе, погладил ладонью тонкие листки бумаг, лежавшие перед ним на столе, и заговорил:

— Господа, то, что я хочу вам сообщить, может показаться сценарием для Спилберга, но речь пойдет об абсолютно проверенных фактах.

Некоторое время назад Маунт-Паломар зарегистрировала новое небесное тело. Обычный астероид на первый взгляд, однако трое суток назад удалось принять его радиосигнал. Ученым хватило ума сообщить нам и не делать из этого сенсации, хотя они и продолжают считать тело естественным образованием и сигнал — отраженным. Нам, кажется, удалось дешифровать этот сигнал, хотя полной уверенности нет, поскольку результат необычен. Настолько необычен, что Отдел специальной информации не счел возможным сообщить его даже мне… Примерно в то же время был зафиксирован аналогичный сигнал явно земного происхождения, отразившийся от луны. Можно предположить, что это была направленная передача в космос, поскольку запеленговать ее не удалось. Характер сигнала напоминает радиомаяк. Он был то ли ретранслирован, то ли отражен объектом. Точно установить не удалось, но ни один из вариантов мы не исключаем. Мы попытались узнать, что известно об этом нашим новым друзьям, но ответом было молчание. Так что не будем исключать и этой возможности.

— Район передачи установлен? — спросил другой четырехзвездочный.

— С точностью до 500 миль. Рядом есть наши корабли, но использование их нежелательно, поскольку привлечет излишнее внимание. Если это невинные игры наших московских друзей, мы и так о них узнаем. А в случае скандала госдеп постарается выжать из нас апельсиновый сок себе на завтрак. Есть предположение осуществить индивидуальную акцию. Десяток атоллов вполне под силу одному человеку.

Председатель посмотрел на одного из генералов.

— Займитесь этим.

Москва. Площадь Дзержинского.

В просторном светлом кабинете сидели в мягких креслах двое уже не молодых, но прекрасно сохранивших форму мужчин, над их головами, осеняя собой происходящее, висел портрет Дзержинского.

Старший говорил мягко, негромко:

— Объект, как тогда и принято было, строился на века, но после неблагоприятных для нас перемен в этой стране пришлось его оставить. К сожалению, полностью демонтировать его не удалось. Но функционировать он ни в коем случае не должен…

— Не должен, — сказал тот, который помладше, — но функционирует?

— Вот это Вам и предстоит выяснить. И по возможности аккуратнее, сейчас нам не следует привлекать излишнее внимание янки, а их поведение в этом районе и так настораживает. Трудно объяснить, почему они настолько внезапно отвели оттуда корабли. Итак, необходима информация. Вы этим и займитесь.

Со стены благосклонно взирал Дзержинский.

Младший из говоривших быстрым, спортивным шагом прошел по коридору, затем через маленькую приемную, бросив на ходу помощнику:

— Белова ко мне.

И скрылся в кабинете. Дверь за ним мягко затворилась и тут же открылась вновь.

Перед начальником стоял высокий, стройный молодой человек с приятным, открытым лицом…

— Задание очень серьезное…

— Ты крепкий парень, — говорил статный американский полковник с сединой в волосах. — И ты не подведешь.

Напротив стоял высокий, крепкий лейтенант американской армии. С приятным, открытым лицом.

— Иди, лейтенант Белью, — сказал полковник. — И будь осторожен, сынок.

Лейтенант Белью пошел по улице какого-нибудь там Нью-Йорка.

А лейтенант Белов — по московским улицам.

Но, скорее всего, они оба шли по улицам одного и того же бескрайнего города, населенного людьми.

Потоки людей несли их все дальше и дальше. К далеким берегам и опасным трудам.

Летели в самые разные стороны самые разные самолеты…

Мчались неведомо куда автомобили всех стран по улицам этих всех же стран.

Проставлялись цветастые печати в бесчисленных документах.

Играли на улице мальчишки в футбол.

Шли по улице девушки.

Растили рис мирные китайцы.

Стреляли из автоматов воинственные арабы.

Спал под своим родным кустом бушмен.

В белой рубашке и потертых джинсах отплыл от причала Белов.

Целовал горячо свою девушку Белью, а затем уходил уверенной походкой по залу аэропорта…

Пролетел низко над землей военный вертолет, разметывая струями цветастые тряпки восточного базара.

Жил своей горячей, труднопереносимой но — увы! — единственной жизнью весь огромный, страшноватый и сентиментальный мир людей.

И звучала песня о людях.

Музыка звучала достаточно громко, но к ней дополнительно примешивались то крики Людей, то взрывы, то выстрелы; и бежали картинки с все возрастающей скоростью, покуда не вылились в безумный гремящий поток…

И резко наступила тишина. Только неведомая птичка чирикала время от времени, да крутилась муха. В той самой комнате на острове, в которой мы оставили нашего героя, сидел он за столиком рядом с банкой пива и парой бутербродов, а напротив сидел на столе кролик. Он шевелил ушами и ел из блюда.

Герой, ухмыляясь, смотрел на кролика, на окружавшую обстановку, а посмотреть на нее стоило. Чего только тут не было, и трудно было предположить, кто и с какой целью собрал в этом месте столь разные вещи.

Оружие, маленький печатный станок, невообразимое количество пива и всяческой пищи, с трудом умещавшейся в огромном холодильнике, картины, безделушки и т. д. и т. п.

Под потолком, завершая композицию, торчало из стены древко флага, демонстративно распустившего свое полотенце над всем, что здесь было.

Большая красная буква «А» на белом фоне.

Кролик аккуратно прибрал остатки пищи из блюдечка. Герой, дождавшись этого момента, подцепил зверька рукой и сказал:

— Молодец! А теперь пошли отсюда, пока нет никого…

Они стояли у открытой двери. Герой вежливо опустил кролика на землю и легко подтолкнул его в сторону деревьев.

— Топай.

И кролик неторопливо двинулся куда-то. А герой обернулся и решительно захлопнул дверь. Что-то щелкнуло, дверь было заперта. Герой двинулся от бункера, но тут же вернулся: на ладони его лежал ключ. Герой повертел головой, нацепил ключ на гвоздик под звонком и, окончательно свободный, двинулся в сторону.

Далеко, однако, он не ушел, потому что некуда здесь было идти: остров был слишком мал. Герой смотрел на все стороны, отыскивая путь на свободу, но вокруг лежало море, море и море.

Он облазил остров вдоль и поперек, но никого здесь не было, и выбраться возможности тоже.

Вскоре он, порядком уставший, подошел обратно к двери бункера, ключ висел на месте.

А у двери его поджидал кролик.

— Привет, — сказал ему Герой, и кролик пошевелил ушами…

— Ну и что, — продолжал Герой, — пойдем, обследуем новое владение? А хозяева нагрянут, скажем, что деваться некуда было. Идет?

Кролик был согласен.

Герой стоял посреди комнаты и озирался вокруг. Кролика он держал на руках.

— Ну и что, — обращался он к зверьку, — пошарим тут чего-нибудь? Ты не против?

И он стал искать. «Чего-нибудь» оказалось колоннами, состоявшими из упаковок баночного пива различных сортов и наименований. Герой находке обрадовался.

— Это все нужно попробовать, — сказал он кролику. — Ты присоединишься?

Кролик ничего определенного не ответил, вследствие чего перед ним моментально появилось блюдечко с пивом. Кролик понюхал, подумал и пить не стал.

— Как хочешь… А я попробую. Ни разу такого не видел.

И попробовал…

Он сидел за столом, изрядно набравшись, и говорил чуть громче, чем положено, обращаясь к кролику:

— Знаешь в чем твоя беда? Думаешь, в том, что ты — кролик? Зверек, да?

Кролик смотрел на него своими дурацкими глазами и ничего не говорил, потому что, видимо, был кролик.

Герой, со всех сторон обставленный пустыми пивными банками, вытащил из очередной упаковки очередную банку, а брал он по одной штуке из одной упаковки, лихо ее распечатал и сказал:

— Сейчас я тебе объясню.

И совершил продолжительный глоток. Жидкость вливалась ему внутрь, и по мере того глаза его сперва округлялись, а потом и вовсе вылезли из орбит. Он с силой дунул жидкость из себя обратно, окатив мелкими брызгами все окружающее, и сказал севшим от испуга голосом:

— Дрянь какая — то!

Понюхал баночку и подтвердил:

— Апельсиновый сок, пакость.

— Выудил из очередного ящика очередную банку, прочитал название и успокоился:

— «Бир». Понял? — и продолжил свою речь. — Так вот, малыш, беда не в том, что ты зверь. Зверей много, и это уже не беда. Беда в том, что у тебя, парень, нет имени. Сейчас я тебя буду называть в соответствии с сущностью…

Тут он допил очередную банку, звучно икнул и, продолжая говорить, шатаясь, двинулся наугад по комнате…

— Ты будешь Соломон, — сказал и посмотрел на кролика и сам же скептически прокомментировал. — Нет, не потянешь. Лучше ты будешь Петя. Или просто и коротко: Егор. Все, ты — Егор и можешь иметь паспорт.

Тут он лукаво посмотрел на кролика и захихикал:

— А ты думал, зачем тебе имя? Для паспорта! Больше с ним делать нечего. И даже вредно.

Он замолчал, потому что уже некоторое время пытался открыть крышку большого деревянного ящика, а крышка не поддавалась. Герой дергал ее изо всех сил, толку не было.

Осатанев окончательно, он крикнул кролику:

— Жди!

Выскочил на улицу и стал отдирать от красного пожарного щита приржавевший к нему ломик. С трудом, но отодрал, прокомментировал:

— Как у нас прямо…

И увидел на ломике надпись: «Сделано в СССР».

— Понятно, — сказал непонятно почему и бросился обратно.

Одним рывком снес массивную крышку с вожделенного ящика, и взору его предстали аккуратно сложенные и совершенно новые рулончики туалетной бумаги.

Герой радостно хрюкнул и ломиком же вскрыл соседний ящик. Там была электрогитара. Самая натуральная «FENDER». Этот предмет, сам по себе достаточно безобидный, произвел на Героя впечатление: во-первых, сильное, во-вторых — тягостное. Лицо его заметно осунулось и будто постарело даже.

— Так, — сказал он негромко, не кролику, а самому себе. — Засада.

А дальше с ним стало происходить что-то не совсем понятное. Все такой же пьяный, пошатываясь, он судорожно размышлял о чем-то, какие-то глубокие и болезненные мысли боролись в нем, отражаясь на лице угрюмой болью. Он отступил назад, прошелся по комнате, откупорил банку пива, но пить не стал, поставил ее куда-то…

— Видишь, — сказал кролику, — помяни мое слово, это все специально кто-то придумал…

Потом схватил только что оставленную банку пива и длинным непрерывным глотком стал загружать ее внутрь. Отбросил пустую, взялся за полную, обреченно глядя на блестящий лаковый корпус гитары…

Короткий южный закат окрасил все в угрожающие цвета. Кролик все еще сидел на столе. Человек был пьян, что называется, в стельку. Он сидел на стуле перед кроликом, чудом удерживаясь в этом положении, бренчал по чуть слышным струнам не подключенной ни к чему электрогитары и говорил кролику заикаясь:

— Слушай, слушай… Сам виноват.

И бренчал что-то малоприятное. Кролик, кажется, слушать не хотел. Он переступал по столу вдоль края и смотрел вниз. Прыгать он боялся.

Герой мутными глазами следил за его перемещениями, потом ухватил зверька рукой, резко поставил перед собой.

— Не хочешь? Ты слушай, слушай… Некоторым нравилось.

Кролик опять завертелся.

— Не будешь? — сказал человек. — Ну и пошел…

Он пьяным движением смахнул кролика со стола, а сам лег на пивные банки. Он был слишком пьян.

Снаружи стояла ночь. В небе ярко светилась зеленая звезда.

Сингапур. По узенькой улочке китайского квартала, мимо выставленных прямо на тротуар жаровен и котлов, мимо сидящих на земле на корточках гадателей со своими палочками и прочей чайнотауновой рутины, шел Белов. Шел спокойно и размеренно. И только спина его выдавала некоторое напряжение.

Высохший старик-гадатель неожиданно выбросил вперед руку и быстро залопотал что-то по-китайски, но Белов не остановился и даже не повернул головы. А зря, он бы увидел внимательный и угрожающий взгляд чьих-то раскосых, недобрых глаз.

Белов их не видел. Он повернул за угол и пошел по неестественно узкой и совершенно пустынной улочке. Дошел до первой же подворотни, свернул и, когда возник за его спиной непрошеный провожатый, резким ударом снес его с ног. Китаец распластался на земле, но на помощь ему уже бежали двое. И еще несколько поодаль.

Схватка была молниеносной, Белов отделался парой сильных тычков, а противники пластом растянулись перед ним.

Со стороны улицы бежали еще несколько человек. Белов бросился вглубь подворотни и оказался в маленьком тупике, загороженном аккуратными трехэтажными домами. Он замер, осматриваясь. А во двор вбегали преследователи, человек пятнадцать, так что не до осмотров стало, Белов повалил одного, отлетел в сторону от удара другого, но удержался на ногах, отбиваясь от прибывших противников.

Драка вышла изрядная. Белов с трудом выдерживал атаку, когда залились на улице полицейские свистки, один за другим стали исчезать, как под землю, нападавшие; и не успел он очухаться, как возникли в проходе двое полицейских. Отчаянно свистя, бежали они к Белову; времени на раздумья не было.

Он бросился в ближайшую дверь, оттолкнул заверещавшую женщину, через комнату, через другую, через кровать с еще одним китайцем, стоявшую перед окном, разметнув бамбуковые занавески, вылетел со второго этажа на улицу.

Из-за поворота бежал к нему полицейский, с другой стороны, но на отдалении — другой. Где-то свистели прочие.

А рядом вырулил из переулка мальчишка на мопеде. Белов выхватил его с сиденья так лихо, что мопед этого не заметил, поехал дальше сам по себе.

В два прыжка Белов оказался в седле. «Yamaha» взревела, за спиной отчаянно и бесполезно свистели полицейские.

Стеклянные двери офиса, на которых герб СССР и что-то неразборчиво золотом. В одном из его кабинетов, с закрытыми, несмотря на +50˚С в тени, огромными окнами, в кресле сидел Белов. Перед ним прохаживался другой человек средних лет в отрицавшем климатическую реальность черном костюме.

— Маловероятно, что вас заметили. Скорее всего, какая-нибудь случайность с наркотиками. Конечно, все равно неприятно, Сидоренко.

— Я уже не Сидоренко, — спокойно поправил его Белов.

— Верно, — сказал дипломат. — Котляровский Альберт Иванович, врач, направляющийся в Балору. Держите, — добавил он, передавая Белову пачку документов. — Это именно тот пункт, в который вас попросили доставить. Об остальном, как вы понимаете, я ничего не знаю.

— Что-нибудь на словах? — спросил Белов.

— Немного. Просили передать, что за истекшие сутки было три включения интересующего вас объекта. Все — через равные промежутки времени.

— Это все?

— Все.

Белов прошел по залу большого международного аэропорта, подошел к окошечку, за которым сидела миниатюрная, приторно улыбающаяся китаяночка, которая сказала, изобразив на лице полное отчаяние:

— Мы просим Вас, мистер Котляровский, извинить нас, но Ваш паспорт еще не готов. Подождите, пожалуйста, в зале, мы Вас вызовем по трансляции.

Белов отошел от улыбчивой служащей и остановился, о чем-то размышляя, как тут же чей-то пытливый взгляд насторожил его.

Он прошел в зал и, чтобы не торчать просто так, подошел к автомату компьютерных игр. Бросил монету, на экране загорелась надпись: «Lode Runner».

Белов играл, автомат время от времени издавал какой-то малоприятный звук, напоминающий быстрое бормотание. Очень знакомый звук. Но Белов на последнее внимания не обратил.

С разных сторон смотрели на него раскосые глаза. Громкое вещание провещало что-то громкое и неразборчивое, среди которого можно было понять только два слова: «Мистер Котляровский».

Белов стоял перед безгранично улыбавшимся китайцем, одетым неожиданно по-европейски, который протягивал ему паспорт и очень быстро говорил что-то извиняющееся.

Маленький серебристый jet оторвался от бетонной полосы и быстро, легко стал набирать высоту…

Белов вышел из зоны прибытия маленького, не очень чистого аэропорта и пошел к выходу… В зале никого не было, кроме нищего малайца, пытливо смотревшего на приезжего. Белов прошел мимо, вышел на улицу.

Велорикша подкатил к небольшой пристани. Белов вылез, заплатил, пошел к причалу.

Мощный, но грязный катер отходил от пристани. На палубе грязный матрос что-то весело орал Белову прямо в ухо, но рев мотора легко заглушал его голос.

Утром Герой смывал похмелье в уютном, маленьком, современном бассейне. Плавал, блаженно отплевываясь, разнося вокруг брызги.

Потом полез на сушу, стал одеваться и заметил сидевшего неподалеку кролика… Тот жевал что-то и внимания на человека не обращал.

— А, старина… — сказал Герой, пошли, там, брат, такая штука…

Кролик сидел к нему задом, никакого внимания.

— Да ладно, брось, — сказал Герой и шагнул к зверьку.

Тот, не оглядываясь, двинулся по тропинке. И скрылся, человек пошел следом.

Они стояли друг против друга на узкой тропинке, человек убеждающе говорил:

— Ты ничего не понимаешь, старина. Там у них целая студия, многоканальник новенький. Не знаю, кому и на кой хрен это понадобилось, но там стоит все, что мне надо! Не теперь вот надо, мне всегда именно этого не хватало!

Он сделал шаг к зверьку, тот отодвинулся. Тогда человек принялся уговаривать.

— И знаешь, что важнее всего? Никого нет! Ты да я! За такого слушателя!.. Для тебя до конца моих дней петь согласен. Понимаешь? Можно работать!

Он сделал еще один шаг, кролик отодвинулся. Тогда человек раздраженно сказал сам себе, но по поводу кролика:

— Ну и хрен с тобой.

И быстро пошел к бункеру.

Он стоял посреди комнат. Вид ее несколько переменился. И без того достаточно заваленная чем попало, теперь она была еще и покрыта ровным слоем аппаратуры, переплетенной шнурами.

Магнитофон с неестественно широкой лентой, компьютер, гитарный комбик с воткнутым в него микрофоном, еще какие-то приборы… И солидный голосовой микрофон посередине комнаты, рядом с которым стоял высокий стул, как у стойки бара, на котором лежали наушники.

Герой взял гитару, устроился поудобнее на стуле и стал играть на гитаре что-то отрывистое и, с первого взгляда, невнятное.

Побренчал, поколдовал с компьютером…

Зазвучали барабаны, он опять бренчал на гитаре то же самое, но теперь появился какой-то смысл.

Он нажал кнопку на магнитофоне, потянулась мимо головок широкая лента…

Зазвучала фонограмма, которой он подыгрывал на гитаре…

Он пел…

Песня была спета и записана. Уже смеркалось, короткий тропический день подходил к концу. В темноте светились разноцветные огоньки аппаратуры.

Герой устал от записи, от вчерашнего пива, от скитаний по бурным водам океана. Он отложил гитару, рухнул на кровать.

Прошла минута или час, но неожиданно включился большой магнитофон, защелкали реле радиостанции, комнату заполнило уже знакомое булькотение.

Он вскочил, бормоча невнятные ругательства, вырвал катушку из магнитофона. Нервно замигало красное табло «TAPE», заверещал аварийный сигнал. Герой бросил взгляд на стол, там лежала только что записанная им пленка. Одним движением он вставил пленку в аппарат, нажал кнопку.

Техника тут же успокоилась, зазвучали первые аккорды «Бриллиантовых дорог», но Герой к этому моменту уже спал.

Балору.

Белью с рекрутской сумкой через плечо пошел по посыпанной ослепительно белым песком дорожке среди пальм и остановился перед оградой, над которой вокруг массивного распятия вилась надпись «Mission of the Holy Heart».

На теннисном корте играли Белью и загорелый поджарый старик с круглой тонзурой на макушке.

— Говорят, вы прекрасно владеете местной ситуацией, отец? — спросил Белью, подавая мяч.

— Местной ситуацией не владеет даже Всевышний, сын мой, отвечал священник, отбивая подачу. — Бывает так, что отправляешься из отдаленного прихода к себе домой и возвращаешься только через одиннадцать лет и твоя собака не пускает тебя на порог.

— Но тем не менее мне сказали, что вы располагаете определенной информацией?

— Здесь мало располагать информацией. Тридцать лет назад я был вашим коллегой и начинал работать именно здесь. Я выкуривал с этих островков недобитых японцев, просто озверелых дурных мальчишек, которых оставляли при отступлении со старой винтовкой и связкой гранат. Так я познакомился со всем архипелагом. И если мне сужден ад по моим грехам, он меня не страшит, потому что я его уже видел.

Белью пропустил очередной мяч.

— Ваш гейм, отец, — сказал он с легким удивлением.

— Пустое, раньше я играл лучше, — ответил священник, укладывая ракетку.

Маленькая католическая церковь. Отец Джошуа, уже в одеянии, разложил карты на столике для святых даров.

— Это Амау, самый крупный и самый неспокойный из островов. Но именно на него вам нужно попасть. На нем располагается метеостанция, есть маленькая посадочная площадка и вертолет. Как вы с ним будете договариваться, объясните цель своего визита, я не знаю. Но без вертолета вам не справиться.

— Почему там неспокойно?

— Точно неизвестно. Ходят темные слухи о каких-то повстанцах. Факт, однако, что те, кто уходят от метеостанции дальше поселка, назад не возвращаются.

— Райское местечко.

— Будьте внимательнее и берегите себя. Я передам, что вы были здесь, нашим общим знакомым. До скорой встречи, сын мой.

Белью уходил по проходу между скамьями. Священник смотрел ему вслед взглядом, затуманенным какими-то своими воспоминаниями. Казалось, что он хочет пойти следом. Он вздохнул, отвернулся и открыл Библию.

Белью стоял на пустом причале, от которого совсем недавно отплыл на катере Белов, и с легким удивлением осматривался в поисках хоть кого-нибудь. Не сразу он заметил странного, слишком оборванного вида человека, в котором только с трудом можно было распознать матроса. Он ловил рыбу.

Белью подошел, но не успел сказать ни слова, потому что малаец улыбнулся беззубым ртом и сказал утвердительно:

— Туан ищет катер.

И смолк, уставившись на удочку. Белью молча ждал продолжения. Через пару минут малаец сказал, не поворачивая головы:

— Катер пошел на Амау. Долго ждать. Очень долго.

Белью постоял перед ним, явно борясь с желанием дать ему подзатыльник, и двинулся вдоль причала. Вокруг было пусто, только пара рабочих лениво ворочала из стороны в сторону огромный мешок.

Белью стоял у какой-то стены под навесом, другой тени не было. В руке его была пачка, из которой он вынимал сигарету, когда из-за ближайшего угла на изрядной скорости выехал автокар. На приподнятой вилке были навалены мешки. Обычный портовый подъемник, Белью внимания на него не обратил, но когда автокар проезжал рядом, он неожиданно развернулся и прямо перед лицом Белью возникли металлические ножи, неумолимо надвигавшиеся на него.

Увесистая сумка полетела в одну сторону, а Белью подпрыгнул, с силой оттолкнулся от одного из ножей и перелетел прямо через голову шофера. Для последнего этот пируэт оказался роковым. Шофер вытаращил удивленные глаза, потом опомнился, потянул свои рычаги; но было поздно.

Автокар пробил насквозь жидкую стену и влетел в темноту. Оглушительный визг пронесся над причалом, и сотни перепуганных свиней хлынули в образовавшуюся дыру.

Белью едва успел взобраться на какое-то возвышение и оттуда наблюдал, как мечутся по узкому причалу свиньи, сталкивая друг друга в воду.

Белью шел от пристани. А там вымазанный известно в чем шофер стоял пред маленьким человеком, одной рукой придерживая окровавленную другую; а маленький страшно ругался на непонятном языке.

Чуть позже маленький стоял пред каким-то ящиком и говорил, скорбно склонив голову:

— Ничего не вышло, туан. Здесь такой народ — одни болваны…

Слушал его, сидя на ящике, человек с чрезвычайно выразительным лицом. Он уже появлялся в нашей истории. На палубе лайнера, когда Герой отправлялся в свой морской поход.

Да, именно этот человек и слушал малайца. И был весьма недоволен.

А Белью на старом моторном баркасе уходил от острова в океан.

На острове, в бункере, сидел на стуле и с гитарой в руках наш Герой.

Гитара была включена в комбик, тот, в свою очередь, был включен на полную мощность, а Герой что-то репетировал гитарное. Оглушительные и весьма негармоничные звуки сотрясали стены бункера.

Герой, изрядно к этому моменту обросший, трепал медиатором струны, но неожиданно остановился, что-то отвлекло его.

На окне сидел кролик.

— Привет, — сказал Герой. — Извини, я занят, а ты меня отвлекаешь.

Кролик сидел на окне. Герой брякнул пару раз по струнам, раздосадованно повернулся к нему:

— Я не могу работать, если рядом кто-то есть.

Кролик сидел, но в него полетела пустая банка, тогда он спрыгнул наружу.

— Ну вот, — пробормотал Герой. — И сам потом обижается.

И с новым усердием ударил по струнам.

Посреди моря покоился мирный атолл, стоял на нем бункер и неслись из бункера звуки гитары. Довольно противные, нужно отметить, звуки.

Расчищенная площадка в джунглях на берегу моря. Покосившаяся табличка «Weather Post», крутящиеся на шестах крыльчатки метеорологических приборов, маленький вертолетик на посадочной площадке, крошечный домик посредине. В домике сидели три служителя станции, все — местной национальности. Двое играли в маджонг, третий, в наушниках, выстукивал что-то ключом по рации.

Один из игроков выбросил кости, и посмотрел довольно на другого: что тот скажет. Другой же совершенно неожиданно обмяк и упал на землю. Глаза первого изумлено округлились, но тут же страшно закатились белки и он упал вслед за первым.

Сильный пинок вышиб дверь. Громкий звук проник сквозь наушники и заставил радиста повернуть голову. Сперва он с ужасом увидел трупы товарищей и огромную колючку какого-то растения, воткнувшуюся в висок одного из них. Он поднял глаза — в проеме двери стоял низкорослый даяк с несоразмерно большим крупнокалиберным пулеметом на руках и это — последнее, что он успел увидеть.

Очередь из пулемета прошила его и пошла крушить хрупкую аппаратуру.

Мирная станция в мгновение ока заполнилась толпой воинственно настроенных людей, вооруженных чем попало, от копий до винтовок и автоматов. Они кричали что-то воинственное и победное, вознося к небу оружие.

В лучах стремительно заходившего тропического солнца горело красным опустевшее поле метеостанции, одиноко стоял на своей площадке вертолет, бессмысленно вертелись на шестах вертушки.

Внизу, в тени берега, подходила моторка Белью. Он приткнул лодку под свисавшими над водой деревьями и стал осторожно подниматься к станции.

Быстро, но осторожно обошел территорию. Никаких признаков жизни не было, так что к домику он подошел в настроении даже легкомысленном. Заглянул в проем приоткрытой двери.

Возле разнесенной вдребезги радиостанции лежал обезображенный радист, у стола — его приятели. Белью смотрел, зажав платком нос, затем развернулся и, пригибаясь, бросился к вертолету. Запрыгнул в кабину, забросив предварительно сумку, и тут спохватился. Огляделся. Никого вокруг.

Белью уже спокойнее уселся в кресле, поколдовав с приборной доской, включил что-то. Внимательно осмотрел приборы, проверил что-то, проверил другое и замер, пристально вглядываясь в одно из окошечек.

— Так… — пробормотал себе под нос, прикидывая что-то в уме.

И выключил приборную доску. Погасли огоньки, замерли стрелки. Белью откинулся на спинку кресла: — Горючего хватит минут на сорок. Прилетели… — пробормотал он и закрыл глаза.

Вертолет стоял на площадке. Солнце практически скрылось в море.

В Москве, на углу Петровки и Кузнецкого моста, на веранде открытого кафе, стояли двое мужчин лет по тридцать пять. Ели гуляш и пили пиво.

— А почему ты говорил, что ты безработный? — говорил один с журналистским фотокофром через плечо.

— Тебя что, выгнали наконец?

Второй, одетый несколько неряшливо, усмехнулся:

— Хуже. Меня засекретили.

Первый усмехнулся, разлил пиво, отхлебнули.

— Эти люди засекретили муху цеце только потому, что никогда ее не видели.

— Так она же в Африке!

— Тем более. Пять дней назад я пришел на работу и узнал, что мою тему засекретили. Все, включая рабочий блокнотик. Спасибо, карандашик оставили. Вот, гуляю…

Отхлебнули.

— И что такое секретное ты отыскал на звездном нашем небе? — спросил первый.

— Черт его знает, — сказал второй. — Банальный астероид. Идет, правда, по странной траектории, и хрен с ним. Вообще говоря, штука забавная, но не до такой же степени! Он ретранслирует радиоволны.

— То есть как?

— Судя по всему, у него кристаллическая поверхность особой формы. Ну, долго объяснять. Мы с ним давно возимся. Одним словом, у него узкий резонанс, есть один единственный, дурной какой-то передатчик, его и транслирует.

— НЛО?

— Дурак. Все просто. Передатчик музычку гоняет. Нашу земную. И точно по расписанию. Раз в сутки. Через полчаса, если хочешь послушать.

— А чего дяди засекретничали?

— Кто ж их, дядей разберет? Прием какой-то сложный, еще там кое-что. Только дяди, как всегда, подумали ровно наполовину. Астероид-то движется!

Последнюю фразу он произнес победно и так же победно зажевал гуляш.

— В смысле? — не понял первый.

— Через месяц это можно будет слышать на любом транзисторе! И все. Но чувствую я, меня все равно не рассекретят.

Они закончили с гуляшом и пивом.

— Ну и что, — сказал первый, — пойдем, послушаем?

Второй не понял. Первый пояснил:

— Песенки твои. Ты обещал.

Они сидели у мощного транзисторного приемника, к антенне которого была прикручена уходящая неведомо куда проволока, и слушали. Засекреченный крутил настройку и поймал наконец. Сперва искаженно, затем чище, пошла из динамика музыка.

(песня)

СССР. Стайка подростков отдыхает вечерком в беседке на территории детского садика. У одного из них транзисторная магнитола. Он рассеянно крутит ручку. Натыкается на музыку и останавливается. Прислушивается, цокает языком и нажимает на кнопку записи.

(песня продолжается)

Высоко в небе горела зеленая звезда.

Лос-Анджелес. На двери шикарного кабинета написано «McLaird Records», а чуть-чуть пониже — «A&R Offce». В комнате сидят двое и дослушивают последние аккорды песни.

— Но это же полный бред, Винс! — говорит один из них. — С этой музыкой далеко не уедешь. Саунд совсем не современный. Этот парень, как Рип ван Винкль, проспал все на свете в какой-нибудь пещере, — А это и не важно, Джи, — говорит второй из собеседников, благородный, седоватый волк.

— Идея имиджа? — задумчиво переспрашивает Винс.

— Вот именно! У всех исполнителей есть имя, жена, любовницы, скандалы с налоговым управлением, фотографии висят на каждом углу. Известно, чем они занимаются и чем они будут заниматься через год. Это мило, но уж очень нормально. У этого парня нет ничего!

— А завтра выяснится, что он вел свои передачи с ранчо своего дедушки в пяти милях отсюда. Явится и потребует свои денежки. Кроме того, как мы можем получить исключительные права, если даже не с кем подписать контракт? Этой музыкой может торговать кто угодно!

— Во-первых, дело не в исключительных правах. Дело в том, кто первый пустит в ход всю эту ахинею о новом пророке, непризнанном гении, ушедшем от мира. Во-вторых, этому парню мы откроем анонимный счет и будем платить все что положено, и даже немного больше. А в третьих, что-то мне подсказывает, что он никогда не придет посмотреть, сколько ему накапало.

— Что тебя заставляет так думать?

— Чутье.

Белью шел по берегу. За спиной его уходил вдаль пустынный пляж, а впереди, чуть за поворотом, начинались свайные домики даякской деревушки. Белью шел очень осторожно, внимательно оглядываясь, но ни малейшего движения заметно не было. Ни души, будто вымерло все.

Он дошел до деревушки, но ни одного признака жизни так и не обнаружил. Тихие, явно пустые хижины тянулись вдоль моря, покачивались на ближайшем плане какие-то тряпки…

По узкой доске он ловко забрался на помост одной из них, осторожно заглянул внутрь. Никого. Непонятно зачем зашел внутрь. Ничего интересного там не было: нищета и нищета.

А вокруг царила тишина, только океан ревел где-то далеко от лагуны. Все так же осторожно он вышел из хижины, остановился, засмотревшись на секунду в сторону океана. Он стоял.

А между хижин в абсолютной тишине, ожесточенно сжав зубы на перекошенных от злости лицах, бежали к нему вооруженные чем попало даяки. И шум океана перекрывал шлепки босых ног по влажному песку.

Он заметил их поздно, когда наиболее шустрые уже подбегали к доске у его хижины. Пару он отправил обратно на песок, но следом мчалось такое количество, что после секундной оценки ситуации Белью бросился в море.

Он плыл быстро и сильно, прямо от берега. А противники его за ним не гнались.

Вместо того чтобы лезть в воду, они наблюдали за ним, сгрудившись у берега. Заметив это, Белью изменил направление и поплыл вдоль берега.

Даяки гурьбой двинулись в том же направлении.

Белью плыл; они шли параллельно. Деваться ему было некуда: нельзя плыть бесконечно. Настал момент, когда он просто завертелся на месте, осматриваясь, плюнул со злостью и направился к берегу. Опасливо отодвинувшись от воды и выстроившись полукругом, преследователи все так же молча поджидали его.

Белью вышел на берег и остановился. Сопротивляться не было смысла.

Издалека, от опушки леса, наблюдал эту картину злорадно улыбавшийся человек. Тот самый, с характерной физиономией, который уже появлялся при странных обстоятельствах. Он смотрел так увлеченно, что не сразу отреагировал, когда рядом с ним бухнул выстрел и четверо даяков бросилось к нему. А когда, сообразив, испугался, кинулся в чащу. Даяки устремились следом.

Белью, старательно обмотанного веревкой, вели по лесной дороге, когда процессию догнали четверо, которые ловили странного человека. Один из них подскочил к главному и сказал, задыхаясь:

— Как сквозь землю провалился. Нигде нет, мы хорошо искали.

Процессия двигалась по деревне в лесу. Теперь Белью сопровождали двое, для верности ухватив за обе руки.

Возле невесть откуда взявшегося здесь строительного вагончика точно так же двое держали за руки высокого парня неместной национальности. Это был Белов. Третий даяк методично бил его в живот.

Белью приостановился, увидев это, но его грубо поволокли дальше. За спиной продолжалось избиение.

Бамбуковые жерди, которыми была прикрыта глубокая яма, раздвинулись, вниз рухнуло чье-то тело. На земле лежал Белов, он был без памяти. Белью, сидевший в яме, склонился над ним. В глазах его было сочувствие.

Тропическое солнце стремительно катилось за море, освещая прощальным светом маленький атолл, и жидкую его растительность, и антенны на крыше бункера.

Герой сидел на земле, привалившись спиной к бетонной стене, отхлебывал из банки пиво и смотрел на кролика, который бродил рядом. Кролик был все тот же, а Герой несколько переменился: волосы его удлинились, теперь он был не просто небрит, изрядная борода украшала, если это можно так назвать, его лицо. Одежда вылиняла.

Рядом с ним, на стене бункера, были не очень ровно написаны названия песен, которые он записывал. Причем большая их часть была перечеркнута крест-накрест.

Он смотрел на оставшиеся три-четыре названия, потом сказал, обращаясь к кролику голосом слегка выпившего человека:

— Что же я буду делать, когда запишу все, что осталось? О чем здесь писать, а? Разве что о тебе? Ха! — продолжил он с великим ехидством. — Напишу-ка я о тебе! И не отказывайся, тебе понравится. А называться она будет «Я хочу быть с тобой»! Это будет хорошая песня, Егор, я тебе обещаю.

Так он сказал, отхлебывая из банки. Кролик Егор щипал в это время травку, а солнце катилось за море.

Москва. Уже знакомый кабинет, осененный Дзержинским. Те же двое немолодых мужчин беседуют между собой.

— Итак, четыре месяца никаких сообщений от него, — задумчиво сказал старший.

— Поступила оперативная информация, из которой следует, что центральное правительство готовит десант на остров, — осторожно добавил младший.

— Нет-нет! — сразу отреагировал его собеседник. — Просить их мы ни о чем не будем. Не те отношения, да и не только в этом дело. Если он еще жив, то сам найдет правильную линию поведения.

— Но я не могу понять, почему вы не даете мне санкцию на дополнительные меры. В конце концов, речь идет о нашем человеке!

Старший тяжело вздохнул:

— Я не даю вам санкций, потому что их не дают мне. Что-то происходит, сверх того, что известно мне и вам. Кажется, дело зашло очень высоко, — и старший многозначительно посмотрел на потолок.

Сверху печально взирал портрет Дзержинского.

Белов и Белью, обросшие, в изрядно пострадавшей одежде, измотанные, но все такие же крепкие, тащили на плечах ствол только что срубленного дерева. Шли они по узкой тропинке среди чащи, а за ними двигался мутноглазый туземец с автоматом через плечо. Охранник, который привык к своим подопечным и уже не очень то их охраняет.

Тяжелое бревно то и дело цеплялось за ветви деревьев, плотно обступавших тропку и сплетавшихся вверху таким плотным слоем, что даже тропическое солнце не могло прорваться вниз.

Они несли бревно.

Чуть позже они сидели на земле перед разложенной на тряпке скудной едой. Отдыхали, ели.

Мутноглазый охранник все так же безразлично стоял перед ними.

— Нам надо торопиться, — без всякой интонации говорил он.

На эту фразу Белью не отреагировал, а Белов отмахнулся, как от мухи. Торопиться они не собирались.

Охранник подождал и повторил:

— Торопиться надо, скорее.

— Пристал, придурок, — сказал Белью, все так же игнорируя стража. — Что ему сегодня не стоится?

Белов вместо ответа опять махнул рукой, мол, ну его… А охранник укоризненно закачал головой.

— Торопиться пошли. Праздник будет.

Невинная фраза о празднике произвела на пленников неожиданное впечатление. Белью, как раз отправивший в рот большой кусок рыбы и старательно жевавший, подавился, и вся рыба тут же вылетела обратно. Белов этого не заметил, потому что напряженно смотрел на охранника.

— Какой сегодня? — тихо спросил Белью.

— Гонки, — сказал стражник, улыбаясь. — Красивые гонки.

Пленники стояли на краю большой поляны, рядом торчал мутноглазый. А в центре поляны клубилась толпа. Мужчины что-то делали, крича и явно радуясь. Что именно, было непонятно, но толпа была явно на взводе.

— Ненавижу эти скачки, — говорил Белью. — Я бы их всех после такого шоу перерезал. Взял бы поодиночке и перерезал. Честное слово.

Белов угрюмо смотрел себе под ноги. А охранник мутно пялился на происходящее.

Там все больше расходилась толпа. Крики становились все громче и агрессивнее. Наконец, что-то произошло, туземцы бросились в стороны, но тут же замерли, образовав проход, в начале которого стояли два обнаженных и порядком измученных туземца, на голове одного из которых почему-то была воинская каска.

Дальнейшее заняло одну минуту. Каждого из этих людей держали сзади и за шею по паре туземцев. Из толпы донесся рев, одновременно рванулись руки державших и две шеи были перерезаны в один взмах.

И пока две головы падали на землю, тела жертв, еще живые и будто освобожденные, наконец рванулись вперед в странном, рваном беге, похожем на пьяный танец.

Они бежали, а толпа орала. Белов смотрел себе под ноги, Белью закрыл себе рукой глаза, а охранник смотрел на них с укоризной.

Недолог был этот бег. Через десяток метров нелепо споткнулось и рухнуло на землю одно тело, через пару шагов свалилось и другое. Страшные бегуны лежали, неестественно раскинувшись, а их палачи шагами измеряли расстояние…

— Не нужно отворачиваться, — говорил охранник своим пленникам, которые как раз лезли в свою яму. — Нужно привыкать.

Белью как раз спрыгнул вниз, Белов спускался по лестнице, голова его замерла на уровне земли. Он тяжелым взглядом осмотрел охранника и сказал:

— А если и тебя так?

Охранник ответил со страшным спокойствием тупицы:

— И меня так.

Голова Белова скрылась в яме. Охранник привычно уселся рядом на землю.

Они сидели на грубо сколоченных лежаках в своей яме.

— Пятый месяц… Пятый месяц в этом дерьме! — говорил Белов. — И никак не уйти!

— Нет, не выйдет, — подтвердил Белью. — И никому не дашь знать, чтобы вытащили отсюда! Долбаный остров!

— Да. Вот так занесет мимоходом, и ни туда ни сюда. Черт меня занес!

Он поднял глаза на собеседника. Тот тоже смотрел на него. Потом сказал:

— Ты кто, Джек?

— Простой коммивояжер, — ответил Белов и посмотрел на приятеля долгим взглядом, в котором было и ехидство, и сообщничество.

Сказал с упором:

— Как и ты, Майк.

За рулем автомобиля, мчащегося по хайвею, сидел Винс. Его шикарная черная спутница на заднем сиденье курила и задумчиво смотрела куда-то вниз, на экран маленького автомобильного телевизора.

— Ты не боишься, Винс? — спросила она.

— Чего? — удивился продюсер.

— Весь этот шум, который поднялся вокруг твоего загадочного парня, он попросту преувеличен. Посмотри, что творится! Кажется, что все просто сошли с ума!

— Что и требовалось доказать. Они уже были сумасшедшими, я только придал форму общему психозу. Подожди еще пару месяцев, и ты увидишь, что этот парень сделает смехотворной всю историю с «Beatles»!

— Ты рассуждаешь, как человек, который сорвал кучу денег, и теперь хоть весь мир к чертям провалится…

— Как ты не права! Я делаю это исключительно из любви…

— Любви к кому?

— К этому парню. Первый раз вижу музыканта, который не глупее продюсера! Он до сих пор не появился! Мало кому хватало терпения знать, что ты так знаменит и богат, но продолжать отсиживаться на своей студии. Этот парень прекрасно понимает, что стоит ему материализоваться — и всему конец. Я записываю всех самозванцев, которые претендуют быть им — их уже пятьдесят четыре!

— Все равно это дурно пахнет. Какая-то Панама…

— Ты просто не в настроении сегодня, — сказал Винс, и его спутница, погасив сигарету, обиженно замолчала.

Шувакиш, толкучий рынок под Свердловском.

В загородке из проволоки вплотную друг к другу топталось невероятное количество людей, занятых куплей и продажей. Толпа была плотная, серая, угрожающая, если смотреть с железнодорожного мостика, по которому шли и шли в сторону тучи люди.

Посреди этого моря двое юнцов приставали к третьему:

— Дай прицениться. Ну дай посмотреть.

Третий был чуть постарше и важный. Он подозрительно осмотрел юнцов и сказал:

— У вас все дешево, все равно не отдам.

— Ну дай, — канючили юнцы.

И он сжалился. Небрежно открыл сумку, вытащил пластинку. На ярком конверте было написано: «Nobody from Nowhere».

Юнцы смотрели, затаив дыхание.

Конверт был красивый, яркий. И надпись была броская, запоминающаяся…

* * *

Те же самые пластинки стояли рядами на полках большого магазина. Длинными, стройными рядами, совершенно одинаковые пластинки.

Промышленный пресс штамповал и штамповал черные диски…

Девушка с романтическим лицом доставала диск из красочного конверта, ставила на проигрыватель и застывала, мечтательно глядя на обложку…

* * *

Танцевали люди в дискотеках с разными названиями и просто в комнатах…

И дрались на улицах мальчишки…

И просто шли по улицам…

И зазвучала музыка…

* * *

* * *

Звучала музыка над Нью-Йорком и Токио, над Амазонкой и над Волгой. Музыка.

* * *

* * *

Звучали последние аккорды.

В бункере, склонившись над магнитофоном, ждал окончания Герой. И когда она наконец закончилась, облегченно выдохнул воздух, взял со стола кусочек угля и облегченно перечеркнул на стене нижнюю строчку, им же и написанную: «Музыка на песке».

Больше надписей на стене не было. В наступившей тишине он смотрел на стену, напряженно размышляя о чем-то, когда неожиданный звук заставил его вздрогнуть всем телом.

Это были аплодисменты. Кто-то хлопал в ладоши. Один в тишине.

Герой рывком повернулся.

В проеме двери, ведущей в комнату, стоял человек и неторопливо ударял ладонью об ладонь…

Человек был невысок, с выразительным, неприятным, странноватым лицом переросшего свой возраст юноши, с удивительными выразительными глазами.

Эти глаза уже встречались в нашей истории. Да-да, именно эти глаза сперва следили за героем, отправившимся в воды морские, потом появились в Балору, когда Белью удирал от освобожденных свиней, и еще в лесу их обладатель исчез из-под носа повстанцев… Впрочем, все тогда происходило так быстро, что можно было эти глаза и не запомнить.

Тем не менее обладатель странных глаз стоял перед героем и хлопал в ладоши, чем привел того в немалое изумление. Он столько времени провел на острове, что, кажется, давно уже чувствовал себя здесь хозяином. И потому спросил быстро и уверенно:

— Ты кто?

И услышал спокойный, ехидный голос:

— Я-то кто, понятно. Ты-то кто, дружок?

Герой молча уставился на пришельца, тогда тот продолжил:

— Я здесь хозяин, понимаешь? И вообще, — он протянул руку, — отдай ключ.

Герой не понял.

— Какой ключ?

— Ключ на пляже ты нашел? От двери. Дай.

Герой медленно, со скрипом соображал, потом залез в карман и протянул новообретенному хозяину металлическую пластинку.

— Молодец, — сказал пришелец. — И куда ты задевал знамя моего острова? Вот здесь висело.

Герой медленно залез куда-то за ящики и выудил запылившееся древко с накрученным на него полотенцем.

Белое знамя развернулось, появилась красная буква «А».

— Видишь? Это значит «Агап». Усвоил? АГАП. Агап — это я.

Посреди комнаты повисло белое полотнище с красной буквой.

— Все, — удовлетворился Агап и повернулся к Герою. — Что, не нравлюсь я тебе?

— Не очень.

— Ну правильно, — истерично забрюзжал Агап, — развел мне тут беспорядок, и я же ему не нравлюсь.

— Не нравишься, — подтвердил Герой.

— Ну и топай отсюда!

— Ну и пойду.

— Проваливай, — сказал Агап, завершая разговор, и отвернулся, осматриваясь.

Герой развернулся и резко вышел.

Он стремительно выскочил на улицу и остановился.

Рядом с дверью стояли две объемистые дорожные сумки, а на одной из них сидел мальчишка. Скорее даже юноша. Коротко стриженные черные волосы, рубашка, заправленная в джинсики, кроссовки. И смышленая, смазливая, лукавая физиономия. Парнишка был женственный, в нем сквозила даже некоторая порочность.

При появлении Героя он заметно смутился, какая то тень промелькнула по его лицу и он медленно встал.

Так они застыли, глядя друг на друга, когда из бункера донесся голос Агапа:

— Кид, иди сюда.

Мальчишка встрепенулся, ухватился двумя руками за ручки одной из сумок и с усилием потащил ее в бункер.

Когда он проходил мимо Героя, они опять на секунду замерли, впившись друг в друга испытывающим взглядом.

Мальчишка пошел внутрь, Герой — от бункера.

Выйдя на пригорок, Герой обвел взглядом берег, который был, как и прежде, пустынен. Ни следа лодки или катера. Недоуменно пожав плечами, он побрел обратно.

В бункере Агап с калькулятором и блокнотом в руках производил какие-то подсчеты, бормоча что-то себе под нос.

Увидев появившегося на пороге Героя, Агап поднял глаза:

— Я тебе непонятно сказал?

— Так ведь некуда топать.

— Это ты точно заметил, что некуда. К тому же выяснилось, что ты мне должен.

— Что?

— Как что! Пиво пил? Электричеством пользовался? Ты что, полагаешь, что все это бесплатно?

— А тебе жалко, что ли?

— Причем тут жалко? Это справедливость. Знаешь такое слово? Я всю жизнь за нее борюсь…

И исподлобья посмотрел на Героя:

— Не веришь? Еще увидишь…

Из другой двери, ведущей внутрь бункера, показался Кид. На руках он держал кролика.

Агап расширил и без того безумные свои зрачки.

— А это что за тварь? Твой?

— Нет, я его здесь нашел, — хмуро ответствовал Герой.

— Не должно его здесь быть, не должно! — забеспокоился Агап. — Кид, отдай этому, — и ткнул пальцем в сторону Героя.

Кид послушно выполнил распоряжение.

Агап отошел куда-то в угол и вновь вышел из него, с неожиданным пистолетом в руках.

— Так, вы двое, — сказал он, подбрасывая в руках оружие, — марш отсюда, сегодня вы спите снаружи. Суд за ночь рассмотрит обстоятельства дела и завтра произнесет приговор. Кид, выдай им гамак.

Под жарким солнцем спал в гамаке, натянутом между двумя пальмами, Герой. Спать ему было жарко, и проснулся он недовольный. Даже и не проснулся толком. Глаза открыл и увидел другие глаза, уставившиеся прямо на него.

Перед ним стоял Кид. Убедившись, что Герой проснулся, он сказал:

— Привет.

Герой молча ждал продолжения, и оно последовало.

— Пойдем, он зовет на завтрак.

Герой не реагировал, тогда Кид попросил:

— Ну, пойдем, не ломайся.

И двинулся к бункеру. Герой попытался вылезти из гамака, но дело это нелегкое, так что после нескольких судорожных рывков он просто вывалился на землю под мелодичный смех Кида.

— Пойдем, — повторил мальчишка.

И они пошли.

За столом, накрытым на одного, сидел Агап.

Для Героя не было даже стула.

Не найдя ни тарелки, ни стула, Герой, не здороваясь, спросил раздраженно:

— Ты же меня на завтрак пригласил?

— Правильно, на мой завтрак. Стой там, где стоишь, и слушай.

Размахивая вилкой и паясничая, Агап начал:

— Слушается дело № 1 о незаконном вторжении в частное владение. Слово предоставляется истцу. Итак, я, Агап Аристопулос, приобрел эту недвижимость на вонючие деньги собственного папочки для того, чтобы делать здесь все, что заблагорассудится. В период моего временного отсутствия личность, стоящая сейчас перед нами, безо всякого на то позволения вторглась в мое жилище, пользовалась моим имуществом, развела домашних животных и нарушила функционирование моей радиостанции, не представляя себе возможных последствий. Я требую, чтобы Высокий суд вынес самый суровый приговор. Сейчас мы его выслушаем.

Он задвигал лицом, преображаясь, видимо, в образ «Высокого суда», но Герою, это наконец надоело, и он молча вышел из бункера.

Агап равнодушно посмотрел ему вслед, отхлебнул кофе и закончил:

— В связи с отсутствием подсудимого оглашение приговора откладывается…

Герой сидел в гамаке, когда подошел к нему Кид, которому он не очень-то обрадовался. Отвернулся даже. И Киду тоже было неудобно, он постоял рядом, сказал:

— Слушай, как тебя зовут-то? А то я до сих пор не знаю… Меня вот называют Кид. И я откликаюсь. А тебя как?

— Слава.

— Сла-ва, — произнес Кид. — Красиво. Глория, да? Почему у тебя женское имя?

— Мужское.

— Ну-ну, — заговорил Кид. — Ты и на меня сейчас обидишься? Очень обидчивый тип… И на Агапа ты зря обижаешься. Во-первых, он всегда такой, куда ж денешься, а во-вторых, ты сам натворил там порядочно…

— Что именно?

— Эй, парень! — засмеялся Кид. — Он гонял свои песни на целый свет по радио, и он спрашивает, что натворил? Шутник…

Кид смеялся, а Слава соображал. Потом сказал:

— Куда гонял?

— В эфир. Представляешь, как Агап удивился, когда вместо своих позывных обнаружил на собственной волне твои аккорды!..

Он улыбнулся, глядя на Славину физиономию.

До того доходило помаленьку. И дошло. Он внимательно посмотрел на Кида и сказал:

— Ты кто?

— Кид.

— Привет, — сказал Слава.

— Привет, — сказал Кид.

Славе он явно нравился, хоть и внушал некоторые опасения. Повисла пауза, нужно было что-то сказать, и Слава сказал:

— Пошли купаться?

Кид едва заметно смутился, ответил:

— Сейчас не хочется почему-то. Пошли лучше посмотрим, что Агап делает. Он, конечно, чудак, но не обижайся на него, пусть дурит. Выдумщик.

— Ладно, пошли, — кивнул Слава.

В бункере посреди комнаты стоял Агап. Физиономия его имела выражение плачевное. Более того, два пальца левой руки он держал зачем-то во рту. Увидев вошедших, он сказал что-то, из-за руки во рту совершенно неразборчивое.

— Руку достань, — сказал ему Слава.

Агап промычал непонимающее нечто. Слава пояснил:

— Руку изо рта достань, непонятно ничего.

— У-у… — промычал Агап отрицательно и, обидевшись, уселся в углу.

Слава смотрел на стол, на столе стоял пулемет. Очень большой пулемет, крупнокалиберный. Или даже зенитный, кто ж их разберет…

А Кид стоял с листком каким-то в руках.

— Ты марки успел напечатать! — воскликнул он восхищено. — Красиво!

Агап промычал что-то утвердительное.

Слава посмотрел на марки. Цветные, яркие марки с надписью «Агап»

— Зачем тебе марки? — спросил Слава.

Тот опять что-то замычал, потом сообразил, что все равно непонятно, выплюнул наконец руку изо рта и сказал жалобно:

— Надо!

— Ух ты… — сказал Кид.

Два пальца на руке были рассечены, текла кровь.

— Я хотел эту штуку проверить, — жалобно показал Агап на пулемет. — И вот…

Кид уже рвал на части бумажный пакет с бинтами, подскочил к Агапу и сказал жалеючи:

— Что ж ты, маленький мой…

— Ты что несешь? — сказал Агап недовольно. Кид не понял. Слава тоже. Агап смотрел на Славу и, желая перевести разговор на другое, сказал:

— Слушай, залезь на крышу, а? Там антенну расчехлить надо, такая полусфера, увидишь. Я не могу, — показал он на руку, которую бинтовал Кид.

Слава снимал чехол с небольшой параболической антенны, когда внизу раздались какие-то вопли.

— Иди сюда, сволочь! — орал Агап. — Иди, говорят тебе!

Там Агап гонялся за кроликом. Но кролика поймать довольно трудно, если он сам того не хочет.

Слава смотрел вниз и улыбался. Агап с забинтованной рукой прыгал по площадке.

Берег острова Амау. С десантных судов на берег сыпались солдаты правительственной армии.

Яма-тюрьма. Спящие пленники. Вдруг вдалеке послышались автоматные и пулеметные очереди. Белью проснулся, поднял голову, немного послушал и разбудил Белова. Тот встал, тоже прислушался. Звуки очередей и разрывов неудержимо приближались. Пленники переглянулись — им было ясно, что лучше момента не представится. Белов встал на плечи Белью и осторожно приподнял несколько бамбуковых стволов. Часового возле ямы не было. И вообще лагерь повстанцев казался вымершим. Белов вытянул себя на локтях из ямы, протянул бамбуковый шест Белью. И они вдвоем кинулись к лесу, в сторону, противоположную той, откуда слышались выстрелы. И только они успели добежать до зарослей, как ударили с противоположной стороны струи огня, вспыхнули легкие бамбуковые постройки. И вслед за струйками огня покатились, побежали, замахали руками кричащие огненные шары — помчались наперегонки.

Офицер правительственных войск среди пылающего лагеря говорил в переносную рацию:

— Противник частично уничтожен, частично скрылся в джунглях. Мы успели заметить двух белых, которые уходили в сторону леса. Возможно, военные советники…

— Продолжайте преследовать в первую очередь их — это очень важно! — ответил голос из рации.

Офицер выключил рацию, закричал, замахал руками, созывая своих солдат.

На повалившемся стволе в чаще сидели Белов с Белью и пытались перевести дух. Слегка отдышавшись, Белью посмотрел на Белова и сказал:

— Ну что, Джек, пойдешь сдаваться этим?

— Не понравились они мне. Я лучше буду тебя держаться.

— А ты уверен, что нам по пути?

— Мне почему-то кажется, что да.

Белью промолчал несколько мгновений, а потом сказал:

— Ну что ж, никогда не поздно проломить друг другу голову.

Встал и пошел, за ним двинулся Белов.

На острове шел, почти бежал Слава. Он был возбужден, сердит.

— Эй! — раздался крик за спиной, но он не оглянулся даже.

За ним бежал Кид.

— Подожди, — кричал он. — Подожди, почему за тобой все время бегать нужно?

Слава решительно шел дальше, не отвечая. Кид наконец догнал его и быстро пошел рядом, стараясь не отставать, что было непросто.

— Послушай, — говорил он, задыхаясь, — вы опять поссорились, но я-то в чем виноват?

Слава резко остановился, так что Кид проскочил вперед, и почти закричал:

— Что ему от меня надо? Почему он ко мне пристал, липучка вонючая? А?

И, не дожидаясь ответа, рванул дальше. Кид опять бросился следом.

— Подожди, — сказал он, догоняя Славу, и взял его за руку, пробуя остановить.

Слава резко остановился и оттолкнул мальчишку от себя. Не сильно оттолкнул, но Кид отлетел в сторону и упал, коротко вскрикнув.

— Ты что? — растерялся Слава.

Кид, кажется, ушиб ногу. Он сидел на земле, жалобно улыбаясь. Слава присел рядом на корточки, ему стало стыдно.

Перед его глазами было симпатичное, женственное, влекущее отчего-то лицо мальчишки, который, все еще задыхаясь от долгой беготни, смотрел на Славу со странным, недетским и несколько непристойным выражением лица. Не мальчишеским.

Слава смутился, Кид — тоже. Пауза опять стала затягиваться, нужно было что-то говорить…

— Все равно нам с острова никуда пока не деться, — сказал Кид. — От Агапа.

— Слушай, — сказал Слава, — как вы сюда попали?

— Нас катер привез. И ушел. Сразу.

Они сидели, глядя друг на друга. Слава сам не заметил, как осторожно взял мальчишку за руку, а тот как во сне двинулся лицом к Славе, головы сближались, но спал морок, Слава вскинулся, ошалело глядя на Кида, то, смущенный, встал…

— Кид, — после секундной заминки сказал Слава, — что ему от меня надо?

Кид пожал плечами. И в этот момент над ними раздался голос Агапа. Над ними и над всем островом загремел тысячекратно усиленный голос:

— Эй ты, сейчас буду говорить я!

На крыше бункера в шезлонге сидел Агап с микрофоном в руках. Провода от микрофона тянулись к могучим громкоговорителям. Перед Агапом на штативе стояла подзорная труба, а на другом — известный нам пулемет и вид у него был самый, что ни есть командный. Тронная речь продолжалась:

— Ты не захотел вот уже два раза выслушать мой приговор — ничего другого я от тебя и не ждал. А зря! Многое стало бы тебе ясным. Ты, жалкое трусливое существо, как щепка, закинутое сюда, на мой прекрасный остров — на что ты употребил свое время? На то, чтобы воспользовавшись моей добротой и моим отсутствием, хлестать мое пиво и сочинять свои сопливые песенки! По чистой случайности ты установил свою фонограмму на радиопередатчик и, благодаря людской глупости, прославился. С тобой случилось то, чего ты больше всего боялся. И сейчас, если я поставлю тебя перед микрофоном и заставлю объясниться перед миром и назвать себя — ты тоже струсишь. Ты боишься ответственности — поэтому тебе всякий раз приходится перед кем-нибудь отвечать. На этот раз — передо мной. Я мог бы сразу пристрелить тебя, но я не настолько жесток, к тому же по чистой случайности ты мне немного помог в моих замыслах. Случается иногда, что подлинному борцу за справедливость может пригодиться такой козел, как ты. А теперь выслушай мой приговор…

Слава отплывал все дальше и дальше от берега, чтобы не слышать наглого и обидного громкоговорения, но звук был слишком мощным. Иногда Слава зарывался головой в волну, и голос замолкал, но нехватка кислорода заставляла его выныривать и, махнув на все рукой, обессиленный Слава поплыл к берегу.

Голос не смолкал:

— …раз ты боишься слов, боишься действий, боишься собственного имени, — ты просто недостоин его носить, и я тебя лишаю имени. Ты — никто, ты — ниоткуда, и если ты будешь себя как-нибудь звать, я тебя просто пристрелю.

Слава обреченно выбрался на берег.

В полутемной комнате, освещенной одной неяркой лампочкой, лежал Слава, завернутый в одеяло, а над ним склонился Кид. Он протягивал ему кружку с чаем и нежно, по-бабьи, приговаривал:

— Пей, пей… Чуть не утонул теперь… Мало ли кто что орет…

И вышел.

Слава похлебал чай, полежал чуток и встал, завернувшись в одеяло. Прошагал босыми ногами по полу к двери, тихонько толкнул ее. Та бесшумно отворилась.

В большой комнате бункера, у окна, стояли Кид и Агап, который обнял мальчишку за плечи и с силой целовал его. А тот, кажется, отвечал взаимностью.

Они не сразу заметили вошедшего, Кид отпрыгнул от Агапа и выскочил из комнаты. Агап сердито уставился на Славу, стоящего в дверном проеме в одеяле и с босыми ногами.

На площадке метеостанции, возле вертолета стояли Белов и Белью.

— Значит так, — подводил, загибая пальцы, неутешительные итоги Белов.

— На вертолете горючки на 50 миль, на катере на 50. Нам нужно сделать 50 туда, куда мы собрались, и столько же до Балору. Перелить из бака в бак не выйдет: там — солярка, здесь — керосин. Что будем делать?

— Может, что-нибудь найдется?

— А если нет?

Соратники поневоле задумались, замолчали.

В это время из леса вновь послышался треск очередей. И он снова надвигался.

— Если б резиновая лодка была! — задумчиво сказал Белью.

— Что бы тогда?

— Погрузил бы на вертолет…

Белов снова задумался.

— А если наоборот? — сказал он, в упор глядя на Белью.

Ответом были автоматные очереди, донесшиеся из леса неподалеку. Думать теперь было некогда, Белов бросился от вертолета в сторону берега, покатился вниз.

Белью колдовал с приборной доской.

На границе леса раздались крики, несколько солдат выскочили на поляну и рванулись зачем-то к домику метеостанции. Непонятно зачем, оттуда раздалась пальба длинными очередями.

В этот момент Белью завел мотор. Солдаты побежали к вертолету, но машина уже отрывалась от земли. Преследователи орали что-то, а вертолет на секунду завис неподвижно, а потом стремительно пошел вверх. Его провожали автоматные очереди.

Белью летел над берегом, высматривая катер, но того не было видно. Только группы солдат, сбегавшихся в одну кучу. Они уже не стреляли, но тупо продолжали свой бег за вертолетом. И страшно заорали, когда из маленькой бухточки, мимо которой они только что пробежали, надсадно ревя, вывернул катер.

Вертолет резко пошел на снижение, теперь он летел над стремительно уходившим от берега катером. Белов распластался на палубе, над ним точно встали на борта катера полозья легкой машины. Катер, заметно осевший под тяжестью вертолета, устремился в океан. И заколотил ему вслед крупнокалиберный пулемет с острова. Цепочка разрывов прошла вдоль борта, но беглецы на это внимания не обратили.

Над островом висело полуденное солнце, легкий ветерок шевелил матерчатый тент, растянутый возле бассейна. Под тентом стоял маленький портативный компьютер с цветным монитором. А рядом, на солнышке, лежали Слава и Агап. Загорали, играли.

По экрану бегал человечек, собиравший что-то там такое. «Lode runner». Все это сопровождалось электронным звуком, булькотение какое-то.

Агап играл, Слава смотрел. Звук трещал.

— Где-то я такое уже слышал, — сказал Слава.

Агап усмехнулся, занятый игрой, ответил:

— Я тоже… На весь мир гонял по радио…

Слава вспомнил:

— Это та пленка, которая мне надоела?

— Твои песни ничем не лучше…

Замолчали, игра продолжалась.

— А где Кид? — спросил Слава. — Он вообще не купается?

— Еще как… — неопределенно ответил Агап.

Игра продолжалась.

Катер с вертолетом на палубе несся по океану. Белью в рубке смотрел на приборы, потом высунулся наружу и крикнул:

— Отлично! Горючего хватит туда и немного оттуда. Есть солярка!

Белов его услышал, но что-то другое заботило его. С тревогой на лице он спрыгнул в какой-то люк.

Белью смотрел вперед, когда Белов вылез обратно.

— Вода, — крикнул он.

Белью не понял или не расслышал. Белов крикнул громче:

— Вода в трюме, Майк.

— Так, — посерьезнел Белью, — значит, дырку они нам в борту проковыряли…

Агап смотрел еще на экран компьютера, но не играл. Он говорил Славе, стоявшему над бассейном.

— Ты что, против идеи справедливости?

— Я — за идею справедливости, — сказал Слава и рухнул в воду. Он плавал, а Агап вещал, воодушевляясь понемногу.

— Ее нужно утвердить, причем раз и навсегда, потому что иначе не получится. Нужно делать одним махом, по-другому уже пробовали. И не раз.

— И тебе тоже слабо! — неожиданно едко, с кривой усмешкой подначил Слава.

— Ага, — невозмутимо согласился Агап, — слабо.

Слава вылез из бассейна. Агап вдруг завертел головой:

— А где эта сволочь шляется ушастая? — Он явно беспокоился. — Что он тут делает?

Слава пожал плечами.

Катер продолжал свой бег, но теперь он уже заметно осел в воду, волны перекатывались через палубу почти свободно. Но движение продолжалось.

— Керосина не хватит сесть и взлететь, — кричал Белью. — Полпути до Балору не протянем!

— Тогда остается только пролететь поверху, посмотрим, что там, — кричал в ответ Белов.

Белью закивал в ответ.

Катер погружался, но двигался дальше.

Теперь Слава сидел на берегу около компьютера, а Агап фыркал в голубой воде бассейна.

— Почему в игру не играешь? — спросил Агап.

— Не нравится.

— Почему это не нравится?

— Да, козлы золото друг у друга отбирают.

— А мне нравятся человечки эти, имен у них нет, не то что у настоящих.

— Дались тебе эти имена…

— Имена? От них все проблемы.

— Сам до этого дошел? — ехидно спросил Слава.

— Нет, врачи помогли, — мрачно буркнул Агап, растираясь полотенцем.

Катер осел уже настолько, что палуба скрылась под водой, видны были только маленькая рубка и вертолет, рассекавший своими полозьями воду. Белов был в рубке, пытался что-то еще сделать, а Белью — в кабине.

Наконец взревел двигатель машины, заходили винты, вертолет медленно отрывался от палубы безудержно скрывавшегося под водой катера.

Белью высунулся из кабины и смотрел, как прыгнул, ухватился за полозья Белов. И только убедившись в этом, резко пошел вперед. Белов забирался в кабину.

Внизу уходил под воду катер.

Слава и Агап собирали свои купальные принадлежности. Внезапно привычным рокотом прибоя послышался рев мотора. Оба инстинктивно подняли голову, и по их лицам скользнула тень пронесшегося на бреющем полете вертолета, а струи от винта опрокинули шезлонги.

Белов и Белью видели две фигурки возле бассейна. Белов крикнул напарнику на ухо:

— Садимся?

Белью отрицательно замотал головой и протянул ему непонятно откуда взявшийся фотоаппарат. Белов понял. Раскорячив ноги, чтобы не вывалиться, приготовился снимать. Белью круто разворачивал машину обратно к острову.

— В укрытие! — орал Агап на Славу, вцепившись ему в волосы.

— Никуда я не пойду! — упирался тот, — надоело мне тут с тобой. Я здесь случайно — пусть меня заберут!

— В укрытие, идиот! — свирепел Агап, переходя на кулаки. Он легко бы одержал победу над непротивленцем Славой, но не хватило времени. Второй раз еще ниже прошел вертолет и поднятый им песок ударил в глаза противникам, заставил их отцепиться друг от друга.

Вертолет уходил от острова. Белов показал Белью большой палец, тот удовлетворенно кивнул.

Вертолет летел на Балору.

Обсерватория «Маунт-Паломар».

Над разложенными на столе большими листами бумаги с какими-то диаграммами склонились двое ученых. Вид их говорил о крайней озадаченности.

Наконец один из них резко распрямился, снял очки:

— Нет, не может такого быть. Наше военное ведомство играет в неопознанные летающие страсти. Факт прискорбный, но я фантастикой не занимаюсь!

Второй неопределенно покачал головой:

— Для астероида объект ведет себя слишком странно, это ты не сможешь отрицать…

— Значит, нужно искать объяснение…

РЛС в Сибири:

Молодой полковник говорил в телефонную трубку.

— Да, импульсы регистрируются с пятнадцатого числа, то есть уже десять дней.

Он выслушал вопрос и ответил:

— Да, более всего это напоминает станцию наведения. Продолжаем наблюдение.

В дверь московской квартиры позвонили. Открыл дверь засекреченный некогда астроном, а вошел его друг, журналист. Лицо его переполняла радость.

— Я все-таки раскопал кое-что по поводу наших песенок.

И на немой вопрос вытащил жестом фокусника из кармана фотографию, предъявил ее астроному.

На фотографии был Слава. Только значительно моложе, лет на пять.

На острове рядом с бункером стоял Слава: задрав голову, он ошалело смотрел вверх.

Там, на крыше бункера, появилось много разных вещей. Два крупнокалиберных пулемета, гранатомет и целая гора разного стрелкового оружия, наваленного в кучу, как попало.

Слава смотрел, когда резко открылась дверь бункера и наружу вылетел Кид, которого вытолкнул Агап. После чего дверь закрылась обратно.

— Что он делает? — спросил Слава Кид не ответил, он растирал ушибленную руку.

— Ты что делаешь? — закричал Слава Агапу, тащившему по крыше какой-то ящик.

— Пробил час, — мрачно ответил Агап. — Нужно готовиться к боевым действиям.

Он возился с оружием. Слава опять крикнул:

— Что?

— Они не получат ни фута моей земли, пока я жив! — и с неожиданной яростью заорал:

— Чужая нога не ступит на остров, пока я еще не труп!

— Ты рехнулся!

— Мне это уже говорили, — в голосе Агапа был сарказм. — Они ошибались.

Слава махнул рукой и уселся на землю у стены, рядом с Кидом. Тот был явно обижен, сидел насупившись.

— Ну его к черту, — сказал Слава.

Кид промолчал, и тут над их головой раздался грохот пулеметных выстрелов. Два шезлонга и маленький столик, стоявшие у бассейна, запрыгали, полетели в стороны клочья материи, щепки.

— А-а-а!!! — орал Агап. — Они у меня попляшут!

Новая очередь прошлась над площадкой.

Слава с Кидом вскочили на ноги.

— Ты, козел! — кричал Слава.

— Прекрати! — кричал Кид. — Прекрати, пожалуйста.

Агап упорно смотрел вниз и кричал:

— Вот он! Вот она, сволочь ушастая! Я говорил, что он здесь лишний? Говорил! И получай!

И правда, у самого леса виднелся кролик. Пулемет опять заработал, вокруг удиравшего животного взлетали вверх комья земли.

Слава с Кидом кричали что-то предостерегающее, когда Агап наконец прекратил стрельбу.

— Ушел, кажется, — пробормотал разочарованно.

— Ты, вонючка, — орал Слава. — Ублюдок свихнувшийся, козел паршивый!

Агап встал перед ними на краю крыши и сказал торжественно:

— Я знал, что вы будете оба нелояльны. А поскольку с этого момента остров объявляется мной на осадном положении, вы переходите оба в состояние вне закона. Я в любой момент, согласно правилам, могу вас прекратить! Идите и ведите себя хорошо!

Наступила пауза, которую прервал Слава:

— Пошел ты, знаешь куда?

И двинулся к бункеру. Агап отпрыгнул к пулемету, навел его на Славу. И сказал очень спокойно:

— Не двигайся.

Слава стоял, глядя на Агапа, тот смотрел на Славу, но через прицел. Неожиданно Слава успокоился и сказал:

— Давай…

И сел на землю.

Агап смотрел на него через прорезь, руки его едва заметно подрагивали. Потом, будто приняв какое-то решение, встал, усмехнулся:

— Дурак. В себя не стреляю…

Балору. «Mission of Holy Heart». В церкви перед отцом Джошуа стояли Белью и Белов. Священник держал в руках узкую полоску фотопленки и внимательно рассматривал ее на свет.

— Очень интересно! — наконец промолвил он. — Нет, этих я не знаю. Хотя… Нет, не знаю!

— Есть ли возможность передать их нашим друзьям, прямо сегодня? — спросил Белью.

— Да, разумеется, да! Я отправляюсь прямо сейчас, вы можете передохнуть в миссии.

Белов и Белью переглянулись между собой.

— Вряд ли нам дадут особенно отдохнуть, — сказал Белью.

— Что такое?

— На подлете нас не могли не видеть с катером береговой охраны. Учитывая то, что нас начали ловить еще на Амау… Лучше не подвергать опасности ни себя, ни вас…

В это время снаружи послышался скрип тормозов останавливающихся тяжелых машин.

Лица Белова и Белью напряглись.

— Уходите через дверь за алтарем, — сказал священник. — и возьмите мой джип. На втором повороте пойдете вправо. Эта дорога уходит в горы. Она очень тяжелая, но если у них нет вертолета, им нипочем вас не догнать. Я справлюсь сам.

Белов и Белью без лишних уговоров скрылись за алтарем. А священник смотрел им вслед все тем же молодым, слегка затуманенным взглядом.

Дверь церкви распахнулась, и в нее вломился десяток местных солдат под руководством какого-то чина. В церкви никого не было, кроме коленопреклоненного молящегося священника. Оценив взглядом обстановку и кинув взгляд на распятие, чин молитвенно сложил ладони, пробормотал: «Алла акбар!» и мотнул головой, показывая солдатам, что здесь делать нечего. В это время снаружи взревел мотор рванувшего джипа, и толпа с топотом кинулась из церкви.

Через ворота миссии вылетел наружу маленький джип, а за ним следом — тяжелый грузовик с солдатами и бронетранспортер.

Отец Джошуа вышел из церкви, оглянулся кругом — никого, — сел на велосипед и выехал за ворота миссии.

По узкой, петляющей серпантином горной дороге, вереща тормозами на каждом повороте, мчался маленький джип. Изрядно отставшая боевая техника тем не менее не сдавалась. Тут Белов, сидевший за рулем, начал внезапно сбрасывать скорость.

— Ты что! — закричал Белью, пытаясь выхватить руль.

— Сиди, сиди! — уверенно шептал сквозь зубы Белов.

На крутом повороте, ограниченном с одной стороны пропастью, а с другой — утесом, грузовик нагнал джип, шедший по самому краю дороги, и начал обходить его, сгоняя в пропасть. Тут джип резко ускорился и, каким-то чудом оставшись на дороге лишь парой колес, снова зашел вперед грузовику. Тот не успел отреагировать, бронетранспортер торпедировал грузовик в бок — и вся куча металла рухнула в пропасть.

Под ярким солнцем, высоко в горах, там, где даже в тропиках уже прохладно, ехал джип.

Белов и Белью молчали.

— Как дела, Джек? — спросил Белов.

— Дела о’кей. По-моему, мы сделали то, что хотели. По крайней мере, я.

— Нет, я тоже не в обиде, — усмехнулся Белов, — по крайней мере, теперь я знаю, что для тебя то, что мы увидели, тоже в новинку.

— А значит, и делить нечего, — закрыл тему Белью. Немного помолчал и добавил:

— Майкл Белью.

Белов, не шевельнув и мускулом лица, сказал так, будто это относилось не к нему:

— Виктор Белов.

— Мне это уже давно стало ясно, — сказал Белью.

Белов удивленно поднял брови.

— По тому, как ты загибал пальцы там, у вертолета, — сказал Белью и показал.

— Ч-черт! — ругнулся Белов.

Белью раскатисто захохотал, за ним и Белов.

Джип ловко вилял на крутых горных поворотах, с одной стены уклоняясь от отвесной скалы, с другой — едва не падая в пропасть.

Белов, молча улыбаясь, вел машину. Белью смотрел на дорогу. И тут, за очередным поворотом, метрах в десяти от них, прямо посреди дороги показался человек. Он стоял, спокойно улыбаясь, и через секунду должен был неминуемо оказаться под колесами.

Белов выругался и инстинктивно рванул руль в сторону.

Джип перепрыгнул через низкий бортик, отгораживавший дорогу от пропасти, и ринулся вниз. Машина падала, постепенно переворачиваясь в воздухе. Когда снизу донесся взрыв, человек все еще стоял на дороге и улыбался. Это был Агап.

Слава тащил в руках две упаковки с пивом, Кид шел следом с полиэтиленовым мешком, набитым едой. Слава говорил сердито:

— Хорошо, хоть еды не оставил, твой любимчик…

Вместо ответа Кид фыркнул, Слава продолжал:

— Мне в тот раз так и хотелось тебе по физиономии треснуть…

Кид шел молча.

Они сидели на берегу, ели, пили пиво, причем Слава смотрел на Кида, потом сказал:

— Почему, а?

— Что почему? — не понял Кид.

— Потому что есть в тебе что-то такое… Не ухватишь.

Кид улыбнулся неопределенно, Слава хотел было что-то сказать, но со стороны бункера раздался громкий звук. Сперва проскочили многократно усиленные звуки «Lode runner», потом прозвучали первые аккорды песни.

Они сидели молча и слушали. Обстановка была романтичной до неправдоподобия. Океан, пляж, волны, остров… Кид странно смотрел на Славу и вдруг осторожно прикоснулся к его плечу рукой. Слава непонимающе взглянул на него, Кид смущенно улыбнулся. Тогда Слава чуть-чуть отодвинулся от мальчишки.

Над островом звучала песня.

Огромный стадион был заполнен темной людской массой. Огромные прожектора светили сверху, но там, внизу, все равно было темно. Тысячекратно усиленная, звучала над людьми песня. И едва заметно покачивалось людское море, ровным слоем покрывавшее трибуны и все поле стадиона.

То тут, то там появлялись на поле огоньки. Люди зажигали свечи и поднимали их над головами.

Вскоре весь стадион светился тысячей колеблющихся на ветру огоньков.

В комнате, перед цветными мониторами, на которых была картинка того самого стадиона, сидел Винс, продюсер. В соседнем кресле сидела шикарная девушка азиатского происхождения, рядом склонилась над пультом пара служащих.

— Отлично, говорил Винс. — Концерт без исполнителя, но с каким количеством слушателей! И одновременно на шести стадионах да в разных странах! Такое мне и не снилось!

Горели свечи на стадионе. И когда отзвучали последние аккорды, качнулось, задвигалось людское море, зашумело.

И над этим морем вдруг разнесся голос Агапа:

— Человечки, привет! Вам нравятся мои песни! О’кей! Вы не знаете, как меня зовут, а я не знаю, как зовут каждого из вас. Но это ведь не главное. Я хотел, чтобы вы успели меня полюбить. И я пел для вас.

Людское море молча слушало, все еще горели свечи в руках.

Слушал, всем телом подавшись вперед, продюсер. Перед ним на мониторе горела картинка со стадионом. Агап продолжал:

— Теперь я уверен в том, что вы меня любите. Настало время поговорить начистоту. Я хочу дать вам нечто большее, чем музыка, нечто большее, чем счастье, я хочу дать вам Справедливость.

— Что он делает!.. — простонал сквозь зубы Винс.

— Выключить вещание? — быстро спросил служащий.

— Бесполезно. Это слушает сейчас весь мир.

Агап говорил:

— Я хочу освободить вас от тирании, о которой вы не подозреваете, хотя и страдаете от нее — от тирании имен.

Слушал Винс, слушал стадион.

Над Эйфелевой башней гремел голос:

— Я даю неделю на то, чтобы каждый из вас отказался от имени. Я даю неделю правительствам ваших стран, чтобы они отменили названия этих стран, городов, рек, всего, что как-то называется.

В Кремле, в кабинете с высоченным потолком, украшенным лепниной, слушали радиоприемник двое молодых людей в темных костюмах и с серьезными лицами. Приемник говорил, слегка гнусавя:

— Разумеется, речь идет не только об именах, которые записаны в ваших документах — речь идет и о всяческих кличках, воинских и ученых званиях, должностях, тюремных номерах — обо всем том, что превращает нас в вещи, которые можно переписывать, регистрировать. Я освобождаю вас от тирании имен, когда имя определяет, кто ты, что ты, какие имеешь права и какие обязанности.

На острове стояли перед бункером Слава и Кид. Задрав головы, они смотрели на выставленные на крыше колонки, из которых несся все тот же голос:

— Не всем это понравится. В первую очередь это не понравится тем, кто раздобыл хорошее имя, дающее право на власть. И все, что я говорю вам, не воззвание! Это — ультиматум! Вы можете меня не слушать, пока не узнаете, что есть сила, которая заставит вас слушать меня. Спросите у ваших правительств, которые с таким вниманием смотрят сейчас в космос! Они все знают, хотя и не подают вида! Если мои требования не будут выполнены в течение недели, месть будет страшной! И я надеюсь на вашу помощь, человечки! Завтра в тот же час и на той же волне я буду петь и говорить для вас. Чао!

Голос умолк, колонки немного пошипели еще и стихли. Остались шум, ветер и рокот волн.

Слава трясся от злости.

— Я ему мозги наружу вышибу! — захрипел он, наконец. — Я его так разделаю, мать родная не понадобится!

И одним скачком долетев до двери, забарабанил по ней кулаками.

— Открывай, сучья кровь! — орал Слава.

Кид стоял рядом и не понимал, в чем дело.

— Ты что? Ну и что тут такого?

— Как что?! — Слава оторвался от двери. — Он захапал мои песни, он захапал мое имя! Мне все равно, что там он несет, мне наплевать на его дурацкие идеи. Мне вообще наплевать! А песни мои! Только мои!

Кид так ничего и не понял, Слава опять начал колотить в дверь, рассыпая проклятия и угрозы. Он требовал открыть и принять кару.

И дверь открылась. В проеме стоял спокойный Агап. И смотрел на Славу. Тот тоже смотрел на Агапа, стараясь сдерживать дыхание.

Агап сказал:

— Ну? Что?

Слава стоял молча.

— Ну, давай, давай, — говорил Агап, — песни у него захапали… Борец за нравственный прогресс…

Слава все стоял. Агап наклонился куда-то вбок и выставил на землю перед дверью упаковку с пивом.

— Вот твое.

И закрыл дверь. Слава стоял перед ней и думал.

По печальным аллеям парка скользили тени прогуливающихся и явно больных людей в казенной одежде. Им навстречу шли журналист и врач и вели между собой беседу.

— Да, я, конечно же, его помню, — говорил врач, — во-первых, редкостная картина болезни, во-вторых, бегство у нас, конечно же, не ЧП, но чтобы убежал и не вернулся живым или мертвым, — такое редко бывает. Психический больной, он обычно очень предсказуем, вопреки общему мнению. Всегда известно, где его искать.

— Вот вы сказали, редкостная — это какая? — переспросил журналист.

— Понимаете ли, яркий и связный бред обычен для шизофреников, но чтобы до такой степени!.. Как правило, выделяются более важные связи, а деталей нет. А тут — прямо как настоящий мир, настолько все проработано.

— А в чем же была суть его навязчивой идеи?

— Вы с ним знакомы? Нет? Жаль. Никогда в жизни я не встречал более доброго и безобидного человека, может быть, слишком доброго и безобидного. И талантливого при этом. Он боялся любого действия, в любом поступке видел насилие. Даже в словах.

— В словах?

— Да, в словах. И как это часто бывает при шизофрении, он выдумал себе заступника, alter ego, второе я, способное ответить насилием на насилие. Ненавидел его, разумеется, боялся. Боялся, потому и убежал. От него, то есть от себя, и убежал. Жаль, боюсь, он все-таки погиб.

Журналист прошел по подмосковному перрону к дверям электрички, двери с шипом захлопнулись.

Он сидел в пустом дневном вагоне, смотрел в окно, думал о чем-то печальном.

За спиной его с шумом открылись и закрылись двери в тамбур, но кто обращает на это внимание.

Он смотрел в окно, когда резкий удар отбросил его голову вперед, второй удар, третий сыпались и сыпались…

Два подростка молотили его изо всех сил. Наконец один сказал:

— Да ладно…

— Сука! — рявкнул второй, последний раз пиная нелепо свернувшегося на полу человека.

— А кто он такой? — спросил первый.

— Черт его знает, — ответил второй, выворачивавший карманы. — Пошли!

Они выскочили в тамбур, тут второй крикнул:

— Погоди, этот глазастый сказал обязательно сумку принести, какая будет.

— Чуть не забыли, и правда, — спохватился первый, побежал назад.

Они сошли на пустынной платформе, в руках их был кофр журналиста.

Пентагон.

В кабинете сидели трое ответственных чинов, а вокруг все было засыпано газетами всех стран и языковых групп. Чины думали.

Один из них держал в руке фотографии, сделанные Беловым и Белью. На них были Слава, Агап и остров.

— Так Белью в последний раз появился не один? — спросил чин.

— Да, — ответил сидевший рядом, тот самый, который напутствовал Белью перед отъездом. — Но кто второй, нам не известно. Оба погибли.

Старший смотрел на фотографии, сказал печально:

— Жаль Белью. Я его помню, отличный парень. Но — хорошо, что нам известно об этих двух?

В разговор вступил третий чин:

— Один не идентифицируется, а второй, оказалось, достаточно наследил, но главным образом по линии федерального ведомства по борьбе с наркотиками. Агап Аристопулос, грек, маленькие делишки с привкусом, несколько психиатрических клиник… Картина малоприятная и малоинтересная.

Главный чин задумался. Третий продолжал:

— Неприятнее всего эти газеты. Шума выходит больше, чем мы предполагали, определенную информацию так или иначе придется давать.

— Подумайте, какую именно, — сказал главный. — Но, разумеется, не эту.

Он бросил фотографии на стол.

— В любом случае прекрасный шанс доказать, что мы еще нужны. Чтобы госдеп не забывал о нас. И с новыми московскими друзьями — лучший повод для контактов.

Двое других были согласны.

На городском кладбище шли похороны журналиста. На отшибе от близких друзей и родственников стоял астроном с печальным и несколько запойным лицом. К нему незаметно приблизился человек. Один из участников бесед под портретом Дзержинского.

— Валерий Александрович? — спросил он негромко.

Астроном удивленно повернулся к незнакомому ему товарищу. Тот открыл у него перед глазами красную книжечку и сказал:

— Отойдемте-ка в сторону.

По пустынной дорожке кладбища шли двое.

— Валерий Александрович, но нам важно именно ваше мнение, — говорил человек в штатском.

— Мое? — усмехнулся криво ученый: — Вы у меня опечатали даже записную книжку, а теперь меня же и спрашиваете. Неужели вам, с вашими возможностями, нужно консультироваться у меня, а не у Президента Академии наук, скажем?

— Если мы с нашими, как вы говорите, возможностями обращаемся именно к Вам, значит, так нужно. Валерий Александрович, это действительно важно!

— Хорошо, — покорно вздохнул тот. — Конечно же, я продолжал думать на эту тему. Голову мою, вы ведь, кажется, еще не засекретили? И пришел к своим выводам, к которым, почему-то не смогли или не захотели прийти другие. Обе гипотезы — и астероид, и НЛО — неверны.

— Почему?

— Траектория, которую описывает этот объект, может существовать в одном единственном случае. В случае если он не имеет физической массы.

И астроном повернулся к собеседнику, глядя в глаза и пытаясь понять реакцию того. На него смотрели непроницаемые глаза собеседника. О чем он думал?

Пункт связи «Hot line».

На внушительном пункте горели разнообразные огоньки, а венчали их два индикатора, над одним из которых помещалась табличка с изображением американского флага, а над вторым — советского.

Эти индикаторы были немы, пока не захрустели, не зашипели первые, подготовительные сигналы. Оба индикатора дрогнули.

Наконец один из них заискрился огоньками:

— Доброе утро, господин Президент!

— Morning, glad to hear you!

(В течение всей беседы конвульсивные движения индикаторов пародировали особенности голосов великих собеседников, включая покхекивание, многозначительные паузы и что там еще. По нижнему краю экрана заструились субтитры переводов, соответственно, на русский и английский).

— I’ve gotten from Mr. States Secretary your memorandum saying you won’t consider necessary any blitz summit. Your arguments persuade me. Really I cannot give too much importance to that dubious affair. Anyway at least some part of this story is factual, so we have to decide. No one can deny our common responsibility for human civilization.

— Я разделяю Вашу глубокую озабоченность и полагаю, что в данном случае имеется прекрасная возможность для совместных действий, предусмотренных нашими соглашениями. Поскольку и по вашим и по нашим данным объект не желает поддерживать контакт ни с одним другим передатчиком, необходимо установить наш контроль над безымянным островом. Однако я рассчитываю на Вашу помощь в смысле получения соответствующих полномочий от законного правительства этой страны.

— Oh, you can be sure. I’ve just received a formal approval from Mr. Abdullah Abu Dullah Habdu… Bullah Habibi … Well, anyway he said yes.

— Я думаю, что мы могли бы немедленно дать поручение главам соответствующим ведомств. Я надеюсь, господин Президент, что успех этой операции еще раз продемонстрирует всем нашу приверженность новому мышлению и общечеловеческим ценностям.

— I couldn’t agree more. By the way, what kind of weather you have today in Moscow? Quite nasty they say?

— Да, погода нас не балует. А как здоровье вашей жены?

— Thanks she’s alright now. Quite recovered after that horse accident.

— Я с Вами прощаюсь.

— Take care.

Солнце над островом клонилось к горизонту, его последние лучи были печальны и трогательны.

И все, что было на острове, печально склонилось тенями к земле.

На дальнем конце сидели на траве Слава и Кид. А издалека, негромко из-за расстояния, звучал голос Агапа, опять вещавшего в свои микрофоны. Голос этот звучал с нескрываемой злобой и юродством:

— Я обижен, человечки, очень обижен. Как я слышал, многие из вас признали справедливость моих требований, но что вытворяют ваши правительства?!

Слава сидел спокойный и чуточку печальный, Кид во все глаза смотрел на него и негромко говорил:

— Мы теперь одни на острове.

— А этот? — мотнул Слава головой в сторону голоса.

— Они собрались со мной тягаться?! И вы не смогли их отговорить? Я знаю почему. Вы сами собрались со мной тягаться!..

Кид усмехнулся и сказал:

— А разве он есть? Разве он с нами? Я уже не знаю, может быть, это и не его голос…

Слава смотрел на Кида, Кид смотрел на Славу, потом протянул руку, сказал:

— Пойдем купаться?

Слава удивился:

— Ты же не купаешься?

Кид вместо ответа странно улыбнулся, встал, отошел немного, поманил Славу за собой. И Слава пошел следом.

Над островом разносился голос Агапа, почти полностью перекрываемый шумом океана:

— Вы обидели меня, человечки. Да, я обижен и замолкаю. Что будет дальше — вы увидите сами и, думаю, это вас мало порадует. А я с вами прощаюсь и на прощание ставлю вам мою последнюю песенку…

Агап замолчал, только его дыхание доносилось издалека.

Слава стоял на границе пляжа и смотрел на Кида. А тот в последних лучах солнца неожиданно плавной походкой добрел по песку до воды, оглянулся на Славу, потом плавно стащил с себя через голову свою просторную фуфайку и медленно повернулся всем телом к Славе. И тот увидел очаровательную и трогательную маленькую девичью грудь.

Слава стоял неподвижно, ошарашенно уставившись вперед, а Кид окончательно сбросил с себя одежду и превратился в маленькую, хрупкую и чрезвычайно привлекательную девушку. Она стояла на границе воды и смотрела на Славу, ожидая чего-то. А он сообразил-таки, что произошло, и крикнул:

— Эй, Кид, как тебя зовут?

И услышал ответ, с трудом прорвавшийся через шум прибоя:

— Кид!

— Ну, ты даешь, парень… — неопределенно пробормотал Слава себе под нос.

Девушка ждала его, и он пошел к ней. Только тогда она побежала вперед, бросилась в воду.

Стаскивая на ходу свитер, Слава шел по песку.

А над островом гремел голос Агапа:

— Вы меня еще вспомните, когда в один прекрасный момент все исчезнет, как мой дурной сон!

Он умолк. После паузы из динамика раздалось шипение, щелчок, пошли первые аккорды песни. Над островом, над океаном, над миром…

В волнах гонялись друг за другом Слава и Кид.

Смеялись, смущались, плавали.

Они нашли друг друга.

И опускалась ночь, расстилая над ними звездное свое небо…

И горела в небе ярко-зеленая звезда. Звучала песня.

Восход застал наших героев спящими над океаном, в траве. Они были укрыты Славиным свитером, они спали. Над ними вставало солнце, ветер шевелил травинки над их лицами.

Слава первым открыл глаза. Взгляд его прошелся по волосам, по лицу Кида, до травы и дальше, по горизонту, и оттого резко изменился.

Там, вдалеке, стояли два огромных военных корабля.

Слава толкнул Кида. Девушка открыла глаза, сперва улыбнулась, но увидев выражение его лица, спросила тревожно:

— Что?

— Смотри…

Необычайно встревоженные, они бежали к бункеру. Дверь его была открыта.

Кид металась по помещению, крича:

— Эй, где ты? Скажи что-нибудь, ты где?

Слава в прострации сидел на постели, когда из соседней комнаты раздался вопль девушки. Слава бросился туда.

Из-под потолка свисала веревка, а на ней висел кролик, грубым узлом прихваченный за уши. Зверек был мертв.

Слава смотрел молча. Кид плакала.

— Его нужно снять, — сказала она.

Слава, на лице которого застыло полное безразличие, безнадежно и расслабленно махнул рукой, вышел из комнаты, но тут же бросился обратно, на голос Кида. Она сидела на полу и кричала:

— Сволочь! Сволочь! И просто человек нечестный! Он обманул, обманул меня. И бросил.

Она плакала, Слава оцепенело застыл над ней, спросил:

— А я?

Она посмотрела на него и попыталась улыбнуться сквозь слезы:

— Нет, я с тобой, но… Он обещал мне!..

— Ты была с ним, — сказал Слава.

— Он импотент! Мерзкая тварь! Я была с тобой, но он…

Она опять залилась слезами. А потом сказала как-то совсем по-детски:

— Он говорил, что возьмет меня… на звезду… Вот. На ту зеленую звезду.

Слава молча стоял, а перед ним на полу плакала маленькая девочка.

На палубе ракетного крейсера стояли два адмирала, советский и американский. Как и положено адмиралам — с крабами на фуражках и биноклями в руках. Они смотрели на далекое пятнышко земли.

— Ради этой кучки песка… — сказал один из них.

— Что поделаешь… — отозвался второй.

— Попробуем побеседовать, — после недолгой паузы сказал первый и повернулся к стоящему рядом морскому офицеру:

— Всем средствам связи — Берегу — От флагмана объединенной группы — Примите катер для переговоров — Огню правого борта — Готовность прикрытию десанта!

Завертелись чаши антенн, поползли по сигналу-фалу пестрые флажки, замигал гелиограф.

Слава и Кид стояли на крыше бункера. Поднявшийся ветер трепал им волосы.

— Смотри, они сигналят, — возбужденно говорила Кид, дергая Славу за руку. — Ответь им как-нибудь, скажи им, что мы ни в чем не виноваты.

Слава молчал.

Порыв ветра размотал на флагштоке над бункером белый Агапов флаг. Это увидел в бинокль адмирал и понял по-своему:

— Катер! — скомандовал он офицеру.

Отвалил от крейсера быстроходный катер с пятью моряками и двумя офицерами союзников, бился над ним на ветру белый флаг.

— Смотри, смотри, они едут сюда! — кричала Кид.

— Это бред… — почти неслышно сказал Слава.

— Что? Что? — закричала Кид, не расслышав Славиных слов.

— Это бред! — кричал Слава. — Это бредовые видения, на самом деле их всех нет! Ничего этого нет, неужели ты не видишь? Они нарисованы, как на холсте, который развернут перед нами. Смотри, видишь? На самом деле здесь ты и я, а все остальное — компьютерные игры! Это человечки из компьютерной игры, бегают, золото друг у друга отнимают… Смотри, они все бумажные! Их можно закрасить краской, из них можно сделать мишень! Смотри, с ними ничего не произойдет!

С этими словами он рванулся к поставленному на крыше Агапом мощному счетверенному крупнокалиберному пулемету.

— Нет, нет, не делай этого, — кричала Кид. — Смотри, они под белым флагом!

— Флагом? — криво усмехнулся Слава. — Чего только не привидится… — И, оттолкнув Кида, нажал на гашетку.

Ударили очереди по воде. Наполнилось ветром, заплескалось Агапово знамя. Упало несколько фигурок на катере, и полетела ответная очередь. Слава бил из пулемета, и звучала песня.

Бил пулемет, кипела вода вокруг катера. Ответный огонь уже стих, потому что не было в живых ни одного моряка, но Слава продолжал расстреливать катер.

Одна из очередей прошила топливный бак, и катер вспыхнул факелом. И тут же что-то в нем сдетонировало, грянул взрыв.

Пулемет наконец умолк. Слава растерянно смотрел, как горит катер, и бормотал:

— Нет, нет… Нет…

Все так же растерянно и медленно он перевел взгляд туда, где только что была Кид, но не увидел ее. Он подбежал к краю крыши, выглянул вниз.

Она лежала у самой стены, по краям фуфайки растекалось красное пятно.

— Так не бывает, — шепнул Слава и бросился к люку.

Он стоял перед девушкой на коленях. Она была мертва.

Адмирал на палубе оторвал от глаз бинокль и выкрикнул:

— Черт побери, что они делают!

И бросил стоявшим рядом офицерам:

— Подготовить десант к высадке!

Он не договорил, отвлеченный каким-то громким и неожиданным звуком. Он оглянулся вбок, и глаза его полезли на лоб.

— Что это? — прошептал адмирал.

От стартовой установки медленно отрывалась, оторвалась наконец и устремилась в сторону острова ракета. За ней последовала вторая… третья…

Атолл последние секунды стоял прежним, потом огненная дуга вонзилась в него, и все, что было там, потонуло в огненном водовороте.

Второй взрыв вознес к небу какие-то ошметки. Что именно, понять посреди огня и дыма было невозможно…

— Кто дал команду? — кричал адмирал.

К нему бежал уже морской офицер. Добежал, вытянулся по струнке, быстро выговорил:

— Самопроизвольный запуск, должно быть, ошибка компьютера.

Посреди океана качалась маленькая резиновая надувная лодка. В ней на коленях стоял Агап. Стоял и смотрел на гибнущий остров. И считал разрывы:

— Раз… Два… — лицо его выражало напряженное ожидание — А где же три?… А вот и три… Все!

Мерзко хихикнув, он взялся за весла и погреб прочь.

На ясном дневном небе яростно горела зеленая звезда.

На палубе стояли два адмирала с недовольными лицами.

— Послать вертолет на облет? — сказал первый.

— Не вижу смысла, — сказал второй, передавая первому бинокль.

Там, где был остров, пенились океанские волны.

В узкой комнатке обычной квартиры сидела на диване юная девушка с печальным лицом. Перед ней стоял на стене транзисторный приемник, она смотрела на него, она явно беспокоилась. Приемник был включен, но ничего, кроме обычного эфирного шума, не было слышно. Шумели пустые радиоволны.

Девушка волновалась. Она смотрела на часы. И оттого волновалась еще больше. И впивалась взглядом в приемник.

Шипение отвечало ей.

Девушка склонила голову, быть может, слеза появилась на щеке, когда щелкнуло что-то в эфире, знакомые позывные пронеслись по комнате и раздались первые аккорды песни.

Девушка смотрела на приемник, по щекам ее катились слезы. Слезы счастья.

Посреди бушующего океана торчал, как гнилой зуб, маленький кусочек цивилизации — магнитофон и несколько блоков радиостанции на бетонном основании, выдержавшем даже взрывы ракет. Разматывалась пленка, и звучала песня. Волны роняли на бобину свою пену.

В огромном зале дискотеки ликовали другие девушки. И юноши тоже. Гремела песня, танцевали люди.

На уличном асфальте стоял приемник, рядом двое негритят лихо отплясывали…

В Маунт-Паломар рывком распахнулась дверь, так что стоявший рядом человек отлетел через всю комнату, а в проеме появилось лицо одного из ученых. Он был возбужден сверх всякой меры.

— Так что там случилось с астероидом? — закричал он.

Другой медленно отвернулся от экрана монитора и произнес совершенно ошарашенно:

— Он исчез.

И посреди немой сцены повторил:

— Пшик — и все.

В комнате застыли ученые, как статуи.

Кончилась песня.

Пентагон. Кабинет председателя Комитета начальников штабов.

Председатель сидел за своим рабочим столом. В штатском — тот самый, который читал расшифровку первой передачи зеленой звезды.

— Садитесь, — сказал председатель, снимая очки:

— Я пригласил Вас, чтобы задать вам вопрос, от ответа на который зависит, возможно, моральный престиж нашей армии…

— Слушаю Вас, сэр.

— Та расшифровка, которая была засекречена, теперь, когда вся эта история позади, с ней можно ознакомиться?

Человек в штатском на секунду задумался, посмотрел на генерала и сказал:

— А теперь тем более нельзя, сэр.

КОНЕЦ

 

История создания сценария «Никто из ниоткуда»

История появления этого сценария такова: осенью 1989 года произошел очередной — и, как позднее стало ясно, — окончательный разрыв между Славой и Димой. В это время работа над фильмом «Человек Без Имени» уже вот-вот должна была стартовать. Сама идея фильма возникла где-то за год до этого, очевидно, в Диминой голове, поскольку именно Дима в ту пору активно флиртовал с кинематографом. После роспуска группы в ноябре 1988-го Славу нужно было чем-то срочно занять, чтобы извлечь из пучин депрессии, отсюда — кинокартина.

Первоначальный сценарий был написан женой Димы, Аленой Аникиной, по мотивам песен, которые Слава писал на даче под Быково той зимой. К лету определились с режиссером: им стал Виктор Титов — автор таких известных фильмов, как «Здравствуйте, я ваша тетя!» и «Жизнь Клима Самгина» и фигура, с моей точки зрения, более чем случайная в мире «Наутилуса», хотя бы в силу принадлежности к совсем иному поколению, но мужик хороший. Коньяк пил блестяще, в этом с ним никто не мог сравниться, да и «Тетка Чарлея» — фильм что надо. «Донна Роза, я — простой солдат…» и т. д. и т. п. В качестве пробы сняли тот самый странный клип на песню «Боксер», который, вероятно, некоторым даже удалось увидеть и который ныне канул в Лету, как и большая часть видеоматериалов 1980-х, связанных с «Нау».

Итак, Алена написала сценарий (его полный текст был опубликован, в частности, на вкладке альбома «Человек Без Имени», изданном «Даной»), Титов взялся снимать. Стали искать деньги и, пока они искались, — записывать песни для саундтрека. К осени саундтрек был закончен (записывал его состав, который позже стал «Нау» образца начала 1990-х, за исключением дэдэтэшного барабанщика Игоря Доценко, место которого занял позже Джавад), но тут произошел тот самый раскол. Дима, хлопнув дверью, прихватил с собой ленты с саундтреком и (в лице супруги) авторские права на сценарий. Поскольку размах конфликта был таков, что о поисках компромисса не могло быть и речи, встал вопрос о новом сценарии. Вспомнили обо мне: я говорю «вспомнили», потому что все время Диминого правления я был в опале — тексты я, по глубокому Диминому убеждению, должен был посылать ему, Диме, чуть ли не по почте, а всякое общение между Славой и внешним миром шло примерно так, как выглядят свидания в пересылочной тюрьме — в присутствии надзирателя.

Сценариев, разумеется, я ни разу до этого не писал и поэтому кинулся за подмогой в лице моего старинного приятеля, сценариста и драматурга Лени Порохни. Вместе с ним мы и соорудили за февраль 1990 года в полуконспиративных условиях Дома творчества в Репино под Питером текст, который предлагается сейчас вашему вниманию.

Текст, надо сказать, с размахом и претензией — подсчитывая сейчас количество кораблей, самолетов, островов и кроликов, которые должны были пострадать при съемках фильма, я улыбаюсь — их вполне хватило бы на бюджет очередной части бондианы. Но мы почему-то в той безумной атмосфере начала 1990-х рассчитывали такие деньги где-то найти, и — чем черт не шутит? — может быть, и нашли бы. Но Титову сценарий не понравился, просто не мог он ему понравиться (впрочем, не нравился ему и предыдущий Аникинский). Виктору Абросимовичу, человеку, как и положено кинорежиссеру, глубоко конъюнктурному, хотелось чего-то вроде «Взломщика», «Иглы», «Ассы» — про молодежь (с ударением на первом слоге) и всяких неформалов.

Мы разругались. Титов ушел. Слава радостно воспользовался подвернувшейся возможностью, чтобы отказаться от фильма вообще. Ибо не любил и не любит сниматься, давать интервью и вообще заниматься всеми такими видами художественного досуга. От всей затеи остался один сценарий да песни, через много лет изданные в виде альбома. Сценарий же я нашел совсем недавно в бумагах у одного человека из рок-клубовской тусовки. (Носившая его на себе в виде лексиконовского файла дискетка на 256К от «Оливетти» — моего первого компьютера — многотонного лаптопа с 10-мегабайтным «винтом» и 86-м «Интелем» куда-то давно пропала.) Не знаю, представляет ли из себя эта работа что-нибудь с точки зрения кино — не компетентен. А вот самому мне читать этот текст было крайне интересно. Ибо по отношению к нашим Судьбам — моей и Славиной — я обнаружил в тексте столько предвидений, что аж жутко стало. Впрочем, все это — невидимые миру слезы. Прочитайте лучше, может, найдете в этом неснятом кино что-то совсем другое, интересное для вас — я буду рад.