Корр: Илья Валерьевич, в первую очередь хочется попросить Вас прокомментировать недавние события с выборами в Белоруссии, точнее тот факт, что россияне склонны горячо поддерживать режим Лукашенко.

ИК: Я думаю, в нашей стране к Лукашенко хорошо относятся по той же причине, по которой в Белоруссии относятся положительно к Путину, — по неведенью. Несмотря на то, что в Белоруссии идут практически все российские федеральные каналы, у белорусов сложилось, на мой взгляд, странное и далекое от реальности представление о России. Сходное представление о Белоруссии сложилось и у русских, тем более что у нас белорусские каналы не идут, и общественное мнение формируется из смеси слухов и того, что передают российские СМИ. Можно сказать, что у обеих сторон представления друг о друге носят мифологический характер.

Тем не менее, с моей точки зрения, режим Лукашенко для Белоруссии оказался неким прагматическим компромиссом. Это напоминает то, как на заре 20 века, когда еще не было антибиотиков, сифилис лечили малярией. Человека специально заражали малярией, у него поднималась температура, от которой возбудители сифилиса погибали. Лукашенко в этом смысле можно рассматривать как своего рода «малярию».

Корр: Что же тогда можно назвать «сифилисом»?

ИК: А «сифилисом», я думаю, в этом случае является скупка Белоруссии (белорусской промышленности и белорусской недвижимости) российским капиталом, который самом деле имеет не российские, а транснациональные корни. В этом смысле для Белоруссии — территории, которая зажата между Сциллой и Харибдой, — Лукашенко оказывается очень неудобным, но лекарством.

У меня нет никаких особых симпатий к Александру Григорьевичу, хотя бы потому, что я не очень люблю малообразованных и малокультурных людей. Но, во-первых, совершенно очевидно, что в настоящий момент он единственное спасение для национального суверенитета Белоруссии, и поэтому, несмотря ни на что, его приходится поддерживать. Фидель ведь тоже не сахар, однако ничего другого не остается, как любить его.

Одобрение Лукашенко 70 % белорусского населения, действительно имеющее место, кардинально отличается от одобрения Путина теми же 70 % российского населения. Лукашенко — это именно тот, за кого он себя выдает. Вернее, он ни за кого себя выдавать не умеет: у него на это не хватает ума, да и потребности такой он не чувствует. А Путин — это симулякр, созданный из ожиданий и конъюнктурного и политического консенсуса. Реальное значение этой фигуры не соответствует тому, что о нем думают. В этом принципиальная разница между этими двумя лидерами. По мнению некоторых государственников-патриотов, ситуация в Белоруссии и России одна и та же: вроде бы обе стороны противостоят однополярному «pax Americana»… Только Белоруссия на самом деле противостоит, а Россия только делает вид.

Это нехорошая ситуация, потому что хотелось бы видеть других оппозиционных лидеров, людей более ярких, более современно мыслящих, хотя бы кого-нибудь типа Чавеса (который, кстати, тоже не подарок). Одним словом, хотелось бы видеть лидеров, которые бы соответствовали задачам 21 века. Лукашенко им не соответствует: это директор колхоза. Однако поскольку Белоруссия состоит в основном из колхозников, Лукашенко в социополитической системе страны оказывается вполне на своем месте. Попытки же нагло и беспардонно его убрать тоже печальны, потому что они сильно компрометируют западный либеральный дискурс, причем компрометируют настолько топорно, что начинаешь думать, не делали ли это под видом американцев и за американские деньги кремлевские политтехнологи… В общем, неприятная ситуация вокруг Белоруссии, как и большинство политических ситуаций в современном мире, не дает возможности для однозначного pro или contra.

Корр: Чего, в свете всего вышесказанного, можно ожидать на ближайших президентских выборах в России?

ИК: В настоящий момент об этом еще очень трудно говорить. Я думаю, что ближайшие два года будут гораздо более конфликтными, чем любой политический сезон начиная с 1999–2000 годов. Оппозиции как таковой нет, но есть сильный раскол в элитах, который в преддверии передела власти должен оформиться в некое противостояние.

Корр: Давайте поговорим о книгах. Что интересного сейчас происходит в издательстве «Ультра. Культура»?

ИК: Книжек мало выходит — зима выдалась тяжелой. Было холодно, а это серьезно сказывается в работе типографии: бумага промерзает, и для того, чтобы ее отогреть, нужно около месяца. Все планы по печати оказались сорваны.

Тем не менее вышло несколько интересных новинок, в частности, сборник замечательного молодого чеченского писателя Германа Садулаева — очень хорошая книга художественной прозы, которую мы выдвинули на премию «Национальный бестселлер». Кроме того, в течение апреля должны появиться те книги, которые были задержаны за зиму: это и новый роман А. А. Проханова, и несколько весьма существенных книг из разряда non-fction — «Антикопирайт», «Черная книга корпораций», «Поваренная книга медиа-активиста», новая книга Дмитрия Гайдука и несколько книг из серии «Klassenkampf». Также выйдет несколько переводных художественных книг: романы Леонарда Коэна, которые, правда, уже выходили в бумажной обложке в издательстве «РИПОЛ классик», но прошли незаметно, и роман «Глобалия» французского писателя Жана-Кристофа Рюфэна — очень интересная антиутопия.

Корр: Когда мы с Вам беседовали в прошлый раз, зашел разговор о том, что Вам хотелось бы больше издавать научно-популярных книг. Насколько это удается?

ИК: Частично удается, но дело в том, что мы готовим не только книги «Ультра. Культуры», но и книги «У-Фактории», в частности, серию «Масскульт». Это типичная научно-популярная литература, и я бы даже не сказал, что особенно «ультракультурная». Новая книга Гайдука, энциклопедия «Психоактивные вещества в мировой литературе», тоже научно-популярное издание. Это прокомментированная антология произведений мировой литературы, начиная от мифологии и заканчивая первой половиной 20 века, которая рассматривает процесс изменения социального и литературного, философского статуса психоактивных веществ в истории человечества.

Корр: А нет опасности, что ее, как одну из предыдущих книг Дмитрия Гайдука, попытаются запретить по цензурным соображениям?

ИК: В нашей стране, конечно, можно себе представить все, что угодно. Но это литературоведческая книжка, и я не знаю, могут ли всерьез возникнуть проблемы с текстами, уже опубликованными тысячу раз: Конан-Дойлем, Дюма, «Бхагават-Гитой»… Конечно, при большом желании ее можно закошмарить как пропаганду наркотиков, но в ней рассматриваются только произведения классической литературы, самые «современные» из которых относятся к эпохе Второй мировой. Поэтому если с ней будут проблемы, значит, мы живем в сумасшедшем мире.

Корр: Замышляются ли в издательстве «Ультра. Культура» какие-нибудь проекты, связанные с предстоящими выборами президента России?

ИК: Да, замышляются. Планируется несколько книг, пока трудно сказать сколько, в новой серии под названием «Проект „Россия“». В них будет рассматриваться актуальная политико-социальная ситуация. Первой в этой серии выйдет книга Станислава Белковского и Владимира Голышева «Бизнес Владимира Путина», а за ней, возможно, последует и ряд других.

Корр: Чем Вы сейчас занимаетесь?

ИК: Я только что закончил редактировать последний роман Александра Андреевича Проханова «Теплоход „Иосиф Бродский“», который в апреле должен быть опубликован. Эту книгу мы тоже выдвинули на «Национальный бестселлер», и хочется выпустить ее как можно быстрее, до начала летнего сезона.

Корр: Я заметила, что Вы достаточно активно участвуете в «Живом журнале». Как Вы оцениваете этот сравнительно новый вид общественной коммуникации?

ИК: Как потенциально интересный, хотя пока в нем слишком много «кухонного». Это, конечно, неизбежность любого открытого форума, но хотелось бы, чтобы было меньше этого «кухонного» и больше понимания, как можно эффективно пользоваться этим инструментом. «Живой журнал» — это индивидуальное средство массовой информации, которое до сих пор не оценено по-настоящему.

Зачатки такого понимания можно заметить уже сейчас: активные, имеющие свою позицию пользователи уже давно не воспринимают его как личный дневник. Но все в немалой степени зависит от социальной структуры каждого конкретного «комьюнити».