СЕ: Что для Вас значили 1980-е годы? Какие самые яркие воспоминания связаны с этим временем?

ИК: Это было кошмарное время. Время больших иллюзий, которые уже тогда осознавались как иллюзии. Я имею в виду не только СССР, рейганомика и тэтчеризм были ничем не лучше перестройки. И в то же время было понятно, что людей, бегущих за этими миражами, не остановить. Они тебя раздавят — и будут правы. Слишком много сока и сил выжала холодная война из ее основных участников. Средний человек — ничтожное, трусливое животное — не в состоянии так долго играть в космические игры. Это было время, когда страх бомбы сменился страхом толпы. Когда стало понятно, что будущего не будет.

СЕ: Как Вы считаете, востребованы ли сейчас в России ценности, которые принесла в страну «эпоха перемен» 1980-х годов?

ИК: Тут нужно провести черту между ценностями декларируемыми и ценностями подразумеваемыми. Если говорить о подразумеваемых ценностях, то они торжествуют: охлократия, криптофашизм, стяжательство, животная тупость и равнодушие переживают время расцвета. Декларируемые ценности? Кому интересны увядшие цветы и вчерашние газеты, кроме кучки умалишенных?

СЕ: Какие главные, по Вашему мнению, события произошли за прошедшие 20 лет? Насколько они изменили страну, людей?

ИК: Главным во всем мире было крушение Великих проектов модерна, в результате которых человечество утратило родовой смысл существования. В результате этого мир сейчас — жалкое ничтожное место, внутренне готовое к своей гибели и тайно осознающее ее заслуженность. В России сила этого удара и его острота была наибольшей, но ни один регион (за исключением, возможно, Латинской Америки) не остался незатронутым. Средний человек не изменился внутренне, но утратил необходимость тяготиться своим состоянием. Впрочем, это только начало — все самое интересное еще впереди.

СЕ: Как Вы думаете, о чем бы пел сейчас Виктор Цой, если бы он остался жив?

ИК: Кто его знает? Если строить предположения, проводя аналогии с теми его сверстниками, кто продолжают петь и сейчас: БГ, Кинчевым, Шевчуком, Бутусовым, — то приходится цинично заключить, что ему повезло больше, чем им. В творческом смысле, по крайней мере. А если правда то, что боги забирают первыми тех, кого любят больше всего, то и не только в творческом.

К сожалению, мало кому из поколения Цоя удалось сохранить нерастраченным чувство времени и метафизическую энергию. Нет никаких оснований предполагать, что сам Цой стал бы исключением. Не будет преувеличением сказать, что живость народной любви к Цою есть прямое следствие того, что сам он мертв и к Суркову может явиться только в виде привидения — верхом на мотоцикле, с черными крыльями летучей мыши за спиной и фосфоресцирующими глазами.

СЕ: В чем Вы полагаете Ваше нынешнее предназначение в современной России?

ИК: Продолжать быть собой. Это вообще единственное предназначение каждого человека в России или на острове Вануату. Мы вообще слишком много говорим о России, Украине, США, Вануату и слишком мало о человеке. Я бы с удовольствием забыл о том, что живу в какой-то стране, в любой. Но поскольку нами правят питекантропы, возможность которых трахать наших самок и наши мозги напрямую зависит от актуальности национальных фантомов, они не дают об этом забыть ни на мгновение.

СЕ: Актуальна ли сейчас фраза: «Поэт в России больше, чем поэт»?

ИК: К сожалению, до сих пор актуальна. Но это не самая главная проблема России. Самая главная — это то, что подполковник КГБ в России намного больше, чем подполковник КГБ.

СЕ: Какой Вы хотите видеть современную молодежь, и чего ей не хватает для того, чтобы такой стать?

ИК: Устремленной в будущее. Дело за малым — дать ей его.