Они вышли из мрачного мира трущоб.

Грачевник с его зловонными, залитыми нечистотами переулками и тупиками остался позади, но еще с добрый час детям пришлось пробираться по узким, полным шума и гама улицам. Лишь когда начались палисадники коттеджей Мéйтленд-парка и Хáверсток-хилла, брат и сестра замедлили шаг. Бéкки в немом восхищении прижималась к чугунным решеткам оград: среди астр и золотых шаров еще цвели поздние розы. Но Джо торопил.

Наконец перед ними открылась пустошь. Джо вздохнул полной грудью; как приятно было под босыми ногами почувствовать теплую землю, травку! Бекки с удивлением поглядывала на брата. Его бледное лицо порозовело, глаза расширились и блестели. Он то и дело останавливался. Все здесь было для него ново: жуки с прозрачными крылышками, жужжание пчел, пестрые перышки птиц. На сером камне, пригревшись на солнышке, застыла какая-то зеленая змейка с лапками, лишь черные бусинки глаз поблескивали. Джо долго наблюдал за ящеркой.

– Гляди, гляди! – Он показал на пролетавшую над ними вереницу длинношеих птиц, устремлявшихся в дальние края.

– Дикие гуси! – тихо сказала Бекки, словно боясь громким возгласом разорвать летящую в небе цепочку.

Мягко очерченные холмы и лощины Хéмпстедской пустоши подходят к самому Лондону. Детей обступили деревья в пестрой осенней листве, кусты, поросшие дроком пригорки, заросли ежевики; то откроется узенькая изумрудная долинка, то вдруг встанет косогор. А какой здесь воздух – не надышишься! Но Джо и Бекки послали сюда отнюдь не затем, чтобы нсладиться здешним воздухом. Цель была куда более практическая. Одиннадцатилетняя Бекки несколько раз в году собирала листья ежевики для лавочницы Квадл, у которой находилась в услужении. А так как брату сегодня заступать было только в ночную смену, то и он смог наконец побывать за городом и помочь Бекки набрать грибов, которые еще попадались кое-где в укромных местечках.

В позднюю осеннюю пору лавочница наживала немало денег на шампиньонах. Потому-то она вдруг расщедрилась и дала детям денег на проезд в омнибусе. Но Бекки и Джо, уже много месяцев откладывавшие каждый пенни, решили проделать дальний путь пешком.

Солнце стояло уже высоко. Вскоре Джо принялся искать грибы один, а заодно набирал для матери хворост. Наконец корзина была наполнена и три охапки хвороста увязаны. Бекки все еще стояла в кустах, проворно обирая шершавые листья ежевики и засовывая их в большой мешок. Она вся исцарапалась о колючки. Джо огляделся, ища, где бы прилечь.

Неподалеку на холмике росло несколько березок в золотистом уборе. Таких деревьев Джо никогда еще не видывал. Он с изумлением пощупал ствол. Кора была гладкая, как шелк, и белая-пребелая!

Джо растянулся под березой на сладко пахнувшем вереске. Он глубоко вздохнул, подложил руки под голову и долго-долго глядел в синеву неба сквозь шатер из листьев, по которому пробегала легкая рябь.

– Бекки, иди скорей сюда! Тут мягко, как на кровати.

– Сейчас! Только завяжу мешок!

Джо еще раз погладил ствол березы и засмеялся. Белая! Такая же белая, как чайки!

Тринадцатилетний Джо Клинг уже несколько лет работал на бумагопрядильной фабрике и мало видел в жизни хорошего. Изнурительная работа по двенадцати часов кряду, часто в ночную смену, да плетка надзирателя рано развеяли все детские мечты, придав лицу мальчика строгое, почти суровое выражение.

До сих пор Джо наблюдал кипучий и красочный мир лишь с мостов через Тéмзу да в доках, где кружили чайки и большие суда снаряжались в дальние плавания.

Сейчас лицо Джо смягчилось. Когда Бекки нагнулась над ним, он уже спал.

С холма девочке был хорошо виден весь огромный город с башнями и церковными шпилями. Слева на море домов наползала туманная дымка. Там раскинулся порт и густо торчали фабричные трубы. Кое-где сверкала серебром лента Темзы, тянувшаяся широкими изгибами через весь город. Как хорошо здесь, наверху!..

Но который час? Солнце еще приятно греет. Джо так крепко уснул. Пусть себе… Ему всю ночь работать. Бекки осторожно смахнула у него с руки муравья и бережно накрыла брата пестрой от заплат курткой, которую мама иногда в шутку называла «разбойничьим фраком». Джо настоял на том, чтобы куртку латали только пестрыми лоскутами и даже насадили несколько заплаток там, где их вовсе не требовалось. Из всей семьи одна только Бекки поняла, зачем это ему: когда изо дня в день ходишь в обшарпанных черных штанах, грязно-серой куртке и линялой рубахе, поневоле захочется чего-нибудь яркого.

На самой Бекки платье тоже серое. Может, когда-нибудь ткань и была синей или зеленой, но ей всегда всё перешивают из старого.

Медленно кружась, слетел желтый лист. Поздняя бабочка расправила крылышки, украшенные бархатистым узором. Бекки сидела неподвижно. По траве скакали солнечные зайчики. Глаза у нее слипались. Ветер уже по-вечернему похолодал. Но она не обратила на это внимания.

Вдалеке на церковной башне пробили часы. Бекки в испуге открыла глаза и принялась вслух считать:

– …Два… три… четыре… пять!

– Пять? – Джо так и подскочил, он сразу проснулся. – Как, уже пять? Мне заступать в шесть…

Не говоря ни слова, Бекки подбежала к кусту ежевики, схватила мешок и положила его рядом с вязанками хвороста.

– Нет, нет, – махнул рукой Джо, – хворост придется бросить. Надо скорее бежать! – Он выбивал из куртки приставшие к ней цветочки вереска.

– Бросить? Такой хороший хворост! Но ведь… – Бекки запнулась.

Неужели он забыл, как нужен матери сухой хворост, чтобы быстро вскипятить чай! Бекки хорошо знала, каково бывает, когда утром, еще не стряхнув с себя сон, разжигаешь огонь, а он, как назло, не раздувается. Ей самой часто в пятом часу приходилось готовить хозяевам завтрак. Нет, хворост она ни за что не бросит.

– Давай две вязанки спрячем в кусты, там их никто не найдет, – предложила Бекки. – На будущей неделе я за ними приду. А самую маленькую захватим с собой.

Вязанку она протянула брату, а мешок взвалила себе на спину. Джо даже не слушал, у него дрожали губы.

– Нельзя мне опаздывать, – с трудом проговорил он. – Сегодня получка. А завтра нам позарез деньги нужны. Что, если они сдерут с меня штраф? Скорей! Надо поспеть!

По узким тропкам они бегом спускались вниз. Джо тяжело дышал. Корзина с грибами оттягивала руку. За ворот стекал холодный пот. Спешка, страх опоздать на работу сдавливали грудь до удушья. Но вот наконец показались дома.

– Немножко передохнем! – попросила Бекки. Она видела, что у брата вот-вот начнется приступ астмы. – На омнибусе быстро доедем. Ты поспеешь! Давай корзину, а ты бери мешок, он полегче!

Но этого Джо не мог допустить – как-никак он старший и мужчина. Постояв несколько секунд, они побежали дальше.

Остановка находилась на окраине Хаверсток-хилла. Как раз, когда дети вышли из перелеска, показался омнибус. Оставшийся кусок Джо бежал из последних сил. Задыхаясь, он обхватил столб с указателем остановки. Дыхание с хрипом вырывалось у него из груди. Лошади были уже рядом. Из омнибуса вышли две женщины. Стоявший на площадке кондуктор в форме с галунами глядел поверх детей, словно их и не было.

– Трогай! – гаркнул он и дал сигнал к отправлению.

– Стойте, стойте! – в ужасе воскликнула Бекки. – Дайте же нам сесть. До Оксфорд-стрит. Брат должен…

Страх не дал ей договорить. Она видела, как кондуктор повернулся к ней спиной. А Джо все еще так тяжко дышал, что не мог произнести ни слова. С перекошенным от ужаса лицом глядел он на кондуктора, не в силах даже руки поднять. Ему казалось, он вот-вот упадет. Лошади тронули, и омнибус покатил дальше. Как же так! Бекки бежала рядом и молила:

– Хоть его посадите! Ему в ночную смену…

Слезы катились у нее по щекам, голос срывался. Кое-кто из пассажиров, как ей показалось, уговаривал кондуктора. Но кучер на козлах щелкнул бичом, и омнибус покатил еще шибче. Бекки все бежала.

Но тут с площадки высунулся кондуктор:

– Еще всякую шваль возить с корзинами да мешками!

Все, конец! Утирая ручонками мокрые щеки, Бекки устало поплелась обратно к остановке. Но когда она увидела измученное и отчаянное лицо брата, то попыталась его обнадежить:

– Ты и на следующем поспеешь!

Но Джо как потерянный глядел вслед удаляющемуся омнибусу.

– Опоздаю я! В получку они всего злее, запирают ворота даже раньше времени.

Бекки знала это, но успокаивала Джо как умела:

– А ты попробуй в другие ворота пройти, где кружевницы. Там вахтер добрый. – Она сняла с Джо несколько травинок, приставших к залатанной куртке. – Вот, теперь все в порядке! – И, по-матерински пригладив упавшую на лоб прядку, добавила: – Одного-то тебя они возьмут. А я с вещами перейду на другую сторону улицы и поеду позже.

– Да разве ты все это дотащишь? – У Джо над переносицей залегла глубокая складка. – Нет, они обязаны нас посадить! Теперь уж я им скажу. Мы же платим за проезд, как все! – Он сжал кулаки. – Я прыгну на подножку еще до того, как омнибус остановится, и никто меня оттуда не спихнет.

Бекки не стала спорить. Она знала: когда у Джо такое лицо, он непременно упрется.

Кондуктору, должно быть, не понравилась поклажа, и дети постарались поставить ее так, чтобы вещи были под рукой, но не слишком бросались в глаза. Затем с нетерпением и страхом стали глядеть в ту сторону, откуда должен был подъехать омнибус. Джо – с одной лишь мыслью: запрут ли ворота, удастся ли проскочить? И чтоб без штрафа!

Снова пробили часы на башне: половина шестого!

А если омнибус запоздает? Руки Джо судорожно сжали столб. В этот самый миг из-за поворота поднимавшейся в гору улицы далеко-далеко показались трусящие рысцой лошадки – совсем еще крохотные, будто игрушечные, но ветер явственно донес хлопанье бича. И тут же со стороны пустоши послышался звонкий крик черного дрозда.

Бекки вздохнула с облегчением и кивнула брату.

Тут она увидела двух хорошо одетых мужчин, которые, прибавив шагу, спешили к остановке. Они были в модных высоких шляпах и с тросточками. Один из них, играя тросточкой, держал ее за середку, так что виден был серебряный набалдашник. Бекки подтолкнула Джо, торопливо рванула мешок и загородила собой поклажу. Джо все еще не понимал. Тогда она схватила вязанку хвороста и тоже спрятала ее за спиной.

Теперь и до Джо дошло, чем это им грозит. Насупившись, глядел он на приближавшихся господ. Для Джо все хорошо одетые люди были врагами. Он твердо решил не уступать своего права этим двум господам и, сдвинув брови, сделал шаг вперед.

У более высокого и стройного, одетого в хорошо сшитый светло-серый фрак, была коротко подстриженная русая бородка. Голубые глаза искрились весельем. Он что-то громко и оживленно говорил. У второго прежде всего обращало на себя внимание смуглое лицо, обрамленное могучей гривой и густой окладистой бородой. В руке у него дымилась почти докуренная сигара. Он был в темном сюртуке, придававшем ему не по возрасту солидный вид. На самом же деле смуглому господину было тридцать три года.

Хотя оба, видимо, торопились, они не прерывали своей беседы и хохотали громко и заразительно, как мальчишки, а отнюдь не как солидные господа.

Вдруг Джо вздрогнул. Было сказано слово, смысл которого он хорошо знал. Белокурый так громко, с издевкой его произнес, что нельзя было ослышаться.

– Почтенному коттонлорду мы пообстрижем коготки. – Он засмеялся; смех был задорный, но в нем звучал и гнев. – Жаль, Мавр, что тебя при этом не будет!

Коттонлорд? Чуднó! Так отец называл хозяина, владельца фабрики «Кросс и Фокс». «Еще когда у них были мастерские, они из людей жилы тянули, – говорил отец и с ненавистью добавлял: – А потом накупили всяких машин и стали коттонлордами. Для них наш брат рабочий – последнее дерьмо».

– Мне пора домой, Генерал! – ответил чернобородый. – У меня на столе гора материалов. Да и статья в Америку еще до конца не просмотрена. А хотел бы я поглядеть, как индюка раздует от злости. Но никак нельзя. Жаль, жаль!

– Ну, тогда, Мавр, до завтра! У тебя на Дин-стрит. Как встану, так и прикачу. Точнее говоря, не раньше одиннадцати и не позже двенадцати. Не забудь, что завтра воскресенье. И передай «святому семейству» мой нижайший поклон. Особенно моему другу Эдгару, великому полководцу Мушу. Я прихвачу для него три пуговицы. Конечно, красные, но чтоб он назубок знал «Песнь о дубинке и проворной метле».

Пока Джо недоверчиво разглядывал мнимого генерала в цилиндре и клетчатых фрачных брюках, все еще раздумывая о коттонлорде, которому собирались остричь когти, Бекки робко вскинула глаза на невысокого и широкоплечего господина. Ну и борода же у него! Такая красивая, окладистая, шелковистая! Никогда Бекки еще не встречалось такой бороды. Все бороды, какие ей приходилось видеть, были реденькие, нечесаные, часто с застрявшими в них крошками, и всё больше белокурые или же седые. А эта борода была черная-пречерная, и такие же, черные как смоль, волосы спадали у господина из-под шляпы чуть ли не до самых плеч. С изумлением глядела на него Бекки, но потом поспешно потупилась, потому что джентльмен «Мавр», как назвал его второй, испытующе взглянул на нее своими большими карими глазами.

Мавру было достаточно одного взгляда, чтобы правильно истолковать смущение детей, пытавшихся спрятать от них свою поклажу. Он дружелюбно кивнул босоногой девочке и, словно давнишней знакомой, сказал:

– Ну, вы, я вижу, времени даром не теряли! Ого, какие шампиньоны! – похвалил он грибы. – А теперь домой?

Бекки пересилила свою робость. Джентльмен с таким добрым голосом не может желать им зла. Она сделала шаг к нему и тихо, но решительно проговорила:

– Джо, брату то есть, надо заступать в ночную смену, сэр. А кондуктор нас не посадил, потому что… – Она вздохнула и молча указала на корзину, мешок и хворост.

Чернобородый вопросительно взглянул на Джо:

– Тебе в ночную смену? Сегодня? В субботу? Ты где работаешь?

Вопрос следовал за вопросом, не оставляя Джо времени на размышление.

– У «Кросса и Фокса», сэр, – ответил он нерешительно.

Мавр высоко вскинул брови.

– Гляди-ка! Отметь это себе, Фредрик. «Кросс и Фокс», бумагопрядильня. Старик, помнится, член парламента и к тому же еще церковный староста. Но ночная смена под светлый праздник воскресенья нисколько не тревожит этого субъекта. И фабричные законы тоже не про него писаны! – Метким ударом трости он отшвырнул окурок сигары на середину мостовой.

– Благочестивый Кросс. Великолепно! Это мне придется весьма кстати. – Генерал весело засмеялся. – Его мы тоже разок подденем!

Омнибус был уже недалеко. Поджидая его, дети стояли, прижавшись друг к другу.

Белокурый, сверкнув голубыми глазами, ободряюще сказал:

– Говорите, кондуктор, этот осел в галунах, вас не пустил? Может быть, у вас не было… – И он полез в карман.

Но Джо резко сказал:

– Есть у нас деньги! – И с горечью добавил: – «Омнибус не для такой швали», – сказал кондуктор. Но теперь-то я ему покажу… – И он расправил плечи, словно готовясь вступить в бой.

Кучер осадил лошадей, и кондуктор услужливо соскочил с подножки. Медные пуговицы блестели. На витом шнуре болтался сигнальный свисток. Ухмыльнувшись, кучер бичом указал ему на поклажу детей. Тотчас кондуктор грубо отпихнул взявшегося было за ручку худенького босоногого мальчика и сделал под козырек:

– Пожалуйте, господа!

Джо перехватил злобную усмешку кучера. И, когда кондуктор его оттолкнул, он как-то сразу пал духом, весь сник, кровь отлила у него от лица. Но тут он услышал, как Мавр не терпящим возражения тоном сказал:

– Посадите сначала детей!

Минутное слабодушие Джо как рукой сняло. Что это? Неужели господа хотят…

Кондуктор пробормотал:

– Этих?

Нет, Джо не ослышался.

– Дети со мной! – отрезал Мавр. – Полезай, Мэри!.. Вот, сначала корзину. Что же ты стоишь, Джо! – И он дружески подтолкнул его.

Джо споткнулся было, но тут же вскочил на площадку.

– Ах, вон оно что!.. – Сбитый с толку кондуктор отступил.

Он так оторопел, что даже не шевельнулся, когда два хорошо одетых господина подали детям мешок, хворост и корзину, и пришел в себя лишь после того, как джентльмен с черной львиной гривой, стоя рядом с детьми, помахал своему спутнику рукой и, смеясь, крикнул:

– До свиданья, Генерал, мое почтение коттонлорду!

Генерал! Ну и ну! Ошарашенный кондуктор, не сообразив, что для генерала русобородый господин чересчур уж молод, подобострастно поклонился ему и, дав сигнал к отправлению, вскочил на подножку.

Друзья обменялись на прощание плутовским взглядом.

Кондуктор указал на поклажу:

– Если бы я знал, сэр, что это ваши дети… гм… то есть, что это ваши вещи и дети взялись их донести… – Он поглядел на корзину с великолепными шампиньонами.

Мавр не стал слушать его сбивчивые извинения и повернулся к детям:

– Докуда же мы едем сегодня, Джо?

Услышав свое имя, мальчик так и подскочил, но сразу же нашелся.

– Оксфорд, угол Хóлборн-роуд, – прошептал он и полез в карман за деньгами.

Мавр сделал ему глазами знак и подал кондуктору монету:

– Три до Оксфорд-стрит.

Бекки подмигнула брату, у которого торжествующе подрагивали уголки губ. Но откуда незнакомец знает его имя? Пока кондуктор сердито компостировал билеты, двое наблюдавших эту сценку рабочих подвинулись, чтобы дать ребятам место. Но сидевшая напротив дама в шляпе с огромным пером что-то недовольно шепнула мужу. Тот опустил газету и, демонстративно сняв очки, окинул высокомерным взглядом Мавра и детей.

Взгляд этот заметил кондуктор. Он грубо накинулся на детей:

– Можете и постоять! Даже если джентльмен за вас заплатил и по доброте своей сказал, что вы едете с ним. Детям незачем сидеть.

Джо испуганно вскочил, но Мавр, нажав ему на плечо, усадил его на место.

– Сиди, сиди! Успеешь еще настояться за ночную смену! – Потом без всякой неприязни взглянул на кондуктора: – Да ведь и вам нелегко приходится, если только… – он улыбнулся, – вы не живете на Пикадúлли или Бонд-стрит.

– Я-то? Какое там! В Бéтнал-Грине, сэр! – пролепетал, смутившись, кондуктор.

– Ну вот! В рабочем районе! Никогда не следует забывать, кто ты и откуда, даже если и носишь форму с блестящими пуговицами.

Рабочие, не сводившие глаз с Мавра, перемигнулись, видимо, довольные, что кондуктора поставили на место.

Тут дама с пером не выдержала. Она высокомерно обратилась к мужу:

– Это просто неслыханно! Кондуктор выполняет свой долг. Таким бездельникам нечего разъезжать в омнибусе. А они еще расселись!

Пассажиры навострили уши в ожидании ответа чернобородого, который насмешливо уставился на супружескую чету. И он не замедлил ответить, притом достаточно громко, чтобы все его слышали:

– Бездельники, уважаемая, – это люди, которые сами ничего не делают и живут трудами других. Но эти дети, как видно всякому, кто не слеп, работают не меньше взрослых, хотя в их возрасте им полагалось бы еще играть.

Рабочие подтолкнули друг дружку локтем. Очкастый поспешил спрятаться за газетой. У дамы с пером даже дыхание перехватило, однако, сообразив, что поддержки ей ждать неоткуда, она поджала губы и уставилась на пыльные, исцарапанные ноги девочки.

Джо с изумлением следил за перепалкой. А чернобородый-то здóрово вступился за них, ничего не скажешь! Кто же он такой?

Когда Мавр снова принялся расспрашивать Джо о его работе, тот сперва отвечал очень сдержанно:

– Работаю в прядильне! На бумагопрядильной фабрике.

– У Кросса-Кровососа! – усмехнулся Мавр.

Джо опешил. Этому мистеру Мавру известно не только имя хозяина, но и прозвище, каким наградили его рабочие! И впервые Джо решился прямо и открыто взглянуть Мавру в лицо.

– В прядильном цехе? – спросил тот.

Джо подтвердил.

– И сколько же там работает ребятишек?

– Сколько? Да сто, а может, и больше.

– А в кардочесальном приходилось работать?

– Да, – пролепетал Джо со все возрастающим удивлением, – только недолго. Там очень пыльно… когда работают чесальные, в воздухе полно ворсинок. Я просто не выдержал. И в мокропрядильном тоже. В нем хуже всего. Сестра Дóроти там-то и заболела. Наш Рóбин ее оттуда вызволил. И меня тоже. Воздух, знаете… там горячий пар. И ты все время мокрый до нитки, а когда открывают окна…

– Знаю! – Мавр кивнул. – Так в кардном у Кросса-Кровососа до сих пор работают дети? – И, когда Джо кивнул, он еще спросил: – А на какой улице твоя фабрика: на Уáйтчaпл-роуд или на Пáркер-стрит?

– На Паркер-стрит…

Этот мистер Мавр все знает! Может быть, он все-таки фабрикант или какой-нибудь родственник Кросса? Что, если он его нарочно выспрашивает? Нет. Фабриканты совсем другие. Разве они станут с ребятами так разговаривать?

– И часто работаешь в ночную? Или только изредка, в виде исключения?

– Да всегда, – с готовностью отвечал Джо. – Мы меняемся каждую неделю. Неделю в ночную, неделю в дневную. С шести до шести. Но сейчас, как они говорят, эта самая конъюнктура, и нам велят оставаться еще и с субботы на воскресенье. А так-то по субботам кончаем в полдень.

Джо удивился, что чернобородый коротко и резко свистнул сквозь зубы, будто поймав за руку вора, и осторожности ради добавил:

– Надзиратель говорит – машины не позволяют: им нельзя стоять слишком долго.

– Машины? Ха-ха! Машины-то позволяют, а вот прибыль – нет.

Мавр несколько секунд молчал. Неплохо бы испортить обедню этим ханжам – Джону и Сэмюелу Кроссам. Но каким образом? Что, если натравить на них Эндера? Визит фабричной инспекции среди ночи. Хорошенький сюрпризец для члена парламента! Пускай поперхнется воскресной сигарой!

Джо вдруг всполошился. Лучше бы он молчал. Работавшим у Кросса детям строго-настрого запрещали болтать о порядках на фабрике, а тем более рассказывать, сколько часов они работают.

Омнибус трясся по булыжной мостовой. Мавр вскоре заметил, что у мальчика слипаются глаза и он с трудом раздирает их, настороженно оглядываясь по сторонам.

– Не беспокойся, спи, не проедем, – мягко сказал Мавр.

Джо вздохнул, улыбнулся и тут же уснул.

Долго Мавр рассматривал лицо спящего мальчугана. Губы у него были еще по-детски пухлые, красиво очерченные, но бледные. Светло-каштановые волосы. Одна прядь упала на лоб. «Отливают медью, как у моей Лерхен, – подумал Мавр. – И лоб такой же ясный и чистый… Сколько может быть лет этому мальчику в диковинной куртке? Лет двенадцать-тринадцать. Весь день на ногах, чтобы помочь по дому. А ночью опять же на ногах – у машины. А крошке с искривленным плечом, в поношенном ситцевом платьице? Года на два меньше? Как она по-матерински пеклась о брате! И какое милое, умное личико, несмотря на горько поджатый рот».

Джо хрипло дышал.

Бекки шепнула:

– У него астма, и ему совсем нельзя работать на фабрике. Если б я могла пойти туда вместо него! Но меня не берут. Мне уже одиннадцать лет, а ведь нанимаются с девяти… Так бы хотелось зарабатывать! – О том, что ее не взяли из-за искривленного плеча, она умолчала.

Наконец кондуктор объявил их остановку. Омнибус опустел, они были уже в Сúти, в самом центре Лондона. Мавр сошел вместе с ними, и озадаченная Бекки спросила:

– Вы разве здесь живете?

Но Мавр повернулся к Джо, он видел, что мальчик не знает, как ему быть.

– Не беспокойся о сестре и вещах! Беги! Если повезет, еще успеешь проскочить. Всего две-три минуты седьмого! – и легонько подтолкнул мальчика, прежде чем тот успел его поблагодарить.

Джо, не оглядываясь, тут же припустил со всех ног.