Бекки вздрогнула: не папа ли это идет? Она подбежала к мостовой, кровь бросилась ей в голову. Почему он не переходит на ее сторону? Она громко окликнула, потом позвала его. Еще раз! Но отец не расслышал. Вот он уже заворачивает за угол. Бекки сжала кулачки: «Возьму и убегу!» Но тут же она поняла, что не сделает этого.

Последнее время Бекки особенно тяжело жилось у Квадлов. Три недели хозяева не отпускали ее домой за то, что она уронила кружку с пивом. Как она тосковала по маме и маленькому братику! Трудно ей приходилось вдали от дома, у таких злых и нехороших людей. Джо утешал ее: «Крепись, Бекки, не так уж долго осталось. Скоро мы опять все вместе будем!» Каждый день она только об этом и думает.

Дома стало немножко полегче. Полли обещали хорошее место прислуги. И тогда Бекки будет вести все хозяйство у родителей. Руки-то у нее вон какие прилежные! Это мама обещала все так устроить. Но Бекки хорошо знала: от Квадлов нелегко будет вырваться. Вот уже и январь подходит к концу. А сколько раз она выглядывала на улицу, сколько раз вздрагивала при стуке в дверь, все надеясь, что это пришел отец или Робин, чтобы сказать хозяевам: она уходит от вас навсегда!

Сегодня Бекки с нетерпением поджидала возвращения Квадлов. Утром они обещали отпустить ее после полудня домой и даже разрешили остаться там на вечер. Но Робин уходит из дому около пяти, и, если не поторопиться, она уже не застанет его. Вот почему Бекки вышла за ворота и ждала здесь хозяев.

Тяжело вздохнув, Бекки снова вернулась на кухню, осмотрелась, проверяя, все ли она сделала. Да, все: покупки разнесла, плиту затопила, вода греется, горшки так и сверкают. Полы подметены. А сколько она заштопала носков!

Снаружи послышались шаги. Наконец-то! «Я еще успею домой!» – подумала она. Но почему Каро не лает? Может быть, миссис Квадл вернулась одна?

Бекки открыла дверь. Перед ней стояла соседка, швея миссис Гринвуд. В руках она держала беленький мешочек. Бекки хорошо знала эту добрую и приветливую женщину. Она жила в подвале недалеко от них. Летом прошлого года у нее родился маленький. С тех пор, сидя за работой в своей темной каморке, она часто напевала какую-нибудь песенку. Бекки очень нравился маленький Эрнест. Уж очень она любила малышей.

– Добрый вечер, миссис Гринвуд! – поздоровалась Бекки. – Вам что?

Швея не ответила. Лицо ее было мертвенно-бледным, глаза горели. Вдруг, подойдя вплотную к Бекки, она подняла мешочек и угрожающе прошептала:

– Ты же знала все!

– Что знала? – запинаясь, переспросила Бекки.

– «Что, что»! Не притворяйся! – закричала миссис Гринвуд и замахнулась мешочком, будто хотела ударить Бекки по лицу. – Да что он гипс в муку подмешивает! Где твой мистер Квадл?

– Его нет дома, – ответила перепуганная Бекки, отступив на шаг.

Вдруг соседка громко разрыдалась. Мешочек выскользнул у нее из рук.

– Он умер! – всхлипывала она. – Мой маленький Эрнест умер! Умер!… В муке был гипс!

Бекки стояла, словно громом пораженная. Несколько раз она порывалась что-то сказать, но, прежде чем ей удалось произнести хоть слово в свою защиту, швея исчезла в подворотне. Бекки вся дрожала. Вдруг раздался лай Каро. Бекки инстинктивно схватила мешочек и спрятала его под своим тюфяком. В эту минуту в кухню вошла миссис Квадл и спросила с какой-то приторной ласковостью:

– Ну как, все в порядке? Хорошо! Можешь идти, как обещано. Сегодня ты больше не понадобишься.

Бекки, накинув пальтишко, выбежала на улицу. Свернув в свой переулок, она остановилась. Здесь ведь живет миссис Гринвуд. Окошко в подвале открыто. Дрожа от страха, девочка заглянула в каморку. Там было темно и тихо. У дверей стояли две женщины.

– …Да, в самый обед он помер. Заворот кишок…

– И неудивительно: она же у этого злодея муку покупает, у Квадла.

– А куда же ей податься? Швея ведь еще меньше нас получает.

– Надо бы заявить на него куда следует, на обманщика. Чтобы ему раз и навсегда по рукам дали! Да разве докажешь?

– Тс-с!

Женщины узнали Бекки и теперь с нескрываемой враждебностью смотрели на нее. Бекки, опустив голову, постаралась поскорее пройти мимо. Она прошла один квартал и остановилась.

«Покупает муку у этого злодея…» В ушах у нее так и звенело: «В муке был гипс… В муке был гипс!» Хозяева подмешали в муку гипс. …В голове гудело, мысли прыгали, и вдруг многое из того, что было до сих пор неясным, стало понятно. «Лживая-фальшивая!» – кричали ей вслед мальчишки. А она думала, что ее с кем-то путают.

Квадлы приказывали ей сушить листья ежевики, растирать их, а потом подсыпать в банку для цейлонского чая; часами заставляли мять и катать бурую глину, потом приправлять ее жиром! А зачем? Чтобы людей обманывать! Даже гипс в муку подмешивали! Тут-то она и вспомнила: в хозяйском чулане стояли два больших бумажных мешка. Перед самым рождеством это было. Ничего не подозревая, она спросила:

«…Да какая же это мука, миссис Квадл! И на манку не похожа! Что это у вас в бумажном мешке?» Бекки никак не могла отмыть белое пятно с тележки, на которой они с Каро привезли эти самые мешки.

«Опять шпионишь? Этого еще недоставало!» – накинулась на нее лавочница, а хозяин больно хлестнул ее плетью. С тех пор Бекки никогда ничего не спрашивала. Так вот почему ее не пускали в чулан, почему все с такой ненавистью говорили о ее хозяевах!

Лавочник Квадл и его жадная супруга принадлежали к самой подлой разновидности мелких торговцев: к тем, кто сбывает недоброкачественный товар. Словно пиявки, присосались они к беднякам, продавали продукты на полпенни, на пенни и даже на два пенни дешевле, часто в долг, но зато они подмешивали к ним все, что только могли. К гороху и бобам – соломенную сечку, мелкие камешки и прочий мусор; в манную крупу и во все сорта муки – гипс и мел; в сахар – толченый рис; и при этом обвешивали покупателей, пуская в дело фальшивые гири. Больше всего Квадлы наживались на колониальных товарах. К индийскому чаю они добавляли лист ежевики и терновника; в какао – хорошо протертую бурую глину, сдобренную бараньим жиром; а в перец подсыпали пыль. Уличить их было трудно.

Время от времени продовольственные инспектора ловили таких подлецов и наказывали их, но спустя несколько недель они, как поганки, появлялись вновь, уже в других кварталах нищеты, – их ведь не счесть в этом огромном городе!

«Обманщики!» Губы у Бекки дрожали. А теперь вот маленький Эрнест умер. Нет, этого нельзя было так оставить. Надо на них заявить! Да, да, заявить! Но как докажешь? Как? А мешочек! Она должна вернуться и взять мешочек.

Зайдя в подворотню, Бекки на минуту остановилась, ее охватил ужас. Потихоньку она прокралась в кухню, схватила белый мешочек и уже хотела выйти, как услыхала голоса своих хозяев в чулане. Должно быть Квадлы думали, что они одни в доме.

– Раззява! Ишь, опять комок гипса попался. Говорил тебе – просей через сито! Еще в тюрьму из-за тебя попадем!

– Чего орешь, дурья голова! Сам бы и просеивал!

Бекки вся дрожала, она хотела убежать, но вместо этого вдруг забарабанила кулачками в дверь чулана, крича во весь голос:

– Откройте! Откройте!

За стеной мгновенно воцарилась тишина. Потом Бекки услышала, как хозяева стали шептаться.

Тогда она еще раз громко крикнула:

– Откройте!

– Это же наша Бекки! – послышался голос миссис Квадл, и она рывком открыла дверь. – Ты что это? Чего ты? – Она прямо задыхалась от злости. – Я думала, ты давно уже дома! Ну чего, чего раскричалась?

Храбрости Бекки как не бывало. Но тут она вновь услышала голос миссис Гринвуд: «В муке был гипс!» – и бросилась мимо ошарашенных хозяев к мешкам с мукой, рядом с которыми действительно стоял бумажный мешок с гипсом, гневно крича:

– Этого нельзя делать! От этого умирают дети! Миссис Гринвуд приходила. Умер маленький Эрнест. В муке был гипс! – И Бекки, протягивая хозяевам белый мешочек, громко разрыдалась.

Квадлы оторопело смотрели друг на друга. Внезапно хозяин нагнулся и схватил полено. Но Квадлша быстро оттолкнула его и стала успокаивать девочку.

– Ах, бедная женщина! Такая потеря для нее! Должно быть, умом тронулась! Не знает, что говорит! – И хозяйка вырвала у Бекки мешочек.

– Я на кухне была, а мистер Квадл сказал про гипс. Вон и мешок открытый стоит… – воскликнула Бекки.

Одним прыжком огромный Квадл очутился рядом с девочкой. В ожидании удара Бекки закрыла глаза. Но тут Квадл опомнился:

– Да ты небось все перепутала! Я говорил, что в муке комки попадаются и просеивать ее надо. Вот и все, что я говорил.

У Бекки зуб на зуб не попадал, но она храбро стояла на своем:

– Вы сами сказали: комки гипса в муке, и пусть миссис Квадл просеивает, а то вы в тюрьму попадете…

– Ишь врунья какая! – разорался Квадл. – Тварь проклятая! А ну-ка, закрой дверь! Где моя плетка?

Но хозяйка соображала лучше мужа. Она оттолкнула его и прошипела:

– У нас здесь плохой муки не найдут. Заруби себе это на носу. А теперь убирайся! Ты нам больше не нужна. И завтра не понадобишься. И вообще, чтоб я тебя здесь больше не видела! Нам такие не ко двору. Всю вашу нищую семейку выкину из квартиры, если вы хоть на один день плату задержите. – Она подняла белый мешочек. – Можешь врать сколько влезет. В этом мешочке найдут только первосортную муку, уж будь спокойна! Да и кто вам поверит? Брат у тебя в ворах ходит, а мать… чего там говорить!.. – И она вытолкнула девочку за дверь.

…Возле дома Бекки наткнулась на Робина.

– Пойдем, сестренка! Проводи меня немного! – Робин не заметил, что на Бекки лица не было. Он обнял ее и сказал: – Хотел к тебе зайти сегодня, да уж поздно. Вдруг вижу, ты сама идешь. Когда домой прибежишь, Джо тебе все подробно расскажет. Ты уж нам помоги еще разок, Бекки.

Все, что ему надо было сказать, Робин быстро сообщил Бекки и, облегченно вздохнув, привлек сестренку к себе.

– Знаю, знаю. Противный Квадл все последнее время тебе житья не дает. Мы как раз собрались тебя совсем домой взять. Да теперь придется еще раз отсрочку на четыре недели просить, не можем мы сейчас заплатить за квартиру. Но ведь ты у нас храбрая. Уж как-нибудь потерпишь это время.

Только позднее Робин вспомнил, как выглядела сестра, какими огромными от страха глазами она смотрела на него и как дрожали ее губы, когда она говорила «Я все сделаю, Робин».

Медленно Бекки поднималась по лестнице. Нет, она никому ничего не скажет! И Джо не скажет. Да и к чему? Ведь мешочек у нее тоже отняли…

В тот вечер Бекки не спускала маленького братика с рук. Ходила ли она по комнате, сидела ли в углу, она все прижимала его к себе. От матери не ускользнуло ее волнение.

– Бекки, доченька моя, что с тобой? Что это ты бледная какая? Неужели он опять тебя побил?

Бекки покачала головой.

– Я же чувствую: что-то тебя мучает. Скажи мне, что?

Но Бекки продолжала молчать.

Прощаясь со старшей дочерью, мать спустилась с ней вместе вниз и ласково сказала:

– Да не убивайся ты так! Скоро мы тебя от них заберем.

Медленно-медленно шагала Бекки к дому хозяев, но в конце концов ей все же пришлось завернуть в подворотню. Она открыла дверь. Квадлы сидели за столом. Бекки не смела даже головы поднять. Хозяин, оттолкнув стул, резко спросил:

– Чего тебе еще тут надо?

– Можно мне остаться у вас? – чуть слышно спросила Бекки. Потом медленно подняла голову и сказала: – Пожалуйста, не спрашивайте сейчас с моих родителей плату за квартиру. Пожалуйста, подождите еще месяц…

Лавочники молча переглянулись. Вдруг Квадл захохотал.

– Ай да девка! Ты нам подходишь! Вижу, вижу, ты на такие дела мастак!

Добравшись до своего соломенного тюфяка, Бекки упала на него. Она слышала, как хозяева возились то в чулане, то на кухне, что-то передвигали, иногда смеялись. На башне пробило девять. Бекки уткнулась лицом в тюфяк, пусть никто не знает, что она плачет…