Ворота бумагопрядильной фабрики «Кросс и Фокс» были уже заперты, когда Джо только еще бежал, задыхаясь, по Пáркер-стрит. Фабричные часы показывали десять минут седьмого. Джо в изнеможении прислонился к стене дома. Красные круги плясали у него перед глазами. Его прошиб холодный пот. Пожилая работница с состраданием посмотрела на мальчика, боровшегося с жестоким приступом удушья. «Вгоняют детей в гроб, а они еще и пожить на свете не успели», – подумала она и окинула недобрым взглядом черный от копоти фасад и дымящие трубы фабрики.
Джо опоздал. Задние ворота, которыми пользовались кружевницы, тоже оказались на запоре. Прислонившись к кирпичной стене, там стоял длинный Мэкки. Он не решался идти домой – от недельной получки почти ничего не осталось, все ушло на штрафы. Заметив Джо, он подумал: совсем выбился из сил парень. Мэкки, как и все, любил Джо за добрый и веселый нрав и всегдашнюю готовность помочь товарищу. Вот уж кто не подведет! Мэкки раньше работал в одной смене с Джо.
– Да ты не расстраивайся, Джо. Не стоит того! Лучше отдохни, пока не отопрут ворота. Пришел ты вовремя или нет, сегодня с тебя все равно штраф сдерут. Я только что слышал, как Очкастый Черт говорил кладовщику: «Если опять наберете мало штрафов, придется вам простым прядильщиком поработать, Андерсен! Шеф не любит, когда миндальничают. Понятно?»
– Вот собака! – выдавил из себя Джо. Он все еще тяжело дышал. – А что… что ответил наш Энди?
Джо никак не мог себе представить, что Андерсен, единственный их друг на фабрике, согласится сдирать с них еще бóльшие штрафы.
– А что ему делать? – ответил Мэкки. – Он только спросил, сколько. И знаешь, что ему сказал Очкастый Черт? Не меньше трех фунтов.
– Три фунта? Но это… – в ужасе воскликнул Джо и снова схватился за грудь.
Мэкки презрительно свистнул:
– Скоты все как на подбор! А меня давеча при получке знаешь как обобрали! Полшиллинга за то, что уснул, три пенса за то, что открыл окно, два за то, что без разрешения в уборную вышел, и так одно за другим. С меня хватит. Молодец твой брат Билли, что смылся. Не скажешь мне, где сейчас грачи?
– Я давно не был в тех краях, – ответил Джо. – Может, где-нибудь около Лондонских доков.
Мэкки искоса взглянул на Джо:
– Твой брат – парень что надо! Я бы на твоем месте давно к нему умотал… Ну, бывай здоров! – И он пошел.
Джо был в отчаянии. Что делать? Завтра после получки у него должно быть не меньше восьми шиллингов. Десять надо внести старьевщику Пэтту. Хорошо, что сэкономили на омнибусе. И Бекки обещала принести еще несколько пенсов. Нет, не даст он им содрать штраф. Джо напряженно думал. Как бы пробраться на фабрику? Он огляделся. Подвальные окна были забраны решетками. С опаской он поднял глаза на высоченную стену.
– Мэкки! Эй, Мэкки! Постой!
Долговязый парень оглянулся и повернул обратно.
– Я взберусь по пожарной лестнице, – сказал Джо, стараясь скрыть свое волнение. – Но как бы меня не увидал вахтер! Можешь его вызвать? Он будет открывать дверь, а я тем временем перелезу через решетку и спрячусь за будку.
Так и сделали. Пока вахтер, заметив отчаянную жестикуляцию Мэкки, отпирал дверь, пока, гремя ключами, ковылял на улицу и брюзгливо пререкался с долговязым, утверждавшим, будто что-то забыл на фабрике, Джо благополучно скрылся за будкой. С опасностью для жизни карабкался он по узкой лесенке. На втором этаже из вытяжки валил грязно-желтый пар – нечего было и думать тут пролезть. Его сразу всего заволокло, и он затрясся от кашля. Но этажом выше окно было открыто, и он проскользнул в склад кружев.
«Если меня кто-нибудь здесь застанет, скажу, что иду к матери, этому поверят», – думал он, пробираясь вдоль стены.
Все пока шло хорошо. В помещении оказался только кладовщик Андерсен.
– Стой! Ты, Джо? Откуда взялся?
Он толкнул мальчика в темный угол и ловко загородил каким-то ящиком. Мимо проходил, согнувшись под тяжелым тюком, второй кладовщик, Пóттер, и Андерсен обменялся с ним несколькими словами.
– А теперь беги… сначала в уборную, а потом по винтовой лестнице, – шепнул ему Энди, лишь только Поттер скрылся из виду.
Немного погодя, когда Джо уже спускался по «вертячке» – узкой винтовой лестнице, которая вела из кардного цеха вниз, в мокропрядильню, – он увидел поднимавшегося вверх Очкастого Черта и в страхе отпрянул.
– Эй, откуда, Клинг? – чавкая, проговорил Белл и плотоядно облизал губы.
– Из уборной, господин старший надзиратель. П-п-понос у меня, – проговорил Джо, заикаясь.
Старшему надзирателю нравилось, когда перед ним трепетали. При желании он мог преспокойно спустить мальчика с лестницы. Но сегодня он был в духе, поэтому, загородив Джо дорогу, лишь с ухмылкой проворчал:
– Только к работе приступил – и уже в нужник! В другой раз заранее оправляйся, понятно? За выход в уборную без разрешения с тебя пенни, Клинг! – И он что-то нацарапал в своей засаленной, нагонявшей на всех страх книжице.
Джо со вздохом облегчения кинулся вниз. Всего пенни! Какое счастье! Завтра все будет хорошо.
Его обдало горячими испарениями. Ритмичный стук и жужжание прядильных машин сразу его успокоили. Озираясь по сторонам, Джо прошмыгнул на свое место, кивнув Ричарду и Кэт, которые приглядывали за его кареткой, пока он отсутствовал. Через несколько минут в проходе показался Блек, контролер, проверявший, все ли на местах. На Ричарда и Кэт Джо мог положиться, эти не наябедничают, а прядильщик, к которому они были прикреплены, еще не появлялся.
Поблескивая, вращались веретена, вытягивая ровницу. Если нить обрывалась, приходилось вытаскивать перепутавшуюся пряжу и наново присучивать концы. Не у всех ребят работа так спорилась, как у Джо. Он перебывал почти во всех цехах бумагопрядильни. Работал и в мокропрядильном, и в кардном, и на чесальной машине. Он быстро все схватывал. Им были довольны.
Но сегодня Джо тяжело было следить за сотнями веретен. Чтобы хорошо выполнять такую работу, помимо неотступного внимания, требуются зоркие глаза, а главное – проворные, хорошо отдохнувшие ноги. А Джо устал. Да и пережитое волнение еще не совсем улеглось. Но, пересилив себя, он сновал вдоль каретки и глядел во все глаза, чтобы избежать малейшей задержки. Некоторое время все шло гладко, и перед ним вновь возникли картины сегодняшнего дня: березки, дикие гуси, незнакомый господин, отстранивший кондуктора и сказавший о них с Бекки: «Дети со мной». Как тут не рассказать обо всем своим товарищам! Он постоял минутку возле Ричарда, потом возле Кэт.
– …Без него нас не взяли бы в омнибус…
Но тут между ним и девочкой воздух со свистом прорезала плетка.
– По местам! Поганцы ленивые! – заорал Очкастый Черт и так грубо рванул за плечо стоявшую рядом с Джо тринадцатилетнюю Кэт, что порвал ей платье от ворота до пояса.
У Кэт, как и у большинства детей, не было под платьем сорочки, и, всхлипывая от стыда, девочка отвернулась к веретенам. Тщетно пыталась она прикрыться лохмотьями. Очкастый Черт разразился сальным смехом, потом грубо хлопнул девочку по плечу:
– Еще раз поймаю за болтовней – нагишом выгоню завтра утром на улицу. Все лохмотья с тебя сдеру!
Надзиратель, посвистывая, двинулся дальше. Когда он исчез из виду, Джо обрывками пряжи кое-как скрепил платье рыдающей Кэт. Теперь они работали молча. А когда наступала короткая передышка, глядели как зачарованные на жужжащие веретена с бесконечно тянущимися нитками, стараясь перебороть усталость и голод. В этом душном и спертом воздухе, за решеткой из тысяч вибрирующих нитей угасал для Джо с утра такой красочный, весь зеленый и солнечный день.
Бесконечно тянулось время. Из грязных газовых рожков лился мутный свет. Даже для вполне здорового, сильного мужчины воздух в прядильном цехе был невыносим. А полуголодные дети, вынужденные работать здесь по двенадцати часов кряду, часто падали у машин. Иной раз прядильщики, жалея самых слабеньких, разрешали им несколько минут вздремнуть или полежать, но только пока поблизости не было старшего надзирателя.
А за стенами фабрики, над громадным Лондоном, далеко разносились удары колоколов Вестминстерского аббатства, гулко бивших первую четверть десятого. Ночь накрыла своим черным от копоти покрывалом улицы, площади и дома, где один за другим гасли огни. Счастливы дети, которым дано в эту пору спать!
•
Громкий крик заставил всех встрепенуться. Послышалась яростная ругань. Потом рыдания. Ричард, пробегая мимо Джо, на ходу крикнул:
– Это Сэлли, Сэлли! Он ее до смерти забьет!
Джо сразу стряхнул с себя полудремоту. Он знал, что у двенадцатилетней Сэлли вот уже много дней жар, а она ходит на фабрику, вынуждена ходить, потому что дома тяжело больная мать и отец без работы. Джо дружил с Сэлли. Подхватив охапку негодных веретен, он побежал в тот ряд, где работала Сэлли. Девочка лежала на полу, и Очкастый Черт таскал ее за волосы и зверски стегал плеткой.
Размышлять было некогда. Будто нечаянно, Джо рассыпал веретена прямо под ноги Очкастому, и тот, оступившись, растянулся на полу. По цеху пробежал короткий, едва вспыхнувший и тут же погасший смешок.
Джо мигом отшвырнул плетку в сторону. Другой пнул ее ногой еще дальше. А потом плетка и вовсе исчезла. Тщетно Очкастый Черт требовал ее вернуть. На этот раз все держались стойко.
Наконец старший надзиратель понял, чтó происходит. Бунт? Неповиновение начальству? Он засопел. Взгляд его упал на Джо.
– Ну погоди же, собачье отродье! – заорал он. – Я из тебя котлету сделаю! – Белл сгреб мальчика в охапку, приподнял и швырнул с такой силон, что Джо отлетел на несколько шагов. Скрючившись, лежал он на полу в проходе, не в силах встать.
Но это было только начало. Белл огляделся. Лицо его было сизым от ярости.
– Эй, Блек! Блек! Сюда!
Дети стояли ни живы ни мертвы.
– Запишите! Всему ряду штраф по одному шиллингу. Это же бунт!
Блек, дрожа, записывал фамилии.
– А Клингу… – Очкастый Черт помедлил, – три шиллинга. Понятно? Три шиллинга!
У Джо даже в глазах потемнело. Его словно обухом по голове ударило. Три? Три шиллинга?
Но тут вдруг зазвонил сигнальный колокол.
– Что случилось? – Белл обернулся. – Перерыв? Не может быть!
Из конторы, взволнованно размахивая руками, прибежал рабочий. Он шепнул что-то на ухо старшему надзирателю. Тот даже в лице изменился.
– Черт побери! Сейчас, среди ночи? Что они, спятили? – и со всей прыткостью, на какую только был способен, выбежал из цеха.
Дети, еще не оправившись от испуга, настороженно подняли головы. Даже Блек перестал писать.
Очкастый Черт вернулся расстроенный, остановил машины и в наступившей сразу тишине скомандовал:
– Внимание! Подойти поближе!
И, когда дети, выйдя из рядов, сбились перед ним в кучу, он с ласковой вкрадчивостью в голосе заговорил:
– Так вот. К нам явились какие-то посетители. Это среди ночи-то. Хе-хе! Неизвестно, куда они пожелают пойти. Может быть, к тростильщицам. А может быть, и к нам, мои цыплятки. – Он чуть ли не ворковал. – Хотят поглядеть, как прилежно вы трудитесь для родины и ее величества королевы. – Но на этом притворная мягкость его иссякла, и уже своим обычным голосом он заорал: – Может, кто из вас проболтался, а? О ночной смене и так далее?
Никто не шелохнулся.
– Так слушайте: если кто из вас посмеет пожаловаться или высказать претензию, ну, тогда берегитесь! Спаси боже, если кто громко кашлянет, или в обморок грохнется, или вообще выкинет какую-нибудь такую штуку… – И Белл оскалил два ряда желтых зубов в ухмылке, от которой у детей мороз пробежал по коже. – Да разве вам здесь плохо? Имеете работу, получаете деньги. И сегодня, как исключение, работаете в ночь. Поняли? Добровольно! А кто хоть слово скажет, сегодня в последний раз на фабрике всемирно известной фирмы «Кросс и Фокс». Вышвырну завтра же без получки за ворота. Да еще всю задницу в кровь исстегаю. Понятно?
Дети молча кивнули. Что ж тут понимать? Белл сущий дьявол и, не задумываясь, приведет свои угрозы в исполнение.
Сэлли утерла кровь с лица и подбежала к Джо, все еще лежавшему пластом на полу.
– Ну Джо, ну миленький, ну попробуй встать! – теребила она его.
Наконец Джо бессмысленно уставился на нее и с трудом поднялся. Спину и голову ломило – но это бы еще ничего. А вот три шиллинга штрафа! Не выкупить им кровать!
Шатаясь, побрел он к своему месту.