Трое господ вошли в прядильный цех. Их сопровождали молодой хозяин, Сэмюел Кросс, с трудом скрывавший свою досаду, и Белл; тот прятал злые глазки за стеклами очков. Старший надзиратель не сомневался, что все сойдет гладко.

Господа молча шли вдоль рядов, дружески кивая детям, но те не отвечали, кое-кто даже отворачивался. Было совершенно очевидно, что маленьких рабочих запугали и они робеют. Очкастый без запинки отвечал на вопросы.

Джо еле стоял перед своей мюль-машиной, так болела голова. Лишь услышав знакомый голос, он поднял глаза. Мистер Мавр? В крылатке, в широкополой шляпе. Так вот почему чернобородый знал Кровососа и то, что ставить детей на ночную работу воспрещается! Джо побелел. «Я проговорился, – вот они и пришли!» Что-то будет? Его замутило от страха.

Фабричные комиссии, следившие за соблюдением закона о детском труде, имелись в Англии повсюду, и прежде всего в городах, где были текстильные фабрики. Среди членов таких комиссий были люди, искренне старавшиеся добиться для детей облегчения их тяжелого труда. Но это оказывалось не так-то просто. Хотя прошло уже немало лет, как был принят фабричный закон, судьи редко когда поддерживали жалобы инспекторов. Фабрикантам обычно удавалось подкупить членов комиссий и мировых судей.

Однако с Томасом Эндером – он возглавлял такую комиссию – фирме «Кросс и Фокс» никак не удавалось поладить. Он принадлежал к числу неподкупных, а потому внушавших наибольший страх инспекторов. Но фабрик приходилось обследовать много, а он был один.

В прядильный цех комиссия приходила уже два раза. Но Джо хорошо знал, что и инспектор Эндер, уговаривавший детей не бояться и говорить открыто, мало чего достиг. Ни одно его предложение не было принято. Все осталось по-старому. А вот чернобородый с остановки омнибуса пришел сюда впервые.

Джо не мог знать, что Мавр не входил в комиссию, а просто был знаком с инспектором Эндером, жившим на одной с ним улице, и иногда заходил к нему за какой-нибудь справкой о детском труде на лондонских фабриках. Сегодня, по пути из Грачевника, Мавр забежал к Эндеру сообщить ему о противозаконной ночной работе детей у «Кросса и Фокса».

Эндер сразу же решил произвести проверку. Владелец фабрики Джон Кросс – член парламента, ему труднее будет уклониться от выполнения закона, и Эндер в этот раз надеялся на успех. Члена комиссии доктора Уэббса, работавшего над книгой «Влияние фабричной системы на здоровье детей», он сумеет известить; хуже обстоит дело с журналистом Смитом: тот по субботам всегда уезжает за город. Зная, что Мавр тоже пишет для газет, Эндер попросил его заменить Смита: быть может, ему удастся расшевелить детей и они наконец заговорят.

Джо во все глаза глядел на господ. Его как жаром обдало. «Может, кто из вас проболтался?» – еще звучал у него в ушах голос Очкастого.

По условиям контракта дети обязаны были молчать обо всем, что делалось на фабрике. Как он об этом не подумал? Чернобородый господин так дружелюбно и сочувственно спрашивал, что ему и в голову не пришло что-то скрывать. «А теперь вот явился с фабричным инспектором и думает, я расскажу, как они с нами обходятся? Нет, нет и нет! На три шиллинга меня уже оштрафовали. Стоит мне только рот раскрыть, и меня выгонят. Не скажу ни словечка. – Руки Джо были холодны как лед, голова раскалывалась. – Но если я ему ничего не отвечу, он решит, что я трус». Вдруг Джо придумал, что ему делать:

– Кэт, присмотри за моими веретенами! Я в уборную. Меня что-то тошнит…

И он умчался, прежде чем Кэт успела хоть слово сказать. Она с тревогой поглядела ему вслед.

Комиссия как раз заворачивала в их ряд. Кэт поспешно занялась веретенами Джо – там оборвалась нитка.

Кросс-младший был мрачен. У него имелись на то основания. Эти ищейки! Нагрянуть среди ночи! Без всякого предупреждения. Даже не захотели посидеть в приемной, пока его вызовут. Потребовали, чтобы их сразу провели наверх, и настояли на своем. Затеянная ради проволóчки предварительная беседа тоже не удалась. И куда делся знакомый газетчик Смит? Как неудачно! Опять какой-то новенький, чернобородый. Пишет, правда, не для лондонских газет, а для какого-то американского листка, согласился пойти из любезности, только потому, что Смит не мог, – объяснил Эндер. Но так или иначе – пишет, и это может грозить крупными неприятностями, размышлял Кросс-младший. Надо как-то подъехать к нему. Отчет для инспектора, скорее всего, будет составлять именно этот чернобородый. Может, где-нибудь переставит словечко? Много ведь значит, как сформулировать. Большего, пожалуй, не добьешься. А если? Плащишко-то не больно модного покроя, карманы вон потерты. С этой публикой одна-две кредитки всегда выручали. Досадно, что они нагрянули в ночь! На этом мы много потеряем. И надо же, именно сейчас, когда такая блестящая конъюнктура. Молодой владелец фабрики досадливо поморщился.

Старший надзиратель, придвинувшись к нему, шепнул:

– Не волнуйтесь, шеф. Все идет как по маслу. Цыплятки мои дрессированные!

Эндер стоял в ряду Джо и слушал объяснения. Внезапно Очкастый очутился возле Кэт и притворно заботливо спросил:

– А где же Клинг, дитя мое?

– В уборную вышел! – шепнула испуганная Кэт.

– Так, так, детка. Ну, значит, он скоро вернется! – И, повернувшись к комиссии, продолжал: – Способный мальчик, один из лучших у нас. Хочу вам его представить, господа. Сбегай-ка за ним, девочка!.. Хотя постой! Если ему нездоровится, незачем торопиться.

Пусть комиссия видит, как гуманно здесь относятся к детям!

Кэт выбежала из цеха в полном смятении.

Сэмюел Кросс подавил смешок. Уж этот Белл! Соловьем заливается! Хитрая бестия. Кросс все время наблюдал за чернобородым и, когда тот, дойдя до конца ряда, огляделся, будто разыскивая кого-то, решительно направился к нему. Самое время приступить к делу. Широкие плечи. Волевое лицо. Он кого-то ищет? Вот брови нахмурил. Значит, что-то ему не понравилось. Кросс елейно заметил:

– Меня чрезвычайно радует, что вы интересуетесь современным предприятием, сэр. Это сразу видно.

– Современным? – иронически протянул Мавр и обвел красноречивым взглядом черные, закопченные стены, жалкие и редкие газовые рожки. – Современным? – повторил он, шумно выдохнув воздух, и двумя пальцами оттянул галстук, будто ему трудно было дышать. При этом он в упор глядел на Кросса.

Тот на миг смешался. Неужели этот газетчик станет артачиться? Вздор! Просто цену себе набивает. Поэтому Кросс надменно проронил:

– Да, современным! Вы видите здесь новейший сельфактор… и, – быть может, вы еще не обратили внимания, – машины гуманно установлены. Детям у нас не приходится работать согнувшись и утомляться, как на многих других бумагопрядильнях.

– Гуманно? Гм!.. – Мавр устремил насмешливый взгляд на Кросса. – Но гуманность эта недурно окупается, не так ли?

– Разумеется! Дети больше вырабатывают и… Впрочем, если бы вы при случае захотели написать о нашей фирме… Мы не мелочны. Мы можем позднее, у меня в кабинете… – Кросс осекся, смешавшись под презрительным взглядом устремленных на него черных глаз. Он закусил губу.

Какой-то непонятный человек! Не знаешь, как к нему подступиться. Кросс двинулся дальше по проходу и, остановившись возле одной из девочек, сказал ей несколько ласковых слов. При этом он искоса поглядывал на чернобородого.

Но Мавр, дождавшись врача и Эндера, опять надул щеки, выдохнул и громко сказал:

– Пфу!.. Ну и воздух! Тут задохнешься.

– Верно! Скверный воздух! Отвратительный. Просто дышать нечем! – Доктор Уэббс повернулся к Беллу: – Когда проветривали? Проветриваете вообще? Как часто? – Вопрос следовал за вопросом.

– В перерывах! – поспешил заверить Очкастый Черт. – Всегда в перерывах. Конечно, регулярно. Где работают, там, разумеется, фиалками не пахнет!

Ричард, товарищ Джо по ряду, сжал за спиной кулаки:

– В перерывах! А с каких это пор у нас перерывы? – Он стоял рядом с другим подростком, Дúкки Джэбом. – Господа никогда не узнают, что тут творится!

– Так чего ты молчишь? Скажи им! – Дикки Джэб насмешливо скривил губы. – Попробуй!

Кэт привела Джо.

– Он хорошо о тебе говорил. Что ты его лучший работник. Тебе ничего не будет. Идем!

Но Джо поймал на себе грозный взгляд Очкастого и решил не поднимать глаз от машины.

Мавр видел нерешительность Джо. Ему хотелось поговорить с ним, а также с Ричардом и Дикки; он заметил, как те перешептывались. Но Кросс уже снова подошел к нему.

Нельзя спускать глаз с этого газетчика, думал Кросс-младший. Уж как-нибудь его можно умаслить. Ведь он выражал недовольство по поводу плохого воздуха? Кросс кашлянул.

– Вы совершенно правы, сэр, у нас здесь очень жарко. Надо бы почаще и подольше проветривать. Но ведь нельзя. Взгляните туда, сэр. Видите – мокропрядильня. Бедные малыши стоят у машин мокрые до нитки. Если во время работы напустить свежего воздуха, они схватят воспаление легких, а то и чахотку. Не думайте, мы заботимся о наших детях. – И для вящей убедительности Кросс приложил к груди руку, холеную руку с полированными овальными ногтями.

Мавр взялся за записную книжку и поманил к себе надзирателя.

– Мистер Белл, это правда, что вы проветриваете помещение в перерывах? – вежливо спросил он.

Белл, не подозревая, что шеф только что утверждал обратное, подтвердил:

– В перерывах? Конечно! Разумеется, проветриваем, сэр! Каждый перерыв!

– Как же так? – Мавр с деланным удивлением обратился к Кроссу. – Ваш надзиратель говорит, что проветривают, а… – он повернулся к врачу, – а вот мистер Кросс только что мне объяснял, что проветривать нельзя: дети могут заболеть чахоткой.

– Заболеть! – пробурчал врач. – Они уже давно больны. А кто не болен, тот заболеет! Непременно заболеет! Пока мокропрядильня будет находиться в этом же цехе. – И он указал в глубь зала.

Прежде чем Кросс нашелся что ответить, Эндер сухо заметил:

– Мистер Кросс, комиссия еще в прошлое свое посещение, насколько я помню, на это указывала. Когда это было? В июле? И до сих пор ничего не сделано?

Белл кинул на молодого хозяина мрачный взгляд, достаточно красноречиво говоривший: «И зачем вы вмешиваетесь! Предоставьте мне отвечать. У меня это лучше получается. А теперь вот расхлебывай».

Но Кросс-младший уже не мог скрыть раздражение.

– А куда прикажете перевести мокропрядильню, уважаемая комиссия? – спросил он запальчиво. – В здании нет места. Пристроить помещение нельзя. Здесь, в центре города, каждый квадратный метр занят. – Потом, уже более сдержанно, с наигранным сожалением, добавил: – Что же нам делать? Мы бы рады выполнить пожелания комиссии.

– А вы надстройте! – перешел в наступление Мавр. – Надстройте! И детям лучше, и… мистер Кросс-старший окажется на целый этаж ближе к небесам!

Эндер и врач лукаво переглянулись. Кросс закусил губу. Какой непозволительный намек на набожность отца! Эти борзописцы суют свой нос всюду. И, совершенно позабыв, что собирался подкупить и перетянуть на свою сторону чернобородого, он надменно ответил:

– Но мистер… мистер… я не расслышал вашу фамилию. Да это и не столь важно. Что вы в этом смыслите? Я имею в виду финансовую сторону. Фирма не может швыряться деньгами. Чтобы выдержать конкуренцию на мировом рынке, мы должны обзаводиться новыми, дорогими машинами. Но рабочим – им до этого дела нет. Они только и знают, что требуют прибавки! – Кросс замолчал. Холодный, сверкающий иронией взгляд чернобородого сбил его с толку. Он пробормотал: – Экономика, знаете ли, это очень… э-э, нелегкая… я хочу сказать, очень сложная наука, мистер… мистер Марч. – Теперь, как ему казалось, он припомнил фамилию этого неподатливого человека. – Но что вы в этом понимаете?

– Что я понимаю в экономике, мистер Кросс?.. – Мавр обменялся мимолетным взглядом с Эндером. – Может быть, больше, чем бы вам хотелось. Вы очень уж экономите на заработной плате. И швыряетесь человеческими жизнями. Или вы полагаете, эти дети, – он понизил голос, заметив, что ребята прислушиваются, – о благе которых вы так печетесь, долго проживут?

– Что вы хотите! – вспылил Кросс. – Не мы одни нанимаем детей. И мы никого не принуждаем у нас работать. Это они нас осаждают. – Но тут он опять вспомнил, что хочет расположить к себе комиссию и в первую очередь бородатого журналиста. – Детям у нас не на что жаловаться. Мы не в пример другим хорошо с ними обращаемся. Поручаем им самую легкую работу. В больших, светлых помещениях…

– Светлых? – возмущенно прервал его врач, указывая на тускло мерцающие газовые рожки.

Инспектор Эндер сделал Мавру знак, и тот достал записную книжку.

– Это третий пункт, на который мы указывали, и вы обещали это исправить, мистер Кросс. Еще летом! – Эндер повернулся к Беллу. – И еще одно: умывальные и уборные. Приведены они наконец в порядок? Мы их осмотрим! Фабричный закон, как вам известно, требует безукоризненной чистоты, особенно там, где работают дети.

Очкастый Черт давно уже внутренне кипел, теперь он выпалил:

– Умывальные! Еще чего? Может быть, теплые ванны? Уборные были бы чистые, если б эти свиньи их не загаживали. – И он проскользнул вперед.

После осмотра зловонных уборных врач подошел к стоявшей неподалеку Сэлли:

– И вы это терпите? Неужели нельзя самим хоть немножко навести там чистоту? Теплой воды ведь сколько угодно!

– Нашли с кем говорить! – с издевкой произнес Белл. – Лентяйка, каких мало, то и дело за работой засыпает. Мыть уборные, хэ! Таким ведь грязь нипочем. У них и дома-то!

Сэлли молча отвернулась. Она все еще не могла прийти в себя после перенесенного унижения и теперь не сдержалась. Слезы брызнули у нее из глаз. А когда девочка поднесла руку к лицу, стали видны кроваво-красные рубцы. Мавр заметил их и сразу догадался, откуда они взялись. Он поднял вверх руку девочки.

– Вы хорошо обращаетесь с детьми, мистер Кросс! Но ваш надзиратель, как нам кажется…

Доктор Уэббе обратил внимание на красное от жара лицо девочки:

– Ты больна, дитя мое? Давай я тебя послушаю.

– Нет, нет! – испуганно залепетала Сэлли. – Я совсем здорова. Я просто поскользнулась на лестнице.

Очкастый Черт, его даже потом прошибло, облизнул толстые губы и удовлетворенно кивнул. Угрозы подействовали.

Врач спокойно сказал:

– У нас достаточно времени. Остановите часть машин. А я в перерыв осмотрю человек тридцать детей. И в первую очередь эту девочку. – Потом повернулся к Кроссу: – Эти рубцы от плетки дорого обойдутся вашему надзирателю, сэр!

– Вот как перед богом – никогда в руках плетки не держал! – И Очкастый даже клятвенно поднял руку.

Он подошел к детям и, свирепо вращая глазами, спросил:

– Или, может быть, я вру? – и грозно оглядел весь ряд.

Это был ряд Сэлли, тот самый, который он незадолго перед тем так сурово наказал. Дети понурились.

Мавр ободряюще поглядел на Джо, но тот чуть заметно качнул головой, словно говоря: тут спрашивать нечего, все равно никто ничего не скажет.

– Вот видите! – Надзиратель злобно расхохотался. – И выкиньте из головы этот осмотр. К чему это – середь ночи! Вот завтра утречком, часиков в шесть, пожалуйте… – Он поперхнулся и стал громко кашлять, чтобы скрыть то, что невольно выболтал.

Но у членов комиссии был хороший слух.

– Вот как? – Эндер притворился изумленным. – Значит, дети здесь будут до самого утра? Но ведь вы, кажется, только что говорили, будто они у вас не работают в ночную смену? Только сегодня, в виде исключения, и лишь до полуночи?

– Но, мистер Эндер, уверяю вас, – и Кросс-младший умоляюще сложил руки, – мы знаем фабричный закон, запрещающий ночной детский труд, но ведь это же особый случай, У нас вышло из строя несколько машин, вы понимаете, чем грозит нарушение срока поставки. Это исключение. Не верите? – Он выпрямился и, поглядев поверх ребят, подозвал двух парнишек постарше. – Ну-ка, подойдите! Я правду сказал? Вы в ночь работаете по доброй воле или по принуждению? Да отвечайте же! У меня каждый может спокойно говорить правду. Говорите же, никто вас не тронет! – Он попытался улыбнуться, но улыбка не получилась.

Оба мальчика ответили без запинки, словно затверженный урок:

– Добровольно, сэр! Мы работаем сегодня добровольно!

Мавр испытующе вглядывался в замкнутые лица пятнадцатилетних ребят; чего только не делает страх!

Уже с большей уверенностью Кросс сказал:

– Спросите моих рабочих, прядильщиков и надзирателей, вам все скажут, что дети работают в ночь как исключение и по доброй воле.

Очкастый Черт подозвал нескольких прядильщиков и Андерсена, который как раз оказался в цехе. В прядильных цехах взрослых мужчин работало мало. Теперь они только обучали приставленных к ним детей, осматривали и чистили машины, иногда перевозили готовую пряжу.

На заданный вопрос все без исключения ответили утвердительно. Лишь Андерсен на какое-то мгновение боролся с собственной совестью, но потом, вспомнив о семи голодных ртах дома и о больной жене, промолчал. Его бледное лицо залила краска стыда.

Мавр обратился к рабочим:

– Я понимаю, трудно сказать правду. И все же вы… и вот вы. – Он поглядел на Андерсена и еще на одного рабочего. – Вы ведь опытные старые текстильщики и знаете фабричный закон. Как же вы можете допустить, чтобы малолетние больные дети работали ночью и к тому же столько часов подряд? – Затем, не испрашивая чьего-либо согласия, вытащил из кармана сюртука потрепанную газету, развернул ее и прочел параграф фабричного закона, ненавистного всем предпринимателям: – «Рабочих, женщин и детей, указавших на недостатки, ущемление их прав или нарушения закона, никто не может ни уволить, ни подвергать каким-либо притеснениям».

– «Ни уволить, ни подвергать каким-либо притеснениям», – повторил Эндер. – Да, этому порукой закон!

На лице одного из рабочих мелькнула язвительная ухмылка. Эндер это заметил и уже менее уверенно продолжал:

– А если с кем-нибудь это случится, пусть обратится ко мне. И говорит напрямик. Меня знают… – И он гордо поднял голову. – Ведь существуют же демократические газеты! Мировые судьи! Наш парламент!

Лица рабочих оставались каменными. Эндер безнадежно вздохнул и повернулся к Мавру. Тот как будто упоминал о тринадцатилетнем мальчике, который все расскажет?

Мавр пожал плечами. Потом обратился к Кроссу-младшему:

– Не разрешите ли мне поговорить с детьми, мистер Кросс? – Как ни вежливо были произнесены эти слова, вопрос был задан достаточно твердо. – Я, правда, только гость, но…

Кросс-младший побледнел. Из-под приспущенных век взглянул на детей. Потом в знак согласия кивнул. Впрочем, ему ничего другого и не оставалось.

Мавр смотрел на детей, переводя взгляд с одного на другого. Лицо его смягчилось, но оставалось сосредоточенным.

– Знаете ли вы, что господа из комиссии пришли на фабрику ради вас? И защищают вас, а не хозяев?

Большинство детей глядело на него, не понимая, лишь двое-трое постарше робко кивнули и тут же спрятались за спины стоявших впереди. Однако все ждали.

– Кто из вас старше восемнадцати лет? Пожалуйста, поднимите руку… Как! Ни одного? – Мавр притворился удивленным. – А я-то думал, вы все старше восемнадцати.

Раздался сдавленный смешок, но тут же угас. Мавр повернулся к Сэмюелу Кроссу. Молча. Зато взгляд его был красноречивее всяких слов. За минуту до того участливый, теперь он был холоден. И, снова повернувшись к детям, Мавр объяснил так, чтобы его поняли даже самые маленькие, что по фабричному закону ночная работа разрешается только юношам и девушкам старше восемнадцати лет и, как правило, должна оплачиваться лучше.

Очкастый грубо его перебил:

– Это же исключение, неужели вам все еще непонятно? И дети и рабочие подтвердили. Чего вам еще надо? Но, если вы не верите, пожалуйста, спрашивайте! – Он уже снова был совершенно уверен, что все сойдет ему с рук.

– Двое подтвердили. Дво-е! – растягивая слова, произнес Мавр.

Он погладил бороду, глаза его лукаво поблескивали. Пройдя по ряду мимо троих или четверых детей, он показал на совсем крохотного мальчугана, погладил его по головке и тихо спросил:

– Сколько же тебе лет?

Малыш не понял, зачем его спрашивают. Можно ли на это отвечать?

– Ты ведь знаешь, сколько тебе лет? Есть дети, которые не знают!

Худенький мальчонка растерянно взглянул сперва на Белла, потом на человека с большой бородой и таким добрым голосом. Нет, не может быть, чтобы тот хотел ему зла. Малыш ответил:

– Восемь, сэр. – И вдруг вспомнил, как мать наказывала: «Если кто тебя спросит, помни: тебе девять лет. Только с девяти разрешается работать на фабрике». – Но мне нужно работать, потому что… потому что… – И он расплакался.

Мавр снова повернулся к Кроссу-младшему:

– А это что? Тоже исключение?

Кросс едва владел собой. Не польстившийся на взятку чернобородый газетчик, как видно, прекрасно разбирается в законах. На этот раз Кросс придал своему голосу обиженную нотку:

– Так оно всегда и бывает – делаешь добро, а имеешь за это одни неприятности! Неужели мы не знаем, что детей моложе девяти лет по закону принимать на фабрику нельзя? Но что поделаешь, когда тебя чуть ли не на коленях умоляют, потому что родители больны или без работы? Все это делается из христианской любви к ближнему, мистер Эндер, мистер Марч!

– Нисколько не сомневаюсь в вашем человеколюбии, мистер Кросс, – проговорил Мавр, и у него иронически дернулись уголки губ, – но оно предстало бы совсем в ином свете, если бы вы взяли на работу отца этого восьмилетнего ребенка. Правда, взрослый обойдется на несколько шиллингов, а то и вдвое дороже. Тут уж человеколюбие просто убыточно.

Глаза Кросса-младшего сверкнули ненавистью, и он поспешил потупить взгляд и стиснуть зубы, чтобы какой-нибудь грубостью вконец все не испортить. Очкастый с радостью пришиб бы этого журналиста одним ударом кулака, но тоже вынужден был внешне хранить спокойствие и невозмутимость.

Эндер шагнул к детям и как можно проще и задушевнее обратился к ним:

– Вы ведь все меня знаете? Мы хотим, чтобы вам было полегче. Но, если хочешь, чтобы стало легче, надо и самому что-то для этого сделать. Ведь и доктору говоришь, где у тебя болит.

Дети переминались с ноги на ногу, потом затаив дыхание замерли. Если с тобой так дружески говорят, может быть, надо сказать?

Молчание.

Инспектор Эндер хоть и был молод, но знал, что с детьми надо иметь терпение. Поэтому продолжал:

– Дети, ваш хозяин сказал нам, что вы сегодня в виде исключения работаете в ночь, но что половину времени вам разрешается по очереди спать. Так вот, покажите мне, пожалуйста, где вы спите. Где ваши нары или матрацы?

И снова по цеху прокатился легкий смешок, но тут же замер. Дети в первом ряду смущенно глядели в сторону. Опять воцарилось молчание.

Кроссу показалось, что ему пора вмешаться. Как можно мягче он сказал:

– Но, мой дорогой инспектор, зачем же так мучить этих малышей. – И елейным голосом обратился к детям: – Ну, чего же вы робеете? Говорите! Почему вы не скажете этим господам, что вам разрешают лежать на мягких очесах? – Он покосился на Мавра, который, нахмурившись, глядел в одну точку, напряженно думая, как бы заставить запуганных ребят, и прежде всего Джо, заговорить.

И вдруг Кросса будто осенило: кивнув в сторону нахмуренного Мавра, он воскликнул:

– Ну конечно, так я и думал! Они боятся, бедняжки! Но кого же? Может, вот этого господина? Да? Господина с густой черной гривой, мистера Марча? Уж очень сердитый у него вид.

– Верно, что сердитый! – пробурчал Мавр. – Но это сейчас пройдет. – Он как будто даже с облегчением вздохнул, снял шляпу, и лицо его разгладилось. Обнажился высокий лоб. Густые брови изгибались над добрыми карими глазами, которые никак не внушали страх, а теперь даже весело засверкали. – Конечно, боятся! – Он помахал шляпой и со смехом спросил детей: – И, конечно, меня? Правда? Потому что у меня страшная черная борода? – Смеялись не только глаза и рот Мавра, но и борода смеялась. Она ходила ходуном вверх и вниз, а щеки надулись. От этого смеха будто свежим ветерком повеяло на детей.

– Нет, нет, нет! – наперебой закричали дети. Первым крикнул Джо.

– Нет? – Мавр взмахнул тросточкой, покрутил ею в воздухе и вдруг ткнул ею в сторону Очкастого Черта. – А его… боитесь?

– Да-а-а! – хором выкрикнули дети и разом смолкли.

Когда Мавр обернулся к Кроссу, на лице его уже не было и следа улыбки. Кросс опустил глаза. Мавр подтолкнул Эндера. Такой случай нельзя упускать.

– Кажется, достаточно ясно, мистер Кросс, – сказал Эндер. – Отошлите вашего старшего надзирателя на час. А может, и на более долгий срок…

Перед Кроссом сразу возник такой клубок вопросов, что он даже не заметил скрытого в этом требовании намека… А вдруг дети осмелеют и все выложат? Что тогда? Неприятности с мировым судьей? А может, и в парламенте? С ночными сменами тогда навсегда будет покончено. За этим последует предписание – сократить рабочий день. До сих пор им удавалось довольно ловко обходить закон. Он уставился на старшего надзирателя Белла и в бешенстве прошипел:

– Ступайте! Ступайте уж!

Очкастый, сопя от злости, вышел из цеха, успев, однако, перехватить взгляды кое-кого из рабочих. Андерсен как будто улыбался? Ну погоди, собака! Это тебе даром не пройдет! Дверь с грохотом захлопнулась.

Дети стояли не дыша. Теперь – все это чувствовали – надо говорить. Но кто начнет? Сердце Джо бешено колотилось. Отступать поздно. Да, но тут стоит хозяин – паук-кровосос! «Если Белл узнает, что пожаловался я, именно я, он отправит меня домой без получки. Нет, не стану первым говорить! Ни за что!» Джо крепко сжал губы. Другие тоже не могли решиться. Ричард думал: «Почему это я должен лезть вперед? Если выгонят, отец изобьет до полусмерти». У каждого та же мысль – у Кэт и Сэлли, Дикки Джэба и других. На всех лицах был написан страх.

Джо медленно поднял глаза и с мольбой взглянул на Мавра. Тот понял его. Нет, жалостью мира не изменишь. И, прямо глядя в глаза Джо, он сказал:

– Ни с того ни с сего людям лучше не станет. За все надо бороться. Молчанием никогда ничего не достигнешь. Надо быть смелым. И в старых легендах и сказках только смельчаки одолевали чудовищ и чертей. Знаете такие сказки? Так вот, черти кажутся иногда очень сильными, да только ум у них короток. Если держаться вместе, вы сами будете сильными. Я уверен, смельчаки есть и среди вас.

Джо вспомнилось, как его брат Робин говорил: «Если все терпеть, никогда нам не станет лучше». А Джо хотелось быть смелым. Он выступил вперед. Но у него пересохло во рту, язык плохо слушался. Едва слышно он пролепетал:

– Мы бы рассказали… – и тут Джо увидел, как Кросс вздрогнул. Угрозы, непомерный штраф – все было забыто. Голос Джо окреп: – Старший надзиратель Белл грозился всех нас уволить, если мы… вышвырнуть нас завтра же без получки да еще в кровь исстегать.

– Никто не посмеет вас уволить, за это я ручаюсь, – вставил Эндер.

Джо пересилил дрожь в коленках, вздохнул всей грудью. Дети всё еще не понимали, что произошло: один из них говорит и не боится!

– Сегодня у нас такая же ночная смена, как и всегда, – Джо показал на Кэт и Ричарда – оба молча кивнули. Указал на Сэлли и других ребят. – Спросите их: мы неделю ходим в ночную смену, потом неделю в дневную, потом опять в ночную. Все время по двенадцать часов. – Джо старался не смотреть на хозяина, который сверлил его взглядом, пытаясь запугать. – Только по субботам раньше кончаем. Но сегодня заставили работать полную смену и под воскресенье.

Со вздохом облегчения Джо повернулся к своим товарищам. Дети закивали. Одни еще робко, другие с живостью. Мавр одобрительно улыбнулся ему. Джо за всех высказал правду. Это была великая минута в его жизни.

Лед тронулся. Теперь все заговорили разом, перебивая друг друга. Пока доктор Уэббс отбирал детей для осмотра, остальные обступили Эндера и Мавра. Особенно хотелось сказать Сэлли, уж очень ей было обидно, что ее назвали лентяйкой.

– Спать нам не дают, сэр, – твердо выговорила она. – Иногда так устаешь, что еле на ногах держишься. Если б еще была настоящая работа. А то ведь только смотришь и смотришь. И жара. А потом стук этот, голова… – Она приложила руки к вискам. – Разговаривать между собой нельзя. Вот иногда глаза и слипаются. Я сегодня на секундочку задремала, а… – Приступ кашля прервал ее жалобы.

Но тут подскочил Дикки Джэб и, ни разу не запнувшись, рассказал, как все произошло. Потом он убежал и вернулся с кожаной плеткой.

«Ну и Дикки! – подумал Джо. – Никогда бы не поверил, что он так расхрабрится».

Кросс-младший даже в лице изменился, когда Эндер предъявил ему плетку.

– Вы и этого не знали, мистер Кросс?

– Нет, разумеется, нет! Вообще… Я даже представления не имел, что они работают полную ночную смену. Старший надзиратель меня обманывал!

На этот раз члены комиссии даже не потрудились скрыть язвительную усмешку. Кросс подавил душившую его ярость, он все еще надеялся как-то вывернуться.

– Хотите верьте, хотите нет, но это так, господа. Он успокоил меня, уверив, что в ночную смену велит детям спать по очереди половину времени. Да, он это прямо утверждал. Даю слово, что уберу его из прядильной. Надзиратель, который бьет детей… – Кросс не договорил. Он готов был отречься от кого угодно в надежде отделаться подешевле.

Мавр подтолкнул Эндера локтем и заговорщически прищурил один глаз.

Эндер понял:

– Мы ловим вас на слове, мистер Кросс. Да это самое меньшее, чего мы вправе требовать. Уволить и наказать такого изверга.

Джо не пропустил мимо ушей ни словечка. Очкастого Черта уволят? Дети окончательно осмелели. Им хотелось излить все, что у них накипело: рассказать об обидах, несправедливостях, притеснениях. Словно плотину прорвало.

Мавр едва успевал записывать. Ни один факт не казался ему слишком мелким или незначительным, – шла ли речь о занятиях с учителем, которые проходили из рук вон плохо, а то и вовсе не проводились, или о сокращении больших и малых перерывов. Самой отвратительной была история с крýжками. Перед приходом комиссии детям велели их убрать. Обычно же посуду с едой и питьем ребята подвешивали на груди. Кросс пытался было это изобразить как проявление заботы и гуманности. Дети, мол, могут перекусить или выпить глоток, когда захочется, нитки ведь не каждую минуту обрываются. Таким образом к обоюдной выгоде экономится время, предусмотренное на еду: машины не простаивают, а ребятишки получают бóльшую плату. Ведь все они очень падки на деньги.

У врача набухли жилы на лбу

– Хуже, чем с собаками, обращаетесь вы с людьми! Вы-то, мистер Кросс, конечно, не представляете себе, что значит простоять на ногах десять – двенадцать часов кряду в таком смраде и духоте. Повторяю, простоять! И к тому же урывками глотать принесенную из дому скудную пищу. – Он обратился к детям: – Сколько вам отведено времени на обед?

Один из пятнадцатилетних подростков, который под грозным взглядом фабриканта солгал и теперь не мог себе этого простить, выпалил:

– Нет у нас никакого перерыва на обед! Раз в смену разрешают всем сразу на пятнадцать минут отойти от машин в уборную. Вот и все!

– И не проветривают! – громко выкрикнул Ричард. – Даже в перерыв. Только перед началом работы. А если мы сами откроем форточку, то штрафуют – когда на три пенни, а когда и на пять, как им вздумается!

Сэмюел Кросс даже весь затрясся. Рубашка прилипла к телу. Чего только ему не пришлось выслушать сегодня! Какой-то лекаришка позволяет себе орать на него… совладельца одной из крупнейших лондонских фирм, сына всеми уважаемого члена парламента. Нет, он этого не потерпит! Повернувшись на каблуках, Кросс демонстративно вышел из цеха. Да и что мог бы он возразить? Ничего уже не поправишь. Он приказал кладовщику Андерсену сопровождать комиссию и укрылся в своем кабинете.

Вскоре врач закончил осмотр. Внезапный визит на фабрику увенчался полным успехом.

•

Прощание в кабинете у Кросса было коротким. Эндер сказал, что в ближайшие дни вышлет копию отчета. Доктор Уэббс, теперь уже, как всегда, спокойный и сдержанный, заметил:

– Если вас это интересует, мистер Кросс, то при выборочном обследовании я установил у двадцати процентов детей астму. Это устрашающая цифра. Вы обязаны позаботиться о лучшей вентиляции. Если вы этого не сделаете, я нашлю на вас специальную врачебную комиссию. Думаю, однако, что вы теперь будете благоразумнее. О числе чахоточных при таком беглом осмотре можно составить себе лишь приблизительное представление. Все дети страдают малокровием. Вам следовало бы давать им горячий мясной суп. Это ваш долг. Они ваши рабочие, но, кроме того, они еще и дети, они растут. Не забывайте этого!

Кросс, питавший все же какие-то надежды, опять прибег к примирительному тону. Мягко, будто с сожалением, он произнес:

– Если б я был лучше осведомлен! Кроме того, меня долгое время не было в Англии. Короче говоря, было бы сделано куда больше.

– Что вами будет сделано, мы выясним через неделю. Я зайду проверить! – сказал Эндер, окрыленный неожиданным успехом. – И прежде всего мы требуем увольнения старшего надзирателя детского отделения. От этого зависит, обратимся ли мы к мировому судье, мистер Кросс!

И они откланялись.

Проходя через прядильный цех, они у двери еще раз оглянулись на детей, столпившихся в конце рядов, и на прощание помахали им шляпами.

Но, едва железная дверь за ними захлопнулась, как на маленьких рабочих вновь напал страх. Один лишь Джо был по-прежнему исполнен уверенности. Он дышал полной грудью. Чернобородый показал им, как победить Кровососа.