Семейный совет был созван на следующий день. Орсино, еще слишком молодой, ни разу раньше не был допущен ни на один из них. Он знал, почему на этот раз было сделано исключение, и причина ему не нравилась.
Эдвард Орсино покачал своей огромной седой бородой, рассматривая более тридцати шефов Синдика, и начал:
— Думаю, что мы обойдемся без анализа уровня производств и тому подобного. Я хочу поговорить об этой чертовой перестрелке. Дик, проинформируй нас.
Он зажег вонючую сигару и откинулся на спинку кресла.
Встал Ричард У. Рейнер.
— Томас Мак-Герн, — сказал он, — был убит 15 апреля восемью автоматными выстрелами в своей столовой в Асторе. Элси Варшофски, его служанка, должна считаться основной подозреваемой, но…
Эдвард Фалькаро взорвался:
— К дьяволу, подозреваемая! Она убила его, разве не так?
— Я как раз собирался сказать, но факты таковы: миссис Варшофски выпрыгнула — упала или ее выкинули — из окна столовой. Автомат был найден у окна. Свидетелей не было. В биографии миссис Варшофски нет ничего необычного, Ее знакомая допускает предположение, не основанное, как она честно считает, ни на чем определенном, что миссис Варшофски иногда вела речи, которые заставляли эту знакомую подумать, не является ли она членом секретной разведывательной организации так называемого Североамериканского Правительства. В этой связи следует отметить, что до замужества миссис Варшофски носила фамилию Адамс.
Рейнер продолжал:
— Роберт Орсино был убит 21 апреля термитной бомбой, спрятанной в его подушке и взорванной с помощью контактного реле. Его слуга Эдвард Блайт исчез. Он был обнаружен полицейским патрулем 23 апреля на берегу, недалеко от Монток Пойнт, но умер, не приходя в сознание. Экспертиза содержимого его желудка показала наличие смертельного количества фторида натрия. Был сделан вывод, что это самоубийство.
— Был сделан вывод! — буркнул старик и выпустил смертельное количество сигарного дыма.
— В биографии Блайта, — невозмутимо продолжал Рейнер, — гге было ничего необычного. Следует отметить, что неподалеку от Моггток Пойнт в ночь с 23 на 24 апреля местными жителями было замечено торговое судно флота так называемого Североамериканского Правительства.
Чарлз Орсино подвергся нападению 30 апреля со стороны своего телохранителя Джеймса Хэллорана в фойе театра Кастелло. Хэллоран сделал один выстрел, который убил другого телохранителя, и после этого был убит сам. В биографии Хэллорана нет ничего необычного, за исключением того, что он проявлял большой интерес к… э-э-э… истории. Он собирал и, вероятно, читал вышедшие из употребления книги, описывающие Америку времен до Сиггдика и Крими. Рядом с его кроватью был обнаружен первый том труда, изданного в 1942 году под названием «Развитие Американской Республики» (авторы — Моррисон и Коммоджер). Книга была раскрыта на 10 главе — «Война за независимость».
Рейнер сел на свое место.
Ф.У.Тэйлор сухо произнес:
— Дик, ты забыл упомянуть, что Варшофски. Блайт и Хэллоран известны как офицеры Североамериканского флота.
Рейггер ответил:
— Вы шутите. Вы имеете в виду, что я мог опустить столь существенные факты?
— Я имею в виду, что вы артистично подтасовали колоду. Какими-то слухами, смешным сообщением о торговом судне и замечанием о любимом занятии телохранителя вы хотите отвлечь наше внимание от моря, не так ли? Вы ведь всегда так действуете.
— Заткнитесь к черту, вы оба! — рыкнул Эдвард Фалькаро. — Дайте подумать.
Он думал, может быть, секунд тридцать, и недоуменно поднял глаза:
— Есть у кого-нибудь какие-либо соображения?
Чарлз Орсино откашлялся, удивляясь своему безрассудству. Старик приподнял брови и нехотя сказал:
— Думаю, у тебя есть что сказать, ведь они стреляли в тебя, думая, что ты что-то из себя представляешь.
Орсино проговорил:
— Может, это какая-то группа из Европы или Азии?
Эдвард Фалькаро обратился ко всем:
— Кто-нибудь знает что-либо о Европе или Азии? Джимми, ты там однажды бывал, ведь так? Посмотреть, как там дела на Анатолийских маковых плантациях, когда у Крими были проблемы с мексиканскими лабораториями?
Джимми Фалькаро ответил скрипучим голосом:
— Да, это была пустая трата времени. У них мелкие фермеры едва собирают урожай, чтоб хватило на еду, и они могут осилить не более четверти акра мака. Все, что там есть, идет из Китайского моря к Средиземному. В Англии… — Фрэнк, ты расскажи им, мне ты однажды объяснял.
Тэйлор встал.
— Англия вся заросла лесом, будто вернулась в каменный век. Когда финансисты там утеряли свою нравственность и не смогли выбраться я из сплошных парадоксов, это означало конец. И тогда случается так, что ты в результате неизбежно получаешь огромный, сильный класс, готовый взять на себя и осуществить задачи распределения и производства. Может быть, кто-нибудь из вас и знает, как идут дела в Англии. Эти бедняги цивилизовали всю нелегальщину. Они не могли делать ничего, что считали нереспектабельным. По отрывочным сообщениям я уловил, что Англия сейчас — это сплошной лес, по которому бродят несколько сотен голодных людей. Один парень говорит, что мужчины там до сих пор носят котелки и ходят в свои офисы в Сити.
— Франция — это крестьяне, пьянствующие три четверти суток.
— Россия — это крестьяне, пьянствующие целые сутки.
— Германия — ну, там криминальный класс был слишком велик и слишком силен. Это теперь сплошное кладбище.
Он пожал плечами:
— Скажите же это наконец вслух. На нас покушается Крими.
Рейнер вскочил:
— Я никогда не поддержу эти инсинуации! — вскричал он. — Это вредно, да, вредно делать вывод, что сто лет мира закончились, что наша трехтысячемильная граница с нашими западными друзьями…
Тэйлор его передразнил:
— Не запятнанная, друзья мои, ни одним укреплением…
Эдвард Фалькаро рявкнул:
— Прекратите свои дурацкие выходки, Фрэнк Тэйлор! Здесь смеяться не над чем!
Тэйлор резко возразил:
— Вы в последнее время бывали на территории Крими?
— Бывал, — ответил старик. Он нахмурился.
— И как вам там?
Эдвард Фалькаро раздраженно пожал плечами.
— У них свой путь, у нас — свой. Род Риганов вымирает, но нам не следует забывать, что Джимми Риган когда-то стоял плечом к плечу с Амадео Фалькаро. Есть такая штука, как лояльность.
Ф.У.Тэйлор проговорил:
— Есть такая штука, как слепота.
Он зашел слишком далеко. Эдвард Фалькаро встал со своего кресла и наклонился, упершись руками в стол. Он спокойно сказал:
— Это констатация фактов, джентльмены. Я не утверждаю, что счастлив тем, как складываются дела на территории Крими. Я не собираюсь утверждать, что старик Риган — личность рассудительная. Я не собираюсь думать, что клиенты Крими довольны теми услугами, которые Синдик оказывает своим клиентам. Я вполне сознаю, что во время наших посещений территории Крими мы видим лишь то, что нам хотят показать хозяева. Но я не могу поверить, что какая-либо группа, взращенная на принципах свободы и службы, может стать опасной.
Может быть, я и ошибаюсь, джентльмены, но я не могу говорить, что потомок Джимми Ригана может приказать убить потомка Амадео Фалькаро. Нам лучше сначала рассмотреть любую другую возможность. Это ясно, Фрэнк?
— Да, — ответил Тэйлор.
— Ладно, — проворчал Эдвард Фалькаро. — А теперь пройдем все это по порядку. Дик, вы намекнули, что за эти безобразия может нести ответственность Правительство. Мне самому эта мысль отвратительна. Если это на самом деле так, нам понадобится уйма времени и сил, чтобы с ними разобраться. До тех пор, пока они занимаются мелким коммерческим разбоем и небольшими береговыми вылазками, я не могу сказать, что они меня очень заботят. Они не могут причинить большого вреда, но заставят нас смотреть в оба; и — что, может быть, самое важное — они напоминают нашим клиентам о тех страшных днях, от которых мы их навсегда освободили. Этого вполне вполне достаточно, чтобы отказаться от сомнительного удовольствия вести долгую и дорогую кампанию. Если покушения все-таки имели место, мы должны, я полагаю, проверить эту версию, но только, чтобы быть вполне уверенными.
— Можно мне сказать? — холодно спросил Рейнер.
Старик кивнул и снова зажег свою сигару.
Меня называли — естественно, за моей спиной — фанатиком, — начал Рейнер. Было видно, что его никак нельзя было сравнить с Ф.У.Тэйлором по манере выражаться. — Может, это и верно, может, фанатичность как раз и нужна в такое время. Позвольте мне отметить, что так называемое Правительство отстаивает: зверское «налогообложение», искоренение азартных игр, отрицание самых простых жизненных радостей вплоть до жесткого их ограничения, их ханжество усиливается ужасными, варварскими карающими законами, бесконечное администрирование расписывает каждый день по минутам. Это было их правилом, когда они были у власти, и это снова будет их правилом, если они снова ее получат. Я не вижу, как эта угроза нашей свободе может быть снята путем наличия каких-то мелких выгод, вытекающих из самого факта их существования рядом с нами.
Он на мгновение сделал паузу, и на его лице отразилось какое-то неприятное воспоминание. Понизив голос, он продолжил:
— Я… Однажды меня встревожило то, что я услышал. Двое ребятишек делали ставки в конторе Кидди, букмекерской конторе, куда я захожу довольно часто, и я на минуту остановился у стодолларового окошка послушать их ребячью болтовню. Мне кажется, они заполняли бланки на шестой забег в Хили, когда один из них сказал: «Моя мама не ставит на лошадок. Она считает, что все букмекерские конторы надо закрыть».
Это ранило меня в самое сердце, джентльмены. Я хотел отвести этого мальчика в сторону и сказать ему: «Сынок, твоя мама не должна ставить на лошадок. Никто не должен играть в эти игры, пока сам не захочет. Но до тех пор, пока кто-то хочет делать ставки, а кто-то другой хочет их принимать, ни у кого нет права говорить, что букмекерские конторы надо закрыть». Конечно, я не отвел его в сторону, чтобы все это ему высказать. Это было бы не совсем практичным подходом к делу. Практичный же подход — тот, что я всегда отстаивал и отстаиваю до сих пор — нужно ударить в самое сердце этой заразы! Уничтожить саму память о Правительстве и прочистить рану так, чтобы эта зараза никогда не смогла бы появиться снова на свет. Когда я думаю, что мысли невинного ребенка уже настолько испорчены, что он может болтать о том, что свободы его братьев должны быть ограничены, что у них должны быть отняты их невинные радости, моя кровь застывает в жилах, и я знаю, что это — измена!
Орсино рассеянно выслушал эту тираду и присоединился к взрыву аплодисментов, раздавшихся за столом. Ему никогда не приходилось конфликтовать с Правительством, и он с трудом верил в существование теневой террористической разведывательной службы, но Рейнер представил это настолько близким и угрожающим!
Тут встал Фрэнк и сухо проговорил:
— Кажется, мы отклонились от темы. Для тех, кому нужно освежить память, напомню, что тема эта — два удавшихся покушения и одно почти удавшееся. Мне пока не удалось заметить связи, если таковая существует, между ними, с параноидальной идеей возмездия Дика Рейнера. И особенно мне кажется неуместным слово «измена». Измена кому? Нам? Синдик — это не Правительство. Его нельзя ставить на одну доску с Правительством, со всеми сплетнями и символами последнего, иначе они сначала лишат нас свободы, а в конце концов — задушат. Синдик — это организация высоконравственная и добродушная, своего рода гедоническая. Тот факт, что она пришла на смену Правительству, мог произойти потому, что Правительство превратилось в безнравственную и негибкую организацию с пуританским характером, в нечто садо-мазохистское. Я не тешу себя иллюзиями, что Синдик — это навсегда, и надекк: ь, что никто здесь так не считает. Конечно, мне хотелось бы, чтобы это продлилось хотя бы, пока мы живы, пока живы наши дети и до тех пор, пока я могу представить себе наших потомков, но я не могу сказать, что меня очень трогает судьбы моих еще не родившихся пра-пра-правнуков. А сейчас, если есть здесь кто-то, кто не хочет, чтобы это длилось так долго, то ему я предлагаю самый короткий путь для утраты Синдиком своей нравственности — это для начала принять предложение Дика Рейнера объявлении войны. Это заставит нас ввести всеобъемлющую слежку за гражданами, цензуру, повысить налоги и акцизы, вести агрессивную войну. Как насчет того, чтобы вернуться к вопросу о покушениях?
Орсино потряс головой, полностью сбитый с толку. Но это ощущение исчезло, как только в комнату вошла девушка, прошептала что-то на ухо Эдварду Фалькаро и спокойно села рядом с ним. Чарлз был не один, кто обратил на нее внимание. На большинстве лиц отразилось удивление и что-то вроде неприязни. В Синдике существовали прочные традиции патриархата.
Эдвард Фалькаро не обратил внимания на это удивление и неприязнь. Как ни в чем не бывало, он проговорил:
— Все это было очень интересно, Фрэнк, насколько я понял. Всегда интересно, когда я иду и что-то делаю, потому что пришла пора это сделать, а потом слушать, как ты объясняешь мои побуждения — включая пятьдесят или шестьдесят причин, о которых я никогда не подозревал.
За столом раздался смех, который Чарлз Орсино посчитал неуместным. Он знал, как и всякий, что Тэйлор служил для Фалькаро своего рода интуитивным толчком, чем аналитическим центром. Он подумал, что старик интуитивно решил, что в этой ситуации нужно немного смеха, чтобы слегка разрядить обстановку.
Фалькаро продолжал:
— О том, как обстоят дела, джентльмены, мы знаем не очень-то много, не правда ли? — Он взял новую сигару и задумчиво поднес к ней огонь. Окутанный облаком дыма, он проговорил: — Поэтому нам следует узнать побольше, не так ли?
Если отвлечься от бороды и сигары, в нем было что-то озорное и поддразнивающее, как у ребенка.
— Что вы скажете насчет засылки одного из наших людей в Правительство, который узнал бы, замешано ли оно в этих покушениях, или нет?
Чарлз Орсино был единственным настолько наивным, чтобы ему ответить — остальные знали, что у старика есть еще что-то на уме. Чарлз сказал:
— Этого делать нельзя, сэр. У них есть детекторы лжи, всякие наркотические препараты и другие штучки… — голос его постепенно замолкал по мере того, как ширилась улыбка на лице Фалькаро, а взгляды остальных становились все более раздраженными. Девушка бросила на него сердитый взгляд.
«Черт бы их всех побрал!» — подумал Чарлз, опустился в кресло, и ему захотелось провалиться сквозь землю.
— Этот молодой человек, — спокойно сказал Фалькаро, — говорит правду, это мы все знаем. Но что, если у нас есть способ не бояться всех этих детекторов лжи и наркотиков, джентльмены? Кто из ваших друзей пошел бы на смерть, пытаясь внедриться на территорию Правительства, разузнать о его замыслах и передать нам информацию?
Чарлз встал, отбросив в сторону благоразумие и нерешительность, почувствовав необходимость загладить свое неловкое поведение в этой игре: — Я готов, сэр, — спокойно произнес он. — И если меня убьют, это их только выдаст; тогда они пожалеют.
— Молодец! — коротко похвалил Эдвард Фалькаро с какой-то приятной интонацией в голосе. — Эта молодая леди о вас позаботится.
Чарлз отрешенно прошел к столу через всю эту длинную комнату, думая о том, что он должен хорошо выглядеть. Дядюшка Фрэнк все испортил, поймав его, когда он проходил мимо него, за рукав и остановив:
— Удачи тебе, Чарлз, — прошептал дядюшка Фрэнк, и ради бога, будь осторожен. Неужели ты не понял, что этот старый дьявол задумал все это с самого начала?
— До свидания, дядюшка, — сказал Чарлз, вдруг почувствовав себя совсем больным. Девушка встала и открыла перед ним дверь. Она была грациозна, как кошка, и Чарлзом Орсино овладело чувство, что сам он здесь — канарейка.