«Эпиметей» был странным, непривычным местом. Он был далёк как от брутальной неустроенности боевых крафтов, так и от помпезной пустоты грузопассажирских трансгалов Семи Миров. Не была астростанция похожа и на своих гигантских собратьев вроде «Инестрава-Пятого» или той же серии «Тсурифа», которые если и были предназначены для пребывания человеческих существ, то исключительно в виде дежурных вахт сборочных доков, операторов бесконечных пакгаузов и пилотов каботажного флота.

Нет, «Эпиметей» был вполне уютен, хорошо освещён, и даже несмотря на сломанный климатизатор замечательно подходил для расслабленного времяпровождения.

Эй Джи отложил щуп, потёр уставшую ладонь о комбинезон и потянулся к свёртку.

Тут даже было нечто вроде столовой. Небольшой раздатчик, столики подняты из якорей в полу, играет тихая музыка, и никого. Ну, было никого. Когда сбежались сержанты-смертнички в полной амуниции тереть о своих скучных делах, Эй Джи моментально оттуда умотал, только прихватил с собой из раздатчика свежую выпечку. Подумать только, свежую выпечку!

Даже бумажка, в которую та была завёрнута, была приятной на ощупь. Гладкая, промасленная, и шуршит как-то по-домашнему.

Эй Джи нарочно выключил музло, чтобы расслабленно пошуршать.

Хрум-хрум.

И запах такой изнутри исходит, закачаешься. Та дрянь, которой их пичкали что на борту «Джайн Авы», что в гарнизоне, больше походила на плохо проваренный клейстер, да ещё и цвет имела соответствующий — серой слизи. На деле состав у обоих продуктов был примерно одинаковый, но одно дело мутная взвесь, которую через патрубок тебе закачивали прямо в желудок, другое дело вот такая свежая, поспелая булочка с корицей и ещё чем-то смутно знакомым.

Эй Джи шумно втянул воздух и замер, ощущая, как непривычные к этому делу ароматические рецепторы приятно пощипывает.

А всего-то и нужен был на борту нормальный пищевой фабрикатор. Понятно, на сабах такого не водилось — не положено. Но на «Тсурифе-6» почему так отвратно кормили!

Навигатор в два хапка проглотил выпечку, закашлялся, после чего долго и мучительно избавлял горло от налипших крошек, приложившись к заветной термоколбе. В таре была намешана какая-то лютая бурда из всего, что вставляет, плюс немного воды для виду.

Ну а чего, твой поход закончен, доблестный марин, отдыхаем.

Эй Джи поправил в районе переносицы крепления насадок и шмыгнул носом.

Хорошо!

Пальцы сами потянулись снова подрубить музло, о, да, детка.

Музло качало так, что душу вон. Рычаще-рубящее звукоизвержение забивало слуховой канал напрочь, отгораживая Эй Джи от остального мира. Когда у тебя почти не осталось собственных рецепторов, это очень важно — не жить в этом искусственном мире постоянно, чтобы он не затягивал тебя слишком уж расширенными горизонтами. Сотни голосов, миллионы километров, невероятный диапазон чувствительности, зачем тебе это всё надо.

Эй Джи всего этого добра хватало на вахте, тут же его тяжело покачивающаяся от принятого башка желала видеть исключительно технический люк в полу да щуп-сканнер, которым он от нечего делать прозванивал контроллеры климатизатора, поминутно отмахиваясь от лезущих под руку назойливых алармов.

Сам Эй Джи уже много лет ничего видеть не мог, а сенсоры накладок, не говоря уже о гемисфере, не желали фильтровать базар. Даже на минимальном скине всё поле зрения у навигатора было усеяно всякой мелочью, вроде как вот сейчас — схемой коммуникативных цепей «Эпиметея». Ну, с другой стороны, лучше так, чем докучливая мешанина космической навигации. Предпочтительнее было бы, конечно, просто закрыть глаза и прилечь где-нибудь, вздремнуть. Но как тут вздремнёшь, вездесущие смертнички не поймут, чего это тут кто-то разлёгся.

А так вроде колупаешься себе в уголке, и ты при деле, и тебя никто не трогает.

— Ай-б!

Эй Джи от неожиданности выронил щуп и принялся яростно тереть уязвлённую конечность. Так и мозги себе зажарить недолго. Начинка некоторое время рябила, и гемисфера никак не желала стабилизироваться.

Так тебе и надо, не лезь.

Впрочем, ещё одна версия отпала, нужно дальше думать.

Ковыряние в железе было для Эй Джи своеобразным хобби. Это на вахте он витал в эмпиреях чистой алгебраической топологии, имея дело в основном с полями вероятности и кривизны, и объективная реальность проявлялась для него больше в виде сакраментального «геометрического места точек», нежели в качестве каких-то реальных объектов и субъектов.

Навигаторы и аналитики специально обучались воспринимать всё происходящее как холодную абстракцию, любые эмоции только мешали точному принятию решений и строгому расчёту. Это было разумно, но чего-то «для души» тут было мало. Нужно быть восторженным дебилом, чтобы любоваться плетями «шевелёнки» или извивами топологических множеств.

Эй Джи предпочитал врубать своё ревущее музло и радоваться простым ощутимым вещам — попискиваниям контроллеров, щелчкам реле, яростному гудению кубитов. А ещё Эй Джи любил чинить вещи.

Куда бы ни забросила его служба, он всегда находил какую-нибудь местную барахолку или просто склад брошенного старья, где тут же хватал что-нибудь ненужное, безнадёжно сломанное и обязательно жутко утилитарное. Сволакивал это всё в вещмешок и тащил с собой, доставая в ночи между дежурствами и с любовью в нём ковыряясь.

Однажды раздобыл хороший такой механический корабельный хронометр, ещё террианский, безумно старый. Кто его знает, как тот вообще попал в эти галактические широты, ходить он, разумеется, давно не ходил, однако при помощи набора малюсеньких отвёрток и металл-порошкового триде-принтера Эй Джи буквально за полгода вечерами сумел хронометр восстановить. По сути он заново собрал большую часть рассыпавшегося от времени механизма — особенно пришлось повозиться с турбийоном и балансирным колесом, биметаллический сплав всё никак не удавалось правильно развесить. Однако в итоге хронометр не только пошёл, но и за сутки дал отставание всего в одну сотую секунды, что сделало бы честь даже лучшим старым мастерам.

Эй Джи тогда собственноручно (и под дозой когнитаторов) замерил расхождение, чтобы благополучно отложить хронометр в рундук и больше ни разу не доставать. Эй Джи нравилось вещи чинить, а не разглядывать, и уж тем более не понимал он никакого удовольствия в банальном владении ими. Кажется, в итоге хронометр так куда-то и подевался, завалявшись после очередной релокации.

Вот и сейчас, задачка починить заартачившийся климатизатор «Эпиметея» только на посторонний взгляд казалась утилитарной и потому неинтересной, но Эй Джи получал истинное удовольствие не от возможного результата, а от процесса.

«Эпиметей» был отлаженной машиной невероятно тонкой укладки и был венцом инженерной мысли своего времени, за любой его панелью скрывались десятки приборных слоёв с энерговодами, инфоканалами, квантоптоэлектроникой, криогенными установками и генераторами силовых полей.

По сравнению с утончённым «Эпиметеем» та же «Джайн Ава» казалась грубой самоходной колбасой, где всей интеллектуальной начинки-то и было, что дурные мощности эмиттеров и небанальная физика прочного корпуса. Здесь же огромные энергетические потоки были так ловко закатаны в сверхпроводящие экраны, что контейнер с биологическими растворами пищевого синтезатора мог располагаться в миллиметре от стенок энерговода, и оба они ничуть друг другу не мешали и даже не подозревали о том, в каком странном соседстве они находятся.

Эй Джи ловко поддел рукоять закатившегося щупа (который тоже, если подумать, и сам по себе был маленьким инженерным чудом), принявшись заново прозванивать третий контур. Нужно понять, что же не так с датчиками. Те вроде успешно рапортовали о нулевой влажности, но до центрального контрольного блока эта информация не доходила, теряясь где-то на промежуточных шинах.

Эй Джи время от времени начинал грешить на прошивку контроллеров, но те благополучно проходили все автотесты, а заглядывать внутрь кода и ковыряться в самих тестах… как говорится, если врут тесты, значит дело швах.

Эта фигня же как-то раньше работала!

Эй Джи задумчиво пососал палец — неслабо так дёрнуло — и проводил слепым своим немигающим взглядом очередную торжественную процессию.

Смертнички по порядку носили в четырёхместный лазарет «Эпиметея» очередную жертву неудачной разморозки — прямо так, в серебристой фольге кокона. Ну а чего, штатный медлаб сам вскроет капсулу в лучшем виде. После чего возвращались с новым чёрным мусорным пакетом. Что-то у них там не складывалось с реанимацией.

Прыжок Сасскинда вообще штука мерзкая, хорошо хоть дайверы всегда играют в эту игру активно, бодро помахивая хвостом саба. Потому дайверов если и выносили вперёд ногами, то разве что в исключительных случаях. Попал под погрузчик. А так от дайвера не оставалось ничего, кроме формального указателя на карте. Вот тут плюс-минус декапарсек. А эти, ишь, носят туда-сюда.

Впрочем, одного бледнолицего мозголома всё-таки вытащили с того света. Пару часов назад ушёл своим ходом в направлении тамбура. Впрочем, там его всё равно упакуют и поместят во всё тот же кокон, спать до выяснения. Будет смешно, если загнётся после обратного прыжка, ха-ха.

Хотя, скорее майор сюда первторанг вызовет.

Вообще, хорошо бы. Неприятное покалывание под кожей и стремительно возвращающийся пигмент немудряще намекали на неслабую дозу полученных миллизивертов, скоро Эй Джи снова придётся лезть в медлаб самому, хотя учитывая количество смертничков в ближайшем от «Эпиметея» пространстве, скорее сдохнешь от лучевой, чем дождёшься новой очереди. Сто тел в виду у тикающих механизмов саморазрушения. Тот, кто придумал весь этот пикник в открытом космосе, верно, записной шутник.

— Эт… Эт, слышь…

Но смертнички прошли мимо, не оборачиваясь. Расселся какой-то флотский хмырь с отвёрткой в зубах.

Да уж, от этих дуболомов добьёшься внимания, как же.

Впрочем, не очень-то и хотелось.

Эй Джи с неприятным треском в суставах поднялся на ноги. Надо сходить к начальству, пусть проведут уже разъяснительную работу с личным составом в его лице.

Начальство в виде капитана Дайса который час заседало всё там же, в кают-кампании. Коммандер Тайрен насупленным старым вороном сидел рядом, а над ними обоими грудой железа вновь возвышался майор Томлин.

— Вы знаете, господа дайверы, я почему-то не удивлён, что на борту катера никого не оказалось.

В перебранку тут же вступил Тайрен:

— Майор, мы вам доложили ту информацию, которой обладали, это был ваш собственный вывод, что гости были на борту катера. К тому же, из доклада, если вы внимательно его слушали, очевидным образом следовало, что гости эти обладают некоей степенью, скажем так, невидимости от стандартных сканнеров. Так что, скорее всего, они всё ещё там, на борту, не могут же они в открытом космосе прятаться.

— И что вы предлагаете мне со всей этой ценной инфой делать, коммандер?

— Как минимум доставить катер обратно.

— Это я и без вас догадался. А дальше?

Тут Эй Джи стало окончательно скучно и он слегка кашлянул.

Все трое тут же обернулись к нему.

— Рзршите обратиться, капитан, сорр.

— Апро, флот-лейтенант.

— Пребываю без поставленной задачи. Просьба устранить.

Дайс и Тайрен переглянулись, явно что-то обсуждая на закрытом канале. Томлин посмотрел сначала на них, потом на выжидательно замершего Эй Джи, потом снова на них.

— Сынок, рвение штука похвальная, но навигаторы сабов, даже с навыками аналитиков, нам сейчас не требуются. «Эпиметей» с одобрения капитана Дайса и коммандера Тайрена полностью передан под контроль научспецов. Ты тут будешь только мешать. Займи себя чем-нибудь, если ты понадобишься, мы тебе сообщим. Апро?

Эй Джи пропустил эту тираду мимо ушей, продолжая ждать ответа начальства.

И тогда, наконец, подал голос Дайс:

— Флот-лейтенант, пока свободен, вернуться в исходное положение, выполнять.

Эй Джи тут же привычно отсалютовал и вышел из кают-кампании.

Ну, что тут скажешь. С другой стороны, всё честно, они благополучно угробили свой саб, кому они теперь такие нужны. И Эй Джи принял в этом мероприятии самое живое участие. Иди теперь, в климатизаторе колупайся с устатку.

С другой стороны, понятно, почему к ним смертнички так пренебрежительно относятся: футы-нуты, белая кость, флотская элита, дайверы, гроза дипа, с голой задницей на шевелёнку, а тут такой конфуз. Капитану должно погибать вместе со своим сабом, тогда как Дайс… впрочем, это его решение, но почему он позволяет так относиться к своему экипажу? В отличие от него, Эй Джи не принимал решения покидать борт агонизирующего саба. И было бы логично на него этот позор не распространять. Впрочем, Эй Джи и сам знал, что никогда этого в лицо Дайсу не скажет, а прочим и вовсе плевать на подобные нюансы.

Не нужен вам ни навигатор, ни аналитик, апро, капитан.

Флот-лейтенант вернулся к своему щупу.

Музло по-прежнему ревело, контроллеры по-прежнему не поддавались, однако какую-то логику в их глюках Эй Джи всё же нашёл. А если вот так…

На пару с сервомехом обслуживания они принялись ловко перекидывать блоки из слота в слот, так что только успевали мелькать алерты опасных операций.

Увлечённый своими манипуляциями, присутствие постороннего Эй Джи почувствовал не сразу. Ну, что значит «почувствовал», громко сказано. Видимо, отчаявшись докричаться до него через рёв музла, кто-то сообразил тронуть дайвера за плечо. На это не нужна была особая решимость, учитывая текущие кондиции Эй Джи — кожа да кости, того и гляди рассыплется. Однако по осторожности прикосновения уже можно было догадаться, кто это пожаловал.

— Чего надо?

Однако музло всё-таки прикрутил.

Над ним нависал привычно хмурый «дежурный астрогатор» или как его там Ковальский.

— Эмн, флот-лейтенант, вы не могли бы…

— Не могли бы, — отрезал Эй Джи. — Ещё вопросы?

— Чего вы тут ковыряетесь?

— Спросил полномочий, и ковыряюсь. Твоё корыто чиню.

Ковальский ещё больше смутился.

— Мне начали поступать алерты…

— Всё под контролем. Климатизаторы надо было держать в работоспособном состоянии.

— Я уже пробовал…

— Не могу судить. Аппаратура по-прежнему неисправна.

— Хм… в общем, я не об этом, нам тут с вами необходимо поговорить…

— Негатив. Занят ремонтом климатизатора. Ещё вопросы?

Ковальский ещё помялся и отвалил, а Эй Джи благополучно вернулся к своим контроллерам.

Кажется, ему удалось локализовать дефектный блок, осталось только придумать схему его обхода. Системы на «Эпиметее», как и положено приличному крафту, имели тройное дублирование, но юмор тут был в том, что просто так вынуть блок не получалось — схема предполагала установку в разрыв хотя бы заглушки, а уже системы диагностики сами помечали контроллер как аварийный и изымали его из системы обхода датчиков. Но упорная железка не желала считать себя малофункциональной.

Наконец, до Эй Джи дошло.

При помощи манипуляторов сервомеха он развернул шлейфы коварного контроллера и воткнул его в схему обратной стороной. Обходчик тут же козырнул красным транспарантом, побежала самодиагностика, ха!

С утробным бульканьем заработали где-то глубоко в переборках насосы, и из вентиляционных блоков успешно повалила белёсая кисея капель оросителя.

— Капитан, сорр, климатизатор переведён в режим полной функциональности.

— Со, Эй Джи, ты молодец, а теперь отдохни, парень, не пытайся сделать сразу всю работу на этом крафте.

— Апро, капитан. Есть отдыхать.

Эй Джи собрал свои инструменты, вернул их сервомеху, проводил его своими незрячими глазами за угол.

Действительно, а что тут ещё делать. Надо двигать в каюту.

Каюта эта располагалась тут же, за выступом шпангоута, вторая вдоль внешней переборки, такая же белоснежная и пустая, как всё на борту «Эпиметея». Астрогаторы и их мозголомы, видимо, не слишком цеплялись за место собственной службы, во всяком случае никаких признаков предыдущего постояльца Эй Джи не нашёл.

Так, прикроем люк и будем располагаться.

Обстановка спартанская, но куда более комфортная, чем на сабе — огромные четыре квадратных метра, лишь наполовину занятые выдвинутой из ниши койкой, какие-то полочки-рундуки, зеркало с крошечным умывальником, смарт-краска на стенах. Последнее было для Эй Джи бессмысленной роскошью, с тем же успехом он мог вручную совместить проекционные плоскости дополненной реальности с любой поверхностью, не обязательно тратить ресурсы на физические носители изображения. Впрочем, кто их знает, может, тут часто ночевали индивиды без имплантатов в зрительной коре. Что таким делать в космосе — вот бы узнать.

— Ты прав, Эй Джи, у меня нет ничего такого.

Он чуть не подпрыгнул.

Зрительные накладки принялись судорожно сканировать пространство, до предела расширив диапазон и до максимума вывернув чувствительность матрицы.

Каюта по-прежнему выглядела совершенно пустой.

Ту же информацию сообщал и услужливый бортовой квол «Эпиметея».

И тем не менее в каюте явственно прозвучал женский голос, и принадлежал он, насколько можно было судить, эффектору Превиос.

Эй Джи машинально попятился к люку каюты, но тот оказался намертво заблокирован.

— Прошу прощения за непрошеный визит, но мне нужно с тобой поговорить даже несмотря на твоё явное нежелание.

Эй Джи попытался прозвониться сначала на общий канал «Эпиметея», потом на личный канал Дайса. Тишина.

К горлу Эй Джи подступила паника.

— Если вы хотите со мной поговорить, то вами избран весьма странный способ расположить меня к контакту.

Голос рассмеялся.

— У меня нет такой цели.

Допустим.

— Ну, допустим. Но почему я вас не вижу?

— Скажем так, я вне вашей сети, и не только потому, что на мне нет ни единого имплантата, но и вообще, у меня довольно сложные взаимоотношения с террианской техникой.

Эй Джи фыркнул.

— Базовая несовместимость?

— Фазовая.

Повисла пауза, словно эффектор ожидала от него какой-то реакции.

— Ваш гамма-ритм даже при стимулировании ретикулярной формации когнитаторами и бустировании синаптических щелей ЦНС достигает в максимуме пяти тысяч герц у отдельных индивидов, под эту максимальную частоту оптимизированы и все ваши кортикальные нейроинтерфейсы, но у Воинов и подобных им, в том числе это касается нас, эффекторов, гамма-ритм достигает частот в 500 килогерц и выше, мы просто выпадаем из фазы сканирования, твои видеонакладки видят меня как набор помех, не формирующих целостного образа, и потому банально отбраковывают сигнал, они просто не в состоянии транслировать в твою зрительную кору нечто, не складывающееся в привычный артефакт, это же не смарт-краска, они в зрительной коре картинку не попиксельно прорисовывают.

Эй Джи почесал скулу.

— Понятно. Другое не понятно. Почему дверь заперта и сигнал блокируется.

— Это ещё проще, дай мне руку.

Эй Джи снова дёрнулся, когда его коснулась холодная тяжёлая ладонь. Хотя в принципе, в ней не было ничего необычного, за исключением того, что он по-прежнему не видел никого возле себя. Рука как рука, только искусственная.

Внезапно она стала до боли ледяной.

Эй Джи потёр место прикосновения, но ничего особенного не обнаружил. Ощущение невероятного холода было не настоящим.

— Теперь понятнее?

— Не очень.

— Любые интерфейсы связи с реальным миром имеют аналоговую природу, пусть сигналы в нём могут ходить и цифровые, но если ты воздействуешь на канал на частоте, принципиально большей, чем характерная частота изменения сигнала, по сути ты можешь скармливать интерфейсу что угодно, он не поймёт подделки, воспринимая субъективное ощущение как холод, тепло, что угодно привычное.

Эта манера Превиос произносить одно предложение за раз, не важно, какой оно длины, начинала Эй Джи немного утомлять.

— Допустим. Но связь вообще квантовая. Там частоты в гигагерцы, к тому же сам сигнал нельзя ни перехватить, ни подделать.

— Тут ещё проще. Парадокс Зенона.

Понятно. То есть канал просто замораживается от постоянного вмешательства, а для этого в общем достаточно иметь доступ в…

— Погодите, так все эти рассказы про плазмоидный паразит… получается, это правда, иначе как бы вы такое проворачивали.

— Мы предпочитаем называть это симбиозом, но да, наша «искра» имеет экзогенную природу.

Эй Джи поднялся с койки, рефлекторно занимая оборонительную позицию.

— Так вот почему вы тогда атаковали, вам нужно было защитить своего паразита.

Раздался еле слышимый вздох.

— Это не так.

Пауза.

— Твой любезный Дайс, как ты к нему ни относись, человек грубый и прямолинейный, со своими представлениями о чести и долге, ему казалось, что так он защищает вашу миссию, обеспечивает беспрепятственное её продолжение, потому он с самого начала принял решение в случае каких-либо проблем попытаться меня вырубить, а заодно и всех остальных на борту, что в итоге и проделал, чуть не угробив при этом астростанцию.

— И вы тут же доблестно подтвердили его правоту.

— Тем, что, благополучно придя в себя и как следует поразмыслив, не стала в итоге ничего предпринимать и позволила Дайсу, Тайрену и громилам из десанта спокойно заниматься на борту «Эпиметея» всем, что им заблагорассудится?

— Зачем было имитировать побег? Зачем было прятаться?

— Чтобы вы тут не играли в шпионов, а занимались своим делом, раз уж так на этом настаиваете.

— Это очень по-взрослому.

Превиос коротко и как-то механистично рассмеялась.

— И тем не менее, с приходом второй партии в этом клубе юных искателей фокуса моё присутствие на «Эпиметее» стало окончательно бессмысленным, именно поэтому мне и нужно с тобой поговорить.

Тут Эй Джи вспомнил.

— Так это вы подсылали ко мне того пиджака Ковальского?

— На самом деле, несмотря на попустительство квола, именно за отстранение дежурного астрогатора Ковальского от командования астростанцией «Эпиметей» вашего командира капитана Дайса по прибытии в первый же порт ждёт трибунал, вероятнее всего с понижением в звании, вы это осознаёте?

Эй Джи насуплено замолчал.

— Впрочем, сам астрогатор Ковальский ещё может свидетельствовать в пользу подсудимого и позволить ему снять с себя обвинение в незаконном захвате гражданского крафта, так что я бы на вашем с капитаном месте сменила тактику обращения с данным индивидом.

— Пресмыкаться перед штатским мозголомом!

Превиос снова вздохнула.

— Ты разочаровываешь меня, Эй Джи.

— Да на здоровье. В мои планы не входит ублажать всяких…

— Кого?

Эй Джи предпочёл промолчать.

— Недо-людей?

Молчание, руки скрещены на груди, нос смотрит куда-то в сторону.

— Не стоит меня ни недооценивать, ни демонизировать, ты можешь думать о таких как я что угодно, но я сюда прибыла не столько в роли эффектора, сколько в роли исследователя, по первому образованию мой носитель с отличием закончил докторантуру в Математическом университете Квантума по специальности алгебраическая топология фрактальных размерностей, эта субличность была слишком ценной и оставлена в моих бэкапах сохранной до настоящего времени.

— Хорошо, вы тоже мозголом, присоединяйтесь к полусотне ещё таких же там, за этим люком.

Эй Джи показал большим пальцем себе за спину.

— По ряду причин, которые выходят за рамки как нашей текущей беседы, так и за пределы вашей компетенции…

Эй Джи всплеснул руками.

— О да, конечно, моей компетенции. Да что вы вообще обо мне знаете? Я навигатор первой статьи и одновременно аналитик высшей категории, я провёл в недрах дипа больше часов, чем ваш этот «носитель» успел провести за книжками, прежде чем Воин превратил его вот в это невидимое, выпадающее из фазы существо, с какой стати вам судить о моей компетенции?

— Хорошо, я бы могла сейчас перейти на обсуждение проблем вычислимости альфа-меры Хаусдорфа для топологически-инвариантных заполняющих субпространств дисконтиннума L-систем третьего типа, но позвольте мне убедить вас, что напротив, я знаю о моём собеседнике практически всё, и начала этот разговор именно с вами, не просто потому что ваше начальство вас попросту забыло, но именно как с ценным специалистом, который в данный момент мне необходим для успешного завершения миссии.

Ясно-понятно, после фиаско с катером эффектору понадобился навигатор. Эй Джи в ответ предпочёл промолчать.

— Ладно, приступим: Аарон Джерард «Эй Джи» Хиллари, дайвер, флот-лейтенант, старший навигатор разведсаба «Джайн Ава», искусственник, партия Эйч-2-32-500, линия «Эолы», по забавному стечению обстоятельств, капитаном которой был прадед нашего астрогатора Марек Ковальский.

Эй Джи не стал это комментировать. То, что этот пиджак, обладая такой фамилией, оказался болваном, не делало чести ни ему, ни «естественникам» в целом.

— Специальная серия флотских навигаторов, сниженная эмпатия, максимальные когнитивные и аналитические способности, социализация минимальна, образовательный ценз 4-би, субъективный возраст активации — 24 стандартных года, текущий субъективный биологический возраст 32 года, смешанная специализация аналитик-навигатор, поступил под командование капитана Дайса после стажировки ещё на двух сабах, где получил высшую аттестацию и разрыв зрительного нерва после несчастного случая, к продвижению по званиям не рекомендован ввиду статвыброса сниженных волевых качеств и способности к принятию решений в экстремальных ситуациях, ожидаемый возраст сохранения необходимых навыков с учётом экстремальных условий несения службы — 4 года, ввиду последних событий с утерей «Джайн Авы» и обстоятельств крайнего погружения рекомендовано отстранение от несения службы, повторное медицинское освидетельствование с целью принятия решения о списании.

Повисла неприятная тишина.

— Всё?

— Вроде всё.

— Спасибо, что напомнили мне, эффектор, что я — склёпанный на Эру из готового набора генов кусок мяса, который вот-вот окончательно пойдёт вперёд ногами в био-реактор. Во всяком случае, если нас отсюда не заберут в ближайшее время, без нормальной медицины я гарантированно загнусь от полученной во время крайнего прожига дозы через месяц, а то и быстрее. Впрочем, тут полно народу, что пойдёт вразнос ещё быстрее. Так сообщите мне что-нибудь новое.

— Новое тут то, Эй Джи, что, к сожалению, вероятнее всего за нами никто не придёт, и у меня нет времени, да и желания спорить ни с капитаном Дайсом, ни с коммандером Тайреном, ни с майором Томлиным, доказывая им очевидные вещи, у меня здесь другая цель.

Эй Джи снова пожалел, что канал с командованием перекрыт. Если Финнеан не придёт…

— Моя цель — там, в фокусе, который вы трое так успешно триангулировали, и я дарю тебе шанс провести остаток твоей вполне благополучной и в чём-то даже счастливой жизни, воплощая её главную цель — вырваться за пределы субсвета и покорить то, что покорению не доступно, я дарю тебе — в действительности ничтожный — шанс стать человеком, который избавит нас от бремени спасителей, позволит человечеству обернуться настоящей космической цивилизацией, которой будет не страшна угроза после каждого прожига вне защитных додекаэдров Цепи.

Эй Джи отчаянно зевнул.

— Вы закончили? Тогда я бы предпочёл попросить вас удалиться. Я безумно устал, и мне действительно нужно отдохнуть.

— Это твой окончательный ответ?

— Да. Я уже понял, зачем я вам. Без нормального навигатора вас изловят при попытке приблизиться к фокусу, чем бы там он ни был. Как тот катер, который вы, как я понял, отправили на своеобразную разведку боем. А заодно ввели командование в заблуждение, сделав вид, что покинули астростанцию. Умно. Тем не менее, фортель не удался, я не знаю ваших способностей в полной мере, однако катер вы в итоге не смогли протащить ближе мегаметра до цели. У Томлина хороший опыт ловли блох. Потому вам нужен тот, кто обойдёт его ловушки. Но я вам в этом не помощник. Что же касается спасательной экспедиции, вы не можете знать, придёт она или нет. А теперь оставьте меня.

— Даже если помощь придёт, вас с Дайсом больше не подпустят к управлению сабом, будь он самой дырявой калошей в Галактике, ты прекрасно знаешь, как относятся на флоте к тем капитанам и навигаторам, что потеряли свой крафт.

Эй Джи скрипнул зубами, но снова смолчал. Она была права, но это ничего не меняло.

— Ты знаешь, я сейчас могла бы тебе просто приказать, и ты был бы не в состоянии сопротивляться моему приказу.

Он аккуратно прилёг на койку и принялся ждать. Пусть её.

Тишина.

Ни звука.

Тогда Эй Джи снова попробовал активировать канал Дайса. Получилось с первого раза.

— Капитан, сорр…

— Не сейчас, Эй Джи.

И отключился.

В каюте стало так тихо, что шум благополучно заработавшего на полную климатизатора теперь казался чем-то запредельно громким, рокочуще-шипящим, этот белый шум заливался в уши и принимался там плескаться, перекатываясь слева направо.

— Эй.

Молчание.

Флот-лейтенант снова принял вертикальное положение.

Если в чём-то эффектор и была права, так это в том, что по сути ему ничего не мешало согласиться с её, хм, предложением.

Ни чувство долга, ни представления о профессиональной чести, ни даже формальная субординация и единоначалие тут были ни при чём.

Кто он, Эй Джи, навигатор без крафта, солдат без приказа, вперёдсмотрящий без глаз. Кто он такой, какова его роль на этой затерянной в недрах субсвета астространции?

Он только мешался у всех под ногами, даже чинить трёпаный климатизатор ему никто не приказывал, все от него только отмахивались.

А чего хотел лично он, флот-лейтенант Хиллари?

Как там сказала эффектор, «статвыброс сниженных волевых качеств и способности к принятию решений в экстремальных ситуациях». Ни добавить, ни отнять.

Он мямля и молчун, единственное, что хоть как-то интересовало Эй Джи помимо прокладывания трасс в недрах дипа — это была возня с никому не нужными поломанными вещами. А теперь он и сам такая поломанная вещь. Скоро эту вещь спишут и забудут.

Так почему бы не заняться напоследок своим любимым делом, прокладывать курс и чинить вещи. Пусть этой вещью хоть раз в жизни будет он сам.

Эй Джи открыл канал с Ковальским.

— Передай им, что я согласен.

А потом снова связался с Дайсом:

— Капитан, срочная вводная. Жду вас с коммандером в своей каюте.

На этот раз ответ пришёл без задержки.

— Апро, флот-лейтенант. Мин-две-мин.

Другое дело, вот что значит правильная интонация. Сразу тебя услышали. Как в старые добрые времена на «Джайн Аве».

Дело осталось за малым.

Нужно было придумать, как обойти ловушку мозголомов Томлина.

Это возможно, чувствовал Эй Джи. И даже довольно просто, если не считаться с возможными потерями.

Две чудовищных птицы бились не на жизнь, а насмерть.

Налетали издалека, рубили изогнутыми клинками когтей, терзали острыми, как бритвы, кромками крыльев, рвали плоть каменными клювами, целясь в глаза, в пульсирующую шею, в печень, в сердце. И снова разлетались, высматривая у противника слабину.

Воздух стонал, разрываемый их сверкающим оперением на тончайшие струйки, что свивались в итоге в грозовые фронты и гигантские вихри жестоких торнадо, которые увечили небо и землю, заслоняли собой солнце и звёзды, погружали твердь во мрак отчаяния.

При виде этого ужасного зрелища хотелось спрятаться, убежать, скрыться. Нет, не так, просто хотелось умереть, лишь бы больше не видеть, не слышать, не осязать.

Не вдыхать впалой грудью тошнотворный запах горелой плоти, пролитой крови, разорванных сухожилий, трепещущих артерий.

Не дожидаться в ужасе мгновения новой сшибки.

Но кровавый этот спектакль продолжался по своим законам, не желая спрашивать мнения у случайного зрителя, не по собственной воле взошедшего на эти подмостки. Зрители приходят и уходят, а эта битва началась не сегодня и не сегодня она закончится. Миллионы жизней полягут в этой битве, как уже полегли до того, но не в этом цена, не в этом трагедия.

Ценой и трагедией этой битвы были судьбы цивилизаций.

Цзинь Цзиюнь не смог себя пересилить, отвернулся, ушёл, ссутулившись, в другой отсек такого же малопонятного назначения, но у этого был существенный плюс — в нём не была включена трансляция местной жуткой гемисферы.

Кто знает, почему спасители не ограничивались транскарниальной стимуляцией затылочной доли, или что там у них сходило за аналог зрительной коры, а рендерилиполноценную голо-проекцию. Обычно это давало Цзинь Цзиюню возможность ориентироваться в происходящем на борту, но именно сейчас такая показушная открытость была чрезмерной до вывороченных кишок.

С тех пор, как в гемисфере показался тот другой спаситель, Цзинь Цзиюнь места себе не находил.

С одной стороны они с Илиа Фейи были как близнецы: те же ходули ножных манипуляторов, те же сегментированные пучки сервомехов на месте безжалостно купированных верхних конечностей, та же металлическая клювообразная маска на лице, те же омерзительные тяжи мышц и сухожилий под чешуйчатой псевдокожей. Но великая Галактика, насколько они были разными!

Если Илиа Фейи лишь казался желчным, бесчувственным монстром, холодным, как сталь на космическом морозе, и таким же омерзительно рациональным, то существо, именуемое Симах Нуари было таковым в действительности, и на его фоне Илиа Фейи представлялся душевным парнем, предельно чутким и даже восторженным, почти поэтом, знатоком человеческих обычаев и эмоций. Трепетный художник стоял напротив бездушного, расчётливого варвара.

Вся эта жестокая битва разворачивалась там, в «зале для визитов», как её назвал Илиа Фейи, и визуально она выглядела как два замерших друг напротив друга спасителя — один во плоти, другой в виде призрака, которые просто молчали. Во всяком случае, никаких следов коммуникации между ними Цзинь Цзиюнь обнаружить не смог. Даже саккады рептильных глаз куда-то пропали, только бился у обоих мерный пульс на шее.

Однако стоило Цзинь Цзиюню бросить в их сторону хотя бы косой взгляд, как на него наваливалась всё та же мучительная панорама — две безумных птицы бились на фоне кровавого заката.

Это было нереальное, почти мистическое ощущение, от которого никак нельзя было избавиться.

Цзинь Цзиюнь не мог точно сформулировать, откуда оно бралось, было ли дело в жутковатой внешности обоих спасителей, или такое ощущение оставляла неподвижность двух фигур. Словно запаянные в коконы собственных физических тел, эти двое пребывали в столь напряжённом состоянии, как будто две статуи из закалённого стекла, две капли принца Руперта, сжатые изнутри и снаружи до такой степени, что были твёрже стали.

Ужас вызывало не само это безмолвное противостояние, жутко было представить, что случится с кораблём, если внутри этой скрученной собственной силой воли скульптурной композиции всё-таки поплывёт хоть единая недонагруженная полуплоскость, разрушится единственный кристалл общей монолитной структуры.

Всё тут же разлетится в атомарную пыль, но и на этом процесс не остановится. Цзинь Цзиюнь смотрел на этих двоих и не мог избавиться от мысли, что здесь и сейчас во многом решается судьба Галактики.

Отдельный ужас распространяло вокруг их полное молчание. Два спасителя просто сверлили друг друга взглядами.

Цзинь Цзиюнь как ни старался гонять свои аудиоимплантаты на нестандартных частотах, всё равно слышал в лучшем случае немодулированный утробный клёкот. С заметной долей вероятности можно было предположить, что и это был даже не голос, а слабое эхо колебаний птичьего аналога дуги аорты.

Что бы между ними ни происходило, это навеки оставалось их личной частью реальности.

Цзинь Цзиюнь всё пытался выбросить их глаза-щели-бойницы-прицелы из головы, но как можно не вспоминать то, что, казалось, готово вынуть из тебя душу вон.

Он бросил взгляд на бегущий хронометр и покачал головой.

Было полное ощущение, что эта нежданная аудиенция длится долгие часы, настолько в воздухе застыли даже последние пылинки, но нет, согласно показаниям иридиевых часов в недрах имплантатов, вся эта изматывающая битва двух чуждых ему разумов длилась жалких восемнадцать минут.

И тут вновь словно натянулась и с высоким дребезжащим звуком порвалась струна, мучение кончилось.

Цзинь Цзиюнь поспешил отыскать Илиа Фейи, тот стоял на том же месте, в той же позе, только голова повисла, как плеть, и глаза словно подёрнулись плёнкой.

Спаситель в эту минуту выглядел как глючный сервомех, которому отключили питание.

— Кх…

Шея спасителя мелко передёрнулась, будто гигантская бескрылая и безногая птица пыталась сглотнуть, но всё не могла.

— Кха!

Илиа Фейи всё-таки прокашлялся и шумно задышал, как после долгой пробежки.

— Т-щеловек Цзинь Цзиюнь. Нам т-снужно что-то делать.

«Нам». С каких пор вообще появилось это странное «нам»?

— Делать с чем?

Спаситель поморгал третьим веком, глядя в пространство.

— Это сражение, т-с, что мы были свидетелями.

— Что с ним?

— Зс-са ним наблюдали. Симах Нуари наблюдал.

— И что?

Илиа Фейи с дробным грохотом своих металлических ходуль развернулся лицом к Цзинь Цзиюню и вперил в него свои безумные звериные зенки.

— Ты не понимаешь всей серьёзности ситуации, человек Цзинь Цзиюнь.

Цзинь Цзиюнь всё никак не мог с собой договориться, в каком исполнении этот голос ему был ненавистнее, вживую или в исполнении вокорра.

— Если ты думаешь, птица, что ваше токование было мне хоть сколько-то понятно…

— Не трать время на пустые попытки вывести меня из себя, человек Цзинь Цзиюнь, у тебя его на поверку не так много осталось. Тебе пора уяснить простую вещь — за вами наблюдают. Мы, ирны, другие расы, к которым, слава небесам, этот разговор не имеет пока никакого отношения. Вот уже много сотен сезонов лично я наблюдал за вами, регулярно отправляя отчёты домой.

— Это я уже в курсе.

— Тогда будь ещё и в курсе того, что до сих пор я был абсолютно уверен, что у нас дома эти отчёты никому уже давно не интересны, и что я единственный посланник Гнезда в Пероснежии.

Про птичку забыли, ути-пути.

— Так я думал до сегодняшнего дня.

— Что-то не очень заметно, что мы тут одни. Налетели!

— Ты не понимаешь. Декогеренция с Гнездом огромна. Даже если первые детонации тех неурочных сверхновых были бы своевременно обнаружены в нейтринном спектре и были успешно отработаны, сбор экспедиционного флота требует существенной подготовки и…

Тут до Цзинь Цзиюня дошло.

— Так они тут всё время паслись!

— Да. Судя по тому, что я видел, и вопреки официальной позиции Гнезда, спасательный флот до сих пор не покинул пределы Пероснежия. И именно события подобные только что завершившемуся сражению могли спровоцировать его активацию.

— Но если ваш флот раскрылся, сюда уже, наверное, спешит весь Конклав Воинов!

Цзинь Цзиюнь чувствовал, как колотится его сердце, но ещё не до конца осознавал, чего же именно он боится.

— Не совсем так. Если я правильно понимаю физику происходящего, никто ничего не увидит. Нас окружает искусственная топологическая лакуна, в которую не может попасть ни один фотон извне, это свёртка поля тёмной энергии, принципиально не взаимодействующая ни с чем, кроме массивных тел.

— Проще говоря — мы абсолютно невидимы.

— Не абсолютно, но близко к тому. Нужно иметь очень точное представление, что именно и где ты должен что-то увидеть, чтобы ваши аналитики смогли обнаружить спасательный флот.

И тут Цзинь Цзиюнь взорвался:

— Да кого вы тут собрались спасать!

— Себя, человек Цзинь Цзиюнь, себя самих.

— От нас?

— От вас. И если ничего не изменится в раскладе сил, то после тщательного, но недолгого изучения всех обстоятельств, соорн-инфарх даст команду атаковать Ворота Танно, а также другие ключевые форпосты с целью разрушить Цепь.

Цзинь Цзиюнь замер.

Посмотрел в глаза проклятой птице и вновь не увидел там ничего.

Если это такая шутка, то над чем тут смеяться. А если не шутка…

— Ты… ты только что сказал, что вы решили уничтожить человечество.

— Не решили. Ещё нет. Но так будет.

— И ты… и ты согласен, что это будет правильно?

Илиа Фейи моргнул третьим веком и его глаза снова остекленели.

— С чем согласен я — не имеет значения. Но если вы, артманы, попали в поле внимания соорн-ифарха, если вы вынудили его действовать, значит всё серьёзно, и я почти не имею возможности вам в этой ситуации хоть чем-нибудь помочь.

«Ситуации». Он называет грядущий геноцид «ситуацией».

— Да ты по делу можешь сказать?! Что случилось там такого, что этот ваш соорн-инфарх сорвался с катушек?

Некоторое время Илиа Фейи молчал, размышляя.

— Только что чуть не случилось открытое боестолкновение между двумя группами террианского флота. Боевого террианского флота. Лидийское крыло под командованием контр-адмирала Молла Финнеана нарушило прямой приказ Воина и начало прорываться в область триангуляции того, что вы называете «фокусом», в то время как подконтрольные Воину крафты, срочно перебазированные в эту область для прикрытия заблокированного угрозой флота, своим огнём до последнего пытались помешать первторангам Финнеана уйти в прыжок. Вы не находите тут ничего экстраординарного?

Птицы. Трёпаные птицы.

— Я не знаю, что там случилось и почему, но причём тут человечество, причём тут Цепь!

— Это мы вам дали Цепь. Это мы вам дали способность покинуть физику обычного пространства и покорить пустотность. Это мы вас спасли от угрозы. Мы отвечаем за последствия вашего появления на просторах Пероснежия, нравится вам это или нет.

— Хрена с два! Мы ни разу не просили вас о помощи! И мы бы сами нашли свой путь в Галактику!

— Возможно, только вероятнее всего вы не пережили бы, в таком случае, ещё одного Века Вне. Теперь же перед нами ничем не контролируемая агрессивная раса, плодящаяся миллиардами особей и готовая презреть любые рамки. И да, мы после Века Вне ясно дали понять Ромулу, что есть определённые условия, цена, которая стоит за выживанием его расы.

Торговцы жизнью — они такие. Каждый торговец жизнью это всегда ещё и торговец смертью.

— Что же нам нельзя такого делать? Приближаться к фокусу?

— Стрелять друг в друга.

Цзинь Цзиюнь запнулся. Что тут ответишь. Это была наверняка глупая случайность, каких полно на флоте.

— Иногда мы все вынуждены стрелять по своим. Если на тебя несётся неуправляемый крафт, ты спасаешь жизни одних, открывая по другим огонь на поражение, и тем самым лишая их шанса на выживание. Мы не до конца знаем обстоятельства…

— Я сказал соорн-инфарху то же самое. Но ему, увы, обстоятельства известны в точности. Он сообщил мне, что стал свидетелем вооружённого мятежа, что отныне Воины не могут гарантировать контроль над террианским флотом. И соорн-инфарх ждёт теперь лишь формального повода, чтобы начать действовать.

Безумие, это какое-то безумие…

— Но Воин, он-то почему ничего не предпринимает?

— Ты не думал над тем, почему он решил не предупреждать Финнеана о том, что он прорывается к нему через файервол?

Откуда ты всё это знаешь, птица?

— Он, видимо, не хотел, чтобы тот решил самостоятельно выходить из зоны огневого контакта.

— Верно. То есть он знал, что мятеж обязательно состоится, и, несмотря на риск потерять оставшееся без подкрепления Крыло в огневом контакте, предпочёл рискнуть, лишь бы Финнеан не решился уходить самостоятельно. Вот и ответ на вашу реплику про «обстоятельства».

Погоди… стой, тут что-то не так.

Цзинь Цзиюнь сделал пару нервных шагов туда-сюда, пытаясь собраться с мыслями, но после бессонной ночи в бреду септического шока те путались и никак не желали укладываться воедино.

— Я же видел, что Финнеан начал прожиг заранее, ещё не зная…

Великая Галактика, какая же ты двуличная скотина…

Цзинь Цзиюнь подошёл вплотную к птице и снова заставил себя заглянуть ей в глаза.

— Это был ты. Ты сообщил Финнеану, что к нему прорывается Воин.

Тьма тебя подери, трёпаная птица, это ты во всём виноват!

— Да, это был я.

Так, погоди, хрена ты так от меня отлезешь, птицетазовое. И тут же резко сменил тональность:

— Илиа Фейи, посланник летящих, вам не кажется, что было бы логично, фактически спровоцировав внутрирасовый конфликт, попытаться хоть что-нибудь предпринять, хотя бы попытаться восстановить статус-кво? Вы же теперь, как ни крути, один из нас.

Птица резко встрепенулась.

— Ничего подобного!

— А вы спросите своего драгоценного соорн-инфарха, что он думает о вашей роли во всём этом, и какой он видит вашу личную ответственность в произошедшем. Вы теперь один из нас, посланник, и вы разделите с нами уготованную нам участь.

Третье веко дёрнулось и замерло.

— Разделю, не вижу в этом ничего предосудительного. Мы, летящие, раса ответственная.

— Так будьте ответственным до конца и хотя бы попытайтесь что-нибудь предпринять!

Трёпаная птица наконец ожила, зашевелилась, заелозила на своих ходулях.

— Я твержу это вам с самого начала, хоть вы и спешите сразу начинать со мной в ответ препираться. Я хочу что-нибудь поделать со сложившейся ситуацией. Но мы в коконе. «Лебедь» его не покинет, поскольку это теперь, по сути, его вторая кожа. Внешней связи тоже нет. Что тут можно предпринять?

Но Цзинь Цзиюнь видел, этот щипаный орёл ещё не разыграл все свои камни. Во всяком случае, его уверенность в правоте начальства была не так уж безгранична, а значит, у человечества ещё есть шанс.

Какого же трёпаного он задумал?

— Выйди из отсека, человек Цзинь Цзиюнь.

— Я бы предпочёл…

— Выйди, артман!!!

Цзинь Цзиюнь пулей вылетел в соседний отсек. Какие все нервные.

И тут же почувствовал.

Как сначала бегут по коже мурашки озноба, потом они забираются под кожу и начинают ковыряться там своими острыми коготками. Что-то творилось вокруг с самим пространством, оно плыло и искажалось, всё сильнее выпадая из поля зрения, так что пришлось опереться на что-то толком уже не различимое, чтобы не упасть.

Рябь перед глазами исчезла, как не было, и вот уже перед Цзинь Цзиюнем снова помаргивает гигантский петух.

— Там кто-то есть, человек Цзинь Цзиюнь, кто-то из артманов, но мне его скорлупку отсюда не достать, я видел твой корабль, похожий на насекомое, ты же тральщик, да?

Неожиданный поворот.

— Д… допустим.

— Мне нужны твои руки.

На этом пункте Цзинь Цзиюнь рефлекторно отшатнулся. От трёпаной птицы можно ожидать и чего угодно. Сразу представились две вырванные из суставов конечности, из которых разливается лужа крови. Во всяком случае, с собой они точно нечто подобное проделывают.

— У «Лебедя» есть внешний гравигенный манипулятор, но без наведения он бесполезен. Вы же должны уметь управлять такой штукой на голом фидбэке. Так сказать на ощупь.

Вот ты о чём.

Цзинь Цзиюнь машинально обтёр мокрую ладонь о робу.

— Уверенная дистанция наводки? Мегаметр хотя бы есть?

— Ноль три ваших стандартных гигаметра.

Цзинь Цзиюнь присвистнул. Будь у его тральщика такие эмиттеры… впрочем, ладно.

— Но как мы вообще туда пробьёмся, даже если, как вы говорите, там что-то есть.

— Как я уже говорил, гравитационное взаимодействие как таковое нельзя экранировать.

Хм, ну, допустим. Ещё бы знать, что мы потом со всем этим будем делать.

— Попробовать можно, но я не знаю, что у вас за интерфейсы…

— Положим вас обратно в медлаб, там есть штатно запрограммированный на разметку артманских зон транскарниальный индуктор, это будет как… как двигать собственными руками. Так вы согласны мне помочь?

— На этом этапе да. Но потом мы с вами должны будем обсудить сложившееся положение.

— Как вам будет угодно.

Под грохот бипедальной опоры посланника Цзинь Цзиюнь отправился обратно в ненавистный медлаб. Это место слишком уж ассоциировалось с чувством беспомощности. Внутри прозрачной колбы ты был как лабораторная крыса на прозекторском столе. Можно пробовать верещать и кусаться, но только пока тебя не отравят хлороформом.

Птица некоторое время задумчиво шевелила своими суставчатыми манипуляторами, не то просто совершая механические действия в такт каким-то сокрытым от глаз приготовлениям, не то на самом деле стуча по каким-то невидимым сенсорам. Кто их знает, спасителей этих. Было похоже, что Илиа Фейи никакими имплантатами не злоупотреблял и вполне мог нуждаться в механическом взаимодействии с контроллерами внешних эффекторов.

Наконец магические пассы закончились, и колпак принялся закрываться.

Цзинь Цзиюнь машинально набрал воздуха, как перед погружением, но тут же с шумом выдохнул, оказавшись в абсолютно чёрном пространстве.

Ни низа, ни верха, никаких привязок к направлению или какой-либо среде.

— Человек Цзинь Цзиюнь, вы видите сейчас внешними сенсорами «Лебедя». Чернота это следствие кокона, смиритесь. Мы сейчас действительно ничего не видим.

Сдерживая подступающую панику, Цзинь Цзиюнь попробовал что-то сказать, но у него не получилось, тогда он попытался обычным образом активировать вокорр, и на этот раз пошло лучше.

— Верните мне хотя бы сетку, мне нужно как-то ориентироваться!

Он очень старался, но голос получился достаточно истеричным.

Однако просьба возымела действие — вокруг тут же замерцали, мерно изгибаясь, тончайшие нити галактических меридианов, а чернота несколько примитивно превратилась в поверхность пузыря с нанесённым на неё скином общего вида на Галактику из местных её широт.

Так лучше.

— Я считаю, что вам это только помешает.

Кто тебя спрашивает вообще.

— Посланник, уйдите, дальше я сам. Я вас позову, если ваша помощь потребуется.

Молчок. Ну, будем считать, что птах вправду отвалил.

Как же у них тут всё…

Цзинь Цзиюнь потянулся вперёд, это было словно физически ощутимо. Как будто это его собственная ладонь сейчас шевельнулась, начала расти, шириться, простираясь на искомые мегаметры вглубь пространства.

— А наши телодвижения не заметят со стороны?

— Насколько мне известно, манипуляции такого рода даже вне подобных коконов малообнаружимы на расстоянии больше характеристических, квадрупольный момент падает…

— Ладно, можно дальше не разжёвывать.

И всё-таки птица тут, следит, слушает. Ладно, приступим.

Цзинь Цзиюнь принялся, как учили, расчётливыми мазками сканировать телесный угол, если бы было хоть какое-то представление о том, где искать, было бы легче, но переспрашивать у летуна — себе дороже. Опять же, а ищем что? Масса покоя, габариты, асимметрия…

Пространство молчало.

С тем же успехом можно было просто водить руками, делая вслепую бессмысленные шаманские пассы, пытаясь нащупать то, чего не существовало вовсе.

Птица, птица, а не почудилось ли тебе и твоей искре…

Стоп.

Цзинь Цзиюнь прекратил дурацкое занятие.

Илиа Фейи был прав — пока перед лицом мерцают координаты, ты ищешь что-то, чего нет. И сканировать впустую пространство можно было сколько душе угодно, объект при этом мог двигаться вдоль собственной мировой линии, активно или пассивно, по тысяче различных траекторий. Нужно забыть про это, нужны навыки тральщика, чутьё, осязание. Ты должен поймать объект буквально на кончики невидимых и неощутимых пальцев. Ты должен почувствовать его.

Цзинь Цзиюнь со вздохом вырубил гемисферу, вновь погрузившись во мрак.

Эта штука, она очень чуткая, и очень мощная. И обращаться с ней надо нежно, как с пушинкой.

Он перестал пытаться куда-то дотянуться. Он начал тянуться сразу повсюду.

Густая чернота пространства на самом деле была прозрачнее самого вакуума.

Ни единый лишний сигнал не мог потревожить Цзинь Цзиюня в недрах этой своеобразной депривационной камеры.

Так, что-то есть.

Едва заметное сопротивление, будто дуновение лёгкого ветерка на коже, будто трепет крошечного нервного окончания за декапарсек от тебя.

Вот он, родимый.

Цзинь Цзиюнь начал осторожно, чтобы не спугнуть цель, концентрировать энергию манипулятора, в нужном секторе телесного угла. Это было что-то невероятное, ему словно приходилось балансировать огромным каменным столпом, на вершине которого сидела крошечная птичка и раздумывала, а не свить ли ей здесь гнездо.

Осторожно, осторожно…

Какая же эта штука крошечная.

Есть закрепление!

Цзинь Цзиюнь потащил эту штуку к себе, стараясь не повредить хрупкий груз.

Это тебе не булыжники космические тягать.

Что же это мы поймали такое?

Активированная гемисфера наконец смогла что-то показать, когда были пройдены внутренние слои кокона.

Шлюпка. Обычная флотская спасательная шлюпка. Только что вышедшая из разморозки. Цзинь Цзиюнь был разочарован.

— Это шлюпка.

— Да.

— Там кто-нибудь есть?

— Один артман.

— И какой нам с неё прок?

— Вот сейчас и узнаем. Дальше я сам, человек Цзинь Цзиюнь, спасибо за твоё искусство.

Да куда уж там. Не за что, дурная ты птица.

Пока шлюпку добывали манипулятором и швартовали в уже знакомом Цзинь Цзиюню кормовом шлюзе, он всё думал, что это за бедолага им достался из ниоткуда, и каким образом он вообще может отреагировать на такие новости, как невесть откуда взявшийся «Лебедь», да ещё и под управлением боевого кукуна лошадиных габаритов. Человек с нервами послабже пожалуй и занеможет от одной только мысли о подобном приключении. Кстати о «занеможет».

— Илиа Фейи, ты подумал про контаминацию?

— Подумал, иммуномодуляторы подготовлены, в мои планы не входит возиться с ещё одним болезным артманом.

Какие мы строгие.

Что тут вообще делает эта шлюпка? Разве что это с того крафта, как его, с «Энигмы». Хотя если там кто и выжил, сейчас они должны быть рассеяны где-то на почтительном удалении, в пределах досягаемости Ворот Танно. После отстрела такого рода шлюпки автоматически выходят на прыжок, тем более — ими никто в здравом уме не станет пользоваться в качестве каботажного транспорта, да ещё и в пределах зоны огневого контакта. Спассредство, с грехом пополам обещающее экипажу шанс на выживание, не более того.

Судя же по тому, как легко шлюпка далась в ловушку Цзинь Цзиюня, она была даже не заряжена, значит, или малофункциональная, поди и с трупами внутри, или она, напротив, только что из заморозки, а значит кто-то по доброй воле сиганул в самое полымя, чтобы… чтобы что, Цзинь Цзиюню в голову никак не приходило. В любом случае, знакомство ожидалось любопытное.

Другой вопрос, почему это Цзинь Цзиюнь так спокоен. Только что ему прямо в глаза сообщили, что вся его раса поставлена на порог геноцида, но он немножко потрепыхался да и успокоился. Что такого, житейское же дело.

Можно списать всё на шок, но Цзинь Цзиюнь никаких таких симптомов не ощущал. Лёгкая апатия да, не более того. Или это никак не отпускала премедикация, а может, и сам Илиа Фейи постарался. Если между ним и Воином было что-то общее, то у них могли быть и общие таланты к воздействию на человеческий разум. Если всё приключившееся с Цзинь Цзиюнем со времён его чудесного спасения на орбите безвременно почившего Гюйгенса не было от начала и до конца бредом агонизирующего сознания. Ну нет, до подобного солипсического идиотизма он ещё не докатился.

По переборкам прокатился едва различимый стук шлюзования. Он сказал «приехали».

Ну-ка, посмотрим, кого там нелёгкая принесла.

Цзинь Цзиюнь наблюдал, как за прозрачной переборкой биокапсула обтекает серебристой росой дезактиватора. Разумно. При пассивном прыжке накопленных антипротонов выходило на добрые сотни миллибэр, так что даже банальная пыль с поверхности саркофага могла изрядно загрязнить местные сверкающие палубы. Да и здешнему стафилококку лишний мутаген весьма пригодится.

Капсула наконец раскрылась, и из неё недр тут же полез искомый пакс. Цзинь Цзиюнь помахал ему ободряюще рукой, но вид незнакомца его не сильно обрадовал. Безвольно расслабленная правая половина лица немудряще указывала на свежий инсульт. Биокапсула, наверное, сделала, что смогла, но тут явно требовалось вмешательство посерьёзнее.

— Как ты себя чувствуешь, артман?

А вот и мы. Доброй души спаситель пожаловал. Беспокоится.

— Я… это «Лебедь»?

— Да, ты находишься на борту одного из «Лебедей». Моё имя Илиа Фейи, я посланник Гнезда в вашей Галактике.

— Почему вокруг такая… темнота?

— Вы попали со своей капсулой в маскировочный кокон. Теперь нам всем нужно постараться его покинуть.

Иногда эта птица формулирует на удивление точно и кратко. Разве что не стала уточнять, благодаря кому пакс и его шлюпка сюда «попали».

— Но мне нужен… мне нужен Воин.

Тут в беседу решил вступить Цзинь Цзиюнь:

— Я не знаю, зачем тебе Воин, но его здесь нет. Скорее всего, уже вернулся на «Тсурифу-6».

Незнакомец подумал и повторил:

— Мне нужен Воин. Это срочно.

Может, это после прыжка, или после инсульта, непоправимо пострадали когнитивные способности. А может, ему и правда было так нужно, что он аж сюда прыгать решился.

— С тобой в капсуле кто-то был?

Качание головы.

В одиночку, значит. Похоже, парень рехнулся ещё до прыжка.

— Срочно или нет, мы пока не знаем, как отсюда убраться.

— Я знаю. Я посчитал. Если капсулу повторно зарядить, она сможет покинуть кокон своим ходом, уйти в прыжок, вам удастся добраться до Воина или Финнеана. Решайте сами.

Значит, вот каков был план. Что ж, разумно, если, конечно, этот чудик сумеет пережить ещё один прыжок.

— Кто вы… кто вы такие?

— Я же сказал, я посланник Гнезда…

Тут Цзинь Цзиюнь решил сам сдвинуть диалог с мёртвой точки.

— Мы хотим помочь. Есть важная информация об этом месте и о спасителях. Её нужно срочно доставить Воину и контр-адмиралу Финнеану.

— Воин… мне нужен Воин.

Вот упорный. Или безумный. Или и то, и другое.

— Ладно, тогда нам срочно надо уходить в сторону Ворот Танно. Илиа Фейи, когда капсула будет заряжена?

— Она уже заряжена. Параметры прыжка введены.

Как удобно. Надо поторопиться, не надо раздумывать, время тик-так.

— Если ты мне чего-то недоговариваешь, птица…

— Я договариваю. Вам нужно лететь. Ему нужны нормальные врачи, а тебе просто лучше здесь не быть, когда начнутся вопросы. У Симаха Нуари не осталось никакого терпения. За столько-то бесплодно потраченных сезонов.

«Вам нужно»… погоди.

— Ты решил остаться здесь?

— Не я решил. Вас кто-то должен прикрыть. Тонкий манёвр, кокон на время скроет вас от внимания соорн-инфарха.

— А ты?

— За меня не беспокойся.

Цзинь Цзиюнь посмотрел на спасителя, потом на апатичного незнакомца.

Да тьма бы с вами обоими.

— Ладно, загружай нас. Ты уверен, что справишься?

— Я ни в чём больше не уверен. И вам не советую.

Погрузка на шлюпку не заняла много времени — из четырёх биокапсул три остались не использованы, потому просто нужно было принять нужную позу и дождаться зелёных индикаторов.

— Так куда летим, к Воину или Финнеану?

— Мне нужен Воин.

— Вот ведь…

Ладно, уговорил, Цзинь Цзиюню в общем было всё равно.

— Человек Цзинь Цзиюнь, постарайся найти обоих, мне очень важно, чтобы ты рассказал Воину и Финнеану, как всё было.

На этом связь угасла — они благополучно отделились от «Лебедя» и вокруг опять воцарилась кромешная тьма.

Незнакомец, кажется, вновь уснул, но сам Цзинь Цзиюнь решил дождаться развязки. Как и предсказывал Илиа Фейи, спустя некоторое время кокон рассеялся и вокруг вновь зажглись звёзды, сразу со всех сторон, словно и не витало тут где-то невидимое чудище в оболочке из сгустившейся тьмы. Чёрный лебедь, вестник несчастий.

Сработало автоматическое позиционирование, генератор послушно начал прожиг на прыжок. И тут прямо по курсу что-то сверкнуло.

Цзинь Цзиюнь даже не успел испугаться, как вновь воцарилась тьма. Так вот что ты задумал, Илиа Фейи, старый ты кур. У твоего соорн-инфарха, кажется, хватило решимости прекратить утечку столь радикальным способом — открыть огонь по спасательной шлюпке. Но кокон вокруг «Лебедя» сработал идеальным щитом. А просчитанный заранее прыжок теперь будет активирован автоматически, на голом энтузиазме форсированного генератора.

Что ж, спаситель, ты в очередной раз спас Цзинь Цзиюня, прощай, может, ещё когда и свидимся.

Не сказать, что их недолгое знакомство было таким уж приятным, но эта птица действительно беспокоилась о людской расе, и это стоило ценить.

На этом его мысли оборвались, вмороженные в криогенную фугу.

Шлюпка благополучно покинула субсвет.

Томлин бушевал.

Раскаты его голоса перекатывались по отсекам «Эпиметея» подобно волнам какого-то чудовищного космического прибоя, резонируя друг на друге, бродя по дальним закоулкам бесплотными тенями и возвращаясь обратно уханьем сирены.

Томлин бушевал так, что тряслись переборки, а случайно подвернувшиеся его взгляду смертнички невольно втягивали лысые головы в плечи и предпочитали свалить по-хорошему.

И только двое никак не желали реагировать на это затяжное словоизвержение.

Доктор Ламарк глядел куда-то поверх головы майора, словно прикидывая, насколько ещё у того хватит сил тянуть из себя жилы, а астрогатор Ковальский хоть и не поднимал глаз от палубы, но явно больше потешался всем этим фонтанированием, нежели опасался за какие-нибудь последствия содеянного.

Томлин был готов поспорить на ящик самого дрянного портового самогона во всей галактике, что этот шкет усмехается себе под нос, ничуть не устрашённый гневом майора. Да и с чего бы, он Томлину не подчинялся даже формально.

Тогда майор заткнул факел и вернулся к конструктиву:

— Ковальский, вы же не какой-нибудь шпак из подворотни, хоть и дурацкой мозголомной астростанции — а командир, как вам пришло в голову принимать участие в этом балагане?

Астрогатор повёл плечами.

— Майор, как вы заметили, это моя астростанция, и я продолжаю за неё отвечать. Вот в рамках этой парадигмы и предпочитаю действовать. А вот что вы тут делаете?

Томлин для порядка ещё буркнул себе под нос что-то про «пиджаков суконных», но это уже было так, остаточное явление. Он уже успокоился.

— Остерман, доклад.

— Они взяли курс на фокус, двигаются плотной группой, все три катера. Готовы отловить по вашей команде, майор.

— Сколько у меня запас на принятие решения?

— Навалом. Мин-четыре-две-мин..

Томлин театрально всплеснул руками.

— Вот что вы прикажете с вами всеми делать?

И тут голос подал доктор Ламарк:

— Как я и предупреждал, на том, самом первом катере никого не оказалось.

— «Никого» или никого, доктор? — с выражением уточнил майор.

— Совсем никого.

— И к чему это ты?

— К тому, что нас вот уже несколько часов успешно водят за нос. И получают от этого преизрядное удовольствие.

Майор оскалил свои два ряда отчётливо искусственных акульих зубов и слегка рыкнул, изображая какого-то только одному ему ведомого хищника. Остальные кротко ждали, пока он прекратит представление.

Ладно, тьма с вами.

— И что же ты предлагаешь, доктор, отпустить их?

— Честно говоря, я не думаю, что моё мнение тебя сильно подвинет в смысле разумности выбранной стратегии.

— Понятно, ещё один стратег на камбузе. А вы, астрогатор, хоть вы понимаете, что туда не следует вот так соваться?

— У меня своё мнение на этот счёт. Если я что и усвоил за предыдущие месяцы, так это тот факт, что эти двое способны сами разобраться, что им следует, а что нет.

— А эта троица дайверов? Они тоже, это, способны? Вы же вроде не поладили, откуда вдруг такая страсть заводить дружбу с неприятными типами вроде Дайса с Тайреном? Эй Джи хороший аналитик, но и у него характер не ангельский. Я же их всех знаю, как облупленных. Так как же вы спелись, не расскажете?

Ковальский деланно поводил носком лакированного ботинка по стерильной палубе.

— Майор, вы знаете, у меня могут быть свои представления о лояльности.

— Ах, да, ведь это не они увели у вас драгоценный «Эпиметей», а я, такой-сякой!

Томлин досадливо махнул рукой и развернул перед собой максимально детализированную модель фокуса.

Перед ним заколыхалось что-то выпуклое, пузырящееся, словно дышащее.

— Впрочем, зачем они туда попёрлись, я догадываюсь. Приказ Финнеана, болезненное любопытство и девять жизней в запасе, как у хвоста кометы. Доктор, не пояснишь, что мы тут наблюдаем?

— Охотно, майор, это больше всего похоже на четырёхмерную проекцию шестимерной бутылки Клейна.

— То есть из этой дряни нет выхода, а ещё она каким-то делом завелась здесь, будто не покидая трёпаный дип, так?

Ламарк вздохнул, разведя руками.

— Можно признать, твоя гипотеза не лишена изящества, но она, увы, базируется исключительно на нумерологическом совпадении. Это ни разу не дип. К тому же, топологическое пространство не совсем шестимерно…

Томлин поднял обе руки ладонями вверх, как бы сдаваясь.

— Это очень мило, но попробуй в следующий раз просто сказать «да». Можно даже без «сорр» в конце. Ладно, если твои мозголомы хоть на что-то годны, они уже должны были дать какие-нибудь прогнозы по части поведения этой штуки. Что это вообще такое?

Ламарк повернулся к Ковальскому и сделал жест ладонью, словно приглашая того на сцену.

— Астрогатор, мне нужно подтвердить одну гипотезу, взгляните на объект, вам он ничего не напоминает?

Ковальский тут же умело изобразил мыслительный процесс. Научспецы это очень ловко делают.

— Напоминает. Конвекционную ячейку. Только не трёхмерную, а больше. Вот это тут — явно шестигранные гиперцилиндры.

И показал пальцем.

— Только один момент. Мы как будто смотрим на них изнутри, а не снаружи.

Ламарк с довольным видом показал Ковальскому большой палец.

— Именно. Майор, если ты опасаешься, что эта штука часом рванёт, разнеся нас, эту галактику или всю видимую вселенную разом, то твои опасения беспочвенны.

Томлин с театральным драматизмом закряхтел.

— Судя по нашему моделированию, штука эта если и является замком, то оберегает она не нас от того, что внутри, а скорее наоборот, защищает некую границу от энергетического каскада с нашей стороны.

Так, погодите, не смешите, я вас мигом проучу. Когда мозголомы начинают так изъясняться, значит и сами ничегошеньки не понимают. Так, будем танцевать от сопла.

— Но здесь вокруг же ничего нет.

Ламарк и Ковальский переглянулись с привычным видом «тупой вояка».

— «Здесь», как ты выразился, есть тёмная энергия, как и в любом месте нашей с вами Вселенной.

— А по ту сторону, выходит, её нет?

— Это пока наиболее вероятная из гипотез, исходя из топологии того, что мы наблюдаем.

— Но насколько я помню курс физики, даже внутри дипа тёмная энергия никуда не девается, там тоже идёт своё расширение пространства-времени.

— Я смотрю, майор, чему-то тебя всё-таки научили.

— Очень смешно. Так что это за нора, в которую ведёт эта дыра, и что там водятся за единицы и нолики?

— Увы, этого достоверно не знает никто.

— Прелестно.

Майор рухнул на ближайшее кресло, слегка осоловело обвёл взглядом кают-кампанию, потом протянул руку к раздатчику, нацедил оттуда стакан сока томарильи, залпом его осушил, поморщился, нацедил ещё и тоже одним глотком выпил.

Весь этот процесс ему традиционно заменял медитацию для лучшего переваривания собственных размышлений.

— И что наши малонаучные исследователи числом пять там потеряли?

Доктор Ламарк в ответ покосился на Ковальского.

— Если вы думаете, что я в курсе, то вы мало знакомы с нашими гостями. Болтать они любят, но в основном от скуки, по делу из них слова лишнего клещами не вытянешь.

— Понятно. Точнее, непонятно. Что-то же они сказали такое Дайсу и остальным, что они сменили пластинку?

— Полагаю, главным аргументом был тот факт, что вы до сих пор топчетесь на подходах, а они фокус этот, в конце концов, триангулировали, чего не удавалось до сих пор никому. И должны бы первым делом радеть за успешную разгадку этого ребуса. Не доверяют вашим людям, доктор Ламарк.

Томлин поморщился.

— Честь мундира, законы фронтира, а нельзя к начальственным приказам относиться более… скучно, что ли, по-простому, без этих самых закидонов?

Ламарк хмыкнул, за что получил свежий заряд ненависти из обеих глазниц.

— Я сказал что-нибудь смешное, доктор Ламарк?

— Извинения, майор, но вас, десантников, не поймёшь, вы же местами ковбои почище любых дайверов, и уж прости мне мою прямоту, с головой иногда вообще не дружите.

Томлин пожевал губами и вздохнул.

— Бывает всякое. Но угнать три единицы малотоннажного транспорта из-под носа моих смертничков и мотать на нём невесть куда — это уже перебор, не находишь?

Ковальский тоже решил выступить:

— Особенно учитывая, что это уже второй подобный эксцесс, с тех пор как вы на борту «Эпиметея».

Вот ведь заноза в заднице.

— Дежурный астрогатор Ковальский!

Ковальский деланно вытянулся во фрунт.

— Я!

— Лопасть от руля. Расскажите мне что-нибудь новое, чего я и без вас не знаю, а то что не спросишь, вы всё в несознанку играете.

— Никак нет, майор, сорр!

— Вот поганец. Доктор, тебе слово, что ты с твоими людьми ещё успел нарыть на это вашу многомерную цилиндру?

— На самом деле данных много, но их интерпретация в основном лежит в плоскости предположений, то есть даже до теорий не дотягивает. Нам бы поближе подобраться…

— Я вам подберусь! Подберутся они. У твоих людей в распоряжении детекторная сеть, плюс эксаджоули. сенсоры и вычислительные мощности «Эпиметея», вот и справляйтесь пока так. В общем, доклад, я тебя предельно внимательно слушаю.

Доктор Ламарк издал дробный звук контрольными кольцами, и тут же проекция фокуса в гемисфере обросла многозначительными графиками и диаграммами.

— Как ты видишь, в сущности, эта структура не излучает, хотя в микроволновом диапазоне она неплохо заметна за счёт эффективного поглощения радиоволн в пиках пульсаций. В этом и была главная сложность его обнаружения — даже со стороны топологического пространства, где он является одной из местных кучностей фрактальной матрицы, это всего лишь артефакт пространственной структуры, а не физический объект с массой, зарядом, спином или ещё чем-то подобным. Даже у коллапсаров, которые устроены довольно примитивно и однообразно вплоть до квантового уровня, макроскопические параметры существуют и вполне измеримы, тут же мы имеем дело скорее с местом, нежели предметом.

— То есть фокус отвечает на вопрос «где», а не «что», это я догадался. Ну и где же это, в таком случае?

— Минутку терпения, майор.

Вид фокуса снова сменился, теперь перед ними вращалась та же структура, но в разрезе. Так она больше всего была похожа на улитку, сиречь неведомо чей орган слуха и пространственной ориентации.

— Это сейчас спроецировано не что-то измеренное, а скорее наша догадка, но динамика у фокуса весьма энергичная, и если эта поверхность хоть сколько-нибудь отвечает стандартным нашим представлениям о мембранной физике, то внутри там должны быть вот такие фазовые камеры в количестве трёх штук, которые последовательно снижают размерность метрического пространства до стандартных.

Томлин постарался не считать на пальцах, и у него получилось.

— Так, доктор, ты говорил, что объект шестимерный. Минус три это будет три.

— Да, всё верно.

Томлин постарался добавить в свой голос максимально яда:

— А время куда делось?

Но Ламарк в ответ даже не моргнул, подготовился, значит, зараза мозголомная.

— Это как раз самое интересное. Похоже, времени там нет как такового. Только пространственные координаты.

Томлин и Ковальский принялись переваривать.

— Но оно же это… движется?

— «Движется» лишь проекция на наше пространство-время, точнее, мы так субъективно воспринимаем изменения этой проекции при нашем движении вдоль собственной мировой линии. А если его остановить…

Теперь образ хромосферной ячейки был абсолютным. Шестигранная гиперпризма мерцала всеми своими многочисленными рёбрами. А ещё это выглядело как люк, ведущий куда-то в темноту.

— Это как же вам удалось остановить время, а, мозголомы? Стоп-кадр этой штуки не сделаешь.

— Мы отправили один из своих зондов-беспилотников в дип, это он видел в момент начала проецирования за файервол.

— Со, доктор. Теперь выводы.

Ламарк аккуратно свернул все свои диаграммы и сложил руки на пузе.

— Нам неизвестно, что там внутри, но время там в нашем понимании не течёт. То есть там либо ничего нет, либо любая материя-энергия-информация пребывает там в вечном стазисе.

Томлин почесал лоб.

— Получается, теория эта гласит, если вкратце, что ничего там внутри интересного нет как нет, а кто сунется — застынет, как муха в янтаре.

— Если в общем, то да.

— Твои орлы уведомили об этом наших угонщиков?

— Я это сообщил тебе, а ты уж решай, что с этими ценными сведениями делать.

— Так сообщи! Глядишь, одумаются.

Ламарк кивнул и углубился в общение по личным каналам, Ковальский тоже думал о чём-то своём.

Тогда Томлин булькнул ещё стакан сока, поцокал языком, разминая по вкусовым окончаниями сладковатый ягодно-томатный привкус, после попытался вспомнить, от чего там его отвлекли своим дурацким побегом трое дайверов и две советницы. Или кто там они.

Женщины на борту, ну надо же!

Отставить.

— Остерман, доклад.

— Продолжают двигаться теми же курсами, на вызовы не отвечают.

Плохо. Значит не просто так они туда летят, что-то, сволочи, удумали.

Томлин устало потёр виски. Лежал бы сейчас в биокапсуле, горя бы не знал. Чего он цацкается с этим детским садом. Кто другой, не привыкший таскаться по Галактике с группой мозголомов на закорках, уже давно бы грохнул кулаком и ввёл бы военное положение в объёме полтора кубопарсека. Все бы сидели, как пришибленные, по койкам и не вякали. А тут, с кем поведёшься.

— Остерман, бери сквады Каннинга и Гвандойи и аккуратно выдвигай их с двух флангов для захвата. Держаться в полутике, без команды ничего не предпринимать.

— Апро, майор.

— Доктор, попроси своих держать эмиттеры наготове. Разрешающая у нас сейчас сколько?

— Сколько угодно, можем хоть отдельную заклёпку зафиксировать.

— Сколько угодно мне не надо, отдельный катер зафиксируете с гарантией?

— Вполне.

— И по мощности?

— У нас запаса на две сотни таких катеров. Дело не в этом.

Ну, начинается. Томлин терпеть не мог вот этих вот «дел».

— А в чём?

— Они же знают, что будет. Первую беглянку твои герои самолично отловили за полторы минуты, ловушку даже не пришлось задействовать.

— И?

— И всё равно они прутся. Почему-то.

Почему-то. Если бы там на борту были только эти три дайвера, Томлин бы поручился, что будут прорываться в нахалку. Но там ещё и эти трёпаные «гости». И это может означать, что угодно.

— Ёшита, как связь с Финнеаном?

— Молчание.

— Декогеренция?

— Уже прошла.

Вот это уже совсем неприятно. Если придётся снова уходить в пассивный прыжок, считай, половина трупами прибудет на место.

— Доктор, а ваш дрон, нельзя его использовать как ретранслятор?

— В смысле, он по ту сторону.

— Он же нас слушает?

Ламарк по-прежнему смотрел непонимающе.

— Ну, да.

— Вот и дай приказ отгрузить ему директиву ретранслировать сигнал на «Тсурифу-6».

— Но мы никак не узнаем, получена ли вообще директива, и есть ли отклик.

— И всё-таки, попробуй.

Ламарк пожал плечами и вывел на гемисферу проекцию топологического пространства вокруг них. Точнее собирался вывести, но ничего так и не увидел. Даже обычной для пространства за пределами Цепи шевелёнки не было видно.

Незадача.

— Там… ничего нет.

— Я и сам вижу. Где дрон, доктор?

— Он должен быть там, в ожидании команды на обратное проецирование. Энергии на прожиг у него всё равно нет.

Томлин мрачно пошевелил массивной челюстью, но решил наново не раздражаться. Сегодня явно не его день.

— Научспецам приказ срочно подготовиться к проецированию ещё одного дрона.

— У нас их осталось две штуки, майор, мы их готовим для погружения во внешние контуры фокуса.

— Отставить погружение. Нам нужна связь, и срочно. Доктор Ламарк.

— Подтверждаю. Директива на точечное двустороннее проецирование, полный лог внешних рецепторов, при полном проецировании отправка инфопакета к Воротам Танно, и поторопитесь.

Томлин показал Ламарку большой палец, покосился на молчаливого Ковальского, потом снова вернулся к гемисфере.

Там маркер зонда уже начал ускоряться в расчётную прыжковую зону. Ноль один, ноль два, ноль три «це», есть фазовая, эмиттеры активированы, полная мощность на воротах, есть прожиг.

Топология пространства послушно изогнулась на двух планковских площадях, сверкнул гамма-всплеск, дрон штатно выкинуло за пределы горизонта событий и…

И тишина.

— Где дрон?

Ковальский нервно хихикнул.

— Доктор Ламарк, не молчи.

— Нет сигнатуры. Дип пустой, майор.

Прелестно. Просто прелестно.

— Есть, конечно, вероятность, что оба зонда уцелели…

— Говорят, комет доят.

Ковальский снова хихикнул, чем окончательно вывел Томлина из себя.

— Астрогатор, шли бы вы уже отсюда, ржите в своей каюте, если вам так будет угодно.

Но тот не унимался. Точнее, он совершил несколько героических усилий, чтобы согнать с лица непрошеную улыбку, но у него всё равно не получалось. Тогда он плюнул, и точно так же, лыбясь во всю ширину, показал пальцем на участок гемисферы, где была отметка фокуса.

— Кажется, майор, это не единственная наша проблема.

— Ближе к делу.

Томлин постарался, чтобы эта фраза прозвучала достаточно авантажно, чтобы согнать уже с лица астрогатора неуместное выражение.

— Ваш фокус движется.

— Мы в курсе. Относительно галактического меридиана…

— Нет, вы не поняли, он движется по вынужденной траектории.

Доктор Ламарк тут же злобно отстучал какую-то заковыристую команду и от маркера фокуса на них послушно потянулась тончайшая паутина мировой линии.

Ковальский оказался прав. Эта штука улепётывала на всех парах. И судя по траекториям угнанных горе-пиратами катеров, как раз они об этой особенности объекта были прекрасно осведомлены.

— Доктор, у меня потом к тебе будет один разговор, только ты не обижайся.

Но судя по виду Ламарка, тот уже и сам понял, что свалял со своими мозголомами дурака, как вообще можно было не заметить активное маневрирование объекта?

— Каннинг и Гвандойя, срочно приступить к перехвату.

В общем канале тут же начался привычный речитатив смертничков, проговаривающих директивы.

Томлин обернулся на Ковальского, прищурился и на всякий случай скомандовал:

— Квол, временно отрубить у дежурного астрогатора все исходящие каналы.

Ковальский усмехнулся.

— Подозреваете меня в чём-то, майор?

— В том, что вам хватит глупости им помогать? Нет, что вы. Вот бы вам ещё хватило ума их отговорить.

— Майор, сколько вам повторять, меня в целом беспокоит только безопасность астростанции «Эпиметей», во всех остальных вопросах я придерживаюсь нейтральной позиции.

— Прозвучало как «нейтральной плавучести», непотопляемый вы мой. Однако помолчите, я попробую проделать этот номер за вас.

Ковальский сделал в ответ приглашающий жест и свободно откинулся в телескопическом кресле, будто ожидая какой-то любопытной стейдж-постановки.

— Коммандер Тайрен, здесь Томлин.

— Со, майор. Я вас слушаю.

— Зачем вы это всё устроили?

— Это мы триангулировали фокус. Было бы глупо в итоге не побывать там, куда мы так долго шли. Других занятий для нас всё равно нет.

Ах ты ж старая колоша. Романтик с большой дороги.

— Угонять-то катера зачем? Ну хорошо, если ваши, хм, гостьи так хотели туда попасть, то мы бы всегда договорились. И вообще, Тайрен, вы же с капитаном первые всю эту бучу на борту устроили. А теперь что, вы вместе? Как это понимать вообще.

Пауза, думает. Раз думает, значит, есть шанс.

— Знаете, Томлин, иногда договариваться становится легко и приятно, особенно когда тебя о чём-то вежливо просят, а ты как раз остался без своего саба и тебе скучно торчать на этом золочёном яйце.

Майор покосился на Ковальского, тот явно не ожидал такой подачи. Ну, да, любимая же игрушка.

— Спелись, значит. Так всё-таки, с чего вы решили, Тайрен, что я вам собираюсь запрещать приближаться к фокусу? Вы старше меня по званию, к тому же навигатор, в отличие от меня, смертничка, и от моих коллег-мозголомов. Вам хочется поиграть в меченый атом? Да галактику вам в руки! Но для этого хватит одного катера, они нам тут нужны, прекратите свои глупости и возвращайтесь.

— Вы можете мне заговаривать зубы сколько угодно, но я же вижу, как ваши красавцы подбираются к нам с флангов. Детекторные решётки тут, конечно, дрянь, но перед вами лучший экипаж в этом секторе Галактики, не переоценивайте свои шансы, майор.

Горы самомнения, как всегда у дайверов. Да вы такую мелюзгу с учебки в руках не держали. Лучшие они.

— Каннинг и Гвандойя, начали, они вас видят. Остерман, пусть разогревают ловушку. Если они всё-таки оторвутся — пеленайте их и весь разговор.

И тут же переключился обратно:

— Коммандер, тут астрогатор Ковальский интересную штуку придумал, говорит, этот ваш фокус чуть не живой и улепётывает сейчас от вас во все лопатки.

— Мне это без разницы, майор.

— Последний раз предупреждаю, коммандер возвращайтесь, у меня есть приказ Финнеана к фокусу не приближаться.

— У меня такого приказа нет.

— Ну, в таком случае, конец связи.

Вот упёртые.

Все трое наблюдали сейчас в глубине тактической гемисферы, как катера на полном ходу принялись смещаться ближе друг к другу. Что эти дайверы задумали? И на каком из трёх бортов сейчас таинственные гостьи?

Сквады Каннинга и Гвандойи между тем уже активизировали форсаж «тянучки», стремительно нагоняя беглецов.

— Мин-тридцать-сек.

Молодцы какие, всё уже промерили, посчитали. Сколько их учить не пытаться обогнать третью ступень.

Катера между тем уже буквально срослись в единый маркер, по-прежнему набирая мощность. Так, это уже софткап компенсаторов, вы чего, все решили там стать героями?

— Доктор Ламарк, срочный расчёт ловушки при работе по строенной цели, допуски, всё!

— Мин-пятнадцать-сек.

— Должна выдержать.

Отлично.

— Первый шок пошёл, второй пошёл…

Лучший способ изловить такую юркую цель — это перестать за ней гоняться. Точнее, чтобы перестала она.

— Не срабатывает. Приступить к попытке физического контакта?

— Доктор, ваши предположения?

— Они как-то экранируют свои генераторы. Не удивлюсь, если это…

— Я понял. Так, оба сквада отбой, Остерман, активировать ловушку, прямо сейчас.

Маркеры «тянучек» послушно рассыпались, на максимальном ускорении уходя от цели. Но и дайверы не зевали, все три маркера синхронно сдвинулись, составив теперь единое физическое тело.

— Тайрен, что ты творишь?

— Майор, и всё-таки я бы обратил внимание…

Томлин одним движением раскрытой ладони заставил Ковальского заткнуться, и тот послушно отправился к Ламарку, что-то тому вполголоса выговаривая.

Между тем несущая матрица ловушки уже благополучно мерцала в недрах гемисферы, огромной пращой захлёстываясь вокруг траектории беглых катеров. Те даже не пытались увернуться, словно понимая бессмысленность лишних трепыханий. Если Томлин хоть немного знал Дайса и Тайрена, то подобный фатализм был вовсе не в их духе. Значит, они по-прежнему следуют изначальному плану. Но какому?

— Дайс, Тайрен, Хиллари, последний вызов. Ложитесь в дрейф, или я буду вынужден вас обездвижить.

— Делай, что должен, майор. Только не прикрывайся тем, что тебя вынудили. Прими уже решение и действуй.

— Апро, коммандер.

Ловушка послушно вспыхнула от пролившихся на неё живительных петаджоулей и начала стремительно затягиваться.

Одновременно объединённая воедино тройка катеров синхронно врубила трёпаный прожиг на прыжок. Умно. Номер, конечно, одноразовый, и не догадайся Томлин заранее дать команду на обсчёт энерговооружённости, могло и сработать.

— Доктор Ламарк, фиксация цели.

— Ты уверен, майор?

— Выполнять.

— Апро, сорр.

Свёрнутый плотный кокон полей одним движением затянулся, лишая цель подвижности.

В этот момент рвануло.

Выглядело это как яркая звезда в глубинах гемисферы, разом затмившая всё вокруг.

Когда доли секунды спустя она, остыв, растворилась в ледяном пространстве космоса, вокруг были различимы лишь обрывки ловушки и мелкие ошмётки дебриса. Маркеры катеров исчезли.

В кают-кампании воцарилась гробовая тишина.

— Ламарк, какого это было?..

— Не могу знать. Паттерны излучения анализируются. Но, похоже, они запустили проецирование прямо внутри кокона, не дожидаясь выхода на режим.

Томлин пытался понять и не мог.

— Это точно не результат воздействия нашей ловушки?

— Негатив, контакта не было.

— Они же знали, что режим не достигнут?

— Судя по всему, да.

— Так зачем?!

Голос Томлина едва не сорвался на крик.

— Не могу знать, сорр.

Безумие, вся эта экспедиция была сущим безумием.

— Тайрен, Дайс, Хиллари, эффектор, советник, кто-нибудь, здесь Томлин.

Молчание.

А ты чего ждал, чудес не бывает, вместо того, чтобы быть потраченными на проецирование, все петаджоули накопителей единомоментно обратились в излучение.

Погодите…

— Доктор, а зачем им вообще было прыгать?

— Не могу знать.

— Ковальский, не молчите, они же прорывались к фокусу, у катеров есть только пассивный прожиг, энергии в накопителях на два не хватит, да и видели же они, что случилось с нашим зондом. Это похоже на самоубийство, зачем, тьма их побери!

И тут его осенило.

— Доктор Ламарк, натрави на это место максимальный диапазон детекторной сети. Пусть твои мозголомы ищут хоть что-нибудь, движущееся к фокусу, и быстрее!

Тот посмотрел на Томлина с недоумением, но спорить не стал.

Гемисфера зажила своей жизнью, стали мелькать какие-то таблицы спектрограмм и корреляций, разноцветной рябью принялись надеваться скины радио-, нейтринного и гравидиапазонов, наконец, спустя томительных полминуты, маркер снова всплыл.

— Майор, это третий катер. Статистика по массе разлетающихся осколков примерно соответствует остальным двум.

— Значит, они нас всё-таки обвели вокруг пальца. Сколько до фокуса?

— При текущем ходе, мин-две-мин, не больше.

— Успеем повторно развернуть ловушку?

— Развернуть не проблема, спозиционировать не успеем, да ко всему так близко к фокусу…

Томлин задумался.

— Майор, прикажете сбивать?

Вопрос.

Хор-роший. Вопрос.

Тьма тебя побери, Тайрен. Хотя конкретно ты наверняка уже так и так труп.

— Негатив, капитан. Всем сквадам отбой боевой тревоги. Продолжать наблюдения за фокусом.

Томлин устало уселся обратно в кресло, громыхнув сочленениями «защитника». Кресло застонало, но снова выдержало.

— Майор, послушайте меня, наконец.

— Астрогатор, что вам.

— Мы не того опасаемся. Фокус явно убегает, так?

— Ну?

— Он убегает не от нас, майор. Всё это время его ускорение было направлено совсем в другую сторону, и даже когда к нему приблизился катер…

Он продолжал прежний курс, практически перпендикулярно к видимой угрозе.

Томлин немедленно активировал канал.

— Катер, здесь Томлин. Отговаривать я вас больше не стану, но если вы знаете что-то такое о фокусе или о странном поведении дронов во время проецирования, что нам не известно…

— Здесь эффектор Превиос. Майор, уже поздно. К сожалению, мы вам уже ничем помочь не можем. У нас своя цель. Прощайте.

Томлин оглядел собравшихся. Оба молчали.

Маркер катера вплотную приблизился к самой границе фокуса и тотчас пропал из проекционного пространства.

— Доктор?

— Никаких видимых артефактов, топология в норме, во всех спектрах та же картина, что и раньше. Даже траектория фокуса прежняя. Во всяком случае, коллапсары, квазары, кварковые, нейтронные звёзды и прочая астроинженерия оттуда не лезет. Вон у нас специалист сидит, подтвердите, Ковальский.

Тот молча пожал плечами.

И тут врубилась корабельная сирена.

Это квол анализатора гравиакустики. Он что-то услышал, достаточно громкое, чтобы поднять тревогу.

Вот так уже становится куда понятнее.

— Астрогатор, сколько у нас на борту эксаджоулей и как долго вы сможете нас всех прикрывать своим внешним щитом?

Ковальский в ответ только нахмурился.

Кажется, они и правда угодили в какую-то хитрую ловушку. И она ещё только продолжала захлопываться.

Молчание Акэнобо било по ушам контр-адмирала сильнее, чем любые крики.

Пока ордер разворачивался для нового захода, было самое время обсудить тактику, но майор упорно продолжал делать вид, что полностью занят тактическим управлением флагшипом, и в канал не стучался. В какой-то степени это было правдой — и без того измотанный старпом Коё вместе со своими навигаторами постоянно требовал контроля команд, не говоря уже об аналитиках штаб-капитана Сададзи, которые ещё на прошлом заходе, уйдя на экстренную премедикацию, по очереди гасли на общей схеме командной цепочки.

Но в этом молчании было нечто большее, гораздо большее.

ПЛК «Тимберли Хаунтед», «Альвхейм», «Адонай» и «Упанаяна» — вот всё, что осталось под его командованием от Лидийского крыла, о судьбе остальных крафтов контр-адмирал не знал ровным счётом ничего. Не лучшее положение, в которое можно было завести собственный флот. Что толку в прежних соображениях, если сейчас ты стоишь перед голыми фактами — четыре первторанга застряли в недрах ненавистного дипа, продолжая ежесекундно набирать свои миллизиверты и терять эксаджоули в накопителях, а результата всё не было.

За спиной у них было уже три попытки проецирования в субсвет, и все три попытки были неудачными.

Финнеан, поморщившись, переключил гемисферу в режим прямой проекции, и сам поразился увиденному.

Обычно плотно заселённое фрактальными плетьми топологическое пространство дипа было едва узнаваемо. Лишь тени былых яростных штормов мерцали вокруг, едва-едва колебля жирные балжи тёмных течений.

Дип, словно испугавшись собственной былой ярости, истаял, рассыпался на отдельные фрактальные завитки, оставив навигаторам для обозрения лишь титанические «обратные пузыри» да далёкое отражение выступа Цепи у Ворот Танно. И в этой непривычной пустоте, в этом холодном спокойствии таилось нечто сокрытое от глаз, коварное и, по всей видимости, совершенно пустое.

То, что им никак не давало закончить миссию.

А как удачно начинался этот затянувшийся прыжок.

Идеальное проецирование, приличный запас по энерговооружённости, симметричный ордер в построении «ромб», почти никаких допусков по напряжениям внешних полей, формирующих вокруг четвёрки первторангов пузырь физического пространства. Классика активного прыжка, как по учебнику.

А что дип аномально неактивен, так с тех пор как в его недра пролился энергетический каскад «глубинников», тут могло случиться что угодно, ни одного достоверного свидетельства результатов воздействия на местную топологию таких энергий до сих пор никем зафиксировано не было. Да и какое навигаторам дело до этих мозголомных вопросов, задача была достигнуть места десантирования ботов Томлина, а по обнаружении оных уже решать, как поступать дальше.

Первое, что обнаружилось по мере прожига — это полное отсутствие каких бы то ни было маяков. А между тем у доктора Ламарка были чёткие инструкции — сразу по прибытии на место выбросить из субсвета бакен с включённым транспондером.

Однако координаты фокуса по первоначальной триангуляции аналитиков коммандера Тайрена никуда не делись, и по ним одним ордер в итоге благополучно прибыл на место, пусть и совершив пару ненужных манёвров в обход неудачной конфигурации галактических макроструктур.

Но самое неприятное, особенно в свете абсолютной своей непредвиденности, ждало крафты Финнеана на финале прожига. В очередной раз убедившись в полном отсутствии следов пребывания здесь смертничков Томлина, а также разведсабов «Джайн Ава» и «Махавира», контр-адмирал дал команду Сададзи начать проецирование ордера в субсвет. Тот благополучно отработал манёвр, начал процесс штатной дефляции пространственного балба, но… файервол так и не показался.

Перебранка аналитиков в канале закончилась принятием решения сменить тактику проецирования, перейдя в упрощённый режим, по сути аналогичный финальной стадии пассивного прыжка, что грозило экипажам лишним облучением и резко повышало риски декогеренции на выходе в субсвет, но в той ситуации это представлялось лучшим из возможных решений.

Второй заход, аналогично, завершился ничем — Финнеан так и не увидел в гемисфере знакомый красный пузырь субсвета, только зря ушла в диссипацию ещё пятая часть наличных эксаджоулей.

После третьей попытки проецирования никто ничего не обсуждал. В канале аналитиков стояла гробовая тишина.

Но больше всего Финнеана беспокоило молчание майора Акэнобо. Тот с самого начала прыжка не проронил ни слова, хотя в обычной ситуации он бы не вылезал из личного канала.

Между тем настала пора что-то решать, причём решать быстро. И с этим молчанием тоже.

— Сададзи, какие у нас варианты на следующий заход?

— Если честно, мы исчерпали все классические схемы, осталась только какая-то совсем экзотика вроде двойного проецирования, чего никто не делал со времён Века Вне.

— Вероятность успеха?

— Не могу знать, контр-адмирал, физика процесса остаётся неясной. Дип себя ведёт так, будто под ним вообще нет никакого субсвета.

— Но нейтринные ловушки что-нибудь видят?

— Дальние маяки на месте, но конкретно тут мы будто над войдом, абсолютно плоская и гладкая топология, на пределе чувствительности ловушек всё пусто.

— Со, флот-капитан, попробуй найти место вблизи какого-нибудь ближайшего неприметного карлика, и готовь обратный прожиг.

Мгновение раздумий, тоже очень говорящее.

— Мы не будем возвращаться к Воротам Танно?

— Пока нет, нужно для начала кое-что обсудить, в более спокойной обстановке.

— Апро, контр-адмирал.

С этим тоже не всё так просто. У тебя проблемы с командой, контр-адмирал, большие проблемы.

— Приказ по Крылу, отставить попытки проецирования в физику, прежним ордером приступаем к вторичному прожигу в резервный сектор, флот-капитан Сададзи — обеспечить расчёт траектории, энергетикам следить за запасом эксаджоулей в накопителях, после проецирования немедленно забросить якоря и перейти в режим максимальной незаметности. Выполнять.

В недрах дипа пространственный пузырь вокруг ордера создавал особо острое ощущение субъективности происходящего. Гемисфера не была в состоянии даже опытному навигатору передать гиперреальность фрактального мира, человеческое сознание воспринимало всё за пределами балба как некую абстракцию, не имеющую физического смысла и потому далёкую и отстранённую.

Малейшее перенаправление импульса-энергии, и дип послушно претерпевал самые замысловатые эволюции, преображаясь столь причудливым образом, что даже незыблемые маяки далёких квазаров принимались метаться из зенита в надир, дробиться, превращаться в яркие тоннели и бездонные ямы, переполненные тепловым излучением абсолютно чёрного тела. Любые признаки реального мира во время прожига становились призраками, третичными и четвертичными проекциями нечто на ничто, и как аналитики не сходили с ума, пытаясь удержать весь этот детерминированный хаос в голове — всегда оставалось для Финнеана загадкой.

Навигаторам было проще, им отдавались лишь итоговые инструкции, очищенные от мишуры фрактального мира, математически холодный тактический рисунок прожига, который приводил, или во всяком случае должен был привести их крафт в искомую точку шестимерного пространства. После чего ордер просто нужно было вернуть в обычный мир с колючими звёздами и пустотой, заполненной тёмным гало и распираемой изнутри инфляционным давлением, туда, где время тащится беспредельно медленно, и где сигнал о гибели Вселенной будет распространяться по ней столько же, сколько она существует.

Возможно, она уже погибла, но они об этом так никогда и не узнают, заключённые в такой же пузырь, как сейчас колебался вокруг ордера, только в триллион раз больше. Увы, от размера тут суть не менялась. Чтобы узнать, что там на самом деле, нужно было покинуть пузырь, а значит — сперва развоплотиться.

В каком-то смысле каждый крафт, возвращаясь в субсвет, рождался заново. Или окончательно умирал лишь в этот самый момент.

На заре гиперпространственной навигации проводились опыты с запутанными парами квантовых частиц, одну из них проецировали через файервол, и оставшаяся орфаннаячастица замирала в стазисе, навязанном квантовым парадоксом Зенона, но стоило её паре спроецироваться обратно в субсвет, хотя бы и за килопарсеки от исходной точки, как стазис пропадал, и запутанность при этом не разрывалась.

Но интереснее было, когда аппарат, несущий пару, попадал в «шевелёнку», рапыляясь в итоге по эту сторону каскадом навеки рассеянной информации. Орфанная частица тут же распадалась по суперсимметричному каналу, как будто она сама только что прошла файервол.

В каком-то смысле обе частицы умирали и снова рождались для этой вселенной в момент первичного проецирования. И кто мы после этого такие, бродяги дипа, сотни раз рождённые и сотни раз умершие в результате глупого броска костей, не самозванцы ли, только притворяющиеся самими собой?

Финнеану часто не давали покоя подобные размышления.

Но они отступали, как только реальность возвращалась во всей своей смертельно опасной красе.

— Обратный прожиг завершён, точность выхода до третьего знака, навигаторам приготовиться к дефляции локального балба, энергетикам принять контроль над генераторами, плотный ордер, нулевая готовность к проецированию, сформировать ударный фронт.

Если растерявшие даже энергию атомарных тепловых колебаний малотоннажные крафты дип буквально выплёвывал из собственных потрохов, как только энергетическая плотность падала ниже минимума, а разведсабы и «Лебеди» Воинов вальяжно выплывали из глубин чужого пространства, буквально балансируя на грани между двумя мирами и проникая сквозь границу файервола едва заметной тенью, то походные ордеры первторангов пробивали границу файервола в буквальном смысле этого слова, как атомные ледоколы на Старой Терре взламывали некогда тяжёлые паковые льды своим собственным весом.

В данном случае физика была совершенно иной, несмотря на внешние аналогии. Больше это походило на попытку пробурить с орбиты лёд-II перемороженной космическим холодом бродячей водяной суперземли, направляя на его поверхность узкий луч энергии, на два порядка превосходившей по плотности излучение фотосферы активного квазара.

Ордер наваливался на зеркальную мембрану файервола тараном, разогретым до десяти триллионов градусов, для этого приходилось направлять в одну точку не только почти всю энергию, саккумулированную в балбе за время прыжка, но и расходовать почти все эксаджоули, оставшиеся в накопителях. И главный трюк состоял не только в том, чтобы суметь протащить весь ордер в полученное окно, а ещё и успеть собрать по пути максимум растраченной энергии.

Так, в яростной вспышке рождения новой микровселенной, четыре ПЛК, оставшиеся в распоряжении контр-адмирала, начали прорубать себе дорогу в родной, скучный и на некоторое время безопасный мир. Пока опять переполошенный тараном дип не скомпрометирует все оставшиеся коридоры проецирования, пока не нагрянет снова неминуемая угроза.

Финнеан скрипнул зубами. Если у Томлина и его мозголомов есть хоть малейший шанс прекратить эту бесконечную круговерть выматывающей войны с, по сути, никем, неразумной данностью, тупым обстоятельством, то долг Финнеана сделать для этого всё возможное.

И сегодня у него не получилось.

Но, возможно, ещё получится завтра.

— Рассредоточиться.

Ордер распался, уходя от точки выхода широким веером. Остаточные поля, которые раньше держали ПЛК вместе, сейчас лишь мешали точному маневрированию. Пока не погасло коронарное свечение каскадной ионизации на остриях факельных зон, капитаны разводили первторанги, чтобы эффективно погасить остаточную кинетическую энергию, пока акустики прозванивали пространство в диаметре тысячу тиков, стремительно заполняя тактическую гемисферу местным космическим населением.

Сададзи действительно удачно выбрал запасную точку проецирования. Широкая двойная система старого красного карлика и молодого красного супергиганта третьего поколения, куда немедленно ушли все основные якоря, в точках Лагранжа системы — гигантские высокометаллические молекулярные облака, раскатанные целым семейством рыхлых планетезималей в небанальную двух-плоскостную систему колец, заключённых в серебристое гало свободно вращающихся в этом космическом зоопарке ледяных снежинок.

Зрелище красивое, но главное, позволяющее удачно скрыться от любопытных глаз.

Разбившись на пары — «Тимберли Хаунтед» и «Альвхейм», продолжая оттормаживаться, на тридцати кило-«же» ушли в сторону одной протопланетной структуры, а «Адонай» и «Упанаяна» начали удаляться в сторону другой — четыре крафта привычно подняли пространственные щиты и распахнули ворота накопителей для живительного потока дармовой энергии.

Настало время командам ПЛК заняться тщательным тестированием всех систем, которые не обслуживались с самого объявления боевой тревоги по огневому контакту.

Контр-адмирал машинально прислушивался к переговорам в открытых каналах командных цепочек, интересуясь не столько ущербом, который получил за прошедшие сутки его флагшип, сколько пытаясь уловить общее настроение экипажей.

Настроение было аховое — люди до крайности вымотаны, уже вторая треть личного состава вынужденно погружалась в медицинскую кому, остальные еле ворочались, их голоса даже через механический вокорр больше походили на какое-то глухое эхо потусторонних речитативов, нежели на что-то присущее живому человеку.

Если бы сегодняшнюю вахту на этом можно было закончить. Если бы.

Вокруг «Тимберли Хаунтед» по безумным траекториям скользили мириады небесных тел характеристическими размерами от песчинки до планетезимали, свиваясь в тончайшие диски, плотные балжи, математически отстроенные вереницы и хаотически мечущиеся облака.

Вся эта небесная механика, подсвеченная двумя красными звёздными фонарями, распадалась на всевозможные переливы оттенков и яркостей, ни на секунду не прекращая видоизменяться. Если дип сводил с ума своими фрактальными размерностями и стремительной непредсказуемостью, то это место завораживало размеренным и грациозным движением, с каким, наверное, миллионами лет колышутся в недрах тягучего янтаря серебристые стрекозиные крылья — бесконечно гладкое и бесконечно невозмутимое движение, подчиняющееся паре простых законов.

Невероятно красивое.

Невероятно хрупкое.

Они уже видели, как это происходит.

Энергетическая капсула размером меньше ядра гелия, начинённая мета-стабильными сборками суперсимметричных странных бран-гравитонов и помещённая в ядро здешней старомодной матроны, миллиард лет назад благополучно не сумевшей преодолеть пробел Шварцшильда и потому способной поддерживать движение в этой системе ещё добрых десять миллиардов лет, смогла бы за крошечное мгновение уничтожить всё вокруг во всепожирающих недрах коллапсара, как это уже случилось на окраине Плеяд. И никто, ни слепые силы природы, ни человечество с его могучим коллективным интеллектом миллионов лучших умов не могли ничего этому варварству противопоставить.

Кто это сделал и зачем?

За прошедшие сутки об этом некому было спросить, да и к кому обращать этот вопрос? Опять бежать на поклон к Конклаву Воинов? Финнеан вздрогнул. Они, скорее всего, не знают, а если и знают, то не скажут. Исключительно для твоей же пользы.

С этим настала пора заканчивать.

Как и с затянувшимся молчанием Акэнобо.

— Майор, капитан Коё в состоянии контролировать управление «Тимберли Хаунтед»?

— Апро, контр-адмирал.

— Через двадцать минут собери капитанов на брифинг. Плюс Сададзи. Обращение к экипажам будет по итогам.

— Апро, контр-адмирал.

Финнеан буквально кожей почувствовал, как Акэнобо не терпится оборвать связь.

— А пока я бы хотел пообщаться с тобой отдельно.

На долгие полсекунды Акэнобо застыл, переваривая.

— Мин-две-мин, контр-адмирал, сорр.

И отключился.

Нужно понять, что у парня творится в лысой башке. От него же кроме «апро, контр-адмирал» слова не добьёшься. А сейчас альтернативное мнение Финнеану было необходимо, как воздух.

Майор Акэнобо появился в углу для брифингов в своём традиционном обличье — строгий повседневный китель, до блеска начищенные флотские ботинки, из всех регалий — только Белая звезда за знаменитый рейд вдоль внутреннего Рукава Ориона. После Битвы Тысячи лет Звезду получила от силы полусотня человек, и отказаться от неё было бы уже банальным неуважением к тем, кто её заслуживал, но не дожил до награды. А не то Акэнобо, пожалуй, вообще бы предпочёл избавиться от особых знаков различия, только китель и капитанская фуражка. В этом не было позёрства, как и особо педалируемой скромности. Для майора этот образ был наиболее органичен, особенно если отдельно заострить внимание на почти лишённом мимики лице и сжатых в ниточку губах.

Тяжело с таким разговаривать, но Финнеан за долгие годы знакомства знал, насколько ценным может быть мнение командира собственного флагшипа.

— Контр-адмирал, сорр.

Сам Финнеан на брифингах не брезговал контр-адмиральским кителем со всеми положенными значками и бирюльками. Не потому что так его слова были значительнее, а просто считал, что подчинённые ожидают от командира, что он будет выглядеть соответственно пятизвёздному рангу. В конце концов, от его приказов зависели человеческие жизни, и игры в позёрскую скромность тут были неуместны.

— Акэнобо, прежде чем мы начнём в расширенном составе, я бы хотел всё-таки обсудить с тобой произошедшее перед уходом на прыжок.

Майор в ответ даже бровью не повёл.

— Что конкретно вы считаете необходимым обсудить, контр-адмирал?

— Я знаю, что у тебя есть сомнения относительно мотивов моих действий, которые привели нас сюда.

— Никак нет, сорр, я полностью доверяю вашим решениям.

Финнеан вздохнул.

— И тем не менее, у нас не было с тех пор возможности всё обсудить, и мне важно, чтобы мы с тобой оставались в одной парадигме.

Акэнобо остался по-прежнему бесстрастен.

— Я абсолютно уверен, что так и есть.

— А я вот не настолько уверен в своей правоте, и сейчас хотел бы, чтобы ты мне в этом немного помог. Давай я поработаю немного адвокатом дьявола, — на этом месте Акэнобо смутился, ему явно не понравилась архаичная идиома, — и попробую привести аргументы против, тебя не затруднит подобный вариант?

— Негатив, сорр, не затруднит.

— Тогда приступим, ты изложишь ту версию событий, которой, как тебе представляется, придерживался до сих пор я, а я попробую что-нибудь из этого опровергнуть. Апро, майор?

— Со, контр-адмирал.

Акэнобо несколько картинно набрал воздуха и принялся излагать.

— Лидийское крыло под командованием контр-адмирала Финнеана получило приказ провести разведывательный рейд с целью изучения активности урозы в окрестностях Скопления Плеяд, одновременно десантный корпус подключил к миссии МКК «Шаттрат» под командованием майора Томлина с научспецами Квантума на борту, целью которых была триангуляция объекта под кодовым названием «фокус», предполагаемо локализованного в секторе Плеяд. Это была не первая попытка такого рода вылазок за пределы Цепи, и на этот раз миссия тоже оказалась провальной, триангуляция не удалась, расположение Крыла находилось на грани компрометации последних каналов ухода, активность топологического пространства по причине массовых перемещений крупнотоннажных крафтов между Воротами Танно и Плеядами возрастала, в результате Крыло выделило два разведсаба «Джайн Ава» и «Махавира» под объединённым командованием коммандера Тайрена для финальной попытки триангуляции фокуса, что в итоге привело к успеху, однако в результате катастрофических последствий нерасчётного формирования целого каскада сверхновых, вероятно, искусственного генезиса, оба саба были потеряны, о дальнейшей судьбе экипажей ничего не известно.

Акэнобо пересказывал всё это с монотонностью свежересетнутого квола, с тем же успехом можно было выслушивать пламенную речь каменной стены.

— Возникшая в результате этих событий активность недр топологического пространства сделала выполнение приказа Воина о своевременном сворачивании миссии и обратном прожиге ордера к Воротам Танно и дальше на «Тсурифу-6» заведомо невыполнимым. В сложившихся обстоятельствах контр-адмирал Финнеан дал приказ Крылу на построение в оборонительный ордер для начала огневого контакта после компрометации крайнего окна отхода. Одновременно перед закрытием горизонта в точку триангуляции фокуса была отправлена пассивным прыжком на десантных ботах группа майора Томлина, которая должна была предпринять попытку в одиночку продолжить исследовательскую миссию на месте.

— Ты же знаешь, что всё было не совсем так.

Акэнобо даже бровью не повёл.

— Так это выглядит со стороны, и только вы с Воином знаете о некоторых, скажем, противоречиях в этой версии.

Финнеан поморщился. Это был не совсем тот разговор, которого он ждал.

— Ну, допустим. Давай, в таком случае, подводи итоги.

Акэнобо коротко кивнул.

— В результате огневого контакта Крыло получило заметный урон и начало готовиться к эвакуации рассыпным строем, как только активность угрозы снизится до приемлемого уровня, замыкать прожиг должны были четыре перворанговых ПЛК. На случай, если подкрепление с «Тсурифы-6» придёт своевременно, был разработан альтернативный план прожига под прикрытием, чтобы, воспользовавшись ранее скомпрометированным каналом, прорваться к границе Плеяд и эвакуировать заблокированный там личный состав. В результате своевременно полученной тактической информации приближение вспомогательного корпуса было своевременно обнаружено вопреки шумовой завесе огневого контакта. Эти сведения позволили контр-адмиралу Финнеану упредительным манёвром перестроить ордер Крыла, и ударная группа в составе ПЛК «Тимберли Хаунтед», «Альвхейм», «Адонай» и «Упанаяна» смогла благополучно прорваться сквозь файервол и уйти на прыжок. При этом вспомогательный корпус огнём своих орудий успел поддержать силы контр-адмирала, после чего приступили к работе по прикрытию отступающего ордера, в то время как остаток Крыла благополучно осуществил обратный прожиг. К сожалению, четырём первторангам эвакуационной миссии по не установленным причинам не удалось спроецироваться в искомый сектор, так что после экстренного выброса для перезарядки накопителей ПЛК благополучно вернулись в пределы Сети.

— Ты сам в это веришь?

— Мне не требуется в это верить, поскольку всё так и есть.

— Ладно, давай я тогда тебе немного усложню картину. Воином были даны прямые указания отступать заранее и ни в коем случае не оправлять разведывательную экспедицию до его возвращения с «Тсурифы-6», кроме того, он намеренно не сообщал о приближении сил поддержки, хотя имел, судя по всему, к тому все возможности. Он знал, что я нарушу приказ, и он знал, что должен будет меня отстранить от командования.

— Почему же он этого не сделал?

— Ты же сам слышал его сообщение перед прыжком?

Акэнобо пару секунд помолчал, словно раскладывая такое у себя в голове по полочкам.

— Если он предполагал, что вы должны быть отстранены от командования, ему стоило дать команду кволу «Тимберли Хаунтед», и вы бы уже лежали в криофуге, а командование принял бы я или флот-капитан Сададзи.

— Я отресетил квола ещё до начала огневого контакта.

Акэнобо пожал плечами.

— Коробочные настройки кволов установлены на максимально жёсткое подчинение, если бы дело было только в этом, любой законный приказ был бы выполнен незамедлительно и, повторюсь, вы бы уже были отключены от командной цепочки. Так в чём же дело.

— Ты намекаешь, что его приказ об отстранении на самом деле был не легитимным?

— Я ни на что не намекаю, я констатирую факты. Это был не приказ, это было театральное представление. Вам лучше меня известно, что такого рода приказы голосом только дублируются.

Тут уже задуматься пришлось контр-адмиралу.

— К сожалению, мой квол сейчас не способен подсказать, какие вообще полномочия у Воина в таких вопросах. Он действует согласно дефолтной прошивке нейронных слоёв, ему некогда заниматься интерпретацией журисдикций.

— Контр-адмирал, во многом старшинство Воина в вопросах стратегического руководства флотом — это дань традиции, а не формальной структуры командования, утверждённой Адмиралтейством.

— Это я знаю, но квол же выполняет какие-то его приказы.

— Несомненно. И поэтому я считаю, что дело не в кволе.

Ха, несомненно.

— Ты прав, не железке решать, кто прав, если в конфликте сталкиваются люди.

— Воин не совсем…

— Человек, да, я понимаю, и тем не менее. К тому же в нашу историю вмешались внешние силы в лице Посланника. Спасителям это зачем?

Акэнобо покачал головой.

— Не могу знать. Я понимаю одно — вы по-прежнему командир Лидийского крыла, пока Адмиралтейство официально не снимет с вас полномочия, и не Воину это решать. Поэтому нужно немедленно возвращаться на «Тсурифу» и начинать разбираться. Ему хватило ума прекратить попытки заградительным огнём не дать нам сюда прорваться, и хотя я не понимаю его мотивов, если мы застрянем здесь, то всё станет только хуже.

Финнеан уже понял.

— Согласен. Реальная обстановка там, за Воротами Танно, сейчас важнее всего, отсюда всё равно нельзя ни о чём судить.

Акэнобо посмотрел Финнеану в глаза и, помедлив, всё-таки добавил:

— Но вы должны продумать план действий и на тот случай, если Воин будет настаивать на вашем отстранении.

Контр-адмирал кивнул.

— Так и будет. А сейчас созываем остальных и делаем объявление экипажам.

И уже размыкая контакт, Акэнобо на секунду сбросил с себя обычную непроницаемую маску и с явным беспокойством бросил:

— Больше всего меня тревожит даже не пропавший фокус, и что там вокруг происходит, а явные следы чужого вмешательства. Спасители, «глубинники», заблокированный невесть чем сектор, что-то здесь подозрительно много всего творится, а в диаметре двух декапарсек даже ни одного пригодного для жизни планетоида. Не потому ли Воин так настойчиво нас сюда не пускает, что тут что-то нечисто?

Покачал головой и покинул брифинг.

Спустя полминуты четыре командира ПЛК и флот-капитан Сададзи собрались на официальное обращение к экипажам. На этот раз все были в парадных кителях со всеми наградами и знаками различия, при фуражках, кортиках и белых перчатках. «Как на плацу выстроились», — подумал Финнеан. Он вышел вперёд, обращаясь к виртуальной камере, чтобы остальные командиры тоже были в кадре, изображая почётный караул. Метод простой, но действенный. Командование едино и ожидает от своих экипажей полной боеготовности и соответственной отдачи.

— Здесь контр-адмирал Финнеан, ударной группе Лидийского крыла по преодолению огневого рубежа была поставлена задача осуществить прорыв к месту триангуляции объекта под кодовым наименованием «фокус», куда предварительно десантировался разведотряд майора Томлина, усиленный научспецами Квантума. Ударная группа осуществила три попытки проецирования в указанный сектор, однако ввиду технической невозможности завершения манёвра была вынуждена покинуть топологическое пространство в запасном секторе для пополнения запасов энергии.

Контр-адмирал говорил всё это тихим сухим голосом, словно зачитывал скучный доклад, однако в глазах его читалось что-то иное. Зреющая решимость.

— Как только накопители будут перезаряжены, группа совершит ещё одну попытку проецирования в пределах деципарсека от фокуса рассыпным строем, в случае удачи ПЛК «Упанаяна» или любой другой крафт, которому это удастся, будет двигаться к точке триангуляции в субсвете, в то время как остальные крафты осуществят обратный прожиг к Воротам Танно и далее к «Тсурифе-6», где будет решаться вопрос о легитимности приказа Воина об отстранении контр-адмирала Финнеана от командования Лидийским крылом. Отбой.

В общих каналах тут же начались бурные переговоры, но общее настроение было правильным — экипажи сосредоточенно готовились выполнять свою работу. На витавшие в воздухе вопросы контр-адмирал ответил, и ответил так, как от него ожидали. Остальное будем обсуждать в родном доке.

Однако практические вопросы всё-таки были.

Прожиг рассыпным строем для таких гигантов, как первторанги, практиковался редко, обычно ПЛК использовались в составе ударных групп, прикрытых эсминцами и носителями, не говоря уже о среднетоннажных крейсерах различного назначения. Уже тот факт, что четыре первторанга оказались на заметном удалении от границ Цепи без сопровождения, представлял собой нештатную ситуацию, а рассыпной прожиг может привести к тому, что часть крафтов окажется недоступной для связи и может быть потеряна.

Гибель даже одного ПЛК, общее число которых у Адмиралтейства составляло чуть менее двух сотен, стала бы для террианского флота значительной потерей, а всех четырёх… Но другого выхода у Финнеана не было, это было крайнее средство вызволения гибнущих сейчас от радиационного поражения и последствий заморозки смертничков Томлина. К тому же, и все это понимали, раскрытие тайны фокуса было бы для Финнеана главным аргументом в неминуемом противостоянии с Воином.

Контр-адмирал вздохнул. Политика. Война — это всегда политика. Финнеан ненавидел политику. А ещё он ненавидел Конклав Воинов, в чём, разумеется, никогда бы не смог признаться даже самому себе.

Раздался экстренный вызов от Сададзи.

— Есть сигнал от Томлина?

— Негатив, сорр, от Тайрена тоже ни слова, с тех пор как они объявили о попытке экстренного всплытия.

Это молчание беспокоило Финнеана больше всего. Но не за этим же Сададзи вышел на связь.

— Впрочем, нет попыток выйти на контакт и от Воина.

А вот это уже интересно.

— Как мы это можем интерпретировать?

— Подозреваю, Воина что-то или кто-то удерживает от выхода на связь. Спасители, кто-то ещё. Я тут подумал, контр-адмирал, а нас вообще через Цепь пропустят?

Финнеан задумался. У Воина, может, хватит решимости и не на такое.

— Вот и проверим. Без базового дока мы всё равно долго не протянем. Год, ну два.

— Со, контр-адмирал.

— Что на горизонте?

— Акустики ничего значимого не обнаружили.

— Принял, флот-капитан.

ПЛК «Тимберли Хаунтед», «Альвхейм», «Адонай» и «Упанаяна», опустив щиты, начали предстартовый прогрев маршевых генераторов. Крыло готовилось к прыжку. Их факельные зоны красиво сверкали голубым на фоне кровавых снежинок сдвоенных молекулярных колец, впрочем, воздействие человеческих крафтов было для них не заметнее игольного укола, поскольку диаметр этих образований превышал сотню тиков, а генераторы даже самого тяжелого ПЛК создавали факельную зону диаметром едва в сотню метров. Пройдёт пара лет, и выбитые со своих орбит песчинки вернутся на место, и от того, что здесь кто-то побывал, не останется ни малейшего следа.

И это неизбежно, пока человечество вынуждено отвоёвывать себе каждый новый мир, бесконечно прятаться за границами Цепи и вечно скрываться от смертельной угрозы. Стоит хотя бы попытаться это переломить.

— Приказ по Крылу, начать прожиг на прыжок.

Кормакур старался не тревожить повреждённые рёбра лишними дыхательными позывами, и всё равно поминутно спотыкался об острый приступ боли. Было слышно, как дренажная трубка мучительно откачивает из плевральной полости подтекающую фторорганику, а сервоманипуляторы биокапсулы деловито позвякивают, пытаясь добраться через дичайший доступ к пробитому лёгкому.

Ещё бы вспомнить, где он сумел так неприятно сломать себе ребро. Было ли это ещё на «Джайн Аве», когда они в самый приливной шторм перебирались по транспортному коридору с носа на корму, где их ждали открытые шлюзы спасботов, трепало тогда знатно. А может, и раньше, ещё перед обратным проецированием, когда нескомпенсированные перегрузки импульсно достигали десятков «же».

Там было не до собственного состояния, все думали только о выполнении приказа, о борьбе за живучесть саба. О том, чем закончится этот дайв для каждого из них, не думал никто.

Даже погружаясь в стазис, Кормакур продолжал скармливать тупоголовому кволу тактику стабилизации энергобаланса «Джайн Авы». И лишь пробудившись под тревожные сигналы биокапсулы, он почувствовал острую боль в области четвёртого левого межреберья.

Почему треклятая машинка никак не желает влить ему хотя бы местный анестетик? Волны боли чередовались с приступами удушья, и так по кругу, что сбивало и без того никакую концентрацию. Куцая гемисфера спасбота плавала у Кормакура перед глазами мутными пятнами, индуктор никак не желал стабилизироваться, в ушах звенело, мысли путались.

После пробуждения, пока отходил от последствий заморозки, Кормакур всё пытался восстановить в памяти картину финальных часов того дайва, начиная с детонации «глубинников», но из этого мало что выходило, полная премедикация в качестве одного из последствий давала жуткие провалы в воспоминаниях, если же поверх наложить криосон…

В памяти всплывали только какие-то разрозненные фрактальные структуры, хищно тянувшиеся к ним со всех сторон, а перед ними мерцало зеркало файервола, в который тараном раз от разу долбился их саб, и каждый этот удар нестерпимой болью отдавался в боку. Да, кажется, ребро было сломано уже тогда.

Но сейчас Кормакура волновало не оно, и не провалы в памяти, и не потерянная чувствительность ниже середины бедра. Он пытался понять, что с «Джайн Авой», что с командой.

А для начала, что со спасботом. Он молчал, хотя стандартная «вопилка» должна была штатно голосить в гравидиапазоне, а в итоге не отзывался даже навигационный квол. Молчали и пятеро остальных биокапсул, одна пустая, два человека в аварийном криосне, остальные двое горели зелёными огнями, но прочих признаков жизни не подавали.

Тогда Кормакур попытался вызвать второй спасбот, но на всех стандартных частотах стояла зловещая тишина, так что судьба ещё четверых оставалась неизвестной. Как никаких сигналов не поступало и от оставшихся на «Джайн Аве» капитана Дайса, коммандера Тайрена и флот-лейтенанта Хиллари. Следов «Махавиры» и её экипажа также в акустике не наблюдалось.

Не наблюдалось вокруг и малейшей активности Лидийского крыла, равно как и любых других террианских крафтов.

Убедившись, что по стандартным каналам связи никакой внятной информации он не получит, Кормакур принял решение приступить к реанимации спасбота. Тот обладал неплохим остаточным энергозапасом и минимальными средствами ориентации в пространстве, так что использовать эту утлую калошу в качестве какого-никакого средства перемещения было нетрудно. Нужно только проделать за упорно молчавшего квола его работу.

Поминутно морщась от боли и заливавшего глаза пота — Кормакура настиг, наконец, зловещий призрак септикопиемии — он всё-таки сумел развернуть нейтринные ловушки и внешние оптические рецепторы, чтобы с их помощью сориентировать, наконец, спасбот по стандартным маякам.

Привязка прошла успешно, подтвердив искомое — сектор выхода из прыжка совпал с расчётным, здесь, согласно всем данным, дайверские спасботы должен был встречать ордер Лидийского крыла, со всеми их малотоннажными спасательными службами, однако ни малейших следов даже каботажного флота в акустике по-прежнему не наблюдалось.

Тогда Кормакур дал команду внешним рецепторам просканировать всё, что слышно и видно, в радиусе двух тиков от спасбота, а сам с чувством облегчения погрузился в кратковременную медикаментозную кому, пока биокапсула доставала из плевры осколки его ребра и накачивала организм ингибиторами дигидроптероатсинтетазы.

Придя в себя, Кормакур рефлекторно натянул на гемисферу тактический скин, и первый же взгляд на схему ближайшего пространства объяснил всё, включая молчание в эфире.

Весь окружающий спасбот сектор представлял собой классическое космическое кладбище, которое остаётся на месте огневого контакта, если его не пытались расчистить тральщиками и гравитационными минами. Мешанина мелких — от нано-пыли по максимум первые единицы метров — обломков, в основном миллиметровая шрапнель брызг расплавленного гетерометалла, собранная в аккуратно расходящиеся кольца последствий объёмной детонации. Кормакуру не нужно было смотреть спектры излучения этого бурелома, чтобы догадаться, что это всё, что осталось от зеркально-чёрных прочных корпусов террианских крафтов.

Добрым знаком был тот факт, что количества таких колец и их суммарной массы покоя не хватало даже до ПЛК второго ранга, навскидку сканер намерил 10 мегатонн, причём основное гало обломков приходилось на единственный источник — что-то, по массе похожее на среднетоннажный крейсер. Остальные погибшие крафты были значительно меньше. Это притом, что в состав Лидийского крыла на момент триангуляции входило полсотни крафтов, из которых шесть были перворанговыми ПЛК. Если бы Крыло оказалось здесь запертым в ловушку огневого контакта и в результате этого погибло, то рэк был бы как минимум на два порядка массивнее. Значит, Финнеан всё-таки решил прорываться к Воротам Танно, не дожидаясь, когда эхо-импульсы иссякнут.

Дроны и транспондеры, которые он мог здесь оставить на случай появления того же Кормакура со своим спасботом, видимо, в итоге все выгорели под продолжающейся атакой угрозы. Другое дело, что за прошедшие с тех пор сутки тут всё успело окончательно стихнуть, превратившись вот в это. Смертельно опасную мешанину мельчайшей трухи, сквозь которую могли безопасно двигаться разве что тральщики с их сверхплотными силовыми коконами. Прочие крафты, даже могучие первторанги при прочих равных старались держаться от подобных кладбищ подальше. При прохождении рэка относительная скорость даже в пару кэмээс подвергала прочный корпус нагрузкам, сравнимым с плотным огневым контактом.

Спасбот на такое не был рассчитан, так что о судьбе второй части экипажа «Джайн Авы» можно было не гадать — если они угодили в рэк, то брызги их биокапсул уже навечно стали частью этого кладбища.

Впрочем, в вакууме энергию просто так не диссипируешь, и пока она остаётся в системе, там продолжается какая-то жизнь. Кормакур через внешние оптические сенсоры наблюдал, как между обломками каких-то силовых агрегатов то и дело сверкали тысячекилометровые молнии — это оборванные энергофидеры продолжали насыщать вакуум высокоэнергетическими электронами, создавая в облаке металлической дроби статические заряды колоссальной мощности, которые время от времени разряжались красивыми вольтовыми дугами и рассеянными «красными призраками», наполняя радиоэфир нескончаемыми воплями резонансов.

Обрывок сигнала был почти неслышен за этим хаотическим улюлюканьем, но квол умудрился вычленить из фона структурированный паттерн. Спустя несколько минут он повторился. Там, на самом краю одного из детонационных колец обломков, было что-то живое, что-то, подающее сигнал.

Кормакур не раздумывал ни секунды.

Активировав маневровые, он начал потихоньку заходить к рэку со стороны северного галактического полюса, с этого направления обломки уходили разреженным веером, почти не обмениваясь импульсами, и потому благополучно ламинарно разлетелись уже на добрых полтика, так что следовало ожидать там наиболее чистый вектор подхода.

Сигнал снова повторился, уточняя траекторию. Да, объект в несколько гектотонн, симметричный, нерадиоактивный, движется по пассивной траектории, но стабилизирован вдоль оси, по общим характеристикам больше всего похож на экипажную ячейку флотских. В такие были упакованы штатные биокапсулы, в которых экипажи проводили всё время с момента погрузки на борт до выписки «на берег» в подходящем для этого доке. В случае опасности эти ячейки целиком выбрасывались в пространство, выполняя функции своеобразных спасботов. В отличие от последних, они были неспособны даже к пассивному прыжку — во внешнем космосе это и не имело особого смысла — так что экипажам оставалось надеяться, что другие крафты ордера запустят команды тральщиков-спасателей для перехвата ячеек до того, как у них закончится на борту питание для биокапсул.

Увы, на этот раз с везением дело обстояло не очень, сигнал, наглухо заблокированный статическими разрядами рэка, было суждено услышать одному Кормакуру. Ещё бы узнать, что у них с железом, если разом накрылись и гравигенная секция, и нейтринные ловушки, значит, повреждения более чем серьёзные.

Тем не менее, Кормакур отбил им по обоим каналам связи «неопознанная ячейка, иду к вам», пусть знают, что их услышали.

Затем, замедлившись до разумного минимума, приступил к маневрированию, подняв внешние щиты на максимум. Невесть что, от приличного обломка не спасёт, это же спасбот, даже не десантная самоходка, но лишняя защита всё-таки не помешает.

Три десятых мегаметра.

Ходовая реагировала на команды вяло, органы управления были как ватные, однако цель шла по траектории ровно, и пространство вокруг было довольно чистым, так что особой необходимости в точечном маневрировании у Кормакура не было.

Две десятых.

На оптике ячейка уже была ясно различима, серебристая такая консерва стандартной октагональной формы, на вид не повреждённая, внешние эффекторы на месте, запаркованы, и сигнал перестал приходить, хотя тут его уже нечему экранировать. Значит, заметили и замолчали. Это добрый знак.

Одна десятая.

— Здесь старпом разведсаба «Джайн Ава», флот-лейтенант Кормакур, сообщите статус личного состава.

Молчание.

Вот это уже странно.

— Здесь старпом разведсаба «Джайн Ава», флот-лейтенант…

— Заткнись, придурок!

Реплика была больше похожа на рассерженное шипение, тем более её интонация не походила на благодарность тому, кто к тебе спешит на помощь, так что Кормакур послушно заткнулся в ожидании уточнений.

Однако в эфире снова было тихо.

Не имея возможности отвлекаться, Кормакур аккуратно оттормозился у ячейки, зафиксировал спасбот в пространстве, и только собрался снова попытаться связаться с загадочным собеседником, как радио снова ожило.

— Обернись и посмотри, что творится позади тебя.

Прелестно. И главное дико информативно, что уж там.

«Посмотри». Он сказал «посмотри». Кормакур послушно развернул поверх гемисферы данные от внешних оптических датчиков и натравил адаптивные фильтры на северную полусферу.

Поначалу там ничего особенного не было заметно. Стандартный набор ярчайших звёзд местного сектора, Арктур, Вега, Капелла. Процион отсюда виден не был, скрытый газопылевым облаком. Ничего интересного или необычного, даже уже благополучно канувшие в недра дипа бывшие окрестные красные карлики до сих пор, как и положено, были на месте, не выказывая покуда ни малейших признаков надвигающейся на них катастрофы.

Но, в отличие от Кормакура, фильтры увидели.

По всему северному полушарию плавно скользили прозрачные тени с иззубренными краями, напоминающие звёздчатые многогранники.

Их движение выдавала лишь легчайшая дисперсия спектров звёзд при прохождении граней. Четвёртая степень, неблагодарная ты сволочь, всегда выдашь. Ни в гравитационном, ни в нейтринном спектрах объекты не звучали. Двигались они все как один в одном и том же направлении.

— Они идут на Ворота Танно. В субсвете.

— А ты, дайвер, догадливый. Теперь догадайся, зачем они туда идут.

Очень смешно.

— Что будем делать?

— А какие варианты?

— У меня на борту есть активный маяк, он может успеть.

— Или не может. Сидим пока тихо, флот-лейтенант, как они пройдут, будем решать. В субсвете им ходу ещё годы и годы, куда спешить.

Пройдут. Типун тебе, консерва…

Докаркался. Один из шизофренических икосаэдров так же беззвучно сошёл с траектории и начал надвигаться.

— Поздно. Он нас заметил.

Но Кормакур уже не слушал. Он наскоро упаковал последние логи бортового журнала, подписал его личным ключом и тут же рванул чеку отстрела.

После чего включил штатную «вопилку» в надежде, что она отвлечёт тварей от маяка, пока тот проецируется.

Ну давай, бей.

Спасители-спасители. Бесполезные птицы. Сколько веков вы рыскали по нашей Галактике, а что толку.

Эти твари вот они.

Гемисфера в недрах фокуса оставалась фактически слепа, лишь временами выхватывая из окружающей мешанины нечто, подвластное интерпретации её нейросетями квола. Попытки напрямую анализировать данные визуальных детекторов также приводили к печальным последствиям — зрительные каналы тут же перегружались от фрактальной пены осколков внешнего корпуса катера. Они были вокруг, умножаясь и складываясь в калейдоскоп дробящихся отражений, в котором не было ни смысла, ни логики.

Летели по сути вслепую, наматывая расходящуюся воронку на курсовые интеграторы, но насколько эта кривая соответствовала реальной траектории — понять было невозможно.

В отличие от советника и Превиос, Эй Джи приходилось ориентироваться лишь на зыбкие параметры кривизны пространства-времени и акустику гравидиапазона. Но неизученная топология фокуса предпочитала помалкивать, реперные маяки были еле слышны, ко всему они совершали вокруг самые невероятные кульбиты, ежесекундно дробясь и линзируя друг друга.

Если бы не Превиос, Эй Джи давно бы уже бросил всякие попытки маневрирования, отдавшись на волю пассивной траектории, которая, как и предсказывала эффектор, постоянно норовила выплюнуть шлюпку обратно в субсвет.

Если хорошо подумать, это и было самым разумным в их текущей ситуации поведением — сдаться на милость природы фокуса, после чего благополучно попасть в лапы громилам Томлина. Позор, конечно, но и сгинуть тут ни за что — тоже невесть какая перспектива. Если бы Дайс и Тайрен могли ответить, то он бы, наверное, спросил у них совета, как поступить, а без них… без них ему сразу начинало казаться, что возвращаться назад просто нельзя. Так что Эй Джи продолжал не ради Превиос и советника, а ради этих двух безмолвных голосов.

Превиос это чувствовала и по-своему ценила, стараясь не лезть ему в голову без необходимости, но как-то помочь навигатору могла лишь время от времени, весь её ресурс полностью уходил на контроль границ топологических карманов. Первый они прошли почти сразу, с наскока преодолев извивы местного варианта шестимерия, в конце концов, с его поведением у традиционного дипа было много общего, и навигационный квол стараниями Эй Джи вёл их достаточно уверенно, так что брану они преодолели ничуть не сложнее, чем традиционный файервол.

Дальше сразу начались проблемы.

Во втором кармане навигатор вынужден был непрерывно корректировать траекторию катера, но его всё равно постоянно сносило. Удивительным образом это сочеталось с совершенно плоской топологией, при этом привязки не работали, квантовые гироскопы сходили с ума, интеграторы показывали ерунду, по сути, Превиос вынуждена была заменять собой разом все приборы на борту, пока Эй Джи вслепую боролся за курсовую стабильность, она разгоняла свою искру на полную мощность, следя в этой мешанине зеркальных пузырей за той единственной истинной браной, что вела их дальше вглубь фокуса.

— Навигатор, приготовиться к манёвру.

В этой команде не было нужды, тем самым она лишь помогала парню сохранять рассудок. В тот момент, когда ты становишься перчаткой на чужой руке, это уже не совсем ты, и не свихнуться, пытаясь самому себе объяснить, откуда у тебя в голове взялись чужие мысли и неизвестные воспоминания, было очень непросто.

А так возникало парадоксальное, но спасительное ощущение привычности континуума, когда ты сначала получал команду, впитывал собственным сознанием, потом её послушно исполнял и… и благополучно забывал о том, что было.

Ухватив пролетающую мимо брану невидимой ладонью, Превиос через нейро-кортикальные интерфейсы Эй Джи скармливала навигационному кволу гигабиты инструкций, после чего отключалась, не забыв за собой подчистить.

С пятой попытки у них получилось.

Новый пузырь прекратил мельтешение, зато отличался невероятной скоростью инфляции. Как будто пространство фокуса желало разом и окончательно избавиться здесь от оков тёмной энергии субсвета, рвущейся сюда через внешнюю брану.

Эй Джи на пару с кволом успешно установили катер против растаскивающей пространство оси, выдав хардкап мощности генераторов, но внешняя стенка пузыря только удалялась, стремительно переходя в ближний инфракрасный спектр. Это было так похоже на ранние этапы развития Вселенной, разве что инфляция тут не достигала сверхсветовых скоростей, чтобы навечно унести их цель за горизонт событий.

— Эффектор, накопители на тридцати и быстро снижаются.

Нужно было экстренно принимать решение. Но, увы, искра молчала, чувствуя вокруг катера лишь агонизирующую пустоту.

— Советник?

— Душечка, я в этом ничего не смыслю, ты же знаешь.

Ладно. Тогда мы сами.

— Навигатор Хиллари, ваши соображения, если мы сейчас попробуем остатки энергии пустить на режим прожига?

— Проецирование? Здесь?

— У нас не осталось других вариантов, мы сейчас у поверхности коллапсара, скоро нас или утащит, или разорвёт приличными силами.

Как же медленно они думают.

— Апро, эффектор.

И врубил режим прожига.

Пустая дефлирующая вокруг вселенная послушно схлопнулась, потеряв ещё одно измерение, а мерцающая уже где-то в коротковолновом диапазоне далёкая внешняя брана вспыхнула впереди новорожденным квазаром. Транспозиционная решётка на носу механически приняла удар петаваттных энергий на себя, и катер послушно протащил себя через игольное ушко планковской поверхности.

В последний момент все подумали об одном и том же — по информации Ламарка катер должен был немедленно попасть в нечто вроде заморозки, а значит…

Что «значит», никто не успел додумать, потому что прыжок успешно завершился.

Превиос рефлекторно потянулась через искру и с облегчением почувствовала брану. Она тут, невидимая и неслышимая. Путь назад был всё ещё открыт и доступен.

А вот кроме него здесь не ощущалось совсем ничего. Вопиющая, безгласная, бесконечная пустота.

— Эм… эффектор?

Эй Джи, кажется, был оглушён этой тишиной, так звенел в канале его голос.

— Я вас слушаю, навигатор.

— Мы закончили?

— Со, навигатор, фазовые переходы больше не прослеживаются.

Эй Джи пробежался глазами по зелёным индикаторам грузового отсека и потянулся было к управляющим контурам внешних щитов, но был вовремя остановлен.

— Не стоит зря тратить оставшиеся петаджоули, навигатор Хиллари, насколько мне известно, в настоящее время нашему катеру ничто не угрожает.

Послушался. Парень вообще очень восприимчив к формальной логике, как и все технократы, его слабость в том, что он не способен замечать её ущербность. Не видеть истинных пределов собственной компетентности — их обычная ошибка. Не то чтобы Превиос с удовольствием пользовалась этой человеческой слабостью, но иногда без этого было никак.

— И что мы теперь будем делать? Детекторы снова показывают только шумовую засветку.

— Пока ничего, прозвоните все системы, необходимо убедиться, что катер в порядке, если обстановка изменится, я вас оповещу, и отключите гравикомпенсаторы, они нам в ближайшее время не понадобятся.

— Апро, эффектор.

Превиос проследила, чтобы Эй Джи благополучно углубился в указанные ему разделы контрольных последовательностей, и только тогда вновь потянулась в удивительно холодное местное пространство.

Обычно её искра чувствовала хотя бы случайные фотоны и редкие частицы барионной материи даже вдали от галактического гало. Даже там её чувствительности хватало, чтобы ощущать хотя бы щекочущие импульсы далёких квазаров. Тут вокруг царило ледяное безжизненное упокоение.

Это пространство было истинно трёхмерным, то есть за пределами крошечного балба их катера вообще не двигалось.

— Советник, что бы это значило?

— Если даже моих познаний в физике хватает, чтобы разобраться, то ты могла бы и сама дать разумную версию, радость моя. Здесь нет поля Хиггса. А значит…

— А значит, все частицы безмассовые и времени в нашем понимании не существует.

Если тут вообще есть какие-нибудь частицы. Это было необходимо обдумать.

Превиос аккуратно тронула контроллеры ходовых генераторов, факельные зоны послушно «появились» в поле зрения искры, но этим картина исчерпывалась.

— Эффектор, что вы делаете?

— Проверяю одну версию, не обращайте внимания, навигатор.

И вновь погасила генераторы.

— Советник?

— Да, солнце, я тоже это видела.

— Ноль энергорасхода, мы не двигались, вообще.

— Похоже, как минимум гравитирующая масса, как физическое понятие, тут не существует тоже. Если вспомнить про поле Хиггса, то и инерционная.

— Но гравигенная секция функционировала штатно.

— Я заметила. Да и внутри катера всё как бы…

Ага. Как бы движется. Пульсирует в артериях кровь, дёргаются электрические импульсы. Жизнь по-прежнему кипит, пусть и запаянная в капсулы.

Это ещё ничего не доказывало. Внутри пузыря локального балба явно существовало и хиггсово поле, и обе массы, и, соответственно, время. Но сам балб, точнее, его внешний голографический двойник, обязан был соблюдать законы этого пространства. Генераторы успешно создавали в пределах факельных зон стоячую гравитационную волну Алькубьерре, но в этой вселенной пространство оставалось таким же плоским, энергия не расходовалась, катер оставался на месте.

— Если здесь нет четвёртого измерения, то как мы вообще существуем, в смысле, как мыслящий физический объект, а не его вмороженный в пространство слепок?

— Теория фазовых переходов — это твоя епархия, солнце моё.

— Я помню, что моя, но все выкладки там основаны на помещении объектов низших порядков в пространства высших, а не наоборот.

— Раз мы здесь, выходит, подобное возможно. Я бы, милочка, подумала вот над чем — если здесь пряталось нечто, то оно было явно не из этого мира, как и мы. Или пространство тут не так уж и трёхмерно, а время тут всё-таки есть.

От комментариев ирна понятнее происходящее не становилось, но по крайней мере появлялись какие-то свежие мысли. За это Превиос советника и ценила. Ещё бы понимать, как далеко на самом деле простиралась деланная неосведомлённость этого псевдоребёнка, лежащего в соседней биокапсуле.

Однако вокруг было действительно пусто, и никакого даже намёка на чужое присутствие не обнаруживалось. Только едва заметным маяком где-то бесконечно далеко маячило то самое окно браны, через которую они сюда вывалились. Если бы понять, каким образом искре удаётся её чувствовать в мире, где не было переносчиков информации.

— Давай предположим, что это может быть за пространство, без инерции.

— Насколько я помню, даже у вас подобные модели были.

— В различных вариантах непротиворечивых М-теорий, да, но на практике нам это никак не поможет, у нас банально нет под рукой тех расчётов, чтобы проверить, какой именно модели это всё подходит, да и в итоге может оказаться, что таких вариантов тысячи.

Превиос уже сама почувствовала, что её речи начинают отдавать занудством, но ничего не могла с собой поделать.

— Я тебе, радость моя, не предлагаю ничего такого проверять. Давай просто порассуждаем, может, к чему и придём.

Если внешнее время не движется, то рассуждать им теперь всю оставшуюся жизнь, то есть пока хватит ресурса биокапсул.

— Тёмные частицы не могут быть безмассовыми, иначе они вырождаются. Остаются нейтрино.

— Нейтрино не безмассовые.

— Существование безмассовых нуль-нейтрино — это такая же часть расширенной стандартной модели, как и те же гравитоны, они до сих пор не обнаружены, но косвенные доказательства есть, в виде треков их осцилляций.

— И что нам это даёт?

Хороший вопрос. И у нас даже есть, кому этот вопрос перепоручить.

— Навигатор, ещё одна просьба, нам нужны все данные о наличных нейтринных ловушках: спектр, чувствительность.

— Апро, эффектор. Только один момент. А вы не можете попробовать… я не знаю, связаться отсюда со своим Воином, простите, если я сейчас говорю какую-то глупость.

— Негатив, мой предел без проецирования в дип — полтора-два парсека.

Парень иногда способен поставить тебя в тупик почище советника.

— Солнце, а ведь он правильно мыслит. Хоть и дурак.

— Не понимаю, о чём вы, советник.

— Ты действительно эффектор. Смешно, конечно, что он до сих пор думает, что ты эффектор Воина…

Превиос так ясно расслышала в безэмоциональном вокорре этот заливистый смех.

Маленькая дрянь, она наверняка с самого начала всё знала.

— Ближе к делу, советник.

— Не беспокойся, я не собираюсь никому разбалтывать твою маленькую тайну, но ведь повстречайся ты с любым из них, тебя бы моментально раскусили.

— И тем не менее.

Теперь деланный вздох. С ней невозможно было иметь дело, у советника был невероятный талант выводить из себя даже эффекторов, да она бы бездушного квола довела до нервного тика, если бы захотела.

— Прошу прощения, эффектор, я вышла за рамки приличий.

Этому голоску так хотелось верить. Но здесь всем было прекрасно известно, что надолго советника не хватит.

— Если же возвращаться к словам навигатора Хиллари, то в них есть своя логика. Мы застряли неизвестно где, мы надёжно обездвижены, у нас есть всего одна попытка спроецироваться обратно в надпространственное окно, через которое мы сюда попали. Я ничего не упустила?

Опять начинается.

— Было бы куда эффективнее, советник, если бы вы сразу переходили к делу.

— Хорошо, перехожу сразу к делу. Наш главный исследовательский инструмент — астростанция «Эпиметей» — благодаря стечению обстоятельств остался за пределами фокуса. Мы с вами застряли на утлом судёнышке без малейших следов необходимых нам приборов и вычислительных мощностей, к тому же, как ты сама понимаешь, у нас даже банального биоресурса на считанные недели, а потом нам всё равно придётся погружать себя в стазис в надежде, что нас отсюда кто-нибудь эвакуирует. Но один существенный ресурс у нас всё-таки есть, и без него я бы сюда не сунулась, даже если бы знала, что тут за благорастворение воздухов намечается.

Ну вот, ненадолго хватило её серьёзности.

— Что вы имеете в виду, советник?

— Вашу искру.

Стоило додумать эту мысль до конца, как у Превиос словно что-то взорвалось под сердцем.

Острейшая паническая атака со всеми сопутствующими признаками — выброс адреналина, тахикардия, парестезия, тремор. Биометрия капсулы тут же принялась переливаться тревожными огнями, но быстро успокоилась — с приступом было несложно справиться, но слишком уж он внезапно наступил.

А у советника действительно талант.

— Нет, советник.

И добавила после паузы.

— Нет.

И тут же поспешила подавить эту тревожную мысль.

— Навигатор, удалось провести ревизию нейтринных ловушек?

— Да, эффектор, все данные проверены, графики я вам отправил.

В целом неплохо, на «Эпиметее» даже обычные грузопассажирские катера были оборудованы значительным исследовательским инструментарием, и это хорошо. Другое дело, что они тут были одни, а значит…

— Мы так ничего и не увидим. Здесь нет фоновой засветки.

Все трое задумались.

Конечно, создателям нейтринных детекторов не приходило в голову, что во Вселенной есть место, где не существует даже реликтовых нейтринных полей. В привычной всем физике даже недра нейтронных и кварк-глюонных звёзд являются практически пустотой для этих неуловимых бродяг. Длина свободного пробега нейтрино в воде составляет феноменальные полтора гектопарсека, а с учётом средней плотности вещества вся видимая вселенная была для них абсолютно прозрачной, даже сами нейтринные ловушки, вообще говоря, работали своеобразными нейтрино-умножителями, электрослабымирезонаторами нейтринных колебаний, оставаясь для тех лишь совсем немного более непрозрачными, чем любая другая барионная материя или энергия. В реальных условиях делать ловушки активными, оснащёнными генераторами собственных нейтринных полей никому в голову не приходило.

— Нам нужно зажечь термоядерный тор.

Голос Эй Джи звучал неуверенно, но парень говорил дело. Не очень понятно, что они вообще здесь хотят увидеть, но если за пределами пузыря действительно что-то есть, то в теории они могут увидеть хоть что-нибудь.

— Навигатор, вы правы. Синтез дейтерия как источник. Сколько у нас расходуемых протонов?

— Порядка двух килограмм металлического водорода в силовом коконе, запас для системы охлаждения.

Отлично. Стараясь не думать, зачем она это делает, и что из этого всего получится, Превиос погасила внешнюю эмоциональную оболочку и сосредоточилась на задаче. Отсоединить бак, сформировать силовой тор за пределами катера, заполнить его водородом, начать энергоподпитку и, наконец, ударную ионизацию.

Уже сжившиеся с непроглядной тьмой на всех внешних детекторах Эй Джи и советник с интересом наблюдали, как за бортом появилось кольцеобразное свечение, сначала в ближнем инфракрасном диапазоне, но потом оно быстро перешло в синий и ультрафиолет.

Искра с таким увлечением занималась этими детскими игрушками, как будто испытывала при этом нечто вроде простой человеческой радости.

— Есть десять в восьмой Кельвина, есть критерий Лоусона по зажиганию, навигатор, проследите, чтобы ловушки непрерывно всё писали, я рассчитываю на эффективную экспозицию плазмы в полторы минуты.

— Апро, эффектор.

— Есть протон-протонный-синтез.

Искра буквально трепетала в потоках ринувшейся через неё энергии. Несчастный тераватт, но Превиос уже не помнила, когда последний раз непосредственно касалась таких мощностей. Сверкающий фиолетовый тор насыщал и переполнял её, казалось, она становится чем-то другим, всесильным, неудержимым существом, чьё могущество…

Отпущенная на свободу плазма угасла, стремительно остывая.

Остановиться всегда сложнее, чем начать.

Вспомнить, каково это — слышать, чувствовать, мыслить.

Превиос считала наилучшей тактикой воспринимать свою искру как нечто внешнее, инструмент, эффектор второго порядка. Но всё было не так, и реальность поспешит напомнить о себе, сколько ты не пытайся убеждать себя в обратном.

Искра — это ты и есть.

Первым всегда просыпался почему-то слух. Внутри биокапсулы царило назойливое пробулькивание нефральных фильтров и гудение инфразвуковых насосов, лишь на втором плане начинали прорезаться высокочастотные импульсы приборов и систем самого катера. На их фоне тревожные голоса людей звучали глухим уханьем, слабомодулированным, почти лишённым смысла информационным каналом.

Следующим возвращалось зрение. Искра заново училась распознавать образы, транслируемые через зрительный нерв видеонакладками — костыльным заменителем нормального транскарниального индуктора. Его, увы, Превиос себе позволить не могла.

Последним возвращались тактильные ощущения — нежное давление фиксаторов, непрерывно массирующих биологический носитель внутри биокапсулы, пока он не был помещён в штатный долговременный стазис и не охлаждён затем до фазы криосна.

— Милочка, ты меня слышишь?

— Да, советник, со мной всё в порядке.

— Мы тут за тебя с молодым человеком волновались!

— Не стоит беспокойства.

— На самом деле очень даже стоит, ты впервые это делала вдали от…

— От мастера.

— А ты, значит, у нас девелоп.

— Не понимаю сути каламбура.

— Забудь, это так, глупость. Значит, впервые. И как ощущения?

— Мой носитель их не может воспринять полноценно, формально это было как погружение в некий вид искусственной реальности.

— Понятно. С вами иногда так трудно иметь дело… впрочем, неважно. Ты справилась, солнце, тор отработал порядка двух процентов массы и мы снова с полными накопителями. Но главное не это.

— Что же?

— Загляни в гемисферу.

Поначалу Превиос приняла изображение за какие-то помехи. Пространство вокруг маркера их катера было заполнено будто вспененной слабоструктурированной мешаниной, больше всего походящей на среднеатмосферные «взвешенные» облачные слои холодных газовых гигантов. Как будто кто-то взял перемороженный метановый кисель, добавил в него взбитые сливки азотно-углеродных полимеров и, слегка размешав их для придания эстетического вида, так и оставил, навечно недвижимыми под тяжким гнётом атмосферы в сверхкритической жидкой фазе.

Одна проблема. Тут не было ни температуры, ни давления, ни какого бы то ни было вещества. Впечатляли и размеры отражённой в проекции структуры — гемисфера уже была развёрнута не световой час, и характеристический масштаб продолжал наращиваться.

— Структура пока не повторяется?

— Нет, и знаешь, что это мне напоминает? Первичные неоднородности. То же распределение масштабов, если принимать конец эры рекомбинации. Только тут вещество не рекомбинировало, потому что вторичного синтеза здесь не состоялось вовсе, как и великого разъединения, здесь всё по сути закончилось планковской эпохой.

— Сформировался чисто квантовый мир, без скалярных полей.

— Да, и который мгновенно выродился через механизм тахионной конденсации в два стационарных состояния со статичным распределением. Которое мы тут и наблюдаем.

Превиос задумалась. В этом предположении был смысл. Значит…

— Значит, это вообще не наша вселенная, здесь сбита одна из фундаментальных констант, вероятнее всего, планковская длина, а значит, нас тут просто не может быть.

Советник снова хихикнула.

— Милочка, не торопись с выводами, и мы тут есть, и эта штука, что тут пряталась, тоже тут была, и наши вселенные, видимо, в каком-то смысле симметричны друг другу, а может, просто являются частными решениями с теми же константами, но на разных краевых условиях. Меня сейчас интересует другое, если перед нами — всего лишь карта местного статичного распределения топологических солитонов, или, я не знаю, нулей и единиц, то почему мы их вообще смогли увидеть? Наша материя должна ходить сквозь это так же свободно, как электроны через бозе-конденсат, это же он и есть? А электронные нейтрино от реакции бета-синтеза, которыми ты их бомбардировала, они как бы фермионы. Даже если верить стандартным теориям суперсимметричного конфайнмента — ерунда получается.

Ерунда. Смешное слово.

— Если предположить, что это вещество в отсутствие гравитонов взаимодействует только электрослабым способом, значит, оно так или иначе состоит из нейтрино, причём вероятнее всего из тех самых нуль-нейтрино, которые в нашей Вселенной или не существуют вовсе, или те не взаимодействуют с нашей барионной материей вовсе.

— Но что их удерживает на месте? Это же по всему должен получиться в лучшем случае безмассовый ферми-газ с безумным давлением, при таком-то уравнении состояния.

Превиос уже понимала, куда клонит советник, но не могла не завершить мысль.

— Значит это какая-то мета-стабильная сборка, бульон, аналогичный кварк-глюонной плазме, в которой существует нейтрин-нейтринный обменный бозон, а значит, возможно формирование запутанных пар разноспинных частиц, склеенных чем-то вроде так и не распавшихся здесь лептокварков, при бомбардировке нашими обычными нейтрино в подобной среде реактивно формируется сверхтекучий плазменный скин-слой, отражающий сигнал обратно к нам.

Неизведанное пространство с непонятными законами, новый, неизученный вид материи без массы, кажется, вовсе не реагирующий на такие привычные нам вещи, как гравитация и сильное взаимодействие, да и движущийся по сути только в те моменты, когда на него смотрит наблюдатель. Квантовый мир без классических законов динамики.

Только мы этого всего никогда не узнаем достоверно.

Потому что не можем тут даже перемещаться в пространстве.

Потому что мы тут беспомощны.

Слепые, глухие, безрукие калеки.

Этот мир не для нас, белковых существ.

Этот мир — для тех, кто мыслит и чувствует тончайшими сплетениями силовых линий.

То, что тут пряталось, само было из таких.

Возможно, оно до сих пор тут, наблюдает. О, оно привыкло наблюдать.

В канал постучался беспокойный Эй Джи:

— Я наскоро проверил спектры поглощения этой среды. Первый достоверно полученный резонанс зашкаливает за девять тераэлектронвольт, это уровень эксаваттного нейтринного лазера или нижней границы распада пентакварка, в теории…

Да. В теории. Согласно которой они только что обнаружили материю, состоящую из квинтетов нуль-нейтрино и способную реагировать лишь на энергии, почти на порядок превосходящие массу покоя суперкварков. Идеальный инженерный материал, невесомый и при этом фактически несокрушимый.

Нужно перестать мечтать о том, о чём тебе страшно даже подумать.

— Нам нужно проецироваться обратно, а потом возвращаться, с приборами, с оборудованием, с настоящими, а не самопальными, вроде нас, теоретиками, лучшими умами Квантума.

— Ты же понимаешь, милочка, что второго шанса может и не быть. Да что там второго, я до сих пор не верю, что нам-то удалось сюда прорваться!

Это правда. Но мы тут всё равно бесполезны. Значит, нужно хотя бы попробовать вернуться и рассказать, уже одно это будет весомым вкладом в науку. Ха, в науку, ты сама себе веришь?

Превиос почувствовала, как дрожат пальцы её носителя.

Да, она боялась. Она безумно боялась. Слабое существо, отделённое от мастера, жалкая копия без оригинала, такая же искра, но не такая сила воли, не такая мотивация, не такое всё.

Это их искры делятся и сливаются легко и непринуждённо, обмениваясь энергией, информацией, сутью. Люди не таковы. Они боятся меняться. Боятся умереть.

— Ты делала такое раньше, ты же знаешь?

— Негатив.

— Имя Жана Армаля тебе о чём-нибудь говорит?

— Апро, советник, так меня когда-то звали, нет, не меня, третье поколение до меня.

— Итак, ты такое делала, причём неоднократно. Ты не должна бояться этого.

Но Превиос боялась. До жути. До дрожи. Только не так. И только не здесь, в этом пустом мёртвом чужом пространстве.

Она не дайвер, как Эй Джи, и ей не сотни лет, как советнику, она имеет право бояться неизвестности, имеет право не верить в себя.

— Советник, у вас же тоже искра, вы можете…

Как жалко это звучит.

— Увы, милочка, не могу. Моя искра без меня нежизнеспособна. И поверь мне, если бы это было возможно, я бы первая вызвалась. Но нет, это можешь сделать только ты. Ты ещё не настолько слилась со своим носителем, чтобы зависеть от него. Ты сможешь остаться собой, частично сохранить личность, а потом вернуться.

Вернуться.

Какова вероятность, что эта среда вообще пригодна для существования плазмоидов? Что её искра не просто выживет во внешнем пространстве, но сумеет отыскать тут какие-то ответы, а потом найти дорогу домой?

— Ты эффектор, Превиос. Это твоя суть, твой смысл. Тебя отправили сюда как исследователя, так будь им.

Превиос почувствовала, как над ней кто-то склонился. Кто-то древний, могучий, бесконечно мудрый и бесконечно усталый. Это было мало похоже на те искры, что она когда-либо видела. Это существо было похоже на огромное раскидистое дерево, колышущее в пустоте своими наполовину иссохшими ветвями.

— Тебе не нужно бояться, солнце моё, я всё это время наблюдала за тобой, и я верю, ты справишься. И вернёшься. Я помогу тебе вернуться. Я смогу тебе помочь.

Древо качало ветвями, убаюкивая.

— Мы подождём. Биокапсулы в фазе криосна почти не потребляют невосполняемых ресурсов, а энергии в накопителях нам хватит минимум на два ваших субъективных года. Моя искра будет тебя звать. Мы без тебя не уйдём. Ты поняла меня?

Поняла. Но ничего не решила.

— И последнее. Ты эффектор. Но ты можешь стать отдельной личностью. Для этого твоей искре необходимо обособиться. Если мы вернёмся сейчас, в мире людей и Воинов это будет почти невозможно, ты же знаешь. Так что сделай выбор сейчас.

Вот к чему всё это шло. Петаватты энергии, чужие топологические пространства, глубинные бомбы, тайны фокуса, бесконечные разговоры с советником, глупые игры с дайверами и дежурным астрогатором Ковальским.

Всё наносное, лишнее.

Ключевой вопрос — хочет ли она рискнуть всем, но обрести вновь дар быть личностью, а не эффектором. Перестать, наконец, быть частью существа, некогда, давным-давно, ещё до Века Вне, именовавшегося Соратником Армалем.

— Советник, один вопрос.

— Что угодно, душенька.

— Мне хотелось бы знать ваше имя.

Знакомый заливистый смех.

— У нас нет имён в вашем понимании. Это не универсальный идентификатор для использования кем угодно в этой Вселенной. Имя у нас — это то, как к тебе обращается другой индивид, и только он, ты можешь дать мне любое имя, и оно тут же станет моим. Я тоже тебе могу дать имя, если захочешь. Это не то, что можно сообщить, это то, что можно подарить. Подари мне имя, и оно станет моим. Но знать его будем только мы двое. Стало понятнее?

Ирны — они такие странные.

— Я подарю тебе имя, когда вернусь, советник.

— Договорились.

— Ты сообщишь Эй Джи?

— Он уже спит. Не нужно терзать его душу лишними размышлениями о том, сколько ему здесь суждено провести времени, пока мы ждём твоего возвращения. Дайс и Тайрен тоже успешно погружены в криосон, с капсулами в грузовом отсеке всё в порядке.

— Не нужно было их брать с собой.

— Ты же знаешь, что мы без Эй Джи не смогли бы прорваться через вторую фазу. Без них он бы не согласился. И они тоже знали, на что шли.

— Дайса и Тайрена можно было сбросить там, в физике.

— Ещё до взрыва? Боюсь, нас бы тогда заметили раньше времени и успели перехватить. Мы уже это всё обсуждали, счастье моё, да уже и слишком поздно что-то менять. Мы будем ждать тебя здесь. Все четверо. Помни об этом. Главное помни.

Превиос уже уходила.

В холод.

В пустоту.

Сначала лишь привычно потянулась туда, по-прежнему с удивлением ничего, вообще ничего не ощущая.

А потом ступила на порог и прыгнула.

Обрушившаяся тьма погасила сознание носителя, как гасит его удар о землю при падении с километровой высоты. Разом и полностью. Не оставив после себя абсолютно ничего.

Квестор никак не мог привести собственный организм в биологическую норму, и это его беспокоило.

Уже трижды он обращался к истории своего нового носителя, но там было всё чисто, и генетика, и онтогенез, так почему его по-прежнему мучают отчаянные позывы свернуться в позу эмбриона и застыть в этом положении, никого не видя и не слыша.

Острые приступы паники преследовали квестора с самого момента пробуждения в центральном медлабе «Принсепса», но самые острые выплески адреналина вызывало появление в пределах прямой видимости капитана Райдо, тогда квестору буквально физически хотелось убежать и спрятаться. Это поведение явно не было предусмотрено программой, да и в бэкапе Магистра Памяти значилось как норма скорее презрительное отношение к означенному субъекту, нежели трепет перед ним, однако факт был фактом — капитан «Принсепса» был для квестора запредельным раздражителем, к которому следовало выработать известную толерантность.

По этой причине, не желая загонять проблему в тёмный угол, квестор осознанно не вылезал из рубки, буквально стоя над душой у готового в любую минуту сорваться капитана. При каждом бешеном взгляде, который бросал на него Райдо, квестор успевал пожалеть, что вообще вылез из стазиса, но отвечал всегда с таким холодным апломбом, которому позавидовал бы даже его прежний носитель:

— Капитан, будьте любезны пояснять мне ваши действия, поскольку мой текущий дамп содержит исключительно сведения, необходимые мне для основной деятельности, и ваш палубный жаргон в означенный список не входит.

Ну вот, лицо капитана опять побелело, а квестор снова должен был бросить все силы на купирование приступа паники.

— На тактической гемисфере отображён ордер местной группировки под командованием адмирала Таугвальдера, вот этот маркер — его флагшип, перворанговый лямбда-класс, или иначе ПЛК «Джулиус Эрингри», они, как вы видите, по-прежнему выстроены для ведения зенитного огня или, что тоже самое, работы по горизонту.

Квестор почувствовал некоторое беспокойство.

— Ожидается какая-то опасность со стороны ближайших звеньев Цепи?

— Вы имеете в виду, от Ворот Танно? Не могу знать, с тех пор, как вернулись силы прикрытия и привели с собой остатки Лидийского крыла, флотские прекратили всякие внешние коммуникации и всё чего-то ждут.

— Ваши предположения?

— Судя по тому, что оттуда не пришли сразу четыре перворанговых ПЛК, включая флагшип контр-адмирала Финнеана «Тимберли Хаунтед», состоялся огневой контакт, который завершился не в пользу террианского флота, более того, по всей вероятности, что-то там происходит до сих пор, но что именно, повторюсь, не могу знать, а гадать не хочу. Вы должны понять простую вещь, магистр, оставаясь в пределах квадранта «Тсурифы-6», мы подвергаем груз непосредственной опасности. Более того, однажды эта опасность уже приобрела абсолютно предметные очертания, и я категорически настаиваю, как я уже заявлял вашему, хм, предшественнику, что необходимо в кратчайшие сроки вернуться обратно на Эру, или по крайней мере переместить «Принсепс» ближе к Семи Мирам, до выяснения масштаба ожидаемых проблем.

— Вы закончили?

Кажется, капитан снова остыл.

— Да, вполне.

— Теперь позвольте мне. Во-первых, с вашей стороны было бы величайшей ошибкой как-либо разделять меня прежнего и меня настоящего. Я был и остаюсь той же единицей научного мира Эру, и вас не должны сбивать с толку как возрастные, так и морфологические различия. У меня остались некие естественные лакуны ввиду неполноты загруженного дампа, но они минимальны, в остальном я — ровно тот же Магистр Памяти. Во-вторых, вам, капитан, зачем-то внушили, что благополучная доставка нашего груза является первичной задачей, но это не так. Груз важен, но важен в основном постольку, поскольку мы успешно справимся с основной миссией — представлением моего доклада Воину. Если, повторюсь, если мы сорвём доклад, большая часть биологических единиц нашего груза попросту не будет подлежать активации и потому вынужденно будет уничтожена.

Капитан вспыхнул, как мальчишка.

— Но погодите, это же люди.

— Капитан, никогда не повторяйте эту аматорскую ошибку. Это — не люди. Это набор дээнка- и эрэнка-цепочек, структурированная протоплазма без памяти, мыслей и эмоций, искусственно созданный и искусственно же размноженный генетический материал. Более того, он в основной массе даже не жизнеспособен в текущей форме, чтобы из этого материала сделать, как вы выразились, людей, над ним ещё придётся долго и кропотливо трудиться. Да, мы, в теории, можем хоть сегодня наклепать пару тысяч таких носителей, как у меня, но что мы в них вложим? Нам не нужны сто тысяч Магистров Памяти. Как нам не нужны сто тысяч одинаковых капитанов Райдо, и тем более — двести миллионов таких капитанов, при всём уважении.

До него, наконец, начало доходить.

— И зачем вам Воин?

— Поймите простую вещь, капитан, эти, так сказать, «люди» — моё наследие, мой личный вклад в будущее человечества, каким я его вижу. Это моя программа этого будущего. Я должен доказать Воину, что она жизнеспособна. Чтобы мы могли действовать дальше.

— И потому мы здесь?

— И потому мы здесь.

Капитан задумался и замолчал. А квестор меж тем начал внимательно изучать схему на гемисфере.

— Здесь нет маркера «Лебедя».

Капитан непонимающе поднял голову.

— А? Да, нет. Воин также до сих пор не вернулся с того рейда. Впрочем, с тем же успехом он мог отправиться в какой-нибудь другой квадрант. Пока мы торчим тут.

Квестор походя отмахнулся от очередной дерзости.

— Вы определитесь, капитан, или «Принсепсу» грозит реальная опасность, и тогда Воин здесь появится вероятнее, чем где-либо, или все эти флотские предуготовления — не более чем перестраховка, и мы на самом деле прикрыты куда более надёжно, чем вам представляется, причём, если не ошибаюсь, мы это уже обсуждали. Раньше.

Капитан, однако, в ответ внезапно приободрился, поднялся, наконец, из своего ложемента, и заговорил с неожиданным для него интересом:

— Вот вы говорите «раньше». Скажите, магистр, вот вы как учёный можете мне дать представление о том, как формируется ваша внутренняя картина сознания?

— Мой внутренний монолог? Считаю ли я себя тем, прежним Магистром? Не возникает ли у меня обсессивный синдром самозванца? Не смущает ли меня тот факт, что прежний носитель где-то ещё, возможно, физически существует, и мы с ним расходимся всё дальше с каждой секундой?

Капитан в ответ предпочёл просто кивнуть.

Что ж, всё равно у них масса свободного времени.

— Для начала я бы хотел уточнить, что мне как учёному этот вопрос всегда был интересен, поскольку современная наука хоть и продвинулась в значительной степени, как вы сами видите, в вопросе воплощения подобного сценария в практической плоскости, но в части построения непротиворечивой теории сознания по-прежнему довольно далека от впечатляющих успехов. По сути, мы до сих пор толчёмся в области изучения рацио на уровне наших коллег ещё террианского периода: лимбическая система, языковая карта мира, если вы понимаете, о чём я.

Квестор почувствовал, что машинально принимается читать лекцию, но ничего тут с собой поделать не мог, опыт, да и какой смысл выдумывать более приличный месту и времени формат, если и прежний неплох. Он даже принялся ходить туда-сюда по рубке, жалея лишь, что нет под рукой слайдов.

— По сути, ещё тогда вместо концепции «натянутой перчатки» или «зрителя позади», некоего абстрактного бестелесного «я», как бы наблюдающего через твои глаза и слышащего через твои уши, рядом исследователей было предложено понятие «фильтрующего несознательного», на роль которого был предложен каскад ранее считавшихся рудиментарными и атавистическими участков ствола мозга, отвечающих за доставку сигнала от неокортекса к мышцам и, в обратном порядке, от рецепторов к лобным долям. Ряд предметных исследований так называемых «багов восприятия» показали, что по сути то, что мы воспринимаем как сознание, живёт в вымышленном мире, реальность которого, в отличие от множества других вымышленных миров, например сновидений, доказательна хотя бы тем, что предметы в нём, как выразился Латур, «дают сдачи». Но от этого реальность не становилась менее иллюзорной в части её восприятия.

Квестор показал пальцем на проекцию гемисферы.

— Эта штука не существует, но мы вынуждены принимать, что изображённое на ней реально. Что если вот этот маркер протаранит вот тот, то будет большой бум. Но крафт мы хотя бы можем увидеть воочию, выбравшись в открытый космос, если нас там не изжарит чем-нибудь подходящим, но вы, капитан, регулярно погружаетесь в чуждые топологии, где энергия и материя существуют или даже не существуют в неких особо невещественных формах, однако и там мы легко возвращаемся к примитивным концепциям класса «если вот этот маркер протаранит вот тот». Эта так называемая реактивная субъектность или «принцип соучастника». То, с чем мы вынуждены считаться, существует. Но стоит нам отвернуться — бум, реальность рвётся. Есть масса несложных опытов, когда на глазах у внимательного и даже специально подготовленного индивида происходили самые невероятные события. Исчезали огромные строения, удваивались те самые предметы, за которыми испытуемых просили следить, а они этого не замечали даже после десятикратного повторения опыта.

Квестор скосил глаза на капитана, кажется, он уже начинает понимать, к чему всё ведёт.

— То есть там, где мы мысленно выстраиваем внутри собственной головы некую непрерывную реальность, она на деле оказывается весьма рваной, просто чудовищно дырявой, полной таких лакун, что поневоле начинаешь задумываться, каково живётся тем же Воинам, у которых подобных лакун нет или они настолько незначительны, что они поневоле вынуждены ежесекундно пропускать через себя огромное количество сырой нефильтрованной информации, даже в состоянии покоя на несколько порядков превосходящей пиковые нагрузки флотских аналитиков под полной премедикацией.

— Вы хотите сказать, что на фоне этих «лакун» ваше текущее состояние не так уж необычно?

— Разница есть и она огромна, но, по сути, человек действительно живёт внутри своеобразного стробоскопа с тактовой частотой от восьми до тридцати герц, и каждый статичный «слепок» такой реальности ему доставляется в виде крупных мазков-объектов, довольно примитивных и часто ложно проинтерпретированных, даже его собственный внутренний диалог по сути ему навязывается физической структурой нейросетей височных долей как некая вербальная проекция комбинаций таких же примитивов. Каждый раз, когда мы просыпаемся, мы не можем быть уверенными, что мы те же, что были раньше. Каждое не то что шоковое воздействие — обычный рывок реальности вроде привнесения в неё критического объёма новой информации способен единомоментно сделать нас другим человеком. Выражение «меня словно подменили» или «мир вокруг словно перевернулся». Такой, если хотите, «обратный синдром самозванца». Когда самозванцем кажется кто-то в прошлом, а вы сами, мол, наследуете к тому пред-предыдущему, настоящему «я».

— Вы сейчас, магистр, говорите ужасные вещи. Так можно потерять всякую веру в смысл и реальность бытия.

Квестор засмеялся.

— Ещё как можно! Но представьте, носители с одинаковыми дампами действительно ведут себя очень похоже, даже если значительно отличаются друг от друга морфологически, разве что да, расходятся они довольно быстро, даже если, напротив, носители были идентичны во всех возможных смыслах. Были и такие опыты.

— Вы знаете, что вы чудовища, там, на Эру.

Нужно было слышать, как он это сказал. Ему бы на подмостках выступать, с такими-то талантами.

— Да. На Эру, и на Квантуме, и на Тетисе, и на остальных Семи Мирах. Но мы не социопаты, у нас есть и строгая этика, и тяжесть ошибки на нас ложится в той же полной мере, что и у вас, капитан. Только не говорите, что вы, дескать, рискуете исключительно самими собой, а мы нет. Напротив, если вы угробите «Принсепс», вы угробите ещё и двести миллионов потенциальных человеческих жизней разом, притом, что они вам право на такую власть вовсе не делегировали. А я… я лишь ставлю над ними научные опыты, пусть и с теми же возможными последствиями.

Но капитан уже снова остывал.

— Я понял вашу мысль, магистр. Вы это вы в ничуть не меньшей степени, чем ваш предшественник, и уж во всяком случае в большей, чем любой, прошедший заморозку. Но скажите, вас, скажем, не беспокоит перспектива однажды встретиться с вполне себе живым «другим» индивидом, претендующим на вашу ячейку общества. Вы же сами сказали: одинаковые Магистры Памяти — это слишком.

Ах, вот он о чём.

— Меня беспокоит непозволительное расходование носителя. Согласно биоэтическим нормам Проскрипций повторное использование носителя запрещено, даже если бы оно было технически возможно, что так же не соответствует действительности. То есть да, один из дублирующих друг друга носителей моей личности будет в результате такой коллизии приведён в абиологическое состояние.

— То есть убит.

— Эвтаназирован, это не то же самое, что «убит».

— И вас не тревожит подобная перспектива?

Квестор пожал плечами.

— Меня беспокоит даже то, что я не помню, где здесь гальюн. Мой носитель крайне молод и подвержен эмоциям. И судьба собственного ментального «двойника» меня тревожит не менее, чем моя собственная. Но вариантов тут Проскрипциями не предусмотрено и я вынужден подчиниться, даже если бы у меня были веские аргументы против. Коих, впрочем, у меня нет, и тут я полностью согласен с основателями Магистрата.

Капитан открыл было рот, чтобы продолжить прения, но тут в рубке рявкнул сигнал квола. Флот пришёл в движение.

— Капитан, есть маркер в зоне обратного проецирования.

Ордер местной группировки начал перестраиваться, явно намереваясь безопасно пропустить чужака, во всяком случае, насколько квестор уже успел заметить, в случае возникновения внешней опасности для «Тсурифы-6», крафты старались занимать максимально рассредоточенные позиции, чтобы прикрывать своими бортовыми генераторами максимальный телесный угол зенитной сферы, при этом не создавая помех для эффективного ведения огня. Однако сейчас они, напротив, начали смещаться на фланги, образуя своего рода коридор. Осталось выяснить, для кого.

Однако прошла минута, другая, квол смущённо помигал повисшим без опознания маркером, да и убрал его с глаз. Ордер же благополучно вернулся в исходное положение. В общих каналах стояла уже привычная с некоторых пор тишина.

— Капитан, «Принсепс» готов к маневрированию?

— Апро, магистр.

И тут же почуял подвох.

— Не поясните, к чему был этот вопрос?

— Нам нужно как можно скорее переместить каргокрафт вот сюда.

И показал.

— Вы рехнулись?

— Капитан, я совершенно дееспособен, если вы об этом. У меня есть серьёзные опасения, что сейчас случится нечто непоправимое, и в наших силах это предотвратить.

И замолчал.

— И я должен поверить в этом вам на слово, я правильно понял?

Квестор кивнул и повторно указал на искомую позицию.

— Но мы там окажемся на возможной линии огня!

— В этом и состоит план. Капитан, мы плохо начали, но мне кажется, между нами наметилось некоторое понимание, и будет неплохо, если вы его чуточку поддержите. Позвольте мне хотя бы раз сделать по-своему без лишних трат времени. Я вам ещё не доказал, что готов на что угодно ради воплощения цели моего визита в этот периферийный уголок пространства?

— Доказали.

— Я вас прошу согласиться, наконец, что будущее человечества сейчас важнее всего. Нашей с вами жизни. Этих двухсот миллионов носителей. Безопасности «Принсепса». И я напоминаю вам, вы обещали мне, что сделаете всё возможное, чтобы доставить меня на «Лебедь».

— Это тут причём?

— Там, куда я указываю, сейчас расположен личный крафт Воина. И он готовится в текущий момент совершить самую большую ошибку в новейшей истории нашей расы, по сравнению с которой даже фиаско Века Вне может оказаться мелким недоразумением, а Ирутанский инцидент вообще не будет стоить упоминания.

Капитан молча смотрел исподлобья.

— Вы в этом уверены?

— Да.

— Если там никого не окажется, вы признаете, что все ваши построения это полный бред и позволите мне убраться из этой дыры обратно на Эру?

— Без малейших колебаний.

— Старпом Феху, приготовиться к маневрированию!

Дальше они как обычно принялись перекрикиваться своими непонятными словами, а за кадром голосил квол, которому вторили флотские и гражданские диспетчера.

Квестор с нескрываемым злорадством наблюдал над их беспомощными попытками помешать «Принсепсу» совершить свои эволюции. Ничего они не могли сделать. Ни-че-го.

Вояки так привыкли, что их слово всегда последнее. Или, как они напирают, «крайнее». Мы вас защитим, мы вас спасём, мы лучше вас знаем, как делать.

Мы же свои жизни за вас, горемычных, отдать желаем, высшую цену уплатить!

Кто бы им объяснил, что желание и возможность закончить свою жизнь в окутанной жуткими энергиями консервной банке — не аргумент в споре, и не основание для привилегий в выборе общей стратегии. Не только они могут жертвовать собой.

Капитан обернулся из своего ложемента и сделал широкий жест.

— Мы на месте, магистр, ваше слово.

— Дайте мне общий флотский канал. Благодарю. Воин, к вам обращается Магистр Памяти Эру, я знаю, что вы меня слышите, и наш разговор слишком долго откладывался, чтобы я мог позволить вам и дальше его избегать. Я настаиваю на встрече или, если вы не желаете таковую встречу организовать, я постараюсь донести свою точку зрения через открытый канал, думаю, какое-то количество заинтересованных слушателей мне теперь обеспечено.

Молчание.

Капитан начал решительно подниматься из своего ложемента, явно намереваясь завершить этот фарс. Или что он там себе думал.

— Магистр, у нас был уговор, я даю вам шанс, а вы, в свою очередь…

Маркер тренькнул очень тихо, но все в рубке его услышали.

Прямо за сдвоенной белоснежной кормой «Принсепса» медленно проворачивался вокруг своей поперечной оси такой же белоснежный «Лебедь».

— Ваш запрос одобрен, просьба оперативно переместиться в шлюзовую камеру.

Квестор тут же деловито направился к лифту, но в последний момент обернулся.

— Ещё одна просьба, капитан. Постарайтесь пройти этот путь до конца. Ждите меня здесь, что бы ни происходило. Я могу на вас рассчитывать?

Капитан с сомнением кивнул.

— Апро, магистр.

Кажется, квестор уже это когда-то проделывал. Капсула гипертрубы к кормовым шлюзам. Громоздкий каргосьют. Ещё одна шлюпка. На этот раз перелёт будет совсем коротким — не больше одной десятой мегаметра. Ничтожное расстояние по космическим меркам. Но чего стоил квестору этот путь.

Когда шлюпка благополучно пришвартовалась, квестор всё-таки заставил себя бросить взгляд на гемисферу. «Принсепс» был на месте. Капитан Райдо пока не подвёл. Посмотрим, как пойдёт дальше.

В тамбуре никого не было, даже сервомехи были спрятаны в своих нишах. Пришлось квестору, отдуваясь, снимать каргосьют самостоятельно. Если бы Воина можно было подозревать в простых человеческих эмоциях, квестор мог бы уличить того в нарочном издевательстве. Но куда вероятнее была версия, что Воину просто не было дела до неудобств случайного гостя на его личной яхте.

— Воин?

Квестор никогда не был на борту ни одного из «Лебедей» и потому несколько запутался, какой отсек ему нужен. Эта штуковина на поверку оказалась довольно обширной.

— Проходите в рубку.

Вокорр, как же иначе. А вот и указатель мерцает на условном «полу», традиционный инженерный стиль спасителей не любил особо выделять поверхности, предназначенные для перемещения и просто стены. Да и искусственная гравитация тут была устроена так небанально, что у квестора тут же закружилась голова.

Вот она, рубка.

— Я прочитал ваш доклад, «Новое лицо», так он называется?

— Откуда…

Впрочем, какая разница.

Воин на первый взгляд мало походил на одно из самых могущественных существ в Галактике. И дело было даже не в его носителе — невзрачном, невысокого роста сутулом и пожилом мужчине самого непритязательного вида, а в какой-то атмосфере опустошения, которая царила в этом отсеке. Воин встретил квестора, сидя на больничного вида диване в окружении такой ошеломляющей, стерильной бытовой пустоты, что сразу становилось ясно, насколько этот индивид в обыденной жизни был социально декомпенсирован.

Квестору не нужно было обращаться к справочнику психоневролога, чтобы сходу перечислить три десятка факторов общей ангедонии, переходящей в хроническую дистимию — дефицит биогенных аминов, гипотериоз, уплощённый аффект, кататоническая депрессия, всё это на фоне обширной развитой толерантностик гипердозам когнитаторов. Этот носитель нуждался в регулярной медицинской помощи, но, по всей видимости, предпочитал общение со специалистами пребыванию в типовом медлабе. Тот, конечно, мог на время справиться с симптоматикой, но в целом… Воин выглядел смертельно усталым человеком с потухшим взглядом и беспомощно опущенными руками.

Жалкое зрелище.

— Мне переслал ваш доклад бортовой квол «Принсепса», они вообще мало что понимают в такте и ничего не смыслят в человеческих стратагемах, просто делают, что им велят. Да вы проходите, присаживайтесь, мы тут надолго, магистр, или вы предпочитаете обращение «квестор»?

Так, только не будем теперь поминутно спрашивать «откуда». Квестор злился, не то на себя, не то уже и на Воина. И потому предпочёл остаться стоять.

— Мне не столь важно, как вы ко мне будете обращаться, куда важнее, чтобы вы меня услышали.

— Я уже заметил, с какой настойчивостью вы стремились осуществить нашу встречу, потому решил не тратить моё и ваше время на озвучивание банальной фактологии, а перейти сразу к аргументами. Разрешите, я перескажу своими словами.

Магистр в ответ сдержанно кивнул.

— Итак, в ваших документах приводятся расчёты распределения новых партий носителей для имплементации их в миры следующей плановой волны заселения, таким образом популяция перечисленных миров, в особенности таких периферийных как Имайн, будет значительно деформирована в сторону повышения универсальных качеств, способствующих максимально быстрому социальному и интеллектуальному прогрессу, а также скорому формированию на этих мирах активного самоуправления и, в дальнейшем, вторичных волн космической экспансии, я ничего не упустил?

— В целом всё верно, однако есть один дополнительный момент, который в отчёт войти не мог.

Воин некоторое время пусто смотрел на квестора из-под выцветших бровей, потом кивнул и слегка дёрнул пальцами, мол, продолжайте.

— Конклав Воинов, возможно, не замечает, но вы перестали справляться с ростом числа колоний. И Потерянные миры — не самая большая проблема, посмотрите вокруг, вы до сих пор пытаетесь нас, если хотите, окормлять, как будто за бортом всё никак не закончится Век Вне, а мы по-прежнему — горстка беспомощных испуганных детей под вашим надзором.

Никакой особой реакции.

— Допустим.

— Вас не становится больше, все подобные вам предпочли исчезнуть, если продолжать в том же духе, то человечество начнёт дробиться, да что там, если я правильно интерпретирую происходящее вокруг Лидийского крыла — человечество уже дробится, рассыпается на глазах.

— И ваше «Новое лицо» — это ответ на угрозу?

Хм. «Угроза». Кажется, именно так вояки называют спонтанные эффекты, возникающие при компрометации файервола. Проговорка или?.. Или. У Воинов не бывает проговорок.

— Это ответ на любые угрозы. Человечество рождено быть автономным. Оно, если хотите, не имеет другой альтернативы. Отпустите его.

— Прямо сейчас?

Квестор покачал головой.

— Два поколения. Дайте Эру два поколения, и мы сможем вернуть людям их потенциал, а может, и расширим его изначальные горизонты, если сумеем справиться с Великим конфликтом Аш-Семнадцать. А вы, вы сможете уйти.

Воин, наконец, оживился, встал, подошёл к квестору, посмотрел на него вплотную, отчего у него снова сбился с ритма пульс и заблестел испариной лоб. Вблизи это существо было довольно сложно переносить чисто физически.

Жуткий аффект.

— Вы прекрасно знаете, магистр, что статистика аффективных и психических расстройств до сих пор коррелирует с частотой нашего появления в населённых мирах, что феномен Потерянных миров согласно вашим же докладам по-прежнему связан в основном с их оторванностью от основных маршрутов Цепи, что в первую очередь следует из небезопасности внешней навигации, кроме того, ваш знаменитый Конфликт в основном влияет не на то, как индивид переносит открытый космос и многомесячное одиночество, а именно на восприимчивость к Песне.

Квестор поморщился. Ему как учёному было неприятно вспоминать об этом, но раз сам поднял эту тему:

— Мы справимся с этим.

Но Воина было уже не остановить.

— Вполне вероятно, когда-нибудь, но сейчас у меня уже имеются на руках гигатонны и зетаватты, которыми управляет сотня тысяч шизоидов в форме, неспособных не то что в достаточной степени отвечать за собственные действия, но даже просто оценивать до конца их возможные последствия.

Квестор отвёл взгляд, как будто чтобы взглянуть на проекцию гемисферы, что меланхолично шевелилась в дальнем углу отсека, а на самом деле — чтобы перестать видеть эти затопленные внезапной яростью глаза.

— И вы правы, что перед нами не те, с кем нужно — или можно — строить будущее человечества, однако проблема состоит в том, что без них ни вы, ни мы ничего не построим, это достаточно ясно, магистр?

Ещё бы не ясно, очень даже ясно. Впервые квестор пожалел о том, что его носитель так молод и так ещё глуп. Сейчас бы ему очень не помешали когнитивные возможности поприличнее. И чтобы уже прекратилась эта невыносимая истерика внутри!

— Воин, я прошу прощения, но это же вы и загнали человечество в этот тупик.

Квестор ожидал, что в ответ на это обвинение его собеседник окончательно выйдет из себя, или напротив, тотчас, не моргнув глазом согласится, но ответом была лишь тишина. Воина словно выключили, другой аналогии в голову не приходило, его носитель чуть поднял взгляд вверх и так замер, словно к чему-то прислушиваясь.

Квестор бросил короткий взгляд на гемисферу, но там ничего особенного не происходило. Даже «Принсепс» был по-прежнему на своём прежнем месте. Молодец, капитан.

Воин вновь ожил спустя долгую минуту.

— Вы знаете, магистр, сейчас вы станете свидетелем довольно детальной иллюстрации того, насколько тупиковыми бывают тупики, и, боюсь, вам эта иллюстрация покажется недостаточно абстрактной.

«Лебедь» дрогнул, отмечая грубоватое шлюзование.

Кто-то явно очень торопился.

— Чего вы ждёте, магистр, идите, встречайте гостей.

Квестор с сомнением оставил Воина в рубке, а сам принялся отсчитывать люки и шпангоуты до кормового дока. «Лебедь» хоть и был крошечным крафтом, но непривычному человеку и у него на борту заблудиться было немудрено. А вот и знакомый отсек, отделённый от остального объёма мембраной биозащиты. Квестор попытался нащупать на контрольной виртпанели в какие-никакие сенсоры, но мембрана не поддавалась. И лишь пару секунд спустя стало понятно, к чему такие предосторожности.

Из шлюзовой камеры вышли двое в стандартных робах, в какие одевают пациентов медлаба. Или кладут в спасательные капсулы. Вероятнее всего, в данном случае справедливо было то и другое.

Покрытая синюшными пятнами кожа и словно высушенные губы говорили о только что завершившейся последовательности ускоренной «разморозки», а вот чёрные круги под глазами, покраснения век и бледные лунки ногтей указывали на недавно перенесённую острую фазу чего-то невероятно контаминантного. Да что там, оба человека по ту сторону мембраны едва держались на ногах, так что тому, что был помельче ростом, приходилось поддерживать другого, у которого помимо прочего были налицо неврологические симптомы недавно перенесённого инсульта.

Лишь со второй попытки квестор догадался, зачем Воин отправил его «встречать гостей».

— Магистр, вы.

Тот в ответ закашлялся.

— Есть такое. Вы же, если я правильно понял, новый я. Всё-таки сумели добиться, так сказать, аудиенции. И успели раньше меня.

— Пришлось постараться. А кто это с вами?

— Не важно. У нас срочное послание к Воину.

— Если вы о нашем докладе, то я уже…

— Нет, тьма вас дери, просто сделайте так, чтобы он сюда явился, поскольку пускать нас обоих через эту мембрану я бы и сам никому не советовал.

— Я вас слушаю, хотя вы с вашим коллегой и становитесь уж больно назойливы.

Квестор обернулся, позади стоял Воин, и теперь его вид разительно отличался от того, что можно было наблюдать в рубке. Строгий китель без знаков различия был заглажен на все швы, во взгляде из эмоций был замен разве что лёгкий холодок, но главное — категорически изменилась пластика. Так выглядят бронзовые статуи, если бы они вдруг научились двигаться с невероятной скоростью. Казалось, этот носитель сделан из ртути, настолько легко он норовил, по сути не двигаясь, всё время выпадать из поля зрения.

— Воин, мы к вам от Посланника Птерикса.

— Посланника? Летящий Илиа Фейи — неприятный, желчный индивид, в основном из-за подобных ему люди и относятся к «спасителям» так неприлично.

Магистр из-за мембраны махнул рукой, как бы отбрасывая эту риторику.

— Мы с ним общались недолго, и он, действительно, не оставил о себе хорошего впечатления. Однако, кажется, сейчас он единственный из всех поддерживает нас.

Воин выжидательно молчал.

— От его имени мне поручено донести до вас, что это Илиа Фейи сообщил Финнеану о вашем приближении, о чём вы, наверное, и так знаете. Но важно не это, а тот факт, что за огневым контактом одновременно наблюдал ещё и небезызвестный вам соорн-инфарх Сиерика Симах Нуари.

В этот момент Воин всё-таки сорвался. На долю секунды утратил самоконтроль, и реальность вокруг тут же послушно поплыла, превратившись в вязкий кисель, которым стало невозможно дышать. Впрочем, всё тут же вернулось к своему нормальному состоянию.

— Вы хотите сказать, что теперь они угрожают целостности Цепи.

Квестор, окончательно потерявший нить диалога, тут же встрепенулся. Но ведь Цепь была в своё время ими и была возведена, как же…

— Именно в таком свете мне и передал намерения соорн-инфарха Посланник.

Погодите, но это же означает потенциальное падение по крайней мере внешних миров в ближайшем будущем. Почему они все так спокойны?

Во всяком случае Воин, пусть его и сумели эти новости застать врасплох, уже что-то для себя решил.

— Благодарю вас, магистр, что сообщили, это была неоценимая помощь, что касается вас, — Воин взглянул на второго, оставшегося покуда неназванным «гостя», — то вы, кажется, собирались отыскать контр-адмирала Молла Финнеана, чтобы сообщить эту же любопытную новость ему лично, что ж, у вас появилась такая возможность.

На одной из боковых панелей тут же зажглась в недрах смарт-краски проекция гемисферы.

— Полтора часа назад операторы Ворот Танно сообщили мне, что четвёрка первторангов, отзывающаяся на транспондерные коды Лидийского крыла, плотным ордером движется в направлении «Тсурифы-6», на распоряжение не пересекать границу Цепи они не отреагировали, и по моим расчётам, да, они уже здесь.

Знакомая рябь суперсимметричных каналов распада побежала напротив выстроенного в оборонительный ордер террианского флота адмирала Таугвальдера, показались маркеры: «Тимберли Хаунтед», «Альвхейм», «Адонай» и «Упанаяна», все как один запропавшие ПЛК были на месте.

Только они не спешили размыкать строй, как это обычно делалось при параллельном проецировании. Первторанги контр-адмирала Финнеана остались собранными в кулак, словно они не прибыли только что в родную гавань, а напротив, попали в окружение и теперь готовились прорываться с боем.

Квестор собрал всю свою волю и спросил:

— Воин, что это значит?

— Это значит, магистр, что мы уже перешли фазу глупого мятежа, и теперь нам предстоит узнать, способны ли мы опуститься до внутривидового вооружённого конфликта, чем незамедлительно воспользуется Симах Нуари, чтобы снести Ворота Танно и прекратить уже играть в «спасителей», о чём он, без сомнений, давно мечтал, раз всё это время прятался со своим флотом тут, в нашей Галактике, я понятно донёс ситуацию, магистр?

— И что… и что теперь?

— А ничего, вы со вторым магистром отправитесь на «Принсепс», воплощать в жизнь ваш план по спасению человечества, а я останусь здесь, разруливать весь этот безумный балаган с мятежами и последующими неминуемыми трибуналами.

— Но вы же мне ясно дали понять, что «Новое лицо» не может быть сейчас воплощено в жизнь?

Воин усмехнулся вновь почти по-человечески.

— Вы знаете, магистр, как раз теперь оно получило хороший шанс, скажите спасибо Финнеану и его банде, но это слишком долгий разговор, а вам необходимо спешить, если вы не хотите остаться без своей мастер-копии.

Воин выразительно посмотрел через мембрану на явно теряющего последние силы Магистра и молча ушёл к себе в рубку.

— Магистр, вы же понимаете, что нам должно сделать.

— Разумеется, магистр.

— «Принсепс», капитан Райдо, здесь Магистр Памяти, сообщите научспецам, что требуется срочно подготовить резервный носитель для проведения мёрджа двух разошедшихся бэкапов.

Секунда на передышку. Это всегда непросто говорить.

— Предварительно необходимо будет провести снятие дампа и дезактивацию двух исчерпавших свою полезность носителей.

Как там говорил капитан, не боится ли он встречи со своим предшественником. Как бы то ни было, этого боятся все.

Перед квестором распахнулись, наконец, сначала внешняя, а потом внутренняя створка биомембраны.

— Давайте поторопимся.

— Подождите секунду, магистр, я должен сказать пару слов уважаемому Цзинь Цзиюню.

Полутруп повернулся к своему невзрачному компаньону и что-то ему вполголоса начал выговаривать.

Квестор не стал вслушиваться. Какой смысл, он вскоре будет в точности знать содержимое этого разговора. Нет, не он, а Магистр Памяти. Он же… во всяком случае, в этом носителе уже его не станет.

Впрочем, последнюю реплику квестор всё-таки расслышал:

— И упирайте на то, что Воин в текущей ситуации не станет форсировать конфликт ни при каких обстоятельствах.

Человек, названный Цзинь Цзиюнем, кивнул, передал старого магистра молодому, а сам молча полез обратно в свою шлюпку. Ещё бы знать, как он тут оказался. Впрочем, квестор узнает, скоро всё узнает.

Не он лично, для него как раз всё скоро закончится.

Носители иногда бывают так недолговечны.

Капитану Райдо столько раз хотелось убить их обоих. Доставим ему этоудовольствие.

Рейес ещё раз обернулся на сдвоенную вершину Мармолады, что зубом мудрости торчала из-за ближайшего склона. Даже сейчас, в конце мая, снег там лежал по-прежнему плотной сверкающей на солнце короной, пока пониже уже вовсю начинал покрываться зелёными прожилками растительности вездесущий доломитовый монолит.

Мармолада, конечно, не Монблан и не Маттерхорн (и чего это они все на «эм»?), но на фоне местных невеликих высот она смотрелась основательно, напоминая случайному путнику, что Альпы — это Альпы, и недаром бывшее дно моря Тетис так старательно пёрло вверх на протяжении последнего полумиллиарда лет.

Рейес усмехнулся. Случайному путнику. Как часто тут вообще бывают люди?

Жаль, конечно, что этой красоты почти никто не видит, но с другой стороны как подумаешь, сколько лет понадобилось местной природе, чтобы восстановиться — триста? — так сразу и раздумаешь сюда кого-то звать. Да и кого, на всей Старой Терре осталось от силы пара тысяч таких же, как Рейес, отмороженных любителей экстремального туризма, что готовы были, случись что, умереть вместе со своим миром. И всем им было явно не до треккинга в Доломитовых Альпах.

Перекинув плотно набитый оборудованием рюкзак поудобнее, Рейес мысленно помахал рукой местным красотам, а сам направился вниз по левому отрогу. До озера оставалось каких-то двадцать километров довольно ровненького спуска вниз в кресловину. Так, теперь размеренно работаем палками, раз-два, раз-два.

В этот заход, по счастью, почти не было приступов — чего Рейес в основном и опасался. Одно дело, когда на тебя находило в безопасном месте, на каком-нибудь бескрайнем лугу, куда ты припёрся фармить микротомы местной растительности, там с тобой всяко ничего не случится, разве что змея укусит — пресмыкающиеся вообще сохранились повсеместно, и чуть ли не лучше их основной кормовой базы в виде грызунов — совсем другое дело пусть простой, но в общем-то отнюдь не безопасный склон, где даже обычное падение может наделать делов, что уж говорить о вполне реальной возможности скатиться в какую-нибудь ближайшую расщелину, где тебя даже патрульный дрон найти не сможет.

Впрочем, сказать «почти не было приступов» тоже было бы заметным преувеличением. Первый из них Рейес поймал на самом крутяке, в конце стартовой полусотни, когда ещё не кончился провес. Как тут не кивнуть в сторону преимуществ гималайского стиля восхождений. Впрочем, вступило несильно, Рейесу только и успело на мгновение показаться, что всё вокруг облеплено десятисантиметровым слоем жирной чёрной сажи — обычное дело для приступа. И тут же отпустило.

Куда серьёзнее дело оказалось возле пня некогда обрушившейся выше по склону мачты фуникулёра. Пень этот диаметром в добрых пять метров бетонного крошева с торчащими оттуда огрызками металла — это по сути всё, что осталось от местной инфраструктуры чуть не тысячелетней давности постройки, и он как раз был довольно опасным местом — осыпи вокруг, уже никакого тебе провеса, идти надо впритирку к стенке. И тут снова приступ — словно облитая мазутом мачта нависала над Рейесом, обрывки тросов полощутся на ветру, валит снег, только снег этот такой же чёрный, на вкус отдающий металлом и кислотой. Мачта при каждом порыве ветра издавала какой-то тягостный стон.

Тут Рейесу хватило сноровки — в самом начале приступа он прижался спиной к скале и как смог присел, группируясь. Впрочем, всё прошло гладко, никаких вам лишних телодвижений, безумных криков и размахиваний аппендажами, тестикулами и прочими рукокрыльями. В общем, приступ и приступ, пациент вёл себя чинно, отряхнулся и пошёл дальше.

В остальном путешествие и вовсе оказалось тихим, спокойным и каким-то умиротворяющим. Не зря он решил пренебречь имевшейся возможностью попасть сразу на склон кара при помощи банального гиросьюта. Иногда хочется и ноги размять.

А вот и сам кар. Чаша большого озера выглядела отсюда малахитовым зеркалом, выглядывающим из-за уступа. Кричащие местные цвета по первому делу производили весьма яркое впечатление — кто ни разу не видел вулканических озёр, тот вообще не имеет представления о подобном буйстве красок. Даже самые цветастые джунгли проигрывали таким вот карам в насыщенности и палитре оттенков. Правда, обычно это всё-таки были одиночные лужи на дне старых кратеров, но бывали и подобные исключения.

Огибая стеночку теперь уже по часовой стрелке, Рейес мало-помалу разглядел сначала среднее озеро банального тона морской волны, и уже потом малое, мрачного цвета венозной крови.

Собственно, именно этот дивный оттенок в своё время привлёк внимание дрона биологической защиты, сканировавшего Доломитовые Альпы в автоматическом режиме. Его нейросети обучали на поиск нестандартной биоты, по десятку разных параметров, вот он и сагрился, дополнительно заинтересованный смещённым изотопнымсоставом по углероду и сере.

Сами эти три озера тут появились можно сказать вчера — лет триста назад, после очередного эпизода пробуждения местной вулканической активности, но до сих пор это были обычные безжизненные ледниковые лужи, почти высыхающие летом и благополучно промерзающие до дна зимой, чтобы вновь заполниться водой на пике паводка. Цветность появилась у них позже, когда к талому снегу прибавилась вулканическая химия из парочки пробившихся в малом и среднем озере донных гейзеров. Фосфор, сера, металлы во всём своём разнообразии разукрасили группу, но однако дрон заинтересовало не это, а необычный уровень альбедо поверхности малого озера. Там явно завелась какая-то жизнь, но что ей делать на высоте почти трёх тысяч метров всего на полторы сотни километров южнее Ледника, считай, на верхней границе высокогорной тундры? Конечно, термальная активность теперь успешно прогревала эти лужицы даже зимой, но всё равно, с учётом кислотности среды озеро могло стать домом разве что каким-то анаэробным придонным экстремофилам, но плёнка на поверхности…

Впервые Рейес поднялся сюда позапрошлым летом, добрался скаутом от всё ещё сопротивляющейся Леднику промежуточной станции на юго-восточной оконечности Мегаполиса, который в своё время сумел успешно поглотить остатки Штутгарта и Мюнхена, но дальше на Зальцбург не двинулся. Там даже кто-то из оставшихся жил на постоянку, но Рейесу в общем было не до визитов вежливости и он сразу двинул сюда, к Мармаладе. Забрал образцы, всё промерил, отфотографировал, разведал путь от подножия, и с тех пор уже третий с перерывом в год возвращался за новыми образцами.

Виды тут были прекрасные, само занятие — нескучным, а возможность размять ноги прекрасной альпийской прогулкой, оставив скаут внизу, была главным бонусом. Уже подходя к краю чаши кара, Рейес чувствовал, как ноги приятно потяжелели, а холодный альпийский воздух ходил в лёгких, как в большом оркестровом барабане, так что удары сердца прилично отдавались в диафрагму.

Ух, хорошо.

Пробираясь последовательно вдоль каменистых берегов большого и среднего озёр, Рейес машинально зафиксировал параметры среды и сделал ещё десяток кадров, но задерживаться не стал, как и в прошлый раз, его интересовало исключительно дальнее, малое озеро.

Диаметром всего-то метров пятьдесят, оно не выглядело (особенно учитывая мрачный красно-бурый цвет) сколько-нибудь занимательным, но парадокс состоял в том, что именно тут и скрывалось всё самое интересное, а если Рейесу на этот раз повезёт, то и революционное.

Раскидав быстренько аппаратуру по бережку — пусть пока всё промеряет, Рейес деловито принялся готовиться к погружению. Тут было сразу довольно глубоко, у берега был клиф на тридцатку, так что можно было не париться с плотом, а одеваться прямо на суше. Рейес надул баллон, подождал, пока стенки упрочнятся, после чего поставил его набиваться у микрокомпрессора. В малом озере, помимо биоплёнки, на поверхности было приличное количество кислорода, но с местной кислотностью на пользование экзожабрами можно было не рассчитывать, так что нырять приходилось по старинке. Разве что, учитывая глубину, нужно было спецом переключить компрессор на обогащение воздуха до сорокапроцентного найтрокса, но на этом всё. Как говорится, привет, потенциальная декомпрессия и прочая возня с лишним азотом. Это не считая проблем с высокогорным погружением и температурой среды, которая тут была ну сентигрейдов десять даже с учётом всего термального подогрева.

Как говорится, где наша не пропадала.

Пока машинка, покряхтывая, выдавала расчёт графика погружения, Рейес активировал помпу премедикации, дожидаясь момента, когда по телу пошла волна знакомого тепла, и принялся натягивать триламинатный «сухарь».

К тому моменту, когда Рейес полез в воду, солнце уже стояло в зените, так что его лучи просветили озеро до самого дна, сменив обычный бурый колёр на более яркий оттенок «красных глаз». Выглядело это, и правда, как будто оттуда кто-то смотрел. В каком-то смысле так оно и было. Только этот кто-то был хоть и древним, но вполне одноклеточным.

С лёгким плеском вода сомкнулась у Рейеса над головой. Нырял он, не выпендриваясь, согласно инструкции — ногами вниз, равномерненько по мере погружения подрабатывая компенсатором под свист имплантата автопродувки в ушном канале. В прошлом году этой штуки у него ещё не было, приходилось мучиться, продуваясь вручную. То ещё удовольствие, когда машинка тебе постоянно командует увеличить скорость погружения.

«Курильщик» располагался у самого дна, на сорока восьми метрах, кто бы подумал, что такая экзотика встречается не на рифтах, а вот так, запросто, в трёх километрах выше уровня моря, колышет холодную воду сиропной струёй кипятка. Но интересовал Рейеса на этот раз не сам курильщик, а слоистая формация вот там, чуть в отдалении. Парой взмахов перепонками Рейес добрался до нужной точки и завис там, аккуратно выровняв плавучесть, пока аппарат для подводного микротомирования шевелился на своих тоненьких паучьих лапках, поудобнее прилаживаясь к объекту.

Есть.

Рейес поднёс деловито пискнувшую железку поближе к лицевой маске, разглядывая показания. Ага. Вот ты и попался.

Всплытие прошло без эксцессов, пока зависаешь на очередную полуминуту по указаниям машинки-перестраховщицы, можно спокойно поразглядывать местное багровое царство, тем более что солнце ещё не ушло. Отсюда, снизу, особенно бросалось в глаза, насколько это озеро молодое. По сути, вокруг был тот же доломит, только окончательно доокисленный и покрытый всё тем же багровым налётом толщиной в доли миллиметра. Никаких следов традиционной подводной сглаженности линий — сплошные изломы, особенно видные на свежих сколах и включениях доломитового мрамора. Это выглядело поблёскивающей драгоценными рубинами пещерой горного короля. Только почему-то затопленной и вертикальной.

Наверху Рейес, чувствуя, что уже начинает мёрзнуть, быстро покидал мокрое в мешок с сушильной мембраной, а сам, переодевшись в походную одежду, поспешил заняться образцами.

Первый же взгляд на данные экспресс-анализа, и горы разнесли радостный вопль по окрестностям. Рейес смущённо оглянулся, хорошо, что тут никого не бывает, а то подумали бы, парень сбрендил от ледяной водицы.

Надтип локиархеи (и прочие представители дерева асгардархей) тысячелетие назад наделал шуму своим открытием, как же, наконец решил проблему бинарного деления мирового филогенетического древа земной биологии, но, как выяснилось куда позднее, перед самым Веком Вне, для террианской панбиологии интереснее оказались ближайшие и куда менее распространённые родственники локиархей, получившие логичное название хеймдалльархеи, поскольку в «Младшей Эдде» Хеймдалль был сыном Одина от Девяти матерей.

В отличие от локиархей, даже изначальный, незагрязнённый белково-химический мир хеймдалльархей был почти так же богат, как наш, полноценно эукариотический, при этом запущенный на всю катушку горизонтальный перенос генов позволял запасать в геномах этих экстремофилов обрывки чужих и, порой, давно утерянных комбинаций, так что для тех, кто, подобно Рейесу, занимался на Старой Терре воссозданием былого разнообразия террианской биоты, каждая колония хеймдалльархей была кладезем невероятных богатств.

За ними ныряли в глубины срединно-океанических желобов, где давление океанической толщи составляло сотни атмосфер, ради них обшаривали вулканические рифты с их невероятным разнообразием условий, просеивали донные отложения эстуариев крупных рек. Невероятно тяжёлый и неблагодарный труд — новые цепочки отыскать удавалось отнюдь не каждый раз, а найти живую колонию хеймдалльархей так высоко над уровнем моря — это была невероятная удача. С третьей попытки Рейесу это удалось, анализ липидного состава гласил — микротом определённо содержал образцы хеймдалльархей.

Если после исследования в лабораторных условиях всё подтвердится, то вскоре сюда нагрянет, пожалуй, сотня его коллег, начнут искать, как сюда попало то, чего здесь раньше не было, да и сейчас быть не должно, где источник изначальной контаминации, секвенированные геномы пачками пойдут на Эру, да и местные биофабрики, пытающиеся восстановить утерянное по дошедшим до нас спустя сотни лет обрывкам, будут теперь с удвоенной скоростью пробовать подобрать ключи к воссозданию, может быть, генома полярной лисы, которой очень не хватало постепенно сдающемуся ледникам миру, а может быть, бабочки-монарха, а может быть, какого-нибудь всеми забытого папоротника. Словари нуклеотидных последовательностей в мире, который пытался восстать из мёртвых, были главной и единственной ценностью.

Тревожное чувство у Рейеса возникло не сразу. Сначала только некое ощущение дискомфорта, словно к твоему затылку приставили кусок железа и принялись его быстро замораживать. Такое тянущее давление. Ещё не понимая своего состояния, Рейес начал суетиться. Покидал мелочёвку в мешок, брызнул ингибитором на баллон, и пока тот благополучно распадался, побежал к солнечной панели смотреть уровень заряда. Тридцать два процента были впритык, но сойдёт. Главное, не оставаться дальше на открытой местности.

Стоп.

Чего он так испугался?

Это было непохоже на обычное чувство надвигающегося приступа, но явно имело с ним общую природу.

Рейес вскинул голову и принялся оглядывать синюю линзу неба. Ни облачка, чистейшая гладкая поверхность, сквозь которую, если напрячь зрение, можно было разглядеть белую звезду Юпитера. Но больше — ничего. Что он там хотел увидеть? Вернее так — чего он там ни в коем случае не хотел увидеть?

Ответа не поступило, как, впрочем, и всегда в таких случаях.

Завернув драгоценные образцы в демпфер, Рейес быстро собрал оставшиеся вещи, свернул панели ранца (тридцать четыре процента, ну, чем богаты) и быстро застегнул все крепления. Раздался яростный стрёкот, и шестивинтовая приблуда послушно потащила его в сторону долины.

Двигался он аккуратно, стараясь не задевать ногами первые верхушки низеньких местных ёлок, но и не поднимаясь выше необходимого — ощущение, что его кто-то или что-то разыскивает, по-прежнему не отпускало.

После прохождения второго уступа обзор, наконец, расширился, тут же показалась и уводящая вниз цепочка торчащих позвонков — останки канатки выглядели отсюда как пунктир на карте. А вон там, в самом низу, уже видны руины гостиничного комплекса, значащегося на карте как Пунта Рокка. Туда-то нам и надо.

Сам комплекс после пятисот лет полной заброшенности представлял собой жалкое зрелище, к тому же руины могли посыпаться от малейшего порыва ветра, так что даже приближаться к нему особо и не стоило, а вот за ним, на дальнем конце бывшей парковки для посетителей, в той её части, что не пострадала от вездесущих здешних оползней, Рейес и оставил свой скаут.

К несчастью, туда вот-вот дотянется солнце.

И всё-таки, чего он так боится?

Посадка была жестковатой — и батарея уже садилась, и Рейес что-то совсем извёлся. Высвобождаясь из крепежа, он успел сделать вокруг себя пару оборотов, всё высматривая, высматривая…

Двойной хлопок так крепко ударил по ушам, что, кажется, чуть не сбил его с ног.

Почему двойной, понятно — фронт скачка уплотнения отразился от склона, но какого дурня сюда потащило на гиперзвуке?..

Рейес ещё не успел додумать эту мысль, как его ноги сами припустили бегом к скауту. Прямо так, бросив ранец к трёпаным пням, успел бы снять рюкзак с драгоценными образцами — и его бы бросил. Им владел сейчас только один императив — спрятаться, уйти, убежать.

Лишь бы оказаться подальше от той штуки, что произвела на свет этот хлопок.

Кабина скаута встретила Рейеса теплотой и дружелюбно помаргивающими огоньками контрольных панелей на ветровом стекле. Старомодный интерфейс сделали специально для него, до безумия не любившего все эти индукторы. Да и что тут мудрить — пара тычков пальцем и двигатель уже послушно набирает обороты, готовясь поднять аппарат в воздух. Вот и солнце показалось, привычное, ласковое.

Показалось и пропало, это всё испещрённое трещинами асфальтовое поле вокруг разом накрыла единственная монолитная тень.

Рейес моргнул, выдохнул, и послушно отрубил питание авионики. Двигатель в ответ автоматически заглушился.

Ладно. Будь по-вашему.

На середину, аккуратненько так, как бы заранее заискивая, вышел рыжий детина. В годах такой, солидный, лет сто двадцать от роду и столько же килограмм живого веса. Неожиданный типаж, на Старой Терре такие нынче среди гляциологов в почёте, то есть южнее пятидесятой параллели почти что и не встречались. И почему «детина» — сразу понятно, было в этом человеке что-то залихвацки-безумное. Такое бывает у подзадержавшихся в развитии кидалтов, которых жизнь пока не успела как следует повозить мордой по бетонному крошеву.

Самое же странное, что было в детине — Рейес сколько ни всматривался в развесёлые морщины на этом лице, никак не мог понять, где он его видел. Не здесь, не на Старой Терре. Местных он, пожалуй, хотя бы раз видел всех, за столько-то лет. Этот не отсюда. Откуда-то оттуда, из Галактики. О которой Рейес не хотел даже и вспоминать.

Ко всему, веселье это у чужака было довольно непростое — спрятанные в пучки смеховых морщинок глаза были цепкими и даже злыми, смотрели они не тебя издали как два дула.

Вздохнув, Рейес выбрался из скаута и побрёл тереть. Тереть здешние любили, предельно низкая плотность населения сказывалась. Правило простое — если уж пересеклись, надо потереть.

Рейес тереть никогда не любил. Но тут, видимо, придётся.

Детина ждал на месте, воспользовавшись паузой на физическое перемещение тушки для вольного её разглядывания. Так, с хитрецой, чуть склонив голову на бок. Руку для приветственного рукопожатия он протянул в последний момент, когда Рейес уже был буквально в полушаге.

— Приветствую, коллега.

Рейес смутился.

— А вы тоже панбиолог?

Детина ответил многозначительно:

— В каком-то смысле, в каком-то смысле. Вас же зовут…

— Рейес, к вашим услугам.

Представиться в ответ детина не спешил и продолжал всё в том же малопонятном духе:

— Тоже на «эр», значит, ну, что ж, привычка — вторая натура. Вы, кажется, куда-то спешили, коллега?

Детина ехидно указал пальцем на брошенный посреди колотого асфальта ранец.

Рейесу на этом моменте почему-то стало стыдно, пришлось понуро брести и подбирать с пола каку. А ты не мусори.

— Мне срочно нужно на юго-восточную станцию Мегаполиса. Образцы должны остаться в максимальной сохранности.

Пусть знает, что люди все занятые.

— Так мы вас подбросим, коллега Рейес, всяко быстрее будет, а ваш скаут на автопилоте доберётся.

На этот раз указующий перст детины был сориентирован строго вертикально. Рейес поднял голову и машинально поцокал языком.

Космо-атмосферный гиперзвуковой глайдер, с собственной гравигенной, а значит и накопителем к ней, а значит, способен к пассивному прыжку, если — и наверняка — оборудован биокапсулами для экипажа. Впрочем, основная позиция последнего предполагалась не лежачей, а вертикальной, со всем комфортом, климатизатором и приятной музыкой. Неплохо устроился «коллега». Безлюдная, периферийная и в общем-то отсталая Старая Терра со своими панбиологическими заморочками подобного роскошества себе позволить не могла. Значит точно — что-то прилетело, тихихонько так, как положено по инструкции безопасности, за пределами Облака Хиллса в пятидесяти килотиках проклюнулось в субсвет, рассупонилось на орбите и вот, пожалуйте, над Рейесом теперь глайдер нависает. Интересно, какого класса космодура способна нести подобные излишества?

— Тяжёлый многоцелевой носитель Пространственных Сил Союза «Цагаанбат», порт приписки «Инестрав-Пятый», прошу любить и жаловать.

Рейес покосился на детину, но промолчал. Нечто от всех этих произносимых вслух загадок в голове у него шевелилось, но пока не желало становиться чем-то осознанным.

— Имплицитная память — неприятная штука, особенно в нашем случае, коллега, вы уж потерпите, пока не локализуется.

В каком ещё «нашем» случае? Рейес постарался перестать морщиться на каждое услышанное слово и побрёл обратно к скауту, забирать образцы. Остальное пусть двигает своим ходом. Как там сказал самозваный «коллега» — на автопилоте? Где он только берёт такую архаическую терминологию.

Тамбур-лифт благополучно поднял обоих в шлюзовую, пока перебирались в рубку, глайдер уже набрал сверхзвук, и под ними уже разматывался весёленький пейзаж высокогорной приледниковой тундры — много сверкающего снега, спрессованного в голубеющие языки ледопадов, мало всего остального. Ну, ничего, когда будет окончательно пробит Панамский перешеек, и подпитанный северо-тихоокеанским пассатным течением Гольфстрим наконец заработает в прежнюю силу — вся эта фигня вновь оживёт на протяжении жизни пары поколений.

— Приближаемся, мин-пять-мин, сорр!

Это рапортовал флотский, что сидел в ложементе пилота слева, остальные двое присутствующих молча отсалютовали вошедшим, и, как показалось Рейесу, посмотрели при этом на него выжидательно.

Ну нет, тут я вас разочарую, буду помалкивать, даже на выразительно стрекочущий в в дальнем углу глобул коситься не стану.

Хоть оба и напоминали Рейесу что-то смутно знакомое, на уровне неприятного чувства дежавю, но сказать им всё равно было нечего — один молодой, лет пятидесяти максимум, но тоже такой, в стиле «коллеги», веселящийся, второй был предельно серьёзен, да и был хороших средних лет восьмидесяти. Вот бы у кого детине перенять манер. Рейес присел в свободное кресло и собирался там спокойно просидеть до конца полёта, но не тут-то было.

— И в каком состоянии находятся попытки восстановления Матери?

— Я не знаю, о чём вы, мы занимаемся реконструированием основных террианских биот.

— И как, получается?

Его заинтересованность казалась неподдельной, так что пришлось из вежливости вновь ступать на скользкую дорожку общения с этим типом:

— Эти образцы, по предварительным данным, содержат срезы высокогорных колоний хеймдалльархей, которые, помимо прочего, являются хорошим переносчиком и даже консервантом чужих арфанных геномов, в том числе утерянных. Так что да, получается, и очень неплохо. Коллеги с Эру, конечно, помогают, но мы и сами вполне успешно восстанавливаем как крупные формы — на прошлой неделе был шикарный доклад по плейтоценовой мегафауне Австралии — так и очень пострадавшие в смысле видового разнообразия от пластикового засорения прокариотные океанические водоросли.

— А как же ледник?

— Ледник — это меньшая из наших проблем. Нам бы сперва оживить этот мир, избавив его от дурного наследия человечества. А разогреть снова мы его всегда успеем.

— Понятно.

«Коллеге» словно разом снова стало неинтересно. То есть в его глазах и был какой-то вопрос, но то ли он понимал, что Рейес всё равно на него не сможет ответить, то ли напротив, заранее знал, что именно тот ответит. И что такое эта «Мать», о которой он так настойчиво твердил?

Впрочем, детина уже сменил тему.

— Вы тут, я смотрю, Галаксом вообще перестали пользоваться?

— Насколько мне известно, на неколониальных мирах «язык отцов» вообще не в ходу, да и на Семи Мирах он стремительно выходит из оборота. Это ваши, флотские, всё никак.

Младший из троих почему-то снова хихикнул, произнеся себе под нос заковыристое выражение, но поспешил отвернуться, чтобы не обострять общий конфуз.

И тут до Рейеса дошло, что он понимает. «Раскорячку тебе в дупу». Что там, имплицитная память?

— Вы, коллега, не беспокойтесь, вы вспомните. Как я в своё время вспомнил. Просто для этого нужно время.

Да какой он ему «коллега», что между ними вообще может быть общего?!

— Вы не просто «вспомнили». Вы обо мне откуда-то узнали. Нельзя вспомнить то, чего никто не… Как вы меня нашли?

Рейес поймал себя на том, что встал из кресла, и вот уже они оба — «коллеги» — в унисон сверлят друг друга взглядами, на пару высматривая друг у друга что-то… что-то до боли знакомое.

— Улисс. В другом носителе. Это ты.

— Ты, Ромул, тоже изменился. И да, найти тебя было несложно, если знать твою слабость. Ты до сих пор думаешь, что Мать можно вернуть. Только ты один всегда предпочитал считать, что мы тогда убили её… не до конца.

Да о какой Матери он всё время твердит!

— Если мы её вернём, у нас будет шанс освободиться.

Улисс дружески потрогал Рейеса (или всё-таки Ромула?) за плечо и отвернулся. Остальные делали вид, что их тут нет. Кажется, на этот раз даже они не понимали, о чём речь.

А Ромул понимал. И он был в ярости от этого.

— Но вы не верите в то, что это возможно. Вы все, и ваши Воины.

Но Улисс пропустил эту реплику мимо ушей.

— Мы подлетаем. Твоя остановка.

— Ты мне так и не рассказал, зачем меня искал.

— Всему своё время. Тебе нужно немного остыть.

Вот придурок. И всегда таким был. Самовлюблённым, гордым, озлобленным одиночкой, готовым проломить лбом любые стены.

— А Мегаполис изменился.

Ромул бросил короткий взгляд в гемисферу.

— У него не было шансов, или ледник бы его смёл, или мы бы на него натравили серую слизь.

Сегодня же тематическая вечеринка архаичной лексики. Улисс в ответ пожал плечами.

— Да, место здесь было отвратительное.

Улисс, не этот, рыжий, а другой Улисс, был плотью от плоти Мегаполиса. Его духом, его законом, его десницей правящей и его десницей карающей. Он долгих три столетия был для Мегаполиса олицетворением одного из всадников апокалипсиса. И это всё, что ему есть сказать при виде этих иззубренных рукотворных скал, попирающих небо отсюда до самой Атлантики? Это здесь мы убили Мать. И потому здесь всегда будет тянуть несвежим трупом. Вспомнить бы ещё, ради чего мы совершили подобное.

Ромул огляделся. А он вспомнил этих двоих.

Глайдер замер, покачиваясь на подвеске.

— Ваш выход, сорр.

— Я тебе не «сорр».

Прихватив заветный контейнер с образцами, Ромул поспешил выйти в тамбур-лифт, на ходу герметизируя клапана куртки. За бортом был уже заметный минус.

Вокруг глайдера собрался кой-какой народ, всё-таки крупный перевалочный пункт, здесь всегда найдётся с дюжину бездельников, которым лишь бы поглазеть. Впрочем, давненько тут подобных штук не видели.

Улисс спустился с Ромулом как бы проводить.

— Ты думаешь, я не заметил?

— Что именно?

— Здесь Судья Энис, значит вы всё-таки дали ход твоей давней завиральной теории про «новое лицо», точнее, на него клюнули мозголомы с Эру, плюс этот, из журидикатуры, цепной волк Тетиса, как его, просекьютор Даффи со своим глобулом. Вы решили учредить в Галактике какой-то трибунал? На мелочи ты не размениваешься, правда?

Улисс больше не улыбался.

— Ты же знаешь, я единственный из всех остался в строю, приглядывать, и вообще. У нас проблемы, Ромул, большие, серьёзные проблемы.

— Воины не справляются? Или у тебя кончились эффекторы?

Улисс покачал головой, морщась на ледяном ветру.

— Я боюсь, что Воины, напротив, справляются излишне рьяно. У нас мятеж.

Ромул внезапно растерял всю показную браваду и убрал с лица это брезгливое выражение.

— Неужели всё-таки Финнеан? Так это же хорошо!

Улисс не желал разделять его восторгов, помрачнев ещё сильнее.

— Нет, не хорошо. Да, это единственное пока воспроизведённое событие Большого Цикла с тех пор как Хранители ослепли, но чем дольше я вглядываюсь в эту историю, тем больше вижу расхождений. Это другой мятеж. Хоть и с теми же участниками. И когда на горизонте возник Симах Нуари…

— А эта тварь тут каким боком?

— Таким, что твой любезный соорн-инфарх пообещал разрушить Цепь, если мы не приберём за собой в кратчайшие сроки.

Ромул с сожалением посмотрел на контейнер в своей руке. Кажется, и правда пан-биологию придётся отложить до лучших времён.

— Вот прямо мы? В смысле мы с тобой.

— Всё верно. Ты же знаешь, он отказывается считать Воинов акторами в истории человечества.

— И не без оснований. Пешки, несчастные пешки.

— Вот тут ты и не прав. Я вижу все признаки того, что единственная пешка тут — контр-адмирал Финнеан, и имён некоторых кукловодов мы ещё даже не знаем. Но Воины к осуществлению этого мятежа приложили самые непосредственные усилия. Как и дражайшие спасители. Квантум, Эру. Кто знает, какие ещё из Семи миров замешаны. Даже ирны!

Ромул вопросительно вскинул бровь. Любопытно.

— И всё-таки ты решил привлечь к расследованию журидикатуру?

— Тетис всегда ратовал за соблюдение равновесия. Вот пусть и постараются. Во всяком случае Даффи и его ребята поставят на уши всю Галактику, но не отступят.

— А на случай, если всё-таки отступят, то ты решил подключить к этому делу меня? Мне прямо сейчас начать разогревать искру?

— Не ёрничай. Это не шутки, не будь ситуация предельно серьёзной, я бы тебя не стал трогать. Ты же знаешь, я не могу принимать в этом деле непосредственного участия, мне по-прежнему в спину дышит…

— Кора.

Улисс с досады аж крякнул.

— Не называй это существо по имени. Не буди лихо.

— Постараюсь. Хоть я и не суеверен даже в подобной инкарнации. Так что там насчёт искры?

— Не стоит её разогревать. По крайней мере пока. Ты мне нужен там как человек. Чтобы Симах Нуари до последнего был уверен, что всё идёт по его плану. Не говоря уже об остальных, хм, игроках.

— Допустим, но что мы должны сделать?

— Ты же сам догадался — вы и есть трибунал. Судья, прокурор и адвокат.

— Это я что ли «адвокат»?

Улисс помолчал некоторое время, глядя Ромулу в глаза.

— Ты единственный всегда в них верил.

И пошёл обратно к тамбур-лифту, втянув голову в плечи. Ветер начал нести с собой крупные колючие снежинки.

— А что с фокусом?

Остановился. Обернулся.

— Ищут.

Ромул кивнул, будто бы удовлетворённый ответом.

— Сколько вы ещё будете разгружаться?

— Месяц, если весь каботажный в три смены занять.

— Я пробуду в лаборатории ровно 28 дней. Заберите меня последним глайдером. Не хочу бросать своих драгоценных архей на полдороге.

— Договорились. Ну, до встречи, Ромул.

— До встречи, Улисс.

Операторы молчали, завороженно глядя на то, как два ордера выстраиваются в полутике друг от друга. Четвёрка перворанговых ПЛК и весь остальной флот — широким диском, повернувшись к цели одним и тем же бортом.

К цели.

Это какое-то безумие.

Риоха как старший смены всё пытался найти какие-нибудь слова, что-нибудь сказать, но слова всё не приходили, вокорр молчал.

Вояки закрыли свои каналы сразу, как только из-за файервола показались крафты контр-адмирала Финнеана. С тех пор они перемещались исключительно молча, только по экстренности тех или иных манёвров или же полной недвижимости ордера можно было судить, о чём там сейчас между ними ведутся переговоры.

Если они, конечно, ведутся.

Об этом тоже не было ни слова.

С тех пор как придурки с Эру убрали свой драгоценный сухогруз из горячей зоны и благополучно ушли на прожиг, прошло уже более трёх часов, и с тех пор все перестроения приводили к одному и тому же — Финнеан и его четыре крафта всё отчётливее занимали оборонительное положение, подняв и запитав щиты, в то время как адмирал Таугвальдер выстраивал всё новые и новые крафты в красивую шестигранную сетку, как на учениях. И все — огневым бортом.

— Адмирал Таугвальдер, здесь старший смены «Тсурифы-6», оператор второго ранга Риоха-пятый, прошу ответить по выделенному каналу.

Молчание.

С тем же успехом бортовой квол всё это время пытался добиться от флотских хоть чего-то внятного. Бесполезно.

Нужно что-то срочно делать, иначе эти вояки чего доброго довоюются.

— Сменным операторам, приказ такой, все гражданские суда задоковать, запретить любые перемещения. Всех, кто на подходе в финишную зону, разворачивать — пусть копятся в свободных квадрантах, не имеющие прямого подчинения флотские крафты тоже принудительно обездвижить и по возможности задоковать, любые возражения пресекать, перехватывая контроль.

И, немного подумав:

— Ошвартованные крафты удалённо разогреть, всю доступную мощность — на ворота накопителей основных эмиттеров станции. Поднять до максимума питание внешних щитов и силовых несущих, быть готовым экстренно отражать внешний удар — как кинетический, так и энергетический, в переговоры с экипажами не втягиваться, действовать через кволы. Приступаем.

Народ зашевелился, это мы умеем, это нам запросто.

Лишь бы не смотреть на трёпаную гемисферу.

Лишь бы не думать, зачем это всё, и к чему оно идёт.

Риоха бросил короткий взгляд в сторону. «Лебедь». Тоже молчит. И как будто теперь отчаянно старается дистанцироваться от всего происходящего.

— Воин, здесь «Тсурифа-6».

— Слушаю.

— Вы контролируете ситуацию?

— Если бы вы конкретизировали вопрос, было бы проще объясниться, старший оператор Риоха.

— Уточняю — мне стоит ожидать возникновения угрозы безопасности станции и можете ли вы гарантировать мне означенную безопасность?

— Я постараюсь свести вероятность конфликта к минимуму, но увы, ситуация зашла слишком далеко, чтобы совсем не принимать её в расчёт, ещё какие-то вопросы, старший оператор Риоха?

— Все говорят о мятеже, и то, что оба адмирала молчат, тоже не облегчает мне работу. Я отвечаю за жизни людей, мне важно знать, что происходит.

— Я бы не назвал это «мятежом», скорее мы имеем перед собой результат ряда критических взаимонепониманий во флотской командной цепочке.

— Что вы намерены предпринять, чтобы уладить это, хм, непонимание?

— Пока адмирал Таугвальдер и контр-адмирал Финнеан ведут на мостиках своих флагманов переговоры, я предпочитаю не вмешиваться, но прошу вас принять в расчёт, что я, как и вы, заинтересован в скорейшем разрешении этого конфликта и дальнейшем переносе разбирательств в более подходящее…

Риоха не дослушал.

По всей гемисфере тревожным рокотом прокатилась волна красных маркеров. Флотские синхронно, по команде, распахнули орудийные порты.

Какого…

— Воин, вы приказали им приготовиться к ведению огня?!

Ответный тон был таким же спокойным, как и прежде, как будто Риоха всё это время разговаривал с кволом.

— Старший оператор Риоха, вам прекрасно известно, что у меня нет формальных полномочий приказывать что-либо адмиралу Таугвальдеру, однако в настоящий момент я прилагаю все усилия, чтобы предотвратить дальнейшую эскалацию конфликта.

И отключился.

Риоха ещё раз подтвердил свои предыдущие приказы, с ужасом глядя на то, как четыре ПЛК Финнеана тоже распахивают порты.

Это будет бойня, у них нет никаких шансов.

Ладно, вояки. Будет вам войнушка, если вы так желаете.

— Квол, сделай так, чтобы меня услышали на всех флотских крафтах в этом секторе.

— Исполнено.

— Здесь старший смены станции «Тсурифа-6», оператор второго ранга Риоха-пятый, пользуясь данными мне полномочиями я приказываю всем крафтам в радиусе деципарсека от станции заглушить орудийные порты, погасить эмиттеры и разомкнуть якоря. Каждый крафт, который не подчинится данному требованию, будет на два года лишён аккредитации на станциях Союза Миров, а капитан, не выполнивший приказ, будет немедленно лишён полномочий и попадёт под трибунал за попытку сознательного нанесения урона ключевой галактической инфраструктуре. Как следствие вышеозначенного приказа, предлагаю крафтам Лидийского крыла под командованием контр-адмирала Финнеана вернуться к свой основной задаче — обеспечения безопасности в данном квадранте Цепи, всем, кто не признаёт его полномочий, до прибытия комиссаров Семи Миров предлагаю под контролем операторов станции покинуть данный квадрант через стандартную прыжковую зону. Выполнить немедленно.

Вот теперь молчание в каналах стало совершенно гробовым. Тысячи людей напряжённо дышали, вслушиваясь в эту тишину.

К трёпаной звезде вашу войнушку! Валите от моей станции, слышите!

Красные маркеры открытых портов по-прежнему горели. Флот ждал приказа.

Особи были необычными уже тем, что они не оглядывались назад. Многие до них попадали в кокон, но только эти были столь отчаянными, что сумели в итоге воспользоваться ничтожными крохами знаний и ещё более скромной имевшейся в наличии энерговооружённостью, чтобы всё-таки пробить кокон и попасть в вожделенное вневременье.

Вы добились своего, вы сумели.

Хватил ли у вас смелости пойти дальше?

Хотя инстинкты и гнали его дальше, тело ждало и наблюдало.

Оно ещё успеет спрятаться. Любопытство покуда пересиливало страх.

Кто эти особи, чем они отличаются от других себе подобных, каким образом, волей какого случая именно они сумели то, что оказалось не дано их предшественникам?

Кажется, тело начало догадываться. Двое из особей несли на себе симбионтов, в чём-то далеко и безнадёжно родственных и самому телу, и его накрепко забытым не то предкам, не то просто создателям. Симбионты эти могли существовать в пустоте безвременья, поскольку для них окружающая вселенная и была навечно такой пустотой и безвременьем. Но меняя особь, симбионт поневоле менялся и сам. Становился другим. Более любопытным. Более целеустремлённым. Более живым. Более разумным.

Когда один из двух симбионтов покинул металлическую капсулу, тело испытало нечто вроде возбуждения.

Неужели они решились разделиться? Отправить древнего несмышлёныша в свободное плавание, разведывать тайны нового, дотоле неведомого пространства-без-времени?

Это было смело. Это было дерзко.

Неужели такие будут приходить вновь и вновь, так что тело однажды не сможет больше прятаться и потому будет вынуждено или открыться им, или уйти от таких созданий насовсем? Быть может, к новым поискам, а может быть, и посчитать всякие поиски на этом завершёнными?

Если бы тело знало, что же оно на самом деле ищет.

Тревожный звоночек прозвенел второй раз, и тело с тянущим чувством незавершённости было вынуждено оставить наблюдения и продолжить свой путь.

Время истекло. Они явились. Они слишком близко. Им точно сюда нельзя. Это плохо. Это очень плохо.

Из последних сил борясь с подступающей паникой, тело бросило последний сожалеющий взгляд на незадачливых чемпионов.

Оно могло бы им помочь. Но обязано теперь их окончательно погубить.

Уже покидая вневременье, тело распустило плетение старого кокона, и тот послушно схлопнулся, перерубая канал. Призрачный свет угас. Во вневременье вновь воцарилась привычная недвижимая тьма.

Фокус послушно сместился в направлении нового кокона.

— Июнь 2016 — август 2017, Москва