#img_7.jpeg

О смерти Бенджамина Смита Сунил Агарвал, репортер столичной «Экспресс», узнал со страниц вечернего выпуска своей же газеты, экземпляр которой он купил ранним утром в аэропорту небольшого городка, административного центра самой отдаленной провинции страны. У него был билет на утренний рейс, но вылет самолета отложили сначала на час, затем еще на два часа из-за погодных условий в столице — наступила пора густых зимних туманов, и опоздание самолетов вошло уже в своеобразный график, что, впрочем, никого особенно не беспокоило.

Больше недели Агарвал провел в «оловянном склепе» — так называли этот зажатый с двух сторон горами район страны, где были сосредоточены оловянные рудники. Цены на олово в мире резко снижались, и над рудниками нависла реальная опасность закрытия.

Агарвал сам вызвался в эту командировку, хотя сенсацией здесь не пахло, а ведь именно он считался крупнейшим в таком деле специалистом среди столичных журналистов. Не раз остросюжетные материалы Агарвала не только шли на первых полосах «Экспресса», других столичных газет, но и становились предметом острых дискуссий в парламенте страны. Тиражи газеты росли во многом благодаря его материалам, и за сравнительно короткий срок «Экспресс» превратилась в самую читаемую ежедневную газету. Это позволило ее руководству, а она принадлежала одному из крупнейших промышленников страны — Теофилу Вардану, начать выпуск вечернего издания. И хотя политические взгляды у ведущего репортера газеты и ее владельца порядком не совпадали, тем не менее руководство «Экспресса» ценило Агарвала. Зачастую его материалы выражали диаметрально противоположную точку зрения по сравнению с редакционными заметками, а это придавало газете столь приветствуемый как широкими читателями, так и, что наиболее важно, рекламодателями — основной финансовой опорой «свободной прессы» — налет демократичности.

Своей поездкой на оловянные рудники Агарвал, как уже не раз бывало, хотел помочь Бенджи (так по-дружески он называл Бенджамина) в сборе материала для его научного исследования, которое, по всем признакам, близилось к завершению. За последние два года, в течение которых они стали близкими друзьями, Агарвал неоднократно и всегда с большой готовностью выполнял просьбы Смита. Используя свои каналы, Агарвал доставал для Смита интересовавшие его материалы в архивах, брал интервью у руководителей крупнейших корпораций, банкиров, даже у полицейских и военных.

Агарвал старался проявлять интерес к исследованию Бенджи настолько, насколько тот считал необходимым его посвящать. А учитывая, что англичанин по натуре был не очень общительным и не любил рассказывать о своей работе, Агарвал знал только, что исследование касается деятельности большого бизнеса, хотя Бенджи вкладывал в него еще какой-то философский, чуть ли не мистический, смысл. Так, в последние месяцы он совершенно неожиданно для Агарвала увлекся сравнительным анализом категорий добра и зла в восточных религиях, особенно его заинтриговала личность богини Кали. Интерес к «оловянному кризису» возник тоже неожиданно, и Агарвалу потребовалось немало умения для того, чтобы доказать руководству газеты необходимость командировки на оловянные рудники, которыми владела транснациональная корпорация «Кэпитал корпорейшн». Кстати, поездка оказалась довольно удачной: Агарвал сумел собрать важный материал.

Но теперь, когда он узнал о смерти друга, удовлетворение от добросовестно выполненного журналистского труда смешалось с чувством какой-то внутренней опустошенности. Агарвал вспомнил, как часто в последнее время Бенджи говорил о том, что он должен завершить свое исследование как можно быстрее — иначе будет поздно. На все попытки Агарвала узнать, почему его другу грозит опасность, отвечал:

— Не спеши — скоро все узнаешь. Единственное, о чем тебя прошу, — если мне не удастся завершить мое дело, помоги передать мои бумаги Элен.

О том, кто такая Элен, Агарвал знал немного. Видел ее фото на столе в кабинете Бенджамина — симпатичная брюнетка лет тридцати пяти. Из рассказов Бенджамина, когда тот возвратился в сентябре из Лондона, понял, что у нее почти взрослый сын от прошлого брака и что они собираются пожениться, как только Бенджамин закончит свое исследование. Вообще о личной жизни они старались не говорить, хотя Агарвалу было известно о Кэтти, певице из кабаре «Монте-Карло», которую он раза два видел в доме Смита.

Погрузившись в свои мысли, Агарвал едва не прозевал посадку в самолет. Старенький «Боинг» вздрогнул двигателями, сделал короткий резкий разбег и под острым утлом взмыл в небо. Был уже полдень, когда самолет приземлился в столичном аэропорту. Туман почти рассеялся, и самолеты, задержанные в связи с нелетной погодой, один за другим выруливали с посадочной полосы так, что аэродромные автобусы не успевали отвозить пассажиров к зданию аэровокзала.

Узкий вестибюль зала прилета был запружен народом. Началась обычная неразбериха с багажом, и Агарвалу пришлось потратить еще минут тридцать, пока он наконец получил свой потрепанный чемодан, который тут же подхватил немолодой, плохо выбритый носильщик в фирменной униформе — грязной красной рубахе навыпуск.

Агарвалу удалось быстро найти такси, шофер которого — старый сикх с седой бородой и в синем тюрбане, — напевая, тронул свой дребезжащий «амбассадор», лихо перелетел через спидбрейкер и, прибавляя скорость, понесся по широкому шоссе, ведущему в город. Обычно после таких командировок Агарвал сразу же заезжал к Смиту, тем более что это было по пути. Там, выпив чаю и немного отдохнув от дороги, он делился новостями, а затем, уже часа через два, ехал к себе.

— В Старый город, сардар-джи, — Агарвал сказал адрес.

Шофер, продолжая мурлыкать себе под нос какую-то мелодию, кивнул и прибавил скорость.

Агарвал, как и инспектор Виджей, жил холостяком. Правда, в отличие от инспектора Агарвал просто не успел жениться. Родители его умерли как-то сразу один за другим, когда он только окончил столичный университет, а без их помощи устроить свою семейную жизнь было сложно. Даже учившиеся вместе с ним, следовавшие всем веяниям западной моды сыновья и дочери из семей, где говорят только по-английски, а на местные обычаи смотрят свысока, и то не могли жениться или выйти замуж по любви, без помощи родителей, вернее, без их материальной поддержки. Правда, Агарвал ничуть пока не жалел, что не обзавелся семьей. При его работе он вряд ли мог уделять ей много времени.

У дверей старого, побитого муссонными дождями трехэтажного дома, где Агарвал вот уже лет десять снимал крошечную комнату на верхнем этаже, его встретила соседка.

— Вчера вдруг прорвало канализацию, так что ремонтникам пришлось открыть вашу квартиру, — участливо прощебетала она.

Агарвал не проявил особого беспокойства — брать у него было нечего, поэтому он иногда и вовсе не запирал комнату, а когда и делал это, ключ вешал тут же на гвоздик. Войдя в свою комнату, он открыл настежь ставни. Через окно в комнату хлынул солнечный свет, щебет птиц, автомобильные гудки, шум улицы, зазывные гортанные крики зеленщиков-лоточников. Он раскрыл чемодан, достал свои нехитрые пожитки, блокноты и тут краем глаза заметил на полу сбоку от двери три почтовых конверта. Газет Агарвал не выписывал, так как их чтения и на работе хватало, а корреспонденцию почтальон ему просовывал под дверь.

Первое письмо было от сестры — она всегда писала о бодрых новостях, но он уже давно научился читать ее письма между строк. Вот и сейчас было ясно, что большой семье сестры было нелегко. Цены растут день ото дня, и ее скудного учительского жалованья да случайных заработков мужа хватало, только чтобы купить немного дешевой еды — а как одеть, обуть пятерых детей, заплатить за школу? Обычно он посылал сестре немного денег, чтобы хоть как-то помочь ей. Прошлый раз пришлось занять немного даже у Бенджамина Смита — правда, тот сам затолкал «в счет аванса» ему в руки 200 анн. Второй конверт был из налогового управления. Вложенное в него стандартное извещение предупреждало о необходимости направить в управление до первого января ежегодную декларацию о доходах за заканчивающийся год.

Агарвал взял в руки третий конверт и чуть было не уронил его от неожиданности — на нем его адрес был выведен почерком, который он мог легко отличить от сотен других. Правильные, чуть с наклоном влево округлые буквы сразу говорили о том, что писал не кто иной, как Бенджамин Смит. С трудом сдерживая волнение, Агарвал вскрыл конверт. Внутри лежало небольшое, в четверть листа, уведомление об уплате за электроэнергию. В стандартные колонки в итоговую графу была на машинке впечатана сумма — 101,25 анны.

В последнее время Смит стал каким-то уж слишком, как казалось Агарвалу, осторожным. Предпочитал встречаться не дома, а как бы случайно — на стадионе во время крикетного или теннисного матча, на различных выставках, концертах, приемах. На самый крайний случай, когда встретиться будет никак не возможно, а обстоятельства потребуют передачи важных и срочных сведений, Бенджи, достав где-то пустые бланки столичного электроуправления, предложил тот самый способ передачи информации, которым он сейчас и воспользовался. Цифры в колонке «Сумма, подлежащая оплате», стоящие сразу по обе стороны от запятой, означали почтовое отделение, где для Агарвала есть корреспонденция от Бенджамина Смита. В данном случае — в двенадцатом отделении, расположенном в самом центре, недалеко от здания «Экспресса».

Агарвал подошел к письменному столу, выдвинул верхний ящик.

«Странно, я же его запирал», — подумал про себя Агарвал, дернул за ручку нижнего — заперто. Он не мог перепутать — всегда запирал только верхний, а ключ клал в нижний. Сейчас все наоборот. Ключ лежал в верхнем. Он открыл ключом нижний ящик — сомнений не было: кто-то аккуратно сложил, просмотрев, бумаги и запер нижний ящик.

Агарвал подошел к окну. Улица жила своей обычной жизнью: мальчишки-разносчики проносились на велосипедах с судками, перевязанными узкими лентами картонными коробками со снедью, бумажными пакетами — наступил час обеда, и прохожих на тротуарах было относительно немного. Внимание Агарвала привлек одиноко стоявший у противоположной стены новенький мотороллер, около которого, опершись одной согнутой в колене ногой на стену дома, курил слишком хорошо для этого бедного района одетый крепыш. Агарвал быстро вышел из комнаты, спустился по скрипучей деревянной лестнице. Выйдя на улицу, он пересек проезжую часть и направился мимо крепыша к подъехавшему со своей деревянной тачкой разносчику-зеленщику. Купив полдюжины бананов, Агарвал подошел к крепышу и попросил закурить. Тот вытащил из кармана брюк пачку «Данхилла». Журналист чуть не присвистнул от удивления. Не часто в руках даже состоятельного местного жителя можно было видеть такие дорогие сигареты. Агарвал поблагодарил крепыша, усмехнулся про себя и поспешил домой. Он переждал минут пять, съел бананы, осторожно наблюдая из окна за крепышом. Тот не уходил.

Агарвал снял с вешалки куртку, достал из чемодана свою рабочую папку, вынул оттуда водительское удостоверение, осторожно закрыл чемодан, осмотрел комнату, как бы запоминая, что где лежит, и вышел. На улице Агарвал подождал, пока из-за поворота показался силуэт автобуса, и затем быстрым шагом направился к остановке. Краем глаза он видел, как крепыш резко отошел от стены, снял мотороллер с тормоза, включил зажигание. Автобус на секунду остановился на остановке, и Агарвал запрыгнул в него. Мотороллер тронулся, медленно объехал автобус. Агарвал подождал, пока автобус набрал скорость, и выпрыгнул из его открытой двери, чуть не сбив женщину на тротуаре. Крепыш на мотороллере, вероятно, заметил этот маневр Агарвала в зеркало заднего вида, резко затормозил и свернул к тротуару. Журналист тем временем остановил проезжавшего моторикшу и громко сказал водителю: «В Экспресс». Весь путь до здания редакции крепыш уже ни на шаг не отставал от моторикши, а когда Агарвал вошел внутрь, его преследователь быстро подошел к телефону-автомату, снял трубку, набрал номер.

Агарвал видел, как крепыш вышел из телефонной будки, встал около мотороллера. У входа в здание редакции, в вестибюле было оживленно. К подъезду один за другим подъезжали редакционные автомобили, такси, моторикши, рассыльные на мотороллерах и мотоциклах, а то и просто на велосипедах. Был самый разгар рабочего дня. Через несколько часов свежий вечерний помер «Экспресса» должен быть готов, и этому была подчинена работа сотен и сотен людей.

Большая стеклянная дверь-вертушка в вестибюле «Экспресса» работала, словно лопасти турбины, беспрерывно втягивая и выталкивая людей. Охранник, отставной полицейский, увидев Агарвала, улыбнулся и взял под козырек. Они знали друг друга, еще когда Агарвал работал рядовым репортером в отделе происшествий и был тесно связан с полицейским управлением. Правда, с тех пор прошло немало времени, и дружеский контакт сохранился только с инспектором Виджеем. Они были одногодки и даже учились в соседних школах, встречаясь иногда на крикетных матчах, где и познакомились. Затем почти одновременно закончили следующий этап обучения: Виджей — Полицейскую академию, Агарвал — столичный университет, вновь встретились, когда Агарвал получил свое первое журналистское, а Виджей — полицейское задание. У Агарвала еще в самолете возникла мысль связаться с Виджеем, чтобы разузнать поподробнее обстоятельства гибели Смита, но он решил сделать это чуть позже, сейчас самое главное — как можно быстрее получить письмо от Бенджи, которое ждет его в пяти минутах ходьбы от здания редакции.

Агарвал все отчетливее понимал: в письме содержится что-то важное. Он не поверил написанному в газете о Бенджамине. Там утверждалось, что в крови погибшего обнаружены следы наркотика и что под его влиянием Бенджамин покончил с собой. Агарвал знал — Бенджи не мог стать наркоманом и тем более самоубийцей. Он был почти уверен, что его друг стал жертвой тех, против кого было направлено его исследование. Вероятно, они узнали об этом исследовании и не нашли другого способа ему помешать.

Поднявшись на свой этаж, Агарвал увидел, что работа над вечерним выпуском газеты в полном разгаре, а по тому, как быстро то здесь, то там сновали его коллеги, понял — номер будет интересным. В эти декабрьские дни основной новостью был огромный, более чем в 5 миллиардов долларов, заем, с просьбой о предоставлении которого правительство страны обратилось во Всемирный клуб. Стране были нужны средства, чтобы хоть как-то поправить свои дела, рассчитаться с западными банками-кредиторами.

Заем Всемирного клуба сейчас мог дать стране хоть какую-то отдушину. Но весь вопрос состоял в том, на каких условиях он будет предоставлен. Всем был известен печальный опыт многих других развивающихся государств, которые были вынуждены в большой степени поступиться своей экономической независимостью, согласившись выполнять условия, которыми руководство клуба каждый раз обставляло предоставление им средств. Поговаривали, что правительство страны уступило нажиму руководства Всемирного клуба и приняло все его условия, хотя официально оно отказывалось в этом признаться. Вчера же в одном из левых изданий появилось сообщение о том, что оппозиции удалось какими-то путями заполучить полный текст меморандума, подписанного накануне правительством с руководством клуба. Правительство же молчало, и его можно было понять — любой неверный шаг мог стоить молодому президенту мандата избирателей на новый срок на назначенных на конец декабря президентских выборах.

— Привет, Сунил! Как дела? — Агарвал, поднимаясь по главной лестнице на свой этаж, не успевал отвечать на приветствия своих проносившихся мимо коллег. Да они и не ждали от него ответа — просто хотели сказать, что помнят его и рады будут встретиться в буфете или в столовке, но только после трех часов, когда большинство из них освободится от своих обязанностей по подготовке вечернего выпуска газеты и будет не прочь, попивая крепкий кофе или чай с молоком, вновь и вновь обсудить последние столичные новости, посетовать на начальство, не пустившее в номер или урезавшее их заметку.

Наконец Агарвал добрался до своего четвертого этажа. Весь огромный, занимавший целый этаж зал вечернего выпуска был разделен невысокими перегородками, делавшими его похожим на лабиринт парка развлечений в день осенней ярмарки.

Опытному журналисту было достаточно одного взгляда, чтобы определить, на какой стадии находится подготовка номера. Сейчас шум пишущих машинок, еще недавно заглушавший все разговоры, постепенно стихал. Все уже было написано, напечатано, сверено, перепечатано и передано на визы руководству. Лишь изредка из кабинета редактора выпуска выскакивал репортер с листками бумаги в руках, быстро садился за машинку, что-то быстро исправлял и вновь исчезал за дверью кабинета редактора.

Агарвал прошел почти по диагонали через весь зал в свой закуток, где в последнее время размещался его небольшой отдел экстренных новостей, занимавшийся всем — от полицейской хроники до дебатов в парламенте, но выбиравший из всего нескончаемого потока информации лишь те, которые могут сразу привлечь внимание читателя, попасть на первую полосу газеты. Для этого всем троим сотрудникам отдела приходилось проявлять поистине чудеса, с тем чтобы, как шутили о них в редакции, знать о сенсации на пять минут раньше, чем она произошла.

В своем отделе Агарвал застал лишь секретаршу Камилу, которая тоже собиралась уходить, да Сабура — практиканта, совсем еще молодого выпускника университета, уже третью неделю стажировавшегося в отделе. С Камилой у него были особые отношения. В последнее время она постоянно была занята осуществлением своей давней мечты — найти для Агарвала подходящую невесту. Вот и на этот раз она заговорщицки ухмыльнулась:

— Завтра у меня к тебе будет большой разговор.

Агарвал улыбнулся, прошел к окну, из которого хорошо просматривались вход в здание, стоянка для машин. Крепыш был на месте — стоял около своего мотороллера. Но вот к нему подъехал на мотоцикле какой-то бородач в синем свитере, они обменялись парой фраз, крепыш сел на мотороллер и выехал на дорогу.

— Сабур, — позвал Агарвал практиканта. — Видишь вон того бородача с мотоциклом? Тебе задание — возьми у него интервью на любую тему, но так, чтобы он не смог от тебя отделаться раньше, чем хотя бы через минут пять. Справишься — в следующий раз возьму с собой на настоящее дело.

Практикант, как видно уже нахватавшийся за время отсутствия Агарвала нехитрых репортерских верхов, улыбнулся, не говоря ни слова, небрежно взял блокнот, сумку с фотоаппаратом и с деловым видом быстро направился к выходу.

Из окна Агарвал видел, как Сабур вышел на стоянку и подошел к бородачу. Тот сначала пытался избавиться от надоедливого репортера, но когда тот достал фотоаппарат, бородач сдался. Агарвал про себя улыбнулся — чего восточный человек не отдаст, чтобы остаться в людской памяти.

Но времени терять было нельзя — надо как можно скорее получить весточку от Бенджамина. Агарвал спустился вниз по боковой лестнице и без труда прошел служебным входом на узкую улочку, а по ней в переулок, где находилось нужное ему отделение связи.

— Девушка! Ферозу Шахани есть весточка? — весело обратился он к девушке.

— Документ, пожалуйста.

— Ух, какие сегодня строгости, — продолжал поддерживать игривый тон Агарвал. — Как, похож я здесь на себя? Правда, на самом деле я красивее? — шутливо спросил он девушку, протягивая ей водительское удостоверение на имя Фероза Шахани — одно из репортерских снаряжений, дававшее ему возможность не привлекать к себе внимание. Обошлось оно ему недорого — три бутылки шотландского виски да десять анн за цветное фото. Правда, на черном рынке за эти три бутылки надо было отдать почти половину зарплаты, но тут помог Бенджи — купил в долларовом магазине.

— Пожалуйста, вам есть письмо. — Не обращая внимания на его шутки, девушка протянула ему вместе с удостоверением небольшой синий конверт.

Агарвал спрятал письмо в карман, быстро вышел на улицу и тем же путем вернулся в здание редакции. Поднявшись к себе, он достал из кармана куртки конверт, аккуратно вскрыл его и достал небольшое, размером с половину обычного листа, письмо.

«Дорогой Сунил!

Твой Бенджамин».

Это письмо придет к тебе, когда я буду находиться, по всей вероятности, уже в лучшем из миров. Пишу потому, что чувствую — не дождусь твоего возвращения в столицу. Все должно решиться днями. Буду краток.

В надежном ящике за решеткой, как ты любил выражаться, я оставил для тебя интересный материал. Ключ от ящика в «дупле у всех на виду» под тем же номером, что и почта. Помнишь, когда мы с тобой в последний раз виделись? То, что найдешь там, постарайся, если сможешь, сам опубликовать или же лучше всего передай Элен. Только, прошу тебя, — не теряй времени. Это надо сделать до рождества, иначе будет поздно. Не унывай.

Агарвал еще и еще раз перечитал письмо друга. Он вспомнил последнюю встречу с Бенджи в фойе кинотеатра. Тогда тот прислал ему билет на вечерний сеанс. Как назло, Агарвал задержался в редакции и пришел домой поздно. Когда вскрыл конверт, оказалось, что до начала сеанса осталось чуть больше получаса. Чтобы успеть, пришлось гнать такси почти через весь город. Бенджи уже ждал его в фойе, сразу отвел в сторону и стал быстро говорить, то и дело оглядываясь по сторонам. Он просил Агарвала срочно выехать в район оловянных рудников, запихал ему в карман конверт с деньгами:

— Не спеши, разберись со всем хорошенько на месте. Мне эта информация очень пригодится.

Хотя Агарвал и привык к подобным, не всегда ему понятным просьбам друга, но причины, необходимости подобной поездки, когда на оловянных рудниках волнения потихоньку стихали, не понимал. И только сейчас до него стало доходить, что Бенджамин специально отослал его подальше от столицы, чувствуя приближающуюся смертельную опасность.

«Итак, — начал рассуждать он про себя, — надежный ящик за решеткой. Постой, именно так назывался мой недавний материал об открывшемся полгода назад в Национальном банке отделении индивидуальных сейфов. Значит, Бенджамин положил свои материалы в одни из этих сейфов. Но надо знать его номер, шифр замка, да к тому же иметь дубликат ключа. Так, ключ, пишет Бенджи, в «дупле у всех на виду», то есть в автоматически камере хранения на Центральном железнодорожном вокзале — это тоже из заголовка одной из моих корреспонденции. Камера номер двенадцать. В последний раз мы виделись 15 декабря, значит, код замка камеры — 1512. Надо срочно ехать на вокзал».

Агарвал еще раз перечитал письмо, затем подошел к небольшому столику в углу, на котором стояла машинка для резки документов, включил ее и опустил в приемную щель письмо Смита. Машина с легким хрустом втянула в себя листок, превратив его в горстку узких длинных полосок бумаги. Выключив машинку, Агарвал посмотрел в окно — бородач, наверное, уже изрядно притомился на своем посту и поэтому сел на траву рядом с мотоциклом и только изредка без особого рвения посматривал на подъезд здания редакции.

— Сунил, ты едешь домой? — В дверь просунулась косматая голова Сатиша из отдела международной информации. — А то могу подвезти, если, конечно, не страшно за свою жизнь.

— Спасибо, с удовольствием прокачусь с ветерком, если ты не разучился еще ездить. Только мне надо на железнодорожный вокзал.

— Договорились, жду тебя внизу у служебного входа, — радостно выпалил Сатиш и закрыл дверь.

Агарвал еще раз посмотрел в окно — бородач сидел на траве, терпеливо вглядываясь в выходящих из подъезда здания «Экспресса» людей. Затем репортер взял телефон, набрал номер инспектора Виджея — его телефон молчал.

Из здания Агарвал выбрался уже привычным путем, завернул за угол, где его уже поджидал Сатиш. Не успел еще Агарвал попрочнее усесться на заднем сиденье мотоцикла, как Сатиш резко рванул с места. Мотоцикл взревел и понесся по узкому проходу на улицу. Агарвал увидел, как вскочил с травы бородатый, кинулся к своему мотоциклу, но путь ему загородили сразу два велосипедиста.

Ловко лавируя между машинами, выезжая при этом иногда на тротуар, Сатиш, как умелый жокей, управлял своим мотоциклом, с презрением обгоняя тихоходные «амбассадоры», резким сигналом оттесняя мирно едущие мотороллеры и моторикши.

Когда Сатиш, сделав очередной пируэт, остановился у самого входа в здание вокзала, Агарвал поблагодарил его и поспешил внутрь здания, смешавшись с толпой отъезжающих.

В просторном с высоким куполообразным потолком зале вокзала, где размещалась автоматическая камера хранения, было относительно малолюдно. Большинство пассажиров предпочитало сдавать свои вещи в обычную камеру хранения. Там не надо было запоминать номера, можно было попросить служащего за небольшой бакшиш получше присмотреть за вещами. Агарвал быстро нашел нужную ему камеру, набрал код. Замок щелкнул, дверь камеры чуть двинулась вперед и плавно открылась. Внутри было пусто. Агарвал засунул руку в глубь камеры и, пошарив, почувствовал в левом углу маленький, вчетверо меньше обычного, конверт. Достав его и прощупав пальцами, он ощутил внутри конверта небольшой плоский металлический предмет. Агарвал открыл конверт, внутри лежали серебристый ключик и небольшая записка. Он сунул конверт, не вынимая ключа, в карман, быстро вышел из здания вокзала, на ходу впрыгнул в уже отошедший от остановки и набиравший скорость двухэтажный автобус. Проехав две остановки, Агарвал сошел на тротуар и, пройдя несколько метров, открыл дверь одного из многочисленных кафе, откуда исходил запах свежесмолотого кофе.

Сев за столик в самом дальнем углу, он заказал кофе с молоком и пару бутербродов. В кафе было почти пусто. Агарвал достал конверт, вытащил оттуда изящный ключик, положил его в нагрудный карман рубашки, развернул записку. В ней была всего одна строчка: «Двенадцатого помяни день рождения старушки». Он еще несколько раз прочел написанное. Какой-то бред. Никакой старушки, о которой мог бы знать Бенджи, он не помнил.

Официант принес кофе и бутерброды. Агарвал начал машинально есть, все время размышляя, что могла означать эта загадочная фраза.

— Конечно, как же я мог это забыть! — Он даже хлопнул себя ладонью по лбу. — Ведь Бенджи называл старушкой Ост-Индскую компанию, материалы о деятельности которой ему неоднократно помогал собирать Агарвал. Постой, постой. Компания была образована 31 декабря 1600 года, то есть, если выразить это цифрами, получится восьмизначное число 31121600. Точно, код сейфа в Национальном банке содержал восемь цифр.

Агарвал одним глотком допил кофе, засунул в рот остаток бутерброда, положил на стол деньги и выскочил из кафе.

Остановив такси чуть не доезжая до здания Национального банка, Агарвал сначала прошел по противоположной от банка стороне улицы. Ничего подозрительного он не заметил. Репортер сел на уличную скамейку — сердце билось, как у спринтера после бега. Два дыхательных упражнения по системе йоги — и нервы, кажется, стали успокаиваться. Он встал со скамейки, перешел на другую сторону улицы и подошел к помпезному входу в Национальный банк. По ступенькам мимо стоявших по обеим сторонам от входа исполинских фигур мифических львов Агарвал прошел в главный операционный зал. Здоровенный детина-охранник, по-видимому, отложил в своей памяти облик репортера, но, очевидно, забыл обстоятельства их встречи и принял его просто за одного из старых клиентов.

— Проходите, пожалуйста. — Охранник почтительно отдал честь и открыл массивную дверь в отделение индивидуальных сейфов. — Давненько у нас не были, — закончил он, стараясь, как его, наверное, постоянно учили, запечатлеть на своем лице любезную улыбку.

Агарвал, не говоря ни слова, улыбнулся в ответ, вошел внутрь и на секунду замешкался, судорожно вспоминая, что он должен сейчас делать.

«Да, надо назвать номер сейфа», — вспомнил он и, обращаясь к охраннику, сказал: — Двенадцатый, пожалуйста.

Пока охранник открывал железный шкафчик, чтобы достать свой ключик от сейфа номер 12, Агарвал нервно шарил по карману. Записка была на месте, но ключа он не находил. Затем, когда на лбу у него уже выступила испарина, он вспомнил, что положил ключик во внутренний потайной карман, и, нащупав его там, вздохнул с облегчением. Достав ключ, он вслед за охранником прошел к нужному ряду сейфов. Охранник вставил свой ключ и повернул его. Теперь очередь Агарвала. Ключик легко вошел в отверстие и повернулся. Охранник дернул за ручку, наружная дверца распахнулась, открыв небольшое, с ящик письменного стола, отделение с цифровым замком. Охранник отошел в сторону. Агарвал набрал комбинацию из восьми цифр. Замок мелодично щелкнул. Агарвал потянул на себя, и ящик отделения легко выдвинулся. Теперь надо вместе с охранником пройти в специальную кабинку.

— Прошу вас. — Охранник открыл перед ним обитую кожей дверь и пропустил внутрь кабинки.

Войдя в кабинку, где стоял небольшой столик и мягкий стул, Агарвал тщательно закрыл за собой дверь на задвижку. Затем, сгорая от нетерпения, он поставил железный ящик на стол, приоткрыл крышку. Внутри лежала знакомая ему пухлая кожаная рабочая папка Бенджамина Смита, до предела набитая листами, исписанными аккуратным почерком ученого, а рядом обычная полиэтиленовая сумка с рекламой модного обувного магазина.

Агарвал развернул сумку, осторожно запихал в нее кожаную папку, захлопнул крышку ящика и открыл дверь кабины. К нему сразу же подошел стоявший чуть в стороне охранник, осторожно взял ящик и направился вместе с репортером к сейфу. Засунув ящик на старое место в сейфе, Агарвал попрощался с охранником, вышел за решетчатую ограду, прошел через операционный зал банка к выходу. Через четверть часа такси доставило Агарвала в новый район столицы к 25-этажной новостройке, как раз напротив такого же дома, где инспектор Виджей минут десять назад безуспешно пытался дозвониться в квартиру Кэтти. Его приятеля-репортера ждало подобное же разочарование: сколько ни нажимал он на кнопку звонка в квартире своей давней подружки Наргиз, работавшей в крупном рекламном агентстве, ответа не было. И так же как в доме напротив десять минут назад, будем считать и это случайным совпадением, совершенно неожиданно открылась дверь напротив, и соседка, молодая и привлекательная особа лет двадцати пяти, высунула свою голову, покрытую голубым газовым платочком.

— Господин Агарвал! Извините — я в бигудях. Наргиз просила отдать вам ключи и сказать, что она будет сегодня поздно.

Агарвал взял из протянутой через порог руки ключи, поблагодарил, открыл дверь — нижний замок опять открывался с трудом. По беспорядку в квартире Агарвал догадался, что его подружка опять опаздывала на службу.

Он выложил из сумки на стол кожаную папку, расстегнул застежку — на пол упало несколько листков, исписанных округлым почерком Бенджамина. Агарвал поднял их. На одном, написанном, очевидно, в спешке, прочел:

«Время торопит меня, поэтому буду краток. Передаю тебе результаты моих изысканий, проделанных с твоей помощью. Корпорация уже приготовилась для решающей схватки. Это затронет будущее миллионов, сотен миллионов людей. «Биохим» и Общество наследников — сейчас главные орудия Корпорации. Прошу тебя — будь спокоен, рассудителен и очень осторожен. Люди Корпорации намного умней и коварней, чем мы думаем. Они везде — в правительстве и оппозиции, в газетах и среди дипломатов, в полиции и в храмах. Действуй только через друзей. У меня нет больше времени».

Чувство нереальности происходящего, не покидавшее его с того момента, когда он прочитал в газете сообщение о смерти друга, еще более обострилось и усилилось. Все было похоже на какой-то кошмарный сон. Стало жарко. Он подошел к окну, открыл створки. День сегодня выдался отменный. Декабрьское солнце залило своими мягкими неяркими лучами город, играло всеми цветами радуги в многочисленных городских фонтанах, согревало устроившихся на зеленых газонах дремавших бездомных, стаи пернатых птах, прилетевших сюда с дальних холодных северных равнин. И как каждый год в это время, вся столица, вся страна, от мальчишек до древних стариков, заболевали странной и неизменной спортивной болезнью — крикетом, которая к концу декабря принимала характер эпидемии.

Сезон крикета открывался традиционным супертурниром, который проводили на специально построенном столичном стадионе. Участвовали обычно сборные Англии, Австралии, Новой Зеландии, Индии, Пакистана и местная команда — сборная «всех звезд». Все, кто не смог попасть на стадион, приникали к экранам телевизоров, транзисторным приемникам. В автобусах и электричках люди приветствовали друг друга результатами только что закончившихся матчей. Члены национальной сборной по крикету были известны в стране не хуже, чем политические лидеры или кинозвезды. Апогея эта известность достигала к концу года, и выстави капитан сборной, неувядаемый Сунеджа, свою кандидатуру на предстоящих президентских выборах, его шансы были бы предпочтительнее, чем у многих политиков. Толпы мальчишек, для которых пройти на стадион не было никакой надежды, как, впрочем, и для их отцов (цена билета достигала половины их месячного жалованья, а то и больше), часами дежурили у его ворот в надежде получить автограф знаменитого крикетиста.

Сейчас в столице, да и в других городах страны, нет, пожалуй, ни одной лужайки, где бы ребята всех возрастов не играли в крикет. По их экипировке можно было сразу судить о достатке в доме. Дети из самых богатых семей были облачены в дорогие импортные крикетные доспехи: на ногах — фирменные щитки, на голове — причудливо разрисованные шлемы, одеты они в рубашку с красочной эмблемой чемпионата. Те, кто из семей немного победнее, хотя тоже были экипированы из магазина, но все было местного производства, дети же бедняков ухитрялись сами делать себе все: из картонных ящиков — щитки, из старой шляпы — шлем. Но экипировка прямо не влияла на мастерство крикетистов — наоборот, чаще всего плохо одетые ребятишки без труда обыгрывали своих сверстников из богатых кварталов.

В дни чемпионатов телевидение и радио, казалось, забывали обо всех программах, кроме трансляции крикетных матчей. Вот и сейчас почти в каждой квартире многоэтажного дома на полную громкость были включены динамики радиоприемников и телевизоров — шел очередной матч турнира с участием национальной сборной. Улицы были почти безлюдны, из редких медленно ехавших автомашин также был слышен голос спортивного комментатора.

Но вот из окна было видно, как к дому на большой скорости подъехал необычный кортеж — темно-коричневый с белой крышей «ягуар», а за ним мотороллер. Агарвал сразу весь как-то внутренне насторожился, в водителе мотороллера он узнал того крепыша в свитере, что сопровождал его сегодня утром от дома до редакции. Двери «ягуара» резко распахнулись, и из машины выскочили трое плотных мужчин в темных костюмах. Вместе с подбежавшим к ним крепышом они одновременно задрали головы вверх. Агарвал отпрянул от окна, быстро застегнул папку, бросился к выходу. Слышно было, как включился и пополз наверх лифт. Агарвал несколько раз нажал на кнопку звонка на двери квартиры напротив.

— Иду, иду, — из-за двери раздался недовольный голос хозяйки.

Как только она приоткрыла дверь, Агарвал протиснулся в образовавшийся промежуток и, чуть не сбив девушку с ног, ворвался в квартиру. От неожиданности девушка только развела руками. Агарвал сделал ей знак молчать, приложив указательный палец к губам, повернулся и прильнул к глазку двери. Лифт открылся, и из него вышли те трое мужчин из «ягуара». Они несколько раз позвонили в дверь квартиры Наргиз. Агарвал оторвался от глазка, дал хозяйке квартиры возможность удовлетворить переполнявшее ее любопытство. Затем послышались резкие удары. Хозяйка повернула к Агарвалу испуганные глаза и закрыла ладошкой раскрытый в удивлении рот. Через проломленную дверь было видно, как внутри квартиры, где только что был Агарвал, что-то искали, перевертывая стулья, поднимая с пола ковер, опрокидывая с полок книги. Так продолжалось несколько минут. Затем «гости» вышли из квартиры, кое-как приладили дверь и спустились на лифте вниз. Агарвал прошел на площадку, осторожно выглянул в окно. Он увидел, как из подъезда, жестикулируя, вышли все трое. Внизу к ним присоединился крепыш, вероятно дежуривший внизу. «Ягуар» взревел мотором, засвистев шинами, и понесся по дороге в сторону центра. За машиной последовал и крепыш на мотороллере.

— Послушай, в чем дело? Кто это такие? Что им нужно? Я сейчас же позвоню в полицию. — Хозяйка квартиры, кажется, уже пришла в себя и ринулась к телефону.

— Подожди, не торопись. Не думаю, что сейчас надо звонить в полицию, — наживешь только новые хлопоты. Лучше успокойся и предупреди Наргиз, чтобы она пока, хотя бы до рождества, пожила у кого-нибудь из подруг и со мной не пыталась связаться. Я сам ее найду. — Агарвал взял свою сумку с бумагами и вышел из квартиры.

Улица по-прежнему была пустынной, крикетный матч был в самом разгаре. С трудом поймав такси, в котором на полную громкость работал транзистор, Агарвал направился в Старый город. По дороге он два раза останавливал машину у телефонных будок, звонил Виджею — номер не отвечал. Бросая каждый раз с досадой телефонную трубку на рычаг, Агарвал в сердцах ругал друга за столь непростительное отсутствие на рабочем месте в момент, когда он был, пожалуй, как никогда, ему необходим. Ехать домой нельзя — почти наверняка там его поджидают эти неизвестные ему преследователи.

— Интересно все же знать — кто эти люди? — подумал репортер. — Судя по «ягуару» — дело серьезное. Агарвал был в определенной степени осведомлен о жизни уголовного мира столицы. Знал руководителей местной мафии — владельцев различных притонов, спекулянтов валютой и наркотиками. Но он не припоминал, чтобы у кого-то из них был такой автомобиль. Они больше ценили японские автомашины — «тойоты», «хонды», «исузы», которые были значительно дешевле и престижнее.

— Куда, сааб, ехать? — прервал его мысли шофер. Такси уже миновало новые кварталы столицы и въехало на оживленные, несмотря на крикетный матч, узкие улочки Старого города.

— Давай на улицу Пяти Колодцев, — после небольшой паузы ответил Агарвал. Он знал: в этом районе при всем желании трудно найти человека.

Минут через десять, попросив остановить такси у завешенного рекламой кинотеатра, Агарвал расплатился с водителем, вышел из машины, свернул в переулок, затем на параллельную улицу, прошел несколько домов, пока не увидел вывеску: «Отель Новый Хилтон» над одним из подъездов. Улыбнувшись про себя столь помпезному для трехэтажной развалюхи названию, он вошел внутрь подъезда. Слева около входа за небольшим прилавком дремал, по-видимому, сам хозяин — тучный мужчина лет пятидесяти в старом поношенном военном френче, застегнутом на все пуговицы.

— Здравствуй, хозяин, — громко обратился к нему Агарвал.

Человек медленно открыл глаза, зевнул и внимательно посмотрел на Агарвала опытным оценивающим взглядом, мысленно добавив добрых десять анн к нормальной цене комнаты.

— Сорок анн в день. Деньги вперед за два дня, — после небольшой паузы сказал вместо приветствия хозяин отеля.

— Хозяин, в таких гостиницах, я знаю, дороже тридцати анн комнат не бывает. Или вы мне с ванной и туалетом предложите?

— Комната как комната, без всяких излишеств. Но дешевле тридцати пяти анн я не сдаю.

Агарвал понял: дела в отеле идут неважно, так что можно еще анн десять сбросить, но времени было жалко.

— Хорошо. Вот тебе семьдесят анн — понравится, буду долго жить, — сказал репортер, достал деньги и протянул хозяину гостиницы.

Тот взял их, не говоря ни слова, пересчитал деньги, поднялся со стула, откинул прилавок и направился впереди Агарвала вверх по крутой лестнице, медленно переставляя по крутым ступенькам ноги. Комната была небольшая, но чистая и даже с умывальником в углу. Взяв у хозяина ключ, Агарвал закрыл за ним дверь, положил сумку с папкой на стол, подошел к окну. Ничего подозрительного на улице не было заметно — там шла обычная жизнь. Матч, вероятно, закончился, и движение вошло в нормальный ритм. Бесконечно сигналя, проносились, едва не задевая друг друга и прохожих, моторикши. С трудом налегая на педали, катили свои коляски велорикши, разносчики овощей резкими зазывными криками расхваливали свой товар.

Агарвал поспешил к столу, вынул из сумки кожаную папку с бумагами, взял в руки первый лист рукописи, начал читать, и, несмотря на перегруженность текста цитатами и статистическими выкладками, чтение его постепенно захватило: «Наши уважаемые историки, социологи и экономисты, анализируя ход мировых событий, подчас напоминают мне несмышленых детей, тщетно пытающихся составить из разноцветных кубиков, принесенных Санта-Клаусом на рождество, сложный узор мозаики жизни. Каждый из них любуется и изучает очередной кубик, но не понимает, как его можно соединить с другими, чтобы получилась предложенная в инструкции картинка. Точно так же взрослые создают часто интересные теории, логически их обосновывают, но не могут воссоздать общую картину мирового развития.

Цель моего исследования — проанализировать в историческом, социальном и экономическом аспектах добро и зло, эти основополагающие категории нашего бытия, и попытаться показать, что борьба между ними есть не что-то абстрактное, личностное, а со все большим накалом идет во всех сферах современной жизни. Надо выяснить корни мирового обличья зла, которое для меня сейчас выступает в виде корпораций и тоталитарного государства, подавляющих личность, растлевающих души людей и подчиняющих их жизнь призрачной погоне за славой и богатством. Корпорации возникли давно, в те времена, когда естественное стремление людей выделиться, заимствованное ими из животного мира, переросло в неутолимую жажду подчинения себе других людей, с тем чтобы воспользоваться плодами их труда. Возникновение корпораций невозможно понять, не рассмотрев ее как часть общего процесса развития природы, что я и попытался сделать.

Хорошо известно, что в природе как таковой нет четкого деления на добро и зло. Это деление возможно только у людей, крайним выражением которых является жизнь и смерть. То, что мы называем живой природой, стало таковой потому, что она сделала условием своего существования смерть. Именно так — за жизнь приходится расплачиваться смертью. Несмотря на все успехи биологической науки, она еще не знает основных деталей важнейшей «земной тайны» — появления жизни. Известно только, что около четырех миллиардов лет назад на нашей планете возникла качественно новая форма организации материи, которая обладает способностью усваивать внешнюю энергию, и прежде всего энергию Солнца, с помощью фотосинтеза.

Эти первые микроскопические существа — прокариоты не имели того, что принято называть индивидуальностью, то есть способностью жить полнокровной индивидуальной жизнью, и могли существовать лишь в форме сообщества с достаточно четким разграничением функций. Одни из них строили из неорганических веществ первичную биомассу, другие разрушали, разлагали остатки органических тканей после смерти живых существ на составные части, как бы на отдельные кирпичики, которые снова использовались как стройматериалы.

Сообщества прокариотов довольно быстро, за какие-нибудь несколько десятков миллионов лет, заселили все пригодные для жизни участки Земли, причем общее количество живого вещества, биомасса, как считают ученые, было не меньше современного. И это не случайно. Ведь они могли жить в условиях почти кипящего океана и высокого уровня радиации. Они были практически бессмертны и могли оставаться такими, если бы не эволюция, являющаяся основным законом природы. Более чем за миллиард лет прокариоты создали газовую оболочку планеты и условия для появления первых живых организмов с кислородным дыханием — эукариотов. Но за способность дышать, позволявшую им гораздо лучше использовать внешнюю энергию для своей жизнедеятельности, они заплатили дорогую цену — эти новые живые организмы сделались смертными. Таким образом, во многом прав Джай-баба, говоривший, что дышать — значит умирать.

Но вернемся к вопросам эволюции. С появлением смерти вопрос самосохранения, или гомеостазиса, становится одним из наиболее острых. Эволюция безжалостно экспериментирует с создаваемыми природой все новыми и новыми видами живой материи. Те из них, у кого уровень гомеостазиса выше, становятся основой для создания других, более сложных видов. Так появились, но быстро вымерли динозавры и прочие чудища, И этот процесс беспрерывен. Правда, иногда в процессе эволюции случаются и отклонения — он как бы замирает, не в силах справиться с гомеостазисом того или иного вида живой природы. Именно поэтому в лесах Европы все еще растет папоротник, в дебрях Амазонки летают диковинные птицы, а поля Австралии топчут стада кенгуру. Но это — лишь временно. Пройдет еще несколько миллионов лет, и все они исчезнут в процессе эволюции природы.

Как же вырваться, хоть на время, из всеохватывающих щупалец постоянно изменяющегося мира? И ответ, кажется, был найден. Каждый вид растений или животных состоит из индивидуумов, срок жизни которых во много тысяч, а то и миллионов раз меньше времени, отведенного природой на существование вида в целом. Поэтому стремление к гомеостазису способствовало такой организации некоторых представителей живой природы, когда отдельные представители вида сознательно жертвуют частью, но лишь частью, своей индивидуальности, устанавливая кооперационные связи, помогающие каждому из них сохранить свою жизнь в течение более долгого периода. Так возникла кооперация.

Она представляет собой добровольное объединение индивидуумов, имеющее своей целью преодолеть какое-либо жизненное препятствие или улучшить саму жизнь. Как отмечают ученые, кооперативность поведения совместно с внутривидовой борьбой пронизывает весь процесс развития живой природы, включая и жизнедеятельность человека, появившегося на планете в результате процесса естественного отбора и эволюции. Более того, внутривидовая борьба, стремление обеспечить самосохранение или стабильность организма — то, что, как я уже говорил, называют гомеостазисом, тенденция к использованию внешней энергии и кооперативные механизмы теснейшим образом переплетены друг с другом. Все это, как утверждают биологи, не что иное, как только различные стороны одного и того же единого процесса самоорганизации, его основные механизмы.

Корпорация, или практически полное слияние индивидуумов, отказавшихся от жизненной самостоятельности, есть один из видов кооперации. Это, если так можно выразиться, кооперация, доведенная до абсурда. Ведь любой процесс самоорганизации, любые более или менее устойчивые структуры — это, отмечают ученые, всегда результат своеобразного компромисса между противоречивыми тенденциями. Любая противоречивая ситуация допускает бесчисленное множество вариантов ее разрешения. Если в результате одна из тенденций развития подавляется другой, то неизбежно возникает застой — эволюционный тупик: образуется очень устойчивая структура, практически не имеющая возможностей для развития, поскольку только сохранение противоречий между составляющими системы на достаточно высоком уровне способно обеспечить быстрое развитие, хотя при этом сама система может оказаться и не очень устойчивой. Отсутствие противоречий, возможности выбора ведет к неминуемому застою в системе.

Примерами таких систем, которые я буду называть дальше корпорациями, могут служить уже упомянутые сообщества прокариотов. И в наши дни еще встречаются места, где обитают прокариотные сообщества в том виде, в каком они, очевидно, существовали сотни миллионов лет назад. Это прежде всего термальные источники вулканических областей — прокариоты по древней привычке могут жить в настоящем кипятке, а эукариоты этому так и не научились.

Есть подобные сообщества и среди представителей животного мира, то есть эукариотов. Наиболее ярким примером здесь могут служить термиты. Термитник, в котором кооперация, доведенная до уровня корпоративного подчинения, лишила каждого его обитателя индивидуальной жизни как таковой, превратив всех животных в один единый организм, вне которого они не могут существовать, и является предметом нашего особого интереса.

Термиты, являющиеся родственниками современных тараканов, сформировались как вид около 400 миллионов лет назад, и в те далекие времена, по-видимому, они жили жизнью обычных насекомых. Борьба за выживание заставила их объединиться, и постепенно кооперация превратилась в корпорацию. Внутри этого вида насекомых исчезли всякие противоречия, воцарилась полная гармония интересов и взглядов. В результате часть прародителей современных тараканов совершили своеобразное видовое самоубийство — отказались от индивидуальной жизни, от всяких тревог и борьбы, превратившись в корпорацию — термитник, единые организмы, в которых «раз и навсегда» разрешены все противоречия. Интересно, что внутри термитников, внутри тех туннелей, которые прокладывают термиты, сохраняются и уровень влажности, и температура того далекого времени.

Существуют и переходные формы между кооперацией и корпорацией. Это косяки рыб, стада животных, стаи птиц. Но здесь еще присутствует индивидуальность отдельного члена, хотя, становясь частью стада, животное «жертвует» частью своих интересов, частью своей самостоятельности. Так, несмотря на то что индивидуальность, скажем, оленя в стаде не уничтожена, как у термита, но его поведение все же строго регламентировано и согласовано с интересами стада как единого целого. Бывают случаи, когда отдельные животные даже жертвуют собой во имя стада, каким бы парадоксальным это нам ни казалось.

Как известно, предки человека тоже когда-то перешли к стадному образу жизни, а сам человек с самого начала своей собственной истории стремился использовать разные формы кооперации для улучшения своей жизни, преодоления различных препятствий, борьбы за выживание с силами природы, да и со своими сородичами. Племя, род, община, государство — вот известные любому школьнику этапы развития человеческой кооперации. Но история человечества показала, что есть пределы, перейдя которые человек теряет свою индивидуальность, превращается в безликий «винтик», а кооперация уступает место корпорации.

Чувство «я» — чувство эгоизма в хорошем и дурном смысле — есть одно из чувств, наиболее сильных в человеке. Люди в отдельности и в совокупности будут бороться насмерть за сохранение своего «я». «Я» организует и двигает все. Это «я», особенно развитое в последние два столетия, дало все важные и все слабые стороны нынешней мировой жизни народов.

Одного философа как-то спросили: что важнее — коллектив или индивидуальная личность? Разумеется, коллектив, ответил философ, но только если он состоит из личностей, поскольку сумма единиц всегда больше одной единицы, а сумма нулей всегда равняется нулю. Без преклонения перед «я» не было бы ни Ньютонов, ни Шекспиров, ни Пушкиных, ни Наполеонов и прочих и не существовало бы чудес развития техники, богатства, торговли. Именно это «я» и стремится, руководствуясь в общем-то благими намерениями, обеспечить гомеостазис человечества, подавить корпорацию, в какой бы форме — политической либо экономической — она ни выступала.

Корпоративная форма организации существовала уже в Древнем Риме, но только в последние столетия она стала все более активно проникать во все сферы жизни человеческого общества. С самого начала своей истории корпорация была тесно связана с государством.

Первоначальная колонизация англичанами Северной Америки и захват контроля над Индией были осуществлены с использованием созданных по указу правительства Англии торговых корпораций. Подобные же корпорации были образованы в тот период и в других странах Европы — Голландии и Франции — и получили название Ост-Индских компаний.

Карл Маркс, специально исследовавший деятельность английской Ост-Индской компании, недаром отмечал хищнический характер этой прародительницы современных транснациональных корпораций, говоря, что сокровища, притекавшие из Индии в Англию в течение всего XVIII века, приобретались не столько путем сравнительно незначительной торговли, сколько путем прямой эксплуатации страны и захвата огромных богатств, переправлявшихся затем в Англию. Именно эти богатства, награбленные Ост-Индскими компаниями, и заложили основу ускоренного развития промышленности в Англии, Голландии, Франции и других странах, имевших колонии.

С ростом капитализма увеличиваются возможности для развития корпоративного начала в обществе, и прежде всего в сфере экономики. Уже в 70-х годах прошлого века после экономического кризиса 1873 года начался рост корпораций, который заметно усилился в первые годы нынешнего столетия.

Используя аналогию с компьютерами, можно сказать, что транснациональные, то есть действующие сразу во многих странах, корпорации «первого поколения» возникли еще в прошлом веке. Некоторые исследователи ведут отсчет от фирмы американца Сэмюэля Кольта, знаменитого изобретателя оружия, открывшего тогда, в 50-х годах, свой филиал в Лондоне, другие — от основания в 1870 году в Шотландии первой европейской фабрики швейных машин корпорации «Зингер». В начале нынешнего века уже 18 американских компаний вошли в категорию транснациональных, имея 107 дочерних компаний за рубежом, а к первой мировой войне американские фирмы имели за рубежом уже около 40 тысяч дочерних компаний.

Рост транснационального бизнеса осуществлялся уже не за счет вооруженного захвата заморских территорий, Как это делали Ост-Индские компании, а путем заграничных инвестиций, то есть перевода капитала за рубеж. Объем этих инвестиций к 1914 году достиг 14 миллиардов долларов, из них 46 процентов приходилось на долю английских компаний, 17 — на долю американских и 11 процентов — на долю немецких. Накануне первой мировой войны весь доход стран Запада от капиталовложений в экономику колониально зависимых стран составлял около миллиарда долларов, то есть вывоз прибылей изымал более двух процентов валового внутреннего продукта колониально-зависимого мира.

По подсчетам экономистов, вывоз прибылей из колоний и зависимых стран превышал в первой четверти нынешнего века 40 процентов потенциального фонда накопления, тем самым подрывая возможность развития экономики этих стран. За период с 1872 по 1929 год мировой товарооборот вырос в пять раз, а объем экспортированного капитала за этот же период увеличился почти в шесть раз.

Затем в росте транснациональных корпораций наступает перерыв. Причина этого, на мой взгляд, лежит в том, что в 30-е годы природа, вероятно, решила немного забежать вперед, целиком и полностью исключить демократические принципы из идеи государственности и воплотить в жизнь как на Западе, так и на Востоке идею корпоративного государства, где корпорация слилась с государством, или, вернее, государство превращалось в огромную корпорацию. Как я уже отмечал, в природе как таковой не существует добра и зла, а есть только тяга к максимальной рациональности, сохранению гомеостазиса ее творений. Когда этот гомеостазис сохранить по каким-то причинам не удается, природа прибегает к своему любимому инструменту — эволюции.

Вероятно, создание корпоративного тоталитарного государства в тот период казалось оптимальным выходом из тех трудностей и потрясений, которые испытывал мир в первой четверти этого века. Индивидуализм предшествовавшей эпохи привел к социальным катаклизмам во многих странах и сделал идею полного и безоговорочного подчинения индивидуумов воле государства очень привлекательной. Эта идея начала воплощаться в реальность. Она стала составной частью фашистской системы и была реализована на практике сначала в фашистской Италии, а затем в нацистской Германии. Аналогичные процессы шли и в сталинской России.

С поражением в войне Италии и Германии, а затем с падением фашистских режимов в Испании и Португалии и «оттепелями» в странах Восточной Европы надежды корпорации на достижение мирового господства, на превращение человечества в один послушный ей термитник рухнули. И поэтому пришлось начать сначала. Главными орудиями здесь теперь стали транснациональные корпорации, корни которых уходят в прошлый век. Тогда, в конце прошлого века, возник новый, особый тип корпорации — холдинговые компании, создаваемые с целью захвата многих отдельных корпораций и объединения их мощи в единый конгломерат. Используя пирамиду холдинговых компаний и широкое распространение акций среди индивидуальных акционеров, удается, владея, скажем, только 10 процентами всего акционерного капитала, осуществлять эффективный контроль сразу над несколькими огромными корпорациями. Именно на этой основе, в частности, создана огромная «империя зла» — «Капитал корпорейшн», одна из крупнейших транснациональных корпораций. Но о ней чуть позже.

После второй мировой войны значение транснациональных корпораций как орудий в попытках превращения человечества в один огромный термитник резко возросло. Так, с 1946 по 1971 год объем заграничных инвестиций возрос почти в восемь раз. Мировую экономику буквально опутала сеть транснациональных корпораций. К началу 70-х годов эти корпорации прошли примечательную веху в своем развитии, а именно объем международного производства на их зарубежных предприятиях впервые в истории превысил объем мирового капиталистического экспорта…»

Агарвал кончил читать, так как почувствовал, что необходимо срочно подкрепиться. Он отложил в сторону прочитанные листы, скрепил их и сложил в папку. Осталось еще больше половины. Пока что он не понимал, зачем Бенджамину потребовалось все это так усердно от кого-то прятать. Такие материалы можно было вполне прочитать в по меньшей мере десятке книг, свободно продававшихся в книжных магазинах города. Он встал, умылся и вышел из комнаты. Хозяина на своем месте не было. Вместо него у дверей сидел совсем молодой юнец и слушал транзистор. Увидев Агарвала, юнец встал и поздоровался.

— Можете мне ключ отдать. Я — сын хозяина, отец скоро придет.

Агарвал ничего не ответил, отдал ключ и вышел на улицу. Он знал, что где-то в квартале от его нового жилища есть несколько недорогих, но приличных ресторанчиков, где можно вполне сносно поесть. Он перешел на другую сторону улицы и вдруг впереди себя заметил знакомую фигуру человека — это был не кто иной, как сам Мирза Хан — один из крестных отцов столичной мафии. Он стоял около ювелирного магазина, внимательно изучая выставленные на витринах драгоценности. Чуть поодаль «паслись» два его дюжих телохранителя, а третий сидел за рулем прижавшегося к обочине белого с-затемненными окнами «амбассадора». Не доходя до мафиози, Агарвал остановился около уличного продавца, торговавшего паном — жгучей жвачкой, завернутой в лист бетеля. Пока продавец колдовал над паном для него, накладывал на лист длинной деревянной ложечкой его компоненты, Агарвал заметил, как чуть сзади от «амбассадора» остановился серый «мерседес», за рулем которого сидел европеец. Агарвал его также сразу узнал — это был управляющий директор компании «Биохим (Азия)» Ганс Мюллер.

Как только «мерседес» остановился, к нему, потеряв сразу весь интерес к ювелирным украшениям, направился Мирза Хан, сел на переднее сиденье рядом с Мюллером. Агарвал взял у продавца готовый пан, расплатился и, стараясь не привлечь к себе внимания двух телохранителей, которые стояли, как ястребы, оглядывая прохожих, подошел к сидевшему у стены мальчишке — чистильщику обуви. Тот сразу с большим усердием принялся за работу.

Через пару минут Мирза Хан вышел из «мерседеса» уже с небольшим атташе-кейсом в руках. К нему тут же подскочили охранники и, заслонив собой от прохожих, довели до «амбассадора». Еще несколько секунд — и обе машины тронулись и чуть вдали на перекрестке разъехались в разные стороны: «амбассадор» повернул направо, в сторону Старого города, «мерседес» — наоборот, налево, в новые кварталы столицы.

— Все, сааб, готово. — Голос чистильщика, закончившего свою работу и любовавшегося надраенными до блеска туфлями Агарвала, вывел того из раздумья.

Щедро по местным меркам расплатившись с мальчишкой-чистильщиком, Агарвал дошел до первого из ресторанчиков, заказал еду, а сам продолжал размышлять о том, чему он только что был свидетелем. У него не возникало никакого сомнения, что в чемоданчике, полученном мафиози от Мюллера, были деньги — иначе зачем им встречаться здесь на улице.

Он быстро поел и вернулся в гостиницу. Внизу вновь сидел и мирно посапывал хозяин. Агарвал легко покашлял, дав знать о своем присутствии, разбудил хозяина и попросил разрешения позвонить по телефону. Тот медленно полез в карман, достал маленький ключ, открыл им такой же маленький замочек, застопоривший телефонный диск, и придвинул телефон:

— За каждый разговор — пол-анны.

Агарвал порылся в кармане, вынул монету и отдал ее толстяку.

Телефон Виджея опять не отвечал, хотя до конца рабочего дня оставалось еще 40 минут. Агарвал набрал домашний номер инспектора — тоже никто не ответил.

— Разговор не состоялся, так что в следующий раз звоню бесплатно.

Хозяин, не открывая глаз, улыбнулся уголком рта и кивнул головой.

Вернувшись в свой гостиничный номер, Агарвал вновь запер на ключ дверь, достал пан, аккуратно положил его пальцами в рот и начал жевать. Он, как и большинство местных жителей, любил освежиться после еды этим национальным лакомством, одновременно очищавшим рот от остатков пищи и чуть опьянявшим. Так, медленно пережевывая кисло-жгучую смесь, Агарвал вновь уселся на топчан и принялся читать рукопись Бенджамина Смита.

Было уже почти половина одиннадцатого, когда Агарвал отложил чтение и спустился вниз к телефону. Опять сначала послышались длинные гудки, но затем в трубке щелкнуло, и Агарвал услышал усталый голос Виджея. Не называя себя, Агарвал сказал:

— Слушай внимательно. Срочно приезжай на угол улицы Пяти Колодцев и площади Азии. Жду тебя там через полчаса. Понял?

— Буду там через двадцать минут. Ты мне тоже очень нужен.

Агарвал взял сумку, спустился вниз, отдал ключ хозяину.

— Сегодня номер освобождаю, но скоро, возможно, опять приеду.

Хозяин удивленно посмотрел на журналиста, но ничего в ответ не сказал — разных постояльцев повидал он на своем веку и поэтому привык к людским причудам.

Агарвал прошел на улицу Пяти Колодцев тем же переулком, что и пришел в гостиницу, миновал здание кинотеатра и вышел к площади Азии. Перейдя на другую сторону улицы, прошелся взад-вперед. Поставленные недавно посредине улицы мощные фонари, рекламные огни кинотеатра и облепившие соседние с ним дома ресторанчики заливали все вокруг ярким светом. Ничто не говорило о том, что страна переживала, пожалуй, самый сложный период в своей истории после получения независимости. Лишь наклеенные в двух-трех местах на стенах домов напечатанные жирной черной краской плакаты призывали на демонстрацию и митинг на площадь у национального стадиона. Журналистским чутьем Агарвал улавливал в обычной суете улицы какие-то новые перемены. Вот почти одновременно то тут, то там появлялись сосредоточенные, подтянутые молодые, неплохо одетые ребята — вероятно, студенты университета. В руках у них были пачки отпечатанных листков, которые они предлагали прохожим.

Очевидно, новость о принятии правительством условий руководства Всемирного клуба уже просочилась в университет. Листовка была напечатана на машинке и размножена на ротапринте — благо тайная полиция еще не наложила свою лапу на это множительное оборудование. Агарвал знал, что по секретной инструкции все печатные прессы в столице были недавно взяты под контроль службой национальной безопасности. В последние месяцы СНБ значительно укрепила свои позиции, формально при этом не расширяясь. Просто почти во всех правительственных учреждениях были созданы специальные отделы безопасности, да и в состав обычных отделов вошло много сотрудников этой службы. Чиновники их хорошо отличали от обычных сотрудников. Делом они почти никаким не занимались, практически постоянно отсутствовали, регулярно появлялись только к выдаче жалованья. Журналисты поговаривали, что служба национальной безопасности уже приступила к компьютеризации своих досье и что через год-другой на каждого взрослого жителя страны будет заведено электронное досье.

Раздумья Агарвала прервал резкий сигнал полицейской машины. Он оглянулся и увидел джип Виджея, который он мог легко отличить от сотен других машин. Агарвал шагнул на проезжую часть улицы и поднял руку. Джип резко затормозил и свернул к обочине. Быстро вскочив в машину, Агарвал крепко пожал руку друга.

— Ты где пропал? — Виджей вырулил на середину улицы и прибавил газ.

— Это я тебя сегодня целый день ищу. Есть важное дело.

— У меня к тебе тоже много всяких вопросов. Ты, конечно, знаешь о смерти Бенджамина Смита. Так вот, расследование поручено мне. Я потихоньку распутываю это дельце, будь оно неладно, но мне требуется твоя помощь. Ты же близко знал убитого?

— Почему убитого? Ведь в газетах говорится о самоубийстве. И что, ты знаешь, кто его убил?

— Пока не знаю, но кое-что мне удалось уже выяснить. Давай купим что-нибудь поесть и поедем ко мне — разговор будет долгий. Ты не возражаешь?

— Наоборот. Ты мне тоже нужен позарез и тоже по делам того же Бенджамина Смита. У меня здесь кое-что есть. — Агарвал показал полиэтиленовый пакет с папкой. — Бенджи сумел мне передать кое-какие свои бумаги. Думаю, что тебе тоже будет небезынтересно с ними познакомиться.

— Только позволь, первым буду задавать вопросы как следователь я, а заодно и кое-что расскажу, что может и тебе быть интересным. Подожди только секундочку в машине — я мигом.

Виджей притормозил около известного на весь город ресторанчика, специализирующегося на отпуске блюд на дом, исчез внутри здания, из дверей которого исходил чудный аромат готовившейся еды, и спустя минуту появился вновь с двумя картонными коробками, перевязанными ленточками.

— Держи, — сказал он Агарвалу, когда тот, прогнувшись, открыл ему дверь машины.

Агарвал подхватил теплые от горячей пищи коробки, поставил их на заднее сиденье.

— Нам с тобой сегодня придется долго еще работать — так что надо хорошо подкрепиться.

Инспектор завел мотор, и машина, непрестанно сигналя и лавируя, начала пробираться в еще довольно плотном потоке автомобилей, моторикш и велосипедистов. Минут через 15 они благополучно миновали все дорожные пробки и свернули к дому, где жил инспектор. По дороге Виджей успел рассказать другу о событиях последних двух дней и в свою очередь расспросить его о Кэтти, Натваре и, конечно, о Бенджамине Смите.

— Теперь ты послушай, хоть немного, меня, — скатал инспектору Агарвал после того, как они молча поднялись в квартиру инспектора, зажгли свет и закрыли окно.

— Сейчас, только поставлю чайник и распакую коробки. Я ужасно проголодался. Буду есть и внимательно тебя слушать.

Инспектор с улыбкой выслушал рассказ Агарвала об утреннем «хвосте», о том, как тот получил бумаги в банке, но лицо его стало серьезным, когда он услышал о молодцах из «ягуара». Он встал, подошел к телефону, набрал номер.

— Наби, здравствуй. Узнаешь? Вот и хорошо. Послушай, тебе не знаком вишневый с белой крышей «ягуар»? Хорошо, подожду. — Инспектор закрыл ладонью микрофон.

— Свари, пожалуйста, чай, — сказал он, обращаясь к Агарвалу.

— Да, да, слушаю. Понятно, понятно. Большое тебе спасибо. Счастливого дежурства. — Виджей положил трубку, но не отходил от телефона, как бы обдумывая услышанное.

— Дело, кажется, очень серьезное. Похоже, что тебе оказала честь сама служба национальной безопасности. В городе две такие машины, но одна сейчас в ремонте, она принадлежит крупному бизнесмену, а вторая приписана к министерству культуры, но настоящий ее владелец — СНБ. Я сразу это заподозрил, так нахально днем могут себя вести только те, кто не боится никаких последствий — мафиози или агенты СНБ. Но нужен им не ты, а, по всей вероятности, материалы, которые тебе переправил Бенджамин Смит. Очевидно, они пока точно не знают, что эти бумаги у тебя, поэтому ищут у всех людей, с которыми был близок этот англичанин.

Как бы о чем-то вспомнив, Виджей вновь быстро направился к телефону, набрал номер и начал что-то выяснять.

— Ну вот, как видишь, я был прав. Сегодня днем неизвестные перевернули вверх дном виллу английского дипломата, с которым дружил Смит, не удивлюсь, если квартира Кэтти сейчас тоже не в лучшем порядке. Ты будешь под колпаком у службы национальной безопасности, пока она не получит документы из этой папки. Так что давай с ними познакомимся, если понадобится, сделаем копии, а потом найдем способ, не вызывая подозрений, подкинуть эти бумаги, как кость злой собаке, агентам СНБ. Но сначала — перекусим. У нас с тобой впереди целая ночь. Да, тебе ни в коем случае нельзя сейчас прятаться. Завтра избавимся от этих бумаг — и начинай вести нормальный образ жизни, чтобы у СНБ не было никаких подозрений на твой счет. А дальше — посмотрим.

Виджей открыл вкусно пахнувшие коробки, поставил еду на стол, достал из стола вилки и стаканы. Они поели, выпили чаю.

— Так ты говоришь, что выводы ты уже прочитал. Давай тогда я с ними тоже познакомлюсь, а ты пока читай остальные бумаги и помечай, что надо скопировать.

Инспектор и журналист убрали остатки еды, сели друг против друга за стол, пододвинув его к кровати, и углубились в чтение.