#img_11.jpeg

— Разрешите войти, господин комиссар. — Виджей, не дожидаясь ответа шефа, вошел в его кабинет, плотно закрыл за собой дверь и прошел к столу.

Комиссар что-то быстро писал и, судя по размашистым движениям кисти руки, был довольно озабочен.

— Что у тебя случилось? Закончил следствие по делу Смита? — спросил он, не поднимая головы.

— Пока нет, господин комиссар. Дело это оказалось гораздо более запутанным, чем я ожидал, — спокойно ответил Виджей.

— Но убийца, этот шарлатан из кабаре, арестован, не так ли? — Комиссар перестал писать, отложил ручку в сторону, строго и вместе с тем вопросительно взглянул на инспектора.

— Так точно, господин комиссар, арестован, и я уже его допросил, — ответил, стараясь сохранять спокойствие, Виджей.

— Чего же тебе еще надо? Давай, не тяни, оформляй дело и передавай в суд. Сейчас на носу такие беспорядки, и мы должны быть ко всему готовы, — уже более сдержанно сказал комиссар. — Этот бандит сознался?

— Вот меня и смущает та легкость, даже радость, с которой он берет вину на себя, а ведь ему грозит в лучшем случае лет десять каторги, — решил испытать нервы шефа Виджей. — К тому же, — продолжил он, внимательно наблюдая за реакцией комиссара, — меня начинает беспокоить, что количество свидетелей с каждым днем уменьшается. Вчера случайно выпал из окна Кнутсен; сегодня утром — сообщение о гибели в автокатастрофе секретаря Вилли Смита; какие-то люди ворвались и перевернули вверх дном квартиру певички. Я порой не совсем понимаю, что происходит.

Судя по выражению лица, комиссар был невозмутим. В ответ на слова инспектора он только ухмыльнулся и сказал:

— А я вот на это тебе что скажу: ты же не новичок в нашей работе и должен привыкнуть к тому, что, как только приступаешь к какому-то делу, сразу начинают происходить странные, порой невероятные вещи со свидетелями, родственниками, домом, где произошло преступление. И все это лишь потому, что мы начинаем по-иному смотреть на события, невольно ища связь их с тем преступлением, которое расследуем. Уверяю тебя — не убей этот подонок из-за ревности твоего Смита, Кнутсен все равно выбросился бы из окна, а секретарь мог просто попасть под машину, переходя улицу. Вот что, даю тебе еще два, максимум три дня на завершение этого дела, и чтобы до рождества все было закончено. Понятно? — Комиссар взял со стола стек, начал вертеть его в руках — знак того, что он не на шутку взволнован.

Виджей почувствовал, что беседовать дальше с шефом становится не только бесполезно, но и опасно.

— Понятно, господин комиссар. Обязательно уложусь в тот срок, который вы назвали. Разрешите идти?

— Идите, инспектор, и, если будет что нужно, сразу же докладывайте лично мне.

Виджей отдал честь, повернулся и почти строевым шагом направился из кабинета. Он знал слабость комиссара к шагистике и хотел хоть этим успокоить, как видно, не на шутку взволнованного начальника.

Инспектор поднялся на четвертый этаж, зашел в референтуру, попросил досье на Ганса Мюллера, регионального директора корпорации «Биохим», фамилия которого значилась у него в списке членов Общества наследников Ост-Индских компаний после фамилии Маршалла.

Судя по документам, собранным в досье, «Биохим» был основан сразу после первой мировой войны дедом Ганса Мюллера, вернувшимся из Бенгалии, где он провел почти 20 лет, занимаясь в основном оптовой торговлей лекарствами. Накопленных средств и полученных знаний в области фармакологии этому предку нынешнего директора «Биохим (Азия)» было достаточно, чтобы начать производство «чудодейственных» зубных порошков и снадобий из трав, сырье для которых, как утверждала реклама фирмы, поставлялось из «монопольных источников на Востоке».

На первых порах дела «Биохима» шли неплохо. Тогда, в 20-х годах, модно было все восточное, и зубные порошки в красивых банках с экзотическими рисунками имели хороший спрос. Но потом, в годы «великой депрессии» 30-х годов, фирма оказалась на грани банкротства, что заставило отца Ганса Мюллера продать контрольный пакет акций одной из дочерних компаний могущественной химической корпорации «Унифарбен». В результате после прихода к власти нацистов два небольших заводика «Биохима» в Баварии и Пруссии были засекречены и на них было начато опытное производство боевых отравляющих веществ и галлюцинатов.

С началом второй мировой войны работы над созданием новых видов химического оружия в гитлеровской Германии резко активизировались, и на заводе «Биохима» в Баварии началась подготовка к массовому производству отравляющих веществ. Но затем, когда страны антигитлеровской коалиции пригрозили в случае использования нацистами в ходе боевых действий химического оружия также применить отравляющие вещества, завод перешел в ведение центральной химической лаборатории концерна «Унифарбен», и его деятельность стала все более засекречиваться. Доходили слухи, что там разрабатывали какое-то новое чудо-лекарство, но, что это было на самом деле, никому так и не удалось установить.

После войны «Унифарбен» была расчленена на несколько компаний, и отцу Ганса Мюллера вновь удалось вернуть в свою собственность компанию «Биохим». Правда, завод в Пруссии был безвозвратно потерян, но предприятие в Баварии стало постепенно расширяться. Хорошо заработав на производстве пенициллина и других антибиотиков, отец Ганса одним из первых среди западногерманских промышленников понял необходимость расширения деятельности своей компании за пределами Западной Германии. «Биохим» начал вывозить капитал в другие страны, внедряться в химическую промышленность не только западноевропейских стран, но и государств Латинской Америки, Азии, Африки. Постепенно он связал созданные или захваченные им предприятия в разных странах тесными технологическими и финансовыми узами.

После смерти отца Ганса Мюллера собственность «Биохима» была поделена, как наследство в сказке Перро, между тремя братьями. В результате во владение Ганса перешли восточные предприятия «Биохима», в их числе и завод в Асике. Ганс Мюллер вот уже второе десятилетие живет на Востоке, в основном здесь, в столице, хотя иногда выезжает в Гамбург в штаб-квартиру «Биохима» на заседания совета директоров корпорации, в другие страны Азии, где находятся еще пять заводов корпорации, объединенные под общей вывеской «Биохим (Азия)».

Особое место в досье было уделено тайным аспектам жизни Ганса Мюллера — его слабостям и увлечениям, участию в различных нелегальных операциях. Судя по этим данным, Гансу Мюллеру помимо шести заводов принадлежала сеть игорных домов и казино в Бангкоке и Гонконге. Были сведения и об его, правда косвенной, причастности к торговле наркотиками из района «золотого треугольника», включавшего те страны — Бирму, Таиланд, Малайзию, — где были расположены предприятия «Биохима».

В последнее время его все чаще подстерегали неудачи: то таиландской полиции удалось пресечь отправку через границу очередной партии наркотиков; то малайзийская полиция арестовала связного, и суд приговорил его к смертной казни — дело для Малайзии обычное; то на заводе в Асике случилась авария, в результате которой погибло почти 20 человек, а причина аварии так и осталась неизвестной. Этот завод, специализировавшийся в 60-х годах в основном на выпуске пестицидов и дефолиантов, внес свой немалый вклад в опустошение некогда непроходимых вьетнамских лесов, а «Биохим» хорошо подзаработал на поставках дефолиантов армии США, не пожалевшей средств американских налогоплательщиков на закупку, зачастую по грабительски высоким ценам, этих химикатов.

Обычно после 10—15 лет работы на заводе в Асике рабочие становились полными инвалидами и уходили с производства. Для них корпорация создала специальный фонд. Его средства позволяли тем, кто отдал свое здоровье корпорации, достаточно безбедно дожить до конца жизни, который, правда, наступал не позднее, чем через пять лет после выхода на пенсию. Корпорация гордилась поселком, построенным для рабочих, — удобные и почти бесплатные квартиры в нем сохранялись за рабочими и после ухода с завода. Зарплата рабочих на заводе в Асике была почти в два раза выше, чем на химических заводах местных компаний. Так что устроиться на завод «Биохима» было очень непросто.

Но вот после недавней аварии обстановка на заводе резко обострилась. Рабочие два дня отказывались выходить на работу, но корпорация и здесь не пошла на обычные в таких случаях меры — массовые увольнения, организацию штрейкбрехеров. Нет, она просто еще на 30 процентов повысила рабочим зарплату, разрешила увеличить на три дня оплачиваемый отпуск, ввела строгие меры безопасности на производстве. Все это подействовало намного эффективнее полицейских дубинок — на другой день все рабочие вернулись на свои места, инцидент был исчерпан и забыт. Такие действия корпорации застали врасплох и прессу, которая сначала обрушилась на «Биохим» с требованием срочно начать расследование случившегося, но затем, когда корпорация выплатила солидные компенсации семьям погибших, те отказались от своих судебных исков, и необходимость проведения какого-либо расследования отпала сама собой.

Виджей знал, что Ганс Мюллер был всю последнюю неделю в Асике и, как Вилли Смит, вернулся в столицу на следующий день после гибели Бенджамина Смита. Его помощники два дня безуспешно пытались дозвониться до Мюллера — он все время где-то отсутствовал, — и лишь вчера вечером Виджею самому удалось наконец поймать по телефону директора «Биохим (Азия)» и договориться о встрече сегодня на пять часов.

Инспектор подъехал к зданию, где размещалась региональная дирекция корпорации, за пять минут до назначенного времени, поднялся на второй этаж в приемную, представился симпатичной секретарше, отметив про себя, что секретарши всех иностранных компаний, с кем ему приходилось иметь дело, чем-то очень похожи друг на друга. Во-первых, большинство из них были иностранками и несли на себе некую печать космополитизма — одевались по моделям «Вога» или «Бурды», душились почти одними и теми же французскими духами, курили пахучие американские сигареты, улыбались одинаковыми ослепительными и в то же время нейтральными улыбками. Отличить этих див друг от друга можно было разве что по акценту, с которым они говорили на одном и том же английском языке. И если в «Ориент бэнк» в речи секретарши Вилли Смита незримо присутствовали туманы Альбиона, в представительстве Всемирного клуба улавливался протяжный, как ковбойское лассо, техасский выговор, то здесь, в «Биохиме», акцент золотоволосой фрейлейн свидетельствовал о том, что могла родиться она только в Мюнхене или Гамбурге.

Выслушав Виджея, секретарша, чуть раскачиваясь на тонких, высоких каблуках, вышла из-за стола, подошла к двери, ведущей, как полагал инспектор, в кабинет директора, грациозно открыла дверь, предлагая ему войти.

— Входите, входите, пожалуйста. Очень рады видеть вас, господин инспектор. — Навстречу Виджею шел относительно молодой человек.

Внутренний голос сразу же подсказал инспектору, что этот человек никак не может быть Гансом Мюллером.

Ощутив замешательство Виджея, молодой человек произнес:

— Господин директор сейчас очень занят и просил извиниться перед вами — он только что выехал к министру — и, если у вас есть немного времени, подождать его в кабинете.

Виджей недоуменно пожал плечами и сел в предложенное ему кресло. Молодой человек отошел к столу, нажал кнопку, попросил принести чаю.

— Меня зовут Кнут Шнейдер, я — помощник директора.

Дверь открылась — принесли чай, бисквиты, конфеты, и почти одновременно зазвонили несколько телефонов на рабочем столе директора. Шнейдер по очереди снимал трубки, что-то говорил, затем, кончив говорить, набрал номер по стоявшему особняком красному телефону. По тому, что номер состоял из по меньшей мере десяти цифр, инспектор догадался, что помощник Мюллера хочет соединиться по международному каналу. Действительно, через несколько секунд Шнейдер начал быстро говорить в трубку по-немецки, а потом через короткие промежутки времени повторял одно и то же слово — «яволь». Сказав наконец последний раз это короткое слово, Шнейдер положил трубку красного телефона, опустился в кресло, нажал клавишу селектора.

— Господин Янус, только что я говорил с Гамбургом, срочно нужна импортная лицензия на 500 тонн нашей смеси. Знаю, что трудно. Дерните за все веревочки, но завтра лицензия должна лежать у шефа на столе — через два дня груз будет в аэропорту, чартерный рейс уже заказан. — Шнейдер поднялся из-за стола, присел в кресло напротив Виджея, отпил из чашки чай.

— Вот так мы и работаем, — начал управляющий. — Это только журналисты любят взахлеб рассказывать всякие небылицы про деятельность транснациональных корпораций в развивающихся странах. Но на деле кто, как не эти корпорации, приобщают слаборазвитые, отставшие на столетия от мирового технического прогресса страны к новейшим достижениям современной технологической мысли, обеспечивают население этих стран, несмотря на всякие, порой кажущиеся неприступными, препоны и барьеры, воздвигаемые бюрократической машиной и политическим аппаратом, одеждой и продуктами питания, потребительской электроникой и медицинскими препаратами. Эти корпорации каждую минуту спасают сотни, тысячи детей и взрослых в Африке, Азии, Латинской Америке от смертельных недугов. Вы можете, конечно, упрекнуть меня в том, что я слишком рьяно защищаю транснациональные корпорации. Безусловно, кто не без греха, как говорится. Бывают случаи, когда приходится закрывать заводы, ставшие нерентабельными в одной стране, и переводить их в другую, где экономическая ситуация более благоприятна, использовать поставки между финансовыми корпорациями, расположенными в разных странах, для обхода слишком высокого налогообложения. Но в конечном счете в масштабах всего мира корпорации делают большое и нужное дело. И именно поэтому все больше стран «третьего мира» открывают для нас свою экономику. — Управляющий, сделав несколько больших глотков, поставил чашку на поднос. Видно было, что это его любимая тема, и Виджей решил дать ему высказаться до конца — все равно придется дожидаться Мюллера. — Вот возьмите хотя бы данный случай. Вашему Национальному онкологическому центру срочно понадобился один из самых эффективных на настоящий момент препаратов для лечения рака. Если бы все шло обычным путем, потребовалось бы сначала получить разрешение неторопливого чиновника из министерства финансов на выделение этому центру столь дефицитной в стране твердой валюты, затем понадобилось бы несколько месяцев вести с департаментом внешней торговли переписку об импортной лицензии. Вся эта процедура заняла бы по меньшей мере полгода, а здесь максимум через неделю этот эффективный и столь нужный препарат попадет прямо в Национальный онкологический центр и начнет спасать жизнь людям. Секрет здесь прост — для этого необходимы постоянные контакты на всех уровнях, которые тоже, между прочим, требуют средств, и поэтому иногда случается, что лекарства, которые мы продаем в развивающихся странах, могут стоить немного дороже, чем аналогичные препараты, продаваемые нами в Западной Европе или в Северной Америке.

— Но, насколько я понял, — решил поддержать разговор инспектор, — в данном случае препарат поступит в нашу страну через два дня, так почему же он дойдет до Национального онкологического центра только через неделю?

— Вы правы. Лекарство действительно будет отгружено сегодня или завтра и максимум через два дня будет получено нашим агентом на грузовом складе столичного аэропорта. Но адресатом будет в данном случае «Биохим (Азия)», а не Национальный онкологический центр. Мы перепакуем лекарство в нашу местную упаковку и продадим центру. На все это потребуется еще дня три-четыре. Но продадим не за дефицитные марки или доллары, а за местную валюту, взяв при этом лишь небольшой процент за посредническую операцию. — Шнейдер самодовольно улыбнулся.

— Таким образом вы переведете деньги своей материнской компании в Западной Германии по официальному курсу, то есть за одну марку семь анн, а продадите центру по курсу черного рынка, или почти в три раза дороже? — Виджей вопросительно посмотрел на управляющего. — Насколько мне известно, за счет таких вот операций с ценами и курсами валют транснациональным корпорациям в целом ежегодно удается класть в свои карман от 50 до 100 миллиардов долларов. Не так ли?

Лицо управляющего сразу как-то вытянулось и потеряло то благодушное выражение, которое держалось на нем на протяжении всей их беседы.

Виджей понял, что такой оборот разговора явно не нравится его собеседнику, и хотел перевести его на другую, более приятную тему, но в этот момент раздался телефонный звонок. Управляющего будто сдуло с кресла, и, как оказалось, не случайно — звонил сам Ганс Мюллер.

— Господин директор приносит вам свои извинения, но он все еще сидит в приемной у министра и вряд ли освободится до шести часов. Поэтому он просит, если вам удобно, встретиться с ним в восемь часов в клубе «Ройаль». Он был бы вам очень признателен. — Управляющий произнес все это столь почтительным тоном, что Виджей внутренне даже улыбнулся от его умения менять свое поведение в зависимости от ситуации, а вслух сказал:

— Ну что же, мне в любом случае надо обязательно сегодня поговорить с господином директором — время не терпит. Передайте ему — ровно в восемь я буду в клубе.

Среди той первоначальной информации, которой обменивались, знакомясь друг с другом на светских раутах, дипломатических приемах, вечерах музыки и поэзии, владельцы магазинов и заводов, биржевые маклеры и правительственные чиновники, финансисты и кинозвезды, принадлежность к респектабельному столичному клубу играла немаловажную роль. Но не каждый, даже имея на своем счете в банке немалую сумму, мог стать членом солидного клуба. Деньги здесь хотя и имели немаловажное значение (вступительный взнос в несколько раз превышал годовой доход рядового чиновника или квалифицированного рабочего), но не открывали автоматически двери того или иного клуба перед каким-нибудь 30-летним нуворишем, внезапно разбогатевшим на контрабандных операциях. Для вступления в клуб нужна была неподмоченная репутация, а также рекомендации его двух членов, что заслоняло сюда путь подпольным миллионерам.

Те, кому не посчастливилось стать членом клуба, могли вступить на его безукоризненные зеленые лужайки, толстые ковровые дорожки библиотеки, игральных залов, комнат отдыха, баров и ресторана лишь один раз в неделю — в день, специально отведенный для приема гостей, когда большинство постоянных посетителей клуба старались по возможности провести вечер где-нибудь в другом месте. Сегодня как раз был именно такой день гостей в клубе «Ройаль», где Ганс Мюллер назначил Виджею встречу. Надо отметить, что принять гостя в стенах своего клуба было и престижно, и выгодно. Ежегодный членский взнос позволял членам клуба не только пользоваться полями для гольфа, теннисными кортами, бассейном, но и иметь солидную скидку в барах и ресторане, где к тому же можно в отличие от городских ресторанов и баров свободно и за умеренную плату выпить шотландское виски и французский коньяк, русскую или английскую водку, немецкие или испанские марочные вина.

Все это было хорошо известно Виджею, и поэтому где-то подспудно он был даже рад встретиться с Мюллером не в его офисе, а в более нейтральной обстановке. К тому же по своему опыту инспектор знал, что в такой обстановке его собеседник может немного расслабиться и сообщить ему то, чего в других условиях почтет за лучшее не касаться в беседе с представителем закона. Анализируя события последних дней, Виджей чувствовал, что ему уже почти удалось нащупать ту ниточку, дернув за которую можно будет вскоре распутать весь клубок преступления. Но по своему полицейскому опыту он также хорошо знал — стоит попытаться как-то ускорить ход событий, слишком сильно дернуть за эту порой очень тонкую ниточку, как она оборвется, и придется начинать все сначала.

Ровно в восемь часов он подъехал к освещенному большими старинными фонарями подъезду клуба «Ройаль», занимавшего специально недавно для него построенное новое здание, архитектура которого напоминала стиль невозвратно ушедших лет — с портиками и колоннами, лепными украшениями в виде огромных ваз и гривастых львов на фронтоне каждого из трех его этажей. Эти украшения, как и фонари у подъезда, остались еще от старого, сгоревшего четыре года назад здания клуба. Причина того пожара еще и сейчас не выяснена — то ли короткое замыкание в прогнившей электропроводке, то ли намеренный поджог — полиции так и не удалось установить, и дело было закрыто.

Выйдя из машины, Виджей передал ключ зажигания служащему клуба, а сам прошел к открытым дверям входа в клуб, где у порога его встретил любезно-вопросительный взгляд дворецкого в темно-вишневой униформе и белых перчатках. Виджей протянул дворецкому свое служебное удостоверение, которое произвело на того, очевидно, крайне благоприятное впечатление.

— Да, господин инспектор, господин Мюллер вас уже ожидает и сейчас к вам выйдет. — Он, чуть подавшись корпусом вперед, предложил Виджею пройти в приемный зал, устланный ворсистым ковром с выпуклым китайским орнаментом.

Инспектор сел в огромных размеров кресло, обитое темно-вишневым, в тон ковру, плюшем, и огляделся. Стены зала, одетые наполовину в темное дерево, были увешаны мужскими портретами в золоченых рамах. Среди людей, изображенных на портретах, Виджей узнал первого президента страны и последнего английского генерал-губернатора, остальные лица ему ничего не говорили, хотя он их где-то явно уже видел ранее — то ли в учебнике истории во время учебы в Полицейской академии, то ли на страницах журналов.

— Прекрасно, вы уже, кажется, успели здесь немного осмотреться, — откуда-то сбоку раздался мягкий негромкий голос, говоривший по-английски с чуть заметным мягким акцентом. Виджей оторвал взгляд от портретов, повернул голову и увидел коренастого, средних лет человека, с густой проседью на висках, с правильными чертами светлого, почти бумажно-белого лица. — Добрый вечер, господин инспектор, я и есть тот самый Мюллер, с которым вы безуспешно пытались встретиться весь день, — сказал подошедший, протягивая свою руку Виджею. — А я вас именно таким и представлял — не хватает только или трубки, или стека, и можно без всякого грима снимать в любом индийском боевике о доблестном полицейском инспекторе. — Мюллер рассмеялся.

— Вы, господин Мюллер, я должен признаться, тоже полностью соответствуете нашему понятию о солидном, преуспевающем западном бизнесмене, — отпарировал инспектор в ответ.

— Но я не просто хочу сказать вам приятное, в какой-то мере я вас уже, хотя бы заочно, знаю. Дело в том, что я знаком с комиссаром Фаруком. Мы иногда встречаемся, и он упоминал о вас как о потомственном бесстрашном полицейском, — сказал Мюллер. Затем он жестом левой руки предложил инспектору пройти внутрь помещения. — Знаете, я ужасно проголодался, поэтому вы не будете возражать, если мы сразу пройдем в ресторан и там продолжим нашу беседу?

Виджей на этот счет особых возражений не имел — кухня «Ройаль» славилась на всю столицу.

— Лучшее средство расслабиться и развязать язык себе и собеседнику — это выдержанный виски, а, насколько мне известно, в полиции этим вас не очень балуют, — сев за столик в полупустом зале с огромной свисающей с потолка хрустальной люстрой, с улыбкой промолвил директор корпорации «Биохим (Азия)».

Из полицейского досье на Мюллера инспектору было известно, что два года назад от него уехала, а вернее, сбежала в Европу жена и директор потихоньку начал спиваться. При этом пил он в основном один, запершись в своем доме. По опыту Виджей знал, что здесь, в тропиках, при той активной жизни, которую вел Мюллер, и его пристрастии к спиртному здоровья человека хватит не более чем на пять лет, а там — либо белая горячка, либо цирроз печени, либо инфаркт.

Очевидно, официанты хорошо изучили вкусы директора — через минуту на столе уже стояла бутылка «Джони Уолкер» с черной этикеткой, свидетельствующей о минимум 10-летней выдержке и гарантированной крепости напитка. Мюллер сначала плеснул в соответствии с этикетом немного виски в свой стакан, затем поднес бутылку к стакану Виджея, но тот вовремя успел накрыть его ладонью.

— Простите, господин директор, спасибо за угощение, но я при исполнении и поэтому ограничусь, если можно, пивом, — произнес с улыбкой инспектор.

— Что же, понимаю и не смею возражать. — Мюллер поставил бутылку на стол, поднял вверх указательный палец — условный по неписаным ресторанным правилам сигнал, по которому к нему немедленно подскочил официант, будто того и ожидавший.

Выслушав заказ, официант так же быстро исчез, чтобы еще через пару минут появиться с темной бутылкой дорогого пива в руках. Мюллер посмотрел на этикетку, одобрительно покачал головой. Официант открыл пиво, осторожно, наклонив набок, наполнил бокал и поставил перед инспектором.

— Ваше здоровье, господин инспектор. — Мюллер несколькими большими глотками осушил свой стакан с неразбавленным виски.

Виджей решил чуть подождать с расспросами по делу Смита.

— Простите меня, господин Мюллер, но я все-таки никак не могу понять вас, европейцев, уезжающих на долгие годы из своих стран туда, где им не подходит климат, другая культура, образ жизни. Хорошо, некоторые, пожалуй даже таких большинство, едут за большими деньгами, но построй, скажем, ваша же корпорация такой вот завод не в Асике, а у себя в Западной Германии, вы бы дали работу своим безработным, а выпускаемую продукцию могли продавать в другие страны. Ведь прибыль в этом случае была бы, вероятно, ненамного меньше, не так ли? — Инспектор вопросительно посмотрел на своего собеседника.

Тот, выслушав вопрос Виджея, ухмыльнулся, прожевал последнюю креветку, отодвинул тарелку, уголком салфетки вытер губы.

— Знаете, господин инспектор, вы мне положительно нравитесь. Другой полицейский на вашем месте сразу бы замучил меня вопросами, которые его интересуют в данную минуту по делу Смита, а вы — психолог, тонко понимаете, как вести беседу. Ну, это я так, к слову. — Мюллер налил себе еще виски, на этот раз разбавил его содовой, сделал несколько глотков и продолжил:

— Так вот, должен вам, инспектор, признаться, что мы, немцы, — сложные люди: сентиментальны и жестоки, иногда чересчур дисциплинированны, а подчас излишне развязны. Эти черты вы можете обнаружить не только в повседневной жизни, но и в политике, торговле, связях с другими странами. Едва оправившись от поражения в войне, накормив и одев, правда не без помощи Дядюшки Сэма, свое голодавшее население, мы уже начали предоставлять займы странам Азии, Африки и Латинской Америки. Но при этом не забывали, конечно, и о собственной выгоде. Подсчитано, что каждые 100 миллионов марок, выделенные на оказание помощи слаборазвитым странам, приводят за счет дополнительных экспортных заказов, финансируемых этой помощью, к росту производства внутри Западной Германии на 130 миллионов марок и к созданию свыше полутора тысяч новых рабочих мест.

А теперь про наши инвестиции капитала за рубеж. В начале 80-х годов среди западногерманских предпринимателей, имеющих или намеревающихся создать предприятия за рубежом, был проведен опрос. И вот что он показал: семь из каждых десяти опрошенных отметили, что главной целью их зарубежной деятельности является присутствие на как можно более широком рынке. И это не случайно — чем больше продается товаров, тем выше сумма прибыли и легче уцелеть в конкурентной борьбе. Ну а среди других факторов по значимости шли более низкие, чем в ФРГ, расходы на заработную плату, особенно в развивающихся странах; экономия на транспортных расходах; обход импортных ограничений в других странах; более низкий, чем в Западной Германии, уровень налогов и, наконец, менее строгие требования к охране окружающей среды. Правда, о последнем обстоятельстве следовало бы и не упоминать. Будь в той же Индии требования по охране окружающей среды более строгими, «Юнион карбайд» никогда не позволила бы себе сэкономить несколько миллионов долларов на строительстве установки, контролирующей работу ее предприятия в Бхопале, и там не произошло бы этой ужасной трагедии.

— А на вашем заводе в Асике соблюдены все меры безопасности? — спросил Виджей.

— Что вам на это сказать? Вам же известно, что две недели назад на заводе была авария, и только случайно она не приняла больших размеров. Кстати, после этой аварии Бенджамин Смит перестал со мной общаться.

— Ну раз вы уж заговорили о Бенджамине Смите, давайте продолжим эту тему. — Инспектор сделал глоток из стакана.

— Да, к этому все равно придется переходить, тем более что наш заказ будет готов еще минут через десять, не ранее. — Мюллер вытянул на столе руки, взял нож и, как бы внимательно его разглядывая, начал свой рассказ: — По правде говоря, узнав о том, что Бенджамин Смит не покончил с собой, а был убит, я ожидал встречи с полицией. Как-никак, но я довольно часто встречался с Бенджамином. Наша корпорация уже больше четверти века тесно связана здесь, на Востоке, деловыми контактами с «Ориент бэнк», поэтому, приехав сюда, я в первые же дни познакомился с Вилли Смитом. А затем, когда сюда приехал Бенджамин, мы частенько сиживали вместе у них дома, беседовали, иногда спорили. Правда, в последние месяцы с ним становилось все труднее вести нормальный разговор. Он вдруг совершенно неожиданно начинал сердиться, доказывал свои, часто, на мой взгляд, совершенно бредовые, становившиеся, как мне казалось, постепенно навязчивыми идеи — вроде персонификации всемирного зла в образе транснациональных корпораций, готовых подмять под себя весь мир, лишить человека индивидуальности. Если бы он пил, хотя бы как я, то можно было бы предположить наступление ранней стадии белой горячки, столь часто случающейся среди нас, европейцев, живущих здесь в одиночестве. Но ведь Бенджамин все это излагал, находясь в абсолютно трезвом состоянии и здравом уме. — Мюллер вновь подвинул бутылку, налил себе полстакана, выпил. — Он, кажется, хотя и был по профессии биолог, но, увлекшись политэкономией, начал писать то ли книгу, то ли исследование о негативной роли корпорации в мировой экономике или что-то в этом роде, — продолжил он, отдышавшись. — Особенно его почему-то интересовало все, что относилось к нашей корпорации — ее история, то, чем она сейчас занимается. Я всячески старался помочь ему, но, чем больше я это делал, тем, как ни странно, холоднее становились у нас отношения. Он увлекся йогой и стремился достичь какого-то особого состояния, при котором пробуждается якобы спящее в каждом из нас сверхъестественное чувство, позволяющее непосредственно общаться с миром идей.

— Вы имеете в виду теорию Кундалини? — спросил инспектор.

— Да, да, всегда забываю это мудреное название. Первый раз Бенджамин произнес его еще весной, когда вернулся из своей поездки в горы. Я, правда, шутя посоветовал ему просто хорошенько выпить, чтобы достичь такого состояния, но он как-то не понял моей шутки и, кажется, здорово тогда обиделся.

— Вы, господин Мюллер, кажется, состоите членом Общества наследников Ост-Индских компаний?

— Да, вступил в его члены в первый же месяц своего пребывания здесь. Но, надеюсь, в этом как раз ничего предосудительного нет — это очень аморфная организация, и, кроме того, туда входят довольно солидные люди — кстати, и ваш дорогой шеф, комиссар Фарук, тоже состоит членом данного общества.

Виджей от неожиданности чуть не ахнул. «Вот так новость!» — подумал он и отвел взгляд в сторону, чтобы не выдать своего удивления от услышанного.

— Оказалось, что мой прадед, хотя и недолго, служил когда-то в Ост-Индской компании. Могу, между прочим, похвалиться — в этом году меня избрали даже казначеем общества, и поэтому я знаю всех тех, кто сейчас состоит его членом, даже тех, кто никогда вам в этом не признается. — Виджей понял, что Мюллер дошел до кондиции, которая способствует откровенному разговору.

В этот момент к столу подошли сразу три официанта, катя за собой небольшую тележку, на которой стояло блюдо с бифштексом, кастрюльки с картофелем, овощами. Все это источало такой неповторимый аромат, что разговор на некоторое время прекратился. Затем первым возобновил его Виджей.

— Насколько стало мне известно, членом вашего общества является также и Джай-баба. Неужели и он какими-то корнями связан с одной из Ост-Индских компаний?

Мюллер прожевал очередной кусок мяса, поднял голову и улыбнулся.

— Я сам, знаете, сначала удивился, сколько людей в каком-то поколении были связаны с Ост-Индскими компаниями. И даже, представьте себе, Джай-баба. Он появился у нас неожиданно — привез его откуда-то из ашрама в предгорьях Гималаев господин Вардан. Оказалось, что он — потомок мистиков, служивших у набоба Бенгалии во времена компании, хотя точных доказательств этому нет. Тем не менее мы приняли Джай-бабу в наше общество, ссудили ему солидную сумму денег на покупку и обустройство йога-центра. И надо сказать, Джай-баба уже не только сумел вернуть ссуду, но и сам во многом нам помогает. Ведь у него теперь большие связи в правительстве, сам президент в последние месяцы не принимает ни одного сколько-нибудь важного решения, не посоветовавшись перед этим с ним. Впрочем, это не секрет, газеты уже сколько раз выступали со своими «разоблачениями». От себя скажу: есть в Джай-бабе что-то успокаивающее, мистическое, вневременное. Хотя, может быть, это мне просто кажется.

— Теперь, извините, но должен задать вам протокольный вопрос — где вы были в ночь убийства? — Виджей доел уже свои оказавшиеся на редкость вкусными овощные котлеты, допил из бокала пиво.

— На этот счет у меня, как говорится, железное алиби — был на заводе в Асике, вечером встречался с рабочими, а потом беседовал в управлении с дирекцией завода.

— Ну а кто, на ваш взгляд, мог быть заинтересован в устранении Смита — ведь иначе это убийство не назовешь?

Мюллер не торопился с ответом — доел последний кусок, вытер салфеткой рот, положил ее на стол.

— Вряд ли могу сказать вам что-нибудь определенное. Насколько мне известно, врагов у него здесь не было. Он мог удивительно ладить с людьми и избегал тех, кто был ему неприятен. Например, он почти никогда не разговаривал с Джай-бабой, считал его обычным шарлатаном. А что, вы уже нашли убийцу?

— Нет. Пока что я только веду расследование и ни к каким выводам относительно личности убийцы Бенджамина Смита еще не пришел. Думаю, что газеты преждевременно закрывают это дело.

— Надеюсь, вы знаете, что Ян Кнутсен выбросился из окна? — спросил Мюллер.

— Здесь тоже не все просто. Не кажется ли вам, что эти обе смерти могли быть между собой связаны? В обоих случаях на первый взгляд имело место самоубийство, и оба — члены Общества наследников Ост-Индских компаний.

— Да, признаюсь, мне тоже как-то стало в последнее время не по себе. Выброситься из окна мог любой, но не Кнутсен — не в его характере, да к тому же он был чрезвычайно религиозный и очень семейный человек. Кстати, к нему вот-вот должна была приехать жена. Ходили, правда, слухи о том, что его финансовые дела в последнее время не очень ладились, но это отнюдь не повод для самоубийства.

Вновь к столу подошли официанты. Двое убирали со стола грязную посуду, третий принес поднос с коньяком и чашечками кофе. Они выпили молча. Виджей понял, что вряд ли можно получить еще какую-то информацию от Мюллера, тем более что надо спешить — Агарвал уже, наверное, давно ждет его с ключом к шифровке, оставленной Бенджамином.

Инспектор снял с колен накрахмаленную салфетку, вытер губы, усы, положил ее на стол — он знал, что у европейцев этот жест означает — надо закругляться.

— Большое вам спасибо, господин Мюллер, за этот вечер. Вы были очень любезны и весьма помогли мне.

— Ну что вы, инспектор, вам удалось выудить так мало из меня, и надеюсь, что это отнюдь не последняя наша встреча, — с улыбкой ответил Мюллер.

Попрощавшись с директором «Биохим (Азия)», инспектор выехал на магистраль и минут через десять остановил машину, чуть не доехав до знакомой виллы.

Казалось, что Махмуд его как раз только и ждал — сидел на плетеном стуле около ворот, закутавшись в серую шерстяную шаль.

— Добрый вечер, господин инспектор. Сделал все, как вы велели, и они уже все взяли, — одним духом выпалил слуга.

— Кто взял? — спросил Виджей.

— Двое приехали на машине, вишневой с белым верхом. — Он назвал номер. — Папку взяли, а мне вот сто анн дали, но приказали молчать.

— А хозяин в то время был дома?

— Да, был, но вниз не спускался, он тогда как раз только из банка вернулся и поднялся к себе, — полушепотом ответил слуга.

— Он и сейчас дома?

— Нет, полчаса назад уехал.

— Мне надо пройти в кабинет Бенджи-сааба. Проводи. — Инспектор шагнул к калитке.

Слуга провел инспектора в дом, открыл дверь в гостиную, зажег стоявший в углу торшер.

— Можешь идти, я здесь на минутку. — Виджей закрыл дверь за слугой и подошел к книжным полкам. Томик стоял на том же месте, инспектор взял его в руки, нашел то место с иллюстрацией сидящего бога Шивы, запечатленного в образе царя зверей, осторожно вырвал страницу текста, обращенную к иллюстрации, сложил ее вчетверо, положил в карман. Затем инспектор закрыл книгу, поставил ее на полку, подровнял книжный ряд и вышел из комнаты. Часы показывали половину одиннадцатого. Попрощавшись со слугой, он вышел за ограду, сел в машину и направился в сторону Старого города.

Как и обычно в этот поздний час, машин на улицах было мало, прохожие же вообще не отваживались выйти на улицы — слишком небезопасными стали они в последнее время. Декабрьский туман уже начал постепенно обволакивать дома и деревья, заставляя водителей снижать скорость и более внимательно следить за дорогой.

Виджей выехал из квартала Гольф Линкс и решил поехать кратчайшим путем мимо недавно отстроенного комплекса Национального телецентра на магистраль, ведущую в старые кварталы столицы. Дорога была по-прежнему пустынна и освещена только с одной стороны. Другая же теряла свои границы в тумане. Виджей включил дальний свет фар и прибавил скорость. Он уже почти миновал комплекс телецентра, как к машине из пелены тумана устремилась какая-то тень. Заскрипели тормоза, и инспектор резко остановил машину — в свете фар он заметил фигуру девушки, за которой, явно не с лучшими намерениями, гнались трое внушительного вида мужчин.

— Помогите! — раздался полный отчаяния и страха женский голос.

Девушка подбежала к ветровому стеклу машины, и инспектор увидел на ее лице выражение неподдельного ужаса.

По опыту Виджей хорошо знал, что в подобных ситуациях надо действовать без промедления — на счету каждая секунда. Он выскочил из кабины и хлестким взмахом вытянутой вперед правой ноги снизу вверх — в подбородок — встретил первого из преследователей — тот рухнул на асфальт, второй, небольшого роста крепыш, решив, видно, не ввязываться в рукопашную с голыми руками, щелкнул лезвием ножа. Ноги Виджея вновь молниеносно мелькнули в воздухе, и крепыш, выронив нож, с воплем согнулся, упав навзничь, и схватился за правую руку. Понимая, что третий вряд ли подскочит с голыми руками, Виджей тренированным движением руки быстро вытащил из кобуры пистолет и направил на приближавшегося. Он скорее почувствовал, чем увидел, вороненый пистолет, уже застывший на изготовку в руках у бандита, и первым нажал на спусковой крючок.

Звук выстрела резким эхом отразился в полукруглом здании телецентра. Нападавший выронил пистолет и схватился за плечо. Решив больше не испытывать судьбу, инспектор, быстро затолкав до смерти напуганную девушку в машину, рванул с места. Джип отчаянно взвизгнул колесами и под перестук клапанов форсируемого двигателя набрал скорость.

— Спасибо вам, — тихо произнесла девушка, которая сидела сзади вся сжавшись, прижав к груди ярко-желтый пластиковый пакет.

Только сейчас, отъехав с километр от места происшествия и мельком взглянув на свою нежданную спутницу, Виджей отметил про себя ее необычайно редкую красоту и сразу понял, что где-то уже видел эту девушку — память на лица у него была профессиональная.

— Что у вас там? — он кивнул, чуть улыбнувшись, на пакет. — Миллион? И почему это вы одна в такое время и в таком месте гуляете? — Виджей посмотрел в зеркало заднего вида — улица была пуста.

— Я вызвала по телефону со стоянки такси и вышла из здания, а вместо такси подъехали эти трое и попытались затолкнуть меня в машину.

— Немудрено. При такой внешности я бы не позволил вам даже днем одной ходить по улице, — сказал Виджей и сразу поймал себя на том, что начинает говорить комплименты.

— Дело совсем не во внешности, — обиженно промолвила девушка. — Вы, как я понимаю, полицейский и должны были бы знать о том, что за таких, как я, просят не меньше миллиона в качестве выкупа и знают, что они его получат без всяких проблем.

— Так вы что, дочь миллионера? — уже серьезно спросил Виджей. — Кстати, куда вас отвезти?

— В Нью-Эдем, пожалуйста. Нет, я не дочь миллионера, а ассистентка Джай-бабы. Работаю в йога-центре.

— Интересное кино, — прошептал себе под нос инспектор.

Минуты две они ехали, не проронив ни слова. Теперь Виджей вспомнил, откуда ему знакома его попутчица: в последнее время программы Джай-бабы шли почти через день, и эта девушка была одной из трех его ассистенток, читавших письма зрителей с вопросами, на которые отвечал Джай-баба. Правда, на экране она выглядела чуть-чуть по-другому: в длинном платье с цветком в темных блестящих волосах и постоянной улыбкой, открывавшей ее красивые, белые, как слоновая кость, зубы.

— А разве вы живете не в самом йога-центре? — спросил Виджей.

— Да, обычно, особенно когда готовим новую программу, я живу в комплексе йога-центра. Но у меня еще есть и городская квартира — там я отдыхаю, а завтра у меня как раз выходной. Или вы думали, что у храмовых девушек нет выходных?

Девушка, как было видно, уже немного оправилась от испуга и была не прочь поговорить со своим спасителем.

— Не понимаю, разве времена служительниц храмов не ушли навсегда в далекое прошлое? — не отрывая взгляда от дороги, поинтересовался инспектор.

— Вы, как я вижу, совсем не смотрите нашу телевизионную программу, иначе бы знали, что между настоящим, прошлым и будущим только кажущееся различие. Время — что колесо — любой его сегмент стоит одновременно и впереди и позади другого. Так же как нет различия между добром и злом. Вот вам кажется, что, отбив меня у этих бандитов, вы, безусловно, сделали мне добро, хотя, может быть, для меня попасть к ним, уйти из йога-центра было бы гораздо лучше, чем продолжать ту жизнь, которую я веду.

Виджей кое-что знал о храмовых девушках — танцовщицах прошлого, которых в древности называли «девадаси» — «служанки богов». Лет сто назад почти в каждом мало-мальски значительном индуистском храме жили девадаси, в каждодневные обязанности которых входило петь два раза, утром и вечером, песни, прославляющие богов, участвовать во всех многочисленных, иногда следующих один за другим почти без перерыва религиозных праздниках. Они были самыми образованными из женщин своего времени, поскольку только им разрешалось научиться читать, танцевать, петь, играть на музыкальных инструментах, так что без девадаси был когда-то немыслим ни один праздник. Они не только развлекали гостей танцами и пением, но и были отличными собеседницами — именно поэтому в те далекие времена ни один знатный человек на Востоке никогда не посмел бы явиться в гости без нескольких девадаси.

— Сейчас направо, — сказала девушка, когда они подъехали к Нью-Эдему, новому кварталу на юго-западе столицы, построенному для людей зажиточных — о непомерно высоких цепах квартир в его высотных домах-башнях не раз писалось в газетах.

— Кстати, мы с вами до сих пор не познакомились. Меня зовут Амрита. А вас?.

— Инспектор Виджей Фернандес, — коротко ответил инспектор.

— Что же, теперь в числе моих знакомых есть настоящий полицейский инспектор, — чуть задумчиво произнесла девушка. — Вот к тому дому, пожалуйста. Я, наверное, вас очень задержала, сейчас уже почти половила двенадцатого, оторвала вас от семьи. Надеюсь, что ваша жена не будет возмущаться, что вы провели время с храмовой женщиной. — Амрита улыбнулась и посмотрела на инспектора.

— Я живу один. Моя жена погибла три года назад в автомобильной катастрофе. — Виджей сам не понял, зачем он сказал об этом почти незнакомой девушке. Обычно он старался никогда не касаться этой темы — слишком тяжело пережил он гибель жены.

Они несколько минут ехали молча, наконец машина остановилась у ярко освещенного подъезда дома.

— Прошу вас, — как бы извиняясь за бестактность, произнесла девушка, — зайдите ко мне на пять минут. Я хоть чаем вас угощу.

— Ну, если только на пять минут, чтобы согреться. — Этого Виджей уже совсем никак от себя не ожидал, тем более что дома его ждал уже, наверное, изрядно переволновавшийся Агарвал.

Они вышли из машины, прошли в подъезд, поднялись на лифте на десятый этаж. Квартира Амриты была небольшая, трехкомнатная, но хорошо, по-европейски обставленная. Усадив инспектора в кресло и включив телевизор, Амрита быстро ушла на кухню готовить чай. По телевизору шли последние кадры какого-то индийского боевика, затем на экране появилась заставка «ночных новостей».

— Среди основных новостей этого часа, — начал ведущий, — принятие правительством всех основных условий займа Всемирного клуба, волнения на заводе корпорации «Биохим» в Асике.

Инспектор прильнул к экрану телевизора. Он понимал, что решение принять условия займа Всемирного клуба говорит о многом. Во-первых, это подтверждает уже давно ходившие слухи о том, что президент намерен коренным образом изменить политику страны. В правительство вошли люди, всегда считавшие, что развитие государственного сектора экономики лишь вынужденная мера и что по мере укрепления экономического потенциала страны все больший простор для своего развития должно получать частное предпринимательство.

Были сняты, многие ограничения на деятельность частных, в первую очередь крупнейших, компаний в стратегически важных отраслях — металлургии, электроэнергетике, нефтяной и угольной промышленности, тяжелом и транспортном машиностроении. Начали все сильнее раздаваться призывы постепенно денационализировать государственный сектор экономики путем распродажи частному бизнесу акций государственных предприятий. Но все это делалось под предлогом необходимости повысить эффективность и рентабельность экономики, учитывать те объективные тенденции, которые действуют в мировом хозяйстве.

Правда, правительство, надо отдать ему должное, не бросилось сразу же распродавать государственные предприятия, а проводило политику поэтапной приватизации государственного сектора. То есть оно усиливало роль частного бизнеса в экономике постепенно, как бы исподволь, продолжая при этом постоянно, по любому случаю заявлять о своей приверженности продолжению политики строительства «общества социалистического образца». От этого лозунга за три с половиной десятилетия с момента его провозглашения «отцами нации» в парламенте страны остались одни воспоминания, но публично отказаться от популярного в народе лозунга, да еще накануне предстоящих внеочередных президентских выборов, правящая партия не решалась.

Виджею никогда не нравился этот президент, хотя говорил он складно, любил поиграть на национальных чувствах простых людей, да и народ его не очень жаловал. На Востоке не любят, когда совсем еще зеленая молодежь командует старшими, а здесь средний возраст членов правительства, несмотря на то что по настоянию президента в него был введен целый ряд его молодых сторонников, многие из которых учились или дружили ранее с президентом, почти в два раза выше возраста президента. Тогда, четыре года назад, он добился победы на выборах лишь потому, что последними словами его умирающего отца — первого президента страны, активно готовившего сына, как небезосновательно утверждали злые языки, себе на замену несколько лет, были: «Если мой сын станет президентом, всем будет хорошо». Эти слова стали лозунгом на выборах, и он тогда победил, несмотря ни на что — столь велик был авторитет отца в народе, что никто из правящей партии не посмел выставить другую кандидатуру.

Но сразу после выборов в правящей партии начались, что называется, «разброд и шатание», и позиции президента с каждым днем становились все слабее. Они еще более ослабли в последние месяцы, когда экономическое положение страны резко обострилось в связи с неурожаем, усилились выступления различных сепаратистских движений в ряде провинций страны, требовавших кто большей автономии, а кто и образования независимого государства. В этих условиях президент сделал, как утверждала левая печать, свой окончательный выбор — пошел на союз с крупным частным капиталом, раздавая ему одну льготу за другой. Он расширил контакты с Западом, резко увеличил допустимый предел зарубежных коммерческих займов и, как логичное завершение, — принял условия займа Всемирного клуба.

Президент стоял перед дилеммой: или взять на себя перед самыми выборами ответственность за то, что страна за четыре года его правления подошла вплотную к финансовому краху, и ограничить рост монополий, или принять условия займа, выполнение которых повлечет новый неминуемый рост цен на продукты первой необходимости, урезание и так недостаточных расходов на социальные нужды, заставить денационализировать целый ряд крупных государственных промышленных предприятий. В течение нескольких месяцев страна ждала, что выберет президент, и он, почти не колеблясь, выбрал второе.

«Теперь, — подумал Виджей, — начнутся демонстрации, беспорядки, аресты. Куда это приведет страну — трудно даже предположить».

— А вот и чай. Что такое там передали, что погрузило вас в такую задумчивость? Все завтрашние и последующие новости я знаю наперед. Скоро, кстати, все только и будут говорить о новом напитке «Джай-тоник», способном успокоить сразу миллионы, создать у людей отличное настроение или ввергнуть их в глубокую печаль. И знаете, кто изобрел этот чудо-напиток? Наш Джай-баба, поэтому он и назван в его честь. У нас в йога-центре даже специальный испытательный отдел создан совместно с корпорацией «Биохим (Азия)» по изучению влияния напитка на психику человека. Правда, то, что я вам говорю, — новость послезавтрашняя и потому пока очень секретная.

Инспектор не спеша выпил принесенный Амритой крепко сваренный чай, поставил чашку на стол, встал с кресла.

— Извините, Амрита, мне пора идти — у меня еще одна деловая встреча назначена на сегодня, — сказал он, как бы извиняясь.

— И конечно, с какой-нибудь хорошенькой девушкой, не так ли, инспектор? — продолжила шутливым тоном Амрита.

— К сожалению, сейчас у меня на это времени совсем не хватает. К тому же не каждый день приходится знакомиться с красивыми девадаси, даже таким способом, как сегодня.

— Хорошо, сегодня я вас отпускаю. Но вы обещайте, что в ближайшее время обязательно приедете ко мне в гости — я не привыкла быть неблагодарной, и, кроме того, вы мне понравились. Дайте мне ваш телефон, я сама вам позвоню, — Амрита сказала последнюю фразу почти командирским тоном.

Виджей, несколько смутившись и даже слегка покраснев, что с ним случалось крайне редко, вынул авторучку и написал на протянутом Амритой блокноте все свои координаты. Затем молча еще раз отдал честь и направился к выходу.

— Ждите на днях моего звонка, и, могу вас уверить, не пожалеете, если придете. Я же все-таки девадаси, — сказала на прощание Амрита.

В каком-то смущенном и в то же время приподнятом настроении инспектор спустился вниз, сел в машину и выехал на улицу. Жизнь в последнее время редко делала ему что-нибудь приятное, а эта девушка Виджею очень понравилась, и перспектива вновь увидеться с ней поднимала настроение.

— Видимо, природа берет свое, а бог Кама наконец решил наградить меня за мое воздержание и хорошее поведение, — подумал Виджей, и улыбка вновь появилась на его лице.

Затем мысли о предстоящей встрече с Агарвалом, который уже давно ждет его, оттеснили куда-то все остальное. Инспектор прибавил скорость и через четверть часа подъехал к своему кварталу Старого города.